Синдзи-кун: никто не уйдет обиженным

Глава 13

Когда она открыла глаза, то сперва не поняла где находится, слабость разливалась по всему телу, и она не могла пошевелить рукой. Какое-то время она провела в прострации, собираясь с мыслями, осознавая себя. Кто я? Я — Акира. Девочка, которую бросили умирать той морозной январской ночью. Пробудившая Дар Огня. Приемная дочь Старого Дракона. Лучшая на курсах подготовки боевых магов. Лейтенант 316-го отдельного батальон Командного Пункта армейской авиации, два года за ленточкой, двенадцать отметок на ремне. Отметки означали вражеских магов. Командование боролось с этим варварским способом отмечать победы, но ничего не могло поделать — у ветеранов свой Устав. Потом, потом — Тодай, куда она поступила как ветеран, по армейским льготам. И вот она уже выпускница Тодай с отличием, приступает к написанию своей диссертации, но ее зовет к себе Старый Дракон, у которого возникли большие проблемы с китайской триадой. Командировка в континентальный Китай. Или вернее сказать — рейд. Именно в этом рейде она и заслужила имя. Та Самая Акира. Кто? Та Самая Акира, дурень, ты что, не знаешь? Та самая, которая сожгла в пепел сорок магов Республиканской Армии, та самая, которая уничтожила молодого выскочку Тай Лунга, который уже присвоил себе звание Дракона Юго-Востока и начинал распространять свое влияние на острова! Та самая, которую захватили с помощью яда, коварства и удара в спину, скрутили и сковали антимагическими оковами — с тем, чтобы Тамерлан, Тигр из Гонконга — мог отыграться на ней за гибель своих людей, и никто не знает, что там произошло, но только нет с нами больше Тамерлана и его ближних, а есть только расплавленная от жуткого жара земля, превращенная в стекло — на том самом месте, где раньше стояло поместье Тигра из Гонконга. Которое, как говорят было настоящей крепостью. На каком-то этапе люди стали приписывать ей даже то, чего она и не делала, преувеличивать и распространять страшные слухи.

Но каждый раз, когда кто-то пытался назвать ее Драконом, Тигром, Фениксом или еще какой-то тварью — она пресекала эти попытки. Потому и осталась просто Акирой. Вернее — Той Самой Акирой. И это звание, эта кличка — вернулась вместе с ней в Японию. Та Самая Акира.

Потом — Огненная Сестра, последовательница Сумераги-тайчо. Неужели Кэйя прав и она просто ищет себе отцовскую фигуру, наставника, мастера? Неужели в этом худощавом подростке ста с чем-то лет она видит своего хозяина? Кэйя, мертвец из ее снов — нахватался ее знаний и теперь говорил, что «судьба ребенка зависит от первых шести лет жизни, А-тян. Как ты будешь бороться, чего ты будешь бояться, куда ты будешь стремиться — все это до шести лет. А до восьми лет ты была моей, никчемная ты дурочка».

Сумераги-тайчо, а вернее — Син. Он дал ей странное чувство собственной неуязвимости. Никогда до этого она не была так уверена в том, что с ней все будет в порядке. Просто его присутствие за спиной — давало это чувство. Чего стоит только эта история с отрезанной рукой? Сколько раз ему отрезали руку? И сколько раз она, открывая холодильник — наталкивалась на нее? Руки, ноги, повреждения внутренних органов — все это излечивала Сила Крови, делая ее, Майко и Читосе — неуязвимыми богинями битвы. Она слишком расслабилась, это и привело к тому, что Син погрузился в иллюзию, а она… едва лишь дернувшись — ощутила чью-ту ладонь у себя на плече… а в следующую секунду очутилась здесь.

Здесь? Где? Она попыталась проморгаться, сфокусировать взгляд. Она же была в пустыне, но здесь нет палящего солнца, здесь даже прохладно…

— Итуа ласпэрэ ваниту суаа… — раздается чей-то низкий, с хрипотцой голос, и ее губ касается что-то влажное. Вода! Вода, наконец, вода! И она пьет, пьет жадно поглощая каждую каплю влаги и чувствуя, как влага пропитывает каждую ее клеточку. Вода быстро, очень быстро кончается и она чувствует досаду, разочарование, ей мало воды, она еще не… но вот влажный край чаши появляется вновь, и она пьет…

— Сарэтэ, сарэтэ, иной! — говорит кто-то неизвестный и она кивает, реагируя на беспокойство, звучащее в голосе. Он беспокоится, что она выпьет слишком много и что клетки головного мозга не выдержат такого насыщения влагой, можно умереть и от переизбытка воды в организме, она видела, как это бывает. Но ей всегда было нужно больше воды чем остальным. Она — огонь, но в то же время человек. А человеку рядом с огнем всегда нужно больше воды. Чаша с драгоценной влагой снова пропадает во тьме и она прикусывает губу от досады.

