Сколько стоит корона

Глава 2

Прошло несколько дней, за время которых настроение Дойла решительно испортилось. Ему удалось предотвратить весьма бездарно составленный заговор, во главе которого стояла бывшая обиженная любовница короля, вознамерившаяся отравить королеву. Королеву Дойл не любил, но надеялся, что она родит сына и наследника престола – смерть белобрысой суки значила бы, как минимум, годичный траур, а затем – непомерные расходы на свадьбу, причем без гарантий, что новая королева будет хоть немного выносимей этой.

Так что зачинщицу заговора и ее помощников – двух постельничих – он отправил на плаху, не ставя брата в известность. Эйрих бы только лишний раз расстроился, подивился бы злобе человеческой природы и, возможно, даже захотел бы помиловать «оступившуюся бедняжку». Нет уж, спасибо, практика показывает, что самый безопасный враг – это обезглавленный враг.

Между тем, раскрытие заговора на некоторое время отвлекло его от куда более важного вопроса – поиска и устранения ведьм, тем более, что их становилось все больше. Как мухи на кучу навоза, они слетались в столицу. К сожалению, поймать удавалось только самых бездарных – беззубых полоумных старух и наивных пятнадцатилетних девчонок, которые не знали ни одного стоящего имени, а из всего колдовства могли разве что свечки взглядом зажигать. Но и их признаний хватало, чтобы встревожиться не на шутку – они хором твердили о своей королеве.

Шило и ему подобные подтверждали: в кабаках, притонах и на площадях все чаще болтали о приходе истиной королевы, ведьмы, которая дарует Стении благо.

Дойл был бы рад счесть эти разговоры обычными бабьими сплетнями, но не мог себе этого позволить. Лучше было быть настороже, поставить вверх дном пол-Шеана, а если нужно, то и всю Стению, чем упустить действительно сильную ведьму. Тем более, что было неизвестно, как она выглядит, под какой личиной скрывается и чего хочет.

Правда, с последним пунктом было практически однозначно понятно – власти. Во все времена и во всех странах ведьмы желали заполучить власть, чтобы открыто, не таясь творить свою магию. А значит, Эйрих был в опасности – снова.

Если бы речь шла о врагах, подкрадывающихся к королю с мечом, с отравленным вином, со злодейскими планами измены, Дойл бы не переживал. Он умел справляться с тем, что касалось интриг и войн. Но магия была за пределами его возможностей. Злые языки не раз называли его колдуном, продавшим душу силам зла, но он не владел и искрой магии. Кроме того, она знал, что против волшебства сталь бывает бессильна.

Состоялся последний в этом году турнир, и тем же вечером начиналась целая череда пиров и приемов – король праздновал конец удачного, благополучного, благословенного года с размахом.

– Милорд, – полузадушенным шепотом сказал Джил сзади, отвлекая Дойла от его мыслей, – вам пора одеваться на пир.

Он обернулся так резко, что мальчишка с испугом отпрыгнул назад, врезавшись спиной в столбик кровати. Дойл вздохнул и сказал мягче, чем собирался:

– Так подавай костюм.

Джил закивал и бросился собирать наряд. Дойл не стал дожидаться его неуклюжей помощи и оделся сам, только вот сапоги надевал мальчишка – как Дойл бы ни старался, он не сумел бы дотянуться до своих ступней и обуться.

Зеркала у Дойла отродясь не было, но он и без него знал, что парадный костюм сидит на нем куда хуже, чем доспехи – королевский кузнец знал свое дело и ковал броню точно по фигуре Дойла, чтобы ничто в бою не мешало. А вот королевский портной, похоже, задался целью как следует его разозлить – каждый новый костюм был неудобней предыдущих и лучше предыдущих подчеркивал все изъяны своего владельца.

Почесав шею под жестким воротничком, Дойл прошипел:

– В тюрьму брошу скотину.

На самом деле, конечно, не бросит – Эйрих обожал этого портного и сильно расстроился бы, окажись он в тюрьме.

– М-милорд! – раздалось сзади.

– Чего еще? – спросил Дойл.

