Скандинав (СИ)

Глава 15

Начинается наш с Доброжиром торг. Я целиком и полностью готов к тому, что пройдет он, мягко говоря, непросто — с полной обоймой ухищрений и сюрпризов. Голову я успел достаточно неплохо узнать, поэтому в том, что просто не будет — уверен уже с порога. Но за свое я тоже научен двумя ногами крепко на земле стоять, поэтому посмотрим еще кто кого переторгует.

Итак, начинаю. Выкатываю голове внушительный список, как летопись зачитываю. При этом с таким лицом то, что мне надо называю, будто самому глубоко наплевать — согласится Доброжир на мои условия или на фиг пошлет. Для солидности зеваю между пятым и шестым пунктом, будто для меня это не торг, а так — скука смертная. В моем списке называю все то, что желаю получить взамен на свой трофейный меч. Каждую позицию прекрасно на память помню, от зубов отскакивает. Еще бы, не зря всю дорогу от болота к поселению дреговичей я тщательно обдумывал, какие вещи в хозяйстве пригодятся. И что немаловажно, постарался учесть, что из этих вещей в девятом веке окажется «в наличии». Подумав, включил губозакатывающую машинку и убрал из виш-листа пару позиций, по типу механического распылителя и секатора, которые к этому времени тупо не были изобретены.

Озвучиваю свой список, а сам понимаю, что староста вряд ли придёт в восторг от объемов запрашиваемого на обмен. Но от возможности заполучить меч, Доброжир ни за что не откажется — больно выгодная для него сделка, помимо всего прочего. И действительно, голова внимательно слушает, усердно кивает, то и дело губы облизывает и пальцы загибает, тоже усердно. Хотя по роже Доброжира вижу, что согласен он не со всем, лицо у него, начиная со второго пункта (где я назвал зерна пшеницы) кривится недовольно, на лбу мелкие бисеринки пота выступают. Ну поспорим значит, мне то что, я за свой товар знаю.

— Итого имеем: семена репы, семена пшеницы, семена кабачка, тяпка и лоток деревянные, горшки четыре штуки, огниво, рубаха новая и дюжина лепёшек из икры, — Доброжир повторяет безошибочно мой список, когда я заканчиваю.

— Верно, ничего не пропустил, — подтверждаю список и добавляю, спохватившись. — Ах да, ещё крючьев для рыбалки дашь. Совсем про них из головы вылетело. Это мне тоже надо, только металлические чтобы были. Полагаю, не так то и много вышло?

— Крючьи еще, металлические только, угу — голова загибает еще один палец, большой — в итоге загнул все десять пальцев на обеих руках. — Это все? Или еще какие пожелания есть, — с усмешкой уточняет.

— Все вроде как, — соглашаюсь с некоторым колебанием.

— Эм… — голова стоит пялится на свои сжатые кулачищи, глазами хлопает. — То есть ты мне один меч, а я тебе вон оно сколько взамен должен дать? Так предлагаешь или я не правильно понял? — спрашивает, тряся кулаками, переводя взгляд с одного на другой.

— На лету схватываешь, Доброжир, — киваю согласно. — Ещё в корзиночку это все насыпать, да поскладывать аккуратно вели, не в руках же мне до моего болота нести? Не утяну, боюсь.

— Корзинку с возвратом? — спрашивает голова, кулаки не разжимает, как будто меня обходить ими собрался.

— Без возврата, себе оставлю. Мне ведь она самому нужна будет, — подмигиваю ему озорно.

Сам вижу, как раздуваются ноздри у головы — как кровь к щекам приливает, как дышит, будто паровоз, а бисеринки пота, что на лбу, превращаются в настоящие крупные капли и стекают к переносице. Понятно, что я на обмен по временам 9 века целое состояние прошу. От того голова заводится, требования то мои не иссякают, но вслух ничего не говорит, злобу на корню в себе давит. Да и злится тут на самом деле нечего. Мне по хорошему еще каких плюшек и полезностей надо к торгу запросить. Это только кажется, что я много за железку у дреговичей прошу, но меч в 9 веке стоит, мягко говоря, недёшево и голова не просто так уцепился в торг. Чего говорить, достаточно загуглить и глянуть, сколько стоят хорошие реплики мечей того времени в нашем 21 веке (и это при наличии станков, технологий, мастеров и т. п.), как все встанет на свои места — плюс минус стоимость меча в девятом веке у меня в голове складывается. Дорогая эта штука. Даже если селение дреговичей голодает, для торга за меч у них всегда что выставить найдется. Может и не у самих селян, конечно, но у Доброжира точно найдется барахло в закромах, у него то жопа голой не бывает в любой сезон, всегда себе подкладку мягенькую стелит. Сам же потом мой меч в селение покрупнее на торг понесет и втридорога продаст — дела свои поправит, а с этих «поправит» что-то и дреговичам перепадет.

