Угнаться за дядей Патоном оказалось не так-то легко. Он мчался сквозь непогоду, будто на ногах у него были сапоги-скороходы.
– Никогда не видел, чтобы твой дядя показывался на улице днем, – пропыхтел Бенджамин. – Чудак он, верно?
– Вроде того, – неохотно согласился Чарли, который вообще-то своего чудаковатого дядюшки несколько стеснялся. Пришлось прибавить скорость – дядя Патон уже поднимался на крыльцо дома номер девять.
Бенджамин отставал все больше.
– Твое семейство что-то затевает, – крикнул он. – Но на день рожденья-то ты придешь, да?
– Что бы ни случилось, – пообещал Чарли, нагоняя дядю.
– Никаких собак, – отрезал дядя Патон, когда запыхавшийся Бенджи и с ним Спринтер-Боб подбежали к крыльцу.
– Ну пожалуйста! – взмолился Бенджамин.
– Только не сегодня. У нас семейный совет, – строго сказал дядя Патон. – Ступай домой.
– Ладно. Тогда пока, Чарли. – И Бенджамин потрусил прочь, а за ним – понурый Спринтер-Боб, повесив уши и хвост.
Дядя Патон втолкнул Чарли в кухню, а сам ретировался на второй этаж.
Мама Чарли и обе его бабушки сидели вокруг кухонного стола. У Мейзи вид был расстроенный, зато по лицу бабушки Бон блуждала плохо скрываемая торжествующая улыбочка. А мама нервно помешивала кофе в чашке. Зачем она это делала, Чарли понять не мог, – мама всегда пила кофе без сахара.
– Присядь, Чарли, – велела бабушка Бон, как будто собиралась устроить представление специально для внука.
– Не позволяй этим Юбимам забивать тебе голову! – прошелестела Мейзи, похлопав Чарли по руке.
– А в чем дело? – спросил Чарли.
– К нам идут тетушки Юбим.
– Зачем? – удивился он.
Тетушками Юбим называли трех незамужних сестер бабушки Бон. Обычно Чарли виделся с ними раз в году, на Рождество, и постепенно пришел к выводу, что они в нем разочарованы до глубины души. Тетушки неизменно дарили престранные подарки: этюдники, музыкальные инструменты, маски и парики, а один раз даже набор «Юный химик». И ни один из этих подарков Чарли толком не пригодился. Он куда больше любил футбол и телевизор. В этом-то и заключалось все дело.
Бабушка Бон перегнулась через стол и таинственно блеснула глазами.
– Мои сестры нанесут нам визит, чтобы оценить твои способности, Чарли. И если окажется, что ты и впрямь способный – точнее, как я уверена, что ты особо одаренный, – тогда они окажут необходимое финансовое вспоможение для твоего будущего обучения в академии Блура.
– Меня? В академию Блура? – Чарли отшатнулся от бабушки. – Да там одни гении учатся!
– Не волнуйся, милый. Ты не сдашь экзамен, – успокоила его Мейзи. Она поднялась и засновала по кухне, ворча: – Ну конечно, а все приготовления к визиту наших леди Фу-ты-ну-ты должна брать на себя старушка Мейзи, кто ж еще! И почему это я обязана выкладываться?
Мама объяснила Чарли, что предстоит торжественный обед – для тетушек. А значит, из кладовки на свет божий будут извлечены лучшие приборы, самые тонкие бокалы и фарфор, а стол накроют в холодной столовой, которую отпирали только по случаю визитов тетушек. По этой же причине Мейзи на предельной скорости готовила курицу и рыбу и еще какую-то снедь.
Не будь Чарли абсолютно уверен, что не сумеет выдержать экзамен, он бы, пожалуй, забеспокоился. Но Чарли прекрасно помнил, каким провалом окончилась жалкая попытка написать для тетушек пейзаж на подаренном этюднике. И как он пробовал освоить скрипку, флейту, пианино и арфу. И как надевал все дареные маски – звериные, пиратские, клоунские… даже инопланетян. Однако все равно оставался Чарли Боном. В конце концов тетушки вынесли вердикт: мальчик безнадежен.
