Смертники доброй воли

Глава 3. Бездна

С понедельника всё веселье, конечно же, сошло на нет. Желая придерживаться ранее выбранной линии поведения, показывающего, на чём именно Адамас вертел весь этот лагерь и его правила, хорон искренне скучал на начавшихся лекциях. Он и сам не знал, как пережил первые два занятия — общее для всех у Джея, по практическим основам психологии масс (хотя надо было признать, что рассказывал он интересно, о чём бы там ни шла речь), и второе, только для мицевцев, у Табиты, по борьбе, — потом, к счастью, был обед. Поняв, что остальные его новые приятели только и делают, что обсуждают пройденное — всё-таки они очень серьёзно относились к своему пребыванию здесь и определённо гордились тем, что выбрали именно их, — Адамас решил на последней, третьей, лекции послушать хоть немного, чтобы быть в теме. Само собой, ему совершенно не улыбалось заинтересованно смотреть в рот Эриху целых три часа, за исключением небольшого перерыва в середине, но что, в конце концов, ещё оставалось делать?

Эрих вёл «историю и политические основы организации Мессии-Дьявола». Как и на предыдущих уроках, устроившись вместе с Кристианом на последних партах, Адамас достал планшет, выдаваемый здесь каждому для записей, и, включив игрушку, которую он уже успел туда вопреки правилам закачать, начал слушать.

При появлении Эриха весь класс стих. Пеланн чеканным шагом прошествовал на середину комнаты, щёлкнул по пульту включения голографического проектора и с места в карьер начал блиц-опрос по предыдущему занятию. Как услышал Адамас по быстрым и точным ответам своих сокурсников, неделю назад (а если совсем точно, в четверг) они проходили первые два века истории существования МД, закончив на втором в династии Стамесовых, бесталанном сыне Александра Тобиаше, чуть было не развалившем организацию к чертям. Удовлетворённый уровнем подготовки, Эрих поблагодарил всех отвечавших и наконец перешёл к лекции:

— Сегодняшнее занятие я хотел бы посвятить теме, несколько отстранённой от истории в прямом смысле слова. После того как Тобиаш Стамесов добровольно отрёкся от поста в пользу своего сына, Бернарда, МД перестало разрывать на части. Бернард, в отличие от отца и деда, был чуть ближе к народу и чуть дальше от идеологических изысканий, заставлявших того же основателя МД буквально придерживаться собственных принципов, даже если это прямо противоречило здравому смыслу. Поэтому он начал наводить порядок в организации так, чтобы каждому агенту было понятно, чем они занимаются и в чём их главное отличие от параллельно действовавшего ГШР. Именно при Бернарде были заложены главные принципы МД, те колонны, на которые каждый последующий Мессия опирался, приходя к власти, и с позиции которых его оценивали получившие куда больше свободы во взглядах подчинённые. Принципы эти не писаны, не закреплены ни в одном из кодексов или уставов, но знакомы каждому истинному агенту МД, и…

— …и первый из них — пафос во всём? — не выдержал Кристиан, однако прерванный им Эрих, на удивление Адамаса, в ответ на столь дерзкое поведение только улыбнулся.

— Почти. Но ты верно подметил, Кёртис. Я бы хотел сейчас вместе со всеми вами определить эти самые принципы и чуть позже сравнить их с хорошо известными вам заветами ГШР — или МИЦа, если уж на то пошло. Что-то про МД вам рассказывали в интернате, что-то вы читали сами, о чём-то можно просто догадаться, исходя из проводимой ей политики. Прошу, высказывайтесь. Как лучше всего обозначить уже отмеченное Кёртисом?

— Приверженность официальной идеологии? — неуверенно предположила девушка с первого ряда, яркая и высокая тилони, одна из подружек Эхсана, и Эрих покачал головой.

— Зерно у тебя есть, Мелани, но проблема в том, что ни МД, ни ГШР не имеют идеологии как таковой. Конечно, с годами нечто подобное оформилось и там и там, но не так, чтобы включать это, например, в присягу. Здесь более широкое понятие, попробуешь ещё раз?

— Ммм… высшая степень лояльности руководству? — совсем уж испуганно спросила тилони, и Эрих щёлкнул пальцами.

— Ещё шире, Мелани! Руководство приходит и уходит — и очень часто совсем того не желая, если вспомнить последнего Мессию, — а вот организация остаётся. Лояльность организации! И да, в высшей степени.

Адамас поднял голову, как раз чтобы увидеть, как в начале уже обозначенного пеланном списка на голографической таблице появились эти слова: «безоговорочная лояльность организации».

— Если ГШР работает в первую очередь на общество, на, так сказать, мировой порядок, руководствуясь закреплёнными в Уставе и различных, известных простым людям, кодексах законами и правилами, то агенты МД всегда следуют лишь собственной истории. Если первый Стамесов когда-то провозгласил, что Генштаб — его злейший враг, что ж, значит, так тому и быть. Если когда-то кем-то было решено, что определённый вид проблемы решается радикально, так будут делать все последующие служащие. Самый простой пример: в ГШР предателей и шпионов сажают, ссылают, увольняют или перевоспитывают, если уж ловят, а в МД просто приставляют к стенке. Если, конечно, не рассчитывают на кого-нибудь своего у ГШР выгодно обменять.

— А вот эта жёсткость — это тоже один из принципов? — полюбопытствовал Токкин, подняв руку, и Эрих кивнул.

— Да, хотя и не такой глобальный. — Он пробежался по панели набора, и слово «радикальность» встало на вторую строчку списка. Адамас поймал себя на том, что заинтересовался. — Однако из этой самой радикальности вытекает много чего ещё. Какие идеи?

— Нетерпимость, — подала голос Сати. Эрих опять кивнул.

— Замечательно. Нетерпимость — я бы сказал, к чему заблагорассудится, зависит от агента. Но в основном к слабости. Это тоже пошло из истории: если помните, первый Мессия весьма тщательно отбирал себе сторонников, чуть ли не по ДНК, был в те годы такой тренд. Но иногда хватало и фанатичной преданности. Благодаря этому, кстати, в высших слоях руководства и появились такие агенты, как Шштерны или Альиных.

Весь класс, как по команде, повернулся к окну, из которого были отлично видны опять скачущие по спортплощадке у собственного барака близнецы-терасы. Эрих усмехнулся:

— От Альиных сейчас, правда, фамилии не осталось: последняя её представительница вышла замуж и ныне активно продвигает ранее безвестный клан, попавший в фавор благодаря только личным достоинствам его отпрыска. Возможно, вам знакомо имя главного телохранителя Аспитиса — Энгельберт Соловьёвых, он также по совместительству является наставником Бельфегора.

— А в чём эта нетерпимость проявляется? — неожиданно для самого себя спросил Адамас.

— Большинство агентов МД, — отозвался Эрих, — за редким исключением, выставляют высокие требования к тому, каким, по их мнению, должен быть истинный агент. Поведение. Личные качества. Принципы. Иногда возникает забавная ситуация. Всем известно, что некоторую часть контингента организации Мессии составляют люди с психическими отклонениями (как правило, в отношении к обществу), которых в ГШР заворачивают ещё на медкомиссии. То есть агенту в любой момент может сорвать крышу и он посчитает врагами даже своих, однако, если он при этом отвечает основным требованиям к характеру и способностям, он будет работать и дальше. Здесь надо отметить, что при Аспитисе отношение к подобным людям изменилось. Большую часть он просто разогнал или определил на службу, где они не будут представлять опасности. Самые сильные чистки были проведены после одного такого срыва бойца из старых фаворитов, который покусился на святое — личных учёных Аспитиса. Ранее за крайний фанатизм и заодно чтобы уберечь от него нормальных людей он был сослан на Север, откуда преспокойно вернулся и разнёс из ракетницы их кортеж. В том инциденте погиб и мой отец. А фанатика выловили на живца, тогда же было документально подтверждено, что у него маниакально-депрессивный синдром. Нехорошее получилось сочетание. Кстати, звали его Инай Сетте, если кому интересно. Однако до определённых событий это был уважаемый агент, представляющий многие «идеальные» черты: бесстрашие, хитрость — даже изворотливость, — дар убеждения, уверенность, надёжность, преданность. Гнильцу в нём заметил лишь Аспитис…

— То есть, — восхитился Иларио, — в МД ты можешь резать народ направо и налево, оскорблять всех подряд, даже быть шизиком, а тебя всё равно уважать будут? Если ты хорошо работаешь — только и всего?

— Это вопрос внутренней свободы, которую уважают в МД. Если ты верен — да, можешь вести себя как угодно. Ну, пока не оступишься, — усмехнулся, и как будто немного горько, Эрих. — Напомню, слабостей агенты не прощают — так же как и ошибок. Можно в одночасье потерять всё из-за мелочи. Даже пусть руководитель тебя простит, коллеги вряд ли. Поэтому Академию заканчивают самые стойкие. Не обижайтесь, но как минимум половина из вас не дожила бы до второго курса. Очень сложно было и сюда отобрать пятнадцать человек, подобное отношение к людям ведь вбивают с детства.

