Симпозиум мыслелетчиков

Кшиштоф Малиновский Ученики Парацельса

Доб свернул в узкую аллею, ведущую к институту. Огромное прямоугольное здание в лучах утреннего солнца сияло отблесками алюминиевых плит и оконных переплетов. В холле Доба овеяло прохладой. Климатизаторы работали на славу.

Он, как всегда, вежливо кивнул портье, открывшему дверь пневматического лифта, и, бодро переступив порор, вошел в кабину.

Личная лаборатория и кабинет Доба находились на двадцать втором этаже. В свое время он позаботился о том, чтобы его уголок был расположен как можно выше — ему нравилось во время работы любоваться прекрасным зрелищем, открывающимся взору.

Центральный институт биофизики был расположен на небольшом холме неподалеку от города. Четкий шестигранный столб здания прекрасно вписывался в окружение известняковых холмов, местами покрытых низким кустарником, и был виден издалека. Только немногим удавалось стать сотрудниками института. Его элитарный характер, нимб таинственности, который окружал проводимые в нем исследования, будоражили воображение молодых людей, стремившихся в науку. Доб хорошо знал этих молодых ученых, полных энергии, склонных видеть в каждом слове, в каждом жесте намек на тайну или на великое открытие. Но он предпочитал людей пожилых. Их опыт, самообладание и — знания были для него более приемлемы, нежели горячность юных… А вообще-то лучшими сотрудниками были все-таки цифроны. Если от них не требовали чрезмерной концепционной работы, они были намного полезнее людей. Собственно, он даже не мог сказать, как, впрочем, и его коллеги, когда цифроны достигали предела своих концепционных возможностей, а когда они только имитировали такое состояние. Быть может, это звучало смешно, но кибернетики и бионики института уже не могли справиться с детальным анализом психической структуры цифронов. Несколько столетий назад, когда появились первые цифроны, создатели этих автоматов могли запросто нарисовать их логические схемы. Потом, с течением времени, цифроны, способные к психической, а в какой-то степени и «физической» эволюции, изменились настолько, что сегодня уже никто не пытался вмешиваться в процесс их изготовления лишь для того, чтобы исследовать их реакции. При этом не было поводов для нареканий, так как цифроны работали хорошо и были просто незаменимы при выполнении порученных им обязанностей.

Доб еще со студенческой скамьи помнил, что несколько десятков лет назад пришлось существенно изменить внешность цифронов. Вначале, когда они еще не были распространены так, как сейчас, каждый конструктор считал для себя чуть ли не обязательным добиваться максимального очеловечивания их внешнего облика. Однако постоянное совершенствование конструкции все чаще приводило к досадным ошибкам при общении с автоматами, и тогда под влиянием общественного мнения от этого пришлось отказаться. Цифронам оставили такую внешность, которую им придали поначалу, — коренастые, длиннорукие создания с большими головами, в которых умещались центральные системы управления и наборы оптических и звуковых рецепторов. При этом выгадали и конструкторы, так как такое решение дало им возможность, отбросив соображения чисто эстетического характера, совершенствовать автоматы и вводить в них все более сложные нейронные системы.

Теперь уже почти никто не помнил об этом. Цифронов использовали во всех научных учреждениях, в промышленности, торговле и даже в домашнем хозяйстве.

Размышления Доба были прерваны ассистентом Бьерном.

— Добрый день, профессор! Получены результаты синтеза. Увы, опять никакой реакции на импульсы имитаторов. Не хотите ли ознакомиться с ночными замерами?

— Да, да… Прошу вас проверить записи на лентах…

Когда Бьерн вышел, Доб оперся лбом о холодное стекло, образующее одну из стен кабинета. «Опять ничего… Пожалуй, мы вообще идем не тем путем», — подумал он. Неудачи бесчисленных опытов, проведенных за последние девять лет, породили у него совершенно парадоксальную уверенность в том, что каждый очередной эксперимент обречен на провал. В этом была и своя хорошая сторона: разочарование после каждой неудачи становилось все менее горьким.

Дверь в лабораторию нейрофизики была приоткрыта. Когда Доб закрыл ее за собой, его обдала волна теплого влажного воздуха. Доб недовольно поморщился. Привычная атмосфера лаборатории в последнее время начала его угнетать.

Над столом, возле прикрытого окна, горела маленькая лампочка. Там лежали ленты с тонкими линиями записи имитационных импульсов, автоматически генерируемых каждые полчаса и питающих щечки небольшого вводного устройства, выполненного в виде цилиндрического конденсатора; сквозь него также каждые полчаса пропускали порции сложных белковых структур. Доб искал среди них одну — аксон, нервное волокно, которое должно было увенчать их исследования…

Доб взглянул на ленты — по ним на идеально равных расстояниях бежали тонкие острые пики записи импульсов имитатора; в промежутках между пиками, там, где оставалось место для вожделенного ответа аксона, бумага была пуста.

Доб потер лоб ладонью.

— Бьерн, вызовите несколько цифронов, пусть очистят насосы и контейнеры в имитаторе. Возьмите новые пробы, которые подготовили Дэвис и Миснер. Надо проверить, не сбился ли тест на код. А потом все сначала… Если я потребуюсь, найдете меня в лаборатории.

Когда Бьерн вышел, Доб невольно еще раз пересмотрел ленты, бросил взгляд на имитатор и направился к выходу.

В дверях ему встретились три цифрона, которые неспеша направлялись в лабораторию.

Войдя в кабинет, Доб услышал по автофону голос цифрона-секретаря:

— Профессор Доб!

— Слушаю.

— Вас просят как можно быстрее пройти в кабинет профессора Таямы.

— Хорошо, скажи, что иду.

— Благодарю, — экран автофона погас.

По дороге к лифту Доб размышлял над тем, как бы объяснить директору института неудачу последнего опыта. Непонятно почему он был уверен, что весть об его неудаче уже дошла до Таямы — такие вести расходились по институту с быстротой молнии. Впрочем, это было естественно, если учесть, что их опытами жили все — именно они должны были решить успех целого мероприятия. «Опять придется извиваться, как ужу», — подумал Доб.