– Милорд, позвольте поправить? Вам бы распороть здесь один шов на рукаве, чтобы было удобней.

Джил выглядел обыкновенно-испуганным, но достаточно уверенным, так что Дойл кивнул – хуже однозначно не будет. Джил взял со стола небольшой кинжал и аккуратно, словно и правда знал, что делает, подцепил какую-то нитку на камзоле, отложил кинжал и потянул ткань. Давление на вывернутую лопатку прошло. Дойл пошевелил здоровой рукой, чувствуя, что обретает привычную подвижность, и заметил:

– Похоже, ты не так бесполезен, как кажешься на первый взгляд.

Мальчишка просиял, а Дойл направился в пиршественный зал. Не обращая внимания на взгляды придворных, он занял место по левую руку от короля.

– Как самочувствие, брат? – тихо спросил Эйрих, пользуясь тем, что их пока никто не слышит, и откладывая в сторону формальности.

– Мечтаю прирезать твоего портного, – так же тихо ответил Дойл, – желательно публично, предварительно оскопив и сняв с него кожу, чтобы другим не повадно было так надо мной издеваться.

– Бедняга не виноват, что по твоей фигуре не так-то просто сшить костюм, – ухмыльнулся король. Дойл кашлянул и заметил:

– А я не виноват, что его руки так кривы, что только палач их сумеет исправить.

Он, разумеется, не обижался на замечание брата – привык за эти годы лет. К тому же тот, в свою очередь, тоже многое прощал Дойлу.

– Присмотрись к девушкам, которых мне будут представлять сегодня, – сказал Эйрих. – Особенно к дочерям милордов Ойстера, Ранкофа и Хилля.

– В чем они подозреваются? – напрягся Дойл. Обычно это он просил короля присмотреться к кому-то, кто вызывал подозрения и мог быть опасен. Эйрих прикрыл кулаком рот, маскируя смех за кашлем:

– Хватит во всем видеть заговоры. Говоря «присмотрись», я имел в виду: «Задумайся, не хочешь ли взять в жены одну из них».

Если бы Дойл в этот момент уже отпил вина, он наверняка подавился бы – так абсурдно звучала эта идея.

– И не смотри на меня так, – продолжил брат невозмутимо, – ты достаточно поездил по лесам, поспал на земле и пролил своей и чужой крови. Тебе нужен дом, что-нибудь получше комнат во дворце, куда ты приходишь только на ночь. И нужна хорошая жена. Наследник, в конце концов.

– Ты не объелся ли грибов, твое величество? – буркнул Дойл. – Если эти девушки не угодили тебе – посади любую из них в крепость или отруби головы всем троим. Но меня в вечного их экзекутора превращать не надо.

– Жаль, что ты так думаешь – тебя не сложно полюбить, особенно если ты дашь себе труд немного придержать свой ядовитый язык. И я выбрал тебе самых красивых и самых богатых невест страны. Не нравятся они – возьми любую другую. Я беспокоюсь за тебя, Торден, и…

– Беспокойся о короне, стране и о зачатии собственного наследника, – прервал его Дойл. – Хочешь женить меня, чтобы породниться с кем-то из милордов – не проблема, но уговаривать меня поменять образ жизни и начать вдруг восторгаться цветочками и милыми мордашками не стоит.

Эйрих вздохнул и заметил:

– Тяжело с тобой бывает. Нет, меня не интересуют связи с милордами, по крайней мере сейчас. Так что, если хочешь, можешь оставаться угрюмым холостяком и спать в холодной постели.

– Премного благодарен, – искренне сказал Дойл, а король взял в руки кубок и поднял его. Все разговоры затихли, все глаза тут же устремились на короля.

Тот начал обычную свою речь о светлом будущем. Эйрих был, надо признать, превосходным оратором. Он так проникновенно говорил о доблестных воинах, богатых урожаем полях и милостях Всевышнего, что Дойл почти заслушался. Почти, потому что с детских лет приобрел к красноречию брата известную устойчивость. Так что, едва Эйрих перешел к поименному перечислению благодетельных мужей страны, Дойл занялся более полезным делом – изучением гостей, особенно тех, кто сидел близко к королю. Потом подозвал стоящего у двери начальника замковой стражи Файнса и указал ему на милорда Хилля. На мгновение на лице верного вояки появилось недоумение, которое мгновенно сменилось осознанием своей оплошности.

