Слой Ноль

Глава 26

Не было ни света, ни тепла, ни тяжести. Ни было запаха, не было звука, не было ничего. Виктор даже усомнился, существует ли он сам, но пришел к выводу, что все-таки существует. Он не чувствовал, но осознавал. Как минимум – осознавал себя, хотя этого было слишком мало. Это было почти ничто.

– Привет, покойничек, – сказали ему с кощунственной усмешкой.

Впрочем, «сказали» – это вряд ли… Скорей, дали понять. Каким-то образом.

Виктор хотел ответить, но обнаружил, что не в состоянии этого сделать.

– Конечно, покойничек. И не тужься.

Борис?..

– Борис, Борис. Не уходи далеко, я скоро…

В глаза ударило сразу три солнца. Три ярких огня, расположенные треугольником, не просто слепили, а выжигали изнутри, превращая тело в пустой кожаный мешок.

– …спрей «Ландыши-бис» избавит вас… – выдавил Мухин, инстинктивно прикрывая лицо.

– Муха!.. – раздраженно крикнул кто-то внизу. В отличие от Бориса, кто-то сугубо материальный. – Муха, ну сколько можно?! Гримеры!.. Где гримеры?! Он опять блестит!

Из темноты к Виктору протянулась рука с огромной благоухающей кисточкой и огладила ему нос. Он еле сдержался, чтоб не чихнуть.

– Мотор! Начали!.. – проорали оттуда же, снизу. – Стоп! Ну что за дела? Муха, где текст? Еще раз мотор! Начали!

– Анальный спрей «Ландыши-бис» избавит вас… – механически произнес Виктор.

– Стоп, стоп!! Где лицо, козел драный?! Где лицо, а? Муха, Муха, где твоя улыбка?.. – с издевкой сказал человек, и сбоку раздались приглушенные смешки. – Заткнулись!! Муха, активней лицом работай, понял? Ты что, на похоронах? Еще два дубля запорешь, будешь другим местом работать! Готов?.. Мотор!

– Анальный спрей «Ландыши-бис» избавит вас от необходимости… – начал Виктор, до боли растягивая губы, но снова запнулся.

– Хана… – устало сказал человек. – Свет!

На колосниках включились фонари, и Мухин обнаружил, что три огня, от которых он чуть не изжарился, были не такими уж и яркими. Потерявшись среди других огней, они превратились в обычные прожекторы.

За спиной стоял зеленый виниловый «задник» для комбинированных съемок, слева на длинной ажурной стреле нависал оператор с камерой, а впереди, в тяжелом деревянном кресле, сидел какой-то рыхлый тип с белоснежным платком на шее.

– Вот что, Муха, дружище… – медленно выговорил режиссер, и все вокруг притихли. Кажется, назревала большая головомойка.

– Своих друзей ищи в вокзальном сортире, – сказал Виктор. И для полной ясности добавил: – Они там по рублю сдаются.

– Что?.. Ты покойник, – с показным равнодушием молвил рыхлый.

– Ага… – бросил Виктор и, на ходу стирая губную помаду, направился через павильон к широким стальным воротам.

Он прошел по узкому коридору с пыльными крашеными стенами, миновал еще пару ворот, затем несколько обычных дверей и оказался в просторном фойе.

Звуки, слетавшиеся из павильонов, преимущественно – вопли режиссеров и продюсеров, отражались от каменного пола и сливались в дикий разноголосый резонанс. Мухин слышал, как ревет его бывший шеф, как матюгаются рабочие сцены, как проговаривается текст к ролику про шампунь. Интимное придыхание из рекламы колготок смахивало на хрип околевающей ослицы.

«Ело врачей…» – донеслось с какой-то съемки, и Виктор против воли остановился. «…ело врачей!» – повторили где-то за перегородкой. Мухин сунулся в карман за сигаретами, но не нашел ни того, ни другого. На нем был сценический костюм – если только платформу в три квадратных метра можно назвать сценой, – а собственная одежда осталась в гримерке.

Некую Нину обозвали «помойной тварью», и какая-то женщина – вероятно, сама Нина, – всхлипнув, произнесла, вполне отчетливо и с неподдельным ликованием:

– Выбери свою смерть!

– Хо-хо… – обронил Виктор. – Где это мы?..

Он потоптался в фойе еще с минуту, но по «Делу Врачей» не услышал больше ни звука. Плюнув, он пошел к выходу.

Чуть правее от парадного, на площадке, размеченной зелеными и красными флажками, стоял перламутровый «Феррари» с откинутым верхом. За рулем, вальяжно раскидав локти, полулежал какой-то субъект в цветастой шелковой рубахе. Не поворачиваясь к Виктору, он поднял правую руку и изобразил движение, каким можно подозвать только шлюху. Нормальный официант за такой жест высморкался бы в тарелку.

Мухин показал средний палец и с независимым видом пошел к остановке такси.

Мужчина в «Феррари», снова не оборачиваясь, подал назад и коротко стукнул по клаксону. Машина сыграла до икоты знакомую фразу из Шопеновской сонаты, и Виктор, разомлев от неожиданных воспоминаний, промычал себе под нос:

– Та-а-а та-ра-та-та та-а-а та-а-а та-а-а…

Си-бемоль минор, кажись… Под третью часть любили хоронить членов Политбюро, и здесь, на Тридцать Седьмой Западной улице, она звучала не то чтобы неуместно, но как-то не так…

Район Вест-Гарден утопал в зелени – на это мэрия не жалела денег никогда, а сейчас, в канун всемирного конкурса «Зеленые Легкие», газоны и садики расползались по городу, как грибок. Асфальт на тротуарах невзначай трескался, собирался в кучи и ночью исчезал. Спустя день-два пешеходные дорожки покрывались густой травой, якобы выросшей самостоятельно. Кое-где даже срывались крайние полосы проезжей части – дабы не возбуждать народ, исключительно в темное время суток. Третья Федеральная дорога, опоясывавшая город кольцом, уже превратилась в узкую четырехполосную тропу, на которую опытные водители предпочитали не выезжать. Словом, мэру хотелось получить первое место и платиновую медаль. Горожане понимали и терпели. И со злобными ухмылками ждали следующих выборов. Они, жители этого странного города, видели и не такое. В Москве видали всякое.

Однако в этой Москве вряд ли кто помнил Шопена, а уж Политбюро – тем более. И музыку здесь слушали совсем другую.

Виктор, удерживая на лице отстраненное выражение, с ленцой покосился на задний бампер «Феррари». Посреди бесчисленного количества поворотников, подфарников и вовсе ненужных противотуманок висел номерной знак: «0001-KILL».

– Витя, не ломайся! – крикнул водитель. – Я все равно круче!

– Хо-хо… – растерянно повторил Мухин.

– Вот тебе и «хо-хо»! Садись, что ли…

Против генерала милиции Борис изменился ровно настолько, насколько может измениться мужчина, посетивший хорошего стилиста. Судя по автомобилю – не просто хорошего, а лучшего. Кожа у Бориса стала не сказать, чтоб мраморной, – все-таки он был уже не мальчик, – но она приобрела тот благородный матовый оттенок, который сразу выдает человека, не поднимавшего за свою жизнь ничего тяжелее кошелька. Под чистым, без единого прыщика, носом топорщились короткие усики. Рубашку с пальмами Виктор приметил еще издали. Стоила она тысячи полторы – это если считать в евро, если в рублях – около трехсот, и была именно такой, какую должен носить обладатель «Феррари» из коллекции будущего года.

– Нда-а… – протянул Борис, так же пристрастно оглядев Мухина. – Пикантно… Ты б хоть трусы надел, Витя! Срам один…

Виктор картинно посмотрел вниз.

– Срам, действительно, один. А сколько их должно быть?

Борис вздохнул.

– Смени костюмчик, я там тебе приготовил, – сказал он.

Мухин опустился на правое сидение и, перегнувшись через спинку, обнаружил большой бумажный пакет. Шмотки были добротные, но недорогие. Примерно так он и одевался.

– Выходит, я здесь не случайно… – молвил он. – И ты тоже… не случайно.

Борис промолчал.

– Тут и есть твоя берлога, да? – осведомился Виктор. – Твой запасной мир?

– Ну, как ты думаешь… – сказал наконец Борис. – Если я могу выбирать из миллионов слоев, неужели я выберу худшее?

– И кто ты?

– Немножко политик, немножко банкир… – ответил он скромно. – В Якутии у меня камушки, в Бразилии – кофеек, в Египте турбизнес потихоньку движется… Так, по чуть-чуть подрабатываю, где придется.

– А я… вот, блин…

– У тебя тоже мечты сбылись. Актер, играешь.

– Играю… В Чеховском говорю «к вам пожаловал граф Орлов», а в Современнике – «вам письмо от господина Шульмана».

– Все-таки разные роли, согласись.

– Абсолютно, – отозвался Мухин, натягивая джинсы прямо на трико. – Сколько ж твоя тачка стоит?

– Убей, не знаю. Подарок одного друга.

– Твой друг, он что – шейх?

– Я ведь не обязан дружить с проститутками, – сказал Борис, как бы оправдываясь.

– Деньги к деньгам… – буркнул Виктор. – Значит, ты меня выловил.

– Я и Корзуна выловил.

– Корзун уже не актуален… А нас там, между прочим, всех порешили. Вроде бы…

– Точно, всех, – подтвердил Борис. – Деталей я не знаю, но в том слое вас не осталось. Кого-то вы к себе подпустили… Слишком близко.

– Ты только меня ухватил? – поинтересовался Мухин. – А остальные?

– Еще Корзун, – напомнил он.

– Да Корзун не нужен… Все. Я был в нулевом слое.

– Ну?! – Борис впервые сбросил свою ухмылочку и оторвался от дороги.

– Я же сказал: все! Кончено с нулевым. Больше никого из наших сюда не вытащил? – спросил Виктор с надеждой. – Последние деньки хотя бы дожить… среди своих…

Борис, нахмурившись, поддал газа и включил магнитолу. Сквозь бешеное гитарное месиво прорывались какие-то невразумительные заклинания на английском. Потом по шестой струне длинно провели медиатором, и пошел надсадный припев:

– Я, ты, он она, вместе целая страна… – пробормотал Виктор, отмечая, что слова укладываются в ритм идеально.

– Во-во… – непонятно ответил Борис. – Хотя на целую страну нас, пожалуй, не наберется…

Не дождавшись уточнений, Мухин без спроса угостился сигаретой и разлегся в низком кресле. Из «Феррари» все люди казались одинаково симпатичными, опрятными и предельно счастливыми. Глаз отчего-то цеплялся за самое красивое, остальное ему как будто и не попадалось.

Вспорхнув на эстакаду, автомобиль пронесся над Второй Федеральной – старики по привычке называли ее Садовым Кольцом, – и тут же спустился вниз. Справа мелькнул синий Аэрофлотовский глобус с «Боингом», через мгновение они уже проезжали бывший «Дом Книги», ныне – компьютерный гипермаркет. Солнце светило отовсюду сразу – как Виктор не жмурился, спрятаться от ослепительной желтизны было невозможно.

Борис выехал на Тверскую и, сбросив скорость, свернул под арку. Мухин успел заметить рекламный щит.

Девушка на плакате была другая – обаятельная мулатка в кожаном бюстгальтере. Надпись была все та же: «Выбери свою Смерть».

– Закон об эвтаназии… – начал Виктор.

– Приняли на прошлой неделе.

– Да, я помню…

В большом ухоженном дворе было пусто, лишь в дальнем углу трудилась бригада озеленителей. Трое мужчин в оранжевых жилетках вскапывали глинистый газон, еще двое, тоже в жилетках, аккуратно сгружали из кузова квадраты дерна.

Борис подъехал к ним вплотную и снова, как у киностудии, ударил по клаксону.

– Та-а-а та-ра-та-та та-а-а та-а-а та-а-а, – исполнил «Феррари».

Один из рабочих, сухой кудрявый человек с выдающимся кадыком, оперся на черенок лопаты и медленно поднял голову.

– Ренат?! – воскликнул Мухин.

На лице у озеленителя отразилось недоумение.

– Ну, я… – ответил тот, хмурясь. – Ба-а-а! Вырвать мне зубы… Витя?!

– А меня помнишь? – спросил Борис.

– Как же, как же, неуловимый ты наш… Вы за мной?

– Нет, червей накопать! Садись.

Ренат оставил лопату и пошел к машине, но за грузовиком тут же послышался окрик:

– Зайнуллин, работать!

– Щас, только за пивком съезжу! – огрызнулся он.

– Зайнуллин! – прорычал бригадир, выходя из-за кузова.

– Подождите, я быстро, – бросил Ренат.

Вернувшись к лопате, он выдернул ее из земли и, волоча за собой по газону, направился к начальнику. Не доходя шага, Ренат перехватил черенок обеими руками и, коротко размахнувшись, треснул его по лицу. Шлепок получился звонкий, будто ударили в гонг. Налипшие коричневые комья оторвались от штыка и улетели далеко в сторону. Бригадир не упал, но как-то сразу потерялся.

Остальные рабочие замерли и недоуменно воззрились на Рената.

– Неправильную траву сеем, – объявил он. – Ради правильной я бы еще погорбатился, а ради этой – западло. Чао, коллеги!

Заднее сидение в «Феррари» отсутствовало, вместо него была только маленькая ниша для багажа, и Ренат, перепрыгнув через дверь, устроился на правах чемодана.

– Получается, меня там грохнули… – сказал он без сожаления.

– С новосельицем, – поздравил Виктор.

– И тебя тоже?.. – догадался Ренат.

Борис молча выехал обратно на Тверскую.

– Надо же, умерли мы с тобой в разных слоях, а попали в один, – задумчиво произнес Мухин.

– И не говори, – согласился Ренат. – Видал я всякие совпадения, но таких… таких еще не видал.

Борис усмехнулся и сделал музыку громче. Виктор с Ренатом переглянулись.

– Боря, за кем мы едем? – не выдержал Мухин.

– Да уже, считай, приехали, – ответил он.

На Пушкинской «Феррари» беспардонно пересек сплошную осевую и свернул на Тверской бульвар. Проехав метров двести вниз, автомобиль остановился возле каменного заборчика с коваными воротами. За оградой погибал маленький садик с таким же маленьким, невнятным памятником. Дальше, скрываясь за пыльными ветвями, стоял трехэтажный особняк.

– Да я здесь был недавно! – воскликнул Виктор, но тут же помрачнел.

По другую сторону от особняка, на Большой Бронной, находилась Некрасовская библиотека, в которой он встретил Людмилу. Недавно… Или нет?.. Нет. Давно… Очень давно и, главное, не здесь.

Ворота были закрыты, и Борис, оставив машину, протиснулся в узкую калитку.

– Эй, а мы?! – крикнул Ренат.

– Как хотите… – пожал он плечами.

Ренат выбрался из багажного отсека и пошел догонять Бориса.

– Я тут посижу, – сказал Виктор.

Он наконец разглядел черную табличку с блеклыми желтыми буковками:

«Литературный институт им. А.М.Горького».

Левее на стене висел большой плакат с солидным врачом и милой медсестренкой:

«Доверь свою Смерть профессионалам».

Оранжевая жилетка Рената скрылась за разросшимся кустарником, потом вновь мелькнула на дорожке перед домом и исчезла в подъезде. Мухин настроился на долгое ожидание, но не успел он выкурить сигарету, как на крыльце под ажурным козырьком появился седенький старичок в клетчатой рубашке. Рядом с неряшливым рабочим он смотрелся так же странно, как и с лощеным приятелем шейха, а втроем они выглядели и вовсе нелепо.

Виктор прищурился и даже убавил громкость – он уже знал, кто идет к машине, но поверить в это пока не мог. Убедившись окончательно, он расхохотался и отстрельнул сигарету – при этом окурок попал не в плакат с медиками, а в черную табличку.

Вор в законе, диктатор и нищий бродяга Сан Саныч преподавал средневековую литературу.

– Нет, весь я не помру!.. – торжественно объявил Ренат, простирая грязную руку к грустному Пушкину на площади.

– «Не умру», – поправил его Немаляев.

– Да какая разница?

– Да практически никакой…

Борис обошел машину и сел за руль.

– Эй, а как грузиться будем? – окликнул его Ренат. – Профессора, ладно уж, вперед. Сзади одно место остается. Не влезем мы туда с актером.

– С каким актером? – спросил Виктор, хотя, разумеется, догадался и сам.

– Вот, здрасьте! – удивился тот. – А «Черный понедельник»? Я его всегда включаю, по понедельникам. Отличный фильм… На пол, суки, на пол! – приглушенно взвизгнул Ренат, имитируя истошный вопль.

Мухин смущенно потупился. Это была его собственная реплика, к сожалению, единственная. Сразу после слов «На пол, суки, на пол» главный герой сериала стреляет Виктору в живот – на этом его роль заканчивается. Он пытался доказать продюсеру, что рана в живот не всегда смертельна и что персонаж можно использовать еще раз. Продюсер, кажется, хмыкнул что-то утвердительное, но кастинг-менеджер так и не позвонил.

– Не влезем мы в багажник, – обеспокоенно сказал Ренат. – На метро, что ли, переться?

– Кстати, далеко переться-то? – спросил Мухин.

– Довезем, – заверил Борис. – Опаздывает он что-то…

Виктора эти недомолвки уже начинали бесить.

– Кто опаздывает? – тихо сказал он. – Куда опаздывает?

– Сюда, – бесхитростно ответил Борис. – А вот он!

Мухин, Ренат и Немаляев одновременно повернулись назад – со стороны Тверской медленно, как на параде, катил темно-зеленый «Хаммер». По лобовому стеклу бежали тени от деревьев, и разглядеть водителя было невозможно, но Виктор почувствовал, что в армейском вездеходе сидят не чужие.

Борис собрал всех. Почти. «Хаммер» мягко остановился за «Феррари», дверцы синхронно раскрылись, и из кабины вышли Костя с Шибановым. Мухин, втайне надеясь, что с ними приехал кто-то еще, привстал на цыпочки, но больше в машине никого не было.

В руке у Рената тонко щелкнул выкидной нож.

– Убери, – велел Борис.

– Ты знаешь, что со мной эта гэбэшная морда сделала… – тихо сказал он. В конце фразы вроде бы предполагался вопросительный знак, но ответа Ренат не ждал, ему было достаточно того, что он помнил сам. – Ты знаешь, сколько живет человек без кожи?

– До трех часов, – безучастно ответил Борис. – Если сердце здоровое.

– У меня там было здоровое, – покивал Ренат. – Здоровей, чем хотелось бы.

– Все равно. Убери перо и улыбнись так, чтоб вся улица засияла. И Шибанов тебе улыбнется. А нет – оба тут и ляжете, в скверике. На свете осталось не так много мест, где мы можем собраться все. Я этот слой вашими вендеттами поганить не позволю.

– День примирения народов, маму их… – скривился Ренат, но лезвие все-таки спрятал.

Константин демонстративно прошел мимо Мухина и обнялся с Немаляевым. Виктор, не сильно расстроившись, шагнул навстречу бывшему Председателю бывшего Госбеза. С Шибановым они поздоровались так тепло, словно расстались закадычными друзьями и после не виделись лет пять.

– А этот что тут делает? – спросил Костя, брезгливо указывая на Рената.

– То же, что и ты, – ответил Борис. – Пока ничего. Небо коптит.

– Скорпионы снова вместе… – высказался Шибанов.

– А в планах? – поинтересовался Константин.

– Найти остальных. Сапера, Петра…

– И еще Макарова, – напомнил Немаляев.

Мухин выразительно посмотрел на Шибанова – тот взглядом дал понять, что в курсе. Рекламу «Дела Врачей» он уже видел.

– Петрухи только не хватало… – процедил Константин.

– А Людмила?.. – не выдержал Виктор.

– Заткнись, падла! – бросил Костя.

Шибанов, угадав следующее движение Мухина, опустил руку ему на плечо и надавил большим пальцем под ключицу.

– Поединок отложим на потом, – сказал он.

– Не тем занялись! – прикрикнул Борис. – Ренат! Держи конфету… – он достал из кармана знакомую Мухину упаковку цикломезотрамина и вылущил две таблетки. – Сядешь в тачку и примешь. Да не в мою, а в сарай. Витя! Садись тоже. Он тебе покажет, в каком слое у Петра основная оболочка. Приведешь его сюда.

– Сам бы Ренат за ним и сходил…

– Меня там как раз убили, – пояснил тот, комически разводя руками.

– Сан Саныч, ты со мной, – распорядился Борис. – Вы двое тоже в танк, – сказал он Шибанову и Косте. – За нами поедете. Все, по коням!

– А мне таблетку? – спохватился Виктор.

– Тебе уже без надобности.

– Это как?..

– Как мне, примерно.

– Подробней можно?

– После. А сейчас просто скажи этой оболочке «до свидания».

– До свидания, значит, – сказал Мухин. – Очень глупо…

– Не нам, а оболочке.

– Ага… – Виктор переступил с ноги на ногу и нерешительно коснулся распахнутой дверцы «Хаммера».

Он честно попробовал попрощаться со своим телом и вдруг обнаружил, что действительно с ним расстается. Это было так же легко, как снять перчатку – ненужную, тесную, мешающую… Чужую. Взятую лишь на время. Принадлежащую не ему, другому.

Еще не вполне освободившись от оболочки, Мухин почувствовал, как валится на спину и как его подхватывают под локти. Шибанов и подскочивший Костя уложили его на заднее сидение и, поправив ноги, захлопнули дверцу. Слева от него забрался Ренат. Вытащив из пыльной жилетки полупустую бутылку кока-колы, он что-то торопливо запил.

Последним, кого увидел Виктор, был сутулый юноша, вышедший из институтской калитки. Худой, явно бедствующий студент в тяжелых очках и смешном свитере замер перед плакатом и о чем-то задумался. С плаката на него смотрели две пары доброжелательных глаз.

«Доверь свою Смерть профессионалам».

Врач выглядел строгим, но не злым, медсестра – обольстительной, но не опасной. Таким можно было и довериться…

Глава 27

Мухин тронул кнопку звонка и, официально кашлянув, сдвинул галстук. Затем снова позвонил, поправил фуражку и сделал полшага назад – на случай, если в глазок плохо видно. Постоял так еще с минуту: в левой ладони – пухлая папка, в правой – ничего, на случай рукопожатия. Или внезапных осложнений. Табельный ПМ в расстегнутой кобуре был заряжен и загодя снят с предохранителя, впрочем, Виктор надеялся, что обойдется без ковбойства.

Позвонив в третий раз, он сухо шаркнул ногой по кафелю и заглянул в мутное окошко распределительного щитка. Колесико электросчетчика вращалось как бешеное и даже издавало зудящий звук – очевидно, в квартире работало сразу несколько серьезных приборов. Духовка и стиральная машина, предположил Мухин. Это не считая холодильника, телевизора и, вероятно, какой-нибудь люстры. Бросить все это хозяйство и выйти на улицу нормальный человек не рискнул бы.

– Да… – послышалось из-за обитой двери. – Кого несет…

Чтобы жилец не расслаблялся, Мухин снова вдавил звонок. После пары «ку-ку» палец можно было и убрать, но Виктор не убрал, потому что вспомнил: он же мент.

В глазке на миг появилась яркая точка, потом пропала, но через мгновение появилась вновь. Милицию в этом доме не любили.

Мухин отвел правую руку чуть назад и коснулся кобуры.

– В прятки играть будем? – громко спросил он.

Замок дважды щелкнул, и за открывшейся дверью показался Петр – небритый, растолстевший, в одних джинсах. Виктор обратил внимание на то, что ширинка у Петра не просто расстегнута, а откровеннейшим образом вздыблена. Из маленького кармашка для мелочи выглядывала надорванная упаковка от презерватива. Виктор заметил и многое другое. Такая уж у него была здесь работа.

– А форма тебе к лицу, – сказал Петр вместо приветствия.

– Я не вовремя? Мне зайти попозже?

Петр рассмеялся, хотя и не очень искренне.

– Не пугай меня, Витя. Таких ментов даже в кино не бывает. Вползай, чего мнешься?

Мухин привычным движением снял фуражку и, посмотревшись в овальное зеркало, огладил усы – не наклеенные, родные. Плешь тоже была его собственная, честно натертая той же фуражкой за двенадцать лет службы.

В ванной, как и ожидалось, гудела стиральная машина.

– Та-ак… – неодобрительно произнес Мухин и, почесав взмокший лоб, закинул остатки волос куда-то назад, к макушке. – Трехкомнатная, стандартная, девяносто квадратов…

– Восемьдесят восемь, – уточнил Петр. – Давай к телу.

– Что, не ждал?

– Ты замашки свои брось. Кто в слой привел? Ренат? Придурок…

– Он оболочку потерял, если ты не в курсе. У нас все меняется.

Мухин отложил папку и направился к закрытой спальне, но Петр встал перед дверью.

– Пойдем-ка на кухню, капитан. Нечего людей баламутить.

Ширинка у него на джинсах была уже застегнута. Пропало, стало быть, настроеньице…

– Думаешь, увижу что-нибудь новое? – спросил Виктор. – Слушай, Петя, у тебя там, часом, не… – он оглядел прихожую и нашел босоножки на высоченном каблуке. – А то смотри, Петя!.. Статью за гомосекс тут не отменяли. И не собираются.

– Да пошел ты! – беззлобно хмыкнул тот. – Не лезь в кровать, тебе не обломится. На кухне поговорим. У меня и водка завалялась, – добавил он, двигая ногой круглый табурет. – Сиди тут, я сейчас приду…

Петр зашел в спальню и что-то тихо сказал.

– Ну почему-у? – жалостливо протянули за стенкой.

– Быстро! – прикрикнул он. – И не вылезать!

Пока Петр лаял на девушку, Виктор распорядился с холодильником: достал початую бутылку «Посольской», выставил на стол блюдечко с тремя ломтиками селедки и открыл маленькую банку болгарских маринованных огурцов. К тому моменту, когда хозяин квартиры вернулся на кухню, водка была уже налита.

– Со свиданьицем, – кивнул Петр.

– Что-то ты, родной, пассию свою от меня скрываешь… Может, у тебя там все-таки криминал? «Дети до шестнадцати», или еще какая пидерсия?

– Тебе-то что? Рожай быстрее и отваливай. Бухло можешь с собой забрать.

– Закончить надеешься, – констатировал Виктор.

– Не получится?.. – спросил Петр, посерьезнев.

– Нет. – Мухин снова наполнил рюмки.

– Ну и что у вас там изменилось?

– Все, Петя. «Мечта сбывается и не сбывается…» Чаще, к сожалению, второе. Некуда нам больше эвакуироваться.

– Опоздал Сан Саныч… – сказал он без сожаления. – Ищите нулевой слой, вас же с Борисом, помнится, на эту тему здорово пучило.

– Аналогично… – Виктор поднял рюмку и самостоятельно выпил. – Нулевой тоже сгорел. Из подготовленных остался только твой.

– И мой план, – выразительно произнес Петр.

– Конечно.

– Значит, быть тебе президентом.

– А чего ж не быть-то… – Мухин закинул в рот огурчик и энергично прожевал. – Авось, справлюсь. И не в таком дерьме барахтался.

– И вся ваша команда под мое начало… – неопределенно спросил Петр.

– Вот этого не знаю. Не уполномочен. Насчет Немаляева я точно сомневаюсь. Не будет он тебя «командиром» называть. Ну, еще по одной?..

– Наливай… А чего ты приперся, Витя? Если не уполномочен. Что это у нас за переговоры? Не легитимно как-то получается.

– А это, Петя, никакие не переговоры. – Мухин залпом выпил и, найдя на столе вилку, подцепил кусок селедки. – Это… как бы сказать… срочный вызов, ясно?

Он встал и вытащил пистолет.

– Погоди, погоди! – заторопился Петр. – Я и так приду, зачем оболочку портить?

– Жалко, наверное… Но ты же сам говорил: с каждой смертью понимаешь все больше.

– Да мне уже больше некуда! Я уже все понял!

– Мы в одном месте собираемся. Так лучше. Проще и надежней.

– Не верите друг другу, значит.

– У нас на это времени не осталось. В общем, принимай приглашение. Других-то вариантов… все равно…

– Петя? – неожиданно раздалось из коридора.

– Назад, овца! – рявкнул он.

Мухин от растерянности чуть не выронил ствол – на кухню, кутаясь в символический халатик, вошла Людмила.

– Привет… – оторопело сказал Виктор

– Здрасьте… – ответила она, не сводя глаз с пистолета.

– Она меня не знает?

– Откуда?! – раздраженно бросил Петр. – Она же овца.

Людмила вроде бы обиделась, но сейчас ее занимало не это. Она смотрела на пистолет и что-то беззвучно шептала.

– Петя… тебя забирают? – выдавила она. – Ты же ни в чем не виноват…

– Гражданка… – с трудом произнес Виктор. – Послушайте, гражданочка… – Он едва сдерживался, чтоб не кинуться к ней с объятиями, и чем сильнее он с собой боролся, тем чаще взмахивал стволом. – Шли бы вы, гражданка… Тут ничего интересного…

– Куда же я пойду?..

– В комнату, Люда, – мрачно сказал Петр.

– Она с тобой живет? – спросил Мухин.

– Люда, иди в комнату! – повторил Петр, повышая голос. – Нет, стой! Там… в тумбочке слева… Откроешь дверцы, вытащишь среднюю полку… Запоминай, овца!

– Да-да, – пролепетала Людмила. – Средняя, в тумбочке…

– Доска внутри пустая. Оторвешь сзади ленту… – Он помолчал. – В общем, в ней монеты. Царские червонцы.

– Петенька?.. – нахмурилась она.

– Дальше! – перебил он. – Левая подушка в диване. Возьмешь бритву, распорешь. Там тебе надолго хватит. Только не попадись с ними!

– С чем?

– С долларами, Люда, с долларами. Жмуренко помнишь? Противный, бородатый такой… Вот противному и будешь сдавать. Не больше четырехсот за один заход, уяснила? Если в кармане сразу пять сотен найдут – сядешь надолго.

– До пятнадцати с конфискацией, – машинально подтвердил Мухин. – Идите, гражданка… иди, Люда… В комнату!! – заорал он.

– Да, дорогая, – мягко сказал Петр. – Не переживай, мы скоро увидимся.

Виктор схватил со стола бутылку и влил в себя грамм сто, больше там не было.

– Пора с этим кончать, – пробормотал он, отдуваясь.

Люда скрылась в спальне, и он тут же вскинул пистолет.

– Чего тянуть, Петя…

Мухин почувствовал, как в нем рождается дикий, отчаянный вой. Не давая вырваться ему наружу, он четыре раза выстрелил Петру в грудь и еще до того, как Люда поняла, что здесь случилось, вставил ствол себе в рот. Перед тем как нажать на курок, он все же увидел ее глаза. Больше всего Виктор боялся именно этого – ее взгляда, но сам же не утерпел.

Он хотел сказать «извини», но уже не смог. Через мгновение тупая пуля разнесла ему шейные позвонки.

Полый куб, вырезанный в монолите пространства, – обои, линолеум, табуретки, лежащий у плиты Петр, почерневшая от ужаса Люда и кто-то третий, знакомый, с развороченным затылком – стремительно отдалился и пропал где-то внизу, превратившись сначала в точку, а потом и вовсе в ничто. И, едва исчезнув, сразу перестал интересовать. Мухин поразился бессмысленности того, что он сейчас сделал, а также того, что он делал на протяжении всей свой жизни. Всех своих жизней, если быть точным и до конца откровенным.

Красивая сентенция «смерти нет», фраза не хуже любого другого слогана, вдруг обернулась второй стороной: если нет смерти, то и сама жизнь оказывается под большим вопросом.

«Смысла нет… – подумал Виктор. – Вот это вернее. Это гораздо ближе… Нет смысла. Ни в чем. Никакого…»

Мухин висел посреди бесконечности и все ждал, когда же его затянет обратно в тело, в новую оболочку, которую ему подыскал Борис.

– А подсказок-то больше не будет… – произнес кто-то такой же несуществующий, как и он сам.

– В смысле?..

Ответ был похож на смех.

– Его же нет, смысла. И основной оболочки у тебя тоже больше нет, если ты еще не понял. Любое отражение – к твоим услугам.

– Как у тебя?..

– Да.

– Полная свобода?!

– Ну, как сказать… Свобода – это смотря от чего. От жизни, от смерти… да, свобода.

– Что же у тебя осталось?..

– У меня… и у тебя… осталось лишь одно: жажда существования. Из-за нее мы и совершаем что-то… в том числе, бессмысленные поступки. Желание Быть – это больше, чем инстинкт самосохранения, это и есть движущая сила мира. Единственная настоящая сила, первая и последняя причина всего. Кстати, к тебе ломится Корзун…

– А?.. Какой?.. Где?..

– Наш любезный шпион, Матвей Корзун, убитый на реке Черная змейка. Его… гм… по счастью перекинуло в ту оболочку, что, кажется, продала тебе колеса. И ему уже не нужно ничего доказывать про слои. В наших условиях понимание происходящего – весьма ценное качество. Не считая того, что Корзун физик.

– Зачем нам физик? Ведь поздно уже…

– Я там побывал, – невозмутимо сказал Борис. – В том слое, который ты принял за нулевой.

– Да?! Всего лишь «принял»?!

– Твоя уверенность основывалась на том, что ты не мог вспомнить родину. Иных аргументов у тебя не было, а мне очень хотелось поверить. И я поверил, хотя и не без оглядки.

– Так это был не нулевой слой?

– Нет, Витя. Установка продолжает работать. Так что нулевой пока цел, и мы снова начинаем его искать. С той лишь разницей, что времени у нас уже не осталось совсем… Иди к Корзуну, артиста мы пока подержим.

– Что, сильно буяню?

– Умеренно. Костя увещевает, как может… даже с определенным азартом. Иди и возвращайся быстрей, пока он все зубы тебе не выбил.

Мухин хотел спросить, куда ему идти и как возвращаться, но прежде чем сформулировать вопрос, он уже понял и сам. Слоев он больше не видел – ни в образе леса, ни в каком-либо ином образе, но он их ощущал, и это было гораздо удобней, яснее. Виктор мог перебрать их в памяти, как знакомые телефоны. Дойдя до нужного и осознав его, он вдруг услышал:

– Нравится?..

Настя задрала левую ногу на высоту стола и повертела ею из стороны в сторону.

На столе теснились тарелки с нарезанными колбасами, заливным языком и щедрыми, намазанными явно не для гостей, бутербродами с черной икрой. На углу, в тревожащей близости от края, стояла бутылка водки.

Мухин обнаружил, что стакан в руке непозволительно нагрелся, и, отстраненно в него заглянув, выпил.

– Да… нравится.

«Многовато у меня сегодня банкетов,” – подумал он.

– А это? – Супруга продемонстрировала правую ногу в сияющем красном ботинке.

Виктор заметил, что на левую надет сапог.

– Тоже хорошо. Только зачем они тебе? Июнь же на дворе.

– А что, зиму в этом году отменили?

– Посмотрим… В дверь никто не звонил? Что-то мне померещилось…

– Ничего себе «померещилось»! Полчаса! И звонили, и стучались…

– И в голос орали, – присовокупила теща. – Полоумные какие-то…

– Сами вы, мамаша, полоумные!

Мухин бросился из кухни и, выскочив на лестницу, крикнул:

– Матвей Степаныч! Корзун! Матвей!!

Шаги внизу стихли, затем человек неуверенно потоптался и вроде бы пошел наверх.

– Я тебя жду, Матвей, – сказал Виктор на всякий случай.

– Вот, комики… – проворчали где-то между пятым и шестым этажами. – То милицией грозятся, то, оказывается, ждут…

– Мы сами себе милиция. Заходи, – Мухин хлопнул Корзуна по плечу и провел в квартиру. – Кто желает суперприз? Кто отваливает на улицу?

– Мы отваливаем, – с готовностью откликнулась Настя.

Светлана Николаевна что-то возразила, но очень тихо, как бы для себя.

– Мама! – цыкнул Виктор. – Молчите, оштрафую!

– Икру-то, Витенька, спрятать бы… – посетовала она, складывая морщинистые губки неровным бантиком.

– Так вы ведь уже нашли!

Корзун стесненно покхекал и протиснулся мимо Насти к столу.

– У-у, – с досадой протянула Светлана Николаевна. – Все сожрут… все подчистую выгребут…

– Гулять! – приказал Мухин. – Ну, как впечатление? – спросил он у гостя.

– Выходит, правда?..

– Смотря что.

– Насчет загробной жизни.

– Это где она у тебя загробная? Тут или там?

– Не знаю…

– Тогда выпьем, – предложил Мухин. – Садись, Матвей, разговор будет долгий. У тебя эта оболочка теперь основная, ты из нее никуда не денешься. У меня ее вообще больше нет, основной… Без особого желания не перекинет.

– Из двадцати слов понял только три, – признался Корзун.

– Двадцать? Я так много сказал?

– Ты ничего еще не сказал. Вразумительного.

Виктор достал второй стакан и ливанул туда водки.

– Как ты узнал, что ко мне идти надо? – спросил он.

– Голос мне был…

– Это Боря, – буднично произнес Мухин. – Правильно сделал, что послушал.

– Попробуй не послушать! – Корзун взял стакан и опрокинул его в себя. – Пулю видел когда-нибудь летящую? А я видел… в меня летящую… – простонал он, закрывая лицо ладонями. – Умер… я же точно помню, что умер… сам этот момент. Он длился, длился, и все не кончался… А потом – тьма! Холодно… И голос…

– А потом ты очнулся, – подсказал Мухин. – Да?

– Да…

– Вот здесь ты и будешь жить.