Но вся соль в том, что даже зная о будущей прибыли, староста торгуется, как упоротый, будто последний раз. Внушительно кашляет себе в кулак и говорит:

— Ну вот скажи, Дрочень, семена репы тебе зачем надобны — это я понимаю, их хоть сейчас сеять можно. Отсыплю с горкой, тут даже вопросов нет, — пожимает плечами. — Только вот зачем тебе пшеничка понадобилась, да еще и летом, так никак вразумить не могу. Тяму не хватает, ты уж извини, за нескромность. На дворе июль месяц вроде как, и ты с посевом на пару месяцев припозднился… самую малость. Может уберём пшеничку с торга?

— Ну-у-у… — затягиваю, показывая всяческое сомнение этому предложению.

— Я тебе почему это предлагаю, хочу тебя от ошибок при работе с земелькой уберечь, потом же в селение воротишься и спасибо Доброжиру будешь говорить, что предупредил и как делать по уму подсказал, опыт у меня в этом деле колоссальный…

Молчу, не реагирую, хочу послушать, что ещё скажет, как цену будет сбивать. Голова втягивает своими мясистыми ноздрями воздух с легким присвистом, переступает с ноги на ногу и продолжает меня обрабатывать с разных сторон, цену сбивать. Как известно — покупатель готов заплатить за товар одну сумму, продавец готов продать товар за вторую сумму. Но реальная стоимость товара — та сумма, за которую в итоге заключается сделка. Деньги, на которые согласен и продавец, и покупатель. Вот мне и любопытно узнать, на что согласен Доброжир, как покупатель.

— Там еще, среди названного, есть кое-что бесполезное в твоем положении, ненужное. Хочешь назову что? Прислушался бы, убрал? Вот лоток тебе зачем, а рубаха новая… а там и корзиночка не нужна будет, если ещё кое-чего с торга убрать? А стоит это все ой как немало, — смотрит на меня, паузу делает. Не, это он совсем по грубому, хотя по дальнейшим словам понимаю, чего он в атаку так резко перешел. — Ну а я, как человек понимающий, так и быть, сдвину на месяцок время твоей платы. Что скажешь, Дрочень, справедливая сделка?

— Скажу, что ты видать не хочешь торгу и меч тебе мой без надобности? — вздыхаю деланно и перевожу вздох в зевок. Конечно, предложение о сдвигании срока оплаты заманчиво, но только на первый взгляд, потому как мою ситуацию сдвиги сроков в пределах месяца или двух шибко не изменят. Тут либо у меня есть чем платить, когда время подойдет, либо нет и я угожу впросак. И как раз для того, чтобы «есть, чем платить», я и выкатил голове свой внушительный список. — Раз не хочешь, так бы и сказал сразу, что не надо оно тебе, я пойду на торг к тем, кто хочет, а к тебе ворочусь в следующий раз, когда у нас время оплаты наступит. Вот, что я полагаю справедливым.

— Пойдешь к тем, кто губы у тебя берет? — по физиономии Доброжира вижу, что ему так и хочется спросить о моих партнерах, побольше выведать инфы, но голова мнит себя человеком расчетливым и раскрывать свой интерес без надобности не спешит. В его разумении — если спросит, значит заинтересованность выразит и тем самым даст повод мне цену еще выше задрать. Так вроде как не спрашивает — ну не интересно если. А если неинтересно — то и денег особо не за что давать. Меня его позиция более чем устраивает, потому как если спросит — придется жестко брехать. Легенда на этот счет у меня, конечно, имеется, но о-о-чень не хочется ее в ход пускать.

— Угу. Они то с руками меч заберут и без торга всякого, точно как губы забирают. Сколько скажу — столько дадут. Я просто о селение своем пекусь, что приютило и добром на добро привык отвечать.

