Слёзы Леса

Глава 5. Татуировка созвездия

В последний раз оглянувшись на склад, я свернула в неприметную подворотню, чтобы срезать путь до гильдии. Бежала по грязным улицам нижнего города и пыталась ни о чём не думать, но память старательно подсовывала мне полузабытые, казалось, давно стёршиеся воспоминания.

Мне было шесть, когда моровая лихорадка забрала мать. К тому времени мы уже несколько месяцев жили с плутами. Мама помогала прибирать комнаты, разносила еду в таверне, ходила на рынок и передавала записки нужным людям. Она была очень красивой женщиной, но Рэмил никогда не предлагал ей ничего непристойного. Если на задании для прикрытия нужен был ребёнок, я отправлялась с ней, хотя мне больше нравилось оставаться в гильдии и самозабвенно ковыряться шпилькой в замках. Рэмил однажды заметил, что у меня талант к «тонкой работе». Тогда я не поняла, что он имел в виду – у меня просто появились первые в моей жизни игрушки, и я была этому рада.

А потом наступила зима, принёсшая с собой мор, выкосивший половину города. Кто-то подозревал полуросликов, которые якобы привезли заразу с Островов. Другие винили магов из-за моря в сомнительных экспериментах. Некоторые грешили на крыс и бродячих актёров. Как бы то ни было, лихорадка забрала много жизней в тот год. Эдан закрылся от всего мира. Тракты опустели, а корабли не заходили в порт. Близлежащая Вейна перегородила дороги и выставила патрули, жестоко расправляясь со всеми, пересекавшими её границы со стороны побережья. Лекари и целители дневали и ночевали в лазаретах, но от заразы не помогала даже магия. Заболевших и умирающих размещали в казармах и городских храмах – везде, где позволяло место.

Моровая лихорадка не обошла и нашу гильдию. Мамино здоровье не выдержало, и она слегла одной из первых. Её держали в отдельной комнате вместе с другими заболевшими плутами, куда меня, понятное дело, не пускали. Целыми днями я бродила по притихшим коридорам, предоставленная сама себе, но по ночам пробиралась к маме и дремала на краю её кровати. Помню, как в остывающем камине потрескивали угли, воздух пах дымом и незнакомыми травами. То один больной, то другой, заходился долгим кашлем. Я лежала и прислушивалась к хриплому дыханию мамы. Рэмил научил меня не бояться темноты – тени были нашими союзниками и подельниками, так он говорил. Я напрягала глаза, всматриваясь в неосвещённые углы и пытаясь увидеть лихорадку, по-воровски прокравшуюся в гильдию. Болезнь представлялась мне бледной женщиной с серпом в руках – не зря же люди шептались, боясь произнести в полный голос, что она «подкосила» кого-то! А я верила, что смогла бы с ней договориться и она отпустит маму, ведь плут всегда поймёт другого плута! Но лихорадка не показывалась, продолжая трусливо прятаться по углам. Маме становилось всё хуже. В сознание она не приходила и иногда, в бреду, шептала по-эльфийски. Она немного учила меня языку Лесного народа, но я разбирала только отдельные слова: «любимый», «ребёнок» и «прости».

Той последней ночью я, как обычно, пришла к маме и забралась к ней под одеяло. Она сильно кашляла, а я не знала, что делать и чем помочь, и меня это злило. Вдруг мама открыла глаза и посмотрела совершенно осмысленно.

– Риона?

Я прижалась к ней так крепко, как могла. Мама судорожно схватила мою руку и зашептала быстро-быстро, боясь не успеть:

– Риона, послушай! Слушай внимательно. – Её прервал кашель. – Это… Это… Очень важно. – Она опять закашлялась.

– Мама!

Она сильнее сжала мою руку и развернула её внутренней стороной запястья вверх.

– Смотри, тут. – Снова кашель. – У него здесь татуировка. Понимаешь? На правой руке… Рисунок. – Мама захрипела.

– У него? У папы? – Я догадалась, что впервые в жизни она говорит об отце.

Мама кивнула, пыталась сказать что-то ещё, но не смогла. Её душил кашель, она прижала обе ладони ко рту, и между пальцами я увидела кровь. Кто-то зашёл в комнату, лекарь или, кажется, Рэмил. Сильные руки подхватили меня и потащили прочь.

– Риона! – Мамин голос был совсем осипшим и тихим. – Татуировка… созвездие…

– Мама! Пусти меня! Мама!

Меня выволокли в коридор, дверь захлопнулась. Я кусалась и визжала, пытаясь вырваться, но Рэмил держал крепко.

– Глупая девчонка! – ругался он. – Не смей больше сюда ходить! Ты ещё нужна мне в гильдии!