– Я и так здесь живу… – ответил он недоуменно. – Разве нет?.. Помню, что резину вез, два комплекта. У меня и адреса записаны…

Корзун для убедительности достал из кармана блокнот и, не глядя пролистав, швырнул его на стол.

– Помнишь, – кивнул Виктор. – Это хорошо. Такой ты здесь и нужен. Меня несколько раз убивали, пока я не врубился. А ту жизнь не забыл? Ну, где пуля летела и эта еще, «Соловьиная могилка»… тьфу… «Черная змейка».

– Н-нет, не забыл, – ответил он, слегка запнувшись. – Только откуда ты знаешь?..

– Не важно, Матвей. – Мухин налил еще и, опережая его попытку чокнуться, отодвинул свой стакан. – У нас это не принято. Мы же… мы же с тобой, извиняюсь, покойники. У меня стаж побольше, у тебя поменьше… но это дело наживное.

Корзун поперхнулся и, утерев глаза, закусил колбасой.

– Меня еще будут убивать?!

– Гарантировать не могу, но… – Виктор поставил пустой стакан и, не придумав, как развить мысль, взял с тарелки симпатичный бутерброд. – Селяви, Матвей.

– Я второго раза не вынесу…

– Э-э! Второй раз наоборот легче. Это как девственность потерять, понимаешь? А третий – так вообще в радость. Ладно, хватит лирики. Прошлую нашу встречу помнишь?

– А как же! Ты мне деньги предлагал… Ну, не совсем мне, а тому, кто здесь… то есть тому, кто…

– Перестань, – одернул его Виктор. – Попытка описать это словами приводит к инсульту. Тебе я деньги предлагал, тебе. Это ты и был. И есть… А чего отказался-то? Страшно стало?

– Еще бы… Пятнадцать тысяч долларов! За что? За какую-то консультацию… Это математики от обилия нулей возбуждаются, потому что у них все в теории, все на бумажке. А физики этих нулей как огня…

– Ты, значит, практик.

– Был когда-то.

– Все равно ты знаешь больше, чем я смогу выучить за ближайшие пять лет. Которых у нас и нет, к тому же.

Вместо ответа Корзун потянулся к бутылке.

– Вот тебе вопрос на засыпку, – сказал Мухин. – Что творится с миром, ты уже представляешь. А в чем причина? Можно было собрать такой аппарат, из-за которого все это случилось?

– Нет, – не задумываясь ответил Корзун. – Вероятно, это свойство пространства… многослойность, – он с отвращением выпил и снова подцепил колбасы. – Просто раньше об этом не знали. Да и сейчас никто не знает.

– Иван Грозный был в каждом слое. И Парижская Коммуна – тоже. И Хиросима. А Хрущев уже нет… Горбачев – тем более. А Матвеи Степановичи Корзуны – так те вообще разные люди. Один колеса толкает, другой в Сибири отсиживается. Либо все должно совпадать, либо ничего, не правда ли?

– И в каком году перестало совпадать?

Виктор сложил руки на груди и удовлетворенно улыбнулся. Физик Корзун, даже нетрезвый и наверняка забывший половину своих формул, все равно мыслил ясно. И, что особенно радовало, мыслил быстро.

– В пятидесятом примерно, – сказал Мухин. – Мы подумали, что причина в некой научной программе, не исключено – оборонного характера.

– В пятидесятых годах у нас разве что ложки алюминиевые этого характера не имели. Да и то – как посмотреть… – озабоченно проговорил Корзун. – Что же вы, братцы, думаете, физика – это вроде брошюрки такой, да? Прочитал и овладел?.. Столько разных направлений, что их перечислять до вечера…

– Ты хоть перечислить можешь, – резонно возразил Мухин. – Хотя бы представляешь, с какого бока надо копать.

– Я?.. Ни фига я не представляю…

– Напрягись. Позанимайся, освежи память. А хочешь, в командировку тебя отправим? Краткосрочную, но очень дальнюю.

– Вы… я правильно понял?.. вы и на это способны? – изумился Корзун.

– На многое. Кстати… – Виктор поднялся и принес из комнаты две светло-зеленых банковских упаковки. – Пятнадцать тысяч, обещал же.

– Да деньги-то… – равнодушно проронил Корзун.

– Не имеют никакой ценности. Это просто чтоб ты не отвлекался.

– Не имеют… – повторил он. – А что тогда имеет?

– Я тоже об этом недавно спрашивал, так мне… погоди… – Мухину показалось, что его кто-то зовет. – Матвей, ты ничего не слышишь?

– Нет… С самого утра пьешь?

– С утра я в кино снимался. Ты точно ничего не слышал?

– Нет же, говорю.

«Витя!» – снова раздалось где-то вдалеке или, вернее, в глубине.

Мухин осознал, что выходить на лестницу или выглядывать в окно бесполезно. Голос звучал рядом, но не здесь.

«Витя, ты нужен. Срочно».

– Ни хрена себе… – сказал он Корзуну.

– Что с тобой?

– Ручка есть? Пиши телефоны. Будут проблемы – позвонишь.

– А кто это?

– Замминистра Внутренних Дел.

– Он тоже… наш?

– Иногда. И еще один запиши.

Виктор собрался продиктовать номер Иглы, но вдруг вспомнил, что Людмилу в этом слое вряд ли застанешь. Если Борис не отловил ее по дороге из одной оболочки в другую, то ее перекинуло черт знает куда. Будет ли у нее там возможность уходить в транс, будет ли она вообще себя помнить – неизвестно.

– Нет, того телефона тебе хватит, – сказал Мухин. – Все, Матвей, извини.

– Собираешься куда-то? – Он встал и направился к прихожей. – Так я подвезу…

– Вряд ли. Туда только пешком.

– Виктор?.. – Корзун замялся и потеребил болтающуюся дверную цепочку. – Я так понял, вы собрались найти эту установку и выключить…

– Именно.

– А если станет еще хуже?

– А хуже не бывает, – ответил Мухин.

Глава 28

– Нет…

– Да. – Виктора ударили по лицу – не сильно, мягким кулаком, но, судя по ржавому привкусу, уже не в первый раз.

Мухин пощупал опухшие губы и, уронив руку, наткнулся на автомат.

– Бегом к окну! – приказал Константин и снова хлестнул его по щеке.

В комнате было темно, и только туманный свет звездного неба позволял что-то разглядеть, например – осколки посуды на столе или маленький, почти игрушечный АКСУ в ногах.

Мухин кряхтя поднялся, но тут же получил от Кости удар ботинком под колено. Едва он упал, как по стене на уровне груди пробежал частый стук. Виктор вытряхнул из волос тонкие щепки и запоздало посмотрел назад – там, где он сейчас должен был стоять, чернело три отверстия. Панели в комнате были не шпоновые, а из натурального дерева, и раскалывались они тоже натурально, ощериваясь острыми занозами.

– Ага… – вякнул Мухин. – Благодарю…

– Хватай ствол, ныряй к подоконнику!

Константин дополз до стены и, подтянув автомат, на миг выглянул в окно. Погнутая рама с остатками стекла немедленно отозвалась глухой дробью. Костя вжался в угол и уперся подбородком в пламегаситель.

– Нашел Боря слой, ничего не скажешь! Не успели приехать, уже чудеса…

– Куда приехали-то? – спросил Мухин.

– Особняк, что ли… Ну, Боря!..

– Да что случилось?

– Не знаю я! – рявкнул Константин. – Вошли в дом, жрать собрались. Тут эти… тачки какие-то… Со всех сторон встали, и давай по окнам… Боря, жмот, не мог нормальные стекла заказать.

– Здесь бронированные не нужны, – возразил Виктор. – Здесь никто ни в кого не стреляет.

– Ну да. Благополучное место, сам знаю. Только Немаляеву ключицу перебило. Он с края сидел, как раз бутылку открывал… Домишко Борис в глухомани себе построил, так что завалят нас тут легко и непринужденно.

– Кто? Кто завалит?

– А спроси их!

– Эй, мертвые души! – крикнули на улице, словно отзываясь. – Есть маза пожить еще немножко!

– Я твою мазу фак! – раздался откуда-то из левого крыла злой тенорок Рената.

Мухин прикинул расстановку: раненый Немаляев не в счет, сам он до недавнего времени тоже был обузой, актеришкой местным. Оставались четверо: Костя, Борис, Ренат и Шибанов, по одному человеку на каждую сторону. Скверно. Если особняк еще не штурмовали, так это лишь потому, что не очень-то и хотели.

– Зайнуллин! Ты из списка амнистированных вычеркнут!

– Они и фамилии знают… – проронил Константин.

– Как вас там? Перекинутые! – продолжали за окном. – Покажите нам два трупа – Бориса и Виктора! И мы уедем! А, да, еще Рената… И все, остальные свободны! Пять минут на размышления!

Мухин посмотрел на Костю, но вместо лица увидел в темноте лишь серый блин.

– На кой я им нужен?.. – недоуменно пробормотал он.

– Небось, автограф желают, – сказал Константин с издевкой. – Исполнитель главной роли в фильмах про пылесос, холодильник и садовые грабли…

– Ой, не надо этого, не заводи меня! Ты-то здесь кто? Банкир? Летчик?

– Налетчик, – ответил тот. Сначала Виктор решил, что Костя огрызается, но через секунду понял, что он говорит серьезно. – Шибанов меня прямо с дела увел.

– А он что, напарник твой? Тоже грабитель?

– Нет. Это я его как раз грабить собирался. Забавно… Шибанов – и продавец…

– В ювелирном?

– «Детский Мир», отдел надувных игрушек. Да нет, нет… Действительно игрушки, обычные. То, о чем ты подумал, в других магазинах.

– Ни о чем я не подумал, – буркнул Мухин.

– Эй! Минута прошла! Быстрее там соображайте!

– А милицию вызвать никому в голову не приходило? – осведомился Виктор. – Тьфу… полицию. Здесь же фараоны…

– Нам кабель отрубили, еще до того как дом окружить. И радио не работает, Борис уже пробовал. У них, кажется, глушилка с собой.

– Совсем хорошо… Помирать придется. А зачем?.. Если они такие информированные, знают же, что нам не впервой.

– В том-то и дело, – сказал Костя. – Им, похоже, не смерть наша нужна, а чтобы мы просто отсюда убрались, из этого слоя. В смысле, вы… Вот уж не ожидал, что у нас еще конкуренты какие-то найдутся.

– Три минуты! – напомнили снаружи.

– Бессмысленно это, – сказал Мухин. – Настолько бессмысленно, что даже не смешно. Ну, выйдем мы с Борисом… ну, грохнут нас… Что изменится? А не выйдем – тогда всех грохнут, и тоже ничего особенного не случится…

Он подполз к выбитому окну и, держась за стену, сел на корточки.

– Пойдешь? – спросил Костя.

Виктор передернул затвор и, подняв автомат над головой, полоснул куда-то в темень. С улицы ответили сразу трое – он едва успел нырнуть под раму.

– Не, не пойду, – сказал он.

– Ребят, может, вам денег подкинуть? – крикнул справа Борис.

– Черных, это ты торгуешься? – спросил чей-то веселый голос. – Я сам тебе заплачу, ты покажись! Одна минута!.. Ты и Виктор, других не тронем!

– С кем у вас поговорить-то можно?

– Со мной и говори!

– Какой из тебя парламентер? Тебе только ботинки в переходе чистить!

– Это, Боря, ты у нас насчет чистки обуви мастак, я-то по другим делам…

– Ты понял, да? – шепнул Костя Мухину. – Они, гады, все про нас знают.

– Ваша братва ни с кем не пересекалась?

– Братва – это у Пети, а у нас команда… Нет, кроме тебя – ни с кем.

– Так кто у нас под подозрением находится? Петр, Макаров, Сапер, – перечислил Мухин. – Люда еще?..

– И ты, – добавил Константин.

– И ты тоже. Почему бы нет?

– Короче, все, – подытожил он. – Кто у нас смерти боится?

– Никто, – согласился Виктор. – Веселая компания – отморозок на отморозке. О, боже!.. Пойти, что ли, подохнуть геройски? Что б ты заткнулся со своими претензиями…

– Смерть ничего не изменит.

– Проехали… – махнул рукой Мухин.

Глаза уже привыкли к темноте, и он с любопытством осмотрелся. Оборону они с Костей держали в обеденном зале. Посреди комнаты стоял длинный стол персон на двадцать, за которым без особых проблем уместилось бы и полсотни. О сервировке Мухин ничего определенного сказать не мог – с пола он видел лишь самый край, заваленный какими-то осколками. Однако даже у окна остро пахло джином и коньяком. На боковой стене висел огромный ковер в восточном духе – вероятно, довесок к «Феррари», а может, презент от второго шейха. Количество арабских дружбанов Борис не уточнял.

– Эй, перекинутые! Последние секунды пошли! – предупредили с улицы. – Сейчас всех спалим!

Виктор шмыгнул носом. В принципе, умирать не хотелось. Хотелось промочить горло – здесь, в этом слое. И еще он не отказался бы поужинать. Забавно: целый день только и делал, что закусывал, а желудок бурчал на весь дом. Сам-то актер кроме чашки кофе с утра ничего не нюхал. Пожрать и выпить, это да… А умирать – ну что-то никак. Не время сейчас. Не то настроение.

Мухин сдвинулся в сторону от окна и, снова выставив ствол, пальнул наугад. Под домом неожиданно громыхнуло, и по расщепленной облицовке на противоположной стене запрыгали оранжевые блики.

– Попал, что ли?! – не поверил Костя.

– Ну-ка, дай автомат. У меня рожок закончился.

Виктор отнял у Константина такой же АКСУ и приготовился дать еще очередь, но в этот момент на улице опять что-то взорвалось. Из рам, жалобно звеня, посыпались остатки стекол. В соседнее окно влетела какая-то тряпка и повисла на стуле. Сырой лоскут джинсовой ткани несколько секунд подымил и, тошнотворно зашипев, свалился на пол.

После короткой паузы выстрелы загремели отовсюду. Стреляли с улицы по особняку, стреляли из окон по черным кустам, стреляли еще откуда-то со стороны, куда – понять было невозможно.

Снаружи снова ухнуло, три раза подряд, и на зубах заскрипел песок. Били из подствольных гранатометов.

– Кажись, наши приехали… – сказал Костя, проморгавшись.

– Наши – это кто? Нет у нас никаких «наших».

– Но приехали же… Мотор слышал?

Мухин прополз через все помещение и, подержавшись за подоконник, решился наконец выглянуть. От дальнего леса прямо по лугу мчалось трехосное угловатое чудовище – что-то среднее между джипом и микроавтобусом. Цвет – то ли черный, то ли темно-синий, мешал автомобиль с травой, и если б не ущербный кусочек луны, машину и вовсе было бы не видно.

Джип быстро приближался, и на фоне пылающего у ворот «БМВ» Мухин сумел различить человека, по пояс высунувшегося из верхнего люка. Машина подпрыгивала на ухабах, и человек все не мог поймать удобный момент, но целился он явно не по дому. Споткнувшись о крутой бугор, джип взлетел чуть ли не на метр, и стрелок, не упустив такого случая, жахнул из подствольника куда-то левее здания.

– Ессс!! – победно возопил Ренат.

Виктор поднялся в полный рост и дал три коротких очереди по цветнику, где, как ему показалось, кто-то еще шевелился. Константин, выйдя из оцепенения, перезарядил автомат Мухина и тоже куда-то пальнул, насколько результативно – неизвестно.

Патроны у них закончились одновременно. Костя яростно подергал затвор, словно хотел выжать из автомата что-то еще, и бросил оружие под ноги.

Ренат за стенкой продолжал добивать боеприпасы, хотя у Виктора сложилось впечатление, что стрелять больше не в кого. Кроме звона гильз и матерных междометий, доносившихся из соседней комнаты, он не слышал ни звука.

Джип подъехал вплотную к ограде и несильно ткнулся бампером в бетонный бортик. Что это была за марка, Мухин так и не разобрал. В отсветах от двух горящих «БМВ» было видно, что стекла в машине выбиты, колеса изжеваны насмерть, а передние крылья покрыты таким количеством дырок, что местами отверстия слились в сплошные прорехи.

– Живые? – спросил за спиной Борис. В руке он держал большой плоский фонарь. – Это хорошо… Сейчас свет наладим, Шибанов там занимается. Обслугу-то я отпустил. Как чувствовал…

– Мобила твоя заработала, или нет? – поинтересовался Константин.

– Вызвал уже, полиция скоро будет. Вызвал, а потом подумал: нужны они нам здесь? Десять трупов вокруг дома… может, и больше. Не считал пока.

– А в танке кто? – Виктор показал на джип.

– Как кто? – удивился Борис. – Петя, конечно. И с ним Сапер. Кому бы еще в голову пришло под пули за нас ломиться?

– Эти-то, штурмовики, тоже не больно хоронились, – сказал Константин. – Если мы всех завалили, причем не особо напрягаясь.

– Да лохи они конченые! – объявил, входя в комнату, чумазый и невообразимо довольный Ренат. – Лохи и чайники! Да я б на их месте!.. А они… Торчали на виду, как будто у них оболочки дармовые!

– Во-во, – согласился Виктор, направляя фонарь Бориса на разоренный стол.

– Ты думаешь, перекинутые?.. – осторожно спросил тот.

– Точно, – подтвердил Костя. – Это не бойцы. Так, сброд какой-то. Но смерти они не боялись.

– Придурки! – вставил Ренат.

– И они слишком много знали, – добавил Мухин. – Про нас, и вообще…

Он взял со стола бутылку «Бифитера» с отбитым горлышком и опрокинул ее над случайно уцелевшим бокалом. Пока булькало, он подвинул к себе вазочку с маслинами и принялся их глотать одну за другой, вместе с косточками.

– Витя, ты же не один, – сказали в дверях.

Мухин чуть не пролил мимо. Голос принадлежал Люде, это было очевидно – так же, как и то, что сутки назад они с ней расстались. Расстались навсегда.

– Любишь маслины? – выдавил он, медленно оборачиваясь.

– Не очень, – ответила Людмила. – Боря, где у тебя стаканы?

Неожиданно заработал генератор, и под потолком вспыхнули разлапистые бронзовые светильники. Виктор убедился, что это действительно Людмила, впрочем, он и не сомневался. Он просто не мог поверить.

– Стаканы? Сейчас будут, – сказал Борис, лукаво поглядывая на Мухина. – Люда, поможешь мне тут убраться? А продукты есть еще. И не только маслины, кхе-кхе…

– Послушай… – обратился к нему Виктор. – Как же это? А?..

– Ты о чем?

– Что ж ты молчал-то?..

– Привет, родная, – елейно произнес Константин и, приобняв Люду за талию, поцеловал ее куда-то в затылок.

Мухин, оцепенев, покатал во рту продолговатую косточку и выплюнул в тарелку.

– Щекотно… – мурлыкнула Людмила, втягивая голову в плечи. – Привет, родной…

Виктор покосился на автомат у подоконника, но, вспомнив, что рожки пустые, одним махом выпил весь бокал. Продырявленная бутылка со «Швеппсом» лежала на боку, в ней еще немного оставалось, но за тоником пришлось бы тянуться через стол. Длинно вдохнув, Мухин кинул в рот последнюю маслину и прищурился.

– О-о-о!.. – радостно воскликнул Петр и, стремительно приблизившись к Людмиле, чмокнул ее в щеку. Костю, стоявшего к ней вплотную, он как бы и не заметил. – Привет, кисанька!

– Привет, котик, – ответила она невозмутимо.

Мухин решил, что теперь настал и его черед, но, подумав, снова взял бутылку. Вторым быть не хотелось. Третьим – тем более.

– Откуда она здесь? – спросил он у Бориса.

– Я ее раньше всех вытащил.

– Да, она же первая умерла… Почему я ее сразу не увидел?

– А Петра в этом слое кто, по-твоему, разыскал? И Сапера тоже. Не могу же я разорваться…

В комнате появился Немаляев с перевязанной рукой, и Петр, отлепившись от Людмилы, пошел к нему навстречу. Вслед за Сан Санычем на пороге возник Шибанов, старательно вытирающий пальцы расшитым полотенцем. Сапер, закинув ногу на ногу, сидел в углу и меланхолично жевал кусок хлеба.

– Ну вот, снова вместе! – празднично объявил Борис.

Бурной реакции не последовало. Люди вяло обернулись в его сторону и вопросительно замолчали.

– Макарова Юры нет, – тихо сказал Немаляев.

– Макаров здесь, – возразил Виктор.

– И, по-моему, уже давно, – подал голос Шибанов. – Бизнес, во всяком случае, у него на подъеме.

– «Дело Врачей»? – спросил Борис. – Да, есть такая контора. И весьма сомнительная…

– Так это его фирма? – молвил из угла Сапер. – Ясно… Теперь мне все ясно.

– И люди тоже наверняка от него… – добавил Мухин.

– Какие еще люди?

– А вон те, – он показал большим пальцем за пустую раму. – Трупы. – И тот, кого ты называл «корешом», – сказал он Константину, – телохранитель наш ненаглядный…

– Да, – угрюмо подтвердил Шибанов. – Это моя вина.

– Старею, что ли?.. – сокрушенно произнес Немаляев. – Но ведь Макаров нам так помог… Все обеспечил – кормил, поил…

– Знание выше капитала, Сан Саныч, – ответил Борис. – А теперь мы ему не нужны. И более того – мы ему мешаем.

– Выходит, всю необходимую информацию он уже собрал, – заключил Шибанов.

– Ну и зачем? – спросил Ренат. – Что он с этой информацией делать будет? И что это вообще за информация?

– Не мы его содержали, а он нас, – сказал Константин. – Поэтому он знает, а мы – нет.

Где-то на дороге тявкнула сирена, и спустя несколько минут под окнами затормозил кортеж из полицейских «Мерседесов». Замыкали колонну два минивэна со словом «AMBULANCE», написанным на капоте задом-наперед, и пожарная машина, совершенно ненужная: пять «бээмвэшек» вокруг дома уже почти догорели.

– Сейчас начнется… – сказала Людмила. – Может, хоть автоматы спрятать?

Борис спокойно, но не без рисовки вытащил из кармана стопку удостоверений и кинул их на стол.

– Разбирайте. Стволы зарегистрированы.

– А мы у тебя тоже зарегистрированы? – поинтересовалась Люда.

– Естественно. Как личная охрана. Начальник у вас… – он иронически посмотрел на Шибанова. – Начальник у вас хороший, опытный.

– Я, вообще-то, игрушками торгую… – буркнул тот.

– Считай, это была легенда. По документам ты уже год возглавляешь сыскное агентство.

– Круто! – высказался Ренат. – На меня тоже ксива есть? И я с такой ксивой землю копал?!

– Привыкайте к новой жизни, мальчики и девочки…

– Да уж надоело! – пожаловался он. – Только и делаю, что привыкаю.

– К этому тоже пора привыкнуть, – сказал Борис, распахивая створки здоровенного бара.

Он выставил на стол высокие стаканы и достал несколько бутылок. Мухин нацелился было на «Хеннесси», но передумал и резким движением открыл литровый «Гордонс».

– С чего начал, тем и закончу, – пояснил он неизвестно для кого.

– Это редко когда удается, Витя, – заметила Люда.

Он машинально кивнул, а когда, наконец, уловил подтекст, было уже поздно: она отвернулась к Немаляеву. Мухину осталось только вздохнуть и выпить.

– А тост будет? – громко спросила она.

– За прекрасных дам, – скороговоркой бросил Ренат, поднимая стакан.

– Не-не-не! – запротестовал Борис. – Дама у нас в единственном числе, так что она прекрасна по определению. И пить за это глупо. Я предлагаю – за тех, кого с нами нет.

– То есть практически за нас, – печально сказал Мухин.

– Именно это я и имел в виду.

Виктор проглотил джин и неторопливо разгреб на столе пластиковые карточки. Выбрав свою, он вгляделся в свое же лицо. Фото Борис вставил из рекламы йогурта – в прошлом году по журналам кочевала дурацкая картинка, где Мухин ползет на четвереньках, а у него на спине сидят двое детей. В образе старшей дочери снималась какая-то молодая актриса из Чехии. Фотограф все время требовал, чтоб она устроилась ближе к голове – «дочка» ерзала Виктору по хребту, и он чувствовал, что она становится все теплее. После съемок они спали вместе. Через неделю она решила остаться в Москве насовсем. Через месяц ей под видом героина продали какую-то дрянь…

В удостоверении Мухин, понятно, оказался один – без детей, без йогурта и без высунутого языка. Художник поднял его в вертикальное положение, заменил фон, а ракурс «три четверти» превратил в полный анфас. Только глаза ему не тронул.

Виктор смотрел в объектив – кряхтя под фальшивыми детьми, стесняясь своего амплуа, размышляя о просроченных процентах за кредит и о том, куда бы отвезти раскочегаренную «дочурку».

В журнале это получилось так: папаша желает йогурта. Все лишнее осталось внутри, по ту сторону глаз. Потребителю это было не нужно.

Виктор повертел в руке карточку. Под фотографией стояла подпись:

«Мухин В.И.»

Прочие подробности его жизни вряд ли кого интересовали.

Глава 29

Федеральный Закон об эвтаназии вступил в силу только на прошлой неделе, а записаться на собеседование успело уже человек триста. Больше десяти тысяч, если умножить на тридцать семь филиалов. За каких-то пять дней работы.

Шибанов говорил, что Макаров арендовал часть брошенного завода… правда, это там, в том слое. Здесь-то брошенных заводов не было. Откуда им взяться, если их никто не бросал? Однако Юрик не ошибся: услуга под названием «Смерть» – с большой буквы, так это писали в рекламе – действительно имела успех.

Торжественное открытие первого филиала компании показывали сразу по трем каналам. Все было как положено: и ленточка, и музычка, и шарики с логотипом «ДВ». Выступал даже кто-то из мэрии. Градоначальник появляться на мероприятии поостерегся, прислал кого-то из заместителей, но это было фактически то же самое – знак официальной поддержки.

Представитель одной маленькой, но зловонной демократической партии очень складно растолковал смысл Конституции: оказывается, право на жизнь вовсе не влечет таковой обязанности и автоматически означает равноценное право на смерть.

Оппонент из «новых левых» назвал это пустой болтовней. По его словам, перестройка тысяча девятьсот семьдесят четвертого года довела народ до такого отчаяния, что уход из жизни стал для многих единственным выходом. Кто-то из менеджеров компании, не растерявшись, тут же подскочил к микрофону и уведомил, что базовый пакет услуг стоит всего двенадцать рублей. Левый эмиссар спустился с помоста, размашисто аплодируя и пожимая руки кому не попадя.

За политиками выступила творческая интеллигенция – дама лет тридцати с изнаночным взглядом старой кокаинистки прочитала длинное стихотворение. Стихов никто не понял, но из уважения к искусству похлопали. Потом какой-то подозрительный поп объяснил, что подобные деяния Господу Богу, в принципе, противны, но с другой стороны – все мы грешники, и так далее… Под конец появился высокий чин из Министерства Здравоохранения, заверивший, что методики, применяемые в «Деле Врачей», многократно опробованы, и результат гарантирован.

Народу собралось столько, что дорожная полиция была вынуждена перекрыть на улице движение. Толпа разлилась сначала по мостовой, а через полчаса забила уже и противоположный тротуар.

Все это смахивало на большой и долгожданный праздник. Страшное слово «самоубийство», и почти не страшный, но режущий слух «суицид» так и не прозвучали.

Когда перерезали красную ленту, оркестр сыграл «туш», затем наступило секундное оцепенение. Двери были распахнуты, но входить никто не решался. Работники филиала потоптались у стены и тихонько, гуськом, просочились внутрь. Сказать «Добро пожаловать!» или что-нибудь подобное никто не решился.

Вечно спешащие телевизионщики смекнули, что ловить больше нечего, и начали споро сворачиваться. Репортер и оператор с кабельного канала «Наша жизнь» еще слонялись, выискивая «характерные» лица, однако всем уже было ясно, что официальная часть закончилась, а неофициальной не предвидится. Люди стали расходиться. Но ушли далеко не все.

Когда журналист забрел в здание, он испытал настоящий шок: добрая половина народа перетекла в мраморный холл с глубокими кожаными креслами. Обе стойки по бокам были плотно окружены.

– Здесь снимать нельзя, – сказала молоденька секретарша за компьютером.

Репортер включил улыбку «для дур» и, отвоевывая пространство, расставил локти пошире.

– У нас огонек не горит. Камера не работает. Я только хотел спросить: вас не удивляет такое количество желающих умереть?

– Простите, я занята, – ответила она, принимая у кого-то заполненный бланк.

– Я вас не отвлекаю. – Журналист опять улыбнулся, но уже с некой загадкой. «Для занятых дур», так это называлось. – Вы, наверное, проводили какие-то… э-э… исследования. Сколько, по вашим прогнозам, у вас будет работы?

– Сами же видите… – Девушка что-то щебетнула клиенту и взяла со стойки второе заявление. – Маркетинг бесполезен, настроение у людей каждый день меняется… Но желающих много, да.

– И, наверное, по интернету заявки принимаете…

– Разумеется. И по телефону тоже.

– А что вы думаете, когда смотрите на этих людей? Вам не жутко от того, что в скором времени они все умрут? Причем умрут, извините, с вашей помощью.

– Далеко не все, – сказала секретарша, отрываясь от компьютера. – Примерно две трети потом откажутся. А что касается анонимных заявок по интернету, так это вообще сплошной спам. Из них дай бог, чтоб десять процентов явились на собеседование. Остальные играют, нервы себе щекочут. Ну и нам тоже.

– Спам… – обескураженно произнес репортер. – «Мусор», да?.. Послушай, э-э… – он дождался, когда девушка обернется, и прочитал имя на бэйдже, – послушай, Марина… А тебе не жутко? Сидеть тут, говорить мне все это…

– Я же вас предупредила: будете снимать – кассету отнимут. Вон человек в дверях стоит, видите? А песни про лампочки в камере пойте пенсионерам. Мы специальный инструктаж проходили, – добавила она победно.

– Нет, я совсем не про то. Тебе самой тут как?.. Ты себя нормально чувствуешь на этом месте?

– Нормально?! – возмутилась секретарша. – Да вы знаете, какой у нас конкурс был?

Журналист вздохнул и, дернув оператора за жилетку, направился к выходу. По пути его остановил щуплый, но крайне серьезный секьюрити и молча протянул чистую кассету. Репортер почувствовал сразу несколько внимательных взглядов и, оценив обстановку, что-то буркнул оператору. Тот открыл камеру и так же молча отдал запись охраннику.

Отснятого материала не видел никто. Не видел его и Виктор Мухин, поэтому, обнаружив в холле человек двадцать, он искренне удивился. «Дело Врачей» работало уже неделю, и если первая волна до сих пор не схлынула, значит, это была вовсе и не волна. Устойчивый спрос.

Мухин намеренно тащился через весь город, чтобы попасть в самый окраинный, самый глухой филиал из тридцати семи, – он боялся ненароком столкнуться с Макаровым или с кем-то из его окружения. Теперь он убедился, что напрасно: в мраморном предбаннике было спокойно, кисло и буднично, как в приемной муниципального благотворительного фонда.

Поиграв ключами от «Феррари», Виктор со свистом прошелся туда-сюда и резко повернул к секретарше.

– Барышня, нельзя ли у вас без очереди обслужиться? – спросил он, игнорируя возмущенное сопение человека у стойки.

– Без очереди – первым классом, – учтиво отозвалась она.

– Я на себе не экономлю.

– Хорошо.

Она шевельнула рукой, видимо, тронула какую-то кнопку, и из неприметной двери под лестницей вышла еще одна женщина.

– Прошу вас, – молвила та и, склонив голову набок, повела Мухина за собой. – Меня зовут Ирина, я буду вашим куратором. Вот моя визитка. В дальнейшем вы можете пользоваться отдельным входом. Это с другой стороны, во дворе. – Она открыла дверку в маленький коридор.

– В дальнейшем?.. – растерялся Виктор. – Вообще-то, я надеялся сегодня же… гхм… умереть.

– Сожалею, но это невозможно. – Под пухловатыми губами показалась превосходная металлокерамика.

– Ирочка, я готов к дополнительным расходам, – проворковал Мухин. – Кстати, куда мы идем?

– Я провожу вас на собеседование. Там вам все и объяснят. А сегодня… поверьте, никак не получится. – Она виновато куснула губу и одним взглядом добавила: «Если ты захочешь меня – это вопрос решаемый. Но ты хочешь смерти, а с ней договориться труднее».

Коридор закончился симпатичным помещением – не то врачебным кабинетом, не то офисом. Кроме обязательных жалюзей на окне, двух кресел и внушительного стола, в комнате находился дорогой, достаточно надежный сейф и мягкий топчан с крахмальной салфеткой на подголовнике. В свободном углу стояла авангардная этажерка из толстого гнутого стекла. Пахло цветами, шиком и стерильностью.

– Здесь я вас и оставлю… – Ирина вопросительно приподняла брови.

– Евгений, – брякнул Мухин.

– О… красивое имя. До встречи, Евгений.

Едва она ушла, как на пороге возник мужчина в белом халате нараспашку. Доктор оказался чуть старше Виктора, полноват, но до того энергичен, что на него было тошно смотреть.

– Евгений, да? Я слышал, – отрывисто проговорил он. – А я Олег.

– Очень приятно…

– Взаимно. Ну, как вам удобней? Сидеть? Лежать?

– Я посижу. Належаться еще успею.

Доктор заразительно рассмеялся.

– Ну что ж, Евгений… – он сцепил пальцы и покрутился в кресле. – Первым делом я должен вас отговорить от рокового шага…

– Понятно. – Виктор уставился в потолок.

– …но я этого делать не буду, – доверительно произнес Олег.

«Покупает на парадокс, – решил Мухин. – Или по жизни раздолбай…»

– Вы и сами передумаете, – продолжал врач. – Черная полоса пройдет, начнется белая, все утрясется, бабы опять полезут – не отобьешься… Нет-нет, я не агитирую! Просто я знаю, как оно бывает.

– Передумаю – вам же хуже.

– Нам-то?.. Да нам-то что… Завещание оформили, Евгений? – спросил он неожиданно, совсем уже другим тоном. – У нас сильный юрисконсульт, есть свой нотариус…

– Эти вопросы я давно уладил. У меня ничего не осталось.

– И относительно ритуальных услуг…

– Я не сомневаюсь, что вы и тут способны помочь. Спасибо, меня похоронят друзья.

– Дело в том, что наших клиентов не отпевают в церкви. Но у нас есть определенные контакты, которые…

– Я не религиозен, обойдусь без обрядов, – прервал его Мухин. – Что еще?

– Тогда все, – умиротворенно молвил он.

У Виктора вдруг появилось подозрение, что вот сейчас, на слове «все», как раз все и закончится. Доктор Олег откроет сейф, извлечет из него шприц и предложит лечь на кушетку. Затем перетянет руку жгутом и введет иглу. Ирина упоминала какую-то заднюю дверь во двор – туда, наверное, тело и вынесут. Его забросят в обитый жестью кузов, не исключено – уже пятым или шестым рядом, и отвезут подальше за город…

Досмотреть это видение Мухин не успел – доктор Олег открыл сейф и выложил на стол солидную темно-синюю папку.

– Это ваше заявление, – сказал он, протягивая Виктору фирменный бланк. – Заполнить можете дома, или прямо здесь, как вам будет угодно. Кроме этого, сейчас мы с вами обсудим особые условия.

– Особые?..

– Вы ведь клиент первого класса, – напомнил врач. – Кофейку, между прочим, не желаете?

– Нет, – хмыкнул Мухин. – Кофейку – не желаю. Желаю принять смерть. Немедленно.

– Вот, здрасьте… – озадачился Олег. – Разве куратор не поставил вас в известность? Ирина вам ничего не сказала? Сегодня нельзя.

– Нельзя, – согласился Виктор. – Но если очень хочется, то… – Он сделал загадочное лицо и сунул руку во внутренний карман пиджака.

– Мы не на базаре, Евгений, – строго сказал доктор. – Все что угодно, но не сокращение сроков. Можем выполнить любую прихоть, если, конечно, она выполнима теоретически, но сроки… Нет. И деньги здесь не имеют значения.

– Так не бывает, Олег. Человек работает за деньги. Или это ваше хобби – убивать?

– Нет. И я сам исполнением не занимаюсь, чтоб вы знали. Еще раз говорю: в деталях – пожалуйста, что угодно. Можем в момент ухода осыпать вас розами, можем предварительно свозить в Тибет, или организовать небывалую оргию… Все за ваш счет, естественно. Можем устроить купание в шампанском, или съемки вашего ухода с последующей отправкой ролика человеку, разбившему вам сердце… Вам сердце не разбивали?.. В общем, список большой, – врач достал из папки какой-то листок и потряс им в воздухе. – То же касается и самого процесса. Выбирайте: мгновенная смерть, медленное угасание, наркотический сон… Есть и болезненные варианты. Никто пока не заказывал, но для ассортимента услуг держим и это. Однако все многообразие нашей помощи будет вам доступно только по окончании испытательного срока.

– Это сколько?

– Месяц со дня регистрации заявления.

– Как в Загсе, – проронил Виктор. – Я же первым классом иду…

– У-у!.. Остальные вообще будут до зимы ждать, – он, словно отгоняя назойливых клиентов, взмахнул обеими руками.

– Кто-то за это время сам загнуться успеет.

– Точно-точно! – поддержал доктор и расхохотался. – Многие уж и сами… ха-ха!.. самостоятельно!