Думает Доброжир. Вижу, что в голове у него не складывается — какого такого хрена меня «они», которые «без торга всякого» не приютили и от хазарских псов не уберегли, да земельки у себя не отмерили, коли я полезный такой. Но на этот счет молчит, про другое говорит.

— Ладно, погоди ты, успеешь сходить. Давай наш торг сначала закончим, раз начали, глядишь договоримся, — предлагает. — Дам я тебе пшенички и остальное тоже дам, — со вздохом.

— В корзину положишь? — уточняю. — Я ж по другому не соглашусь, не унесу, к сожалению.

— Положу, говорю же, — отмахивается.

Тянет мне руку для рукопожатия.

— Вспомнил! — под дурачка хлопаю себе ладонью по лбу, одергивая руку, хотя почти уже пожал клешню головы. — Долбленку забыл добавить, точно! Ты, голова, корзинку с моим добром в долбленку положи и руки пожмем. Я без нее в нынешней ситуации совсем никуда.

— Долбленку⁈

Доброжир от этих слов аж скукоживается весь, его всего передергивает, но руки все-таки не убирает. И я руку тоже на место возвращаю. Обмениваемся рукопожатием. Крепким таким, суровым и мужским, как печать стиснули, у меня аж в ране отдает глухой болью — голова мне кости в кисти пересчитывает как будто специально больно сделать хочет. Понятно отчего — не нравится голове, что я под конец сюда же лодку добавил… вот и жмет руку со всей своей немалой дури.

Лодка сама по себе стоит очень дорого, полагаю, что как те позиции, что я уже успел перечислить, но вместе взятые. В девятом веке долбенка это как средство передвижения. Осознав это, я впервые задумываюсь — сколько же должно быть стоит меч на самом деле, если голова дреговичей с легкостью соглашается на подобный обмен. Я то торговаться по списку пришел, а по долбленке, признаюсь, решил дурачка включить, и если бы не прокатило, то похлопал бы голову по плечу, поулыбался бы чутка — мол, пошутил, борщанул, приколов что ли не понимаешь? И я честно полагал, что не прокатит…

Но прокатило.

И раз прокатило — кайфанем, мне нечего терять, это понятно, полагаю. Стою, перевариваю свою удачу. Не плохо так — долбленка с бухты барахты на голову упала. На это я точно не рассчитывал, когда в селение к дреговичам шел.

— Ну, договорились, значит, Дрочень. Будет тебе и пшеничка, и долбленочка будет. А зачем тебе, кстати, это все? Где на болоте сеять… — голова хмурится и вкрадчиво продолжает. — За пределы земельки, что мы тебе отмерили выходить нельзя… или ты уже от нас уходить собрался? Я чего-то может не знаю, так ты поделись?

— Не собрался, — отвечаю. — Мы с тобой руки пожали.

— Угу… — привычно щурится голова.

Вижу, что не понимает Доброжир ровным счетом ничего. Но заинтересовал я его неимоверно. Хотя, попроси голова повторить весь сказанный мной бред — так не повторю ведь.

— А долбленка зачем понадобилась? Дам то я тебе ее дам, но прок от нее тебе какой? Вот этого не пойму.

— Ну как, товар свой вывозить на чем-то же надо, — уверенно отвечаю. — На чем, если не вплавь?

— Губы собрался везти? Откуда на целую долбленку… — вижу, что голова делает усилие, чтобы не договорить и не задать вопрос — откуда у меня столько грибов? Опять хочет показать, что не заинтересован, вот боженька переговоров, блин.

— Может губы, может не губы, там поди разберешь, как дела пойдут и чего мои товарищи приобрести захотят, чем я еще полезен окажусь, — отвечаю уклончиво. — Ты чего собственно интересуешься, голова?

Слышу, как Доброжир громко так сглатывает — ком у головы поперек горла встал от волнения. Ну не может он вразумить, о чем я таком толкую и по пополочкам эту информацию разложить не в состоянии. Я в глазах Доброжира загадками какими-то говорю и ни в какую здравую логику не вписываюсь. То про торг непонятный грибами рассказываю, коих в округе днем с огнем уже не сыскать. То на болоте якобы лихо обустроился и как следует разжился, что априори по разумению головы невозможно. Теперь вот ещё про долблёнку небылицы сочиняю, якобы вывозить с выделенной земельки что-то собрался. И это с болотца то? Доброжир ведь собственными глазами идел, что оттуда разве что болотную вонючую жижу вывести можно…

Вот Доброжир и сомневается, только за голову не хватается. Сам же от интереса лопается — то с какой готовностью я меняю дорогущий меч на полезные, но несравнимые по стоимости вещи, как я лихо грибами разбрасываюсь при дефиците оных, ставят голову в тупик. И этот самый интерес, что у него внутри бурлит, только разжигают из искорки в настоящее пламя. Заставляют все больше Доброжира укрепиться во мнении, что я не мучу воду, а правду говорю.

