След менестреля

Глава 16

Глава шестнадцатая.

Свет. Он лился из стрельчатых узких окон справа и слева от меня, но в силу какой-то необычной оптической иллюзии казалось, что вся комната наполнена светом – тем удивительным, золотым, легким радостным светом, какой можно увидеть только в детстве, солнечным ранним майским утром в момент пробуждения. Полным тепла и безмятежности.

Я лежал на спине, на неширокой деревянной кровати, укрытый до половины алым шелковым одеялом. Странно, но я ничего не помнил. Как прошел портал, почему встречаю утро здесь, в этой просто убранной, но изысканной комнате неизвестного мне чертога, в этой постели. В моей умиротворенной светом и приятной истомой тела душе шевельнулось беспокойство.

Кто-то заботливо приготовил для меня простую и чистую одежду, причем такую, какую носят мои друзья ши. От нее пахло чистотой, лавандой и корицей. Я встал, оделся, прикрыл одеялом смятую постель и вышел из комнаты в длинную галерею с такими же готическими окнами в стенах справа и слева. Я шел по галерее, и мысли мои постепенно обретали логичность и стройность.

Скорее всего, я в Нильгерде. Да-да, именно в Нильгерде, легендарном убежище Сестер Ши. Месте, куда так стремился де Клерк. И мои спутники – Уитанни, бард, Вероника, - тоже здесь. Надо найти их.

Галерея вывела меня на огромную круглую площадку, обнесенную ажурной колоннадой – похоже, верхушку высокой башни, поскольку внизу, насколько хватал глаз, был бескрайний лес, выглядевший совсем не по-зимнему: зеленеющие кроны казались с такой высоты сплошным ковром. Было по-весеннему тепло. Как странно – на всей территории Элодриана разгар зимы, а тут поздняя весна! Может, снова иллюзия? И еще, меня буквально накрыла волна цветочных запахов. Вся площадка по окружности была уставлена ящиками и большими керамическими горшками с цветами. Тут были розы – самые разные, белоснежные, кремовые, розовые, алые, пурпурные и даже черные, - ирисы, хризантемы, лилии, еще какие-то неизвестные мне цветы, похожие на пестрые кулечки из тончайшей вощеной бумаги и на разноцветные птичьи перья. Возле одного из ящиков стояла маленькая хрупкая женщина в тунике из табачного шелка и секатором обрезала розовый куст. Она обернулась, и мы встретились взглядами.

Несомненно, ши. Когда-то, при первой встрече, меня поразил облик Даэг-ан-Граха, но у неизвестной садовницы внешность была еще экзотичнее. Удивительная хрупкость тела, треугольное маленькое личико с острым подбородком и огромные, лишенные белков глаза вызвали у меня ассоциацию с богомолом – или с инопланетными пришельцами, как их изображают в фильмах. Волосы женщины, тонкие, как золотая паутина, были убраны в сложную прическу, заколотую несколькими гребнями из серебристого металла: кожа лица была идеально свежей и гладкой, как у юной девушки, крошечный нос казался непропорционально маленьким в сравнении с глазами – как и рот с бледными пухлыми губами. Самоцветы в остроконечных ушах и плоский зеленый камень в золотом медальоне на груди сверкали под солнцем. Я поклонился: незнакомка ответила мне кивком, а потом пристально посмотрела на меня, склонив голову набок.

- Ллэйрдганатх, - сказала она, и в ее голосе была теплота. – Ты проснулся.

- У вас красивые цветы, - сказал я. – Что это за место?

- Это мой сад, - ответила садовница, обрезав секатором еще один побег. Ручки у нее были маленькие, как у пятилетнего ребенка. – У моей Сестры свой сад, там она выращивает лекарственные травы. Купину ши тоже. А я люблю цветы.

- Так вы одна из Сестер? – Я почувствовал волнение.

- Да, Сестра-День, как меня называют мои соплеменники. – Волшебница улыбнулась мне. – Добро пожаловать в Нильгерд, друг мой.

- Значит, я все-таки дошел до конца пути, - вздохнул я. – Что ж, это радует. Особенно то, что только вы можете помочь де Клерку.

- Ты прав, - Сестра-День отошла от ящика с розами, положила секатор на низкий мраморный столик. – Должна сказать тебе, Ллэйрдганатх, что ты успел вовремя. Опоздай ты на несколько дней, и де Клерка бы не спасла никакая магия. Его болезнь очень необычна. Она связана с его предназначением.

- Наверное, вы можете мне многое рассказать, Сестра.

- О болезни де Клерка мы не будем говорить, - она вновь улыбнулась. – Это вопрос высокой магии, а ты в ней не силен. К тому же, - тут ши сделала паузу, - рядом с ним женщина, которая любит его, и которую он обожает.

- Так Вероника с ним? – Странно, но я почувствовал что-то похожее на ревность. – А Уитанни?

- Она тоже здесь. Недалеко. Но пока вам не стоит видеться. Так нужно, Ллэйрдганатх.

- Все же позвольте спросить – почему?