«Этот урод безнадежно болен, – отметил про себя Мухин. – Либо он перекинутый, и не считает нужным это скрывать…»

– Но вы-то месячишко протянете. – Олег вдруг посерьезнел и постучал ногтем по пустому бланку. – А мы, обслуживая клиента в обход правил, лицензией рискуем. Это страшнее.

– Я очень много заплачу, – раздельно произнес Виктор.

– Не важно. Лицензия дороже всяких денег.

– Так уж и всяких? – с сомнением спросил Мухин.

«Вот ты и проболтался,” – подумал он, снова заводя правую руку за полу пиджака.

– Это не для ревизии из Минздрава. Это ради принципа, – сказал Олег.

Похоже, теперь и он что-то почувствовал…

Виктор нащупал теплую рукоятку и крепко обхватил ее пальцами, сразу пристроив указательный на спусковом крючке.

– Я же вам сказал, Евгений, – сурово произнес врач. – Деньги у нас принимает кассир.

Он надеялся, что все обойдется. Уже не очень верил, но пока еще надеялся.

«Перекинутого стволом не напугаешь,” – осознал Мухин за мгновение до того, как вытащить пистолет.

Он вынул из кармана шариковую ручку и, развернув к себе бланк, размашисто написал:

«Мухин Виктор Иванович».

Далее во всех графах он поставил одни прочерки, благо после каждого вопроса, включая пункт «Пол», в скобках значилось: «заполняется по желанию». В окошке «Личная подпись» Виктор нарисовал какую-то нейтральную, ни к чему не обязывающую закорючку и отдал заявление.

– Угум… – молвил доктор, посмотрев на листок. – Мы не требуем документов, можете представляться как вам заблагорассудится… Но вам не кажется, что было бы логичней назваться Виктором с самого начала?

– Виктор – это не псевдоним. Меня так зовут, – сказал Мухин. – Послушайте, Олег… Я такой же, как вы. И я хочу быть с вами.

– Н-не понимаю… О чем это вы, Евгений? Или все-таки Виктор?..

– Юрий, – медленно выговорил он.

– Ничего не понимаю… – нахмурился Олег.

Виктор поманил доктора пальцем и, когда тот перегнулся через стол, резко схватил его за загривок. Мухин рассчитывал сломать ему нос – этого не получилось: в последний момент врач выгнул шею и встретил полированную доску подбородком. Так было еще хуже.

Добавив локтем под левую лопатку, Мухин торопливо отволок Олега подальше от стола и, не исключено, от кнопки тревоги. Доктор схватился за стеклянную этажерку, но Виктор врезал ему ногой в живот. Затем повторил и замахнулся еще раз, однако после второго удара врач коротко всхлипнул и обмяк. Дышал он тяжело, рывками, а значит о крике пока не могло быть и речи.

Мухин подошел к двери и, потрогав ручку, повернул ее вверх.

– Это чтоб нас не тревожили, – пояснил он душевно.

– Штё нято? – спросил Олег, странным образом смягчая согласные.

Виктор обошел его с другой стороны и обнаружил, что на белоснежном линолеуме лежит какой-то маленький красный кусочек размером с кубик колбасы из оливье.

– Э, браток, да ты себе язык откусил? Будешь теперь как старый урка разговаривать. Если еще будешь, конечно.

– И сюбы… – ответил тот, отползая в угол и сплевывая по дороге кровь. – Сюка!..

– Придется ивритом овладевать, – заметил Мухин, наступая ему на колено. – Ты не уходи далеко. Есть у меня к тебе одна тема… Ты перекинутый, это ясно. Смерть тебе не страшна, мотивировать на откровенность тебя трудно… Но только умрешь ты не сразу. Не очень быстро. Соображаешь, о чем я?

– Ню… – мыкнул Олег, не то отказываясь, не то соглашаясь, не то делая вид, что опять не понял.

– Бизнес у вас какой-то мутный… Проясни-ка в двух словах.

– Обышний биснесь…

Виктор сошел с колена и топнул по нему каблуком.

– Аххх… – негромко вскрикнул доктор.

– Больно, я знаю. Мне самому так делали. Очень больно, и бегать потом трудно. Хорошо, если ходить сможешь. Кое-как. Хотя, ты же медик, ты в курсе…

– Штё тебе?.. – простонал Олег.

– Правды. Чистой правды прошу, больше ничего. На кой вам эта контора? Вы открылись несколько дней назад. Испытательный срок – месяц. На середину июля у вас запланированы первые умерщвления… или как вы их?.. «исполнения»? Ну, ладно… Только через месяц этого слоя уже не будет. И других слоев – тоже. Что скажешь?

– Нягмальняя фигма у нясь…

– Верю, что вы и клинику приготовили, и отравы всякой накупили… Для убедительности. Только Юра Макаров денег на ветер бросать не будет, не такой он человек. Даже зная, что жить ему совсем не долго, – все равно не будет. На глобальную хохму ваше «Дело» тоже не тянет, если честно. Не смешно как-то получается… Не смешно, и все тут. Поделись, не молчи. Я от тишины нервничать начинаю.

– Штё ти тяибалься? – прошамкал доктор.

Мухин взял с этажерки какое-то крупное растение и обрушил ему на голову. Горшок раскололся и осыпал Олега темной сырой землей. Тот уже начал вставать, но ладони поскользнулись на крови, и он разбил-таки нос.

Виктор схватил вращающееся кресло, но поднял только сидение – тяжелая крестовина выпала из гнезда и осталась на полу. Мухин посмотрел на нее недоуменно и, отбросив кресло в сторону, взял разлапистую ножку.

Первым взмахом он разнес доктору ухо. У Олега еще были силы увернуться, и колесико прошло по касательной, порвав ему мочку. Крови в кабинете стало больше. Второй удар попал по щеке, третий – по затылку, четвертый – снова по щеке.

Лицо у врача стремительно заплывало. Он перекатился набок и вяло прикрылся рукой. Острая железка пришлась по пальцам, и мизинец повис на лоскуте кожи.

Они все чихали на смерть, но боль… это было иное. С нее, в отличие от смерти, не начиналось ничего нового. Боль была бесконечным продолжением, неизменным атрибутом жизни. Они не любили смерть, но смерти они не боялись. Они боялись боли. Мухин знал это по себе и старался нанести Олегу как можно больше повреждений – пусть бы и ножкой от кресла, она тоже годилась. Это было неблагородно. Это было просто не по-мужски – занятие сродни царапанью или тасканию за волосы… Но если он чихал на смерть, а вместе с нею, само собой, и на жизнь, то уж такие частности его не волновали и вовсе.

Земля на лице у Олега перемешалась с кровью и размазалась, теперь он смахивал на утомленного шахтера, разве что фонарика на лбу не было. И гордой улыбки за миллионную тонну угля не было тоже. Не мог он улыбаться. Физически не мог.

– Олег Сергеевич! – раздалось вдруг за дверью. Ручку подергали, и Мухин инстинктивно выхватил пистолет. – Олег Сергеевич, вы здесь?

Виктор направил ствол ему в голову, но, опомнившись, перевел на пах.

– Убивать-то я тебя не буду, – прошептал он.

Врач открыл рот, и с нижней губы свесился длинный черный плевок.

– А хочешь, я тебя застрелю? – неожиданно спросил Мухин.

– Я санят! – громко объявил Олег и вполголоса, для Виктора, добавил: – Гонишь, щувак… Ти сям как отьсюта уйтешь?

– Не составит труда, – заверил он.

– И ти это мошешь? Сям себя?

– Сям, сям… – бросил Виктор.

Он все-таки раскрылся, и Мухину сразу стало его жаль. Слегка, ровно настолько, чтобы подарить ему нормальную быструю смерть – вне зависимости от результатов собеседования.

– Я тебя убью, мужик, – пообещал Виктор. – Как я отсюда выберусь – это моя проблема. И не такая уж большая…

Он достал мобильник и нажал на «повтор». Его звонка ждали давно, поэтому ответили сразу.

– Борис? – тихо сказал Мухин. – Позови Петра, будь добр… Петя? Приезжай… Нет, не бери. Тут двое на входе и стадо в предбаннике. Ничего сложного… Что? Ренат?.. Трясется?.. Весь горит и трясется?.. Ха! Ну, пускай едет, раз такое дело. Ты его только предупреди: не все что движется – мишень. Фейерверки нам тут не нужны. Ага…

Спрятав телефон, он послушал, нет ли кого за дверью, и присел возле Олега.

– Много ты не знаешь, это ясно. Я много и не требую… Собирались народ кончать, или нет?

– Ти… тощно стеляешь, штё говогищ?..

– Не нравится тебе здесь, вижу… а слой, между прочим, нормальный. Но мне тоже не нравится. Возможность выбора – вот что нас с тобой губит, братишка. Мы верим, что где-то еще лучше, и нигде толком не живем. Так, все готовимся к чему-то… тренируемся жить по-настоящему… Один выстрел в сердце, даю тебе слово.

– Неть, не собигались мы…

– Ну да, конечно, месяц же целый… Спецом испытательный срок назначили? Чтоб руки не марать?

– Хха… гуки… Тюма потьгебоваля.

– Тюма?..

– Ну, госьтюма… ну и косель ше ти! Сям ше мне ясик…

– А-а, Госдума… А вы не против, потому что не за этим свою контору открывали, верно? Для чего нужно «Дело Врачей?»

– Списьки.

– Списки клиентов?

– Не. Пгосьто сьтатисьтика…

– Потенциальные самоубийцы, рядовые психи, всякие истерические натуры…

Доктор замотал головой.

– Не!.. Психи. Тёлько тосьтовегное… мусог отьсеиваем…

– А смысл?.. Смысл, Олег? Хорошо, это ты не в курсе… А количество? Многовато их у вас в прихожей толчется…

Врач медленно закатил глаза к потолку. Мухин испугался, что тот теряет сознание, но Олег всего лишь экономил слова. Ему действительно было трудно говорить.

– Это что ты показал? – спросил Виктор. – Это количество?.. Так много?!

Олег снова посмотрел вверх.

– Хренова гора, – догадался Мухин.

– Тя. Гога, – подтвердил он. – Ського тють всем письтес нясьтянет…

Внезапно в здании будто бы начался ремонт: кто-то принялся быстро, почти без перерыва, заколачивать гвозди.

– Блин! – воскликнул Виктор. – Что же они так рано-то? И с таким грохотом!

– Тьвои?.. – встрепенулся Олег. – Ти обещаль…

– Последний вопрос. Ты говоришь, скоро слой загнется. Как ты определил?

– Мнёго сяявлений. В тьгугих сляях меньше пока.

– И что?.. Значит, близится миграция? А связь?.. Какая тут связь, Олег?!

– Ти обещаль… – скорбно произнес он.

– Да. – Мухин встал и сделал шаг назад. – Глаза закрой.

– А я тебя всьпомниль… – сказал доктор. – Ти пгеситеньть.

– Президент?!

– Тя… ой, умога, не могу! Пгеситеньть, тя! Мухинь Виктог… Я ся тебя галясяваль… Сьтгегяй, госьподинь пгеситеньть, а тё пгоклять бутешь…

– Закрой глаза, Олег.

– Не хощу.

– Хозяин – барин…

Виктор сдержал слово, иначе он не мог. Это был не самый рациональный поступок, ведь Олег рассказал далеко не все. Он, безусловно, знал больше, и привести его на базу к Борису было бы логичней. А там уж и Ренат с паяльниками, и Шибанов со своим умением прессинговать…

«База», да?.. Мухин невесело усмехнулся. Какая же это, к черту, база? У Бориса замечательный особняк, хороший дом. В нем можно жить – мило, с удовольствием…

Молотки застучали где-то совсем близко и вдруг разом стихли.

– Витька!.. – позвали в коридоре.

Мухин убрал пистолет и, перешагнув через нелепо раскинувшееся тело, взял со стола свое заявление. Он собирался сунуть его в карман, потом решил, что порвет на мелкие кусочки, но в итоге макнул обратной стороной в кровь и наклеил на стену.

Бумага быстро пропиталась, и из центра, занимая пропущенные пункты о месте жительства и роде занятий, расползлось овальное пятно. Издали бланк стал напоминать знакомую по вестернам листовку «Wanted!».

– Ищи меня… – проронил Виктор. – Ищи меня, Смерть…

Глава 30

После ночного налета Борис наконец-то вспомнил, что тело бренно, – даже если оно водит дружбу с местными шейхами. Ограда вокруг дома в срочном порядке укреплялась. Представитель строительной компании никак не мог взять в толк, почему хозяин не соглашается на новые бетонные столбы, ведь стальные конструкции той же прочности – кстати, необоснованно завышенной, – стоят гораздо дороже, да и с эстетической точки зрения явно проигрывают.

– К вечеру твой бетон застынет? – только и спросил Борис.

– К вечеру? Гм… это от марки цемента зависит… – ответил менеджер. – Но если делать нормально – тогда, конечно, нет. К вечеру завтрашнего дня, и то лучше не трогать.

– Вот и не трогай. Пусть твои хлопцы железки варят. Красиво, не красиво – неважно.

Спецы из охранной фирмы, отгородившись от строителей брезентовым пологом, устанавливали камеры слежения, сигнализацию и элементы активной защиты. Шибанов чуть не подрался с Борисом, доказывая, что без профессиональных секьюрити им не обойтись, но тот пускать чужих на свою территорию категорически отказался. В итоге Шибанов буркнул, что, мол, абсолютной безопасности не бывает в принципе, и ушел пить пиво.

Когда Виктор с Петром и Ренатом подъехали к участку, рабочие уже собирали мусор. Культурные техники в светло-голубых джинсовых комбинезонах тоже потихоньку сворачивались – им оставалась еще наладка и, как выразился старший, «менее технологические вопросы», но это было уже внутри, в спешно оборудованном подвале.

Строители, закидывая обрезки арматуры в кузов, то и дело повторяли слово «облом». Виктор подумал, что Борис недоплатил, и хотел уже его усовестить, но Ренат пояснил:

– «Облом» – это значит «Очередная Блажь Очумевшего Магната». Эх, сколько я им, кровососам, газонов перепахал!..

– И давно ты на земляных работах гнешься? – поинтересовался Мухин.

– Да как из дурки выпустили, так и гнусь… Ты не дрейфь, я не шизоид, – предупредил Ренат. – Просто от армии закосил, и так здорово у меня получилось, что на четыре года и завис. Две кандидатских обеспечил, во! Мне даже подарки потом дарили – книжку про моряков и ежа заводного, маму его…

– Ежа?.. – растерянно переспросил Виктор.

– Да он не колющий был. Тряпочный ежик-то… Смешной, на колесиках.

Виктор с Ренатом выбрались из «Тойоты-Лингва», выкрашенной, как все московские такси, в пронзительно-желтый цвет, и направились к парадному. Петр длинно просигналил, отпугивая зазевавшегося сварщика, и завел машину в подземный гараж. «Феррари» уже полчаса как стоял на месте – Людмила отогнала его от офиса «Дела Врачей» еще до начала атаки, хотя Мухин и запретил ей приезжать. Однако здесь он был никто, даже не президент, и его запреты мало что значили. По крайней мере, для Люды.

– «Очумевшие магнаты», говоришь?.. – хмыкнул Виктор, оборачиваясь к Ренату.

Крыльцо у Бориса было высокое, на семи ступеньках, и с него открывался почти весь участок. Забор, усиленный стальными балками, сходился с двух сторон в широкие ворота, превратившиеся в подобие шлюза. Рабочие, как ни старались, а все же притоптали край большого, со вкусом устроенного цветника. Площадка для барбекю, разбитая слева от дома, была густо усыпана металлическими опилками. Специальный человечек поводил магнитом по траве – больше для успокоения хозяев: выйти на нее босиком до следующего лета все равно не удастся.

«Н-да… до следующего лета…» – мысленно повторил Мухин.

– Разве не очумевшие? – сказал Ренат. – Магнаты совсем с катушек послетали! Ну что он тут устроил? Дорожку надо было спрямить, тогда вот здесь и вот здесь два свободных куска получилось бы, соток по семь. Цветы… ну ладно, цветы можно оставить… А это все убрать надо, – он показал на массивные скамейки в березках, на голую, идеально ровную лужайку и на сложенную из валунов пирамидку с искусственным родничком. – Все убрать! Деревья спилить!..

– Ясно, ясно, – перебил его Виктор. – Уберем и спилим, дай только срок…

Ему было немного обидно. Участок Бориса – пестрый, кудрявый, безмятежный, на глазах обретал какую-то настороженность, готовность сдержать и отразить. Особняк становился крепостью, хотя эта роль ему совершенно не шла. Он был создан для комфортной жизни, ни для чего иного.

Мухин не любил широких обобщений, поэтому развивать свою мысль не стал, но все же признался себе, что думает не о вилле.

Благополучный слой исподволь превращался в поле боя – чужого для людей боя неизвестно за что. Уютный мир, нормальная страна, спокойное существование, не отягощенное бытовыми проблемами. Голодные?.. Да, конечно, голодные есть везде. Это те, кому лень дойти до благотворительной столовой. Несчастные?.. Разумеется. Пока есть любовь, будет и любовь неразделенная. А еще – болезни, неприятности на работе, непонимание родителей и непослушные дети… Но Виктор вдруг почувствовал, что лично ему этого недостаточно. И еще он подумал, что, осознав себя и свою оторванность от любого мира, он навсегда потерял способность быть счастливым – тупо, сонно, по-человечески.

Ремонт в доме уже закончился. Рамы и деревянные панели едва освободились от защитной пленки и блестели неповторимой чистотой. Поверх окон нависли кожухи с пуленепробиваемыми жалюзями, но интерьера они не портили – во всяком случае, до тех пор пока их не использовали по прямому назначению.

В углу работал чудом уцелевший при обстреле большой проекционный экран. Смутно знакомый по другому слою телеведущий Сидорчук сиял почти так же девственно, как стенная облицовка. Когда Мухин остановился перед телевизором, ведущий только-только начинал раскручивать какой-то длинный логический пассаж:

– …считается в армии воинским преступлением. Однако отдельной дефиниции для этого трагического и отчаянного акта сочинители Дисциплинарного Устава подобрать не удосужились, и в итоге желание уйти из жизни подпадает под статью о банальном членовредительстве. Возможно, для кого-то это будет откровением, но членом называется не только один, сугубо определенный орган, а вообще любой орган нашего организма. Голова, например, – тоже член. И сердце – член. Поэтому если солдата застают за попыткой приставить ствол к груди, его немедленно отправляют… куда бы вы думали?.. к аналитику?.. к психиатру?.. Нет. Для начала военнослужащий попадает на гауптвахту, а после, как правило, в дисбат. Вот такая терапия, такая вот реабилитация… Однако это парадокс армейский, и к гражданскому населению он, вроде бы, отношения не имеет. Вроде бы… Но рассмотрим ситуацию ближе. Старшее поколение еще помнит, как мы выбирали органы власти. Нам предлагалось проголосовать за безальтернативную кандидатуру. Это и называлось выборами. Бред?.. Нет, не бред. Это реальность. Это наша история. Мы так жили. Сейчас нам кажется, что мы стали жить иначе. Да, безусловно, в чем-то иначе. Но в главном ли?.. По большому счету ничего не изменилось: ребенок рождается на свет, и выбор его весьма ограничен. Вопроса «жить или не жить?» перед ним не стоит. Он просто обязан жить. Кто-то возразит: прожить жизнь можно по-разному. Но ведь и бюллетень для голосования с единственным кандидатом можно было опускать в урну по-разному: боком, уголком, сложенным, развернутым или и вовсе скрученным в трубочку… Каков результат? А выясняется, что результат не зависит от способа. Наши отцы в любом случае выбирали того, кого им навязывали. И мы тоже в любом случае выбираем жизнь, остальное – детали. И вот теперь у нас появилась действительная, настоящая возможность выбора. Собственно, альтернатива была всегда: добровольный уход из жизни – это такое же библейское понятие, как виноделие или, допустим, влечение к лицам своего пола. И то и другое – явления далеко неоднозначные. У кого-то они вызывают резкое неприятие, для кого-то они, напротив, составляют сущность жизни. Каждый должен иметь право на свободный выбор. Не хочу никого агитировать, я сам предпочитаю скорее жить, чем умереть, но!.. Только сейчас!.. Только сейчас у человека появилась возможность уйти достойно, безболезненно, без риска остаться калекой или попасть в сумасшедший дом. Не будем говорить о мотивах. Это слишком обширная тема, однако повторюсь: нежелание жить имеет столь же глубокие корни, как и сама человеческая цивилизация. Имеем ли мы право отказывать человеку… не просто прямоходящему млекопитающему, но человеку разумному!.. Имеем ли мы право отказывать ему в выборе? Я бы на себя такую ответственность не взял. А вы?.. Впрочем, не торопитесь с ответом. За нас уже выбрали. В нашей истории это бывало не раз, и сегодня повторилось вновь. Нашлись люди, которые считают себя выше человеческой свободы. Нашлись люди, которые уверены, что им виднее – как мы с вами должны жить, и когда мы с вами должны умереть. Эти люди называют себя «Абсолютной Культурной Миссией»…

Обаятельное, прекрасно вылепленное лицо Сидорчука исчезло, и экран показал фасад здания с латунной табличкой:

«Дело Врачей.

Тушинский филиал».

Следующий план – сразу холл. Режиссер рассчитывал на удар по нервам: извилистые лужи крови на светлом мраморе, да при хорошем освещении, выглядели весьма эффектно.

Сзади присвистнули. Константин вошел в комнату с двумя полудюжинами пива в картонных упаковках и, засмотревшись, чуть не споткнулся.

Камера проплыла низко над полом и свернула в неприметную дверку под лестницей. Сидорчук за кадром сказал:

– Сегодня утром произошло нападение на один из офисов фирмы «Дело Врачей». Семеро убитых, из них четверо – сотрудники компании, и трое – посетители. Также, по неуточненным данным, имеются пятеро раненых. Состояние одного специалисты оценивают как критическое…

Людмила, сидевшая перед телевизором, выразительно глянула на Рената.

– Я-то при чем?.. – бросил тот. – Это Петя…

– А разве я что-то сказала? – Она снова отвернулась к экрану.

– Ответственность за погром взяли на себя сразу три радикальных группировки, – продолжал Сидорчук, – но наиболее вероятна причастность новой организации «Абсолютная Культурная Миссия». Заметьте, три человека сидели в очереди на прием. Возможно, они не хотели умирать, и пришли просто из любопытства. Возможно – все-таки хотели, но после испытательного срока в тридцать суток они могли и передумать. Могли бы, – выделил голосом ведущий. – Но этот выбор сделали за них боевики из «АКМ». Так же, как и за всех нас…

– Макаров, душка, уже и врага себе придумал, – проронила Люда, убирая громкость. – А-кэ-эм… Хорошо звучит, между прочим. Экстремальненько.

– АКМ?.. – Немаляев задумался. – Макаров нас легализовал. Не мог же он объявить, что на него напали какие-то пришельцы…

– А вы что, Сан Саныч, считаете себя пришельцем? – спросил Мухин.

Немаляев лишь раздраженно дернул головой и снова уставился в телевизор.

Оператор с камерой на плече, нарочно шатая картинку, чтоб придать ей документальности, беззвучно прошел по коридору и заглянул в кабинет. Точнее, заглянула только камера, а вместе с ней и зрители. В помещении словно бы ничего и не трогали: по полу был рассыпан мусор – глиняные черепки, песок, белесые корни и еще какие-то обрывки. Доктор Олег с неузнаваемо опухшим лицом, весь черный от земли и от крови, лежал возле модной стеклянной этажерки. В кадр попала стена, и Виктор заметил на обоях овальное пятно. Бланк заявления с его именем уже сняли. Да и кресла с его «пальчиками» в кабинете тоже не оказалось.

– Чище надо работать, – сказал Шибанов.

– Да пошел ты!.. – огрызнулся Мухин.

– Это тебе, придурок, уходить надо.

– Куда?

– Ты что, мало следов там оставил? Или ты по воздуху, как ангел?..

– Макаров полиции меня не сдаст, – отрезал Виктор. – Он примерно догадывается, что я могу рассказать и о себе, и о нем, и о его «Деле».

– Да?.. А ты примерно не догадываешься, как в следственном изоляторе случайно от инфаркта умирают?

– Где человека проще убить – в тюрьме или на воле?

– Здесь ведь и еще один аспектик… – промолвил Сапер. – Противопоставление. Одни парни нападают на других. Первые вламываются со стволами и рубят налево-направо. Вторые не вламываются, а приглашают и делают небольный укольчик… Известное средство: хочешь, чтоб тебя полюбили в России – стань жертвой. Вырисовывается вполне внятная линия: хорошие – плохие. То есть чем хуже мы, тем лучше они. Поэтому в ближайшее время о нас будут много говорить, нас будут усиленно искать… вот только найдут ли… Сомневаюсь. Макаров сделает все, чтобы этого не произошло. Преступление ему на руку, а вот преступники не нужны совершенно.

– Наш политтехнолог проснулся… – прокомментировал Константин.

– Да нам за такую рекламу денег должны! – воскликнул Ренат.

– Значит, господин Сидорчук уже служит, – изрек Петр.

У телевизора постепенно собрались все.

– Женя Сидорчук голодным никогда не останется, – ответил Константин. – Правильную профессию человек приобрел, хлебную.

– А берет он недешево, – посетовал Петр. – Макаров в разнос, что ли, пошел? Последнюю копейку на ребро ставит? Какую же он прибыль запланировал?

– Ничего он не планировал, – отозвался Виктор. – Откуда прибыль, если у них испытательный срок – месяц?

– Я думал, они деньги вперед требуют.

– Нет, не требуют.

– Фью! – разочаровался Ренат. – Дельце-то прогарное… А ваш Макаров знает, что через месяц тут все медным тазом накроется?

– Знает, – хором сказали Костя и Немаляев.

– Знает, – с секундным опозданием подтвердила Люда.

– Та-ак… – Борис, до этого молчавший, взял два стула и подтащил их за спинки к телевизору. Сидорчук успел сменить тему и теперь вещал не то про Вьетнам, не то про Лаос – с выключенными динамиками было не разобрать. – Ну-ка! – сказал Борис, садясь на стул верхом. – Ваш Макаров, кажется, что-то измыслил… Если, конечно, он не полный идиот.

– Да прекрати ты! – раздраженно ответила Людмила. – «Вашего», «нашего»!.. Нет, он вовсе не идиот…

Она перевернула свой стул и уселась, по примеру Бориса, задом-наперед.

– А по-моему, кретин, – сказал Ренат. – Все улицы рекламой заклеил. Это какие же бабки!..

– Ладно бы улицы, – откликнулся Шибанов. – Он, можно сказать, все слои заклеил. Я-то думал – действительно, бизнес…

– Закончили перепалку! – жестко, но в то же время удивительно просто, так, что никто и не обиделся, объявил Борис. – Почему гусар с лошадью не расстается… помните анекдот, да? Тем более, нас тут не двое, а девять, целый табун. Есть возможность погорланить более конструктивно.

– Мозговой штурм, – догадался Ренат. – У нас в больничке тоже… а, гхм… Ну, давайте. Мозговать-штурмовать…

Все, даже Немаляев, послушно взяли стулья и составили их в круг, спинками к центру. Мухин случайно оказался прямо напротив Людмилы и только сейчас обратил внимание, что на ней надета примечательно короткая юбка. Спинки у стульев были не сплошные, а с дуговым вырезом внизу, и он сразу же начал отвлекаться.

– Любые версии, – предложил Борис.

– Макаров – людоед, – тут же брякнул Ренат. – А что?.. Заманивает народ, вырезает печенку, почки…

– Прекрасно! – отчего-то воодушевился Борис. – Запасает печенку на зиму, – сказал он без всякой иронии. – Еще варианты?

– Собирает гарем, – хмыкнул Петр.

– Теплее, – похвалил он. – Гарем из старух, мужиков, психов, наркоманов… Можно только позавидовать. Еще?..

– Да Макаров сам псих, – проговорил Константин. – И искать в его действиях логику бесполезно.

– Тоже неплохо. Дальше!

Борис всем своим видом выражал искреннюю заинтересованность, и Мухин неожиданно почувствовал, что уже включился в этот дурашливый консилиум. В какую-то секунду он даже поймал себя на том, что больше не пытается заглянуть Людмиле под юбку. Девять человек далеко не детсадовского возраста оседлали стулья, будто и впрямь вообразили себя гусарами, но Виктора это почему-то не смущало. Наоборот – ему нравилось.

Ренат, Петр и Костя – случайно вышло так, что они начали высказываться по часовой стрелке, и после третьей реплики это уже закрепилось в обязательный порядок. Константин сидел справа, и Мухин сообразил, что теперь настала его очередь.

– Макаров собирает базу данных. Это не я придумал, это мне на фирме шепнули, – признался Виктор.

– А ты взял, и поверил… – вставил Шибанов.

– Продолжай! – быстро сказал Борис.

– Макаров собирает базу данных не для того, чтобы кого-то там убивать. Это уже ясно. Ему нужна только информация. Не важно: желает ли человек на тот свет, раздумает ли он через неделю, или он так только, нервишки пощекотать, перед приятелями повыкобениваться… никого не волнует. Главное – количество заявлений.

– Не волнует, – кивнул Шибанов. – Потом уж хочешь – не хочешь, выкобенивался ты, или еще как… придут и не спросят!

– Не придут. Адрес, телефон, номер карточки соцстраха – все это указывать не обязательно. Подписаться можно псевдонимом.

– И кем же ты подписался? – спросила Люда.

– Я?.. Витей Мухиным… – ответил он.

– Норма-ально! – протянул Шибанов.

– Так, друзья, мы уходим в сторону! – прикрикнул Борис.

– Значит, живые люди Макарову не нужны… – сказал Сапер. Он сидел слева от Виктора и принял игру без возражений. – Макарову нужны некие человеко-единицы… Списочный состав. А что!.. Хотя, нет… – добавил он после паузы. – Если там имена и фамилии проставлены от фонаря, то этими списками можно подтереться. Зачем они ему?

– Да в разных слоях! – напомнил Шибанов. – Ну, понятно, Макаров – перекинутый, шастает туда-сюда… Компромат на кого-то ищет?..

– Какой компромат?! – вмешался Петр. – В одном слое я наперстки кручу, в другом – оркестром дирижирую. Ну и как ты меня скомпрометируешь? Ни фотки, ни дискеты, ни свидетельские показания из слоя в слой не перетащишь.

Шибанов не ответил. Он уже высказался, и очередь, по идее, переходила к Борису, но тот говорить не спешил.

– Люда?..

– Ну, списки… – Она вздохнула. – Какие-то там списки, ну и что? Каких-то психов… А вообще, нормальный слой, я бы здесь так и жила…

Телевизор все что-то показывал и показывал – мелькающие картинки отбрасывали на пол и на лица желто-голубые блики, и от этого делалось невообразимо уютно.

– Макаров добывает информацию, – неожиданно подал голос Немаляев. Все уже решили, что старик в этом «штурме» участвовать откажется, но он проявил небывалую для себя демократичность и вступил в обсуждение на общих основаниях. – Макаров знает все, что знали мы. Наверное, ему недостаточно. Он ищет для себя что-то еще. Значит ли это, что некая новая информация принципиально достижима? Или это блажь?

– Блажь очумевшего магната, – уверенно произнес Ренат.

– Мне нечего ответить, – мрачно сказал Петр. – Не в курсе.

– Аналогично, – поддакнул Константин, открывая новую бутылку пива.

– Безымянные списки… голая статистика получается. – Мухин выудил из Костиной коробки бутылочку и для себя.

Сапер красноречиво почесал макушку.

– Похоже, Макарова интересует общее количество полоумных. Причем, в разных слоях. Статистика?.. Ну да. Имея не один список, а несколько, их можно… можно, допустим, сравнить. Но не по составу, а только количественно… Дальше я пас.

– Насчет «полоумных» я бы поостерегся, – возразил Борис. – Мы-то с вами кто тогда? Очевидно, к Макарову записываются люди с неустойчивой психикой. Шутят они, или нет – в данном случае не важно. Чем больше выборка, тем меньше погрешность. Кстати, что насчет выборки? – обратился он к Виктору.

– С этим полный порядок. Народ уже на зиму места забивает, желающих там немеряно. Придурки!.. В смысле, неустойчивые. Слой-то хороший… Они жизни настоящей не видели, их бы на денек в тлеющий куда-нибудь – вот дурь бы и вышибло!

– Сан Саныч, слыхали? – лукаво спросил Борис. – Очередь на полгода вперед…

– Да-да, Боря. Ты уж сам, – непонятно ответил Немаляев. – Тебе эта тема ближе.

– А точно! – вскинулся Петр. – Борис, ты ведь как раз по всякой там статистике и прочему… Хватит шифровать, колись!

– Да все настолько просто, что и не верится даже. Слишком просто.

– Ну!.. – поддержал Константин. – Ты женщин своих вот так же мучаешь?

– Увеличение числа нервных расстройств – это признак скорой миграции, – сказал Борис. – С ума никто не сходит, но люди чувствительные начинают реагировать. Где тонко, там и рвется. А перед массовым прорывом происходит скачок. Если помнишь, Костя, мы на этой почве с тобой и познакомились. Когда ты разгуливал по Москве с тесаком и народ безвинный валил.

– Меня уже перекинуло, – хмуро ответил тот.

– А я тебя все понять пытался. А понял в итоге совсем другое.

– Ай да Макаров! – воскликнул Сан Саныч. – Значит, он нашел способ предугадывать миграцию? Сравнивает статистику и выясняет, какой слой сгорит завтра, а какой еще поживет…

– Был бы среди нас крутой хакер, мы бы его базу того… – мечтательно произнес Ренат.

Все переглянулись и почему-то уставились на Мухина.

– Хакеров нету. Есть писатель-фантаст, – нехотя буркнул он.

– Толку-то от него? – скривился Петр.

– Толка мало, – согласился Виктор.

– Макаров, наверно, молодец, – задумчиво промолвила Люда. – Только зачем ему это… эти прогнозы? Личность все равно нигде не умрет. А оболочка все равно нигде не выживет… И он никогда не сможет взять с собой что-то еще, кроме самого себя. Ну, и своего опыта, конечно…

– И еще – других перекинутых, – тихо добавил Борис.

– Что?! – Немаляев встал, придерживая перевязанную руку. – Да!.. Да, Боря, ты прав. Иначе смысла никакого. А так… Значит, Юрий собирает по слоям перекинутых… И сколько он их мог набрать?

– Для некоторых – просто Юрик, – сказал Виктор, подмигивая Людмиле.

– Юрик?! Макаров?! – Люда вытаращила глаза.

– Говно не тонет. Пардон… А сколько он душ набрал – это, Сан Саныч, зависит от того, как долго и как активно он этим занимается.

– Весьма активно, – заверил Борис.

– И довольно долго, – кивнул Немаляев.

– Армия запутанных кадров, не боящихся, к тому же, смерти… – отметил Шибанов. – Страшная армия… Зато хоть со взрывами прояснили.

– Ай, оставь! – Немаляев поправил повязку и снова сел, но уже по-человечески. – Дались тебе эти взрывы!

– Макаров нас вытеснил оттуда, вытеснит и отсюда, – ответил он. – И ему зачем-то понадобилась армия…

Константин допил четвертую бутылку и приставил ее к ноге.

– Армия нужна, чтобы воевать. Если я не ошибаюсь. Или, допустим, завалить какой-нибудь слой переки… – Было видно, что идея пришла ему в голову сию секунду, и он обдумывал ее на ходу, на ходу же поражаясь ее рациональности.

– Браво, Костя, – печально сказал Борис. – Выбрать слой поприличней, заполонить его перекинутыми, в которых, естественно, уже никто не перекинется, и которым не страшна никакая миграция… и спокойненько себе жить.

– А мы разве не этого добиваемся? – возмутился Костя. – Спокойненько жить, вот именно. Получается, цель одна?

– Пути разные. И мы как попутчики его не устаиваем…

– Обидно! – бросил Ренат. – Почему это не устраиваем?

– Еще одна тема для размышлений.

– Он властью делиться не хочет, – предположил Немаляев. – Как будто кто-то к ней сильно рвется, к власти…

– Нет, Сан Саныч, у него власть другая будет, – сказал Мухин. – Вот представьте: человечек посетил несколько слоев, всего насмотрелся, заодно понял, что тело – оно как белье, снял и выкинул… Человечек бессмертия хлебнул, а тут ему говорят, что этот слой последний, и дальше идти уже некуда, потому что остальные сгорели. Он ведь за жизнь как никто другой уцепится. И все сделает, чтоб ее не потерять.

– Любой сделает, – заверил Шибанов.

– Не-ет, извините. Здесь не тот накал. У нашего человечка жажда жизни на порядок поднимется. Человечек-то за линией смерти побывал, богом себя почувствовал, он лучше других знает, что это такое, когда все кончается. Когда ты просто перестаешь существовать. И служить он будет… ох, как он будет служить! Идеальный раб из него получится. И-де-аль-ный! Так что насчет общих с Макаровым целей я бы выводов не делал. Если мы ему ничего лишнего не приписали, то в его интересах как раз ускорить все эти миграции. Чем больше прорывов, тем больше перекинутых покидает основную оболочку и осознает себя. Тем проще Макарову их искать.

– Борис, а ты почему этого не делаешь? – спросила Люда. – Ты же это можешь?

– Что могу? Искать? Сгребать, как бульдозер в один слой? Ну, могу… Да я никогда к этому не стремился. Мне не нужен миллион перекинутых. Зачем он мне?.. Мне помощников толковых… вот вроде вас. А миллион… ни к чему это.