ОДНАКО!

Эти же размышления обо мне и о моих делах шажок за шажочком наталкивают Доброжира на мысль, что я должно быть какой идиот. Кто еще, если не знаю ценности вещам? А раз идиот, то меня очень просто обмануть, вокруг пальца обвести, чем Доброжир, судя по всему, не прочь заняться в ближайшем будущем.

Хех… ну-ну.

Староста то на все смотрит со своей колокольни, с пылью в глазах от разыгранного мной спектакля по придуманной легенде, где есть некие «партнеры» коим я везу на торг товар, где у меня грибов хоть жопой ешь и далее, далее, далее… Вот и включает этот спектакль у Доброжира режим «бизнесмена-хапуги из 9 века», который на все готовенькое хочет присесть. Доброжир не до конца понимает, что это я его сейчас вокруг пальца верчу и наоборот не получится при любом раскладе. Голове то невдомек, что я на Русь прямиком из 21 века попал, где схем дожима лидов больше, чем травинок в лесу у дреговичей.

Вижу, голова уже размышляет, как бы на мне ещё навариться? Явно ж можно мошну потуже набить, если меч так за дёшево отдаю… Я мысленно потираю руками, когда Доброжир говорит после внушительной паузы, тщательно подбирая слова. Наконец, на мой вопрос ранее заданный, отвечает.

— Ну как чего, такое спросишь… какое такое мне до всего дело. Мне, Дрочень, дело самое прямое, — улыбается заговорщицки. — Ты пока на болоте ночевал, я все о том, что между нами приключилось думал и переживал, как быть.

— Что надумал, если не секрет? Поделишься, голова?

— Да вот никак вразумить не могу, чего мы с тобой скубемся, как бабы две, словно из-за горшка разбитого? Давай-ка забудем наши прежние обидки? Дочь моя сама виновата, дуреха мелкая, любопытная. Тебя в неловкое положение поставила, меня тоже — недоразумение сплошное вышло, а все повелись, шум попусту подняли…

Я слушаю. Пытаюсь понять, куда он клонит со своими витиеватыми формулировками. Но Доброжир по местным меркам переговорщик опытный, вставляет внушительные паузы, отслеживает мою реакцию и хочет из меня выудить пару слов.

— Отрадно, что ты это понимаешь, я сам все это время переживал, — отвечаю, подыгрывая ему. — Я никому зла не желал из дреговичей и желать впредь не буду, тебе лично и твоей дочери тем более.

— Вот, именно, Дрочень, что дреговичам ты зла не желал. Потому что сам ты у нас кто теперь будешь? — с придыханием спрашивает Доброжир, которому явно пришелся по душе мой ответ.

Видит, что во время этой паузы я «туплю», не отвечаю, и он охотно подсказывает:

— Дреговичей ты теперь будешь! С наших земель! И на полных правах у нас на поселение проживаешь, — еще шире улыбается. — Свой ты, Дрочень! Хоть и в болоте живешь, но свой! Дрегович ты теперь, наш! Это я тебе на правах головы говорю. Понял?

— Отрадно слышать, — заверяю с серьезной миной. Действительно отрадно наблюдать за тем, как этот товарищ, который еще вчера без малейшего зазрения совести отправлял меня в болото (причем как он полагал на верную смерть), теперь называет меня «своим», «соплемеником» и дреговичем. Это как в 21 веке некоторым иностранным гражданам паспорт российский выдают за «определенные» заслуги перед новым отечеством. Мне правда паспорт никто не даст, но дреговичем вон уже называют. Ну-ну.

— Все эти непонимания между нами…

— Непонимания давай забывать, как ты и предложил, — перебиваю Доброжира. — Я обиды на тебя не держу. Договорились ведь уже. Забыли, что было, то было. Главное не повторять впредь.