Он щёлкнул по очередной кнопке, и вслед за «радикальностью» в таблице появилась и «нетерпимость». Класс негромко переговаривался, и какое-то время Эрих позволял им это: он отлично понимал, что сейчас перевернул всё их раннее представление об МД с ног на голову. Как ему рассказывала Дилайла, что в интернатах, что в Академии МД традиционно преподносилась с точки зрения проводимой политики — но никак не личности, и незнакомых с её особенностями подростков подобная информация могла шокировать. Здесь задача Эриха была в том, чтобы, не очерняя МД, убедить своих учеников, что и в таком кажущемся обществе «идеальных» и сильных есть свои серьёзные минусы.

Впрочем, судя по настроению в аудитории, курсанты восприняли всё сказанное иначе — ещё раз подтверждая, что были выбраны сюда не случайно.

— Как же тогда получались эти временные союзы с ГШР? — тихо спросил Беккер. — А главное — тот, последний, чуть не дошедший до объединения? Аспитис ведь высшее воплощение своей организации, разве не так?

Как бы Адамаса ни бесил Беккер — а особенно его едва слышный голосок, вот уж кто в МД и дня и бы не продержался! — его и самого волновал этот вопрос, поэтому он, как и все, выжидательно уставился на Эриха.

— Уникальная ситуация, встречавшаяся в истории ранее всего только один раз, и то по чистой случайности, — развёл руками тот. — Пока Аспитис не пришёл в МД, он близко дружил с Квазаром Страховым, бывшим на тот момент личным телохранителем Филиппа Пикерова, президента ГШР. А также — с Артуром Альиных, отрёкшимся от семьи и ушедшим с ранней молодости в ГШР. Эта дружба сохранилась и после становления Аспитиса Мессией-Дьяволом. Артур погиб в 2635 году, поэтому из всего Генштаба Аспитис поддерживал контакты лишь с Квазаром, хотя бал там правил иной Страхов — его младший брат Патрокл. После его смерти новый президент ГШР, подобно своему отцу и деду, отказал Квазару в фаворе — несмотря на то что Страховы всегда были ближайшими советниками — и вдобавок устроил за ним охоту. Ну а там, за компанию, и за его племянником Рэксом. Без помощи Аспитиса из предлагаемых операций они бы живыми не выбрались. Так и повелось. В ГШР зрел бунт, готовящийся Рэксом, и Аспитис был только за: своего брата Эдриана он терпеть не мог, к тому же, при всей своей эмдэшной фанатичности, так мешавшей ему строить карьеру в ГШР, разделял далеко не все принципы Стамесова-основателя. В его силах было заставить всю историю потечь по-другому, они с Рэксом были на одной волне, одинаково ненавидели Север, и оба хотели прекратить наконец эту затянувшуюся войну — потому что было на кого нападать и без этого, например — Зебастиан. Но потом погибла жена Аспитиса — во время операции, проводимой Рэксом, — и он не простил.

— Рэкс правда был виноват? — спросил кто-то. Адамас, очнувшийся от этих исторических чар, почему-то представлявшихся ему ранее совсем в другом свете, тряхнул головой и стал слушать ещё внимательнее: об этом эпизоде отец не говорил ему ни слова.

— Это точно не известно, — пожал плечами Эрих. — У каждой стороны оказались свои свидетельства произошедшего. ГШР настаивал на несчастном случае или даже подставе, а МД, в свою очередь, говорила о несвойственной Страховым некомпетентности, проявленной во время операции. И конечно, о том, что Рэксу Страхову было невыгодно наклёвывающееся объединение: он наконец дорвался до власти и вряд ли захотел бы её делить со вторым президентом. Так они и разошлись. Через год пал Север — почти что совместными усилиями, хотя каждый это отрицал. Продолжились взаимные тычки, и Аспитис сполна спустил свою ярость на новых старых врагов: такого количества убийств агентов, хотя бы косо посмотревших в сторону МД, история не знала со времён первого Стамесова. Ну а полгода назад — опять Север. И опять пришлось объединяться, потому что поодиночке никто не смог бы сделать ничего.

— Аспитис — простил? — напряжённо спросила Сати, и Эрих отрицательно качнул головой.

— Нетерпимость и радикальность, Сати. Такого МД не прощает. Но реальность требовала заключения временного союза, а поскольку Рэкс как никто умеет усмирять буйные потоки, вполне вероятно, что скоро мы увидим ещё более неожиданные шаги по сближению. Ваш связующий отряд — уже нонсенс.

Адамаса так и подмывало спросить, почему и Мессия в том числе не может просто разнести в пыль этот воинствующий Север, но, наверное, такие вопросы лучше было задавать Дилайле, ведущей у них, судя по расписанию, «общую историю». Опять небось углубится в эти перипетии взаимных соглашений и уступок…

Однако рассказанное Эрихом было так невероятно, что Адамас не мог прекратить об этом думать. Почему отец ни разу не говорил об этом? Да и вообще никто из его окружения, даже Кит, никогда не упускавший случая поделиться какими-нибудь любопытными подробностями с их общей службы — в особенности теми, которые его лучший друг предпочёл бы умолчать по причине их неоднозначности. Что же там случилось на самом деле — и не связано ли оно с нынешней политикой отца? Может, он не становился президентом, чтобы не признавать открыто своё участие в преступлении?

Может, Адамас совсем не знает, какой он на самом деле?

За припоминанием всех мало-мальски важных деталей, которые могли хоть как-то относиться к этой загадке, Адамас благополучно прослушал остаток лекции, не уловив ни слова и даже не запомнив ещё несколько основополагающих принципов, появившихся в таблице. Не заметил он и перерыва, так и просидев над своим планшетом и конспектируя собственные мысли и известные фигуры. У него крепло чувство оставленного за бортом: так или иначе отец растил из него того, кто однажды займёт его место — может быть, даже президентское, — но отчего-то за все эти годы так и не удосужился посвятить своего наследника в самую важную тайну. Он услышал её от действующего агента МД вместе с ещё кучкой непонятно кого, будущих мальчиков и девочек на побегушках, как вообще такое возможно?!

Но кое-что из лекции Адамас всё же для себя вынес. МД становилась ему всё ближе: он ведь тоже терпеть не мог слабых. И с удовольствием отдал бы свою жизнь за то, во что верит, — если бы только было во что верить. Идеалы ГШР, если они вообще существовали в природе, пока представлялись ему отдалёнными и туманными, в то время как МД только что разобрали по полочкам. Нет, само собой, все они: и отец, и Миа, и Кит с Рафаэлем и Рейном — что-то да отмечали от себя в Генштабе, чего нет у Мессии… что же это было? Благородство — точно было. Отец ещё говорил, что это самое выгодное отличие Аспитиса от предыдущих правителей, наверное, поэтому они и смогли сойтись, отец ведь не разговаривает с теми, кого не считает людьми. Но Аспитис не простил — и где тут это хвалёное благородство?

Чего-то, наверное, отец в нём недопонял — или ему просто это не было нужно. Зато Адамас твёрдо решил действовать так, как он сам считает правильным, здесь, в лагере. Если после этого его сошлют в МД, что ж, тем хуже для них.

После окончания занятий Адамас внимательно следил за Беккером — сколько, в конце концов, можно было терпеть этого слабака? Его компания была готова по первому же слову кинуться на рейтера, но для этого его надо было поймать, а Беккер как будто нарочно избегал весь вечер мест, нефиксируемых видеокамерами.

Утром вторника Адамас даже почти согласился сам с собой великодушно предоставить Беккеру вплоть до Нового года побегать на свободе: он плохо спал, так и не сумев накануне сделать того, чего жаждал всем сердцем. Однако буквально спустя минуту после пробуждения их барак забурлил, что-то горячо обсуждая, и Адамасу на голову свалился Кристиан.

— Ты это видел?! — прошипел он, размахивая планшетом с какими-то чёрно-белыми картинками. — Ночью появилось! Ты что, даже вибрации не чувствуешь?

— В отличие от тебя я не сплю на технике, — закатил глаза Адамас, злой от недосыпа, и схватил лежащий на тумбочке планшет с мигающим диодом оповещения.

Картинки оказались шаржами за подписью Беккера — довольно талантливыми, на взгляд Адамаса, совершенно не умеющего рисовать — и были посвящены каждому в их бараке. Адамас увидел Токкина, изображённого в виде подмявшей чьи-то спины бьющей себя в грудь заштрихованной под чёрный высокогорной обезьяны, Иларио, погребённого под огромной штангой, Эхсана в окружении десятка абсолютно одинаковых девиц, каждая из которых пыталась оторвать себе кусочек на память, а он лишь страдальчески смотрел в небо. Один из интернатовцев-эмдэшников ползал в ногах у ледяной статуи, в которой узнавался Бельфегор. Здесь даже были близнецы-Шштерны и Герберт: терасы представляли из себя единое целое, в котором одна часть припала на колено, явно целуя кому-то невидимому руку, а вторая тянулась ввысь, недовольно оглядываясь на первую (поскольку картинки были чёрно-белыми, нельзя было понять, кто есть кто); ну а Герберт в виде тумана с многозначительной ухмылочкой охватил собой весь лагерь.

