Significant Digits - Значащие цифры

1. Первые загадки

Девяносто процентов чего угодно – полная ерунда. Увы, это относится и к людям: девяносто процентов из них – тупицы.

Рэдж Хиг раздумывал об этом печальном факте, уставившись на экземпляр Ежедневного Пророка. Заголовок гласил: «БЛИЗИТСЯ ЕДИНЕНИЕ». Под заголовком улыбались двое явно важных людей, склонив головы в одинаковых поклонах перед дюжиной ведьм и волшебников в длинных мантиях. Очередная страна присоединилась к Тауэру[1] и Богине, приближая их к мировому господству.

Его подмывало в ярости смять газету или даже драматично сжечь её. Но он собирался тщательно изучить статью и опередённо не желал покупать еще одну копию этой пропагандистской газетёнки. Ежедневный Пророк являлся рупором правящих классов Британии ещё со времён его деда, и сейчас, когда новые Тёмный Лорд и Тёмная Леди захватили власть, ничего не изменилось.

Каждый новый Тёмный Лорд до смешного точно следовал известному сценарию. Шаг первый – устранить основу оппозиции убийствами или колдовством. Шаг второй – заполнить местное правительство (в Британии это был Визенгамот) своими последователями. Шаг третий – взять под контроль самую популярную газету. И в последнюю очередь, будто спохватившись, они захватывают Министерство Магии.

И всё-таки, подумал Рэдж, использовать проверенный на практике метод очень разумно. Сама история подтверждает мудрость такого подхода. На пике популярности Элевсинских мистерий Сулла Счастливый двинулся на Рим и вырвал власть у оптиматов – сторонников аристократии – во имя простого магловского народа. В его руках была абсолютная власть. Пока сорок лет спустя его преемник не провернул то же самое: он захватил власть силой, отстаивая интересы простых маглов в Сенате. А спустя ещё двенадцать лет… в общем, картина ясна.

При прочих равных, выигрышный ход остаётся выигрышным… до тех пор, пока правила игры не изменятся. Вот почему третий преемник Суллы Счастливого спокойно перебил всю оппозицию, положив начало столетиям тирании. Август Цезарь изменил правила игры и сделал это с поразительной эффективностью.

Рэдж вышел из-за своего стола и направился к камину. Он наступил на ярко-зелёные меха, а затем, почти не сбавляя шага, вошёл в зелёное пламя и произнес:

– Вестфальский Совет!

Он потратил некоторое время, чтобы пройти из каминной комнаты в зал Совета. По очевидным соображениям безопасности каминная сеть не вела напрямую к такому месту сосредоточения власти и полномочий как зал заседаний Вестфальского совета или кабинеты советников.

Пройдя в зал через Водопад воров, Рэдж увидел за одним из низких столов лишь советника Лимпэл Тинегар. Фигура этой высокой ведьмы всегда выглядела немного несуразно на маленьких стульях зала заседаний. Когда она сидела, склонившись над листом пергамента, её конечности казались слишком длинными и тонкими, и в такие моменты она напоминала одетого в мантию паука.

– Рэдж, доброе утро, – тепло поприветствовала она. – Как твои дела?

– Прекрасно! – ответил он, останавливаясь на ступень ниже Тинегар. Она была на голову выше ростом, и если бы он попытался довлеть над ней, стоя рядом, это показалось бы просто смешным для них обоих. Власть не должна быть явной.

– Думаю, ты уже слышал о капитуляции Франции? – спросила она тоном куда менее веселым. – Трусы сдаются один за другим.

– Именно поэтому я здесь! – ответил он. – Мы должны созвать Совет и решить, что будут делать Америки. Мы не можем позволить себе бездействовать – не сейчас, когда страны одна за другой официально соглашаются на темнейший из ритуалов. Больше ждать нельзя, иначе будет слишком поздно.

– Уже репетируешь свою речь? – спросила Лимпэл с усмешкой. Она была циником, совершенно бесстрастным. – Весьма воодушевляюще.

Он слегка нахмурился и наклонился к ней, опираясь руками о её стол и глядя в глаза с откровенной прямотой. Он знал, что не был пугающим человеком. Низкорослый и некрасивый, с широким лицом, приплюснутым носом и тёмными глазами. Его чёрная густая щетина росла неравномерно и успешно сопротивлялась бритве и заклинаниям. Он не выглядел харизматично или устрашающе.

Но он обладал даром убеждения.

– Это не шутка, Лимпэл. Блокирование международного договора лишь задержало Британию на несколько лет. На сегодняшний день требования Тауэра приняла почти вся Европа – держатся только храбрые каппадокийцы. Франция начинает воплощать условия договора. Пока это лишь безобидные вещи – наборы целителя и тому подобное, – но очень скоро Столбы Безопасности появятся в Кибероне, Шармбатоне, Экс-ан-Провансе и по всему Парижу! Промывание мозгов, доступное в одно касание! – Рэдж поднял палец. – И только одно стоит у них на пути: наш Совет. Мы веками боролись с этим вздором атлантов, но сейчас можем потерять всё. История запомнит нас как совет, который проиграл… если мы не примем бой.

Не знаю, замечала ли ты, что в чрезвычайной ситуации люди в толпе не спешат на помощь. В кого-нибудь попадает квоффл, и он падает на трибуны, но все просто поражённо стоят в стороне и глазеют. Никто не чувствует себя ответственным, все просто смотрят. Но когда рядом только один человек, он знает, что несёт ответственность. И ему приходится действовать. И сейчас единственный наблюдатель – это мы, Вестфальский Совет. Мы годами боролись за права волшебных существ и маглов! Мы отправляли десятки волшебников на войну с Гриндевальдом, а после Бостона – десятки на войну с Волдемортом. Мы единственный союзник гоблинов, которые ещё не продали души этому новому Тёмному Лорду.

Это мы. Это наш путь. И если мы не справимся, то всему придет конец. Гоблины окажутся в цепях, маглы будут погибать миллионами, а Вестфальский Совет превратится в примечание внизу страницы: «Также в 1999 году был уничтожен Вестфальский Совет, некогда важный американский волшебный союз».

Улыбка сползла с помрачневшего лица Лимпэл:

– Ты, конечно, прав. Прости.

– Не нужно извинений, Лимпэл, – Рэдж покачал головой и выпрямился. – Просто дай слово, что ты со мной. Появился очередной Тёмный Лорд, и мы должны его остановить. Больше некому… Мы – линия обороны, здесь, в нашем Совете.

На этот раз она молча кивнула.

– Так что это не речь, Лимпэл, а просьба, – совершенно искренне сказал он, глядя ей в глаза. – Ты поможешь мне остановить Гарри Поттера-Эванса-Верреса прежде, чем он разрушит наш мир?

– Ты слишком много улыбаешься, «Гарри», – весело сказала Гермиона Грейнджер Нимфадоре Тонкс. – Для тех, кто знает его настоящего, всё сразу станет ясно. Большую часть времени ты должна быть серьёзной или задумчивой. Аластор говорит, что очень важно правильно себя настроить, поэтому, когда он притворяется Гарри, он просто представляет всех остальных в комнате детьми. По его словам, Гарри именно так себя и ведёт, и такой подход помогает достичь соответствующего уровня снисходительности.

– Кроме Хмури я не встречала никого, кто бы настолько плохо отзывался о том, кого любит как собственного сына, – сказала Тонкс, потирая шрам в виде молнии на лбу. – Это было бы мило, если бы не было так жутко, как всё, что делает Шизоглаз.

Гермиона пожала плечами:

– По-моему, это правда мило.

Она толкнула вращающуюся дверь лавки «Фокусы и Практика» и вышла на улицу. Стоило им оказаться в Косом переулке, на них уже начали глазеть, и это было нормально. Это было полезно.

Гермиона и Тонкс-якобы-Гарри направились к Столбу Безопасности, который установили в Косом переулке два года назад. Их шаги замедлялись по мере того, как усиливался гул толпы. Богиня была известна и часто появлялась на публике, но Тауэр очень редко покидал Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс. С ним лично виделись либо крайне важные люди, либо крайне больные.

По сути, Гарри был как в тюрьме, размышляла Гермиона, осторожно продвигаясь через толпу. В своих комнатах в Хогвартсе он был заперт будто в ловушке, и на все важные события ему приходилось посылать волшебных двойников. А если официальные представители настаивали на личной встрече и им нужны были уникальные способности Гарри, то таким представителям следовало прийти самим. Так оказалось лучше во всех отношениях. Гарри по-прежнему не очень хорошо владел социальными навыками. Были и другие плюсы, например, подобные меры исключали возможность надавить на Гарри в попытке заставить его принять необдуманное решение.

Вероятно, Гарри первым указал бы на преимущества такого положения – им приходилось обдумывать каждое серьёзное решение – обсуждение было неизбежно. Этот подход как раз описывался в Стратегии Конфликта Шиллинга (страница тридцать, автоматически добавил её мозг).

Но, попытавшись поговорить с Гарри о его затворничестве, Гермиона убедилась, что он не вполне понимает концепцию Нерушимого Обета. Когда Гарри стал достаточно важным, он просто не захотел больше покидать безопасные стены Хогвартса, ведь Обет не позволял ему «рисковать» разрушением мира. В какой-то момент Гарри решил, что может быть необходим для спасения мира. Пусть шанс был ничтожно мал, но всё же. Гарри был слишком особенным и, по всей видимости, являлся единственной уязвимостью многих систем. Гермиона знала, что именно поэтому он так активно обучал других. Сама она не ощущала подобных ограничений, несмотря на аналогичный Обет. Было ли это скромностью… или трезвым взглядом на вещи?

– Нерушимые обеты, – говорил Гарри всякий раз, когда она пыталась помочь ему выбраться из сложившейся ситуации, – очень эффективны. Они не работают как джинны из сказок. Я связан условиями Обета так, чтобы делать всё возможное для его соблюдения. Поэтому, хоть я и понимаю, что ты имеешь в виду, я не хочу покидать Хогвартс или обходить Обет. Прости.

Печально, наверное, быть своим собственным тюремщиком.

Гермиона лучезарно улыбалась и едва заметно кивала людям вокруг. Умение держать себя на публике стало настолько естественным, что всё получалось само собой. Это было просто. Ей помогала красота. Скорее всего, с возрастом её черты и так сгладились бы, но она вдобавок получила небольшую помощь от того тёмного ритуала, что наполнил её неземным великолепием единорога. В придачу ко всему, несколько лет назад она стала всемирно известным героем. Как говорится в старой пословице (которая была девизом Солнечной Армии): «‎Практика рождает совершенство».

– Хвала небесам за то, что вы у нас есть! – сказала молодая женщина, потянувшись к руке Гермионы. Женщина выглядела лет на тридцать, но в её позе была какая-то напряжённая решительность. Наверняка одна из исцелённых. Гермиона любезно кивнула ей и скользнула дальше.

Мгновение спустя она ощутила покалывание.

Она опустила взгляд на свою руку и увидела на ней след от какого-то бесцветного порошка. Гермиона вскинула голову, чтобы рассмотреть молодую женщину, но та уже растворилась в толпе. Тем временем покалывание превратилось в жар, и Гермионе даже показалось, что запахло горелым. Часть людей, плотно обступивших её (вот, что дало ей возможность, подумала она) попятились, в их руках появлялись палочки, а на лицах читался страх.

Гермиона сорвала рукав своей мантии и попыталась смахнуть с кожи хотя бы часть вещества. Она слышала, как Тонкс-якобы-Гарри читала заклинания, взмахивая палочкой:

– Протего Тоталум! Эванеско! Кавэ Иницум!

Похоже, больше ничего вокруг внезапной опасности не представляло, а вот кожа на руке Гермионы и часть её мантии начали тлеть, источая густой чёрный дым. Но ей было почти не больно – и это пугало ещё больше.

Она достала свою палочку и наложила чары Чистоты Воздуха, пролетел мятный ветерок и развеял дым. Обеспечить безопасность людей. Не допустить паники. Она знала, что это глупо и она накручивает себя, ведь волшебники едва ли затопчут друг друга в толпе (во-первых, там не было столько народа, как на стадионе для квиддича, а во-вторых, волшебники гораздо крепче обычных людей), но не могла ничего с собой поделать: она подняла руку и прикоснулась палочкой к горлу:

– Сонорус! Всё в порядке! – Её усиленный голос звучал чисто и уверенно, и сопровождался успокаивающей улыбкой. – Сохраняйте спокойствие!

У тебя рука горит, и ты не можешь всерьёз беспокоиться об их безопасности. Хотя с другой стороны, они не умеют регенерировать, а тебе нужно поддерживать имидж.

– Всё в порядке.

Это не кислота, а порошок, и он не похож по запаху на самодельный дымолётный порох. Отвлекающий манёвр? Она осмотрелась. Тонкс с поднятой палочкой стояла рядом, переводя взгляд с неё на толпу и обратно. Столпившиеся ведьмы и волшебники либо застыли на месте, либо пятились, а некоторые, уловив освежающие чары, использовали пузыреголовое заклятие. Похоже, никто не пытался воспользоваться суматохой для нападения.

Лишь в последнюю секунду она заметила лежащий у её ног чёрный рюкзак.

– Ваддивази! – рюкзак пулей взмыл в воздух, подчиняясь произнесённому Гермионой заклинанию. Оно представляло собой простое чередование слогов и было вдвое быстрее Депульсо и в восемь раз быстрее Вингардиум Левиоса – Гермиона понятия не имела, зачем кому-то нужны другие заклинания.

С оглушающим треском, похожим на раскат грома, рюкзак взорвался.

Взрыв эхом разносился вокруг, люди кричали, а Тонкс-якобы-Гарри повернулась к Гермионе и зло прошипела единственное слово:

– Малфой.

Пожалуй, Перси Уизли был настолько хорошим госслужащим, что лучше и представить нельзя, подумал Гарри Поттер-Эванс-Веррес с восхищением наблюдая, как тот описывал новые соглашения, достигнутые Международным советом по выработке торговых стандартов. Легко найти ведьм и волшебников с необходимыми способностями и лидерскими качествами, но крайне сложно найти тех, кто видел перспективу – тех, кто знал, что такие скучные вещи, как стандарты на толщину котла действительно и по-настоящему имеют значение, и понимал, что даже трёхпроцентное увеличение числа неудач может в итоге стоить тысячи галлеонов (или даже стоить жизни зельевару, если он не сможет добраться до Столба Безопасности).

Наличие этого качества в Перси объясняло, почему он при должности старшего заместителя Министра фактически стоял во главе Министерства Магии. Он не думал о последствиях в повествовательном ключе, он мыслил конкретно: сколько галлеонов сэкономлено, сколько людей спасено, какие существуют возможности. А лучше всего то, думал Гарри, что Перси был абсолютно лоялен.

– …перемещался ещё быстрее, – торжественно произнес Перси. – Однако большие Исчезательные Шкафы – мы называем их Исчезательными Комнатами – достаточно опасны. Из-за объёма внутреннего пространства существует риск сдавливания, если кто-то находится внутри при передаче груза. Кстати, вы были совершенно правы… Сейчас мы можем совершать до тысячи перемещений. Это поднимает интересную проблему. Как оказалось, мы экспортируем куда больше, чем импортируем. И всё сводится к…

Гарри машинально анализировал, была ли мысль о лояльности Перси мыслью Волдеморта, и это отвлекло его от отчёта о торговом дефиците. Правильно ли считать личную преданность принципиально важным качеством союзника? Пожалуй, неправильно, подумал Гарри. Это не соответствовало тому, как он оценивал других своих помощников. Если бы Амелия и Шизоглаз решили, что он стал коррумпированным или злым, они сразу же отвернулись бы от него – и это правильно. И хотя иногда они сдерживали его очень некстати, опыт показывал, что Гарри регулярно недооценивал собственные когнитивные искажения. Учитывая это, он считал невероятно ценными союзников, способных при необходимости оказать ему сопротивление.

Гарри начал разбирать эту мысль на составные, заставляя интуицию работать в свою пользу. Он с весельем вспоминал, что в детстве называл свою мысленную симуляцию Волдеморта «таинственной тёмной стороной» и воспринимал её как некий замкнутый программный цикл, который мог получать входные данные («Вот моя проблема») и выдавать какое-то решение («Может, просто убить всех, кто стоит на пути?»). Конечно, порой ответ нужно было отклонять или модифицировать, если он нарушал моральные нормы, но в целом, Гарри рассматривал мыслительные паттерны Волдеморта как некий непрозрачный механизм мышления.

Глупый подход, огромные недостатки которого стали очевидны для Гарри только после года неуклюжих финтов вокруг хитрых планов двух гениев. Он действовал со слепой самоуверенностью первокурсника психологического колледжа, и только благодаря знанию будущего (и, можно сказать, вопреки невежественным усилиям Гарри) одному из тех гениев удалось спасти мир.

Поэтому Гарри потратил некоторое время на то, чтобы встроить симуляцию Волдеморта в собственную психику, и теперь регулярно критически оценивал своё мышление. В конце концов, солнечный свет – лучшее дезинфицирующее средство[2], и было бы глупо не обращать внимания на беспокойство Амелии («Молодой человек, если уж в вашей голове сидит Волдеморт, то вам остаётся либо подчинить его, либо дать нам его извлечь. Выбор за вами»). Гарри бросил взгляд на простое металлическое кольцо без камней на пальце.

А затем вновь вернул внимание к Перси, надеясь, что не пропустил ничего важного, и чувствуя вину за то, что позволил мыслям отвлечься. К счастью, большая часть доклада предназначалась для остальных слушателей. Гарри знал экономику, а вот большая часть его совета всё ещё постигала основы. Это было необходимо, ведь экономика – это орудие и оружие государства.

– …так что, фактически, это в наших интересах, и мы сможем использовать это в качестве рычага влияния, – подвёл итог Перси. Он огляделся, давая возможность задать вопросы, а затем опустил своё худощавое тело обратно в кресло. Он был ярким молодым человеком: высоким, худым, в веснушках и с ярко-рыжими, как у всех Уизли, волосами. Когда-то он лысел и носил очки, но Гарри позаботился об этом.

– Спасибо, – улыбнулся Гарри. – Всегда хорошо иметь запасной инструмент на всякий случай.

Хотя, говоря откровенно, едва ли он когда-нибудь пригодится. Трудно даже сказать, что торговый дефицит был чем-то плохим, особенно если говорить об экономике, практически оторванной от рабочей силы. С другой стороны, его можно использовать для пропаганды, во время переговоров и так далее.

– Перейдём к следующему вопросу на повестке дня, – сказал он, взглянув на пергамент. – Амелия, вы вместе с госпожой Богдановой и госпожой Ковенант должны были встретиться с их магловскими коллегами из Агенства по Регулированию Лекарственных Средств и продуктов Здравоохранения. Как прошла встреча?

Илья Богданова и Тилли Ковенант руководили отделом выявления и конфискации поддельных защитных заклинаний и оберегов.

– Не лучшим образом, Гарри, – произнесла Амелия Боунс, вставая. Она была самой обыкновенной женщиной, с волевым подбородком и собранными в тугой пучок каштановыми волосами. Она очень походила на свою племянницу, Сьюзан Боунс (что неудивительно). – Богданова не дала им и шанса и пришла ко мне со словами, я цитирую: «это трагическое недоразумение – считать, будто маглы могли бы руководить какой-то частью Департамента магического правопорядка». Она отдельно подчеркнула, что маглы предложили ослеплять всякого, кто испытывает магические артефакты, – Амелия наклонилась вперёд и пристально посмотрела на Гарри. – Я ведь предупреждала, что так и будет, Гарри.

Гарри вздохнул. Он думал, что этот этап остался далеко позади:

– Маглы не имели в виду буквально ослеплять кого-то! Слепой метод – это просто…

– …просто метод исследования, при котором испытатели не знают о происхождении исследуемых объектов. Да, знаю, – мягко перебила его Амелия. – И ты знаешь, мы все это знаем, но этим ведьмам знания не нужны. Они просто нашли повод не менять своих убеждений.

– Да… «Многие готовы скорее умереть, чем подумать. Часто, кстати, так и случается», – процитировал Гарри[3], – Но Амелия, мы не можем увольнять начальников каждого отдела только потому, что они работают не так гладко, как нам бы хотелось. – Они уже вели этот спор прежде. Гарри считал, что лучше иметь десятки бездельничающих и отказывающихся подчиняться офисных сотрудников внутри министерства, чем десятки протестующих снаружи. Все настоящие нарушители спокойствия были обезглавлены одной ночью, давным-давно, но это не означало, что стоит давать некоторым выдающимся чародеям Британии явную причину противостоять новому режиму. Однако Амелия никак не хотела этого понимать.

– Нам не нужно увольнять их всех. Но когда мы уволили Бруствера, рассчитывая сделать его примером для остальных, этого оказалось недостаточно. Может просто понизим некоторых из этих бездарей в должности?

– И обойдём принцип Питера[4]? Хм, – Гарри на секунду замолчал. – В этом что-то есть. Пожалуй, пока что отложим этот вопрос, а позже вместе рассмотрим возможности, хорошо?

Амелия кивнула, и в этот же миг дверь распахнулась. Гермиона и Тонкс влетели в переговорную, не успев обсохнуть после Водопада воров. Тонкс была в бешенстве, её волосы на ходу вытягивались до их обычной длины до плеч и окрашивались разноцветными локонами, ещё больше подчёркивая мрачное выражение лица. Похоже, произошло что-то серьёзное.

Как и все комнаты Тауэра, переговорная имела форму неправильного четырёхугольника – побочный эффект самого важного аспекта их системы безопасности, который требовал, чтобы весь комплекс Тауэра представлял собой гигантский треугольник. Это выглядело странно, но давало возможность эффектно появиться на переговорах, а это бывало полезно. Сама форма комнаты приковывала всеобщее внимание к узкой стене, где в дверях стояла сердитая Гермиона Грейнджер.

– Приветствую всех. И прошу прощения за грубое вторжение, – сказал Гермиона.

Она окинула взглядом людей, которые держали в своих руках всю власть магической Британии, а то и большей части Европы. Она на секунду задержала взгляд на Шарлевуа, одной из её Возвращённых, которая сыграла важную роль в недавнем французском соглашении. Эта женщина почти вскочила с места с тревогой, её покрытые шрамами руки вцепились в подлокотники кресла. Гермиона постаралась успокоить её взглядом, и лицо Шарлевуа смягчилось. Гермиона повернулась к Гарри, который встал и терпеливо ожидал, когда она заговорит.

– Гарри, – сказала она, – Малфой только что взорвал бомбу посреди Косого переулка. Никто не пострадал, но там могли быть десятки раненых и убитых. Я знаю, у тебя есть план, но вряд ли это в него входило. Что происходит?

Она наблюдала, как он воспринимал информацию. Какое-то мгновение Гарри выглядел слегка удивлённым, затем сжал губы, а потом его лицо разгладилось.

– Магловское устройство, вызывающее проклятие Депримо, – прошептал Перси Уизли для остальной части стола. Амелия Боунс и некоторые другие (например, магл Лиэйсон) обошлись бы и без подсказок, но остальные не понимали, о чём речь. В ответ на слова Перси раздалось невнятное бормотание.

– Пострадала ли чья-нибудь собственность? – серьёзно спросил Гарри.

– Нет, – ответила она.

– За это спасибо Гермионе, – раздражённо сказала Тонкс со своего места позади Богини.

– Значит, никто не ранен и разрушений нет… Это была очень маленькая бомба? Нет, ты разобралась с ней. Переместила её в кошель с чарами Незримого Расширения или как? – сказал он задумчиво.

Она покачала головой:

– Нет. Стой, разве это сработало бы?

Они оба замолчали на секунду, чтобы обдумать эту возможность, но он первым покачал головой:

– Вряд ли, думаю, что нет… хотя кошель мог бы вместить взрыв и направить его силы сквозь горлышко, – он сделал заметку на краю пергамента перед ним, прямо на повестке дня собрания. – Нужно проверить это.

– Особенно сейчас, когда Малфой начал использовать бомбы, – насмешливо сказала Гермиона. – Гарри, ты ведёшь себя так, будто понимаешь, что происходит, и тебя это совершенно не беспокоит. Но это беспокоит меня. Они перешли на новый уровень, и могло погибнуть много людей. И тем не менее, не похоже, чтобы ты принимал всё всерьёз. Просто скажи, что происходит?

Гарри покачал головой и убрал прядь волос за ухо. Гермиона отметила, что хотя последнее время он собирал волосы в хвост, сегодня утром он этого не сделал. Кроме того, он был одет в магловскую одежду – серый костюм-тройку и синий шёлковый галстук. Всё это неплохо смотрелось на его невысокой худощавой фигуре, но обычно он отдавал предпочтение мантии волшебника. Слабое свидетельство того, что он несчастен в своём заточении? Быть может он подсознательно ощущал последствия долгого лишения свободы. Она отложила эту мысль, чтобы рассмотреть её позже.

– Мы ведём войну, Гермиона. И ты знаешь это, – теперь Гарри не выглядел так самоуверенно, хотя, возможно, только потому, что беспокоился о ней. – Они будут поднимать ставки до тех пор, пока мы не начнём противодействовать или пока не уступим в каких-то вопросах.

С другого конца комнаты послышался голос Седрика Диггори, он говорил доброжелательно, но твёрдо:

– И это не беспокоит тебя, Гарри? – молодой глава аврората выглядел скептически.

– Есть план. Мы ему следуем – только сегодня два новых невыразимца прибыли с отчетами, и мы значительно продвинулись вперёд, – Гарри осмотрел комнату и увидел, что его слова никого не успокоили. – Я знаю, я говорил это много раз…

– Много лет, – перебила его Тонкс. Она выглядела расстроенной.

– …я говорил это годами, да, – Гарри спокойно продолжил. – Но вы должны мне верить. Мы можем одолеть Малфоя и всю его фракцию… так и будет. Его взгляд переходил от лица к лицу в поисках поддержки. – Есть план, чрезвычайно сложный и невероятно секретный, но очень скоро мы победим Нарциссу раз и навсегда!

Немного позже молодой парень со шрамом в виде молнии на лбу со вздохом опустился на маленький деревянный стул. Он был один в тайной комнате, доступной только ему. Он ссутулился, не беспокоясь об осанке. Его никто не видел.

Напротив него на таком же стуле стояла чёрная шкатулка. Гладкая и блестящая, украшенная парой небольших петель и вычурным замком. Гарри смотрел на неё невидящим взглядом, позволив разуму блуждать.

Он сидел так целую вечность. Наконец, он моргнул и пришёл в себя. А затем тихо сказал шкатулке:

– Я бы хотел поговорить… Но я вас не выпущу.

Башня

2. Накопление конфликтов

Гермиона стояла перед своими Возвращёнными, скрестив руки на груди. Её лицо ничего не выражало.

– Рада приветствовать всех собравшихся. И особенно Шарлевуа, которая здесь впервые, – кивнув Шарлевуа, Гермиона улыбнулась, но потом снова стала серьёзной. – Нам нужно обсудить несколько важных вопросов, и мне понадобится ваша помощь.

Во-первых, мы должны поговорить о соглашении с Францией и о том, что это значит для всеобщей безопасности. Что дальше? Как мы можем помочь? Мы хотим спасти жизни. В том числе жизни в Каппадокии… Как нам этого добиться? Кстати, касательно этого есть новости.

Во-вторых, Нарцисса Малфой начала использовать магловское оружие. Два дня назад она добралась до меня и Нимфадоры Тонкс, многие из вас, я уверена, слышали об этом. В этот раз её бомба не нанесла никому вреда, но это не значит, что в следующий раз всё сложится так же хорошо. Нам всем необходимо изучить этот вопрос как можно лучше.

И последнее, нас ждёт чай с тортом. Пожалуйста, не забудьте поблагодарить Хиори, которая всё приготовила.

Гермиона села и повернулась к Шарлевуа, которая поднялась с места и вышла вперёд. Возвращённые собрались на территории замка Повис, на широкой ровной лужайке, пустой, если не считать части огромного поваленного дерева. Само дерево убрали несколько лет назад, а тому, что осталось, какой-то заботливый человек придал форму в четыре взмаха бензопилы. В результате получилось простое и удобное кресло, на нём и сидела Гермиона. Возвращённые же либо сотворили себе стулья, либо принесли их с собой. Неподалеку на фоне неба возвышался замок Повис, а прекрасный, тщательно возделанный сад обрамлял его подобно тому, как металл обрамляет сияющий самоцвет.

Тонкс однажды спросила, почему они не собираются внутри самого замка. Гермиона ответила ей присказкой агентов по недвижимости: всегда лучше жить в самом уродливом доме в округе. Здание было великолепно, но изнутри этого не увидеть.

Шарлевуа начала говорить, в её мягком голосе едва заметно ощущался французский акцент. Она была одета в нежно-голубую мантию с простым серебряным ожерельем на шее и до невозможности походила на вашу тётушку. Таинственным образом она казалась тётушкой даже тем, у кого никакой тётушки и в помине не было, или тем, чья родня сплошь состояла из высоких скандинавов (а не низкорослых брюнетов). В ней было что-то, наводящее на смутные мысли о родителях, но более отдалённое.

И, конечно, нельзя было не заметить её шрамов. Все собравшиеся очень хорошо их видели – пальцы покрывала узловатая ткань, красная и воспалённая на вид. А ещё у неё не было ногтей.

– Спасибо, Гермиона, – к счастью, они никогда не называли её «Богиней»‎ в лицо. Трудно было воспринимать эту ситуацию как она есть. – Я рада наконец быть здесь. И рада внести свой вклад, – Шарлевуа нерешительно замолчала.

– Дома были какие-то проблемы в связи с Договором сохранности жизни? – пришла ей на помощь Гермиона. Строго говоря, они должны были руководствоваться правилами парламентской процедуры Роберта[5]. Но она отказалась от всех этих «поддерживаю» и «предлагаю» после того, как стало ясно, что это лишь мишура. Возвращённые были умными и преданными делу людьми и они полностью доверяли Гермионе решение всех вопросов и выбор стратегии. Регламент сковывал их, и притворяться, что это не так, и продолжать в том же духе было бы жестоко и бессмысленно.

– Нет, – ответила Шарлевуа немного увереннее. – Были определённые сложности с получением достаточного количества наборов целителя для Парижа, но большую часть быстро доставили через Исчезательные Комнаты. И я получила сов с сообщениями, что Столбы Безопасности уже установлены по всей стране. С момента подписания Договора исцелили уже более сотни человек.

Гермиона задумалась об этом числе. По их данным, во Франции жили примерно четырнадцать тысяч ведьм и волшебников. Так что сотня человек – это несколько меньше, чем можно было ожидать, учитывая что население Франции больше, чем население Британии. Но низкие показатели можно было легко объяснить, и Гарри уже наверняка поручил кому-то в этом разобраться. Сотня человек за несколько дней может показаться неплохим результатом, но, скорее всего, многие из них были ранены или серьезно больны. Так что на самом деле по собственному желанию процедуру решили пройти лишь человек пятьдесят. А если сделать скидку на оптимизм Гермионы, то около сорока. Она сделала мысленную заметку проверить, правильно ли посчитала. Калибровка своей способности к оценке весьма важна.

Между тем, мягкий голос с французским акцентом продолжал:

– Мне кажется, это отличное начало. Министр Магии в восторге от всего процесса и от твоих подарков, Гермиона. Министр Исидор произнес речь о спасении жизней и справедливости. Он даже сказал pas une minute de plus – ни минутой больше – но я не думаю, что он именно это имел в виду.

На лицах многих Возвращённых появились слабые улыбки. Это много значило, ведь они были довольно скупы на эмоции. Хотя все они были здоровы и (конечно же) молоды, в их вечно пустых глазах очень редко можно было увидеть проблески радости.

– Собственно… Вот и все новости, – заключила Шарлевуа. Возможно, она хотела закончить на радостной ноте.

– Спасибо, Шарлевуа, – сказала Гермиона. Почему, когда француженка произносила имя Гермионы, оно звучало красиво и ласкало слух, в то время как попытки Гермионы правильно выговорить имя Шарлевуа звучали, словно она убивала слоги с помощью банджо? – Это прекрасные новости. Конечно, у нас есть повод для радости, но стоит также учитывать, и Тауэр напомнил об этом вчера, что это поднимает нас на новый уровень. Поэтому теперь нам следует быть ещё осторожнее. Вы помогаете мне, а значит, вы тоже мишени.

– Как и ты, Гермиона, – подала голос Эстер, ведьма из Америки.

– За себя я совершенно спокойна, – лукаво улыбнулась Гермиона. – Однажды я уже умирала и не собираюсь повторять этот опыт. – На самом деле, это случалось дважды, но не стоило волновать их понапрасну. В конце концов, вряд ли можно приложить больше усилий для её охраны, чем прилагают они. – Но это возвращает нас к плохим новостям и Каппадокии. По всей видимости, ещё остались люди, которых необходимо спасти. Недавно мне стало известно, что там есть тюрьма с дементорами. Ург сообщил об этом, когда привёз перчатки, и, возможно, это объясняет, почему каппадокийцы отказались присоединиться к Договору.

На каком-то другом собрании эти слова могли бы вызвать перешёптывания или вопросы. Но Возвращённые сохраняли тишину и всё так же сосредоточенно слушали. Они были людьми, которых коснулось нечто абсолютное, и это не могло не наложить свой отпечаток.

– Сегодня нет Саймона. Они с Ургом проверяют эту информацию. Думаю, скоро мы всё узнаем. Дементоров трудно спрятать. Если слухи подтвердятся, мы разработаем план и выступим как можно скорее. – Гермиона пристально посмотрела на Шарлевуа, – Pas une minute de plus, верно?

Шарлевуа кивнула и сжала покрытую шрамами руку в кулак.

Не каждое важное событие в мире происходит из-за ведьм и волшебников, что бы там ни утверждали приверженцы чистоты крови. К несчастью, Рэдж знал, что эти фанатики лишь тешат собственное самолюбие, полагая, что маглы ничем не отличаются от животных и не способны сделать ничего важного. Ему приходилось не раз натыкаться на книги, где в пользу этого мнения с абсолютной серьёзностью приводились совершенно идиотские доказательства. В них писали, что Платон был волшебником, ведь в его трудах используются термины и идеи, применяемые в свободной трансфигурации (и упаси вас небеса подумать, будто волшебники могли позаимствовать терминологию у маглов!). Писали даже, что некий волшебник вызвал извержение Везувия небрежно брошенной Таранталлегрой, что было до оскорбительного абсурдно (хотя бы с точки зрения теории магии).

Впрочем, мудрый человек за заголовками ищет руку, которая дёргает за ниточки. В последнее время множеству американских магловских благотворительных фондов удивительно везло в плане сбора средств. На первый взгляд между ними не было никакой связи: общество, продвигающее так называемое «критическое мышление», правовое сообщество, выступающее за защиту болот – но магловские газеты уже месяц пережёвывали эту тему. Рэдж гордился своей информированностью, поэтому использовал все доступные источники информации: не только Коммерсант, Ежедневный пророк, Придиру и так далее, но и магловские издания вроде Нью-Йорк Таймс, какими бы глупыми они ни были. По большей части они рассказывали о банальностях и скучных мелочах магловского мира, но часто за этими пустышками скрывались настоящие новости.

Он как раз объяснял это Лимпэл, пока они сидели у него дома в ожидании портключа. Туго набитые диванчики и кресла обрамляли пол из массивных досок в гостиной Рэджа. Рядом безмолвно рыча в угрожающей позе застыл гризли, чучело которого можно было выполнить и сохранить так идеально лишь с помощью магии.

– Он планирует сделать серьёзный ход, Лимпэл. Он подготавливает основу для своей власти в Америках, используя маглов как пешек. Все эти благотворительные фонды получили миллионы галлеонов, которые никак нельзя отследить.

Он слышал какую-то непонятную чушь про «‎отмывание»‎. Проблема с магловскими новостями заключалась в том, что один факт вёл к другому, а тот – к третьему и так далее. Нужно было потратить часы, чтобы разобраться в одной-единственной новости из их странного мира. Отмывание было метафорой сокрытия происхождения денег. Маглы отмывают пятна от одежды с помощью устройств в их домах, судя по всему представляющих из себя большие барабаны, но не музыкальные барабаны… невозможно. На каком-то этапе нужно остановить себя, иначе просто тонешь в потоке бесполезной информации.

Лимпэл кивала, откинувшись на спинку большого кресла и скрестив руки. Сквозь мантию угадывались её острые локти. На секунду её лицо выдало замешательство:

– Миллионы галлеонов? Весь бюджет Совета составляет два миллиона, это слишком… Хотя, ты наверняка всё проверил. Ладно, это странно. Но какая польза от создания такой основы власти в мире маглов? В чём смысл?

– В этом и загвоздка, – сказал Рэдж и рассеянно потёр щетину. – Во-первых, это абсолютно новая тактика, так что вряд ли кому-то кроме нас удалось собрать этот фрагмент мозаики. Никто не делал подобного, и потому все его упускают. Бьюсь об заклад, если мы проверим магловские издания в Британии, Германии, Франции, Италии, Болгарии и в других странах, подконтрольных Богине и Тауэру, то увидим точно такую же картину. Запомни мои слова, Лимпэл, так и будет.

– Хорошо, – сказала Лимпэл, скептически поморщившись, – Я запомню. Но даже если ты прав, это не обязательно связано с Тауэром, и не обязательно значит что-то плохое. Может, он просто увлекается благотворительностью.

Умная и проницательная Тинегар, которая любила противоречить ему просто из чувства собственной гордости, была бесценным компаньоном с точки зрения Рэджа.

Такие люди были невыносимы на дружеских посиделках, где они зажимали вас в угол и неистово спорили о том, какого точно цвета должна быть собака, чтобы прогнать штырехвоста[6], или при какой конкретно температуре плавят сталь, но они были совершенно необходимы для плетения интриг.

– Хорошо, ты права. Я не могу доказать, что за этим стоит Тауэр. Но такие огромные суммы денег… Я прочитал, что бюджет этих благотворительных организаций увеличился в десятки, а то и сотни раз. А общая сумма, только в Америке, составляет… это как если бы… – Он на мгновение поморщился, потирая бровь. – Просто представь, что бы мы почувствовали, если бы кто-то пожертвовал восемь миллионов галлеонов Вестфальскому совету, Лимпэл.

– Я не оспариваю влияние денег, Рэдж. За миллион галлеонов я бы продала свою левую ягодицу. Но в чём опасность? По-моему ты пытаешься убедить меня, что Тауэр собирает огромную армию муравьев. Да, в теории это может быть опасным, и да, если брать в расчёт то, что мы о нём знаем, не похоже, что он использует их во благо. Но даже величайшая армия муравьёв – это лишь армия муравьёв, и на этот случай у нас есть Сметающее проклятье. – Лимпэл пожала плечами и ухмыльнулась, – Тауэр не выглядит глупым. Не знаю, почему ты решил, что он стал бы тратить своё время на подобное, и не понимаю, какую выгоду по-твоему он планирует извлечь.

– Муравьи или нет, тем не менее это люди, и у них есть самые разные устройства. Более того, маглов буквально миллиарды. И посмотри на свою реакцию! Это не только не кажется правдоподобным, но и не беспокоит, даже если всё действительно так, – Рэдж погрозил ей пальцем, его глаза сверкнули. – Разве это не его почерк? Ты читала книги о нём, не нужно делать вид, что не читала. Магловские устройства, бизнес и всё прочее… всё исходит от одного и того же странного разума. Кто ещё мог бы потратить такую кучу деньжищ, да ещё и на такой идиотизм как эти болота?

– Маглы – всего лишь люди, заслуживающие свободы. Да, они меня не волнуют, но это не делает их опасными. Боггарт, к примеру, тоже меня не волнует, и это тоже не делает из него серьёзной угрозы. То, что выглядит не опасно, обычно и есть не опасно. К тому же, если бы Тауэр хотел собрать магловскую армию, он покупал бы солдат, а не святых.

– У него уже есть Богиня с её проклятой армией упырей. А деньгами он покупает влияние. Организации, о которых я говорю, разбросаны по обеим Америкам, и они будут открывать новые офисы и делать закупки. Идеальное прикрытие для любых действий, например таких, как строительство его собственных баз. Намного проще похитить кого-то в Бостоне, если вы местный.

Он поднялся со своего места и подошёл к окну.

– Снег лежит большими сугробами, Лимпэл, – он повернулся к ней. – Он идёт месяцами и медленно образует сугробы – слой за слоем. Он кажется неопасным, потому что состоит из маленьких снежинок. Что они значат? Даже тысяча снежинок, собранных вместе, не имеет никакого значения. Но что, если взять миллиарды? Они могут скрыть так много и быть такими холодными..

Лимпэл больше не усмехалась, хотя всё ещё была настроена скептически.

– С трудом верится, Рэдж. Мир магловских финансов всегда был для меня непостижим, особенно когда пытался объяснить его ты. Подозреваю, что ты знаешь не так много, как думаешь. В конце концов, однажды ты рассказывал мне про компании, которые дают деньги в заведомо невозвратный долг и каким-то образом зарабатывают на этом. Поэтому не стоит так уверенно заявлять, что напал на след. Но скажу одно… нам правда стоит внимательнее изучить этот вопрос.

Раздался стук в дверь. Рэдж пошёл открывать, мимоходом глянув на Кто-там-часы на стене. Их стрелки показывали на «Новый посетитель» и «Ожидаемый». Он развернулся и крикнул Лимпэл:

– Портключ прибыл! Собираемся!

Он открыл дверь. Дружелюбный молодой человек в дешёвой серой мантии улыбнулся ему и произнес:

– Здравствуйте, мистер Хиг, «Курьеры Адама», посылка для вас, сэр. Портключ.

Рэдж принял у курьера холщовую сумку и приложил свою палочку к палочке курьера. Вспыхнула серебряная искра, что означало, что посылка в целости и доставлена в срок.

– Спасибо, молодой человек.

Только Рэдж приготовился закрыть дверь, как курьер заговорил:

– Приятного пути, сэр! Отправляетесь в отпуск?

Рэдж взглянул на него и покачал головой:

– Нет, боюсь, что нет. Я отправляюсь в Британию. Я отправляюсь на войну.

Если я съем этот сэндвич, это может привести к концу света?

Гарри вздохнул и откусил кусок. Вообще, может. Он был изобретательным человеком. Вот в чём проблема.

Поедая этот сэндвич, я каждым укусом увеличиваю спрос на пшеницу. Маловероятно, но возможно, что именно это слабое увеличение спроса станет причиной подъёма цены на пшеницу, достаточного, чтобы округлить её до кната или пенни на каком-нибудь местном рынке. Это число, помноженное на весь урожай за сезон, может стать переломной точкой, когда кто-то больше не сможет платить ренту за свои поля. Маленький ребёнок, гениальный сверх меры, смотрит, как разоряется его семья, и из-за этого ожесточается и озлобляется на весь мир. В пятнадцать лет он получает доступ к урану, купив несколько тысяч детекторов дыма.

Или хуже:

Если я выброшу этот сэндвич, его, скорее всего, уберёт Скорджифаем какой-нибудь аврор. Мы ещё не знаем, как работает магия, и, возможно, количество магической силы во Вселенной ограничено. Магия, затраченная на этот Скорджифай, могла бы быть последней каплей, необходимой для питания таинственной машины будущего, призванной предотвратить энтропийную тепловую смерть Вселенной.

Или ещё хуже:

Я откусываю кусочек и начинаю задыхаться. Моя палочка застряла в кобуре, а кошель я оставил у кровати. Рядом нет никого кроме авроров, но я и от них достаточно далеко, и они могут меня не услышать. И останется только одно место, где мне могли бы помочь, но, гипотетически, даже протокол безопасности может не сработать, если я где-то просчитался…

Нет. Гарри с трудом проглотил кусок, в горле совсем пересохло. Полная ерунда. Он был уверен, что это ерунда. Это должно было быть ерундой. Он не мог объяснить почему, но глубоко внутри был уверен, что нельзя всем этим бесконечно малым вероятностям позволить влиять на каждое решение. Если бы он не был уверен в этом искренне и в должной мере, он бы не ел этот бутерброд.

Обет был изящным заклинанием. Он не полагался на некий объективный смысл терминов, ведь «объективного смысла» не существует, когда речь идёт о коммуникации между людьми. Всегда есть разница – пропасть между сказанным и понятым. Даже легилименция не способна построить мост через эту пропасть, ведь она позволяет погрузиться в чужой разум лишь поверхностно.

Нет, Обет полагался на лучшие попытки самого Гарри понять и соблюсти его в соответствии с этим пониманием, Обет не опирался на результат его осознанных рассуждений, а работал на каком-то более фундаментальном уровне и действовал эффективнее любых усилий: он позволял Гарри полагаться на лучшие суждения, освобождая от вероятностей и оценок. Гарри мог ошибаться, быть обманутым или просто сглупить, но никакой самообман не мог преодолеть власть обета. Если Гарри считал, что некоторое действие может привести к концу света, он не мог его совершить.

Однако смущало то, что, по всей видимости, обет не обращал внимания на вещи, которые были крайне маловероятны, но имели бесконечную отрицательную полезность.

Гарри уже обсуждал это с Гермионой. Она тогда процитировала Блеза Паскаля: «Если вы имеете дело с бесконечностями, и шансы на проигрыш против шансов на выигрыш не бесконечны, нет причин колебаться, вы должны ставить всё». Так звучало Пари Паскаля, и она была права. Логично было бы заключить, что любая возможность бесконечной печали перевешивала любые другие конечные возможности.

Тем не менее, работало всё не так. Орда крошечных бесконечностей не набросилась на него и не уморила голодом.

Ещё хуже то, что не было никакой необходимости выстраивать логические цепочки вокруг крошечных вероятностей, ведь он совершал действия, которые могут привести к концу света с вероятностью намного большей. Он уже убивал, и он уже спас бесчисленное количество жизней и продолжал спасать жизни изо дня в день. Как при этих его действиях изменялись варианты будущего? Как много из них теперь вели к концу света?

«Я клянусь… что не буду… уничтожать мир… по собственной воле… Я не буду рисковать… судьбой мира… Если меня принудят… я предпочту меньшие разрушения большим… Я не буду следовать этому Обету… если посчитаю, что он ведёт к разрушению мира… и друг… в чьей честности я уверен… согласится в этом со мной. По моей собственной свободной воле…»‎

Взять, например, даже сегодняшнее утро. Гарри исцелил мальчика со spina bifida. Мальчик родился с пороком развития позвоночника в умеренной стадии – менингоцеле. Во время развития его спинальный канал оказался не закрыт, и часть нервной трубки выступала наружу. Внизу его спины выступал красновато-коричневый мешок из кожи с зелёной инфекцией. Гарри тяжело было видеть это, ведь сам он занимался исцелением лишь небольшого процента посетителей Тауэра. Как правило, он приходил уже после.

Они были вынуждены этим заниматься. Существовало много лечебных чар и зелий, но некоторые болезни были слишком редкими и необычными. И люди несли этих несчастнейших из несчастных в Тауэр. Сюда также приводили стариков, поток которых, впрочем, со временем иссякал. К ним несли умирающих, доставленных издалека Столбами Безопасности. Калеки стекались со всей Британии, Ирландии, Шотландии и Уэльса, со временем к ним присоединились раненые из Германии, старики из Италии и больные из Скандинавии. Вскоре в Тауэр доставят людей из Франции, которые будут исцелены и восстановлены новейшими секретными «специальными приемами» в одной из палат, а затем их коснётся удивительный Гарри Поттер. Гарри Поттер, который обязательно посетит каждого, скажет доброе слово и утешительно похлопает по плечу.

Персонал Тауэра разработал множество систем и улучшал их едва ли ни ежедневно. У них были специализированные чары, которые доработали в Тауэре, чтобы лечить людей через свободную трансфигурацию. Раньше подобное было редкостью, потому что обычно заканчивалось летальным исходом. Конечно, существовали некоторые способы… Теоретически, можно было трансфигурировать и удалить опухоль, а затем исцелить образовавшуюся рану другой магией. Но в этом не было потребности, ведь подобные болезни обычно и так умели хорошо лечить… Так что самые умные и надёжные ведьмы и волшебники вместе с Хмури, Атулом и Минервой (когда та находила время) разрабатывали мировую систему здравоохранения.

Итак, сегодня утром Гарри коснулся своей палочкой ребёнка и наложил на него невербальные Диагностические чары. Строение детского тела открылось перед его разумом – хитроумный трюк волшебников, используемый для поиска скрытых отсеков в столах и для прочих подобных глупостей, который они превратили в МРТ. Теперь Гарри превосходно разбирался в устройстве человеческого тела. Выступы позвонков цвета слоновой кости, миелиновая оболочка нервных волокон, слоистые трубки артерий. У всего было своё место, и он перекроил ребёнка и вылепил его заново. Нежные ниточки нервов и волокон соединялись сверху и снизу, и всё это обрастало плотью.

Мама этого ребёнка наверняка очень благодарна. Она, возможно, отправит Гарри письмо или деньги, или какой-нибудь подарок – и всегда будет с теплом вспоминать Гарри, ведь он подарил её ребёнку новую жизнь. Но как изменится её жизнь? И что в будущем ждёт ребёнка, который теперь будет жить? Суждено ли ему сделать, открыть или изобрести что-то… что уничтожит мир?

Обет не давал Гарри никаких подсказок. Он не знал, приведёт ли его выбор – спасти или убить – к разрушению мира.

Гарри буквально поклялся не рисковать. Тогда как он мог сидеть здесь, на этом стуле, есть сэндвич – и не быть при этом парализованным из-за того, что у каждого действия есть исчезающе малые шансы привести мир к катастрофе? Почему он мог игнорировать риски, если поклялся не делать этого?

Таилась ли в этом опасность? Его разум отверг наиболее очевидную интерпретацию клятвы, поэтому он игнорировал возможность того, что действия, совершаемые им во благо, могут привести к разрушению мира каким-то косвенным путём. Так каков же наихудший сценарий? Если его способность выносить суждения была нарушена на самом глубоком уровне, мог ли он обмануть себя и обет?

Как сильно он был связан на самом деле?

Гарри жевал сэндвич и размышлял.

3. Разрешение разногласий

Примечание: Торговая марка «Путеводный шар» относится не ко всем современным американским продуктам, а только к марке «Путеводный шар Кришны», производства Махабалипурам, Индия. Это очень интересное место недалеко от Ченнаи.

Каппадокия была не очень-то мирной страной. За последние двадцать лет она трижды воевала с одним из своих соседей – островом Кипр. Это был один из тех фактов, которые Гермиона остро осознавала, так как последняя война была лишь два года назад, в тот момент английские волшебники неожиданно ощутили крепкую связь с жителями Кипра. «Ежедневный пророк» заваливал читателя историями о страданиях осаждённых киприотов и вероломных действиях каппадокийских захватчиков. Всё это было весьма подозрительно, так как маленький магический Кипр в основном говорил по-английски, и в нём доминировали несколько влиятельных и богатых волшебных семей, в то время как расширявшаяся магическая Каппадокия имела немногочисленные культурные связи с Британией и скромный бюджет. Очередное замечательное переиздание сказки о противостоянии варваров и аристократов.

Гермиона знала, что Гарри контролировал «Пророк», и тем страннее было отсутствие в газете хоть какой-нибудь критической статьи. Она пришла к выводу, что Гарри не вмешивался в детали их работы.

На самом деле Гермиона считала, что жителей Каппадокии нельзя было назвать «βάρβαρος», так как большинство из них говорили по-гречески так же хорошо, как и по-арабски. Этот неприятный термин использовался древними греками для обозначения тех, кто не говорил по-гречески. Это было звукоподражанием тому, как греки слышали иностранную речь: бар-бар-бар-бар. Гермиона подумала, что ей возможно стоит написать под псевдонимом письмо редактору, указав на эту ошибку, в следующий раз когда эта страна попадёт в заголовки.

Гермиона сжала метлу, прибавив скорости, и осмотрела собранную ею команду. Перед ней летели Саймон и Шарлевуа, в то время как Эстер и Сьюзан были чуть ниже. Чуть позади и выше на собственных метлах летели Джесси и Хеори, их лица были напряжены.

Письмо нужно будет написать в ближайшее время. Почему-то Гермионе казалось, что Каппадокия очень скоро попадёт в новостную ленту.

Она взглянула на проносившуюся внизу землю. Каменные столбы прорастали с подветренной стороны одной из скал – дымоходы фей [7]. Высокие и гладкие, они покрывали все хребты и плато, будто ощупывая весь мир ледяными пальцами попавшего в ловушку гиганта. Это были природные образования, но сформировались они не под действием ветра, как можно было предположить из-за проносившейся мимо всклокоченной ветром пыли, а истощились, растрескиваясь под морозом и дождём, которые строгали их как нож. Гермиона повернулась в другую сторону, наклонилась вперёд и прищурилась. Эти белые холмы, там… да. Они были уже близко. Она подняла правую руку и дала знак остальным, Хеори и Джесси отделились от группы, устремляясь вниз другим маршрутом.

Крепость Гёреме, находившаяся неподалёку от турецкого города с одноименным названием, была защищена тремя способами.

Во-первых, и это было самым главным, существование этой крепости было секретом. Лучший способ защитить что-либо – это убедиться, что никто не знает о существовании этого. Если вы не обременены моралью и охотно применяете Обливиэйт, то можно очень хорошо держать что-либо в секрете.

Во-вторых, Гёреме была неприступной. С одной стороны она брала своё начало в пещерном комплексе, что использовался христианской церковью на протяжении одиннадцатого века.

Церковь сохранилась, но теперь была известна как Лимонная Церковь [8] – видимо, это была попытка описать тот кисловатый привкус, который испытываешь при посещении. С другой стороны существовал длинный и узкий проход в эту сеть естественных пещер, но он был разрушен Размягчающими чарами (которые сделали камень текучим, словно масло). На данный момент Гёреме была окружена твёрдой скалой, и глубина её достигала двухсот метров от запылённой поверхности.

И в-третьих, Гёреме охраняла армия. Экзархат [9] Каппадокии (которому не нашлось места в истории маглов, каким бы важным он ни был для хода магических событий) не держал пар авроров или команд могучих волшебников. Гёреме была военным поселением, дементоры были её оружием, а солдаты – стражами.

Каппадокия не была уникальной для волшебного мира в том, что опиралась в большей степени на профессиональную армию, нежели на полицейские силы или ополченцев.

В то время как Вестфальский мир [10] провозгласил идею о явном «магическом государстве» [11], а создание Международной конфедерации магов превратило эти государства в формальные организации, многие личные вотчины сохранялись вплоть до конца девятнадцатого века. В действительности же, политическое давление, такое как принятие международного статута о секретности, социальное давление, такое как повышающееся качество образования и распространение квиддича, привели к консолидации этих очагов самодержавия в обычные олигархии, такие же, что правят большей частью мира. Но тем не менее некоторые современные олигархии и все авторитарные правительства имели регулярные армии.

По правде говоря, не ясно, управлялся ли Экзархат Каппадокии заседающими Стратегами или богатые сакелларии [12] просто выставляли новых подставных лиц через равные промежутки времени. В любом случае это не имело для Гермионы никакого значения. Политические реформы этой (в буквальном смысле) византийской страны были второстепенным делом по сравнению с главным: у Каппадокийцев были дементоры, и они скармливали им заключённых, чтобы держать существ в повиновении. Это было неприемлемо.

Гермиона потянула метлу на себя, замедляя ход так, чтобы остальная группа догнала её к моменту полной остановки. Она затормозила и указала пальцем на неровное плато далеко под ними.

– Это здесь. Всем создать пузыри. Буллеско!

Из одной из её ноздрей показалась прозрачная сфера Пузыреголового заклятья, она тревожно пульсировала, увеличиваясь с каждым вздохом, пока не охватила всю её голову. Плёнка пузыря вздрогнула последний раз и окончательно встала на своё место. Остальные четверо ведьм и волшебников сделали то же самое, обеспечивая себя свежим и чистым от пыли воздухом.

Вот-вот в Гёреме должны были зазвучать сигналы тревоги. Гермиона не знала, какими именно были их протоколы для ответной реакции, но они наложили множество проклятий на эту местность. Никаких аппараций, никаких временных петель.

Были здесь и чары антиразнаваждения (термин, который вызывал у неё лингвистическую тошноту). Кроме того, здесь были чары, предотвращающие работу наложенных на мётлы заклинаний. Несмотря на то, что чары не простирались высоко, чтобы не выдать их позицию случайно пролетающему или вторгшемуся киприоту, эти проклятия всё равно ограничивали собственные возможности охраны. Конечно, их можно было отключить, но какой от них толк, если отключать их каждый раз в момент тревоги?

Сложно было угадать, что должны были делать их солдаты там внизу, глубоко под землёй, припадая к своим Проявителям врагов[13]. Вероятнее всего, они вызвали подкрепление. Были ли они уверены, что находятся в безопасности, недостижимые под всей этой толщей камня? К примеру Диффиндо нанёс бы большой урон скале, но на то чтобы прорваться вниз такими малыми силами требовались долгие минуты.

Они не обладали достаточными знаниями, чтобы бояться такой вещи как девять целых восемь десятых метров в секунду в секунду.

Гермиона опустила руку в кошель на своем поясе и мгноверье на ощупь искала там нужное.

Она почувствовала, как её ногти поцарапали что-то, и понадеялась, что не повредила что-либо важное. Это было одной из самых раздражающих сторон в аликорновых ногтях… даже если она поддерживала их кошмарно короткими, ими можно было что-нибудь случайно поцарапать, если не быть предельно аккуратной. Суперсила и когти могли звучать круто, но ногти явно предназначались не для той же работы, что когти животного. Случайно портить мебель было неловко, и особенно неприятно было после доставать из под ногтей древесную, каменную, а порой и металлическую стружку.

Когда она достала секстант, она поднесла его к лицу и взглянула через окуляр. Пузырь вокруг головы задёргался, выгибаясь под внешним давлением. Она нашла горизонт и скорректировала индекс, перещёлкнув его до нужных минуты и секунды. Затем проверила измерения, посмотрела на часы и напоследок убедилась, что находится над большой белой скалой. Затем она приставила палочку прямо перед указателем аэронавигационного секстанта и тихо зашептала, повторяя:

– Фините. Фините. Фините. Фините. Фините. Фините. Фините. Фините. Фините.