Не привлекая лишнего внимания, Файнс приблизился к Хиллю и наклонился к нему. Содержания их разговора никому не было слышно, но внимательный глаз Дойла уловил несколько движений – милорд послушно отцепил от пояса и передал стражнику кинжал.

Еще пять лет назад на королевском пиру было принято появляться со своим лучшим оружием – милорды и рыцари не только приходили на прием к королю, но еще и хвастались друг другу вооружением. Для Дойла, еще не слишком уверенно чувствующего себя в роли добровольного охранителя королевского спокойствия, каждый прием становился испытанием: глаза разбегались, а от необходимости следить за каждым ножом и мечом начинала зверски болеть голова.

Решение было очевидным – он, пользуясь королевской поддержкой, запретил приходить ко двору вооруженными. Нельзя сказать, что милорды встретили это нововведение с радостью, но Дойл считал, что готов терпеть их кислые лица, если это позволит ему уберечь короля от удара в спину, а себя – от лишних седых волос (лукавство, конечно – седых волос он в свои двадцать семь еще не нажил).

Пока он следил за Файнсом и Хиллем, король закончил речь, и все подняли кубки. Дойл последовал общему примеру, пригубил вина, еще раз оглядел гостей и несколько расслабился – по крайней мере, пока все было спокойно, так что он сумел отдать должное весьма недурной дичи, после чего повернулся ко второму своему соседу по столу, хранителю королевской казны милорду Ранкофу, и произнес:

– Чем вы меня порадуете?

Ранкоф отчетливо вздрогнул – как и остальные, он не любил слишком пристальное внимание младшего брата короля, – но ответил достойно:

– Тем, что вы были правы, высказывая предположение о пользе поддержки купцов. С лета они принесли нам сумму, равную трети наших годовых доходов. Пока нельзя сказать, что казна восстановилась после войны, но мы однозначно сможем обойтись без налога на соль, который вызывал у вас такое недовольство.

Дойл кивнул и отвернулся. Читая исторические труды и хронику королевства, он заметил, что есть целый ряд товаров, ввод налога на которые неизбежно вызывает народные волнения, поэтому сразу после войны задумался над тем, как еще можно пополнить казну, не вводя поборов на соль. Они тогда здорово поспорили с Эйрихом на эту тему, но Дойл настоял на своем – и, похоже, не ошибся.

Между тем первая часть пира подошла к концу, слуги унесли блюда, и король поднялся и направился в соседнюю тронную залу – в этот вечер было запланировано представление королю нескольких отпрысков знатных родов, достигших пятнадцатилетнего возраста.

По обыкновению, Дойл расположился на стуле позади трона, вытянул больную ногу, облокотился на подлокотник и прикрыл глаза. Он не дремал, оставаясь по-прежнему настороже, но внимательно изучать этих подростков не слишком хотел. Он познакомится с теми из них, кто останется при дворе, позднее и значительно ближе.

Наблюдая сквозь ресницы, он оценил безусловную красоту девиц Ойстер, Ранкоф и Хилль, которых ему сватал брат, однако отметил, что робкая Майла Дрог значительно их превосходит. Он дотронулся пальцами до губ, припоминая ее нежный сладкий вкус. Наверное, приятно было бы целовать ее каждый день, обладать ее телом и владеть ее помыслами. Дойл чуть улыбнулся. Разумеется, он не собирался брать ее в жены, тем более, что ее помыслами ему владеть уж точно не дано, но иногда помечтать было приятно.

Она отошла в сторону, и Дойл отвел от нее взгляд. По очереди колени перед королем начали преклонять юноши – в этом году для своих целей Дойл не приметил ни одного: на лицах явственно читались героизм, отвага и фатальная неспособность шевелить мозгами.