– Значит, мы его не устраиваем главным образом тем, что хотим миграцию остановить. И если Макаров разыщет Установку первым, он будет охранять ее, как маму.

– А я не понял чего-то… – проронил Ренат. – Петруша, о чем они толкуют? Мы что, на свой план уже забили?! Как же наш с тобой анархический батальон?..

– Батальон?! – изумился Сапер. – И большой у тебя, Петя, батальон?

– Я и Ренат. Остальных вытеснило, раскидало…

– А слой ваш насколько готов? – спросил Костя. – И ваш анархичссский проект…

– У тебя есть что-то лучше?.. Все туда и пойдем, если эта Установка не найдется. Да и не верю я в нее…

Порядок окончательно сбился, и никто уже не помнил, чья сейчас очередь говорить. Энтузиазм куда-то выветрился, осталось лишь понимание, что время уходит, а вместе с ним уходят и возможности. Оно, время, почему-то упорно держалось на стороне Макарова.

– Вообще, в идее все разрушить тоже что-то есть… – задумчиво произнес Борис. – Разрушить все, что можно… И когда нагрянет миграция, рушиться будет уже нечему… Н-да… вариантик.

Это прозвучало как намек хирурга – не лишающий надежды, однако вполне внятный.

Спорить никто не стал. На фоне очевидных успехов Макарова планы Петра выглядели наивно. Создать в отдельном слое бардак настолько совершенный, чтобы массовая миграция уже ничего в нем не изменила, теоретически было возможно, но сильно смахивало на агонию. Хотя агонией называют совсем другое… Когда люди борются за жизнь, это зовется как-то иначе, как-то благородно… Вот только слова этого никто не вспомнил.

Константин поставил пустую бутылку на пол, и этот звук словно бы подвел черту.

– Мозгоштурм удался на славу, – заключил Ренат. – Макаров крут, как гора Эверест, а мы все скоро сдохнем. Или в рабы к нему запишемся… Я люблю-у-у те-ебя жи-и-изнь… – гнусаво пропел он, поднимаясь. – Лучше б мы и не знали ничего…

– Витя, – сказал Борис, – ты сейчас не очень занят?

– Чем я могу быть занят? – недоуменно произнес Мухин.

– Ты, Людмила?..

– Что ты хочешь, Боря?

– Дельце одно есть. Ты навыки шпионские не все еще потерял? – обратился он к Шибанову. – Там у меня в подвале техники сидят. Должны скоро закончить. Примешь у них системку?

– Охранную? Чего ж не принять…

– Вот и славно… Людмила, держи, – Борис протянул ей две голубых таблетки и, взяв из Костиной коробки бутылку, варварски открыл ее о спинку стула.

– Что это? – спросила Люда.

– Ты такие уже пробовала, – догадался Виктор.

– Это те самые?! О, господи… Зачем?

– Пойдем к нашему физику, – ответил Борис. – Заждался человек, нехорошо.

– А, так мы за Корзуном? Подождет, – сказал Мухин. – Мы еще не все прояснили.

– Нет, Витя, ждать он не может. Его с минуты на минуту убивать начнут.

Услышав это, Люда тут же кинула таблетки в рот и запила пивом.

– Я могу там чем-нибудь помочь? – спросил Сапер.

– Вряд ли. В том слое ты, кажется, визажист.

– И хороший? – поинтересовалась Людмила. – При случае зайду.

– Лучше не надо, – ухмыльнулся Борис. – Он в морге работает.

– А я кто? – подал голос Ренат.

– Вы с Петей там уже были. Ребят моих на Минском шоссе постреляли. Уроды… Про вас ничего не знаю, – сказал он Косте и Шибанову. – А вы, Сан Саныч… извините…

Немаляев пощипал бровь и равнодушно махнул рукой.

– Все там будем…

Глава 31

Склады у «Водного стадиона» начинались от самого метро и уходили куда-то в сырую глушь. Ангары из оцинкованного железа составляли целые кварталы – без светофоров и тротуаров, без привычных продуктовых павильонов и даже без рекламы. Изредка на перекрестках встречались разбухшие листы оргалита с расписаниями, вроде:

«ВТ-ПТ: 06.00–22.30

СБ, ВС: 07.30–21.00

ПН – вых.».

Также попадались косо намалеванные стрелки, непонятной природы восклицательные знаки и всякие другие самостийные указатели. Людей на улицах не было, впрочем, назвать эти дебри улицами язык не поворачивался. Навстречу, разбрызгивая лужи, то и дело пролетал какой-нибудь грузовик, чаще – «Газель» или «Соболь», и вскоре «Сааб» оказался заляпан по самую крышу. Словив на лобовое стекло очередной плевок жидкой грязи, Борис включил дворники и сонно произнес:

– Внимательней смотрите… Пятьдесят четвертый корпус по линии «Г».

– Кто у нас милиция? – спросила Люда.

– Я замминистра, а не опер. Вообще-то, здесь «наложка» ориентироваться должна. И бандиты, – добавил Борис, глянув в зеркало.

Людмила на заднем сидении выпустила ему в затылок длинную струю дыма.

– Игла тоже по трущобам не лазила, – сказала она гордо.

– Зато теперь… – хмыкнул Борис. – Закончились твои кабаки, Людочка. Квартирку-то в Бутове сняла? Пра-авильно… На дно, и поглубже. На самое донышко…

– Боря! – с упреком воскликнула она. – Ох, как все-таки мусарня людей меняет…

– За «мусарню» я тебе уши оборву. Или нет, лучше я тебя браткам твоим отдам. Они уж тогда сами займутся – и ушами, и еще чем…

– Мент… – буркнула Люда, нервно втыкая окурок в пепельницу.

Борис поднял голову к зеркалу и миролюбиво улыбнулся.

– Слушайте, а побыстрее?.. – не выдержал Виктор. – Пока тащимся, Корзуна как раз и убьют.

– Пока не убили, – ответил Борис. – Я бы обязательно почувствовал…

– Тут уже недалеко, – молвила Люда. – Через два перекрестка налево.

– Через три, – поправил Борис.

Они захохотали, и машина, рыкнув движком, понеслась вперед.

Борис специально взял казенный автомобиль – на нем передвигаться по городу было несравненно проще. Однако семейных отношений Мухина не спас даже солидный «Сааб-9000». Сегодня они развалились окончательно, и Виктор об этом ни капли не жалел.

Сперва Борис заскочил за Людмилой. Еще по дороге в Южное Бутово он позвонил Виктору и, удостоверившись, что это не ботаник, велел собираться. Мухин надел кожаные джинсы, обулся и, встав на табурет, снял вентиляционную решетку над холодильником. «Беретту» он сунул под рубашку, пакет с деньгами оставил на месте, а промасленную ветошь швырнул в раковину.

Настя подцепила тряпку двумя пальцами и настороженно обнюхала. Похоже, она о чем-то догадывалась.

К скандалам ботаник всегда готовился заранее, и Виктор по инерции перебрал в уме пяток подходящих отговорок, но вдруг осознал, что это уже не нужно. Он давно сочинил длинное и довольно сложное предложение, в котором было упомянуто все, – от Настиной фигуры до тещиного аппетита. Оставалось его только озвучить, «дать тексту жизнь», а дальше будь что будет.

Мухин налил себе водки – немного, исключительно для куража, – и, выпив, напряженно побарабанил по столу. Настя не спеша рассматривала тряпку, соображая, с чего начать монолог. Виктор примерно так же рассматривал супругу и ждал повода. И еще – удивлялся тому, что когда-то ее любил, что когда-то за ней бегал, и бегал долго, и добегался до того, что полюбил не только невесту, но и ее маму, суетную дамочку с крошечной головкой, в которой мало мозга, но зато много мелочных забот, отравляющих жизнь не столько ей самой, сколько окружающим. Виктор заметил, что уже проговаривает припасенную фразу, пока – про себя, и снова взял бутылку.

В этот момент Борис и просигналил. Настя выглянула в окно и увидела «Сааб» с мигалками. Мухин свистнул в ответ и с сожалением завинтил пробку.

«Только бы Люда из машины не показалась,” – успел подумать он, когда Игла распахнула заднюю дверь и, закурив, манерно выставила ножку. А больше было и не нужно.

Настя уже приоткрыла рот – Виктор тоже набрал воздуха для ответной речи, но как-то неожиданно выдохнул и лишь сказал:

– Заявление на развод я подпишу. Будь счастлива. Если сможешь.

Машина остановилась у длинного щитового забора.

– Ахтунг, ребятки! – шепнул Борис, извлекая из-под сидения помповое ружье.

Людмила достала маленький хромированный пистолетик. Мухин хотел на эту тему сострить, но пока шутка зрела, Люда нагнулась к ногам и вытащила из рюкзака два штатных полицейских «Узи».

– Тебе, – сказала она, протягивая Виктору один из стволов.

Тот уже держал свою «Беретту», поэтому на секунду замялся, соображая, что в какую руку взять.

– Не левша? – осведомилась Людмила.

– Разве я тебя левой рукой гладил? – спросил Мухин, не то упрекая, не то просто желая ее позлить.

– Обеими гладил, – с каменным лицом ответила она.

– Ну, вы!.. – бросил Борис. – Нашли время!..

– Нет, я не левша, – сказал Виктор.

– Тогда «Беретту» в правую. А «Узи» – это так, ворон пугать будешь. В меня не попади.

– Как уж получится… – обронил он.

Борис газанул и, сразу переключившись на «нейтралку», заглушил мотор. Автомобиль накатом преодолел последние метры до ворот и даже сумел заехать на территорию склада – дальше начинался плавный подъем, и «Сааб» встал.

Во внутреннем дворе оказалось не по-деловому тихо. В будке при въезде зачем-то горела лампочка, но в низкое окно было видно, что там никого нет. Вдоль глухой бетонной ограды валялись пучки ржавой арматуры, дальше забор упирался в приземистый корпус из красного кирпича, за которым вплотную стояли три больших ангара.

Ворота в ангарах были распахнуты, для кого – неизвестно: у одной из погрузочных площадок под навесом из гофрированного железа торчали два одинаковых черных джипа. Больше на складе машин не было, а в то, что оптовики собираются вывозить покрышки на дорогих «Шевроле», верилось с трудом.

Борис вылез из «Сааба», когда сзади возле будки неожиданно нарисовался какой-то молодец, впрочем, вряд ли добрый. Куртка с желтой нашивкой «Безопасность» была ему явно мала. В брюках Виктор определил не ширпотребный «Майер», а нечто безукоризненное, идеально отглаженное, доступное, возможно, лишь начальнику местной охраны. Теперь уже, скорее всего, мертвому.

– Не работает! – крикнул мужчина. – Давайте отсюда…

– Как не работает? – удивился Борис, пряча ружье за спинку сидения. – Все же открыто…

– Все закрыто, – возразил он, медленно приближаясь к машине.

Люда вышла на улицу и раздраженно порылась в сумочке.

– По-русски не понимаешь? – процедил псевдоохранник.

Она достала сигарету и начала разыскивать зажигалку. Это заняло еще больше времени. Виктор, сидя в «Саабе», взвесил пистолеты, затем поменял их местами и, снова взвесив, опять поменял.

– Я за колесами, – пояснила Люда, продолжая копаться. – Мне бы колесиков…

– Нах… – произнес мужчина. Больше он ничего сказать не успел.

Люда наконец-то прикрутила глушитель и прямо через сумку выстрелила ему в грудь. Падая, охранник потянул с пояса рацию, и Людмила, не вынимая «Узи», нажала на курок еще раз. Мухину почему-то подумалось, что она прострелит ему ладонь, но пуля, вырвавшись с глухим писком, деревянно воткнулась точно между глаз.

Виктор вздрогнул.

– Не тормози, – сказал ему Борис. – Работы навалом!

– Ты же мент, Боря…

– Да. Но только на одну миллионную.

– На одну миллионную – то, на одну миллионную – сё… А что в тебе главное, основное?

Не ответив, Борис взял ружье и направился к джипам. Он заметно прихрамывал, но все же ходил без палочки.

Людмила забралась на пандус перед ангарами и, прижавшись к стене, двинулась в ту же сторону. Мухин, опустив стволы так, чтоб их не было видно хотя бы издали, пошел за Борисом.

Остановившись перед первыми воротами, Люда вопросительно кивнула. Виктор заглянул внутрь. От самого входа тянулись высокие стеллажи с запаянными в пленку покрышками.

Борис подал знак Людмиле, и та, пригнувшись, перебежала через проем. Второй ангар, кажется, тоже был пуст. Виктор дошел до ворот, и тут из них послышался шорох подошв. Борис, несмотря на хромоту, с поразительной прыткостью нырнул под край погрузочной площадки. Мухин, растерявшись, замер посреди двора.

Со склада вышел рослый парень с короткой стрижкой и неожиданно одухотворенным лицом. Правую руку он держал в кармане брюк.

– Чего надо? – спросил он.

– Шоколада, – сказал Виктор.

– Чего?..

Людмила у стены отчаянно подавала Мухину какие-то знаки, и он, на мгновение переведя взгляд, сообразил, что ей мешает распахнутая створка. Одухотворенный остановился на пороге, и чтобы попасть в зону поражения, ему нужно было сделать еще хотя бы полшага.

– Слышь, ты… – выдавил Мухин. – Бабу хочешь?

– Чего?.. – повторил тот.

Борис под площадкой стукнул себя в лоб и показал Виктору на его «Узи». Мухин оторопело пожал плечами, и одухотворенный наконец увидел, что он держит в обеих руках по стволу.

Человек подался чуть вперед, одновременно выхватывая из кармана что-то тяжелое и хищное. Так и не завершив этого движения, он мотнул головой – вполне натурально, словно от чего-то отказываясь, – и сполз по двери на бетонный пол.

– Она его сделала, – негромко сказал Мухин.

Борис вылез из-под крыльца и со стоном разогнул больную ногу.

– Ты, Витя, совсем расслабился! – прошипел он. – Они в третьем, должно быть. Проверь-ка второй, а мы дальше.

– Без меня не суйтесь.

– Покомандуй еще!..

Мухин запрыгнул на площадку и, вспомнив о своей «Беретте», вытянул ее вперед. «Узи» он направил в сторону бокового прохода. Справа возник какой-то шорох, и Виктор, резко отшатнувшись, перевел оба ствола на звук. Медленно сдвинувшись, он заглянул за стеллаж. В самом углу, вяло шевеля ногами, сидел какой-то тип с разбитым лицом. Глаза у него заплыли и уже превратились в ужасающие лиловые амбразуры, нос был сломан, а с нижней губы капала такая каша, что, похоже, во рту не осталось ни одного резца. Руки были пристегнуты к стойке над средней полкой, и пленник почти висел. После очередной попытки встать он снова поскользнулся, и из-под браслетов выступила кровь.

– Ты… ты РУБОП?..

Мухин так и не понял, смотрит ли человек на него, или куда-то мимо, – зрачки полностью скрылись под набрякшими веками.

– Ага, РУБОП. Вроде того. Что у вас тут?

– Шестеро… два «Шевроле», и… пистолеты у каждого… – еле дыша, выговорил прикованный. – С утра… уже тут…

В соседнем ангаре раздались первые выстрелы, потом ухнуло помповое ружье Бориса. Оглушительно загремела картечь. Несколько шариков прошло по касательной к смежной стене, и Виктор увидел, как оцинкованное железо напротив его живота прогнулось длинными желобками.

Он собрался идти к выходу, но человек в углу простонал:

– Эй, ты!.. Сними наруч… ники… Пушку дай… Я пойду… пойду сейчас…

– Отдыхай. Не твое это дело.

– Как… не мое? Дай пушку! Э-эй! – крикнул он неожиданно громко.

Мухин торопливо вернулся и, подкинув в воздухе «Беретту», врезал пленника рукояткой по затылку. Ружье грохнуло еще раз.

Борис находился у ворот, тогда как отстреливались – четверо, если человек не напутал, – где-то возле задней стены.

Виктор прокрался вдоль крайнего ряда и замер у некрашеного столба. За жестяной перегородкой кто-то бросил отстрелянный магазин. У входа снова жахнул чудовищный калибр. Мухин едва успел распластаться на полу, как в стену ударилось несколько дробин. От одной осталась косая рваная дыра, в которую запросто вошло бы два пальца.

Мухин мысленно перекрестился и, приподнявшись, заглянул в отверстие. За пробитой жестью, буквально в двадцати сантиметрах, шевелилась чья-то потная шея. Раздались новые выстрелы, человек в соседнем ангаре пригнулся, и Виктор увидел второго. Двое крепких молодых людей в таких же примерно брюках, что и встретивший «Сааб» на въезде, прятались за баррикадой из сваленных колес. Ближний что-то шепнул напарнику, и тот энергично закивал.

Стараясь не шуршать, Мухин отступил чуть назад и посмотрел на свое оружие. «Беретта» при стрельбе сквозь стену была, конечно, предпочтительней, но в упор, да по кровельному железу, «Узи» должен был справиться не хуже.

Виктор проверил, сняты ли предохранители, и прижал оба курка. Пистолет-пулемет затрясся сильней, чем он рассчитывал, и ствол непроизвольно пошел вверх, «Беретта» же, гавкнув одиночным, замерла. Спустя пару секунд Мухин сообразил, что простой пистолет, даже такой большой и тяжелый, очередями стрелять не обязан. «Узи» к тому моменту успел выдохнуться, и Виктор, опустив левую руку, сосредоточился на «Беретте». Он нажал на курок еще четырнадцать раз, прежде чем затвор отщелкнулся назад и замер.

Мухин шагнул в сторону и прислушался. Ответных выстрелов из-за стены не последовало. Лист жести превратился в решето, но подходить к нему вплотную Виктор не рискнул.

Добравшись до ворот, он увидел раскрасневшуюся Людмилу.

– Ты, что ли, их кончил? – спросила она с некоторым удивлением.

– Нет. Дед Мороз.

Виктор зашел в третий ангар. Борис крутился возле какой-то темной кучи у задней стены. Солнце уже начинало садиться, и Мухину потребовалось пройти половину коридора, чтобы в ворохе тряпья узнать двоих покойников. Убитые сидели, привалившись друг другу, как закемарившие рыбаки.

– Складно ты их… – произнес Борис.

– Еще двое должно быть… – буркнул Мухин.

– Один, – уточнил он. – Вон, под колесами закопался.

– Еще один где-то, – настойчиво сказал Виктор.

– Наверно, ушел.

– А Корзун?..

– Куда ж он денется? Корзун как раз никуда…

Борис довел Мухина до узкого прохода и указал стволом. Матвей Корзун – физик, шпион и торговец покрышками, был распят между стеллажами. Кто-то умудрился поднять его чуть ли не до потолка и пристегнуть наручники к самым верхним полкам. Ноги ему перемотали белым шпагатом, хотя это вряд ли требовалось: после пяти минут висения на стальных браслетах охота шевелиться отпадает напрочь.

Не сказать, чтоб Корзун выглядел хорошо, он не тянул даже и на «средне», но определенно был жив.

– Там еще второй сушится! – сказала Люда, прохаживаясь вокруг с сигареткой.

– Четвертый? – спросил Мухин.

– Почему четвертый?

– Их всего шесть было, на двух тачках приехали. Где шестой?

– Шестой, четвертый… я не считала. Один точно болтается.

Виктор, забравшись на стеллаж, расстегнул наручники, и Корзун шмякнулся на пол.

– Там Михал Тихоныч… – простонал он, пытаясь встать на связанные ноги, и снова падая. – Миша, эмэнэс, я тебе говорил… Отцепите его. Ему… ему больше досталось.

– Что он тут делает, твой Тихоныч?

– Так он же тут хозяин…

Корзун развязал веревку и ковыляя добрался до соседнего прохода. Вместе с Виктором они сняли и Мишу, в прошлом – младшего научного сотрудника, ныне – благодетеля. Михаила Тихоновича, так он потребовал к себе обращаться. Впрочем, заметив у Людмилы «Узи» с длинным глушителем, он уже не настаивал. А когда увидел в коридоре настоящие трупы, то, похоже, готов был согласиться и на «Мишутку».

– Кому платишь, Тихоныч? – спросила Люда.

– А ты кто?

– Игла, – сказала она спокойно.

– Так я… я не вашим… – Михаил замялся. – Я ведь нахимовским… А вы почему приехали?

– Ты чем-то недоволен? Может, тебя обратно повесить?

– Нет, я доволен… Я еще как доволен! Только…

– Не боись, Тихоныч, мы не за деньгами. Эти-то волки зачем приходили?

– А вот они за деньгами, – ответил Михаил.

– Не представились?

– Нет. Волки же! Отморозки!..

– И много они с тебя хотели?

– Нереально. Дай трубку… пожалуйста.

– У меня сигареты. Дамские.

– Да нет, мне позвонить.

– Я догадалась. Крышу свою попозже вызовешь. Ну, мы поехали.

– Постойте! – опомнился Михаил. – А милиция?!

– Какая милиция? – нахмурилась Люда.

– Тут же мертвые… что я скажу-то?

– А я что скажу? – недоуменно промолвила она, запихивая «Узи» в сумочку. – Ты уж, Тихоныч, придумай что-нибудь… Наври, в крайнем случае.

– Сколько народу было? – резко спросил Мухин.

– Волков? Шестеро, вроде…

– Здесь только пять.

– Витя, ты еще перепись проведи! – усмехнулась Людмила. – Ехать надо!

– Ладно, пошли… Значит, ты случайно в переплет попал… – обратился он к Корзуну.

– Проконсультироваться надо было. Насчет Установки.

– С кем? С этим твоим Тихонычем?

– Нет, ему только долг отдать. Я занимал… А спросить тут и без Мишки есть у кого.

– Он что, весь ваш институт пригрел? Небось, на погрузке? Метлы вам хоть доверяет?

– Чего ты?.. Он людям кусок хлеба дает.

– Государство вас, обалдуев, учило-учило, а вы прокормить себя не в состоянии. Колеса таскаете, физики-теоретики!..

– Игла! – крикнул из ангара Михаил. – Так что мне говорить? Моим, нахимовским?

– А что хочешь, то и говори. Все равно не поверят. Игла в эту разборку никогда бы не влезла.

– Так ты не Игла?.. – совсем растерялся он. – Кто вы такие?! Вы откуда?..

Люда и Виктор молча уходили к «Саабу».

– «Откуда!..» – недовольно пробормотал Борис, подталкивая Корзуна. – Вот Матвей Степанович нам и поможет это выяснить. Да, Матвей Степанович? Посоветовался? И что тебе местные грузчики насоветовали?

– Между прочим, местные грузчики… – начал тот, но почему-то замолчал.

– Ну, продолжай. – Борис вогнал в подствольный магазин пятый патрон и с мягким «чилик-чик» зарядил ружье. Не услышав ответа, он поднял глаза, и за углом кирпичного строения заметил чей-то локоть.

Мухин с Людмилой прошли немного дальше, поэтому когда Виктор обернулся, он увидел не только руку: на пятачке между будкой охранников и красной одноэтажкой стоял, прижавшись к стене, какой-то человек в светлом летнем костюме.

Сообразив, что его обнаружили, мужчина шагнул из-за пристройки и вскинул пистолет. Виктор уже открывал дверь машины. Люда стояла к нему спиной и боком к незнакомцу – предупреждать ее было поздно. Мухин, как во сне, убрал ладонь с ручки и, преодолевая вязкость воздуха, бросил ее к Людмиле. Взяться за узкие шелковые брюки было невозможно; дернув за воротник, Виктор просто оставил бы Люду без блузки; сумочка висела на плече свободно, и рывок за ремень тоже ничего бы не дал. Угадав, что свободный ход спускового крючка уже закончился и времени не осталось совсем, Мухин схватил ее за безупречно уложенные волосы и потянул к себе. Чтобы побороть рефлекторное сопротивление тела, он ткнул Людмилу ботинком под правое колено и развернулся, заваливаясь на нее в падении.

Это выглядело вовсе не эффектно – по крайней мере, не так, как в кино. Люда ударилась спиной об асфальт и, еще ничего не осмыслив, уже успела защититься: Виктор налетел солнечным сплетением прямо на ее кулак. Поперхнувшись незаконченным вдохом, он придавил Людмилу к земле, распластался сверху и лишь после этого позволил себе почувствовать боль.

Хлопнуло помповое ружье. Выстрел был не громким, но в ушах зазвенело так, словно рядом рухнул прилавок с хрусталем. В этом пронзительном переливе послышался второй «чилик-чик», и голос Корзуна:

– Да все уже… Не надо…

Виктор попытался встать и, повернув голову, встретился взглядом с Людмилой.

– А я решила, ты это…

– Что?.. Типа, воспылал к тебе?

Мухин, застыв, долго посмотрел ей в глаза. Он вдруг обратил внимание, что они похожи на две вишенки. И ресницы… Когда ему было их разглядывать? А вот теперь нашел же время… Ресницы у нее оказались густые, изгибающиеся к кончикам и такие близкие, что Виктору подумалось: моргни Людмила – и он ощутит их бархатный шорох.

– Типа того, – проронила она. – Воспылал…

– Вы поднимитесь, или вас тут на ночь оставить? – осведомился Борис.

Люда свалила с себя Мухина и взялась за протянутую Корзуном ладонь. Виктору никто не помогал, и он встал сам – с трудом вздыхая и придерживая живот.

Мужчина, упавший за кирпичным корпусом, шевельнул ногой и замер.

Из ворот показался зачумленный Тихоныч.

– Вы еще здесь?! Вы еще кого-то?..

– Бегом назад, – скомандовал Борис. – Зарыться и уснуть на полчаса!

– Ну-ка… – Мухин забрал у Люды ее пистолетик и медленно обошел кирпичное строение.

Раненый лежал лицом вниз, беспомощно раскинув руки, и даже если он притворялся, тянуться к «Вальтеру» ему было слишком далеко. Пиджачок – хороший, светло-серый в белую рельефную полоску, – уже пропитался кровью и теперь напоминал халат для маскировки на скотобойне. На правой лопатке влажно блестела черная прореха, хотя сзади Борис в него стрелять не мог. Судя по размерам лоскута, картечь вырвала его изнутри, предварительно пробив тело.

Мужчина снова пошевелился – так слабо, что не сдвинулся и на сантиметр.

– Куда спешишь, человек? – сказал Виктор и, взяв его за чистый рукав, перекатил на спину. – Ффууу… Да мы с вами, гражданин, встречались… Неказисто выглядишь, Олежек.

– Серьезно?.. – прохрипел тот, мучительно улыбаясь. – Тогда лучше выглядел?

– Когда я тебе стулом башку разнес? Так же, примерно.

– Креслом… – поправил Олег. – Не стулом – креслом. Ножка острая… стальная, падла… Вот так вот, брат… Витя, Женя… как тебя… Ты сюда, а я отсюда. Не жизнь – беготня сплошная…

– Ты это погоди, «отсюда»!.. Поговорим, может? Рана у тебя тяжелая, помирать трудно будешь. В общем, условия прежние. С меня – пуля в сердце.

– Хрен тебе, – ответил он, корчась. – Условия мои.

– Тебе что, не больно?

– Больно?.. Так, покалывает маленько… Больно – это когда душа… ясно, Женя?

– Я не Женя.

– Мне-то что? Хоть Витя, хоть Иван… – Он закашлялся и сплюнул себе на рубашку какой-то темный сгусток. – …хоть Иван Иваныч. Сперва я спрошу. Потом ты… если успеешь.

Мухин нервно погладил полированный затвор пистолета и оглянулся на «Сааб».

– Ты его лечить собрался? – крикнула Люда. – Поехали!

– Сейчас! Спрашивай, – сказал он Олегу. – Попробуй.

– Макаров с вами был? Раньше.

– Да, – быстро ответил Виктор.

– Что потом?

Вопроса Мухин не понял, и это его смутило. Он рассчитывал, что Олег будет интересоваться, например, количеством человек в команде… Хотя это тоже не имело особого значения.

– Потом получилось, что он уже не с нами, а с вами, – сказал Виктор.

– Как Макаров от вас ушел?

– По-английски. Инсценировал покушение. До этого было два неудачных, а потом третье… Пуговицу нам на память оставил… Зачем тебе это нужно?

– Пока еще я задаю вопросы.

– Да ты уже подыхаешь! Я-то когда начну?

– Подыхаю и задаю вопросы, – произнес Олег, насколько мог твердо. – Базу данных в том слое колупнули? Где ты… с креслом…

Говорить ему было все труднее, и Виктор опасался, что не дождется своей очереди.

– Базу… хакнули? Или… нет? – повторил Олег.

– Некому хакать. У нас штат скромней вашего.

– У Юрика тоже не дивизия…

– К чему нам его списки? Они же имеют смысл при сравнении.

– Естес-сно… Разобрались, значит, что к чему… А списки у него везде имеются… почти… Куда Юрик влез – там и списки… Я гляжу, ты в атаку попер… Ну, валяй. Быстрее только, Женя-Витя… а то я что-то расклеиваюсь. Ты своему уроду передай – пусть картечь крупнее заряжает. Убить по-людски не может…

– Вы сюда перекинулись, чтоб убрать Матвея Корзуна, – без предисловий заявил Мухин.

– Тебе и спросить-то нечего… сам все знаешь. Умненький…

– Почему не убрали еще? Времени достаточно было.

– Макаров требовал – главное условие… чтобы все натурально. Стечение этих…

– Обстоятельств, – торопливо подсказал Виктор.

– Во. Корзун ваш на склад причапал… Бандитский наезд – идеальный вариант. Я же и сейчас… не в тебя же я собирался… А ты на телку сразу запрыгивать… как кобель.

– Дал бы я тебе по морде, Олежек. Да это уже лишнее будет. У тебя-то самого что с Макаровым? Копаешь под него?

– Я в нем… просто сомневаюсь. К вам переходить тоже неохота… я уж умаялся с войнушками этими. Ты, небось, и половины не знаешь, что творится… труба дело, что творится, Женя… На поверхности мало видно… Для мулов, наверно, вообще ничего не происходит…

– Мулы – это кто?

– Юрик так оболочки называет… обычных людей. Против нас с тобой они… как будто… в них как будто нет чего-то главного…

«А Петр называет «овцами», – невпопад подумал Мухин. – А я?.. Не помню… «Стадо»?.. Да, стадо. Как же мы похожи…»

– Так ты в Макарове сомневаешься…

– Он будущее обещает… в меру светлое… А я не верю. Где оно?..

– Ты сказал, у него статистика в каждом слое… Почему здесь ее нет?

– Есть. Под другим соусом.

– Не «Дело врачей»?

– Нет… другая контора. С эвтаназией не связано… но тут тоже полоумных считают. Кругом считают, Женя. Кроме…

Олег опустил веки и замолчал.

– Что «кроме»?! – потребовал Виктор.

– Кроме одного, конечно… – сказал он, не открывая глаз. – Нулевого…

– И… ваш Макаров знает, где нулевой слой?.. – Мухин мгновенно вспотел и, сунув пистолет в карман, вытер лицо платком. – Он его нашел?.. Нашел нулевой?!

– Давно уже. Чего искать-то?..

– Ты там был?!

– Был, – подтвердил он. – А теперь меня там нет. Проголосовал за тебя… а ты мое ходатайство об амнистии даже читать не стал… Пгеситеньть сраный… – скривился Олег.

– Там?.. – ошарашенно спросил Виктор. – Это точно? Я президент в нулевом слое? Президент России? Ты не ошибся?

Олег покачал головой.

– А Макаров – чего он добивается? Он хочет ускорить миграцию, правильно?

– Уже… – молвил Олег и неожиданно ясно посмотрел на Мухина. – Ну и хватит. Тяжко мне, Женя.

Он двинул левой рукой, и в ладони показалось что-то черное.

Мухин сунулся по карманам, одновременно отступая назад. В пальцах путался скомканный платок, и пока он догадался его выбросить, Олег уже справился с тугим курком. Не относя ствол от тела, он выстрелил себе под ребра. И, кроша от напряжения зубы, выстрелил еще раз.

Виктор по инерции дергал застрявший в подкладке пистолет, а достав, оторопело на него воззрился, словно не зная, куда его теперь девать.

– А я бы так не смогла… – подавленно сказала Людмила.

– Боря… у тебя колеса с собой? – спросил Мухин.

– Тут три ангара колесами забиты.

– Я про цикломезотрамин говорю, – произнес он сурово, хотя ответ уже предполагал. Будь у Бориса драйвер, он бы не отшучивался.

– Я тебе не провизор, Витя. А в комплект автоаптечки такие средства не входят… У нас что-то срочное?

– Матвей, ты узнал про Установку?

– Почти все. Как это ни странно…

– А я, как ни странно, только что нашел нулевой слой, – сказал Мухин. – Это там, где Петр собирался устроить кавардак. Боря… Мы с тобой перекинемся сами. Людмилу ты отсюда заберешь, да? И еще одного…

Борис печально посмотрел на Корзуна. Тот ничего не понял. Люда потупилась и отошла в сторонку. Ее блузка была вся в пыли, но кровь – это нечто иное… Люда не хотела пачкаться еще сильней.

Виктор приблизился к Корзуну и прошептал ему на ухо:

– Ты потребуешь, чтобы я тебе все объяснил, и я все тебе объясню, но не здесь…

Этой невразумительной фразы вполне хватило на то, чтобы поднять за спиной у Корзуна стильный пистолетик, уткнуть ствол ему в затылок и еще раз все обдумать.

В каком-то смысле это было предательство. Если б Мухину так сказали, он бы не возразил. Но тех, кто мог сказать, здесь уже не было. Борис, погружаясь в транс, облокотился на остывший капот «Сааба». Люда тронула потерявший свежесть макияж и стерла со щеки маленькую капельку крови. По ее взгляду Виктор понял, что это уже не она. Корзун лежал на земле, и из-под его лица медленно растекалась вязкая лужа.

Они снова ушли из этого слоя.

Где-то в ангаре, притаившись за покрышками, скулил Тихоныч.

В этом слое снова осталось только стадо.

Глава 32

На базу к Борису Виктор не пошел. Мелкого артиста Витю Мухина наверняка усмирили и уже устроили на ночлег, благо комнат в особняке было множество. Виктор не хотел проживать эти малоприятные минуты по второму разу, – ему вполне хватило вчерашнего пробуждения под обстрелом, когда Костя, выражаясь протокольно, воспользовался случаем и вдрызг разбил ему нижнюю губу.

Мухин решил переждать вне слоя – в месте без названия и без какого-либо определения. Из бесспорных категорий здесь были только его «Я» и течение времени. Ждать в отсутствие всего, включая собственное тело, оказалось муторно вдвойне, и Виктор поневоле занялся анализом.

Их путь был почти уже окончен – в лучшем, конечно, смысле. Макаров послал своих людей за Корзуном и намеренно рискнул шестью оболочками ради того, чтобы смерть физика выглядела натурально. Значит, понял Виктор, кроме того, что Корзун владеет информацией об Установке, сама эта информация весьма доступна, и найти ее относительно легко – если только знать, где искать. Макаров боялся дать им подсказку, – в итоге они получили нечто несравненно большее. Физик, представляющий, как работает Установка, и Петр, бывавший в нулевом слое многократно. Интересно, мог ли он предположить, что хаос, которым он намеревался смягчить удар миграции, чуть было не отнял последнюю надежду у…

«У кого?.. – спросил себя Мухин. – Чью последнюю надежду?»

Ему очень хотелось ответить – «человечества», но это была неправда. Человечество, за исключением нескольких выброшенных из стада субъектов, плевало на эти проблемы, и даже хуже – оно об этих проблемах просто не догадывалось.

Где-то в поле восприятия возникло несколько личностей. Они появились не вдруг, их приходу что-то предшествовало, и вот, когда Виктор уже приготовился, рядом, как поплавки, проклюнулись одно за другим девять самостоятельных сознаний. Борис, Людмила, Петр. Константин, Ренат, Сапер. Шибанов и Сан Саныч. Последним прибыл Матвей Корзун, взбешенный, обжигающий своей яростью всех, но главным образом – Мухина.

«Не кипятись, физик. Никакой трагедии нет».

«Особенно для того, кто нажимает на курок».

«Ты ведь не впервые погибаешь».

«Хорошо, что напомнил. Писатель, да?.. Детективчики пишешь? Скит возле реки Черная змейка… Это же твоих рук дело».

«Матвей, посмотри внимательно. Нет у меня никаких рук».

«Чем я на тебя посмотрю?»

«Вот и я о том же».

«Не уводи меня в сторону. Ты предал дважды. Как мне теперь поверить?..»

«А вот этого от тебя не требуется. Твоя вера, если честно, мне до лампочки. Знания твои нужны, а веру оставь себе на старость».

«Боря, долго нам эту дребедень слушать?» – вклинился кто-то, кажется, Петр.

«Тебя ждем. Веди,” – коротко ответил тот.

Виктор уловил призыв и устремился за всеми, впрочем, кто за кем двигался, сказать было нельзя, поскольку движения как такового здесь не существовало. Их девяти личностей, деливших с ним бесконечность, осталось только восемь, потом семь, потом… Мухин сразу очутился в одиночестве – перестал чувствовать и злость Корзуна, и перманентные колебания Людмилы, и присутствие всех остальных тоже. Он был один – среди каких-то людей, не связанных с ним ничем, кроме формальной пространственной близости. Он был в новом слое. Он вынырнул.

– Виктор Иванович, так в чем же, по вашему мнению, заключается цель этих крупнейших партий? Слово «крупнейшие» я беру в кавычки, поскольку таковыми они провозгласили себя сами, исходя из собственных, нам неведомых рейтингов. – Сидорчук приподнял холеный подбородок и сомкнул губы в ожидании ответа.