Ненадолго прервалась, а затем произнесла заклинание ещё десять раз для надёжности. Её цели были одновременно и чрезвычайно большими, и очень далёкими. Вероятно, большая часть заклинаний прошла мимо, и не было причин не подстраховаться, ведь это требовало так мало усилий. Она лишь отменяла собственную магию, а потому использовала самую легкую и наименее мощную версию заклинания, и ей нужно было вкладывать лишь крошечную часть себя в каждую попытку.

Пришлось долго ждать, прежде чем первый стержень из обеднённого урана ударил по скале под ними.

Гермиона ощутила давление во внутреннем ухе, когда ревущая волна звука, воздуха и пыли обрушилась на пятерых волшебников и ведьм. Они были весьма высоко… но и удар был весьма сильным. Гарри говорил ей об этой идее, подаренной ему научной фантастикой («Луна стелет жёстко» Роберта Хайнлана, как автоматически добавил её мозг). Если поднять на достаточную высоту, воздействие могло бы иметь силу ядерного оружия. Но это потребовало бы использования магловских технологий, которые не работали в присутствии магии (к тому же это было уже слишком).

Всё это было достаточно сложно. Изначально казалось невозможным попасть в стержни с помощью заклинания Фините и отменить Чары парения, неважно насколько точно они целились и сколько вычислений они производили. Они пытались прикреплять огромные листы к стержням, чтобы получились большие мишени, но те работали скорее как парашюты, из-за которых снаряды сносило от цели. Единственным способом, которым она и Гарри смогли заставить это работать после многих экспериментов, оказалось приклеивание длинных нитей трансфигурированного тефлона к трансфигурированным стержням. Большинство нитей были непрочными, но в них было легко попасть.

После того как первый стержень врезался в камень – как только они поняли, что это сработало, но до того, как ударная волна и пыль от следующих ударила бы по ним, – Гермиона и Возвращённые собрались вместе, и Сьюзан накрыла их Призматическим щитом.

Они наблюдали, как следующие четыре стержня ударили в непосредственной близости друг от друга. Еще один сильно отклонился от цели, но насколько она могла видеть, он упал севернее, чем нужно, а не южнее. Гермиона была готова уничтожить Лимонную Церковь, если это будет необходимо, но предпочла бы её сохранить. Это был памятник византийской христианской архитектуры и искусства.

Как говорил Гарри, даже лучшие магловские бомбы не способны проникнуть глубже шестидесяти метров, и это включая устройства, находящиеся в разработке. Конечно, ядерные бомбы были способны и на большее, но об этом не могло быть и речи. Хорошо, что всё это неважно. В их цели не входило пробить скалу насквозь и всех переубивать.

Они не пытались уничтожить осиное гнездо. Они пытались разворошить его настолько, чтобы все осы вышли поиграть.

Металл рухнул с небес подобно гневу разъярённого божества. Каждый удар достигал их даже по ту сторону щита. Гёреме не была укрепленным сооружением, подобным магловским военным бункерам, которые Гарри обсуждал с ней с таким упоением. Не было анкеровки к горным породам или предосторожностей против ударной волны. Фактически это был просто набор строений внутри естественных пещер. И они были чрезвычайно восприимчивы к сильной тряске.

Они подождали несколько минут, оставаясь неподвижными. Через некоторое время вспышка зелёного света вырвалась из белой скалы. Проклятье не достигло цели и скрылось в небесах, даже близко не пройдя к Гермионе или её Возвращённым. Это был выстрел вслепую.

Умная, в сущности, идея, предпринятая отчаянным и дерзким солдатом, но шанс попасть по ним был микроскопичным. Она запомнила этот трюк для последующего рассмотрения.

На земле под ними появились фигуры. Двадцать или, возможно, тридцать. Ведьмы и волшебники прибывали наружу с помощью портключей, чтобы дать бой нападавшим, что только что обрушили на них полдюжины серьёзных землетрясений. Мгновение спустя проклятия полились на Гермиону и её плотную группу таких удобных мишеней. Без лишних слов Сьюзан сбросила Щит, и все они уклоняясь бросились врассыпную.

Гермиона полагала, что солдаты будут на мётлах, но они, кажется, не сняли своё проклятие. Странно… это ставило их в положение пехоты, отражающей воздушную атаку. Быть может, защитники не чувствовали себя под угрозой, так как Возвращённые были слишком высоко, чтобы любая из сторон могла эффективно целиться? Нет, это не казалось правдоподобным. У них была секретная военная база, которую только что разгромило таинственными металлическими стержнями, павшими с небес. Они определенно должны чувствовать себя под угрозой.

Хм… Они собираются с силами для мощной атаки или готовят проклятие? Или их просто чересчур встряхнуло, чтобы они могли хоть как-то организоваться?

Она пожала плечами и подала условный знак. Возвращённые потянулись к своим кошелям, выуживая из них запечатанные горшки, а затем стали бросать их вниз, один за другим.

Горшки были дополнены или изменены всеми возможными способами, оставшимися в наследство от школьных проектов Гарри и Гермионы, когда им было по десять («Класс, сегодня мы узнаем, каким образом можно уронить яйцо с крыши, не разбив его. Пожалуйста, посмотрите на первую страницу ваших рабочих тетрадей…») Некоторые были снабжены маленькими парашютами, другие заключены внутрь воздушных шаров, третьи укреплены толстой упаковкой, и так далее…

По правде говоря, было бы лучше сначала проверить эти конструкции и посмотреть, какие из них вообще работают. А затем скопировать лучшие образцы. Но этот способ был намного веселее. Когда Гермиона собралась в Теско за материалами, Гарри дал ей список длиной с собственную руку, и она была уверена, что он потратил всю ночь на шесть своих вариантов конструкции.

Эстер, напротив, смотрела на них как на сумасшедших или зачарованных. Она закончила со своими шестью горшками за шестьдесят секунд. Филистимлянка[14].

Большинство горшков с силой разбились о скалу, это выглядело как какая-то прямолинейная и жалкая бомбардировка. Один из них попал прямо в волшебника, но сразу же разлетелся в пыль и осколки, коснувшись активного щита. Несколько других приземлились с выдающейся лёгкостью и изяществом, она бы поспорила, что они даже не потрескались и потому не возымели эффекта.

Остальные, однако, просто разбились. И молодые мандрагоры, разбуженные от своей дремоты в теплой и комфортной грязи, завопили в знак протеста.

Она вынуждена была признать, что это была обычная уловка маглорожденной. Те люди, что входили в магический мир, будучи взращёнными в более безопасной и мирной магловской жизни, были зачастую изумлены тем, сколь много опасных заклинаний, растений и существ пребывало в нём; во многом сродни тому, что лишь немногие чистокровные волшебники, видевшие статистику несчастных случаев, смогли бы понять использование автомобилей. Для маглорожденных сразу же становилось очевидным, что эти смертоносные штуки можно использовать непосредственно как оружие.

Она читала десятки книг о том, почему это глупая идея. Во-первых, любая взрослая ведьма или волшебник легко защитится от крика. Кроме того, мандрагоры кричат только когда просыпаются, таким образом, вы должны идти в битву с несуразно большой и демаскирующей вас емкостью, что делает сложным достижение эффекта неожиданности. И более того, мандрагорам требуется большая часть года, чтобы полностью созреть. До этого момента их крик будет не более чем причиной для обмороков. Было множество других чар, которые не требовали года подготовки и большого цветочного горшка, и которые не могли быть заблокированы простыми заклинаниями. Растениям находились применения, но фактически они повсеместно использовались только как ингредиент для зелий.

Мандрагоры, как и бензопилы, были плохим оружием по похожим причинам.

Все эти предупреждения были правдой, и высмеивающие их книги были мудрыми. Но что, если нужно атаковать, превышая дистанцию волшебной палочки, внезапно и именно с намерением оглушить?

Бомбы летели вниз.

Гермиона и не стремилась к честному сражению. Пока вы контролируйте поле боя, вы контролируете всю битву, и она подготовилась к воздушной войне. У них было множество уловок, и множество уловок для уловок. Существовали тысячи разных умных штук, лежащих за пределами нормальных магических схваток. Если бы она могла ликвидировать большую часть врагов таким образом, до момента как те получили шанс подняться в воздух, тогда эта битва была бы короткой и безопасной.

Их мандрагоры подошли к концу. Гермиона вгляделась вниз, прищуриваясь. С её несомненно удобной позиции трудно было сказать, но, кажется, десять или двенадцать воинов ещё двигались. Так что пришло время…

…падать.

Видимо пришло время для падения. Метла Гермионы стала бесполезной, словно она сжимала ногами камень. «Ах», – пронеслось у неё в голове, когда Гермиона позволила дереву выпасть из её пальцев, – «Так вот почему они не отключили проклятье. Они просто работали над его усилением». Разумная оборона, она не знала, что они на такое способны. Два перекрывающихся поля, одно из которых, вероятно, обычно отключено? Когда она стала падать, ветер взвил подол мантии перед её лицом. Как надолго? Секунды.

Гермиона потянулась к запястью и с силой хлопнула по браслету. Никогда не сражайтесь в воздухе, не имея запасного плана!

Хм… Бастион загонщика не работал. Она хлопнула по нему снова.

Это было устройство безопасности для квиддича, и предполагалось, что оно надежно, но она не могла не заметить, что всё ещё падала.

Она развернулась в воздухе, выхватила палочку и стала высматривать кого-нибудь из Возвращённых. Никого не было… ближе к земле… пара секунд… Нет, там, Саймон, если бы она могла просто… Нет, чёрт, куда он делся… Там была только оглушённая Эстер, нет, нет… Нужно сдвинуться, можно ли плыть в воздухе?.. Поворот, ещё один, ещё! Вот он, палочка поднимается и ДА!

«Арресто Моментум!»

Он исчез из её поля зрения, дёрнувшись от из-за того, что его падение резко замедлилось.

И это была последняя мысль, которая посетила Гермиону, в течение неопределённого количества времени.

Она могла видеть. Её глаза были уже открыты, так что ей не пришлось этого делать. Но она могла видеть. Должно быть, они уже исцелились. Она ничего не чувствовала. Это из-за её позвоночника. Сломан. Повезло, очень повезло. В противном случае, всё могло быть намного более неприятно.

Как долго она была без сознания? Минуту или две, пожалуй. Она упала с большой высоты, но волшебники были очень крепкими в отношении тупых травм – некая причуда магической наследственности. К тому же, Гермиона была женщиной-единороготроллем, и ей было сложно навредить.

Гермиона не могла удержаться и не смаргивать кровь, выступившую из её глаз, но в остальном оставалась неподвижной. Она не могла ничего разглядеть. Ей не повезло, она лежала прижавшись лицом к большой скале, и это полностью загораживало ей обзор. Вместо этого она слушала и ждала, пока её тело закончит регенерацию.

– Τι συνέβη (Что случилось)? – прокричал мужской голос. В ответ ему прозвучал женский, но тот был очень далеко, чтобы быть различимым. Мандрагор не было слышно вовсе, должно быть, солдаты убили тех из них, что обнаружили себя.

Она услышала слабый треск, когда её шея исцелилась, кости энергично впрыгивали туда, где им и надлежало быть, а её протяжный вздох точно совпал с болью, прошедшей через тело. Неожиданный крик вырвался у одного из солдат неподалёку – значит, её увидели. Что ж, ничего не поделаешь.

Гермиона резко выставила одну ногу перед собой и оттолкнулась, заставив своё тело перекатиться в бок. В этот момент её спину обдало жаром от промахнувшегося проклятья, прошедшего совсем рядом. Тошнота набросилась на неё вместе с движением, но она проигнорировала это. Выставленная от вращающегося тела нога совершила круг и встретилась со скалой, и Гермиона поднялась на неё. Вращение невероятным образом превратилось в прыжок, и она приземлилась на согнутые ноги. Это движение было прекрасно в своей плавности, и одновременно казалось невозможным, что она была способна выполнить подобное с такой небрежной грацией.

Четырнадцать мужчин и женщин в мантиях каппадокийцев (с острыми сужающимися рукавами и длинным вырезом на спине) стояли перед ней, на мгновенье они приостановили атаку, поскольку она была неподвижна. Либо она плохо считала, либо они уже немного восстановили численность.

Она видела только одного из своих Возвращённых: Саймона. Он стоял рядом, подняв руки. Она сумела спасти его, но все эмоции плотного шотландца сейчас были обращены в гнев, он хмуро смотрел на солдат. И был разоружён. Это было умно. Но ни она, ни он не были оглушены. Это было глупо.

Остальных Возвращённых не было видно. Возможно, они сильно ударились о землю, и их аварийные портключи сработали от этого.

Её волшебная палочка, вероятно, была где-то поблизости. Но это было не важно. Солдаты настороженно смотрели на неё. Они были удивлены, но не шокированы, так что, вероятно, падение не показалось им столь впечатляющим, как ей. Тем не менее, она попыталась выговорить чисто и по слогам:

– Θα πρέπει να παραδοθούν (Вы должны сдаться).

Высокомерный смех, презрительные реплики или другие проявления бравады отсутствовали полностью и абсолютно. Вместо этого несколько солдат взглянули на одного из самых высоких среди них. Рассматривали предложение? Никаких знаков отличия видно не было, и Гермиона подозревала, что тот мужчина, что наблюдал за ней, был неким неофициальным лидером группы. Он имел впечатляющий подбородок – рассечённый и широкий. Интересно, может ли столь фантастический подбородок сделать вас лидером в мужском коллективе.

Какие бы мысли ни посещали разум этого мужчины, они не могли закончиться хорошо для Гермионы. Она увидела это в его глазах, как только он принял решение. Это было неутешительно. Они должны были узнать её – кто-то из них, скорее всего, даже видел её лично, так как она была в Каппадокии более десяти раз – но и она, и Саймон были безоружны, и Гермиона выглядела чертовски побитой.

Гермиона подумала, что должно быть, она не производила должного впечатления. Ей следовало лучше работать над своим имиджем. Чем больше битв она сумеет выиграть без настоящих сражений, тем лучше. Это могло бы серьёзно помочь уничтожению всех дементоров.

Мужчина нацелил на неё свою волшебную палочку и сдвинул ноги. Остальные солдаты, как и Гермиона, подобрались по этому сигналу, но, когда все готовы были стрелять, она уже нырнула в сторону, сунув руку в кошель. Проклятия проскочили сверху и позади неё под лающие выкрики заклинаний со стороны солдат. Одно из проклятий – быть может, Режущие чары? – прямым попаданием полоснуло её по спине. Она не знала, насколько это было плохо – спустя миг она уже была на ногах, уклоняясь, она швырнула в солдат стеклянный шарик размером с собственный кулак.

Внушительный Подбородок был весьма сообразителен, он направил свою палочку в сторону летящего к ним шара, отслеживая курс.

– Редукто!

Шар разбился задолго до того как достиг их, стекло (в действительности это была идеальная полая сфера из толстого боросиликатного стекла, полученная с помощью трансфигурации) взорвалось, как только давление нашло трещину. Внушительный Подбородок и ближайший к нему солдат пошатнулись от взрыва и волны тёплого воздуха, которая охватила их. Саймон, будучи безоружным, лишь прикрыл руками лицо. Он знал, чего ждать, а потому воспользовался общей растерянностью, тотчас хлопнув себя ладонью по спине. Он исчез с завывающим звуком сработавшего портключа, сломанного и тем самым активированного.

Гермиона упала на корточки, как только солдаты снова открыли огонь. Пальцами правой руки она буквально впилась в предплечье левой. Проклятья мерцали над головой ярким светом. Одно из них задело её ногу, и Гермиона перестала её чувствовать. Она начала падать, но уже вырвала тонкую окровавленную волшебную палочку из левой руки, и творила очередное Фините скользкими от крови пальцами. Ей не нужно было целиться. Воздух в сфере был довольно плотным.

Если бы она была злой, то могла бы трансфигурировать кислоту, хотя и понадобились бы дополнительные ухищрения в отношении нагнетательного насоса и камеры, что они использовали. Это же была просто вода. Вода, вода повсюду. В плотном облаке водяных частиц вокруг них, во рту (с привкусом пыли) и в легких. И хуже всего, они все сделали по несколько жадных глотков в последние пару секунд, вдыхая трасфигурированный воздух из того, что должно было казаться маленькой бомбой.

В лёгких Гермионы и всех этих четырнадцати ведьм и волшебников были альвеолы, которые растут пучками вдоль бронхов, как виноград, и переносят кислород в кровь, где связывают его с красными кровяными тельцами, которые бегут по капиллярам и артериям. Кислород тотчас же распространяется по всему телу, в каждую живую клетку, производя аденозин трифосфаты в триллионах митохондрий по всему организму.

Однако сейчас, в одно мгновение, значительная часть этого кислорода просто превратилась обратно в воду.

И это была последняя мысль, которая посетила Гермиону, в течение неопределённого количества времени.

Она могла чувствовать. Она стояла на четвереньках, зарывшись пальцами в скалу перед ней. [15] Она была слепа и глуха. Но все еще жива и в сознании.

Гермиона на секунду расслабилась, наслаждаясь внезапной тишиной, затем откинулась на пятки и поднялась на ноги. Это было не сложно; это даже не причинило боли. Просто какой-то процент клеток в её теле был мёртв. Точное число было трудно подсчитать, но она не думала, что их может быть много. Полпроцента?

Пока ее зрение и слух медленно возвращались (звуки состояли главным образом из высокого шума в ее голове), она оценивала обстановку. Все четырнадцать ее противников либо извивались в агонии… либо лежали неподвижными и посеревшими.

Не теряя времени и не обращая внимания на некоторую нетвердость в ногах, Гермиона выдернула ещё один предмет из Кошеля с Непонятно-Каким-Оружием-Для-Бомбардировки. Она быстро перемещалась от тела к телу с устройством, которое когда-то было могущественной реликвией древних и ушедших дней: хромированной машинкой для размена монет. Далеко в прошлом она позволяла менять деньги проводникам в поездах.

Она нажимала на кнопку машинки над каждым телом. На них падало по монете, и они исчезали с мокрым всасывающим звуком. Исчезали, чтобы быть спасёнными, отправляемые в Тауэр, к единственному человеку в мире, который может исцелить такие травмы.

Устройство издавало удивительно приятный звук каждый раз, но она не останавливалась, чтобы им насладиться. Кер-чак. Кер-чак. Кер-чак. Кер-чак.

По пути она нашла свою обычную палочку и вложила ее обратно в кобуру. Вторая палочка, всё ещё окровавленная Ульна Ультима[16] (Гермиона гордилась этим названием), отправилась в кошель.

Закончив, она остановилась и огляделась. Гермиона была одна на том, что когда-то являлось скалистым плато, но теперь более походило на разбомбленный лунный ландшафт. Изломы словно приоткрывали Гёреме, которая была покрыта сотней огромных трещин, всё ещё дымящихся от удара. Мантия Гермионы была порвана, прожжена и порезана, а также пропитана кровью во многих местах. Но её раны исчезли: за последние несколько минут сломанные кости срослись, глубокая рубленная рана на спине затянулась, а миллиарды погибших от взрыва клеток вновь трансфигурировались в живые. Однако, дементоры не появились. И здесь должно быть больше солдат, удерживающих тени смерти в этом загоне. Загоне, где их кормили.

Операция была спланирована плохо. И она понимала, как сделать её лучше. Когда вы составляете план, посмотрите на каждый шаг и спросите себя: что может пойти не так? Как только вы это сделаете и удовлетворитесь ответом по каждому из вариантов, задайте себе второй вопрос: какие две вещи могут пойти не так одновременно? Всегда учитывайте в плане два независимых сбоя.

Она планировала, что бомбардировка потерпит неудачу, или как справиться с повреждением метлы, или если противник нашел бы способ выцеливать их в воздухе, и всё остальное. Но этого было недостаточно. Вся первая линия её отряда была выведена из строя в первом же столкновении (хотя и без нанесения необратимого вреда), потому что магия мётел была нейтрализована, а их защитные сети не сработали. «Недостаточно параноидально», – пробормотала она с раздражением. Аластор будет разочарован.

Гермиона вырвала палочку из кобуры и приготовилась. Она ожидала, что дементоры явятся к ней. Это не вызывало напряжения, поскольку казалось естественным течением событий. Я здесь. Я жду.

Придите и схватите меня.

Перед ней, через пробитый камень, медленно появлялись две чёрные нечёткие формы. Они были голодными, злыми и неправильными, эти раны мира, одетые в обветшалые плащи. Они были её величайшим врагом, и нигде в мире у них не было возможности скрыться от неё. Она будет преследовать их, если только они не схватят её сейчас. Гермиона сделала эту мысль своим оружием, и если бы кто-то наблюдал за ней в это время, например, Хеори и Джесси (которые летали по широкой окружности вне пределов крепости, ожидая появления зелёных искр, чтобы вызволить пленников), этот человек увидел бы огромную радость в глазах Гермионы. За последние восемь лет она дважды умирала, и она сделала смерть своим главным врагом.

Она подняла палочку и открыла рот, чтобы произнести заклинание.

И затем её мир объяло пламенем.

Она не была уверена, что произошло. Какой-то всё ещё мыслящей частью разума она осознала, что солдаты, которые охраняли дементоров в Гёреме, должны были переместиться с портключами на поверхность как только их подопечные сбежали, и что они обрушили на неё какие-то огненные чары. Но эта мысль осталась за пределами её разума в тот момент, потому что ужасный жар начал сжигать её лицо. Огонь, что мог причинить ей боль достаточно быстро, чтобы вывести её из строя. Огонь, который когда-то уже убивал её. Она вскрикнула, когда её плоть запылала.

Дементоры уже были рядом, и она чувствовала их присутствие, словно разливающееся пятно ненависти, которое насыщало её, даже когда пламя полыхало вокруг и пожирало её. Они были достаточно близко и их было достаточно много, чтобы их присутствие начало поглощать её. Прикосновение их зла было похоже на отчаяние, и оно шептало в её разуме и высасывало силы.

Гермиона упала на колени, смутно понимая, что снова умирает. Эта мысль набросилась на неё, как будто у нее были чёрные-чёрные крылья, бьющие вниз и вдавливающие её в землю.

Она будет гореть, и она умрёт.

Она будет гореть, и она умрёт.

Она будет гореть, и она умрёт.

Но…

Но есть то, что должно быть сделано.

Она была в огне, и дементоры пожирали её, и солдаты убивали её, но есть то, что должно быть сделано.

Гермиона поднялась на ноги, пошатываясь. Значительным усилием воли она отстранилась от ненависти, которая высасывала её душу. Бросив ей вызов, она втянула воздух горящим горлом, а затем снова подняла палочку и закричала заклинание через боль и дым. Её голос был нечеловечески силен, пылая страстью и огнем.

– Экспекто патронум!

Жар кружился вокруг неё, потрескивая в волосах и превращая её мантию в пепел вокруг неё. Она игнорировала пламя, хотя кожа на шее и руках покраснела, потрескалась и обуглилась. Она игнорировала солдат, которые заливали её огнем. Её мир сузился до её палочкой и её заклинания.

И теперь Каппадокия узнала, почему её называют Богиней.

Белый свет, исходящий из её палочки, породил не туман и не серебряное животное. Это не было даже очертаниями серебряного человека, хотя никто из свидетелей и не мог этого ожидать.

Патронус Гермионы был полуденным ревом солнца в зените. Он был сиянием, не поддающимся измерению и описанию. В его могуществе она была неотвратимой и божественной.

Едва видимые сквозь зажмуренные глаза наблюдавших это, сорок дементоров содрогнулись.

Их материя взметнулась, как от сильного ветра, их чёрные плащи разрывались в клочья и нити, и они и их отчаяние перестали существовать, задутые, словно свечи.

Гермиона опустила палочку.

Пламя исчезло, её мантия тлела на ней и распадалась пепельными лоскутами вокруг неё. Ее тело полностью состояло из боли, но она была временной и уже начинала исчезать. Боль уходила из её сознания медленнее, чем до этого [17], но тем не менее обугленная плоть обтягивалась кожей и восстанавливала себя. Она убрала медальон с шеи и освободила цепь, чтобы часть золотисто-зелёных украшений случайно не вросла в заживляющуюся рану. Затем она подняла палочку, чтобы послать красные искры – оставались заключённые, которых нужно было спасти, – и окинула глазами окрестности. Кто её сжигал?

Ага, прямо там. Вот где был источник неприятностей. Она увидела двух каппадокийских солдат, рухнувших и лежащих неподвижно. Они тоже были сильно сожжены, но у них не было её способностей. Это было опасное заклинание, из тех что скорее направляют в армию инферналов, чем в одну единственную женщину.

Гермиона Джин Грейнджер, Богиня и заклятый враг смерти, вздохнула про себя, вытащила хромированный размениватель монет из кошеля на ремне и начала спасать жизни.

Глубоко в Уайтхолле находится Министерство Магии, откуда официально исходят все решения правительства магической Британии и вся бюрократия. Глубоко в Министерстве Магии лежит Отдел тайн, где проводятся магические исследования и поднимаются самые эзотерические проблемы. И глубоко в Отделе тайн находится Зал Науки, в огромной комнате, где когда-то хранились все собранные пророчества британской нации.

В Зале науки пять ведьм и волшебников собрались вокруг непропорционально длинного стола из дерева гикори. Мафалда Хопкирк, Долорес Амбридж, Луна Лавгуд, Бэзил Хортон и Неменай Сальери думали, что они только что сделали большое открытие.

Они подтвердили свой предварительный результат. Хортон, крепко выглядящий пожилой волшебник с физическим состоянием атлета, едва начавшего полнеть, поднял свою палочку и начал медленно произносить заклинания.

– Люмо-о-ос. Люмо-ос. Люмис. Люмс. Лю-юмс. Люмос. Люмо-ос. Люмис. Люмос. Люмос.

Заклинание, произносимое с наихудшими навыками, какие только можно вообразить, удалось только с десятой попытки. Произношение Хортона лишь приблизительно отражало необходимые слоги, а его движения палочкой были кошмарны. Когда для заклинания требовалось сделать очень лёгкий и простой взмах волшебной палочкой, он махал ею словно паралитик. Было бы неловко, если бы так и не было задумано.

Заклинание было одним из самых слабых среди известных. Даже при столь плохом исполнении оно давало едва заметное мягкое жёлтое свечение. Это была необычайно лёгкая магия.

Хортон держал палочку рядом с тонким золотым стержнем. Полуметровый стержень был установлен на выпуклом необработанном куске обсидиана. Он был глубоко погружен в серую корку пород наверху глыбы. По мере приближения палочки стержень начинал мягко вибрировать.

Лавгуд и Амбридж посмотрели друг на друга. Губы Амбридж были сжаты. Она не полностью одобряла эти эксперименты с работой вне чар Надзора, которые обнаруживали использование магии несовершеннолетними. Но здесь были интересные возможности для контроля. Она коротко кивнула Лавгуд, и они подошли к другому концу стола и подняли серую металлическую решётку, плотно переплетённую зелёными лозами. У этих лоз не было корней, лишь много крошечных листьев.

Действуя синхронно Лавгуд и Амбридж установили решётку над устройством из стержня и камня. Хортон не изменял чрезвычайно мягкое сияние его заклинания, но стержень перестал вибрировать. Все участники удовлетворенно посмотрели друг на друга, хотя, возможно, только Луна Лавгуд поняла важность того, что они обнаружили.

4. Установленные шаблоны могут иметь малую прогностическую ценность

Семья Никиты Сейхана [18] поколениями проживала в Таврских горах, что неподалёку от Киликийских Ворот[19], наблюдая за проходом через вершины среди скалистых утёсов. Киликийские Ворота – это суровое и холодное место, в окрестностях которого было совсем немного маглов (или «Μύγαλοι», как называл их Никита). Род Сейхана, как и их ближайшие соседи, вёл весьма специфическое хозяйство: они заботились о жмырах [20], обеспечивая тех пропитанием и защищая от великанов. Они жили скромно и очень мало контактировали с остальным миром.

В мире, где любая ведьма или волшебник могут пользоваться летучим порохом, порталами, исчезательными шкафами и аппарировать в мгновенье ока, подобная изоляция может показаться странной, если не сказать глупой. «Почему? – спросите вы. – Неужели эти недалёкие люди не могли просто отправиться в соседний город, чтобы приобщиться к благам современной цивилизации?»

Конечно, Сейханы могли бы достичь очень многого, если бы занялись саморазвитием. Существовало множество простейших заклинаний, которые подняли бы их уровень жизни. Дяде Алексею не пришлось бы дежурить каждую ночь, вновь и вновь закрывая загоны жмыров, если бы он знал несколько защитных заклинаний: он мог бы спокойно спать в тёмное время суток, а Дюро превратил бы стены загона в камень (и посмотрим, как какой-нибудь жмыр попытается выбраться из этого!). И сам Никита нашёл бы жизнь гораздо более приятной, владей он банальным Люмосом – больше никаких светящихся камней, только простой свет. Черт побери, Люмос известен Каппадокии двести лет как! Сейханы, поднимите ваши κώλος [21] и марш учиться!

Более осторожный человек, конечно же, заметит, что все виды магических путешествий потребуют больших и рискованных вложений денег и времени. Так должен ли один из Сейханов пытаться найти ближайший волшебный город где-то вдали, основываясь лишь на слухах дяди Алексея и старой книге? А попав туда, выпрашивать на своём ломанном греческом (никак не арабском или турецком, куда уж там!) ресурсы и полноценное магическое образование за бесплатно?

Да, возможно, Никита и его семья могли улучшить своё положение. Вы можете насмехаться над их нежеланием что-либо менять. Но для них было сложно и опасно даже сделать попытку, и уж лучше зажечь свечу, чем проклинать темноту[22], бесчувственные вы засранцы.

В любом случае, факты были таковы: Никита Сейхан был лишь смутно наслышан о требованиях секретности, существовании большого магического мира и Экзархата Каппадокии. И потому его арест командой из трёх волшебников и ведьм (в Британии бы их назвали «аврорские тройки»), произведённый по обвинению в нарушении пункта 73 Международного Статута о Тайне Волшебства [23], совершенно сбивал с толку.

Мы обойдёмся без греческого и продолжим рассказ в переводе, но знайте, что разговор прошёл примерно так:

АВРОР #1: [Врывается в дверь, поднимая палочку. Защитные амулеты виднеются под его современной мантией] Внимание!

НИКИТА: [Замер от удивления]

АВРОР #1: [Повторяет] Внимание!

АВРОР #2: [Заходя за первым] Что здесь происходит?

АВРОР #1: Они не обращают на нас внимания.

АВРОР #2: Внимание!

ДЯДЯ АЛЕКСЕЙ: Чего?

АВРОР #1: Вот видите?

НИКИТА: Кто вы такие? Что вам нужно?

АВРОР #1: Ну наконец-то! Хотя разве их поймёшь. «Что это вы хотеть?». Идиоты.

АВРОР #2: Мы хотим, чтобы вы слушали.

НИКИТА: Чего?

ДЯДЯ АЛЕКСЕЙ: Чего?

АВРОР #1: Хотя бы помолчите, если уж не собираетесь реагировать должным образом. Кто из вас отвечает за жмыров? Вы нарушаете пункт 73 Международного Статута о Тайне Волшебства, подписанного и наделённого силой праведными и добрыми Стратегами [24] Экзархата.

НИКИТА: Чего?

ДЯДЯ АЛЕКСЕЙ: Чего?

АВРОР #3: Хватит! Это не важно, давайте заканчивать. Они вас даже не понимают. Оглуши вот этого и пойдём.

И они забрали Никиту Сейхана и обвинили в том, что он позволил жмыру вырваться на свободу и гулять по Чифтехану [25], где десятки маглов имели возможность наблюдать странное котоподобное существо. Этот конкретный жмыр был большой красношёрстной особью, с длинными висящими ушами и коричневатой полосой на спине, и конечно же, Сейханы знали, что он сбежал. Они очень рассчитывали на его длинные усы и большое количество мяса, и были опечалены его побегом (и неминуемой смертью в снежном буране, как они полагали).

Никита никогда по-настоящему не понял судебного процесса. Каждый его элемент был чужд ему. Испуганный и растерянный он замкнулся в себе, руководствуясь принципом «лишь бы не было хуже» (ему или семье). Со стороны это выглядело как упрямство, глупость или неповиновение. В тёплой запертой комнате со своего высокого сиденья на него кричал какой-то человек, а Никита и дальше сидел неподвижно, словно камень. У него не было богатства или власти. У него не было связей, не было союзников, которые могли бы создать какие-либо проблемы. Его единственной защитой была система правосудия, которая не претерпела существенных реформ на протяжении столетий. Естественно, его судьба была предрешена.

Это был смертный приговор, запечатанный большой красной сургучной печатью.

Технически и расследование, и вердикт были верными и соответствовали закону, слабым утешением было и то, что единственным объектом расследования была невежественность обвиняемого. Были даже моменты настоящего сострадания. К примеру, один сакелларий потратил несколько драгоценных минут, чтобы связаться с судьей и попросить снисхождения. Увы, у суда были хорошие и веские доводы, которые и обеспечили вердикт Никите.

Для одних:

Уважаемые делегаты Конфедерации Магов, даже верховный Чародей подтвердит наши данные, поскольку проверил их лично! Славный Экзархат Каппадокии исполняет Статут с особым рвением, и даже сверх того, мы осудили трёх преступников на суровое наказание за последние пять лет! Учтите, мы относимся к этому серьёзней большинства, а потому только невежды могут считать, что сыны наших праведных и добропорядочных Стратегов получат что-либо кроме строгого контроля! Тому же, кто хотел бы выдвинуть такие обвинения в этих священных стенах, было бы хорошо взглянуть на свои собственные деяния и отказаться от клеветы!

Для других:

Гляди, прямо как настоящие карты, видишь? А вот на этой картинке и правда хорошо передан жест? На своей карточке Фадж делает точно такое же движение, один в один. Я возьму эту колоду и сделаю копии. Это не долго. И вообще, мы могли бы сделать их для всех. Я заверну их для тебя, передай мне это. Ха, посмотри на этого осла в газете. Лицо – как моя жопа. Ему дали двенадцать лет. Ты слышал про одного араба, которому дали двадцать? И когда он вышел, всё, что он помнил, – это имя его тёщи. Ха-ха-ха! Да-да, я тоже. Нет, давай её сюда, завернём поплотнее.

Так это поизошло. Дорога в ад вымощена соразмерными ответами на индивидуальные побуждения.

Никита отправился в Гёреме. Где дементоры пожирали его. Они должны были быть смирными, но голодными. Киприоты в последнее время расшумелись, и на пороге могла быть очередная война.

Темно. Человек хрипло шепчет:

– Όχι… όχι… όχι… όχι… όχι…

Прошло двенадцать лет.

– Σκότωσε με… σκοτώσεις… σκοτώσεις… σκοτώσει εμένα…

Он знает, как долго сидит. Они кормят его через определённые промежутки, и знание времени – это одна из вещей, которая ещё удерживается в его голове. Он знает, что многое не удержалось. Монстры едят его. Они едят его.

Он снова хрипит.

– Όχι… όχι… όχι… όχι… όχι… σκοτώσει εμένα…

Здесь темно. Монстры едят его. Он знает, что есть и другие вещи, кроме темноты и монстров. Есть также холод и камень, и металл, и шаги, и деревянные тарелки, сложенные в кучу, которая медленно тает, превращаясь в серую лужу. Есть ли хоть что-нибудь на тарелках? Он не помнит. Они сгнивают всего за несколько дней, но должна же быть причина, по которой люди приносят их ему, а затем складывают там… но он не может вспомнить, в чём же она.

– Σκότωσε με… σκοτώσεις… σκοτώσεις… σκοτώσει εμένα…

Раньше он говорил разные вещи, он это знает. Он не помнит, что же это было. Это не имеет значения. Сейчас у него осталось только это. Это он и говорит:

– Όχι… όχι… όχι… όχι… όχι…

Здесь темно. Монстры едят его. Он говорит, когда может. Когда у него есть силы. Это просьба. Может, они сделают это. Может быть, если он хорошо попросит.

– Όχι… όχι… όχι… σκοτώσεις… σκοτώσει εμένα…

Нет… Нет… Нет… убейте меня… убейте меня…

Двенадцать лет без изменений, которые бы он мог вспомнить. Он знает, что могли быть изменения, которые он забыл, и он знает, что он забыл очень много других вещей. Однако он не может вспомнить, что потерял.

Здесь темно. Монстры ед…

Что? Что? Здесь громкий шум. Он такой громкий. Как будто мир трясётся в руках какого-то великого божества. Всё трясётся, и камни под ним подскакивают и сдвигаются. Один выскальзывает из стены, затем второй. Этот падает ему на руку. Он очень тяжёлый, и у Никиты перехватывает дыхание. Больно.

Проходит немного времени, и снова удар. Камни под ним прыгают, он мечется из стороны в сторону. Его рука по-прежнему прижата, так что он не может отодвинуться далеко. Рука очень болит, но это не имеет значения. Это просто боль. Ему всё равно, потому что по-прежнему темно, и монстры поблизости. И они едят его.

Проходит больше времени. Теперь он ничего не говорит. Он ждёт, чтобы узнать, что произойдёт. В нём есть что-то, как будто ожидание чего-то, что не является болью. Он не может сказать, что бы это могло быть. Но он ждёт.

Произошла перемена. Что-то ещё изменилось! Он всё ещё истощён, мёрзнет и его терзает ужасная боль, но это мелочи, потому что что-то изменилось. Так долго, годами, оно было в голове и груди. Чувство, будто сильная, но мягкая рука сжимала его, принуждая к длинным, болезненным, жадным поцелуям, царапающим его душу. Её осколки отлетали словно щепки. Их вырывали у него, смакуя будто пищу. Он по кусочкам терял себя.

И это прикосновение исчезло.

Это казалось трудным для понимания, ведь не было ничего, с чем можно было бы это сравнить. Только что, как и всегда, было прикосновение костлявой ненависти, и вот оно исчезло. И не возвращается. Он знает это. Он знает, что его не едят. И он не забывает.

Его ели, а теперь нет. Его мир дал трещину: непреодолимая река жизни, следовавшая от боли к ещё худшей боли, повернула вспять. Он не чувствует удивления. От него осталось недостаточно, чтобы почувствовать удивление. Он лежит голый и сломленный, эти существа высосали его душу. А то, что от него осталось, уже не может понять этого события. Закон его мира перевернулся. Его не едят.

Проходит время. Но он не считает его. Он ждёт. Может ли он сдвинуться, если захочет? Это не имеет значения, поскольку он не хочет. Он лежит с раздавленной рукой и ждёт. Такая любопытная вещь – знать и помнить, что с ним случилось что-то хорошее. Он весь в синяках, его ум ослаблен и не может осознать большего, чем случившееся чудо. Произошло что-то хорошее. Его не едят.

Он слышит голоса. Дверь к его камере открывается, давая путь свету. Тёплый и жёлтый, он чувствует его на своей коже. У женщины есть свет. Свет исходит от её палочки. Он видит женщину. Она прекрасна. У него нет ничего, с чем он мог бы её сравнить, но она прекрасна. У неё слабая улыбка на лице, у неё каштановые волосы, которые ложатся локонами на плечи. Она что-то говорит, и хотя для него все слова бессмыслица, её голос – музыка.

Позади неё много людей, которые говорят всё больше бессмыслицы. Он не двигается. Он наблюдает за женщиной. Остальные тоже красивые, но они не похожи на неё. Она двигается к нему, и он чувствует, как она толчком открывает ему челюсть и помещает что-то мягкое в рот. Он понимает, что оно сладкое, хотя и не может вспомнить что это значит. Он смотрит на неё. Она касается его щеки, чуть-чуть хмурится и нежно касается его шеи. Он глотает. Сладко.

В какой-то момент те другие сдвинули камень с его руки и что-то сделали. Боль ушла, хотя он и не придавал ей особого значения. Это была только боль. Его не едят, что может быть важнее этого?

Появился звук металла – Кер-Чак! – и внезапная темнота.

Пип был аврором всего год, но уже хорошо знал, как ему повезло быть назначенным в Тауэр.

Когда он сказал об этом своей матери, она рыдала от гордости… не просто слегка заплакала, а по-настоящему рыдала. Он даже не знал, что делать, так что он просто встал перед ней и, похлопывая её по спине, сказал: «Ну всё, мама, ну успокойся».

Она повернулась и прильнула к нему, и стала причитать что-то о том, что так гордится им и что он будет работать с самым важным человеком в мире, и что как был бы горд его отец, если бы его не убили за попытку защищать своих учеников, и что Пип прямо… так… прямо как он… И всё это просто замечательно!

В конце она просто схватила его и прошептала: «Дорогой Филипп, родной мой, ты бы гордился!.. Ох, дорогой мой Филипп!» [26]

Он знал, что последние шесть месяцев она не была счастлива. Она боялась за него. Ведь он был на трёхнедельном дежурстве в Нурменгарде. А теперь он будет находиться в охраняемой клинике, которая была (почти буквально) самым безопасным местом на планете, будучи расположенной в неприступной школе и укомплектованной лучшими целителями, каких только знала история. Ситуация казалась сбывшейся мечтой матери. Если подумать, она могла в действительности иметь такую мечту.

Надо сказать, что едва ли он этого не заслужил. Он крутился словно белка в колесе, чтобы сдать свой ТРИТОН, а в результате получил четыре «Превосходно» и одно «Выше Ожидаемого» (дурацкая Травология). И даже после Пип не почивал на лаврах – две попытки, чтобы попасть в программу подготовки! – он поступил как истинный пуффендуец и усердно готовился, пока ему не стало казаться, что палочка выпадает из его пальцев.

Тяжёлая работа окупилась. Всё то время, что было отдано трансфигурации, позволило ему стать замеченным, выбранным для распределения и командирования в Тауэр. Он был моложе всех, насколько ему было известно, но это не было таким уж достижением! Каждый аврор здесь должен был мастерски владеть трансфигурацией. А он был одним из звёздных учеников профессора МакГонагалл, благодаря многочисленным бессонным ночам и потраченным нервам, и он знал, что она гордилась им. Он отправил ей сову со своими благодарностями (было так странно, что он не мог просто спуститься в остальную часть Хогвартса, чтобы сказать ей лично, но правила есть правила).

Он решил не останавливаться на достигнутом, уж теперь-то, когда он был здесь. Он снова стал прикладывать все усилия, и, в конце концов, его заметили мистер Диггори и Шизоглаз Хмури, и даже мадам Боунс.

Пип стоял точно рядом со входом в Тауэр, изо всех сил стараясь выглядеть одновременно и устрашающим, и невидимым. Его спутница в этой смене, Джэй Си, управлялась и с тем, и с другим без труда. На самом деле он мог бы многому научиться у неё. Как, во имя Мерлина, она достигла этого взгляда ожесточённого внимания и глубокой скуки? Это казалось противоречием по определению.

Постоянный поток целителей и левитируемых ими субъектов втекал и вытекал из входа в Тауэр, обычного золотого дверного проёма. Довольно спокойный день, пока что.

– Здравствуйте?

Через порог, с любопытством оглядываясь, нерешительно шагнули мужчина и женщина. Пип уже выхватил палочку, но бросив взгляд в коридор за ними, он увидел, что остальные авроры на страже держали руки в сегодняшнем знаке. Всё было хорошо. Пип взглянул на Джей-Си, и та просто наклонила голову в сторону гостей.

– Приветствую вас, сэр, мэм, – доброжелательно сказал Пип. – Я надеюсь, что ваша поездка была приятной, и что меры безопасности не повлекли за собой чрезмерных неудобств.

Женщина бросила на него холодный взгляд (странная… худая и бледная), но мужчина добродушно улыбнулся и сказал:

– О, это было немного неудобно, но я полагаю, всё это обосновано, не так ли?

Он был низким и крепко сбитым мужчиной с густыми черными волосами, которые были в случайном порядке зализаны. Однако это смотрелось на удивление неплохо.

– Да, сэр. Вот почему мы, авроры, здесь. Министерство поручило нам следить за Тауэром и за тем, чтобы идущая здесь важная работа не прерывалась. Без нашего разрешения и муха не залетит, сэр. – Пип справедливо гордился собой… да и безопасность не помешало бы подчеркнуть. Ведь, как говорила мадам Боунс, репутация могла послужить самой лучшей защитой.

– Верю, верю, – сказал мужчина, озираясь. Он не казался убеждённым. Они всего лишь прошли через главный вход Тауэра, из Приёмной комнаты в верхних границах Хогвартса. Возможно он не видел достаточно, чтобы быть впечатлённым, или, может быть, он был простаком, который не осознавал всего, чтобы впечатлиться должным образом.

В настоящее время путешествие в Тауэр было чрезвычайно простым делом для многочисленных жителей, которых она обслуживала: доберитесь до любой Зоны Безопасности или сломайте любой Жезл Безопасности, и вы попадёте прямо в Приёмную комнату. Это было безопасное и плавное путешествие, поскольку устройства были созданы самыми квалифицированными чародеями из ныне живущих, однако оно лишало вас сознания. Если же вы оставались в сознании по прибытии, что иногда случалось из-за обыкновенных волшебных явлений (оборотни и лица с примесью крови великанов по какой-то причине оказались невосприимчивы к Ступефай, наложенному на устройства), тогда дружелюбная команда авроров помогала вам с этой трудностью. Бутыльки со стайками чизпурфлов[27] и несколько десятков Детекторов Тьмы[28] помогали команде защитников.

Однако до сих пор ни одна из более эзотерических[29] мер предосторожности не нашла применения, и потому они не были широко известны. Нескольких оборотней и одного полувеликана нужно было оглушить вручную и применить Обливиэйт, но в реальности только Шизоглаз собственной персоной и испытывал на себе всё это. Он завел привычку пытаться вломиться в Тауэр и убить мистера Поттера. Он совершал такие попытки по всем нечётным дням месяца. Безопасность была очень высока по нечётным датам и экстремально высока по чётным («Это случится именно сегодня!»).

Выходило, что этот джентльмен просто только что дотронулся до портключа, оказался без сознания и был разбужен после того как дружелюбный и профессиональный аврор проверил и просканировал его раз двадцать или тридцать. Он просто слишком мало знал, чтобы впечатлиться. Единственной реально видимой защитой должен был стать Водопад Воров на выходе из Приёмной комнаты.

– Вы на встречу, сэр?

Здесь часто проходили встречи, зачастую с самыми важными людьми. Редко посетители оказывались совсем незнакомцами. Многие чиновники Министерства приходили за помощью и советом, несмотря на то, что Тауэр вообще-то не был официальной частью государственного аппарата, а все лекари и «учёные» были хорошо известны (хотя и часто подвергались проверкам).

Мужчина вновь улыбнулся:

– Ах да, конечно же. Я советник Рэджинальд Хиг, по прозвищу «Темная Лошадка». А это советник Лимпэл Тинегар. Мы здесь по делам Вестфальского Совета.

Пип взглянул на Джей-Си. Она держала зеркало перед собой и рассматривала его экран. Спустя несколько минут она подняла глаза на Пипа и кивнула. Он повернулся к посетителям и сказал:

– Вам прямо по этому коридору, сэр.

И пока они трое продвигались вглубь четырёхугольных залов, Пип из вежливости провёл самую поверхностную экскурсию. Мать правильно воспитала его и всегда говорила: «Будь добр ко всем, ведь ты не знаешь, кто может помочь тебе в будущем». И, конечно, это может помочь самому Тауэру, когда придёт время встречи с этими двумя. Если им разрешено находиться здесь, то можно предположить, что им также позволено немного здесь осмотреться. И можно показать всю ту невероятную работу, что была проделана. Нигде в мире не было сосредоточено так много магической мощи и мастерства, не считая, может быть, Министерства Магии.

– Комната для переговоров мистера Поттера внизу, сэр. По пути вы увидите помещения, где решается много сложных и интересных задач.

Проходя мимо широкого прохода, ведущего куда-то в сторону, Пип указал на него со словами:

– Там Сочетание Сотворений. Они работают над выяснением пределов закона Гэмпа [30], выясняя точную точку, в которой нельзя создать заклинанием что-либо.

Пип понимал основную идею, хотя ему также удалось нечаянно наслушаться такой чепухи, как «изоляция переменных» и «концептуальное ограничение». Но каким бы ни был их дурацкий жаргон, было бы чертовски удобно иметь возможность наколдовать стакан огневиски когда захочется!

– А здесь Основание Расширений. Они делают потрясающие вещи с коробками, которые внутри больше, чем снаружи[31]. Хотя по какой-то причине они в основном занимались тем, что делали расширенные пространства более узкими и высокими. Один находчивый парень, который здесь работал, иногда останавливался поболтать с Пипом и, видимо, был очень рад, что они усовершенствовали Чары Незримого Расширения и создали коробочку с такими внутренними размерами, что она была недостаточно широкой, чтобы вместить руку, но была высока как небоскрёб. Пип предполагал, что она могла быть полезна для хранения множества свитков пергамента.

Дверь в последний отдел, мимо которого они прошли по пути к комнате встреч, была открыта. Пип, как и следующие за ним американцы, смогли бегло увидеть интерьер, пока проходили мимо, и Хиг резко остановился. Внутри же пара гоблинов макала золотые перчатки в чаны с пузырящейся чёрной жидкостью, держа свои лица и длинные носы подальше от восходящих паров. Всё пропахло серой, но, похоже, это не мешало маленьким, хорошо одетым гоблинам.

Мистер Хиг удивлённо произнёс:

– Здесь что, есть гоблины?

– Да, сэр, – сказал Пип. – Двадцать или двадцать два гоблина работают в Материальных Методах. Следуйте за мной, пожалуйста.

Американцы последовали за ним, а Хиг злобно нахмурился. Он не любит гоблинов? Не то чтобы Пип винил его в этом. Всевозможные нелюди: гоблины, кентавры, вейлы, кикиморы и домовые эльфы – присылали своих эмиссаров, представителей или кого-то ещё. Однажды с визитом прибыл русалид в большом стеклянном резервуаре с водой. Всё это беспокоило Пипа, потому что он опасался, что не сможет состояться как аврор и закончит свою жизнь, работая в отделе регулирования и контроля магических существ (не то, чтобы он имел что-то против них… Времена ведь изменились, и все-все заслуживают уважительного отношения, напоминал он себе).

Когда они прибыли в комнату для переговоров, мистер Поттер уже был там и вышел им навстречу. Его волосы были собраны в хвост, а мантия была делового покроя, но без знаков отличия. В гардеробе мистера Поттера несомненно были весьма впечатляющие регалии – мантия Визенгамота, мантия профессора Хогвартса и даже какая-то одежда «учёного», но он обычно носил либо вот эту незамысловатую мантию, либо магловскую одежду. Мистер Поттер дал Пипу знак, чтобы он остался, когда тот засобирался. Пип встал возле стены, напротив другого аврора из стражи, и внутренне засветился. Его заметили!

– Приятно встретиться с вами, советник Хиг, – сказал мистер Поттер.

Мужчины пожали друг друг руки.

– И с вами, советник Тинегар, – он точно так же пожал руку и ей. Они вместе подошли к столу в комнате, и мистер Поттер сел на своё обычное место, перед несколькими папками и пергаментами.

– Да… вот мы и здесь, снова, – сказал Хиг, садясь на свой стул.

Мистер Поттер выглядел удивлённым таким приветствием. Для Пипа, который провёл много времени рядом с мистером Поттером последние несколько недель, и который теперь был очень горд тем, как хорошо знает он Тауэра, это выражение лица выглядело слишком явным. Мистер Поттер открыто показывал свои эмоции, даже преувеличивая их немного.

– Я не уверен, что кто-то уже был в этой ситуации, советник. Мы практически во всём согласны друг с другом, но всё же находимся в оппозиции из-за каких-то мелких вопросов. Вот почему я и стремился встретиться с вами.

Мистер Хиг откинулся на спинку стула и уважительно, но не без прохлады, сказал:

– Я думаю, вы переоцениваете то, насколько наши мнения совпадают, если быть откровенным, мистер Поттер.

Мистер Поттер улыбнулся. Но улыбка не затронула его глаза:

– Советник, вы потратили годы, работая над защитой прав маглов, гоблинов и всех прочих разумных созданий. Если уж что не осталось незамеченным, то именно это, и вы обрели много врагов и здесь, и в Соединённых Штатах. Вы бы не трудились так сильно и не принесли бы в жертву столь многое, если бы не верили в то, что делаете. И на текущий момент вы наверняка знаете, что я поступаю точно так же. Неужели мы не можем считать это точкой соприкосновения?

– Мы оба говорим одно и то же на эту тему, – согласился мистер Хиг. – Признаться, сегодня я посетил некоторых из моих союзников в Британии и нашёл одного из них помолодевшим, а уж как высоко все они вас оценивают. Можно подумать, будто вы возродившийся Мерлин.

– Надеюсь, я не перешёл вам дорогу. Ведь наши исследования и программы, которые мы предлагаем вместе с Договором, дают довольно убедительные рычаги давления. Важно не кто это делает, а что это вообще делается, не так ли?

Мистер Хиг небрежно пожал плечами:

– Да. Но ближе к делу. Я заметил, что некоторые вещи, которыми вы занимаетесь, весьма необычны.

– Необычны? – спросил мистер Поттер, поднимая брови.

– «Центр прикладного мышления». «Фонд Хинтона». «Общество охраны южного водно-болотного угодья». «Среда обитания для человечества». Проект «Тревор». «Союз обеспокоенных учёных».

Мистер Хиг произнёс это и стал ждать. Тишина затянулась надолго. Выражение мистера Поттера не изменилось. Он спокойно сложил руки перед собой и ничего не сказал. Наконец, мистер Хиг добавил:

– Что ж, тогда я скажу. Это всего лишь несколько организаций, в которых вы недавно купили решающее право голоса.

– Даже если так и было? Что вы можете возразить против благотворительности? – спросил мистер Поттер. Его голос был ровным, но это был вызов.

– Эти пожертвования приходят из одного и того же скрытого источника, но я знаю, что это ваших рук дело. Ваше лицо сейчас – достаточное тому подтверждение. Вы покупаете влияние среди маглов. Вы покупаете людей. – Мистер Хиг говорил всё более резко. Пип слушал и смотрел, как зачарованный. Этот разговор войдёт в историю!

Мистер Поттер покачал головой.

– Тогда, быть может, между нами действительно есть различия, потому что я считаю, что благотворительная помощь – цель, достойная преследования, если у вас есть средства, конечно.

Теперь уже мистер Хиг улыбнулся грубой чёрной щетиной вокруг небритого рта:

– Какое замечательное уклончивое заявление. Может быть, нам следует обратиться к вашим операциям в сфере торговли магическими предметами?

Это очередное высказывание – обвинение? – было произнесено ещё более резким тоном.

Мистер Поттер улыбнулся. Он был открыт и дружелюбен, и язык его тела подтверждал его слова, когда он развёл руками перед собой:

– Может быть, мы сможем вернуться к этому позже? Я бы предпочёл, чтобы мы говорили о наших политических целях, где мы могли бы найти меньше разногласий. Некоторые люди, изучающие эти вопросы, обнаружили, что проще быть уважительными и достигать договорённостей, когда обе стороны обращают внимание на точки соприкосновения. Если же мы начнём с этих небольших вопросов, в которых мы не согласны, тогда мы…

– Они не небольшие, – сказал мистер Хиг, перебив мистера Поттера.

Пип был удивлён, ведь когда-то он допускал мысль, что этот неприятный низенький человек мог ему понравится.

– Это ваше правительство, и все это знают. Если вы на самом деле и не работаете в нём, вы всё равно владеете им во всём, просто без формальной должности. Каждый серьёзный политический противник, с которым вы когда-либо сталкивались в Британии, теперь мёртв или скрывается, – сказал мистер Хиг. – И это правительство не просто удвоило инспекции магической торговли, оно увеличило их в десять раз! Темп международной торговли между Америками и Великобританией упал практически до полной заморозки! У многих могущественных волшебников и ведьм в Совете есть свои деньги на таких предприятиях, и вы пытаетесь постепенно обанкротить их. Мы известны своими магическими устройствами так же как Египет известен своей алхимией, а Британия известна волшебными палочками. Другими словами, вы пытаетесь уменьшить нашу главную силу, в то время как ваша собственная будет разрастаться. Это грубый и неэффективный ход, но это не делает его менее навязчивым. Вы расширяетесь и хотите очистить путь, и я поймал вас на этом. Вопрос только в том: чего вы хотите? Вы хотите доминировать над нами, или вы намерены напрямую управлять Америкой?

Улыбка мистера Поттера расширилась.

– Ах. Что же, видимо придется. – Он открыл папку на столе перед ним. – До меня дошли слухи, что в последнее время у некоторых американских компаний возникли проблемы. Позвольте мне назвать несколько компаний, чтобы убедиться, что мы говорим об одном. «Прыткопишущие Перья», «Безграничная Музыкальная торговля», «Издательство Эраты».

С каждым названием он переворачивал лист пергамента. Лицо мистера Хига застыло.

– У всех этих компаний, – продолжал мистер Поттер, – есть кое-что общее. Они все принадлежат вам, советник, и в последнее время именно их одолевают проверки. Вы заявили, что это общая проблема, но на самом деле эта жалоба была адаптирована к вашим личным потребностям, а не к вашей нации.

– Ни одной золотой монеты не блеснуло… – начал с негодованием мистер Хиг.

Мистер Поттер продолжал, как будто не слышал:

– Не то, чтобы вы ими владели или нечто настолько же примитивное. Но некоторые мои друзья заметили, что они принимают ваши приказы. Я не знаю, является ли это экономикой, основанной на покровительстве и одолжениях, или чем-то ещё.

Мистер Хиг насмешливо фыркнул:

– И это всё? Уверяю вас, что, хотя бизнесмен может выглядеть простым человеком, который ничего не делает, кроме как целыми днями вмешивается в политику и странные исследования, но есть и такая вещь, как работа сообща на благо всех.

– Советник, – сказал мистер Поттер, – единственное, что работает сообща – это «Прыткопишущие Перья», производимые мистером Квевелом под вашим руководством. На каждом из них есть скрытые Протеевы Чары. Я могу только предположить, что другие концы этих Чар связаны с перьями под вашим руководством. Каждый британский волшебник или ведьма – да кто угодно в мире, кто покупает одно из этих перьев, создаёт секретный удалённый экземпляр каждого письма, каждой квитанции и каждой любовной записки, которую сочиняет.

– Вздор, – ответил мистер Хиг, сжав губы.