- Ты очень хочешь это знать?

- Просто желанием горю.

- Хорошо. Ты слишком многое сделал для нашего народа и для всего Элодриана, чтобы я могла тебе в чем-то отказать. Такова воля Алиль, с которой считаемся даже мы, Сестры. Вам с Уитанни нужно испытать свои чувства, и сделать выбор. От этого выбора зависит ее жизнь и твое счастье.

- Я люблю ее.

- И она любит тебя, - эльфийка кивнула. – Искренне, преданно, всей душой. Гаттьены существа свободные и своенравные и я, признаться, немало удивлена тем, как Уитанни привязалась к своему спасителю. Это настоящая любовь, и мы с Сестрой одобряем ее, но… Уитанни создание нашего мира. Она сотворена магией Элодриана и без нее неминуемо погибнет, как птица, лишенная возможности летать. Она не сможет пойти за тобой в твой мир, если ты пожелаешь в него вернуться.

- Алиль уже говорила мне об этом.

- Хочешь сказать, ты решил уже тогда? Но время идет, а сердца людей непостоянны. Любовь может не только давать жизнь, но и убивать.

- И все же повторю – я люблю ее.

- Значит, ты принял решение?

- Да, - мне вдруг показалось, что я совершаю самый решительный поступок в своей жизни. – Я… я говорил с Алиль. Это было в тот день, когда я едва не потерял Уитанни.

- И это мне известно. Но Алиль не сказала нам, что ты в ту минуту принял окончательное решение. Ты не ответил ей, останешься ли ты в нашем мире, или все же возвратишься в свой.

- Это очень трудное решение для меня, Сестра. Я не мог принимать его тогда, слишком сильные чувства мной владели.

- Понимаю. Присядь, Ллэйрдганатх, - эльфийка красивым жестом показала мне на мраморную скамью в середине площадки, - разговор у нас будет долгий, как мне кажется.Твоя история удивительна, и я бы хотела получше узнать тебя.

- Я всего лишь пришелец в вашем мире. Но так получилось, что он стал мне родным.

- Вильям тоже так считал, - глаза ши потемнели, а в голосе появился лед. – И едва не погубил нас всех.

- Вот поэтому мне надо знать наверняка: не повторю ли я судьбу отца, оставшись в Элодриане?

- Алиль рассказала нам с Сестрой о твоей идее. Действительно, это единственный способ, который позволит избежать возвращения де Клерка в наш мир. И возможность для тебя остаться – ведь если де Клерк вернется в свою вселенную до момента встречи с Тейо, он не напишет копии Книг Азарра, и Дух Разрушения уже не сможет вторгнуться из вашего мира в Элодриан…

- Сестра?

- Хочу спросить тебя, Ллэйрдганатх – как он умер?

- Тейо? Как воин. Пал на поле битвы.

- Жаль. Его звезда погасла для нас навсегда.

- Все мы смертны, Сестра.

- Да. Но мы сейчас говорим о тебе. И я буду откровенна с тобой. Когда де Клерк отправится обратно в свой мир, портал будет разрушен. Восстановить его мог только Тейо. Если ты выберешь Элодриан, ты проживешь здесь остаток жизни. Ты навсегда останешься здесь.

- В своем мире я как бы умер, - я пожал плечами. – Если я вернусь, мне будет трудно доказать, что я и есть Кирилл Сергеевич Москвитин.

- Значит ли это, что ты принял решение?

- Вы торопите меня, Сестра?

- На то есть две причины. Первая – это армия вальгардцев, которая вот-вот перейдет пограничную реку и вторгнется в Саратхан.

- А вторая?

- Де Клерк. Если он умрет, все будет напрасно. Он должен отправиться обратно, и чем быстрее, тем лучше. Хотя мне нелегко так поступить с ним.

- Тейо говорил мне о путях де Клерка. О его видении.

- Моя душа болит, Ллэйрдганатх. Твой отец обречен. Все его пути ведут к финалу. Его болезнь в нашем мире неизлечима – мы с Сестрой можем лишь замедлить ее развитие. Но и в той, своей эпохе, судьба де Клерка определена. Он не успеет написать копии Книг Азарра, но его Дар Слова никуда не исчезнет, и зло варварских времен увидит это. Оно настигнет барда. Нельзя уйти от предначертания.

- Значит, выбора нет?

- Выбор всегда есть, - Сестра-День покачала головой. – Важна цена, которую платишь за него. Если де Клерк умрет в Элодриане, мы обречены, Дух Разрушения уничтожит нас, и даже уничтожение ворот Омайн-Голлатар ничего не изменит. Если же он закончит свои дни в родной для себя реальности, он оставит свое Слово, и это Слово сыграет свою роль. Оно навсегда изменит ваш мир. Сбудется мечта Тейо, и будет исправлена его ошибка.

- А Вечные?

- Исчезнут, как наваждение. Когда-то я написала Книгу Горящих башен, в которой предсказала падение вальгардской тирании. Я считала, что исход битвы за Элодриан решит сила оружия и человеческого духа. Тогда мне казалось, что я вижу истинное будущее. Но появился ты, и все изменилось. Ты нашел решение задачи, и мы с Сестрой тебе за это благодарны.

