Слепой странник

Глава 4. Мальчик с Лоо

В то пасмурное осеннее утро Сергею Владимировичу Маркову не просто ничего не хотелось делать. Хуже того, за что бы он ни брался, у него всё валилось из рук.

Обругав неприличным словом застопорившийся на середине научный проект и одновременно собственное неумение обращаться с новыми моделями компьютеров, Сергей Владимирович вышел из квартиры и нанял через переговорник такси до пригородной полосы.

Он надеялся, что проветрится часок на свежем воздухе, придёт в себя, а потом можно будет опять бросаться в атаку на «корявый» софт, сумевший всего за полчаса довести его до белого каления.

Добравшись до лесопосадки, профессор расплатился с таксистом и, удовлетворённый, ступил на шуршащий оранжево-золотой ковёр из опавших листьев.

Через некоторое время мужчина ушёл в весьма далёкие от науки размышления, любуясь красотой осеннего леса. Тогда-то грохот взрыва, разнесшегося, казалось, вдоль и поперёк всех его нервов, заставил Маркова вздрогнуть и замереть на месте с колотящимся сердцем.

С минуту, наверное, профессор пытался сообразить, что случилось. Наконец, он решил пойти в ту сторону, откуда раздался взрыв, и посмотреть, в чём дело.

Вскоре профессор выбрался на широкую поляну. Точнее, на то, что стало поляной, после того, как взрывной волной из земли вырвало с корнями деревья в радиусе около двух сотен метров. Стволы вповалку лежали на сухой траве и медленно двигались один за другим, выстраиваясь в некий непонятный узор.

У Маркова глаза на лоб полезли при виде этой картины. Однако не успел он удивиться такому зрелищу, как среди вывороченных деревьев увидел серебристую обшивку аппарата, похожего на застывший шар ртути. А чуть подальше — другой такой же шар, от которого вверх столбами поднимался едкий дым.

— Что за… — начал было профессор и подавился словами.

От первого аппарата отделилась миниатюрная фигурка в зелёном костюме странного покроя и в ярко-голубой шапочке на голове. Перепрыгивая через поваленные стволы, человечек торопливо бежал по направлению ко второму шару.

Маркова пронзила ужасная догадка: скорее всего, он стал свидетелем катастрофы космических кораблей. С другой стороны, Сергей Владимирович часто смотрел новости в глобальной сети, и он не мог припомнить, чтобы хоть один земной аппарат имел столь необычную форму и размеры. Однако сейчас важно было то, что во втором корабле наверняка находились люди, и они нуждались в помощи.

Не раздумывая больше, профессор двинулся через поляну, не обращая внимания на стволы деревьев, постепенно образовывавшие на земле фигуру, похожую на закрученную вправо спираль.

«Чертовщина какая-то», — мелькнуло в сознании Маркова, и тут же он снова отбросил эти мысли: «Не время думать об этом. Потом разберусь».

Рассудив так, профессор приблизился вплотную к серебристому шару, из которого валил дым.

Фигурка в зелёном возле аппарата оказалась десятилетним мальчиком. Судорожно царапая ногтями обшивку, ребёнок пытался открыть люк, который заклинило при посадке, и помочь выбраться двум взрослым, чьи фигуры смутно виднелись сквозь полупрозрачные стенки аппарата.

«Чудная конструкция», — ещё раз отметил про себя профессор.

В то же мгновение мальчик вздрогнул, перестал царапать обшивку и оглянулся. Сергею Владимировичу подобное показалось довольно пугающим: ребёнок явно отреагировал не на звук его шагов, а на присутствие мыслей. К тому же при первом же взгляде на мальчика профессора глубоко поразила его внешность.

И дело было даже не в необычном цвете радужной оболочки, а в том, что в глазах ребёнка застыла некая холодная пустота. Однако сквозь это видимое спокойствие на поверхность короткими вспышками пробивались паника, ужас, боль, но их почти невозможно было отследить, если не наблюдать за мальчиком внимательно. Профессору стало страшно. Он не мог понять, откуда в десятилетнем ребёнке такие железная сила воли и умение казаться совершенно бесстрастным, когда в душе его на самом деле — хаос?

Судя по очертаниям фигур, внутри второго корабля находились родители мальчишки, и он боялся потерять их больше всего на свете, но при этом выражение лица сохранял равнодушно-каменное.

— Погоди, я сейчас! — Сергей Владимирович даже не знал, кого больше пытается успокоить: этого странного ребёнка со взглядом разумного лунатика или себя.

Отломив от лежащего поблизости ствола огромный сук, профессор воткнул его в щель между дверью люка и обшивкой и налёг на импровизированный рычаг всем телом. Мальчик моментально понял, чего хочет профессор, и присоединился к нему, вцепившись в толстую ветку обеими руками.