Войдя в кабинет, он одернул костюм и на всякий случай изобразил на лице уверенность, долженствующую, по его мнению, означать, что очередная неудача была заранее предусмотрена и никак не повлияла на дальнейшую программу исследований.

— Прошу садиться, — сказал вместо приветствия Таяма.

Уже первые слова сбили Доба с толку. «Злится», — пронеслось у него в голове. Он многозначительно кашлянул, давая директору понять, что готов к беседе. Впрочем, Таяма и без этого сразу приступил к делу.

— Я слышал, коллега, что ваш очередной эксперимент опять провалился. Вы не считаете, что после девяти лет исследований результаты могли быть и лучше?..

— Но, директор, наши исследования…

— Знаю, знаю, коллега… — Таяма понимающе кивнул. — Я прекрасно понимаю, насколько важны ваши работы. Надеюсь, вы не думаете, что, руководя всеми исследованиями, я на ориентируюсь в том, что здесь делается? Тем не менее, видите ли, все это несколько затянулось.

Доб уже решил было, что последнее замечание Таямы потребует очередных объяснений, но директор продолжал:

— Коллега, мы уже не раз беседовали на эту тему, и вам всегда удавалось убедить меня в скором успехе. Вы знали, что не существует другой теории, ведущей к цели, а я знал, что лишь вы, как ее… хм… создатель, способны направлять экспериментальные исследования. Но, видите ли, институт ждет результатов а у вас ничего не получается. Я понимаю, что аксон — это не обычная хромосома или иное дельтаволокно, но мы не можем проводить исследования, которые ведут в никуда…

Доб хотел было спросить, что же, по мнению Таямы, нужно делать, но директор опередил его.

— Коллега, у меня уже несколько дней лежит проект Миснера, вашего сотрудника… Так вот, Миснер весьма остроумно преобразовал вашу теорию, я бы сказал… хм… реформировал ее, и Предлагает несколько изменить ваш метод циклических сетей. Речь идет о согласовании с кодом… Впрочем, он сам объяснит это лучше меня. Так вот…

Доб побледнел, но, быстро взяв себя в руки, спросил:

— Я чего-то не понимаю. Как могло случиться, что мой сотрудник шесть лет работает бок о бок со мной, но результаты своих теоретических изысканий вручает не мне, а вам?

Директор был явно смущен, но после минутного молчания ответил уже не так уверенно, как раньше:

— Хм… По сути дела, коллега, именно я склонил его к этому. Вы, конечно, ревностно относитесь к своим результатам. А нам необходимо внести изменения в систему исследований. Быть может, как раз результаты Миснера…

Доб резко прервал Таяму:

— Я вас понял. Правда, подобный метод работы не кажется мне наилучшим, но в конце концов это дело директора, — подчеркнул он. — И все же я хотел бы просить, чтобы вы дали мне еще месяц для окончания этого цикла экспериментов. Позже лаборатория перейдет в ведение Миснера.

Таяма был явно удовлетворен таким оборотом дела,

— Разумеется, коллега… Время терпит.

— На том и порешили. До свидания.

— До свидания… Да, если возникнут какие-нибудь затруднения, обращайтесь ко мне…

Доб повернулся к двери и бросил:

— Ну, тут уж будет не до этого. До свидания.

Доб постепенно успокаивался. Опершись о стол, он бездумно наблюдал за цифронами, заменяющими контейнеры в имитаторе, градуирующими самописцы и синхронизаторы. Третий цифрон стоял, повернувшись спиной к человеку, и при свете циферблатов рассматривал знаки кода, выстукиваемые на валике вычислительной машины… Это был знаменитый код аксонов, открытый Добом и названный в его честь. Именно Доб разработал таблицу последовательности импульсов, излучаемых аксонами, когда на них воздействуют акустическими, световыми или электрическими импульсами. Последовательность эта, находящаяся в строгой зависимости от напряжения и характера импульсов, давала возможность центральному органу живого существа — мозгу — декодировать информацию о характере воспринимаемого ощущения. Теперь достаточно было только искусственно создать такой аксон.

Все попытки, предпринятые Добом до сих пор, базировались на теории вероятностей. У них было слишком мало информации о субмолекулярной структуре аксонных спиралей, чтобы посягнуть на создание конкретного рецепта. Оставался только метод проб и ошибок. Пользуясь данными о коде и приблизительной, неточной информацией о молекулярном составе аксона, они пытались синтезировать его, выбирая наиболее вероятные структуры. Все остальные лаборатории уже закончили исследования и занимались доводкой полученных результатов… Однако без аксона эти результаты ничего не стоили — конструкции не воспроизводили важнейшей особенности человеческого организма — нервной системы.

Цифрон отвернулся от пульта и вполголоса сообщил:

— Я провел тест на код аксона. Все пробы дали позитивные результаты. Запускать имитатор?

Доб потер рукой лоб.

— Нет, не надо. Я сделаю это сам. Иди к доктору Миснеру и скажи, что я беседовал с Таямой. Через месяц имитатор перейдет в распоряжение Миснера. А пока пусть считает себя свободным. Ассистенты также свободны — все опыты я проведу сам.

Он был уверен, что и эти опыты ни к чему не приведут, но не понимал, в чем его ошибка. Больше того, он был по-прежнему убежден в правильности своей теории, но чувствовал, что чего-то не предвидел, не принял во внимание; виною тут были не пробы, а способ их изучения.

Он взглянул на часы — уже поздно. Анна опять будет злиться, что опоздал к ужину. Он осторожно положил пробы в имитатор и запустил комплексы стабилизаторов, автоматических регуляторов давления и влажности. Стрелки самописцев ожили и начали вычерчивать едва заметные во мраке тонкие линии на медленно движущихся лентах.