Последней к королевскому трону приблизилась женщина, которой можно было бы дать около двадцати пяти. Ее голову покрывал вдовий головной убор, но Дойл заметил, что у нее медного цвета волосы. Ее представили как леди Харроу, вдову лорда Харроу. Она мягко согнулась в реверансе, и склонила голову, как будто не только из почтения, но и под тяжестью заметных под темной тканью кос.

– Рад, что все-таки вижу вас при дворе, леди Харроу, – произнес король. – Сочувствую вашей утрате. И рад, что ваш опекун наконец-то позволил вам прибыть ко двору.

– Благодарю вас, ваше величество, – ответила леди.

У нее оказался низкий голос, и Дойл невольно почувствовал, как по коже прошли мурашки. Похоже, ему пора было перестать изводить себя и послать за какой-нибудь девкой – в последние дни мысли о плотских наслаждениях слишком сильно его стали занимать.

Леди Харроу отошла в сторону, и Дойл невольно проводил ее взглядом. На ее фоне даже божественно-красивая Майла терялась и казалась простой и скучной. Черты лица у леди Харроу были не слишком привлекательными, ее глаза были слишком сильно удлиненными к вискам и раскосыми, нос – излишне хищным, с глубокими тенями у крыльев, губы – тонковатыми, брови – широкими. А ее кожа, покрытая в некоторых местах веснушками, и вовсе никуда не годилась. Но леди Харроу очаровывала, манила. Каждый ее жест был естественным и при этом грациозным, в ней не было ни нелепой простоты, ни отвратительного кокетства. От взгляда на нее по спине пробегали мурашки, а чресла наливались тяжестью.

Когда церемония закончилась, король и весь двор вернулись в пиршественный зал, где слуги уже расставили новые блюда. Леди Харроу, как и остальных, только что представленных ко двору, усадили на дальний край стола, но Дойл со своего места отлично видел ее, следил за тем, как шевелятся ее губы, когда она кому-то отвечает, за тем, как она вонзает ровные белые зубы в мясо, как изящно орудует ножом и каким-то необычным прибором, позволяющим сохранять руки чистыми. В свете факелов рассмотреть предмет было невозможно, но Дойл предположил, что это второй нож или некое подобие небольшого трезубца. Он сделал еще глоток вина и вдруг замер, пораженный неприятной догадкой.

Едва услышав про могущественную ведьму, которую называли королевой, Дойл решил, что ее цель – так или иначе подобраться к государю, возможно, пленить, убить или околдовать его. Он готовился искать ее по всему Шеану, но совсем не подумал о том, что ей хватит смелости и безумия явиться в замок.

Вдова лорда Харроу – отличное прикрытие, лорд вел уединенную жизнь в своем имении и не бывал при дворе, никогда не представлял королю молодую жену. После его смерти она несколько лет сидела в замке и вдруг появилась здесь. Совпадение ли, что приезд этой необычной, яркой женщины совпал с приездом ведьмы?

Дойл скрипнул зубами от досады на собственную слепоту. Все в ней выдавало ведьму – и эти медные волосы, и слишком изящные движения, и невозможная (наверняка магическая!) привлекательность при общей неправильности черт, и даже этот прибор в руке!

Он снова посмотрел на нее и задумался о том, как поступить. Схватить сразу – опасно. Даже под пытками нельзя будет выяснить, верны ли его предположения, и, если она сознается в преступлениях и колдовстве, он не сможет быть точно уверен в правдивости ее слов. Ждать, пока она проявит себя? Но это значит подвергнуть короля опасности. С другой стороны, желай она просто убить короля, она бы уже использовала магию, и Дойл ничего не успел бы сделать, разве что закрыть брата своим телом. Но она не напала, значит, будет чего-то ждать. Ночи? Едва ли: даже провинциалка должна понимать, что короля ночью стерегут не хуже, чем днем. Если допустить, что ей нужно не убить, а околдовать короля, то она будет искать с ним встреч. Нужно будет следить за каждым ее шагом, не выпускать из виду и успеть схватить после того, как она проявит свои магические способности и до того, как король окажется в ее власти.

Дойл отвел взгляд от ведьмы и отставил подальше кубок с вином – ему понадобится трезвая голова: достаточно того, что его пьянит подозреваемая.