— Забыли, договорились, как есть — голова гулко выдыхает, как будто это действительно для него важно и он за правду всю ночь об этом переживал. Смотрит на меня секунд пять, прежде чем сказать. — Дрочень, ну а раз ты теперь свой, то должен знать, что селян я обеими руками поддерживаю и с начинаниями всеми помогаю, любо мне. Тем более поддерживаю тех, кто на благо селения в трудную минуту работает, это вдвое любо…

— Понятно, — отвечаю. Мне признаться этот разговор малость начал надоедать. Сую ему меч, чтобы торг наконец закрыть. — Меня радует, что мы с тобой все спорные моменты прояснили. Давай торг уже до конца доведем, как положено, а потом и поговорим об остальном. Держи меч, он теперь твой и приказывай мне долбленку собирать, я свое от тебя заберу.

Доброжир аккуратно берет меч из моих рук. Вижу, что берет неумело, не так, как тот же князь, что выдает в голове необученного к военному делу человека. Голова долго смотрит на клинок, о чем-то размышляет. У меня уже мелькает мысль, что сейчас начнет цепляться — цену сбивать и недостатки у моего клинка выискивать. По типу — вон зазубрина, заточка никогда не годится… «Свой» это конечно хорошо, рукопожатие, которым скрепили сделку — еще лучше, но что-то мне подсказывает, что отступить от собственного слова голове будет ничего не стоить. И он наверняка сделает это, причем с той же легкостью, с которой на весь торг соглашался. Еще и сошлется, что я к списку добавлял что-то уже после торга, ища себе оправдание. Знаю я его.

Однако Доброжир находит новую лазейку для опции «удивление». Меч он обратно мне протягивает через несколько минут. Настырно так, настойчиво.

— Ты, наверное, меч себе оставь? — ножиданно предлагает Доброжир ласковым голосом. — Ты его в бою заслужил, как никак границы дреговичей оберегал, да и в лесу зверя будет чем гонять… — делает паузу и выжидательно смотрит на меня, что делать буду.

Я, впрочем, меч забирать не спешу.

— Мы же вроде как договорились о торге, нет? — спрашиваю настороженно.

Снова Доброжир улыбается.

— Договорились и долбленку я тебе дам и другое, что ты назвал — получишь тоже. Ты на этот счет не переживай, я не отказываюсь от взятого обязательства ни в коем случае. У нас в селении сейчас хоть и сложности имеются, но если своим не помогать, то кому тогда? Вот и помогаем, — заверяет голова. — А это, — он кивает на меч в своих руках. — Моя, как старосты, тебе помощь, дрегович ты или кто? Бери, бери.

Секунду колеблюсь, потом меч забираю — если дело обстоит именно так, как голова описывает, то я не дурак, чтобы отказываться от халявы.

— Глядишь, так потом добрым словом вспоминать будешь, — подмечает Доброжир как бы между прочим. — Как селение о тебе позаботилось, так ты о селении заботу проявишь, как время настанет?

— Не вопрос, — киваю, соглашаюсь с его словами.

— Нравится быть дреговичем, Дрочень?

— Нравится.

Хитро, однако, Доброжир проворачивает — зачёт по зачесологии, давайте зачетку студент. Заботу проявить, блин, «как время настанет», предлагает — тебя, дорогой голова, не смущает, что я двадцать килограмм грибов приволок, с которых ты все поселение разом сможешь накормить и не раз? Или такая помощь не в ходу и не ценится? Я по-твоему уже сейчас заботу о дреговичах не проявляю? Но о чем говорит Доброжир и куда клонит, прекрасно понимаю… не просто так голова МЕЧ мне обратно отдает. Тут речь о мошне самого головы идет.

— Только ты это ж, Дрочень, ты про село родное не забывай? Может, и на торг у тебя что будет, так сразу сюда неси? Мы уж как-нибудь рассчитаемся, по-свойски, как дрегович с дреговичем?

Тут даже ответить нечего — только и нахожусь, что показываю растекшемуся в улыбке голове большой палец. Мол, так и сделаю. Мою наживку староста мигом заглотнул, да так рьяно и так глубоко, что крючок, на котором наживка держалась, теперь едва из задницы у него не выглядывает. И довольный Доброжир после нашего разговора стоит, вон как светится, в самую пору деревню освещать его рожей.

— Ну и чудно!