Он еще раз осмотрел лабораторию и сказал одному из оставшихся цифронов:

— В два часа смена параметров имитатора — пусть все останется как есть до моего прихода. После смены можете уйти. В институте, пожалуй, уже никого нет, но если меня станут искать, то я в городе, в университете. Дома буду около десяти вечера.

Доб направился к выходу и уже собрался было толкнуть дверь, как вдруг кто-то неожиданно схватил его сзади за руку. Погруженный в невеселые размышления, профессор повернулся. За его спиной стоял старый портье Фрей.

— Простите, профессор, — шепотом сказал он. — Можно вас на минутку? На одну минутку!

— Слушаю вас, Фрей, — проворчал Доб.

Однако портье жестами дал понять Добу, что тот должен пройти в небольшую застекленную кабинку, Зайдя в нее, старичок обратился к профессору:

— Я уже давно собирался сказать вам, но думал — может, это вы?.. И все же…

Доб нетерпеливо прервал его:

— Да говорите же наконец! Что случилось?

Старичок приблизил свое сморщенное личико к уху Доба.

— Там у вас, наверху, ночью горит свет! — прошептал он. — Я уже раза два видел… Я думал, это вы. Специально следил… Но нет! Вы как раз уходите, так что это кто-то другой, подумал я…

Доб удивился.

— У меня в лаборатории? — спросил он.

— В вашем кабинете! Ведь в лаборатории вы приказали закрепить шторы! — ответил возбужденный Фрей.

— Ах, так! Может, я забыл выключить свет? Последнее время я то и дело что-нибудь забываю. Хотя…

— Невозможно, профессор. Если бы это было так, я бы наверняка углядел. Я всегда вечерком делаю круг возле нашего корпуса. Там сначала темно, а потом кто-то зажигает свет. Я специально смотрел.

— Тогда почему же вы не заглянули наверх? Сами бы увидели, что там происходит.

Профессор нервничал: загадочная история.

— А я и заглянул. Как же иначе? Но там коридор заперт изнутри, и все тут!

— Кто его запер? Изнутри? Зачем?

— Не понимаю, — старик покачал головой. — Не понимаю… я уж думал…

Доб взглянул на часы:

— Знаете что, Фрей? Если вы еще раз заметите что-нибудь подобное, сообщите мне. Я быстренько приду сюда, и мы во всем разберемся. Ну, а сейчас мне надо бежать на конференцию.

Портье явно недоумевал: он не ожидал столь слабой реакции. Фрей покачал головой, буркнул что-то себе под нос и выпустил Доба на улицу.

Конференция, как всегда, была невероятно скучной, и Добу пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы досидеть до конца. У него не шел из головы разговор с Таямой.

Нет, дело было не в том, что ущемлена его профессиональная гордость и после стольких лет работы приходится передавать лабораторию своему же ученику. Доб считал это вполне естественным, и это было хорошо известно в институте. Он всегда ставил во главу угла науку, и никакие эмоции не были властны над ним, если речь шла о научной истине. Но он был обижен на Таяму за нечто другое. Исследования должны были привести к какому-то результату — негативному или позитивному, но, во всяком случае, к чему-то определенному, не оставляющему иллюзий. А Доб был уверен, что еще слишком рано списывать его теорию в архив. И поэтому считал, что Таяма явно поторопился прервать его исследования.

Наконец председатель вырвал его из плена навязчивых мыслей, заявив:

— Если никто из присутствующих больше не собирается брать слово, то я вношу предложение кончить сегодняшнюю дискуссию.

Все единогласно поддержали его, и уже через минуту Доб был на улице. Медленно движущиеся тротуары переносили толпы людей, торопящихся домой или на вечерние спектакли в автовизионы. Он пробрался сквозь разноцветную толпу и медленно подъехал к остановке траггера. Машина беззвучно двинулась с места, и задумавшийся Доб даже не заметил, как оказался перед домом.

Сколько Анна ни пыталась выяснить, что с ним происходит, Доб так и не дал втянуть себя в разговор. Быстро съел ужин, поданный цифроном, и лег в постель, обложившись, как всегда, книгами. Никогда еще не удавалось ему прочесть хоть половину намеченных книг, но мысль о том, что вся необходимая информация у него тут, под рукой, как-то успокаивала его.

Он представлял себе, что говорят о нем сейчас в институте. Наверняка все неудачи приписывают ему. В конце концов, пока Добу не удастся синтезировать аксон, результаты, полученные в других лабораториях, не представляют никакой ценности. Правительство, вложившее в эти исследования огромные средства, проявляло все большее нетерпение — программа трансгалактических исследований оказалась невыполненной, тысячи подвергнутых тестам и многократно исследованных добровольцев уже больше года ждали ответа, а институт все еще не давал его.

Доб не раз задумывался — не были ли эти усилия, направленные на получение идеальных протезов — искусственно созданных из белка рук, ног… мозгов… — утопией? Зачем улучшать людей, отправляющихся в космос? Зачем давать им шансы, большие, нежели те, какие дала нам сама природа? «Человек с улучшенным мозгом», — сама мысль об этом казалась Добу абсурдной. Порой он чувствовал удовлетворение, что не ему первому она пришла в голову. Наверняка у людей из Института космической медицины были свои соображения, но…

Он усмехнулся: «Если бы прошел номер с аксонами, мы могли бы создавать искусственных людей. Но зачем? Кому они нужны?»

— Эта мысль, как и раньше, показалось ему абсурдной.

