Дайр знал, что Серенити готова встать горой за тех, кого любит. Он знал, что она может быть сильной и бесстрашной, если понадобится. И все же он был поражен, когда она толкнула мужчину назад и ворвалась в дом, зовя Эмму.
Ему хотелось прийти к ней, защитить ее, но он не мог даже пошевельнуться. Он мог лишь наблюдать внутри своего сознания, как его возлюбленная спорила с Милдред, появившейся из прихожей. Они кричали друг на друга и гневно размахивали руками. Эмма тоже вышла из прихожей, и на ее лице отчетливо читался страх. Это пробудило что-то в Серенити. Но не успела она сделать и шаг в сторону девочки, как Рэт резко направил на нее оружие.
Дайр начал задыхаться, будто воздух застрял на полпути к его легким. Он не мог дышать, и ему казалось, что все вокруг внезапно стало двигаться как в замедленной съемке. Серенити знала, что мужчина намерен нажать на курок. В ее глазах, направленных на Эмму, было непоколебимое решение. Ее губы двигались, но Дайр ничего не слышал — шум крови, пульсирующей по всему его телу, заглушал ее слова. Когда Эмма, наконец, оказалась рядом с ней, Серенити начала отводить ее назад позади себя. Все это время Серенити что-то шепотом говорила Эмме, а мужчина с оружием не переставал описывать в отвратительных деталях, что он собирается сделать с девушкой. Он собирался убить Эмму, а затем сделать Серенити своей. Услышав эти слова, девушка резко подняла голову и, действуя по плану, оттолкнула Эмму назад. Она направилась к мужчине, чтобы отвлечь его внимание от Эммы. И когда прозвучал выстрел, маленькая Эмма, целая и невредимая, уже была по другую сторону входной двери.
Серенити упала, а Дайру оставалось лишь наблюдать за этой сценой. Пуля попала прямо в грудь. Кровь растеклась вокруг нее, и, хотя он слышал, как Милдред и мужчина перекрикивались между собой, он не мог оторвать взгляда от неподвижного тела Серенити. Внезапно обстановка изменилась, и он уже был не в том доме, источающем смерть. После того, как его худший кошмар сбылся у него на глазах, он пытался взять себя в руки. Его дыхание все еще было прерывистым. Наконец, он оглянулся и увидел, что находится в огромном помещении, наполненном тысячами людей. Все они пристально смотрели на сцену, украшенную в красный, белый и синий цвета. В самом центре сцены была трибуна, у которой стояла красивая чернокожая женщина, одетая в красный костюм. Глядя на ликующую толпу, она стояла прямо и уверенно. Через некоторое время она подняла руки, и помещение наполнилось выжидающей тишиной.
— Прежде всего, я должна поблагодарить Бога, потому что вышло так, что если бы не Он, я бы не стояла сегодня здесь перед вами. Много лет назад, когда я еще была маленькой девочкой, Он вырвал меня из рук злых людей и послал мне ангелов для защиты. Эти ангелы были в разных обличьях. Одним из них была девушка-подросток Сара Серенити Тиллман. Когда мне было восемь, она спасла мне жизнь, встав между мной и мужчиной с оружием. Она умерла в тот день. Женщина замолчала. Только тогда Дайр осознал, что эта женщина была взрослая Эмма Уитмор.
Казалось, она собиралась с мыслями. Только когда она убедилась, что слезы не вырвутся наружу, она продолжила. — Она умерла в тот день, чтобы я могла жить. Поэтому в этот исторически значимый день я стою здесь в качестве первой женщины-президента этой великой страны только потому, что Бог посчитал это нужным. И потому что Серенити посчитала, что мою жизнь стоит спасти. Нет большей жертвы, чем отдать свою жизнь за жизнь другого. Представьте, каким бы стал мир, если бы мы все так жили. Представьте, как много хорошего было бы сделано, если бы мы ценили других так, как Сара Тиллман ценила меня, ставя жизни других выше своей. Сегодня я стою перед вами, удостоенная честью быть избранной вами, народом этой страны, в качестве лидера. И я клянусь, что сделаю все, чтобы помнить, что ваши жизни представляют большую ценность, чем моя.
Ваши жизни взамен на мою. Я пожертвую собой, чтобы защитить всех вас. Когда я думаю о значении слова «Предводитель», в голову приходит цитата из Библии, которую, как мне кажется, должен знать каждый великий лидер. Она взята из Евангелие от Иоанна, глава 19, начиная с 10 стиха. В ней Пилат, правитель Рима на то время, разговаривает с Иисусом, которого духовные вожди того времени передали правительству на казнь. Пилат говорит Иисусу: «Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?» — Эмма сделала паузу и посмотрела на публику. Дайр видел, как эмоции слезами скопились у нее в глазах. Он мог даже ощущать ее веру.
Эмма сделала вдох и продолжила, но на это раз она не смотрела в свои записи; ее глаза были устремлены на людей.
— Ответ Иисуса всегда напоминает мне о моей роли в этом мире. Он сказал: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше», — еще одна намеренная пауза. — Я бы тоже не заняла эту должность, если бы Бог не дал этому случиться. Без Бога у меня нет власти. Поэтому я всегда буду действовать смиренно, и каждый день буду предъявлять к себе высокие требования. Однажды я предстану перед Создателем и отвечу за все свои действия как ваш президент, и как же мне хочется услышать в ответ: «Отличная работа, мой верный слуга», — она закончила свою речь словами: — Ваши жизни взамен на мою. Я пожертвую собой, чтобы защитить каждого представителя этого великого народа, служить ему, и я поставлю его жизнь выше своей.
Комната исчезла, и Дайр снова обнаружил себя на коленях перед Создателем. Он не мог пошевелиться. В тот момент, когда он увидел Серенити, лежащей на полу в том отвратительном доме, внутри него словно что-то умерло. И даже зная, что это еще не случилось, он чувствовал себя так, как будто видение уже сбылось. Видимо, потому что он знал, что так и будет. Серенити умрет, спасая жизнь Эммы, чтобы та могла воплотить в жизнь планы Создателя и стать первой женщиной-президентом. Также Дайр знал, что для того, чтобы Эмма стала президентом великой нации, есть причина поважнее, чем то, что она женского пола. Она способна на великие деяния для Создателя и для своей страны. Без сомнений, она изменит жизни к лучшему. Но почему Серенити? Этот вопрос Дайр продолжал повторять про себя. Почему Серенити?
— Другого пути нет? — наконец, выдавил из себя Дайр. Он боялся услышать ответ и все же не мог не спросить. Он должен был знать, может ли как-то изменить будущее Серенити. Должна ли умереть именно она?
— Эмме Уайтмор суждено полностью изменить ход истории для величайшей страны на планете. Она должна стать лидером, который нужен этой стране. Если Эмма не станет президентом, то ее народ продолжит путь саморазрушения до тех пор, когда в собственной аморальности не смогут отличить добро от зла. Они станут самой бесчувственной нацией в истории. Толерантность станет способом игнорирования и принятия порочных законов.
Люди станут молиться обо всех желаниях и страстях, невзирая на пагубность своих желаний. Они будут служить лишь себе, и я уберу от них свою руку. Порою я укрывал их, благословлял и наблюдал за их процветанием. Иногда я оплакивал их, потому что они мои дети, как и всякий человек на земле. Они мои, они созданы мной, и я вижу, как они разрушают сами себя. Я никогда не лишу их свободы воли, но и разврата и слабости я терпеть не стану. История уже это показала, как тебе прекрасно известно.
— Это из твоего Слова, из книги Исайи, — сказал Дайр, узнав отсылку к Вавилону.
Создатель продолжил:
— Еще остались такие, как Сара Серенити Тиллман, кто живет самоотверженно. Она в первую очередь думает о других. И прежде чем придет ее время, Создатель выразит ей свою признательность. Она все еще в поиске. В глубине души девушка сомневается, достойна ли моей любви. Скоро она поймет, что именно я делаю ее достойной. А теперь я спрошу тебя: думаешь, девушка бы хотела, чтобы для спасения маленькой Эммы вместо нее умер кто-то другой?
— Нет, — прорычал Дайр. — Она ни за что бы ни от кого такого не попросила, — и это было правдой. Его Серенити никогда бы не попросила кого-то другого принести жертву, которая суждена ей. — Но разве обязательно кто-то должен умереть? Почему нельзя спасти их обеих?
— Большие перемены требуют большой жертвы. А что может быть более жертвенным, чем умереть за другого человека?
— Но почему она?! — потерял самообладание Дайр. В его голосе была слышна всепоглощающая боль. Он не знал, как справиться с эмоциями, которые распирали его изнутри. Раньше Дайр никогда не испытывал ни горя, ни злости, ни замешательства. Все это нахлынуло на него, как потоп, и ему казалось, что его бросили в бурное море, привязав к лодыжке булыжник. Дайр тонул. Должен был быть способ спасти и Серенити, и Эмму. Смысл существования Дайра должен был быть в чем-то большем, чем просто посылать сны. Он точно был предназначен для чего-то еще.
— Успокойся! Тихо, — пророкотал голос, а затем добавил тише: — Ты не был создан для любви, Брудайр, и поэтому ты не создан и для боли, которая всегда следует за любовью.
Тепло и спокойствие Создателя окутали Дайра и вернули ему способность дышать.
— И что мне теперь делать? — Дайр не знал, спрашивает ли он себя или того, что его создал.
— Я создал тебя с определенной целью, но я никогда не лишал тебя свободы воли и не стану сейчас. Я всегда с тобой, Брудайр, как я всегда с Эммой и Серенити. Они обе мои. Серенити была моей задолго до того, как стала твоей, а моя любовь полна и всепоглощающа. Я вижу прошлое, настоящее и будущее. Ничто не скрыто от моих глаз. Я с тобой независимо от того, что ты выберешь. Но помни, что каждый выбор имеет последствия.
Тепло ушло, и Дайр снова погрузился во тьму, к которой уже начал привыкать. Через несколько секунд он поднял голову и увидел, что стоит на коленях в поле рядом с домом Серенити. Дайр медленно поднялся, зная, что ему нужно все обдумать. Он не хотел появляться в комнате Серенити с отражением на лице горя из-за ее гибели. Она бы поняла, что что-то не так. Дайр был практически уверен, что не сможет сказать женщине, в которую влюблен, что она скоро погибнет от рук злодея с пистолетом.
— Ладно, такие мысли не помогут мне успокоиться, — прорычал он сам себе, сделал шаг назад и попытался очистить свой разум. Она еще не умерла, а Дайр лучше других знал, что ничто не предопределено, пока у людей есть свобода воли. Если бы все было предопределено, в нем самом не было бы никакой нужды, как не было бы нужды во снах, призванных заставить людей выбрать нужный путь.
— Она еще не умерла, — повторил про себя Дайр. Когда он осознал слова Создателя о том, что Дайр обладает свободой воли, он сразу понял, как предотвратить гибель Серенити. Он точно знал, что должен занять ее место. Она не умрет. Дайр с начала времен ходил по земле, а пленен впервые был именно ее светом и теплом. Он просто не мог представить, что свет этой девушки погаснет так рано. Она могла сделать так много добра, могла столько предложить этому миру, что он с радостью пожертвует ради нее своим существованием. Хотя это даже нельзя назвать жертвой, ведь это значит, что Серенити продолжит делиться с миром своим внутренним светом.
Дайр обернулся и посмотрел на окно комнаты девушки. За этим тонким куском стекла мирно спала его любимая, блуждая во снах, которые он для нее приготовил. И она переживет еще множество снов, может и не созданных им, но все равно прекрасных, как она сама.
Глава 10
«Видеть во сне ангела смерти, не обязательно означает, что вы или кто-то из ваших близких умрет. Скорее это признак потери чего-то важного: особенных отношений, работы или материальных ценностей».
Рождественским утром Глори сама вошла в дом Уэйна и Дарлы, как она всегда делала, когда приходила в гости. Семья Глори отмечала канун Рождества. По утрам ее родители предпочитали поспать подольше. Зная это, Серенити пригласила Глори провести рождественское утро с ней. Сначала Глори попыталась возразить, что не хочет навязываться. Но когда Серенити сказала ей, что там будет Дайр, ее лучшая подруга с радостью согласилась присутствовать.
— И где же аппетитный бессмертный с безумно возбуждающим голосом? — спросила Глори, снимая пальто, шарф и шапку.
— И тебе доброе утро, — сказала Серенити, протирая глаза после сна. Она подняла руки над головой, растягивая позвоночник. Ее футболка задралась, оголив узкую полоску кожи, но когда пальцы Дайра погладили ее по спине, у девушки перехватило дыхание, и она быстро опустила руки.
— А, вот и он, — ухмыльнулась Глори, когда Дайр вышел из-за спины Серенити, обхватив ту за талию и притянув к себе, как он делал тысячу раз до этого.
Он наклонился, поцеловал ее в волосы и прошептал:
— Доброе утро, красавица.
Глори стала драматично обмахиваться ладошкой, и Серенити в очередной раз задалась вопросом, правда ли ее подруге уже за двадцать.
— Привет, Глори, — сказал Дайр, отводя взгляд от Серенити и поворачиваясь к ее подруге. Он протянул руку, которую Глори схватила с немалым энтузиазмом. — Много о тебе слышал. Приятно, наконец, познакомиться.
— Она не лгала. От твоего голоса у девушки определенно может случиться…
— Ита-а-ак, — перебила Серенити подругу, догадавшись, что сейчас вылетит из ее не фильтрующего речь рта. — Как прошел ваш рождественский ужин?
Глори отпустила руку Дайра и повернулась к Серенити.
— Мы только что говорили об этом по телефону. Дай нам с твоим красавчиком познакомиться. Уровень сексуальности я одобряю, но с остальным еще надо разобраться.
Серенити захотелось шлепнуть себя по лбу, а затем шлепнуть Глори. Так начался допрос Брудайра, также известного, как Песочный человек, Глори Дэй. Хотя вообще-то, до прихода Рафаэля все было не так уж и плохо.
— А ты, наверное, Рафаэль, — сказала Глори и, не вставая с дивана, протянула ему ладонь. Когда ангел пожал ей руку, Глори подмигнула ему: — Ого, на небесах явно в курсе, как вас растить.
— Глори! — возмутилась Серенити. — Он же ангел. Он не… — девушка запнулась, но все же закончила, — недоступен.