- А я? – Я понял, что обязательно должен спросить об этом вне зависимости от последствий. – Разве я не могу стать для вас новым де Клерком? Мое время в чем-то пострашнее рыцарской Англии будет. И оружие разрушительнее, и технологии. Да и люди, честно говоря, не особо сильно изменились с тех пор. Если я останусь, не повторится ли история снова?

-Хорошо, что ты задал мне этот вопрос. Такая озабоченность говорит о твоей мудрости и ответственности, Ллэйрдганатх. Но пожалуй, тебе не о чем волноваться. Прежде мы не знали причину появления Духа Разрушения в нашем мире, теперь знаем. Если Уильям не напишет по памяти Книг Азарра, в вашем мире просто не узнают о существовании Элодриана. Он не вернется сюда вновь и не станет тем пророком славы, песни которого северные дикари сделают своим боевым кличем. Страхи барда не станут Вечными богами разрушителей и рабовладельцев. Дракон Айтунг не раскинет своих ледяных крыльев над нашими землями. И не появится в твоей вселенной сильный темный маг с душой чернее Неназываемой Бездны, который сумеет использовать оплошность барда в своих целях. Копии книг Азарра были тем ключом, который все время поддерживал для Духа Разрушения ворота в Элодриан. Теперь у нас есть возможность изменить прошлое, и все в нашем мире вернется к изначальной гармонии.

- Да, маг был, - я вспомнил Маргулиса. – Но теперь он мертв.

- Не могу радоваться чужой смерти, но он заслужил такой конец.

- Это точно, - я покашлял в кулак, посмотрел на ши. – Еще один вопрос: Алиль говорила мне, что освободит Уитанни от служения и… словом, она изменится, перестанет быть оборотнем.

- Ты жалеешь об этом?

- Я люблю ее любой. Просто Уитанни сказала однажды, что мы будем бездетны.

- Пусть это тебя не беспокоит, Ллэйрдганатх.

- Это утешает. Я могу повидать Уитанни?

- Не хочу быть жестокой, мой друг, но сначала прими окончательное решение. Уитанни примет любое, однако помни, как она относится к тебе, и не разбей ей сердце. Но прежде чем принять такое решение, ты должен поговорить с бардом и его спутницей.

- Понимаю. – Я встал и заглянул ши прямо в глаза. – Могу я увидеть прямо сейчас?

- Думаю, да. Они в этой башне, в гостевом чертоге. Позволь, я провожу тебя к ним.

***

Бард сидел у окна в кресле, в профиль ко мне, укутанный теплым плащом. Мы встретились взглядами, и я прочел в его глазах вопрос. А Вероника, завидев меня, сорвалась с места и бросилась мне навстречу.

- Ой, Ки…, - она осеклась, увидев, что я приложил палец к губам. – Ой, как же я рада вас видеть!

- И я очень рад, - я взял Веронику за руки и чмокнул в щечку, вполне целомудренно, чтобы не возбуждать в де Клерке ревность. – Как самочувствие?

- Я-то в порядке. А Вильям… - Тут Вероника всхлипнула. – Ничего он не ест, Кирилл Сергеевич.

- Я не голоден, - бард повернулся ко мне, и я едва сдержал крик изумления. Натурально, в кресле сидел мой отец, Сергей Москвитин. Теперь, когда барда побрили и постригли, сходство было абсолютным, еще большим, чем при первом впечатлении там, в замковой тюрьме. Лицо де Клерка было больным, землистого цвета, однако он улыбался, и глаза его блестели живым блеском.

- Вы, похоже, поправляетесь, добрый сэр, - сказал я, протянув барду руку.

- Не зовите меня «сэр», слишком много чести для меня, - де Клерк говорил по-английски, медленно,нерешительно, словно он подзабыл за годы, проведенные в Элодриане, родной язык и теперь старался говорить на нем без ошибок. Впрочем, это было хорошо, я понимал каждое его слово. - Я всего лишь сын бедного йомена из Станфорда-ле-Хоуп. Если бы не добрый отец Осборн, наш викарий, который выучил меня грамоте, я бы сейчас пахал землю, растил овец и капусту и никогда бы не оказался в стране фейри. А как мне величать моего спасителя? Ведь это вы вызволили меня из страшного узилища, не так ли?

- Не я один.

- Я бесконечно вам признателен, сэр. И хотел бы узнать ваше имя.

- Ллэйрдганатх.

- Странное имя. Признаться, ваше лицо кажется мне знакомым. Где-то я вас видел.

- Это вряд ли. – Я едва не завопил: «Батя, хрен тебя забери, разуй глаза, это же я, твой Кирюша, которого ты почти тридцать лет не видел!».

Де Клерк заметил мое смятение.

- Что с вами? – спросил он.

- Ничего, - я попытался взять себя в руки. – Все хорошо. Как вы себя чувствуете, мастер?