Кристиана Адамас обнаружил почти в самом конце — он любовно расчёсывал длиннющие волосы, сидя, подобно сказочной Рапунцель, в башне из чьих-то костей и не обращая внимания на томящихся внизу преподавателей. На последнем же рисунке хорон узнал себя: он, во главе своры разномастных псов на толстых тяжёлых цепях, гнался за зайцем, судя по следам на земле, как раз применившим излюбленный приём — двойную восьмёрку. Морда зайца очень напоминала Беккера, след, по которому шли охотник с собаками, вёл прямиком в болото, а запутанные цепи в руках охотника ясно свидетельствовали о том, что он утонет вместе с гончими. Вспыхнув, Адамас спрыгнул с кровати и подлетел к наблюдавшему за ним рейтеру.

— Это что ещё такое? — громко спросил он, и разноголосица в бараке стихла в одно мгновенье. Беккер широко улыбнулся.

— Искусство, — отозвался он. — Результат недельных наблюдений.

— Кем ты себя возомнил вообще?!

— Да ладно тебе, Матиас, — примирительно сказал кто-то из парней, но Адамас даже не стал оборачиваться. — Смешно же.

— Смешно? И вы будете позволять какому-то дохляку смеяться над собой? — Адамас взмахнул планшетом, уже вне себя от ярости, и рейтер склонил голову набок.

— Смеяться над собой полезно, Матиас, — странным голосом проговорил он, как будто возвышая себя над хороном. — Может, тебе стоит этому поучиться? И твоему брату заодно.

— Не было бы здесь камер, знаешь, куда бы я тебе твой блокнот засунул?! Почаще оглядывайся, Беккер. Такому зайчишке, как ты, только это и остаётся, — одним движением Адамас разорвал напополам первый же схваченный с тумбочки рейтера альбом и, развернувшись, прошествовал обратно к себе, чтобы переодеться.

Барак молчал и прятал глаза — Адамас знал, что никто не посмеет заступиться за собачонку Токкина. Нужно было только дождаться вечера: сегодня Беккер уже от него не спрячется.

Незадолго перед отбоем он вызвал Беккера в «тёмную» область с помощью телефона не посмевшего ему отказать Нолана — даром что этот аурис был из МД, от рейтера в поведении он ушёл недалеко, поэтому общался с ним неплохо, даже примкнув к сильным лагеря сего. Ничего не заподозривший Беккер пришёл почти сразу — и от первого же удара Адамаса улетел в угол. Как хорону ни хотелось отвести душу, заметно избивать рейтера было опасно, и он лишь разбил ему губы, предоставив остальным потренироваться в нанесении невидных глазу, например за одеждой, травм. Когда экзекуция закончилась и рейтер скорчился в своём углу, едва дыша, Адамас уронил ему на голову его же найденный альбом с оригиналами шаржей, где горло зайца перерезала кроваво-алая удавка, и, удовлетворённый, пошёл спать.

Вплоть до обеда следующего дня Адамас ждал разноса от руководства — не мог же Беккер умолчать о столь вопиющем поведении, — однако его всё не следовало. На занятиях рейтер был молчалив, в ответ на вопрос Дилайлы о том, что у него с лицом, лишь улыбнулся и сказал, что в темноте больно налетел на косяк, на физкультуре разминался и бегал вместе со всеми, хотя знающему и было понятно, что это даётся ему с трудом, и Адамас окончательно уверился в мысли, что столкнулся не просто со слабаком, но ещё и с терпилой. Он увидел, что после обеда Сати, которой Беккер сегодня незаметно избегал, решительно потащила рейтера к столам у учебного корпуса, где обычно проводили свободное от трапезы время между парами, и решил послушать, о чём они будут разговаривать.

Стол был поставлен совсем близко к углу здания, за которым начинался пустой сейчас задний двор и, дальше, плац, а выступы стены учебного корпуса просто располагали к тому, чтобы шпионить. Обойдя здание с другой стороны, Адамас затаился там и стал наблюдать за «сладкой» парочкой: Беккер расслабленно сидел на скамье, а Сати встала напротив, с суровым выражением лица скрестив на груди руки.

— Ну? — грозно спросила она, и рейтер вздохнул.

— Что «ну»?

— Долго ты отмалчиваться будешь? Бегаешь от меня весь день, губу разбил, на физре как кукла на шарнирах. Почему рубашку с длинным рукавом надел? Покажи руки!

— Ты мне мамочка, что ли?

— Я тебе названая сестра, нет разве? Давай-давай, показывай, — потребовала Сати, но Беккер лишь в преувеличенно непричастной манере засвистел. Раздражённо выдохнув, хорони схватила его правую руку и, прежде чем он успел её вырвать, задрала рукав до самого плеча. Адамас едва слышно хмыкнул, даже со своего места разглядев там багровые синяки, а Сати лишь сдавленно охнула.

— Твоя душенька довольна? — Беккер одёрнул рукав обратно и убрал руки за спину. Сати не отрываясь смотрела на него.

— Они тебя всё-таки побили?.. За шаржи?

— За шаржи, — признал Беккер, глядя куда-то поверх неё и усмехаясь.

— Ты серьёзно сейчас?! Почему ты никому не сказал? Это против всех правил! Что он о себе думает вообще!

— И не скажу. И ты не скажешь. Понятно?

— С чего бы вдруг?!

— С того, что я тебя об этом прошу. Я не хочу привлекать администрацию. Рано или поздно Матиасу просто надоест.

— Ты боишься, что он ещё больше обозлится, да? — презрительно фыркнула Сати. — Не переживай, я могу выставить ситуацию так, что его в три шеи отсюда погонят…

— Сати, нет, — отрезал Беккер, и Адамас невольно поразился твёрдости его голоса. — Если в его жизни должен быть человек, мучая которого он поймёт, что так нельзя, я готов собой пожертвовать. В конце концов, мы тут все собрались с одной целью.

— Прости, я чего-то не поняла. Тебя точно по голове били всего один раз? Что за чушь ты несёшь вообще?!

— А я не понимаю, почему ты из такой мелочи делаешь вселенскую катастрофу, — рассердился Беккер, вставая. — Во-первых, нет гарантии, что это вообще когда-то повторится. Я пока проверяю его, может, постепенно найду подход. Во-вторых, куда-то дальше он не зайдёт, ему вряд ли нужны проблемы, которые может устроить Дилайла. В-третьих…

— Беккер, я не въезжаю, ты дурак или притворяешься?! — Сати всплеснула руками. — Люди с ума сходят от безнаказанности! Позволишь ему один раз — он тебе на шею сядет, и всё, слышишь? Ты не видишь, что ли, что Матиас из себя представляет? Он за два дня установил тут свою диктатуру и даже нашёл аутсайдеров! Скоро от нашего «объединительного» лагеря один несбывшийся прожект останется! Потому что такие, как ты, позволяют ему делать, что захочется! Старшие должны знать!

Беккер в знакомой Адамасу манере склонил набок голову, всё так же храня молчание и не отводя взгляда от Сати, и та, не дождавшись ответа, нервно заходила мимо него туда-сюда, опять начиная говорить.

— Ну он вообще какой-то ненормальный! На занятиях его не видно и не слышно. Ходит везде со своей бандой. Откуда они его выкопали, я не пойму?! От него всё, что нам ценно, далеко, как Деймон от Омнии! Он пришёл сюда всё разрушать! А ты ему потворствуешь! Он же сильнее тебя в сто раз, выбьет тебе в следующий раз зубы, что будешь делать?!

— Мне больше другое интересно, Сати, — спокойно отозвался Беккер. — Почему ты так много о нём говоришь эти два дня. Что ни разговор, Матиас, Матиас, Матиас. Может, уже отвлечёшься?

— Я просто переживаю! — Сати сжала кулаки. — Я не хочу, чтобы…

— Нет, Сати. Просто он тебе нравится. И ты боишься себе и мне в этом признаться, — Беккер вместе со слегка ошеломлённым Адамасом пронаблюдал, как Сати отступила от него на шаг, и безжалостно закончил: — Я видел, как ты смотрела на него, когда на борьбе он уложил нашего ловкача Токкина, а на силовых упражнениях — Иларио. Но это нормально. Девушкам часто нравятся плохие парни. Не хочешь это использовать, чтобы наставить Матиаса на верный путь?

Сати вспыхнула вся, мгновенно — и краска залила её до корней волос, а Адамас осклабился, уже размышляя, как он мог бы такое использовать.

— Знаешь что… — задохнувшись, Сати запнулась. — Не смей говорить о том, чего не понимаешь!

Она бросилась бежать, прямо в сторону Адамаса, на задний двор, — и Беккер только и успел, что покаянно крикнуть вслед:

— Стой! Я не то хотел сказать!..

Сати завернула за угол, и тут вынырнувший из-за своего уступа Адамас схватил её. Закрыв хорони рот, чтобы она их не выдала, он молниеносно утащил её в своё укрытие и зажал там, пока Беккер не уйдёт со двора.

— Сати! Ну подожди, пожалуйста! — рейтер промчался мимо, остановился поодаль, пытаясь понять, куда могла деться Сати, и наконец двинулся на другую сторону здания. Адамас ослабил хватку, убирая руку от губ хорони, и Сати, пылая ненавистью, обернулась.

— Совсем больной?! — прошипела она, дёргаясь, чтобы вырваться полностью, но Адамас пока не собирался отпускать её.