Валивший из аппарата дым становился всё гуще, обшивка вдруг стала плавиться, и древесина тоже начала понемногу тлеть, но Марков упорно не желал сдаваться, продолжая изо всех сил толкать рычаг вперёд и влево. На лбу его от напряжения выступили крупные капли пота. Мужчина сам не знал откуда, но он вдруг отчётливо понял, что пытается открыть люк правильно, и чтобы всё получилось, нужно просто надавить ещё чуть сильнее. Наконец, ему это удалось: щель расширилась. Мальчик проворно сунул руку внутрь и что-то повернул. Раздался сухой щелчок, и люк открылся.

— Слава Богу! — воскликнул профессор, отбрасывая в сторону запылавшую ветку и затаптывая её ногами, чтобы не загорелись опавшая листва и сухая трава.

Из распахнутого люка повалил ещё более густой и едкий дым, но тут же он начал рассеиваться, и Сергей Владимирович увидел, что оба астронавта в корабле лежат, обнявшись, на полу без сознания.

Марков вошёл внутрь следом за мальчиком.

— Господи, надеюсь, они живы, — прошептал он, поднимая на руки женщину.

Он вынес её на поляну, потом вернулся за мужчиной. Его тащить на себе было гораздо труднее, но профессор справился и с этой задачей. Пока же они входили в корабль и выходили оттуда, Марков пытался понять, что же горело в аппарате.

И в конце концов, решил, что пожар в салоне начался из-за утечки фтора. Интересно, зачем астронавтам понадобился фтор, да ещё в таком количестве?

Однако размышлять над этим вопросом было некогда: требовалось, как можно скорее, привести в сознание спасённых. Марков взглянул на них и замер от ужаса: на лицах, шее, руках мужчины и женщины явственно проступали обширные следы ожогов. Кожа краснела и, вздуваясь волдырями, превращалась в лохмотья прямо на глазах.

Мальчик молча и неподвижно стоял рядом, и в лице его по-прежнему не было заметно ни страха, ни отчаяния, хотя профессор уже знал, что это далеко не так. Ребёнок перепуган до смерти и не знает, как ему дальше быть.

Марков бросился на колени перед распростёртыми фигурами. Взял женщину за руку, пытаясь найти пульс, но, прекрасно понимая рассудком, что сделать уже, по всей вероятности, ничего нельзя. Веки женщины конвульсивно вздрагивали: это уходили последние остатки жизни, ещё теплившиеся в ней.

Внезапно то, что не удавалось сделать женщине, удалось её спутнику. Он распахнул глаза, и Марков вздрогнул от неожиданности. Так странно было увидеть красивейшие бархатно-сиреневые глаза на обезображенном ожогами лице. Они были глубоки, как бездна, и так же пугающе холодны.

Не то чтобы в них не отражалось никаких эмоций. Чувства там присутствовали, но будто бы в другой плоскости этого гипнотизирующе-прекрасного колодца.

Только теперь Маркова пронзила страшная догадка, что перед ним не человеческие глаза, но эта догадка нырнула в самую глубь сознания, отравленного паникой, столь же быстро, как и предыдущие.

Заметив, что его отец очнулся, мальчик упал перед ним на колени.

Обожжённые губы дёрнулись и приоткрылись.

Мальчик поспешно схватил отца за руку. На миг в его лице промелькнуло нечто, похожее на обыкновенный, вполне понятный человеческий страх, но через секунду оно опять превратилось в непроницаемую маску.

— Та диэ Валла, — вырвался хрип из горла умирающего.

Марков замер и прислушался внимательнее. Что до мальчика, так тот давно уже сосредоточил всё своё внимание на еле шевелящихся губах отца.

— Та диэ… Раддэ Ни-йо, йо-Фа, Ро. Ни илла… Итта![1] — последнее слово он почти прокричал.

Потом голова мужчины запрокинулась назад, и фигура застыла навеки с широко распахнутыми глазами.

«Кто же они такие?! Иностранцы, наверное…» — Сергей Владимирович отлично понимал, что пытается искать рациональные объяснения, стараясь не замечать очевидного.

Эти люди вовсе не были людьми. Их корабль строился явно не на Земле, как не на Земле шились одежда и обувь.

И сейчас напротив профессора с лицом, не выражающим ничего, сидел десятилетний мальчик, свалившийся буквальным образом с неба. Он продолжал держать за руку холодеющее тело отца, словно ожидая, что уста умершего откроются ещё раз, чтобы произнести последние слова напутствия.