- Уже лучше. Жар прошел и боли в груди стихли, но я очень слаб. Мое сердце надорвано. – Де Клерк виновато улыбнулся. – Даже не могу встать на ноги, сильно кружится голова.

- И ничего не ешь, - Вероника села на подлокотник кресла рядом с англичанином, обняла его за шею. – Это плохо. Надо кушать.

- Да, любовь моя, - с самым блаженным видом ответил бард. – Но я не хочу!

- Вы должны слушать Веронику, - заметил я.

- Конечно. Миледи Вероника – ангел Божий, и я благодарю Господа, что Он послал мне ее в самые трудные дни моей жизни. Без ее любви и заботы я был бы уже мертв.

- Тем более не стоит ее гневить. Вероника девушка очень принципиальная.

- Так вы знакомы? – Де Клерк был явно растерян.

- Совсем недолго, - я сделал Веронике знак помолчать. – Чтобы определить характер человека, мне не нужно много времени.

- О! – просиял де Клерк. – Леди Вероника рассказала мне, что вы целитель.

- Верно. И еще у меня есть ручная гаттьена.

- Удивительно! – Бард закашлялся, потом уставился на меня умоляющим взглядом. – Как же так получилось, что вы сдружились с гаттьеной?

Я рассказал. Всю историю моих приключений от знакомства с инквизитором Хавелинком и Ромбрандом Люстерхофом в Норте до того момента, как Уитанни сломала хребет гадине Лёцу и мы нашли в тюрьме тех, кого искали все это время. Умолчал я только о том, каким образом оказался в Элодриане. Мне нужно было выговориться, и потому рассказ у меня получился подробный и обстоятельный. Де Клерк был в восторге.

- Боже, какая чудесная история! – воскликнул он, всплеснув руками. – В другой раз я бы переложил ее на стихи, и получилась бы баллада не хуже, чем те, что слагают лучшие придворные поэты! Жаль, что я не смогу поведать вашу историю миру, сэр Ллэйрдганатх!

- Почему вы так думаете?

- Не знаю. Может, это болезнь лишила меня радости бытия. Когда-то я с восторгом и ожиданием смотрел в грядущее, теперь же нет. Мое время на исходе.

- Время на хорошее дело всегда найдется.

- Время – возможно. Но вот талант…Я часто задумывался над этим раньше, но теперь эти мысли не дают мне покоя. Мысли о совершенстве, которое недостижимо.

- Интересно. Что вы имеете в виду?

- Я прихожу к выводу, что слова не могут выразить всего великолепия этого мира, его удивительной гармонии и необыкновенности всего, что сотворено Господом. Всего того, что каждое мгновение видят мои глаза, слышат мои уши, ощущают мои пальцы. Красота, переданная в словах – лишь бледная тень красоты реальной, окружающей меня в образах, которых так много, и которые так волнуют меня. Прелесть белоснежного цветка, смоченного утренней росой, великолепие вековых деревьев у дороги, грандиозность весенней грозы, божественная грация женской походки – можно ли вообще выразить свои ощущения от них в словах? Мне кажется, нет. Даже слова, упорядоченные в стихотворные строки и подкрепленные самой чарующей музыкой, не в состоянии этого сделать. Всякий раз, когда я пытаюсь вложить в свои песни свои впечатления и чувства, я вижу, что мне не удается передать их в полной мере другим людям, заставить их пережить то, что пережил я сам. Или это я настолько бездарен, что не могу передать словами увиденное, услышанное и испытанное мной? Или же дело не во мне, и я тщетно пытаюсь идти по стопам глупца из притчи, который силился объяснить слепым от рождения, какого цвета небо? – Де Клерк с мольбой посмотрел на меня, и я буквально физически почувствовал его отчаяние. - Все чаще и чаще у меня появляется мысль бросить мое занятие. Удалиться в глухой угол, где никто не знает меня, и никогда не слышал обо мне, спрятать мою лютню в сундук, написанные мной стихи сжечь или выбросить в пропасть – и жить так, как живут тысячи людей. Просто, непритязательно, без ненужных фантазий. Обрабатывать землю, выращивать овощи и скот, доить коров, по субботам танцевать с девушками на деревенском майдане, а по воскресеньям посещать Божий храм и молиться о самых простых вещах – о дожде для посевов, о здоровье для близких, о миредля моей души и для моей страны. Навсегда оставить странствия, найти счастье и покой в семье, растить детей и надеяться на светлую безмятежную старость, в которой мне не будет грозить одиночество вечного бродяги. Я думаю о такой жизни и всякий раз ловлю себя на мысли, что не смогу так жить. Что-то отравлено во мне, что-то не так с моей душой, ибо поиск абсолютной красоты заставляет ее лишать меня покоя и гонит по свету – куда, зачем? Я даю себе слово больше не брать в руки инструмент, и нарушаю его, я клянусь перестать писать стихи – и кощунственно нарушаю данную клятву. Я, подобно неразумному ребенку, восторгаюсь тем, чему множество людей не придают значения и равнодушен к вещам, за которые многие готовы платить самую дорогую цену. Люди смотрят на меня как на юродивого, и я понимаю их.