Глори многозначительно взглянула на Рафаэля.
— У тебя есть доступные падшие друзья?
На этот раз Серенити все-таки дала ей подзатыльник.
— Да шучу я, — надулась Глори, а затем отвернулась и добавила: — Типа того.
Рафаэль перевел взгляд с Серенити на Глори, а затем снова на Серенити.
— Это та, что без фильтра?
Серенити кивнула без лишних слов.
Глори этот вопрос не обидел. Серенити бы никогда не сказала за спиной у подруги то, что не смогла бы сказать ей в глаза. И Глори знала, что это правда: если у нее когда-нибудь и был фильтр, то он давно сломался.
— Фильтры переоценены, — сказала Глори, устраиваясь поудобнее на диване.
— И на этой ноте я пойду проверю, готова ли Эмма к нам присоединиться, — сказала Серенити, направляясь в коридор. Она чувствовала, что Дайр последовал за ней, и, прежде чем девушка успела пройти дальше по коридору, он схватил ее за запястье и потащил к ее собственной комнате. Втянув Серенити внутрь, Дайр развернул ее и прижал спиной к стене. Серенити посмотрела на него, зная, что Дайр сможет прочесть в ее глазах вопрос, даже если она не задаст его вслух.
— Мне просто нужна минутка наедине с тобой, — ответил он на невысказанный вопрос. — У меня такое предчувствие, что весь день вокруг будет куча людей, и я чуточку ревную тебя к ним.
— Чуточку? — улыбнулась Серенити.
Дайр поднял руки, чтобы обхватить ее лицо, откинув его назад. Она знала, что он собирается поцеловать ее. И хотя он уже целовал ее раньше, ее дыхание сбилось от предвкушения, потому что поцелуи Дайра были сверхъестественными. Ну, она не знала, правда ли это, но могла поклясться, что когда парень целовал ее, это было нечто большее, чем просто соприкосновение губ.
Когда его губы, наконец, прижались к ее губам, Серенити почувствовала, как земля уходит из под ног. Весь ее мир менялся, когда Дайр был с ней. В этот момент существовал только он. Не было ни Милдред, ни Крысы, ни постоянного страха, что с Эммой может произойти что-то ужасное. Только она, прижатая к Дайру. Она была почти удивлена, что ее кожа, нагреваясь с каждой минутой, еще не испускала пар. А когда он придвинулся еще ближе, его руки сжали ее волосы, она была почти уверена, что на заднем плане слышится маленький краб, поющий «Поцелуй девочку». «Что за ерунда всплывает в моей голове в такой момент?», — подумала она. Но, как ни странно, это никак не отвлекало Серенити от страстного мужчины, который приводил ее в восторг своими прикосновениями.
Дайр отстранился, прижавшись лбом к ее лбу. Они оба пытались отдышаться, и Серенити подумала, выглядят ли ее губы такими же опухшими и полностью зацелованными, как его.
— Ты проверяешь мою решимость, любимая, — прошептал Дайр.
— Твою решимость?
Он кивнул напротив ее лба.
— Мою решимость оставить тебя непорочной девой.
У Серенити вырвался смешок.
— Только не говори, что ты сейчас произнес «непорочная дева». Эти слова сразу выдают твой возраст.
Дайр высвободил руки из ее волос, а затем разгладил их. Он коротко поцеловал ее в губы, а затем отступил, избегая искушения.
— Мне лучше пойти и проверить, как там Эмма, — Серенити двинулась к двери.
— Отличная идея, — согласился Дайр. — Если только ты не хочешь, чтобы Рафаэль поженил нас и мы могли продолжить с того места, где остановились.
Глаза Серенити расширились, в голове пронеслась куча мыслей.
— Рафаэль имеет право женить людей?
Дайр усмехнулся.
— Иди, Серенити, пока я не дал тебе это выяснить на собственном опыте.
Солнечные лучи проникли в комнату сквозь занавески, и Эмма заморгала, прогоняя сон. Поняв, что на окнах действительно есть занавески, девочка вспомнила, что она не в доме своей тети. Затем Эмма вспомнила, почему она не у тети, но постаралась поскорее отогнать эти мысли. В конце концов, ей придется с этим разобраться, но не сейчас, не рождественским утром. При мысли, что она проведет Рождество с Дарлой, Уэйном и Серенити, девочка широко заулыбалась.
Эмма не верила в Санта Клауса. Вообще-то, она поставила его существование под сомнение еще несколько лет назад, когда рассчитала по карте время перелета от Северного Ледовитого океана до всех стран мира. Законы физики просто не позволили бы посетить за одну ночь каждого ребенка на Земле. Но это было не важно. В ее семье на Рождество праздновали рождение ребенка, данного человечеству Богом. Девочка знала, что не все люди верят в Бога и его сына, но она верила. Ее родители тоже верили, поэтому для Эммы смысл Рождества был в этом. В их доме Рождество было временем веселья. Сердце Эммы защемило при воспоминании об ее потере, и улыбка сошла с ее лица.
Это будет первое Рождество без родителей. Эмма скучала по ним так, что не выразить никакими словами. Но если Бог существует, и убеждения ее родителей о небесах были верны, то они сейчас в гораздо лучшем месте. На небесах нет таких людей, как Рэта или тот человек, что убил ее родителей. Там нет боли, слез и печали, только радость, и Эмма не стала бы лишать родителей этого даже для того, чтобы вернуть их. Однажды она снова их увидит, в этом девочка не сомневалась.
В дверь спальни негромко постучали, и в комнату просунулась голова Серенити. На лице девушки играла заразительная улыбка. Эмма улыбнулась в ответ.
— Так и будешь целый день лежать в постели, размышляя над тем, над чем там обычно размышляют гении? — спросила Серенити.
Эмма слегка наклонила голову.
— Почему ты спрашиваешь? На сегодня запланировано что-то особенное? — спросила она невинным голосом, глядя на Серенити широко раскрытыми глазами.
Серенити пожала плечами.
— Нет, ничего особенного. Ты просто останешься здесь, пока я открываю все те подарки, которые без особой причины лежат под елкой, — и повернулась, чтобы уйти.
— А там… — начала Эмма, но смолкла. Серенити повернулась к ней. Эмма безуспешно пыталась скрыть беззащитность, сквозившую во взгляде. Девочка была вымотана попытками держать себя в руках. — Там есть подарки для меня? — наконец, спросила она.
Улыбка Серенити стала еще шире.
— Санта не забыл про тебя только из-за того, что ты в другом доме.
Эмма покачала головой девушке, которая быстро стала ей как старшая сестра. Она поднялась с кровати и прошла к широко открытой двери.
— Ты понравилась бы моей маме, — сказала Эмма Серенити, когда та шла за ней через холл и дальше в гостиную.
— Почему это?
— Потому что ты молода душой. У тебя определенно есть и старая душа, и мама бы на это указала. Но мама любила смеяться. Она любила быть счастливой. Делать других людей счастливыми. Ты делаешь меня счастливой, — призналась она с грустной улыбкой.
Когда они вошли в гостиную, в которой уже были Уэйн, Дарла, Рафаэль, Дайр и еще одна дама, с которой Эмма еще не встречалась, ее глаза расширились, увидев елку и подарки под ней. Она смогла прочитать свое имя на многих из них, даже слишком многих, как она решила. Как в мире с такими людьми, как Милдред и Рэт, могли существовать такие люди, как Серенити и Дарла? Эмма почти чувствовала, что для такой семьи, как эта, невозможно быть рядом с такими людьми, как ее тетя. «Не бывает солнца без дождя, Эмма Жан. Как нет радости, если нет печали». Эмма задалась вопросом, перестанет ли она когда-нибудь слышать слова своей матери в своей голове, но раз уж те, что только что появились, нашли отклик в ее душе, она понадеялась, что всегда будет слышать их.
Серенити слегка толкнула ее в спину, и вывела ее из минутного ступора. Она оглянулась на свою подругу, но прежде чем успела что-то сказать, Серенити заговорила. — Не спорь, не говори, что ты не можешь это принять, и не делай ничего из того что мы, южане, считаем уместным, когда не знаем, как выразить нашу благодарность. Спасибо — всегда достаточно. Так что беги открывать свои подарки.
Эмма решила, что если уж они приложили столько усилий, чтобы сделать это все для нее, то и она не подведет их, не показав, как это ценит. Но вместо того, чтобы сесть и сразу же открыть свои подарки, она начала разбирать их все. Читая этикетки, она начала раздавать их каждому получателю. Когда она направилась к незнакомой женщине с двумя сумками, загруженными папиросной бумагой, Эмма протянула ей руку. — Я Эмма Уитмор. Мы с вами не знакомы. Дама улыбнулась, и Эмма увидела доброту в ее глазах, хотя там был и намек на озорство.
— Эмма Уитмор, — сказала она, пожимая руку, — Я Глори Дэй, и мои родители действительно сделали это со мной, — Эмма улыбнулась, а Глори пожала плечами. — Это всегда так. В любом случае, я — подруга Серенити, и рада, наконец, познакомиться с тобой. Она рассказывала о тебе много хорошего.
Когда все подарки были распределены, наступила пауза, прежде чем комната превратилась в хаос. Эмма глядела вокруг с отвисшей челюстью. И когда ее взгляд упал на Дайра и Рафаэля, она увидела, что у них был такой же удивленный взгляд, как и у нее.
Уэйн, Дарла, Серенити и Глори начали разрывать свои подарки с такой быстротой, которая заставила Эмму подумать о бешеных бобрах в кузове грузовика. Бумага летела. Охи и ахи отскакивали от стен, когда они освобождали от упаковок внутренности подарков. В доме Эммы они всегда по очереди открывали свои подарки, чтобы каждый мог оценить и увидеть, что это за подарок. Она должна была признать, что в проявлении такого рвения было что-то такое освобождающее и детское.
Она посмотрела на Дайра и пожала плечами.
— С волками жить…, — пробормотала она и начала рвать свои пакеты. Эмма не смогла сдержать улыбку, которая появилась на ее лице и становилась все шире с каждым открытым подарком. Кто бы ни покупал это, он действительно хорошо ее понял. Она любила книги. Знание того, что они более продвинутые, чем те, что она уже читала, а также знание того, что у нее не будет с ними проблем, придало ей немного уверенности. Но потом она увидела поделки, которые напомнили ей, что ей все равно нужно быть ребенком, независимо от ее IQ. В общем, это Рождество было одним из самых лучших.
Когда волнение стало стихать, и море оберточной бумаги покрыло пол, все огляделись в последней попытке убедиться, что больше не осталось ничего, что можно было бы разорвать.
— Признаюсь, это был первый раз, когда я видел бешеное открытие рождественского подарка. Это полезный опыт, — нарушила тишину Эмма. Остальные рассмеялись.
— Ни один из нас не в состоянии подождать, пока другие откроют свои подарки, — призналась Дарла. — Терпения хватает только до рождественского утра. У наших подарков под елкой частенько бывают уголочки, которые были порваны и повторно заклеены из-за отсутствия самоконтроля.
— Дарла, и кому же приходится хуже всего? — спросил ее Уэйн с понимающей ухмылкой.
Дарла рассмеялась — Понятия не имею, о чем это ты говоришь.
— Уверена, что так оно и есть, — сказала Серенити, покачивая головой.
— И что будет теперь, — спросила Эмма.
— Теперь, мы будем есть, — ответила Дарла, вставая и направляясь на кухню, откуда доносились восхитительные запахи.
Рафаэль положил большую, но нежную руку Эмме на плечо, когда она направилась в кухню со всеми остальными. Она посмотрела на большого ангела и увидела столько разных эмоций в его глазах. Она могла сказать, что он все еще чувствовал ответственность за то, что случилось. Ей было нечего сказать, чтобы изменить это. Рафаэль должен был сам договориться со своей совестью и отпустить ситуацию.
— После завтрака нам нужно вернуться к тете и разобраться с тем, что случилось. Никто из нас не хочет, чтобы ты возвращалась в это место, но…, — он сделал паузу.
— Это то, где я должна быть сейчас, — закончила Эмма.
Челюсти Рафаэля сжались.
— Ты слишком мудра для своего возраста, Эмма Уитмор. Тебе не нужно беспокоиться о таких вещах.
Она пожала плечами.
— Иногда мы не видим всей картины, здоровяк, — ответила она ему. — Мама говорила мне, что все имеет причину. Она сказала бы, Эмма Жан, в этом мире нет ничего, что Бог бы пропустил. Нет ничего настолько плохого, что он не сможет каким-то образом использовать для добра. Возможно, мы никогда не узнаем, что это, но ты должна верить, что он это продумал.
— А что делать, если другой человек не верит в Бога? Что им делать с ужасными вещами этого мира — несправедливыми, испорченными и злыми? В чем их надежда?
Она знала, что он играет адвоката дьявола. Ее папа делал то же самое с мамой. Просто он больше всего на свете любил спорить. Ему нравилось видеть, как мама злится. — Я задавала маме тот же вопрос.
— И что она ответила?
— Она сказала мне, что с ними случаются разные вещи, помогающие им увидеть, что в мире есть нечто большее, чем они сами. И что наша работа как раз и заключается в том, чтобы показать этим людям любовь, признание и ту самую надежду, а не осуждение, ненависть или безразличие.
— И в твоих обстоятельствах, учитывая все, что с тобой произошло, ты все еще веришь в то, что Бог любит тебя? — Рафаэль, казалось, действительно хотел понять. Эмма задалась вопросом: раз он был ангелом, созданным для одной цели — служить своему Творцу, возможно, он не понимал, что значит свободная воля.
— Мне приходится верить, что у него есть великая цель. Может быть, я смогу помочь какому-нибудь ребенку, который переживает то же самое, — Эмма могла признаться себе и Богу, что ей страшно, но она верила, что он был с ней.
— Ты редкая драгоценность, Эмма, — тепло сказал Рафаэль. — Редкая драгоценность в пещере угля.
Она наклонила голову в сторону и посмотрела на него.
— Даже у угля есть цель.
Серенити стояла рядом с задним пассажирским сиденьем своей машины, когда Эмма забралась с другой стороны. Дайр стоял у открытой двери со стороны водителя, оглядываясь на нее, в то время как Рафаэль уже сел на пассажирское сиденье. Глаза Дайра сузились, а челюсти сжались.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты осталась здесь, — сказал он в третий раз.
Она тряхнула головой.