– С другой стороны, «Безграничная Музыкальная торговля» выпускает в основном ужасные музыкальные безделушки. Я видел одну такую… пластинка с рекламным изображением группы «Странные сестрички». Симпатичное устройство… вы поёте первую половину композиции, а пластинка поёт вторую половину, уже с музыкой. Честно говоря, это сильно раздражает, если вы, конечно, не какая-нибудь молоденькая ведьма, но ещё больше выводит из себя тот факт, что Чары Открытых Ушей, необходимые для работы пластинки, никогда не отключаются. Как ни странно, кажется, будто эта пластинка всегда слушает и транслирует разговоры какому-то еще слушателю. Это трудно обнаружить. Однако, очень полезно, если вы из тех людей, кто ценит информацию.

Мистер Хиг ничего не сказал. Госпожа Тинегар старалась не реагировать. Ей свело челюсть от гнева.

– «Издательство Эраты» выпускает книги. В основном короткие рассказы о знаменитых волшебниках со всего мира. К примеру, один из них про Гилдероя Локхарта. Я думаю, он лежит где-то у меня в кабинете. Это рассказы, хорошо написанные рассказы, особенно, что касается последовательности действий. Когда Локхарт сражался с вампирами, у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло. – Мистер Поттер говорил это настолько сухим тоном, что Пип ни на секунду ему не поверил. – На последней странице даже есть небольшая, но прелюбопытная викторина. Вы отвечаете на её вопросы, и книга использует нумерологию, перед этим узнав ваше имя и задав вопросы о личности, чтобы рассказать, насколько же вы похожи на Локхарта. Вы на 90 % похожи на победителя-вампиров? Или всего 15 %? Любопытно, однако, что чары, похоже, записывают все ответы и имена где-то, хотя дьявольски трудно понять, где именно.

Мистер Поттер закрыл папку и продолжил, его голос похолодел:

– Мистер Хиг, когда вы вошли, то сказали, будто мы уже встречались. Это явно не так. Если бы мы когда-либо встречались, вы бы не пытались провернуть подобные вещи, как только узнали, что я здесь главный.

Он постучал по папке указательным пальцем.

Последовало ещё одно долгое молчание. Оно продолжалось, пока лицо мистера Хига, которое застыло и даже слегка покраснело, чтобы соответствовать его сливовому носу, не расслабилось. Он взглянул на мисс Тинегар, а затем вернулся опять на мистера Поттера и, наконец, заговорил.

– О, я вас знаю. Я знаю вашу сущность до самых глубин, – сказал мистер Хиг, наклонившись вперёд, и его тёмные глаза засверкали. – Ибо я слушал.

Я слышал о младенце, чьи родители были убиты, и кто был известен с младенчества за то, что победил одного из величайших Тёмных Лордов истории. Как он это сделал? Потому что любовь матери защитила его. Как любопытно, что матери Тимоти Гента, Салубрии Синтерид и Джеффри Боунс, оказывается, не любили своих детей. У Лорда Волдеморта не возникло проблем ни с ними, ни с их детьми. Какие нелюбящие и противоестественные матери.

Я слышал о ребёнке, который действовал и говорил будто взрослый, и который знал жуткую магию, которая была не просто за гранью его возраста, а вовсе недоступна любому другому волшебнику в известной истории. Слова и конфликты этого ребёнка подробно описаны, часто дословно, газетами и книгами. Ребёнка, что возглавлял армию в игровых сражениях и чьих тактических навыков и ловких магловских трюков можно было ожидать от человека, прожившего намного дольше, чем он. Этот ребёнок даже пугал дементоров. Я мог бы подумать, что эти инциденты и события преувеличены, если бы сам не изучил множество свидетельств посредством Омута памяти и серьёзных вложений средств.

Я слышал о трагической гибели одного из ранних соперников этого мальчика – девочки, которая посмела победить его в этих военных играх и решилась превзойти его в учебных достижениях. Видите ли, она трагически умерла самой страшной смертью, пала жертвой интриг того же Тёмного Лорда, которого он победил, будучи младенцем, и который, очевидно, вернулся.

Я слышал, что этот мальчик также присутствовал во время запутанного и не оставившего свидетелей инцидента в Азкабане, когда из этой тюрьмы сбежали самые отвратительные и злые слуги этого Тёмного Лорда – опять же, без свидетелей, в действительности видевших там Тёмного Лорда, сбежавшего при помощи магловского высокотехнологичного устройства. Не было прецедентов, чтобы Тёмный Лорд когда-либо использовал такие устройства до этого, интересно и то, что никто не знал, имел ли он власть над дементорами. И Беллатриса Блэк… почему-то она исчезла столь бесследно, как если бы была сброшена мёртвой в канаву.

Я слышал, что этот молодой человек присутствовал на каком-то удивительном противостоянии в тёмную ночь, в результате чего произошло массовое убийство некоторых из самых могущественных ведьм и волшебников Великобритании, а также профессора Хогвартса, и остались лишь ужасные отрезанные руки, по которым этот молодой человек узнал Тёмного Лорда в куче неидентифицируемого пепла. В эту ночь исчезло столь много препятствий для этого юноши, среди них Люциус Малфой и… и Альбус Дамблдор, один из величайших героев современности и вообще всех эпох. И вдруг его соперница возвращается из мёртвых и становится одним из его самых видных союзников.

Я также слышал, что соперница молодого человека обладает способностью управлять дементорами и уничтожать их, этих тёмнейших из существ, представляющих из себя мощное оружие под контролем других. И что она отправилась в Азкабан по его распоряжению после того, как Министерство магии отказалось от его приказа закрыть тюрьму и освободить преступников. Его бывшая соперница победила всех авроров, уничтожила всех дементоров, освободила всех оставшихся преступников и уничтожила эту тюрьму, не оставив камня на камне. И теперь она и её армия фанатиков творят самосуд, и никто не может противостоять им.

Я слышал слухи о том, что этот молодой человек за прошедшие годы продемонстрировал способность исцелять раны за пределами возможного для Святого Мунго или Центра Рассела. Ликантропия, вампиризм, недостающие конечности и самые тёмные проклятия. Более того, молодой человек и его целители могут дать новую молодость, совершенно запредельное умение. Я слышал, что это потрясающий новый метод трансфигурации, и один из практикующих его целителей публично принёс Нерушимый обет, чтобы подтвердить, что он не может быть воспроизведён нигде за пределами Тауэра. Это привело ко множеству замалчиваемых трагедий по всему миру, так как многие пытались подражать молодому человеку, однако… всё безуспешно.

Я слышал, что этот молодой человек является тайным правителем Британии, контролируя через посредников работу Визенгамота, расследования подчинённых ему судов и даже каждое действие Министерства Магии. Улицы заполнены теми, кто недавно обрёл новую молодость или недавно исцелён, и все они изменились телом и духом – переделанные в новых людей, – и все они хотят помочь этому молодому человеку любым способом. Этот молодой человек изменил свою страну и сейчас работает над тем, чтобы расширить своё влияние в странах по всему миру.

А также я слышал, что в Тауэре погибло не менее восемнадцати человек. Они не были серьезно травмированы, не были смертельно ранены, не были на грани смерти. Я читал показания и видел своими глазами воспоминания, в которых по меньшей мере восемнадцать человек умирают здесь и уходят за Вуаль. И всё же эти люди были возвращены оттуда, вернулись к жизни, и они снова идут по этому миру, юные и полностью здоровые. Переделанные. Даже о темнейших ритуалах, способных на подобное, лишь шептались. И подумать только, как восхищенно эти люди говорят о Тауэре и его доброте. Они сделают для него всё.

Я слышал гораздо больше. Намного, намного больше. И меня озадачивает, столь многие так глухи.

На протяжении всей этой речи Мистер Поттер сидел молча, будто окаменев, и слушал настолько внимательно, насколько возможно. Слово следовало за словом, и обвинение за обвинением. Пип едва мог поверить в то, что он слышал в этот момент, Мерлин знает… насколько это было откровенным безумием. Каждый маленький аргумент, каждая из всех тех странных случайностей выворачивалась наизнанку. Этот американец представлял всё так, что казалось, будто мистер Поттер был злом, а не величайшим героем, со времён… ну, со времён самого Мерлина! Пипу казалось, будто он сходит с ума. Он понял, что его сводит судорога. Это было сумасшествием и хамством, но не нападением. Другая же – мисс Тинегар – казалась почти такой же шокированной, как Пип, она сидела уставившись на своего спутника.

У Пипа скрутило живот, как будто кто-то схватил его кишки и потянул их противным рывком. Самый почётный человек в Британии – даже во всём мире! – против этого волосатого слизняка, который говорит, будто мистер Поттер – Тёмный? Пип хотел схватить этого идиота, встряхнуть его и сказать: «Слушай ты, чёртов идиот, этот человек спас больше жизней, чем кто-либо в истории!»

Но хуже всего было то, что обвинения обрели смысл, хотя и только на ту секунду, когда он их впервые услышал. На мгновение он поверил американцу, потому что все факты были переплетены так, будто всё так и есть. Это было похоже на рисунки-перевёртыши, которые он когда-то видел. Сначала такой рисунок выглядел как змея, её рот и извилистое тело были переплетены. Но другие люди видели феникса, парящего в огне, расправив крылья. А самое забавное, что если вы смотрели на рисунок под правильным углом и знали про эффект, то вы сами могли увидеть феникса.

Но это же было безумием. Пип был аврором, обученным и проверенным – хотя и новым, – и он много знал о Тёмных Лордах. Их правление сопровождалось болью и ужасом, и они не могли ничего с собой поделать, чтобы не демонстрировать эту сторону. Тёмные ритуалы разлагали вашу душу, даже когда давали вам силу. Это был один из основных законов магии: как вверху, так и внизу[32].

Будь то тролли, дементоры или плотоядные слизняки – все были одинаково порочными существами, и они с удовольствием причиняли боль, разумеется, когда они действовали по своим естественным побуждениям. И, конечно же, они были уродливыми и отвратительными на вид. Толстый слой жира плотоядного слизня был бледно-жёлтым, и он вонял, как сгнившее мясо, и вы сразу понимали, что он опасен. Другие же существа – такие, как великаны – были грубыми и агрессивными, но не настолько злыми, а потому они были неприятными и даже пугающими, но не столь уж отвратительными внешне.

Конечно же, Пип не был глупым. Было много прекрасных людей, которые отвратительно пахли или были уродливыми. Но вы просто не могли заниматься Тёмной Магией, не затронув внешность или собственную ауру. Тот-Кого-Нельзя-Называть являлся достаточным доказательством: он был бледный, безносый и измождённый, как слышал Пип. С другой стороны – Гарри Поттер, нормальный парень в чёрной мантии, с откинутыми назад волосами, чтобы продемонстрировать свой знаменитый шрам. Он носил очки, и у него были зелёные глаза. И он был Тауэром: Пип лично видел, как он излечил десятки людей, и ни один человек, чья жизнь была спасена кем-либо в этом учреждении, не остался без улыбки и добрых слов от мистера Поттера.

– Итак, – сказал мистер Хиг, снова усаживаясь в кресло, – как вы видите, я слушал, и я знаю вас очень хорошо. Вы чересчур увлеклись – и вели себя слишком наивно. От кого-нибудь, вовлечённого в этот спектакль, это и могло ускользнуть. Но за океаном у нас достаточный обзор, чтобы увидеть полную картину. И каждая кроха доказательств, каждый голос и каждая интонация ведут к одному выводу. И теперь, когда я могу посмотреть в ваши глаза, я вижу, что всё подтверждается. Я вижу холод, который я уже видел однажды в туманную ночь в Ноттингеме. Это холод злой души.

Вы скользкий тип, но недостаточно скользкий, я вас разоблачил. Я принял меры предосторожности перед визитом, и скоро весь мир будет против вас. Потому что я вас хорошо знаю.

Лорд Волдеморт, я узнал вас.

5. Дело в перспективе

«Советник Хиг крайне решителен, но при этом вовсе не глуп», – размышлял Гарри. – «Он убеждён, что я на самом деле Лорд Волдеморт и что я взял контроль над младенцем по имени Гарри Поттер 31 октября 1981 года, и эта теория более чем правдоподобна.

В сущности, это и было планом Волдеморта, давным-давно, когда тот собирался прийти к власти как Дэвид Монро. Так что, если взглянуть со стороны, предположения Хига – это не просто возможная интерпретация фактов, но даже наиболее предпочтительная интерпретация.

В действительности, Волдеморт провёл над ребёнком ритуал древней и тайной мощи, в процессе чего разрушилось его собственное тело, а значительная часть разума оказалась скопирована в мозг этого ребёнка. Для внешнего наблюдателя подобное объяснение вещей требовало слишком много новых допущений. А советник Хиг просто применил бритву Оккама и сейчас демонстрировал один из недостатков такого метода в решении практических задач».

Тем временем, пока Гарри размышлял, напряжение висело в воздухе. Но он не торопился. Это было не первое несправедливое j’accuse[33], с которым он столкнулся (и оно не будет последним), и он знал, что было бы подозрительно, если бы у него был готовый ответ. На эту встречу выделено полчаса – так что пока нет необходимости спешить. Гарри без труда сделал изумлённый вид. В конце концов, было удивительно, что кто-то может забрести в цитадель злого колдуна, и ляпнуть что-нибудь этакое.

Рэдж Хиг впился глазами в Гарри. Его компаньон, Лимпэл Тинегар, уже пересилила свой первоначальный шок и сидела абсолютно неподвижно, невольно вытянувшись, как будто все вещи, её окружавшие, вдруг стали очень хрупкими.

«Какую пользу он задумал получить, бросив мне вызов?» – думал Гарри. «Мы здесь наедине, и он раскрывает свои карты, не получая какой-либо выгоды от огласки. Если бы я и в самом деле был бы Волдемортом, то убил бы его так, чтобы никто не узнал об этом. А раз он достаточно умён, чтобы вывести самую вероятную версию происходящего и разглядеть закономерности в благотворительных взносах, то он достаточно умён, чтобы по-настоящему подстраховаться. С другой стороны, он не дошёл до правильных выводов о моём происхождении или об истинной цели, стоящей за благотворительностью, поэтому у его мыслительных способностей есть предел. В чём заключается его страховка? Или так, каковы его сильные стороны и шаблоны мышления? Он специализируется на магических информационных технологиях, и он построил свою власть на этом преимуществе…

Он работает на Малфоев? Нет. Среди прочего он, должно быть, даже ненавидит их, учитывая противоположные убеждения о чистоте крови, „низших существ“, таких, как кентавры, и так далее. Он оставил кому-то письмо? „Если вы читаете это, я уже мёртв…“ Нет. Он слишком высоко оценил мой ум, учитывая эту фантастическую речь, которую он только что выдал, и он знает, как злодей обошёл бы это препятствие.

Ах! Бьюсь об заклад, он пытается записать или транслировать этот разговор. Таким образом, сначала заготовленная речь, затем декларация намерений и, в конце, конфронтация… он хочет получить компромат из моих собственных слов. Чтобы Тёмный Лорд наедине и не уничтожил злорадствующего соперника? Здесь много скрытых переменных, но всё же… предположим, шесть к четырём, итого 60 % уверенности. И если это правда, то значит, что я должен также повысить свою оценку храбрости этого человека, поскольку он считает, что готов пожертвовать собой (террорист-смертник? Он не отчаянный человек, присвою этому маленькую вероятность). Смог ли он пронести записывающие устройства через Приемную комнату? Только одно из двадцати магических устройств того или иного вида может пройти незамеченным, основываясь на предыдущих проверках… тогда вероятность будет пять сотых. Хм, умножая предыдущие результаты с этими, я получаю 30:400, что означает, что, принимая во внимание обыск, вероятность того, что он успешно запишет этот разговор, составляет 30/430… что-то вроде семи процентов. Округлим до десяти процентов, для пессимизма. Не пренебрежимо мало, но недостаточно для немедленных действий, чтобы прекратить это.

Итак… вот такая выходит ситуация. А теперь: что у меня есть, чего я хочу, и как я могу лучше всего использовать первое, чтобы получить второе?»

– Советники, вы не возражаете, если я покажу вам воспоминание из моего детства? – сказал Гарри, поднимаясь со своего места.

– Что? – поражённо произнесла Лимпэл Тинегар. Гарри заметил, что это была её первая реплика за всю встречу.

Хиг не сказал ничего, в упор глядя на своего собеседника. Ни он, ни Тинегар не поднялись со своих мест. Вот проклятие. Это был столь тонкий момент, и от него многое зависело. Они не могут себе позволить отказаться от Америки. Хиг всегда настороже, и что гораздо хуже, он ведёт себя правильно, когда проявляет эту подозрительность.

Гарри поставил себя на место Хига, размышляя: «Что бы я сделал, если бы был им, движимый гордостью и специфичными моральными соображениями, но не ограниченный страхом, если бы я пытался транслировать этот разговор и Волдеморт хотел бы сменить тему, до того как я получил бы компромат на него? Хм-м… Он, должно быть, подумал, что это попытка Волдеморта убить его. „Прошу сюда, наклонитесь над этим большим котлом и позвольте мне показать вам кое-что… вашу собственную смерть, глупцы!“ Он не будет двигаться до тех пор, пока у него не останется другого выбора, ведь он хочет доказательство получше, чем просто его убийство. Он пытается навязать конфронтацию».

И, как это часто случается, они столкнулись с дилеммой заключённого. Как же они могут прийти к сотрудничеству?

Мыслительный процесс отнял лишь секунду. Было невозможно просто пообещать кому-то, что они в безопасности, так как это может быть истолковано как апофазис[34](если вы говорите, что они в безопасности, то это означает, что вы предполагаете как раз обратное). Он должен заранее позаботиться об их защите и сделать это таким образом, чтобы это дало Хигу оружие против него на случай если он не сдержит обещания. Если он сделает цену обмана заведомо слишком высокой, то они смогут быть более уверены, что он не воспользуется этим вариантом.

– Аврор Пиррип, аврор Кваннон, – сказал Гарри, обращаясь к двум аврорам, находившимся в комнате. – Я хочу показать этим двум посланникам воспоминание в моём Омуте памяти. Я хочу, чтобы вы сопровождали нас и, в частности, следили за их безопасностью. Они чрезвычайно важные люди, гости из Вестфальского совета, и им не должно быть причинено совершенно никакого вреда. Уже бывало, что злоумышленники прикрывались несчастным случаем, чтобы скрыть убийство. А значит, мы должны рассматривать любые несчастные случаи, что могут произойти с посланниками, которые пришли сюда лишь ради помощи своим людям, а также всему человечеству в целом, как преднамеренные и непростительные покушения на их жизни.

Де-юре, он не мог отдавать им приказы. Он был частным лицом. Однако никто и никогда не обращал на эту видимость никакого внимания. В любом случае, дело было вовсе не в приказе… Дело заключалось в аккуратном и явном отбрасывании идеи оправдать «несчастный случай».

Опытный аврор Кваннон ответила предельно коротким кивком, стараясь замаскировать своё умеренное презрение к этой инструкции. Она была аврором более десяти лет, и была одной из тех, кого Хмури счёл достойными в качестве стражи Тауэра, когда они только начинали (нужно заметить, что он не «доверял» ей по-настоящему, впрочем Хмури не доверял никому из живых волшебников). Кваннон не нужно было рассказывать, что надо подозрительно относиться ко всем «неудачным стечениям обстоятельств», поскольку это был её режим по-умолчанию. Гарри уже видел, как она работает, и это пугало.

Лицо аврора Пиррипа стало серьёзным, он уверенно кивнул, мрачно играя желваками. Фактически он только что закончил обучение и был наивен, как любой новичок в правоохранительных органах, Гарри полагал, что получил бы точно такой же полный мрачной решимости ответ, даже если бы сообщил, что Пиррип должен охранять сэндвич с огурцом ценой собственной жизни. Тем не менее, сейчас требовался свежий взгляд, кто-нибудь, кто бы мог задать глупый или очевидный вопрос, и Пиррип не боялся выглядеть нелепо. Он ловко управлялся с трансфигурацией, был храбрым и заслуживал доверия. Забавно, Гарри и Пиррип были практически ровесниками, но в то же время были столь разными людьми.

Гарри взглянул на Хига и Тинегар. Тинегар в свою очередь посмотрела на советника; решения принимал он. Но Хиг всё ещё колебался. Любопытство, конечно же, возымело свой эффект – этот человек собаку съел на работе с информацией, – но когда он вступил в конфронтацию с Гарри, у него был план, и советник не хотел сразу отказываться от него. Да, он мог бы поверить, что был в безопасности, но это ещё не делало его готовым отойти от своих заготовок. Требовалось… что-то ещё.

Гарри задумался.

Как бы поступил Дамблдор?

«Ты ранил меня, Гарри. Разве ты не понимаешь, что то, что я уже рассказал тебе, является признаком доверия?»

Дамблдор бы перестал пытаться тянуть за рычаги. Он выложил бы своё сердце, сырое и уязвимое. Это храбрый и хороший человек. Относитесь к нему соответственно.

Гарри посмотрел Хигу в глаза и проговорил тихо и прямо:

– Советник Хиг, вы ошибаетесь во мне. Вы полностью ошибаетесь во мне. Я хочу показать вам некоторые доказательства. Вам никто не навредит. Пожалуйста, сэр. Пойдёмте со мной.

Советник Хиг медленно поднялся со своего места, Тинегар последовала его примеру.

– Очень хорошо, мистер Поттер.

Американец нахмурил свои торчащие брови, а его лицо выражало настороженность… но он согласился.

Гарри повел их из комнаты. Он выбрал маршрут, который провёл бы их мимо нескольких выбранных исследовательских центров в расширяющемся (и постоянно растущем) комплексе Тауэра.

Сначала они прошли мимо Станции Обследований, когда они направлялись вниз по безликим и равномерно освещённым серым каменным коридорам. Станция Обследований была ответвлением другого исследовательского проекта, в рамках которого пытались разработать простой набор заклинаний, выявляющий различные проблемы со здоровьем, не рассматриваемые современной магической медициной (например, обнаруживающий аллели, которые могли бы привести к болезни Тэя-Сакса у потомков). В процессе стало очевидно, что сама магия обнаружения, как это ни прискорбно, не соответствовала требованиям и работала (как и большая часть магии) вопреки здравому смыслу. Гарри поручил троим волшебникам начать работу в Станции Обследований над раскрытием хотя бы одного аспекта этой проблемы, и разработать, уточнить или исследовать заклинания для обнаружения отдельных химических элементов. Он поставил им цель научиться обнаруживать один моль любого элемента. Три недели спустя один из них наконец пришел к нему, чтобы спросить: «Один моль вещества в каком объёме пространства?». И Гарри назначил этого человека ответственным.

Когда они проходили мимо входа в Станцию, работа там выглядела очень безобидно и очень по-научному. Просто три человека, выводящих странные каракули на школьной доске, а затем направляющие свои палочки на большой стеклянный бак.

Они также прошли через Сектор Совершенствования, первую исследовательскую станцию, которую он создал сам. Перед этим отделом стояла только одна задача, но её масштаб означал, что им положен самый большой штат в Тауэре, пожалуй, за исключением клиники. Гарри рассказал им про все особые защитные чары, наложенные на Тауэр, и о «новых методах» в Трансфигурации, которые позволяли безопасно проводить свободную Трансфигурацию людей, и он задал им направление, которое стало возможным благодаря этим достижениям: «Улучшить вид homo sapiens». Двадцать восемь волшебников и маглов работали в Агенстве Улучшения, и в их альковах для экспериментов было на что посмотреть. Но в главной комнате отделения была просто ещё одна толпа людей, говорящих на пониженных тонах и работающих с массивными книгами.

Вся эта прогулка по комплексу давала посетителям несколько важных сигналов.

1. Посмотрите на всех этих нормально-выглядящих людей, занимающихся безвредными вещами! Здесь нет залитых кровью стен или обитых русалочьей кожей стульев. Несмотря на бесполезность этого приёма в аргументированном споре, нормальность того, что они видели, ещё больше успокоит их подозрения.

2. Взгляните, вокруг куча свидетелей! В толпе все чувствуют себя в большей безопасности.

3. Посмотрите, как мы уязвимы! Любую ведьму или волшебника, которого они видели, можно было подкупить, скомпрометировать или перевербовать, чтобы затем заставить шпионить или иным образом использовать для какого-нибудь нападения со стороны Вестфальского совета в будущем. Гарри знал это, Хиг знал об этом, и Хиг знал, что Гарри знал, что он знал об этом. Всё это оказалось бы вдвойне эффективным, если бы гипотеза Гарри подтвердилась, и большая часть из увиденного записывалась или транслировалась в прямом эфире.

Официально в Тауэре находилось двадцать пять исследовательских отделов. Гарри чувствовал, что это было почти пределом того, с чем он может справиться. К тому моменту, когда они приобретут достаточную автономию, чтобы не нуждаться в прямом руководстве, его свободное время сократится ещё сильнее. По крайней мере, таков был план, поскольку они присоединяли к Договору всё больше стран магического мира. И несмотря на то, что в эти дни его время было очень жёстко регламентировано и переполнено срочными задачами, у него всё равно было семь или восемь часов из каждых тридцати, чтобы посвятить их своим делам. Должно быть, это было счастливое время, и когда-нибудь он с любовью вспомнит, каким роскошным оно было: достаточно сил и ресурсов, чтобы начать делать осмысленные глобальные изменения, однако и достаточно времени, чтобы насладиться этим в нерабочей обстановке.

Кроме того, также существовал двадцать шестой исследовательский отдел, под названием X. Только Гарри посещал этот отдел. Отдел был спрятан, доступ к нему можно было получить только преодолев множество защитных заклинаний и загадок, а путь к нему заполнен множеством замысловатых золотых устройств. Ни одно из них, однако, ничего не делало, а лишь работало как чрезмерно сложная сигнализация, однако… двадцать шестая комната была всего лишь местом, куда Гарри приходил почитать. Эти предосторожности лишь однажды заманили в ловушку одного единственного шпиона, но это стоило того, ведь так у Гарри было хотя бы одно место для уединения.

Нет, отдел X не был настоящим секретом. Настоящим секретом была Комната 101. И кроме него только Гермиона и Амелия знали о входе в эту комнату. Фактически, насколько он мог подозревать, только они втроём и, возможно, Хмури (его всегда нужно учитывать) вообще знали о существовании Комнаты 101 и о маленькой чёрной шкатулке внутри. Безопасность через неизвестность [35].

Они прибыли в Зал Записей. Это было одно из мест, где мировоззрение Гарри не одержало верх, так что оно было обустроено в стиле волшебных библиотек. В этой относительно небольшой каменной комнате был низко нависающий потолок, почти каждый метр которого был покрыт малоразмерными дверьми из чёрного дерева. За исключением единственного уголка комнаты, все стены и пол были также усеяны дверьми. На каждой была загадочная маленькая табличка с надписью, нанесённой неразборчивым почерком. Стоит исследователю открыть одну дверь на потолке или на полу, как чары перенесут его в отдельную комнату с длинными полками, хорошо освещённую парящими лампами и обставленную удобными креслами. Гоблинам требовались стремянки, чтобы добраться до дверей на потолке.

Гарри вспомнил, как накричал на них, когда они «подтвердили», что всё построено так, как им бы хотелось.

– Здесь двери со всех сторон! – кричал он. – Почему нельзя просто сделать комнату побольше и расположить все двери у стен?! А что будет, когда кто-то провалится сквозь одну из них на полу? И зачем утруждать себя созданием специально зачарованных дверей, которые засасывают тебя в потолок – вы бы потратили меньше времени и сил, просто делая двери, сквозь которые можно пройти! И вы когда-нибудь слышали о карточном каталоге?!

Как выяснилось, они никогда не слышали о карточном каталоге, и они не поняли его ненормального магловского взгляда на то, как надо строить, а ещё это был единственно правильный дизайн персональной библиотеки Великого Волшебника!

Увидев всё это, ни Хиг, ни Тинегар не удивились, они уверенно шли за Гарри в угол без дверей, где на каменном пьедестале стоял Омут памяти. Авроры следовали за ними.

Гарри обернулся к американцам и вздохнул:

– Трудно доказать, что я не Волдеморт, особенно, если вы думаете, что все мои нынешние усилия по спасению жизней – это продуманное прикрытие. Всё, что я могу вам сейчас показать, может быть чем-то вроде хитроумной уловки, выбранной специально, чтобы одурачить вас. Но я думаю, что есть одно воспоминание, которое я не только могу предоставить, но и которое убедит вас, что я не Лорд Волдеморт. Советники, я считаю, что разумная жизнь является самой высокой ценностью, и сохранение и увековечение жизни – моя высшая цель. Насколько я слышал, Волдеморт презирал всякую жизнь… почти все люди не вызывали у него ничего, кроме скуки, они не входили в его функцию полезности – можно сказать, что он не придавал им ценности. Также я думаю, что магловский научный метод – самый выдающийся и надёжный путь вперед для всех нас, в то время как Волдеморт откровенно презирал маглов.

Он подумал мгновение и прибавил ещё одно различие:

– И, советники, я очень люблю некоторых людей. Насколько я знаю, в Волдеморте не было любви.

Гарри коснулся палочкой лба. Нашёл воспоминание, которое хотел, и немного поморщился, припоминая детали. А затем отпустил его, молча проделав извилистое движение палочкой, необходимое, чтобы создать невербальное заклинание для Омута. Гарри почувствовал, как воспоминание ускользает как последние моменты угасающего сна, и увидел серебряную жидкость, тяжело свисавшую с кончика его волшебной палочки. Он вздохнул, а затем со всей возможной аккуратностью поместил её в воды Омута памяти. Вода закружилась, и из широкой металлической чаши начал подниматься лёгкий туман, показывая, что в ней действительно присутствовало воспоминание.

– Хотя между мной и Волдемортом есть ещё одно большое отличие, советники. Он был до смерти честолюбив, тогда как у меня всегда было недоразвитое чувство достоинства. Волдеморт не позволил бы сделать из себя посмешище. И поэтому я покажу вам это, советник Хиг, даже если вы перестанете меня уважать. Это воспоминание из тех времен, когда я был моложе. Я уверен, оно докажет вам, что я однозначно не Волдеморт и не какой-то другой величавый Тёмный Лорд.

Он отступил назад и отвернулся, его лицо уже покраснело. Хиг многозначительно взглянул на Тинегар. Гарри предположил, что это было некоторого рода общение между ними двумя, что-то вроде: «Если эта жидкость растворит мою голову, убедитесь, что Альянс получит эти чертежи, вы моя единственная надежда[36]». Затем Хиг наклонился вперёд и опустил лицо в воды Омута.

«Это устройство стоило бы улучшить» – размышлял Гарри в ожидании. – «Должно быть лучшее решение, чем… большой умывальник, в который нужно окунуть голову? Для этого нужно понять, насколько широкой и глубокой должна быть чаша, чтобы воспоминания перестали передаваться. Если жидкость просто должна покрыть большую часть вашего мозга, то можно сделать Повязки Памяти».

Они всё ждали и ждали, смотря, как вокруг затылка Хига клубится туман, и чувствуя нарастающую неловкость ситуации.

– Простите мне моё невежество, советник, но вы учились в Институте Салемских Ведьм? – внезапно спросил Гарри у Лимпэл Тинегар.

– На самом деле я посещала Центр Рассела, мистер Поттер. Я была Dux Litterarum[37] моего года, как оказалось.

– К сожалению, мне не выпало удовольствия посетить его. Хотя я читал о нём и остался в восхищении от прочитанного! Так много можно сказать о программе обучения – чего стоит только торговая практика в образовательном процессе. Могу я спросить, на чём вы специализировались, пока там были?

– Различные соединения летучего пороха. В нашей стране несколько конкурирующих каминных сетей, плюс приватные сети. Ваша система отличается от нашей.

Она не расслабилась даже слегка. Тем не менее: прогресс, если не совершенство. Многие международные союзы начинались с маленькой беседы.

– Хм… В теории мне нравится идея такого рода частной конкуренции, но не кажется ли вам, что механизм свободного рынка беспощаден во время упорядочивания. Травмы, полученные в ходе перемещения по каминной сети могут быть очень неприятны, и, конечно, люди со временем переключаться на более хорошую сеть конкурента, но цена, заплаченная за эту информацию, может измеряться человеческими жизнями.

– Мистер Поттер, существуют минимальные стандарты безопасности, и есть официальное бюро, назначенное Волшебным Конгрессом для проведения инспекций. Вы не думали о том, что конкурирующие сети будут лучше работать над обеспечением безопасности, чем единственный центральный орган? Если я услышу, что «Большой Бостон» оставил кого-то без пальца на ноге, тогда я без колебаний выберу «Другой Свет». А если у вас какой-нибудь младший помощник из Британского Департамента Магического Транспорта совершит ошибку с вашим соединением, то куда вы пойдёте? Никуда, вы просто скрестите пальцы и будете надеяться, что такого дурака уволят.

– Хороший довод. Но есть способ получше, чем предложенный вами. Мы можем…

– Что во имя пальца ноги Муквуру?! [38] – Хиг дёрнулся назад, разбрызгивая жидкость, теперь он глядел на Гарри не только в тревожном замешательстве, но и с небольшим отвращением (оно явственно проявилось на его лице).

– Ах. Да… – сказал Гарри, поморщившись. – Это то, что мои родители могли бы назвать «Инцидентом с Саламандрой».

– Но… но зачем?! Эти бедные люди… – Хиг запинался.

Гарри пожал плечами.

– В столь юном возрасте, когда я был ещё зелёным, во мне боролись творчество, скука и ум. Уверяю вас, все выздоровели. Не осталось никаких побочных эффектов.

Хиг сел на пол, бесцеремонно рухнув рядом с Омутом. Он подтянул свою мантию возле колена, где образовалась складка. Но движение это было сделано лишь вполсилы – мужчина казался ошеломлённым. И Гарри не осуждал его.

Тинегар повернулась к Омуту, но Гарри громко прокашлялся и шагнул к нему как можно быстрее, опуская в него свою палочку и извлекая воспоминание.

– Я предпочту, – сказал он, – чтобы как можно меньше людей увидели это. Извините, советник.

Гарри взглянул на вязкий светящийся кусочек серебра.

– Вообще-то, меня очень привлекает мысль просто уничтожить его, но мы ведь закаляем нашу психику переживаниями о тяжёлых временах.

Он вновь коснулся палочкой лба и вернул воспоминание на его законное место, совершив то же извилистое движение кистью в обратном порядке. Он поморщился.

Хоть это и заняло немного времени, но и Хиг оправился впечатляюще быстро и поднялся на ноги:

– Мистер Поттер, у меня нет слов.

– Понимаете, это было частью соревнования между мной и двумя другими мальчиками.

– И это…

– В стенах, – быстро ответил Гарри.

– Но ведь…

– Купили в Хогсмиде.

– Что ж, – сказал Хиг с усилием. – Вы не Волдеморт. Он бы не допустил, чтобы кто-то узнал о нём… кхм… такое.

«Не правда», – подумал Гарри. – «Если это соответствовало его целям, и оно стоило того, он бы позволил себе быть смешным. Это казалось бы высокой ценой, но подавление всемирного восстания стоило бы того. Этот человек не в полной мере понимает, до какой степени публичное поведение Волдеморта было притворством».

– Действительно, я не Волдеморт. Я выступаю против его целей на каждом шагу, и мы с вами – настоящие союзники, а не враги. – Гарри скрестил руки на груди, но слегка улыбнулся. Напряжение и вражда между ними были полностью развеяны.

– Нет, – произнесла Тинегар, прерывая их разговор.

Гарри и Хиг повернулись к ней. Гарри был слегка удивлён – он был настолько дружелюбен с ней, что развеял то таинственное, что заставляло её молчать? – но Хиг смотрел на неё очень внимательно. Она продолжила:

– Рэдж сказал, что вы не Волдеморт, исходя из того, что он увидел. Я буду придерживаться его суждения на этот счёт, хотя это подозрительно удобно для вас, мистер Поттер. Но всё остальное, что он сказал, было правдой, и все остальные аргументы, которые мы привели, остались.

Она сцепила в замок свои тонкие пальцы и взглянула на Гарри как хищник смотрит на свою естественную добычу.

– Вы можете не быть Тёмным Лордом Волдемортом, но это не означает, что вы не Тёмный Лорд Поттер. Тот факт, что теория Рэджа неверна, не доказывает, что вы хороший человек.

Услышав это, Хиг заметно пришёл в себя. Поговаривали, что он был весьма увлекающимся человеком. Как слышал Гарри, однажды он был единственным членом Вестфальского совета, что высказывался за прекращение официального преследования кентавров (которые в то время всё ещё были зарегистрированы в Вестфальском своде законов, как тёмные создания). И хотя переговоры заняли три недели, но, в конце концов, один единственный мужчина сумел получить полное большинство голосов Совета. И хотя многое в этой истории объяснялось ловкостью и политическими махинациями – попросить воздержаться от голосования наиболее сильных своих союзников, таких, как советник Тинегар, пока собранию не потребуется импульс, – но невозможно провернуть нечто подобное, что называется без огонька. Но это же делало его подверженным большим эмоциональным перепадам. И теперь Гарри увидел, почему Хиг взял с собой Тинегар. Она была не подчинённым, а партнёром, которого не увлекали события.

– Лимпэл права, – сказал Хиг. – Если у совы не белые перья, то это не делает её чёрной.

– Верно, – признал Гарри. – Но, я надеюсь, это послужит фундаментом. И со временем я смогу переубедить вас, показывая, где вы ошибаетесь. Вы думаете, я поднимаю мертвецов, пользуясь тёмными ритуалами? Встретьтесь с мисс Гермионой Грейнджер, которая была моим самым дорогим сердцу другом на протяжении многих лет, и поговорите с ней. Она не инфернал и не чудовище. Вы считаете, что я контролирую тех, кого мы здесь лечим? Дайте мне показать клинику, чтобы вы смогли увидеть тех, кого мы спасли. Я открыл вам личную тайну и сделал себя уязвимым для вас.

Хиг кивнул, и Гарри продолжил:

– Я иду на сотрудничество, несмотря на большой риск обмана с вашей стороны, потому что мы с вами стоим у истоков. Начало нашего сотрудничества – это время для того, чтобы принять самое деликатное и взвешенное решение. Между нами уже есть кое-что общее, и мы можем опираться на это.

Тинегар выдержала его взгляд и коротко кивнула. Хиг тоже кивнул. Спустя мгновение прокашлялся, прочищая горло:

– На самом деле, мы можем начать сотрудничество прямо сейчас… в некоторой степени. Вы поделились большим секретом, зная, что его можно использовать против вас. Я уважаю это как способ продемонстрировать доверие. Лишь теперь я могу сказать, что мне жаль, но и ваш секрет, и это воспоминание ушли дальше, чем вы бы этого хотели.

Гарри почувствовал, как дрожь пробежала по его спине. Он подавил искушение по-детски вспылить, будто знал, что именно так Хиг и скажет. Но у него не было никакой надобности демонстрировать свой ум и так глупо хвастаться. Он больше не был ребёнком.

– Мы бы хотели убедиться, что мир сможет противостоять вам точно так же, как противостоял Гриндевальду, и будет лучше, чтобы мировое сообщество увидело некие недвусмысленные доказательства, прежде чем станет слишком поздно. И в связи с этим, мне жаль сообщать, но на наших мантиях весьма необычные пуговицы.

Он дотронулся до одной из пуговиц на своём воротнике.

– Глаза Вечности. Совершенно новая разработка. Созданы специально для этой встречи, ведь нам требовалось нечто, с чем вы не смогли бы справиться с лёгкостью. Мы были наслышаны о размахе вашей защиты. Так что всё, что мы видели и слышали, было передано небольшой группе советников, которых мы выбрали в качестве свидетелей. И это включает в себя… Эм… «Инцидент с Саламандрой».

– Что ж, спасибо, что сказали мне об этом. Я надеюсь, я могу полагаться на вашу осмотрительность? – спросил Гарри.

– Да, мистер Поттер, вы можете. Мы не предадим вашего доверия, и я приму все необходимые меры.

Гарри кивнул.

– Как вы пронесли их мимо нашей охраны? – они должны были быть обнаружены аврорами, Зондами Честности[39], либо, по крайней мере, бутыльками с чизпурфлами.

– Мы наблюдали за вами и вашими врагами в Великобритании, – сказал мистер Хиг, и Гарри позволил себе улыбнуться. – Мы заметили то, что вы используете магловские устройства, я уже упоминал об этом, и уделили им столько внимания, сколько они заслуживают. Конечно, маглы погружены во мрак и нуждаются в нашей заботе и руководстве, но, пожалуй, даже мы, защитники их прав, позволили себе недооценить их хитрость. В конце концов, разум проявляет себя в природе повсеместно. Должно быть и первый волшебник, наложивший чары на метлу в тёмной чаще старой Германии, смотрел на птиц и вдохновлялся ими.

Слишком многие из прежних союзников Гарри придерживались такого же взгляда на вещи в стиле «Бремя волшебного человека» [40]. Но то была ошибка, поддающаяся исправлению, соответствовавшая времени и влиянию общества. Ни один волшебник не глумился над маглами с тех пор, как те увидели красоту звёзд, не искажённую воздухом атмосферы.

– Глаз Вечности является «пассивным жучком». Но это не насекомое! – произнёс Хиг, улыбаясь.

Гарри проглотил свои комментарии.

– «Жучок» – это магловское устройство для подслушивания, и «пассивного жучка» очень трудно обнаружить, – продолжал Хиг. – Я и узнал-то об этой диковинке благодаря столь забавному лингвистическому совпадению, но это сейчас неважно. Важен сейчас тот факт, что они не используют электричество. Они действуют как мембрана, которая производит резонанс и работает от электричества, посылаемого по воздуху прямо сейчас. Здесь также есть камера, которая получает электричество из того же источника. Никаких следов магии, нет даже заклинания безупречной работы, и всё же они хорошо работают, и это несмотря на мощное волшебство, которое их окружает, в отличие от других магловских приспособлений.

Внешне американцы были очень горды собой, вопреки собственному непониманию задействованных принципов. К примеру, камера, скорее всего, была бесполезна здесь, потому как в ней могли содержаться электронные компоненты. Тем не менее, пассивный резонатор был хорошей идеей. Отправьте достаточно сильный сигнал на правильной частоте, и вы, наверное, заглушите любые магические помехи и получите чистый звуковой сигнал. Так что, с каким бы превосходством Гарри ни выслушивал сейчас эти неуклюжие объяснения, в других обстоятельствах этот план мог сработать. Чего бы стоило его собственное близкое знакомство с современными технологиями, если бы оно действительно не помогало ему победить.

Но сказал Гарри только:

– Действительно новое устройство. Но ведь специальные чары, наложенные на Тауэр для нашей улучшенной Трансфигурации, могут мешать трансляции? Многие из них были вам неизвестны, когда вы испытывали эту новинку.

– Вполне возможно, – согласился Хиг с сомнением в голосе.

– Несмотря ни на что, я ценю этот жест доверия и то, что вы мне сообщили. Иначе меня бы ждал неприятный сюрприз. Это чрезвычайно умный гамбит.

Гарри повернулся и указал на коридор, ведущий из Зала Записей.

– Вы позволите мне показать вам в Тауэре ещё что-нибудь? – Гарри взглянул на свои наручные часы. – Предлагаю сначала заглянуть в клинику, а затем, возможно, в Ипсиланти Исчисления.

Остальная часть встречи прошла хорошо, хотя Гарри и не мог сказать, что его посетители решились бы отпустить авроров, или что в их отношениях случился заметный прогресс. Так советник Тинегар поглядывала на него с подозрением. Но хотя бы советник Хиг увлечённо впитывал всё, что видел и слышал. В общем, эти трое расстались в куда лучших отношениях чем были – теперь риторика за океаном если и не станет дружелюбной, то хотя бы смягчится. Прямой конфликт был предотвращён.

Встреча дала результат, и платой было лишь одно унизительное воспоминание со стороны Гарри. Он счёл это хорошими инвестициями и полагал, что всё будет хорошо.

Но на следующей неделе совиной почтой в Вестфальский Совет была отправлена завёрнутая в серебристо-зелёную бумагу Благороднейшего и Древнейшего Дома Малфоев первая бомба. Вероятно, не всем людям понравилось спадающее напряжение.

Насколько знал магловский мир, Мандрагора туркестанская или Лоштак (Mandragora turcomanica) – вымерла. Даже большинство волшебниц и волшебников думали, что этот полезный клубень исчез около семидесяти лет назад, когда один из отрядов смерти Гриндевальда, Зах Кардья, сжёг дом священника в Борли[41] дотла. В конце концов, «Меч Заха» был печально известен своей обстоятельностью.

Однако вид не был полностью уничтожен. В нескольких уголках мира до сих пор сохранились несколько растений, и среди таких мест был Отдел Тайн. Туркестанские мандрагоры были ценным и редким продуктом. Обычная мандрагора в волшебном мире росла повсюду; выдержки из её корней использовались в различных зельях, а растительные волокна использовались изготовителями бумаги для волшебных портретов. Тогда как туркестанская её разновидность могла использоваться для временной возможности извлекать информацию из нестабильного призрака. Это свойство было широко известно в узких кругах, особенно в сфере правопорядка. Невыразимцы, бывало, в условиях повышенной секретности готовили для какого-нибудь дотошного аврора дымящееся пюре из варёной мандрагоры. Его пар мог на время закрепить связь призрака с реальным миром и позволял задать тому несколько вопросов.

Шесть лет назад в Отдел стали регулярно поступать множество новых запросов и приказов. И то, что началось как маленький ручеёк – сразу после знаменитого возвращения и окончательного поражения Волдеморта в девяносто втором и установления нового порядка, – через одиннадцать месяцев превратилось в стремительный поток заказов, прямо сразу после Вальпургиевой ночи[42] в девяносто третьем. От них даже потребовали переделать Зал Пророчеств, который теперь называется Залом Науки, и была предписана программа исследований под руководством нового персонала. Был сформулирован и новый длинный перечень этических принципов, многие из которых были весьма причудливыми. А ещё предписывалось найти артефакты, имеющие определенные предназначения. Мадам Боунс провела двое суток в сокрытых залах вместе с Линией Мерлина, способствуя поискам.

Одним из таких предназначений была возможность поддерживать человеческий разум вне тела. На самом непереводимом бюрократическом жаргоне, какой только можно вообразить («… игнорируя любые иные запросы, выходящие за пределы вышеупомянутого или любых других, могущих возникнуть inter alia[43], сторона-исполнитель обязывается в данном деле в отношении всего соответствующего, включая, но не ограничиваясь, предметами, веществами, явлениями…»), Отделу было поручено попытаться выполнить этот запрос. Любые варианты должны быть описаны в трёх экземплярах и отправлены с совой директору Хогвартса. Такой адресат во многом служил объяснением запроса: мощь и концентрация волшебства, окружавшего эту школу, а также безумные события, что порой творились в её стенах, часто порождали весьма необычные запросы в Отдел.

Например, Дамблдор однажды попросил их предоставить из хранилища Седьмой Молот Шоны, заявив, что хочет расколоть камень неизвестной природы и быть абсолютно уверенным в результате.

В тот раз Невыразимцы потратили три недели на работу, описав все доступные возможности. И наконец, после утомительного процесса обсуждения, обдумывания и закупок Гарри Поттер попросил предоставить несколько целых туркестанских мандрагор. А через год он попросил ещё восемь. Что касается забот Невыразимцев, то для них на этом всё закончилось.

6. Джордж Джексон

На карточках из шоколадных лягушек про Гермиону Грейнджер было написано следующее:

«Также известная как „Богиня“, Грейнджер является одним из ведущих сторонников Договора о сохранности жизни. Она также знаменита тем, что вокресла в момент окончательного поражения Лорда Волдеморта в 1992 году, и в результате приобрела способность уничтожать дементоров. В своё свободное время она преподаёт в Школе Сомнения[45] Тауэра».

Гермиона перевернула карточку и посмотрела на свой портрет. Она узнала свой взгляд, который старалась изобразить для этой движущейся картинки: она назвала его «скромная сила». Сперва уверенно и прямо смотрим на зрителя, а затем приопускаем подбородок, отводя глаза вниз и вправо, так, чтобы два локона спадали чуть касаясь щеки. Затем изображение возвращалось в начало, на момент, когда она снова обращала к зрителю своё лицо.

Бесконечный цикл волшебной фотографии очаровывал. Она, конечно же, позировала для неё… Это было частью тщательно организованной кампании по созданию публичного образа. Главная мысль которой строилась на «культе девственницы» королевы Елизаветы I: «Я в высшей степени могущественна, но меня не стоит бояться». Однако даже если у волшебной камеры была длительная выдержка – или как бы там она ни работала, – как она заполнила «вторую» часть цикла, где взгляд вновь обращался на зрителя? Это не было эффектом обратного воспроизведения или перемотки, а это значило… что? Не имеет же камера собственного воображения, чтобы получилось связное цикличное изображение?

Она поморщилась и убрала карточку обратно в стол. У Гермионы было, наверное, штук тридцать таких. Видимо, всякий раз, когда где-то в Британии (или в Австралии, или в Новой Зеландии) у ребёнка появлялась лишняя копия, то он отправлял её Гермионе. В этом не было никакого смысла, но её личный помощник регулярно находил их в её почте часто вместе с детскими письмами (Гермиона прочитала одно: «Дорогая Мисс Грейнджер: Я восхищаюсь вами, потому что вы храбрая, вы делаете то, что правелно[46], вы убиваете дементоров. И потому я восхищаюсь вами. С уважением, Хосеа Хасси»).

Подойдя к гардеробу, она задумалась о том, что бы было написано на карточке, если бы ей дали возможность придумать описание самой. «Гермиона Грейнджер, девятнадцатилетняя дочь двух дантистов из графства Суррей, известна благодаря своим разбойным нападениям на национальную собственность пяти различных волшебных государств и ключевой роли в планах мировой революции.» Она перебирала мантии, пока размышляла и придумывала что-нибудь должным образом формальное. «Мисс Грейнджер частично единорог, а частично горный тролль, объединённые абсолютно бессмысленным образом, если вы только не перечитали комиксов.»

Гермиона достала длинный, бледно-голубой комплект официальных мантий – в сущности, тщательно продуманное бальное платье с вплетёнными в него чарами. У этого комплекта был вырез на спине и короткие заострённые рукава. Для непосредственного наблюдателя это служило тонким намёком, но всё ещё выглядело довольно мило. Она улыбнулась, но, заметив свои ногти, снова нахмурилась. Лак уже сошёл, и они вернулись в своё чрезвычайно яркое и блестящее естественное состояние. Вздохнув, она сложила мантии и взяла лак с туалетного столика.

Гермиона ощущала ответственность за смерть этих волшебных и поистине чудесных созданий, и она чувствовала себя виноватой, жалуясь на подобные неудобства. Два единорога умерли ради неё, даже при том, что в обоих случаях она была не в том положении, чтобы возражать, и казалось кощунством испытывать что-либо кроме благодарности. У неё не было таких плохих ощущений по поводу троллей, а уж тем более драконов, летифолдов или других тёмных созданий (и к чёрту дементоров!), но она никогда не обесчестит память об этих единорогах. Или память о Гранвиле. Она непроизвольно поджала губы, а её глаза на секунду вспыхнули, но она справилась с собой и закончила маникюр.

Как только ногти высохли достаточно, чтобы блеск потускнел, она оделась, добавила к платью своё ожерелье и встала напротив вертикального зеркала, критически оценивая себя. Оттенки синего были достаточно светлыми, чтобы она не казалась слишком бледной (её лёгкий загар был вечным и неизменным), и ткань подчёркивала её фигуру достаточно, чтобы привлекать, но не настолько плотно, чтобы смущать. Пора идти.

Она подхватила свою дорожную сумку, поднялась по лестнице и выбралась через люк, который плавно открылся для неё. Легко ступая, она выбралась из сундука и огляделась. В доме тихо. И это нормально. Она проверила дверь. Сигнализация и Защиты всё ещё были на месте, волосок всё ещё торчал там, куда она его поместила на прошлой неделе (конечно, это не её собственный волос). Никто не приходил. Комната запылилась, и ей как-нибудь надо прибраться… когда будет свободная минутка. Не сейчас.

Сейчас Гермиона просто проходила мимо: она пересекла комнату, открыла дверь в светло-каштановый Исчезательный Шкаф и шагнула внутрь. Она на секунду закрыла дверь, а когда открыла снова, увидела другую комнату, хотя никаких ощущений изменения не было. Теперь всё, что ей нужно было сделать, это аппарировать («Сознание. Стремление. Сосредоточение.») из этой второй арендованной и надежно защищенной квартиры, и она оказалась в Хогсмиде. Относительно легко, учитывая сколь значительную степень безопасности обеспечивали эти предосторожности.

Большинство ведьм и волшебников не стали бы повседневно использовать Исчезательный Шкаф или аппарацию в обыденных передвижениях. Риск расщепления был невелик, но если вы достаточно долго бросаете стогранный кубик, в конце концов выпадет единица. Однако Гермионе не приходилось об этом беспокоиться. Ее тело знало форму, которую должно иметь, и постоянно в неё трансфигурировалось. Даже если её бы расщепило во время транспортировки по вине незначительного дефекта Шкафа или недостатка концентрации при аппарировании, самое худшее, что бы произошло – это потеря нескольких литров серебристой крови.

Мало что могло повредить Гермионе. Серьёзные проклятия могут нанести урон или вывести её из строя, а вот к лёгким – она невосприимчива. Они не были в точности уверены почему – быть может, помогала её непрерывная трансфигурация, а может, целебные свойства её крови, – она могла просто игнорировать их. Проклятие желейных ног вызывало мимолётную дрожь в коленях, а Иммобулус лишь придавал её суставам жёсткости. Кроме того, в лабораторных тестах сильную боль ей причинила кислота, которая останавливала её регенерацию на срок от десяти до двадцати секунд.

Но самой серьёзной опасностью был огонь, и подобных атакующих заклинаний было до неприятного много. Двадцать три обычных боевых заклинания, в которых использовалось пламя или высокая температура, и сорок менее известных, характерных для отдельных регионов либо особенно сложных.

Тело Гермионы было пронизано магической природой единорога и тролля. У троллей были магически усиленные ткани и кости. Учитывая, что тролли были созданием какого-то ужасного волшебника прошлой эпохи, это свойство вероятнее всего позволяло им достигать их большого размера (до четырёх метров), не вызывая разрывов кровеносных сосудов или сломанных бёдер. Кроме того, они непрерывно трансфигурировали себя в форму, предположительно, продиктованную их ДНК (но это не было единственным неизменным шаблоном, поскольку тролли имели естественные жизненные циклы).

С другой стороны, у единорогов была волшебная аура невинности и чистоты, а также кровь, обладающая мощным эффектом поддержания жизни. Она не давала настоящей регенерации повреждений, но даже самый тяжело раненный человек мог поддерживать свою жизнь, если бы испил крови единорога. И, конечно же, кератин[47] единорога был заколдован, чтобы иметь более высокую прочность на разрыв, чем подавляющее большинство других материалов.

И даже после стольких лет это было немного странно: она, Гермиона Грейнджер, была сверхъестественно сильной, быстрой и изящной, благодаря удивительной работе мышц. У неё была аура, которая склоняла людей к тому, чтобы хорошо о ней думать, и которая заставляла её казаться чистой и невинной. Она не могла быть отравлена, не могла заболеть – она никогда даже не страдала усталостью мышц, так как вредные продукты метаболизма уничтожались трансфигурацией. Она была устойчива к большинству разрушительных чар и сразу же исцелялась от большинства других. Даже огонь или кислота могли причинить ей лишь временные повреждения, а потому что-либо меньшее, чем полное сожжение, скорее всего не смогло бы вырвать жизнь из её тела. Авада Кедавра, предположительно, всё равно её убьёт, а Адский огонь уже однажды сделал это. Но в целом…

Что ж, она была супергероем. Это была огромная ответственность, но, по крайней мере, она смогла помочь огромному количеству людей. И сегодня она отправилась в Штаты, чтобы расследовать теракт, который, как поговаривали, был работой Нарциссы Малфой или одного из её злобных партизанствующих союзников. Никто никогда не скажет, что её жизнь была скучной.

– Гарри, ты знаешь что-то об этом, и ты не говоришь мне. Нет, ещё хуже… это часть какого-то плана. Ты дёргаешь за ниточки, тогда как я даже не знаю, что на другом конце. И в последнее время ты стал другим.

– Я такой же, как и всегда.

– Нет. Ты другой. С тех пор, как ты отослал своих родителей. Прости, я знаю, что ты не хочешь говорить об этом, но…

– Ты права. Я не хочу. Мне трудно рассуждать, когда я вспоминаю об этом, поэтому, пожалуйста, не усложняй.

– Всё нормально. Прости. Но ты что-то скрываешь, Гарри.

– Иногда я должен это делать, даже когда дело касается тебя.

– Для моей же пользы? Или ты больше не доверяешь мне?

– Гермиона, я искренне считаю, что ты можешь делать то же, что делаю я, только лучше.

– Тогда почему ты не расскажешь мне, что происходит?

– Я просто не могу сейчас. Ты должна быть там и делать то, что делаешь. Ты спасаешь людей. Я не могу заниматься тем же. Поэтому, пожалуйста… поверь мне.

– …хорошо, Гарри.

Шарлевуа и Эстер уже ждали Гермиону в атриуме Министерства Магии. Был полдень, было столпотворение, и обе ведьмы встали рядом с Фонтаном Магического Братства, чтобы их можно было легко увидеть.

Атриум был просто сказочным помещением… Совершенно типичным представителем магического великолепия, если не сказать довольно приземлённым и заурядным. По мнению Гермионы у него была та же самая проблема, что и у большей части прочего декора в волшебном мире: не было центрального посыла.

Этот зал пытался выглядеть величественным? Он безусловно был достаточно большим. К тому же, потолок был насыщенного синего цвета, а полы из темного полированного дерева.

Было ли это попыткой продемонстрировать богатство? В стенах рядами разместились позолоченные камины, через огромные хрустальные панели над ними были видны дюжины офисов, и среди всего этого располагался огромный золотой фонтан.