Сегодня многое меняется. Наш мир становится все хуже и хуже. В своих странствиях я слышал одно и то же – рассказы о великом страхе, который живет в душах людей. Им не до красоты и любви. Они ждут испытаний и больше не верят в лучшее будущее. Я почувствовал это, когда пел им свои песни. Я видел их глаза в этот момент. И я понимал, что не сумел их заставить забыть о плохом и поверить в хорошее.

А это значит, что я плохой менестрель. У меня нет Дара. И если так, стоит ли дальше гневить Вечность?

Я не знаю. Никогда еще я не чувствовал такой неопределенности и такого уныния. Наверное, я старею. Мне ведь уже тридцать два года, сэр. В моем возрасте люди начинают задумываться о вечном.

- Полно вам, ваши годы… - и тут я подумал, что во времена де Клерка люди редко доживали до сорока лет. И еще заметил седину в волосах барда. Видимо, бедняга совсем пал духом. – У вас еще будет время сочинить свою лучшую балладу.

- Хотел бы я в это верить. Но что-то не так со мной, сэр. Или Предчувствие Беды овладело и мной так же, как и другими? Я не могу сказать наверняка. Лишь чувствую, что будущее готовит мне испытания, равных которым я еще не знал. Смогу ли я остаться самим собой в наползающих сумерках? Вопрос… И ответа на него у меня нет.

Бард помолчал, будто хотел услышать такой желанный для себя ответ от нас с Вероникой. Потом тяжело вздохнул.

- Мне кажется, что я иду вперед, но в итоге оказываюсь там, откуда начал свой путь, - продолжал он. - Мне мнится, что я достиг совершенства, но, в конечном счете, я всего лишь обманываю себя, пытаюсь придать тому, что делаю хоть какой-то смысл. А мир стал другим, и я понимаю это.

Я понимаю все, но иду дальше путем, который когда-то выбрал. Я не могу по-другому. Лишь надеюсь, что однажды все-таки найду ответы на вопросы, которые мучают меня сегодня. Найду те слова, которых мне сегодня так не хватает.

- Вы их уже нашли, - заметил я. – Не стоит принижать свои таланты.

- Нет-нет, я вижу, что все идет не так, совсем не так! Какое-то безумие владеет мной. В моей голове часто всплывают образы событий, которых не было в моей жизни. Чужие имена, чужие лица, странные места, где я будто бы бывал, где жил и которые – да простит меня Господь! – считал своей родиной. Я ведь сын крестьянина, но иногда в моих снах я прекрасно говорю по-французски, не хуже тех пленных шевалье, которых видел в Кентербери. Откуда это у меня? У меня никогда не было семьи, но порой я слышу детские голоса, которые называют меня «Папа!», и я понимаю, что они как-то связаны с тайной, которую я долгие годы пытаюсь разгадать. Что это, как не сумасшествие?

- Да, действительно странно (Ну не мог я рассказать де Клерку того, что узнал о нем от Тейо и Сестер!). Но это не безумие. Это чувствительность души художника, как мне кажется.

- Дай-то Бог. Теперь, когда в мою жизнь вошла леди Вероника, я бы хотел только одного – победить болезнь и остаток жизни прожить с моей милой в тихом прекрасном уголке Саратхана, в маленьком домике с садом, где будут расти цветы и звенеть детские голоса. – Де Клерк с обожанием посмотрел на мою бывшую помощницу. – А ты, единственная любовь моя, ты хочешь этого?

- Всей душой, - ответила Вероника с таким жаром, что я смутился и почувствовал себя в этой комнате лишним.

- Скажите мне, мастер Вильям, а вы бы не хотели вернуться в Англию? – спросил я.

- В Англию? – Мне показалось, что де Клерк вздрогнул всем телом. – В Англию? А почему я должен вернуться в Англию?

- Это ваша родина, как-никак. Вы англичанин. Нет ничего лучше возвращения домой после долгих странствий.

- Я бы охотно, но… Пресвятая Церковь отлучила меня.

- За что?

- За ересь, - де Клерк опустил взгляд. – За то, что я рассказывал о том, что видел здесь, в Элодриане.

- Но ведь можно и покаяться, - произнес я.

- Нет, - де Клерк мотнул головой. – Церковь не простит мне. Покаяние не спасет меня.

- Мать-Церковь милосердна. Она служит Господу, а Бог есть любовь. У нее всегда найдется слово утешения и поддержки для заблудшего сына.

Вероника посмотрела на меня с удивлением. Де Клерк судорожно сжал кулаки.

- Я когда-то бежал оттуда, - сказал он. – Тейо поведал мне, какая судьба меня ждет, и я испугался. Страх смерти помутил мой рассудок.

- Судьба иногда бывает слепа, но есть еще воля Божья. Блажен, кто следует ей.

- Вы говорите, как священник, - де Клерк посмотрел на меня почти с испугом.