Вот потому-то в ожидании появления тетушек Чарли волновался гораздо меньше, чем следовало.
Зато Бенджамин волновался за двоих. Чарли был его лучшим другом, его единственным другом. И все, что касалось Чарли, касалось и Бенджамина. Над головой у Чарли собирались грозовые тучи. Бенджамин занял позицию на подоконнике и вел наблюдение за домом Чарли. Когда стемнело и на улице загорелись фонари, по всему дому стали зажигаться огни – и в подвале, и на чердаке, и во всех остальных окнах. Что там такое творится?
Между тем ветер крепчал. После каждой вспышки молнии сразу же следовал раскат грома. Значит, гроза была совсем рядом. Бенджамин вцепился в Спринтера-Боба, а здоровенный пес спрятал голову ему под мышку.
Теперь на улице не было ни души, если не считать три таинственные темные фигуры. Они неуклонно продвигались вперед, и из-под черных зонтиков виднелись только подолы плащей да туфли – две пары черных и одна – красная. Они шли против ветра, будто его и не было, – плавно, словно исполняя какой-то зловещий танец под тремя черными зонтиками. У каштана, как и опасался Бенджамин, три фигуры замедлили шаг, а потом взошли на крыльцо Чарлиного дома.
Бенджамин впервые в жизни оценил счастье быть самим собой, а не Чарли Боном.
А в доме номер девять уже накрыли парадный стол и в камине тлели сырые поленья. Когда в дверь позвонили, Чарли было велено открыть гостям. Троица тетушек на всех парах вплыла в дом и затопала по плитчатому полу, отряхивая мокрые зонтики. Три плаща пролетели через прихожую и обрушились на Чарли, как будто он был вешалкой.
– Пошевеливайся же, мальчик, – скомандовала тетушка Лукреция погребенному под мокрыми плащами племяннику. – Да поосторожнее, это настоящий молескин, не какая-нибудь там дешевка.
– Ну-ну, зачем так строго, Лукреция, – пропела тетушка Юстасия. – Чарли собирается поделиться с нами кое-каким секретом, да, душенька?
– М-хм-хм, – промямлил Чарли.
– Не надо конфузиться, – нависла над Чарли младшая из сестер, тетушка Венеция. – Мы жаждем знать все, решительно все!
– Юбимы, милости прошу! Милости прошу сюда! – воззвала бабушка Бон из недр столовой.
Сестрицы вплыли в двери столовой по старшинству – сначала Лукреция, потом Юстасия, потом Венеция. Они взяли по рюмочке шерри из рук бабушки Бон и столпились вокруг с трудом разгоравшегося камина, расправляя забрызганные юбки и приглаживая пышные прически: белоснежную у Лукреции, серо-стальную у Юстасии, а у Венеции – все еще черную, как вороново крыло.
Чарли поспешно попятился и направился в кухню, где мама с Мейзи суетились у плиты.
– Чарли, отнеси-ка в столовую суп, – попросила мама.
Чарли вовсе не хотелось оставаться наедине с тетушками, но мама выглядела такой замученной и запаренной, что он послушался.
Супница весила чуть ли не тонну. Чарли всей кожей чувствовал, как пристальные блестящие глаза тетушек наблюдают за его продвижением по столовой. Он сгрузил супницу на салфетку и помчался за тарелками, не давая бабушке Бон возможности посетовать на каплю супа, пролившуюся на скатерть.
Когда все наконец было готово, бабушка Бон зазвонила в колокольчик. Глупости какие, рассердился Чарли, можно подумать, никто не заметил, что стол накрыт.
– А колокольчик нам зачем? – спросил он.
– Традиция, – отрезала бабушка Бон. – К тому же у Патона слабое обоняние.
– Но дядя Патон всегда ел отдельно!
– Сегодня, – с нажимом объявила бабушка Бон, – он обедает с нами.
– Приговор обжалованию не подлежит, – высказалась Мейзи, но ее саркастическая усмешка почти сразу исчезла под пристальным взором четырех сестриц.