Но попытка донести обе идеи означала, что дорогое выглядело вульгарно, а величественное – глупо. Если бы это было важно, Гермиона шепнула бы нужному человеку и посоветовала им уменьшить количество золота на квадратный метр. Как то так вышло, что это место смущало её само по себе. Оно напоминало ей о Горации Слизнорте: однажды на прошлогоднем Святочном Балу он так сильно напился смородинового рома, что спросил её, не хочет ли она присоединиться к его «Клубу слизней». Какая мерзость. «Как и он сам», – подумала Гермиона, приближаясь к двум Возвращённым. Она помахала им и почувствовала, как на её лице появляется широкая улыбка. Её Возвращённые были такими замечательными людьми.

Шарлевуа слабо улыбнулась в ответ, увидев свою «Богиню». Гермиона перебросилась с французской ведьмой лишь парой слов с момента нападения на Каппадокию; на этой неделе Возвращённые встретились в Повисе лишь единожды, и эта встреча была посвящена обсуждению и планированию вопроса по уходу за людьми, спасённым из Гёреме. Один из этих семи подвергался пыткам лишь несколько недель, так что немного шоколада и пары дней отдыха хватило, чтобы он был готов вернуться домой. Но остальные шестеро были сломлены из-за воздействия дементоров. И что ещё хуже, семьи трёх из них настаивали на том, чтобы пострадавшие были отправлены к ним, несмотря на самые строгие рекомендации Гермионы этого не делать. Также, оставались ещё трое, которых нужно было каким-то образом реабилитировать и воспитывать.

Эстер внимательно наблюдала за Гермионой и окружающими её людьми. Когда Гермиона притормозила, чтобы поздороваться и одарить своей ослепительной улыбкой нескольких ведьм и волшебников, ожидающих в очереди у каминов, она практически почувствовала, как тревожный взгляд Эстер ощупывает людей в поисках неприятностей. И Гермиона была благодарна. Она читала о людях, находящиеся при исполнении, которые чувствовали гнев или подавленность в такой ситуации, горячо настаивая, чтобы их параноидальные телохранители оставили их в покое (её мозг поставил в пример «Слово Президента», ужасную книгу Тома Клэнси, которую Гарри заставил бы вас прочитать в качестве руководства как-делать-не-надо). Но ведь это было глупо. Когда вы согласились делать общественно значимые вещи, вы сделали себя заложником судьбы. Нехорошо притворяться, будто это не так.

Гермиона ожидала, что в этой поездке Эстер будет полезна и по другим причинам. Эта волшебница была готова не только предупредить и прикрыть, для американцев она была ещё и символом доброй воли. Вокруг её заключения в Азкабане споры не утихали несколько лет; её судили и посадили в тюрьму за разведение сфинксов, что было совершенно законным в Америке, но тяжким преступлением в Британии. Когда она была освобождена, из Магического конгресса (этот орган действовал в основном под руководством Вестфальского совета, который контролировал в нём большинство мест на протяжении последнего столетия) прислали неофициальное письмо благодарности. Так что это был заведомо выигрышный политический ход.

У Эстер были рыжевато-русые волосы, которые она держала в тугом пучке, и тёмно-карие глаза. Как и в случае с Шарлевуа, за этими глазами была пустота.

Гермиона знала, что присутствие дементора было странным видом агонии. Это была не совсем физическая боль. Дементор захватывал эмоции и мысли, составляющие эго, а то и само «я», высасывая их. Это ощущение было абсолютно ни на что не похоже. Обычно процесс описывался как «высасывание», потому что вы ощущали как вас становится меньше, но при этом не было реального физического изменения. Вскоре процесс становился глубже. Положительные воспоминания помогают нам определять себя в мире, а дементоры были рваными дырами, в которые затягиваются эти воспоминания.

В конце концов, жертвы впадали в кататонию, так как их самые глубинные части личности уничтожались, будто выеденные личинками. Они лежали и страдали, оставаясь в живых лишь благодаря неизвестному чудовищному механизму (жертвы могли обходиться почти или совсем без пищи в последние месяцы) до тех пор, пока не погибали от инфекции или сердечного приступа.

При содействии Тауэра лечению поддавались любые физические повреждения, даже такие как опухоли головного мозга. Пострадавший от воздействия дементоров мог восстановить свой ум и личность с помощью профессионального подхода, состоящего из трёх частей: консультации у личного психолога, всё более длительного погружения в благоприятную среду и приобщения к общечеловеческим ценностям через художественную литературу (сильно помогал «Гекльберри Финн»). Гермиона даже разработала протокол для оказания помощи жертвам дементоров после своего визита в Азкабан и улучшала его при реабилитации очередной группы пострадавших, о которых она заботилась.

Те, кто подвергся воздействию на короткий срок, часто получали незначительный ущерб для самосознания и могли вернуться домой после небольшого оздоровительного периода. Бывало, что и жертвы длительного заключения выздоравливали после радушного приёма на родине, где им оказывался хороший уход.

Но были и те, что покончили жизнь самоубийством, едва покинув программу реабилитации, и это несмотря на лучшие усилия Гермионы. Это разрывало ей сердце, но она могла сделать не так много, чтобы предотвратить такой исход – если только снова не посадить этих людей под стражу. Эта тема была причиной ожесточённых споров, ведь к примеру, Гарри говорил, что каждый человек сам имеет право решать, сколько страданий он сможет вынести.

Некоторые пациенты никогда не приходили в сознание, их конечности оставались обескровленными, а взгляд пустым. Большинство из них содержались в больнице Святого Мунго. Гермиона всё ещё надеялась на их выздоровление и часто раздумывала над этой проблемой.

Но были и другие: бездомные, или не желающие возвращаться домой, или те, кто хотел посвятить свою жизнь борьбе с ужасом, который пережили сами. Все они прошли восстановление в Тауэре и потому были молодыми и здоровыми, и жили активной и полной жизнью. Но у них была ни с чем не сравнимая форма посттравматического стрессового расстройства. Не то, чтобы она пыталась принизить чью-либо боль от каких бы то ни было трагедий, но эти люди были духовно раздавлены дементорами до сверхъестественной степени. Смерть коснулась их сердец и оставила пустоту, которую ничем не заполнить.

Гермиона мягко следовала методу жми-руку-и-скользи, чтобы пройти мимо последних незнакомцев, которые хотели встретиться с ней. Это был метод, который она разработала, наблюдая, как магловский член парламента пробирается сквозь толпу: благодушно улыбайтесь, пожимая чужую правую руку, и тяните её, положив свою левую руку на правое плечо оппонента, и двигайтесь мимо него. Она встретила Шарлевуа и Эстер весёлым:

– Доброе утро!

У каждой из них были свои сумки.

Они улыбнулись, а у Гермионы защемило в груди. Она так любила их.

– Пора возвращаться домой, – сказала Эстер. – А я нервничаю. Я столь много не помню о родине.

– Я никогда не была ни в Северной, ни в Южной Америке, – подхватила Шарлевуа. – И Гермиона тоже. Так что нам всё покажут и объяснят. Никто ничего не узнает.

Гермиона кивнула.

– Да. Всё может ограничиться лишь публичным визитом. Взрыв был вчера, и сегодня ночью Гарри передал, что его последствия уже устранили и американцы начали собственное расследование. Возможно, мы уже ничем не поможем.

Она на секунду отвернулась, чтобы наклониться и приобнять мальчика, смотрящего на неё с трепетным восторгом.

– Какое может быть расследование? – спросила Шарлевуа. – Это были Малфои и их группа без названия.

Гермиона пожала плечами, выпрямляясь.

– Им все ещё нужно удостовериться.

«Потому что они считают, что Гарри мог фальсифицировать атаку, чтобы очернить собственных врагов», подумала она. «Теперь, когда я об этом подумала, я не могу быть уверена, что это неправда».

«Сказал бы он мне, если бы действительно так сделал?»

– Пойдёмте, – сказала Эстер. – Мне не нравится эта толпа.

Гермиона потянулась к наружному карману своей сумки и вытащила межконтинентальный портключ, который дал ей Гарри. Это был короткий кусочек обработанной меди, с несколькими неровностями и яркой синей полосой поперёк центра. Дизайн отличался от большинства британских портключей, которые обычно были деревянными. Должно быть, это было более разумно… У него была ниже вероятность случайного срабатывания и очевидное предназначение. Она решила сказать Гарри, что им, наверное, нужно перенять эту конструкцию для «Жезлов безопасности», если он не подумал об этом сам.

– Хватайтесь, – сказала она.

Шарлевуа подняла сумку с пола, накинула на плечо и подхватила сумку Гермионы. Затем две волшебницы взялись с разных концов портключа. Гермиона взялась за центр и сжала кулак. Портключ согнулся, внезапно их всех пошатнуло и будто дёрнуло в сторону. Не налево или направо, но каким-то образом… просто в сторону. Перемещение получилось жёстким от того, что расстояние было довольно большое.

Шарлевуа и Эстер легко приземлились, оказавшись на месте; обе возвращённых материализовались в Бостоне с отточенной благодаря практике грацией путешественников-ветеранов. Гермиона едва заметила приземление, закрутившись в fouetté rond de jambe en tournant[48] в один оборот, тогда как её глаза уже бдительно следили за происходящим вокруг.

Они были в Бостоне, и солнце только поднималось. Алый рассвет тянулся над бетонной приёмной платформой на крыше Альтинга[49], Мистического и Милостивого Совета Вестфалии. Советник Лимпэл Тинегар ждала их, скрестив руки. Она была высокой и, возможно, чересчур худой, а её рот скривился в слабой и горькой улыбке.

– Приветствую вас, мисс Грейнджер, и добро пожаловать в Соединённые Штаты Америки.

7. Первопричина, разногласие и истинная причина

Вопросил человек, звавшийся Мандр-близ-Ручья, у Мерлина:

– Как можем мы остановить ход судьбы?

И Мерлин ответствовал в страхе:

– Дабы не претерпеть нам участи Атлантиды, что в небытие исчезла, наложу свою печать я повсюду. Но и такого заклинания, благословение и проклятие в себе вобравшем, не будет достаточно. И продолжит Человек расти в знаниях.

И услыхав слова такие от Первого Заклинателя, ощутили они тревогу.

Гарри Лоу, «Трансмиграция», абзац двенадцать.

– Тарлетон работал здесь в течение двух лет. Он был умным малым, и у него были амбициозные планы, – произнесла советник Тинегар, когда они подошли к двери в почтовый отдел. – Я не была с ним близко знакома, но нам довелось общаться, пока он был клерком. Он надеялся, что когда-нибудь дослужится до советника.

– Каждая смерть – это трагедия, особенно гибель человека с блестящим будущим. И простите мне моё невежество, но как долго занимает подобное продвижение по службе? – спросила Гермиона, следуя за ней. Шарлевуа и Эстер шли следом.

– Как правило, лет двадцать, – ответила Тинегар, – но он хотел добиться повышения в течение первых десяти лет работы в Совете. Это было бы необычным событием, но не невероятным, – она открыла дверь перед собой. – Тарлетон подавал надежды, и его убийство – это ужасно.

Сейчас почтовый отдел Вестфальского Совета представлял из себя почерневшие руины. Гермиона посмотрела по сторонам. Это было похоже на разбросанную мозаику. Вот решётки из металлической проволоки, смятые, порванные, они когда-то были клетками для сов. А эти искорёженные металлические жёрдочки, похоже, были совиными насестами, где птицы ждали срочных писем. Два камина, которые в целом не были повреждены, но пороховые меха рядом с ними оказались разрушены. Пороховые меха выглядели как маленькие кузнечные меха, расположенные на полу, которые могли выдавать дозированное количество летучего пороха. Это было немного безопаснее и значительно чище, чем если просто хватать щепоть этого состава, особенно для детей и стариков. Кроме того, так гораздо удобнее, потому что вам больше не нужно держать запасы пороха дома. Да, вы не сможете проделывать причудливые фокусы с такими мехами, например, бросить полную горсть пороха в огонь и использовать его, как средство связи. Но в действительности, как часто вам необходим такой глупый способ связи? В общем – Гермиона хотела себе такие же.

Она шагнула в комнату. Каменный пол под ногами либо подмели, либо почистили Скорджифаем, поскольку тут не было ни осколков стекла, ни мелких камней. Была надежда, что кто-то осмотрел здесь все перед процедурой, но Гермиона в этом сомневалась. У волшебников не было инстинкта сыщика – зато было чувство, что беспорядок должен быть немедленно устранён. На протяжении поколений чистоплотность входила в список вещей, что отличали род волшебников от остального человечества, и оттого она стала прочной традицией.

Что ж, это нормально. Во всяком случае, она никак не ожидала, что обнаружит какую-нибудь скрытую улику, как только войдёт.

– Я полагаю, когда доставили посылку, её видел не только Тарлентон? – спросила Гермиона, заходя дальше в комнату и изучая пол. Тот был обожжён, но в меньшей степени, чем она представляла. Один участок, в частности, заметно почернел.

– Да, – ответила Тинегар, остановившись внутри комнаты у двери. – Вот почему мы знаем, что она пришла от Нарциссы Малфой, этой гнусной империалистической суки.

Гермиона обернулась посмотреть на Тинегар и увидела, что лицо Американской ведьмы было искажено яростью. Расстроена утратой или расстроена нанесённым оскорблением?

– Вы знали Малфоев? Знали Люциуса Малфоя, мужа Нарциссы? – мягко спросила Гермиона.

– Давным-давно мы с ним обменялись проклятиями.

Гермиона кивнула. Тинегар одна из тех, кого присылали из-за границы во время войны с Гриндевальдом и Войны Волшебников.

– Впрочем, даже до этого Люциус был проблемой. В течение тридцати лет он контролировал большую часть Британского посольства в Конфедерации, и они были вечной занозой в наших делах, пока мы пытались уменьшить число ограничений, лежавших на сквибах и других созданиях. На протяжении многих лет американцы и союз Десяти Тысяч выступали против Европейской коалиции, когда дело дошло до освободительного движения, мы боролись за голоса делегатов из Африки, островов и Савада [50]. Тогда как Малфой способствовал тому, чтобы большая часть Европы объединилась вокруг статуса-кво. Он – та причина, почему охота на русалидов так долго была легальной.

Даже спустя почти десятилетие после смерти этого человека, Гермиона могла расслышать гнев в голосе Тинегар.

– Сейчас вопрос в другом, – перебила Гермиона.

Она не стала упоминать о том неловком факте, что голосование за Международный устав сохранности жизни и здоровья также потерпело неудачу, во многом благодаря именно Восточно-Американскому блоку. Но их Конфедерация отменила дюжину международных ограничений для сквибов и волшебных существ, так что некоторое движение в верном направлении было. Гарри даже начал под давлением Гермионы планировать кампанию по предоставлению мест в совете Конфедерации для волшебных существ, хоть пока и без публичных объявлений.

– Да… эм, инциденты тысяча девятьсот девяносто второго года и создание Тауэра изменили положение многих правительств. Например, Египет и Кения поменяли свою позицию в голосовании по проблеме русалидов сразу же после того, как стало очевидно, что взяток больше не будет.

Гермиона опустилась на одно колено и провела пальцем по налёту сажи на полу.

– Я не уверена, радоваться ли нам, что их настоящая позиция – этичная, или негодовать, что деньги смогли так легко их переубедить.

Тинегар лишь скрестила руки на груди и пробормотала, что согласна. Гермиона перевела всё своё внимание на место преступления.

Сначала наблюдения. Никаких теорий, никаких догадок, никакого воображения. Что я вижу?

Клетки и совиные насесты там… Несколько длинных столов, в основном неповреждённых, здесь… Один из столов разломанный и порядком почерневший… На полу слой осевшей золы и редкие клочки мусора… Множество небольших пустых ячеек без каких-либо пометок у стены напротив… Потолок, кажется, не пострадал, хотя трудно сказать, этот камень изначально был таким или это сажа… Какие-то засохшие коричневатые пятна в одном углу, выглядят как кровь… Камины не повреждены, но пороховые меха разрушены… Канцелярские принадлежности всё еще здесь: стопки пергамента, бутылки чернил и горшок летучего пороха на каминной полке… Разрушенные клетки и насесты для сов закопчённые, но других загрязнений нет…

– Почти закончили? – спросила Тинегар из-за спины. Американская ведьма явно была недовольна тем, что Гарри так настойчиво требовал присутствия Гермионы, и что её коллеги-советники в результате согласились. Возможно, они предполагали, что это будет чисто символический визит. – Боюсь, здесь особо не на что смотреть.

Гермиона оглянулась на американку, чьё тонкое лицо выглядело недовольным.

– Мне кажется, есть на что.

Тинегар отрицательно покачала головой.

– Мы уже тщательно тут всё обыскали. Провидение, поиск следов заклинаний: все стандартные процедуры. Но мы не нашли ничего интересного. Никаких разрушительных заклинаний здесь не применялось, никто не аппарировал и не применял портключ. И как вы видите, пороховые меха разрушены. В этом проклятом маггловском устройстве не было никакой магии… это что-то вроде навозной бомбы, но с пламенем и ударной волной. На данный момент мы называем это Взрывобомбой.

«Пожалуй, я запишу это своей пишуручкой в мой бумагоблокнот», – произнёс голос Гарри в голове Гермионы.

– И Вы вернулись назад раньше и всё проверили? – вопрос звучал как неопределённая чепуха, если только вы не знаете о маховиках времени. Гермиона предположила, что Тинегар знала о них, учитывая тошнотворное количество информации, которой владели Хиг и союзники, но информационная гигиена была важной привычкой.

Тинегар отрицательно покачала головой:

– Мы ограничили время здесь. Не для того, чтобы помешать расследованию, разумеется. Я не уверена, вы слышали об Альбрехте Переле?

Гермиона покачала головой. Тинегар продолжила:

– В шестидесятые годы был один волшебник, который возвращался на час назад, чтобы подготовиться к трудному повороту дебатов. Когда какой-нибудь пункт его речи подвергался критике, он тратил целый час, пересматривая свою речь, собирал сторонников и получал соответствующие обещания от союзников. Конечным результатом стало то, что каждый раз, когда он оглашал свою повестку дня, все уже были готовы его поддержать, а контраргументы были ничтожными. Когда же и другие начали делать то же самое, ставки поднялись… Участники снова и снова возвращались во времени, пытаясь подготовиться, основываясь на информации из будущего. Насколько я понимаю, стенограммы с таких собраний перестали иметь смысл… Просто набор предопределённых выводов, описывающих результаты дискуссий, существование которых только подразумевалось. Один из наших провидцев сошёл с ума, крича что-то о ленте, имеющей только одну сторону [51].

Тинегар поморщилась, её верхняя губа почти прижалась к узкому носу.

– В конце концов, Альбрехт попытался выйти из тупика, вернувшись на шесть часов назад. Он попытался отправить свои заметки с помощником ещё на шесть часов, чтобы провести опрос мнений. Альбрехт, его помощник и три свидетеля были стёрты из реальности как пятно от кетчупа… А мы ограничили время в Альтинге. В этом и заключается цель этой меры предосторожности… Защищать честность дебатов.

– Не самая плохая причина из тех, что я слышала, – прокомментировала Гермиона, подходя к длинным столам на другой стороне комнаты, которые, по всей видимости, обычно находились в центре почтового отделения.

– Мисс Грейнджер, вы нашли что-нибудь интересное? – спросила Тинегар. – Хотя я ценю ваши усилия в расследовании, тем более что это вина британских радикалов, но я не уверена, что здесь есть что-то ещё для вас.

В голосе Тинегар звучало растущее подозрение.

«Есть ли какой-нибудь способ заверить её, что я здесь не для того, чтобы шпионить за ними, а для того, чтобы разобраться с терактом? Они, должно быть, думают, что я вынюхиваю информацию.» Гермиона не могла ничего придумать. С ней пронеслись через холл, не давая возможности осмотреться, и, судя по движению воздуха, некоторые из стен были иллюзией. И хотя у Гермионы была впечатляющая репутация, не было никаких причин считать, что её способности к расследованиям выше, чем у людей, которые уже этим занимаются. Тем более не было способов убедить в этом советника.

– Я ещё не уверена. Я думаю, что важно просто посмотреть на все, задать вопросы и немного подумать, прежде чем делать выводы, – сказала Гермиона, касаясь стола перед ней.

На нем не было ничего, кроме лёгкого слоя сажи. Не обожжённый… Похоже на осевший пепел. То есть сюда пришли и подчистили это место сразу же, в противном случае Скорджифай устранил бы и этот налёт. Но если этот Тарлетон действительно работал здесь всего два года, ему бы не было поручено ничего секретного.

Почтовое отделение, работающее с информацией достаточно щепетильной, чтобы начать уборку ещё до того, как рассеется дым, но не слишком для поручения относительно новому работнику?

Звучит как-то сомнительно.

Я замечаю, что озадачена.

Ах. Поняла.

– Некоторые вещи здесь выглядят странно. А всё потому, что это не было почтовым отделом для обычной переписки, – сказала Гермиона, поворачиваясь к Тинегар. – Это был центр обработки разведывательной информации.

Ведьма, похоже, её не поняла, поэтому Гермиона уточнила, используя более конкретный язык. Она держала свой голос мягко нейтральным.

– Советник Хиг, как и некоторые его коллеги в Вестфальском Совете, имеют множество устройств для сбора информации по всему миру. Это было одно из мест, где обрабатывалась часть этой информации… Пергаменты, которые выглядели важными, разговоры, которые звучали интересно.

Гермиона на секунду задумалась и потом поправила себя:

– Или, по крайней мере, работа Тарлетона была как-то связана с этим. Он мог бы получать за это премию или что-то в этом роде.

Лицо Тинегар исказила гримаса.

– Мисс Грейнджер, здесь был почтовый отдел, и я буду вам благодарна, если вы не станете шутить из-за смерти одного из наших коллег.

– Дайте-ка угадаю, вторая или третья вещь, которую ваши люди сделали, это убрали все пергаменты и письма, не так ли? Прибежали и увидели произошедшее, проверили, можно ли помочь Тарлетону, а затем прошлись тут Собирающими чарами и Скорджифаем. Вот почему все по-прежнему покрыто сажей и хлопьями пепла, хотя вся бумага и осколки от взрыва исчезли. Но Тарлетон проработал здесь всего пару лет. Если бы пергаменты, прибывающие сюда, были столь важны, чтобы их немедленно убрать, прежде чем кто-либо увидит или украдёт их в суматохе, ему бы даже не разрешили их увидеть.

Гермиона указала на стену с пустыми ячейками, а затем на разрушенные клетки с совами.

– Разумеется, сюда поступало и отсюда исходило много информации. Но наиболее конфиденциальные письма совами доставляют прямо к получателю, а не в такую комнату. У нас дома, в министерстве, подобное помещение предназначено для обработки и сортировки общих запросов или жалоб… Ничего, что нужно было бы немедленно уничтожить.

Она снова повернулась к Тинегар.

– Но у Совета есть кое-что, чего нет в Министерстве… Множество способов сбора информации, порождающих огромный поток пергаментов. Списки покупок, фанатские письма и разговоры о чае – плюс иногда важное письмо о секретном заговоре. Так почему же сотрудник низкого ранга будет перебирать секретные документы? Ну, когда у вас есть тысяча секретных бумаг в день, вам придётся использовать сотрудников низкого уровня. Их задача отсортировать все, что выглядит важным, и передать выше.

Тинегар покачала головой.

– Ничто из этого не важно, даже если бы это было правдой. Вы здесь не для того, чтобы выяснять, как работает Совет, или шпионить за нами.

Её голос был полон гнева и, возможно, беспокойства.

– Я здесь не для того, чтобы шпионить за вами, вы правы, – согласилась Гермиона. – И мне жаль, если кажется, что я лезу в ваши дела.

Она подошла к Тинегар, её шаги были лёгкими, но глаза были полны решимости.

– Но только в этом месяце бомба, похожая на эту, чуть не убила меня. Она находилась в сумке, так же близко ко мне, как вы сейчас, и если бы я была на несколько секунд медленнее… – она указала на выжженный пол.

Американка снова нахмурилась и проговорила с желчью:

– Да, я читала об этом. Как я помню из газет, фракция Малфоев доставляла вам немало хлопот.

– С тысяча девятьсот девяносто третьего года. Они были в подполье шесть лет, и за это время часть людей перешла от нас на их сторону. Нарцисса и Драко умны, и у них есть ресурсы… Они ворвались в Гринготтс, и они ограбили Отдел Тайн в Министерстве, а я никогда бы не подумала, что любая из этих вещей возможна. И они не переставали искать поддержки… Публиковать информационные бюллетени, запугивать волшебных существ и вообще быть опасной неприятностью. Нам всем было трудно с этим справиться.

Гермиона почувствовала, что её голос стал немного напряжённым.

Она свисала с края крыши, её плечо болело, а запястье было зажато в руках светловолосого мальчика.

– Он прибежит помочь мне, но сначала он использует Люминос на нас обоих, точно. Тебе нужно меня отпустить. Ну же, отпусти, Драко, отпусти, ты можешь одолеть его, нам нужно победить, Драко!

Гермиона быстро заморгала.

– Довольно много проблем, да.

– А сколько друзей вы потеряли? – спросила Тинегар, многозначительно глядя в угол, на коричневатые пятна. Она знала ответ.

– Несколько получили ранения, многих запугали, но это первый раз, когда они отняли жизнь, – призналась Гермиона. – Они никогда не делали ничего подобного до этого месяца, когда они устроили покушение на меня и Гарри в Лондоне. Я была – да и сейчас остаюсь – удивлена, что они пошли на подобное. Я полагала, что Драко перестал быть тем мальчиком, которого воспитывал его отец. Я, честно говоря, едва могу поверить, что он мог бы отнять жизнь случайного свидетеля.

Тем более мою жизнь.

– Это действительно очень не похоже на то, что я знаю о поведении клана Малфоев. Люциус бы никогда не прибег к чему-то столь грубому или бессмысленному, каким бы ужасным он ни был. Знаете, похоже, это убийство вообще не имело цели, кроме как запугать нас, – эти слова были произнесены с нажимом.

Она же не имеет в виду… ох!

– Действительно, – сказала Гермиона. – Это злобное и жестокое преступление, и вы попадаете прямо в руки Гарри Поттера и его Договора о сохранности жизни, тем более что на мою жизнь тоже покушались. У нас один и тот же враг, так давайте будем на одной стороне! – она говорила это с демонстративным отвращением, глядя на Тинегар.

Она думает, будто мы с Гарри устроили оба теракта, чтобы попытаться создать общего врага (тридцать четвертая стратагема Чжугэ Ляна, автоматически подставил её мозг: «Нанести себе травму, чтобы завоевать доверие врага»). Но если бы мы планировали это, мы же не были бы настолько глупы?

– Может быть, вы не настолько просты, – Тинегар тряхнула головой. – Если так, какой в этом смысл? Я не вижу причин убивать перспективного молодого клерка, какие бы здесь ни были пергаменты. Это не принесёт никакой политической выгоды… Никто не был запуган в какой бы то ни было степени. Большинство ведьм и волшебников Совета – храбрые люди, но даже трусам было бы стыдно уступать перед такой очевидной тактикой. Если бы сегодня по вашему договору было проведено голосование, результаты были бы такими же, как вчера.

Тинегар направилась к двери и переступила порог. Шарлевуа и Эстер следили сквозь дверной проем, чтоб ничего не случилось с их командиром. Они не издавали ни звука, так что Гермиона почти забыла об их существовании. Она криво улыбнулась в их сторону, а затем повернулась к Тинегар:

– Советник, у меня те же вопросы. Давайте вместе разберёмся в этом. Cui bono? [52]

– «Кому это выгодно»? – переспросила Тинегар. – Думаю, только Тауэру. По крайней мере часть магической Америки решит объединиться с ним против его общеизвестного врага и предполагаемого нападавшего, Нарциссы Малфой.

Она остановилась в холле. Похоже, ей было не по себе даже просто находиться в той комнате. Не из-за печальной судьбы Тарлетона, а из-за того, что это напоминало о её собственной уязвимости. Должно быть, это нормально.

– Согласна. Но это то, что Тауэр назвал бы «обманом первого уровня». А вы уже встречали Гарри… можно ли сказать, положа руку на сердце, что он настолько глуп или небрежен? Если бы он взялся планировать подобного рода взрывы, я уверяю, не было бы никаких случайных жертв, и вы бы не смогли бы так просто раскусить его план, – осознав смысл сказанного, Гермиона быстро продолжила. – Но что более важно, главная цель в жизни у Гарри – прекратить людские смерти. Если бы вы только знали, насколько сильно он ценит каждую человеческую жизнь, вы бы никогда не подумали про него ничего подобного.

– Значит, вы считаете, это обман второго уровня? Взрыватель хотел, чтобы мы подозревали Тауэр? Звучит слишком хитромудро. И к тому же, учитывая, как хитёр Тауэр по вашим словам, естественным выводом будет, что это обман третьего уровня, разве нет?

Тинегар тряхнула головой и направилась через холл, приглашая за собой. Гермиона последовала за ней, сопровождаемая обеими Возвращёнными.

Эта женщина станет оспаривать что угодно.

– В таком случае давайте получим больше информации. Я могу осмотреть тело? Бомбы делают из особых химикатов и металлических деталей, и иногда можно отследить их происхождение, используя некоторые научные методы.

– Семья забрала тело. Близкий друг и коллега опознал его по отпечатку души. Они устроились на работу одновременно и были очень близки. Никаких сомнений, что это он. Это не была кукла или что-то подобное, – Тинегар завернула за угол, за которым был ещё один неприметный коридор из серого камня.

И почему маги так любят строить свои штаб-квартиры из серого камня? Этот материал проще обложить защитными чарами или это дань традициям средневековой архитектуры?

– По отпечатку души? – переспросила Гермиона.

– Это просто такое выражение. Мы уверены, что это был Тарлетон, и тело больше недоступно.

– Хм. Интересно… А кто первым вошёл в комнату после взрыва? Об этом вы мне можете рассказать?

Тинегар замолчала на секунду, коротко взглянув на неё, и продолжила:

– Две ведьмы, Сибил и Синтия, были первыми. Они работают в соседнем кабинете.

– Можно ли посмотреть в их памяти, что они увидели? – спросила Гермиона с надеждой. – Возможно, я увижу какую-нибудь зацепку, которую убрали.

Я заметила кое-что, и мне нужно подтвердить свою догадку.

Американка резко остановилась и развернулась. Она была худой и высокой, и казалась ещё выше, вытянувшись в полный рост. Её голос дрожал от раздражения.

– Я не собираюсь вытаскивать одну из этих бедных девушек из дома, после того как они только вчера были свидетелями убийства коллеги, и просить их пережить это ещё раз.

Гермиона скрестила руки на груди и посмотрела прямо в глаза Тинегар. Она слышала, как позади заняла свою позицию Эстер. Эстер всегда настороже.

– Советник, человек погиб, а вы до сих пор беспокоитесь, чтобы я не увидела лишнего, – она повысила голос, чтобы предупредить протесты Тинегар. – Это может расстраивать, но маглы открыли фундаментальный принцип, такой же неоспоримый, как Закон Гэмпа. Он называется Принцип Локарда: «каждое взаимодействие не проходит бесследно». Твои пальцы оставляют жировые отпечатки и крошечные частицы кожи на всем, к чему прикасаются. Бладжер оставляет маленький кожаный отпечаток в том месте, где попадает в игрока.

На самом деле, некоторые непроницаемые магические субстанции могли и не оставить следов, но их отсутствие само по себе может быть зацепкой.

– Умный преступник не оставит следов. И что вы ожидаете найти… кусочек ткани в коробке от бомбы, который потом окажется, скажем, с моего рукава?

Гермиона удивлённо заморгала.

Оу… Теперь Тинегар беспокоится, что она подумала, что это была секретная операция Совета? Она упустила такой вариант. Возможно, её насмешливые слова были слишком эффективными.

– Нет, – сказала она американке. – Честно говоря, я никогда не думала, что вы или Советник Хиг имеете к этому какое-либо отношение. Но теперь, когда вы упомянули, становится очевидно, что как минимум одному из ваших Советников это могло бы быть выгодно. Извините, я смотрела на эту ситуацию только с моего ракурса… Не очень разумно.

Гермиона выдержала взгляд Тинегар, стараясь быть максимально убедительной. Эта женщина должна знать и верить, что мы союзники в этом деле. Гермиона знала, что в её взгляде было что-то. Что-то такое, что позволило ей убедить бесчисленное множество людей и вдохновить дюжину из них полностью перейти под её командование. «Я стану миром, Разрушительница Смертей![53] Присоединяйтесь ко мне».

– Здесь был убит человек, – сказала Гермиона. – Так давайте найдём убийц и призовём их к ответу. Мы должны использовать все ресурсы, которые есть в нашем распоряжении.

По соображениям безопасности и вследствие некоторых очевидных проблем с личным составом, Гермиона, Шарлевуа и Эстер были отправлены во Франклинс Нез [54], популярную в магическом Бостоне таверну. Это было по-домашнему уютное место, с белёными кирпичными стенами, тяжёлыми дубовыми столами и огромными кружками со сливочным пивом. Кроме того, здесь промышляли развлечениями с Омутом памяти, или «нырянием». Цена была довольно большой – галлеон за сеанс, поскольку Омуты памяти достаточно дорогие сами по себе, а достойные воспоминания стоят и того дороже. Гермиона предположила, что наверняка существуют незаконные версии этого заведения, где предлагают нечто отличное от воспоминаний о затяжных прыжках с парашютом или сражений с великанами. В Британии было как минимум одно подобное место, располагавшееся в Лютном переулке, по крайней мере судя по вывеске («Поныряй с крошками у Билли»).

Она потягивала сливочное пиво и тихо переговаривалась со своими Возвращёнными. Темы расследования избегали (и у стен есть уши), да и про Соединенные Штаты не разговаривали. Гермиона знала, что Эстер было бы некомфортно от этого. Она родилась в Техасе, но помнила слишком мало хорошего про свой прежний дом.

Вместо этого они разговаривали про теорию магии. Тема была интересна Шарлевуа, а Гермиона любила обсуждать новые исследования, и это позволяло Эстер отвлечься от окружения.

– Это оскорбительно, я бы даже сказала грубо, понимаешь? Говорить будто они не являются разделами магии! – сказала Шарлевуа, тряхнув головой. Она произносила шипящие звуки с французским акцентом. – Травология и магическая зоология… Это очень многих разозлит. Я такого не понимаю, – ведьма рассеянно покрутила серебряное ожерелье на шее своими изуродованными пальцами.

– Я слышала, Лорд Лонгботтом в отместку выдвинул предложение запретить розовый цвет в Визенгамоте, – сказала Эстер.

– Невил ничего подобного точно не делал! Но ты права, я думаю, это рассердило многих людей. Вероятно, исследование Амбридж вообще не стоило публиковать, поскольку оно всего лишь реклассифицировало вещи, но не подкреплялось какими-либо экспериментами, – пожала плечами Гермиона. – Но именно это сейчас занимает умы школы Тауэра, как и работающих с ними невыразимцев.

Порой очень путало, что словом «Тауэр» обозначали и школу высших знаний, и медицинскую клинику, и исследовательский центр, и самого Гарри, но тут уж ничего не поделать.

– Не понимаю, к чему ты клонишь, – ответила Эстер. Её голос звучал немного растеряно.

– Если магия – это по существу только заклинания или трансфигурация, а все остальное – это лишь изучение свойств уже существующих объектов, таких, как звезды или растения, тогда мы фактически наконец приблизились к тому, чтобы понять основные принципы работы магии. Как с помощью мозга и некоторых физических манипуляций с окружающей средой можно добиться изменений… таких, которые могут нарушать законы магловской науки? И кстати, зелья разумно воспринимать как ещё один вид заклинаний, – Гермиона улыбнулась, несмотря на все попытки оставаться невозмутимой.

Хотя исследование Амбридж являлось скорее провокацией, чем прогрессом, тема в целом была захватывающей. На самом деле она знала, что Гарри пошёл ещё дальше и считал возможными теории о том, что в основе всего лежит единственное магическое взаимодействие. Конечно, все это чушь и научная фантастика, но только до тех пор, пока у них не будет наглядных подтверждений.

На секунду она задумалась о Гарри. Чем он сейчас занимается, заключённый в Тауэре? Заключённый внутри личности под именем Тауэр? Делает чьё-то исцеление постоянным? Работает над вложенными кошелями? Насколько она могла заметить, последние дни он много времени проводил в одиночестве. Быть может, даже слишком много, он выглядел несколько измученным. Он изменился.

Со спины Гермионы послышался глухой гул, и её окатило потоком тёплого воздуха. Она увидела, как напряглась Эстер, а Шарлевуа подняла брови. Гермиона обернулась и увидела, что к ним направляется Советник Тинегар в компании потного темноволосого мужчины, по всей видимости Советника Хига. Хиг выглядел растерянным и несчастным, но все равно улыбнулся при виде Гермионы:

– Вы, должно быть, Богиня, наслышан, наслышан. Ваш покровитель клялся, что вы без труда развеете все мои сомнения насчёт него. Рад знакомству. Я Рэджинальд Хиг по прозвищу Тёмная Лошадка.

Гермиона плавно и грациозно привстала, пожимая руку мужчине. Его лицо было покрыто грубой темной щетиной… Похоже, у него не было времени побриться. Не удивительно, учитывая недавние события.

– Мне жаль, что нам пришлось встретиться при таких обстоятельствах, – она наклонила голову в сторону своих спутников, которые, как и она, встали с мест.

– Советник, это мои друзья, Одетта Шарлевуа и Эстер Прайс.

Хиг был умным человеком, заметила Гермиона. Он не задал вопросов, которые у него наверняка были, насчёт легендарных Возвращённых, а лишь слегка поклонился в сторону этих женщин. Хиг впечатлил Гарри, хоть тот и охарактеризовал его как человека, которому «крайне необходимо прочитать Монтескьё и Оруэлла, чтоб не быть таким безнадёжным».

– Лимпэл говорит, вы считаете, что сможете найти зацепки, которые мы упустили. Недавние достижения Тауэра в трансфигурации показали, что из магловской науки можно извлечь много полезного, о чем я и не подозревал. Одним словом, мы принесли кое-что, как вы просили.

Хиг протянул руку к Тинегар, и ведьма достала пузырёк, светящийся слабым серебряным светом. Она все ещё выглядела угрюмо.

– Интересно узнать, как это, по-вашему, поможет.

– Я настроена скептически, – сказала Тинегар, передавая пузырёк. – Но давным-давно я поняла, что другие люди могут видеть вещи, которые мне недоступны, и признаю, что у меня пока нет причин не доверять вам.

– Мать научила меня проверять каждую щель и угол, прежде чем сдаваться. Надеюсь, я не разочарую, – сказала Гермиона.

В тот момент мама учила её использовать зубную нить, но тем не менее это был хороший совет. Она взяла пузырёк, и вся группа направилась в одну из двух маленьких комнат по соседству, в которой стоял Омут памяти.

Она вылила содержимое пузырька в воду. На поверхности поднялся густой белый туман, и в омуте памяти закружились изображения. Она погрузила лицо в воду.

Картина была хаотичной с самого начала, туманной и запутанной, как обычно бывает, когда омут памяти показывает воспоминания только одного человека. Две женщины, тусклые и призрачные, словно на пересвеченной плёнке, бежали по коридору Альтинга к двери. Чёрный дым валил из щели под дверью, но женщин это не остановило. Одна из них – Гермиона не знала, Сибил или Синтия – рывком открыла дверь и исчезла в дыму. Та, из чьих глаз смотрела Гермиона, вбежала в клубящуюся черноту, и некоторое время совсем ничего не было видно. Но потом она увидела, как первая женщина подбегает к искалеченному телу, окровавленному и почерневшему, которое лежало в углу. Вторая женщина остановилась как вкопанная и начала кричать. Совы вылетали из открытой двери, оставляя свои разрушенные клетки. Многие из них лежали мёртвыми. Долгое время картинка не менялась, потом вторая женщина развернулась на месте и осмотрелась. Некоторые участки комнаты были смутными и исчезающими, но большую часть помещения можно было разглядеть. Там были некоторые зацепки насчёт бомбы – полезно будет рассказать американцам. Она разглядела металлическую крышку, лежащую рядом с раскуроченным столом, на котором бомбу открыли… У этой бомбы оболочка была в форме трубы. Любой маглорожденный британец, который смотрит новости, знал хоть что-то насчёт подобного, так что у Гермионы было общее представление. Кроме этого она увидела лишь один фрагмент – это был коричневатый металлический объект с двумя маленькими проводками, торчащими из него. Она не знала, что это, но это стоило запомнить.

Она остановилась и посмотрела на деталь, которую заметила раньше. Всё было на своих местах. И выводы, которые она сделала, когда она поразмышляла об этом… Внутри все перевернулось, и ей стало нехорошо.

Приложив мысленные и физические усилия, она вытолкнула себя из воспоминаний и выпрямилась над омутом. Поморгав секунду, она подняла глаза на Хиг и Тинегар, стоящих рядом в нетерпении.

– Это было… жуткое зрелище, Советники. – Мне… – она почувствовала себя больной и замолчала на мгновенье, уставившись в пол. Эстер стояла рядом с ней, слегка протянув руку на случай, если её Богине понадобится помощь.

– Мне жаль, что подобное произошло с вами и вашими людьми. Что это вообще произошло…

– Мисс Грейнджер, вы в порядке? – мягко спросила Тинегар.

Реакция Гермионы, должно быть, вызвала в ней некоторое сочувствие.

– Давайте вернёмся и присядем. Я сама видела это, и вы правы… это жуткое зрелище. Я думаю, нам стоит выпить. Много выпить.

– Да, – сказала Гермиона, принимая руку Эстер. – Но по крайней мере у меня есть хорошие новости. Кажется, я могу рассказать немного об устройстве. Я думаю, это «Трубчатая бомба»[55]… дилетантское устройство.

Но все, что крутилось у неё в голове в это время, это мысли:

«О, Гарри… нет…»

Примечание: У вас есть вся необходимая информация, чтобы решить эту загадку.

______________________

Америка по глупости твоей как напишу святую литанию?

Продолжу как Генри Форд мои строфы так же индивидуальны как его автомобили тем паче что все они разного пола

Америка буду продавать тебе строфы $2500 штука скидка $500 за твою старую строфу

Америка освободи Тома Муни

Америка спаси испанских лоялистов

Америка Сакко Ванцетти не должны умереть

Америка парни из Скоттсборо это я.

Америка когда мне было семь мама брала меня на собрания коммунистической ячейки нам продавали горошек горсть за билет а билет стоил пятак и речи в придачу бесплатно все были паиньками и жалели рабочих это было так искренне ты понятия не имеешь до чего хороша была партия в 1935 году Скотт Ниринг был величавый старик истинный вождь Матушка Блур вышибала слезу однажды я видел настоящего Израиля Амтера. Наверняка все кругом были шпионами.

Америка ведь у тебя и в мыслях нет войны.

8. Четыре точки и тире

1 мая, 1238 года нашей эры

19:34

Дом Игнотуса и Кадмуса Певереллов, Сонтаг, Великобритания.

Следующий фрагмент переведён на современный английский, и из него вырезана ложь, добавленная идиотами.

– Антиох не одобрит этого, – сказал Кадмус, откидываясь в кресле.

Он был большой и волосатый. На нем не было рубашки, и свет от огня делал светлые волосы на его руках, плечах и груди похожими на золотые нити. Он сцепил руки на своём большом животе и издал глубокий рёв, демонстрирующий, как зол будет его брат.

– Ему придётся согласиться, – сказал Игнотус, который сидел на маленькой табуретке рядом с очагом. – У него нет выбора. Мы сделали всё, что было в наших силах.

– Он расстроится и устроит драку. Этим всегда заканчивается.

Кадмус не боялся, но всякий раз, когда ему приходилось драться со старшим братом, это разрывало ему сердце. По молчаливому согласию они не использовали палочки, а синяки и переломы легко исцелить… но он знал, что мать расплакалась бы, если бы узнала.

– Антиох распускает руки только когда думает, что может этим что-то изменить. Но ничто не может поменять саму магию. Ну или по крайней нам это не под силу. Слишком многое было утеряно до нас, слишком много знаний утрачено. Идеальная мантия не может существовать. Попытка создать её убьёт волшебника, а я не хочу умирать, – Игнотус, не отрываясь, глядел на языки пламени, в то время как его мысли были где-то далеко. – И, если он попытается снова навредить тебе, я уйду.

– Он будет рад этому, – с горечью сказал Кадмус. На самом деле несколько лет назад он действительно подрался с Антиохом из-за присутствия Игнотуса.

– Тогда – может быть. Но не сейчас. Он знает, что без меня ему не справиться, – сказал Игнотус без тени хвастовства.

Воистину, он был величайшим волшебником Британии. Исследования двух братьев Певереллов были неплодотворны, пока к ним не присоединился Игнотус Хэнд.

Кадмус затих на некоторое время, и оба мужчины молча смотрели в огонь. Через некоторое время старший из братьев сказал:

– Ты думаешь, что мы стоим у последних дней мира.

– Скорее у середины времён. Наша сила убывает.

– Из-за того, что восточный лей был потерян, гоблины осмелились взяться за оружие, а Кубок Полуночи сломан? Трудности были всегда, и сейчас не становится хуже. Не будь таким мрачным.

Игнотус положил голову себе на колени, обняв их руками. Он весь сжался и выглядел утомлённо.

– Мерлин проклял нас. Мерлин проклял все грядущие поколения. Всё наше знание – лишь часть того, что знали наши отцы, и это продолжается вот уже пять веков.

– У него не было выбора… мир был обречён. Ты же знаешь легенды. И мы сделали великие открытия. Камень Души… – возразил Кадмус.

– Это лишь жалкое подобие того, что могли делать старейшины атлантов, даже не используя палочку, – сказал Игнотус.

В его голосе больше не было горечи. Лишь тоска.

– Ты считаешь, поиски Антиоха не увенчаются успехом. Думаешь, мы не сможем достичь обратной стороны смерти.

– Да. Не думаю, что у нас что-то получится.

– Пророчества не могут лгать.

– Но могут быть неверно истолкованы.

– Что же нам делать? – спросил Кадмус, и в его голосе было сочувствие.

– Я отправлюсь в залы Совета. Я запишу слова и попрошу запечатать их камнем и жезлом. Мы связаны Запретом, но когда-нибудь волшебники разрушат эти узы. Мерлин потерпел крах во многом, как и атланты в своё время. Грядёт разрушение, а значит, человечество обязано возвыситься вновь.

– И что ты запишешь?

– Я запишу слова одного из пророчеств, насколько мы смогли его понять, и велю им обратиться «к скорпиону и лучнику, запертым за той гранью, откуда нет возврата». Я скажу им, что «этим путем будет смерть побеждена», – от голоса Игнотуса языки пламени осели, словно их придавил груз ещё не наступившего будущего. – А затем я вернусь сюда, и мы продолжим работу, вместе. И мы будем ссориться с братом по вечерам, потому что он будет настаивать на том, что нам нужны волосы фестрала, хотя они не сравнятся с гривой единорога, и прочий подобный вздор, и вы будете драться и мириться, драться и мириться. И в свой час мы умрём. И мир продолжит увядать.

Кадмус задумчиво потёр живот:

– Но ведь мы будем вместе?

– Да. Мы будем вместе.

– Тогда всё будет хорошо.

– Так и будет.

3 сентября, 1941 года

16:00

Спальня слизеринцев, Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс, Шотландия.

Запись из личного дневника.

Не то чтобы я не мог победить, но я не знаю, как поступить умнее. Мой противник – неизвестная величина… на каком уровне он играет? Когда он планирует что-то – это просто ловушка, или это обман, и он ждёт, что я буду обходить её очевидным способом? Если я отказываюсь справиться с ловушкой из осторожности, упускаю ли я шанс на быструю и окончательную победу? Если я разрабатываю хитрые стратегии, чтобы заманить его в западню с помощью утончённых и коварных гамбитов, трачу ли я понапрасну время и силы на того, кто мог бы быть сломлен минимальным усилием? Глупец или гений, феноменальный или слабоумный?

Терпеть не могу шахматы, честно. Почему это так важно? Чувство, как будто я в зеркальном зале, и повсюду лишь моё отражение. И опять, как и всегда, я – единственный настоящий игрок. Это чудовищно скучно. Я знаю, что и этот противник окажется очередным разочарованием… будет с лёгкостью повержен, как только я пойму его. Я не знаю, зачем я заморачиваюсь с записками. Зачем я заморачиваюсь с этой игрой. Зачем я вообще заморачиваюсь.

Скука скука скука Даже писать про это скучно Всё всё скучно

Как будто я разбиваю что-то своими ногами Иногда вначале это весело, хруст и треск и всё такое, кровь среди ярких перьев, эстетично и интуитивно, но без усилий и трудностей Сделай из этого игру Сделай из этого искусство Сделай хоть что-то Но это просто скучно, и я ненавижу это

Мне нужен противник. Даже под угрозой поражения я хочу, чтоб был кто-то, равный мне. Кто-то, кто бы напрягал, заставлял рисковать и подталкивал. Не этот муравейник на ничтожном земном шаре. Кто-то, с кем мне не придётся сдерживаться или придумывать вызов. Кто-то, чей разум был бы сравним с глубиной моего. Кто-то… [56]

12 марта, 1999 года

18:29

Франклинс Нез, Приливная зона, Бостон

Гермиона почти час обсуждала всё, что знала о бомбах, с Хигом и Тинегар. Это было ничто по сравнению с тем, что могло бы дать беглое исследование этого вопроса, но было бы глупо не воспользоваться случаем укрепить доверие. Она не обращала внимания на тревожные чувства в животе и вихрь мыслей в голове и терпеливо объяснила основы химических реакций.

В тот момент, когда Хиг и Тинегар оставили её наедине с Шарлевуа и Эстер, Гермиона повернулась к Шарлевуа и сказала (спокойно, спокойно, за нами все еще наблюдают):

– Я подумала о том, что ты мне говорила, и считаю, что ты была права. Можешь, пожалуйста, собрать всех в Повисе с помощью Кнатов, а затем привести их сюда? Используй один из запасных портключей.

Шарлевуа не показала удивления и не стала возражать, что ничего подобного не предлагала. Она просто кивнула и спросила:

– Всех?

– Думаю, всех, кто не занят уходом за жертвами Гёреме, – сказала Гермиона. Шарлевуа подчинилась без лишних слов. Даже не успев покинуть Франклинс Нез, она достала свой зачарованный Кнат и сжала его в руке. Гермиона почувствовала, как сестринский Кнат в её кармане начал нагреваться. Повернувшись к Эстер, она достала из своего кармана зеркальце и передала ей: – Пожалуйста, свяжись с Гарри и попроси его передать нам всё, что он разработал для перчаток. Тайно, если он сможет.

Эстер кивнула и взяла зеркало, после чего направилась в одну из уединённых комнат с Омутом памяти. Гермиона, конечно, могла сделать это сама, но она бы не перенесла разговор с Гарри лицом к лицу.

Была надежда, что она что-то не так поняла, что это была ужасная ошибка или странное совпадение. Это всё ещё было возможно. Нет, это даже наиболее вероятно. Что было вероятнее – что она неправильно поняла какую-то уловку, недооценила случайность, или что Гарри был злым?

12 марта, 1999 года

20:45

Мистический Альтинг и Вестфальский Милостливый Совет, Приливная зона, Бостон.

Хиг подался вперёд, прищурившись. Это было умно. Обычно он вёл три или четыре игры с разными людьми одновременно, но эта конкретная игра занимала всё его внимание. Его противник играл сицилианскую защиту, но каждый ход после фианкеттирования слона был новаторским, а пешечный штурм был захватывающим. Это была либо безумная, либо блестящая игра человека с нешаблонным умом. Хиг, конечно, уже заметил изъяны… и планировал разбить этого любителя без особых проблем. Пусть оппонент делает любой ход, какой захочет, традиционный или нет: его исключительность не имела значения, ведь все пути ведут туда, куда желает Хиг.

Он посмотрел на уровень на водяных часах. Не так много времени осталось до того, как ему будет пора возвращаться к работе, но обед стоял нетронутым на его столе. Так много всего нужно сделать: в городе британцы, и ещё этот взрыв. Что же, в первую очередь… нужно поесть, чтобы лучше думалось. Прекрасно!

12 марта, 1999 года

21:15

Франклинс Нез, Тайдуотер, Бостон

– Гарри передал это и сказал, что вы с Эстер знаете, как их использовать, – сказала Тонкс, выкладывая на стол две пригоршни маленьких металлических коробочек, каждая размером с игральную кость. Заряды для перчаток. – Ну что же. Я полагаю, что наше прибытие секретно, но я подумала, вам бы не помешала маленькая прогулка – улыбайтесь местным жителям, величественно помахивайте рукой, и всё прочее. Гарри наверняка сидел в каком-нибудь новом саду, который он недавно посадил, и не сказал, что не так. Полагаю, сейчас он увлечённо стрижёт фруктовые деревья.

– Всё усложнилось, а Гарри не в курсе, – сказала Гермиона. – Ну, он мог бы догадаться, – добавила она, – но я не могла ему ничего сказать.

– Он сделал какую-то глупость? Я имею в виду, кроме того, что отрастил хвост? – спросила Тонкс, и её глаза блеснули лиловым, предвкушая интригу.

– Может быть. Скажи, если я схожу с ума, – сказала Гермиона, вздыхая. Тонкс была абсолютно доверенным человеком, и она будет воспринимать всё непредвзято. Это не значит, что другие Возвращённые были несамостоятельными или глупыми, но они полностью доверяли Гермионе и не сомневались в её моральных и тактических решениях. Когда группа формировалась, в эти ужасные месяцы в тысяча девятьсот девяносто третьем, у них включилось что-то вроде защитного механизма подражания – они опирались на свою спасительницу в поисках хоть какой-то устойчивости среди этого пустого мира. Но с тех пор прошло много времени… она знала, что всегда была и будет для них путеводной звездой. У Тонкс не было подобного благоговения, хоть она и была всегда необычайно преданной. Она присоединилась к Возвращённым полностью добровольно, нетронутая дементорами, но испытывающая такую пылкую ненависть к этим существам, какую Гермиона видела лишь у Гарри.

Позже Тонкс рассказала, что побывала в декабре на руинах, в которые Гермиона превратила Азкабан, и уделила достаточно времени, чтобы хорошенько плюнуть на них. Ну то есть не то чтобы плюнуть.

– Ты сошла с ума. Но мы это и так поняли после того, как ты отвергла Седрика, – сказала Тонкс, играя зарядом, который металлически постукивал о деревянный стол.

Гермиона улыбнулась и аккуратно забрала заряд, прежде чем случилась какая-нибудь неприятность.

– Нет, я серьёзно.

Тонкс села на стул напротив Гермионы и подняла брови, затем взмахнула палочкой, и они вместе начали произносить заклинания. Через тридцать секунд они сидели вдвоём в голубой дымке и, вероятно, обеспечили себе сносный уровень приватности. Ну если только стулья не были зачарованы, но должно быть даже Хиг не зашёл бы так далеко ради прослушки.

Гермиона нахмурилась.

Ещё через некоторое время они стояли, а стулья исчезли (не стоит благодарности, Аластор), только тогда она вздохнула и продолжила. После беглого пересказа основных фактов она перешла к своим умозаключениям. Её голос немного дрожал… она надеялась, что Тонкс укажет на большую глупую дыру в её размышлениях.

– Первое, что я заметила, когда мы с Шарлевуа и Эстер вошли во взорванную комнату, это что повсюду был пепел, но в остальном там прибрались. Было очевидно, что всё почистили Скорджифаем, причём сразу – прежде чем пепел осел и прежде чем туда допустили кого-то для расследования.

– Значит, там было что-то ценное. Личные письма? – спросила Тонкс, и ее брови поднялись вверх и позеленели.

Гермиона покачала головой.

– Они доставляются прямо к получателю, как в Хогвартсе или Министерстве. Нет, это была сортировочная комната для информации, которую они получают по своим шпионским каналам. У них есть Прытко-пишущие перья, которые копируют послания, подслушивающие сувениры, чучела голов гриффонов, которые сообщают, как часто они слышат определённые слова, и разные другие вещи. А это куча пергамента, и им нужны люди для сортировки полезной информации от мусора.

Тонкс поморщилась.

– Интересно, что у них есть на меня.

– Кроме того, в той комнате я видела большой горшок с летучим порохом на каминной полке. Ничего особенного для большинства мест, но не для комнаты с парой пороховых мехов.

– Они наверняка тоже прослушиваются.

– Хм, я не думала об этом, – сказала Гермиона, замолчав. Она задумалась на мгновенье. – Даже если так, не думаю, что это влияет на мои выводы. Я не была уверена, был ли горшок там из-за того, что кто-то использовал летучий порох после взрыва, поэтому я убедила их показать мне воспоминания одной из двух сестёр, которые были там первыми… Это были воспоминания Синтии или Сибил Вэйн, не знаю, чьи.

– Они чем-то важны? Там были какие-нибудь улики? – спросила Тонкс.

– Я считаю, что ведьмы были случайными свидетелями. Может, в результате они дадут подсказку, но сейчас не похоже, чтоб они были замешаны, – сказала Гермиона.

– То есть ты считаешь, что кто-то сбежал через каминную сеть после взрыва, оставив горшок с летучим порохом в комнате, поскольку нельзя переносить летучий порох через огонь, что означает… что кто-то мог что-то выкрасть или сбегал, или это было убийство по личным мотивам, или что-то ещё, – сказала Тонкс.

– Ну, советник Тинегар попросила меня подумать, кому это выгодно. Она намекала, что это выгодно нам, поскольку часть американцев встанет на нашу сторону, чтобы противостоять Малфоям. Я не была уверена, что волшебники Америки так быстро потеряют голову от одного террористического акта, но Тинегар считает, что в этом есть смысл.

– Но мы не делали этого, – сказала Тонкс. – Значит, это был Вестфальский совет? Они взорвали сами себя? Они ведь не потеряли ничего и никого серьёзного, не так ли? Могу поспорить, они достаточно безжалостны, чтобы пожертвовать одним из своих. Или это просто Нарцисса Малфой переходит на следующий этап… Вспомни, как мы тоже чуть не подорвались недавно! – Тонкс сердито взмахнула руками. – Да кто знает?! Это безумие!