Мухин пошевелился в удобном кресле. Левая ладонь лежала на теплом столе, правая небрежно поигрывала перьевой ручкой. Тело ощущало мягкость и свежеть: костюм, рубашка, белье – все это было самого высшего качества. Даже пятки осязали – разумеется, в пределах способности к осязанию, – что-то добротное, вероятно, изготовленное на заказ. Только макушку припекало, и галстук казался завязан туговато – крахмальный воротник облегал шею слишком плотно. Или он просто не привык?.. В любом случае, о том, чтобы ослабить узел, не могло быть и речи. Разве что в перерыве на рекламу, хотя, тут же опомнился Мухин, какая к черту реклама во время эфира с Президентом?!

Четыре камеры – две прямо перед столом, две по бокам, смотрели ему в лицо, и Виктор, найдя ту, на которой горела сигнальная лампочка, не спеша заговорил в выпуклый глаз объектива:

– Действительно, вчера три партии: «Левый марш», «Национальный приоритет» и «Гражданская свобода» объявили о своем соитии… пардон, слиянии.

Сидорчук ухмыльнулся и показал под столом большой палец. Мухин и без него знал, что оговорочка попала в «десятку». Эту ошибку он придумал спонтанно, размышлять было некогда, и Виктор решил рискнул. За это его и любили. За это его, собственно, и выбрали.

Молодой, симпатичный, деятельный. Может выпить, может погладить журналистку по ноге – все, правда, в рамках, без дебошей и пьяных отрыжек в микрофон. А еще может заявиться на чью-нибудь свадьбу или День Рождения – станцевать с невестой, подарить что-нибудь простое и нужное, вроде микроволновки… Может случайно заглянуть в обычный рок-клуб, выйти, поддавшись настроению, к музыкантам и «запилить» на бас-гитаре тему из «Полета шмеля»… Этот экспромт Виктор три месяца репетировал с одним из басистов легендарного «Круиза». Звукооператор рок-клуба случайно записал выступление, и через неделю появились четыре ремикса от популярных ди-джеев. Кто-то из посетителей случайно имел при себе «Бетакам», и через несколько дней в избирательный штаб кандидата Мухина принесли готовый клип с просьбой дать добро на телепрокат. Все шло исключительно снизу, от народа, и все это было, естественно, не целью, а лишь средством.

Виктор и сам удивился, как легко он стал президентом, – и как быстро все вокруг развалилось. Остался верный до последней копейки Сидорчук, пяток прихлебателей, чей аппетит простирался дальше реальных возможностей, и три мощных партии, каждая из которых жаждала его крови. Мухин умудрился растерять все, что не сперли предшественники, и теперь его можно было свалить одним щелчком.

Именно это скоро и произойдет. «Левые» и два сорта «правых» уже столковались. На их стороне восемьдесят процентов избирателей, и бодаться с ними бесполезно. Однако стоит Мухину уйти в отставку, как они снова примутся рвать друг другу глотки. Петр рассчитал верно: до анархии здесь остался всего шаг.

Россия со слабой властью – это большая беда, но Россия вовсе без власти – это настоящая катастрофа. Вот поэтому Президент Мухин сидел перед камерами, усиленно раздувая щеки и насмехаясь над оппозицией, в то время как командующие двух военных округов, Московского и Ленинградского, распечатывали одинаковые пакеты с красной полосой и грифом «Особой важности».

– Что же касается мотивов сего тройственного союза, – вальяжно изрек Мухин, – или, я бы сказал, «триады», то они очевидны: запутать избирателя, удовлетворить свои политические амбиции… Правда, тем, кто забыл арифметику, хотелось бы напомнить: ноль помноженный на три – это все равно ноль. Лидеры «Национального приоритета», «Гражданской свободы» и э-э… «Левого марша» могли бы для количества объединиться еще и с партией секс-меньшинств или, допустим, с клубом аквариумистов… Умножайте свой ноль. Ваше право. Но не делайте из этого сенсации, не будоражьте народ.

Мухин с достоинством посмотрел на Сидорчука и благородно кивнул.

– Еще вопрос, Виктор Иванович, – ласково произнес тот, теребя уголок листка. – Телезритель Федор Конев из Курска спрашивает… да нет, это даже не вопрос… – Сидорчук вчитался в записку и приподнял брови, словно видел этот текст впервые. – Здесь не вопрос, здесь, скорее, реплика, своеобразный крик души. Итак, телезритель Конев пишет: «деятельность партий, мешающих общественному порядку, нужно немедленно запретить, а при необходимости – ввести в стране чрезвычайное положение». Виктор Иванович, как вы можете это прокомментировать?

Все, кто смотрел телевизор больше одного раза, прекрасно понимали, что никакого Федора Конева в природе нет. Вопросы, «крики души» и прочие образчики малой прозаической формы Сидорчук сочинял сам, по звонку из кремлевской пресс-службы. Кроме обычной почты и интернета, вопросы приходили и по телефону – все дозвонившиеся обладали приятным голосом и правильной политической позицией. В принципе, этим паскудством мог бы заниматься любой толковый студент журфака, но Сидорчук был гибок, он умел подать материал как никто другой, и к тому же, он был популярен – когда-то давно, в те славные времена, когда был популярен и кандидат в президенты Мухин.

– Моя профессия – не комментировать, а принимать ответственные решения, – задумчиво промолвил Виктор, – но я, конечно, не могу оставить это без внимания. В том, за что ратует гражданин Конев, на сегодняшний день необходимости нет. Однако если понадобится… гм… если безответственные политиканы раскачают общую лодку, то государство сумеет позаботиться о своих гражданах. И я рад, что народ России не боится временных трудностей, проявляет сознательность, и-и… а люди, вы знаете, у нас мудрые, наших людей не проведешь… Да.

– Кстати, Виктор Иванович, сегодня э-э… как вы выразились, «триада» обнародовала свою программу: формирование Чрезвычайного Правительства – пока, слава богу, теневого. Далее в их планы входит создание новой силовой структуры, подчиненной непосредственно Чрезвычайному Правительству, – подобия национальной гвардии, то есть некой Чрезвычайной Гвардии… Таким образом, это политическое объединение, можно сказать, призывает к насильственному свержению власти, что само по себе уже является тягчайшим преступлением, – заметил Сидорчук, как бы не утверждая, а всего лишь размышляя вслух. – И в этой связи требование господина Конева из города Курска уже не выглядит чрезмерно жестким, – вкрадчиво закончил ведущий.

– Да, возможно, вы правы, – сказал Виктор. – Но я не сторонник жестких мер, к тому же, я оптимист, и до самого последнего момента я буду стараться стабилизировать обстановку в стране, не прибегая к мерам столь радикального характера.

В переводе с дипломатического это означало примерно следующее: «А ведь вас, козлов, предупреждали…»

Мухин оглядел студию, украдкой посмотрел на часы и, протянув руку через стол, забрал себе несколько бумажек, что лежали перед Сидорчуком. Ведущий растерянно моргнул, но самообладания не потерял, лишь покосился на режиссера в стеклянной будке. Тот тоже ничего не понял.

Виктор про себя отметил, что жест у него получился резковатым, более энергичным, чем требовалось, – он не хуже телеоператора знал, что камера увеличивает не только лицо, но и движения. Он ведь и сам был оператором. Правда, не здесь…

– С вашего позволения, теперь выберу я, – сказал он.

– Да-да, конечно, – залебезил Сидорчук, – а то иногда приходится слышать, что «Разговор с Президентом» недостаточно объективен, что мы подтасовываем вопросы…

Мухин прочитал текст на первой странице. В быту Сидорчук давно уже носил очки, поэтому шрифт был крупным, как в азбуке. А вопрос был дурацкий – что-то такое про современную молодежную моду и музыку. Видимо, режиссер решил слегка оживить беседу. Сейчас оживим, подумал Мухин.

– Итак… – Он сдержанно кашлянул. – Это письмо прислал москвич Матвей Степанович Корзун, физик по образованию.

Сидорчук беспомощно покхекал. Виктор зло зыркнул на него из-под бровей – мол, не лезь, так надо.

– Вопрос звучит следующим образом… – продолжал он. – Н-да… это опять не вопрос, а реплика… Господин Президент! Здесь восклицательный знак. Господин Президент, я вам не верю! – с выражением произнес Мухин. – Вы меня… что?.. обманули?.. А! Вы меня обманули, вы потеряли мое доверие, и если Дума вынесет вам вотум недоверия, то я с ней соглашусь.

– Вот… – крякнул Сидорчук. – И после этого кто-то смеет говорить, что вопросы для передачи отбираются заранее! С грамотностью, правда, у гражданина… – он сделал вид, что подсмотрел фамилию в листочке, – с грамотностью у гражданина Корзуна неважно…

– Не будем придираться, – прервал его Мухин. – Что ж, я отвечу. Уважаемый Матвей Степанович, надеюсь, вы меня слышите… Вы говорите, я вас обманул. Но что мы называем обманом? Когда человек что-то обещает, а потом не выполняет. Это и есть обман. Если вы просмотрите записи моих предвыборных выступлений… – Виктор сделал паузу – специально для Корзуна, чтобы тот все-таки понял, о чем речь. – …то в этих выступлениях вы не найдете ни одного сладкого посула. Я не обещал вам легкой жизни. Я не утверждал, что приведу вас прямиком в рай. Дороги в рай я не знаю и, подозреваю, ее не знает никто. Я предложил вам искать эту дорогу, искать вместе. И вы согласились. Согласились не из-за того, что поддались моему обаянию. Вы согласились потому, что не искать этой дороги – значит и не жить. Простите, что я ее не нашел. Но мы ищем. Мы ищем эту дорогу вместе. Ищем и страдаем, ибо каждая ошибка на нашем пути – это жестокое разочарование. Порой нам кажется, что мы тратим силы впустую, но даже если это и так – что может быть выше и достойней, чем поиск своего пути? Возможно, поиск пути – это и есть сам путь… Возможно, результата как такового не существует, и весь смысл заключен в процессе… Но отказаться от поиска, каким бы мучительным он ни был, – значит отказаться от самого себя.

– Большое спасибо, – сказал Сидорчук с явным облегчением. – На этом наша программа заканчивается. В прямом эфире на вопросы телезрителей отвечал Президент Российской Федерации Виктор Иванович Мухин. До следующего «Разговора с Президентом»! Всего хорошего!.. Много перебрали? – спросил он у режиссера.

– Пятнадцать секунд, – отозвался тот по громкой связи.

– Терпимо… Про дорогу – это вы здорово развили, Виктор Иванович, – заметил Сидорчук. – Только боюсь, сложновато. Не вся аудитория поняла.

– На всех я и не рассчитывал, – признался Мухин.

– Как вы посмотрите на то, чтобы из завтрашнего повтора мы этот блок вырезали?

– Из завтрашнего?.. – переспросил он. – Из завтрашнего вырезай хоть все.

Виктор встал из-за стола, сам снял с лацкана микрофон и пригладил волосы. Большая часть прожекторов уже погасла, но в студии по-прежнему висела плотная густая духота.

– Спасибо, Виктор Иванович! – хором сказали редактор, режиссер и пятеро ассистентов.

Это была всего лишь формальность, обычная и назойливая. Благодарить Мухина было не за что: рейтинг передачи падал с каждым выпуском и стремился к одной тысячной, на жаргоне тв-продюсеров – к «плинтусу».

«Президента из меня не получилось, шоумена тоже не получается, – подумал Виктор насмешливо. – В кого бы мне еще переквалифицироваться?..»

– До следующего вторника, Виктор Иванович! – подал голос Сидорчук.

– До следующего…

Откуда-то сбоку возник начальник службы безопасности – прыткий, озабоченный человечек, знающий гораздо больше, чем ему положено, но никогда не говорящий лишнего. Мухин звал его Вовиком, почему – он уже и не помнил. Если «В» прочесть по-английски, то выйдет «Б», – у многих так и выходило, но только за глаза, хотя Вовик, он же Бобик, разумеется, был в курсе.

– Отлично выступили, Виктор Иванович.

– Не свисти, Вовик. Выступил я погано.

Начбез не стал спорить, лишь посмотрел недоуменно, будто увидел вдруг в Президенте какую-то новую черту – допустим, нос на лбу или иной, аналогично неуместный орган.

– Чего пялишься? – по-свойски бросил Мухин. – Знаешь что, Вовик… Распорядись-ка насчет самолетика.

– Куда?

– Сам пока не знаю… Пусть готовят на максимальное расстояние, там разберемся. – Он похлопал себя по карманам. Зажигалка нашлась, а сигарет не было.

Начбез достал обтянутый кожей портсигар и, отослав жестом двоих охранников, тихо произнес:

– Виктор Иванович, не надо бы вам сейчас из Москвы улетать. Тем более, на максимальное… Обстановочка больно шаткая.

– Она уже полгода шатается, – отмахнулся Мухин.

– Есть новая информация, – сказал Вовик, выходя за ним из студии. В коридоре дежурили еще три человека, и он отправил их вперед, чтоб не слушали. – По моим данным, за городом создаются какие-то вооруженные подразделения.

– Чрезвычайная гвардия? – Виктор приподнял левую бровь. Гвардия его тревожила так же мало, как и рейтинг «Разговора с Президентом», но для приличия надо было что-то изобразить. И он решил, что левая бровь будет в самый раз. – Эти пигмеи уже собирают свои отряды?

– Если бы!.. Там, Виктор Иванович, оппозиция к оппозиции.

– Не понимаю. Наши сторонники?

– Они, похоже, сами себя не понимают. Враг врага, но не друг… Лидер на контакт не идет, я уже пощупал.

– И кто он, этот лидер?

– Никто. Петр Еремин какой-то. В ФСБ хотели им заняться, я запретил пока. Все-таки противовес «триаде», тем более – из народа, мы не участвуем… Нехай столкнутся, Виктор Иванович, а?.. И название у него подходящее, у этого Еремина.

– Нда?.. И как же он свою банду назвал?

– «Народное Ополчение». По-моему, годится.

– По-моему, тоже ничего…

Чем больше усложнялся расклад сил, тем большее же отвращение вызывала у Виктора вся эта политика. С одной стороны – крайне непопулярный Президент с голодной и злой армией. С другой – три крупнейшие партии, временно объединившие в одно стадо и новых марксистов, и старую демшизу, и русских коричневых. С третьей стороны, хотя и без нее был явный перебор, – какое-то еще «Народное Ополчение», гори оно огнем…

Мухину захотелось все бросить и улететь куда-нибудь далеко-далеко, чтоб ни одна собака не достала. В Латинскую Америку?.. Или еще куда подальше.

– Ты насчет самолета распорядился? – спросил он. – Что-то я не слышал.

Вовик печально вздохнул и достал рацию.

Здание телецентра было оцеплено ОМОНом. Метрах в двухстах, на границе третьего кольца, собрались разрозненные кучки зевак по пять-семь человек.

Виктор сошел по широким ступеням и, встав у лимузина, затоптал окурок.

– Матюгальник у ментов найдется?

– Выступать собрались, Виктор Иванович? Не советую…

– Вовик, не борзей!

– Предупредили бы заранее, я бы народа подогнал, из случайных прохожих. Поздно уже, Виктор Иванович. Поехали лучше домой?..

– Вовик!.. – многозначительно произнес Мухин.

Тот снова вздохнул и, подозвав охранника, что-то ему быстро сказал. Охранник трусцой убежал за угол и через полминуты вернулся с мегафоном.

– Так… – Виктор взял рупор и, примериваясь, покачал его в руке. – Куда тут базлать? Вот в эту штучку? А нажимать куда? Ага, ясно… – Он поднес «штучку» к губам и, придавив тугую кнопку, крикнул: – Борис! Есть тут такой? Борис Черных!

Из небольшой группы возле остановки маршрутного такси выделился человек в похабном коричневом пиджаке.

– Мужики! ОМОН! – гаркнул Мухин. – Пропустите его сюда! Это мой тесть из Саранска приехал!

У остановки засмеялись. Борис после секундной паузы прошел сквозь внешнее кольцо и замешкался у второго, среднего.

– Виктор Иванович, что ж вы делаете?.. – прошипел Вовик. – Я бы по радио связался…

– Эй, ну чего непонятно? – заорал Виктор. – Пустите его ко мне!

– Он еще двоих хочет с собой привести, – озабоченно сказал начбез, выслушав в наушнике чей-то доклад.

– А кого? – спросил Мухин.

Вовик приложил к уху палец.

– С ним какой-то Немаляев… И женщина…

– Орлы! – опять крикнул Виктор. – Там еще Сан Саныч! И женщина. Красивая такая, брюнетка. Это тоже мои родственники!

На сей раз хохотала даже милиция. Вовик бродил кругами, точно осел, привязанный у выгребной ямы. Ему впервые было стыдно за своего Президента.

На подходе к лимузину Бориса все-таки обыскали. Милиция этого делать не решилась – к нему подскочили двое обаятельных типчиков из президентской охраны и поводили вдоль тела маленькими «рамками».

– Я сегодня без бомбы, – неуклюже сострил Борис.

Вовик совсем потускнел.

– Вы, Виктор Иванович, с этим шоу последних процентов лишитесь…

– Цыц!

Мухин велел Борису садиться в машину и подал руку Людмиле.

– Что с самолетом? – спросил он у начбеза.

– Как всегда, часовая готовность.

– А побыстрей?..

– Быстрее керосин не льется, Виктор Иванович, – буркнул Вовик.

– Куда летим? – поинтересовалась Люда, одергивая разноцветную вязаную юбку. Устроившись на плюшевом сидении, она тут же достала «Пегас» и смрадно закурила. Кроме сомнительной юбки на ней была красная шерстяная кофта, застегнутая на две английских булавки.

– Ты чего так одета? – бросил Мухин, заглядывая в салон. – Как с паперти пришла…

– Вот, довел людей, харизматик дешевый! – процедил Немаляев. – «С па-аперти»!.. Спасибо, не с панели!

– Сан Саныч! Вы что такое говорите?! – возмутился Виктор.

– Ладно, Вить, остынь, – сказала Люда. – Куда мне на панель-то? Мне уж тридцатник, не потяну я… Так зачем нам самолет?

– Сам пока не знаю. Но не в Москве же это, наверно, находится… Боря, ты Корзуна сюда доставил? Где его искать-то?

– Витя, ты президент, или нет? О!.. Ты же и про Установку разузнать можешь! – Борис хлопнул себя по лбу, затем прошелся ладонями по груди и коленям, получилось что-то вроде «цыганочки», но в несколько усеченном виде. – А мы-то!.. Ты же про нее все можешь!.. За пять секунд!

– Конечно, могу, – усмехнулся Мухин. – Все, и при том за пять секунд. Вовик! – окликнул он. – Есть где-то на земле такая фиговина… В общем, аппарат или установка… приборчик, ясно? Какой-то очень секретный. От него мир на куски разваливается. Точней сказать не могу, сам не в курсе. Короче, надо его найти – с чертежами, со всей требухой. Ясно?

– Ясно, Виктор Иванович. Буду работать, – ответил Вовик и, отвернувшись, пробормотал себе под нос что-то еще.

– Клоун ты, Витя, – удрученно произнес Немаляев. – Вот, почему мы в дерьме… И как это ты президентом стал?

– Сам удивляюсь. Да мне уж не долго, не переживайте. Петя такой подкопчик сделал… Здесь не просто анархия – черт-те что скоро начнется… Вовик! Ты говорил, что уже связывался.

– С кем, Виктор Иванович?

– Ну, с лидером Народного Ополчения.

– Он крайне ненадежен.

– Это не важно. Позвони-ка ему, прямо сейчас.

– И… что?..

– Скажи, Мухин его в гости зовет. Пусть сюда приезжает, к телецентру.

– А мы… мы так и будем тут стоять? – опешил начбез.

– Да. Пока всех не соберем.

– Кого «всех»?.. Виктор Иванович, простите, я вас перестал понимать.

– Это очень плохо, Вовик. Звони.

Тот отошел на пару шагов и, коротко переговорив по телефону, вновь обратился к Виктору:

– Петр Еремин просил передать, что приедет не один.

– А с кем?

– С Ренатом. – Вовик пожал плечами.

– Так это же прекрасно! – воскликнул Мухин.

Он хотел было сесть в машину, но раздумал и, угостившись у Людмилы одеревенелой «пегасиной», закурил.

– Виктор Иванович… – молвил Вовик. – Сейчас передали… Я бы не стал беспокоить, но…

– Не стесняйся, – поддержал Виктор.

– Звонили из канцелярии. Вам пришла телеграмма… очень странная… как раз под ваше настроение.

– Ну?..

– Я велел ее прислать на всякий случай. Там в салоне ноутбук лежит…

Мухин отстрельнул окурок и, забравшись в лимузин, включил компьютер. На мониторе появился отсканированный текст:

– Слово «молния», дурак, два раза написал, – проронила Люда. – Еж Раков – это имя такое?.. Поляк, что ли? Или он имел в виду «ешь раков»?..

– Самый Активный Племянник Еж Раков, – сказал Борис, покатываясь. – Да это Сапер! Испугался, небось, что с такой подписью телеграмму не примут. Зашифровал, потратился…

– Мог бы и попроще как-нибудь… – ответила она. – А «ТЧК ЛТП 3 ЗПТ»?.. Это что за ерунда?

– Это, Людочка, не ерунда, а лечебно-трудовой профилакторий номер три. Занесло же его… Ну, а Костик, стало быть, в психушке. Давай, Витя, а то сульфу вколят, потеряем человека на сутки.

– Вовик!..

– Да, Виктор Иванович, – устало произнес тот.

– Немедленно свяжись с Подольском. Седьмая больница… это дурка. В ней Константин Роговцев обитает. А еще в третьем ЛТП у нас… как его?..

– Геннадий Павлушкин, – подсказал Немаляев.

– Да, Павлушкин. Тащите обоих сюда. Живо!

– Виктор Иванович!.. – умаляюще протянул Вовик.

– Не гони, мужик! – прикрикнула Люда. – Тебе сам Президент задание дает!

Начбез, изнывая, снова отошел в сторону и вытащил рацию.

– Избавляться надо… – тихо заметил Немаляев.

– От кого? – не понял Мухин.

– От всех, Витя. Через ближайшее окружение к тебе проще подобраться.

– Вы это бросьте, Сан Саныч. Что за сталинизм, в самом деле?

– Действительно, Витя, – сказал Борис. – Кто этот Вовик в другом слое? Ты знаешь?.. Вот так. И никто не знает. Или не Вовик, а еще кто-то – горничная, шофер, повар… Сколько слоев Макаров охватил? Тоже неизвестно. Где-нибудь кого-нибудь он обязательно разыщет. И твой официант проткнет тебя твоей же вилкой…

– Да нет у меня официантов! Байки это все!

– Ты, может быть, забыл… В нулевом слое умирать нельзя. Если все получится, то вот эта самая оболочка останется единственной. Вот как она есть – с кариесом, с мозолями… Что там у тебя еще?.. Ты как хочешь, а я на твоем самолете не полечу.

– Здесь нельзя… умирать нельзя… – машинально повторил Виктор и оглядел всех троих.

Они только прикидывались, что им не страшно. Или даже и не прикидывались – просто он сам, Президент Мухин, разучился бояться и видеть страх в других. Что могло его напугать с таким начбезом, как Вовик, да с двадцатью лучшими охранниками в каждой смене, а если по форс-мажору, то и с сотней… Да что там сотня! Весь спецназ ГРУ к его услугам, все краповые и-какие-там-еще береты, все боевые пловцы, вся десантура, все ВВС, ВМФ, ПВО, а если очень сильно обидят, то и стратегические войска с двадцатью тысячами боеголовок – и однозарядных, и разделяющихся, и прочих всяких разных…

Конечно, страх как ощущение в нем не пропал, но он приобрел иное качество: страх задеть рукавом бокал на ужине у испанского короля, страх возвышения оппозиции, и… все-таки страх смерти. Не метафизический, а унизительно бытовой: страх, что однажды ты перестанешь Быть.

Мухин вспомнил, как они теоретизировали о планах Макарова, и убедился, что все это были не домыслы. Прошло не так много времени с тех пор, как он впервые встретился с Костей и осознал, что смерти, в принципе, нет… но он уже привык, он намертво успел привыкнуть и к своему бессмертию, и к той неограниченной свободе, которую приобрел, утратив самое главное, что дала человеку природа, – инстинкт самосохранения. Он, Витя Мухин, не везунчик и не герой, перестал цепляться за жизнь, перестал трястись за свое тело, и этим стал выше других – всех, включая и Президента Мухина. Так ему казалось раньше.

Теперь, в шаге от победы, он наконец понял, что случится, когда они заглушат Установку. Да ничего особенного. Десяток перекинутых – или миллион?.. сколько их бродит по слоям? – превратятся в обычных людей. Они станут равны своим оболочкам и дальше будут жить как все – со страхом смерти. С тысячекратно возросшим ужасом перед пустотой, через которую они проходили буднично и легко, как через тамбур электрички. Они выключат Установку и сами себя погубят – не на сто процентов, но на девяносто девять в периоде. Отрежут себе дополнительные возможности, отдадут все, чем обладали сверх человеческой меры. Они вернутся в стадо – исключительно добровольно. Иначе, если позволить миграции дойти до нулевого слоя, они потеряют и это.

– А может… – неуверенно произнес Мухин. – А стоит ли оно того?..

– Не дури, Витя! – сказал Борис.

– Синица в руках, да?..

– Журавли-то наши улетели. Хватит уж, попользовались… Вариантов нет, остался только худший, Макаровский. Он ведь тоже к одному слою все сведет, но не к этому, а к своему. А при таком ассортименте, как у него… Я думаю, там будет еще менее симпатично, чем здесь.

– Да… Да, наверно, ты прав…

– Виктор Иванович! – Вовик скривился, будто у него одновременно заболели зубы, почки и желудок. – К вам тут еще народ рвется. Я уж и не знаю… Сегодня всех пускать, или как?

– Кто там?

– Представился телезрителем Корзуном… А, вы же на его вопрос отвечали! Корзун Матвей Степанович, кажется. И еще один тип, назвался по фамилии. Шибанов.

– Пусть идут, – разрешил Мухин.

– Куда идут?

– Сюда.

– Есть, понял, будет сделано… – сокрушенно произнес Вовик.

На улице окончательно стемнело. В небе грохнуло, и пустая стоянка перед зданием телецентра озарилась голубым. Едва Корзун с Шибановым добежали до машины, как ливанул дождь. Омоновцы из оцепления подняли воротники и принялись тихонько пританцовывать.

– Все на месте? – спросил Шибанов.

– Нет еще. Ждем двух боевиков и двух алкоголиков, – сообщил Вовик, раскрывая большой черный зонт.

Корзун на ходу запрыгнул в распахнутую дверцу и, лишь увидев Мухина, сообразил, куда он попал.

– Телевизор я смотрел, – сразу объявил он. – Впечатлило.

Через минуту на черном «БМВ» с тремя мигалками привезли Сапера и Костю – прямо в больничных халатах. «Самый Активный Племянник Еж Раков» был невообразимо худ, с последним коричневым зубом во рту и грязными трясущимися руками. Виктор все ждал, когда Сапер попросит выпить, но тот терпел. Константин выглядел значительно лучше, хотя глаза у него сияли, как стоп-сигналы.

– У нас с Костей больнички заборами соприкасаются, – пояснил Сапер. – Соседи мы, во как…

Спустя еще пару минут прибыли Петр с Ренатом. Ренатик явился на аудиенцию к Президенту в кирзовых сапогах. За левым голенищем омоновцы обнаружили у него какой-то музейный револьвер, за правым – «финку». Мухин отнял у начбеза рацию и, вызвав «самого главного», поинтересовался:

– Ты кто будешь, в каком звании? Майор? Хорошо, майор. Какие погоны хочешь завтра пришить?

Вскоре Ренат был уже около лимузина, правда, все-таки без оружия.

– Куда поедем? – спросил он, забираясь внутрь.

Вдесятером на двух диванах было тесновато. Людмила нашла панель кондиционера и включила его на полную мощность.

– Матвей… – Борис посмотрел на Корзуна. – Ты чего молчишь?

– А, ехать-то? Ехать прилично… Местечко называется Кетой.

– Это где ж такое? Точно не подмосковье…

– Кетой – это, Боря, остров в Тихом океане.

Петр и Костя присвистнули.

– Территория-то наша?

– Центральные Курилы, – сказал Корзун.

– Тогда нет проблем, – ответил Мухин. – Вовик! Самолет готов? – спросил он, высовываясь из машины.

– Пять минут, Виктор Иванович. Только… извините, я вас в этой компании не отпущу.

– Кстати! Ты узнал про Установку?

– Я думал, вы шутите… Слишком мало информации. «Аппарат», «установка»… «мир на куски»… Звучит сомнительно, Виктор Иванович. Я бы на вашем месте…

– Ладно, ладно. Да, забыл тебя предупредить – ты же в отпуске, Вовик. Со всей своей кодлой.

– Не понял…

– Все ты понял. – Виктор захлопнул дверь.

– И еще водила, – проронил Немаляев.

Мухин опустил в передней спинке звуконепроницаемое стекло.

– Тебя, кажется, Серегой зовут? Вот что, Серега. Ключ – в замке, сам – на выход. Бегом.

– Чур я поведу! – загорелся Ренат.

– Сиди! – одернул его Костя. – Я!

– Ты же полчаса, как из дурдома вышел… – проговорил Петр.

– Заткнулись все! – рявкнул Мухин. – Блин… Кто у нас президент?! Ни разу такой тачкой не управлял… Пятьсот «лошадей» под капотом, коробка-автомат, да еще зеленая улица… Чума!

– Да еще менты честь отдавать будут! – добавил Ренат. – В натуре, чума…

Глава 33

В «Домодедово-2» Вовик приехал быстрее – на то он был и начбез, чтоб везде успевать. Президентский «Ту-134» с триколором во весь борт стоял возле терминала. Вокруг заняли огневые позиции стрелки в черном.

– Не пойдет, – заявил Немаляев, выбираясь из лимузина. – В этот гроб с крыльями и сам не поднимусь, и вам не позволю.

– Да его каждый день проверяют! – гордо произнес Мухин.

– А проверяльщиков кто проверял? То, что у них дедушки в полицаях не служили, – это, наверно, правда. А то, что среди них нет перекинутых?.. Кто поручится?

– Верно, Витя, – вступился Шибанов. – Воевать с Макаровым – значит воевать против всех. Потенциально.

– Не наседайте на человека, – сказал Борис. – Он сам все знает. Надо же президенту покочевряжиться… Самолет мы меняем, Витя.

К машине подбежал запыхавшийся Вовик.

– Виктор Иванович! Премьер звонит, – пробормотал он, тыкая в Мухина телефоном.

– Отставить.

– У него что-то срочное, он…

– Отставить, говорю! Ты лучше поинтересуйся насчет рейсов. Мне нужен готовый самолет – большой, чтоб долететь без посадок. И без пассажиров, разумеется.

– Да что за беда, Виктор Иванович! – воскликнул Вовик, яростно сжимая трубку. – В стране кризис, а вы…

Он с отчаянием посмотрел на новую президентскую свиту. Костя и Сапер стояли в отсыревших байковых халатах. Сапер по дороге посеял правый тапок и все стремился занять позу цапли, но ежесекундно терял равновесие. Тело клиента ЛТП баланс не держало – возможно, перевешивала тронутая циррозом печень. Ренат и Петр будто явились со съемок батального эпизода – оба в странной полувоенной форме, оба в пыли и глине. На светло-зеленый китель Петра были нашиты черные адмиральские погоны. У Рената на рукаве красовался мичманский штат с перекрещенными пушками. Похоже, рода войск в Народном Ополчении еще только формировались. Шибанов, видимо, выскочил из дома в чем был. А был он в синих шерстяных рейтузах и линялой голубенькой майке. Разболтанные сандалии при каждом шаге лупили его по пяткам, как китайские массажные шлепанцы. Борис приехал к телецентру в старых джинсах, коричневом пиджаке и сомнительной тинейджерской бейсболке. Перед тем как перекинуться он либо выгуливал во дворе собаку, либо собирал бутылки – там же. Людмила, слегка смущаясь, одергивала свою кошмарную юбку и тем постоянно обращала на себя внимание. Сан Саныч выглядел как рядовой нищий пенсионер: лоснящиеся брюки по щиколотку, твердые, деревянные на вид ботинки и трогательная застиранная рубашечка с щербатыми пуговицами. Из всей компании более-менее прилично был одет лишь Корзун. Ну и, понятно, Президент.

– Вам этого не простят, – выдавил начбез.

– Кто не простит? – удивился Виктор.

– Народ.

– О-о!.. Милок, плохо ты наш народ знаешь, – сказал Немаляев. – Народ у нас замечательный. Прощать любит – страсть! Хобби у него такое.

– Не надо меня учить, – раздраженно ответил Вовик. – Как хотите, Виктор Иванович, но одного я вас никуда не отпущу. Если безумие нельзя остановить, в нем нужно участвовать…

– Вообще-то, он нам пригодится, – заметил Шибанов. – Только оружие оставь, служивый. А лучше давай я сам тебя обыщу.

– Не спорь, Вовик, – сказал Мухин. – Такое у меня условие. Ты один, без своих пацанов, без стволов, и что там у тебя еще в запасе… вот без всего этого. Тогда летишь с нами. А теперь сообрази-ка насчет самолетика.

– Так он же готов, Виктор Иванович!

– Этот не годится. Ты нам сделай обычный, «Ил-86», наверно. И с полными баками.

– Баки всегда полные заливают… – растерянно произнес он. – А куда летим?

– Курилы – это где у нас?.. Камчатка, Сахалин, Владивосток… Что там поближе?

– Южно-Сахалинск ближе. Но без дозаправки туда никак… Либо в Хабаровске садиться придется, либо в Новосибирске. Виктор Иванович!.. – Эта триада…

– Какая еще триада?.. Бог мой, ты об этом?! Политика тут ни при чем. Нет, Вовик… нет, ты не поймешь… Мы с тобой по разные стороны находимся. Видим одно, а говорим… каждый о своем. Чтобы ты меня понял, тебе надо… надо хотя бы раз… умереть тебе надо, Вовик. Что, не хочется? Вот такие дела…

«Ил-86», готовившийся к рейсу на Пекин и уже объявленный к регистрации, сняли с полета и отрулили к закрытому терминалу. Немаляев велел экипажу выстроиться на полосе.

– Я, Витя, падал уже с неба-то… – улыбнувшись, сказал он. – Причем, на правительственном самолете падал, не на каком-нибудь там… Ощущения не из тех, что можно порекомендовать друзьям. Ну ты посмотри… – он прошел вдоль всей шеренги, от седого внушительного командира до белобрысой бортпроводницы. – Где гарантия, что через пару часов в них не перекинет кого-нибудь из Макаровских?

– А кто поведет?

– Сапер имеет кое-какой опыт. И я на спортивных моделях летал когда-то. На истребителе тоже пробовал… Нам бы только взлететь, а дальше автопилот справится.

Виктор ступил на трап первым. Следом за ним двинулся начбез, но Шибанов схватил его за плечо.

– Ку-уда! Цацки-пецки вытряхивай.

– Оружие?.. Да здесь и сдать некому. На землю, что ли?

– Клади на землю. Со стволом в салон по пройдешь.

– Клади, Вовик, – обреченно молвил Мухин. – То, чего ты боишься, совсем не страшно. Бояться другого надо.

– Виктор Иванович… Ну связь-то я возьму? – Он сбегал к лимузину и вернулся с двумя спутниковыми телефонами.

– Взрывчатки внутри нет? – несерьезно спросил Шибанов.

– Отстаньте вы от него, – бросил Виктор. – Все равно…

Людмила догнала его на середине трапа и, опустив голову, сказала:

– Да. Я чувствую…

– Что?

– Мы не долетим. Я перед смертью… всегда… Вот и когда ты в палату ко мне зашел – тоже… Я сразу поняла: ты это сделаешь. Я попрошу, и ты сделаешь.

– Ты попросила, и я сделал, – хмуро ответил Виктор, пропуская ее вперед.

Внутри было свежо и так тихо, что после аэродрома заложило уши. Над креслами горели желтые бусинки дежурного освещения; Мухину захотелось сесть, выпить два-три пузырька из дьюти-фри бара и уснуть. А когда проснуться – обнаружить себя уже кем-нибудь другим.

– А я, между прочим, без претензий, – сказала Людмила с таким опозданием, что Мухин не сразу и сообразил, о чем это она.

– Не упрекаешь, стало быть… Боишься.

– Я?.. Тебя?!

– Куда ты пошла? Иди вперед, в бизнес-класс.

– Да, он же пустой, – спохватилась Люда. – Нет. Я тебя не боюсь, Витя. Но… Я вот, например, с Ренатом не смогу больше общаться… Ну, нормально общаться, как с человеком. Он меня убил… однажды.

– Я в курсе…

– Да нет, я не о том!..

– Ясно…

– Я благодарна, очень благодарна…

– Тебе у иллюминатора нравится? Садись сюда, здесь удобно. Пойду остальных рассажу…

– Витя! – окликнула она с какой-то безысходностью.

– Что? – Мухин встал в проходе, но не обернулся.

– Ты же не стюард, Витя…

– Я президент, – кивнул он. – Смотри в окошко. Будет тошнить – возьмешь пакет…

Шибанов поднялся в салон последним и, приказав пилоту отогнать трап, направился к кабине. Мухин из интереса пошел за ним.

Сапер был уже на месте. Всклокоченный, явно нездоровый человек в халате с биркой «Подольский ЛТП-3» за штурвалом выглядел более чем сомнительно.

– Все нормально, ваше величество, – хмыкнул он. – Вы только под руку мне не каркайте, хорошо?

