Слепые птицы

Глава 7. Плаха

Ночью они вместе с баронессой пересчитывали пояски, что нашлись в коробке.

— Одиннадцать. — Евдокия опёрлась локтем на ручку кресла и потёрла лоб. — А мы только восьмерых находили. Птиц, правда, было больше, но мы тогда ещё не знали, что к чему.

— При чём здесь вообще птицы? — У Новикова всё плыло перед глазами. — Да, а что за настойку вы мне тогда дали? Когда руку вправили? Это от доктора?

— Нет, это наше семейное. На травах.

— А доктор своими снадобьями девиц поил, — пробормотал Новиков, выглядывая в большое французское окно. — Потому они и не кричали, и не брыкались. Только одна его смогла схватить, бумажку оторвала.

— Его дочь, заметьте.

— Он хоть что-нибудь сказал? — Новиков всматривался в кромешную мглу за окном. Откуда-то доносились не то вопли, не то крики.

— Не помнит ничего. — Баронесса подошла и встала рядом. — Якобы сам эти микстуры глушил, да так, что память отшибало. Может, он в беспамятстве всё это творил?

— Даже если так. Завтра же сдадим его жандармам. — Новиков прислушался. Кажется, до завтра доктор не доживёт. — Его что, вытащили из подвала?

Новиков открыл было окно, но баронесса быстро захлопнула створку.

— Это же самосуд! — Новиков не решался идти напролом.

— Вы же сами всё видели, — цедила баронесса, глядя на Новикова огромными чёрными глазищами. — Детей резал. Детей! Да ещё свою дочку.

Новиков опустил руку. Судя по оранжевым всполохам во тьме и галдящим голосам, совсем недалеко местный люд готовился призвать убивца к ответу. Если, конечно, это доктор убивец. А кто ещё. Микстуры, обрывок ярлычка. Пояски, крестики. Птицы. Да причём здесь птицы!

Новиков резко открыл окно и выбежал на веранду. Помчался через двор на голоса. За усадьбой небо светилось сизо-оранжевым. Люди с факелами стекались к пустырю за крайними деревенскими домами. Мужики с каменным лицами и бледные женщины решительно топали туда, где на круглой полянке рос высоченный дуб с голыми ещё ветвями. Кто-то приладил к одной из них верёвку с петлёй на конце, а внизу уже установили бочонок. Верёвка колыхалась на весеннем ветру, похожая на местную обрядовую похоронную ленточку.

— А ну, шагай! — Несколько мужиков волокли к дереву связанного доктора, который даже не сопротивлялся.

Гудящая толпа окружила плаху, здоровенное дерево выделялось ломаными линиями на фоне светлеющего неба.

— Отставить! — прокричал Новиков, подбегая к пустырю. На него разом обернулось несколько десятков лиц. — Отставить!

В грудь больно ударило, и Новиков с размаху опрокинулся на спину, так что всё тело гулко дрогнуло.

— Лежи, ваше благородие, да не выпрыгивай. Целее будешь, — процедил мужской голос над головой. Кажется, это Мартын его приложил.

Новиков кое-как перекатился на бок, в руку тут же отдало острой болью.

— Так нельзя. Нельзя, — сипел Новиков, кое-как поднимаясь на ноги. По загривку снова вдарило. Новиков больно плюхнулся на колени, но снова упрямо вставал.

Доктора уже дотащили до дуба, но ноги убивца уже не держали, поэтому поставить его на бочонок никак не получалось.

— И ин пояшет тя и ведёт, аможе не хощещи, — прошептал кто-то совсем рядом.

Новиков осмотрелся. Кажется, на него вообще никто не обращал внимания, все смотрели, как двое мужиков поддерживали врача, криво стоявшего на бочонке, а третий вытягивал верёвку с петлёй. Ну и ладно. Зверю — звериная… Да ведь человек же. Тем более что… Господи, да как Новиков сразу на это внимания не обратил.

— Стойте! — прокричал Новиков, кое-как ковыляя к плахе. — Это не он! Другой — убивец!

— Эк ты разошёлся, ваше благородие! — Это вышел вперёд Мартын, недобро улыбаясь и вытаскивая из-за пояса плеть. — Сам ведь его изловил, а теперь на попятный?

— Это не он убивал, — уже слабее произнёс Новиков, вдруг поняв, что верёвок у местных хватит и на двоих. — Я так думаю.

— А кто тогда? — притворно кротко спросил Мартын, щёлкая плетью.

— Я сейчас. — Новиков, хромая, обошёл бочонок, где доктора, уже с петлёй на шее, с двух сторон поддерживали мужики.

Чуть не вскрикнув от боли, Новиков встал на цыпочки и рассмотрел-таки связанные докторские руки. Всё верно — ни одной свежей царапины. А ведь его дочка оторвала клочок бумажки, значит, скребла ногтями по рукам убивца. Разве что он был в перчатках, да свиной кожи или ниток под ногтями девчонки не нашлось.

Новикова схватили за шкирку и швырнули спиной в толстый дубовый ствол. От удара затылком перед глазами потемнело и поплыло, ноги обмякли. Новиков как в тумане видел верёвку, качающийся бочонок, кособокую фигуру доктора.

— Это не он, — почти беззвучно шептал Новиков. — Не он.

Между чёрными силуэтами местных скользили маленькие светлые фигурки, будто бы в платьицах. В руках держали ветви с лентами. Местный поминально-похоронный обычай, как рассказывала баронесса. Чёрная баронесса-то совсем и не злая. Мертвецов не оживляет, птичий язык не разумеет. Так вот же! Всё же просто! Птиц ослепляли, чтобы они никому ничего не напели. Бред какой.

Вдруг всё затихло, и в этот миг беззвучия фигурки в белом разом хлопнули в ладошки. Бочонок упал, доктор повис, дёргаясь на верёвке. Она натянулась и лопнула, отчего врач кулем плюхнулся наземь, по которой прошла волна дрожи. Со всех сторон послышался птичий галдёж, отовсюду, хлопая крыльями, взлетали птицы. Огромные, чёрные, они носились, крича, над пустырём, нападая на орущих и размахивающих руками людей. Народ кинулся врассыпную, бросая на бегу факелы, которые медленно гасли на бестравной весенней земле.

А птицы чёрным вихрями уносились ввысь, в бирюзовое предрассветное небо. Там они кружили, волнами перетекая с одной стороны на другую. Будто огромное чёрное полотно колыхалось над Мёртвым лесом и Пустошью.