Дядя Патон вышел к столу с крайне раздраженным видом, и обед начался. Мейзи старалась как могла, но десять минут – слишком короткий срок, чтобы успеть приготовить что-то мало-мальски съедобное. Поэтому суп оказался пересолен, курица подгорела, а бисквит имел такой жалкий вид, как будто его предварительно топили в сиропе. Впрочем, никто ни на что не сетовал. Тетушки кушали от души – только ложки и вилки мелькали.
Мейзи и мама убрали со стола. Чарли с дядей Патоном помогали им. Итак, сейчас должно было начаться то самое испытание. Маме, к немалому удивлению Чарли, на нем присутствовать не позволили.
– Я туда без тебя не пойду! – заупрямился он. – Ни за что!
– Чарли, ты должен! – взмолилась мама. – Ведь тетушки нас содержат! У меня нет ни гроша за душой!
– В толк не возьму, зачем тебе надо, чтобы Чарли учился в этой дурацкой академии, – возмущалась Мейзи.
– Ради его отца, – сказала мама. Мейзи в ответ только поцокала языком и больше не произнесла ни слова.
Но ведь папа умер, так при чем тут он, удивился Чарли, но нечего было и надеяться, что мама объяснит.
Мама слегка подтолкнула его к дверям столовой, и – что поделаешь! – он вошел.
– Я хочу, чтобы мама была тут, – сразу же заявил Чарли. – А то ничего делать не буду.
– Маменькиному сыночку подавай мамочку, – проворковала тетушка Венеция.
– Мальчик, который не может без мамы, – дитя малое. Пора повзрослеть, Чарли, – сурово изрекла тетушка Лукреция. – Это дело касается только рода Юбимов. Посторонние нам ни к чему.
Именно в этот миг дядя Патон попытался ускользнуть, но старшая из тетушек пресекла эту попытку в зародыше.
– Патон, ты тоже нужен. В кои-то веки исполни свой долг!
Дядя Патон неохотно опустился на указанный ему стул.
Чарли велели сесть напротив четырех тетушек, а дядя Патон устроился в торце стола. Интересно, как они будут проводить испытание, подумал Чарли. Музыкальных инструментов не видать, масок и этюдников на столе вроде тоже нет. Тетушки ждали. Они пристально изучали его.
– Почему у него такие волосы? – процедила тетушка Лукреция.
– Влияние со стороны матери, – пояснила бабушка Бон. – Валлийская кровь.
Говорит так, будто меня тут и нет! – подумал Чарли.
– Ах вот оно что! – И три тетушки неодобрительно завздыхали.
Тетушка Лукреция порылась в большом кожаном ридикюле и наконец извлекла пакет коричневой бумаги, перевязанный черной ленточкой. Она потянула за ленточку, и оказалось, что в пакете целая пачка старых фотографий.
Бабушка Бон подтолкнула пакет к Чарли, так что фотокарточки веером рассыпались по столу.
– И что мне со всем этим делать? – уныло спросил Чарли, который прекрасно представлял, каких именно действий ждут от него тетушки.
Тетушки одарили его ободряющими улыбками.
Чарли понадеялся, что ничего не произойдет. Ну пожалуйста, пусть он просто быстренько глянет на эти выцветшие фотки и отведет глаза прежде, чем раздадутся голоса. Ну пожалуйста! Однако стоило Чарли посмотреть на фотографии – и он тотчас услышал, какой шум подняли изображенные на них люди. Они вовсю играли на скрипках, виолончелях, пианино. Они танцевали, пели, хохотали. Чарли старательно сделал вид, будто ничего не слышит. Он попытался отпихнуть фотографии подальше – обратно к тетушке Лукреции. Но она подтолкнула всю пачку к нему.
– И что же ты слышишь, Чарли? – спросила бабушка Бон.
– Ничего, – выпалил мальчик.
– Ах, Чарли, пожалуйста, постарайся, – сладким голосом пропела тетушка Венеция.
– И смотри – не врать! – пригрозила тетушка Юстасия.