— Случилось так, что я подслушал ваш разговор, — прошептал он ей на ухо, держа девушку к себе спиной и по ходу ненароком касаясь и упругих бёдер, и груди. — Давай подойдём к вопросу по-деловому. На что ты готова, чтобы я отстал от Беккера?

Он уже открыто положил ей руку на грудь, и Сати, сделав нечеловеческое усилие, смогла развернуться.

— Засадить тебя за домогательства, как тебе такой вариант? — бросила она, и Адамас рассмеялся.

— Да ладно тебе! На такую замухрышку, как ты, всё равно никто никогда не взглянет! Или хранишь себя для эмдэшной оргии в штабе на Севере? У девочек, которым я нравлюсь, иногда бывают странные фантазии.

Сати, казалось, одеревенела, слушая его, и Адамас решил этим воспользоваться. Он, как и в тот раз, почти приблизил своё лицо к ней, забавляясь её бледностью, пришедшей на смену румянцу, и прошептал:

— Соглашайся. Тебе понравится.

Сати вскинула на него глаза — в них была лишь ненависть. Опять как-то невероятно извернувшись, она залепила ему звонкую пощёчину, и он отшатнулся, схватившись за щёку.

— Лучше сдохнуть, чем лечь под тебя, ничтожество, — процедила сквозь зубы Сати. Уже освободившаяся, она отошла от стены и спустя несколько секунд скрылась за углом.

Опустив руку, Адамас облизал губы, чувствуя внутри себя нечто ранее незнакомое. Ему только что объявили войну, и он уже знал, как выйдет из неё победителем.

В четверг последним занятием были стрельбы — и опять Адамас с некоторым удивлением понял, что он лучший. Обходя всех на любых физических дисциплинах, он никак не мог вспомнить, когда же успел так натренироваться: нет, само собой, отец гонял его вместе с разнообразными инструкторами с шести лет, но это невероятным образом прошло мимо хорона, особенно если учесть, что последние полгода, с лета, он всячески уклонялся от занятий. Что-то, похоже, успело налипнуть, и в каком-то смысле это даже слегка раздражало его: он не прочь был стоять выше любого окружения, но не такой ценой. Проще уж было сразу признаться, что ты Страхов.

Стрельбы вёл Бельфегор — Адамас со скрипом признал, что уж его он обойдёт нескоро. Учитель из сына Аспитиса тоже вышел неплохой, хотя и чересчур дистанцированный от учеников — он даже разговаривал с ними как рабочая программа, стоило ли упоминать его педантичное отношение к положению пальцев, поправке на ветер и остальной тысяче мелочей. По окончании занятия Бельфегор попросил Адамаса задержаться (впрочем, судя по тону, скорее приказал) и, когда все покинули плац, холодно известил его:

— Тебя хотят видеть в учительской, Страхов. Прямо сейчас.

— Слушаюсь, мой генерал! — с вызовом отдал ему честь Адамас и ухмыльнулся. — Разрешите идти?

— Разрешаю, рядовой, — почти не разжимая губ, проговорил хорон, взгляд которого дерзко спорил с утверждением, что жёлтый относится к тёплым цветам, и, откланявшись, Адамас двинулся в сторону административного здания.

Яснее ясного было, что его наконец заложили за выходку с Беккером — и наверняка Сати, её дружку не хватило бы на это духу. Адамас решительно не понимал его поведения, потому что по тому подслушанному разговору рейтер совершенно не выглядел ни запуганным, ни равнодушным, и одному чёрту было известно, какие мотивы на самом деле двигали им в умалчивании инцидента. Сати же, конечно, вознамерилась его наказать, и, не торопясь шагая под ярким послеобеденным солнцем по жёсткой траве, Адамас пытался угадать, что приготовила ему администрация.

Если там будет Эрих или Табита, есть шанс отговориться. Пеланн вроде свой парень, да и, как агент МД, по определению не может порицать подобное поведение, ну а Табита знает его с детства, рука не поднимется. А вот если Дилайла или Джей, пиши пропало. Ещё по их первому знакомству Адамас понял, что они оба грудью стоят за правила и спустят с нарушителя три шкуры.

Интересно, что нужно сделать, чтобы просто отсюда вылететь?

Учительской в административном здании называлась та самая комната, где Адамаса, Кристиана и Джея по приезде знакомили с Бельфегором, — в учебное время там не было и намёка на уют, появлявшийся по вечерам и в воскресенье. Осторожно стукнув о косяк и заглянув в комнату, Адамас понял, что влип по уши: за главным столом бок о бок сидели и ждали его Дилайла и Джей.

— Проходи, проходи, Адамас, присаживайся, — пригласила тера, уже успевшая переодеться в более-менее повседневную одежду — короткорукавную рубашку и брюки — и оттого почему-то выглядящая ещё более грозно, чем в форме.

Хорон робко улыбнулся и устроился на единственном стуле, стоящем перед их столом. Джей, тоже строгий как никогда, смотрел на него отрешённо, держа руки в замке и постоянно перебирая большими пальцами. Дилайла же чуть сощурилась, следя за ним.

— Догадываешься, почему мы тебя позвали? — спросила она, когда Адамас всем своим видом изъявил готовность общаться. Хорон мотнул головой.

— Понятия не имею. Что-то случилось?

— Забавно, — хмыкнула тера. — Во вторник вечером Адамас со товарищи избил своего соседа по бараку, и сам же не в курсе. Кому надо, в курсе, а главный герой ни слухом ни духом. Как же так?

— У нас действует презумпция невиновности, — напомнил Адамас, горя желанием узнать, что получится из их так любопытно начавшегося разговора. Джей издал непонятный смешок.

— Невиновности? У нас есть свидетели. О невиновности и речи не идёт. Нам больше интересны объяснения.

— И кто же свидетель? — заинтересовался хорон.

— Это не относится к делу, — отрезал Джей, расцепив наконец руки. — Так что это была за акция бессмысленного насилия?

— Почему сразу бессмысленного? Если кто-то позволяет себе больше, чем имеет права, он заслуживает наказания. Это я по жизни благодаря отцу отлично уяснил.

— Золотые слова! — порадовалась Дилайла. — Поскольку за Беккером особых нарушений замечено не было, переведём-ка их на тебя. Как ученику, тебе не дозволяется устанавливать здесь свои порядки. Это даже в нашем уставе прописано.

— Это пока не поймают, — закатил глаза Адамас. — Серьёзно, как будто вы оба никогда не нарушали правил. А, Дилайла? Давайте уже покончим с этой глупой риторикой и определим мне наказание. Вы же за этим меня вызвали?

— Ты правда считаешь, что тебе всё можно? — искренне изумился Джей, и хорон пожал плечами. — Из-за того, что ты — Страхов?

— Глупости какие. Можно тому, кому позволяют. Беккер позволил, вы, например, нет. Вывод? — Адамас по очереди посмотрел на каждого, похоже, оторопевших от его дерзкого поведения, и сам ответил на свой вопрос: — К вам я лезть не буду, правильно. Типичная логика хулигана, так в своей диссертации и напиши, Джей. Ну и, конечно, постараюсь, чтобы в следующий раз меня не поймали.

— Знаешь, Адамас, — развеселилась Дилайла — и Джей посмотрел на неё как на зачумлённую, — я впервые встречаю человека, который знает, как он в глазах всех выглядит, и даже готов предоставить основные психологические выкладки по причинам собственного поведения. Ты сам-то понимаешь, что говоришь?

— До последнего слова.

— Тогда — зачем?

— Чтобы было, — осклабился Адамас, и Джей не выдержал.

— Послушай, тебя прислали сюда не за тем, чтобы ты разрушал всё, что с таким трудом удалось построить! Если твои намерения настолько серьёзны, может, просто возьмёшь заложников и выставишь отцу ультиматум?

— А ты быстро сдался, Джей, — задумчиво качнул головой Адамас, и Дилайла, опережая своего коллегу, явно вознамерившегося сказать ещё что-нибудь не совсем педагогическое, перегнулась через стол поближе к Адамасу.

— А ты осознаёшь, что за любые поступки приходится платить? Не боишься, что твоё поведение заведёт тебя в болото, из которого ты не сможешь выбраться?

— Я меру знаю, — с достоинством отозвался хорон, но упоминание о болоте, живо вытащившее на поверхность сознания шарж Беккера, отозвалось ему неприятно.

— Все так говорят, — фыркнула Дилайла. — А потом — бах! — и тройное убийство. Ну ладушки. До утра прошу в наши апартаменты для штрафников.

— Сидеть и думать над своим поведением?

— Скорее, чтобы остальным неповадно было. Скажи мне, что всё-таки случилось с тобой за эти восемь лет? — тера остро взглянула на него, и он отвёл взгляд. — Я запомнила тебя совсем другим, чуть ли не полной противоположностью. Что произошло?

— Скажем так, за это «что» меня тоже посадили в карцер, только на две недели, — криво улыбнулся Адамас и встал, отворачиваясь от Дилайлы к Джею. — Проводишь? И кстати, там как, туалет есть или просто дырка в углу?

— Забыл про цепи и сокамерников-садистов, — вздохнул Джей, поднимаясь. — Идём.