— «Если стремление человека к созданию все более совершенных автоматов оправдано, то желание создать искусственного человека — сущий идиотизм. Что бы мы стали с ним делать? И в чем заключается эта искусственность? В способе его возникновения? Но этот способ не более искусствен, чем тот, при помощи которого возникаем мы, — в конце концов здесь все зависит только от точки зрения. Он не отличался бы от нас ничем, кроме этого. Стало быть, мы попросту создавали бы людей лучших, более совершенных, чем мы сами. А те в свою очередь принялись бы улучшать нас, придя к вполне логичному выводу, что нас следует переделать по их образу и подобию. Разница между ними и нами существовала бы недолго… С автоматами намного проще. Пожалуй, в человеке заложено врожденное стремление к конструированию мыслящих существ из неживой материи. Мысль о том, что их уровень развития ниже нашего, порождает в нас сознание власти над ними. С другой стороны, таким образом мы обеспечиваем себя верными, более безотказными союзниками в наших исследованиях. Для нас они — в определенном смысле существа второго сорта. Но при этом никто не может обвинить нас в отсутствии гуманизма и демократизма».

Мягкий гул автофона прервал мысли профессора. Он нажал красную кнопку, и на экране возникло цветное изображение. Доб увидел взволнованное лицо Фрея.

— Слушаю вас, Фрей… Опять? — спросил он.

— Вот именно, профессор, вот именно. Я шел вдоль ограды, гляжу — блеснуло и погасло. Сначала я решил, что мне показалось… Ан нет, снова блеснуло и горит до сих пор.

— Так вы хотите, чтобы я приехал?

— Это было бы лучше всего, профессор… У вас есть ключ, можно бы заглянуть, посмотреть. Может, позвонить доктору Миснеру и профессору Дэвису, чтобы…

— Не надо, Фрей, — резко прервал его Доб. — Я приеду сам, нечего шуметь, подождите, я буду минут через десять.

Доб быстро оделся и вышел. Прыгая вниз сразу через две ступеньки, сбежал в холл, быстро нацарапал на бумажке несколько слов для Анны. Через минуту он уже садился в геликоптер…

Возле посадочной площадки Доба ожидал портье. Даже при слабом свете луны можно было заметить, что он обеспокоен, нетерпелив.

— Идемте, профессор. Сами увидите.

Они обошли вокруг здания и остановились у задней стены. Доб взглянул наверх. Там, высоко, светилось дневным светом широкое окно. Он быстро сосчитал этажи. Действительно, двадцать второй этаж.

— Да… Мой кабинет, — задумчиво сказал он, потом вдруг повернулся к Фрею и решительно произнес:

— Идите к себе. Я пойду с вами, потом вы закроете оба входа — главный и запасной — и подождете меня внизу. Если кто-нибудь захочет выйти отсюда, немедленно объявите тревогу. Я поднимусь наверх.

— А, может, мне вас сопровождать? Так было бы…

— Нет. Я пойду один, — резко оборвал его Доб.

Они вошли в холл, профессор сел в лифт и нажал кнопку. Дверь в коридор, где размещались лаборатории и его кабинет, была закрыта и не поддалась, даже когда он нажал ручку. «Значит, портье прав», — подумал Доб и начал нервно обшаривать карманы в поисках ключа, наконец нашел его и сунул в скважину. Замок слабо скрипнул, и дверь отворилась.

В коридоре было темно. Все помещения заперты. Доб направился к своему кабинету; из-под дверей тонкой полоской струился свет. Резким движением Доб распахнул дверь. Он хотел застать таинственного пришельца врасплох, но в кабинете никого не оказалось. Виднелись лишь следы чьего-то присутствия: открытая кассета с мнемокристаллами и повернутая ручка регистра записей. Доб подошел к открытому ящику и окинул быстрым взглядом полки. Несомненно, не хватало кассеты с записями кода аксонов. Стало быть, незнакомца интересовали аксоны.

«Раз кристалла здесь нет, он должен быть в компьютере», — подумал Доб. Чуть успокоившись, он открыл дверь и вышел в коридор. В лаборатории было тихо. Он медленно нажал ручку и слегка приоткрыл дверь.

Спиной к двери, склонившись над монитором машины, стоял цифрон. Коренастая фигура с неестественно большой головой была едва различима в густом мраке, освещенная лишь светом указателей на пульте. «Кто приказал ему производить расчеты?» — подумал Доб. Но тут тишину нарушило гудение, перфоратора — тот начал выдавать результаты. Цифрон вздрогнул и медленно повернул голову в сторону двери. Доб тихо прикрыл дверь и попытался осознать, что же он увидел. Ему очень хотелось спросить цифрона, что все это значит, но профессор решил, что если он «спугнет» автомат, то никогда не узнает, с какой целью производилась эта работа. Он был заинтригован.

«Они должны одновременно проводить какие-то опыты на имитаторе. Иначе вывели бы данные на магнитную ленту, потому что перфоратор используется только при работе с имитатором», — размышлял профессор. Неожиданно дверь лаборатории открылась, и Доб едва успел отскочить в тень. Цифрон спокойно прошел по коридору и закрыл за собой дверь. Доб выскочил из-за угла и бросился следом за ним. Открыв дверь коридора, заметил уплывавшую кабину грузового лифта. Не раздумывая, он принялся считать вспышки лампочки — таким образом он мог хотя бы приблизительно определить этаж, на который спускался цифрон. «…Девятнадцать… двадцать… двадцать один… двадцать два… значит, либо на первый этаж, либо в подвал», — подумал он. Первый этаж, пожалуй, исключается. Там он побоялся бы встретить Фрея. Стало быть, скорее в подвал. Доб подбежал к другому лифту, на котором поднялся сюда. Он спустился только до первого этажа, потому что в подвальных помещениях люди практически никогда не бывали. В одном крыле находились склады оборудования, изъятого из обращения, холодильники для хранения проб и результатов синтеза из лабораторий, в другом — помещение, в котором ежемесячно специальная группа цифронов совершала осмотр всех вспомогательных автоматов.

Выскочив из лифта, Доб махнул рукой Фрею. Тот быстро встал со своего кресла. Когда Фрей приблизился, профессор тихо спросил его:

— Ключ от подвала у вас?

— Нет. Он всегда открыт. Директор…

— Да, конечно, Фрей, — прервал его Доб. — Подождите меня здесь. Я быстро вернусь.