– А не то плакать тебе горючими слезами, – ощерилась тетушка Лукреция.
Тут Чарли разозлился. Еще не хватало – плакать! Никто его до слез не доведет.
– Ничего мне не слыхать. – И он опять отпихнул фотографии.
– Я ничего не слышу. – Тетушка Лукреция подвинула фотографии обратно. – Надо говорить «я ничего не слышу», а не «не слыхать». Говори грамотно, мальчик. Тебя что, никто ничему не учил?
– Ему совершенно определенно требуется обучение в академии, – высказалась тетушка Юстасия.
– Чарли, будь паинькой, посмотри на эти фотографии хотя бы на секундочку, – заворковала тетушка Венеция. – На одну крошечную, коротенькую секундочку, и, если ничего не произойдет, мы оставим тебя в покое и просто… – она поиграла длинными белыми пальцами, – исчезнем как не бывало.
– Ладно, так уж и быть, – пробурчал Чарли.
Справлюсь как-нибудь, решил он. Просто посмотрю на фотографии, а от звуков отключусь. Но план не сработал. На него нахлынула какофония, состоявшая из аккордов музыки, из пения и взрывов хохота. Шум заполнил комнату. Тетушки что-то говорили Чарли, но он только видел, как извиваются их губы, и ни слова не мог разобрать сквозь галдеж, который подняли фотографии.
Наконец Чарли не выдержал – он сгреб фотокарточки и перевернул их все лицом вниз. Наступила блаженная тишина. Тетушки с безмолвным торжеством не сводили с Чарли взора.
Первой подала голос тетушка Венеция:
– Ну, не так уж и плохо было, а, Чарли?
Они меня провели, смекнул Чарли. Обманули! И тут же решил, что в дальнейшем с тетушкой Венецией надо будет держать ухо востро. Ясное дело, она куда коварнее сестриц.
– Кстати, а кто они все? – несчастным голосом спросил Чарли.
– Это твои предки, Чарли, – сообщила тетушка Лукреция. – В жилах всех этих людей текла кровь рода Юбимов. Как течет она в твоих, мой умничка. – Теперь она разговаривала с Чарли совсем иначе. Правда, благожелательная тетушка Лукреция была еще пострашнее лукавой тетушки Венеции.
– Можешь идти, Чарли, – объявила бабушка Бон. – Нам надо кое-что обсудить относительно твоего будущего.
Упрашивать Чарли не пришлось. Он вскочил и ринулся к двери, успев на бегу глянуть на дядю Патона. Тот сидел с печальным, отсутствующим видом, но теперь быстро улыбнулся Чарли и тотчас отвел глаза.
Интересно, почему он и слова не вымолвил все это время, озадачился Чарли.
Он помчался на кухню, где изнывали от нетерпения мама с Мейзи.
– Похоже, я прошел проверку, – мрачно сообщил он.
– Вот горе-то, – отозвалась Мейзи. – Я-то думала, все обойдется и ты проскочишь. Что, голоса, да?
Чарли горестно закивал.
– Ох уж мне эти несносные Юбимы! – покачала головой Мейзи.
А вот мама если и расстроилась, то не очень.
– Академия тебе пригодится, – обнадежила она сына.
– Ничего она не пригодится, – пробурчал Чарли. – Не хочу туда. Душное заведение для одних гениев. Я не подойду. И ездить туда через весь город, и я там никого не знаю. Мам, а если я откажусь?
– Откажешься? Но… тогда мы останемся без всего этого. – И мама неопределенным жестом обвела кухонные шкафчики.
Чарли оцепенел. Тетки что, еще и ведьмы? Махнут палочкой – или зонтиком – и дом тут же исчезнет?
– Ты хочешь сказать – дом пропадет? – выдавил он.
– Не совсем, – вздохнула мама. – Но существование наше резко переменится. Ведь у нас с Мейзи ничего нет. Ни гроша. Когда твой отец, Лайелл, умер, мы стали полностью зависеть от Юбимов. Они нас обеспечивают – купили дом, платят по счетам. Так что извини, Чарли, но раз тетушки так желают, тебе придется поступить в академию.