— Ничего не случится, — она обернулась, услышав гудок Глори, выезжающей с дороги. Серенити махнула рукой подруге, а затем поднесла руку к уху, словно это был телефон, сообщая лучшей подруге, что она позвонит ей. Когда она повернулась к Дайру, она поняла, что его разочарование не пройдет в ближайшее время, поэтому она перестала пытаться рассуждать с ним и просто села за руль перед Эммой. Она услышала его глубокий вздох.
— Он просто защищает тебя, — прошептала ей Эмма.
— Как раз поэтому, он и не должен волноваться. Он не допустит, чтобы со мной что-то случилось, поэтому я не понимаю, в чем дело.
— А что если я не смогу защитить тебя, — Дайр почти зарычал. — Что если это не в моих силах?
— Брудайр, — в голосе Рафаэля прозвучало предостережение, которое Серенити не поняла.
— О чем ты говоришь? — спросила она Дайра.
— Неважно, — сказал он, отступая от дороги.
Впервые он был столь резок с ней, а потому Серенити понимала, что его расстраивает что-то серьезное. Почему он думает, что не сможет защитить ее? В какой опасности она может быть? В голове пронеслись сценарии от нелепых пощечин в драке с Милдред до сумасшедшего преступника, врывающегося в библиотеку, размахивающего пистолетом и кричащего о штрафах библиотеки, за которые он не заплатит, поскольку библиотека должна была быть бесплатной. По ее мнению, оба сценария были одинаково вероятны. Несмотря на это, она не сомневалась, что он сможет защитить ее.
Поездка в город на машине была тихой. Серенити заметила, что каждый из них, казалось, был погружен в свои мысли. Думала ли Эмма о том, как вернется к своей тете и о своих сомнениях относительно своей безопасности? Корил ли себя Рафаэль за то, что его не было с ней, чтобы защитить? Ей стало интересно, какие мысли гложут Дайра, когда она посмотрела в зеркало заднего вида и поймала его напряженный взгляд. Их глаза соединились на мгновение, прежде чем он вновь посмотрел на дорогу. Она почувствовала смятение в этих темных глазах, пробирающих всю ее душу.
Она отвлеклась, только увидев дом Милдред. Она чувствовала нервную дрожь, глядя на дом. Она никогда не была приверженцем насилия, не говоря уже о поджоге, но в этот момент ей действительно хотелось поджечь это гниющее строение и наблюдать, как оно горит, в надежде, что сгорит и все зло внутри.
Она потянулась и взяла Эмму за руку, когда Дайр въехал на дорогу. Эмма обнадеживающе сжала ее, и от Серенити не ускользнуло, это ее утешает восьмилетний ребенок. За всю свою жизнь она никогда не встречала такого храброго человека, как маленькая Эмма.
— Я буду в порядке, Серенити, — сказала ей Эмма, и уверенность в ее голосе почти заставила Серенити поверить ей.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить ее, — пообещал Рафаэль.
Они все вылезли из машины и Серенити почувствовала, будто они идут навстречу своей гибели, а не к дому тети Эммы. Когда дверь открылась и появилась грубиянка Милдред, Серенити была уверена, что они оставляют Эмму на произвол судьбы.
— И где ты была, девочка? — спросила Милдред, безуспешно пытаясь говорить так, будто ей не все равно.
— Вы одна дома? — спросил ее Дайр, его строгий голос и сверлящие глаза заставили бы любого умного человека сделать шаг назад. Но Милдред не была самой быстрой лошадью в стаде, поэтому она наоборот сделала шаг в сторону него — прямо в лапы охотника, мнящего ее своей жертвой.
— Это мой дом, мальчик, и я не собираюсь отвечать на вопросы таких, как ты, — зарычала Милдред, вновь проявляя свою истинную сущность. Это была черты характера, ее невозможно было скрыть надолго. В конечном итоге, правда о человеке выходит на поверхность, открывая то, что внутри.
— Вот тут ты не права. Эмма под моей защитой.
— И моей, — добавил Рафаэль.
Чтобы не выделяться Серении выпалила:
— И моей тоже.
Дайр бросила на нее взгляд, но сразу же развернулся к Милдред.
— Если с ней что-нибудь случится под вашей крышей, мы заставим вас взять на себя ответственность, и вы заплатите за последствия.
Эмма пошла вперед, но Серенити схватила ее за руку, прежде чем она сделала два шага. Она развернула Эмму лицом к себе и опустилась перед ней на колени.
— То, что ты молода, не значит, что у тебя нет прав. Если в какой-то момент тебе станет страшно, уходи отсюда. Не мешкая, хорошо? Рафаэль поможет тебе.
Эмма кивнула.
— Я знаю, Серенити. Я буду в порядке. Может быть, я здесь, чтобы помочь моей тете изменить ее путь. Может быть, я единственный свет, который она увидит.
Серенити закрыла глаза и крепко сжала их, сдерживая слезы. Если бы каждый мог быть таким же добрыми и подающими надежды, как этот ребенок. Но Серенити жила дольше, чем Эмма; она знала, что иногда люди не хотят быть спасенными.
— Я искренне надеюсь, что это правда, — прошептала она ей и отпустила ее руку. Серенити продолжала стоять на коленях, наблюдая, как Эмма идет к своей тете. Она сказала ей «доброе утро» вежливым тоном и пожелала ей счастливого Рождества, прежде чем пройти мимо нее и войти в дом. Милдред еще раз злобно посмотрела на них и захлопнула за собой дверь.
— Я буду присматривать за ней, — сказал Рафаэль и испарился.
Серенити, наконец, встала, не отрывая глаз от двери, в которую только что вошла Эмма. Ей казалось, что если отвернуться, то случится что-то плохое. И это будет их вина, что они отпустили ее в это темное место.
— Я собираюсь позвонить в МВБ, — сказала неожиданно Серенити. — Это неправильно, Дайр. Ее сердце стучало в груди так сильно, что мышцы живота болезненно сжались. — Мы не можем позволить ей остаться здесь. Мне все равно, что скажет Эмма. Эту женщину не стоит спасать.
Дайр подошел к ней и нежно прикоснулся к ее лицу.
— Я понимаю твой гнев, и это праведный гнев, но нам не дано знать чужое сердце. Я согласен, что Эмме не следует оставаться здесь, но я не хочу видеть, как ты озлобляешься. Судьба Милдред в руках Творца. Будет ли она спасена или нет, известно только ему.
— Видимо, я не настолько снисходительна, как ты думал, да? — спросила она, пытаясь отвернуться от его лица.
Глаза Дайра смягчились.
— Ты человек, Серенити. Я не думал, что ты совершенство. Важнее то, что ты пытаешься стать лучше. У тебя не всегда будет получаться, но я ничего не имею против этого.
— Спасибо, — обиделась Серенити.
— Мы возвращаемся в дом твоей тети и дяди на остаток дня?
— Да, сестра Дарлы должна приехать после полудня, — Серенити взяла его за руку, когда он повел ее обратно к машине.
— Какая она? — спросил Дайр.
Серенити повременила с ответом, пока они не сели в машину.
— Скажем так, она единственная в своем роде. Если ты думаешь, что у Глори не может промолчать, то тетя Вилла даст ей фору.
Дайр ухмыльнулся, его глаза игриво блеснули.
— Тогда это должно быть интересно.
— Это преуменьшение, — пробормотала Серенити.
***
Эмма опустилась на колени на кухне своей тети, вытирая пол тряпкой, которая не была чище покрытого грязью линолеума. Рафаэль стоял в углу со скрещенными руками на груди, сердито глядя на ее тетю. Конечно, Милдред не видела его, а Эмме было трудно не разговаривать с ним. Его угрюмое присутствие не улучшало мрачной атмосферы. Закрыв дверь за друзьями Эммы, Милдред с ненавистью посмотрела на Эмму. На одно мгновение она была уверена, что ее тетя собирается ударить ее, и в свою очередь, Рафаэль собирался сделать что-то столь же неприятное с Милдред. Но вместо этого она просто начала выкрикивать приказы: очистить это, отскрести то, выбить пыль с этого, поднять это. Эмма решила, что Милдред пытается отравить ее, заставляя ее валяться в этой грязи.
К тому времени, когда она добралась до последних плиток на полу кухни, солнце уже зашло, и холодная темная ночь укутала все вокруг. Милдред ничего не говорила ей пару часов, и это не волновало Эмму. Но отсрочка не могла длиться долго.
— Когда ты ушла? — спросила ее Милдред, закуривая сигарету.
Эмма перестала скрести пол и посмотрела через плечо на измученную и истощенную женщину.
— Я ушла прошлой ночью, — честно ответила она.
— А тебе не приходило в голову, что восьмилетней девочке небезопасно прогуливаться по городу посреди ночи?
— Я думаю, что это было безопаснее, чем оставаться здесь.
Милдред прищурилась. Дым от ее сигареты жутко танцевал вокруг ее лица, как зачарованная змея, ожидающая инструкций от своего хозяина.
— Что ты имеешь в виду? — рявкнула она.
Эмма пыталась решить, сколько сказать своей тете и что именно ей сказать. У нее было ощущение, что нет разницы, что она скажет. Милдред не поверит ей. Ну, когда сомневаешься, говори правду.
— Тот мужчина, Рэт, пришел в комнату. Он ударил меня, и я убежала от него, выбравшись через окно.
Она ждала, уверенная, что ее тетя наорет на нее.
Милдред стряхнула сигаретный пепел на пол, который только что вымыла Эмма.
— Ты, вероятно, сделала что-то, чтобы разозлить его. Он не ударил бы девушку без причины.
Эмма промолчала. И что бы она сказала? Она знала, что бесполезно спорить с тетей. Милдред не была разумной, поэтому аргументы на нее не действовали. Вместо этого она продолжила чистить пол. Эмма почти закончила, и надеялась, что Милдред залипнет в одно из своих шоу, чтобы девочка могла проскользнуть в кровать.
После того, как она помыла грязную тряпку, которая уже была безнадежной, положила ее на край раковины. Когда Эмма на цыпочках подошла к краю кухни и заглянула в гостиную, она увидела, что тетя уснула в своем кресле. Ее рот был широко раскрыт, и когда Эмма тихо прошла мимо нее по коридору, ей стало интересно, сколько пауков могло бы проникнуть в рот тети как в пещеру. «Тьфу», — прошептала она про себя.
Закрыв за собой дверь, Эмма увидела, что Рафаэль уже был в ее комнате. Он стоял возле окна и смотрел в ночь. Эмма видела, как лунный свет отражается от белого снега, такого яркого на фоне тьмы. Было так трудно смотреть на спокойный мир, покрытый чистым снегом, и знать, что за этими стенами было безопасно. Снаружи, вдали от тьмы этого дома, были хорошие люди, полные света и любви. Но хотя это и было правдой, Эмма действительно имела в виду то, что сказала Серенити. Эмма может быть единственным светом, который когда-либо увидит ее тетя. Она попытается прожить здесь немного дольше, в надежде, что, возможно, Милдред увидит, что ее путь неверный и поймет, что ее жизнь может быть иной.
— Ты должна немного поспать. Я послежу за тобой, — глубокий голос Рафаэля проник в ее мысли.
Она посмотрела на него, но он все еще смотрел в окно. Эмма не беспокоилась о пижаме. Она была слишком измотана. Ей потребовались все оставшиеся силы, чтобы залезть в постель. Она уснула, прежде чем ее голова коснулась подушки.
Рафаэль посмотрел на спящего ребенка. Она усердно работала, поскольку ее тетя выдавала задание за заданием, а Эмма ни разу не пожаловалась. Он должен был поинтересоваться, что же это за человек, что она так важна для замысла Творца. Рафаэль видел, что она была исключительной в своих знаниях, доброте и радости. Но эти ли вещи решают ее судьбу? У него не было ответа на этот вопрос. Он просто знал, что даже если бы она была всего лишь маленьким ребенком с обычной судьбой, он все равно защитил бы ее.
Ангел хотел, чтобы он мог защитить всех детей от таких людей, как Милдред и Рэт. Даже будучи ангелом, он не понимал зла в мире. И спустя тысячи лет он все еще удивлялся ему. Каким бы ни было ее будущее, куда бы она ни пошла, пока это будет в его силах, Рафаэль будет ее стражем. Он не был человеком, и поэтому трудно было по-настоящему сказать, но он полагал, что то, что он чувствовал к Эмме, было похоже на то, что отец чувствует к своему ребенку. У Рафаэля никогда не будет детей, но это не значит, что он не сможет предложить свою защиту тем, кто остался без отца. Возможно, это его цель на текущий момент, и пока Творец не сказал другого, он будет это делать.
Глава 11
«Если ты мечтаешь быть перманентным маркером, значит, ты чувствуешь, что твоя ситуация вечна и дурно пахнет».
Серенити сидела на кушетке рядом с Дайром, ее руки нервно вертелись на коленях. Она не понимала, что Дайр заметил это, пока он не протянул и не положил одну из своих больших рук на ее. Она посмотрела на него, но мужчина все еще смотрел и внимательно слушал тетю Виллу, которая без остановки бомбардировала его вопросом за вопросом. Допрос Виллы был на самом деле даже хуже, чем допрос ее дяди Уэйна.
Это был еще один момент, когда Серенити почувствовала, что разочарование было совершенно уместно. Почему она просто не сказала Дайру прийти к ней позже? С какой стати она подумала, что это хорошая идея познакомить его с Виллой, которая, как она знала, была печально известна вытягиванием информации из людей? Любой следователь ЦРУ — ничто по сравнению с этой женщиной. Даже после того, как Дайр ответил ей так же ровно, как ответил на вопросы ее дяди, Серенити видела странный блеск в ее глазах. В случае с Виллой ввести ее в заблуждение было невозможно. Серенити знала, что как только Дайр уйдет, ее саму ждет допрос со стороны своей тети.
— Ну, так расскажи мне больше об этой маленькой Эмме, — сказала Вилла после того, как, наконец, получила от Дайра ответы. — Дарла рассказала мне немного о ней, когда мы разговаривали по телефону.
— Она сказала тебе, что она гений? — спросила Серенити.
Вилла кивнула.
— И очень зрелая для восьмилетней. Но она живет с тетей, которая не заботится о ней, и девочка в опасности, — ее глаза опасно сузились.
— Мы не можем просто выкрасть ее, Вилла, — сказала Дарла своей сестре. — Не думай, что мы не учли это.