Виктор посмотрел вниз – земля была так далеко, словно они уже взлетели. Асфальт после дождя блестел, длинные блики от сигнальных фонарей сливались в косую решетку. Кроме огней и их отражений, впереди все было угольно-черным, и Мухину вдруг показалось, что, едва тронувшись, они разобьются об этот мрак насмерть.

Сапер довольно уверенно пощелкал тумблерами и запустил двигатели. Затем, игнорируя вопли диспетчера, вырулил на взлетную полосу и увеличил мощность. Корпус мелко задрожал. Всем стало весело и жутко.

– Виктор Иванович! – крикнул начбез, тыкая пальцем в иллюминатор.

Перед правым крылом, размахивая руками и уморительно подпрыгивая, бесновался капитан первого ранга с маленьким плоским кейсом.

– Витя… – простонал Константин. – Это же твой черный чемоданчик!..

– Ни фига он не мой… Да пошел ты!.. – безмолвно проартикулировал Мухин и показал офицеру средний палец.

– А если война начнется?

– Без меня не начнут, – ответил он. – Это во-первых. А во-вторых, чемоданчик – так, фикция. Думаешь, там «красная кнопка»? Хрен! Я, как дела принял, сразу же в него слазил. Никаких кнопок – трубка телефонная и скважина для ключа. И ключ там же, в чемоданчике. Чтоб не потерялся.

Самолет сдвинулся с места и быстро набрал скорость. Светящаяся разметка побежала куда-то вниз, под брюхо, – Виктор и не заметил, как они уже были в воздухе.

– С этим, кажется, долетим, – сказал, отдуваясь, Вовик.

Все собрались в первом отсеке – шума двигателей здесь было почти не слышно, а кресла стояли мягкие и широкие.

– Ну, Матвей Степаныч, дорогой… – не спеша выговорил Мухин. – Теперь у нас времени много, часов двенадцать, как я понимаю… Колись, что ты у своих грузчиков выведал.

– Сейчас окажется, что ничего, – нервно хохотнула Люда.

Корзун недовольно на нее покосился, потом с превосходством оглядел остальных.

– Да уж выведал, – веско произнес он. – Установку, или «Изделие» построили как альтернативу атомной бомбе, точнее – альтернативу проигрышу в ядерной войне… еще точнее – как версию абсолютного проигрыша. Попросту говоря, эта установка – генератор большой «китайской ничьи». Кстати, те, кто над ней работал, так ее и называли.

– «Китайская ничья?» – недоуменно переспросил Немаляев.

– Вот именно. В случае победы наиболее вероятного противника… или какого-нибудь еще, пусть и менее вероятного, Изделие должно было уничтожить все. Как минимум – всю планету, но поскольку в Советском Союзе подобные объекты строили с десятикратным запасом…

Людмила подавилась соком и, прокашлявшись, принялась отряхивать кофту.

– Дата постановки на боевое дежурство – второе января тысяча девятьсот пятидесятого года, – продолжал Корзун. – Принципиальное устройство интересует? Профессор Фаворский, работавший в группе Капицы… ну, собственно, он тогда был еще не профессором, а обычным политзеком… из третьей волны, послевоенной.

– Много лирики, – нахмурился Шибанов.

– Что-то я не соображу… – признался Борис. – Аппарат, вызывающий конец света? Ладно, допустим. Но какое он имеет отношение?..

– Год сходится, – обронил Мухин. – Пятидесятый.

– Но его же пока не включили. Если бы включили, то…

Корзун присел на подлокотник и тихо сказал:

– Изделие работает.

Люда хотела поставить стакан, но не донесла его до столика, и сок полетел прямо на юбку.

– Его включили, – промолвил Корзун. – Второго января тысяча девятьсот пятидесятого года. На холостом ходу, если можно так выразиться… Чтобы войти в штатный режим, Изделию требуется тридцать семь суток, поэтому его не глушат. Современная война – это война быстрая, и ждать целый месяц, пока оно снова запустится, невозможно.

– Изделие работает… – завороженно повторил Константин. – Давно уже работает… И мы все живем при конце света. Дайте мне выпить…

– И это еще вхолостую! – подчеркнул Ренат. – А если ее того?.. На полную катушку, а?!

– Я думал, конец света будет похож на какой-то салют, – сказал Петр. – А тут что-то вялотекущее…

– Оказывается, конец света похож на крушение Вавилонской башни, – печально ответил Борис.

– Да нет же, какой конец? – воскликнул Мухин. – Изделие работает вхолостую. Его еще не запустили… А пока я тут президент… – Он посветлел лицом и снял ненавистный галстук. – Вовик!..

– Виктор Иванович… это все брехня. Извините, конечно…

– Дурачок ты, Вовик. Как думаешь, в чьем ведении эта бандура? Минобороны? ФСБ? Совбез? О!.. хм… а почему я о ней не знаю?!

– Слушай, Матвей Степанович, – сказал Шибанов. – И ты, пятое колесо в телеге, взял и вот так запросто добыл эту информацию? У себя на складе?

– Не запросто, – ответил он с обидой. – Совсем даже не запросто! Начать с того, что меня чуть не угробили бандиты…

Корзун машинально потер запястья, но они были чистые, – на наручниках в ангаре он висел не здесь, или, вернее, висел не он. Тот, кого «чуть не угробили», в настоящий момент, надо думать, уже находился в морге.

– А можно подробней о твоих друзьях? – настойчиво произнес Шибанов. – Такая опасная информация существует только частями. Чтобы собрать ее воедино, нужно допросить человек сто, и не технарей с отвертками, а ведущих конструкторов. А сразу и всё знают лишь единицы. Между прочим, президент может и не знать, – добавил он специально для Мухина. – Незачем гражданским забивать голову такими секретами. Сегодня ты президент…

– Сегодня кент, а завтра мент! – вставил Ренат.

– …а завтра ты свободный человек, со всеми из тебя вытекающими… – закончил Шибанов.

Доводы были сугубо абстрактны, но звучали почему-то убедительно. В салоне возникла напряженная тишина, при этом Ренат невзначай отодвинулся от Корзуна подальше, а Петр наоборот пересел на соседнее кресло. Сам же Матвей остался невозмутим.

– Друзья у меня нормальные, не хуже ваших, – сказал он. – А ты, – он повернулся к Шибанову, – если такой умный, ответь мне на один вопрос.

– Ну?..

– Зачем мне врать?

– Да! – обрадовался Ренат. – Какой смысл?

Шибанов открыл рот и сделал рукой некое вводное движение, но возразить оказалось нечего.

– Я всего лишь поделился сомнениями, – буркнул он.

– Если я солгал, это скоро выяснится, – сказал Корзун. – Прибудем на место, вы удостоверитесь, что Изделия нет… – он нехорошо зыркнул на Шибанова. – И куда я потом от вас денусь? И зачем мне все это счастье? Я мог бы дома сидеть, с пивом у телевизора, и…

– Все, все. – Костя дружески потрепал его по плечу. – Не обижайся, он всех подозревает, работа у человека такая… Хотя в другом слое он надувал резиновые игрушки, и у него это неплохо получалось.

– Здесь он водопроводчик в жэке, и справляется неважно, – едко заметил Корзун.

Впереди хлопнула дверь – не просто хлопнула, а отлетела от стенки с дребезгом, – и в первом отсеке появился Сапер. С бутылочкой красного вина. Уже пьяный.

– А… кто?.. за рулем… – заикаясь, произнесла Людмила.

– Руля в самолете нет, – ответил он со значением. – Есть штурвал. Не боись, Люська, там автопилот. Ему без меня даже лучше. Слушайте, а нормальный портвешок в Аэрофлоте! Я посмотрел – целая коробка. А еще беленькая, и виски-миски всякие. Нескучно долетим!

– Тебя же, вроде, закодировали… – сказал Константин.

– Закодировали, да. Но они же не оболочку кодируют, а мозги. Мозги-то у меня чистенькие. А тело требует градуса.

– Этого мы не учли… – заметил Немаляев. – Ты тогда сразу выпей побольше, и баиньки. А к утру чтоб проспался.

– Ха, там и на утро хватит! – заявил Сапер.

– Я чувствовала, что не долетим… – пробормотала Люда. – Автопилот… он нас посадить сможет?

– Теоретически, – мрачно сказал Вовик. – При идеальных условиях. Которых на Дальнем Востоке не бывает никогда.

– Дядя?..

– Не переживай, посадим как-нибудь, – ответил Немаляев.

Люду это не удовлетворило. Она рассеянно потерла залитую соком юбку и, поднявшись, пошла в туалет.

У Виктора почему-то застучало сердце. Секунду или две он созерцал свои ногти, еще столько же наматывал на палец снятый галстук. Когда Людмила уже скрылась за перегородкой, он не выдержал и рванулся из кресла.

Дверцу Люда не закрыла.

Шерстяная юбка была длинной и узкой – чтобы подол достал до раковины, его пришлось задрать выше колена.

– Чего тебе? – спросила она.

Мухин мягко повернул ручку, впрочем, мягко не получилось – замок все-таки клацнул. Словно это был сигнал к атаке, Виктор шагнул к Людмиле и, не говоря ни слова, поднял юбку вверх. То, что он под ней обнаружил, его не удивило. Примерно этого он и ждал.

– Хорошие трусики…

– Что ты себе позволяешь?! – прошипела она.

– Ничего особенного… Трусы сама сшила?

– Связала. Из бабушкиного шарфика. Устраивает?

– Вполне. – Мухин отпустил юбку, но лишь для того, чтоб распахнуть кофту.

Верхняя булавка выдрала клок ткани, нижняя расстегнулась и повисла, угрожая острым концом.

Виктор снова не удивился. Черный бюстгальтер сидел безукоризненно.

«Идеальный лифчик на идеальной груди, – подумал Мухин отстраненно. – И чего б ему там не сидеть?..»

– Тоже из шарфика? Или на базаре для нищих купила?.. Твое белье долларов триста стоит.

– О-о! Господин Президент ориентируется в ценах? А сколько стоит батон хлеба, ты не знаешь?

– Это старая песня. – Он оттолкнул Людмилу в угол и, тут же поймав ее за болтающийся карман, сунул в него руку.

Рядом с мятой пачкой «Пегаса» лежала плоская коробочка. Мухин достал и бросил ее на полку. «Вог» с ментолом. Почему бы и нет?..

– На хлеб-то тебе хватает… – промолвил он. – Для кого этот маскарад? Для меня?.. Испытывала?!

– Ты чересчур много о себе… – сонно начала Люда, но Виктор схватил ее за локти и ударил о стену.

– Испытывала, да?! Ну и дальше что?

– Ничего.

– Как ничего? Что значит «ничего»?! Приперлась как старуха – думала… что ты думала?.. Ты тут на мне опыты ставишь, да?

– Не ори…

– Опыты?! – сказал он еще громче. – Какую тебя любить буду, какую не буду… Страшную, типа, не буду, бедную разлюблю, а с костылем бы пришла… тогда… – Виктор вдруг иссяк и, тяжело дыша, привалился к раковине. – Что ты молчишь?..

– Да…

– Что «да»?

– Эта наша оболочка… – чуть слышно сказала Люда, – других у нас больше не будет. Мы возвращаемся к нормальному состоянию. К единственному телу…

– И ты решила завернуть его в эту вонючую тряпку…

– Я должна была отрезать себе ногу?

– Да зачем?.. Зачем это все?! Проверить?

– Ты меня уже убил… когда-то. Теперь у меня не осталось выбора. Последнее тело. Тот, кто хоть раз тонул, потом долго боится воды.

– Вода – тупая стихия…

– Ты еще хуже. Страшней. Ты метущийся гаденыш, в котором слился десяток разных личностей.

– Как в каждом из нас…

– Возможно. Но тебя я вижу со стороны… и не вижу ничего хорошего.

– Я тоже… – Мухин вытряхнул себе сигарету. – Тоже в тебе не вижу… Дура. Стерва. Капризная бабища…

– Кто бабища? – возмутилась Люда. – Это я бабища?!

– Боевик в чулках. И в трусах за двести баксов… в дамских…

– В каких же мне еще быть?..

– Киллер с сиськами… и… с…

Виктор, не отдавая себе отчета, почти уже ничего не соображая, расстегнул на ней лифчик.

– И с такими… и с такой… – прошептал он, хмелея, проваливаясь вместе с самолетом в воздушную яму, и даже не пытаясь из нее выбраться. – С такой…

Сломанная сигарета упала на пол, за ней свалились обе пачки, потом с мягким шелестом шмякнулись сразу кофта и юбка. И через секунду – пиджак.

«Надо было лететь на казенном, – осоловело подумал Виктор. – Там у меня диван…»

Глава 34

– Господин Президент…

Мухин решил, что это пьяный сон.

– Господин Президент!

Пьяный сон, который невозможно отогнать.

– Виктор Иванович!

– Чего тебе?..

Он приоткрыл один глаз – сверху нависло кислое лицо Вовика. Свет в салоне горел еле-еле, над Мухиным лампочка и вовсе погасла, вероятно – стараниями вездесущего начбеза. Рядом, укутавшись в пиджак самого Президента Российской Федерации, уютно сопела «боевик в чулках». От этого не хотелось ни вставать, ни шевелиться, ни просыпаться – никогда.

– Где летим? – спросил Виктор, зевая.

– Полтора часа до Хабаровска.

– Посадку запрещаю, – бросил он, мучительно разгибая затекшие колени.

– Без дозаправки не дотянем, Виктор Иванович. «Ил» – не дельтаплан, его кормить надо. Но я сейчас не об этом хотел сказать… – Вовик помялся. – Я тут, пока вы отдыхали, справки навел. Об этом аппарате…

Слово «отдыхали» прозвучало без какой бы то ни было издевки. Начбез искренне верил, что лишняя минута президентского сна важнее, чем счастье целого города, и если уж брал на себя грех будить Мухина, то исключительно по делу.

– Ну. И что?.. – Виктор аккуратно вылез в проход и помахал руками. В позвоночнике хрумкало, это было чертовски приятно.

– Ничего, Виктор Иванович. Все, что он вам доложил, – про «китайскую ничью», про боевое дежурство… все это бред сивой кобылы.

Мухин прекратил свои упражнения – так резко, что пошатнулся и схватился за соседнюю спинку. Под клетчатым Аэрофлотовским пледом недовольно задвигались.

– Прилетели? – спросил всклокоченный Немаляев.

– Да рано же еще… – отозвался с переднего кресла Борис.

– Слушайте! – сказал Виктор. – Ну, продолжай, – обратился он к Вовику.

– Изделие было. Его построили и в пятидесятом году запустили. Здесь все сходится.

– Почему это «было»? – насторожился Мухин.

– Потому, что его демонтировали. В конце пятьдесят шестого года его уже не было.

– Значит, это Хрущ, зараза… – выдавил Немаляев.

– Всю техническую документацию уничтожили, железки отправили в печь, а котлован, где это находилось, залили бетоном. Ученые, занимавшиеся проектом, получили госпремии, ордена и дачи в хорошем месте. А летом в поселке случился крупный пожар… Институт был расформирован. «Почтовый ящик», на котором собирали Изделие, перепрофилировали на космос. Монтажников раскидали по всей стране. Через год-два их следы, как правило, теряются… До сегодняшнего дня о факте существования аппарата знали только три архивные крысы с нулевой формой допуска.

– С нулевой? – переспросил Мухин.

– У нас с вами ее никогда не будет, – ответил Вовик. – Да она и не нужна. В архиве ничего не осталось. Ну, может, финансовые отчеты, или пара служебных записок… Это не то, Виктор Иванович.

В салоне уже никто не спал. Облака в иллюминаторах порозовели, но не расступились. Казалось, самолет летит низко над расстеленным полем ваты, срубая крылом пушистые клочки.

– И все это ты разнюхал за три часа… – сказал Шибанов.

– У меня много должников.

Шибанов резко встал и подошел к сателлит-блоку.

– Трубка холодная! – победно объявил он.

– Это запасной. Я пользовался другим. – Вовик указал на второй телефон.

Мухин сам пощупал трубку – ее явно держали в руках, и держали долго. Начбез кому-то звонил. Вопрос в том – кому…

– Ствол я у тебя отнял, так ты решил мозги нам прополоскать, – догадался Шибанов.

– Отнять ты у меня ничего не можешь, – спокойно сказал Вовик. – Это была моя воля. Я на службе.

«Вопрос лишь в том, у кого…» – снова подумал Виктор.

– Короче, ты намекаешь, что мои сведения – вранье?! – прошипел Корзун.

– Не вранье. Это хорошая, грамотная деза. В ней есть главное: частица правды. То, что установить легче, например – дата запуска, совпадает. Фамилия руководителя проекта – тоже. Действительно, Фаворский, и начинал он действительно в лагере. А все остальное не стыкуется. Особенно – место. Здесь ты крупно ошибся: этого аппарата вроде как и не было, но где он стоял, найти не трудно.

– Витя, он же заслан Макаровым, – сказал Шибанов.

– Витя, я его кончу, – предложил Ренат.

– Не так скоро… – ответил Мухин. – И где же это место? Не на острове?

– В центре Москвы, Виктор Иванович, – проговорил Вовик, глядя ему прямо в глаза.

– Значит, Изделие в Москве… И мы летим не к нему, а как раз-таки от него.

– Куда мы летим, мне вообще не понятно. В пятьдесят шестом году его разрушили, – напомнил он.

– Да, ты уже говорил… Точный адрес не известен?

– Улица Возрождения. Там, где сейчас находится дом двадцать один.

Все расхохотались так, что задрожали крышки багажных полок. Не смеялся лишь Вовик.

– То есть в двадцать первом доме, да? – уточнил Мухин с издевкой.

– По косвенным данным, штуковина была здоровая. А здание стоит на саркофаге. И оно до сих пор закрыто. Строили его не для заселения, а для контроля.

Прокашлявшись, Мухин глубоко вздохнул. Начбеза он знал, как родного, хотя и понимал, что его могла подменить личность перекинутого. Точно так же, как он сам подменил здесь настоящего Президента. Впрочем, с таким же успехом можно было поставить под сомнение и рассказ Корзуна… Одно слово против другого слова – и никаких иных аргументов. Только желание или нежелание поверить.

– Развеселил ты нас, Вовик, – сказал Мухин, снова вздыхая. – Даже Матвея Степаныча… Матвей! А ты-то чего ржешь? Ты-то здесь что смешного увидел? Улица Возрождения – прикольное название, не правда ли? Особенно – дом двадцать один… Или у тебя какие-то личные ассоциации?

– Личные…

Виктор глянул на Шибанова, и тот, все еще досмеиваясь, невзначай приблизился к Корзуну. Возле кресла он споткнулся, и Матвей вдруг странным образом очутился на полу. Оценить исполнение приема мог, наверное, один Вовик, остальные ничего особенного и не заметили. Корзун почему-то привстал, перевалился через подлокотник и рухнул животом на ковровую дорожку – все за какую-то долю секунды. Спустя еще мгновение Шибанов прижимал его шею коленом.

– Нужны ремни, – сказал он.

Вместе с Вовиком они скрутили Корзуну руки и ноги и, накинув ему на горло петлю, соединили все это в удушающую связку. Усадив Матвея обратно, Шибанов отряхнул ладони.

– Можно было и раньше догадаться…

Мухин кивнул и лишь потом понял, что Шибанов имеет в виду не всех. Самого себя из числа недогадливых он, видимо, исключал.

– Ну-ну… – молвил Виктор.

– Какой-то отставной физик на каком-то задрипанном складе получил сверхсекретную информацию… Если она недоступна даже для Президента…

– Речь о разных слоях, – возразил Мухин.

– Дело не в этом, – сказал Борис. – Секретность любой информации относительна. Странно другое. Он очень легко пошел на контакт.

– Для этого мы его и убили, – пожал плечами Мухин. – Вернее, сдали его оболочку в Сибири. У этой… у Змейки.

– Вот я и говорю: слишком легко. Не ты его сдал, Витя. Он сам себя сдал. Разве нет?.. Похоже, Макаров услышал, что ты ищешь Матвея Корзуна, и нашел его первым. И подложил под тебя… ну ладно, под нас… Подложил, как шлюшку-наводчицу.

Корзун хотел что-то ответить, но Ренат перегнулся через спинку и ударил его по ушам.

– Он с самого начала меня тревожил, – признался Борис.

– И ты молчал…

– А что, у нас были варианты? Не было. Теперь мы что-то получили. Изделие в Москве – это раз. Оно не в этом слое – два.

– Да прекратите вы! – воскликнул Корзун. – Изделие находится на Курилах, это все, за что я могу поручиться. Где нулевой слой, а где сорок восьмой – ищите сами. То, что информацию быстро достал… Ну, повезло мне, кто виноват?! Надо было недельку подождать, а потом говорить, тогда бы поверили… Идиотизм! А то, что я тебе, Витя, сам же про скит заброшенный рассказал… а ты туда спецназ выслал… Так это не меня характеризует как гниду. Тебя, Витек, тебя… Почему ты не мне веришь, а этому псу цепному?! Если на Кетое нет Изделия, вы меня убьете.

– Само собой, но это не так страшно. Мы же не в нулевом слое.

– Не я вас сюда привел! – Корзун отчаянно дернулся, но ему под кадык врезался узкий брючный ремень.

– Привел я, – сказал Мухин. – Очень уж правдоподобно все выглядело. Там, на складе, был Олег – доктор из «Дела Врачей»… Мы с ним и в первую встречу хорошо так поговорили, почти по душам.

– Это тот, которому ты разнес голову креслом? – осведомилась Людмила.

– Ну-у… В общем, он ведь тогда правду мне сказал. Хотя и дозированную. А на складе – уже нет. А я почему-то… лоханулся я, короче. Теперь-то ясно, что это была многоходовка Макарова. По-моему, классная комбинация.

– По-моему, тоже, – мрачно высказался Шибанов.

– Значит, Корзуна они убивать не собирались, – проговорил Борис. – Им нужно было убедить нас, что он крайне ценен.

– И заодно пустить нас по ложному следу.

– Но все так здорово сходилось!.. – Мухин с ненавистью посмотрел на Матвея, потом на Рената, и тот, истолковав взгляд по-своему, врезал Корзуну еще раз.

– Не увлекайся, он должен жить! – прикрикнул Борис. – Мы еще не все выяснили. Собственно, ничегошеньки мы не выяснили…

– Почему же… – сказал Шибанов. – Сапер! Ты в норме? Разворачивай самолет.

– Куда разворачивать? – заорал Вовик. – Топлива только до Хабаровска. Для меня ваш треп – это пустой звук, но падать будем вместе.

– Макаров нам что-то приготовил. Либо на этом острове, либо прямо в аэропорту. Знать бы…

– Долетите – узнаете, – хмыкнул Корзун, пытаясь сдуть повисшую на носу каплю крови.

– Матвей спрашивал, зачем ему врать, – неожиданно сказала Люда. – По-моему, врут для того, чтобы скрыть правду.

– Логично, – похвалил Борис. – Логично и совершенно непонятно. Действительно, Макаров мог заминировать этот поганый остров… Кстати, он большой?

– Одна сопка из воды торчит, – ответил Вовик.

– Заминировать, допустим, мог… Круто, конечно. Если из-за нескольких оболочек топить остров, пусть и тухленький… Нет, не то. Наезд на склад мне не понравился сразу. Макаров так тонко подвел к нам Корзуна, так естественно познакомил Виктора с этим Олегом, будь он проклят… А потом сам же дал понять, что эти пельмени из одной кастрюльки… Топорно. Как будто задумывал некую сложную партию, но вдруг… Заторопился?..

– Заторопился, – поддержал Мухин, – и мощную заготовку потратил на ерунду. Потому и купил меня. В голову же прийти не могло!..

– Возможно, Макаров уже у цели, и ему нет резона экономить, – сказала Люда. – Тогда ему выгодно послать нас в любую сторону, лишь бы мы оказались подальше. Например, в этом слое… И еще занять нас каким-нибудь долгим и интересным процессом, вроде этого полета. А наш друг Матвей даже не пытается особо возражать, потому что ему не важно, о чем мы говорим. Важно, что мы говорим, говорим, говорим… и продолжаем тут сидеть.

– Значит, отправил нас подальше… – задумался Борис. – Любопытно. Ты знаешь, а я соглашусь, пожалуй. Подальше… то есть не «куда», а «откуда». Вот в чем соль…

– Как это «откуда»? – удивился Ренат. – Где ты ворота из швеллера заказал? Где нас чуть не положили всех?!

– Грубовато… – возразил он. – Такая тонкая игра, и такой намеренно безвкусный ход… Люди с автоматами – матерятся на всю округу, стреляют не сильно метко…

– И к тому же, в том слое Макаров собирает статистику, – сказал Виктор. – А в нулевом это бессмысленно, поскольку после миграции в нулевой… – он осекся и, прищурившись, похлопал себя по ноге. – Погодите-ка… Макарову не нужен нулевой слой, у него совсем другая идея… Но это мы так решили. Если допустить, что все-таки нужен, тогда легко догадаться, откуда он нас спровадил.

– Остался пустяк: понять, где это находится, – сказала Людмила.

– Может быть, Матвей Степаныч с нами поделится? – вкрадчиво произнес Ренат, обходя его кресло и как бы прицеливаясь. – Я видел такую книжку, «Атлас человека» называется… Так в этом человеке столько костей!.. Сапер! Ты не помнишь, клещи в зипе есть?

– Как же мне страшно… – насмешливо ответил Корзун.

Ренат на мгновение замер и резко рубанул его по шее.

– Тише! – прошипел Борис. – Пока он в этом слое не подох, Макаров не узнает, что мы передумали. Начальник, сколько нам до Хабаровска?

– Около сорока минут, – откликнулся Вовик.

– А оттуда до Южно-Сахалинска?

– Часа четыре, примерно.

– Так… На дозаправке мы должны быть еще здесь, иначе господин Президент вылезет из самолета, и все станет ясно. А вот после Хабаровска, как только взлетим… н-да, четыре часа, маловато… Но мы их все-таки выигрываем. Это время – наше.

– Боря, я рад твоему оптимизму, – хмуро сказал Мухин. – Я даже готов тебя расцеловать, хотя такие порывы мне и не свойственны. Но я, к сожалению, не вижу повода. Мы пока выясняем, что нам не нужно. Мы этим занимаемся уже не первый день. Много навыясняли, много слоев отбраковали. Но только нулевого… Боря!.. нулевого слоя мы до сих пор не нашли. И улица Возрождения… не слишком ли красиво у нас совпало?

– Ничего не совпало, – ответил Немаляев. – Нам нужна была база – укрепленная, с хорошим оснащением и в черте города. Шибанов выбрал замороженный служебный объект, правильно? Если б не Изделие под фундаментом, вряд ли этот дом принадлежал бы Комитету. Вряд ли он вообще был бы построен, если б Изделие не уничтожили. Ты сам-то ничего о нем не слышал?

– Да у нас и вопросов этих не возникало, – растерялся Шибанов. – Какое Изделие, Сан Саныч? Мы ведь к другому готовились. А что под тем бункером находится… Ну, чертежи-то я не смотрел, я же не архитектор. Да и что об этом говорить, нас же там всех положили!

– Постойте… – вмешался Мухин. – Вы имеете в виду, что дом двадцать один по улице Возрождения строили после демонтажа? Вовик!..

– Я уже доложил, Виктор Иванович. Здание ведомственное. Ну конечно, гэбэшка, чего там… И никто в нем не живет. И, думаю, никогда не будет.

– И если… – Виктор испугался, что мысль вспорхнет и куда-нибудь смоется, поэтому говорил он медленно, отдельными словами: – Если… во всех слоях… ну, или во многих… если дом номер двадцать один возводили на саркофаге… то… – Ему стало еще страшней, и дальше он себя, как ни старался, сдвинуть не мог.

– Короче, где дом не построили, там «Китайскую ничью» не разломали, – закончил за него Ренат.

– Но таких слоев тоже, наверно, много наберется…

– Я знаю только один такой слой, – выразительно произнес Борис.

– И я, – подал голос Петр. – Улица Возрождения, без двадцать первого дома… Бывал я там, как же!

– Вот о нем-то мы и говорим, – сказал Мухин. – Сан Саныч! Мы ведь и с вами там встречались. Я вас довез как раз до улицы Возрождения, вы мне дорогу показывали…

Немаляев равнодушно смотрел в пол.

– Сан Саныч! – загорячился Виктор. – Вы там… ну, вы там вор в законе… но это ваше личное дело. Зато вы мне о Москве много рассказывали. И об этой улице… Я, дурак, слушать не хотел, а вы же и об истории той стройки знаете, и что на том месте…

– Я там умер, Витек, – недоуменно ответил Немаляев.

– Но вы же мне так подробно!..

– В том слое меня нет, – сказал он, отчего-то злясь. – И никогда не было. А в покойников перекидываться я еще не научился.

Виктор не сразу понял, на что это Немаляев сердится, а когда догадался, мгновенно от него отстал. Для Сан Саныча все уже решилось: в нулевом слое его похоронили, и если удастся выключить Изделие, он останется без оболочки.

– И, кстати, «Делом Врачей» там не пахнет, – сказал Борис, не замечая этих терзаний.

Мухин раздосадованно щелкнул пальцами.

– Нет, там статистикой тоже занимаются. Под другим соусом, но занимаются.

– Это тебе Олег напел?

– Да, он… – ответил Виктор и совсем растерялся.

Если б Олег все время врал, было бы гораздо проще. Но кое-что из его слов оказалось правдой, и это сбивало с толку.

– Не знаю, – пробормотал Мухин. – В конце концов, почему бы Макарову не собирать информацию и в нулевом слое? У нас нет столько времени, чтобы разложить все по полочкам. Скоро Хабаровск. Часа полтора на дозаправку…

– Нас заправят быстрее, – пообещал начбез. – Виктор Иванович, неужели вы думаете, что там не знают, кто к ним летит? Тридцать минут, это максимум. И на полосу, естественно, выведут вне очереди.

– Еще хуже, – заключил Борис. – Тогда, Витя, начинай прямо сейчас. Проинструктируй товарища, как себя вести.

– Не суетись, Боря, я останусь, – монотонно произнес Немаляев. – Останусь и все ему объясню.

Вовик в ответ хмыкнул.

– Дядя! – с укором крикнула Людмила.

– Пользы от меня вам уже не будет. Ее и так-то считай, не было… Жалко, что проект наш загнулся. Не успели, что поделаешь… Я теперь… я теперь старый хлам. Ну, ладно, тут хоть возле Гитлера не зароют, и на том спасибо… Сапера с собой берите, за самолет не волнуйтесь. Посажу как-нибудь. Истребитель сажал, помнишь, Людочка? А этого слона чего уж… справлюсь.

Виктор думал, что Люда заплачет и кинется Немаляеву на шею. По крайней мере – всхлипнет. Или хотя бы что-то скажет… Он был так в этом уверен, что смотрел на нее целую минуту. Но ничего не дождался. Людмила подняла на своем иллюминаторе шторку и, сжав губы, отвернулась.

– Вовик… – Мухин отвел начбеза к дальнему ряду и заставил сесть. – Слушай меня, Вовик. С диспетчерами говорить будешь ты. И так уж начудили выше крыши…

– Ваша правда, Виктор Иванович, начудили.

– Теперь главное. Как только мы вылетим из Хабаровска, все эти милые люди, включая и меня, разом спрыгнут с катушек.

– Откуда спрыгнут?

– Свихнутся, Вовик, – сказал Мухин сурово.

– И вы тоже? – ужаснулся начбез.

– В том-то и дело. Ты уж напрягись… Ты уж как-нибудь замни. Оружие у тебя отобрали, да? Плохо. Учти: Петр и Костя – парни рукастые, проблемы гарантирую. Ренат еще… тоже фрукт. Ты бы его сразу вырубил, что ли… А, и Шибанов, конечно. Этот самый опасный. Ну и со мной тоже натерпишься, – смущенно добавил Виктор. – Я бы себе записочку черканул… да только без толку это, я знаю. Вовик, вы должны долететь до Южно-Сахалинска. Чего бы это тебе ни стоило. Ты меня понимаешь?

– Да понимаю, понимаю, Виктор Иванович…

– Ничего ты не понимаешь. Долететь, Вовик. Какой угодно ценой. Какой угодно. Потому, что настоящая цена этих четырех часов… она… Нет, ты даже представить этого не сможешь. – Мухин огладил лоб, будто бы вытирал пот, и действительно обнаружил, что кожа покрылась испариной. – Свяжись с губернатором Сахалина. Пусть готовят хлеб-соль, пусть девок в сарафанах подгоняют – все как положено. Люди должны знать, что я лечу на Курилы.

– Сделаем, Виктор Иванович.

– И еще. Полет не будет иметь смысла, если Матвею Корзуну удастся умереть.

Начбез закусил губу и недоверчиво покосился на Мухина.

– Нет, я пока еще не спятил, – ответил Виктор. – Это произойдет чуть позже, после заправки… Ты просто запомни, Вовик: Корзун будет стремиться себя убить. Это сейчас его основная оболочка, и выйти из нее он может либо приняв драйвер, либо остановив себе сердце. Ну вот, опять ты не понял… Зря я тебе все это объясняю. Не нужно тебе это… Тем более, что скоро ты и сам перестанешь быть… перестанешь быть собой – тем, кто ты есть сейчас. Не знаю, что там Макаров удумал, но мы-то точно все изменим…

Вовик лишь таращился и хлопал ресницами.

– Я еще не шизанулся, – снова повторил Мухин. – Я наоборот… я сейчас адекватен, как никогда в жизни. Если б я здесь соображал так же трезво, ни за что бы в это президентство не полез. Человеку для счастья надо меньше, гораздо меньше, вот я что для себя выяснил. И ты в этом убедишься. Я надеюсь. В течение четырех часов. Так уж получилось… мы вроде бы за вас выбрали. Мы – Боря, Люда, я… ну и остальные… Мы – за всех вас… Это, наверно, дико… но у вас… у вас у всех… ничего другого нет. Только мы и Макаров. Либо мы выберем, либо он…

– Мухин! – позвал Немаляев. – Подойди. Мне уже в кабину пора. Скажу тебе кое-что напоследок…

Он цепким, неожиданно сильным пальцем схватил Виктора за расстегнутый ворот рубашки и притянул к себе.

– Мухин… Я не знаю, есть ли где у Люды родители. Я ее отца только в двух слоях встречал. В одном он погиб, когда Людочке было семь, в другом я его сам грохнул, он того стоил…

– Не волнуйтесь, Сан Саныч, я ее не обижу.

– Хох! – по-стариковски крякнул Немаляев. – Обидит он ее!..

– Виктор Иванович! – воскликнул сзади Вовик. – Сейчас доложили из Москвы. В город входит колонна бронетехники…

– У меня времени мало, – предупредил Немаляев. – Автопилот выключать надо.

– Погоди ты! – крикнул Виктор начбезу. – Да, Сан Саныч…

– Скорей она тебя, Мухин, обидит, чем ты ее… В общем… я же не об этом хотел…

– Виктор Иванович! Триада выпустила обращение к вооруженным силам. Она призывает всех офицеров…

– Потом! – отмахнулся Мухин.

– Виктор Иванович!..

– Глохни, стадо!! – заорал он. – Да, Сан Саныч. Я слушаю.

– В общем… я вас благословляю, Мухин.

– Спасибо… батя… – выдавил он.

– Какой я тебе батя?! Могилу в Эквадоре видел? Ну не видел – значит, рассказывали. Меня ведь и правда рядом с Гитлером похоронили. С таким батей, знаешь ли…

– Виктор Иванович!.. Из ФСБ позвонили…

Мухин нервно потряс головой, словно отгонял комара.

– Отряды Народного Ополчения выдвигаются из лагеря! Это гражданская война! Она уже началась! – У начбеза сорвался голос, и последнюю фразу он выжал каким-то хриплым визгом.

– Сан Саныч, есть вещи, которых мы не выбираем, – твердо сказал Виктор.

Немаляев помолчал, играя желваками и пристально глядя ему в лицо.

– Счастливо, Мухин, – наконец промолвил он. – И удачи… Что вам еще пожелать?.. Живите.

Глава 35

Виктор открыл дверь и вздрогнул – посреди сумрачной прихожей в позе ветерана гестапо стояла Светлана Николаевна.

– Мама?.. Чего вы тут… Чего это вы раскорячились? Дайте пройти.

– Здравствуй, зятек, – могильно ответила она.

– Да виделись уже…

– Нет, это мы вчера с тобой виделись. А сегодня – еще нет.

– Ага… ну тогда здрасьте…

Мухин попытался раскрыть дверь шире, но ему не удалось – в углу что-то мешало, вероятно, припертая к стене тумбочка.

– Что у вас за баррикады, мама?

– Мы у тебя нашли, Витенька… – с угрозой сказала теща.

– Нда?..

– Деньжищи безумные твои… Мы все с Настенькой нашли.

– Пересчитать успели?

– Успели, успели, а как ты думал, – удовлетворенно проговорила Светлана Николаевна. – Настеньку мою в черном теле держал, а сам-то… а сам, оказывается, миллионер. И откуда же это, Витенька? Все играешь, да все выигрываешь? Ночь где-то прошлялся… Да не пущу я тебя, не рвись к нам!

– Мама, забирайте все, это мои отступные, – устало сказал Мухин. – Дайте войти. Руки хоть помыть, и в туалет!..

Он толкнул дверь сильнее. Выбить ее можно было двумя-тремя ударами, и этого варианта Виктор не исключал тоже, но для начала хотел попробовать по-хорошему.