У нас очередное рукопожатие, я уже сбился со счету какое именно. Договор, уговор — соглашаюсь на все. Моя миссия в селении дреговичей на сегодня «комплит», я целиком удовлетворен проделанной работой. Правда остается снять сливки — получить обещанные Доброжиром позиции из моего списка. Тут тоже вполне возможны сюрпризы в виде отсутствия у дреговичей некоторых вещей, поэтому до конца я все же не расслабляюсь. Так будет или нет, это выяснится в последний момент и станет «совершенно неожиданным» для Доброжира по всем законам жанра.

Голова подзывает к себе одного из двух своих помощников, шатающихся как обычно без дела по селу, отдаёт ему распоряжение готовить мне вещи. Перечисляет согласованный список. При перечислении ошибок не допускает.

— А где брать? — спрашивает помощник, немало удивившись достигнутой договоренности. — У нас то в селе ничего считай не осталось, все на продажу пошло…

— Из моего собирай, — широким жестом разрешает староста. — У меня кое-чего ещё осталось, где брать — знаешь.

— Понял, сделаю, — соглашается помощник.

— Сколько тебе времени понадобится, чтобы все собрать и долбленку подготовить к спуску на воду?

Помощник прикидывает секунд десять, а потом отвечает:

— До утра справимся и все соберем, — косится на меня, не верится ему, что голова вот так запросто гнев на милость сменил. И еще столько добра мне за просто так отгружает.

Я, слушая их короткий разговор, чувствую облегчение. Правильно Доброжир, ты в отличие от селян не обеднеешь, из своих запасов со мной рассчитываясь. Но для себя отмечаю, что такой шаг — все же выходит за рамки моих представлений о голове. Я то честно думал, что начнется сейчас зажиматься и финтить — этого нет, того не нашли… Или это еще будет? Но будет или нет, на данный момент я едва верю своему счастью. Пришёл в село с голой жопой, а уйду упакованный практически всем, что нужно на первых порах. Да ещё и в нормальных условиях ночь переночую, пока мои вещички собирать будут.

Есть, конечно, во всем этом один единственный минус — долго водить голову вокруг пальца не удастся. Очень скоро Доброжир у меня любопытствовать на предмет «как дела» начнёт и о первом торге осведомляться. И если я никаких результатов не покажу, то ничего хорошего меня не ждет. До наших разговоров я хоть на рабство мог рассчитывать, чтобы затем, отработав на свободу уйти, то теперь, если обещанного не выполню, мигом на тот свет пойду. Ну… что-нибудь придумаю. Не зря у старосты обменял полную лодку добра. Ох как не зря… буду не просто думать, но и придумывать тоже буду, как свои замыслы в реальность превратить. Дел на болотвладении невпроворот.

Пока селяне мне собирают груз, рассчитываю, что после наших новых «баханий в десна» Доброжир мне предложит что-нибудь пожрать, а в идеале горло сполоснуть горячительным. Ну а чего, раз я теперь в селение за своего, то не ложится же спать на пустой желудок. Примечаю, что грибы, которые я дреговичам приволок, спешно несут в погреб, как будто боятся, что исчезнет в любой момент халява, свалившаяся на головы селян. Правда в погреб тащат не все — часть сразу забирают бабы в дом, готовить и подавать на стол. Ну вот считай сам себе ужин и организовал.

— Угостишь губами своего селянина, раз меня таковым признал? — спрашиваю у головы, решая к ужину дреговичей подмазаться.

— Отчего не угостить, — тотчас соглашается Доброжир. — Понравилось тебе как мои бабенки стряпают? Угощу, пойдём, я велю…

Вдруг замолкает, становится красный, как варёный рак. Я не сразу понимаю, что произошло, но хорошо запомнил — голова краснеет в том случае, когда нервничает и что-то идет не по его плану и разумению. Отдаю должное Доброжиру, он быстро приходит в себя и берет меня под локоток, ласково так увести пытается.

— Слышь, Дрочень, — говорит понижая голос. — Давай ка ты сам ступай к бабам, скажи, что голова на тебя приготовить велел и без меня к трапезе приступай. Я же чуть позже нагоню, дельце тут важное вспомнилось, безотлагательное и без меня оно не решится.

Ну раз вспомнилось… От того, что ли покраснел, будто инфаркт схватил, что дело важное такое прошляпил? Что за дело такое? Хотя, впрочем, какая мне на фиг разница до его дел, куда как больше жрать хочется, чем с делами Доброжира разбираться.