Серенити закусила губу, когда ее глаза устремились от Дарлы к Вилле, а затем к дяде Уэйну.
— Я, кажется, кое-что сделала.
— Что? — спросили Дарла и Вилла одновременно.
— Я позвонила в МВБ (Министерство Внутренней Безопасности), — призналась она. Остальные ее слова прозвучали поспешно. — Я сказала им, что ей не нужно быть в этом доме, и что Милдред нет никакого дела до воспитания ребенка. Я также сказала им, что сам дом непригоден для жилья, оно должно быть забраковано. Я рассказала им о Рэте и о том, что случилось.
— Что они сказали? — спросила Вилла, когда подошла к краю своего кресла.
— Они спросили, с нами ли она еще. Я сказала им, что нет, и что мы отвезли ее обратно к тете. Леди, с которой я говорила, сказала, что это хорошо, потому что, независимо от наших намерений, судье не понравится, если мы ее украдем. Она спросила, чувствовали ли мы, что Эмме в ближайшее время угрожает опасность, когда мы отвезли ее домой.
— А она была? — перебила Вилла.
Серенити посмотрела на Дайра. Он слегка кивнул женщине.
— Я не знаю, но она не без защиты. Я не сказала даме из МВБ, что у нее есть защита, но я сказала ей, что не думаю, что Милдред собирается причинить ей вред.
— Они собираются начать расследование? — спросил дядя Уэйн.
Серенити почти прорычала:
— Не раньше, чем их работник сможет быть здесь.
— И как много времени это займет? — спросил Дайр.
Вилла фыркнула:
— Это правительство. Это займет у них столько чертового времени, сколько им будет угодно, а когда вы позвоните им, чтобы проверить, как идут дела, они скажут, что потеряли документы, или лицо, занимающееся делом, уволилось, или внезапный приступ малярии таинственным образом одолел весь их офис, и им пришлось сжечь все, с чем соприкасались больные.
— Значит, они не очень эффективны? — подытожил Дайр.
— Нет, — Вилла покачала головой. — Если бы я имела в виду, что они не очень эффективны, я бы именно это и сказала. Они просто не заинтересованы. Никому из них Эмма не важна. Для них она просто еще один ребенок среди тысяч других, которых поместили в систему и запихнули в первый найденный дом. Я не говорю, что их работа легка. Я хочу сказать, что кто-то, обладающий умом и здравым смыслом, сможет придумать лучший способ справиться с этим.
— Мы будем следить за ней, пока МВБ не проявит себя, — заверила Дарла свою сестру. — Эмма теперь полноправный член нашей семьи, и если случится так, что ей будет нужен новый дом, Уэйн и я готовы взять ее.
Слезы жгли глаза Серенити. Это стало новостью для нее. Она не знала, что ее тетя и дядя приняли такое решение, но это не удивило ее. Дарла спасала бы мир каждого человека раз за разом, если бы могла.
— Ну, я не думаю, что кому-то покажется подозрительным, если бы старая Милдред упала с лестницы, потому что была слишком пьяна, чтобы смотреть прямо перед собой, — сухо сказала Вилла.
— Вилла, — одернула ее Дарла, хотя Серенити не могла сказать, что ее это сильно взволновало.
Вилла отмахнулась от своей сестры.
— Все, что я хочу сказать, нам и нашим питомцам досталось бы больше кислорода, если бы таких, как Милдред, нигде не принимали.
— Кажется, я забыла упомянуть, что у моей тети есть склонность к убийствам, — сказала Серенити Дайру, когда она выдохнула, раздувая щеки.
— Она бы не убила Милдред на самом деле.
— Хм, Дайр, когда ее собаки убивают одну из ее уток, она берет мертвую утку и бьет ею собаку, а затем привязывает ту же утку к ее ошейнику и заставляет собаку таскаться с ней несколько дней. Не стоит недооценивать тетю Виллу, — предупредила Серенити.
— Зато они никогда не убивают другую утку, это точно, — злобно улыбнулась Вилла.
— И на этой ноте, я думаю, что Дайру пора идти, а мне пора лечь спать. Я должна быть в клинике завтра утром вовремя и бодрой, — Серенити встала и взяла Дайра за руку, потянув его к входной двери.
— Было приятно познакомиться с тобой, Дайр, — сказала Вилла. — Не пропадай.
Дайр начал поворачиваться, чтобы что-то сказать, но Серенити было не до того. Ей нужно было вытащить Дайра оттуда, прежде чем Вилла примется за него снова. Она схватила свое пальто с вешалки рядом с дверью и надела его на ходу, выталкивая Дайра, не слишком осторожно, в двери.
— Менее уверенный в себе человек подумал бы, что тебе стыдно показывать его своей семье, — сказал Дайр, но Серенити услышала дразнящую нотку в его голосе.
— Дайр, любой женщине, которой стыдно быть с тобой, стоить проверить голову, — она посмотрела на свою машину и отсутствующую машины Дайра. — Видимо, чтобы ты не выглядел так, как будто просто появился в воздухе, мне нужно отвезти тебя домой, — и она показала воздушные кавычки вокруг слова «дом».
— Это значит, я смогу провести больше времени с тобой… наедине, — сказал он, выгибая брови.
Серенити рассмеялась:
— Успокойся, Песочный Человек, я просто собираюсь проехаться к выезду и назад, без остановок.
— Человек может надеяться, — пробормотал он своим глубоким сексуальным голосом, забираясь на пассажирское сиденье.
Серенити покачала головой, но ее губы все еще улыбались, когда она выезжала на дорогу.
Неделя после Рождества была блаженно мирной. Серенити уходила по утрам и забирала Эмму, несмотря на жалобы Милдред, и они вместе отправлялись в клинику, чтобы ухаживать за животными. Владельцы не возражали против присутствия Эммы и, на самом деле, кажется, наслаждались ее бесконечным потоком вопросов. Во второй половине дня они уходили в библиотеку и помогали Дарле со всем, что она могла для них придумать, а затем они отправлялись куда-нибудь перекусить, прежде чем Серенити приходилось возвращать Эмму к ее тете.
Рафаэль взял паузу, чтобы сделать все те дела, что должны были делать ангелы, но он сказал Эмме, что все, что ей нужно сделать, чтобы позвать его, это сказать его имя, и он появится. Дайр был где-то неподалеку, но Серенити заметила, что он был каким-то рассеянным и отрешенным. Казалось, он с каждым днем отдаляется от нее. Когда она спросила его, что случилось, он сказал ей, что все в порядке, а затем быстро сменил тему. Серенити не хотелось быть ворчливой подружкой, поэтому она просто позволяла ему уходить от ответа. Но к Новому году она начала расстраиваться из-за него.
— Вы идете вечером в ресторан на новогоднюю вечеринку? — голос Глори немного потрескивал в трубке из-за плохого приема сигнала в задней части ветеринарной клиники. Она почти закончила убирать и кормить собак, и собиралась встретиться с Дайром за обедом. Эмма нехорошо себя чувствовала с утра, когда Серенити пришла забирать ее, и сказала ей, что она останется в кровати. Ей было сложно оставить ее у Милдред, но Рафаэль напомнил ей, что будет присматривать за девочкой. Все же, Серенити позвонила своей тете, чтобы предупредить ее, и Дарла пообещала взять Эмме куриный суп с лапшой на обед.
Мысли Серенити были так сосредоточены на противостоянии с Дайром и его странном поведении, что она забыла о новогодней вечеринке в «Домашнем Очаге». Она пообещала Глори, что придет вместо нее, потому что ей пришлось работать, и она сама не сможет прийти в гости к Дарле и Уэйну как обычно.
— Да, я пойду. Я очень хотела привезти Эмму, но она сказала сегодня утром, что не очень хорошо себя чувствует, — сказала ей Серенити.
Глори прищелкнула языком.
— Ты думаешь, ее стоит показать доктору? Боже мой, Милдред не поведет ее к нему.
— Я не уверена, но Дарла собирается проведать ее за обедом. Она убедится в том, что Эмма получает любую необходимую ей помощь.
— Ну и куда вы отправитесь после того, как закончите в клинике? — спросила ее Глори.
— Мы с Дайром собрались на обед.
— О, как обычная парочка.
Серенити засмеялась.
— Я знаю, знаю. Как будто он не бессмертный, который помогает мне менять историю. Он ведет меня на свидание, как обычный парень.
— Милая, терпеть не могу тебя разочаровывать, но в Дайре нет ничего обычного. Даже если бы он не был бессмертным, мужчины не выглядят как он, а если бы выглядели, у мира начались бы проблемы, потому что женщины были бы слишком заняты, чтобы что-то сделать, вытирая слюни.
Серенити не могла с ней не согласиться. Дайр был на ступень выше самого красивого мужчины и поднял сексуальность на совершенно другой уровень.
— Хорошо, увидимся сегодня вечером.
— Я буду улыбаться после нескольких выпитых напитков, — поддразнила Глори.
— Мне это известно. Я прекрасно видела, что может сделать даже капля алкоголя. И позволь мне сказать тебе, Глори Дэй, что тебе не нужна его помощь, чтобы нарушать свои же запреты.
Глори засмеялась.
— Достаточно верно.
Позже Серенити сунула телефон в задний карман и еще раз осмотрела питомник, прежде чем все закрыть, и направилась к входной двери. Она помахала на прощание доктору Литтлу, и, открыв дверь, почувствовала укус зимы на лице. Ее глаза сузились и заслезились от ледяного ветра, взгляд помутнел. Она подняла руку, чтобы вытереть глаза, направляясь к своей машине. Но когда ее зрение прояснилось, она увидела, что ее машина не пуста.
Дайр сидел на пассажирском сидении, невинно глядя на нее. Она открыла дверь и забросила сумочку на заднее сиденье, прежде чем влезть внутрь. Серенити быстро вставила ключи в замок зажигания и запустила двигатель, чтобы побыстрее погреться, а потом посмотрела на Дайра.
— Чувствуешь себя, как дома? — спросила она, приподняв бровь.
— Я подумал, так будет лучше, чем просто внезапно появиться на стоянке, учитывая, что сегодня клиника переполнена. Мне не хотелось бы напугать какую-нибудь маленькую леди и ее пуделя.
Серенити кивнула.
— Справедливо. Что ты хочешь на обед?
Взгляд, который бросил на нее Дайр, содержал достаточно тепла, чтобы согреть всю машину. Впервые за неделю он бросил на нее один из своих раскаленных соблазняющих взглядов.
— Я не спрашивала, кого ты хочешь на обед. Я сказал «что», — уточнила она.
— Семантика, — пробормотал Дайр, продолжая пожирать ее взглядом.
— Хорошо, — сказала протяжно Серенити. — Возможно, в этот раз выбирать лучше мне.
Когда она выехала со стоянки, Дайр протянул руку и положил на ее бедро. Серенити напряглась от этого неожиданного жеста. Он сильно сжал бедро, прежде чем отпустить. Она промолчала, и он не убрал руку, пока они не подъехали к парковочному месту. Девушка решила, что им нужно уединение для предстоящего разговора.
— Дайр, — начала она, но он перебил ее.
— Ты думаешь, это разумно оставаться нам в машине вместе? — он взял многозначительную паузу. — Одним? — его голос был низким и полным намеков. Серенити почувствовала его руку на подбородке, когда он мягко повернул ее лицо к себе. У нее перехватило дыхание, когда она встретилась взглядом с его головокружительными темными глазами. Если бы она не знала Дайра, не была уверена, что он никогда не сделает ничего для нее неприемлемого, этот взгляд мог бы напугать ее. Он был напряженным, наполненным страстью и желанием. Но она знала его. Она знала, что он заботится о ней настолько, что никогда не попросит того, что она не сможет ему дать. На самом деле, она больше боялась себя, ведь если бы он продолжал так на нее смотреть и разговаривать с ней таким голосом, она могла бы просто предложить себя на золотом блюдечке в комплекте с гарниром «пожалуйста, возьми меня сейчас».
Дайр знал, что он не должен искушать себя или ее. Он прекрасно осознавал сильное желание, которое постоянно влекло их друг к другу, но ему нужно было отвлечь ее. Серенити заметила, каким отстраненным он был всю неделю. Чего она не знала, так это с чем это связано. И у него появилось ощущение, что ее терпение на исходе, и девушка собирается выяснить все по поводу его поведения. Дайр объяснил бы ей все, о чем бы она спросила, если бы это было в его силах. Но он не мог дать ей ту информацию, которую она искала. Он не мог сказать ей, что заставило его погрузиться в свои мысли и уйти в горе с головой.
Даже если бы ему позволили, как бы он сказал кому-то — и не просто кому-то, а женщине, которую любит — что она умрет от выстрела, предназначенного другому. Как сказать ей, что она стала причиной, по которой Эмма все еще жива, но ценой своей жизни. И самое плохое, что он понятия не имеет, как не дать этому случится. Если он вмешается, они могут потерять Эмму. Поэтому он придумал эту стратегию соблазнения, чтобы отвлечь ее от вопросов. Видимо, не самая его блестящая идея за последние сотни лет. Но ведь он выучил, что люди делают глупые вещи из-за любви.
Дайр начал наклоняться вперед, когда Серенити заблудилась в его глазах. Он нашептывал ей нежности, позволяя гипнотическому голосу увлечь Сару. Ее теплое дыхание на его лице, ее запах манил его, соблазнял его приблизиться. Когда его рука скользнула по ее шее и обхватила ее затылок, она ахнула. Звук ударил Дайра изнутри, и ему с трудом удалось не потерять контроль, увидев ее настолько потерянной для него, он хотел ее — всю ее.
Их губы были всего в сантиметрах друг от друга, когда она произнесла его имя. То, что она сказала, вытащило его из тумана жажды, нужды и желания.
— Стоп, — сказала Серенити снова, только теперь ее голос не был похож на шепот. — Дайр, пожалуйста, остановись.
Дайр закрыл глаза и крепко зажмурил их, прижимая свой лоб к ее. «Только не так», — подумал он про себя. Он не должен испортить время, проведенное вместе, используя ее стремление к нему в качестве оружия.
— Прости, — прошептал он, неровно дыша.
— Что это было, — спросила она его. — Я хочу сказать, я знаю, что нравлюсь тебе, но это было больше всего, что было раньше. Что происходит, Дайр?