На Чарли навалилась страшная усталость.
– Ладно, – уронил он. – Пойду я спать.
Он совсем позабыл про оранжевый конверт, но, стоило ему переступить порог своей комнаты, сразу увидел его на подушке. Наверно, мама вовремя убрала его подальше от нагромождений посуды и еды на кухне. Чарли решил больше не доставать фотографию мужчины с младенцем: «Завтра пойду в «Фотомиг», отдам обратно, может, они мне вернут Спринтера-Боба».
Когда мама заглянула к нему пожелать спокойной ночи, Чарли упросил ее присесть на край постели и стал расспрашивать. Он просто обязан был выяснить кое-что о собственной персоне, прежде чем соваться в академию Блура.
– Я хочу знать, что произошло с папой, – потребовал он. – Расскажи еще раз.
– Чарли, я уже сто раз тебе об этом рассказывала. Стоял туман, папа устал. Он съехал с шоссе, и автомобиль рухнул в заброшенный карьер… на стометровую глубину.
– А почему у нас нет его фотографий? Ведь ни одной же!
Мамино лицо омрачилось.
– Фотографии когда-то были, – тихо сказала она. – Но однажды в мое отсутствие они все разом исчезли. Даже самая крошечная, из медальона.
Чарли услышал это впервые.
– Но почему? – удивился он. Наконец мама не выдержала и раскрыла ему всю правду о семействе Юбим. Они пришли в ужас, когда Лайелл влюбился в нее, Эми Джонс, самую обыкновенную девушку, лишенную каких бы то ни было талантов. Одним словом, без особых дарований.
И тогда Юбимы запретили им пожениться. Древними и суровыми были законы семейства: женщины из рода Юбим могли выбирать в мужья кого заблагорассудится, но мужчинам вменялось в обязанность жениться только на особо одаренных девушках. А Лайелл посмел нарушить закон. И сбежал с Эми в Мексику.
– Мы провели чудесный медовый месяц, – вздохнула мама. – А когда вернулись домой, Лайелл стал сам не свой – я это чувствовала. Он все время тревожился, шарахался от каждого шороха. А потом, как-то туманным вечером, – тебе тогда было два годика – ему позвонили и вызвали. Бабушка Бон захворала, и ему нужно было срочно к ней ехать. Он прыгнул в машину и помчался и… угодил в каменоломню. – Мгновение мама смотрела в никуда, потом прошептала: – В тот день Лайелл был будто не в себе. С ним что-то стряслось. Точно на него заклятье наложили.
Она стерла со щеки маленькую блестящую слезинку.
– По-моему, бабушка Бон его ничуточки не любила, – продолжала мама. – Поскольку речь шла о семейной чести, Юбимы отнеслись к его гибели просто… просто как будто кончилась какая-то неудачная история. Но они заинтересовались тобой, Чарли. А вдруг окажется, что ты особо одаренный? И Юбимы решили обеспечивать тебя, пока вопрос не разъяснится. Потому-то они и купили этот дом и пустили сюда Мейзи. А потом въехала бабушка Бон – чтобы следить за нами. Вскоре после нее въехал дядя Патон, но он-то… в общем, думаю, ему просто некуда было больше податься. Конечно, я была благодарна Юбимам за все, что они сделали, но только пока… пока фотографии не пропали. Этого я просто понять не могла. Бабушка Бон, конечно, утверждала, что она к ним и близко не подходила.
Чарли слушал маму очень внимательно, но одновременно лихорадочно соображал.
– Я знаю, почему фотографии исчезли, – прошептал он. – Бабушке Бон не хотелось, чтобы я расслышал то, что мог сказать папа.
– Сынок, но тебе же было всего два года от роду, – возразила мама. – Она и понятия не имела, что у тебя есть эта странная способность – слышать голоса.
– Она догадывалась, – еще тише прошептал Чарли. – Наверно, у меня это наследственное.
Он был так серьезен, что мама заулыбалась. Потом поцеловала его на сон грядущий и велела не волноваться из-за Юбимов.