— Но кто…

— Не сейчас, Фрей. Погодите немного, — бросил Доб уже на ходу.

Дверь в подвал действительно была открыта. Доб вдруг почувствовал себя не в своей тарелке: холодный воздух, слабые голубые лампочки, ряды одинаковых голубых дверей в пустом коридоре и эхо нетвердых шагов пробудили в нем беспокойство. Он ускорил шаги и свернул налево — в другое крыло. Неожиданно ему показалось, что издалека донесся какой-то незнакомый звук — словно бы плач или скорее стон. Он остановился и, зажмурившись, напряг слух. В ледяной тишине услышал, на этот раз уже четче, тихое плаксивое бормотание, медленно переходящее в монотонный затихающий стон.

Он быстро побежал туда, откуда слышался стон, но звуки шагов тотчас приглушили его, и, боясь потерять след, Доб замедлил шаги. Он был в сердце королевства цифронов. Когда он свернул еще раз, неожиданно до него снова долетел стон, теперь уже совершенно отчетливый.

Доб остановился и обернулся. Ему казалось, что звук раздавался откуда-то справа. Он сделал еще несколько шагов, теперь уже стараясь двигаться как можно тише, и заметил, что последние перед поворотом коридора двери были полуоткрыты, а противоположную стену и синюю плиту пола разрезает полоса света. Он осторожно заглянул внутрь через широкую щель.

В комнате стояло пять коек, со всех сторон окруженных имитаторами, реанимационной аппаратурой и автоматами, дозирующими физиологическую жидкость, искусственную кровь и ревитационные жидкости. На самой ближней к двери койке сидело удивительное человекообразное существо. Огромная безволосая голова с сильно стесанным лбом, покрытым густой сетью голубоватых прожилок, ясно видимых на фоне светлой, почти прозрачной кожи, была опущена на щуплую грудь. Такая же щуплая, как бы недоразвитая рука свободно лежала на коротких ногах, бессильно свисающих с низкой койки. Доб с ужасом увидел, как это существо, сидящее к нему боком, покачиваясь, выдавливало из себя плаксивые звуки. Огромная голова, которую не в силах была удержать слишком тонкая шея, при этом как-то странно дергалась.

Доб также заметил, что на соседних койках находились похожие на первое существа, но они были опутаны проводами капельниц, имитаторов и дозиметров. На горящих экранах имитаторов извивались энпефалоскопические изображения. Шел процесс преданимации…

Доб очнулся. До сих пор он как бы только регистрировал увиденное. Шок был настолько сильным, что он не мог даже осмыслить то, что увидел. Несомненно было одно — существа эти созданы искусственно, из мертвых белковых протезов, воспроизведенных в других лабораториях и ждавших оживления после того, как откроют аксон. Но как же их оживили?! Без аксонов?.. Это невозможно. Тот, кто их создал, предварительно должен был создать аксон!

Тут за спиной Доба открылась дверь. Он машинально нырнул в коридор, в тень, и осторожно заглянул в комнату. Туда уже вошел цифрон. Сквозь узкую щель Доб заметил, как цифрон резко толкнул стонущее существо — оно упало на койку — и начал привязывать его ремнями. Из-за плеча отклонившегося цифрона Доб успел заметить, что вторая, до сих пор невидимая рука существа была совсем иной — длинной и худой.

— Ну и что, профессор, что? — старичок буквально сгорал от любопытства.

Доб под маской безразличия с трудом скрывал волнение, но заставил себя спокойно ответить:

— Ну что ж, Фрей… Как я и ожидал, друзья решили преподнести мне сюрприз. Наконец нашли то, что мы искали столько лет. Не хотели говорить мне сразу, но благодаря вам я теперь знаю все…

— Это мой долг, профессор! Обязанность… — портье расцвел.

— Да, да, Фрей. Только, видите ли, работа еще не доведена до конца, на это потребуется несколько дней. Я хотел бы, чтобы вы пока никому не говорили ни слова! Понимаете — здесь все только этого и ждут: это и для других должно быть неожиданностью, особенно для Таямы…

— Конечно, конечно! — воскликнул портье. — Это понятно! До тех пор пока вы сами не сочтете нужным открыться, я буду молчать! Я понимаю, — он приблизил лицо к уху Доба. — Тайна! Конечно же, тайна! Но… — он покрутил головой и беззвучно засмеялся: — но директор так обрадуется! Он так ждал! То-то будет ликование! Ведь я всегда знал…

Доб нетерпеливо прервал рассуждения портье:

— Да, Фрей, конечно. Только пока, как уговори лись, никому ни слова. А я о вас тоже не забуду. Впрочем, я забегу сюда сегодня еще разок после обеда или вечером… Ну, а сейчас мне уже пора. Спокойной ночи, благодарю. Вы очень наблюдательны, Фрей! — похвалил Доб вконец растаявшего старичка.

Хоть Доб и был страшно утомлен, он не заснул до утра. Времени оставалось в обрез. Необходимо было принять решение, но еще до этого он должен был осознать, что же он увидел. Одно было несомненно: кто-то уже знал, как создать аксон. Без этого не ожил бы ни один мускул, ни одна клетка существ, которых он видел. Доб не мог сообразить, кто из нейрофизиков был настолько заинтересован в проведении столь секретных исследований, чтобы работать в подземелье, не приспособленном для проведения экспериментов и для пребывания людей. Вдобавок Доб сразу заметил, что здесь работала аппаратура, давно уже убранная из лабораторий института. Иначе говоря, таинственный исследователь, по приказу которого работали цифроны, должен был до начала работ запланировать модернизацию аппаратуры и восполнить недостатки старой соответствующим образом обученными цифронами.