Адамас ждал и от него какой-нибудь вдохновенной речи — ну, хотя бы о том, что самому Джею конкретно прилетит от Рэкса за недостойное поведение его сына, — но хорон лишь проводил подростка до комнаты в подвале с отдельным санузлом, вручил свой планшет, в котором, как потом убедился Адамас, были лишь обучающие программы и тьма различных психологических трудов, посоветовал дождаться ужина вместо того, чтобы в отчаянии грызть ногти, и, заперев дверь, ушёл.

Комнатушка в подвале оказалась не особо большой, но достаточно уютной. Адамас сразу упал на стоявшую в углу тахту, порылся в планшете и, решив, что изучать психологию в нём пока маловато чувства безысходности, уставился в потолок. Эти двое — Джей и Дилайла — определённо стоили того места, куда их забросило волей судьбы: надо же было ожидавшийся разнос превратить вот в это! Ещё такой подуставший, взрослый снисходительный взгляд… Отец тоже любит подобным образом посматривать на него — нечто вроде «ничего, перебесишься и сам всё поймёшь, а пока ты знаешь, где комната для штрафников»…

Но, несмотря на общее ощущение триумфа — ведь старшие так и не смогли добиться от него оправданий, — настроение было не очень. Адамас хотел было за неимением лучшего обдумать уже выбранную месть для Сати, после которой она и пикнуть не посмеет в его сторону, однако мысль цеплялась только за одно — за Дилайлу. Своим присутствием в лагере, постоянным мельканием перед глазами она заставляла его вспоминать то, что он давно предпочёл выкинуть из памяти, — неудавшийся побег, упомянутый отцом в их последний разговор перед отъездом. Хочешь — не хочешь, придётся разок прокрутить всё ему сопутствующее в голове, может, отпустит.

Началось всё как раз-таки с Дилайлы. Адамасу было восемь, Миа десять, и они с мамой летом того года вопреки протестам отца на две недели уехали в Зелёные края, чтобы познакомиться с лагерем, куда Леда планировала отдать дочь на будущий год на все три месяца. Поскольку у остальных хватало своих проблем, с Адамасом остался сидеть Рэкс — что означало, что он не имел права отлучаться из дома больше, чем на час, и был вынужден огромную кучу рабочих дел решать по конференц-связи.

Если до этого жизнь не казалась Адамасу таким уж раем, первая неделя их с отцом совместного заточения определённо напоминала ту самую геенну огненную, которую одна из ветвей ангелизма обещала нераскаявшимся грешникам. Отец как будто специально не замечал его и каждый раз, когда Адамас пытался с ним пообщаться или хотя бы вместе пообедать, оказывался в противоположном конце дома. Адамас, конечно, не роптал: авторитет отца был для него непререкаем и он отлично понимал, что без Рэкса в ГШР и чихнуть не смеют, но всё же было немного обидно.

Этот год у их семьи в принципе складывался не очень хорошо. Родители постоянно ругались, а если учесть, что Рэкс бывал дома не так уж часто, создавалось впечатление, что они вообще разучились нормально разговаривать. К тому же они все чуть ли не раз в месяц меняли адрес, поэтому дети были переведены на домашнее обучение и почти круглые сутки заперты в четырёх стенах. Взявшаяся за их образование Леда потихоньку сходила от всего с ума, конечно, вымещая стресс на муже, Миа бунтовала, растеряв всех друзей, и на полную громкость включала свой дет-метал, от которого у Адамаса дрожали стены и скакал почерк, а мама так и вовсе переходила к крайним мерам вроде электрощитка. По большей части шишки валились на Адамаса: он раздражал всех и каждого своим спокойствием и искренним желанием хоть как-то примирить враждующие стороны.

Собственно, в тот год он впервые задумался, всем ли стоит спускать их недостойное поведение и помогает ли доброе отношение к людям вообще.

Когда сестра и мама уехали (это решение чуть не стоило Леде и Рэксу брака, но Адамас случайно грохнул в коридоре зеркало как раз вовремя, чтобы они не успели наговорить друг другу вещей, о которых могли пожалеть), Адамас надеялся, что и отец успокоится, отдохнув от вечной ругани, однако, кажется, стало только хуже. За семь дней непрерывной работы — в кои-то веки Рэксу никто не капал на мозги по поводу позднего приезда и можно было вообще не спать — его отец окончательно превратился в зомби: цвет кожи напоминал о могильном холоде, мешки под глазами вполне сходили за надгробные камни, причёска больше соответствовала нахохлившемуся ворону, голос охрип — и только полностью чёрные глаза горели нездоровым огнём.

Примерно на пятый день Адамас бросил попытки хоть как-то подвигнуть отца на что-то, кроме работы, и тихо сидел в своей комнате, читая всё подряд. Жизнь стала совсем уж беспросветной, оставалось только терпеть и надеяться, что всё исправится само собой.

Наверное, ангелы услышали его неоформленные молитвы, потому что вечером в воскресенье, когда за окном как из ведра лил дождь и одна за другой били и грохотали молнии, в их дверь позвонили. Даже диод АНД мигнул удивлённо — к ним давно не приходили без приглашения, — а уж Адамас и вовсе опрометью бросился вниз, чтобы узнать, кто это.

Рэкс, конечно, успел раньше. Адамас примчался именно в тот момент, когда он распахнул входную дверь и оказавшаяся на пороге девушка в дождевике кинулась ему на шею.

— Ой, прости, — она почти сразу отпрянула, видимо, осознав, что только что все капли со своего плаща слила на Рэкса. Тот невозмутимо отряхнулся и изумлённо спросил:

— Дилайла?

— Ух ты, меня ещё можно узнать, удивительно, — рассмеялась та, проходя в прихожую и стаскивая дождевик. Судя по её внешнему виду, надела она его когда-то слишком поздно и явно зря: черноволосую теру можно было буквально выжимать. Адамас с лестницы рассматривал её с открытым ртом: до этого момента он был уверен, что все без исключения терасы бледнокожие, с волосами различных оттенков жёлтого, как, например, один из друзей отца, Лемм, а в их доме разувалась копия Рэкса, только иной расы, ко всему прочему, с огромными зелёными глазами.

— Что ты делаешь в Канари? — Рэкс вскинул руку с часами. — Завтра вечером ты должна быть в Ториту, а сегодня ещё — в Вайсштайне, на практике.

— Меня отпустили досрочно, — улыбнулась Дилайла, резко вскинув голову и чуть не потеряв равновесие. Рэкс вовремя успел поймать её, и тера наконец сняла второй ботинок. — Ты ожидал меньшего от своей лучшей стажёрки?

— Своей единственной стажёрки, — хмыкнул Рэкс, и тера состроила гримасу.

— Это что-то меняет?

— Да в общем нет. Но зачем ты в Канари-то прилетела?

— Я как-то представила этот перелёт из Вайсштайна до Ториту и решила немного его разбить. До отца не дозвонилась, зато Кит сказал, что ты дома. Самолёт у меня завтра в шесть вечера, я у вас перекантуюсь? — она выговорила это чуть ли не на одном дыхании и оглядела дом. — А где Леда? Я не помешаю?

— Как мне можно помешать дома? — закатил глаза Рэкс. — Тем более что я нынче сиделка при малолетнем сыне… О, слушай, у меня идея! Побудешь с Адамасом до отъезда? Мне срочно нужно кое-что решить на работе, а без личного присутствия нормальный втык сделать не получится. Он тебе тут всё покажет. А?

— На какой работе? Рэкс, ты себя в зеркало вообще видел? Тебе на курорт надо, а не на работу! — поразилась Дилайла, и хорон нетерпеливо отмахнулся.

— По моим расчётам, это ещё максимум на полгода, главное, чтобы жена раньше не сбежала, я-то выживу. Ну как, тебя можно попросить?

— Ну ладно, хотя я правда надеялась с тобой поговорить перед интернатом…

— Адамас без проблем поднимет тебе настроение, — Рэкс поманил сына к себе, и тот робко вышел на свет. — Вот, знакомься. Адамас, моя бывшая стажёрка Дилайла Шштерн, дочка Лемма. Ведите себя хорошо, окей?

— Ты это нам обоим? — вскинула чёрную бровь тера, и хорон хлопнул её по плечу.

— А то я тебя не знаю, — подмигнул он. — Только попрошу дальше заднего двора не уходить, охота пока не кончилась. Адамас, собаки на тебе. И позаботься о гостье. До завтра!

Он испарился из прихожей раньше, чем кто-либо успел возразить. Адамас, прислушавшись к тому, как отец спешно собирается наверху, подошёл к Дилайле и протянул руку.

— Приятно познакомиться. Показать, где ванная?

— Будь так любезен! — сверкнула улыбкой тера и, подхватив с пола сумку с вещами, пошла за ним на вторую лестницу.

Пока Дилайла приводила себя в порядок, Адамас, оставшись единственным Страховым в доме, приготовил чай — наконец у него получилось ничего не разбить и не разлить — и сел её ждать в кухне. Тера появилась через двадцать минут, в какой-то явно домашней футболке и шортах, и он в удивлении уставился на её чёрные пятна на руках и ногах, проглядывающие сквозь смуглую кожу.

— А чего странного, я же тера всё-таки, — щёлкнула его по носу Дилайла, усаживаясь напротив. — Ты думал, раз у меня чёрные волосы, я помесь?