– Настенька! Милицию! Звони немедленно в милицию! – заголосила теща, и Мухин, не стерпев такого хамства, навалился на дверь всей массой.

Шурупы выкрошились из старой доски, как из яблока, и верхняя петля сорвалась. Дверь заклинило, теперь ее оставалось только снести. Разворотив коробку и, кажется, заодно сломав тумбочку, Виктор перешагнул через порог.

– Мили-иция! – жалобно и как-то вопросительно заныла Светлана Николаевна.

– Я здесь, гражданка, – буркнул Борис.

Следом за ним зашли Шибанов и Людмила.

– Вот так ты и живешь, да?.. – сказала она, решая, куда бы пристроить сумочку. Достойного места в прихожей не нашлось, и Люда оставила ее на плече. – Я примерно это и представляла…

– Что ты там себе представляла? – спросила, появляясь из комнаты, Настя.

– Ничего особенного, – Люда смерила ее взглядом и, сразу же потеряв интерес, бесцеремонно прошла на кухню.

Последним между качающейся дверью и оторванным наличником пролез Константин.

– Доброе утро, – сказал он приветливо.

– Ну и сколько вас там еще? – спросила Настя.

– Чего ты?.. Посидим полчасика и уйдем.

Настя уже отвернулась и не поняла, кто это произнес. По интонации было похоже на Виктора, то есть на прежнего Витюшу – еще до всех его завихрений, однако говорил не он. Виктор был уже на кухне и что-то рассказывал своим приятелям. А к Насте обращался тот мужик, что вперся за той мокрой кошкой.

– Посидите вы тут… – пробормотала она растерянно. – С дверью-то как же?

– На то, что вы с мамашей у меня скрысили, можно всю квартиру дверьми обставить! – крикнул Мухин.

– Во, скрысили мы у него… – шепнула теща. – О семье надо заботиться, а он в кожаных штанах по ночам шляется!

– Мама, шла бы ты к себе, – сказала Настя.

– Как же я тебя на этих бандитов брошу? – вскинулась Светлана Николаевна. – Они ж тебя, Настенька, замордуют!

– С тобой, мама, замордуют быстрее. Я разберусь, не переживай.

Виктор достал из холодильника бутылку водки и тарелку с нарезанной колбасой. Домашние ее не тронули – видимо, пакет с деньгами лишил их аппетита. Колбаса заветрела и слегка сгорбилась, но на закуску годилась вполне.

– Лучше воздержись, – сказала Люда.

– Я же не запойный. Так, для тонуса, пока Сапера не дождемся. Кто со мной?

Все промолчали.

– Ну и я тогда не буду, – обиженно молвил Виктор, закручивая пробку.

– Опять куда-то собираешься? – спросила Настя.

– Мы ведь все уже обсудили, – ответил он. – Материальных претензий не имею. Может, ты имеешь?.. Одного пакета с баксами недостаточно? Второго нету. Вот все, что осталось… – Мухин повертел в руке «Беретту» и положил ее перед собой. – Без патронов.

– Ты бы стулья принес, – сказала Настя. – Гостей своих по стенам устроил. Или в комнату пригласи…

На кухне действительно было тесновато, но стояли только Костя с Шибановым. Борису и Людмиле достались табуретки, ну и сам Мухин, понятно, сел – не стоя же он пить собирался.

– Спасибо, Насть, все нормально, – заверил Константин. – Мы скоро уходим.

– Ты меня уже и представить успел? – Она приятно удивилась.

– Эй, вы живые?! – раздалось на лестнице.

Дверь затрещала и отвалилась на пол. По коридору прошли две пары тяжелых подкованных ботинок, и на кухню заглянул Петр – такой, каким его Мухин встретил впервые: загорелый, в плотной черной рубашке. Они с Ренатом протащили по линолеуму большую клетчатую сумку и выволокли ее на середину. Внутри лежало пять снаряженных автоматов, а между стволами, как помидоры в огурцах, заблудилось несколько «пээмок» и десятка два упаковок с разными патронами.

– Сапера еще нет? Время-то!.. – озадаченно сказал Петр.

– Времени у нас часа три осталось. Для «Беретты» найдется что-нибудь? – осведомился Мухин.

– Если стандартная, то конечно, – откликнулся Ренат и, заметив Настю, по-свойски ей бросил: – Здорово! Ух, девка, ну ты и поправилась!..

– Здравствуйте, – ответила она, хмурясь. – А мы… разве…

– Это же овца, – сказал Петр

– А-а… – разочаровался Ренат. – Не, Настя. Мы с тобой не знакомы.

– Вас-то я помню, – обратилась она к Петру. – Вы… Старшов, да? Из ФСБ?

Борис посмотрел на него с явным любопытством, но говорить ничего не стал.

– Вы к нам приходили уже, – продолжала Настя. – Микрофоны отключали. Да?

– Да. А до этого вы к нам приходили… – Петр многозначительно глянул на Люду и подмигнул, довольно пошло.

Мухину это совсем перестало нравиться, особенно – с Ренатом… Он считал, что подобные знакомства женщину не красят.

– Петя, хватит ее разводить, – сказала Людмила. – Овца – она и есть овца.

– Это кто из нас овца? – угрожающе спросила Настя.

– Они когда-то подружками были, – пояснил Константин. – Давно, конечно…

– Они?! – не поверил Виктор.

– Ну да. А еще раньше – конкурентами. На разборках стрелялись, чего только не творили…

– У меня таких подруг быть не может, – заявила Настя.

– Еще и не такие бывали, – холодно отозвалась Людмила.

– Вот ведь, жизнь! – хмыкнул Ренат. – Пока всю проживешь, очумеешь, в натуре!

– Это что же, блин… – вскипая, процедил Мухин. – Выходит, все всё знали заранее, а я у вас за кеглю?.. Что за подставы, блин?!

– Какие подставы, идиот? – воскликнула Люда. – Сказали же тебе: овца!

– Ты на моего мужа не ори, – медленно выговорила Настя и так же медленно сузила глаза в две злых щелочки.

– Ой, да какой он тебе муж? – скривилась она. – Твой муж знаешь, кто?..

Настя, предвидя некую гнусность, рванулась через кухню вперед, на Люду. Петр хотел ее остановить, но не дотянулся, Ренат ухватил было за халатик, но лишь выдернул из него пояс. Халат распахнулся, но Настю это не смутило. Она уже приготовилась вонзить ногти, когда между ней и Людмилой вдруг оказался Шибанов.

В тот же миг в углу что-то хлопнуло, и Шибанов с Настей упали на пол. Несколько секунд они не шевелились, потом Настя ойкнула и беспомощно пошарила рукой.

Люда кинула на стол свой пистолетик – рядом с пятнадцатизарядной «Береттой» он выглядел как-то несерьезно. На хромированном стволе стоял единственный штамп: «MOD.12 (.25)».

Борис с Петром усадили Настю на табуретку. Виктор сразу, еще до истерики, плеснул в стакан немного водки и заставил ее выпить.

Шибанов лежал на животе и не двигался.

– Ты что сделала? – тихо спросил Константин.

– Люда, ты совсем потерялась?! – рассвирепел Петр. – Ты без пушки уже говорить не способна?

– Как ты могла, Люда? – сказал Мухин. – Случайно, что ли?..

– Случайно, – проронила она. – Чтобы он нас тут случайно всех не завалил. Посмотрите как следует.

Ренат подошел к Шибанову и нерешительно взял его за руку.

– Ну?! – потребовал он.

К нему присоединился Костя, вдвоем они кое-как перевернули тело на спину. В районе печени расплывалось малиновое пятно, и там же, справа под боком, лежал испачканный в крови «Вальтер».

– Осторожно, предохранитель снят, – сказала Люда.

– Как ты заметила?

– Я этого ждала. – Она закурила и показала сигаретой на Бориса. – Вот он просил присматриваться. А я еще и прислушивалась…

– Борис?.. – молвил Мухин.

– Я просто сложил куски в целое. Шибанов тебе плешь проел с этим Корзуном… Ну да, с Корзуном-шпионом. Вообще-то, вы тогда уже готовились к эвакуации, я и удивился: надо же, какое рвение… Одна половина страны скоро вырежет другую половину страны, а у Председателя КГБ печаль о пропавшем агенте… Кроме того, как Председатель, он должен был знать о вас все. И знал, естественно. О Макарове – в том числе, о его постоянных отлучках из того слоя. Вероятно, и драйвером его снабжал. Вряд ли Макаров стал бы принимать ту дрянь, которой Петя с Ренатом травились. И не только они…

Виктор украдкой посмотрел на Людмилу, но та никак не реагировала.

– Правильно, Людка, – подытожил Ренат. – Эту суку давно пора было казнить. Какой аттракцион она мне устроила!.. Я ж до сих пор по ночам ору. Особенно когда про ляжки снится. На ляжках больнее всего было… Только что же?.. Шибанов, значит, с самого начала под Макаровым ходил? И у него была тысяча возможностей всех вас урыть… И нас заодно.

– Урыть всех нас… или вас… есть смысл только в нулевом слое, – сказал Борис. – Он бы и сейчас не раскрылся. Если б не знал наверняка, где мы находимся.

Мухин увидел, что Настя трясется, и налил ей целую чашку водки. Заставив ее выпить все до последней капли, он прикурил и сунул ей в рот сигарету.

– А шта… шта этат иму?.. – еле выговорила она. – Шта ищо за атрак… атрак… цон? – Она стремительно пьянела, и это было хорошо.

– А он с него кожу снял, Настенька.

– Ко-ожу? – Настя выронила сигарету и даже не попыталась ее поднять. – Ну и друзь… я… у нас с-с… с та-бой…

– Мужики, не убьете?.. – В коридоре раздались быстрые шаги, и на кухне показался запыхавшийся Сапер. – Раньше не мог, а то меня бы еще там, на работе уби… – Он споткнулся взглядом о тело на полу и тут же забыл, что хотел сказать. – Вы чего это, мужики?..

– Ты-то чего?! – набросился на него Константин. – Меньше трех часов осталось!

– Да я… Бандюка одного в порядок приводил… а братва рядом стояла. «Пока не сделаешь, не уйдешь»… А там очередь в голову, представляешь?.. Полная реконструкция, с вечера возился. Воска килограмм пять пошло, голова у него как свечка стала…

– Ну хоть ты без подробностей!.. – раздраженно сказала Люда.

– Какие подробности? Подробности – это то, что внутри было. Да ладно, я не о том… Кого делал, знаете?

– Теряем время, – прервал его Борис. – Надо идти. Неизвестно еще, как там в самолете сложилось. Может, Макаров уже и в курсе…

– Да вам не интересно, что ли? – возмутился Сапер.

– Абсолютно, – отрезала Людмила.

– Эх… Это был тот, из охраны. В бункере. Который нас всех…

– По приказу Шибанова, – добавил Борис.

Сапер снова посмотрел на тело, но уже как-то по-новому, с любопытством.

Ренат нагнулся к сумке и, доставая, как дачные гостинцы, один за одним, раздал автоматы. Людмиле он вручил упаковку патронов для ее безымянного пистолетика, Борис удовлетворился двумя «ПМ».

– А я?.. – спросила Настя.

– А тебе зачем?

– Нет, мне и не надо. С этим-то что?.. – Она кивнула тапком на Шибанова.

– Вернемся и уберем. Пока пусть полежит.

– Не вернетесь вы, ребятки… – произнесла Настя неожиданно трезво. – Никто…

– Я вернусь, – сказал Константин. – Вернусь, вот увидишь. – Повесив автомат за спину, он поднял дверь и приставил ее к стене, так, чтобы она закрывала вход хотя бы символически. – Инструменты есть? Молоток, отвертка найдутся? Приеду, сделаю что-нибудь…

В лифт поместились только Мухин, Люда и Борис, остальные пошли пешком. Кабина ползла невыносимо медленно, казалось, четыре пары ног давно ее обогнали и были уже где-то внизу.

Виктор тихо вздохнул и погладил черный ствол «Калашникова».

– Вот такими, наверно, мы и станем…

– Какими? – спросила Люда, хотя было ясно, что Мухин продолжит и сам.

– Как Настя. Как все. Овцами. Мулами… Стадом, короче. Без памяти, без понимания – кто мы, где мы…

– Я бы не возражала.

– Кстати, что ты там хотела про меня?.. Ну, жене моей. «Твой муж…» Трам-пам-пам, и так далее…

– Это я не про тебя.

– У нее еще мужья имеются?..

– Костя, – коротко ответил Борис.

– Чего?!

Людмила прыснула.

– Ренатик правильную мысль загнул: пока жизнь проживешь – очумеешь, – сказал Борис. – А если не одну проживать будешь, то очумеешь в квадрате.

– «В натуре», – поправила Люда.

– Это практически одно и то же…

Когда задержавшийся Константин вышел из подъезда, Борис уже заводил свой «Сааб». Людмила приехала к Мухину на синей «девятке», похожей на ту, в которой его расстреливали под мостом. Борис до сих пор прихрамывал, но это было почти незаметно.

Во дворе, как черепахи, грелись три бабульки, но лавочка стояла довольно далеко, и автоматы они скорее всего не разглядели. А если и разглядели, то вряд ли решились куда-то сообщить. Впрочем, Мухина это трогало мало. Он, в отличие от Кости, никаких обещаний не давал. Он прекрасно понимал, что они вернутся куда угодно, только не сюда.

Константин и Петр с Ренатом погрузились в «Сааб» с мигалками, Сапер вместе с Виктором сели в «девятку» Людмилы. Через час они были возле большого универсама, что смотрел фасадом на перекресток с улицей Луначарского.

На угловой вывеске Мухин прочитал:

«TABULA – Твоя газета бесплатных объявлений. Пункт приема ЗДЕСЬ. Работаем ВСЕГДА».

– Что пригорюнился, Витя? – спросила Люда.

– Да нет… вспоминаю, как это начиналось.

– О-о! – Сапер запрокинул голову и посмотрел на него сверху вниз. – Начиналось гораздо раньше. Мы в этом уже два года барахтаемся…

– Но вы тоже не первые. Если Изделие включили в пятидесятом… Любая история начинается с середины.

– Главное, чтоб она вовремя заканчивалась, – быстро произнесла Людмила, выруливая за «Саабом».

Дома под номерами «19» и «23» Виктор узнал сразу – в одном была почта, в другом РЭУ, – но то, что находилось посередине, повергло его в шок. Загаженный садик превратился в аккуратную и при том весьма организованную стройку. Собственно, строительства еще не было: шел так называемый «нулевой цикл» – рытье котлована под фундамент, но сам факт Мухина обеспокоил.

Люда, уловив его тревогу, сбросила скорость до минимума и приняла вправо, подальше от пластикового забора.

Виктор изо всех сил вытянул шею и попытался заглянуть за плотно стоящие щиты. Ни скамеек, ни деревьев не было. Скверик с гравийными дорожками разровняли в плоскую глинистую площадку, в центре которой образовалась квадратная яма неизвестной глубины. По краям работали два стрелочных экскаватора, рядом мягко тарахтели компрессоры – вся техника была импортная, чистенькая, нефункционально красивая. В дальнем углу стоял двухэтажный жилой блок с белоснежными лесенками. Назвать его «бытовкой» не повернулся бы язык.

– Как в газете… – пробормотал Мухин.

– Что?

– Как в той газете, где объявления принимают. «Работаем всегда». Они тут круглые сутки пашут, днем и ночью.

– Они не пашут, Витя, – возразила Люда. – Они копают.

Ворота, такие же глухие, как и забор, распахнулись, и с площадки выехал «МАЗ». В кузове самосвала трясся тяжелый каменистый грунт. Люда, вроде как пропуская большой и страшный грузовик, по-бабьи заехала на правый тротуар и затормозила. Пока закрывались ворота, на противоположной стенке котлована Мухин успел разглядеть мощную опалубку. Яма оказалась глубже, чем он представлял.

– Ух ты-ы… – озадаченно произнес Сапер.

«Сааб» не останавливаясь проследовал до конца улицы и свернул. Борис ждал метрах в двухстах от перекрестка.

– Ну, как впечатление? – спросил Петр, выходя из машины и закуривая.

– Паршиво. Такими темпами Макаров скоро до нее доберется. Возможно, уже сегодня.

– Чего ж ты хотел! – отозвался Борис. – Он уже совсем близко, потому и ошибся. Не поторопись он с этой инсценировкой на складе, мы бы сейчас только-только на остров собирались. Как его?.. Кетой? Во-во, на Кетой.

– Здесь у него и охрана имеется, – сообщил Петр. – Лично я пятерых насчитал, а сколько еще в домиках и в соседних окнах – известно одному Макарову.

– А что вы такие довольные? – рассердился Виктор.

– Да Костя вариантик предложил… Думаем.

– Самолет сядет в Южно-Сахалинске часа через полтора, – сказал Мухин. – Хоть думай, хоть не думай… быстрей экскаватора все равно не откопаем.

– Копать-то не надо ничего, – высказался Костя, опираясь на полированный багажник «Сааба».

Мухин переглянулся с Людой – та тоже не поняла.

– А что надо?..

– Фонари. Это же центр, тут все давно перекопано. И перехожено. Мною, в частности.

– Ты уверен?..

– Я не был бы уверен, если б не вытащил вас из взорванного бункера.

– Не ты один тащил! – сказал Ренат. – Но это же в том слое было…

– Ну да, а мы – в этом. В них многое отличается, только не схема коллектора. Его ведь до пятидесятого года строили, до включения Изделия. И он нигде не изменился, разве что…

– Так, фонари! – перебил его Мухин. – Еще?..

Костя критически осмотрел Людмилу.

– Даме хорошо бы переодеться. И обувь сменить. Желательно на сапоги.

– Летом? – ужаснулась она.

– Ничего, даже сексуально, – подал голос Ренат.

– Стоп, стоп! – воскликнул Мухин. – Какие сапоги? Люда никуда не полезет! Она останется тут.

– Ты ее плохо знаешь… – усмехнулся Петр. – Скорее, это ты останешься…

Виктор глянул на Людмилу и бросил окурок. Спорить было бесполезно.

Как только «девятка» тронулась, у Люды зазвонил телефон.

– Да? – сказала она. – Итальянские? Можно… Испанские? Еще лучше… Французские?.. А мы что, по бутикам собрались? Ах, хозяйственный… Придурки!

Она отключила трубку и забросила ее в «бардачок».

– Сапоги, говорят, будут резиновые… – пожаловалась Людмила. – Говорят, в два разных магазина не успеваем, только в один… Такой, чтоб там и сапоги, и фонари продавались. Это они для тебя стараются, не иначе. Давай-ка сразу определимся, – она переключила скорость и повернулась к Виктору. – Если ты мечтаешь иметь умного попугая, красивого хомячка или молчаливых рыбок – имей на здоровье. В каком угодно порядке. Но при чем тут я?

– Ты сама-то мечтаешь о чем-нибудь?

– Какой ты чуткий! – съязвила она, но вдруг посерьезнев, ответила: – Я была в сотнях оболочек, и каждая из них мечтала о чем-то своем. А я мечтаю все это прекратить. Дальше будет видно. Вот так.

Хозяйственный магазин нашелся в двух кварталах. Магазин был крупный, из семи секций, и в нем действительно продавались сапоги. Черные, коричневые и почему-то голубые, они стояли унылой шеренгой, над которой висел брезентовый рюкзак и такая же брезентовая штормовка.

– Выбирай, – сказал Виктор, щедро поводя рукой.

– Тридцать седьмой размер, остальное на твой вкус, – приторно улыбнулась Людмила.

– Возьми ей куртку, – посоветовал Костя. – Под землей холодно.

Мухин уже подошел к кассе, но обнаружил, что у него нет ни копейки. Не оказалось денег и у Петра, и у Рената тоже. Борис печально позвенел мелочью и даже не стал ее считать. Люда, то есть Игла, от кредитных карточек уже избавилась, а привычки носить с собой наличные так и не завела. Виктор дернулся было к Константину, но тот подбежал сам и протянул пустую ладонь.

– Можно подумать, вы собрались на фуршет, – посетовал Сапер, доставая из кармана несколько стодолларовых банкнот.

– В морге выдали премию? – осведомился Петр.

– Это за того ублюдка. Я с ним, говорю же, всю ночь провозился. Воска пять кило!..

Фонарей купили двенадцать штук, с запасом. К сапогам и куртке полагался подарок в виде пластмассового компаса, который Константин тут же отдал какому-то мальчишке.

К перекрестку с улицей Возрождения, здесь – «Луначарского», вернулись довольно быстро, однако минут двадцать вояж все-таки съел. Оставалось чуть больше часа.

Костя показал на узкую арку за угловой аптекой, и обе машины направились во двор. Борису было труднее – его «Сааб» еле вписался, и на выезде все же чиркнул задним крылом.

Из трех колодцев Костя по каким-то скрытым признакам выбрал тот, что находился ближе к песочнице. Девочка лет пяти отвлеклась от погребения своей Барби и с интересом посмотрела на Мухина.

– Умерла… – сказала она равнодушно.

Константин залез в колодец и, через минуту поднявшись, молча кивнул.

Люда надела штормовку и скинув туфли, взяла сапог. На черном резиновом голенище болтался бессмысленный декоративный шнурочек.

– Шнурки-то зачем? – так же бессмысленно спросила она. – Без шнурков не было, что ли?

– Со шнурками дороже, – сказал Виктор.

– Вы тоже в землю? – окликнула его девочка. – А когда назад вылезете?

– К обеду вернемся.

– А я уже пообедала, – гордо заявила она.

– Значит, мы не вернемся, – пошутил Мухин.

Глава 36

Накинув автомат на плечо, Виктор спустился и подал руку Людмиле. Костя, Ренат и Петр уже нырнули под низкий боковой свод и грохотали подошвами где-то впереди. За овальным проемом начиналась широкая труба, совершенно сухая. Идти по ней можно было в полный рост, лишь изредка со швов свисала какая-то бахрома, похожая на мертвые водоросли, и тогда Виктор наклонялся, брезгливо отводя ее фонарем.

Семь ярких пятен прыгали по выгнутым стенам, то сжимаясь в белые круги, то вытягиваясь косыми рыжими овалами. Сзади светили фонари Сапера и Бориса – от этого на душе у Мухина становилось спокойно и почти легко. Он ревностно следил за тем, чтоб Людмила не споткнулась о кочку засохшего мусора, хотя она и не спотыкалась. Племянница Александра Александровича Немаляева, если верить людям – диктатора и тирана, если верить своим глазам – обычного живого старика, так вот, племянница этого странного и противоречивого человека была дамой вполне самостоятельной. На пересечении трубы с каким-то зловонным желобом, напоминающим грязный арык, Виктор попытался поддержать Люду за локоть, но она с досадой отмахнулась, хотя перешагнула еле-еле. Она не желала быть обузой. Люда с самого начала знала, куда и зачем идет. На пикнике она потребовала бы к себе максимум внимания, но здесь, в коллекторе, длина ресниц и объем талии не имели значения.

Слева показалась какая-то дыра. Мухин повел фонарем – луч шероховато скользнул по ржавой стене и утонул в такой же закругленной, как и все в этом подземелье, нише.

– Нам, вообще-то, туда, – сказал Костя.

Проход был гораздо уже, и оказался заварен частоколом из стальных прутьев. Виктор прикинул, сколько штук нужно выломать, чтобы попасть на ту сторону, – получалось не меньше трех. Безнадега.

– Что встали? – бросил Петр. – Тут пролезем? Нет. Тогда пошли.

Метров через сто возникло еще одно ответвление, точно такое же. Виктор поправил сползающий автомат и для очистки совести подергал решетку – без толку.

– «Болгарка» и удлинитель, – буркнул он. – Всех делов…

– И еще розетка, – напомнил Борис. – И время, которого у нас нет.

Следующий проход вел вправо и был открыт. Ренат, как самый худой, втиснулся в створ и покачал фонариком. В темноте проявились маслянистые стены, низкие и тесные. И еще там что-то журчало – тяжело и вязко, как нефть.

– Не годится, – прокряхтел Ренат, выбираясь обратно. – Вот туда уходит, – он показал градусов под сорок пять к трубе, – и узкий, собака… Вы все равно не пропихнетесь, застрянете, как виннипухи, а я тут буду ждать, пока вы не похудеете, или пока вас крысы…

– В общем, двигаем дальше, – перебил его Борис.

Насколько понимал Мухин, они шли вдоль улицы Возрождения-Луначарского, постепенно забирая вправо, и слово «дальше» сейчас означало не только «дальше по трубе», но и «дальше от цели».

Спустя минут десять свет уперся в угол – стальная труба резко оборвалась большой затопленной площадкой, за которой начиналась развилка. Два одинаковых тоннеля симметрично расходились в стороны, и Константин уверенно махнул фонарем влево. Сапер промерил прикладом уровень воды – оказалось сантиметров пять-семь, не больше. Мухин с завистью посмотрел на Людины сапоги и принялся закатывать джинсы.

Стены в новом коридоре были сложены из ровного белесого кирпича, чуть тоньше стандартного. На некоторых попадались неясные штампы – разобрать их было невозможно, однако Мухин пару раз обнаружил «ер» в окончаниях и сделал вывод, что строили этот проход задолго до пятидесятого года.

Пляшущие овалы света лизнули сужающиеся стены и скучились на глухой перегородке. Тупик был виден еще издали, но каждый сам по себе, и от того – про себя, надеялся на т-образный перекресток или, в худшем случае, на резкий поворот. В действительности случай вышел гораздо хуже: никаких поворотов не оказалось. Коридор заканчивался такой же кладкой, разве что кирпичи в ней были потолще и потемнее.

Виктор присел на корточки и, сдув тяжелую, как копоть, пыль, принялся искать штампы. Разглядеть ему удалось мало, но он убедился, что «еры», «яти» и прочие излишества буржуйской лингвистики на кирпичах отсутствуют. Несколько штук лежало удачно, и на них проступала почти стертая, едва узнаваемая звезда с серпом и молотом.

– Если попремся назад, вряд ли что выиграем, – сказал Константин, словно кому-то угрожая.

Ренат без разговоров скинул автомат и, размахнувшись им как ломом, ударил в стык между тремя кирпичами. Раствор треснул и выскочил широкой цементной плиткой. Воодушевленный легкой победой, Ренат ткнул в шов раз пять или шесть, пока кирпич не зашатался. Обдирая пальцы, он вытащил его из стены, и все увидели, что за ним – тоже кирпич.

– Ну и сколько здесь рядов? – спросил Ренат насмешливо и принялся долбить.

Петр, секунду подумав, присоединился. В тупике было тесно, они то и дело задевали друг друга локтями, тихо переругивались, отплевывались, смахивали с лица песок и за десять минут вымотались так, что едва дышали. На полу лежало шесть кирпичей и еще одна половинка.

– Арбайт, – обронил Петр, передавая ствол Константину.

Виктор взял автомат у Рената – стрелять из него после подобного применения нормальный человек уже не рискнул бы.

Еще десять минут и семь кирпичей. Смену приняли Сапер с Борисом, Виктор же, немного придя в себя, подхватил свой ствол и прикрыл им спины. Людмила, с фонарем и пистолетом, вглядывалась в черный бездонный колодец, из которого они пришли. Колодец как бы лежал на боку, поэтому они и не срывались назад, – так Мухину подумалось. А кроме того, он опасался, что впереди окажется такой же колодец и что приведет он куда угодно, только не к Изделию.

Разбор первого ряда кладки занял больше часа. Во втором швы были прочнее, но кирпичи уже ни на что не опирались, и Ренат, выдрав из стены две штуки, вдруг провалился вперед.

То, что открылось за перегородкой, подняло всем настроение. Тоннель шел дальше, причем стал он значительно шире и выше. Потолок был плоский, из идеально подогнанных бетонных плит, такими же были стены и пол. После округлых линий простая прямоугольная геометрия радовала глаз.

Ренат прокашлялся и взял пыльный автомат.

– Брось его, – сказал Петр. – Пушки есть, на всех хватит.

– Да чего тут… пламегаситель, кажись, погнулся. Ерунда! А с пээмкой с этой несчастной сам воюй… Что застыли-то? – крикнул он, пройдя метров десять. – От счастья окаменели? Вот оно! Вот он, вход!

Все догнали Рената и остановились возле двери. Дверь была странной, то есть до жути обыкновенной – деревянной, из рамы и двух дощатых блоков, с тяжелой литой ручкой и круглой заглушкой над скважиной замка. Такие двери до сих пор можно было встретить в старых домах, но в катакомбах она смотрелась чудно.

– Не трогать! – приказал Петр и, направив фонарь в щель, притронулся к наличнику, такому же заурядному, в струпьях потрескавшейся эмали. – Там вторая… – прошептал он.

– Дай!.. – Сапер оттеснил его в сторону и, зажав фонарь в зубах, тихонько потянул дверь на себя. Та поддалась легко, даже не скрипнула, но, открывшись сантиметров на пять, встала, словно бы на что-то натолкнулась. – Заминировано…

Мухин заглянул сам и увидел жгут из разноцветных проводков.

– Может, просто сигнализация? – предположил Ренат.

– Может, и просто… – буркнул Сапер. – А может, и не очень… Так… – он отошел от двери и похрустел пальцами. – Дальше там что?

Дальше по коридору, причем не так уж и далеко, был снова тупик, на этот раз капитальный, из тех же бетонных плит.

– Ясно… – молвил Сапер. – Вы вот что… чешите-ка отсюда. Возвращайтесь к перегородке, укройтесь там как следует. А я тут… чего-нибудь попробую.

– Ты?! – Люда посветила ему в лицо.

– Убери, слепишь! Провода перепутаю… Ну я, я! А что? Я же сапер.

– Какой ты сапер? У тебя имя одно…

– Да был я и сапером. Настоящим… Ну был, говорю! Не долго, конечно…

– Что не долго? – произнесла она с недоверием. – Ты так не шути, Саперушка…

– Да в том слое я был не долго! – Он уже начал терять терпение. – Час где-то, полтора от силы… Но опыт остался же! Все, все, валите, времени нет, нас уже ищут – и на земле, и под землей…

– Помочь? – осведомился Ренат.

– Вот уж!.. – Сапер не нашел, что сказать, и пихнул его коленом в зад. – Ящик коньяка! – предупредил он.

– Нема базару! – бросил, оборачиваясь, Ренат.

За огрызок кирпичной стены он зашел последним, и как только он спрятался, Сапер потянул дверь на себя. Виктору пришлось это увидеть – от начала и до конца. Все те миллисекунды, что длился взрыв, он смотрел на Сапера – не потому что любопытствовал или жаждал смерти, а из-за упавшего рожка. Забыл, что это опасно, нагнулся, и… все увидел. Как Сапер использовал свой опыт. Что он сделал. Как он при этом глядел ему в глаза… весело и по-детски беззаботно. Дождался, пока все уйдут, и дернул за ручку. Потому что иначе он эту дверь открыть не мог. И никто из них не смог бы.

Первое время Виктор ничего не слышал. Люда что-то кричала ему в ухо, но он только отмахивался и показывал вперед. Пять желтых конусов блуждали в пыльном мареве, и Мухин, включив свой фонарь, добавил к ним шестой, как будто от этого могло стать лучше.

– Он даже не пытался… Он даже не пробовал… – донесся до Виктора голос Люды. – Он… Он специально это сделал… Он не ошибся, он заранее…

– Да, он не ошибся, – ответил Мухин, перешагивая через кирпичи.

Прямоугольный тоннель был сплошь усеян песком и бетонной крошкой. Пыль садилась медленно, как ил, и прежде чем Виктор сумел что-то разглядеть, прошло еще несколько минут. Время уже не играло роли. Президент Мухин летел обратно в Москву, хотя зачем – и сам, должно быть, не ведал. Войска, верные Главнокомандующему, войска, верные совести и здравому смыслу, и некое Ополчение, «против кого» – сказать трудно, «за что» – еще труднее… Виктор представил, что там происходит сейчас, и что произойдет потом. Анархия, злая мать, исторгающая из своего чрева еще более злое дитя – Порядок. Если не знать об их прямой родственной связи, ничего и не поймешь. Если знать – поймешь, но все равно не остановишь. Так еще хуже.

– Быстрей!.. – Мухина потрясли за плечо и подтолкнули к дыре.

За толстой стеной гудела сквозняком круглая шахта с вентиляционной сеткой на потолке и металлической винтовой лестницей, круто уходящей вправо-вниз. Сквозь высокие ячеистые ступени виднелась лестничная резьба, нанизанная сама на себя, – опорного столба в шахте не было, и вся конструкция крепилась к стенкам колодца.

После полного витка над головой уступом повисли верхние ступени. Ориентироваться в этой кишке было невозможно, и очень скоро Виктор перестал понимать, где лево, а где право. Впереди разворачивался бесконечный изломанный поворот, на уровне затылка свистели по железу резиновые сапоги Людмилы.

Петр пытался как-то следить за пройденными метрами, Ренат просто считал шаги, в итоге сбились оба.

Наконец внизу замаячило что-то рассеянно-желтое. Лестница привела в небольшую камеру – два на два, или около того – с единственным бронированным люком. Рядом с завывающей решеткой воздуховода из стены торчал мутный плафон с каким-то продолговатым светящимся элементом. Из-за решетки доносился суетливый писк.

– Боря, а ты уверен, что мы туда идем? – спросил Ренат.

– Да не идем, а пришли уже. Что, думаешь, это диггеры себе такую нычку построили?

– А ведь еще назад… – уныло заметила Люда.

– Ага… – неопределенно отозвался Виктор.

Люк напоминал переборку на военном корабле – скорее всего, оттуда его сняли. В центре находился большой штурвал с рукояткой. Мухин легонько тронул колесо, и оно неожиданно повернулось.

Это был только люфт. Пройдя узкий сектор, рукоятка остановилась, и сдвинуть ее дальше Виктор уже не мог.

На штурвал пришлось наваливаться всем. Когда Люда умудрилась еще и поджать ноги, колесо взвыло, как издыхающий кит, и все-таки сдалось. Внутри лязгнули закисшие шестеренки, из пазов посыпались кубики окаменевшего уплотнителя, и люк, издав напоследок какой-то совсем уже немыслимый звук, отъехал от стены на длинных изогнутых петлях. Людмила приготовила фонарь, но он не понадобился – за дверью было еще светлее.

Плоские лампы горели не то в дежурном, не то в аварийном режиме – одна из каждых четырех, но и этой четверти было достаточно: после тоннеля глаза воспринимали сумрак, как нормальное дневное освещение.

Этот вход был явно не парадным, и Виктор, переступив через широкий бордюр, очутился где-то в углу. Помещение, казалось, имело форму ромба, впрочем, скоро этот эффект пропал. На полу матово отливал серым какой-то твердый пластик, сверху давили мощные балки перекрытия. Не исключено, бункер строили под стандарт стратегического центра РВСН.

Группа разошлась по всему периметру – постоянно переглядываясь, держа оружие наготове и убежденно ожидая нападения.

– Эй! – негромко позвал Ренат. – Тут это… Человек!

Покрытие глушило шаги настолько, что Мухин услышал Бориса лишь после того, как тот его обогнал. Между двумя колоннами стоял допотопный канцелярский стол с кудрявой зеленой плесенью вместо сукна. За ним, уронив голову на сложенные руки, сидел человек в форме майора. Свет сюда проникал только отраженный, а то, что и можно было разглядеть, загораживала фуражка с темно-синим околышем.

Ренат пихнул майора стволом, и тот с глиняным бряцанием развалился на отдельные фрагменты. Сухие кости цвета мореного дерева еще как-то держались вместе, череп же, беззубый и грязный, выкатился из фуражки и мелко закачался.

– Что там у вас? – спросила Люда. – Ой, боже…

– Да-а-а!! – разнеслось по бункеру.

Догадаться было не трудно. Виктор с Ренатом, гремя оружием, побежали на крик. Дубовая дверь была открыта настежь, и Мухин влетел в следующую комнату.

Если первая секция служила чем-то вроде административного корпуса, то теперь он попал не иначе как в техническое отделение, вытянутое в длину, как коридор. Повсюду тянулись кабели – над дверьми они собирались в толстые жгуты, при этом часть из них каждый раз уходила в стену. Потолок здесь был значительно ниже и без всяких ребер жесткости – обычные плиты, как в «хрущевке».

– Где?! – выдохнул Виктор, и еще не дождавшись ответа, просто услышав какой-то шорох, метнулся вперед.

Борис стоял за крашеными стальными створками в конце коридора – туда Мухин и заскочил, чуть не перевернувшись через перила. Он оказался на узком мостике, который шел по всей стене и в дальнем углу уступами спускался на дно огромной ямы.

Яма была весьма обустроена и напоминала сборочный цех авиазавода, вот только вместо самолета, двадцатью метрами ниже обзорной площадки, лежал гигантский магнит.

Виктор не любил слова «гигантский», и ни за что бы так не подумал, но размеры «магнита» не оставляли ему выбора. Во внутреннем радиусе легко уместилась бы вся его квартира, любая из тех, в которых он когда-либо жил – за исключением разве что президентских апартаментов. Толщина каждого «рога», квадратного в сечении, по прикидкам Виктора, достигала трех метров. Различные леса, лесенки и вспомогательные платформы с приборами, окружавшие Изделие, сверху казались разбросанными детальками от детского конструктора.

– Не понимаю… – выдавил Мухин. – Если это ускоритель… он, во-первых, должен иметь форму кольца… и он, как минимум, должен быть замкнутым.