– Подожди, – сказала Гермиона. – Возможно, это была ошибка или просчёт, или что-то пошло не так. Но…

– Может, Малфои хотели уничтожить что-то, что перехватили британцы! – Тонкс осенило. – Шпионский центр… какой-то подслушанный разговор, раскрывающий их планы? Нет, тот убитый парень не был конечным получателем такого разговора… Ты говорила, он проработал здесь всего два года. И он не мог один заниматься таким делом… Нет, это бессмыслица, прости. Но может, это должно было остановить слежку?

Гермиона покачала головой.

– Сомневаюсь. Если бы ты управляла такой сетью, разве ты не готовилась к тому, что на одного из твоих сотрудников могут напасть? Наверняка у них всё продумано. Советник Хиг не очень дальновидный насчёт многих вещей, – например, у него нет элементарного чувства морали касательно средств, которые он выбирает для достижения своих целей, – но он серьёзно относится к информации.

– И что же тогда? – спросила Тонкс, нетерпеливо переступая.

– Во-первых, я думаю кто-то отправлял пергаменты из этой комнаты. Вот зачем там был горшок с летучим порохом: чтобы кто-то мог передать документы. Ты не можешь это сделать с помощью пороховых мехов. Информация, которую они хотели заполучить, или что-то, что они не хотели, чтобы кто-то видел. И возможно, Тарлетон был в этом замешан, а тот, кто им управлял, решил от него избавиться. Возможно, его шантажировали, или он изначально был заслан туда с этой целью.

Тонкс медленно кивнула:

– Хорошо… в этом есть смысл. И это мог быть как кто-то из Вестфальского Совета, так и Малфои.

– Тинегар заметила, что это как-то слишком небрежно для Малфоев. Это правда, и это надо учитывать. Бомбы – это слишком грязно и ненадёжно, и если бы Тарлетон выжил, или если бы кто-то другой открыл коробку, или если бы она взорвалась раньше времени, или что-то ещё, это бы раскрыло намерения Нарциссы и Драко.

– Значит, это кто-то из Вестфальского Совета, – глаза Тонкс полыхнули красным цветом. – Тогда они обвинят во всём нас, сославшись на очевидную фальсификацию, – она замолчала на мгновенье. – Нет… все те же самые проблемы. К тому же, никто, кроме Малфоев, не использовал раньше магловские устройства вроде бомбы.

– Вообще-то есть один человек, известный такими трюками, – вымученно сказала Гермиона.

По лицу Тонкс можно было видеть ход её мыслей. В момент осознания её полные губы сжались. Потом её глаза слегка расширились, и она нахмурилась. Когда она успокоилась и начала раздумывать над сказанным, её лицо разгладилось и приобрело кремово-персиковый оттенок.

– Нет, – сказала Тонкс через некоторое время. – Я поняла твою мысль, но нет. Гарри никогда не убил бы никого вот так. И это было бы слишком очевидно… он годами кричал про «отправку сов с ручными гранатами», используя это в качестве метафоры для явных дыр в безопасности… Помнишь, как Шизоглаз наорал на него, чтобы тот перестал рекламировать такую возможность? Совершить нападение, о котором он неоднократно заявлял, использовать при этом цвета его общеизвестного врага и ударить по организации, которая стояла на пути его Договора… Это всё равно, что повесить огромную надпись: «Это был Гарри».

– Уровень и уровни, – сказала Гермиона. Этого было достаточно; через мгновенье Тонкс коротко кивнула, показывая, что поняла, что та имеет в виду.

– Но убийство? Даже если Тарлетон был тёмным в некотором смысле, я не понимаю. Однажды я видела, как Гарри давал инструкции работникам в Материальных Методах, и он сказал тогда, что первое, самое главное правило: никто из врагов не должен погибнуть, что даже десятипроцентный шанс смерти – это слишком много, поскольку это означает, что оружие убьёт каждого десятого человека, – она указала на зарядные устройства. – Перчатки разрабатывались именно по этим принципам! И помнишь в самом начале, в первом Тауэре, когда мы работали над Столбами Безопасности, и Гарри повторил тому аврору… как же её звали… Джей Си Крейм, нашу поговорку? Спаси одну жизнь – и ты спасёшь целый мир. Это была его мысль!

Тонкс скрестила руки и отрицательно покачала головой, при этом некоторые пряди её волос стали черными.

– Я рада, что ты позвала меня, потому что ты права… ты действительно сходишь с ума.

Гермиона на секунду задумалась, как лучше сформулировать ответ. Было важно соблюдать информационную гигиену, даже с Тонкс: она не могла многого сказать.

– Тонкс, чары, которые мы с Гарри наложили на Тауэр…

Тонкс закрыла уши руками.

– О Мерлин, не рассказывай мне о них, я захочу попробовать и превращу себя в пуддинг или ещё что-нибудь!

– Нет, нет, – сказала Гермиона, невольно улыбаясь, и дотронулась до руки Тонкс. – Я не собираюсь рассказывать тебе никаких грозных секретов трансфигурации. Но я могу без риска сказать, что чары, которые помогают Гарри полностью исцелять людей, могли бы помочь ему полностью подделать тело.

– Ох, – сказала Тонкс, успокаиваясь. Она скорее всего вспоминала старинную поучительную сказку, которую родители-волшебники рассказывали своим детям, чтобы вдолбить им, как опасно может быть подражать тем, кто умнее тебя: Рошель Когтевранка, которая хотела превратить своего кота в дракона, а вместо этого сама превратилась в тролля («Ах котик, котик, ты стал меньше, но котик, котик, ты такой вкусный на вид!»).

– Это не лишено смысла, – сказала она. – Но тогда, о Богиня, что же нам делать?

Гермиона проигнорировала прозвище, поскольку знала, что Тонкс только чаще начнет его использовать, если протестовать.

– Ну что ж, у нас есть несколько теорий, и мы не знаем, какая из них правильная. Будем действовать методом исключения. Получим больше данных. Проведем эксперимент. Отправим часть людей на поиски любой информации касательно жизни Тарлетона, узнаем, вдруг он с самого начала был подставным актером, или может, он недавно начал вести себя странно. Отправим кого-нибудь найти его друга, с которым он вместе устраивался на работу, если такой есть. Будем делать всё, что придет в голову, в рамках допустимого. Я поговорю с Вестфальским Советом – это имеет смысл, если мы действительно считаем, что Дом Малфоев может быть замешан, и я думаю, я могу убедить их в этом.

– Поняла, – кивнула Тонкс, – Эстер отправится с тобой. Саймон и Шарлевуа займутся Тарлетоном. Сьюзи и Хиори берут на себя его друга. Джесси сейчас заботится о паре каппадокийцев, а Ург не смог прийти.

– А ты? – спросила Гермиона.

– Я думаю, есть пара вещей, которые я могу сделать, – Тонкс улыбнулась, обнажив зубы. Но прежде чем они сбросили окружающие их чары, она с сомнением остановилась, и её улыбка спала. – Но что, если кто-то оставил горшок с летучим порохом у камина просто… случайно? Может, это просто совпадение? Что, если всё не так запутано, как мы думаем, и наши рассуждения и выводы слишком поспешны? – спросила Тонкс. – Или ещё хуже, вдруг это был Гарри… ты действительно хочешь провести это расследование так тщательно, чтобы, хм, победить? Чтобы пришлось противостоять ему?

Гермиона вздохнула.

– Мы расследуем предположительное участие нашего друга в организации взрыва, или даже двух взрывов. Какое расследование может потребовать большей тщательности? Я была бы рада «проиграть».

9. Коробки

– Прекрасный процессор Pentium III, новинка этого месяца. В нём целых пятьсот мегагерц вычислительной мощи. Он сделает всё, что только может прийти в голову, особенно если у тебя есть проводное подключение или DSL. И всё это за жалких полторы тысячи фунтов. Обычно, если говорить о флагмане в линейке, речь бы шла о двух тысячах или даже больше, выше стоимости остальных ПК. Качество видео превосходное, а значит, и графика в играх будет на уровне, – Трой ласково погладил картонную коробку. Он знал, зачем этому парню нужен компьютер… Для того же, для чего всем этим парням он внезапно понадобился. Они видели в вечерних новостях про вред Всемирной Паутины, и теперь они хотят попробовать кусочек.

Мистер Спу покосился на спецификацию на боку коробки. Трой видел, что молодой человек был в настроении раскошелиться. Повсюду стояли похожие коробки с разной маркировкой: STUART AC/4232, Fisher SENTRON ARGUS@[57], HONDA EB300 °C[58] и многие другие. Странный набор, про некоторые из вещей Трой даже никогда не слышал. Он узнал генераторы и переносные выключатели по упаковкам, на которых были маленькие графики и описания. Он даже знал, что Netwell Foam – это звукоизолирующий меламин, как у его приятеля Сэмми в студии. Но он даже не мог предположить, что за ILX Lightwave TD6000[59]. Что это у них за лаборатория?

Более дюжины серьёзных мужчин и женщин ходили вокруг коробок, сверялись со списками и приглушённо разговаривали. Управляла процессом светловолосая женщина, которая иногда с отсутствующим видом смотрела в стену. Казалось, что они были в каком-то странном замке из серого камня с мерцающими настенными светильниками – подождите, это что, факелы? Зачем вообще устраивать лабораторию в подобном месте? Это что, какой-то военный объект со спецназом[60] или вроде того? Забавно, но он не мог вспомнить дорогу, по которой они сюда попали…

– Выглядит хорошо, – сказал мистер Спу, возвращая внимание Троя обратно к этому молодому мужчине, на лбу у которого был довольно необычный шрам. – У вас есть двадцать таких? С периферией?

Трой широко улыбнулся:

– Найдём. Доставим бесплатно, если пожелаете.

Мистер Спу покачал головой:

– Спасибо, не нужно. Наша лаборатория – режимный объект. Мы сами заберём всё от вас. Вам нужен чек на задаток?

Гарри пытался выкинуть из головы ситуацию с Гермионой, поскольку он понял, что ему не удастся направить мысли в нужное русло. Что-то в Обете заставляло его разум так легко зацикливаться, когда дело касалось её, что он мог с одержимостью прокручивать одни и те же вещи в голове снова и снова. Это было похоже на его внутренние диалоги с мысленными копиями разных людей, как если бы он спорил сам с собой на одну и ту же тему по кругу. В таких ситуациях, когда он уже обдумал все возможности и принял решение, продолжать внутренний спор – нездоровый выбор, по крайней мере до тех пор, пока не появится новая информация.

Чтобы отвлечься от этого, он планировал следующий уровень развития своей крепости. Даже лучше, он планировал, где разместить компьютер. Он уже зарылся в коробку и вытаскивал из неё руководства и прочие бумаги, которые напоминали закуску к основному блюду. Очень скоро он прочитает каждый клочок бумаги. Потому что наконец-то, наконец-то: электричество!

Гарри с самого начала пытался понять, каким образом магия влияет на электричество. Присутствие любого заклинания или щита влечет за собой различные электромагнитные эффекты: видимый свет, радиоволны и даже жесткое излучение. Не похоже, чтобы была какая-то закономерность для длины волны, создаваемой эффектом – Мобилиарбус создавал всплеск микроволнового излучения, в то время как внешне похожий Мобиликорпус давал устойчивые колебания на радиочастоте.

За этими явлениями должна быть какая-то универсальная схема, но исследования шли медленно. В начале он создал отдельные лаборатории в Абердине для измерений и сбора данных, но логистика портила все планы. Лаборатории пришлось проектировать практически без защит, поскольку действующие на область заклинания порождали непрерывное наложение помех – ни обширное экранирование, ни клетки Фарадея не помогали. В то время почти не было кадров с хотя бы минимальным набором научных и магических знаний, необходимых для этой работы, и еще меньше было достаточно доверенных и сильных волшебников, готовых работать без защитных чар. Гарри был вынужден поменять приоритеты.

После того как Лавгуд присоединилась к потоку студентов Научной Программы Хогвартса, он смог переложить на неё часть задач. Она легко впитала в себя двухлетний магический курс, разработанный Гарри и Минервой, и продемонстрировала удивительную способность к обучению в следующие два года изучения методов научного мышления и рациональности. Вероятно, это объяснялось ее воспитанием: ее растили открытой к новым идеям, даже самым нелепым и абсурдным. Во многом наука – это готовность следовать за данными, к каким бы выводам это ни вело, а Лавгуд не была скована условностями.

Её бесстрашие было бесценным для Гарри, особенно когда она с радостью согласилась принять участие в одном его исследовании: как Дьявольские силки выживают без солнечного света. Многие ведьмы и волшебники задумались бы, прежде чем соглашаться работать с опасным растением, но Лавгуд лишь рассеяно кивнула.

Большая часть жизненного цикла Дьявольских силков была логична. Растение инстинктивно перемещалось, формируя силки, и душило всё, что попадало в зону его досягаемости. Оно приводилось в движение плотными волокнами, проходящими через каждый усик, и могло двигаться сверхъестественно быстро. После того, как оно придушило или раздавило свою жертву (обычно это были небольшие животные или крупные насекомые), оно бросало ее. Останки разлагались и обеспечивали растение необходимыми питательными веществами.

Что было нелогично, так это то, что у Дьявольских силков были листья, и при этом оно ненавидело свет! В природе листья часто адаптировались под ловушки, оружие или защиту, но не было никакой причины обладать листьями для растения, преимущественно растущего в пещерах.

Гарри сделал два предположения: во-первых, листья должны поглощать что-то, аналогично свету. Иначе самыми успешными стали бы Дьявольские силки вообще без листьев или с маленьким их количеством, и эволюция бы избавилась от них. Во-вторых, поскольку Дьявольские силки росли в основном в магических садах или волшебных участках, например, в пещерах Запретного леса, для выживания им нужна магическая окружающая среда.

Всего за год Лавгуд продемонстрировала способности Дьявольских силков к поглощению магии, а всего за два года ее команда смогла вывести в Зале Науки магически модифицированный вариант этого растения, который не мог двигаться и имел неутолимый аппетит к фоновой магической энергии.

Дьявольские силки используют вместо фотосинтеза таумасинтез[61]. Они поглощают магию, возможно так же, как это делают чизпурфлы, и густые заросли этого растения наконец открывают возможность экранировать электронику от фонового магического излучения и его пагубного электромагнитного влияния.

А это означало, что Гарри наконец может построить лабораторию его мечты. Внешние корпорации под его контролем делали десятки заказов – всё, что он не мог трансфигурировать, и он часами занимался чудесными увлекательными проблемами, связанными с соединением магии и технологий. С самого начала планирование Тауэра было восхитительным, тогда он сидел с карандашом и бумагой в клетку, создавая новое на смену руинам, возникшим по его собственной глупости. Словно он снова стал шестилетним мальчиком, работающим над макетом «лаборатории мечты» (нет, мисс Блэр, спасибо, но я не буду проектировать «домик на дереве своей мечты»). Но теперь задача сулила сложности и удовлетворение от их разрешения совершенно другого масштаба. Он купил свои собственные масс-спектрометры[62]!

У Гарри всё было уже почти готово. Звукоизолирующие панели на деревянных опорах поддерживали и защищали густые заросли «листьев Лавгуд» (так он называл модифицированные Дьявольские силки), которые вились по стенам и потолку длинной комнаты Парного Партнёрства. Листья Лавгуд также были под его ногами, скрытые под слоем гофрированного металла, а входные двери с внутренней стороны были покрыты сеткой, заросшей этими растениями. В стенах, укрытые отдельными лозами, были спрятаны магические устройства кондиционирования, которые впускали в комнату свежий прохладный воздух, который иначе был бы затхлым и пропитанным выделениями Листьев.

В целом в комнате было немного не по себе, поскольку даже модифицированные Дьявольские силки всё ещё время от времени дёргались и шуршали на дверных сетках, но в основном они были изолированы и скрыты от глаз. Раз в несколько недель им приходилось снимать панели и убирать Скорджифаем опавшие листья, но тем не менее Гарри был очень горд.

И компьютер!

До того как Гарри впервые отправился в Хогвартс, то есть в последний раз, когда он жил со своими родителями, у его отца в кабинете был компьютер. Это была Серьёзная вещь, к которой нужно относиться с Большой Ответственностью, однако Гарри провёл несколько счастливых часов, используя новейшую Windows 3.0, и даже поигрался с ещё более захватывающими командами MS-DOS, что привело к опасному и стремительному финалу.

С тех пор… что ж, он открыл для себя магию. События вышли из-под контроля быстрее, чем Гарри мог вообразить, и всё повернулось так, что однажды утром на вокзале Лондона он навсегда оставил свою магловскую жизнь. В тот день он обещал маме, что магия никогда не встанет между ними… но вышло иначе. Это не было обещанием, которое невозможно нарушить. Должно было быть, если бы в этом мире была хоть капля милосердия. Но это не так.

Через некоторое время Гарри поймал себя на том, что он перестал распаковывать компьютер и потерял интерес к серому устройству из металла и пластика, лежащему в коробке. Руководства и гарантийные талоны лежали в куче на столе, так и не прочитанные. Внезапно удовольствие куда-то исчезло.

Вздохнув, он откинулся на спинку стула. Это было несправедливо. Было по-детски глупо так думать, но в его мозг была встроена дурацкая программа, которая требовала к нему такого же отношения, как к его ровесникам. Причём даже со стороны безличной судьбы. Было несправедливо, что ему пришлось вычеркнуть родителей из своей жизни, но жизнь не была справедливой.

Гарри было нужно поговорить с кем-нибудь умным. Не с Гермионой, и он уже сделал Хмури новую внешность этим утром, так что Гарри не увидит его до завтра (или её, Гарри не был уверен насчёт подходящего местоимения, потому что Хмури на этот раз был шестилетней девочкой).

Наконец он вздохнул, поднялся на ноги и отправился в Комнату 101. Там он проводил всё больше свободного времени, хотя теперь его почти не оставалось, поскольку французы стали всё активнее использовать свои новые Столбы Безопасности. Британские гоблины тоже согласились установить Столб в Акле[63], а значит, скоро он будет занят ещё больше.

Но иногда ему было просто необходимо поговорить, и случалось, что ему нужен был совет кого-то выдающегося, кого-то, кто не станет колебаться.

Волдеморт хоть и был чудовищем, но он был ценным чудовищем. Чудовищем, которого удалось приручить.

Попасть в Комнату 101 было непросто, особенно учитывая, что Гарри не мог попросить помощи в разработке системы безопасности. Хотя Гермиона и Амелия были в курсе задачи, Гарри настаивал, что он сам должен придумать протоколы, без блестящей проницательности Гермионы или ошеломляющей глубины магических знаний Амелии. Скорее всего они бы согласились на Обливиэйт… но Гарри не радовала перспектива стирать какую бы то ни было часть их памяти. Они наверняка могли придумать какие-нибудь хитрые уловки, чтоб устранить наиболее утомительные аспекты его мер безопасности.

При текущих мерах нужно было потратить около десяти минут, чтоб попасть внутрь, причём пять из них нужно было просто сидеть и ждать. Наконец он прошёл через портал и оказался в Комнате 101. Он спустился по ступеням в маленькую каменную комнату, в которой не было ничего кроме двух деревянных табуретов и блестящей чёрной шкатулки.

Оглядываясь в прошлое, Гарри всегда удивлялся, как же он был глуп. Было время, когда он думал, что это хороший долгосрочный план – держать Волдеморта трансфигурированным в камень в его кольце. Даже сейчас тупость тринадцатилетнего Гарри поражала его. В конце концов, Хмури, Амелия и Гарри собрались и решили, что это не было хорошей идеей, держать самого опасного Тёмного Лорда всех эпох во временном стазисе прямо рядом с его смертельным врагом и наиболее могущественными из известных им магических устройств. Видимая потеря памяти, трансфигурационная болезнь и отсутствие рук – это всё было, конечно, хорошо, но тем не менее это был глупый риск, учитывая их неполные знания о его планах и запасных вариантах (а все сообщники были мертвы или пропали). Один неудачный вечер мог стать концом света.

Даже во второй их системе мер безопасности однажды отыскался неожиданный изъян, и почти произошла катастрофа. И только по крошечной случайности Волдеморту не удалось покинуть своё новое тело и сбежать. Вальпургиева ночь.

Поэтому: шкатулка, Комната 101 и новый Тауэр. Самая надёжная крепость и лучшая тюрьма, которую Гарри и Хмури смогли спроектировать. Насколько Гарри знал, это было самое защищённое место, какое только можно представить.

Гарри сел на одну из табуреток и посмотрел на шкатулку. Он всё ещё не мог решить, было ли это глупо – хранить что-то ценное в очевидно роскошной шкатулке, или это служило важным предупреждением и двойным блефом. Так или иначе, шкатулка производила впечатление. Она была блестящей и абсолютно чёрной, но время от времени на её поверхности мерцал и замысловато подрагивал рыжевато-красный узор, исчезающий в мгновение ока. Тяжёлый замок был богато украшен, а вместо замочной скважины располагалось круглое углубление.

Насколько Гарри знал, у этой шкатулки не было названия, и она была физическим символом безумия попыток управлять магической Британией.

Он попросил помощи у Амелии – сказал, что ему нужно сохранить в безопасности кое-что, что ни при каких обстоятельствах не должно быть украдено. Она приступила к работе от его имени и нашла решение всего за несколько дней.

Несмотря на это, решение раздражало до предела, потому что несколько невыразимцев просто исчезли в хранилище Отдела Тайн, а затем вернулись с этой неуязвимой волшебной шкатулкой.

Всем, кто участвовал в этом, пришлось терпеливо выслушать гневные лекции Гарри:

о том, что невозможно планировать систему безопасности, если в каждом коридоре спрятано по тайному ходу;

о том, что он не может принимать оптимальные решения, если существуют волшебные артефакты невиданной силы, про которые никто даже не удосужился ему рассказать;

и о том, как это абсурдно, что как только ему понадобилось определенное устройство, оно тут же нашлось под рукой.

Любой, кто провёл рядом с Гарри больше одного дня, быстро привыкал к подобным спонтанным лекциям.

В конце концов, Гермиона напомнила Гарри со свойственной ей мягкостью:

что планирование системы безопасности предполагает осознание того, что твои знания неидеальны;

что никогда не будет хорошего списка всех могущественных волшебных устройств, потому что такой список был бы невероятно опасен;

и что хоть во вселенной не всегда всё складывается так удобно, как в сказках, но иногда так случается.

Любой, кто провёл рядом с Гарри больше одного дня, был очень рад присутствию Гермионы.

Волдеморта вернули в его человеческое обличье, несколько десятков раз применили на нем Ступефай (при этом Хмури непрерывным потоком творил более изощренные ослабляющие проклятия), а затем его сознание было аккуратно перенесено в мягкие волокнистые ткани нескольких экземпляров Мандрагоры туркестанской. Удивительно, но перенос разума волшебника в растение функционировал по хорошо известным «тёмной» магии принципам создания големов и заточения, и Гарри смог просто найти большую часть процедуры в различных запрошенных им книгах.

Результат ритуала поместили в шкатулку, и Гарри сам отнёс её в Комнату 101.

– Мальчик, ты глупец.

Мысли Гарри мгновенно вернулись в настоящее. Голос был до боли знакомым. Мало-помалу Гарри привыкал к этому, ведь они разговаривали долгими часами, но ему всё ещё тяжело было его слышать. Не голос сам по себе, который звучал как неидентифиуируемый мужской голос без особых отличий. А тон…

Отрывисто-грубый. Холодный. И… нет, не самоуверенный – это было бы неподходящим словом. В его словах была ледяная вдумчивая определённость, которая превращала самоуверенность в эмоцию низших существ. Этот тон не вызывал мыслей о полном ненависти враге, который мог бы перерезать ваше горло, скорее он был безразличным ножом в руке врага, для которого ваша кровь не имеет никакого значения.

– Воспоминания возвращаются к вам, Профессор, – сказал Гарри. В их последней беседе он заметил небольшие намёки на это… тревожные паузы и медлительные ответы, когда они рассматривали возможные политические ходы в Саваде. Он искренне не понимал, что должен чувствовать от этих новостей. Он знал, что это возможно, учитывая схожесть изменений при воскрешении Крестражем 2.0 и переносе в материю растения. И это делало Волдеморта гораздо более ценным. Они провели много долгих дискуссий, и ему нравилось иметь кого-то, с кем можно обсудить свои планы и проекты, пока Гермиона была занята во внешнем мире, что случалось довольно часто. И если даже Волдеморт, практически полностью лишённый личных воспоминаний, обладал выдающимся находчивым умом, то что уж говорить о Волдеморте с многолетним опытом и знаниями наследия Салазара Слизерина – он был бесконечно ценнее.

И бесконечно опаснее.

– С прошлой недели, – прозвучал голос из шкатулки. Предположительно ложь.

Последовала долгая пауза, а затем голос холодно спросил:

– Ритуал Сибил?

– Да, Профессор, – сказал Гарри. Их голоса звучали громко в маленькой каменной комнате. – Я не лгал прежде. Мне жаль… искренне жаль… что всё закончилось так. Но я не выпущу вас, даже теперь. Особенно теперь.

– Мальчишка… ты думаешь, что я твой враг. Думаешь, что победил, и я теперь твой карманный монстр, и что ты разрушил все мои планы, – презрение было осязаемым, и оно тонко намекало, что планы скрывались за планами, скрываясь за планами.

Прошло много лет, и Гарри уже нельзя было назвать «мальчишкой». Но эпитет был призван принизить его, а не описать… и возможно, Волдеморту было трудно на самом деле осознать, сколько прошло времени. Проверки Гарри не показали каких-либо когнитивных ухудшений, но всё же они были довольно грубыми.

– Скажите мне, что это ошибка, Профессор… Скажите, как я был глуп, – Гарри подался вперёд на табурете, поставив локти на колени. – Потому что, насколько мне известно, это вы в шкатулке, а я спасаю мир. В конечном счёте, интеллект подразумевает победу, и я победил.

– Победил? Сейчас? – Гарри мог слышать исключительную горечь в интонации Волдеморта. Интересно, каким был диапазон звука, производимого искусственным магическим голосом, ведь на него не накладывалось ограничений, создаваемых диафрагмой или гортанью. Гарри стоило проверить и убедиться, что он остаётся в рамках определённого диапазона децибел, чтобы предотвратить действующие на подсознание сообщения и акустическую атаку. Постоянная бдительность.

– Ты так много мнишь о своих достижениях за последние несколько лет? – сказал Волдеморт. – Я помню всё, что ты говорил, пока мой разум был затуманенным и покрытым пеленой, когда я только привыкал к моей тюрьме здесь. Я знаю твоё положение, и я прекрасно осведомлён о своём. Но знай: не считая одного умного хода на пике событий, той ночью на кладбище всё прошло согласно моей воле. Я изменил тебя, подготовил всё необходимое и подстроил все события одно за другим, – хоть Волдеморт и был лишён способности говорить на парселтанге в этой форме, он со злобой прошипел эти слова. – Я рассказал тебе всё, рассказал, что конкретно я собираюсь сделать – рассказал, как ты придёшь к власти. Это не сказка, неужели ты считаешь, что события повернулись предсказанным мною образом вплоть до деталей совершенно случайно? Ты глупец, и ты никогда не сможешь видеть даже на два шага вперёд.

Волдеморт был всего лишь голосом из шкатулки, но Тёмный Лорд использовал всю доступную ему едкость и язвительность, и его горькие слова насмехались над неблагодарностью Гарри.

– Ты всё ещё считаешь меня врагом, хотя сидишь на троне, построенном моими руками.

Серьёзно?

Гарри поднял брови в лёгком удивлении. Он нахмурился и покачал головой.

– Профессор, неужели вы считаете меня настолько глупым. Вы не заставите меня забыть кладбище или смерть Гермионы. И что, вы будете делать вид, что все события произошли под вашим контролем? Что вы просто испытывали меня, и что в конце вы бы просто отступили? Или вы будете пытаться убедить меня, что это всё – ваш план, быть заключённым в шкатулке в виде растения?

– Поттер, пророчество говорило о тебе как о том, кто может принести конец света, – голос, полный льда, желчи и разочарования. – Все мои стремления были нацелены на предотвращение этого. Никакие другие планы и цели кроме этого не могли быть важнее. И возможно, я потерпел неудачу. Но даже если так, я не хочу верить, что мой лучший ученик всё ещё не может увидеть истину, даже после того как ему её озвучили! Подумай, как всё могло сложиться, если бы ты не мешал. Вспомни, что я однажды сказал тебе, лёжа на кровати в госпитале.

Гарри хорошо помнил этот момент. После посещения Азкабана. После того, как он впервые усомнился и потребовал объяснений. Его любимый профессор объяснил ему план получения власти: Тебя похитят из Хогвартс-са в людное мес-сто, вокруг много с-свидетелей, чары отс-секут твоих защ-щитников. Тёмный Лорд объявит, что годами с-скиталс-ся, как дух, и наконец вос-становил с-своё тело. С-скажет, что до с-сих пор обладает великой с-силой, и что даже ты не с-сможешь его теперь остановить. Предложит тебе с-схватку. Ты с-создашь чары защ-щитника, Тёмный Лорд рас-смеётся, с-скажет, что он не пожиратель жизни. Ис-спользует С-смертельное проклятье, ты отразиш-шь, с-свидетели увидят, как Тёмный Лорд взорвётс-ся…

– И вы считаете, – произнёс Гарри с открытой насмешкой, – что я бы принял смерть Гермионы как необходимую жертву. Как же плохо вы понимаете людей. Нет, конечно же… вы с самого начала планировали вернуть её к жизни на том кладбище, лишив её магии. Или вы будете утверждать, что заранее каким-то образом знали, что я смогу по-настоящему воскресить её? – он презрительно повысил голос. Был ли он тогда настолько глупым мальчишкой, чтоб позволить себя обмануть этим? Был ли Волдеморт таким убедительным просто из-за разницы в их силе?

Если бы этот разговор случился при других обстоятельствах, это был бы момент, когда «Профессор Квиррелл» создал бы какую-нибудь невероятно впечатляющую магию, или продемонстрировал свой авторитет, и уважение Гарри к нему увело бы разговор в другое русло. Как часто хитрый Профессор отмахивался от объяснений с помощью искусного блефа? Теперь это было так явно.

Последовала очень длинная пауза. Гарри поднялся и развернулся от шкатулки. Как печально и мелочно, и глупо всё это казалось. Были времена, когда он плакал из-за пережитого предательства, но сейчас он лишь хотел бы переместиться в прошлое и стукнуть прошлого себя за такую недальновидность.

Волдеморт хотел предотвратить предсказанный конец света, Гарри знал это. Это была самая важная цель. Но ещё ему нужен был спутник. Даже после событий в Годриковой Лощине, когда надменность Тёмного Лорда чуть не привела его к гибели, он по-прежнему ощущал эту потребность и вынашивал идею, что настоящий компаньон должен быть выкован в огне в действительно стоящего советника и союзника. Волдеморт мечтал о ком-то равном, о ком-то, не обременённом моральной чепухой.

Поэтому он подверг Гарри суровому испытанию. Уроки, наставления, армии и смерть. Волдеморт раскалял Гарри, пока тот не засветился красным от гнева и боли, а затем придавал ему новую форму точными и холодными ударами молота. Для Волдеморта этика была металлическим шлаком. Он хотел выкалить её.

Путешествие в Азкабан не только освободило Беллатрису, но и проверяло Гарри. На самом деле освобождение кого-нибудь из Азкабана не требовало патронуса Гарри или абсурдных рисков, которым они тогда подверглись – это просто было удобным поводом для Волдеморта, чтоб поместить мальчика между молотом и наковальней.

Если вы на самом деле хотите освободить кого-то из Азкабана, как-никак, вы не станете рисковать собой. Вы просто используете Круциатус на каком-нибудь авроре у него дома, чтобы узнать, кого из стражников Азкабана можно подкупить, затем стираете ему память, берете в заложники членов семьи продажного аврора и требуете, чтобы он подменил одного из узников на Куклу Мертвеца. Волдеморт, скорее всего, делал это в течение многих лет.

Но Гарри не прошёл испытание. Он дорожил жизнью аврора – не только осознанно, но и на каком-то инстинктивном уровне, так, что патронус заслонил того от Смертельного Проклятья. И Волдеморт убил Гермиону, чтобы вытолкнуть мальчика за его границы.

Волдеморт тайно пронёс чудовище, отключил все устройства и механизмы, и подстроил всё таким образом, что Гарри не смог спасти Гермиону, но был достаточно близок к этому, чтоб он мог чувствовать себя виноватым. Действительно, были все причины полагать, что Гарри было суждено проиграть эту битву, и что «Профессор Квиррелл» прибыл бы в пламени проклятого огня как раз во время, чтоб спасти мальчика, и лишь немного позже необходимого, чтобы спасти лучшего друга мальчика.

Гарри снова повернулся к Волдеморту и выпалил вопрос:

– Профессор, теперь, когда все ваши планы раскрыты мне, скажите, когда именно вы решили, что я больше не стою того? В июне того года, когда вы внезапно стали так ужасно больны? Или это случилось, когда вам пришлось остановить кентавра, который пытался меня убить – это тогда я стал слишком большим риском?

Мальчик-Который-Выжил, который разрывал вероятности на куски, чтобы вытащить своего друга из когтей смерти, который сейчас был Тауэром, возвышающимся словно колосс над этим маленьким миром, пристально смотрел на поблескивающую чёрную шкатулку, и в его глазах горел огонь предательства, казалось, не тронутый временем.

– Или как я подозреваю, это случилось на следующий день после того, как вы убили Гермиону, во время нашего разговора вы поняли, что я не выучил урок, который вы хотели мне преподать? Когда вы осознали, что человеческая жизнь всё ещё имеет положительный коэффициент в моей функции полезности?

«Если бы вас убил тот тролль, у Гермионы Грейнджер не возникло бы и мысли искать способ воскресить вас! Этой мысли бы не возникло ни у Драко Малфоя, ни у Невилла Лонгботтома, ни у МакГонагалл, ни у любого другого вашего близкого друга! Никто в мире не стал бы заботиться о вас так же, как вы заботитесь о ней! Так почему?! Зачем вам это, мистер Поттер? – в голосе профессора было странное, дикое отчаяние. – Зачем вам быть единственным человеком в мире, зашедшим так далеко в своём притворстве, если никто не сделает того же для вас?»

Некоторое время стояло молчание. После долгой тишины Волдеморт снова заговорил:

– Ты прав, – последовала пауза, и затем он повторил это… словно удивляясь своим словам. – Ты… прав.

Гарри моргнул.

– Я дорожу этим миром, и я действительно боялся тебя… боялся своё создание. Я не буду притворяться, что ценю человеческую жизнь как таковую, ведь у большей части этих идиотов, от которых меня тошнит, нет цели в их ничтожном существовании. И я не буду притворяться, что мне есть дело до мисс Грейнджер, которая питает такую же бессмысленную привязанность к этим глупцам, как и ты, несмотря на все мои усилия. Словно человеческая жизнь сама по себе – это безусловное добро… Словно мы дети в какой-то сказке моралиста! – каким-то образом, даже не имея физического тела, он словно презрительно плюнул при этих словах. – Но я не буду просить прощения за то, что пытался в целом сохранить этот мир, даже если кажется, будто я предоставлен твоей милости, мальчик. Вспомни Обет, который я заставил тебя принести – это не был Обет служить мне или моим интересам, хотя в моей власти было заставить тебя.

– Это так вы раскаиваетесь в содеянном и ждёте искупления? Ждёте, что я освобожу вас, если вы принесете придуманный мной Обет? – спросил Гарри. Он искренне был сбит с толку и не верил своим ушам.

– Нет, Поттер, – пренебрежительно сказал Волдеморт. По поверхности шкатулки пробежали красные искры узора и тут же исчезли. – Ты запер меня в аду, снова, оставил меня в сознании, и я надеюсь, ты понимаешь последствия своих действий.

– Это правда, Профессор. Вы опасны… для меня и для всего мира. Я не смог бы освободить вас, даже если бы захотел. Но я не хочу, – Гарри встал со своего места и пошёл прочь. Это не было тем умным разговором, что он искал, но он определённо смог отвлечься. Однако, ему надо было настраивать компьютер. – Я вернусь через несколько дней.

– Поттер! – крик был резким и преисполненным бессильной ярости.

– Да, Профессор?

Тишина.

– Профессор, я понимаю, что для вас это пытка. Я работаю над тем, чтоб у вас было какое-то развлечение… кое-что, что можно будет слушать и обдумывать. Я не хочу, чтоб кто-то страдал… даже вы.

Опять тишина.

В конце концов, Гарри поднялся по лестнице и ушёл.

10. Красивое – значит хорошее

Декрет об изменениях в практическом применении Директивы по обращению с немагической частью общества, действующей на территории Магической Британии и прилегающих территориях.

Министерство Магии

2 сентября 1994 года

Данный декрет уведомляет общественность о том, что должным образом избранное правительство Магической Британии определило, что впредь все вейлы, кентавры, русалиды, гоблины, вампиры, кикиморы и эльфы (далее – Неопасные Создания), проживающие в Магической Британии и прилежащих территориях, наряду с обычными гражданами несут ответственность за соблюдение как буквы, так и духа Директивы по обращению с немагической частью общества, установленной министром Малдуном и пересмотренного министром Стампом. В настоящей Директиве без каких-либо оговорок утверждается, что Неопасные Создания обладают «достаточным интеллектом, чтобы понимать законы магического сообщества», и уточняется, что они должны «нести часть ответственности за формирование этих законов». Отныне Неопасным Созданиям будет предоставлена возможность для выполнения этой обязанности.

Соответственно, в ближайшее время будут приняты меры Отделом Созданий, который ранее являлся подразделением Отдела регулирования магических популяций и контроля над ними, для связи с представителями различных общин Созданий в пределах границ Британии и начала процесса установления официальных директив в отношении управления этими общинами и процедур, в соответствии с которыми они будут представлены Трибунами в Визенгамоте. Запросы относительно этого процесса следует направлять в Подразделение существ в Министерство Магии. На вопросы, касающиеся прав и обязанностей Трибун, следует отвечать ссылкой на Указ об избирательном праве 1993 года (триста двадцать восьмая сессия); дальнейшие запросы следует направлять в кабинет Верховного Чародея в Министерство Магии. Будут предприняты все попытки связаться со всеми значительными группами Неопасных Созданий и создать систему, с помощью которой право голоса может быть распространено на них в должном порядке.

Публичные записи этого уведомления будут выставлены в следующих местах: Министерство Магии, Косой переулок, Лютный переулок, Хогсмид, Годрикова лощина, Дублин, Хельгов насест, Акл и Кёрд, кухня Хогвартса и поместья всех Благородных Домов, Общество Наткомб и Салорский побег в Запретном лесу Хогвартса.

Громовещатели этого декрета также будут установлены вблизи Чёрного озера и озера Лох-Ломонд.

13 марта 1999 года

Маленький сундук, Приливная зона, Бостон

Перенесёмся в одно любопытное место где-то в волшебном пригороде Бостона, известном как Приливная зона. Здесь есть небольшая обшитая деревом комната, залитая тёплым светом бездымных свечей. Большую часть пространства занимает длинный деревянный стол, а также стулья, которые его окружают. В центре стола лежит полдюжины приспособлений: это замечательные, но ненадежные Детекторы Тьмы. Тройка хаотично расставленных овальных зеркал, заполненных нечёткими лицами зловещих врагов. Ярко окрашенная красно-белая ботва, дрожащая на месте каждые несколько мгновений. Полный комплект пожелтевших от времени зубов, установленных на металлической подставке в аккуратный ряд. Есть даже редкий и необычный Эолийский Исказитель, деревянная сфера, которая издаёт постоянный, но почти неслышимый свист, когда рядом находится что-нибудь живое. Детекторы Тьмы можно обмануть, но на это требуются некоторые усилия. Поэтому нет веских причин, чтобы их здесь не было.

Учитывая количество защитных средств в этой маленькой комнате, можно справедливо ожидать каких-то изменений в атмосфере. Но в воздухе нет гула силы или застоя – нет мурашек на коже. Для внешнего наблюдателя ничто не указывает на то, что каждый сантиметр этой комнаты наполнен защитами, предотвращающими подслушивание или вторжение.

Вероятно, стоит сказать пару слов об этой комнате, называемой Мобильной Мэри.

Следует признать, что у Гарри Джеймса Поттера-Эванса-Верреса есть много умных идей. В его присутствии это было бы неловко произносить, но сейчас он по ту сторону океана, а потому можно смело похвалить его, не рискуя услышать в ответ неловкое молчание. Даже если бы Гарри провел свою жизнь в мире маглов, наверняка его эрудиция, креативность, не общепринятые подходы и критическое мышление привели бы к значительным достижениям и новаторским идеям. Но в дополнение к своим природным способностям и интеллекту, который ему предоставил некий Тёмный Лорд, Гарри смог овладеть мощью целой цивилизации магловского мира. Так что у него много умных идей.

Не все его идеи работают, и не вся его критика обоснована. На каждый случай, когда он придумывал надеть защитную оболочку на Маховик Времени, приходился другой случай, когда он бился лбом в так называемый забор Честертона, и это выглядело довольно глупо. Забор Честертона – это полезный принцип, предполагающий, что если вы не понимаете цели чего-то, что кажется вам бесполезным, неправильным или безумным, то вероятно вам следует потратить время на выяснение идеи, стоящей за этим «чем-то». Ведь заборы случайно не ставят. Этот принцип тяжело давался Гарри.

Например, существуют заклинания, которые создают насекомых, птиц или змей. И есть другие заклинания, которые дублируют все, чего они касаются, с неистовой скоростью. «Так почему бы не объединить эти два принципа и не создать живой и расширяющийся щит, способный блокировать Смертельное Проклятие?» – спросил юный Гарри на втором курсе. Заклинание Авада Кедавра не может быть заблокировано, но оно исчезает, когда попадает в кого-либо, у кого есть мозг (испытания того, сколько именно нужно нервных узлов, чтобы считалось, что у существа есть «мозг», всё ещё продолжаются, но прогресс идёт медленно: очень трудно по-настоящему ненавидеть плодовых мушек). Так почему бы не заблокировать неблокируемое проклятие щитом из крошечных мозгов!

Но, конечно, это не сработало, поскольку сотворённые существа не считаются живыми ни для каких магических целей. И после того, как мадам Боунс и неуклюжая блондинка по имени Аластор Хмури перестали смеяться, они объяснили, что ни они, ни их предшественники в Департаменте магического правопорядка не были настолько глупы, чтобы пропустить эту идею. На самом деле, почти сто лет назад назад ДМП направил усилия дюжины авроров на попытки трансфигурировать живую ткань мозга для создания щита – что гораздо более практично и больше соответствует дуэльной тактике, чем стая птиц, но это тоже не сработало. Проект был заброшен в 1930 году. Так что: интересная идея с саламандрами, юный Гарри, но нет.

Несмотря на всё сказанное, у Гарри часто бывают действительно умные идеи. Мобильная Мэри была одной из них – постоянно защищённая переговорная комната, которую можно везде носить с собой. Возвращённые использовали её в случаях, когда за ними могли следить и при этом их было достаточно много, чтобы оно того стоило. Вероятно, стоит приписать это изобретение особому духу магловской предприимчивости; ведьмы и волшебники слишком привыкли к своим многовековым жилищам, сообществам и замкам, привыкли жить в своём уютном волшебном мире.

Конкретно в этой Мобильной Мэри сейчас стоит терпкий аромат волнения и беспокойства, такой, что лёгкий мятный ветерок Чар Свежего воздуха не может его полностью заглушить. За столом сидят пять ведьм, один волшебник и гоблин: Гермиона, Сьюзи, Хиори, Саймон, Эстер, Шарлевуа и Ург. У всех присутствующих, кроме одного, пустые глаза – они не устали и даже не опечалены, они сломлены таким образом, что это непросто исправить. Тем не менее, они спокойно и доброжелательно обсуждают добытые сведения по расследованию взрыва и убийства Тарлетона Геста.

Как вы помните, Сьюзи и Хиори отправились проверить друга жертвы, Билла Кемпа, того молодого человека, что опознал тело и что был нанят вместе с покойным. Сьюзи – темноволосая роскошная женщина, выглядящая чуть за тридцать и живущая чуть более ста лет; ей дали два года в Азкабане за изготовление портключей без лицензии и торговлю поддельными зельями. Это наказание было до несправедливости жестоко. Хиори, в свою очередь, это худая кореянка с длинной чёлкой, закрывающей глаза, она попала в тюрьму за преднамеренное убийство. Справедливость её наказания подлежит обсуждению. Обе дамы являются членами Возвращённых, приспешников Гермионы Атритоны[65].

Посмотрим.

– В Кемпе не было ничего необычного, – сказала Сьюзи. Гермиона слушала, опираясь подбородком на одну руку. – Совершенно нормальный парень, хотя и не очень вежливый. Ну, ещё, может, ему стоило бы принять ванну и покупать сигареты получше.

– Воняет, – категорично подтвердила Хиори.

– Я заглянула в местную лавку зелий и приобрела пару пузырьков, а затем постучалась к нему, сделав вид, что хочу их продать, – продолжила Сьюзи.

Она порылась в одном из карманов мантии и достала два сверкающих янтарным цветом пузырька с Глотком алмазов[66], со стеклянным перезвоном выставив их на стол перед Гермионой.

– Раньше я частенько так поступала, это неплохое прикрытие. Не всегда проходит гладко, но Хиори смогла зайти с обратной стороны дома и проверить защитные чары.

– Ничего, – заявила Хиори. Она слегка качнула головой, отбросив чёлку с глаз.

Сьюзи кивнула:

– Я поболтала с ним, правда, стоя несколько дальше, чем обычно, от него плохо пахло. Но вроде бы не было ничего странного. Мы наблюдали ещё несколько часов, но там, похоже, ничего интересного.

– Увы, – пожала плечами Хиори.

– Спасибо, дамы. Как вы думаете, нам стоит продолжать следить за ним? – спросила Гермиона.

У нее не было много свободных людей, но она отчаянно хотела раскрыть это дело. Версии произошедшего были одна хуже другой – возможно, даже Гарри… что ж, в любом случае она хотела прийти к какой-то определённости.

– Мне кажется, не стоит, – задумчиво сказала Сьюзи. – Он бы вспомнил такую привлекательную девушку, как я, а вы с Хиори, Шарлевуа и Ургом слишком выделяетесь, Эстер вообще местная знаменитость. Остается только Саймон и Тонкс, и думаю, лучше, чтоб они были с нами, если мы вляпаемся в неприятности. Плюс, не похоже, чтобы он куда-то собирался, так что если понадобится, мы можем легко вернуться к нему. У него есть работа и всё такое, и даже если это некто под Оборотным зельем, то он, скорее всего, сохранит своё прикрытие, если будет думать, что ему всё сошло с рук. Так что в конечном счёте мой ответ «нет», я думаю, что нам лучше оставить его в покое и закрыть это направление.

Гермиона посмотрела на Хиори, которая ничего не сказала и лишь кивнула головой, соглашаясь со своей напарницей.

– Что говорит Совет? – спросил Ург.

У воина-гоблина был сильный гоббледукский акцент, его родное произношение добавляло гортанное рычание к заднеязычным согласным, например, в начале слова «говорит». Это слегка отвлекало, но все к этому привыкли. Несмотря на то, что он прибыл за час до встречи, они его уже дожидались.

– Человек, который заправляет там, Советник Хиг, вроде бы не против нашего расследования. Он… по правде говоря, кажется, он на нашей стороне, – сказала Гермиона, поджав губы.

Саймон и Ург начали говорить одновременно и замолчали, повисла вежливая пауза. Спустя секунду Саймон продолжил:

– Но ведь Америка помогла провалить Статут, когда мы пытались его продавить! Большой шотландец был раздражён. Все Возвращённые перенесли это поражение плохо. И пусть в Статуте не было положений против пыток или дементоров как таковых, но это было бы шагом вперед к их повсеместному уничтожению. Ни минуты больше.

– Всё меняется, – ответила Гермиона. – Насколько я понимаю, он не доверял Гарри… – на этих словах сидящие за столом переглянулись; Возвращённые тоже не очень доверяли Тауэру. – И он неправильно понял, что мы делаем. Но Гарри сообщил им нечто такое, что их переубедило, а что касается меня… я встретилась с ним и Советником Тинегар уже дважды, провела некоторое время, беседуя с каждым из них, я думаю, что их мнение постепенно меняется.

Эстер, которая была с ней в Альтинге, кивнула.

Она ничего не сказала о своей сверхъестественной ауре, которая, как все они уже знали, могла послужить причиной тёплого отношения Хига к Тауэру и Богине. Да, опытные волшебники могли заметить тревожные симптомы и применить средства защиты, чтобы остановить воздействие вейлы или кикиморы, но не было никакого известного способа защитить себя от ауры невинности и доверия, присущей лишь единорогам и Гермионе. Единороги просто никогда не представляли угрозы, и поэтому не было причин защищаться. И это сделало её более убедительной, потому что люди ослабляли свою подсознательную защиту… Она предпочитала думать, что таким образом они становились более открытыми для доводов, и что это было лишь сверхъестественным аналогом хорошей одежды или парфюмерии. Так называемый эффект ореола.

Это была старая теория, и некоторые психологи (Дион, Бершайд и Уолстер, автоматически подставил её мозг) провели детальные исследования данного эффекта еще в 1972 году, так что здесь не было ничего нового для магловской науки. Испытуемым сказали, что проверяется их проницательность, и показали фотографии людей разной степени привлекательности. Их попросили оценить людей с фотографий по длинному списку личностных качеств, основываясь только на фотографиях. В этом исследовании, как и во множестве альтернативных, люди продемонстрировали удивительную готовность судить о доброте, интеллекте и общительности совершенно незнакомых людей, основываясь исключительно на их внешности – и красивых людей чаще оценивали как добрых, умных и приятных в общении.

Справедливость эффекта ореола было трудно проверить (может быть, симпатичные люди действительно обычно были более приятными в общении, так как другие были более любезны с ними?), но также трудно было игнорировать его существование. Тем более что эффект ореола Гермионы был сверхзаряженным. Она всегда чувствовала себя немного виноватой из-за этого, но она чувствовала бы себя ещё более виноватой, если бы не использовала его.

Гермиона рассеянно покрутила свою палочку в руке, быстро перекидывая её между пальцами, чтобы та вращалась и танцевала, затем она повернулась к Ургу и добавила:

– Я полагаю, что представители Акла также могли стать причиной его отношения… Известно, что Хиг остановился в Гринготтсе, когда был в Лондоне, и я готова поспорить, что он предпринял некоторые шаги, чтобы проверить те хорошие вещи, которые он слышал про нашу работу с Созданиями.

Слышал благодаря своей глобальной сети шпионских устройств, раздражённо подумала она. Интересно, как он подслушивает русалидов и кентавров? Существует ли волшебная рыба-микрофон? Протеевы чары [67] не работают в расширенных пространствах, таких, как Мобильная Мэри, но в обычном пространстве для них, похоже, не существует какого-либо ограничения дальности, но эти Создания практически ничего не покупают… Куда бы он установил жучки?

Ург удовлетворенно кивнул. Гоблин с палочкой… Он был живым символом прогресса, которого они достигли, хотя он практически никогда её не использовал.

– Саймон, Шарлевуа? – спросила Гермиона. Они отправились в общежитие к Тарлетону.

– Семья уже убрала комнату мальчика, – сказал Саймон. – Когда мы туда добрались, она уже выглядела как келья анахорета. Мы поговорили с хозяином и соседями, а также с некоторыми его приятелями. Похоже, он был обычным, как тот его друг – ничего сверхординарного. Они оба окончили школу всего несколько лет назад, отдохнули некоторое время за границей – кажется, нам говорили о Кавказе – и когда вернулись, устроились на работу в Совете. Непосредственно к его семье мы не пошли… Кажется, это было бы уже слишком.

Саймон был крупным мужчиной с грудью, словно бочка, и вьющимися чёрными волосами. Его глаза выглядели усталыми и пустыми, словно их блеск был задавлен весом сожаления, вытеснен из действительности как потерявшаяся искорка.

Глядя на Саймона, Гермиона почувствовала приступ боли; она представляла, что было бы, если бы он не был алкоголиком, или если бы волшебный мир относился к этому серьёзно, или если бы он не потерял своё самообладание в Визенгамоте. Ох, Саймон, мой Саймон… каким ты был? Был ли ты душой компании и балагуром? Целовал ли ты свою мать в щёку каждый раз при встрече? Может, ты каждое утро брал этими огромными руками маленькую собачку и гладил её по голове большим пальцем, пока пил свой чай?

– Ты поступил правильно, Саймон, – сказала Гермиона.

Он посмотрел на неё и кивнул, глаза были пустыми. Шарлевуа сидела тихо, казалось, ей нечего было добавить, когда Гермиона взглянула на нее.

– Что же, это оставляет нас ни с чем, – со вздохом продолжила Гермиона. – Нам нужно спланировать второй этап расследования… На что нам лучше всего стоит направить наши ресурсы? Давайте составим список всех возможностей и попробуем применить творческий подход, прежде чем остановимся на каком-либо плане.

Она достала из кармана мантии карандаш и блокнот и перелистнула его на чистую страницу.

– Насколько я вижу, есть несколько вариантов, на что мы можем обратить внимание. Мы можем вернуться в Альтинг и осмотреть место взрыва, может быть, в первый раз мы пропустили какие-то детали бомбы. По ним мы могли бы отследить её происхождение. Также я могу пересмотреть память о взрыве, если Тинегар позволит.

Она начала составлять список, карандаш трудолюбиво царапал бумагу, издавая уютный звук.

– Мы можем обратиться к семье Тарлетона и немного глубже изучить его подноготную – возможно, даже проверить его прах. Можно проверить, позволит ли нам Хиг взглянуть на некоторые из их сведений из разговоров поблизости… Может быть, они отсортированы географически или вроде того… – она помолчала. – Возможно, он не захочет, чтобы мы сделали это, поэтому нам следует рассмотреть и другие варианты касательно этого.

Она быстро записывала. Все Возвращённые молчали, поэтому она подбодрила их нежным взглядом и тёплой улыбкой:

– Ну же, давайте. Не волнуйтесь о том, покажутся ли ваши идеи хорошими, плохими, глупыми или невероятными, мы просто пытаемся собрать все возможности, какими располагаем. Я знаю, вы м-можете…

Тихий булькающий звук в голове прервал Гермиону, и она запнулась на последнем слове. Он был похож на мягкий звук пенящегося сливочного пива, и не был неприятным. Она положила карандаш и снова запустила руку в карман мантии, доставая оттуда зеркало. Она подняла его перед собой и сказала «алло?», словно отвечая на обычный телефонный звонок, но если бы он звонил у неё в голове.

Появилось изображение Тонкс. Точнее, подбородок Тонкс.

– Лимонный щербет, впустите меня! – прощебетала она.

Гермиона посмотрела на Эстер и кивнула, американка встала со стула, подошла к двери и открыла её. Улыбаясь, Тонкс спустилась к ним, её волосы были многоцветными, а черты лица были в своём обычном состоянии. Вероятно, это не был её естественный внешний вид, но это было лицо, которое она обычно носила.

– Надеюсь, я пришла в достаточно драматичный момент? – спросила Тонкс. – Вы уже ломаете что-нибудь, кричите о том, что мы ничего не нашли и грозите небу кулаком?

Гермиона закатила глаза и откинулась на спинку стула:

– Ты нашла что-нибудь на своей таинственной миссии, которая несомненно была глупой и опрометчивой?

– У меня никогда не выходит сделать неожиданное появление со всей нашей безопасностью, – фыркнула Тонкс, усаживаясь на один из стульев и театрально сползая на стол. Она была в невозможно хорошем настроении, а значит она что-то нашла. – Я собираюсь есть по шесть обедов в день, пока не наберу достаточно веса, чтобы сделать хорошего Саймона, и тогда я застану вас врасплох.

– Тонкс, – сказала Гермиона, расплываясь в улыбке против собственной воли.

– Ладно, ладно… Думаю, я нашла что-то, – сказала Тонкс и повернула голову, положив щёку на стол и разглядывая свои ногти, которые вытянулись на сантиметр. – Но только если вас интересуют секретные таинственные собрания.

Гермиона терпеливо ждала, улыбка всё ещё была на её лице. Хиори скрестила руки на груди и нахмурилась.

– Я следовала за всеми вами, – сказала Тонкс, – и просто наблюдала за людьми, которые слишком много следуют за вами. Мадам Боунс всегда говорила, что «Наблюдение за теми, кто следит, порой лучше самой слежки», так что я начала следить за теми, кто тоже следит. А когда я увидела, что за некоторыми из вас следит два человека, а не один, я знала, где стоит присмотреться поближе.

– …потому что ты знала, что это не только человек от Совета, – медленно проговорила Гермиона. Тонкс энергично закивала. – Но откуда ты знала, что Совет просто не приставил дополнительного человека к одной из наших пар, по какой бы то ни было причине?

Тонкс была очень довольна собой, и Гермиона знала, что она ждала этого вопроса. Метаморфомаг улыбнулась и сказала:

– Обувь. Почти никто не вспоминает о ней при маскировке, когда отправляется на слежку, весь такой секретный. Это одна из вещей, которую замечаешь, только если постоянно разглядываешь людей, чтобы иметь возможность их скопировать, что я и делаю. Поэтому, когда я увидела, что один из двух шпионов был в ботинках от Твилфитт и Таттинга[68], я поняла, что что-то не так.

Гермиона была впечатлена. Немного сомнительный, но ловкий способ найти новую зацепку. Кажется, я видела что-то подобное в книге про холодную войну? Так или иначе, нужно это запомнить. Ну конечно она запомнит, ведь Тонкс будет наслаждаться этим триумфом еще много месяцев.

– После этого, – продолжила Тонкс, – было довольно легко проследить за этим парнем до маленького заброшенного переулка, где-то рядом с доками. Я не знаю, где конкретно это место, но я записала маршрут. Потом он вошёл в грязный маленький паб, я последовала за ним и увидела, как он зашёл в заднюю комнату за занавеской. Я смогла только украдкой туда заглянуть, но этого хватило, чтобы понять, что к чему. Необычная дверь с огромной золотой ручкой и три пьедестала с мелкими надписями на них. Секретный вход из учебника.

Ох. Досадно.

– Тонкс, мы в Приливной зоне. Здесь на каждом углу секретные входы – в смысле, учитывая где мы, любой секретный вход, скорее всего, ведет в какой-нибудь клуб или укрытие Вестфальского Совета, или просто жуткое логово старых извращенцев.