– И насчет академии Блура тоже не тревожься, – добавила она. – В конце концов, твой папа тоже там учился.
– А талант у него был? – тотчас спросил Чарли.
– Конечно, – с порога отозвалась мама. – Только совсем в другом роде. Он не принадлежал к особо одаренным, Чарли. Он был музыкант.
Мама уже давно скрылась, а Чарли все никак не мог уснуть. В голове гудели сотни, тысячи мыслей. Не очень-то приятно было думать, что ты из такой необычной семьи. Хорошо бы разузнать побольше. Как можно больше. Только вот с чего начать? Может, дядя Патон ответит кое на какие вопросы. Он вроде не такой черствый, как тетушки.
Гроза давно прекратилась. Дождь умолк. Ветер стих, и часы на колокольне пробили полночь. И внезапно у Чарли захватило дух. С ним творилось что-то странное, что-то небывалое. Ему казалось, что он вот-вот умрет. Или не умрет? Он подумал о Лайелле – о своем отце, которого совсем не помнил.
Потом страшный миг миновал, это прошло, но теперь сна у Чарли не было ни в одном глазу. Через несколько минут он услышал, как скрипит лестница под ногами дяди Патона, спускавшегося в кухню подкрепиться. Чарли с самого младенчества привык просыпаться от дядиного ночного шебаршения. Обычно мальчик просто переворачивался на другой бок и мирно засыпал. Но сегодня он вскочил с постели и проворно оделся.
Когда дядя вышел за порог, Чарли тихонечко прокрался по лестнице и последовал за Патоном. Вообще-то ему давно хотелось это проделать, только вот духу не хватало. Но сегодняшняя ночь была особенной. Чарли распирало от энтузиазма. Дядя шагал быстро, так что, когда Чарли беззвучно прикрыл за собой входную дверь, Патон уже сворачивал за угол. Чарли поспешил за ним, прижимаясь к стенам домов.
Тут Патон остановился – и обернулся. Чарли скользнул в тень. Улица, на которую свернули ночные путники, освещалась небольшими белыми фонариками, похожими на колокольчики. Их огни гляделись в свои размытые отражения в мокром булыжнике. Деревья здесь росли как будто гуще, чем на прочих улицах, а дома были выше. Таинственным и тихим казалось это место.
Патон Юбим вновь тронулся в путь, но если раньше он шагал целеустремленно и размеренно, то теперь шел не спеша, без всякой цели. Так что вскоре Чарли, перебегавший от дерева к дереву, почти нагнал дядю.
В ушах у Чарли свистел обжигающе-холодный ночной ветер. Хотелось бы мне знать, какой толк выйдет из этой полночной прогулочки, подумалось Чарли. В конце концов, дядя Патон не превращался ни в оборотня, ни в вурдалака. Может, ему просто по душе бродить в темноте. Чарли уже был готов потихоньку повернуть домой, но тут вдруг дядя остановился. Он замер примерно в метре от фонарного столба и принялся издавать какое-то загадочное гудение. Собственно говоря, даже и не гудение – слышать его Чарли не мог. Скорее это было ощущение гудения – точно воздух, окружавший дядю Патона, наполнился беззвучной музыкой.
А лампочка в фонаре почему-то стала разгораться все ярче и ярче и засветилась так ярко, что у Чарли глаза заболели, а потом раздалось негромкое «крак!», стекло разлетелось и осколки посыпались на брусчатку.
Чарли чуть не вскрикнул. Он старательно протер глаза. Наверно, совпадение. Просто так получилось – дядя стоял подле фонаря, и тут произошел скачок напряжения, лампа раскалилась, вот стекло и не выдержало.
Патон двинулся дальше, и Чарли последовал за ним, прячась за деревьями. Поравнявшись со следующим фонарем, дядя опять замедлил шаг, но на этот раз фонарь хоть и разгорелся, Патон прошел мимо, прежде чем лампа успела взорваться.
А потом дядя Патон, не оборачиваясь, спросил:
– А почему это ты за мной идешь?