Глубоко вздохнув, он отстранился от нее. Он старался не встречаться с ней взглядом, потому что знал, он полон вопросов и боли. Дайр не хотел причинять ей боль, но он не мог сказать ей то, что она хотела знать. Не только не мог, но и не хотел. Он знал Серенити, ее отзывчивое сердце, и — даже если бы она была напугана до предела — знал, что она сделает все возможное, чтобы спасти Эмму, если ей будет грозить опасность. Он не хотел, чтобы маленькая Эмма умерла. Не только из-за важности предначертанного ей будущего, но и потому, что ее жизнь была драгоценностью, она была такой молодой и невинной. Жизнь не должна заканчиваться так скоро для таких, как она. Но ему также не хотелось, чтобы его любимая умерла. Дайр чувствовал себя так, будто ему приходилось выбирать между двумя девушками, которые стали для него чрезвычайно важными. Никто не должен делать такой выбор.
— Есть вещи, которыми я не могу поделиться ни с кем, потому что это может изменить будущее, — он старался осторожно подбирать слова. Дайр не хотел, чтобы она почувствовала, что он не мог поделиться этим только с ней, хотя это не так. Знание, которым наделил его Творец, было открыто только для глаз Дайра. Это было его бремя и, как и многое другое на протяжении веков, он будет нести его один.
— Это как-то связано со мной? — спросила Серенити чуть менее уверенным голосом. — Ты был… таким отрешенным. Я хочу сказать… ты ничего мне не должен. Ведь мы до сих пор не решили, — сказала она и указала между ними, — что это. Я просто…
Дайр притянул ее лицо к себе с нечеловеческой скоростью, придвигая ее еще ближе, слова застряли у нее в горле.
— Слушай внимательно, Сара Серенити. Когда я впервые увидел тебя, я будто впервые увидел восход солнца. Твое тепло проникало в мой темный мир с такой силой, какой я не чувствовал никогда раньше. Это похоже на лучи солнца, пробивающиеся сквозь бушующую бурю, и дарящие надежду всем измученным. Ты говоришь, что я ничего тебе не должен, но я бы сказал, что ты ошибаешься. До тебя я был просто создателем снов, Песочным человеком.
Но ты сделала меня чем-то большим, ты дала мне намного больше, и я всегда буду благодарен тебе за это. И, возможно, мне стоит пояснить, что это, — сказал он, указывая свободной рукой на них, — между нами, чтобы не было путаницы. Люди называют нас парнем и девушкой, это подходящее объяснение для них. Но наедине, когда есть только ты и я, это термины даже и близко не описывают то, кто ты есть для меня, — Дайр перевел дыхание, успокаиваясь.
Его эмоции бушевали внутри как ураган, мечущийся между желанием защитить ее и необходимостью подчиняться воле Творца. Он чувствовал это, наблюдая как женщина, сидящая перед ним, умирает. Он не привык к этим чувствам, и хотя знал, что Серенити за него беспокоится, он не хотел пугать ее своим напором. Но когда слова полились из него, осуждения, которого он ожидал, не было. Даже сказать, что прорвало плотину, было бы преуменьшением.
— Нечестно с моей стороны просить тебя о том же, что я готов и хочу дать тебе. Ты так молода, твоя жизнь только началась, для того, чтобы связывать себя обещаниями. Я существовал гораздо дольше, чем твой разум может представить. Поэтому я не хочу, чтобы мое признание заставило тебя чувствовать себя так, будто ты должна ответить взаимностью или просто ответить мне. Но я чувствую, что ты имеешь право знать, ведь очевидно, что ты не понимаешь, что я чувствую к тебе. Я люблю тебя. Никогда до тебя я не понимал, что это означает на самом деле. Теперь, несмотря на изношенность этой фразы, я точно знаю, что значит «я люблю тебя».
— И что же это значит? — прошептала Серенити едва слышно.
— Это значит я твой — сердцем, телом, душой. Я твой. Неважно, нужен ли я тебе, выберешь ли ты меня или пройдешь мимо, я всегда буду твоим. Не будет ни одного дня, когда с восходом солнца я не буду думать о твоей безопасности, благополучии и счастье, и не будет ни одной ночи, чтобы я не убедился, что твои сны спокойны и разум отдыхает. Это значит, что твои потребности всегда стоят на первом месте. Это ничего не стоит тебе, но это стоит для меня всего, и я с радостью заплачу эту цену. Это значит, что нет ада, через который я не пройду. Нет битвы, в которой я не буду сражаться. Нет такой жертвы, которую я не принесу, чтобы убедиться, что ты в безопасности, защищена и счастлива.
В наступившей тишине его голос больше не заполнял маленькое пространство. Только шум приглушенной музыки звучал из динамиков, и доносились приглушенные голоса других людей, заказывающих еду. Серенити сидела неподвижно, как камень. Она смотрела на него невидящим взглядом. Он не знал, была ли она в шоке, напугана, счастлива или зла из-за того, что он ей сказал. Дайр пытался быть терпеливым, но он был близок к тому, чтобы зарычать, как животное, пытаясь угадать ее мысли. Справедливости ради, он сам сказал ей, что отвечать не обязательно. Он хотел ударить себя за это. Он хотел, чтобы она ответила, даже если бы она просто рассмеялась над ним; он хотел понимать, что между ними.
— Это все? — внезапно сказала она, нарушая тишину.
— Это все что? — уточнил Дайр, сморщив лоб в замешательстве.
— И это все, что это значит? — если бы Дайр не увидел легкого изгиба ее губ и озорного блеска в ее глазах, он бы подумал, что она серьезна.
— Какое разочарование, — подыграл он ей. — Нужно было добавить немного драгоценностей и замков.
— Определенно это было бы более впечатляюще, — согласилась она, кивая. Его рука все еще была на ее теплой щеке. Он задержал ее еще на мгновение, прежде чем убрать. Тишина вновь наполнила машину, но, к счастью, ненадолго.
— Я знаю, ты сказал, что мне не нужно отвечать или что бы то ни было, — начала Серенити, — но ты не против, если я все-таки отвечу?
Дайру понравилось, как она прикусила нижнюю губу, посмотрев на него сквозь опущенные ресницы.
— Конечно, нет, — он слегка кивнул, побуждая ее продолжить.
Она выдохнула, пошевелив пряди волос около лица. Она колебалась, но ее рот был полон решимости. Дайр ждал. Он ждал, чтобы понять, хочет ли она покинуть его. Он ждал, чтобы услышать слова, которые либо погрузят его обратно в мир тьмы, либо наполнят ее светом.
— Единственной любовью, которую я получила или дарила, была любовь ребенка к родителю или другому члену семьи, — сказала Серенити, откинувшись на своем месте. — Поэтому я признаю, что у меня нет никакого опыта с другими видами любви. Но я знаю, что то, что я чувствую к тебе, не похоже на то, что я чувствовала раньше. Это сильнее, напряженней, безумней, и иногда немного пугает.
Глаза Дайра были прикованы к лицу Серенити, пока она говорила. Его грудь поднималась и опускалась с каждым вздохом, в зависимости от того, что она скажет дальше.
— Я буду честна. Я боюсь сказать, что люблю тебя, потому что, кажется, что мы должны узнать друг друга получше, прежде чем появятся такие сильные чувства, но я не знаю, как еще назвать то, что я чувствую к тебе, — она подняла голову и повернусь, чтобы посмотреть, наконец, на него. — А еще я очень боюсь все это чувствовать, потому что не представляю, какое будущее может у нас быть. Я потеряла родителей, и боль от этой потери никогда не уходила. Я не знаю, смогу ли я потерять еще кого-то, в ком так сильно нуждаюсь. Но я не смогу попросить тебя уйти, даже опасаясь разбитого сердца. Сама мысль о том, что тебя здесь нет… это… ужасно. Это порождает пустоту внутри, которая не дает дышать.
— Не проси меня уйти, — прозвучал его хриплый шепот, когда его рука потянулась к ее. — Я не смогу, даже если бы захотел.
***
Эмма уставилась на потолок в ее комнате. Она так устала. Это была настоящая причина, по которой она сказала Серенити, что не хочет идти в клинику сегодня. Рафаэль оставался с ней, как и каждую ночь, но он не мог остановить тот вопящий матч, который продолжался большую часть ночи между Милдред и ее гостями. Эмме нужно было сходить в туалет с утра, но она не посмела выйти из своей комнаты, пока Милдред и остальные не заснули. Они все были в пьяном ступоре, и, к счастью, в отключке на какое-то время. Она надеялась, что ей удастся уснуть, но пока она лишь дремала. Рафаэль молчал, хотя в этом не было ничего нового. Она думала, он пытался дать ей отдохнуть.
Спустя еще несколько минут Эмма сдалась. Она села и отодвинулась, пока не прислонилась к холодной стене позади нее. Рафаэль не повернулся к ней, даже когда она заговорила.
— Ты когда-нибудь хотел быть человеком? — спросила его Эмма. Этот вопрос проносился в ее голове несколько раз за эти недели с момента знакомства с ангелом. Он смотрел по сторонам так напряженно, что она не могла, не задастся вопросом, не устает ли он, постоянно наблюдая за всем вокруг. Он не казался удивленным ее вопросом, ведь его вообще мало что могло удивить.
— Невозможно скучать по тому, чего никогда не имел, — его голос был, как обычно, холоден, без всяких эмоций.
— Это же не значит, что тебя не волнуют вещи, которые ты видишь в мире. Семьи, пары, дети — вещи, которых у вас никогда не будет. Это не тревожит тебя? — сразу же после того, как выпалить вопрос, Эмма поняла, что это могло прозвучать немного бессердечно. Иногда она говорила раньше, чем думала, потому что была очень любопытна, ей всегда хотелось узнать больше. Она не хотела быть навязчивой, ей просто хотелось узнать все факты, задавая вопросы. Она положилась на то, что, несмотря на ее интеллект и зрелость, она была всего лишь восьмилетней девочкой. Поэтому вместо того, чтобы извиниться, она просто подождала, что он ответит.
— Я не был создан ни для одной из этих вещей. Движущая сила внутри меня — это необходимость защищать творение Творца и бороться со злом, врагами Творца. Я выяснил, что когда вижу счастливых и довольных людей, которые следуют своим целям, мне нравится это, но я не хочу этого. Кроме того, если бы я не был создан для защиты, то кто бы был? — Эмма наморщила лоб, пытаясь понять, что он пытается сказать.
— Вы хотите сказать, что если бы вас не было здесь, чтобы делать свою работу, возможно, ее бы никто не делал?
Ангел покачал головой.
— Вовсе нет. Творец всегда достигает своих целей. И это большая честь для меня помогать ему в этом.
Эмма подумала об этом и решила, что может понять кого-то, кто чувствует удовлетворение, выполняя свое предназначение. Она все еще не была уверена, в чем же ее предназначение, но она чувствовала, что это что-то важное. Зачем же еще Господь дал бы ей такой интеллект? Ее желание сосредоточиться на чем-то другом, кроме того, что она услышала волнение в соседней комнате, заставило ее задавать еще больше вопросов.
— Когда вы говорите враги, что вы имеете в виду?
Рафаэль повернулся к ней лицом. Он сложил на груди свои большие руки и прислонился к стене. Она могла сказать, что он решает, что именно можно ей сказать. Его плечи, казалось, расслабились, когда он принял решение.
— В твое время, в церкви, ты когда-нибудь слышала об ангеле Люцифере?
Она кивнула.
— Он хотел быть похожим на Бога, и был изгнан с небес.
— Верно, — подтвердил он, его глаза застыли и воспоминания выдернули его из этой комнаты. — В тот день произошло самое большое восстание против Творца. Люцифера и его последователей сбросили в бездну. Ему назначили землю в качестве владений и падших ангелов, которые медленно увядали, пока в них не осталось ничего хорошего. Ожесточение против Творца разъедало их, пока все, что от них не осталось — это причудливые существа, которые отражали таящуюся внутри тьму, — он сделал паузу, и Эмма обнаружила, что подалась вперед, положив руки на колени и поддерживая голову, пока она смотрела и ждала от Рафаэля продолжения.
— Но сердце Люцифера было полно жадности и злобы. Он хотел больше, чем просто землю. Он также хотел всех, кто ее населял. Его целью стало причинить как можно больше боли Творцу, развращая и разрушая все, что он создал.
— Моя мама всегда говорила, что у Люцифера и его демонов ровно столько сил, сколько мы хотим им дать. Она сказала мне, что если он постучится в мою дверь, а я открою ему, предлагая ему печенье и лимонад, то не стоит удивляться, если он вернется и останется на некоторое время.
Рафаэль подарил ей одну из своих редких улыбок.
— Твоя мама говорила много интересного.
Эмма рассмеялась.
— Я думаю, я могла бы написать книгу только на основе ее высказываний.
— Это хорошо, что у тебя есть воспоминания о ней. Вместе со своей мудростью она оставила в тебе частичку себя. Дорожи этим, мудрость — редкий товар в этом мире.
— Люди всегда так удивляются, когда вещи вокруг них разваливаются на части. Но как они могут ожидать другого, если строишь свой дом из прутьев и плевков по чертежу глупца? — ухмыльнулась Эмма.
— Мама? — спросила Рафаэль, приподняв бровь.
Она кивнула.
— Ты расскажешь мне еще?
Он продолжил историю:
— Ошибка, которую совершают многие люди, заключается в том, что они считают падшего Люцифера не слишком умным. А правда в том, что он один из хитрейших существ. Его разум — это целый лабиринт вычислений способов затянуть людей во тьму. Он терпелив, неумолим и хорошо продумывает свои атаки. Именно поэтому, когда он еще был на небесах, он был правой рукой Творца. Он был прекрасен, яркий сияющий маяк небесной славы, но ему этого было недостаточно.
— Спустя все это время, что он бродил по земле, он научился понимать, на кого охотиться, и многих переманил на свою сторону. Он всегда пытается выяснить планы Творца и сорвать их, и он будет использовать любое доступное ему оружие. Одним из видов оружия являются демоны, которые ему служат. Они бродят по миру невидимые и сеют хаос среди ничего не подозревающих людей. Мне и другим ангелам было поручено уничтожить их, но мы можем атаковать, только когда они пытаются нанести физический вред человеку своими прямыми действиями. Если же они влияют на других, чтобы причинить вред, мы не имеем права вмешиваться. Мы не можем нарушать свободу воли. Это должен быть выбор человека — отвернуться от зла. Демоны могут нашептывать любые мысли в умы тех, кто готов их слушать, и мы ничего не можем сделать; только если они поднимут на них руку, чтобы навредить, мы можем действовать.