– Та занавеска, закрывающая дверь, – сказала Тонкс, – серебристо-зелёная и украшена змеёй.

Всё ещё не точно. Как-то сомнительно. Но подозрительно. Как нам попасть внутрь? Отправиться в одиночку или вдвоём, чтобы не поднимать шума. Нет, это глупо. Если это не Малфои, если это просто какие-нибудь нелегальные бои штырехвостов, нет никаких минусов прийти туда толпой. А если это Малфои – зачем им ставить вывеску, раскрывающую их тайное убежище? – значит, скорее всего, это ловушка (определённо, это ловушка), значит есть ещё больше причин отправиться туда в полной силе.

– Тонкс, отведи нас. Шарлевуа, свяжись с Гарри. Перескажи ему всё, что мы сделали и куда отправляемся. Остальные: надевайте перчатки. Если там ничего нет, то вероятнее всего это ловушка.

Если за этим стоит Гарри, что скорее всего не так, он уже знает про это место. Если же он не замешан, то было бы глупо не сказать ему, что мы осуществляем атаку лёгкой бригады[69] на возможную ловушку.

Все встали. Почти одновременно они достали из мантий или кошелей золотую металлическую перчатку; Ург достал две. У перчаток не было сгибов, не считая линии суставов; металл в их составе был таким блестящим, что казалось, он бросал вызов грубой действительности. Они были заряжены, маленькие кубики зарядов были встроены в ленту на внешней стороне руки. Они были идеально подогнаны под руку и сияли неминуемым могуществом.

– Спаси одну жизнь, – прорычал Ург.

Они колонной вышли за дверь.

Бонус. Гоблины

1107 год нашей эры

Сагворн Саг, Акл.

Акльский гоббледук переведён на современный английский язык.

Хаддад колотил в дверь Сагворна Сага. Он был очень крупным, пожалуй, четыре с половиной римских фута [70] ростом, и от ударов его кулака по дереву вся дверь сотрясалась.

– Додрод! – позвал он, продолжая стучать. – Додрод, открывай!

Через несколько ударов Додрод наконец ослабил узел и сдвинул засов, открывая дверь. Он был не таким крупным, как Хаддад, но на гоблинский вкус был красивым: с короткими и слегка изогнутыми ушами, задранным носом, тёмными глазами и кремовой кожей.

– Ну что ещё? – раздражённо спросил он, убирая палочку в рубашку.

Додрод как раз приводил свой дом в порядок и был раздосадован, что его прервали. Он уже запутался, какие из своих изделий воли[71] он успел обновить, и теперь ему придётся начинать всё сначала, если он не хочет, чтобы его кровать через пару дней внезапно превратилась в необработанную древесину. Работа была утомительной, и ему приходилось делать её чаще других, чья воля была сильнее, и потому его не радовала перспектива начинать заново.

– Совет волшебников[72] созвал всеобщее собрание! Человеческие создания собираются в Лондоне! – выпалил Хаддад.

Глаза Додрода расширились, он подался вперёд и схватил Хаддада за воротник:

– Ты уверен? Почему они созывают собрание? Между ними началась война?

Большой гоблин помотал головой.

– Нет! Северус Гортензий разослал сов по всей стране, настраивая всех против нас! Если с кем и начинается война – то это с нами! – Хаддад заскрежетал своими мелкими острыми зубами, его глаза тревожно расширились. – Додрод, Гортензий хочет отнять наши волшебные палочки! Он специально вызвал гречанку на собрание!

Додрод побледнел, но покачал головой:

– Олливандер никогда не подчинится таким требованиям! Она гордая женщина, и многие в долгу перед ней, как люди, так и другие создания!

– Мне бы твою уверенность, – сказал Хаддад, когда Додрод отпустил его воротник. – Так или иначе, нам нужен план.

– Да, – вздохнул Додрод. Он прошел мимо Хаддада к краю платформы, на которой стоял его дом. – Они боятся нас, – он посмотрел на Акл, обводя город рукой. – Они боятся этого.

По своей естественной структуре, если отбросить все Формы, Акл был обычным городом. По любым меркам он был очень большим, внутри горы жили почти три тысячи гоблинов, но основными настоящими материалами были грубые недрагоценные металлы и камень. Фундаменты Акла были вытесаны и выкованы так, чтобы оставаться неизменно прочными, и уровень зданий выдерживался таким образом, чтобы прикреплять их к крутым внутренним стенам. Это было необходимо для безопасности, чтобы ни плохая планировка, ни тяжёлый вес зданий не могли вызвать обрушение всего города. Многие гоблины волепретворяли свои дома в строения не только красивые, но и тяжелые, со сводчатыми мраморными стенами и алмазными крышами; эти дома бы разрушились и обвалились, если бы они держались на чём-то другом, кроме каменных и железных опор.

Но Додрод знал, что редкие посетители города не могли знать этих фактов – ибо зачем хоть одному гоблину рассказывать об этом? – так что Акл выглядел для них как место невероятных чудес. Непрерывный калейдоскоп увесистых драгоценных камней и золота причудливыми узорами украшал элегантные усадьбы, переливающиеся в свете солнечного камня (который сам по себе был чудом винчианских зеркал). Узкие извилистые улочки, ведущие к склону Акльской горы-внутри-горы, были покрыты цельным гранитом с гальковидной поверхностью, пронизанной красивыми завитками звёздного металла. Потолок природной скалы, отвесные ходы огромной пещеры под городом и несколько опорных столбов были единственными необработанными местами во всем городе.

Конечно, это была магия, но магия непостижимая. Чтобы получить место в Ургод Уре, каждый взрослый гоблин должен был следить за одной частью города, придавая ей Формы и поддерживая время жизни своей работы каждые несколько дней. Естественно, в результате в Ургод Уре возникло небольшое соперничество, и город стал сиять, словно блестящая золотая жила в горной породе. Город был живым отображением силы гоблинского духа, ибо гоблины вкладывали себя во всё, что они создавали – от изделий негреющей магмы Юрг Хода до тривиальной ручной ковки Тоггл Гол.

Додрод попытался представить Акл без палочек, или с теми грубыми палочками, которые использовали валлийцы в окрестностях. Он подумал, что это место стало бы тёмной и мрачной подземной версией крепости Томен-у-Мур: неаккуратные камни и этот магловский каменный воск, построенные из них грубые здания, заполненные густым дымом и злостью.

Хаддад тяжело ударил по светящейся изумрудной стене дома Додрода и прорычал:

– В наши работы мы вкладываем душу – всё, что мы создаем, пропитано нашей сущностью! Они хотят отобрать у нас это? Они что, сошли с ума, раз считают, что мы позволим этому случиться?

– Мы этого не допустим, – согласился Додрод. – Мы не позволим этому случиться. Сначала мы превратим крепости Фея, Гвента и самого Гортензия в руины. Сначала мы возьмём наши палочки, горячие, как расплавленная бронза, и закалим их кровью волшебников. А если не выйдет… мы попробуем снова, пока эти палочки не сломаются в наших руках, и бросим в них остатки. Мы терпеливый народ.

1580 год нашей эры

Волшебный банк Гринготтс, Косой переулок, Лондон

– И поэтому, дорогой Уг, я с сожалением вынуждена сообщить, что мы собираемся забрать банк в нашу формальную собственность. Прошло уже два десятка лет с тех пор, как посредники начали работать здесь с вами и вашим народом, так что передача банка пройдет без ущерба. Мы должны защитить банк – есть заявления, которые мы должны сделать перед Визенгамотом. Вы проделали хорошую работу, но вы не можете запрашивать проверки, вы не можете отправлять требования в организации, и вы фактически не можете функционировать во всё расширяющемся мире торговли. Это не только пойдёт на благо банка, это пойдёт на благо вашего народа.

Уг ошеломлённо молчал, в его обмякшей руке было перо, но он забыл о своих записях. Долгие годы давления и годы жадности, и теперь они хотят забрать всё, словно они вложили хоть что-то своё в банк? Ему хотелось плеваться. Его тошнило.

Уг закрыл бухгалтерскую книгу, облизал губы и осторожно заговорил. Его разум уже мчался вперед, словно заведённый. Так много зависело от этого момента. Так невероятно много для одного неподготовленного Уг Сугуга, Верховного управляющего.

– Вы собираетесь оформить Гринготтс на некоторую группу лиц? Или на Совет волшебников?

Альба засмеялась, как маленький колокольчик.

– О, на Совет, Уг! Я не получу с этого ни кната… Я просто выполняю свою работу, как и вы! На самом деле, всё будет как и прежде… вы и я против них!

Она наклонилась над столом, передавая ему официальные документы. Было заметно, как двигается печать Совета волшебников, плавясь и восстанавливаясь, чтобы постоянно поддерживать свою достоверность.

– Каждый из Великих волшебников подтвердил приказ, и мы должны следовать указаниям, – она подмигнула, и от этого Угу было отвратительно.

Он улыбнулся и хихикнул. Посмотри на меня, мне так весело. Мы хорошие друзья, и я дурак, который был рад передать права на половину комиссии с чеканки монет вашим идиотам с тупыми зубами.

– Ну что же, – сказал Уг. – Я подготовлю документы. Все права и обязанности, всё должно быть передано в Ведомство посредников, действующее от имени Совета волшебников, верно?

Это было возможно. Многие условия, на которых работал Гринготтс, были установлены при основании банка и запечатаны в огне Кубка, становясь обязательными до конца существования учреждения. Но право собственности могло передаваться; это было разрешено.

– Да, – подтвердила Альба после долгого молчания.

Конечно, она не была глупой. Но она не чувствовала Гринготтса – настоящий вес золота, настоящую тяжесть камня, настоящий жар драконов. Посредники никогда не заходили в подземное хранилище. Они сидели в своём шикарном кабинете, по праву принадлежащем Верховному ликвидатору заклятий, и спорили по поводу чисел. Но ни единой частички их души не было вложено в Гринготтс, поэтому они не знали сути всех этих чисел.

– В условиях будет вся нужная словесная шелуха, но я полагаю, что Ведомство возьмёт на себя все текущие полномочия по правоприменению, чеканке монет, ликвидации чар, обеспечению хранения и прочее? – беспечно сказал Уг.

Альба кивнула, и Уг почти мог видеть, как у неё потекли слюнки от перспективы. Уг не знал, какую часть сборов получат посредники, но он предположил, что это будет почти одна десятая. Её доля будет целым состоянием.

– И вы всё ещё будете нанимать гоблинов, да? – спросил Уг, подмигивая чёрным глазом. Как будто эти полувеликаны соизволили бы сами работать в хранилищах.

Альба засмеялась:

– Мы не смогли бы даже начать это без вас!

Это уж точно.

Он посмеялся вместе с ней.

– Тогда, вы собираетесь выплачивать жалования? – нет, конечно нет, вдруг обороты упадут, а вам нужно будет выплачивать жалованья пяти сотням гоблинов из тонкого ручейка дохода. Извините, я говорю глупости. Полагаю, вы собираетесь просто оставить те же условия, что и раньше, лишь модифицировать их? Вы заберёте все остальные сборы, а нам оставите только комиссию на чеканку монет?

Альба сложила пальцы перед собой и подалась вперёд, её лицо было хитрым:

– В соответствии с прежними условиями половина комиссии на чеканку уходила Совету и его посредникам за их услуги, мой друг, а всё остальное было ваше. Но теперь мы будем делать гораздо больше работы, принимать решения, управлять делами и работать над защитой банка в Визенгамоте. Вам же просто нужно будет выполнять свои обязанности и не придётся беспокоиться обо всём этом! Думаю, можно с уверенностью сказать, что Совет будет рассчитывать на все доходы, и, возможно, половина комиссии на чеканку монет будет выделена вам и вашему народу.

Уг вздохнул, качая головой:

– Это будет тяжело… Даже в эти последние годы с нашим нынешним соглашением было трудно оставаться платежеспособными. Будет тяжело… да это безумие. Хоть комиссия на чеканку монет и была одним из наших лучших источников дохода, но половины этого будет недостаточно для всего штата гоблинов! Раньше это был откуп от этих стервятников, а теперь это будет всё, что достанется им самим?!

– Знаю, – сказала Альба, – но я искренне считаю, что вы настолько умны для гоблина, что я абсолютно уверена в том, что вы справитесь. Временами ваши идеи просто изумительны.

Для гоблина. О, ничего из этого не выйдет.

– Отлично, – вымученно сказал Уг. Он открыл свою бухгалтерскую книгу и секунду записывал какую-то бессмыслицу, затем остановился. – Что ж, может быть, это открывает новые возможности.

– Да! – с энтузиазмом (и немного удивлённо) согласилась Альба. – У вас будет шанс заняться всем тем, на что никогда не хватало времени. Вы говорили, что хотели бы переехать обратно в Акл и работать в кузнице своего могучего каменного города. Теперь вы сможете сделать это!

– На самом деле, я имел в виду возможности для для всех гоблинов, – сказал Уг с улыбкой, которая не коснулась его глаз. – Возможно, нам вообще не нужна доля от комиссии на чеканку монет. Все сборы и доходы будут идти в Совет.

– Даже не знаю… – с сомнением сказала Альба.

Несомненно она подумала, что он предлагал, чтобы волшебники управляли банком целиком. Ха! Как будто они бы оставили своё изделие воли в руках этих дурней-грабителей!

– Я имею в виду, что мы занимаемся не только банковским делом, как вы знаете. Я часто подумывал о том, чтобы открыть… – Уг затих.

Он прервался, оставив её гадать, какое новое фантастически успешное предприятие он мечтал построить. Он знал, что её мысли были о том, чтобы однажды тоже взять его под свой контроль. В этом была их мерзкая сущность, распространяться и пожирать всё, как насекомые.

– Неважно. Но может быть, мой народ мог бы получать две десятых от комиссии на чеканку? Это можно сделать?

Альба Гринграсс, которая наверняка думала, что сам Мерлин путает мысли Уга, мягко улыбнулась. Она только что убедила Верховного управляющего оставить весь штат гоблинов за менее чем половину от того, что рассчитывала заплатить им!

– О, да. Я думаю, это было бы приемлемо.

– Взамен мы бы хотели, чтобы с нас сняли некоторые налоги. Комиссию на чеканку, налог на хранение золота. С галлеонами будет напряжённо в первые годы, пока мы будем начинать новые дела. Но мы будем по-прежнему платить за правоприменение, контракты и всё остальное, – Уг подался назад и начал составлять список.

Он написал чуть крупнее, чем обычно:

– Ювелирные изделия.

– Изделия из серебра.

– Обработка олова.

Посмотри на все эти предприятия, которые мы можем создать. Вы снова сможете их украсть однажды. Вы снова сможете попытаться забрать наши души.

Альба выглядела расстроенной, хотя Уг не сомневался, что внутри она ликует:

– Никаких комиссий за чеканку или хранение? Не знаю, смогу ли я убедить Совет согласиться на это.

Уг положил перо и умоляюще сложил руки перед собой:

– Пожалуйста, Альба? Для меня – во имя дружбы, во имя всех этих лет нашей совместной работы?

– Ладно, – Альба торжественно кивнула. – Для вас я сделаю всё возможное, чтобы утвердить эти условия.

– Спасибо, дорогая Альба, – сказал Уг. – И пожалуйста, не сомневайтесь, что можете положиться на нас. Если банк когда-нибудь обанкротится, народ гоблинов клянётся, что мы поднимем его на наших спинах, опять.

– Конечно, – согласилась она.

И чтобы это скорее случилось, подумал Уг, за его благодарной улыбкой кипела ненависть, мы посвятим себя поискам золота. Каждый кусочек золота будет отчеканен и положен на склад, а условия хранения будут запечатаны Кубком и не смогут быть изменены. Стоимость хранения будет увеличиваться с каждым годом, пока книги Гринготтса не запестрят красным, и вам придется всё оплатить. А когда вы не сможете, мы вернём то, что наше. И мы никогда не забудем.

Никто не знает происхождения гоблинов, даже сами гоблины. Ург Нечистый, который возглавил пятое и величайшее восстание гоблинов в Британии между 1720 и 1722 годами, любил распространять легенду гоблинов Сикоку о Всепротивнике, который упал с небес на метеоре, опустошая всё в ярости, разрывая металл словно бумагу и превращая всё, на что падал его взгляд, в песок. Всепротивник создал гоблинов, чтобы те были его слугами и смотрителями, и Ург рычал на звонком гоббледуке, что по венам гоблинов течёт огонь, и что они рождены для более великих судеб, чем грязноводные люди.

Так или иначе, как бы они ни появились в этом мире, можно с уверенностью сказать, что гоблины по своей натуре терпеливы и методичны, и они очень трепетно относятся к собственности. Обычно гоблины умирают раньше, чем проходят их обиды.

Прошло двести восемьдесят пять лет, прежде чем Гринготтс был возвращён гоблинам в 1865 году, после почти полного разрушения Министерства магии (которое взяло на себя управление после распада Совета волшебников). Хотя Уг Кровавый не знал термина демереджа, его народ использовал его в качестве дальновидного оружия в течение двух с половиной столетий, заполняя хранилища банка золотом, которое должно было охраняться соразмерными мерами предосторожности согласно нерушимым условиям, заданным при основании банка и запечатанным Кубком Огня. Затраты росли с каждым годом, и волшебники так и не смогли понять, почему состояние утекало от них.

А другие гоблины начинали войну за войной против ведьм и волшебников. Дважды за тысячу лет они основывали общины своего народа и жертвовали их на алтарь своей древней вражды. В семнадцатом веке Крэд Беспёрый руководил кёрдскими сепаратистами Кайслина-Каанна в трёх независимых кровавых восстаниях, прежде чем они были полностью уничтожены, а в восемнадцатом веке Ург Нечистый поклялся не прекращать насилие над всем человеческим родом, будучи во главе независимого Тогрод Теулу.

Если вы не можете победить и отказываетесь проиграть, тогда создайте издержки.

После того, как они потеряли силу трансфигурации – она была забыта из-за того, что у них отняли палочки, – гоблины нашли утешение в изготовлении устройств. Они создавали великие и ужасные изделия, их терпение и тщательность позволяли им мастерить предметы беспрецедентной силы. Гоблины верят, и, возможно, это правда, что часть вашей души вкладывается в то, что вы создаёте. Это принадлежит вам и в будущем тоже. Только подобная страсть может создать такое оружие, как Меч Рагнука, который остаётся самым могущественным клинком из существующих (ведь он сделан не из стали, а из самой Формы войны). Только подобная ненависть может создать Арку Улака Непобедимого, самую совершенную тюрьму из когда-либо построенных.

Зная всё это, возникает вопрос.

Долгое время вы были в самом тёмном лесу, вас преследовали волки и ранили шипы. В течение многих лет вы спали на грубых ветвях и питались горькими травами. Там совсем не было света, и вы страдали. Вы состоите из терпеливого гнева, медленно тлеющего, но горячего, и эти угли – единственное, что вас согревает.

И вдруг впереди появляется разрыв в темноте. За один удар сердца вы выходите на дневной свет, щурясь от яркости прохладного ясного утра. Вы свободны. За одно мгновение вы стали целым.

Сможете ли вы забыть?

11. Любое преимущество

Будьте уверены: это война, и вам придётся выбрать сторону. Этот выбор может быть непростым. Вполне возможно, что вы согласны с некоторыми вещами, которые Тауэр продвигает в Британии, или вы не согласны со многим из того, о чём говорится на этих страницах. Но вам придётся сделать свой несовершенный выбор, ради наших потомков и всего мира. Настали времена, когда вы должны найти в себе смелость и держаться за неё, несмотря на могущество и многочисленность врага.

Почему вас бросает в дрожь, когда вы думаете о Тауэре? Возможно, вы хотите прожить естественную жизнь, и чтобы ваша семья прожила естественную жизнь, не превращаясь с помощью тёмных ритуалов в творение Тауэра. Возможно, вы верите в миропорядок, где ведьмы и волшебники заботятся о меньших народах и направляют их, вместо того чтобы стоять плечом к плечу с полузверями и невежественными маглами. Возможно, вы дорожите старинными традициями волшебников, такими, как квиддич – да, даже великая игра под угрозой! Так что же вас пугает в этом тиране?

Это война, и вам придётся выбрать сторону. И это величайшая война, ужаснее тех, что велись против Гриндевальда и Волдеморта, ибо каждый павший солдат восстаёт, чтобы служить врагу. Победитель получит всё, и ставки так велики, что следует отбросить все старые обиды и привязанности. Вы возмущены, что мы больше не боремся за чистоту крови? Скажу лишь, что в дальней перспективе это ничего не стоит; это так же важно, как пешка на реальном поле боя. Вы бы хотели, чтобы мы снова могли игнорировать маглов, притворяясь, что они не нашли свою собственную хитрую силу? Скажу лишь, что самое главное в этой войне – победить, свергнуть тиранию зла, и я бы воспользовался любым преимуществом.

Цитата из манифеста Драко Малфоя «Союзники должны собраться»

Нерушимая Честь

Том 4, Издание 9, 1999 год

Красный колпак – не самая лучшая машина для убийств, созданная Природой. И даже не вторая и не третья по счёту. В терминах идеальных машин для убийств красный колпак находится где-то в конце списка, ниже не только квинтолапа и всех подвидов драконов, но и таких относительно обыденных существ, как шпротва.

Красный колпак обладает маленьким, но злобным умом, он больше всего похож на неказистого человека ростом от двух до трёх футов[73]. Их привлекает кровь волшебников, и они любят питаться ею, но могут выживать на диете из слизней и воробьёв. Они неизменно используют грубые дубины, сделанные из кости или дерева, и делают одежду из ткани, сотканной из травы. Красные колпаки получили своё имя из-за волос, которые они бессознательно обмазывают кровью и зализывают назад, формируя высокий хохолок.

Для юного или больного магла красный колпак может стать проблемой. Взрослому маглу угрозой будут как минимум двое. Для ведьм и волшебников это лишь слегка опасная неприятность, даже если они нападают группами по пять или шесть.

Потребуется порядка двадцати красных колпаков, слаженно работающих вместе, чтобы серьёзно угрожать взрослому магу.

Но если говорить об орде из трёх сотен красных колпаков… что же, любой должен чувствовать себя в опасности.

Гермиона следовала за Тонкс, пока метаморфомаг проворно вела их в переулок. Как и у всех Возвращённых, правая рука Тонкс была облачена в блестящую золотом перчатку силы, но лишь она одна шла с широкой усмешкой, видимой даже сзади. Гермиона, Шарлевуа, Эстер, Саймон, Сьюзи, Хиори и Ург шли следом. Группа из восьми Возвращённых настороженно и напряжённо пробиралась по тесным улицам Приливной зоны.

Возможно, не было причин для беспокойства, по крайней мере здесь, снаружи, подумала Гермиона. Их проводили несколькими одобрительными улыбками, а тройка стариков около газовой лампы даже поприветствовала их разрозненными, но полными энтузиазма «ура». Гермиона подумала, что вероятно это наполовину вызвано её присутствием, а наполовину присутствием Эстер.

Этот город-внутри-города, Приливная зона, был чистым и колониальным, с белёными стенами и сияющей мостовой. Ощутимая часть береговой линии Бостона была завязана узлом много веков назад, чтобы создать закоулок для магической общины, черпающий силу для своего поддержания из восточно-американской лей-линии практически тем же образом, как Хогвартс питался от северо-шотландской лей-линии. Конечно, Приливная зона даже близко не была такой же впечатляющей, как Хогвартс, в сущности, вся сила была выброшена на те сырые чары, которые построили это место.

Но даже такая расточительная работа превосходит наши возможности, несмотря на все исследования, проведённые в Тауэре, подумала Гермиона. Заряды и Бездонные кубы достаточно искусны, но можем ли мы действительно восстановить базу знаний такого рода?

Вопрос был не в чистой силе. Вопрос был в её корректном использовании. Создатели Хогвартса орудовали своей магией, словно иголкой, пронзая реальность, растягивая и складывая берег шотландского озера с изяществом искусного портного. Но если вы не можете продеть свою силу в ушко иголки, вам остаётся только грубо прибивать один сгиб поверх другого гвоздями.

Ни один волшебник, каким бы могущественным он ни был, не сотворит подобное заклинание одной лишь силой. Вам придётся быть эффективным.

Её мысли блуждали. Гермиона сфокусировалась на текущей задаче, огорчаясь из-за своего слабого внимания. Они были заметно вооружённой группой британских ведьм и волшебников, марширующей через почти незнакомую территорию, чтобы исследовать таинственную дверь, украшенную символом одного из своих величайших врагов. Не имело значения, насколько дружелюбными все кажутся… Косой переулок тоже выглядел дружелюбно вплоть до момента, как кто-то измазал её кислотой и бросил бомбу к её ногам. При этой мысли она сжала левый кулак, который был в перчатке; устройство давало ощущение удобства и безопасности, но при этом не сковывало движений, словно оно было сделано из шёлка, а не из гоблинского золота. Это была лишь предосторожность – запасной вариант, если всё пойдет наперекосяк, – но было приятно её иметь.

– Это здесь, – громко объявила Тонкс, не пытаясь быть осторожной.

Возвращённые стояли перед Оружейной Армина, это был действительно (как она и сказала) «грязный маленький паб». И это было ещё любезностью дать ему такую характеристику. Побелка была серой, а вывеска паба – пара масок, счастливая и грустная – вообще заржавела. В мире маглов этот паб бы казался захудалым. В мире волшебников здесь словно висела неоновая вывеска, кричащая, что Оружейная Армина – ЧРЕЗВЫЧАЙНО ПОДОЗРИТЕЛЬНОЕ И, СКОРЕЕ ВСЕГО, ОПАСНОЕ МЕСТО.

Два ребенка в довольно хороших мантиях выглядывали из-за угла в конце улицы и шептались. Гермиона бросила на них суровый взгляд и сделала сердитое лицо, после чего они исчезли. Это не место для детей.

– Давайте зайдём, – сказала она.

Они сформировали отработанное боевое построение: Саймон впереди у двери, остальные в парах за ним (первые – Эстер и Тонкс), и прикрывал тыл Ург. Они проверили вход на наличие ловушек, как магических, так и обычных, а затем стремительно и размеренно вошли в дверь.

Внутри Оружейной Армина было не лучше, чем снаружи. Удивлённый бармен стоял за длинной стойкой из неотполированной латуни, в нескольких местах чернеющей царапинами от проклятий. Всю стену за ним занимало огромное зеркало. Посетителей было всего двое: угрюмые мужчины, которые явно перебрали и сползли на потрёпанный стол. Единственными чистыми вещами были большой плетёный ковер, растянутый в центре комнаты, и гобелен Слизерина, висящий на одной из стен. Пахло неприятно: металлический запах меди смешивался со сладковато-тошнотным запахом гнили.

– Здравствуйте, господа, – улыбаясь, сказала Гермиона. – Извините за беспокойство… немного глупо, правда? Мы хотели бы осмотреться, если вы не против.

Ни один из троих не промолвил ни слова в ответ, застывшие от неожиданности или алкоголя, не считая одного из пьяниц, который проехал лицом по столу, выбросив руку вперёд через стол и громко пустил ветры. Пол под ногами слегка задрожал, словно кто-то топал по доскам. Странно.

– Очаровательно, – сказала Сьюзи, опуская палочку из положения готовности. – Скорее, кто-нибудь, держите меня. Не могу совладать со своей страстью.

Шарлевуа сделала шаг вперёд, принюхиваясь.

– Faites attention…[74] Это запах крови.

– Ковёр, – показала головой Хиори.

Гермиона уловила её мысль и кивнула в подтверждение. Она мельком одобрительно улыбнулась ведьме и глазами указала ей на пускающего ветры пьянчугу. Хиори направила на него палочку. Уловив намёк, Эстер и Саймон нацелились на остальных двоих. Ург перекрыл дверь, отходя в сторону и держа наготове две золотые перчатки.

Через мгновение оба «пьяницы» и бармен пришли в движение. Первые двое попытались перевернуть тяжёлый дубовый стол перед ними. Хорошая идея, и быстрее, чем доставать палочку, но всё равно слишком медленно. Саймон оглушил свою цель, прежде чем мужчина успел схватиться за стол, и хотя первое заклинание Хиори промазало, её мужчина не смог в одиночку достаточно быстро перевернуть стол, так что её второе оглушающие проклятье попало точно в цель.

Бармен пригнулся, и атака Эстер попала в бутылку огневиски, по стеклу расползлась паутинка красных светящихся трещин. Бармен поднял руку с палочкой из-за латунной стойки и вслепую метнул проклятие, которое Гермиона не узнала:

– Апланиодин!

Из его палочки звездой разошлись две дюжины отдельных жёлтых лучей света, они выглядели плотными и достаточно твёрдыми, чтобы прикоснуться. Половина из них ударила через всю комнату, останавливаясь, лишь достигнув стен, пола и потолка, в то время как другая половина отразилась в зеркале за барной стойкой, меняя свой угол прямиком на Гермиону и её Возвращённых.

Один из световых лучей ударил в Саймона, а другой в Шарлевуа. Удар повалил их на пол. Эстер прижалась к земле, чтобы избежать удара, а Хиори отклонила голову ровно настолько, чтобы луч пронёсся мимо её щеки, не коснувшись её. Гермиона уже была в движении, она легко переместилась с пола на стул, а затем на стол, едва замечая свои собственные проворные шаги. Прежде чем проклятие рассеялось, она по дуге перемахнула через один из лучей, выкрикивая заклинание в полёте. Бармен обмяк, поражённый красной вспышкой.

Через несколько секунд Саймон с трудом поднялся на ноги, из его носа и рта текла кровь. Его основательно ударило в бок, но видимо, он неудачно упал; было похоже, что его нос сломан. Он молчал. Тонкс занялась Шарлевуа, в то время как Сьюзи подошла к Саймону с палочкой наготове, чтобы проверить его. Ург продолжал следить за дверью.

– Эстер, ковёр.

Эстер подошла к широкому плетёному ковру, натянутому в центре комнаты. Какую беспалочковую магию наложили на него или на пол под ним… Спанджифай[75]? Беспалочковая магия была сложной – она требовала держать в голове определённые мысли правильным образом и мысленно превращать их в новые «позиции» – так что это не могло быть что-то слишком ужасное. Их противники не настолько впечатляли. Но что это было за световое заклинание? Оно мгновенно заполнило комнату и било словно железный бладжер. Я никогда не видела и не слышала ничего про проклятие, настолько сильное и настолько быстрое. Ей следует обратиться к библиотеке Хогвартс и нескольким людям (Амелии, Аластору, Гарри), но она была абсолютно уверена, что запомнила бы. Странно.

– Хс-с-с-с…

Послышалось тихое подобное змеиному шипение, и ковёр сдвинулся, слегка изгибаясь от давления снизу. Гермиона нахмурилась. Змея? Не очень богатое воображение, даже несмотря на переходящий все границы змеиный фетишизм Малфоев.

Нет.

Низкий причмокивающий голос прошептал слово:

– Ма-ша-эчго.

Сьюзи отдернула Саймона в сторону, остановившись лишь, чтобы наложить на его нос заклинание Эпискеи[76], а затем снова повернулась к ковру. Ург тоже повернулся к центру комнаты, подняв обе руки. Хиори и Эстер приготовили палочки. Тонкс повернула стол, укрывшись за ним, и всё ещё сканировала Шарлевуа, пытаясь понять, стоит ли её отправить в Тауэр, или её можно исцелить.

Все были крайне насторожены.

– Ма-ша-эчго… ма-ша-эчго, – снова повторил голос, причмокивая. Через мгновение к нему присоединился другой, повторяющий то же самое. Гермиона не узнала язык.

Эстер медленно попятилась. Плетёный ковер снова натянулся, а затем с шуршанием сдвинулся в сторону, постепенно открывая чёрную квадратную дыру. Одна маленькая рука, размером с детскую, показалась из ямы и мягко схватилась за край. Затем красный колпак подтянулся, и Гермиона увидела его голову.

Он походил на жуткую нелепую копию старика, словно кто-то схватил лицо этого создания и разорвал плоть в разные случайные стороны. Покоробившаяся рубчатая ткань срослась кое-как в некое подобие лица. Его рот был плотоядно распахнут, а зубы были такими белыми и такими острыми. Его волосы были тёмно-алыми, слепленные запёкшейся старой кровью в высокий ком на затылке. Во второй руке он держал костяную дубину, рукоятка которой была обвита бечёвкой.

Мерзкие существа, но не очень опасные.

Ещё одна рука схватилась за край ямы. А затем ещё одна и ещё одна. Из ямы показались маленькие уродливые головы.

– Ма-ша-эчго, – сказал один из них, на его губах блестела слюна.

– Ма-ша-эчго… ма-ша-эчго… ма-ша-эчго… ма-ша-эчго… ма-ша-эчго… ма-ша-эчго… ма-ша-эчго…

Несколько десятков.

– Не убивайте, – сказала Гермиона и снова подняла свою палочку. Они были мерзкими, но у них было сознание.

– Спаси одну жизнь, – сказали хором Саймон, Сьюзи, Эстер, Ург и Хиори и подняли свои палочки. Все они вышли вперед, вставая между ямой и местом, где Тонкс исцеляла заклинаниями Шарлевуа.

Спаси одну жизнь – и ты спасёшь целый мир.

– Ступефай! – крикнула она, и начался бой.

Широко известно, что с момента заключения Вестфальского мира в магических битвах стала преобладать дуэльная тактика. Канули в лету времена, когда ведьмы и волшебники вели в бой огромные армии маглов, и к концу девятнадцатого века осталось в живых лишь несколько человек, кто помнил тот стиль сражений.

Можно попытаться возразить, приведя в пример армии гоблинов, кентавров и других созданий, которым противопоставляют себя волшебники. Но гоблины потеряли свои палочки тысячу лет назад, и их восстания были ловкой и искусной партизанской войной, никогда не превращающейся в открытое противостояние. А что же до кентавров и других созданий… Что же, откровенно говоря, когда ведьмы и волшебники сражались с ними, это было не «войной», а скорее наказанием… или истреблением.

Существовало на удивление мало исключений из этой общей тенденции, особенно когда дуэльная тактика стала весьма изящной и высокоспециализированной. Международные магические битвы, в которых сталкивались многочисленные ведьмы и волшебники, практически прекратились после подписания Мира и всего вытекающего (Международная конфедерация магов, Статут о тайне волшебства и так далее). Даже Тёмные лорды и леди, которые вопреки конвенции пытались построить свои армии невольников, используя магию контроля толпы, не находили тех, кто бы принял их вызов. Ударная группа волшебников, отправляемая государством-участником от лица Конфедерации, просто навещала их лично поздней ночью. Даже силы Гриндевальда склонились к дуэльным схемам, и он сам вынужден был пойти на поводу.

Лорд Волдеморт входил в число тех немногих, кто презирал эту тенденцию. Он собрал множество Пожирателей Смерти и водил их в атаку на другие группы, контролируя поле боя и управляя своими солдатами из тыла. И хотя это не общеизвестно, он предпочитал подобную тактику не из-за её эффективности…. Он просто находил её более интересной.

Но стоило ему представить эту идею снова, воспроизведя её с армиями учеников Хогвартса от лица Дэвида Монро, оказалось лишь вопросом времени, когда остальные осознали её потенциальные преимущества. Всех сильнейших ведьм и волшебников в первую очередь тщательно учили дуэлям. Дуэльные заклинания и тактики работают с единичными целями и построены вокруг преодоления индивидуальной защиты.

Вы не можете устроить дуэль с армией.

– Аква Эрукто! – выкрикнула Эстер.

Она держала палочку двумя руками, направляя толстую струю воды, вырывающуюся из её конца, чтобы протаранить целый ряд красных колпаков. Они перекувыркнулись словно кегли, некоторые из них попадали обратно в яму, но на их место пришло ещё больше. Казалось, целый океан злобных маленьких существ поднимается из дыры, карабкаясь друг другу на спину и пронзительно крича:

– Ма-ша-эчго! Ма-ша-эчго!

– Вентус! Вентус! – кричал Саймон, его лицо всё ещё было в крови.

В это время Хиори метала проклятия в несколько маленьких групп красных колпаков, выкрикивая Иммобулюс так быстро, как только могла. Слишком медленно… дюжина красных колпаков вскарабкалась на стол, который она поставила перед собой, на их искажённых лицах читалась жажда крови, и их дубины были высоко подняты.

– Ротгод! – произнёс Ург, подскакивая к ней от соседнего стула и поднимая одну золотую перчатку.

Все почувствовали пробежавший по телу мощный толчок, когда перчатка среагировала на звук гоблинского слова и высвободила содержимое заряда, волна липкой серой пены вырвалась из ладони перчатки, захлестнув кишащих красных колпаков. Она быстро расширялась, бурля и надуваясь загустевающими пузырьками, почти такими же большими, как головы красных колпаков, обездвижив всю толпу со стола и ещё дюжину за ними.

Механизм работы этой пены был довольно старым по меркам магловской науки, он был разработан Сандийскими национальными лабораториями в Америке в восьмидесятых; Гермиона достаточно легко смогла достать патенты в Лондоне. Это был антипирен, при использовании вещество увеличивалось в объемах в тридцать раз и практически не могло убить врагов. Пока их лица оставались снаружи, с ними всё было нормально, а Пузыреголовое заклятие помогало тем, кто был в опасности.

Воодушевившись результатом, Гермиона с помощью Ветряного сглаза отбросила от себя красных колпаков и крикнула Ургу:

– На яму! Запирай их внутри!

Она могла повалить их одним заклинанием или одним ударом, но это было недостаточно быстро; она уже получила дюжину ударов по черепу костяными дубинами. Красные колпаки продолжали вылезать, карабкаясь по телам упавших и бросаясь в атаку. Откуда их так много? Она уже знала, что их заперли в яме, но откуда они взялись там изначально? Это было безумие. Она не хотела убивать этих существ, но не могла позволить им убить трёх оглушённых волшебников или любого из Возвращённых.

Ург продирался через массу заключённых в пену красных колпаков, держась подальше от разбухающих липких пузырей. Прежде чем он смог добраться до позиции для очередной атаки, одна из тварей прыгнула с края ямы на пену, приземляясь на открытую грудь соплеменника, а затем схватила Урга. Ург был достаточно маленьким, а потому растянулся на полу и почти сразу же получил тяжелый удар дубиной. Он лежал без движения. Гермиона оглушила красного колпака, а Тонкс уже бежала на помощь гоблину, но казалось, что нет конца маленьким чудовищам. Всё больше и больше красных колпаков выбиралось из ямы вслед за первым, выкрикивая слово, которое похоже было их боевым кличем:

– Ма-ша-эчго! Ма-ша-эчго!

Шесть покоробившихся человечков бросились на Эстер, и мощная струя воды из её палочки сбила всех кроме одного. Он ударил дубиной по её колену, влажными губами издав вой, и она пошатнулась, прежде чем успела замахнуться ногой, чтобы пнуть существо. Перерыв в её атаке позволил трём другим подобраться ближе, и лишь Хиори смогла спасти её, отбрасывая красных колпаков от американской ведьмы порывом ветра. Но каждую секунду, пока эти двое активно не сдерживали напор уродливых созданий, чудовища продвигались вперёд. Гермиона бросала проклятия, не успевая вздохнуть.

Они проиграют это сражение. Изнурение возьмёт верх.

– Все! – закричала она. – Запениваем яму, сейчас!

Одновременно, словно марионетки, все Возвращённые, кто был в сознании, прокричали Вентус, чтобы освободить пространство перед собой, а затем подняли левые руки и произнесли выбранные слова активации. Хиори не смогла отбросить всех своих новых противников – три красных колпака, издавая пронзительный визг, вцепились ей в ноги – но она всё же смогла высвободить свою перчатку, падая на колени, после того как костяные дубины ударили ей по ногам.

– 수갑[77]! – задыхаясь, сказала Хиори.

– Вонь-пузырь! – сказала Сьюзи.

– Маглоклей! – сказала Тонкс.

– Фландермох! – сказал Саймон.

– Аквацем! – сказала Гермиона.

Из пяти перчаток начала извергаться пена, которая хранилась в расширенном пространстве внутри зарядов. Серая шипящая субстанция густой волной смыла практически всех красных колпаков обратно, накрывая дыру. В процессе она расширялась, заполняя яму большими вонючими пузырьками. Гермиона слышала несчастные причитания «Ма-ша-эчго!», едва различимые за шумом шипящей и разбрызгивающейся пены.

– Вентус! – одновременно крикнули Хиори и Тонкс, сдувая трёх красных колпаков, взбирающихся по животу Хиори в густой пене. Их швырнуло на разбухший серый холм, запечатывающий яму, и они прилипли к его поверхности, злобно дрыгая конечностями. Несмотря на их искривлённые лица и разлагающуюся кровь в волосах, они больше всего походили на мух на липкой ленте.

– Иммобулюс! – сказала Гермиона, обездвиживая последних красных колпаков. Она завела руку за спину, вытащила из волос запутавшуюся костяную дубину и раздражённо запустила её в кучу шипящей пены. – Да уж, Нимфадора, похоже ты действительно нашла что-то интересное.

Тонкс подняла глаза от Хиори, над которой работала, и сказала с ухмылкой:

– Я не из тех, кто говорит «Я же говорила». Слишком скромная.

Она вернулась к Хиори:

– Брахиам Эмендо. Катаплазма.

– Шарлевуа? Ург? – позвала Гермиона. Она подошла к гоблину, который лежал на спине, опёршись на локти. Ург лишь помычал в ответ.

– Ça va[78], – сказала Шарлевуа, поднимаясь на ноги у двери. – Мои рёбра почти в порядке. Спасибо, Тонкс.

Она начала проверять, что никто из пойманных красных колпаков сильно не ранен или не умирает.

Пока раненых исцеляли, Саймон и Сьюзи были настороже, время от времени оглушая отдельных попискивающих красных колпаков. Для магии переломы, порезы и шишки были ерундой, так что это заняло не больше десяти или пятнадцати минут. Для ведьмы или волшебника под «серьёзными повреждениями» скорее понималось что-то вроде «все мои кости взорвались, а волосы превратились в змей».

Бармен и двое «пьянчуг», в свою очередь, всё ещё были без сознания. Гермиона с отвращением обыскала карманы их заляпанной одежды, а затем отправила их в Тауэр.

Кер-чак. Кер-чак. Кер-чак.

У них не было ничего кроме всякой мелочи, их волшебных палочек и обрывка пергамента с тремя нацарапанными словами: «Вредитель числа книга». Гермиона убрала записку в карман.

Хорошо. Что бы здесь ни происходило, очевидно, что это что-то большое, секретное и, скорее всего, злое. В этот момент не было абсолютно никакой причины не отправить за подкреплением. Не из Британии… пришла пора обратиться к Вестфальскому Совету. Если это кто-то другой, мы покажем им свою добросовестность. А если это их рук дело, мы сможем поймать больше замешанных людей, когда они попытаются избежать этой довольно очевидной ловушки.

– Саймон, Сьюзи, Ург и Шарлевуа – отправляйтесь в Совет и приведите их сюда. Быстро.

Если их перехватят, предадут или захватят, хотя бы один сможет выбраться и рассказать об этом. Численное превосходство также воспрепятствует случайному нападению, и четверых должно хватить, чтобы удержать позицию или (в крайнем случае) прикрыть отступление, если нас обнаружат.

Хиори, Тонкс и Эстер остались с Гермионой.

Тонкс подошла к гобелену Слизерина на стене и отодвинула его в сторону к другим трём.

– А вот и оно, – она указала на комнату с низким потолком, которая была совершенно пуста.

– Что? – переспросила Хиори, осматриваясь. Она всё ещё немного прихрамывала и выглядела злой.

– Апарекиум, – проговорила Эстер, резко двигая палочкой вперёд и назад.

В мерцающем свете рассеивающихся чар появилась белая обшитая панелями дверь с золотой ручкой в форме головы змеи и три каменных пьедестала. На каждом пьедестале лежал пергамент и перо.

– Я же говорила, – сказала Тонкс.

На первом каменном пьедестале:

На втором каменном пьедестале:

На третьем каменном пьедестале:

Примечание от автора: Я осведомлён о недостатках такого рода систем безопасности. Пожалуйста подумайте, прежде чем указывать мне на них. Уровни и уровни.

Примечание от автора: Упомянутая пена базируется на пенах, описанных в патенте США 4,202,279, выданном Питеру Рэнду.

Примечание от автора: В дальнейшей истории это не будет раскрыто, и скорее всего самостоятельно догадаться невозможно, поэтому я просто скажу вам: «Ма-ша-эчго» – это транскрипция слова «красный» на могиканском языке, одном из алгонкинских языков коренных американцев. Этих красных колпаков поймали в Беркшире, на западе Массачусетса, а вовсе не в Бостоне, и они всё ещё разговаривают на древнем языке, который они грубо переняли у первых известных им людей.

Бонус. Война

Нурменгард, Дьёр-Мошон, Венгрия

30 апреля, 1945 года

В течение всей войны с Гриндевальдом Рэдж Хиг жил в страхе. Постоянный глубокий страх сдавливал внутренности, будто камень в желудке, искривлял его губы в мрачной гримасе, заставлял перепроверять защитные чары снова и снова. Но он все равно пошёл на фронт. Хига переполнял страх, он постоянно чувствовал себя измученным, от нервного напряжения его иногда так сильно тошнило, что рот пекло от желчи, но он все равно пошёл.

Если бы существовал выбор, скорее всего, он бы не пошёл. Но гордость и тщеславие вынудили его вместе с четырьмя десятками американцев вызваться добровольцами и присоединиться к войне против безумного венгра. Только так у него могло сложиться будущее в Совете. Уже в то время он возглавлял значительную часть эгалитарного крыла, но было совершенно ясно, что трус никогда не сможет подняться до настоящей власти. Поколение его отца доказало свою храбрость на западе, выступая смотрителями на обширных территориях, населенных кентаврами и великанами, чтобы обеспечить соблюдение Статута о секретности[80]. Но благодаря бдительности и огромным жертвам те дни остались в прошлом. Во времена Хига могущественные герои сражались с Темными лордами и леди. Геллерт Гриндевальд был самым тёмным из когда-либо известных Тёмных лордов, несравнимым в своем мастерстве и неодолимым в своей жестокости. Если бы Хиг не вызвался добровольцем, это стало бы черным пятном на имени его семьи.

Но он боялся, с момента как прочитал про Аншлюс,[81] – когда он понял, к чему всё идёт. И он знал, даже тогда, с самого начала, что бесполезно это скрывать. Поэтому он признал свой страх.

Перед каждой облавой и каждым сражением он показывал свой страх союзникам. Он кричал от ужаса, а затем говорил, что всё равно примет бой. Если это вообще возможно сделать, то, во имя пальца ноги Муквуру, они должны встать плечом к плечу и, черт побери, сделать это! Он говорил, что страх не значит ничего, а затем кричал, кричал о всех тех вещах, которые они пытаются защитить, кричал о тех бесчеловечных преступлениях, которые Гриндевальд называет «высшим благом». Он кричал, чтобы они следовали за ним, и тогда они вскакивали на свои мётлы и взмывали в воздух, и в сердцах у них пылал огонь.

Сегодня всё по-другому.

После того, как всё было распланировано и они с Альбусом, Фу-мином, Домиником и Астрид пожали руки, Хиг вернулся к своим товарищам из Вестфальского Совета, Аргентины и Бразилии, которые теперь находились в его подчинении, и не сказал ни слова. Он лишь по очереди посмотрел каждому из них в глаза. Когда вам нужно сказать что-то правильное и настоящее – когда нужны идеальные слова – он понял это давно, каждый человек должен придумать их себе сам. Хиг выдержал их взгляды, застыв на месте на одно многозначительное мгновенье, и он знал – все они нашли свою песню. И он обнаружил, что в его сердце больше нет страха. Есть лишь глубокое спокойствие.

И даже Лимпэл Тинегар выглядела в тот день торжественной и восприимчивой, а ведь она – самая раздражающая ведьма из всех, кого он знал. Обычно, ни один план не был достаточно хорош для нее, ни один лидер не был достаточно умён, и ни одна речь не вдохновляла в полной мере. Хиг практически не был знаком с этой высокой женщиной-полукровкой до того, как они в прошлом году отправились в Европу, он разговаривал с ней лишь во время дебатов в Совете и практически мечтал о том, чтобы так это и оставалось. Она ничего не принимала на веру и никогда не пылала энтузиазмом. Но сегодня она крепко сжала его руку и поцеловала в щёку.

Сегодня они все были героями, и это не перестанет быть правдой, если они не доживут до завтра.

Хиг летел позади рваного строя, высоко над Венгрией. Они начинали ровным клином, но распались в бесформенную кучу, изо всех сил стараясь успеть за Момо. Момо задавал темп, и его метле нужно было поддерживать устойчивую равномерную скорость. Три часа и двенадцать минут полёта отделяли их от начальной точки в Австрии до неба над Нурменгардом, но это при условии, что Момо будет выдерживать предельную скорость.

Облака проносились над и под ними. Плотный настил тяжелых дождевых туч внизу и тонкий потолок из рваных перистых облаков сверху. Хиг задумался, можно ли применять неладорахт[82] изнутри облаков, и если можно, что им было бы предсказано сегодня. Наступил день конца и начала… но чьё это было начало и чей конец?

Они летели на высоте около двенадцати тысяч футов над землей, чары помогали им не замерзать и дышать свободно, но несмотря на это, Хиг выдохнул облегчённо только когда Момо резко остановился. Большая часть его соотечественников пролетела мимо, и им пришлось разворачиваться. Все собрались вокруг Момо, многие крепко сжимали ручки мётел или ёрзали на них.

Две группы по шесть человек отделились от остальных, формируя группы Алеф и Бет. Остальные разделились по двенадцать человек: группы Гимель и Далет[83]. Разговаривать было трудно – воздух между двумя Пузыреголовыми заклятиями ужасно искажал звук – но всё уже было оговорено заранее под руководством Дамблдора. Американцы прибыли, чтобы уничтожить Псов, и от их успеха зависело очень многое.

Хиг подал сигнал рукой, и все четыре группы начали пикировать со своих позиций, двигаясь широким осадным строем.

Снижение заняло около пятнадцати минут. Часть волшебников поддерживала защитные заклинания, остальные работали над маскировкой и старались проложить безопасный путь через встречающиеся средства обнаружения. Они преуспели во всех трёх задачах – неудивительно, учитывая силу американских экспедиционных войск и их тщательную подготовку к этой атаке.

Вскоре они увидели Нурменгард, который вздымался в небо, словно грозящий палец. Крепость представляла собой одинокую массивную башню из черного камня, с квадратным основанием и зиккуратом на вершине. Она была встроена в поверхность утёса, возвышаясь над широкой равниной, покрытой травой. На лугах вокруг Нурменгарда словно огромные природные статуи располагались карстовые образования Бюкка[84]; серые каменные глыбы в обычных условиях выглядели бы красиво, но при текущих обстоятельствах они казались неестественными и живыми.

Взгляд Хига был прикован к платформе, которая парила высоко в небе над крепостью. На ней дежурил часовой, и Хиг увидел, что мужчина их заметил. Проклятья обрушились дождём и сбили его, но он успел поднять тревогу. Хотя здесь не было ничего страшного. Это входило в план.

Через несколько минут они были в ста ярдах от Нурменгарда, а стража – Вестники Конца [85] – валила наружу. Четыре команды разделились и направились в оговоренные места. Группы Гимель и Далет, которой руководил Хиг, открыли огонь. Они пикировали и взлетали, стремительно перемещаясь, словно Ловцы, и уворачиваясь от проклятий. Американцы сконцентрировались на защите, помогая друг другу поддерживать щиты. Как обычно бывает в битвах, атакующие и защитники разбились на пары, таким образом сражение было честным для большинства из них. Оглушающие проклятия летали вверх и вниз, некоторые из них настигли свои цели. Когда американцы могли, они использовали Депримо на земле под ногами своих противников, надеясь опрокинуть их и нанести увечья, а несколько ведьм из группы Гимель начали опустошать свои кошели-скрытни, заполненные Волшебным огнем [86]. Вестники какое-то время атаковали заклинанием Фумос и прочими чарами задымления, возможно, не осознавая, что на противников наложено Пузыреголовое заклятье, либо надеясь ухудшить их видимость, прежде чем решили переходить к более традиционным оглушающим чарам. На их робах был отличительный знак отряда Вереш Кезек[87] в виде красного оттиска рук, а значит им было далеко не впервой убивать маглов: «Красные руки» недавно дислоцировались в Польше, и насколько Хигу было известно, превратили её в кровавые руины.

Тем временем группы Алеф и Бет направились к обрывистой стороне крепости Нурменгард. Уворачиваясь от проклятья, краем глаза Хиг заметил, как они спикировали с обрыва. Защитники не могли выйти с той стороны крепости, и там не было окон, чтобы кидать через них проклятия. До тех пор, пока они держались очень низко и близко к стене, им удавалось оставаться практически полностью спрятанными. Нурменгард был величественным и устрашающим, но изначально его не проектировали как военную базу, и у этого были свои недостатки. Группы Алеф и Бет пытались воспользоваться этим и пробить брешь в стенах крепости, сделав вид, что штурм начнется с той стороны.

Спустя пятнадцать бесконечно долгих минут уворотов, заклинаний и криков, Алеф и Бет внезапно вылетели из пропасти за обрывом, пытаясь застать защитников врасплох. Они снесли троих или четверых, но тех оставалось еще не менее двадцати.

Предполагалось, что это будет знаком к отступлению для группы Гимель, но та уже потеряла пятерых из своего числа. Командир Гимель, Момо, в полёте выпустил красные искры. Он вошёл в штопор, избегая водопада проклятий от пары сражавшихся с ним Вестников, и красные искры, ярко поблескивая, взвились каруселью за его спиной: знак группе Далет занять место Гимель. Хиг тотчас же изменил направление полёта, как и семь оставшихся членов группы Далет. Где бы на поле боя они ни были, все они направились к крыше Нурменгарда.

Однако на ней было еще два стражника, которые открыли огонь по нападающим; Гриндевальд был предусмотрительным. Хиг и часть остальных из группы Далет взлетали, плотно прижавшись к стене крепости. Они оказались наверху и перелетели за край крыши быстрее, чем стражники успели среагировать. Один из них махнул палочкой и крикнул «Állj!», Хиг решил, что это означало «стой». Он не послушался.

Битва не была красивой – как минимум один из стражников был неожиданно умелым и метал проклятья с завидной частотой, в то время как второй готовился использовать Смертельное Проклятье. Даже на войне это было необычно, и несмотря на количественное преимущество четыре к одному, Хиг потерял еще одного своего солдата, прежде чем они расправились со стражей.

Хиг мельком пересчитал группу Далет. Всего семеро, включая его. Шестеро были из Вестфальского совета, в том числе Тинегар и Сэмми Шохет. Один аргентинец тоже продержался до этого времени, это был худощавый статный лысый мужчина с усами, похожими на щетку. Хиг не мог вспомнить его имени – хаос вокруг начисто стёр его из головы. Это было неважно.

Через мгновенье они были внутри. Дамблдор смог достать им довольно подробную схему крепости – никто не представлял откуда – поэтому они знали, что от большого защищенного склада их отделял лишь один лестничный пролёт. Там была дверь, но она была не зачарована, поэтому группа Хига взорвала её и ворвалась внутрь. Внутри никого не было, но очевидно – ненадолго. Сражение снаружи и отвлекающие атаки у входа в крепость дали им окно для проникновения, но и у них были границы эффективности. Это было лучшее преимущество, которое могли получить маневренные силы атаки против стационарных защитников, но Вестники были сильны: здесь был весь отряд Вереш Кезек и похоже что еще один отряд, Зах Кардья[88].

Хиг, аргентинец и Шохет заняли оборонительную позицию у второй двери, усиливая её и поспешно накладывая защитные чары. Тинегар и остальные четверо опустились на колени и прикоснулись палочками к каменному полу. Каждый из них положил свободную руку на плечи соседа, образуя таким образом пятиугольник. Они начали читать заклинание.

Нурменгард был впряжен в лей-линию [89], и эта сила отчетливо пульсировала внутри строения. Это было могущественное творение, воплощенное одним из самых сильных волшебников в мире и его способнейшими лейтенантами, но одновременно у него были ограничения. Почти вся энергия лей ушла на магию, запрещающую перемещения во времени, аппарацию и любые виды трансфигурации крепостных стен. Это было местом силы и тюрьмой… но всё же не Визенгамотом или Цюйфу[90]. У него были уязвимости.

За дверью послышались злобные крики на венгерском:

– Dögölj meg! Rothadjanak ki az anyád szemei!

Хиг понял не очень многое… Ему определенно приказывали сдохнуть, и было еще что-то про его мать. Проклятия и снимающие защитные чары заклинания ударили по двери. Дерево местами стало красным, а местами почернело, но Шохет остановил это Чарами заморозки огня, а Хиг наложил еще один Коллопортус[91]. Им нужно было продержаться хотя бы несколько минут, но с каждой секундой становилось всё сложнее.

– У нас гости! – крикнул Хиг пятерке, стоящей на коленях за его спиной, пока замораживал петли заклинанием Иммобулюс[92], чтобы не дать Вестникам снять дверь с петель. Ответа не последовало, но ему, пожалуй, и не нужно было ничего говорить. Если они могли слышать его, то они слышали и проклятия.

– A nagyobb jó érdekében! – донесся вопль из-за двери.

Это был их девиз, к этому моменту знакомый всем участникам битвы: «Ради высшего блага».

За дверью затихли, и Хиг и Шохет без промедлений одновременно запечатали все щели вокруг двери наспех призванной металлической стеной. Если ваш противник молчит, значит, скорее всего, он трансфигурирует что-то опасное, что-то, что утопит вас в вашей же крови с помощью ядовитого газа.

Они так и не узнали, были ли они правы, или Вестники просто раздумывали, что попробовать дальше, поскольку Тинегар и остальная четверка внезапно закончили с зачарованием пола под ними. В одно мгновенье семь членов группы Далет пытались защищать дверь, а в другое… что ж, пол словно провалился под ними, при этом оставаясь неподвижным. Размягчающие чары были слабыми, но их хватило, чтобы все семеро человек и все ящики в комнате проскользнули прямо сквозь пол, который внезапно стал слишком жидким, чтобы их удержать. Под чудовищный грохот все они провалились сквозь семь футов подогнанного камня, болезненно приземлившись в комнате под ними.