Марков заставил себя подняться и подойти к этому странному ребёнку.

— Всё кончено. Мне очень жаль, но с этим ничего не поделаешь.

Мальчик продолжал сидеть на месте, не шевелясь, и пристально смотреть в застывшее лицо отца.

— Не знаю, понимаешь ты меня или нет, — заговорил опять профессор, — но не имеет смысла здесь больше оставаться. Ты уже ничем не сумеешь им помочь. Кроме того, — тут он посмотрел на мёртвого мужчину, и его передёрнуло, — это нехорошо — глядеть в глаза покойнику, — рука Маркова сама собой протянулась, чтобы опустить умершему веки.

Внезапно мальчик остановил его хладнокровным жестом.

— Не надо, — сказал он на чистейшем русском без малейшего акцента. — Я сам сделаю это.

— Как скажешь, — потрясённо выдавил профессор.

Мальчик склонился над телом отца и осторожно закрыл ему глаза, шепнув при этом что-то на своем непонятном наречии. Затем обернулся к профессору.

— Их нельзя здесь оставлять.

— Разумеется. Но, как я понимаю, тебе не хотелось бы, чтобы я обратился в полицию, а потом тела отправили бы в морг на вскрытие, — Марков одновременно и опасался этого ребёнка, и жалел его.

— Вскрытие? Ни за что! — тоном взрослого заявил мальчик. — У вас мёртвых хоронят в земле? — бесстрастно поинтересовался он.

— Д-да, — Маркова это ледяное спокойствие просто сводило с ума.

— Хорошо, мы похороним их здесь.

— Нет, что ты?! — попятился от него профессор. — Это надо делать на кладбище… — и замолчал, осекшись.

Ему на секунду показалось, что взгляд мальчика сейчас прожжёт дыру у него в голове.

— Мы похороним их здесь! — тоном, не терпящим возражений, проговорил ребёнок. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь изучал их тела.

— Но пойми ты, тут их ещё вернее найдут! Ведь взрыв, наверняка, слышали не только мы. Да и потом — здесь все деревья с корнем вывернуло! Этим местом заинтересуются ученые и…

— Вы совершенно правы, Сергей Владимирович, — вежливо ответил ребёнок.

Профессора прошиб ледяной пот. Он облизал дрожащим языком пересохшие губы.

— Откуда… ты знаешь моё имя?

— Оттуда же, откуда знаю ваш язык. Сейчас это не главное. Помогите мне перенести тела моих родителей обратно в катер.

— Катер? — только тут до Сергея Владимировича дошло, что эти две круглые серебристые «капсулы» никак не могли быть космическими кораблями уже потому, что мальчик и его родители не стали бы путешествовать отдельно друг от друга.

И потом: вторая «капсула» горела, но явно не вследствие взрыва. То есть взорвалось нечто другое: сам космический корабль. Где же в таком случае обломки?

— Да, в катер, — прервал нетерпеливый голос его размышления. — Так вы мне поможете?

— Но ведь…

— Прошу вас, сейчас не время! — это прозвучало почти умоляюще.

«Господи, ну что я в самом деле! — подумал профессор. — Кем бы он ни был, это всего лишь маленький ребёнок, испуганный и потерявшийся. Я должен ему помочь!»

— Я всё сделаю, — коротко отозвался Сергей Владимирович.

Мальчик ответил ему благодарным взглядом. В глазах его затеплилась искорка, которой прежде не наблюдалось и в помине.

— Спасибо, профессор.

Сергей Владимирович снова поднял на руки тело женщины и отнес её обратно внутрь катера. Пожар внутри уже погас, хотя специфический запах, похожий на смесь йода с озоном, всё ещё сохранялся.

Мальчик теперь стоял и, скрестив на груди руки, сосредоточенно смотрел куда-то вверх.

— У вас другое небо, — внезапно сказал он.

— Что?! — не понял профессор.

— Я говорю, у вас совсем другое небо. Оно какое-то серое. Наше небо чудесного сиреневого оттенка, как глаза моего отца…

— Вообще-то, у нас небо голубое. Просто сейчас сильная облачность.

— Наши облака ярко-серебристые, и их никогда не бывает так много…

Сергей Владимирович не нашёлся, что ему ответить. Он понимал, вернее, интуитивно чувствовал, что мальчику всё больших усилий стоит сохранять видимое хладнокровие. И заговорил он сейчас вовсе не потому, что ему взбрело на ум поболтать, а чтобы заставить себя не разрыдаться.

Марков осторожно взялся переносить мёртвого мужчину. Опустив его на пол «капсулы» рядом с телом жены, профессор вышел из катера и приблизился к мальчику.