— И все это происходит вокруг нас, а мы даже не знаем этого, — тихо сказала Эмма.
— Некоторые могут это почувствовать, — поправил ее Рафаэль, — Те, в ком много духовного. Они чувствуют зло, когда оно приближается, и даже могут чувствовать мое присутствие, даже если я не показываюсь. Это редкость, но такие люди есть.
Эммы не успела хорошо обдумать эту новую информацию, потому что ее дверь внезапно распахнулась так сильно, что отскочила от стены и снова почти закрылась. В дверях стояла ее тетя, очень раздраженная, Эмма не понимала почему, ведь она не сделала ничего, чтобы раздражать ее — разве только дышала.
— Кое-кто пришел, чтобы проведать тебя, — сказала Милдред и выронила сигарету, которую забыла вытащить изо рта.
Эмма соскользнула с кровати, оглядываясь на Рафаэля. Она знала, что тетя не видит его, но Эмме все равно было странно, потому что он был таким большим и его присутствие таким основательным. Она не понимала, как Милдред не чувствовала его. Она прошла мимо тети в гостиную и увидела, что Дарла стоит прямо в дверном проеме, держа в руках накрытую миску и коробку крекеров. Ее улыбка была похожа на яркую звезду, освещающую темное небо.
— Я слышала, тебе нездоровится, поэтому пришла тебя проведать, не нужно ли тебе чего. И заодно принесла тебе поесть.
— Ну конечно, ты зашла, — сказала Эмма, улыбнувшись женщине, которую полюбила, как мать. Она взяла миску и крекеры, и отнесла их к кухонному столу. Дарла проследовала за ней, не обращая внимания на Милдред, стоявшую в коридоре.
— Ты в порядке? — спросила Дарла, ее глаза опасно блеснули.
— Да, я в порядке. Видимо, это просто маленький вирус.
Дарла улыбнулась в ответ.
— Тот факт, что ты знаешь о вирусах, даже немного пугает.
Эмма пожала плечами.
— На самом деле, вас должен пугать тот факт, что я знаю, как собрать бомбу.
Дарла открыла рот.
— С какой это стати ты знаешь, как сделать что-то подобное?
— Любопытство и необходимость выяснить, смогу ли я на самом деле это сделать. Не волнуйтесь, когда я ее собирала, папа заставил меня заменить все взрывоопасные части мылом. А затем он заставил меня разобрать все, так как если бы кто-то захотел ее активировать, ему нужно было только обменять мыло на С4.
Дарла только покачала головой.
— Ладно, я должна вернуться к работе. Пожалуйста, пообещай мне, что бомбардировок не будет.
Эмма кивнула.
— Я обещаю. Я буду делать что-нибудь обычное, вроде дружеских браслетов или еще чего-то.
После ухода Дарлы Эмма внезапно осознала, что Милдред все еще наблюдает за ней. Она посмотрела на свою тетю и впервые увидела проблеск тоски в ее глазах. Он пропал так же быстро, как появился. Милдред продолжала стоять и смотреть будто сквозь Эмму, видя что-то невидимое для остальных. Эмма решила проверить, сможет ли она получить несколько ответов, пока ее тетя в таком задумчивом настроении. Все друзья Милдред уже ушли. Эмма надумала покопаться в чем-то из того, что услышала ранее.
— Тетя Милдред, могу я задать вам вопрос? — осторожно спросила Эмма.
Глаза Милдред сфокусировались, выражение лица снова стало измученным.
— У меня такое ощущение, что ты спросишь, что бы я ни ответила, — она подошла к своему креслу и села, не включив телевизор. Эмма приняла это за согласие.
— Как вы с мамой оказались настолько далеки? Разве не должны сестры быть рядом? — Эмма постаралась говорить беспристрастно.
Спустя несколько минут молчания, когда Эмма уже и не думала, что ее тетя ответит, к ее удивлению, тетя начала говорить.
— Мы были не родными, а сводными сестрами. У нас была одна мама, но разные папы. Я была старше, и когда мама оставила моего папу, она оставила и меня. Она продолжала жить и нашла себе образованного человека, и внезапно оказалась лучше всех своих родственников. Папа не был в восторге от того, что ему пришлось воспитывать «сопливого сорванца». Это было его прозвище для меня. Наше воспитание было разным. Она получила то, чего у меня никогда не было.
— Почему же бабушка оставила тебя с человеком, который не воспитывал тебя как нужно? — спросила Эмма, не представляя, как бабушка могла так поступить. Она знала, что в этой истории есть что-то еще.
— Она и сама была еще ребенком, когда у нее появилась я. Мой папа был тем еще сукиным сыном, и он пообещал убить ее, если она заберет меня у него. И она поверила ему. Я была ему не нужна, но отдавать меня ей он тоже не хотел. Она попыталась вернуть меня после того, как вышла замуж за своего хахаля, но к тому времени я уже не хотела иметь ничего общего ни с ней, ни с моей так называемой сестрой. Я выжала максимум из того, что имела, — Эмма видела грусть и боль в глазах Милдред. Они были связаны с алкоголем, наркотиками или наоборот. Дыры внутри нее, оставшиеся после ухода матери и жестокого обращения отца, которые она пыталась заполнить всю свою жизнь. Эмма не знала, что сказать. Очевидно, Милдред никогда не думала о другом пути, нежели тот, который выбрал ее отец. Она, вероятно, считала, что она не достойна чего-то лучшего. И это было очень болезненно. И хоть это не извиняло тетю, Эмма стала лучше понимать ее.
Они обе молчали. Эмма съела суп, который принесла ей Дарла, а затем вымыла миску. Когда она возвращалась в свою комнату, Милдред снова посмотрела на нее.
— Я не хочу, чтобы ты уходила сегодня вечером. Сегодня новый год и много нехороших язычников будет вокруг. Это неподходящее место для восьмилетнего ребенка, — Эмма была шокирована ее словами. Они прозвучали так, будто ей на самом деле не все равно. Ладно, это не было совсем уж выражением любви, но для Милдред это могло бы быть похоже на то. Эмма кивнула.
— Да, мадам, — она зашла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Рафаэль все еще был там. Она полагала, он знал, что ей не грозит опасность, когда она выходила раньше, поэтому не последовал за ней.
Эмма повернула голову, наблюдая, как кошка выпрыгнула из-под кровати и ринулась за ускользающей мышкой.
— Думаю, сегодня вечером будем только мы, ребята, — сказала она им. Кошка раздраженно посмотрела на Эмму, будто это она была виновата в том, что ей не удается поймать эту подлую мышь. — Эй, я не виновата, что ты слишком ленив, чтобы вскочить и поймать свой ужин. Твое ползание на животе действительно выглядит жалко, — она зевнула, будто скучая, а затем снова скользнула в тень под кроватью.
Она поднялась на кровать и села, скрестив ноги, посмотрела на Рафаэля. Девочка хотела бы знать, что делали ангелы в новогодние праздники, и вообще праздновали ли они их. Ей казалось, что они видели время не так, как люди. Ей было неудобно, что он застрял здесь и скучает, присматривая за маленькой девочкой — в этом нет ничего захватывающего. Она подумала несколько минут, а затем озорно улыбнулась.
— Ну, Ральф, не хочешь ли сделать бомбу? Мы сможем встретить Новый год взрывом, — она улыбнулась. — Такой вот каламбур.
Рафаэль бесстрастно посмотрел на нее.
— Ты обещала Дарле не делать этого.
— Да, но я ничего не говорила про инструктирование и контроль, пока это будешь делать ты.
Рафаэль покачал головой, но улыбнулся.
— Для твоего же блага, ты действительно слишком умна.
Глава 12
«Если вам снится, что вы укротитель львов в цирке, то это ваше подсознание отражает необходимость победить зверей в вашей жизни или вам нужна опасность, чтобы чувствовать себя живым».
«Домашний очаг» был уже забит к девяти часам вечера, несколько шумных мужчин (и даже несколько женщин) с выпивкой были настроены серьезно. Серенити сидела возле одного из импровизированного бара вдоль внешней стены ресторана. Центральные столы убрали, создавая открытое пространство для танцев, а на дальней правой стене установили приподнятую платформу, где играла местная группа. Серенити рассеянно постукивала рукой в такт, наблюдая, как Глори бродит по залу с подносом с напитками. Она смеялась, когда ее подруга танцевала с разными покупателями, раздавая заказы. Серенити не стала бы даже пробовать танцевать с подносом с напитками над головой. При ее удаче, она бы скорее окунулась в напитки, нежели доставила их.
Она сопротивлялась желанию проверить время на своем телефоне, учитывая, что, вероятно, прошло не больше трех минут с тех пор, как смотрела на них в последний раз. Дайр сказал, что немного опоздает, но приедет не позже полуночи. Несмотря на их новые отношения, у него все еще была работа, которая могла привести его в любой уголок мира. Серенити казалось, что количество его заданий увеличилось в последнее время. Учитывая это, она была удивлена тому, как много времени он проводит с ней. В конце концов, в этом мире было много людей. Разве это не означает, что многие судьбы требуют влияния? Но если она не думала о Дайре, она постоянно возвращалась мыслями к Эмме.
Дарла пыталась успокоить ее, сказав, что с Эммой все было в порядке, когда она приносила ей суп, но ее это не успокоило. Даже осознание того, что Рафаэль был с ней, не приносило спокойствия. Она могла себе представить, что Милдред и ее дружки планировали для ночных увеселений. Девушка искренне надеялась, что Милдред пойдет к гости к подруге, вместо того, чтобы как обычно устраивать веселье в своем доме. Она бы предпочла, чтобы Эмма была дома одна, а не с этими кретинами.
— Почему ты выглядишь так, будто кто-то наехал на твою собаку, раздавил ее, а потом подарил ее тебе в качестве рождественского подарка? — спросила Вилла, оседлав один из пустых барных стульев рядом с Серенити.
— Вы с Глори, должно быть, родственники, — засмеялась Серенити.
Вилла посмотрела на длинноногую блондинку, танцующую рядом. Женщина фыркнула.
— Если мы родственники, то я хочу стукнуть ее за то, что она забрала себе все хорошие гены. Вся моя нога длиной с ее икру. Если бы она не была такой милой, я бы точно проколола ей шины.
Серенити со смехом хлопнула рукой по барной стойке на этот комментарий. Только сварливые женщины раздают подобные комплименты с таким раздражением.
— Эй, ну ты, по крайней мере, спортивна. Я же настолько изящна, как хромая корова, которая тащится позади мула.
Вилла посмотрела на нее искоса.
— Твоя правда. Радуйся, что у тебя хотя бы есть грудь, это восполняет любые твои недостатки, хотя бы в глазах противоположного пола.
— Я не уверена, сказать ли тебе «спасибо» или удивиться, что ты считаешь мою грудь крутой.
— О, да ладно, не стоит вести себя так, будто ты не замечаешь, что у другой девушки есть хорошие активы. Если бы цыпочки не замечали других привлекательных цыпочек, им не нужны бы были утягивающее белье, пуш-ап бюсты или чудодейственные жиросжигающие средства. Потому что, будем честны, женщины носят все это не для мужчин, а чтобы их не осудили другие куколки.
— Ну, я почти согласна с тобой, но мне интересно, не стоит ли Глори прервать тебя, — Серенити посмотрела на женщину задумчиво.
— Не-а, — отмахнулась от нее Вилла.
— Я не пила ничего, кроме Орандж Краша. У меня просто нет проблем с тем, чтобы называть вещи своими именами.
Серенити обдумала ее слова.
— Это из-за того, что ты пережила? — она знала, что Вилла не стесняется говорить о своем опыте борьбы с раком груди, и она надеялась, что ее вопрос не оскорбит женщину.
Вилла пожала плечами.
— Может быть, я стала хуже, пережив это. Я всегда говорила то, что думала, но, вероятно, столкнувшись с возможностью собственной смерти, я определенно меньше сомневаюсь.
Вилла встала и поправила рубашку.
— Это слишком серьезный разговор для ночи празднования. Но раз уж мы об этом заговорили, я дам тебе несколько советов. В первый раз бесплатно. Не жди, чтобы смерть уставилась тебе в лицо, показывая, что ты не настолько непобедима, как думаешь, прежде чем начать жить каждую минуту так, словно эти мгновения последние. Заверяю тебя, когда ты повстречаешься с Жнецом, жизнь, которая будет вспыхивать перед глазами, должна быть той, которой ты гордишься. Я не говорю жить без сожалений, потому что, черт возьми, сожаления — это то, что помогает нам расти, чтобы быть лучше, чем мы были. Я говорю о том, чтобы умереть, зная, что ты оставляешь что-то важное. Твое влияние не умирает вместе с тобой. Это то, что я поняла, когда узнала, что моя жизнь может прийти к концу. Меня больше не было бы здесь физически, но мои действия, слова и убеждения продолжали бы влиять на других, независимо от того, хотела я этого или нет, еще долго после того, как меня бы не стало, — Вилла улыбнулась, поглаживая ногу. — Пойду лучше проверю твою тетю, пока я не нашла еще какую-нибудь трибуну для выступления.
Прежде чем она смогла уйти, Серенити схватила ее за рукав.
— Вилла.
Девушка развернулась и встретилась с ней взглядом.
— Спасибо, — Серенити не была уверена, за что она благодарила девушку — возможно, за то, что помогла скоротать время, пока она ждала Дайра и переживала за Эмму, или, возможно, за совет, в котором она, сама того не зная, нуждалась. Как бы там ни было, она хотела, чтобы Вилла знала, что она это ценит.
— Я рада, что ты надрала раку задницу.
Вилла улыбнулась.
— Видимо, у меня еще остались важные разговоры на вечеринках в канун Нового года в окружении пьяных, глупых людей и плохих танцоров.
Серенити смотрела на уходящую Виллу, поглощенную толпой. Это определенно был странный разговор для вечеринки. Но ведь это же был канун Нового года. И каким бы был Новый год, если бы не временем для изменений, будь то изменения в поведении или мыслях. Так что, в конце концов, это был не такой уж странный разговор.
— Ты выглядишь слишком созерцательно для этой толпы, — теплое дыхание обласкало ее ухо, заставляя Серенити закрыться.