- Я выслушал вас и подумал, что ваши мысли о собственном несовершенстве и пустоте вашей жизни вызваны недомоганием, усталостью и разлукой с домом. Вы слишком долго странствовали по Элодриану и оторвались от своих корней. Вам нужен покой, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями. К тому же, вам пора подумать о собственной семье.

- Я уже признался леди Веронике в любви и просил ее стать моей женой, - заявил де Клерк, - и она согласилась.

Оба-на! Вот это был гром среди ясного неба. Нет, понятно, что это любовь, но чтобы так далеко все зашло…

- Душевно рад, - я просто не знал, куда себя девать, моя растерянность росла с каждой секундой. – Вы…эээ… прекрасная пара, и я желаю вам… эээ… счастья. Много-много!

- Ах, только бы мне победить болезнь! – Де Клерк молитвенно поднял руки к потолку. – Я молюсь об этом день и ночь.

- Пожалуй, я оставлю вас, - сказал я, вставая. – Желаю вам выздоровления, мастер, и до встречи. Леди Вероника, можно вас на два слова?

- Это правда? – спросил я шепотом, когда мы вышли из комнаты. – Насчет женитьбы?

- Да, Кирилл Сергеевич! – Вероника, казалось, вот-вот заплачет. – А вы против?

- Господи, причем здесь я? Не во мне дело. Ты мне очень дорога, я по-прежнему восхищаюсь тобой, но у меня есть любимая женщина. Столько лет не было, а тут появилась, и я… вобщем, я счастлив.

- Рада за вас, Кирилл Сергеевич. Не получилось у меня вас окрутить.

- Господи, кто о чем! И потом, дело не только в барде. Я подумал, что тебе нужно вернуться обратно. Домой, к маме.

- Домой? – Ее губы задрожали. – Кирилл Сергеевич, а как же Вильям? Я ведь люблю его!

- Все понимаю, солнышко, - я отвел ее подальше от двери в комнату, чтобы де Клерк не мог услышать наш разговор. – Однако не все так просто. Де Клерку нельзя оставаться в этом мире. Думаешь, почему я заговорил об Англии? Он обязательно должен вернуться в свое время, в Англию четырнадцатого века. Это даже не обсуждается.

- Но почему?

- Потому что… Его появление здесь разрушило кое-какие законы развития миров. Это точно, это факт. Я ведь тут пока по этой реальности путешествовал, все дело распутал. Де Клерк принес с собой в Элодриан беды нашего мира – войну, голод, чуму, порабощение. Это не его вина, так получилось. Если он останется здесь, Элодриан ждет верная гибель.

- Отправить его в Англию? А как же я, Кирилл Сергеевич?

- То-то и оно! – Я вцепился пальцами в бороду. – Я надеялся, что найду вас, и де Клерк отправится в Англию, а ты в Н-ск. И все будет хорошо. А у вас любовь. Что делать теперь, ума не приложу.

- А Вильяму нельзя в наше время? – с надеждой спросила Вероника.

- Хотел бы я сказать «можно», солнышко. Всей душой хотел бы. Но Сестра-День сказала, что болезнь Вильяма пройдет только в его реальности, а иначе…

- Смерть? – Лицо Вероники стало белым, как бумага.

- Да.

- Кирилл Сергеевич, это… правда?

- Клянусь, что не вру. Поверь мне, пожалуйста.

- Тогда… - Вероника шумно вздохнула. – Тогда я отправлюсь с ним.

- Ты это серьезно?

- Да.

- Послушай меня, Ничка, - я раньше называл Веронику Ничкой только за глаза, а тут назвал. Взял ее за плечи, заглянул в полные слез глаза. – Только спокойно послушай, не истери, ладно? И пойми меня правильно, очень тебя прошу. Реальность де Клерка – это средние века. Смутное, страшное, кровавое время. Для него все это привычно, ведь он там родился. Но для тебя – нет. Ты девушка из двадцать первого века, ты родилась в другом мире. В Англии тебя ждет жизнь средневековой женщины. Без парикмахерских, компьютеров, автомобилей, телевидения и бытовых удобств. Там нищета, дикость, крысы и вечная грязь. Там полно всякой заразы, чума-холера-оспа, и любой пьяный наемник сможет отобрать тебя у де Клерка, если ты ему приглянешься, а его самого убить, чтобы не мешал. Там творилось то же самое, что творится сейчас в Элодриане, понимаешь? Ты не сможешь там жить. Ты зачахнешь и умрешь. А де Клерк – это его судьба. Так мне Тейо сказал.

- Что он еще сказал? – Вероника будто в самые глубины моей души заглянула.

- Ничего, - солгал я. - Ровным счетом ничего. Умоляю тебя, послушай меня и не делай глупости. Любовь великое чувство, но ты же не жена декабриста!

- Кирилл Сергеевич, - начала Вероника, вытерев слезы, - а почему вы мне это говорите?

- Потому что хочу тебя долгой жизни и счастья.

- Вы ревнуете, да?