— Я сделал всё, как ты просил. Что теперь?

Странный ребёнок оглянулся на катер.

— Мы уйдём.

— Как? — Маркову показалось, что он ослышался. — Вот так просто и уйдём?

— Да. Через пять минут оба катера самоуничтожатся. В них… программа заложена.

— Точно такая же была заложена и в ваш корабль? — неожиданно для самого себя выпалил профессор.

Мальчик с некоторой долей опасения покосился на него.

— В общем, да. Только никто не подозревал, что катер заденет взрывной волной, — ребёнок поспешно отвернулся.

Когда он опять посмотрел на Маркова, его лицо вновь не выражало ничего.

— Идёмте, Сергей Владимирович, — и сам двинулся вперёд.

Профессор шёл следом, усиленно размышляя, как ему теперь быть с этим неожиданно свалившимся на голову мальчиком.

Бросить его на произвол судьбы не позволяла совесть, но и домой привести тоже было нельзя. Инна терпеть не может детей. Тем более чужих. Тем более — пришельцев с других планет.

— Как тебя зовут? — внезапно в спину ему спросил Сергей Владимирович.

Мальчик замедлил шаг, но не обернулся.

— Вы, наверное, не только это хотите узнать, профессор?

— Вообще-то, да. Хотелось бы знать ещё, откуда ты пришёл?

— С Лоо, — теперь он повернулся и посмотрел профессору в лицо своими странными гипнотизирующими глазами. — Странствие Великой Матери закончилось, и наша планета погибла. Поэтому нам пришлось искать пристанища у вас. Мы думали, Великая Мать Валла сможет нас защитить.

— Валла? — удивлённо переспросил профессор.

— Земля, — коротко пояснил мальчик.

— Ясно. Сколько же тебе лет?

— Наверное, если перевести на ваше время, мне было бы двенадцать. Но по нашему времени мне всего восемь. Точнее, будет восемь через четыре дня.

— Ваш народ умеет читать мысли?

Губы мальчика изогнулись в слабое подобие улыбки.

— Да, но только до восьмилетнего возраста.

Профессор вздохнул с облегчением.

— В этом смысле землянам повезло!

— Почему — повезло?

— Ты не сможешь больше «просвечивать» ничьи мысли, словно рентгеном. Да ладно, пошутил я, пошутил. Если ты, конечно, понимаешь, что такое «шутка».

— Понимаю, — с каменным лицом отозвался мальчик. — А насчёт везения — это пока неизвестно. У некоторых та-лоо телепатические способности сохраняются до самого окончания Странствия.

— Смерти? — уточнил Сергей Владимирович.

— Мы применяем это слово только к физической оболочке.

В это время из-за деревьев один за другим послышались два громких хлопка. Из сплетённых ветвей старого дуба в небо, хрипло каркая на разные голоса, взвилась стая перепуганных ворон.

— Вот и всё, — тихо и торжественно произнес мальчик. — Их Странствие закончилось, а тела погибли.

Профессор умолк на несколько минут, давая мальчику время прийти в себя. Потом опять задал мучивший его вопрос:

— Как же тебя зовут? Я ведь не умею читать чужие мысли, в отличие от некоторых!

Мальчик остановился, внимательно посмотрев на застывшего в ожидании профессора.

— Наши обычаи запрещают называть кому бы то ни было имя, полученное при рождении, — словно извиняясь, промолвил ребёнок. — Но каждый та-лоо имеет право по достижении восьмилетнего возраста выбрать себе другое имя, которое можно назвать вслух. До моего восьмилетия осталось четыре дня, но я не думаю, что теперь это имеет значение, поскольку я вступил в самостоятельную жизнь немного раньше, чем предполагалось, а, значит, имею право уже сейчас выбрать себе имя.

Он помолчал немного.

— Вы очень благородный человек, Сергей Владимирович. Вы, не задумываясь, пришли на помощь моим родителям, хотя могли получить сильные ожоги, а то и погибнуть. Уж я-то, поверьте, знаю, что такое пожар внутри катера. Если вы не возражаете, я хотел бы взять себе ваше имя.

— Моё? — брови Сергея Владимировича поползли вверх от изумления.

— Ваше. Я бы хотел, чтобы с этого дня меня звали «Марков».

— Но это не имя, а фамилия, — уточнил профессор.

— Не имеет значения. На нашей планете подобного разграничения не существует. Так вы не против?

— Нет, не против… сынок.

Он до последнего колебался, сомневался, стоит ли это делать. Но когда в холодных, бесстрастных глазах мальчика вновь вспыхнула на секунду уже знакомая тёплая искорка, Сергей Владимирович окончательно убедился, что поступает правильно.