— Нет, я думал, что их просто, ну… — Адамас запнулся, так и не определившись, что конкретно хочет сказать, и девушка прыснула со смеху.

— А, наверное, что они просто растеклись по всей коже? Забавно. Нет, это просто такой редкий случай. У терасов он только у женщин бывает, как случайная мутация. Ладно, давай нормально познакомимся. Сколько, например, тебе лет?

— Восемь.

— А мне двадцать. Последний год Академии проходила стажировку у твоего отца — ну, точнее, до февраля, потом рано сдала экзамены и уехала на педпрактику. Ты ведь об этом хотел спросить?

— Вообще я хотел сказать, что не знал, что у Лемма есть дочь, — смущённо улыбнулся Адамас, во все глаза глядя на неё, и она пренебрежительно фыркнула.

— До определённого момента у Лемма не было дочери, потому что матушка моя не простила ему ухода в ГШР и сказала, что он меня ни в жизнь не увидит. Только меня это слегка не устраивало. Один раз я даже сумела до него сама дозвониться — это было пять лет назад, — и мы встретились. Я выслушала его версию, решила, что он мне нравится больше, чем мама, и сбежала к нему. Знаешь, иногда дети должны сами решать, что им лучше, — Дилайла отпила чаю, выразив живым лицом истинное блаженство, и хитро взглянула на Адамаса: — А ты кого любишь больше: маму или папу?

— Я об этом не задумывался, — честно признался Адамас. — Они слишком разные.

— Ну понятно. Твой отец сейчас небось такой занятой, у них там черти с вилами стоят, приходится крутиться. Злишься на него?

— Нет, конечно. Я же понимаю, что это нужно. Тем более программу обучения он мне на два года вперёд расписал.

— О, это Рэкс может, да! Суровый. Ну а без обучения — вы общаетесь? — взгляд Дилайлы стал острым и внимательным, а Адамас всё не мог понять, зачем она задаёт такие вопросы.

— Не очень, — отозвался он. — Он не говорил прямо, но, думаю, ему просто не о чем со мной разговаривать. Мне же всего восемь.

— Но ты же личность?

— Личность — это лет с семнадцати.

— Ого, мозги запудрили, — присвистнула Дилайла. — Я это вообще к чему. Ты его не отпускай далеко, понятно? Твой отец — крайне увлекающийся человек, вот так очнётся лет через десять, а воспитывать-то тебя и поздно уже. Ты не сосуд для знаний, ты обязан требовать уделять тебе время.

— Я учту, — усмехнулся Адамас.

— Разве ты этого не хочешь?

— Нет, хочу, но у взрослых свои проблемы. Ты, наверное, ещё недостаточно взрослая.

— Обожаю общаться с детьми, — тера в секунду съела большой кусок торта и, поставив локти на стол, водрузила на ладони голову. — Понимаешь, Адамас, человек должен получать то, что делает его счастливым, иначе и жить не стоит. Ты бы знал, как я жалею, что десять лет слушала свою матушку и верила ей, что мой отец ничтожество! Я только с ним поняла, что совсем не хочу быть такой же, как та половина моей семьи, что в Ториту на стороне МД. Хотя, например, кузена из той же МД я не беру: судя по рассказам отца, он ничего.

— Но сейчас ты возвращаешься в Ториту?

— Просто назначили. Порога родного дома я переступать не собираюсь, буду в мицевском интернате номер двенадцать работать. Пока-прощай! Вот ты знаешь, чего хочешь?

— Ну… — Адамас замялся, и Дилайла послала ему поощрительный взгляд. — Например, чтобы отец начал замечать меня. Сейчас, а не в семнадцать. Чтобы можно было разговаривать о чём-то, кроме учёбы. Весь этот год он только ругается, что у меня ничего не выходит в кейко, потому что я слишком неуклюжий и не стараюсь. А я стараюсь. Просто пока не выходит. Мне иногда кажется, что я никогда не буду таким, как он, и он это знает, потому и не хочет со мной нормально разговаривать.

— Но ты не обязан быть таким, как он! У тебя своя дорога, осталось только найти её. А с отцом всего-то надо серьёзно поговорить. Он, может, и понятия не имеет, что тебя обижают его слова.

Адамас покачал головой.

— Сомневаюсь, что он хоть о чём-то не имеет понятия…

— Ну уж не обожествляй его! — расхохоталась Дилайла. — Обещаешь, что поговоришь с ним? Обещаешь, ну?

— Хорошо, — улыбнулся хорон, и тера довольно хлопнула в ладони.

— Так, воспитательная часть кончилась, пошли развлекаться! Время-то детское. Покажешь собак?

Адамас соскочил со стула и уже в значительно более приподнятом настроении повёл Дилайлу на псарню.

Эти почти сутки её пребывания в их доме промелькнули для него как одно мгновение, кончившись так же неожиданно, как прекрасный сон со звонком будильника. Никто и никогда не уделял ему столько внимания, никто в их доме столько не смеялся и уж точно не хотел проводить с ним всё свободное время. Получив то, чего родители ввиду напряжённой обстановки, связанной с непрекращающимися переездами, пока не смогли ему дать, Адамас взглянул на свою семью совсем с другой стороны и твёрдо вознамерился поселить в ней такую же спокойную атмосферу. А особенно добиться от отца признания своих личных потребностей, потому что под руководством Дилайлы он перестал при занятиях кейко путать ноги с руками, а значит, дело всегда было вовсе не в нём.

Но, как только Лемм забрал дочь в аэропорт и вернулся Рэкс, всё вновь встало на ту самую мёртвую точку, где было изначально. Ещё неделя подвисания отца на телефоне, возвращение Леды и Миа — каждый раз Адамас пытался что-то исправить, кого-то примирить, но, кажется, никому из них не хотелось выбираться из того душного кокона, который они сплели себе в поисках спасения от недружелюбного мира.

А потом, в один далеко не прекрасный день Миа в своей неутихающей ревности отца к брату запорола Рэксу важное совещание, подставив Адамаса, и отец и вовсе на почти неделю перестал его замечать. Это было последней каплей. Адамас понял: где бы ни была его собственная дорога, она точно не в этом доме.

Он решил сбежать. Даже не совсем из обиды, скорее из желания освободить родственников, которым он явно мешал, от своего присутствия — ну, и заодно понять, чего он действительно хочет. Друзей у Адамаса на тот момент не было, единственной ниточкой с другим, более благополучным миром была Дилайла и её «мицевский интернат номер двенадцать» в Ториту. Адамас очень постарался обустроить всё так, чтобы отец не успел хватиться его до приезда в этот город на поезде, поэтому в ночь конца июля отбыл на вокзал, зная, что мама спит, Миа у подружки, АНД настроен как надо, а отец, конечно, на работе.

И — его поймали на вокзале. Отец потом, по возвращении домой, так и не сказал, как он прознал о побеге, зато наговорил много чего другого, и некоторые его фразы врезались пристыженному и потерянному Адамасу в самую подкорку. Например, то, что, пока ему столь мало лет, он не имеет права на самостоятельные решения. Что пока он не представляет из себя ровным счётом ничего — и не будет, если и дальше продолжит так безответственно относиться к занятиям. Или что пока отец знает лучше, как себя правильно вести, а его мнение никого не интересует.

Конечно, Адамаса наказали: отец запер его в комнате, предварительно отключив Интернет и оставив только книги, на две недели без права контактов с семьёй. Так Адамас и не узнал, что Миа очень хотела извиниться, а Леда в лицо сказала Рэксу, что он окончательно превратился в тирана и подобное отношение грозит тем, что скоро он будет тиранствовать в гордом одиночестве. Этот неудавшийся побег удивительным образом примирил всю семью, потому что Рэкс ещё умел извиняться и признавать ошибки. Когда Адамас вышел из заточения, он не узнал своего дома: в нём больше не было ни ругани, ни взаимного недовольства. Жаль только, ему самому было уже всё равно.

Адамас усмехнулся своим воспоминаниям. За две недели так кардинально поменяться — а все они усиленно делали вид, что всё в порядке. Он ведь совершенно перестал чем-либо интересоваться, всё делал на автомате: зачем стараться, если твой главный авторитет тебя и в грош не ставит? Даже когда позже, лет так через пять, отец наконец начал просвещать его по поводу политики, ему не отзывалось и слова. Он уже жил своей жизнью, которую прятал от отца, потому что был уверен: он не поймёт. Буквально на следующий год после визита Дилайлы он сошёлся с Кристианом, и проблема друзей отпала сама собой. Кузен, а позже и присоединившийся с подачи Адамаса Вэлиант были такие же недопонятые: первый никак не мог смириться с тем, что прозорливости и памяти Страховых ему почти что и не досталось, и вечно жил под издёвками своего младшего брата, куда талантливее его; второй постоянно пытался впечатлить отца чем-нибудь этаким, хотя даже Адамасу было видно, что Рафаэль любит сына любым. Три бунтаря, они постепенно откололись от общего течения их семей, а родители опомнились слишком поздно. Что ж, им же хуже.