— Я знаю — говорит она и собственный голос звучит словно колокол с трещиной — глухо и надломлено: — знаю, что нельзя много. Знаю. Но мне нужно больше. Пожалуйста.

— Сарэтэ! — что бы ни обозначало это слово. Акира знает пять языков, она владеет английским, французским, немецким, испанским и китайским. К сожалению она не знает фарси и пушту, не знает русского или суахили. Хотя… несколько слов то она может сказать.

— Verstaan jy my? — пробует она: — Ek het vervoer nodig…

— Лай, лаай, сук таа. — отвечает голос и ее накрывают мягким покрывалом. Она хочет протестовать, она в состоянии встать и идти, но темнота снова накатывает на нее, и она засыпает.

Когда она открывает глаза во второй раз — она уже может видеть в этой полутьме. Сперва она видит белые жерди, подпирающие потолок, типичное жилье кочевника, вигвам, юрта, чум — войлок или шкуры наброшены на каркас из жердей. Она поворачивает голову. Скромное жилище кочевника. Она попала к туарегам? Какой там язык у туарегов? Тамашек? Группа берберских языков. Вот и пришло время пожалеть, что не выбрала эту специализацию во время обучения, но кто же знал? Что она вообще знает о туарегах? Странное племя, где царит матриархат, здесь всем распоряжаются женщины, а мужчины скрывают лица и довольствуются малым. Женщины даже могут иметь свой гарем из мужчин-любовников. Да, Майко бы здесь точно понравилось бы. Она улыбается, потом, спохватившись — ждет острой боли в потрескавшихся губах, но ничего не происходит. Она поднимает руку и касается своих губ. Смазаны каким-то маслом… или животным жиром. О ней позаботились.

Кто-то нашел ее посреди пустыни, отнес в свой шатер, напоил, смазал потрескавшуюся кожу маслом, укрыл от палящего солнца. Кто бы это ни был — она уже обязана ему своей жизнью. Мир не без добрых людей, что бы там ни говорил Кэйя. И… кстати — этот мир. Потому что она видела виверну. Бартам? Значит — никаких туарегов, никакого суахили или африкаанса.

Она облизала губы. Нет, не жир. Скорее — какое-то цветочное масло. Сладковатый вкус, немного с горчинкой.

— Ну и ну. — говорит Кэйя, присаживаясь на маленькую скамейку у скромного очага и рассматривая свое отражение в отполированный медный бок котелка, висящего на цепи: — Ты все-таки выжила, А-тян! Следует ли мне отметить, что это не твоя заслуга? Тебя просто подобрали в пустыне, как брошенного котенка. Наверное, надо отметить тот факт, что твое тело натерли маслом. Да, конечно, только для того, чтобы у тебя кожа не потрескалась. Но все же — натерли маслом. Знаешь, я бы и сам натер тебя маслом с головы до ног, не будь ты такой старой.

Она смотрит на Кэйю, который сидит у очага и бреется опасной бритвой, глядя на свое отражение в котелке и не понимает, почему он все еще здесь. Неужели она все еще при смерти?

— Молчишь? — Кэйя заканчивает бриться, аккуратно складывает бритву пополам и убирает в карман жилетки: — Молчишь. Нечего сказать, да? А вот мне есть что сказать.

— Ты и так только и делаешь, что говоришь… — отвечает она ему, все еще не понимая, как так случилось, что Кэйя не исчез после того, как она пришла в себя. Наверное, мне еще плохо, думает она, наверное, у меня отмирают клетки мозга… мне нужно к Сину! Пока я все еще — я, пока я не потеряла своей идентичности! Так, спокойно, спокойно, дыши… успокаивает она сама себя, ничего еще не случилось, рано ставить диагноз по одной галлюцинации, без паники. Как только я найду Сина — сразу попрошу Крови и все равно, что за этим последует, уж со своими чувствами я смогу справится — если все еще останусь собой.

— Ан контрэ, моя дорогая, ан конрэ. Хотя… — он делает вид, что задумался: — я могу и изменить тему нашей дискуссии. В прошлый раз мы обсуждали какая ты никчемная, А-тян, а сейчас мы поговорим о том, какая ты ценная.