– Во-первых, почему обязательно ускоритель? – спросил Борис. – Ты книжек, что ли, научных начитался? А по поводу его замкнутости… тут ты прав, по-моему…

Он показал пистолетом влево, туда, где находились полюса, – если все же сравнивать Изделие с магнитом, – и Виктор увидел, вернее, уловил, что «рога» упираются в некую плоскость, похожую на неправдоподобно чистую, идеально натянутую полиэтиленовую пленку. Вначале Мухин принял ее за стекло, потом за зеркало, а потом уже сообразил, что мембрана не является ни тем и ни другим. Поверхность не отражала и не просвечивала; понять, насколько освещена задняя стена – ведь была же тут четвертая стена! – Виктор не мог, как ни старался.

– Я думаю, он замкнут, – повторил Борис. – Только замыкается он не здесь.

Мухин вообразил, как левый «рог» проходит сквозь мембрану, описывает широкий полукруг – с любой из его квартир внутри – и возвращается обратно в виде того же рога, но уже правого. При этом «магнит» не издавал никаких звуков – вообще никаких, точно он и не работал.

– Где тут рубильник? – мрачно спросил Виктор.

– Это в соседней комнате, – сообщил, заглядывая за створки, Ренат. – И ручки, и лампочки, и вся беда…

– Ну, что там?! – выпалил подбежавший Константин.

– Установка… – Мухин пожал плечами и вышел обратно в коридор.

Первая дверь после зала была открыта нараспашку. Помещение оказалось узким, как гроб. Вдоль левой стены стоял длинный нескладный пульт с крупными черными переключателями, реликтовыми стрелочными табло и тремя выдающимися вперед ручками. Каждую венчал коричневый эбонитовый шарик – именно эти шарики окончательно вывели Мухина из себя.

– Вот это убожество?.. Оно все и сотворило?..

– Оформлено неважно… – согласился Петр.

– Пойду искать топор, – заявил Ренат.

– Не дури! – Борис остановил его и подвел к пульту. – Куда ты колотить собрался? Если это на самом деле «Китайская ничья», выключить ее надо корректно.

– Ну тогда выключай! Что здесь нажимать? Инструкция есть?

– А вот… – Людмила подошла к ручкам и взяла какую-то книгу в мягкой обложке.

– Да это, небось, детектив! – сказал Петр.

– Нет… это… – Она растерянно протянула брошюру, показывая ее сразу всем, и Мухин, еще не читая названия, уже догадался. И застонал от ярости.

Книжка была абсолютно новая.

«Уголовный Кодекс Российской Федерации.

Москва, 2002 год».

– Здесь Макаров… – проронила Люда.

Глава 37

Макаров сидел в кабинете напротив и аккуратно наливал из термоса чай.

– Долго же вы, господа… – сказал он. – А я… – он отчаянно зевнул, продемонстрировав розовый язык, – …с самого утра вас дожидаюсь…

– Шибанов?.. – процедил Мухин.

Его толкнули в спину, и из коридора в комнату завалились все остальные. Петр и Костя навели на Макарова автоматы, но тот спокойно закрыл термос и хлебнул из пластмассовой крышки.

– Шибанов, – подтвердил он. – Вы его убили уже? Умницы… От него не убудет, а вам лишняя статейка. Хотя при ваших-то послужных списках… Вот Борис не даст соврать, правда?

Борис повертел в руках Уголовный Кодекс и бросил его Макарову.

– Ты не швыряйся! – Тот погрозил пальцем. – Ты его наизусть знаешь, а людям почитать хорошо бы. Раз уж решили тут себе жизнь налаживать… По паре трупешников есть на каждом? – спросил он весело. – Да бо-ольше, поди… Сколько там, Боря, полагается?.. За пару-то холодненьких… Здесь собрались остаться? Здесь неплохо, согласен. Гораздо лучше, чем в некоторых других местах… Но только не для вас. Кто вы тут?.. Какая-то Игла, – Макаров фыркнул и чуть не расплескал чай, – которую ищут и свои, и чужие. И разумеется, скоро найдут… Еще ментовской начальник… с такой репутацией, что и в участковые не пойдешь. Да, Боря. – Он развел руками. – А еще ботаник… Тьфу!.. А с ними некий отмороженный субъект, – степенный поклон Ренату, – чьи фотки на каждом углу висят. Не путать с афишами…

– Слышь, деятель, ты не боишься, что я тебе башку разнесу? – проревел Петр.

– А, тебя забыл? Петя Еремин… Мужик. Без семьи, без работы и даже без волос. Мужик в скинхэдовских ботинках. Такие, Петя, никого не убивают. Вот ведь парадокс!.. Н-да, а сидеть все равно придется. Полагаю, пожизненно. Неприятность…

Макаров откровенно потешался. Неизвестно, сколько раз он проиграл в голове эту беседу – с тех пор, как Шибанов дал ему знать, что полет на Курилы отменяется. Он знал наперед все вопросы и ответы, и считал, что теперь имеет право вот так попивать чаек – развалясь в кресле и закинув ноги на стол.

– Дело в том, господа, – продолжал он вальяжно, – что приличных слоев в нашем золотом мире осталось мало. Боря… ведь правда?..

– Мало.

– Но все же какой-то ассортимент… Есть из чего выбрать. В большинстве слоев наши оболочки либо сгинули, либо находятся в таком непотребном виде, что перекидываться в них, прямо скажем, неохота…

– Скоро будет еще меньше.

– Если выключить Установку, не будет вообще ничего, – резко произнес Макаров. – Останется один слой. Для вас это не самый удачный выбор.

– А что, есть варианты? – спросил Костя.

– Вариант у нас у всех один. Шоу маст гоу он.

– Не понял…

– Это Изделие… или Установка… Ну да, ее же кто-то сделал и установил… В общем, эта хреновина… Вы действительно верите, что она могла изменить вселенную? Вам от этой мысли не тошно? Вон то убогое сооружение образца пятидесятого года развалило мир?.. А?!

– Ты хочешь сказать, что Установка ни при чем, – догадался Мухин. – И чтобы поделиться с нами этим счастливым открытием, ты торчишь тут всю ночь… Кстати!..

– Как я здесь оказался? – угадал Макаров. – Да случайно, как и вы. Здесь и еще запасные выходы есть, после покажу. А Установка… что значит «ни при чем»? Если б не она, ты бы сейчас не знал ничего, кроме ботаники. Пардон, биологии… Но та хреновина в конце коридора… – Он вытряхнул на пол остатки чая и, нарочито медленно закрутив крышку, с томлением посмотрел на Виктора. – Это ведь только половина Установки, причем менее значимая. Это всего лишь портал. Вы путаете вагон с паровозом, господа хорошие… Оно, конечно, простительно – паровоза-то вы никогда не видели, думали вагон сам по себе едет… Нет, не едет. Так что и насчет первичности… или «нулевости»?.. – хохотнул Макаров, – этого слоя вы немножко того… Это не прототип. Это шаблон, снятый с прототипа и размноженный. Слой-тамбур, если уж развивать железнодорожную аналогию.

– И в других слоях… – нерешительно начала Людмила.

– Отражения портала, – кивнул Макаров. – Как личности, или как сути, мы все существуем в единственном числе. Также и он, портал…

– И когда ты сказал, что после выключения останется один слой, ты имел в виду…

– «Один» – это для вас, – поддержал он. – Вы просто запрете тамбур и до самого конца будете ехать в одном вагоне. Без права пересадки.

– Вообще-то, все люди так и живут, – заметил Мухин.

– Ты же не «все», Витя. Как все ты уже не сможешь, ты привык выбирать… Вот и сейчас… Собственно, выбор у вас небогатый, господа. Вы можете остаться здесь, тогда… – Макаров потряс в воздухе Уголовным Кодексом. – А можете присоединиться к избранным. С вашими-то способностями… – он выразительно глянул на Мухина, потом на Бориса. – Перемещение по слоям без драйвера, без потери оболочки… Весьма ценное качество, оно вам еще пригодится, планы-то ведь у нас большие… Ну и остальных возьмем. На моих условиях, – подчеркнул он.

– Значит, способности – наши, условия – ваши, – произнес Виктор.

– Примерно так. Согласись, для ультиматума это довольно мягко.

В коридоре вдруг что-то заскрежетало, и Мухин, выйдя из комнаты, обнаружил ползущие по потолку трещины. Штукатурка отваливалась параллельными дорожками, и вскоре по краям одной из плит проявились узкие щели. Плита вздрогнула и медленно пошла вверх. По бокам сыпался мелкий мусор, но совсем немного – видимо, сверху перекрытия старательно расчистили.

– Чего спите?! – гаркнул Ренат.

Судорожно передернув затвор, он встал на колено и упер приклад в плечо. Плита, лениво покачиваясь, продолжала подниматься.

– Не делайте этого, – предупредил Макаров.

Все почему-то послушались, или вспомнили, что явились сюда не убивать, или просто еще не стряхнули растерянность от неожиданного открытия: выбора нет.

Толстый бетонный блок отходил все выше, через несколько секунд в отверстии уже показалось небо. Плита отвернула в сторону, и Ренат, едва увидев чей-то силуэт, выстрелил. «Калашников» бестолково тренькнул и замер. Он врезал по затвору и, выбив перекошенный патрон, снова нажал на курок. С тем же успехом. Ренат жестом потребовал второй автомат, но в это мгновение сверху раздалось несколько коротких очередей, и он медленно осел на пол. С потолка еще летел песок – прямо на затылок, на спутанные курчавые волосы, а в коридор уже прыгали первые бойцы Макарова.

Бросать оружие или становиться к стене они не требовали – стреляться в этом слое было слишком дорого и, как оказалось, не за что. То, к чему Борис и Виктор так долго шли, находилось здесь, за тонкой дверцей, но, достигнув цели, они увидели, что шли напрасно. Спасение кого-то там за свой счет – это для героев, а героем себя Мухин не ощущал. Он готов был расстаться с жизнью тысячу раз – пока в запасе оставалась еще тысяча, но отдавать последнее… Нет.

Через отверстие спустилось человек двадцать: все в строительных робах, подозрительно чистых, все – с английскими короткоствольными пулеметами. На команду Бориса они как будто не обращали внимания – сразу убрали оружие за широкие ремни и, оттащив Рената в сторону, начали принимать сверху ребристые металлические коробки.

Макаров вышел из кабинета и, посмотрев на тело, тяжело вздохнул.

– Глупыш… Ладно, мы его найдем. Слоев уже мало, пока заработает новая система, их, считай, совсем не останется. Найдем…

Виктор лишь сейчас сообразил, что о слоях Макаров говорит исключительно в будущем времени. При том, что выбора нет – потому, что выхода нет, он, тем не менее, упоминал о каком-то сотрудничестве.

– Это? – Угадав его вопрос, Макаров показал на контейнеры. – Я что, слишком туманно изъяснялся?

– Вообще никак.

– Гм… Нет, туман в наших отношениях ни к чему. Здесь будет Установка. В полной версии. Вот и все.

– Она же… ее же… – пробормотала Людмила.

– Ну и что же? – весело воскликнул Макаров. – Установка не имеет отражений, она себя не скопировала. Ее скопируем мы. Мы просто построим еще одну Установку. Портал у нас уже есть, хотя лучше бы переделать и его.

– Ты… собираешься создать новые отражения?!

– Почему бы нет? Это уже было, только шло не отсюда, а из нулевого слоя. Настоящего нулевого. Пора, я думаю, брать процесс в свои руки. Они сотворили наш тамбур – спасибо им за это. Дальше мы сами.

– И что получится?

– Еще один пакет связанных миров, которые… ну, в которых мы сможем жить.

– А потом новая волна миграции…

– Обязательно. Но это будет наша волна, подконтрольная. Нас много, и мы обладаем опытом. Впредь никакого бардака. Миллионы слоев на выбор. Бесконечность нетронутых миров – одинаковых, но изолированных. Широчайшее поле для экспериментов!

– И новые перекинутые…

– Новых не будет, – бросил Макаров. – Кто мог себя осознать, – уже осознал. Кто перемещался по слоям, – будет перемещаться. Остальные…

– Мулы, – подсказал Виктор.

– Правильно.

– Немаляев мог бы только позавидовать… – проговорил Борис. – А как на это посмотрят хозяева Установки?

– Мне безразлично. А тебе?

– Возможно, они все-таки решат ее выключить…

– Очень даже возможно, – ответил Макаров. – Поэтому мы и строим свою.

– И к чему это приведет в итоге? Тебе не приходилось размышлять о том, что рано или поздно рухнет все? О том, почему нас перекидывает? И о том, что слои сгорают не случайно?

– Ну, не так уж они и сгорают…

– Но жить там нельзя.

– Вот именно. Как раз об этом я и размышлял. О том, как выжить. А что на уме у этих, из нулевого слоя… Не я выпустил джинна – они. Если придумают, как его запихнуть обратно в бутылку… что ж… Но сам я туда не полезу. Все, мне тут заниматься надо…

Макаров подошел к дыре, через которую продолжали спускать пузатые ящики. Постояв с минуту, он направился в конец коридора, к металлическим дверям, куда затаскивали контейнеры. Из зала слышался гулкий топот. Макаров, стараясь никому не мешать, пропустил двоих рабочих, и лишь потом вошел сам. При этом он не проронил ни слова, люди сами знали, что делать, точно когда-то уже этим занимались – когда-то давно и, возможно, не здесь.

Борис хмыкнул, как показалось Мухину – с некоторым удовлетворением, и повертел в пальцах сигарету. Виктор чиркнул зажигалкой и поднес огонек Людмиле. Оба ждали от Бориса чего-нибудь ободряющего, но он молчал. Костя с Петром стояли в сторонке и хмуро косились на пирамиду из чемоданов.

– Я думаю, Макаров брешет, – высказался Виктор.

– Он не соврал ни слова, – безучастно произнес Борис.

– Но откуда он все это знает?

– Оттуда, – Борис указал на железные двери.

– А ты?.. – Мухин почему-то думал, что этот вопрос застанет его врасплох, но тот спокойно стряхнул пепел и промолчал. – Значит, врал, не он, а ты, – сказал Виктор после паузы.

– Нет. Мы искали нулевой слой, и мы его нашли. Я ведь не обещал, что мы туда попадем.

– А попали в «тамбур»… – обронила Люда.

– Я шел с вами, без тузов в рукаве. Мы искали вместе.

– Почему перекинутых больше не будет? Макаров так сказал.

– Правильно сказал Макаров… Откуда им взяться?

– Откуда мы все взялись?

Борис посмотрел на Мухина, как на ребенка. Виктор это почувствовал и мысленно за него ответил: «из капусты».

– Из нулевого, – отозвался Борис. – Нас всех оттуда выдавило. Поэтому, собственно, мы и перекинутые.

– А все эти ящики с аппаратурой… весь этот апгрейд для портала… Он тоже не отсюда?

– Переброс из нулевого для каждого был первым, а первый никогда не запоминается. И даже пятый… Это приходит гораздо позже. А ящики… Макаров собрал знания по крупицам, по обрывкам – все что мог. По-моему, это достойно уважения. На него работают лучшие специалисты, каких он только нашел.

– Пошли отсюда, – предложила Люда. – Лично я в этом участвовать не намерена. Противно мне.

– Конечно. Позже.

– В дядюшкином проекте участвовала, а в этом противно? – спросил Петр.

– Там было другое. Зло во спасение. Здесь – зло ради зла.

– Я согласен… – молвил Константин.

– С чем?

– С Макаровым. Плевать – в каком слое и в какой оболочке. Надо просто жить.

– Тогда поторопись, – сказал Борис. – «Просто жить» – это уже не здесь.

– А где же? – тупо произнес Костя.

– В любом другом слое. Но только не в этом, не в тамбуре. Здесь же действующий портал.

– Ну-ка… – Петр отбросил окурок и приблизился к Борису, но так, чтоб это было не очень заметно со стороны. Впрочем, их никто и не замечал. У них же не было выбора…

– Никто из вас не думал, почему Установку и портал создали в разных местах? – спросил Борис. – Гораздо логичней было бы в одном. То есть зачем они вынесли портал из своего слоя? Для чего им понадобился тамбур? Возможно, они хотели обезопасить себя от миграций. От того, что происходит повсюду. Им нужен был некий буферный слой между прототипом и отражениями. Теперь Макаров собирается достроить к порталу свою Установку. Тамбур перестанет подчиняться прежним хозяевам, он сам станет основным. Ну?.. какие по этому поводу мысли?

– Им это не понравится, – предположил Константин. – И они могут попробовать этому помешать.

У Бориса чуть дрогнули уголки губ – видимо, для него было крайне важно, чтоб Костя ответил сам.

– Могут попробовать? – сказал он с сарказмом. – Ты где находишься? Не забыл? Ты в зазеркалье, в искусственном мире. Они его породили нажатием кнопки «вкл»! «Могут попробовать», да?! Они его уничтожат – таким же нажатием, только кнопка будет называться «выкл».

– Ты считаешь, это легко?

– Я считаю, тот, кто построил один портал, построит и второй – на новом месте. И уж конечно, это будет легче, чем бороться с Макаровым, обладающим собственной Установкой. Когда Установку соберут, ее нужно будет соединить с порталом, и на какое-то время он окажется выключен. Границы между слоями станут непроницаемы. Мы будем заперты. И если им, – он со значением посмотрел вверх, – все-таки придет в голову нажать эту кнопочку…

– Мы перестанем существовать, – закончил за него Петр.

Константин погладил себя по бокам – не то вытирал потные ладони, не то проверял, жив ли он.

– И еще одна деталь, – скорбно произнес Борис. – Сам факт отключения портала может быть расценен как попытка вторжения. Даже если у них нет наблюдателей, что весьма сомнительно, автоматика все равно получит сигнал. При их мерах безопасности они уничтожат этот слой мгновенно. Я даже не исключаю, что такую возможность они предусмотрели заранее. Иначе слой-тамбур просто не нужен.

– Так и-и… что теперь?.. – проронил Петр.

Костя постоял в раздумье и, сорвавшись с места, унесся в конец коридора. Вернулся он минуты через две – похоже, пересказывал услышанное Макарову. Тот, выскочив из дверей, подбежал к Борису и потребовал все повторить. Борис повторил, но уже тезисно, без подробностей. Макаров напряженно молчал, трогая себя за подбородок.

– На каком этапе у нас работы? – осведомился Борис. – Если это не секрет.

– Почему секрет? – буркнул Макаров. – Двери открыты – заходи, гляди. А работы… работы уже в последней фазе.

– Вы как хотите, ребята, а я ухожу, – объявил Борис. – Хозяева Установки могут и не дожидаться, пока мы портал выключим. Они сами нас быстрее выключат. Эти люди не рискуют, у них другой стиль… Было очень приятно, Юра, – обратился он к Макарову. – Все договоренности в силе, встретимся еще…

– Погоди! Ты решил перекинуться?

– А то как же! Куда – не спрашивай, не скажу. Есть у меня одна норка…

– Да зачем мне твои норки?.. Что делать-то?!

– Что хочешь. Ты же у нас начальство. Из твоих орлят все драйвером обеспечены? Могу пособить. Двадцать не потяну, а человек пять – вполне.

– Этого не надо, мы сами.

– Не доверяешь?

– Да хватит тебе! Куда ты от меня денешься-то? Стой… – Макаров сделал несколько торопливых шагов к дверям и крикнул: – Эй, все прекратить! Отставить! Ничего не трогать! Сюда, живо! Так… а с Установкой что?.. – беспомощно спросил он.

– В другой слой ее не протащишь, чертежи – тоже. Но это все, наверно, у орлят в головах сидит?

– Сидит, сидит…

– Ну и прекрасно. Портал тоже?

– Естественно.

– Тогда какие проблемы? Надо было собирать его в другом слое. Тут бы, конечно, без спешки все обмозговать… Спокойно встретимся, поговорим, если ложная тревога – всегда успеем вернуться.

– У вас-то драйвер есть? – спросил Макаров у Петра и Константина.

– Я их заберу, – сказал Борис. – Люду тоже, Виктор – сам.

– Знаю, знаю. Если не получится – вот вам на всякий случай… – Он выгреб из кармана гость двухцветных капсул и раздал каждому по штуке.

Бригада монтажников уже поднялась из зала и выстроилась в коридоре. Люди не суетились и не нервничали, экстренные перебросы были им не в новинку. И еще – они отвыкли бояться за жизнь.

– Эвакуация! – объявил Макаров, и техники одновременно, как в рекламе чудотворных витаминов, приняли по таблетке. – Ну, а вы?..

– И мы. Сейчас.

– Нет, так не пойдет. Вот что… глотайте драйвер. При мне.

– Значит, все-таки не веришь, – покачал головой Борис. – Глотайте, ребята. Я надеюсь, это не цианид. – Он проследил за тем, как Петр, Костя и Людмила закидывают в рот капсулы, и повернулся в Макарову.

– Вы с Виктором тоже не тяните, пригодитесь еще, – сказал тот.

Он подержал на ладони пеструю россыпь и, словно таблетки чем-то отличались, выбрал себе одну из середины. Перед тем как положить ее на язык, он снова посмотрел на Бориса, уже с нескрываемой тревогой.

– Ну?.. Вы еще здесь?

– Кто это «мы»? – Борис приобнял за плечи Петра с Константином.

Драйвер действовал быстро и совсем не так, как цикломезотрамин или средство Шибанова. Сознание никто не терял, на пол никто не валился. Люди просто покидали оболочку, оставляя в ней настоящего владельца – свое отражение.

Константин по-девичьи моргнул и потрясенно воззрился на Люду, потом, инстинктивно учуяв лидера, перевел взгляд на Макарова. Потом на Бориса. И, помедлив, на Виктора.

– Что это?.. – спросил Костя. Вернее, хотел спросить. Безвольный рот выдал невнятное, как у пьяной Насти: «шта ита?..»

Людмила раскачивалась на носках и, блаженно улыбаясь, тихонько напевала. Кажется, связь с внешним миром она утратила напрочь.

Монтажники забродили в углу, как тараканы в банке, но без всякого возбуждения – видимо, в подобной ситуации они оказались не впервые. Мухин иногда задавался вопросом, что делает его ботаник, когда вдруг находит себя в незнакомом месте. По идее, к этим «временным помутнениям» он должен был давно привыкнуть.

Константин вытаращился на свой автомат и, перекосившись от ужаса, скинул его на пол. Петр тоже удивился оружию, но удивился иначе – с радостью.

– О-па… – пробормотал Виктор и, коротко, без замаха, врезал ему прикладом в лоб. – Петя сейчас делов бы наделал…

Тот упал на колени, пошатался секунды две и, широко раскинув руки, рухнул лицом вниз.

– Все, я пошел, – предупредил Макаров, слизывая с ладони капсулу.

– Мы тоже, – ответил Борис. – Сейчас. Уже идем. Да. Пора…

Он сунул руки в карманы и привалился к стене, наблюдая, как меняются глаза Макарова. Когда перед ним был уже определенно другой человек, Борис вытащил из кармана пистолет и выстрелил ему в голову.

– Выплевывай! – приказал он Людмиле.

Она достала из-под языка наполовину растворившуюся капсулу.

– Тебе надо было не балдеть, а ураган здесь устраивать, – заявил Виктор. – Если б Макаров знал Иглу, он бы сразу понял, что ты дурью маешься. Чуть не провалила все.

– Не умею я! Это ты у нас актер. Больших и малых театров! – огрызнулась Люда.

– Будет и ураган… – сказал Борис, нагибаясь за Костиным автоматом.

Никто из бригады воспользоваться оружием не решился. Это все-таки были люди – нормальные люди в нормальном мире. И на убийство они реагировали адекватно: они оцепенели от страха. Поэтому, расстреливая двадцать оболочек, Виктор стыдился и мучился. И ненавидел себя за причастность к тому, что для других – для нормальных – всегда было и навсегда останется где-то там… где угодно, только не здесь, и в итоге – нигде. Между. Собственно, этим они все и отличались: знанием. Давно низведенным до бытового уровня, но все-таки Знанием, что твой пугающе огромный мир – это лишь пластинка в бесконечном веере, и путь отсюда, как и путь сюда, находится не за годами и километрами, а здесь и сейчас, в самом тебе.

Виктор с Борисом синхронно сменили магазины.

– То, что мы делаем, просто отвратительно, – сказал Мухин.

– Согласен два раза, – ответил Борис. – Но выжить эти оболочки не должны, иначе они вернутся. С памятью об Установке… Люда, не смотри на это!

– Я и не смотрю… Я понимаю, по-другому нельзя… А с Макаровым ты был убедителен. – Она достала последнюю сигарету и спрятала пустую пачку в сапог. – Почти не давил. Я и сама чуть не купилась.

– Ну и зря.

– Что зря?..

– Ренат где-то видел топор… – задумчиво произнес Борис. – Или нет?..

– Зачем тебе топор?!

– Попробуй догадаться… Витя!

– Топора нет, – отозвался Мухин. – Есть пулеметы.

– Можно и так…

– Борис! – крикнула Люда. – Что ты собираешься делать?

– Как что? Разрушить портал.

– А… Установка? Она же отключится!

– Мы разве не за этим пришли?.. – спросил Виктор, собирая у монтажников оружие.

– Что же раньше-то?.. Ренат ее сразу хотел сломать. Вы не позволили… Борис… ты этих ждал? С ящиками?

– С ящиками, – подтвердил он. – Белую кость мы ждали. Цвет научно-перекинутой интеллигенции. Теперь в этом слое у них нет оболочек. И у Макарова – нет.

– И когда отражения сольются, у них не останется тел, – заключил Мухин. – Они сюда больше не перекинутся.

– Что сольется?! Этот тамбур уничтожат, и ничего не сольется!

– У Макарова не было времени подумать. У тебя оно есть. – Борис ударил ногой по двери и вышел на обзорный мостик.

Виктор последовал за ним и, свалив пулеметы на площадку, клацнул предохранителем.

Громадный «магнит» внизу по-прежнему упирался в исчезающую плоскость. Реализованный как военный проект, он находился в этом зале более полувека и все это время держал границы между слоями открытыми. Вокруг него стояли десятки контейнеров. Часть из них техники освободили и собрали во внутреннем радиусе – там, где поместились бы квартиры ботаника, оператора, писателя-фантаста и прочих Мухинских отражений – громоздкую конструкцию, пока еще не законченную, но уже имеющую какой-то общий вид.

– Куда? – молвил Виктор.

– Понятия не имею… – хмыкнул Борис.

Мухин передернул затвор и, широко водя рукой, точно поливая из лейки, выпустил очередь по правому «рогу». Далеко на полу забренчали гильзы – последняя упала лишь спустя две секунды после того, как кончился магазин. Виктор выбрал из кучи второй пистолет-пулемет, затем, подумав, взял еще один. Расстреляв обе обоймы, он облокотился на поручень и прислушался. В зале снова воцарилась клейкая тишина. Борис добил рожок из «Калашникова» и раздосадованно сбросил автомат вниз.

– А вдруг эта штука пуленепробиваемая? – озабоченно произнес Виктор.

– Тогда пули ее не пробьют. Что еще сказать?..

– Хочу поделиться сомнением…

– Ну, поделись…

– Если даже нам понятно, что Установка опасна, почему этого не понимают те, кто ее построил? Почему в нулевом слое ее не выключат сами?

– Я думаю, они давно бы то сделали.

– Так почему же не делают?

– Потому, что там никого нет, – угрюмо ответил Борис.

Мухин покусал губу, затем пострелял по «магниту» – уже так, для очистки совести, – и, не выдержав, все же спросил:

– Почему?..

– Потому, что мы тут.

– Кто?.. – Виктор опешил. – Кто это «мы»?..

– Те, кто раньше был там.

– И значит, когда миры сольются в один… а нас там нет…

– Миры сольются здесь, в тамбуре, – сказал Борис. – И он не исчезнет.

– Ты так уверенно говоришь… – Людмила принесла еще два автомата и встала с ними на мостике. – Но ты ведь можешь и ошибаться. Откуда тебе знать?

Борис стиснул зубы и выстрелил туда, где пропадали «рога». На мембране возникло несколько черных окружностей диаметром около метра.

– Она откликается! Она чувствует! – Он схватил следующий пулемет и послал в плоскость длинную очередь. Пленка покрылась кругами – каждая пуля оставляла в ней метровую дыру, вот только дыры эти постепенно затягивались. Через некоторое время поверхность снова была чистой, точнее – несуществующей.

– Ты не ответил, Боря, – напомнила Людмила.

– Что у тебя? Калаш? Стреляй. Стреляй в нее, ну! Витя, ты тоже!

Борис подобрал два пулемета и выпустил по мембране сразу все. Мухин, хоть и с сомнением, поднял ствол и нажал на курок. Люда сделала то же самое.

В какой-то момент показалось, что пленка разорвалась, – круглых, идеально ровных отверстий в ней было уже несколько сотен. Виктор наклонился и обнаружил на решетчатом полу последний ствол. Не мешкая, чтобы поверхность не успела затянуться, он подхватил оружие, и увидел, что в нем нет магазина. Он хотел бросить сам пулемет, но оценил расстояние и понял, что все равно не докинет. Плоскость как будто уловила его отчаяние и начала постепенно зарастать.

– Боря! И все-таки ты мне не сказал!.. – не унималась Людмила.

Виктор повернулся к ней, чтобы ответить, но случайно посмотрел на «магнит» и звонко хлопнул в ладоши.

Ящики. Много металлических, явно тяжелых контейнеров, которыми можно было повредить мембрану гораздо сильней, чем пулями.

Добежав до лестницы, Мухин, устремился вниз.

– Правильно, Витя! Только осторожно! – Борис расстрелял по верхним углам последние патроны и перегнулся через перила. – Не подходи к ней!

«Магнит» оказался не таким уж гладким и аккуратным, как это виделось сверху. Он смахивал на длинный барак без окон, облицованный толстыми стальными пластинами. Что было на трехметровой крыше, Мухин не знал, но подозревал, что там лежат те же пластины. Пистолет-пулемет, скорострельный, но маломощный, был против них бесполезен. Плоскость же так и осталась невидимой. Виктор не мог ее разглядеть, лишь угадывал ее присутствие по черным, съезжающимися кругам.

Он поднял пустой чемодан и метнул его вперед, как можно выше. Поверхность поглотила контейнер. Секунду не было ничего, потом из точки соприкосновения стремительно разлетелась кольцевая волна – Мухин не заметил бы и ее, если б не искривление пленки в момент движения. Всколыхнувшись, она на какой-то миг блеснула плафонами, показала искривленную площадку с Борисом и Людмилой, и повисла по краям огромной дыры.

– Да, Витя! – заорал сверху Борис. – Еще! Еще!!

Мухин взял второй ящик и швырнул его левее, туда, где мембрана осталась цела. На этот раз волну Виктор не разглядел, он судорожно искал на полу что-нибудь еще, что можно было бы кинуть. Все контейнеры, и свободные, и закрытые, лежали дальше, за ними пришлось бы идти назад, и Мухин опасался, что поверхность успеет себя воссоздать.

Зацепившись за что-то ногой, он торопливо нагнулся и выволок из-под рабочей платформы опрокинутый турникет. К верхней трубе была прикручена проволокой жестяная табличка:

«Не приближаться! Смертельная опасность!»

Виктору вдруг подумалось, что он очень давно не встречал таких предупреждений. На улицах попадались одни лишь приглашения – зайди, здесь хорошо, тебе понравится… Никто не писал: «не заходи, ты будешь жалеть»… Даже ради хохмы. Хотя люди все равно зашли бы. Зашли бы убедиться – действительно ли здесь так плохо, как об этом написано… Наверно, такова человеческая природа. Вот и те, кто построил портал… Не по ту сторону, а по эту, – те, кто воспринимал его как некий оборонный проект… В бункере должно было находиться полно народу, но Мухин вспомнил, что видел только чекиста за столом. Остальные… может, они все же к чему-то приблизились? Несмотря на опасность. Как всегда… Как все люди…

Виктор взял турникет и размахнулся. Он хотел попасть непременно в мембрану, но ее края находились слишком высоко. Перед Мухиным оказалось сплошное черное поле, в котором не было ничего, – это он понял сразу, как только туда заглянул.

Он испытал то же, что испытывал при переходе из слоя в слой. За плоскостью зияла пустота, настолько глубокая, что ее границы ощущались как нечто материальное. На самом деле плоскость была не началом Другого, а завершением Этого.

Внезапно Мухин почувствовал на лице ветер. Теплый и сильный, как вода. Ветер давил, оттеснял его назад, и чем ближе Виктор подходил к плоскости, тем сильнее было сопротивление. Он не заметил, как сделал еще один шаг. Бороться с ветром было приятно – не побеждать его, ведь это…

Невозможно.

…а просто ловить его лицом, купаться, позволять ему перебирать волосы, особенно на горке, когда мотоцикл зависает и с радостным ревом…

Невозможно. У него никогда не было мотоцикла… Виктор зажмурился изо всех сил, до мурашек в глазах, до мельтешащих светлячков – двадцати девяти плывущих во тьме белых огней. Почему двадцать девять?.. Их точно двадцать девять?.. Конечно, двадцать девять. Как же ты их уместила на таком маленьком тортике? Маленьком, зато вкусном. Обиделась, что ли? Смешная. Я же не то имел в виду. Я о тебе беспокоюсь. Что ты станешь через год делать? Свечек будет тридцать, а торты у тебя всегда такие маленькие. Зато вкусные, вкусные… Через год юбилей, и если ты опять никого не позовешь, то свечка у тебя будет одна, в руках. Не надо так шутить. Какой ты суеверный… Дуй и загадывай. Сам знаешь, большой ведь уже. Ну да, а тортик все равно маленький…

Он дунул, но встречный ветер оказался сильней – особенно такой, на горке, – бороться с ним было…

Невозможно.

…и тридцать свечей, свои законные тридцать свечей он гасил уже совсем в другом месте.

«Витя, не уходи!»

«Борис… Я не могу…»

«Не уходи, Витя!»

«Я бы ушел. Но это, к сожалению…»

Невозможно.

Мухин открыл глаза и увидел, как турникет влетает в пустоту. Рваная пленка всколыхнулась, теперь в ней отразились не только тусклые плафоны, но и весь портал. Дыры от пуль, разбросанные по углам, впервые перестали уменьшаться. Они замерли и вдруг неуловимо быстро разбежались по поверхности. Плоскость исчезла, как исчезает мыльный пузырь: она не лопнула, а просто перестала существовать.

В коридоре что-то пронзительно засвистело и, как мембрана, резко оборвалось. Свет в зале погас.

Мухин порылся в карманах и разыскал зажигалку. Огонек горел ровно, но стены находились слишком далеко, и Виктор видел только свою ладонь – словно кроме нее ничего и не было.

– Люда!.. Люда!!

– Да! Я здесь!

Где-то наверху вспыхнуло второе пятнышко.

– Люда! Сходи, поищи фонари, а то я ноги переломаю, пока вылезу.

Огонек пропал, спустя минуту в темноте зашарили два узких конуса.

– Ты где?!

– Здесь! Да не надо в глаза-то, что за привычка!.. На лестницу свети! Нет, погоди! Я хочу посмотреть на нее! Где висела эта штука!

Людмила направила фонарь влево, и желтый овал прошелся по обычной стене из зеленоватых бетонных блоков, не очень ровно состыкованных.

Мухин, спотыкаясь о какие-то приборы и кабели, добрался до лестницы и поднялся на мостик. Борис молча похлопал его по спине и толкнул двери.

Лампы в коридоре не горели. Из пролома в потолке падала усеченная пирамида бледного света.

– Слушай, а что ты там видел? – азартно спросила Люда.

– Где?

– Не валяй дурака. За границей.

– Ничего…

– Я же знаю! У тебя волосы дыбом встали, когда ты к ней подошел.

– Ничего не видел, – ответил Виктор, машинально приглаживая макушку.

– Наэлектризовались, вот и встали, – буркнул Борис.

– Петя еще не очухался? В больницу бы его… – молвил Мухин озабоченно.

– Вызовем, заберут.

– А Костя где?

– Вон, стул приставил и смотался.

– Смотался?.. Значит…

– Это значит, что мы не ошиблись, – сказал Борис. – Сначала выключился портал, а потом Установка. Костя остался там… там, где он и был в момент слияния.

– Да! – спохватилась Люда. – Так с чего вы взяли, что они не уничтожат тамбур?

– Тебя это до сих пор тревожит? Мы ведь живы…

– Все равно! – настойчиво произнесла она. – Почему?!

«Потому, что никто не станет разрушать свой дом,” – подумал Виктор, но вслух сказал другое:

– Интересно, о чем ты теперь будешь мечтать…

– Мечтаю уже три часа, – ответила она. – Снять эти сапоги.

Мухин взялся за край плиты и, подтянувшись, выбрался на крышу бункера. Вокруг поднимались отвесные стены в опалубке из швеллера. До верха было метров пятьдесят, не меньше.

– Как ты считаешь, сбудется? – спросила Люда.

– Что сбудется?.. Боря, подсади ее… Давай руку…

– Мечта, – сказала она.

– Люда!.. Ты вообще-то понимаешь, что мы в другом мире?

– В чем мы?.. – Она побарахтала ногами и встала на перекрытие.

– Мы в том, что получилось после слияния. Боря! Ну где ты там?!

– Иду! – Борис вылез из проема и озабоченно пощупал больное колено. – Сейчас… Куда торопитесь? Не терпится?

– А тебе что, не интересно?

– Мне-то?.. Поглядим… – Он поднял голову и приложил ладонь ко лбу. – Успеем еще наглядеться…

Мухин закурил и посмотрел на небо. В синем квадрате застыла стрела крана. Больше ничего – ни деревца, ни соседней крыши, ни даже солнца. Только небо и позвякивающий пустой крюк.

– Отдохните, карабкаться мы долго отсюда будем, – сказал Борис.

– Возможно, дольше, чем нам кажется… – добавил Виктор.