Одноглазый втолкнул меня в комнату, доверив старшим девушкам – сёстрам-близняшкам – приглядывать за мной, зарёванной малолеткой. Элана всю ночь просидела рядом, успокаивая словами и чарами.

А на следующее утро мамы уже не было. Её тело отвезли в общую могилу за городскими стенами, у Полынных ворот, как и многих других, умерших той зимой. Сейчас на том месте рос бурьян. Я почти никогда туда не ходила.

В том детстве, которое мне досталось, никогда не расспрашивали о семье и родных. Многие знакомые ребятишки не знали родителей вовсе. Поэтому, когда мама была жива, я и не думала выяснять, кто мой отец и что с ним стало. Воспринимала, как должное, что всегда были только мы с ней, вдвоём. И мама тоже отчего-то не затрагивала эту тему. Но после, оставшись одна, я, конечно же, начала представлять, как за мной обязательно приедет отец – красивый высокий эльф. На его руке нарисованы звёзды, и он непременно знает, где меня найти. Я отправлюсь с ним домой, где бы этот дом ни находился. Но шли годы, полные обучения и изнуряющих тренировок, а никто так и не приезжал. Рэмил натаскивал меня в непростом плутовском ремесле. Я училась драться, прятаться, незаметно подкрадываться, вскрывать сложные замки и срезать кошельки с поясов. И сколько себя помню, всё время искала.

Вот пирс, выходящий в залив длинным деревянным языком. Мне уже девять. Я сижу, болтая ногами, на самом его краю. Причаливает пузатая лодка под вылинявшим прямоугольным парусом, на таких обычно ходят в море рыболовы. На пирс высаживается незнакомый мужчина, эльф – я замечаю острые уши, бросив робкий взгляд вверх. Он одет в расстёгнутую безрукавку, и меня крайне занимают рисунки морских чудищ, покрывающие обе его руки от запястий до плеч. Когда мужчина напрягает мышцы, чтобы вытащить из лодки улов, кажется, что татуировки живые и шевелятся. Созвездия среди них нет.

– Выгружай! Тащи! Сворачивай сети! – командует эльф своим товарищам на судне.

– Лови! – Он неожиданно бросает мне медную монетку.

Она пахнет его руками и почему-то лесом, а не морем. Кажется, я даже не успеваю поблагодарить. Ближе к вечеру местные мальчишки разобьют мне нос и отнимут медяк.

Вот большой рынок в нижнем городе. Через две недели мне исполнится десять. На днях прибыл караван с лесным вином. Я наблюдаю, как остроухий торговец ловко орудует черпаком, разливая брагу из бочки по большим деревянным кружкам. На его правом запястье – чёткий рисунок волчьей лапы. Созвездия нет.

– А ну, брысь отсюда, мелочь! – ругается он, и я убегаю.

Вот спустя полгода, когда залив Лун безумствует под ветрами месяца бурь, я захожу в таверну на границе верхнего и нижнего района. Кого тут только нет! Гномы из гильдии торговцев обсуждают окончание сезона мореходства. Незнакомый мне косоглазый полурослик пытается обдурить в кости трёх простаков, по виду – крестьян. Надо не забыть рассказать о нём Рэмилу, эта таверна – наша территория. Спиной ко мне сидит девушка с заострёнными ушами – но небольшими и короткими. Полуэльфийка, как и я. Что ж… Эльфов не вижу.

Хозяин таверны давно знает меня и угощает тёплой горбушкой хлеба.

– Остроухие давно не приезжали, – говорит он и треплет меня по голове, пока я с аппетитом жую. – Приходи в другой раз.

Вот я брожу по улицам верхнего города, делая вид, что выпрашиваю милостыню. Мне почти одиннадцать, но я худая и невысокая, и выгляжу гораздо младше своего возраста. Навстречу идёт пара эльфов в дорогих одеждах: бархатные туники расшиты золотыми нитями, в волосах у обоих сверкают диадемы с драгоценными камнями. За остроухими следует охрана.

– Господин!.. Госпожа!.. – Я тяну к эльфам грязную ладошку.

– Что тебе, дитя? – доброжелательно интересуется женщина и просит своего спутника: – Подай ей.

Эльф протягивает мне полновесную серебряную монету. Я хватаю его за руку, не обращая внимания на деньги, и задираю бархатный рукав. Звёзды?! Нет, показалось! Всего лишь цветок незабудки на тонком стебле. Остроухий отдёргивает руку и, брезгливо поморщившись, швыряет монету мне под ноги.

– Отстань, попрошайка!

Стражник отвешивает мне подзатыльник. Они уходят, а я размазываю слёзы по лицу.

По вечерам, в гильдии, лёжа на своей койке, я вспоминаю все эти эльфийские знаки, и они оживают перед глазами, сплетаясь в один бесконечный узор. Но созвездия среди них нет.