— Неожиданно — признается она: — из твоих уст это звучит по крайней мере… неожиданно.

— Нет, ну почему же. — пожимает плечами Кэйя, поджимая ноги под себя и садясь рядом с ней по-турецки: — люди всегда тебя выделяли и ценили. Этот идиот с Огненным Хлыстом, например… он же практически умер, защищая тебя. Большая любовь. Большие жертвы. Он видел тебя как сияющую вершину, молился на тебя. А ты знаешь, что с ним стало? Он так и остался одинок и зол. Иногда он приходит на тот самый балкончик и воет от горя, хотя вроде мужчина. Слабак. У него недостаточно сил даже чтобы удавиться, но для него ты была всем.

— Узнаю тебя, Кэйя. — цедит сквозь зубы она, чувствуя, что у нее нет сил чтобы пошевелиться и прогнать его от себя: — даже твои комплименты пропитаны ядом.

— О, это только начало, А-тян. Ты действительно — ценная. Например… для твоей подружки. Этой… Снежной Девки… так кажется вы ее зовете? Вода и камень, лед и пламень не столь различны меж собой… инь и ян, противоположности притягиваются, нэ, А-тян?

— Не смей касаться своим поганым языком ее имени… — говорит она, зная, что он ее не послушает: — ты недостоин и мизинца на ее ноге…

— Даже так! — ухмыляется Кэйя: — Знаешь, а у меня есть теория. С учетом, где именно бывал мой язык… и что ты делала своим языком с этим самым мизинцем… и другими пальчиками на ногах уважаемой Юки — мы с ней своего рода родственники. По крайней мере я точно могу сказать, что там, где бывал ее язык — мой тоже бывал. Хм… как это называется у вас, у молодежи? Непрямой поцелуй?

— Отвали. Тебе не вогнать меня в чувство вины и рефлексию. Я изучала Юнга. Я — это не то, что со мной случилось. Пусть даже со мной когда-то случился ты. Я была просто маленькой девочкой, а ты уже тогда был законченной сволочью. У меня все в порядке с самооценкой. Более того — это у меня есть теория, Кэйя-кун. — она знала, что он терпеть не может, когда к нему так обращаются.

— И знаешь в чем эта теория заключается? В том, что клетки человеческого организма обновляются каждые семь лет полностью. Я давно уже не та запуганная маленькая девочка, которая делала все, что ты от меня требовал, лишь бы ты прекратил избивать мою мать. И где бы твой язык ни побывал — он сейчас гниет в земле, а я — я уже больше не А-тян, которую ты знал. Так что можешь даже не стараться. Или можешь стараться. Мне все равно. У меня есть дела. Я — поправлюсь и найду Сина, вытащу его из лап «Ахимса корп». А потом мы найдем этих двоих и надаем им по жопе за то, что они так нас напугали. А потом я приду в гости к Юки и обниму ее. И скажу, как я по ней скучала. А ты — будешь продолжать гнить в земле и страдать в аду, где тебе самое место.

— Вот как. Вот как. — Кэйя чешет подбородок. Он всегда так делала, если у него не было слов. Вот и все, думает она, прощай Кэйя. Надеюсь мы не увидимся — для твоего же собственного блага. Она закрывает глаза, чувствуя, что истощена до предела этим бредовым разговором.

Прямо сейчас у нее одна надежда — что время дискретно и что пока она вот тут лежит в шатре местных туарегов — в ее мире не прошло и секунды. Что она успеет разобраться со своими делами тут и на ее призыв появится Сакура, для которой прошли доли секунды, и она появилась на зов. Так что не все потеряно, надо вставать на ноги, надо благодарить людей, которые спасли ее, надо искать столицу Империи, может быть там есть ключ к возвращению домой. В конце концов Юки заметит, что их нет и уж ей-то Сакура не откажет. Розовая ниндзя привязана к Юки, и если раньше это были дружеские отношения, то сейчас… нет, она не ревнует. Сакура видела в Юки скорее материнскую фигуру. Наставника и старшей сестры. Вот у кого ультимативная способность — думает она, завидую ей, завидую ее прыг-скок по мирам, сегодня здесь, а завтра там. А огонь? Огонь — это только разрушение, это постоянный голод, это пепел и сажа после. Единственно для чего она хороша в плане созидания — это барбекю. Вот закончим со всем этим и выедем на природу, думает она, устроим барбекю, вскипячу какой-нибудь пруд… только без рыбы. Или сразу на горячие источники сгонять — старый Джиро не откажет. Прошли те времена, когда старый Джиро мог отказать ей в настойчивой просьбе. И она не испытывает чувства вины, что бы там Кэйя не говорил. Когда ты в семье — то обязательства и права распределяются так — кто наверху — у того больше прав, но больше и обязательств. Если ты сам сдал своих людей полиции, государству или Инквизиции — твои люди вправе не считать тебя более главой семьи. И она вправе была спалить и самого Джиро и его Вишневый павильон со всем поместьем и эту прихвостню Кику вместе с ним. Так что пусть спасибо скажут, что карпами отделались. Что же до Кики и ее мелкой мести — то пусть подавится своей жизнью рядом со стариком. Она, Акира — прошла этот этап. У нее теперь другие дела. Иные планы. Она — движется вперед и не оглядывается назад.