Она резко обернулась на стуле и увидела, что Дайр стоит, прислонившись к стойке бара, и выглядит как темный, таинственный персонаж прямо из паранормальных романов, которые стали настолько популярными. Она могла только представить описание, которое автор использовал бы, чтобы создать образ его в сознании читателя. Серенити не думала, что вообще возможно изобразить его потустороннюю красоту — точеные черты лица, твердое тело и темные глаза, которые вызвали бы искушение даже у самой святой женщины, которую он без угрызений совести использовал на ней.
Его губы изогнулись в понимающей улыбке, и сердце Серенити ускорилось. Не существовало никаких слов, чтобы описать, что с ней делала эта улыбка.
— Просто был интересный разговор с Виллой, — наконец, ответила она, переборов сильное желание броситься в его объятия. Да, это прозвучало совсем не жалко.
— У меня такое чувство, что большинство разговоров с Виллой будут отнесены к категории интересных, — сказал Дайр, наклонившись ближе к ней, чтобы она услышала его за музыкой. Ее бровь удивленно поднялась, когда он схватил сиденье ее стула и притянул ее ближе, пока не оказался между ее ногами. Дайр протянул руку и убрал ее волосы за ухо, глядя ей в глаза.
— Как ты сегодня?
Что она могла сказать? Мне лучше, потому что ты здесь. Или, может быть, что-то вроде: ну, несколько минут назад я едва могла дышать, потому что ты мой воздух и без тебя я могу задохнуться. Ладно, может быть, это уже слишком, но Серенити решила быть честна с собой, и, честно говоря, было много вариантов ответа на этот вопрос. Она могла пытаться быть сексуальной и кокетливой, но его прикосновения делали странные вещи с ее мозгом и способностью превращать мысли в слова. Поэтому единственное, что она могла выдавить из себя — «Хорошо».
Дайр прикусил нижнюю губу, пряча улыбку. Он знал, что делал с ней, и не стыдился этого.
— Ну, я чувствую себя намного лучше сейчас, когда я с тобой, — сказал он ей, положив руку девушке на бедро, сжав его.
Серенити напомнила себе о том, что нужно дышать. «Вдох и выдох, Сара», — сказала она себе, удерживая его гипнотический взгляд. Они сидели молча, уставившись друг на друга несколько минут. Музыка внезапно превратилась в более медленную песню с чувственным ритмом. Серенити обернулась, чтобы взглянуть на группу, понимая, что они никак не могут ее играть, и увидела, что группа отдыхает, и на смену пришел диджей.
— Хочешь потанцевать? — спросил Дайр, обращая на себя внимание.
Серенити улыбнулась.
— Песочный человек умеет танцевать? — Серенити знала, что он услышал вызов в ее голосе, и глядя на него, точно знала, что он его принял. Дайр взял ее за руку, отойдя от бара и стаскивая Сару со стула. Он повел ее сквозь толпу танцующих людей, некоторые танцевали парами, другие группой. Серенити не могла не заметить, что некоторые из них очень хорошо двигались. Ее рука взмокла, пока она наблюдала, как несколько пар движутся так чувственно друг с другом, на короткое время ей показалось, что она пришла на съемочную площадку «Грязных танцев».
Дайр обернулся, найдя свободный участок танцпола. Он притянул девушку ближе, оборачивая ее руки вокруг своей шеи. Серенити широко распахнула глаза, когда Дайр скользнул пальцами по ее рукам к плечам, а затем по груди к бедрам. Это было более интимно, чем любой их поцелуй. Она не была уверена, связано ли это с тем, как он смотрел на нее, или, может быть, все дело в контрасте его холодной руки на ее теплой коже. Дайр притянул Серенити ближе, и ей пришлось отклонить голову назад, чтобы посмотреть на его лицо. Серетини не могла отвести от него взгляда.
— Ты что-то делаешь со мной? — прошептала она. Она хотела звучать громче, но казалось, будто она не может контролировать свое дыхание, поэтому слова едва прозвучали.
Дайр наклонился ближе, его взгляд продолжал проникать в ее душу.
— Пока нет.
Прошептанного обещания хватило, чтобы в животе забурлило. К черту бабочек, у нее была куча драконов, которые бомбили друг друга в животе.
Она знала, что он увидел внезапно возникшее в ней беспокойство.
— Расслабься, Сара, — глубокий голос Дайра грохотал в его груди. — Просто потанцуй со мной. Я больше ничего не прошу.
Она почувствовала, как его руки начали направлять ее бедра в такт музыке, и, к удивлению девушки, когда Дайр продолжал вести ее, она выяснила, что у Песочного человека были очень грешные движения. Серенити не сказала бы, что она хорошая танцовщица, но двигаться в такт она могла. Глори любила танцевать, и они провели много вечеров, танцуя в гостиной у Дарлы и Уэйна. Глори настаивала на этом, потому что если в этом маленьком городишке нечего делать, они должны делать хоть что-то. Серенити полагала, что есть варианты и похуже, нежели смотреть на Ютюбе ролики с новыми движениями. Глори пыталась даже научить Дарлу. Теперь эта ночь лишь в воспоминаниях.
— Ты здесь? — дыхание Дайра, пробежавшее по ее уху, вернуло ее внимание к настоящему. Она посмотрела на него и улыбнулась. Движения прямо за его спиной привлекло ее внимание. Глори наклонилась к нему и улыбнулась.
— У меня перерыв, — крикнула она, — Как насчет того, чтобы применить все те движения, которые мы выучили без всякой надежды использовать?
Серенити застонала про себя. Ну, по крайней мере, если уж она и будет позориться, то не одна. Сара вышла из кольца его рук и кивнула Глори.
— Давай сделаем это, — сказала она, глядя на Дайра, и надеясь, что выражение ее глаз было столь же заманчивым, как и его. Она решила, что сделала что-то правильно, потому что в его глазах был водоворот, будто из жидкого обсидиана, и он потянулся к ней. Она хлопнула его по рукам и покачала головой. Глори подошла к нему, ее тело идеально двигалось под музыку. Серенити обошла парня с другой стороны и начала подражать движениям Глори. Она знала, что у нее не все выходит так гладко, как у лучшей подруги, но она старалась.
У Дайра перехватило дыхание, когда он смотрел на танец Серенити. Он знал, что Глори тоже рядом с ним, но он смотрел только на свою девушку. Было что-то такое первобытное в этом танце, и если делать все верно, это было похоже на требование, и когда Серенити приблизилась, чтобы коснуться его, а затем отступила, Дайр заявил права на нее, ее сердце, ее разум, ее тело и душу.
Все это было его, он позаботился бы о ней, как никто другой. В этом не было ничего физического, хотя в один прекрасный день он надеялся, что потребует и это. Его требования были похожи, будто она его вторая половинка. Когда темп музыки снова изменился, он смутно услышал, как Глори говорит Серенити, что она должна вернуться к работе. Музыка больше не была чувственным ритмом, и атмосфера танцпола изменилась соответственно. Пары обнялись и покачнулись, когда медленная мелодия начала заполнять комнату. Серенити замедлила движения и посмотрела на него так, как никогда раньше. Он подошел ближе к ней, положив обе руки на ее бедра, и притянул обратно к себе.
Дайр услышал быстрое дыхание, когда плотно прижал девушку. Он наклонился, пока его рот не оказался рядом с ее ухом. Парень задержал дыхание на мгновенье, восхищенный ее запахом.
— Обними меня за шею, принцесса, — прошептал он, позволяя губам коснуться ее кожи, пока он говорил. Дайру понравилось, как она ответила ему. Это позволило ему понять, что он был не единственным пострадавшим. Она была так же потеряна, как и он.
Он узнал песню, которая играла, и тихо подпевать для Сары. Слова невероятно идеально описывали его чувства, как будто писатель вырвал мысли Дэйра из его разума, когда писал песню.
Ты прекрасна, детка, невероятна.
Ты жаркая, как само солнце.
И ты пленила меня.
Ты моя слабость, детка, искушение,
Ты совершенство, мое спасение,
И ты спасла меня.
Я не буду отрицать, я не могу дышать,
Если ты не рядом со мной.
Ты нужна мне, детка, как нужен урожаю дождь,
Мое существование было темным,
Но с тобой больше нет боли.
Ты страсть, детка, безвозвратная,
Ты чувство, почти как удар,
И ты заманила меня в ловушку.
Ты моя, детка, несокрушимо,
Ты великолепна, полностью неотразима.
И ты усмирила меня.
Слова лились из Дайра так, как будто он сам их написал, и думал именно так всем своим существом. Серенити была всем, что описано в песне, и многим другим. Она была всем для него. Другой для него не существовало. Она прижалась ближе к нему, и его живот сжался, когда он подумал о ее судьбе. Дайр не хотел об этом думать. Он хотел насладиться этим моментом со своей любовью. Он хотел создать с ней воспоминания, которые они могли бы перенести с собой из этой жизни в следующую.
Дайр почувствовал ее губы на своей шее, и он боролся с желанием отодвинуться и завладеть ее губами. Серенити проверяла каждую унцию контроля, которую он никогда не думал, что может потерять. Он дал бы ей все, что было в его силах, и даже попытался бы дать ей то, что было невозможным. Когда песня закончилась, он нежно поцеловал ее в челюсть и прошептал:
— Я люблю тебя.
Серенити хотелось бы лучше контролировать свои эмоции, когда дело касалось Дайра, но когда он произнес эти слова с такой убежденностью, она была потеряна. Отстраняясь, чтобы взглянуть на него, ее взгляд был мутным от непролитых слез. Брудайр поднял руки, обхватив ее лицо, и просто смотрел ей в глаза. Они ничего не говорили. Не время для слов. Дайр наклонился, пока его губы не прижались к ее губам. Музыка играла вокруг них, и другие тела двигались так, как будто они все еще были в потоке. Для Серенити, в тот момент, когда его большие руки держали ее, а его полные губы держали ее в плену, был только Дайр. Он переполнял каждую мысль, вытесняя любые отвлекающие факторы. Поцелуй длился дольше, чем это было приемлемо в общественном месте, но ей было все равно.
Когда он, наконец, отстранился, она увидела хитрую улыбку на чувственных губах. Он знал, что он сделал с ней. Она знала, что он мог чувствовать, как ее мир внезапно обрушился на него, и он любил это.
— Твой голос прекрасен, — сказала она, наконец, заканчивая неловкий момент.
— У меня есть небольшое преимущество. Бессмертие оставляет много времени для практики, — сказал он, подмигнув.
О, это подмигивание способно ее уничтожить. Ничто не может быть настольно сексуальным. Поистине, Дайра следует держать подальше от любой женщины, потому что если он будет размахивать этой похотливой улыбкой и подмигивать, образуется целая толпа женщин, отчаянно нуждающихся в том, чтобы получить хотя бы несколько секунд его внимания. Он взял ее за руку и увел с танцпола в пустое место у одного из импровизированных баров. Серенити взяла воду, которую он заказал у бармена, и выпила весь стакан. Она ничего не могла с этим поделать. У нее пересохло в горле, и ей нужно было чем-то занять рот, прежде чем потеряла бы контроль и заняла его Дайром.
— Ты в порядке? — спросил он, убирая волосы от ее лица. Кончиками пальцев он коснулся ее шеи, заставив вздрогнуть.
Ей нужно было сделать передышку всего на несколько минут и развеять туман, вызванный вожделением, который окутал ее мозг. Она кивнула.
— Я в порядке, только сбегаю быстро в дамскую комнату.
Когда она начала уходить, Дайр схватил ее за руку, и она снова посмотрела на него. Его ресницы опустились, когда он посмотрел на нее исподлобья
— Не уходи надолго. Я скучал по тебе сегодня.
Серенити была почти уверена, что хныкнула от его слов и эмоций в его голосе. Это звучало бы глупо от кого-то другого, но от Дайра это звучало так же гладко и легко, как дышать. Единственное, что она могла ему дать — это кивок. Это единственное, что смог выдать ее взбудораженный мозг. Она повернулась назад, позволив своей руке выскользнуть из его рук, и направилась в дамскую комнату.
Серенити стояла у раковины в ванной, глядя на ту, что отражалась в зеркале. Ее руки были потными, а сердце стучало в ритме, похожем на мелодию «Я люблю Дайра». Это было на кончике ее языка, когда Дайр обнимал ее на танцполе и пел ей. Почему она не сказала это? Единственное оправдание — это страх. Ей было страшно подпустить его так близко, зная, что она может его потерять. Включив холодную воду, Серенити глубоко вздохнула и сунула руки под прохладный поток. Она набрала воду в ладони и брызнула на лицо. Серенити удивилась, что от раскаленной кожи не пошел пар. Это помогло, немножко. По крайней мере, она почувствовала, что снова может дышать и не гореть, если Дайр снова подмигнет ей. Правда, тут не было гарантий.
Серенити вытирала руки, когда почувствовала, как ее мобильный телефон завибрировал в заднем кармане. Она вытащила его и посмотрела на экран. Это был местный номер, но она его не узнала. Обычно она бы не ответила, но сейчас по какой-то причине чувствовала, что должна.
— Алло?
— Серенити, — донесся голос Эммы из телефона, и Серенити сразу же поняла, что что-то не так.
— Эмма, ты в порядке? Тебе хуже? Тебе нужно в больницу? — ее ум обдумывал все со скоростью миллион миль в час, пытаясь понять, почему девочка могла ей позвонить. Серенити сразу подумала, что это связано с тем, что она плохо себя чувствовала. Она даже не думала, что может быть хуже — намного, намного хуже.
— Мне не хотелось бы просить, но не могла бы ты прийти к дому моей тети? — голос Эммы дрожал, пока она говорила и плакала, пытаясь сделать паузу и вдохнуть между словами.
— Конечно, уже выезжаю. Ты в порядке? — снова спросила Серенити, потому что ей нужно было знать, что Эмма не пострадала.
— Я не совсем уверена, как ответить на этот вопрос.
Слова Эммы были заглушены невнятным голосом.
— Заканчивай болтовню, малышка, и скажи своей подруге, чтобы она поторопилась и пришла сюда.