- Немного. Я ведь тоже люблю тебя – по-своему люблю.

- Вы говорили, у вас любимая есть.

- Да. Это Уитанни.

- Гаттьена? – В глазищах Вероники промелькнул ужас.

- Она замечательная. Сейчас она служит Алиль, но богиня обещала, что освободит Уитанни от служения. Она станет женщиной, и мы сможем пожениться.

- И вы заберете ее в наш мир?

- Увы, нет. Невозможно, Ничка. У меня та же ситуация, что и у тебя с Вильямом. Уитанни не сможет жить в России. Она – как бы это правильнее выразиться – существо, созданное магией. Ее мир Элодриан.

- Значит, вы ее бросите?

- Нет. Ни за что. Я не смогу без нее. Я люблю ее. Сильно-пресильно. Больше жизни, Ничка. И я останусь здесь. – Я выдавил нервный смешок. – Мы же как бы погибли там, в студии Данилова. Ты-то нет, а я точно погиб. Мое тело давно похоронено на Н-ском кладбище, и меня больше нет. Я в этом мире очнулся в чужом теле. Правда, потом стал самим собой, но это неважно. Сейчас мы говорим о тебе и де Клерке.

- Я что-то не понимаю, Кирилл Сергеевич. Уитанни не может отправиться с вами в Россию, а вы можете тут остаться?

- Да. Так получилось, что я когда-то попробовал сок одного растения… короче, я теперь элодрианец по полной. – Я начал нервничать. – Не о том мы говорим! Так как насчет де Клерка?

- Вы сами на свой вопрос ответили сейчас, Кирилл Сергеевич, - Вероника улыбнулась. – Вот вы говорите, что без Уитанни не сможете жить и поэтому останетесь здесь. Этот мир ведь тоже не сахар, правда? А вы решились. Почему же вы думаете, что я люблю Вильяма меньше, чем вы свою любимую? Нет, Кирилл Сергеевич. Если так мне на роду написано, я за любимым, куда он пожелает, пойду. Судьба у нас женская такая. И не просите, хоть и люблю я вас и уважаю, все равно не послушаюсь.

- Ничка, а как же дом? Мама?

- Мама меня уже оплакала, я думаю, - тут она снова всхлипнула. – А дом там, где мне хорошо. И не в компьютерах и парикмахерских дело. Уильям мне жизнь спас, и я его не брошу. Ни за что. Никогда…

***

Мы смотрели друг на друга, и я понимал, что они обе наверняка знают, какие чувства мной владеют. Однако от моего согласия или несогласия ничего не зависит, судьба как минимум одного человека уже предрешена, и теперь предстоит решить судьбу второго пришельца в Элодриан.

Мою судьбу.

Впрочем, Сестра-День все же решила немного утешить меня.

- Ты сам понимаешь, Ллэйрдганатх, что другого пути нет, - сказала она, подавая мнебокал с легким белым вином. – Мне жаль де Клерка, но сейчас судьба двух миров зависит от нашего решения.

- Трудно быть богом, - усмехнулся я. – Но еще труднее осознавать, что обрекаешь человека на верную смерть.

- Если следовать твоей логике, Ллэйрдганатх, когда наши матери рождали нас, они тем самым обрекали нас на смерть. Все, что рождено, обречено умереть, и мы не исключение. Есть начало пути, есть неизбежный конец, и есть то, ради чего мы рождаемся и умираем – путь между мигом рождения и мигом ухода. Когда-то де Клерк испугался и не дошел до конца того пути, который был предопределен для него. Тем самым он обрек Элодриан на бедствия, а себя на скитания между мирами. Пришло время исполнить свое предназначение.

- И все равно я чувствую себя подонком, - ответил я. – Он ведь мой отец, как-никак.

- И он об этом никогда не узнает, - сказала, отложив свое вязание, Сестра-Ночь.

Я окинул их взглядом. Сестры Ши были так похожи друг на друга, что я различал их только по вышивке на платьях – золотой у Белой и серебряной у Черной. И у обеих в глазах холод и непреклонная решимость поступить по-своему.

- Сейчас мы даже не обсуждаем, что будет с де Клерком, - продолжала Черная Ши, - все уже решено, и бард отправится в мир, из которого когда-то пришел в Элодриан. Мы говорим о тебе, Ллэйрдганатх. О твоем будущем. Мы с сестрой ожидаем твоего окончательного решения.

- Да, я понимаю. Но мне кажется, я подписываю себе приговор.

- Не только себе, - сказала Сестра-Ночь, не глядя мне в глаза. – Всем нам.

- Что это значит?

- Когда ты был у барда, прибыл гонец с восточной границы, - сообщила Белая Ши. – Лед на реках стал прочным, и вальгардцы начали переправу. Она займет у них несколько дней, и после этого захватчики двинутся сюда, к Нильгерду. Мы не сможем их остановить, наша магия бессильна против Духа Разрушения. Нам не устоять.

- Не забудь про де Клерка, - добавила Темная Сестра. – Силы оставляют его, и очень скоро он умрет.