— Понял, иду, — соглашаюсь без всяких колебаний.

Не успеваю, правда, сделать и двух шагов, нагоняя баб с губами, как позади раздаётся писклявый женский голосок, аж по ушам бьет на высоких частотах:

— Папенька, не пойму чего ты руками машешь! Так скажи, вслух!

Оборачиваюсь… ах, вон что за дела и с чем спешка связана. Ну голова, понятно чего от меня хотел избавиться… К нам дочь головы бежит, аж спотыкается, как торопится бедолага. А Доброжир действительно руками машет, как мельницей, будто девчонку потоком ветра сдуть собирается — подальше от моих глаз. Показывает дочери, что не сейчас, что занят. Дочка же не понимает, дальше бежит. Вот такие у головы нарисовались «срочные дела». Ну не хочет он, чтобы я с дочерью его виделся. Но дуреха малолетняя к нам выпучив глаза бежит, жестов отца не распознает, чем ставит своего папашу в неловкое положение.

— Ну, чего ты прибежала? — раздосадовано пыхтит Доброжир, начиная выглаживать на себе рубаху вспотевшими ладонями.

Теперь голова по цвету ближе к малиновому варенью, аж краснющий. На меня косится, а я тоже дурак, не ухожу, встал как вкопанный и на дочку головы пялюсь. Она кстати, как я уже говорил не такая уж, хм… не такая уж и девчонка, что аж глаз не могу отвести. Дуреха останавливается растерянно, хлопает своими большущими глазами, смущенно, мой то взгляд она тоже чувствует и он явно не отеческой любовью пронизан, но сделать ничего не могу с собой:

— Батенька, так ты сам велел сообщить, когда все готово будет. Готово, сообщаю.

— А… да, говорил, спасибо, — Доброжир, понимая, что угодил в неловкое положение и не зная как из него выйти, то на меня смотрит, сверкая глазами, то на дочь. — Ну все, иди! Я Дроченя провожу к столу и начнём. Пойдем, Дрочень, чего встал. Бабы небось уже воду кипятят на уху, пока дойдем готово будет. Кто же уху остывшую ест?

— Пойдем, — отзываюсь, заставляя себя отвести от девушки взгляд. Мне самому неловко за то, что из-за меня неловко старосте.

— Папенька, а Дрочень на лобное место не пойдет разве? — дочка мило улыбается, глазки строит, как будто не видит яростного взгляда отца.

— Цыц! Поговоришь еще мне, — Доброжир разворачивает дочку, берясь руками за плечи и под зад подталкивает — иди уже!

Девчонка, наконец, убегает прочь. Лицо Доброжира медленно приобретает привычный оттенок и из краснющего снова становится белым. Косится на меня опять. Видит, что мне любопытно, поэтому говорит:

— Да ничего особенного, попался тут один шустрый, губы мои… — голова оговаривается, но исправляется тут же. — Пфу ты, то бишь наши губы поджирал, пакостил, по округе бегал. Вот поймали и думаем, что делать с ним теперь. Собираемся на лобном месте по такому делу и будем решать. Других же дел в селе нет!

Провожает глазами дочь, зыркает строго, а та нас оглядываться. Над отцом издевается, паршивка. Доброжир с облегчением выдыхает только тогда, когда девчонка скрывается из виду. Он знает, что я тоже провожаю ее взглядом, но не говорит ничего.

— Ладно, Дрочень, ступай перекуси, а потом… — голова задумывается. — Хочешь на лобное место приходи что ли? Селянин как-никак, голос отдашь, поучаствуешь, чтобы все как положено было. Мы ведь у нас в селе все вопросы решаем голосованием и все мужчины, кто оружие способен держать на голосовании этом будут…

Понимаю, что Доброжир опять пытается вывернуть ситуацию в свою пользу. Ну блин умник, только в лужу сел, только опростоволосился, а уже понял как все исправить. Во-первых, боится, как бы я с дочерью его не повидался, пока лобное место идет. Во-вторых, в упор намекает про «коллективный разум» дреговичей.

— Приду, — соглашаюсь.

Мне то, честно говоря, плевать, кто там у кого грибы подъедал и что с ним делать теперь собираются, пусть хоть вешают, пусть хоть голову рубят. Но почему не глянуть — все равно развлечений никаких, а так хоть культурой проникнусь, тем более свой список задач на сегодня считаю закрытым «от» и «до»