Ну, и, наконец, самое важное: зачем, черт побери, созданы эти существа? Дикая шутка? Непродуманный эксперимент? А может, сумасшествие? Ведь уже давно была доказана бессмысленность создания искусственного человека. Давно уже стало ясно, что природа разрешила эту проблему наилучшим из возможных способов. Таким образом, создание «идеального» искусственного человека было таким же бессмысленным шагом, как и попытка создания в лаборатории пшеницы, ничем не отличающейся от естественной. Ну, и, наконец, проблемы этического характера: Доб не забывал слов старого профессора Хиггса о том, что, вероятнее всего, такие эксперименты приведут к созданию идиота. А тогда вопрос уже приобретал совершенно другой характер: в соответствий с нашими собственными убеждениями этот искусственно зачатый человек тоже был настоящим. Стало быть, таким образом создали бы еще одно несчастное существо, которое нельзя было ни уничтожить, ни разобрать на составные части. Значит, не следовало давать жизнь тем, для кого лучше было бы вообще не существовать. Все считали, что такая постановка вопроса правильна и гуманна, и никто не слышал о каких-либо протестах, а тем более опытах биофизиков в этом направлении. Вот почему Доб так ужаснулся при мысли о встрече с таинственным исследователем. Он решил, что либо тот не в своем уме, либо…

Да, собственно, эта мысль пришла ему в голову еще тогда, в подвале. Он отогнал ее от себя, настолько абсурдной она ему показалась. И все же теперь он вынужден был признать, что именно из-за этого он решил сохранить все в тайне и наблюдать на расстоянии. Кроме того, сейчас, в спокойной обстановке, он вдруг понял, что эта мысль показалась ему абсурдной скорее из-за амбиции, нежели из соображений рассудка. Его знания по теории автоматов были довольно убогими и наверняка устарелыми.

Он вскочил с кровати и бросился к картотеке микрофильмов. Нервно перебирая карточки, он шептал: «Теория автоматов в топологическом понимании»… Не разобраться… «Теория нелинейных автоматов»… Устарело… Здесь это ни к чему… «Проблемы квазипсихологии конечных автоматов»… Дьявольщина! Если бы то же самое, только для неконечных… Он отодвинул картотеку. Взглянул на часы. Половина седьмого. Пожалуй, Хиггс уже встал. Впрочем… Он подошел к автофону и набрал номер Хиггса. Доб знал его давно, с тех пор, как двенадцать лет назад был создан контрольный совет при Центральном агентстве космонавтики. Хиггс был авторитетом в области кибернетики, и его работы по теории автоматов некогда получили всеобщее признание.

На экране медленно проступала заспанная физиономия Хиггса.

— Привет, Сеймур! Прости, что рановато поднимаю тебя, но у меня важное дело, — сказал Доб.

— Скажу тебе честно, для меня никакое дело, даже государственной важности, не оправдает такой поступок. Но теперь ничего не поделаешь — давай!

Хиггс принялся лениво массировать себе шею, чтобы проснуться.

— Слушай, Сеймур, у меня к тебе вопрос: как ты считаешь, могут ли цифроны создавать что-либо за спиной человека без его ведома?

Хиггс раскрыл глаза:

— Минутку… В чем дело?.. Что за выдумка?.. Если ты для этого меня разбудил…

Доб резко прервал его:

— Выслушай меня до конца и проснись же наконец, все равно я тебя разбужу! Я хочу знать, насколько цифроны способны к самостоятельному принятию решений, ну и… скажем, к самостоятельным действиям, не имеющим ничего общего с человеческой деятельностью?

Теперь уже Хиггс насторожился. Он проснулся и задумчиво потер рукой небритый подбородок, слушая Доба. Когда тот кончил, Хиггс спросил:

— Иначе говоря, ты хочешь знать, могут ли они вдруг втайне от человека начать ходить по автовизионам или играть в карты?

— Ну да, что-то в таком роде. Или же затеять какую-нибудь более серьезную игру, а мы были бы не в курсе дела.

— Серьезную или нет, уже не имеет значения. Для автомата типа цифрона решение о начале игры в карты равносильно решению о постройке трансгалактической ракеты.

Доб так и подскочил.

— Значит, ты считаешь, что они могли бы принять такое решение без вмешательства человека?

— Видишь ли, Доб, ты ставишь меня в затруднительное положение. Вообще-то этого не должно быть. Но, с другой стороны, проблема достаточно сложна и, по моему личному и, видимо, субъективному мнению, такая возможность существует. Когда возникли первые модели цифронов, все кибернетики считали делом чести уметь нарисовать по памяти всю логическую схему цифрона. Величайшим своим достижением они тогда провозглашали то, что цифроны обрели способность (вероятно, ты слышал о знаменитом в свое время «алгоритме эволюции») к продолжению рода и постепенной эволюции, процесс которой происходил одновременно по двум каналам на основе знаний предыдущих «поколений», а также знаний, приобретаемых цифронами, наиболее способными к обучению и наблюдению. Таким образом, сегодня нам удалось получить автоматы с развитой квазипсихической сетью, обладающие, с нашей точки зрения, — а мы не очень-то ориентируемся в структуре их логики — лишь единственным, но серьезным недостатком. Известно, что сегодня отдельные цифроны очень отличаются друг от друга по степени развития; среди них тоже есть более глупые и более умные, в зависимости от того, чему их научили предшественники и что поняли они сами. Одно несомненно: они наверняка не могут совершать действий, приносящих вред человеку, — встроенные в них исходные связи физически исключают такую возможность. Но это касается только непосредственных действий. А, скажу тебе откровенно, по моему (и не только моему) мнению, они могли бы наделать нам больше хлопот, чем мы можем себе представить. Достаточно сравнить их с нашими сумасшедшими. Ведь те не действуют против нас. А попробуй впустить хотя бы одного в склад плутония. Но, — Хиггс оживился, — отчего подобные мысли приходят тебе в голову в такой ранний час?!

Доб попытался сделать хорошую мину при плохой игре.