Эта комната была их целью. Простой полёт туда занял бы часы и проходил бы через три защищенных заслона, если бы они вообще взялись за это. Дамблдор сказал, что быстрое проскальзывание будет проще, и оказался прав. Также он оказался прав насчет содержимого этой комнаты: семь оранжевых хрустальных шариков, украшенных сияющими красными звездами. Псы Сатоми, про которых говорилось в легенде[93], и за которые Гриндевальд заплатил ужасную цену.

Насчет одного однако Дамблдор ошибался. Он сказал, что Гриндевальд бы не доверил никому доступ к этой комнате, но внутри их ждали три человека.

Одного из Вестников придавило ящиком, расплющив о камень, но остальные слегка замешкались в удивлении. Инстинкт взял своё, и они – Зах Кардья, как успел подумать Хиг – напали. Они выпалили три проклятия буквально за мгновенья, в то время как Хиг все ещё пытался найти свою палочку в похожем на тесто жидком камне.

– Ступефай! Ступефай! Авада Кедавра!

Шохет упал, оглушённый и убитый в быстрой последовательности. Аргентинца оглушили. Хиг нашёл свою палочку, как и другой член группы Далет, но всё еще слишком медленно.

– Ступефай! Ступефай! Ступефай!

Заклинания с латинскими корнями произносились с венгерским акцентом, но были не менее эффективными. Атакующие неуклюже попадали на пол. Судя по всему, остался только Хиг. Однако, достаточно было лишь одного человека, чтобы разбить эти чёртовы хрустальные шарики. Он поднял палочку и успешно использовал Ступефай на одном из защитников, затем повернулся и хотел еще раз быстро применить его.

Недостаточно быстро. В ту же секунду вторая из Вестников попала по нему Иммобулюсом, и Хиг почувствовал, как его тело одеревенело. Он накренился вбок, застывший в неуклюжей позе с одной рукой, вытянутой вперед в выпаде, и почувствовал, как падает к остальным, не меняя позы. Хиг подумал, что Вестница, скорее всего, была легилиментом и хотела быстрых ответов, и мысленно выругался. Он не был окклюментом и не мог закрыть глаза будучи парализованным.

Вестница подобралась к нему. Женщина была уродливой. Не то чтобы Хиг думал, что он сам подарок, но у этой ведьмы по всему лицу были длинные извилистые шрамы. Они выглядели как наказание, но у неё была эмблема в виде меча отряда Зах Кардья, а они были источником гордости.

– Véget vetnénk minden szenvedésnek. Megállítanátok minket? Bolondok[94], – она плюнула на него через сжатые губы.

У него не было ни малейшей идеи, что это означало, и он всё равно не смог бы ответить, даже если бы хотел. Его сердце опустилось. Если Псы Сатоми останутся невредимыми, всему конец.

– Экспеллиармус! – прозвучал голос, который Хиг распознал как голос Тинегар.

Он обсчитался.

Палочка Вестницы вырвалась из её пальцев и поплыла к Тинегар, которая всё еще поднималась на ноги. Американка ловко поймала её в воздухе и указала своей палочкой в сторону Хига на время, достаточное, чтобы применить к тому Иннервейт. Хиг растянулся у стены, магия вернула ему дыхание, и он судорожно вдыхал воздух.

– Хиг, вы в порядке? – спросила Тинегар, снова целясь палочкой в Зах Кардья.

– Да, – прохрипел он в ответ. – Не жди, просто сделай это сейчас! – каждая секунда их промедления была еще одной секундой, когда Гриндевальд питался силой через эти кристаллы.

Хиг не понимал, как это работает – он подозревал, что никто, кроме Дамблдора и Гриндевальда не имел ни малейшей догадки – но эти шарики играли ключевую роль в неукротимой силе Гриндевальда. Было тридцатое апреля[95], и все части плана просто обязаны были сработать. Этот план был шедевром стратегии и тактики, и Хиг с благоговением наблюдал, как Момо и Дамблдор работали над ним, но всё было зря, если они не разрушат Псов Сатоми. Нет времени на обсуждения.

– Редукто! – Тинегар нацелила палочку на одного из Псов.

Синий луч ударил в шарик, превращая его за мгновение в облако розовой хрустальной пыли. Тинегар остановилась, собирая всю силу, что была в её высоком худощавом теле, а затем перешла к следующему шарику, разбивая каждый из семи по очереди, так быстро, как только могла.

Хиг услышал взрыв над ними. Но уже было неважно, что скоро остальные защитники прорвутся вниз, поскольку Тинегар развернулась и уничтожила последний хрустальный шарик. Хиг приготовился, а Вестница прорычала что-то абсолютно непереводимое, наполненное горечью.

– Láttuk a jóslatokat és tudjuk, hogy még győzni fogunk. Lesz egy ember akit a villám megjelölt és ő kioltja majd a csillagokat[96].

Тинегар оборвала болтовню венгерки коротким оглушающим проклятьем и повернулась к Хигу:

– Мы сделали это.

– Да. Но я боюсь, это будет последнее, что мы сделали.

Хиг переместился в угол комнаты. Им придется спуститься вниз, чтобы добраться до него, и он легко попадёт как минимум по первому из них. Хотел бы он, чтобы у них были силы и время привести в чувства их замороженных друзей, но это лишь сделает их неспособными защищаться, когда Вестники будут здесь.

Тинегар, подражая ему, перешла в другой угол комнаты.

– Оно стоило того, – сказала Тинегар, бросив взгляд на оглушённых врагов. – Я не могу принять этот вздор про то, что цель оправдывает средства… про то, что они хотят привести всё в порядок, а значит, все эти убийства и безумие стоят того, – Тинегар подняла свою палочку, мрачно излагая свои мысли: – Мне всё равно, какое добро ты планируешь творить, и мне всё равно, каким человеком ты себя считаешь. Важны лишь твои действия, а не твои цели. К чёрту тиранов и их приспешников.

У её неодолимого скептицизма было своё применение. Ему не стоило так поспешно делать о ней выводы. Не то чтобы сейчас это было важно.

– Эй? Рэдж? Сэмми?

Хиг моргнул. Он удивленно позвал:

– Момо?

– Да! – отозвался его союзник. – Поднимайтесь сюда, мы не можем долго удерживать проход! Нам нужно сформировать линию обороны!

Не успел он закончить говорить, как Хиг и Тинегар начали приводить в чувства павших (кроме погибшего Шохета) с помощью Иннервейт так быстро, как только могли. Это не было быстро, учитывая их истощение, но всё же достаточно, чтобы шесть ведьм и волшебников смогли присоединиться к своим товарищам, прежде чем Вестники успели пробиться к ним.

Кровь американцев закипела, когда они злобно зарычали при виде Вестников – это были остатки отрядов Вереш Кезек и Зах Кардья. В ответ Вестники прокричали свои фанатичные выкрики. И была война. Кровавая и ожесточённая война, которая охватила залы Нурменгарда и его зубчатую стену. Многие погибли в тот день, а остальные еще долгие годы будут нести шрамы от проклятий.

Остальную часть истории вы скорее всего знаете – ну или по крайней мере проникнутые романтикой части про Дамблдора и Гриндевальда, про то как честолюбие обернулось безумием, а любовь рассеялась после единственной трагической случайности. И наверняка вы знаете про великий поединок между этими двумя. Говорят, что это самый великий поединок среди всех, когда-либо случившихся, справедливо упоминаются долгие часы, во время которых он бушевал, неодолимая мощь мастерства Дамблдора и непоколебимая защита Гриндевальда.

У Гриндевальда была Бузинная палочка, его силу подпитывали Псы Сатоми и защищал Железный Нимб. Известно, что он украл Бузинную палочку у Майкью Грегоровича, но откуда у него остальные великие приспособления, доподлинно неизвестно. Но они все были могущественными, и они охраняли его от всех бед, словно неразрушимый стометровый барьер.

Написано двадцать восемь книг про Войну с Гриндевальдом, семь книг про жизнь и противостояние Дамблдора и Гриндевальда, и три книги про сам поединок. И всё же, одно известно наверняка, он бы не пал, несмотря на Дамблдора, несмотря на всё остальное, если бы американцы не преуспели в штурме Нурменгарда и не разрушили бы Псов Сатоми.

В тот день Рэдж Хиг кое-что узнал про Лимпэл Тинегар. Он узнал про её твердость и про её значимость. И он принял её слова про «высшее благо» близко к сердцу. Он не забудет их.

12. Оппозиция

Исследования идут с опережением графика. Вы были правы, сэр, когда говорили, что на этом направлении не будет проблем. Методы магловской науки не так уж сложны и в большинстве своём опираются лишь на несколько простых действий: осуществлять наблюдения, делать предположения и пытаться доказать собственную неправоту. Гораздо неприятнее иметь дело с невыразимцами и маглами, и особенно девчонкой Лавгуд. Она прыгает выше головы, и было бы очень хорошо указать этой девчонке на её место, прежде чем она пострадает от собственной самонадеянности.

Также я хотела бы, чтобы наши результаты имели более практическое применение. Признаю, Амбриджские Силки – полезное в будущем растение для исследования заклинаний. И лаборатория внутри плотно обвитой лозами застеклённой террасы – это превосходное место для исследования самой искусной магии, поскольку исключается вмешательство локальных защитных чар. Но время, затраченное на данное исследование, – это время, которое мы могли бы потратить на более важные вещи, например оружие. А когда всё встанет на свои места и не останется больше этих отбросов, у нас найдётся время и для глупых цветочков.

Впрочем, в надежде, что им можно найти применение, я оставила в обычном месте детальные заметки и кошель-скрытень с живым образцом Амбриджских Силков, а также разработанные нами детекторы магии. С нетерпением жду дня, когда мы сможем уладить все наши неприятности. У меня практически кончились одноразовые блокноты, пожалуйста, предоставьте ещё. Передайте мои лучшие пожелания вашей дорогой матери и мистеру Брустверу[97]

– Долорес Амбридж, в её письме Драко Малфою.

На первом каменном пьедестале:

На втором каменном пьедестале: «Падение Гриндевальда минус падение Урга минус цена возвышения Башни».

На третьем каменном пьедестале: «Что у меня в кармане?»

Гермиона посмотрела на три пьедестала и их загадки. Она подумала: «Они даже не пытались казаться изящными. Какая-то бессмыслица.

Я замечаю, что я озадачена»

Она повернулась к трём ведьмам, стоящим за её спиной:

– Очевидно, что это ловушка, так? Они повесили гобелен Слизерина прямо перед своим секретным входом, написали три входные загадки, которые любой маглорожденный когтевранец смог бы решить, если дать ему достаточно времени, у них разве что не было пузырефонов, чтобы связаться с аврорами в библиотеке Хогвартса. Или связаться с Гарри, если это срочно, чтобы они сделали соответствующие приготовления. Малфои не глупы и не банальны. И это не какой-то двойной блеф, где мы должны подумать, что это слишком очевидно, чтобы быть правдой, ведь есть всего несколько людей, кто мог бы так решить.

Гермиона обратилась напрямую к Тонкс:

– Мы послали за кавалерией. Прежде всего, мы не станем входить, пока они не появятся, даже если решим эти загадки. А пока бери Хиори и возвращайтесь наружу… высматривайте что-либо необычное. Нет, подождите. Высматривайте что-либо необычное, а если не найдете, очень внимательно рассмотрите всё обычное.

Она остановилась, почувствовав внутреннее противоречие, потому что возможно, она делает именно то, чего от неё хотят, и внутри или снаружи ждет засада, или…

– Подождите секунду.

Стоп. Ты можешь позволить себе подумать над всем этим одну минуту. Любая ловушка, поджидающая нас здесь, может быть спрятана где угодно, в том числе в главном зале таверны, и у них не было никакого способа предсказать, когда именно мы окажемся здесь. Скорее всего, нам не грозит немедленная опасность. Остановись и подумай, не надо сразу реагировать.

Эта западня была умной и хитрой, но контролируемой. У них уже есть какой-то способ контролировать Красных колпаков, но маленькие чудовища не так уж опасны – обычные дубинки против группы ведьм и волшебников, плюс меня? Ну и Урга, но всё же… если бы вы хотели сделать смертельную ловушку, вы бы заполнили эту яму плюющимися ядом пауками или Червячими Зрюками[98], или чем-то подобным. Или просто подложили бомбу, если уж на то пошло…

Гермиона почувствовала, что не контролирует события… Словно она находилась под действием сил за гранью её понимания. Это было похоже на игру, которой она не понимает… Можно было увидеть закономерности в неизвестных ей правилах, но она не могла сделать ход, не понимая целей.

Так почему сначала головорезы, потом Красные колпаки, а теперь загадки?

Ох.

– «Первая буква имени была названа…[99]» – сказала она отстранённо.

– Кажется, я знаю, о чём… – начала Тонкс.

Гермиона перебила её, возвращаясь мыслями в настоящее:

– Нет, не надо. Извините. Забудьте, что я сказала только что. Извините, но это важно. Мы уходим.

Если переход на следующий уровень этой ловушки срабатывает по голосу, нам не следует обсуждать здесь загадки. Нам уже давно следовало уйти.

Тонкс не выглядела обиженной, вместо этого она широко ухмыльнулась:

– А-а-а… ты что-то поняла, не так ли?

Эстер нахмурилась, глядя на неё, и приложила палец к губам.

Хиори настороженно вышла из на-удивление-хитрой-комнаты-с-ловушкой, держа палочку наготове.

Трактир был всё в том же разгромленном состоянии, как они его оставили. Они встали чуть в стороне, тщательно осматривая комнату.

Когда они выходили, быстро и осторожно, волосы Тонкс сделались короткими и очень светлыми.

– Ответь мне, – сказала она непривычно низким голосом, – как смогла ты раскусить мой коварный план, девчонка-грязнокровка.

Гермиона не ответила, но улыбнулась. Когда они вышли из Оружейной Армина, Гермиона быстро огляделась. Никого в зоне видимости.

– Тонкс, ты помнишь, как выглядел хоть кто-то из мужчин за столом? Черт, и зачем мы отправили их в Тауэр? Стоит ли выйти на связь и попросить, чтоб их нам показали?

– Довольно хорошо, – сказала Тонкс. – У меня хорошая память на лица. Ну так что?

Её лицо начало укрупняться и огрубляться, поры на её носу растянулись, а глаза расширились.

– Один, два, три, четыре, – начала считать Гермиона. – Что дальше?

– Пять, – ответила Хиори.

– Нет. Но если ты хочешь, чтобы кто-то так и сказал, то будешь добиваться этого подобным образом. Особенно, если на самом деле дальше идёт «Пекодская репа» или что-нибудь еще, что просто невозможно угадать.

Она указала на Оружейную Армина пальцем в золотой перчатке:

– Это ловушка.

– Не очень хорошая, – сказала Эстер, нахмурившись.

– Нет, самая лучшая, – сказала Гермиона, покачивая головой. – Если ты её не ищешь, то никогда не найдешь. А если найдешь, тебя либо оглушат и зачаруют твою память, либо поколотят до потери сознания и зачаруют твою память…

– А если ты справишься и с тем и другим, – сказала Тонкс, – последует довольно очевидный пункт с загадками для школьников. И если ты напишешь ответы на пергаменте, тебя превратит в тритона или ещё кого-нибудь.

– Да, именно, следующий шаг слишком очевидный! «Секретный вход как из учебника». Это сработает на большинстве людей, особенно на тех, кто готов следовать ожидаемым шаблонам: победи босса, реши загадку, и тогда вуаля! – она обвела рукой вокруг. – Но только могу поспорить, что вуаля – это оглушение или зачарование памяти. Это похоже на рассказ, который я однажды прочитала, про детектива, который думал, будто нашел закономерность.

– Думаю, ты права, – сказала Эстер.

– Но мне кажется, здесь всё на ещё один уровень глубже. Если поставить себя на место того, кто придумывал эту ловушку, я понимаю, что любой вдумчивый человек не клюнет на эту приманку. Он предпримет что-то более умное. Как сделали мы. Как сделала я, не раздумывая. Головорезы, Красные колпаки, загадки… и одна последняя ловушка.

– Позвать подкрепление, – сказала Эстер, кивая. – Но почему мы считаем, что есть ещё уровень? Может, ты просто умнее, чем кто бы то ни было.

– Красные колпаки были умны и появились в нужное время… Не похоже, чтобы наш противник остановился на этом уровне. В любом случае, мы ничего не потеряем, если просто подождём подкрепление и примем одну маленькую меру предосторожности, – ответила Гермиона, пожимая плечами. – Но вот моё предсказание: Совет – или кто-то еще, кто будет отвечать на запрос нашей четвёрки – пришлёт лишь несколько человек.

– Для такого дела? Когда на нас только что напали? – сказал Тонкс-мужчина, праздно похлопывая себя по круглому животу одной рукой и почёсывая небритый подбородок другой.

Он снял перчатку и скормил её своему кошелю.

– У них будет правдоподобная история, – уверенно сказала Гермиона. – А если я ошибаюсь… – она пожала плечами. – Мы ничего не теряем, и я просто буду выглядеть немного глупо. Я смогу это пережить.

Хиори и Эстер закивали, соглашаясь с её решением. Тонкс пожал плечами.

Я сглупила, подумала Гермиона. Я не осознала эту игру, её ходы и что вообще происходит. Но есть один вопрос, который я могу задать: против кого я играю?

– Тогда есть всего одна вещь, которую надо сделать в первую очередь, – сказала Гермиона.

Саймон, Сьюзи, Ург и Шарлевуа не привели никого. Они вообще не вернулись.

Вместо этого, спустя тридцать минут после того, как эта четверка отправилась в Альтинг, на улице послышались три хлопка. Всего в нескольких метрах от того места, где стояли Гермиона, Хиори и Эстер, появилась Лимпэл Тинегар, потрёпанная и испачканная кровью, в сопровождении двух американских авроров. Рукава мантии на паучьих руках Тинегар были не просто поношенными: это были кровавые лохмотья. Передняя часть мантии была изрезана и оголяла грудь, а на её торсе и шее были длинные порезы. Вместо левого уха виднелся красный обрубок. У неё в руках была палочка, а зубы были обнажены.

Два сопровождающих Тинегар аврора выглядели ещё хуже. Гермиона их не узнала. Левый из них был немного выше, с курносым носом и длинными волосами, собранными в косу. Его одежда сгорела, ткань на левой половине тела была черной и одеревеневшей из-за застывшей корки пепла, смешанного с его собственной обгоревшей плотью. Он стоял с палочкой наготове, холодный и беспристрастный, и его глаза уже бегали вокруг них. Его напарник был среднего роста, с толстыми ладонями. Его лицо было в фиолетовых ушибах и кровоподтёках, было похоже, что его били – глаза были заплывшими, казалось, он едва мог видеть. Но он тоже был готов к сражению, с видом человека, раньше боровшегося с опасными созданиями и обезумившими эйфорическими наркоманами[100].

Эти американцы были выкованы из стали.

– Советник! – крикнула Гермиона, подбегая к ним и опуская свой щит. Большими шагами она легко обогнала Эстер и Хиори и оказалась рядом с Тинегар в мгновение ока. – Господи! Что произошло?!

Тинегар проигнорировала полный удивления магловский выкрик Гермионы, одной рукой собирая в комок остатки своей мантии, чтобы прикрыться. В другой руке она держала палочку наготове, высматривая угрозу на улице.

– Мисс Грейнджер, вы в порядке? На вас напали? – быстро проговорила она осипшим голосом.

Что случилось? Я хотела понять, кто наш противник… Кто-то напал на Альтинг?! Нападение такого масштаба не станет причиной всего лишь следующего этапа расследования… Оно может привести к войне. Другие тоже пострадали? Остальные Возвращённые в порядке?

Гермиона приложила свою палочку к плечу ведьмы.

– Здесь была засада, да. Вулнера Санентур[101]. Репаро[102]. Вы видели моих людей? Саймона, Сьюзи, Урга и Шарл…

– Нам нужно зайти внутрь, – перебила Тинегар. – Снаружи небезопасно. О, Мерлин… на нас напали. Это были Малфои. У них были Взрывобомбы…

Гермиона почувствовала, как её желудок опустился, но она повернулась к Хиори и Эстер и показала кивком, чтобы они помогли аврорам. Сама она поддерживала Тинегар, обхватив ведьму за талию. Тинегар теперь выглядела немного лучше, после того как Гермиона подлечила её и восстановила одежду, но это был кошмар. Должны ли они использовать портключи? Нет, пока они не узнают, что случилось с остальными.

Вшестером они поспешно вошли в Оружейную Армина, один из авроров прикрывал тыл, его палочка была поднята в ожидании неприятностей.

– Стойте, – сказала Гермиона, когда они снова входили в таверну.

Это место было ловушкой – вероятно, всё ещё оставалось ловушкой, – и это делало его очень плохим убежищем. В центре комнаты всё так же располагался небольшой холм из пены, словно гигантский гриб с пятнышками в виде оглушённых Красных колпаков, а рядом со стеной без сознания лежал один из тех волшебников, что устроили на них засаду. Им нужно было аппарировать хотя бы на конспиративную квартиру, если уж не в Лондон. Она плохо подумала – ведь не было ни малейшей причины оставаться здесь. Она бы могла вызвать подкрепление по пузырефону и…

– Ступефай.

Первыми вернулись цвета, кружась пятнами. Звуки складывались в бессмысленное бормотание, которое на самом деле было речью. Прошло непостижимое количество времени, прежде чем цвета обрели форму, и звуки превратились в слова.

– …скажет, кто это был. Если британец, нам нужно будет действовать быстро. Но у нас уже всё подготовлено здесь… Не стоит перемещать их из зоны действия защитных чар, если только не останется другого выбора. Про существование этого места знают только наши доверенные люди, и я не думаю, что хоть кто-то знает, что они здесь.

Оглушили. Они оглушили меня.

Вряд ли прошло много времени… её сложно оглушить, и эффект быстро проходит. Это как-то связано с регенерацией… возможно, зачарованные клетки заменяются другими быстрее обычного – было тяжело держать её без сознания. Тем не менее, она всё ещё не могла пошевелиться. Они сделали что-то ещё, пока она была в отключке.

Голос принадлежал Тинегар.

Что ж, я хотела понять, кто наш противник. И я говорила, что это произойдет… «правдоподобная история». Почему я не остановилась и не подумала? Я сделала прогноз… так почему же не опиралась на него? Я предсказала ровно то, что произошло, и всё равно повелась на обман. Они слегка себя взлохматили, и вот я уже начала действовать по сценарию. Идиотка, идиотка. Тинегар на стороне Малфоя? Или она действует самостоятельно? Это ход Совета?

Гермиона напряглась в попытке подвигать пальцами ног. Ничего не произошло. Она судорожно вложила все мысленные усилия в это. Шевелись-шевелись-шевелись-ШЕВЕЛИСЬ. Ничего. Она даже не могла понять, что они сделали с ней. Существовало полдюжины заклинаний, обездвиживающих жертву.

– Приведи их сюда. Сделай это сам, – сказала Тинегар.

Ей ответил мужской голос. Один из авроров?

– Да, госпожа. Но привести всех четверых займет несколько минут. Мы не можем аппарировать отсюда, но…

– Нет, нет, – сказала Тинегар. – Я подключу дымолёт, и ты сможешь привести их напрямую. Я знаю agenspræc к Большому Бостону и мигом подключусь внизу. Мы не оставим никаких следов.

Следов…

Слишком поздно, но Гермиона осознала: я могла бы проверить отпечатки на горшке с Летучим порохом. Я идиотка.

Тинегар продолжала:

– Отправляйся в мой кабинет и жди там. Вместе с Хорвасом[103] никого туда не впускайте, и когда я дам сигнал через дымолёт, вы отправите по нему четверых британцев. Прежде чем уйдешь, оглуши Богиню еще раз. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

– Ступефай.

Цвета… формы…

Гермиона снова пришла в себя. Она моргнула раз, другой. Теперь она могла двигаться. Она лежала на полу на боку. В незнакомом месте.

Её левая рука, правая нога и бока покалывали. Она узнала ощущения от свежезалеченных ран. Они нашли её имплантанты и извлекли их. Понятно, что они могли найти Ульна Ультима и портключи, но как они распознали бэтшары? Они с Гарри проверяли их, и предполагалось, что только детекторы магии Тауэра были достаточно чувствительны, чтобы их обнаружить.

Гермиона осмотрелась. Они находились в комнате с кирпичными стенами, низким потолком и длинным узким столом с дюжиной стульев вокруг. На нём лежали её вещи: кошели, две палочки, портключи, бэтшары, перчатка и прочее. Хиори и Эстер лежали у одной из стен друг на друге, всё ещё оглушённые. Рядом с ними виднелся силуэт одного из пьянчуг, устроивших на них засаду, он сидел, прислонившись к стене, и, видимо, ещё не пришёл в сознание. Лимпэл Тинегар и один из авроров – тот, что с курносым носом и косой – стояли рядом с камином. Тинегар слегка наклонилась, а её палочка покоилась на каминной полке. Она что-то тихо говорила себе под нос. Аврор следил за Гермионой. Он ухмыльнулся, когда увидел её взгляд.

Это было что-то вроде переговорной комнаты или местной штаб-квартиры. Здесь хранились стопки пергамента, коробки с компонентами для зелий и прочие мелочи. Конспиративная квартира Малфоев? Она не увидела ничего, что указывало бы на иное предназначение.

Гермиона слегка сдвинулась. Она больше не была парализована, а лишь плотно связана. Она посмотрела вниз и увидела, что плотные чёрные путы обвивают всё её тело. Её руки были закреплены к туловищу так, что она могла лишь шевелить пальцами. Ноги были обвиты чёрным коконом. Путы Инкарцерус, наложенные несколько раз.

– Сове… – Гермиона немного охрипла.

Она сглотнула и попробовала снова:

– Советник Тинегар, вы в своём уме?

– Мисс Грейнджер, вы очнулись, – Тинегар не повернулась к ней и продолжила произносить заклинание, её палочка всё ещё оставалась на камине. – У меня есть к вам несколько вопросов. Через мгновение я подойду.

– Советник, – сказала Гермиона.

Она очень тревожилась о Возвращённых – пожалуйста, пусть с ними всё хорошо, пожалуйста, пусть с ними всё хорошо – и злилась из-за предательства, и была в крайнем смятении из-за ситуации в целом, так что она вложила все эти эмоции в свой голос:

– Повернитесь.

Тинегар подняла свою палочку и выпрямилась, повернувшись к своей пленнице. Её лицо было мрачным, губы сжаты.

– Вы действуете от своего лица, – сказала Гермиона, глядя на неё. – Это вы.

Это не было вопросом.

– Да, мисс Грейнджер, – сказала Тинегар, вздыхая. – Это я. И поверьте мне, когда я скажу, что мне жаль. Этого не должно было… – она замолчала.

Она всегда выглядела бледной, но сейчас казалась белее обычного.

– Выбора не было. И всё могло сложиться гораздо хуже. Вы и все ваши люди в безопасности. Вам подправят память, и больше никаких последствий. Естественно, мы добавим несколько деталей… чтобы помочь вам служить благому делу.

Тинегар задумчиво покачала головой.

– Я думала, что у них паранойя, когда они сказали, что любой сможет пройти наши ловушки… головорезы, Красные колпаки и загадки. Но теперь я вижу, что они были правы, и лишь поэтому нам удалось захватить Богиню. Но вам не причинят вреда.

Гермиона ничего не сказала. Она лишь сердито смотрела на Тинегар.

Американка продолжила:

– На самом деле, мы бы уже давно закончили с этими изменениями и отпустили бы вас, но двое наших людей отсутствуют, – она указала палочкой на прислонившегося к стене пьяницу, который был без сознания. – Я хочу знать, где вы их держите.

Гермиона сдвинулась, чтобы перекатиться на спину, и затем села. Её узы затягивались из-за движения, и она почувствовала, как они сжимаются и впиваются в неё. Она проигнорировала это незначительное неудобство. Аврор уже сопровождал её движения своей палочкой, и Тинегар слегка подняла свою.

Стоит ли сказать Тинегар, что она уже проиграла? Мне нужно увериться, что они не сделают ничего безрассудного… Что лучше послужит моей цели: самоуверенность или страх? Хм. Тинегар была очень упрямой, что может следовать как из её самонадеянности, так и неуверенности. Известно, что она многого добилась, но это не является свидетельством первого или второго. Сложно сказать, что будет лучше. Пожалуй, мне стоит начать с запугивания. Проще перейти от запугивания к смирению, и гораздо сложнее в обратную сторону.

Пожалуй, Гермиона могла бы даже встать из своего положения, но это было сложно. И лучше не рисковать достоинством.

– Не вижу причин отвечать вам.

Тинегар потерла глаза свободной рукой:

– Я не собираюсь притворяться, что хочу пытать вас или ваших людей. Даже если бы я решила сделать подобное, я видела вашу отвагу… Не думаю, что вы бы сломались. И мне известен тот неоспоримый факт, что никто из вашей маленькой безумной группы даже не пикнет.

Угрызения совести. Из-за того, что кто-то хотел убить невинного вроде Тарлетона? Если только она сама не отдала этот приказ, или она здесь не главная, или это была ошибка. Сейчас она решила гордо занять этичную позицию… Что ж, посмотрим, смогу ли я подтолнуть её к уверенности в своей правоте.

– Вы не… похожи на такого человека, – осторожно сказала Гермиона. Будь наивной, позволь ей исправить тебя и получи информацию. Ей должно быть тяжело всё это… нужно надавить. Тинегар не интриганка и не хитрец… Она прирождённый лейтенант. Гриффиндор, не Когтевран и не Слизерин.

– Не то, чтобы мы были хорошо знакомы, но когда мы обсуждали убийство Тарлетона – стоп, так это подстроили вы… Вы были одной из тех, кто убил его… Вы убийца…

Гермиона увеличивала нажим с каждой фразой, прощупывая реакцию, и лицо Тинегар искажалось в гримасе отвращения по мере поддельного «осознания» Гермионы.

– Это были Малфои, а не мы! – сказала Тинегар, скривив губы.

Аврор, стоящий рядом с ней, пересёк комнату, отделяясь от Тинегар. Хорошая предосторожность… Он хотел обеспечить точное попадание в Гермиону с разных ракурсов, просто на всякий случай. Похоже, что на него не повлияла аура невинности Гермионы, хотя девушка была связана и беззащитна, и это должно было усилить эффект. Возможно, они обсуждали это, пока она была без сознания.

Да и как-никак, это была цитадель Совета, что имело свои последствия. Если бы Гермиона сбежала – теперь это было слишком смелым предположением, – ей бы пришлось жить в страхе за своих Возвращённых, или она выставила бы их против одной из самых могущественных магических организаций в мире. Вестфальский Совет фактически контролировал более одного правительства. Или если магическая Британия стала бы действовать, чтобы защитить одну из фигур, любимую в народе, могла бы начаться война. Мировая магическая война.

Ужас от этих перспектив, должно быть, отразился на её лице. При текущих обстоятельствах это было легко неверно трактовать.

– Да, ваш друг, Драко Малфой… он убил этого парня, – сказала Тинегар. – Он убил своего собственного агента. Скорее всего, он узнал, что мы раскрыли, что мальчишка был шпионом. Эта кровь и на ваших руках.

– Своего собственного агента, – медленно повторила Гермиона. – Тарлетон похищал информацию. Вот почему в той комнате стоял Летучий порох, хотя там были Пороховые меха.

Она поёрзала на месте, пытаясь разогнать кровь к скованным конечностям. Путы ещё сильнее впились в неё.

Глаза Тинегар расширились.

– Это же… борода Мерлина, да, – она сощурилась и с подозрением уставилась на Гермиону. – Вы действительно умны.

– Не так уж. Тарлетон и Кемп… хах. Теперь я поняла. Глупо с моей стороны – маглорождённая британка с хорошим образованием должна была понять это сразу. Глупо с их стороны играть в такие опасные игры, – сказала Гермиона.

Она не стала ничего пояснять Тинегар, хоть американская ведьма и выглядела озадаченной.

– Ну что же. Мы в тупике. Как насчет сделки?

– Я очень сильно сомневаюсь, что у вас есть хоть что-то мне предложить, – ответила Тинегар. – Я хочу, чтобы вы рассказали мне, где держите моих людей, потому что это будет правильно. У меня нет выбора, мне придется стереть вам память про весь этот инцидент… иначе нельзя. С ними или без них, вы забудете про всё случившееся. И где бы вы ни держали моих людей, вы наверняка связали и заперли их, или что-то подобное. Если вы не скажете мне, они останутся там, куда вы их отправили, в ловушке, пока не погибнут.

Стоит ли сказать ей, что они уже в Тауэре? Что сохранить всё это в тайне ей уже не удастся? Какой будет её реакция… станет ли она действовать безрассудно? Нет. Она повидала многое, так что её голова останется холодной. Но она также достаточно тверда, чтобы сдаться, когда узнает об этом.

Нет, она всё равно сотрёт наши воспоминания. Это будет лучшая для неё линия поведения… Она даёт ей простор для отрицания. Никто на самом деле не хочет войны, так что всё закончится взаимным недоверием. А план Совета – в чем бы он ни заключался – продолжит осуществляться.

Жаль, что она не могла дать сигнал себе из будущего, что её память была зачарована. Вероятно, они вернут ей все вещи и залечат её раны… Она никогда даже не узнает, что всё это случилось.

Что же, в таком случае, у меня нет никаких альтернатив, нужно действовать.

Она бросила взгляд на аврора, который стоял на другом конце комнаты от неё. Между ними был стол, на котором находились все её вещи, в том числе перчатка. Она лежала таким образом, будто хотела, чтобы Гермиона разорвала свои путы, подскочила к ней, вставила руку и смела и Тинегар, и аврора. Но даже Богиня не смогла бы разрушить так много пут Инкарцеруса.

Так что же делать? Два противника, а она безоружна. Она позволила себе еще одну долгую секунду раздумий.

Ох.

– Они в безопасном месте. В моей штаб-квартире в Повисе, в Британии. Портключ есть в моём одеянии, вот здесь. Вы пропустили его. Он выглядит как кусочек жвачки Друбблс.

Когда Гермиона произнесла «одеяние», кодовое слово Возвращенных, означающее «приготовьтесь применить силу», она увидела, как «пьяница в отключке», лежащий рядом с Хиори и Эстер, постепенно начал заводить руку за спину. Она знала, что там была спрятана палочка. Тонкс бдительна, как и всегда.

– Достань его. Будь осторожен, – приказала Тинегар аврору. Не было похоже, что его нужно предупреждать. – Если вы выкинете что-нибудь, вспомните о своих друзьях. Никто не хочет, чтобы они пострадали в стычке.

– Я не хочу, чтобы хоть кто-то пострадал, когда бы то ни было, – сказала Гермиона, когда аврор обходил стол и приближался к ней, – но иногда это необходимо.

– Цель оправдывает средства? – презрительно сказала Тинегар.

– Я только что отбилась от орды ваших кровожадных Красных колпаков, и теперь, когда вы собираетесь разрушить воспоминания восьмерых человек, Советник, я не уверена, что вы уделили достаточно времени на размышления о собственной моральности, – Гермиона не смогла сдержать смешок, слетевший с её губ.

Осторожно приближаясь, аврор направил свою палочку на неё.

– Пожалуйста, имейте в виду, что это, вероятно, ваш последний шанс всё уладить, прежде чем вы зайдете слишком далеко.

– Мой последний шанс сдаться, мисс Грейнджер? – сухо сказала Тинегар. – Это не игра.

– Как порой мне приходится напоминать моему другу, иногда жизнь подражает искусству, – ответила Гермиона. – Кэво!

Порыв ветра из перчатки, лежащей на столе за спиной аврора, был очень сильным, словно вырвавшийся из бутылки ураган. Заряд опустошил своё содержимое, резко выпуская сжатый воздух. Пренебрегая законами физики, перчатка не сдвинулась соразмерно в противоположную сторону… чего нельзя было сказать об авроре. Получив удар в спину, он пролетел над головой Гермионы словно тряпичная кукла и впечатался в стену как насекомое. Его палочку унесло далеко от Тинегар. Аврор на мгновение завис в воздухе, припечатанный к кирпичной стене бурей, выпущенной из перчатки. К моменту, когда ветер стих, Гермиона грациозно согнулась пополам, пытаясь дотянуться до упавшей палочки.

Тинегар подняла свою палочку, собираясь атаковать Гермиону, и в ту же секунду Тонкс поднял свою. Американка, должно быть, увидела движение боковым зрением, поскольку стремительно бросилась вперед и приземлилась на бок. Тонкс попытался отследить её прыжок, но его оглушающее проклятье прошло буквально в нескольких сантиметрах за спиной Тинегар.

– Драйсдори! – упав на пол, крикнула Тинегар, её палочка, вращаясь, указывала на Тонкс.

Затем, в мгновение ока, она превратилась в деревянный шест, который с треском вырос и покрыл палочку тёмным деревом. Древесина всё разрасталась вперёд, а её конец заострялся. Получившееся копьё молниеносно ударило в живот Тонкс. Британская ведьма (или волшебник? Ведь Тонкс всё ещё была в другом облике) всё ещё сидела, но она успела резко отклониться в сторону, и копьё ударило в стену. Кончик разлетелся в щепки от силы удара.

Дотянувшись до упавшей палочки аврора, Гермиона с удивлением подумала, что это очередное заклинание, о котором она никогда не слышала. Она резко дернулась на боку, хватаясь за кончик. Её руки были привязаны к телу, но пальцы были свободны. Откуда берутся эти заклинания?

Тонкс опять поднял палочку для атаки, но Тинегар опустила свою восьмифутовую палочку-копьё на руку метаморфомага с такой лёгкостью, словно это всё ещё были восемь дюймов ивняка – очевидно, для неё вес не изменился – и отразила атаку ещё до её начала. После этого копье начало втягиваться, уменьшаясь, и ударило во второй раз, быстро, как вспышка света. На этот раз Тонкс не смог увернуться, и расщеплённый конец копья погрузился в его живот.

Нет, нет, нет, подумала Гермиона, изо всех сил стараясь ухватить палочку аврора и разворачивая её на себя.

– Фините Инкантатем! – выкрикнула Гермиона. Но лишь один внешний слой пут исчез, поддаваясь её магии. Ей хотелось завыть от отчаяния.

Тинегар взмахнула рукой, снова без видимых усилий, и подняла свою палочку-копьё над головой. Она протащила Тонкс вверх по кирпичам, а затем отпустила, и тот ударился о противоположную стену с глухим звуком, потеряв сознание. Из его живота сочилась кровь, заливая пол.

В отчаянии Гермиона снова указала на себя палочкой аврора. Она закрыла глаза и отвернулась. Наверняка существовало решение получше этого, но она не могла его найти, и ей нужно было спасти Тонкс.

– Конфринго!

Огненный взрыв впился в неё, словно зубастый демон, и Гермиона дернулась от боли, пронзившей тело. Зато путы Инкарцеруса в большинстве своем были взорваны или выгорели, и когда она с отчаянной силой раскинула руки и ноги в стороны, оставшиеся узы лопнули. Она была свободна.

Однако, у палочки-копья Тинегар, похоже, не было ограничения по дальности. Как только Гермиона освободилась, она увидела, что дерево снова сжимается и рвётся вперед, поскольку Тинегар переключилась на Богиню. Она ударила в руку Гермионы с поразительной силой. Это не выбило палочку из нечеловеческой хватки Гермионы, но тупое кровавое копьё сломало её в двух местах. Скорее всего, удар также сломал несколько костей, но боль от Взрывающего заклятия затмевала чувства.

К следующему удару, когда копьё сжалось и снова рвануло на неё, Гермиона была готова.

– Хок! – вырвалось из неё, когда она развернулась и вонзила свои сомкнутые пальцы в острие, когда оно пролетало мимо. Её удар легко прошёл сквозь дерево, чисто разрубая его, словно её рука была топором.

Тинегар сделала стремительное движение рукой, в которой она держала палочку-копьё, замахиваясь ею, словно длинной дубиной, и целясь в голову Гермионы. Оружие двигалось так быстро, что послышался свист. Но эта битва не была равной, и Гермиона схватила древко одной рукой. Для неё это была игрушка. Она дёрнула древко на себя с силой тролля, надеясь застать Тинегар врасплох.

Заклинание стравило еще четыре фута тёмного дерева из руки американки, и та даже не сдвинулась с места. В отчаянии Гермиона крутанулась на месте, приподняв ногу, и дёрнула, снова стравливая древесину. Несмотря на то, что теперь это была скорее рукопашная, Гермиона всё равно не побеждала… Где, черт побери, эта женщина училась сражаться?!

– Хотела бы я, чтобы мы могли сотрудничать, мисс Грейнджер, – крикнула Тинегар, когда древесина снова втянулась. Она подняла палочку, укороченную, но готовую вытянуться и ударить.

– Мы могли бы, Советник, – сказала Гермиона, поднимая свою – не сотворённую волшебством – палочку над головой, словно флаг, в положение для блокирования атаки.

Она мельком взглянула на Тонкс, который лежал без сознания, обхватив руками живот. Он был выведен из сражения, но похоже, ему не угрожала опасность.

– Я не могу допустить конец света по вине Тауэра и не могу позволить злодеям победить, – сказала американка. На её худом лице отразилась боль. – Я не хотела… Мы с Рэджем прошли через столько всего. Я не хотела, чтобы всё так сложилось. Я не хотела выступать против него, после всех тех лет, когда я была на его стороне. Я не хотела быть против магии. Но выбора нет. Я не приму зла и не приму уничтожения.

…что?

– Но если вы… стойте, если вы не подчиняетесь Малфою или Хигу , или Гарри… Советник, что происходит?! – в отчаянии сказала Гермиона.

– Вы лишь пешка в этой игре, Богиня, – сказала Тинегар так, словно её сердце разбивалось. – В конце концов, существует лишь две стороны. И Совет, и Тауэр, и союз Десяти Тысяч, и все прочие правительства, и даже чёртовы Благородные Малфои… Все вы делаете зло, что бы вы ни заявляли о своих целях. Тройка – вот единственная надежда этого мира. Вы пешка, и вы выбрали не ту сторону.

Но если она здесь не от лица Совета… если Хиг не в курсе…

– Пешки сильны, когда действуют сообща, – сказал Советник Рэдж Хиг, отменяя свои чары разнаваждения. Он стоял у двери с дюжиной – нет, с двумя дюжинами авроров, толпящихся за его спиной. Его голос звучал натянуто, но твёрдо. – И вы ведёте себя неучтиво по отношению к мисс Грейнджер, если называете её кем-то кроме королевы.

По коже Гермионы пробежало покалывание, кто-то установил противоаппарационный щит.

Лицо Тинегар скривилось:

– Рэдж, ты должен…

– Взять её под стражу, – скомандовал Хиг аврорам за спиной. – Взять всех под стражу, а после мы разберёмся со всем этим бардаком.

– Чтоб тебя. Будь ты проклята, Грейнджер, – прорычала Тинегар. – Я не видела никого, кто бы прилагал столько усилий, чтобы помочь разрушить этот мир. Ты совала свой нос куда не просят, спотыкаясь словно слепой осёл, пока не разрушила всё, чего я добилась.

Она дернула пальцами, и покрывающая её палочку древесина рассыпалась в опилки, опадая вниз на том месте, где раньше было древко. Гермиона почувствовала, как отрезанный ею кусок тоже исчезает из её рук.

– И будь проклят ты, Рэдж, если не видишь правды. Если не можешь мне поверить. Если хочешь присоединиться к этим вестникам конца [104].

– Ты не смеешь… – начал Хиг, но Тинегар, не говоря больше ни слова, ткнула палочкой в потолок.

– Алогофоти! – крикнула ведьма.

Мелькнула оранжевая как огненный рассвет вспышка, и из стены внезапно появился конь, сотканный из пламени. Он не пылал жаром и не оставлял следов. Бесшумно переставляя копыта, он стремительно пересёк комнату, словно мерцающая свеча, и в мгновение ока унёс Тинегар в неизвестном направлении. Она исчезла.

Гермиона бросилась к Тонкс, останавливаясь лишь для того, чтобы поднять свою палочку из-под стола, куда та упала. Метаморфомаг снова отключился.

– Вам сейчас же нужно отправить кого-то за Биллом Кемпом. И четверо моих людей…

– Всё под контролем, мисс Грейнджер, – сказал Хиг.

Он, пошатываясь, подошел к столу и опёрся на него. Авроры суетились за его спиной, принимаясь за Хиори, Эстер и упавшего аврора.

– Мы уже схватили остальных двух предателей – и аврора, и молодого друга Тарлетона, Билла Кемпа – и ваши Возвращённые невредимы, – он потёр свои небритые щёки руками, тяжело вздыхая. Его волосы были спутаны, зализанные пряди растрепались. – Извините, что мы так долго добирались сюда… Мы могли бы её схватить, если бы оказались здесь раньше. Мне нет оправдания, ведь вы предупредили меня за час, но… видите ли, вход был с ловушкой.

За некоторое время до этого, когда Гермиона решила, что за этим местом стоит Совет, она подумала, что её решение отправиться в прошлое и отправить предупреждение Хигу, было грандиозной глупостью. Но тогда она подумала, что отправить за подкреплением само по себе было очевидным ходом, а значит она, скорее всего, действовала предсказуемо. Поэтому она предположила, что от неё ожидают, что она отправит за помощью к ближайшему представительству власти, и что её запрос перехватят. И в конце концов, ничего не стоило перестраховаться.

Она переместилась в прошлое и сама отправилась к Хигу за помощью, укрывшись Мантией невидимости. Какое-то время это казалось серьёзной ошибкой… Если всё это было работой Совета, всё, что она сделала – это дала им больше информации, как заманить её в ловушку.

Оглядываясь назад, ей стоило отправить всех ещё дальше в прошлое, чтобы серьёзно подготовиться. Но легко принимать решения задним числом, и у такой паранойи была своя цена. Извините, Аластор.

– Ах да, загадки, – Гермиона подняла глаза на Советника, обходя стол, чтобы поднять свой кошель. Она отправила Тонкс в Тауэр, для его безопасности.

Кер-чак.

– Заманчивая ловушка для когтевранцев, поверьте мне. Интересно, их придумывали, подразумевая Гарри или меня? «Штырехвост», «185» и «кольцо», правильно? Она сильно вас ошарашила?

– О, да! Всех разом, – сказал Хиг. Он не выглядел смущенным, лишь выжатым. – Кто был… что вообще происходит, Гермиона?

– Я не знаю. Я думала… Я не знала, что и думать, – ответила Гермиона. Она подошла к столу и села на один из стульев. – Нужно посмотреть, может, здесь найдутся какие-то зацепки. Советник Тинегар сказала, что за взрывами стоит Малфой, что в целом логично. По её словам, Тарлетон был его агентом. Тогда я думала, что понимаю, что происходит.

Казалась уместной цитата из Ленина, но в эту секунду Гермиона как-то её упустила.

– Но эта комната – это место – не имеет никакого отношения к Малфою. Тинегар никак с ним не связана.

Хиг издал короткий звук, демонстрируя своё согласие:

– Что ж, он убедителен и приводит хорошие аргументы. Я подписан на Нерушимую честь, и порой она заставляет меня глубоко и сильно призадуматься. Но аргументы Малфоя не выдерживают критики. Знаете, как будто ты пьёшь коктейль, стоя под градом: время от времени лёд попадает в напиток, но чаще всего он бьёт по тебе самому. И мы с Лимпэл… – он остановился на мгновенье. – Долгое время мы боролись за права маглов и других Созданий. Боролись за их право существовать. У нас ушло тридцать лет, чтобы получить голоса в Совете. Даже если бы речь не шла о Малфоях – а Люциус Малфой однажды меня проклял, – не думаю, что они смогли бы убедить Лимпэл.

Он снова замолчал, на этот раз надолго, и устало сел на стул напротив Гермионы. Его лицо выглядело осунувшимся, словно он постарел на десять лет за последние десять минут.

– Её всегда было очень сложно убедить.

– Тройка, – задумчиво сказала Гермиона. – Она сказала «Тройка» – это единственная надежда мира.

Хиг покачал головой.

– Какая тройка? В Совете нет триумвирата. В Конфедерации есть три представителя Савада, с которыми мы с Лимпэл при случае спорили, но очень сомневаюсь, что она внезапно вдохновилась их теократическими идеями. Или это три предмета? Есть много артефактов из легенд, которые идут тройками… Котлы сестёр Салловин, Железные Нимбы, Дары Смерти… – он сморщился. – Кого или что она имела в виду?

– Я не знаю, – сказала Гермиона. – Многие годы я и Гарри вели политические прения с Драко и Нарциссой в Британии. И сейчас мы старались изо всех сил разрешить разногласия и недопонимания между нами, Советом и другими правительствами.

Хиг никак не прокомментировал её эвфемистическую сводку по глобальной политической борьбе, в которую все они были втянуты.

– Я думала, мы знаем всех игроков… Я думала, что направляясь сюда сегодня, я раскрою какую-то незначительную интригу. Я думала, что и за взрывом, и за слежкой за нами, и за этим местом стоит одна сила.

– Лимпэл сказала вам, что мы знали, что Тарлетон был шпионом, – проговорил Хиг.

Гермиона кивнула. Хиг продолжил:

– Мы узнали об этом некоторое время назад. Он был частью… информационной сети внутри Совета. Мы предпочитаем быть в курсе того, что происходит в мире, и прикладываем к этому все усилия. Работа Тарлетона заключалась в сортировке информации по миру маглов, и я заметил в прошлом году, что мы знаем не так много, как должны. Ключевые факты про важных людей, заслуживающие внимания документы… картина была не полной. Я провёл некоторые проверки – и мы узнали, что информация поступала… но мы её не получали. Всё обрывалось на Тарлетоне. И он был не единственным.

– Билл Кемп тоже, – сказала Гермиона. – Они оба были наняты два года назад. И они не просто уничтожали информацию… они передавали её кому-то ещё. Они использовали для этого летучий порох.

– Да… – медленно сказал Хиг.

Он не спросил, откуда она знала всё это, но на секунду отчаяние ушло с его лица. Он впечатлён, подумала Гермиона.

Хорошо. Да… Я должна не дать этому моменту пропасть зря. Мы превратили его из верного врага в сомневающегося союзника. Земля уходит из-под его ног… Мне нужно подать ему крепкую руку, на которую он сможет опереться.

– Мы взяли под стражу Кемпа и одного из авроров, того, кто отправился в Альтинг за моими людьми, так? – спросила Гермиона.

Она задумчиво постучала своими сияющими ногтями по поверхности стола перед ней. «Мы» взяли их под стражу… не «вы». Мы работаем вместе.

– Да, – сказал Хиг. Несмотря на обстоятельства, уголки его рта тронула лёгкая улыбка. Она видела, что он знал, что она делает. И он посчитал это милым. Хорошо.

– Значит, у нас есть один из шпионов Малфоя. И у нас есть четыре агента, хм, «Тройки», включая тех людей из таверны. И у нас есть эта комната и все её улики. Всё это – очевидные пути для выяснения, что происходит, что, вероятно, единственные хорошие новости по этому поводу. Тинегар и остальные использовали заклинания, которых я никогда раньше не видела… Она телепортировалась отсюда, не аппарируя!

Хиг поднялся с места.

– Да. Но вы должны знать, мисс Грейнджер: это не означает, что Америка вступит в ваш Договор. Пусть вы завоевали моё доверие, а моя уверенность в собственных людях… пошатнулась. Пусть мы согласны насчет многих вещей, таких, как права маглов и статус Созданий. Но это не означает, что мы готовы зайти так далеко и позволить Британии разместить волшебные устройства по всей Америке, или разрешить проведение неизвестных ритуалов, которые меняют тело, над американцами.

– Советник Хиг, – сказала Гермиона, тоже вставая с места, – одно из главных преимуществ честности заключается в том, что вам не нужно бояться более пристального внимания. Мы можем объединить наши усилия, чтобы справиться с общими проблемами и преуспеть в общих интересах. И, возможно, придёт время, и вы увидите, что наша политическая программа соответствует заявленной. А если нет… Что ж, как говорила одна мудрая женщина: «То, что может быть уничтожено правдой, должно быть уничтожено»[105]. И если вы обнаружите зло, я встану на вашу сторону, чтобы его уничтожить.

Хиг протянул руку, и они обменялись рукопожатием.

Примечание от автора: ниже даны объяснения ответов на загадки. Если вы не смогли их разгадать, или получили немного другой ответ, не расстраивайтесь. Любой ответ просто приводил к оглушению, так что как такового «правильного ответа» не существует. Единственный способ выиграть – не играть.

Примечание от переводчиков: Это адаптированная на русский загадка, в оригинале она звучала немного иначе. Ниже приведено объяснение этой загадки от переводчиков.

Слово Штырехвост состоит из двух частей – штырь и хвост. Штырь – металлическая прямая палка, хвост – закручен, поскольку сам штырехвост внешне похож на поросёнка. У собаки тоже есть хвост, и как известно, только полностью белая собака может прогнать это создание. Это не очень известный факт из мира ГП, поэтому автор сделал напоминание во второй главе.

«Падение Гриндевальда минус падение Урга минус цена возвышения Башни».

Гриндевальд был побеждён в 1945 году (как нам напомнили в прошлой главе), Урга разжаловали в 1722 (как нам напомнили три главы назад), а в 1992 году было убито тридцать семь Пожирателей Смерти плюс Волдеморт, что положило начало возвышению Тауэра. Гарри не убивал всех из них, но это не общеизвестный факт.

«Что у меня в кармане?»

Это прямая отсылка к Хоббиту Дж. Р. Р. Толкиена. Бильбо мухлевал во время игры в загадки с Голлумом. Ответ был «кольцо» – Кольцо Всевластия, которое он нашёл и присвоил. Я не напоминал вам про Хоббита, но ведь вы магл, так что у вас нет оправданий.

13. Пип на доставке

ГРЕЙНДЖЕР О СВОЁМ ВИЗИТЕ В АМЕРИКУ: «ПРЕКРАСНЫЙ ОТДЫХ В ШТАТАХ»

– первая полоса Ежедневного пророка за 14 марта 1999.

В США ПРОХОДИТ ЗАСЕДАНИЕ ПО ВОПРОСУ ПРИСОЕДИНЕНИЯ К ДОГОВОРУ

– первая полоса Ежедневного пророка за 16 марта 1999.

РАСКРЫТ ЛОНДОНСКИЙ ЭЙФОРИЧЕСКИЙ НАРКОКАРТЕЛЬ

– первая полоса Ежедневного пророка за 17 марта 1999.

ЛИННЕЕВСКИЙ ЛУНАТИЗМ: ЛАВГУД ОБВИНЯЮТ В КОНТРАБАНДЕ ЧЕТЫРЕХ СОЗДАНИЙ

– первая полоса Ежедневного пророка за 20 марта 1999.

ПРОВАЛ ДОГОВОРА В США: РАСТЁТ ПОДДЕРЖКА «БЛАГОРОДНЫХ»

– первая полоса Ежедневного пророка за 30 марта 1999.

ШАГ В АФРИКУ: НИГЕРИЯ ВСТУПАЕТ В ДОГОВОР

– первая полоса Ежедневного пророка за 1 апреля 1999.

БУЛСТРОУД АРЕСТОВАНА ИЗ-ЗА ПРИЧАСТНОСТИ КО ВЗРЫВУ В КОСОМ ПЕРЕУЛКЕ

– первая полоса Ежедневного пророка за 2 апреля 1999.

БУЛСТРОУД ПРЕДСТАЛА ПЕРЕД ВИЗЕНГАМОТОМ. КЭРРОУ: «СЛАБЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ХОД»

– первая полоса Ежедневного пророка за 3 апреля 1999.

БУЛСТРОУД ОСВОБОЖДЕНА. Н'ГОМА: «ОНА НИЧЕГО НИ О ЧЁМ НЕ ЗНАЕТ»

– первая полоса Ежедневного пророка за 4 апреля 1999.

ТАУЭР ОТКРОЕТСЯ ДЛЯ СКВИБОВ

– первая полоса Ежедневного пророка за 5 апреля 1999.

ВНЕЗАПНО: ВЕСТФАЛИЯ ВОЗОБНОВЛЯЕТ ОБСУЖДЕНИЕ ДОГОВОРА НА НОВЫХ УСЛОВИЯХ

– первая полоса Ежедневного пророка за 6 апреля 1999.

7 апреля 1999 года

5:30 утра

Предместья Кёрда, графство Типперэри, Ирландия

Пип шёл быстрым шагом по извилистой дорожке, ведущей в Кёрд. Он старался выглядеть изящно, поэтому шагал, высоко подняв голову и выпрямив спину. Он – представитель правительства магической Британии и Тауэра, и должен выглядеть соответственно. Учитывая, как много дел будет в Тауэре по возвращению, стоит поблагодарить свою счастливую звезду за то, что именно ему поручили доставку.

Он уже бывал здесь раньше с аналогичными заданиями. За состоянием дороги, засыпанной крупной галькой, не очень хорошо следили, поскольку ей пользовалось лишь небольшое количество ведьм и волшебников, посещающих город. В Кёрд было запрещено аппарировать или прилетать напрямую; сначала вам нужно добраться до «приветственной площадки» (расчищенной грунтовой области в полумиле от города), а затем пройти по «приветственной дороге» (на которой легко можно было отбить ноги о грубые булыжники) через «приветственные ворота» (обвешанные защитными чарами и прочими мерами предосторожности). Несмотря на все эти названия, подумал он кисло, не такое уж и радужное выходит приветствие.

В этот ранний час воздух ещё веял прохладой. Он приятно охлаждал лицо Пипа, в то время как остальное его тело оставалось в тепле, благодаря Согревающим чарам. Это напомнило ему слова из книги, которую любил цитировать его отец, важно поглаживая свою бороду: «Нет такого качества в нашем мире, которое продолжало бы существовать вне контраста»[106]. Пип почувствовал смутную вину из-за этой мысли. Он никогда особо не любил читать, тем более магловские книги. Правда, ему стоит попытаться почитать что-нибудь в этом месяце – настоящую книгу, а не очередные Приключения Мартина Миггса, безумного магла. Может, вышел новый Локхарт? Он бы почитал что-нибудь про вампиров.

А между тем перед ним простирался Кёрд – город башен. Низкие здания из песчаника со скошенными стенами венчались как минимум одной конической башней. Башни не были очень высокими. Пип подумал, что скорее всего это связано с тем, что гоблины не могли строить каминные сети, и им было бы утомительно ходить туда-сюда по лестницам. И, возможно, это скоро изменится.