И ничего из этого Адамас не собирался объяснять Дилайле сейчас. Неизвестно, как бы пошла его жизнь, если бы тогда она не заскочила к ним в дождливый вечер, но уже этим она сделала для него достаточно. Им не нравится выбранная Адамасом дорога, а вот его всё вполне устраивает.

Так что, раз уж он на полдня оказался в тихом и спокойном месте, можно хорошенько распланировать сюрприз для Сати. Этот Новый год она на всю жизнь запомнит.

До празднества Адамас ходил притихший, на все издевательские взгляды Сати лишь улыбаясь, чтобы она окончательно уверилась в том, что он более не посмеет призвать на себя гнев старших. План был готов — и очень удачно совпало, что Новый год решили справлять за пределами базы, на недалёкой поляне в лесу, откуда было отлично видно ведущую в город дорогу. Кристиан долго не соглашался участвовать в затеянном братом, полагая такие «сюрпризы» уже откровенным перегибанием палки, но в конце концов Адамасу удалось убедить его. Он знал, на что надо нажимать, чтобы кузен его слушал: Кристиан был достаточно для этого внушаемым. Нужно было лишь дождаться подходящего момента.

Вокруг вывезенных с базы столов в эту ночь собрались почти все обитатели лагеря — кроме части охраны и завхоза, не имевшего права отлучаться со склада. Старшие основательно подошли к подготовке праздника: до наступления полуночи, 22 часов, были какие-то командные игры, благо эта часть леса к ним располагала, разнообразные закуски и напитки и, конечно же, размещение всех таким образом, чтобы ни один из бывших интернатовцев не вспоминал о своей принадлежности. Адамас даже невольно чувствовал себя чужим в этой огромной компании, впрочем, общий дух единения его не особо волновал. Веселье с Сати он запланировал на самое начало 1 января, когда будут бить фейерверки и легко окажется уйти от всех подальше, а пока просто наблюдал.

Особенно были любопытны подчинённые Бельфегора и сам он, с каждым днём, кажется, становящийся всё мрачнее. Как хорон ни старался, Эрих то и дело пресекал его попытки встать где-нибудь в сторонке — Бельфегору было видимо неуютно среди такого количества людей, и Адамас со смехом представлял, как сын Аспитиса с таким отношением будет однажды управлять МД: где он банально наберёт советников, если избегает даже тех, с кем вынужден жить в одном бараке? Солдаты его, наоборот, не упускали шанса развлечься: близнецы Шштерны, например, мелькали то тут, то там, войдя за прошедшую неделю наконец в жизнь лагеря (потому что Адамас им это позволил) и сейчас пользуясь возможностью пообщаться со всеми подряд. Даже Герберт развлекался за общим столом, пусть и усиленно игнорируя все попытки их эмдэшной эрбиссы Терезы привлечь своё внимание.

Но вообще время тянулось медленно. Когда наконец всех созвали в 21:55, Адамас даже не поверил своим ушам. Табита держала какую-то речь, он не стал слушать: его уже охватило лихорадочное возбуждение. Пробило полночь, и полетели фейерверки. Спустя некоторое время, когда общая радость несколько поутихла и все разбрелись праздновать в своей компании, он подошёл к их с Кристианом непосвящённой соучастнице, верае Егане.

— Так ты попросишь Сати вон туда? — он указал на участок границы поляны с лесом в нескольких десятках шагов отсюда, почти на всей протяжённости заставленный привезённой для празднования техникой: телевизором с большим экраном, колонками, бесперебойниками — и потому почти не просматриваемый отсюда.

Егана нахмурилась.

— Зачем тебе, ещё раз, это нужно?

— Я же сказал, — Адамас изобразил раздражённое смущение. — Извиниться хочу. Но, если ты ей об этом скажешь, она никуда не пойдёт.

— Да не буду я говорить, — закатила глаза верая. — Жди, через пять минут будем.

— Я твой должник, — облегчённо улыбнулся Адамас и, удостоверившись, что главная надзирательница за порядком Дилайла всё так же занята разговором с Эрихом, махнул Кристиану. По отдельности они крадучись скрылись в полутьме.

Эрих тем временем приобнял Дилайлу за плечи и осторожно вручил ей бокал с шампанским.

— Давай начнём сначала, — предложил он. — У нас ведь неплохо получалось, когда всё здесь только строилось… Что ты делаешь после праздника?

— Я по два раза не повторяю, — тера, дёрнув плечом, освободилась от одной его руки.

— А у тебя очень красивая рубашка, — решил зайти с другого конца пеланн. — Давно купила?

Дилайла невольно опустила взгляд на свою рубашку — чёрную, как её волосы, с воротником-стойкой и огромным ало-жёлтым бескрылым драконом на спине, чьи языки пламени протянулись через плечо до самого пупка, — и, тряхнув головой, развернулась к Эриху.

— Чего ты от меня хочешь? — устало спросила она, потому что на сердце отчего-то было неспокойно. — В тот раз всё кончилось ничем, Эрих, забыл?

— Я так и не понял почему!

— Потому что ты не мой тип, я объясняла. Я ищу себе спокойного мужчину, серьёзного. Рядом с такими мне действительно хочется быть, как ты говорил, «беспокойным сгустком чистой энергии», — она хмыкнула. — Я это поняла на стажировке. Это правда вдохновляет, когда кто-то вот такой, как я, скачет вокруг кого-то наподобие Рэкса или моего отца — не люди, камни! — и наконец заставляет его улыбнуться. И потом был один… случай. А с тобой я… какая-то блёклая, что ли. Извини.

— Да как такое может быть? — поразился Эрих и залпом осушил свой бокал. — Я тебе в этом и в подмётки не гожусь.

— Мне неинтересно. Ты был последней моей попыткой иметь отношения с кем-то, кто похож на меня. Достаточно.

— Ну а если просто? Ну… — он заговорщицки приобнял её за талию, и Дилайла улыбнулась.

— Я подумаю.

Переведя взгляд обратно на пространство за столами, она перестала улыбаться: из леса как ошпаренные вылетели Доминик и Десмонд Шштерны. Они разделились: один подскочил к отдельно сидящему Бельфегору, и тот немедленно поднялся, выслушивая что-то. Второй, обогнув столы, подбежал к Дилайле и Эриху.

— Идёмте со мной, — почти не задыхаясь, потребовал он. — Это в вашей компетенции.

Видя, как Бельфегор вслед за первым терасом спешно устремляется в лес, Дилайла махнула Джею, приказала Эриху остаться на празднике и объяснить всё Табите и побежала за вторым близнецом в джунгли.

И тут хлынул дождь.

Как только Егана оставила Сати одну, обещая вернуться буквально через пять секунд и объяснить наконец, зачем она увела её в лес, Адамас и Кристиан выскочили из соседних кустов. Хорони не успела даже вскрикнуть: Адамас зажал ей рот и, подхватив под ноги, потащил в темноту, подальше от поляны. Когда место показалось ему подходящим, он повалил её на землю, и Кристиан сел рядом, тщетно пытаясь поймать бьющие во все стороны руки.

— Держи, так тяжело, что ли? — зашипел на него Адамас, в свою очередь, фиксируя отчаянно сопротивляющуюся Сати ногами и одной свободной рукой. Кристиан наконец свёл её запястья вместе, и Адамас, сорвав с её шеи платок, крепко завязал девушке рот.

— Ну что, поехали, девочка? — хищно улыбнулся он, одним движением задирая ей и рубашку, и жилет, и бюстгальтер. — Я тебя научу, как мне перечить…

Его вело: Адамас ранее и помыслить не мог, что способен решиться на такое. Извивающаяся Сати была вся перед ним, беззащитная, молчаливая, зримо его ненавидящая, и от стука собственного сердца у него двоилось в глазах. Проведя пальцем по её телу от солнечного сплетения до линии брюк, Адамас вернул одежду на место, чтобы рывком расстегнуть рубашку, а следом и бюстгальтер, и кивнул Кристиану:

— Вяжи руки.

— Может, всё-таки… — неуверенно начал тот, но смолк под его испепеляющим взглядом. Пока кузен несмелыми движениями перематывал полами рубашки запястья Сати, Адамас наклонился к самому её лицу, заглядывая в глаза и вновь не находя в них ничего, кроме ненависти.

— Неужели ты совсем не боишься? — ухмыльнулся он и, опустившись головой к обнажённой груди, прошёлся по ней языком, от чего девушку всю заметно передёрнуло. — Впрочем, ничего странного: ты ведь с самого начала на меня заглядываешься. Мечты сбываются, Сати!

Его руки сами начали расстёгивать её брюки, сознание у хорона включилось, лишь когда пришлось приложить некоторые усилия, чтобы спустить их вместе с бельём до лодыжек, удержав при этом в нужном положении ноги. Терпеть уже сил не было, и он схватился за собственный поясной ремень.

— Стой, ты что? — как сквозь вату пробился к нему голос Кристиана. — Ты же только попугать хотел… брат! Не надо!..

Адамас остановился лишь на мгновение, но желание пересилило. Последний раз перед тем, как наконец серьёзно заняться этой вздорной девчонкой, он посмотрел на кузена и увидел, как его лицо вытягивается, а в глазах к страху добавляется обречённость. В следующий момент кто-то сзади с силой дёрнул Адамаса за руку, и хорон кувырком полетел на землю.