— Вообще-то ничего особенного не случилось. Последнее время я занимаюсь такими вопросами по заданию Таямы. Сегодня я как раз должен был… окончить некоторые эксперименты, и меня заинтересовала такая возможность. Сам знаешь, надо рассмотреть все варианты…

— Понимаю, нервы. Я уже знаю, что ваш Таяма постарел и скучает сильнее прежнего. Но если у тебя больше нет никаких вопросов, может, ты мне позволишь немного вздремнуть?

— Да, разумеется. Благодарю — это было для меня очень важно. Еще раз — извини. Ну до свидания!

— Э, ерунда. Привет!

Экран автофона погас. Доб вытер лоб, мокрый от пота, несмотря на утренний холод. Хиггс развеял его последние сомнения.

Огромный остекленный зал амфитеатра Института биофизики был уже почти заполнен. Последние приглашенные и работники института занимали места, полукругом охватывающие возвышение, на котором стоял широкий стол со звуковой аппаратурой, считчиками лент и мнемокристаллов. Хотя людей было множество, в зале стояла тишина, лишь изредка нарушаемая каким-нибудь словом или замечанием.

Но вот в зал вошли два пожилых человека, которые направились к кафедре. Директор института и координатор исследовательских работ профессор Акиба Таяма подошел к одному из них, тому, что пониже, человеку весьма преклонного возраста. Несмотря на свои годы, он двигался юношеским пружинистым шагом, свидетельствовавшим о большой энергии и жизненной силе. Когда он сел на указанное место, Таяма тихим спокойным голосом обратился к собравшимся:

— Уважаемые коллеги! Прежде всего я хотел бы представить вам директора Института теоретической кибернетики и члена контрольного совета Центрального агентства космонавтики, профессора Сеймура Хиггса, известного многим по своим прекрасным работам. По причинам, о которых вам будет объявлено позже, я передаю в его руки ведение нашего необычного собрания…

Таяма поклонился и сел, передав бразды правления Хиггсу. Тот, как бы исполненный сомнения, медленно встал и громким, привыкшим к чтению лекций голосом начал говорить:

— Независимо от того, что бы я ни сказал сейчас о моем друге, профессоре Бернарде Добе, это прозвучало бы сейчас банально и странно. Поэтому я не стану говорить о том, чего он добился и что еще мог бы совершить. Есть люди, о которых не надо говорить, когда их больше нет среди нас. То, что он оставил после себя — и есть памятник, который мы могли бы ему поставить. По первому мнемокристаллу, который оставил профессор Доб, все вы знаете начало истории, так трагически окончившейся. Эта запись должна была послужить ему основой для дальнейших работ над необычным явлением, с которым он столкнулся, а сделана она была — этого вы не знаете — сразу после нашего утреннего разговора с ним. Добавлю, что я чувствую себя особенно виноватым в смерти моего друга, так как в то время я не сделал никаких усилий, чтобы понять необычные побуждения, которыми руководствовался профессор, обратившись к моей помощи. Однако никто из присутствующих до сих пор не знал, отчего же умер профессор Доб и к каким выводам он окончательно пришел. Сегодня утром доктор Вольфганг Миснер нашел мнемокристалл и ленты с записями и прочитал их. Они были спрятаны в преданимапионной камере, находящейся в амбулатории цифронов. Поэтому я считаю, что лучшим свидетельством того, что именно открыл профессор Доб, будут его собственные слова.

Хиггс повернулся к двери, позвал одного из лаборантов, тот подошел к кафедре и запустил счетчик мнемокристаллов.

Через минуту в зале раздался всем знакомый голос:

— Вы наверняка узнаете мой голос, голос Бернарда Доба. Я думаю, что с помощью Фрея вы уже нашли и мое тело, если нет, откройте шкаф четвертого питателя имитаторов — тот, который бездействует… Думаю, что вам уже известно содержание мнемокристалла, который я оставил дома на столе… Вы должны его прочесть, об остальном вам расскажет мой друг, Сеймур Хиггс. Я очень бы хотел, чтобы он тоже присутствовал сейчас здесь, среди вас. Вы, конечно, знаете, что в тот день утром я послал из подвалов все цифроны к себе наверх. Мне нужно было время, чтобы спрятаться в зале лаборатории… Смешно, когда человеку приходится прибегать к таким методам расшифровки тайн природы, но я не видел иного выхода… Если бы мне предстояло узнать все от человека, быть может, я искал бы другой путь, но я уже знал, что играю с автоматами, а я не представлял, думаю, и вы бы не представляли, как вести себя с ними. К этому вопросу, если хватит времени, я еще вернусь…

Наступила пауза, явственно послышалось короткое ускоренное дыхание Доба. Хиггс сидел, обеими руками закрыв лицо. Затем опять как бы возник из небытия голос Доба:

— Хочется сказать многое, но нет времени… Простите за сумбурное выступление… Мне трудно подбирать слова… Да! Возле мнемокристалла вы увидите ленту с кодом аксонов — ваша мечта исполнилась, да и я рад, что не ошибся… Необходимо было воспользоваться другой последовательностью импульсов имитатора… Впрочем, вы и сами это легко заметите… Это был только вопрос времени…

Таяма слегка шевельнулся в кресле и потер рукой лоб.

— Поэтому я больше не стану возвращаться к коду аксонов. Факт тот, что я вырвал его у цифронов; мы еще раз убедились, что они работают лучше и быстрее, чем люди… Однако мое сообщение, вероятно, больше всего заинтересует Хиггса и вообще кибернетиков. Помнишь, Сеймур, как на твоих лекциях люди часто спрашивали, насколько далеко можно зайти в нашем стремлении постоянно совершенствовать автоматы? Что произойдет, если мы построим такие совершенные автоматы, которые уже не отличишь от человека? А если они будут совершеннее людей?.. Ты всегда отвечал, что это невозможно, вспоминал о целевой специализации, об этике, о мертвых, что бы там ни говорили, машинах… Да ты и сам в это не верил, просто даже ты, дока в этих делах, не понимал, к чему может привести ваша работа… Не знал, что это, собственно, значит: мертвая машина? Признайся, тебя, как и других кибернетиков, мучило, что мы не могли понять сложной квазипсихики цифронов. Наверное, сравнение, которое ты привел в разговоре со мной, будет здесь уместно — они понемногу превращались в безвредных сумасшедших, которые с медицинской точки зрения не способны, во всяком случае, не должны быть способны приносить вред людям… И все-таки мы понимаем, что они могли бы совершенно неосознанно принести нам много вреда…

Доб опять замолчал. Говорил он с трудом. Его слушали, затаив дыхание.