У Серенити внутри все опустилось, когда она услышала голос Рэта. В этот момент она больше ни о чем не думала. Она была на автопилоте. Оглядываясь назад, она понимала, что ей нужно было несколько минут, чтобы пойти и рассказать все своим тете, дяде и Дайру, но ее единственной мыслью было добраться до Эммы. Она вылетела из уборной. Вместо того чтобы проходить через большую комнату, полную людей, она помчалась в другую сторону, по коридору и через черный ход. Холодный воздух хлынул в ее легкие, когда она захлопнула дверь и вошла в ночь. Серенити не удосужилась остановиться и схватить пальто поэтому, когда она подошла к своей машине, она была благодарна, что сняла ключ от машины с цепочки для ключей и сунула его в передний карман. Она не хотела носить с собой сумочку, а все ее ключи были слишком большими, чтобы удобно помещаться в карманах.
Руки дрожали, когда она сунула одну в карман, чтобы достать ключ. Зубцы попали на ткань, и она услышала, как та порвалась, вытаскивая ключ. Замок замерз, поэтому Серенити должна была быть осторожной, чтобы не сломать ключ, пытаясь открыть дверь. Ее разум заполнили ужасные сценарии, пока она наклонилась и дышала теплым дыханием через отверстие в замке, все время молясь, чтобы успела вовремя туда добраться. Она не знала, для чего. Она только знала, что должна поторопиться.
К счастью, она почувствовала, как ключ, наконец, проскользнул в замок после ее пятой попытки. Серенити была почти уверена, что кто-то или что-то ей помогал, потому что она никогда не двигалась так быстро, как в те несколько минут. Она бросилась на сиденье, одновременно закрывая дверь и заводя машину. Она дала задний ход, выезжая на своей маленькой машине с заледеневшей парковки быстрее, чем спела бы песенку про десять первых президентов, которую она выучила в пятом классе. По какой-то причине, когда она была в сильном стрессе, эта песня всплывала у нее в голове, и она пела ее в уме. Странно, и девушка это понимала.
Ее машина ехала к дому Милдред, постоянно скользя, но каким-то чудом, она все-таки не оказалась в канаве. Что-то в темной ночи казалось таким зловещим в этот момент. Пустота всех парковок и отсутствие людей, слоняющихся по магазинам, было жутким. Учитывая, что все в пределах города находилось практически в шаговой доступности друг от друга, Серенити была уверена, что дом Милдред каким-то образом подпрыгнул и прошел через округ, чтобы ей быстрее добраться туда. Ее пальцы слегка тряслись от беспокойства, которое разыгралось в голове. Она хотел стукнуть себя за то, что не пошла и не забрала Эмму. Серенити должна была знать, что Милдред будет проводить какую-нибудь больную вечеринку с паразитами, которых назвала друзьями.
Ее рука упала на руль, и она закричала:
— Черт побери!
Как она могла быть такой глупой? И теперь, из-за того, что Серенити отговорила себя забрать маленькую девочку, Эмма оказалась в руках этих монстров. Она задавалась вопросом, где, черт возьми, Рафаэль? Она не могла представить, что он покинет Эмму, особенно если рядом будут друзья Милдред.
Нога Серенити сильнее надавила на педаль газа, когда появился пункт назначения. Машина ударилась об подъездную дорожку со скоростью, которая заставила ее низкую переднюю часть отскочить от неровного бетона. Серенити это не волновало. Все, о чем она могла думать, как добраться до Эммы. Она бросила машину в парке и вышла, даже не осознавая, что не выключила двигатель. Ее ботинки стучали по неумолимой мерзлой земле, вызывая резкую боль, которая пронзила ее ноги. Она проигнорировала ее. Сара также проигнорировала боль в плече, которым врезалась во входную дверь, когда повернула ручку и вломилась в дом.
Все те сценарии, чтобы были в ее голове, даже не были близки к реальности. Сцена перед ней была похожа на фильм ужасов. В комнате было темно, только маленькая лампа давала слабый свет. Серенити быстро обнаружила, что Эмма стоит у дальней стены с широко раскрытыми глазами, замерев. Рафаэль стоял позади нее, но она могла сказать, что никто другой не мог видеть его. В этот момент она хотела кричать и кричать на ангела.
Что, черт возьми, он делал, просто стоя там? Как он мог не вытащить Эмму из дома, пока пьяный, высокий, и бог знает какой еще сумасшедший, размахивает пистолетом, бормоча что-то себе под нос. Кажется, Рэт даже не заметил, что Серенити вошла в комнату. Милдред сидела слегка ошеломленная на диване, ее глаза перемещались от человека к человеку. Казалось, ее не беспокоили ни Рэт, ни его пистолет. Серенити удивлялась, почему таким людям было позволено жить. Они существуют, только чтобы делать больно другим. Их жизнь казалась серьезной тратой пространства, и она знала, что ее мысли ужасны, но не могла заставить себя беспокоиться на этот счет, наблюдая, как слезы текут по лицу Эммы.
— Милдред, — Серенити практически зарычала, — Что вы наделали? Она указала на Рэта, и ее губы изогнулись, как у злобного хищника, готового пожрать свою добычу.
— Зачем ты пустила этого человека с пистолетом в дом, когда твоя племянница здесь?
Ее голос, наконец, отвлек Рэта от его безумной болтовни, он прекратил шагать и медленно повернул голову к ней. Это напомнило Серенити страшный фильм, который она когда-то смотрела, где демон полз по потолку, а затем остановился, чтобы так же медленно повернуть свое ужасное лицо к жертве. Она боролась с собой, чтобы стоять на своем, чтобы не отступить перед лицом зла, которое стояло перед ней. И он им был — чистым злом. В его глазах было что-то, чего не было в первый раз, когда она встретила его. Как будто Рэт был не один, будто что-то еще поселилось в его теле и повлияло на его действия.
— Милашка, милашка, милашка, — его голос был немного выше, чем в прошлый раз, и Серенити не думала, что может быть еще более взволнована. Она ошиблась.
— Милашка.
Он повернулся к ней, когда прошептал это слово, которое теперь навсегда выжжено в ее разуме, в этом голосе. Серенити была уверена, что если кто-нибудь когда-нибудь снова назовет ее милой, девушку вырвет на них.
Серенити застыла под этим зловещим взглядом. Все в комнате, казалось, затаили дыхание, ожидая, пока марионетка скажет что-то еще. Страх, исходящий от Эммы, был настолько ощутим, что Серенити просто хотела пересечь комнату и взять ее на руки, защищая от мужчины и его пистолета. Но она не могла двигаться, поэтому сделала единственное, что могла в тот момент, девушка молилась, Боже, помоги нам. Мысль повторялась снова и снова, пока она ждала, что Рэт сделает следующий шаг.
Глава 13
«Если вам снится, что вы находитесь в цирке, привязаны к вращающейся доске, а метатель ножа кидает в вас лезвия, значит, в вашей жизни случится что-то болезненное».
Эмма была похожа на камень у стены, глядя на Серенити, которая выглядела такой же шокированной, как и она. «Как это случилось?» — спрашивала она себя? Ее разум просеял все события вечера, пытаясь определить, где ситуация перешла из «плохой» в «ураган пятой категории». Она и Рафаэль сидели в своей комнате, пытаясь развлечь себя, составляя планы для крупномасштабного зажигательного устройства, или БКБ, как назвала его Эмма. Когда Рафаэль спросил ее, почему она назвала это БКБ, она просто закатила глаза и сказала: «Большая Каблуэйская Бомба, ну». Рафаэль отказался достать ей материал, но он, по крайней мере, согласился позволить ей набросать все на бумаге. Затем раздался грохот стены, и голос Рэт наполнил дом. Эмма вспомнила выражение лица Рафаэля, когда он услышал голос мужчины.
— Рафаэль, что не так? — спросила его Эмма. Она знала, что он беспокоился о том, что Рэт причинил ей боль, но выражение лица Рафаэля выходило далеко за рамки беспокойства. Страх, затем гнев, затем решимость вспыхнули в глазах ангела.
Рафаэль не ответил ей, когда встал и подошел к двери спальни. Она наблюдала, как он что-то сделал с дверной ручкой, работая над своим ангельским моджо, решила она. Он не двигался с этого места. Эмма сидела неподвижно, стараясь не слышать того, что Рэт кричал, и съеживалась, когда все-таки слышала. Он звучал безумно, будто себя не контролирует. Она задавалась вопросом, какое лекарство может вызвать такую реакцию, потому что единственное влияние, которое она до сих пор видела на своей тете и других, было вялым. Мужчина был, каким угодно, но не вялым.
Звук разбитого стекла наполнил зал, и на короткое мгновение она представила, что стекло — это ее собственная жизнь, разбивающаяся на тысячу крошечных кусочков. Эмма знала, что все попытки сохранить ее были тщетны. Трещин было слишком много, и они были слишком глубокими. Как она могла думать, что сможет жить здесь? Как она думала, что сможет выжить, если будет заботиться о таком человеке, как Милдред, которому будет все равно, если люди причинят ей боль? Эмма чувствовала себя как оптимистичная дура. Ради Бога, ей было всего восемь. Кто она такая, что такое уродство не могло ее коснуться?
— Эмма, — голос Рафаэля был резким.
Она посмотрела на него и увидела суровый взгляд, пронзивший ее.
— Не позволяй этому испортить тебя.
— Что? — спросила она хрипло.
— Зло, которое вошло в этот дом; это не просто зло человеческой плоти. Нечто сверхъестественное происходит и влияет на тебя. Я вижу это по твоему лицу. Не дай этому сломать тебя. Ложь, которую оно шепчет тебе, просто ложь. Борись с ней правдой.
Она пыталась уловить то, что говорил ангел, но плохие мысли кружились в ее голове, омрачая разум. Рафаэль сказал что-то о сверхъестественном. Ее глаза сузились, и она вздохнула.
— Ты имеешь в виду демона, о котором мы говорили ранее? Это потому, что ты рассказал мне о них, как в поговорке «помяни черта, и он появится»… — ее слова затихли, когда она увидела его реакцию.
Плечи Рафаэля напряглись. Он был настолько неподвижен, что Эмма подумала, что если она толкнет его, он упадет на землю, словно свалившаяся на бок статуя. Его челюсть напряглась, когда он стиснул зубы.
— Рэт слабый человек, — сказал он, наконец, — Я говорил тебе, что приспешники находят слабых людей и влияют на них. Они получают силу от таких, как Рэт, у которых нет силы воли, чтобы сопротивляться. Рэт практически выкатил красную ковровую дорожку для чудовища.
— Печеньки и лимонад, — сказала Эмма, грустно покачивая головой, — как говорила мама: «Чего еще ожидать, если вы предложили дьяволу кресло и накормили виноградом?»
Губы Рафаэля дернулись. Эмма подумала, это было забавно, что ангелу так понравились слова ее мамы. Она была рада, что кто-то оценил их так же сильно, как и она. Еще один стук привлек ее внимание к настоящему. Неожиданно стало тихо, но Эмма не думала, что все закончилось. Нет, это было больше похоже на затишье перед бурей. Она не могла быть более права. Ее дверь врезалась внутрь под воздействием того, что кто-то пнул ее или врезался в нее плечом. Эмма быстро встала и отступила, переводя взгляд с Рафаэля на дверь. Взгляд в глазах ангела был совершенно беспомощным. Наконец, дверь рухнула, и Рэт встал в проеме.
— Время выйти и поиграть, — сказал он, и зловещая улыбка растянулась на его лице с дикими глазами.
С ним что-то было не так, и это были не просто наркотики. Рафаэлю не нужно было говорить ей об этом. Она видела мужчину. Было ясно, что Рэт находился под воздействием чего-то настолько извращенного и злого, что ему было трудно дышать. Она сделала осторожный шаг к дверному проему. Она предпочла бы выйти сама, а не быть вытащенной мужчиной. Проходя мимо Рафаэля, она почувствовала короткое тепло его прикосновения на своем плече и услышала, как он говорит на языке, который она не понимает. Голова Рэта поднялась, как будто он услышал ангела. Эмма переводила взгляд с одного на другого, затаив дыхание. Внезапно она совершенно точно поняла, что, судя по выражению лица худого человека, полного ненависти, Рэт мог видеть Рафаэля.
Глаза Рафаэля встретились с глазами мерзавца. Но не глаза мужчины смотрели на ангела. Это было древнее зло, с которым он боролся много раз прежде. Этот демон был чрезвычайно хитрым. Он точно знал правила, которые позволили бы его бросить в огонь, и старался не нарушать их. Рафаэль мог видеть усмешку в глазах зверя. Он смеялся над Рафаэлем. Демон знал, что ангел не может коснуться его. Свободная воля людей препятствовала вмешательству ангелов. Без прямого указания Творца, Рафаэль не мог вмешаться, пока правила не были нарушены. Рафаэль не получал такого приказа.
— Почему ты вообще здесь, светоносец? — голос демона был шипящим и звучал странно изо рта Рэта.
— Ты знаешь, что ничего не можешь сделать. У тебя нет назначения.
Мышцы Рафаэля напряглись от желания сражаться. Он служил в армии Творца и боролся со многими противниками, и все же демоны ада маршировали по земле, сея хаос. Конечно, единственная сила, которой обладали эти грязные существа, была в том, что люди позволяли им делать это.
— Я служу большей цели, чем ты можешь себе представить, древний. Тебе по-настоящему нет места в этом мире. Ты не что иное, как паразит, беспомощный без хозяина, — Рафаэль увидел, что его слова задели. Демоны были чрезвычайно гордыми существами и ненавидели быть оскорбленными. В частности, этот демон специализировался на насилии. Эти типы существ казались особенно вспыльчивыми. Рафаэль был удивлен, что Рэт не нес в себе демона зависимости, учитывая его зависимые привычки. Демон, который, хотя и не менее опасен, был намного более коварным.
— Ты знаешь, что должно произойти, и что предопределено, — насмехался демон, — Мне дали разрешение.
— Не вредить человеку! — прорычал Рафаэль, — Ты можешь повлиять на своего хозяина, но это должен быть его выбор. Он должен сделать это собственноручно. Рафаэль двигался быстрее, чем мог отследить человек, и зажал руку Рэта, прежде чем тот смог отступить. Он почувствовал, как демон извивался внутри человека, когда Рафаэль исследовал разум мужчины. Он должен был знать, осталось ли в человеке хоть что-нибудь пригодное для спасения. Должен ли он рассуждать так, что мог бы бороться со злом, которое пыталось заставить его действовать? Он мог видеть Эмму краем глаза. Она стояла, наблюдая и едва дыша. Он понял, что она пытается не обращать внимания Рэта на нее. «Умная девочка», — подумал Рафаэль.