Она улыбается. Хорошо, что Майко вместе с ней. Наемница, хоть и взбалмошная, хоть и небрежная и авантюристка в душе — хорошо понимала с какой стороны на бутерброд масло намазано. Ей, с ее способностью и любовью к ближнему бою, способность Сина дает мощный рывок в уровне, удачную синергию, превращающую средней руки метаморфа в богиню войны. И уж конечно, Майко такого не упустит, не из такого она теста. И она — честная. Зная, что ей дает Син — она дает взамен все. Всю себя без остатка. И она это делает не только потому что честна, но и потому что боится. Боится снова стать просто метаморфом средней руки. Перестать быть Могучей Майко, богиней войны, неуязвимым клинком Сумераги-тайчо.

Впрочем, ладно. Майко с ними и это хорошо. Читосе с ними и это великолепно. Кто бы ожидал пробуждения такого дара в этой невзрачной девице, вся заслуга которой в том, что она оказалась первой барышней в беде на пути у Сина. Она искренне считала Читосе бесполезной дармоедкой — до тех пор, пока не увидела, что та вытворяет с ее «Чезетами». Богоубийца, надо же. Подбирается команда, достаточная для того, чтобы своротить основы мира и водрузить над развалинами свое знамя. Она знает подноготную мира магов и отдает себе отчет, что не так уж и много сил в мире могут составить серьезную конкуренцию. И кое-кто из этих сил — уже их союзники. Сестричка Нанасэ и ее отряд из сестричек Нанасэ. Чертова Вечно Молодая Луна, которая пугает ее до мурашек по спине, и ее Совет Семисот (уже Семисот!), Линда, которая всегда играет в свою игру, делая вид, что работает и с Минору-доно и с Сумераги-тайчо… Сакура, которая сама по себе ультимативная карта выхода и внезапного нападения.

Да, они — команда молодых Богов! И как только она сможет самостоятельно ходить — она вернется к своему статусу Той Самой Акиры!

Она чувствует, что сила возвращается к ней, пытается встать и чувствует, как что-то мешает. Отбрасывает одеяло и смотрит вниз. Она лежит на покрывалах из чьих-то шкур, сшитых воедино. Шкуры теплые и переливаются легким лунным светом, но не это привлекает ее внимание. Она лежит совершенно без одежды и прав бы Кэйя, когда сказал, что для того, чтобы намазать ее маслом — нужно было снять одежду. Но это неважно, в таком вот действии нет сексуального подтекста, это как медицинская процедура, это нормально, даже если и ее раздели без ее ведома — это для того, чтобы обгоревшая кожа не слезла с ее плеч лоскутами — они же не знали, что она не получает солнечных ожогов. Вообще ожогов, на то пошло. Это — нормально.

А вот что ненормально — так это черные, поблескивающие оковы на лодыжках. Она сглотнула, чувствуя как у нее внезапно пересохло горло. Любишь быть рабыней, А-тян? Она вскидывает руку и с безумной надеждой щелкает пальцами. Нет даже искорки. Антимагические оковы? Как там — только разумные твари держат других тварей в клетках. Она дергает за цепи, дергает, пытаясь проверить их прочность, зная, что ничего не сможет сделать, она же не Майко, чтобы взбугриться мускулами и разорвать цепи, а расплавить их она не может…

— Буяо! Буяо! — в шатер врывается кто-то в темном и кричит на нее, она кричит в ответ, инстинктивно призывая Силу Огня, но огонь не отзывается и тогда она вскакивает, вернее — пытается вскочить на ноги, цепь удерживает ее и она падает, больно ударившись о жесткий пол, покрытый лишь тонким ковром.

— А я говорил, А-тян — шепчет ей на ухо Кэйя: — для кого-то ты ценна… как товар. Ты дорого стоишь. Пусть эта мысль греет тебя…