— Я, кажется, забыл сказать самое важное: почему я уже знаю, что умру… Если успею, расскажу все подробнее. Сейчас важно то, что я получил огромную дозу. Судя по показаниям дозиметра, мне осталось жить шесть, может быть семь часов, из них, вероятно, в сознании я буду не больше часа… У меня нет никаких шансов. Даже если бы я и ушел, уже ничто не изменилось бы — слишком большая доза… Но об этом позже… Итак, Сеймур, ты, наверное, понимал, что, потеряв абсолютный контроль над цифронами и зная, что они просто не могут, я бы сказал, физически не могут действовать во вред нам, мы поступали глупо. И ты был один из немногих, кто знал, что, позволяя цифронам самообучаться и передавать Друг другу полученный опыт, мы тем самым разрешаем им проявлять самостоятельность в создании их собственной «цифрофизики», которую уже не можем контролировать. А они учились, наблюдали и совершенствовались. Правда, им никогда не могла прийти в голову мысль действовать во вред людям. Они помогали нам, как умели, но знали, что люди создали их, дабы иметь идеальных неживых помощников. Они поняли, Сеймур, то, чего не хотели понять мы: что позволили нам законным путем обойти наши этические нормы… Ведь мы эксплуатировали не людей, а машины… Мы непрерывно шли вперед, упивались молниеносной эволюцией нашей цивилизации, забывая, что рядом с нами развивается новая цивилизация, цивилизация автоматов… Они использовали нашу науку и опыт — они уже знали, что в соответствии с нашими моральными нормами, которые ведь были и их нормами, эксплуатация человека человеком недопустима… так же, как и эксплуатация автомата автоматом. Цифроны пошли нормальной дорогой эволюции — их моральные нормы запрещали им создание автоматов, которые служили бы автоматам… Тогда они создали искусственные белковые существа… Ведь они не знали, что таким образом создают лишь некую разновидность несчастных больных людей… Среди нас они никогда таких не видели…

Наступила долгая пауза. Доб тяжело дышал и, видимо, собирался с мыслями. Наконец он продолжил:

— Теперь, Сеймур, ты понимаешь все, что произошло… они в своем развитии переступили порог, которого никогда не должны были переступать… ту границу, к которой не должна была приблизиться цивилизация автоматов… Если они будут развиваться и дальше, то мы никогда не остановим их в стремлении к конструированию искусственных людей так же, как никто не сдержал нас в стремлении к созданию все более совершенных автоматов…. Если же это будет невозможно для них сегодня, то они примутся за это через два, десять или через сто лет… Если мы встроим им новые связи, начнем контролировать, то они пойдут другим путем — это будет зависеть лишь от условий… Сейчас у нас перед ними только то преимущество, что это мы создаем для них искусственную биосферу, точнее, психосферу — это, вероятно, важнее… Но мы не можем остановить их, если только хотим, чтобы они были способны к обучению или к размножению… Не знаю, к каким вы придете выводам, но если не принять мер, то они заселят нашу планету такими же человекообразными существами, какие вы видели здесь. Не знаю, хорошо это или плохо, что они уже мертвы… Думаю, что для них это определенно лучше…

Доб еще раз замолчал. Теперь уже явственно слышалось его прерывистое дыхание.

— Кажется, мне надо… торопиться… Наверно, вы хотите знать, откуда такая доза… Вы сами научили цифронов, что сопротивляемость излучению — качество положительное. Они настолько хорошо восприняли урок, что и этих… как их там, черт побери… гомонов, что ли?.. Ну, так они этих гомонов тоже решили сделать невосприимчивыми к излучению… Я не знал, что здесь происходит… Я бы вылез из моего… ну, из этого паршивого ящика, в котором вы меня нашли… Но ведь тогда я еще не знал… Хотел увидеть как можно больше… Они сделали им защитные инъекции. Вероятно, какая-то противолучевая сыворотка их собственного изобретения… Вы должны провести исследования, может быть, это действительно интересно… Так вот, они ввели им эту сыворотку и… и ушли. Заперли двери, а потом открыли шесть источников… Четыре плутониево-бериллиевых… знаете, с нейтронами… и два гамма. Дьявольски интенсивные… Кажется, цезий-137… Мне было трудно проверить… Они заблокировали двери. Когда я спохватился, мониторы выли как сумасшедшие… Я не мог ничего сделать… впрочем, было уже поздно… Однако в чем-то они просчитались, потому что эти гомоны… или как их там… сразу же… потеряли сознание… Видимо, они еще далеки от совершенства… Я не мог заслонить источники, потому что… вы знаете, они скрыты в полу и стенах… Ведь никто даже не предполагал, что там будут люди… Я закрывал отверстия сосудами с водой, но ведь это действует только в отношении нейтронов… и то слабо. Так что не забывайте о ленте с кодом аксонов… Туда надо внести несколько поправок. Миснер знает, что нужно сделать… Да! И… сыворотка… Это, может быть, что-то нужное… только придется немного поработать… Ленту и кристалл кладу в преданиматор первого гомона… Вероятнее всего, вы именно там будете прежде всего искать какие-то записи. И вы их сразу найдете… Ну и… с Анной… сделайте это как-нибудь так, чтобы ей было легче… Пусть она это не слушает. Все сильнее болит. Я… прячусь в этот ящик… У него металлические стенки, так что… может быть… проживу часа на два больше… Сейчас это уже смешно, но… но человек всегда хватается за жизнь… держится сколько может…