- Вы не оставляете мне выбора, - я вздохнул. – Но вы сейчас кривите душой, обе. Вы уже знаете мой ответ. И прекрасно знаете причину, по которой я не смогу изменить решения.

- Конечно, - Сестра-День улыбнулась краешками губ. – Уитанни.

- Да, Уитанни. Я принял решение. Я остаюсь здесь.

- Конфликт любви и рассудка? – Черная Ши поставила на стол бокал, который было поднесла ко рту. – Может, тебе стоило бы вернуться в свой мир, Ллэйрдганатх? Уитанни примет такое решение. В конце концов, она просто гаттьена. Ведь после того, как бард пройдет воротами Омайн-Голлатар, мы разрушим их. Тейо мертв, и создать новый портал будет некому. Ты никогда не сможешь вернуться в мир, где родился и прожил почти всю жизнь, Ллэйрдганатх. Никогда.

- Точно так же, как я никогда не смогу вернуться в свое детство. Но я ведь не проливаю слезы по этому поводу, а, Сестра?

- Сестра-День считает, что ты можешь остаться в Элодриане, - сказала Темная Ши. – Я склонна верить ей, но у меня есть сомнения. Не повторится ли история де Клерка?

- То есть, вы гоните меня?

- Нет, - хрупкие тонкие пальчики Белой Ши коснулись моей руки. – Мы рады тебе и желаем, чтобы ты остался с нами. Но вдруг случится так, что ты пожалеешь о своем выборе? Не озлобит ли это тебя, не заставит ли ненавидеть нас и наш мир?

- Нет. Я принимаю решение, и я несу за него ответственность. И давайте больше не будем пугать друг друга.

- Хорошо, - мне показалось, что в голосе Темной Ши прозвучало облегчение. – Тогда я пойду к себе и приготовлюсь к завтрашнему событию. Тебе тоже нужно набраться сил, Ллэйрдганатх.

- О каком событии речь?

- Завтра на рассвете мы совершим восхождение к воротам Омайн-Голлатар и проводим де Клерка, - сказала Темная, и мое сердце от этих слов почему-то неприятно сжалось. – Я рада, что ты тверд в своем выборе, Ллэйрдганатх. Но помни – завтра ты еще сможешь передумать. Мы с сестрой дадим тебе такую возможность.

***

Темная Ши сказала это, чтобы заставить меня сомневаться, говорил я себе, лежа на постели в спальне, залитой розовым светом двух элодрианских лун, падающим в окно и пропахшейароматами цветов Белой Ши. Она хочет, чтобы я ушел. Просто боится, что история повторится, и я навлеку на них новые беды.

Может быть, она права. Да и вправе ли я ожидать к себе другого отношения? Несмотря на все мои, так сказать, подвиги, я для них пришелец, чужак. Существо из мира, который они справедливо считают родиной поразившего Элодриан зла. Они не доверяют мне, и это справедливо. Во всяком случае…

Наверное, я начал засыпать, потому что не сразу понял, что происходит. Все было очень похоже на сон. Она возникла в комнате бесшумно, будто материализовалась из тишины и розового света лун, сверкнула золотисто-зелеными огоньками глаз, повела плечиками, сбрасывая черный эльфийский плащ, который с шорохом упал к ее ногам.

- Уитанни?

Она забралась под одеяло, прижалась ко мне, обхватила руками, обжигая своим теплом.

- Я скучала без тебя, Кириэль, - шепнула она, и мое сердце замерло от счастья.

- И я без тебя, любимая… Погоди, ты говоришь на языке людей?

- Алиль освободила меня от служения. Я теперь свободна от своей животной половины.Видишь? – Она выпростала из-под одеяла левую руку, и я увидел, что на ней больше нет браслета из белого металла. Провел пальцами по ее шее – ошейника тоже не было.

- Значит…

- Сестры подтвердили Алиль, что ты принял решение. – Уитанни со вздохом уткнулась мне в плечо, и я услышал тихое всхлипывание. – Спасибо, Кириэль, что ты не предал меня.

- Предал? Да что ты говоришь!

- Я боялась. Я очень боялась, что зов твоего мира окажется сильнее моей любви. Без тебя мое сердце разорвалось бы, и я бы умерла от горя.

- Глупенькая ты моя! Да разве бы я…

- Поцелуй меня, ллеу. Мой ллеу!

Луны светили в окно, и в их теплом свете Уитанни казалась окруженной сиянием. От нее шел запах цветов и чистой, свежей, молодой желанной женщины, и этот запах одурманивал меня. А еще мне казалось, что это не луны в стрельчатые окна бесстыдно наблюдают за нами, а бездонные нечеловеческие глаза Белой Ши заглянули мне в душу и просветили ее насквозь. Белая Сестра оказалась мудрее и проницательнее своей близняшки. И потому Уитанни сейчас здесь, со мной, и мне кажется, что ничто и никогда больше нас не разлучит.

Ничто и никогда.

«И жили они долго и счастливо», как говорится в сказках.

И кажется, финал моей сказки уже близок.