На ноги встать ему не дали — миг, и Адамас обнаружил, что накинувшийся сверху из воздуха соткавшийся Беккер настроен как камикадзе перед заданием и даже умеет драться. Пропустив пару болезненных ударов, Адамас вышел из ошеломления и яростной ответкой сбросил рейтера с себя. Подкатившая к горлу злость душила его так, что в глазах чернело, и он не стал сдерживаться, как в прошлый раз. Спустя несколько секунд он повалил Беккера на землю и, невзирая на попытки отбиться, от души прошёлся по всем важным точкам. От его удара в голову рейтера отбросило на два шага от него, и он замер в одной позе, с усилием пытаясь вдохнуть и одновременно кашляя кровью. Ему не хватало явно ещё парочки тычков, чтобы отключиться, и кровавые мушки перед глазами Адамаса ясно сказали ему, что мучения страдальца пора заканчивать. Он замахнулся ногой для последнего удара — и второй раз за эти десять минут его с силой отдёрнули назад.

Этот нападавший оказался посильнее Беккера — Адамаса отбросило почти на два метра и ударило боком о ствол дерева так, что он задохнулся на какие-то мгновения и даже не заметил, как сполз на землю. Пока он глотал ртом воздух, неизвестный рывком поднял его, и сквозь черноту Адамас увидел ледяные жёлтые глаза Бельфегора.

— Мразь, — выдохнул он, снова кидая хорона к дереву. — Что ж ты творишь-то?

Что-то зашумело сверху, завыл ветер; приходящий в себя Адамас с замедлением осознал, что начался дождь. Бельфегор, буравящий взглядом и его, и в нескольких шагах лежащего неподвижно Беккера, за несколько секунд промок до нитки. Он обернулся на Сати, уже собираясь броситься к ней, чтобы развязать и укрыть от льющейся на них сквозь крону леса воды, но около хорони уже сидел кто-то — судя по видным тонким запястьям, девушка. Она быстро размотала ей руки, освободила рот и, на мгновение прикрыв собой, натянула обратно брюки. Потом вскочила и резко развернулась в сторону Бельфегора и Адамаса.

— Ты! — крикнула девушка и подскочила к Бельфегору в два прыжка. — Ты что себе позволяешь? Решил прибить его за компанию?!

Из темноты уже возникли другие старшие: Дилайла подбежала к Сати, Джей — к всё так же лежащему на земле Беккеру, — но Бельфегор совсем не мог на них сосредоточиться. Он смотрел на пылающую негодованием незнакомую девушку, чьи чёрно-белые волосы, мокрые, облепили лоб, яркие медные глаза были сощурены, а бледные тонкие губы искажены в гримасе, и осознавал, что именно её и встретил в баре.

— Бить моего брата имею право только я! — девушка оттолкнула его и опустилась возле Адамаса. — Подъём, чёрт подери! А то и от меня прилетит!

Адамас шатаясь встал, с немым недоумением глядя на непонятно откуда взявшуюся здесь Миа и остальных, поднимавших Беккера. Отдавший Сати куртку Десмонд хмыкнул:

— Странно. Мне казалось, их здесь было трое.

Кристиан не выдержал в тот момент, когда на Адамаса петухом накинулся Беккер. Страх перед всем происходящим — а особенно перед зашкаливающим осознанием его катастрофичности — заглушил в нём и чувство локтя, и желание хоть как-то помочь, и хорон, оставив Сати с ужасом наблюдать за избиением её лучшего друга, бросился вон из леса.

Ноги вывели его точно на дорогу в город, Кристиан ещё успел увидеть, куда идти, прежде чем небеса разверзлись яростным дождём. Спотыкаясь и оскальзываясь, хорон домчался до ближайших домов и кинулся во дворы, сам не зная, куда его несёт и от чего конкретно он пытается сбежать. В какой-то момент перед его глазами оказалась щербатая дверь с непонятной подписью и огромными светящимися зелёным буквами «Открыто», и он, не задумываясь, толкнул её, заваливаясь в дымный и душный бар.

Никто из собравшихся праздновавших не обратил на него внимания. Почти ничего не видя перед собой из-за закрывавших глаза волос, Кристиан добрёл до барной стойки и, едва не промахнувшись, взобрался на стул. Сидящий рядом парень в последний момент спас свой стакан от его локтя.

— В кредит не наливаете? — задыхаясь спросил Кристиан у бармена, угрюмого и седого тамаса.

— Могу налить в залог, — хрипло отозвался тот, оскаливаясь жёлтыми зубами, и тут же рядом Кристиан услышал:

— Давай за мой счёт, Дрейк. Ну что, возьмёшь, симпатяшка?

Он повернулся к соседу — и оказавшийся им чёрно-серебряно-волосый аурис лет тридцати с намёком приподнял свой стакан, странно улыбаясь. В его малахитовых глазах было что-то нехорошее, и Кристиан вспыхнул.

— Я так похож на мальчика, которого можно купить за стакан выпивки?

Аурис недоуменно моргнул, вскидывая брови, и заговорщицки подмигнул.

— Для этого тебя придётся подсушить, красавчик. Но мне лень. Сегодня Новый год, я просто угощаю. Без обязательств.

Кристиан ещё сверлил его взглядом, а бармен уже по жесту ауриса наливал ему стакан джина. Аурис пододвинул его хорону и поднял свой.

— Давай за новое начало.

— У меня всё как-то больше походит на очередной конец, — проворчал Кристиан, наконец соглашаясь на угощение. Он за один глоток выпил половину, отбросил с лица прядку мокрой чёлки и исподлобья посмотрел на ауриса. — А ты тут мальчиков снимаешь, да?

— Святые ангелы, я тут просто пью! — рассмеялся тот и протянул ему руку. — Я Борхерт. А ты?

— Кристиан, — сомневаясь, хорон всё же пожал его играющую ладонь и допил джин. В голове приятно зазвенело, но даже это проверенное средство не могло изгнать жуткие картины, стоящие перед глазами.

— Так что у тебя случилось, Кристиан? — поинтересовался Борхерт. — Дрейк, повтори нам!

Кристиан невидящими глазами уставился на новый стакан.

— Мой кузен почти изнасиловал девушку, — тихо признался он, ощущая, что язык его уже едва слушается. — Но на него накинулся её друг, и он наверняка его убил.

— А ты сбежал? — понимающе спросил аурис, пододвигая ему стакан. Кристиан медленно кивнул и обхватил голову руками.

— Да что я мог сделать? — плачущим голосом выдохнул он. — Это как с гранатой против танка! Я же видел, он уже вообще не… не осознавал, что делает! Я…

— Ну всё, всё, не переживай ты так. Твою причастность они не докажут, — Борхерт успокоительно хлопнул его по плечу. — Ты же убежал.

— Да ты не понимаешь! — Кристиан всё смотрел в одну точку. — Родители приедут… Кто поверит, что я не вино… ват? Накажут за компанию!

— Куда приедут? — искренне удивился аурис. Его собеседник опять залпом осушил стакан и, запинаясь, продолжил:

— На нашу базу. Это-то-там… в лесу, совсем б-близко. А та-таких родителей врагу не пожелаешь…

— Например?

Кристиан, которого уже било крупной дрожью, наклонился к его уху, чуть не сверзнувшись со стула, и прошептал:

— Рэкс Страхов.

— Серьёзно? — охнул Борхерт. — И чей…

— Да его, — отмахнулся Кристиан. — Вот одно-знач-но приедут. Завтра к вечеру. Ну, т-то есть сегодня, первого, короче. Б-бросят всё и приедут, он так точ-чно. И всё…

— Вот бы взять автограф, — мечтательно вздохнул аурис, и Кристиан с упрёком воззрился на него, едва фокусируя взгляд.

— Как-кой к чё-ёрту автограф? Ничего ты не понима… ешь!

— Да не парься, ничего тебе не будет! Спорим, твой брат тебя не сдаст?

— Ну, может быть, — неохотно признал хорон.

— А больше и не докажут! Всё, не печалься, — Борхерт взял его за подбородок и повернул на себя голову. — Иди-ка лучше на базу, а то хватятся, точно влетит. Вот, держи.

Он положил на стойку между ними кластер с четырьмя таблетками ярко-синего цвета, и хорон, с усилием освободившись от его руки, подозрительно глянул на них.

— Эт-то что ещё такое?

— Отрезвитель, — подмигнул ему аурис и достал свой телефон. — Слушай, а дай свой номерок. Захочешь ещё выговориться, встретимся.

— Странный ты какой-то… — протянул Кристиан и, поскольку не мог сейчас делать два дела одновременно, просто вручил Борхерту свой сотовый и цапнул таблетки. Хмель ушёл мгновенно, стоило только разжевать одну, и в то же мгновение аурис вернул ему аппарат.

— Только не удаляй меня, — шутливо погрозил он хорону пальцем и опять рассмеялся. — Да ничего мне от тебя не надо, Крис! Просто ценю новые знакомства. Пошли, выведу на главную улицу.

Снаружи всё ещё бушевала буря, и Кристиан так и не сумел запомнить дороги до нужной ему окраины. Борхерт оставил его у самого леса и, прощально махнув рукой, скрылся в дожде. Глубоко вдохнув, хорон поспешил к базе.