Пип вздохнул, шагая по дороге. Город выглядел так, словно он сделан из детских игрушечных кубиков.

Спустя несколько минут Пип наконец-то добрался до предместий города. Он прошёл через двух стражников, которые сидели в маленьком павильоне напротив приветственных ворот, и, поравнявшись с ними, гордо кивнул. Гоблины были облачены в серебряные доспехи: кирасу, поножи и наплечники. Они не носили шлемов, так что он мог видеть, как они грозно осклабились на него. Впрочем, со своих мест они не встали, и их короткие копья остались стоять в стойке неподалёку. Возможно, они узнали его – Пип плохо различал гоблинов (кроме Подрута из Материальных Методов, у которого в правом ухе была отличительный прорез), но не похоже, чтобы у гоблинов были аналогичные проблемы с людьми.

Стоп, должен ли он был что-то сказать им? Он просто кивнул им и ничего не сказал. Хотя они не выглядели обеспокоенными. Лишь скучающими. Но Пип не хотел, чтобы его посчитали грубым, или что грубо ведёт себя Тауэр, или что-то подобное. Джэй Си говорила, что гоблины больше всего на свете ценят правду и очень подозрительно относятся к учтивости, но Пип считал, что, возможно, они просто хотят, чтобы все так думали. Возможно, это вызывало у людей больше доверия к Гринготтсу. Однако, Джэй Си, похоже, разбиралась в таких вещах, ведь она была старшим аврором – вся такая жёсткая и колючая. Плюс он слышал, что в ней текла гоблинская кровь. Но вполне вероятно, что это лишь очередная сплетня из тех, что ходили во время обучения, которая родилась из-за её широкого рта, довольно больших ушей, торчащих из-под кудрявых чёрных волос, и из-за её худощавости. Это могло быть правдой, но подобные слухи ходили про всех, кто хотя бы немного отличался. Высокие люди ведут родословную от великанов, у красивых в прародителях вейлы, люди с плохими зубами – наследники русалов… Глупости, ну право слово. Когда он был на распределении в Нурменгарде, там была немецкий аврор с очень рыжими волосами, и на полном серьёзе ходили слухи, что у неё в предках фениксы, что не имело абсолютно никакого смысла. Это бы означало, что кто-то был с фениксом в определённом смысле, и потом… Что, высидел ребёнка? Или что? И это было глупо и дико, когда люди говорили, что у Богини были предки-единороги.

О, Мерлин. Он окончательно забыл про стражников. Что ж, он отошёл уже слишком далеко, чтобы вернуться и хоть что-нибудь сказать.

Пип сошёл с приветственной дороги на брусчатку улиц Кёрда. Чрезвычайно тучный гоблин, проехавший мимо на небольшой повозке, бросил на него подозрительный взгляд, но ничего не сказал. Не очень дружелюбное место.

Итак, посмотрим… Ему нужно было пройти вниз по этой улице, затем налево возле бронзового памятника разъярённому гоблину с поднятым кулаком (Крэд Беспёрый, подумал Пип), еще раз налево возле городского рынка и прямо до Бургод Бур. Там вывешивались объявления и изданные декреты, и у Пипа была целая стопка новых.

Гоблинские названия были истинным кошмаром. Он не понимал, как они в них не путаются. Правление Кёрда было в Бургод Буре, тогда как Акла было в Ургод Уре, и если вы путали их, они считали, что это очень забавно, хотя для людей это звучало почти одинаково. И они продолжали использовать одни и те же имена без фамилий: сейчас Верховным управляющим Гринготтса был Хаддад, не путать с Хаддадом Тихим или Хаддадом Блаженным из истории гоблинов (стоп, или это был Ходрод Блаженный?). А все здания носили имена вроде Поддл Пол, Сагворн Саг, Тогригворн Тог и тому подобное. Невозможно их все упомнить! Он знал, что повторение именных слогов что-то говорило о предназначении строения, но не особо говорил на гобледегуке. А потому всё это звучало для него глупо… Словно детский лепет.

Пип продолжал идти по улице, мельком озираясь вокруг. Одна из причин, почему они делали доставку лично, а не использовали сов, была в том, чтобы воспользоваться возможностью и поглазеть. Туризм не приветствовался ни в Кёрде, ни в Акле, так что держать руку на пульсе жизни гоблинов можно было только осуществляя регулярные официальные визиты. Впрочем, Пип знал, что в прошлом доверия между их народами было гораздо меньше, волшебники отправляли к гоблинам инспекторов и судебных приставов, постоянно встревая в делопроизводство и проверяя соблюдение законов. Пусть это и казалось ему разумным, ведь каждая ведьма и волшебник знали, как опасны могут быть гоблины. Но за последние несколько лет давление уменьшилось – отчасти из-за новой социальной политики Министерства (к примеру учреждение Трибун при Визенгамоте), а отчасти потому что многих госслужащих сократили.

Свою должность на волне увольнений потерял и министр магии Джуниус Симплворт Смит (но к счастью, не первый заместитель министра Уизли, которого Пип считал хорошим парнем), и притом никого из уволенных не взяли назад, когда пост министра магии заняла Кармел Н'гома. Так что, даже если бы Министерство захотело постоянно совать свой нос в гоблинские дела, как они делали раньше, скорее всего, у них бы просто не хватило кадров. Уволенным инспекторам и иным бюрократам предоставили обучающие курсы и ссуды, чтобы они могли начать собственное дело, и в большинстве своем они вернулись к нормальной жизни (ну, не считая тех, кто начал поддерживать Малфоев).

Пип обошёл скульптуру Крэда Беспёрого и повернул налево. Он не был уверен, за какие заслуги Крэду возвели памятник, – надпись была на гобледегуке – но он решил, что скорее всего из-за какого-то восстания или чего-то подобного. Когда Пип был в школе, профессор Бинс часами монотонно про них рассказывал.

Аврор снова повернул налево, дойдя до рынка, который был практически безлюден в этот час. Несколько торговцев, снимающих брезент со своих повозок и прилавков, не обратили на него никакого внимания, не считая нескольких коротких взглядов. Пип искренне не мог перестать думать, что гоблины были народом недружелюбным. Гоблины контролировали треть денег всей страны через Гринготтс (который они забрали из рук волшебников лишь полтора века назад), и он знал, что властью этой они пользовались постоянно. Более того, запрет на палочки был снят, и теперь им было официально разрешено и покупать их, и использовать. А шесть лет назад Декрет о праве голоса даже дал им место в Визенгамоте! Хотелось бы, чтобы после того, что для них сделали, они выразили ведьмам и волшебникам хоть немного благодарности.

Бургод Бур не производил большого впечатления… Просто очередное здание из песчаника с прорезными окнами и башней. Над дверьми была вырезана надпись на гобледегуке, и у входа стояла пара стражников, но в остальном оно было неотличимо от других зданий Кёрда. Странно… Гринготтс был великолепным зданием из белого мрамора с греческими колоннами, бронзовыми дверьми и сверкающими лампами. Но и Кёрд, и Акл были довольно незамысловатыми. Пип не спорил, что видел лишь небольшую часть обоих гоблинских поселений, но даже с его ограниченной точки зрения налицо было несоответствие между ними и банком.

Входя, Пип кивнул облачённым в доспехи стражникам. Они были внимательнее предыдущих, но в ответ лишь наклонили головы в шлемах. Оба были вооружены причудливыми золотыми алебардами, которые, скорее всего, имели длинные названия и тысячелетнюю историю, а стоили, наверное, раз в десять больше, чем дом Пипа.

Внутри Бургод Бура, рядом со входом, стоял гоблин в элегантном черном костюме, он сделал шаг навстречу Пипу, как только тот вошёл. Пип подумал, что вроде узнал этого гоблина, но не был уверен на все сто…

Он немного поколебался, но всё же решил рискнуть и поприветствовал его:

– Здравствуйте, Нагрод.

Гоблин зубасто улыбнулся и слегка поклонился:

– Аврор Пиррип. Какой сюрприз видеть вас здесь!

Почти наверняка ложь, Нагрод был очень хорош в своей работе. Пип не было уверен, в чём именно она заключалась, но сейчас было очевидно, что значительная её часть включала в себя сбор информации о каждом посетителе Кёрда, начиная с имени и цели визита и заканчивая подробностями биографии и размере обуви..

– Что ж, должен же кто-то и об этом позаботиться, – пробормотал Пип.

Он снял с пояса Бездонный куб и запустил в него руку, вытаскивая стопку пергамента:

– Новый декрет Визенгамота и новая политика обновления от Тауэра.

– Ах, два столпа вашего общества, спускающие нам свои директивы, – сказал Нагрод абсолютно нейтральным тоном. – Позволите?

Пип протянул стопку гоблину:

– Новый декрет не очень интересный. Наверное, это одновременно и плохие, и хорошие новости. Он всего лишь про расширение Каминной сети.

До текущего момента правительство отказывалось подключать к Каминной сети любые поселения Созданий, но было решено изменить эту политику и предоставить услуги Каминной сети всем желающим, в том числе Созданиям. Для Кёрда это означало, что теперь при желании они смогут соединиться с Дублином или Хельговым насестом или другим подобным местом. Это позволило бы несколько упростить путешествие в Англию, ведь они могли бы воспользоваться дымолётом до Дублина, а там купить портключ.

– Должно быть, в Акле переполох из-за этого, – сказал Нагрод, принимая пергаменты. – Интересно, влезут ли наследники Тогрода Тэулу в выделенный министерством камин?

Пип не рискнул комментировать эту фразу, поскольку она явно была про гоблинскую политику. Вместо этого он пристегнул Бездонный куб к поясу, возвращая маленькую деревянную коробочку на своё место. Это была его идея использовать их для транспортировки пергаментов. Ну, не то чтобы это была его хорошо обдуманная идея… Он просто изначально считал, что в этом их предназначение, и потому вчера попросил себе один в ДМП, когда ему давали назначение. Верховный аврор Диггори не мог понять, что он имеет в виду, но Пип вернулся в Тауэр и поспрашивал, и сам мистер Поттер был восхищён этой идеей. Он назвал их непреднамеренным побочным продуктом исследований и сказал, что у них целая гора этих бесполезных штук, и что Пип гений. Пип рассказал про это матери, и она испекла ему вертушечный пирог, чтобы отпраздновать.

Нагрод проглядел первые несколько листов, а затем снова поднял глаза. Длинный нос гоблина был изогнут и больше походил на клюв ястреба. Он по-совиному поморгал мгновение, а затем спросил Пипа:

– А какие новости из Тауэра?

– Боюсь, не такие захватывающие для вас. Они делают доступным обновление для маглов. Для близких родственников, сквибов, и всё в таком духе, – пожал плечами Пип.

Может, это и большие новости для Лондона, Годриковой Лощины и других человеческих поселений… Но для Созданий, которые уже и так наслаждались преимуществами обновления и Столбов Безопасности, совершенно незначительные. Мадам Боунс приняла соответствующие меры предосторожности, чтобы всё прошло как подобает; у Столбов будут дежурить особые группы авроров, в дополнение к обычным парам работников клиники, приставленным к этим станциям. Они будут контролировать, чтобы Тауэр не заполонило людьми в первые часы открытия дверей маглам. Хоть это и была лишь маленькая часть маглов, каждый раз, когда новой группе открывалось обновление, наблюдался большой наплыв желающих. Пип слышал, что когда британские русалиды подписали Договор сохранности жизни в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, в течение целых двух дней в резервуарах с водой прибывали их старые, больные и умирающие полулюди из Черного озера и озера Лох-Ломонд. Конечно, это было еще до того, как он попал в Тауэр, но другие авроры часто это вспоминали (в основном из-за запаха).

– Значит, для вас это будет беспокойный день, – сказал Нагрод.

Он опустил стопку пергамента, после того как внимательно проглядел её в поисках юридических неожиданностей: – И что вообще означает «близкие родственники»? Мать, брат, дядя, дедушка, двоюродная сестра, зять, внучатый троюродный племянник… Споров из-за этого у вас будет много.

– Не у меня… Кхм… По крайней мере, не сегодня, – радостно сказал Пип. – Я весь день на доставке. Здесь, потом в Дублин и Хельгов насест, затем через Годрикову Лощину и Акл в Уэльс, и во множество мест по всему Лондону.

Его список получателей был длинным… Эти декреты предназначались каждой большой общине Британии.

– В любом случае, они распишут, кто на что имеет право, но обычно наше начальство довольно мягкое в подобных вопросах. Всех серьёзно раненных примут так быстро, как только смогут.

– Правда?.. Как интересно… А куда ещё вы сегодня направляетесь? – задумчиво проговорил Нагрод.

Пипу не нравилось, к чему всё идет, он и так уже потратил довольно много времени здесь. Ему ещё предстояла чертовски длинная дорога обратно к «приветственной площадке». И вообще, что это был за вопрос? Нагрод что, пытался поболтать с ним?

Пип быстро представил, на что это было бы похоже, а затем громко прочистил горло.

– Да, что ж, мне пора идти. Вы не могли бы вывесить их сами? – сказал он, ощущая неловкость.

– С превеликим удовольствием, аврор Пип, – ответил Нагрод, широко улыбаясь. Маленькие острые зубы блеснули за узкими губами.

Пип кивнул, решительно и, как он надеялся, профессионально, и удалился. Он уже понял, что это будет длинный день, полный загадочных разговоров.

7 апреля 1999 года

15:01

Косой переулок, Лондон, Англия

– Три галлеона, молодой человек. Последнее предложение. Это хорошая сделка, такие деньги всего за несколько минут дискомфорта, – сказала Джерина. – Вы даже ничего не почувствуете… Онемеете как камень. Потом быстрый поворот ножа, и всё закончится за мгновенье. А через пару заклинаний вы просто уйдете отсюда, но богаче на несколько монет. Лихо будет присутствовать… Она проследит, чтобы всё было сделано правильно. А этот нож! Он острый как бритва.

– Нет, спасибо, госпожа, – сказал Пип, так вежливо и любезно, как только мог, учитывая обстоятельства. Не стоит шутить с кикиморами, даже если это одна из кикимор Наткомб. Даже если ты аврор и пришёл сюда по официальному делу. Никаких шуток. – Я прошу прощения, но я думаю, что мне будет некомфортно, и я вынужден отказаться.

– Всё впустую, – печально сказала Джерина. – Такой молодой парень, такой спортивный… Такие хорошие икры. Крепкие и мясистые. Четыре галлеона.

– Джерина, – предостерегающе сказала Лихо.

Старейшина стояла рядом, скрестив руки на груди. Полная почти до ожирения, со скрюченной спиной и серой кожей. Со своим племенем Лихо была тверда. Два жёлтых зуба торчали из-под её сурово изогнутых губ.

Джерина скривилась, а на её покрытом бородавками лице отразилось страдание.

Пип однажды видел пьесу про итальянца по имени Уголино. Главный герой рвал на себе одежду, кричал в небо и бил кулаками по земле. Он рыдал, пока были слёзы, он столько кричал от горя, что рот его уже напоминал букву «О».‎ И всё же сейчас на лице Джерины было больше боли, нужды и страдания, когда она умоляла позволить съесть его плоть.

Он почти согласился, только чтобы утешить её.

– Джерина, – повторила Лихо, и младшая кикимора отвернулась, всплеснув руками.

Затем она вышла из фойе и исчезла из поля зрения. Пип не позволил себе вздохнуть или сменить позу, и стоял всё с той же натянутой улыбкой. Из-за неё его щёки уже болели.

Лихо подождала, пока уйдёт Джерина, а затем повернулась к Пипу:

– Прошу прощения, аврор Пиррип. Она молода, и это сложно.

– Я понимаю, госпожа, и принимаю ваши извинения, – сказал он. Это прозвучало фальшиво? Чёрт возьми, Пип… Будь искренним-будь искренним-будь искренним… – Надеюсь, что мисс Джерине скоро станет лучше.

Лихо рассеянно кивнула, вновь обернувшись туда, где исчезла Джерина. Глаза старшей кикиморы были прекрасного золотого цвета и совершенно не соответствовали её физическому безобразию. Пип читал когда-то, что глаза кикиморы всегда кроваво-красные, как у Джерины, и он предположил, что это скорее всего результат отказа Лихо от человеческого мяса. Она была очень сдержана, и поэтому она была главой Общества Наткомб.

– Расскажите мне про Тауэра, аврор Пиррип, – обратилась к нему Лихо. – Расскажите про человека. Я встречала его дважды, но только по поводам официальным. Что он за человек?

На мгновение Пип задумался, очень крепко задумался и ответил:

– Что ж, госпожа, он очень странный… Он постоянно в своих мыслях. Его шутки никто не понимает, например, он называет авроров «краснорубашечниками»[107]‎. И мне кажется, он немного одинок. Как и многие люди у власти, наверное.

Он задумался на еще одно долгое мгновение. Он не хотел создать плохое впечатление о мистере Поттере. Но также он не собирался лгать или замалчивать. Не здесь. Никаких шуток.

– Я думаю, должно быть, самое главное, что можно сказать про него, это что он не хочет никому навредить.

Лихо кивнула, и у Пипа создалось впечатление, что она больше не слушает. Кикиморы могут видеть вещи, недоступные остальным. На самом деле они видели не совсем будущее… Они лишь могли приходить к странным и непостижимым выводам, часть из которых оказывалась жутко действенными, в то время как другая часть… Ну, например, одна знаменитая кикимора настаивала, что ей суждено выйти замуж за подростка, с которым она только встретилась. Это было в заголовках газет несколько недель.

Сама Онория Наткомб всегда говорила лишь, что они могут «видеть все вещи, которые реальны». Пип не был достаточно эрудирован, чтобы понять, что это означает, поэтому он просто следовал совету мадам Боунс, который та в прошлом году давала Шичинин [108], а Пип случайно услышал: «Когда имеете дело с кикиморой, молодые люди, будьте безупречно вежливыми и крайне краткими».

Эти кикиморы по крайней мере пытаются быть цивилизованными. Он не знал, чем они питаются, когда не могут уговорить кого-нибудь продать кусочек своей плоти, но, похоже, им приходится тяжело. Может, им вообще не нужно есть. Пип не собирался праздно шататься здесь в надежде разузнать больше.

Через некоторое время Лихо снова заговорила. Она спросила:

– А он знает причину сокращения?

У Пипа не было ни малейшего представления, что это означало, поэтому он уклончиво и осторожно ответил:

– Я не знаю, госпожа.

– Очень хорошо. В таком случае, спасибо, аврор Пиррип. Хорошего вечера.

И так весь день, мрачно подумал Пип, легко поклонившись, и покинул Общество Наткомб. Улыбка всё ещё была натянута на его лицо. Он уже побывал в Кёрде, Дублине, Хельговом насесте и Годриковой Лощине, и в каждом месте его спрашивали о вещах, на которые у него совершенно не было ответа, о недавних событиях, или о Тауэре, или об обновлении, о событиях, предсказанных их провидцами, толкователями снов или неладорахт [109].

Возможно, Диггори продолжал давать ему подобные поручения не без причины.

7 апреля 1999 года

15:04

Салорский побег, Запретный лес, Шотландия

– Нет, сэр, я не знаю, что означает «быть», – терпеливо сказал Пип. – Полагаю, просто обычное значение.

Рунвит издал глубокий рык и ударил копытом по земле.

– То, что обычно для меня, может не быть обычным для тебя, человек. Подчинение строгости определения лёгкому движению в сторону «‎обычного», под которым вы понимаете «‎традиционное»; ‎унижение письма перед устной речью, грезящей о ‎своём богатстве; таковы действия, требуемые онтотеологией, определяющей археологический и эсхатологический смысл существования как наличия, как parousia[110], как жизни без изменений: другое имя для смерти, историческая метонимия, где имя Бога сдерживает смерть. Поэтому, если это движение начинает свою эру в форме платонизма[111], оно обернётся бесконечной метафизикой. Если мы будем следовать вашей слабой логике, в чём бы она ни заключалась, нашим вопросам не будет конца – воистину, мы никогда не сможем обмениваться информацией, поскольку мы не будем знать, что на самом деле означают слова.

Он указал своим огромным копьём в небо, словно подчёркивая поверхностность языка.

– Рунвит, ты специально говоришь сложным языком, вот почему на самом деле вы не можете общаться, – сказал Клаудбёрс, который стоял рядом. Он застучал копытами, его бока сияли в лучах солнца над головой.

– Просто говори понятно и надейся, что донесёшь свою мысль. Не пытайся прятаться за непонятным языком вроде Фонтенбло.

Пип с благодарностью кивнул Клаудбёрсу, но кентавр не закончил.

Клаудбёрс продолжил, его глаза опасно сверкнули, обрывая Пипа, прежде чем тот успел что-то сказать:

– Этот же принцип применим, знаете ли, к более повседневным материям. Даже в общественной жизни, ты не произведешь хорошего впечатления на других, если не перестанешь думать о том, какое впечатление ты производишь. Даже в литературе и искусстве, никто, кто беспокоится об оригинальности, никогда не будет оригинальным, в то время как если ты просто будешь говорить правду, в девяти случаях из десяти ты станешь оригинальным, сам того не замечая. Этот принцип пронизывает жизнь снизу доверху: Отрекись от себя, и ты познаешь свою истинную сущность.[112]

– Есть ли кто-то еще, с кем я могу поговорить, сэр? – вежливо спросил Пип.

– Старейшина Гленсторм! – позвал Рунвит, через поляну указывая на кентавра, который стоял рядом с одной из хижин из грубой коры, единственными зданиями в Салорском побеге.

Кентавр вздрогнул и поднял свои глаза от книги, аккуратно убрал её на полку в одной из хижин и рысью направился к ним. Он обошёл по широкой дуге центр покрытой травой поляны, на которой рос священный побег.

– Добрый день, – сказал Гленсторм.

Он был синевато-чалый с пепельно-серыми боками. Через его человеческое туловище был перекинут длинный лук, а колчан со стрелами крепился к его передней ноге, защищённый от истирания об промасленную ткань.

– Вы, два жеребёнка, пристаёте к этому молодому человеку?

– Старейшина Гленсторм гладко говорит, и у него гораздо больше опыта общения с людьми, – благодушно сказал Клаудбёрс. – Мы ещё учимся сначала думать, и только со временем мы развиваем краткость.

– Благодарю, – начал Пип, но Клаудбёрс не закончил.

– Конечно же, мы стараемся, – продолжил Клаудбёрс, – но некоторые люди из вашего министерства дали крайне неточную оценку нашему стремлению, якобы вино, которое служит наградой всем нашим усилиям, состоит из ягод недоумения и мук человека. Мы просто следуем общему правилу: во всех делах разума, благоприятствующих нашей мудрости, мы поощряем раскованность и концентрацию на этом объекте; но во всех остальных делах мы возвращаем разум обратно на себя и фокусируем внимание на том, что внутри. Это лучший способ обуздать наш врождённый нрав.

– Достаточно, достаточно, – проворчал Гленсторм.

Клаудбёрс нахмурился и загрёб копытами. Старший кентавр повернулся к Пипу.

– Неблагоразумно приходить в Салорский побег без хорошей причины, аврор. Дела между нашими народами во многом улучшились, но пройдено лишь полпути, а половина ещё осталась.

О, Мерлин.

– Я хотел бы доставить два этих сообщения. Одно из министерства, а второе из Тауэра, – сказал Пип, оставаясь настолько спокойным, насколько мог. – Думаю, что ни одно из них особо не затронет ваш народ.

– Мы сами будем судить об этом, – резко ответил Гленсторм.

Ну он хотя бы краток. Пип поднял стопку пергамента и передал старшему кентавру, с облегчением избавившись ещё от одной задачи, и всей душой желая уйти.

– Да, что ж, – сказал Пип, отступая назад, – пожалуйста.

Невозможно на самом деле осознать, насколько чертовски велики кентавры, пока не окажешься зажатым между тремя из них.

– Больше относится к ведьминскому роду, чем к нам, – сказал Гленсторм Рунвиту, изучив стопку пергамента. – Аврор в целом прав. Я поговорю с остальными старейшинами об этом, но я не вижу здесь ничего, что касалось бы нас. Мы можем оставаться в стороне. Фиренц ошибся, снова.

Рунвит перекинул копьё из одной руки в другую, словно в нетерпении. Пип не был уверен, был ли Рунвит поставлен здесь как страж или просто носил копьё для защиты или церемонии, или… для ещё каких-то неизвестных таинственных кентавровых целей. Они были своеобразно странными. Это был чрезвычайно закрытый и чрезмерно гордый народ, они редко посылали своих эмиссаров в остальной волшебный мир, и то, только когда чувствовали, что нет других вариантов. Ни один из них не согласился на обновление и даже на лечение в Тауэре, хотя в Салорском побеге и был Столб Безопасности.

Когда Пип был в школе, его декан Северус Снейп рассказал про кентавров, застав всех в гостиной факультета, они тогда разрабатывали план, как избавиться от профессора Трелони (как все считали, она подсуживала гриффиндорцам). Помнится, она была очень впечатлительной, и три предприимчивых слизеринца сговорились оставлять ей записки, сделанные её же почерком (насколько они смогли его скопировать), в которых говорилось, что ей стёрли память Обливиэйтом, и рассказывались всякие ужасные вещи, которые она якобы узнала про разных важных людей. Снейп обнаружил этот заговор, и хотя он похвалил саму идею плана и их находчивость (не то, чтобы он когда-нибудь на самом деле разрешил бы подобные действия по отношению к коллеге-профессору), он безжалостно высмеял вторую половину плана: пригласить кентавра в качестве преподавателя на место Трелони, когда её отправят в Святого Мунго. Пип не понимал, в чем смысл такой замены, но решил, что общая идея базировалась на допущении, что кентавр будет так плохо справляться, что Прорицание отменят вовсе.

Снейп же рассказал, что кентавры очень ревностно относятся к своей уединённости: они проводят свою жизнь в занятиях философией, прорицанием и врачеванием – три вещи, которые по сути своей подразумевают взаимодействие с незнакомцами – и всё же они безустанно стараются изолировать себя от других. Любой кентавр, соизволивший принять приглашение на должность профессора Хогвартса, будет побит и изгнан своим народом.

– Ни один представитель этой расы, – презрительно говорил Снейп, – не заплатит перманентную цену за временную должность. Они замкнуты на себя, а не абсолютно слабоумны.

Иногда Пип думал, что Распределяющая шляпа ошиблась, отправив его в Слизерин.

Рунвит мрачно заговорил:

– Приношу свои извинения, аврор, если я слишком непонятно изъяснялся. Поиски значения очень важны, но, возможно, я был слишком увлечён размышлениями об означающем и означаемом. Для меня это сущность великой важности… Это бессмертие.

– Метафорически, ты имеешь в виду, – ответил Клаудбёрс. – Подобная концепция не может дать реального руководства к действию… В чём польза объяснять кораблям, каким курсом следовать, чтобы избегать столкновений, если в реальности это лишь безумно старые корыта, которыми вообще невозможно управлять?

– Вовсе нет! Настоящее бессмертие… это присуще каждому знаку! – сказал Рунвит. – Каждый знак, лингвистический или нелингвистический, произносимый или написанный, большой или малой связности, можно цитировать, заключить в пару кавычек; тем самым он может быть вырван из каждого конкретного контекста и может порождать бесконечно много новых контекстов абсолютно ненасытным образом. Это не предполагает, что знак действителен вне его контекста, но наоборот, что существуют лишь контексты вне какого-либо центра безусловной привязки. Эта цитируемость, дублирование или двойственность, эта итеративность знака не является случайностью или аномалией, но является той нормой или отклонением от нормы, без которой знак не может функционировать, что называется, «нормально». Что это был бы за знак, если его нельзя процитировать? И чей источник не был бы утерян в процессе? Это был бы бессмертный знак, живой, поскольку конец не может настигнуть то, у чего нет начала.

Видимо, по лицу Пипа было понятно слишком многое – а может, Гленсторм был действительно более чуткий, чем его сородичи – но старший кентавр махнул ему, давая знак, что тот может идти.

Пип начал понимать, почему всю задачу по доставке документов сегодня поручили ему, а не другому более опытному аврору. Гоблины были странные, но в целом нормальные. Он был бы счастлив продолжать посещать Кёрд и Акл, как и раньше. Даже Общество Наткомб было лишь тревожным и опасным.

Но это…

Любой, кто доставляет сообщения в Салорский побег, заслуживает повышения и ящика огневиски.

7 апреля 1999 года

19:28

Приёмная комната Хогвартса, Шотландия

Когда Пип вернулся в Тауэр после своего очень долгого дня (четырнадцать разных мест!), люди прибывали в Приёмную комнату по семь-восемь человек в минуту, и все принимающие авроры выглядели изнурёнными. Их иностранные коллеги выглядели хуже других – Пип предположил, что в их командах было меньше людей на смену, но всё же они должны были справедливо внести свой вклад.

Старики, раненые и больные появлялись в комнате, кружась на месте, со стороны, всегда находящейся под прямым углом от наблюдателя, и мягко останавливались. Обычно они ещё некоторое время светились слабым красным светом из-за оглушающего эффекта путешествия. Когда они прибывали, один из авроров бегло их проверял, а затем другая пара начинала сканировать их и рассеивать заклинания. Спустя годы практики – включая безумные дни вроде этого – большая часть принимающих авроров набила руки на этой работе, и пациентов либо увозили через золотой вход в Тауэр, либо перемещали в соседнюю комнату для дополнительной помощи, либо допроса.

Работники у Столбов Безопасности обычно хорошо распределяли больных и оставляли у себя тех, кому на самом деле помощь Тауэра не нужна, но всё же эти учреждения – некоторые из которых, выросшие вокруг Столбов Безопасности, превратились в полноценные госпитали уровня Святого Мунго – были не идеальны. Кроме того, треть всех посетителей перемещалась с помощью Жезлов Безопасности прямо из своих домов или рабочих мест. Часть из них просто запаниковала, часть нуждалась лишь в первой помощи, а многие сломали Жезл Безопасности случайно. Удивительное число детей поступало через Жезлы ради забавы.

В дни вроде этого, когда прибывают маглы и сквибы… Что же, кто знает, как много всего пошло наперекосяк? Пип знал, что команда обливиаторов была расширена и должна была работать круглосуточно в течение следующих двух недель, пока они не проработают все уязвимости системы. Даже в Патруле департамента магического правопорядка запланировали дополнительные смены, отправляя авроров на стражу из тюрьмы Говарда [113]. Стояла сумасшедшая активность.

Аврор Кванон увидела, что прибыл Пип. Она выглядела изможденной, её миндальные глаза были уставшими, а лицо осунувшимся. Он подумал, что она, скорее всего, была на второй или третьей смене подряд и, чтобы быть бодрой, заправлялась чаем.

– Хочешь я тебе немного поколдую, Хидли? – спросил он, переступая через русалку, на жабры которой другой аврор уже накладывал припарку из грязноцвета, чтобы оглушённое существо могло дышать. На каталках рядом лежали несколько человек в странной магловской одежде – может, маглы, может, сквибы.

Кванон покачала головой.

– Иди доложись Крейм. Я в порядке, – она заколебалась. – Подожди, вот, только что пришло, – сказала она, вытаскивая из-за пояса запечатанный пергамент. – Сэкономишь мне время… Отдай это Тауэру.

Некоторые люди выкованы из стали, подумал Пип. Он кивнул с уважением, принимая пергамент, и направился через золотой проём в Тауэр, быстро минуя Водопад воров.

Британия, Италия, Германия, Скандинавия, Франция, ЮАР, Нигерия и ещё полдюжины других стран… Потоки умирающих и неизлечимо больных граждан со всего света бурлили вокруг Пипа, стекаясь в Тауэр. Он снова вернулся в пульсирующее сердце мира. В его груди вздымалась гордость, хоть он и знал, что это глупо. Он был лишь малой частью всего этого. Но быть здесь, сейчас… лично быть отправленным на задания для Тауэра!

Клиника была переполнена, Пип видел это, бросив короткий взгляд внутрь. Вдоль стен были установлены временные койки для размещения тех пациентов, кто уже был вылечен и ждал выписки, на каждом из них была метка со временем лечения и лекарем. В общих целях была использована особая защита – по всей видимости, оборотней и вампиров попросили прибывать в другой день. Рядом с выписывающей зоной был сумасшедший дом, поскольку там установили рабочую станцию для обливиаторов, и они вели внимательный учёт всех маглов, перепроверяемые штатными нумерологами, дежурящими по Тауэру, чтобы убедиться, что никто не проскользнул незамеченным.

Пип направился по коридорам прочь от этого безумного шума, мимо Сочетания Сотворений, Раскрытия Расширений и Материальных Методов. Джэй Си не было в переговорной, так что он пошёл другим коридором к Парному Партнёрству. Там Тауэр проводил очень много времени последние несколько недель, и Джэй Си Крейм, скорее всего, была с ним.

– Джэй Си? – позвал Пип, входя в Парное Партнёрство.

Листья Лавгуд зашелестели, когда он открыл и закрыл дверь. В комнате стоял приглушённый шум и гудение, порождаемые всеми видами загадочного магловского оборудования, но было не очень громко, и Джэй Си сразу же его заметила. Она стояла рядом с Тауэром, который (как обычно) сидел за компьютером. Присутствовали также Луна Лавгуд и Долорес Амбридж, каждая крутила в руках странные вещи.

Когда Пип подошёл к мистеру Поттеру и Джэй Си, он бросил взгляд на экран, но светящийся текст был неким образом закодирован, пряча свой смысл:

else if(state==ENDQUOTE) {

state=QUOTE;

eeg_data[j][k++] = csv_line[n];

– Пиррип. Были какие-то проблемы сегодня? – спросила Джэй Си твёрдым голосом.

Беспорядок её черных кудрей не скрыл мрачную напряжённость испытующего взгляда. Она была из старой гвардии, как и Кванон… Ещё до того, как штат аврората удвоили в тысяча девятьсот девяносто шестом. Мистер Поттер не поднял глаз – он лишь продолжал нажимать на кнопки компьютера. Он был одет в магловскую одежду – коричневый костюм. Очень красиво, даже несмотря на волосы, собранные в хвост.

– Ни одной, – радостно сказал Пип.

Мистер Поттер откинулся на стуле, повернувшись к Пипу:

– Что сказали кентавры?

– Я не понял большую часть, сэр. Много обсуждали, как нужно произносить те или иные слова. Но там был старейшина, он говорил прямолинейно и лишь порадовался, что новые правила Тауэра никак не «вмешиваются» в их дела, – сказал Пип.

Мистер Поттер холодно улыбнулся:

– Ах, да. Они держатся подальше от меня и моих дел, насколько могут. Они не хотят вмешиваться, поскольку боятся своего рода Anns test[114]. По их мнению, они не несут моральной ответственности за последствия, если не вмешиваются. Странное проявление моральных принципов, но это одна из ошибок этики.

Ну отлично, опять. Ну я хотя бы привык, когда он говорит непонятные вещи.

– Они получили то, чего заслуживают… Скверные существа сами приговаривают себя к наказанию, – сказала мисс Амбридж.

Было странно видеть её здесь… Одна из тех немногих, кто работал в Тауэре или с невыразимцами, и был среднего возраста, но всё ещё не прошёл обновление. Она была полной, лоснящейся и неприятной, и была одета в пушистый розовый кардиган.

– Наверняка есть объяснение получше, – сказала мисс Лавгуд.

Светловолосая ведьма держала в руках странную шапочку.

– Бундящая шица, распространяющаяся челюстная болезнь, продолжительная частная кампания пропаганды… Может быть что угодно, – она задумалась. – Хотя последнее из перечисленного наиболее вероятно.

– Что ещё за бундящая шица? – спросила мисс Амбридж, скрывая презрение за тонким слоем лживой любезности.

– Это жуткое тёмное создание, которое поражает тебя, пока ты молод, – ответила мисс Лавгуд, возвращась к магловской шапочке в её руках и прилаживая к ней металлическую проволоку. Её голос был пустым и отстранённым. – Она может контролировать твоё поведение. Её жизненный цикл зависит от мелких животных, так что когда щица превозмогает, она делает так, что тебе непереносимо находиться рядом с другими людьми. Вместо этого ты предпочитаешь быть с мелкими животными.

Мисс Амбридж саркастически фыркнула и покачала головой.

– А вы так и не прошли обновление, Долорес, – сказал мистер Поттер, поворачиваясь к ней на своем стуле. Он улыбался словам мисс Лавгуд. – Не приговариваете ли вы себя к той же судьбе, что и кентавры?

– Ну, – сказала мисс Амбридж, скривив губы. – Я просто пока не обновилась. Я довольно молода и нахожусь в добром здравии. И вообще, я не до конца уверена во всей этой затее. Я не думаю, что там всё полностью предусмотрено… – она нервно замолчала. – Одним словом, я просто жду.

– Вы доказали свою незаменимость, Долорес, так что, пожалуйста, не ждите вечно. Вы напомнили мне редактора одного журнала, с которым я был знаком, хотя вы менее разборчивы в цвете чернил, – с теплом в голосе сказал мистер Поттер.

Он повернулся к Пипу.

– Мистер Пиррип, позволите называть вас Пипом?

Пип почувствовал такой тёплый прилив гордости, что почти задохнулся, но смог выдавить:

– Конечно, пожалуйста, сэр.

– Пип, может быть, ты слышал, как кто-нибудь говорил сегодня про «Тройку»? Или что кто-то видел новую могущественную магию? Новый вариант Тёмной метки, стирающей воспоминания? Ты так хорошо ладишь со всеми, и люди вокруг тебя болтают разное… Ты слышал что-нибудь вроде этого?

– «Тройка», сэр? – Пип почесал голову. – Не уверен… вы имеете в виду Шичинин?

– Нет, Невилл и близнецы здесь ни при чём, – сказал Гарри, качая головой. Он снова улыбнулся. – Хотя это была бы чрезвычайно жуткая перспектива. Просто держи уши востро, ладно?

Пип озадачено кивнул.

– Да, сэр, – начал он, вспомнив. – О, сэр, Аврор Кванон передала вам это.

Джэй Си свирепо нахмурилась, когда Пип передавал запечатанный пергамент. Тауэр взял его, сломал печать и быстро пробежался глазами.

– Оказывается, Каппадокия и Савад ведут тайные переговоры насчет Договора, – задумчиво сказал он. – Это будет в завтрашнем Пророке.

Мисс Лавгуд подняла глаза, удивление стряхнуло её мечтательное выражение.

– Они присоединяются к Договору! Это чудесно, Гарри! И… неожиданно!

– К Договору о Независимости, – сказал мистер Поттер. – С организацией Малфоев. Они заручаются поддержкой Благородных, – он передал письмо мисс Лавгуд, и мисс Амбридж придвинулась к ней, чтобы тоже прочитать.

– Что это означает, сэр? – спросил Пип. Он почувствовал, как его внутренности скрутил лёгкий приступ страха, но благоговение и восторг от его принадлежности к этим вещам вытеснили это.

– Я не уверен, – сказал Тауэр и замолчал.

И это было самой страшной вещью из всего, что Пип слышал за весь день.

14. Азкабан

14 июля, 1992 года.

Кабинет директора МакГонагалл, Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс

– Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Не уходи! Нет, нет, нет, не уходи, не забирай, нет-нет-нет… Пожалуйста, пожалуйста, я больше не могу вспомнить имена моих детей…

На этом воспоминание обрывалось. Похожий на привидение мальчик стоял словно вкопанный, с ужасом и болью на лице, указывая палочкой на тихую скелетоподобную Беллатрису Блэк сквозь полупрозрачную ткань Мантии невидимости. Они застыли в каменном коридоре перед толстой металлической дверью с простым замком, озарённые светом от человеческой фигуры, глубоко в созданном человеком аду.

Гермиона силой воли вытолкнула себя из жидкости воспоминаний в Омуте памяти, и её стошнило на пол.

Глядя на неё, Гарри почувствовал подступающий к горлу кислый комок. А когда Гермиона взглянула на него, её глаза были застывшими и мёртвыми, словно камень.

– Но… ты теперь главный, Гарри, – её голос был очень тихим. – Просто закрой Азкабан. Пусть его разрушат. Освободи всех, Гарри. Сделай… сделай что-нибудь.

Она в отчаянии повесила голову.

– Исправь это.

– Я не могу, – сказал он голосом столь же тяжёлым, как и скорбь в его сердце.

Хоть он и знал, что последует дальше, и надежда словно птица трепетала в глубинах его души, хоть он и осознавал, что Гермиона должна знать, если она будет действовать… но он делал ей больно. Он снова делал ей больно, пусть так и было правильно для неё и для всего мира, и абсолютно необходимо.

– Я просто… это… – у Гарри были подготовлены слова, но сейчас они казались совершенно неподходящими. – Большую часть заключённых освободили, за исключением… самых ужасных. Я не могу остановить это… не могу исправить… я не могу отправиться туда сам. Я правда не могу. Я слишком… Важен. Сейчас я слишком важен. Я не могу рисковать собой и будущим этого мира. Не могу, пока путь к лучнику и скорпиону… пока… Слова застряли у него в горле. Обет и логика могли удержать его от действий, но не могли прекратить чувство стыда.

– Они не закроют его. Они не понимают… не до конца, – сказал он.

Пальцы Гермионы впились в камень под ней. Ногти судорожно царапали поверхность, и их блеск становился тусклым от серой пыли.

Гарри произносил речи и угрожал, стоя перед Визенгамотом. Он имел в распоряжении мощнейшие политические знания Амелии Боунс, самые хитрые планы Аластора Хмури и огромный моральный вес поджатых губ Минервы МакГонагалл, но всё же голосование провалилось. Взяточничество, клевета и нашёптывание сделали своё, и пусть многие сильные оппоненты к тому моменту уже были обезглавлены, несмотря на этот пример… голосование провалилось. В кульминации обсуждения Визенгамот – будучи не в силах найти решение, устраивающее Мальчика-Который-Выжил, который, очевидно, стал одной из самых влиятельных фигур в стране, – выдвинул альтернативное предложение казнить дюжину оставшихся узников вместо их освобождения. Гарри отклонил эту возмутительную идею, и с преимуществом в три голоса Азкабан остался открытым.

Дементоров всё ещё кормили.

– Но есть кое-что, что может всё исправить, – сказал он. Гермиона по-прежнему сидела на полу, судорожно вздыхая, и Гарри опустился на колени рядом с ней. – Если мы уничтожим дементоров, тогда… это станет концом для Азкабана. Больше никаких пыток. Большие ничего… этого.

Слово вырвалось из её горла резко и громко:

– Как?!

– Есть способ вызвать патронуса… иначе. Такой, что с его помощью можно уничтожить дементоров. Они не неуязвимы… вот почему они боялись меня в Визенгамоте. С ним можно… сделать и другие вещи… Можно всё исправить. Ты сможешь всё исправить, если научишься, – Гарри слегка сдвинулся, вытащив подол мантии из-под колена. – В Азкабане остаётся дюжина человек, которых я не смог спасти.

Он положил руку ей на спину, чувствуя, как та вздымается при каждом вздохе в попытках превозмочь увиденное. Гарри знал, что чувствует Гермиона… Помнил, как сила этого чувства почти вытянула из него жизнь через патронуса, когда он был в том кошмаре. Он наклонился, ненавидя себя за эту манипуляцию. Но он помнил, как разрывалось его сердце, помнил, чего ему стоило видеть через иллюзию… видеть смерть за страхом. Понимать. Ему пришлось довести её до такого же состояния, иначе он бы обманывал её. Почти шёпотом он сказал:

– Но ты можешь.

Она подняла глаза, снова живые, пронзительные и сияющие, и попросила:

– Расскажи мне.

Возьмите ребёнка за руку. Отведите его в тёмное место… Возможно, подвал, которого он боится, или аллею, которая пугает его настолько, что он переходит на другую сторону улицы, когда приходится проходить рядом. Посмотрите ему в глаза. Скажите: «Малыш, кому-то очень плохо там, во тьме. Кому-то очень больно. Всё время больно, и он кричит, а рядом нет никого, кто мог бы помочь. Там обитают существа, которые пожирают его».

Положите руки ему на плечи и укажите во тьму. Скажите: «Посмотри. Посмотри в темноту. Кому-то больно, и кто-то кричит, и кого-то едят, и никто не может помочь.

Никто, кроме тебя»

Сожмите его маленькую тёплую ручку и скажите: «Только ты можешь. Только ты.

Всё что нужно сделать, это взлететь.

Всего то. Я знаю, ты сможешь. Я верю в тебя. Я верю в твои силы. Просто… лети. Поднимись в воздух. Взлети в небо и устремись вниз, во тьму. Этот человек, которого едят, совсем один, и тебе просто нужно взять его за руку и взлететь оттуда вместе с ним.

Никто, кроме тебя, не сможет».

Затем поверните этого малыша к темноте и подтолкните. Лёгкий толчок, он немного наклонится вперёд. На его лице появится решимость, и он сожмёт кулачки и подпрыгнет…

Но он не может летать. Конечно же, он не может летать. Вы просите невозможного. Он упадёт на землю и сдерёт коленки, поднимется и попробует снова, и снова упадёт, но подпрыгнет и будет пытаться, пытаться, снова и снова. Он будет кричать от разочарования и тянуть руки к этому подвалу, этой аллее, этой темноте.

Он верил вам. Он верил вам, когда вы говорили, что он сможет. Что кто-то во тьме один, кому-то больно и нужна помощь. Он верил, что лишь он один может помочь.

И как ужасно

быть

неспособным.

Гермиона не могла. Она не могла сотворить чары Патронуса.

Она часами сосредоточенно разговаривала с Гарри, часами изучала физику и философию. Она часами практиковалась. Шесть, десять, иногда четырнадцать часов в день. У неё был Маховик времени, и каждый день она использовала его.

Каждый час, свободный от подготовки к Стандартам Обучения Волшебству или от работы в странной маленькой больнице, которую организовал Гарри в той комнате в башне с потрёпанными диванами, несколькими стульями и окнами во всю стену, с горсткой смущённых авроров для охраны и сложным входом, защищённым чарами и ловушками Аластора.

Каждый час, свободный от тренировок на аврора, хотя после них она была настолько измучена, что могла расплакаться, взвинченная, раздражительная и готовая УКЛОНЯТЬСЯ и АТАКОВАТЬ, и ПРИГНУТЬСЯ, и ЗАЩИЩАТЬСЯ, и чёрт знает что ещё, пока не падала без сил.

Каждый час, свободный от исцеления людей в башне, от мириад загадок и неожиданностей её новой роли. Лесат Лестрейндж пропал из собственной кровати в спальнях Слизерина, и Гермиона была так вымотана, что смогла присоединиться к его поискам лишь на шесть часов, после чего ей пришлось вернуться в свою кровать – и не то чтобы она смогла заснуть.

Каждый час, свободный от встреч с высокопоставленными лицами, дворянами и эмиссарами, от личных визитов каждому члену Визенгамота и паре дюжин представителей Конфедерации, когда она делала всё возможное – отдавая всю себя, всю свою детскую гордость, каждый грамм рухнувшей на неё славы – Девочка-Которая-Ожила, как же она ненавидела это имя сейчас, ведь она была посмешищем, и в Азкабане были люди – и она убеждала, запугивала, умоляла повлиять на закрытие тюрьмы, но то была слишком большая просьба для Визенгамота. Гарри и Гермиона сделали всё возможное: ещё двое заключённых были освобождены. Один умер. Но девять осталось, несмотря ни на что. Девятерых человек всё ещё пожирали.

Она поговорила о своей проблеме со всеми, с кем могла, без опасности разрушить их потенциальную способность вызвать патронуса. Тогда Гермиона была средним окклюментом, и ей следовало быть осторожной, но всё же она рискнула и поспрашивала про проблему в поисках вдохновения и руководства. В один памятный вечер она встретилась с Драко, и они проговорили всю ночь до рассвета, и она плакала в его руках.

Гермиона и Драко обсуждали возможность убедить доверенных людей, кто может вызывать патронусов, собраться и напасть вместе. Одни бы сдерживали дементоров, пока другие вызволяли заключённых. А потом они согнали бы этих тварей на какой-то другой остров и установили сменную стражу. Со всеми деньгами, волей и славой Гарри и Гермионы наверняка целая сотня ведьм и волшебников захотели бы присоединиться. Зоопарк дементоров, пока не получится их уничтожить. Тюрьма дементоров.

Но дементоров надо кормить. Даже патронус не сдержит их, если они будут голодны. Не навсегда. Плюс такой штурм означал бы открытое восстание против Визенгамота и закона, что нанесло бы столько же вреда, сколько пользы.

Гарри рассказал ей об истинной природе дементоров всё, что знал. Он рассказал о своём абсолютном непринятии смерти как естественного порядка вещей. Он рассказал про свои мечты о будущем, о далёком будущем, где понятие «смерть» перестанет существовать – ха, у них есть Камень, возможно, это уже не такое далёкое будущее. Она прочитала Хайнлайна[115], Азимова[116], Сагана[117], Воннегута[118], Адамса[119] и тысячу других книг. Гарри показывал ей воспоминание снова и снова. Он организовал, чтобы привезли дементора, и Гермиона пробовала сотворить чары в его прямой видимости и прямо перед ним, с защищающими её чарами патронуса и без них, и любым другим способом, какой они только смогли придумать. Он читал заклинания одновременно с ней и объяснял в процессе, и стоял за спиной, направляя её палочку, и так далее. Снова и снова, пока она не сдавалась, тут же заставляя себя продолжить. И каждый раз ничего не выходило. Совсем ничего. Ни единой серебряной искорки.

В своей комнате – личной комнате, ей нужна была такая, чтобы учиться, практиковаться и планировать, – Гермиона читала, тренировала движение палочкой и вдумчиво произносила:

– Экспекто Патронум!

Но когда она творила эти чары, даже спустя тысячи и тысячи попыток, она едва слышала саму себя, в её голове звучали лишь слова:

– Нет, я не хотела, пожалуйста, не умирай!

Всё не должно быть так, однажды ночью в библиотеке подумал Гарри, глядя на Гермиону, свалившуюся от усталости на книгу. Ты самый смелый человек… ты самый лучший человек. Когда дементор пожирал меня, ты побежала навстречу ему, чтобы спасти меня. Когда Волдеморт искушал тебя всеми хитростями, какие только смог придумать, ты не отвернулась от добра. И ты знаешь науку… тебя растили в науке. Не как меня, но ты знаешь о её возможностях. Ты смелая, добрая и сообразительная – сообразительнее меня – благоразумная… Так почему всё так, как есть? Как я мог… мог так сломить тебя?

Было несправедливо ожидать от неё такого. Так нечестно, что они перепробовали всё, но на самом деле никто не хотел отдавать решающий голос за то, чтобы освободить серийного насильника или массового убийцу из единственной неприступной тюрьмы. Все знали историю Годфрея из Зонтага, Тёмного лорда, которого в десятом веке помиловал и освободил Визенгамот за его помощь в войне с лордом Фаулом Презренным[120] – негодяя, который был одним из самых жутких злодеев того времени, чьё зло сплотило основателей Хогвартса против него. Годфрей принял своё помилование и отправился строить свою империю в Баскских землях в Испании, и творил там невыразимые вещи, за гранью любого закона, пятьдесят лет… Вещи, которые на самом деле были слишком чудовищными для разума любой тринадцатилетней девочки. Но Гермиона прочитала до конца и билась в агонии, думая, что возможно поэтому она не могла вызвать патронуса… Ведь она от всего сердца старалась освободить девятерых людей, которые были истинными злодеями. Сердце не всегда слышит логику.

Но Гермионе Джин Грейнджер не дано сдаваться или уступать. Возможно, это недостаток. Может быть, поэтому однажды она стала жертвой обмана, убедившего даже её саму, что она была убийцей. Она не могла позволить себе остановиться. Она не могла простить себя. Она пыталась и терпела неудачи, и плакала. Со временем, несмотря на всю магию, что текла в её крови, её глаза стали пустыми, как у дементора.

Она подвергалась особому виду пыток. Там были люди, которых пожирали в темноте, но Гермиона не могла взлететь и спасти их.

23 декабря, 1992 года

Восемь месяцев после смерти Гермионы.

Шесть месяцев с экзамена профессора Квиррелла и воскрешения Гермионы.

Пять месяцев с того дня в кабинете директора.

Тауэр

Речь шла про неё, она слышала. Её слух был лучше среднестатистического, особенно на высоких частотах – она не была уверена почему, но подозревала, что из-за постоянной регенерации стереоцилии в её внутреннем ухе.

– Мисс Грейнджер доведёт себя до смерти, если продолжит в таком духе, и это будет на вашей совести, – сказала директор МакГонагалл Гарри тихим, но сердитым голосом.

Она сидела с прямой спиной на скамейке рядом с Гарри, в то время как он касался палочкой грудной клетки девочки, которая была без сознания.

– Даже она не способна сделать это, даже с таким упорством и за столько месяцев… То, что не может продолжаться бесконечно, рано или поздно должно прекратиться, и я боюсь последствий. Вы должны что-то предпринять. Она не послушает меня, – МакГонагалл наклонилась ближе и сказала что-то еще, но Гермиона смогла разобрать лишь слова «отравили её разум».

Гермиона стиснула зубы и сконцентрировала внимание на мужчине среднего возраста перед ней. В прошлом году он заболел Драконьей оспой[121] и не пролечил её надлежащим образом, теперь вся его кожа была покрыта сочащимися язвами. Она сконцентрировалась на трансфигурации их в здоровую плоть.

Гарри, в свою очередь, оставался тихим и мрачным. Он не смотрел на Гермиону – возможно, знал, что та могла их слышать. Он лишь кивнул МакГонагалл и продолжил работу. Наконец, он положил свою руку в особой перчатке на грудь девочки перед ним. В перчатке был спрятан Камень, почти полностью скрытый в специально созданных Расширяющих чарах на ладони. Последняя предосторожность, если не дадут результатов ловушки Аластора в коридоре на входе, жёсткие ограничения на тех, кто был допущен внутрь, и тот факт, что все пациенты были оглушены или спали. Гарри должен был прикоснуться к каждому человеку, демонстрируя им самый ценный и могущественный артефакт во всём мире. Лучшее решение дилеммы, какое они смогли придумать. Конечно, не идеальное: сейчас они исцеляли дюжину людей в день, но Гарри хотел увеличить число на порядок, так что скоро понадобится новое. Даже мысль об этом утомляла Гермиону.

Через некоторое время директор ушла. Гермиона попыталась выбросить случившееся из головы и крикнула:

– Гарри.

Без лишних слов мальчик со шрамом в форме молнии встал со скамьи и подошёл к Гермионе. Он положил руку на грудь её пациента.

– Что хотела директор? – спросила она, не меняя голоса.

Гарри даже не моргнул и, не отвлекаясь от пациента, ответил:

– Просто кое-какие вопросы насчёт расписания для Научной Программы. Она волнуется, что первые несколько лет выпускники не получат подобающего образования из-за перехода от стандартного учебного курса Хогвартса к нашему новому, не проверенному. И она снова высказала мне за ту идею с Факультетами.

Гарри рассматривал идею разделения учеников на новые группы в рамках Научной Программы, чтобы создать новые лояльности и разрушить старые скверные шаблоны. Он говорил, что важно иметь правильных героев, и предложил Факультеты Талейрана, Ньютона и… двух других. Гермиона безуспешно попыталась вспомнить, каких других маглов он предлагал. Это было неважно. Гарри буквально был единственным из всех на совещаниях по планированию Программы, кто считал это хорошей идеей. На самом деле МакГонагалл была откровенно обижена. Гермиона объяснила своё несогласие на такое усложнение цитатой Джона Галла: «Новые системы подразумевают новые проблемы» (Общая Систематика[122], страница 29, автоматически подставил её мозг).

Она не хотела каких-то новых сложностей. Её жизнь и так стала одной большой сложностью, острой, словно стрела пронзившая сердце.

– Ладно, – сказала она, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Думаю, я закончила на сегодня. Пойду в библиотеку.

– Постарайся отдохнуть, – тихо сказал Гарри.

Гермиона кивнула, но она не чувствовала себя уставшей. Не физически. Она чувствовала… моральное истощение, так ей казалось.

Должно быть, подумала Гермиона, шагая по коридору, что-то подобное чувствуют филантропы-взрослые. Если в год вы зарабатываете двадцать тысяч фунтов, сколько вы пожертвуете на благотворительность? Может, вы оставите достаточно для комфортной жизни и отдадите остальное. Оставите восемнадцать тысяч и пожертвуете две тысячи в Оксфам. Но почему не две тысячи один фунт? Почему не десять тысяч – ведь вы можете достаточно хорошо жить на половину вашего достатка, а эти деньги могут спасти жизнь. Когда остановиться? Когда можно расслабиться и сказать, что вы сделали достаточно?

Всегда будет простор для чуть большей этичности, раздумывала Гермиона. Так же и в больнице Гарри, которую авроры синекдохически называли Тауэром, всегда можно будет исцелить больше людей. Конечно, никогда не выйдет исцелить всех в Британии, а уж тем более в мире… Но каждый день Гарри будет изо всех сил стараться увеличить количество людей, прилетающих по портключам. Он всё сильнее подстегивал пары авроров, которые выбирают безнадёжных пациентов из Святого Мунго и Годриковой Лощины, нуждающихся в уникальной целительной способности Тауэра. У Гарри грандиозные планы на расширение штата и сокрытие Камня… Он всегда был упорным. Всегда старался стать хоть чуть-чуть лучше.

Но у Гермионы была другая забота. Забота, которая занимала её двадцать восемь часов в день, семь дней в неделю, из-за которой она ломала голову над каждой возможной хитростью, идеей, фактом, что могли бы помочь. Потому что за это время минуты утекали. Минута за минутой, тик-так… и в эти минуты страдали люди.

Гермиона боялась, что не сделала достаточно.

По всей логике вещей она должна была уметь вызвать истинную форму патронуса. Оправданий не существовало. Можно было простить себе пожертвования в Оксфам, ведь у неё не было доходов – и ведь она напрямую помогала спасать жизни, – но девять человек, подвергаемых пыткам, были на её совести. Гермиона не могла делать то, что должна была уметь, а время, когда она могла бы отмахнуться от ответственности и переложить её на взрослых, прошло. Аластор почти наверняка не мог бы научиться истинной форме патронуса. Как и директор, или мадам Боунс, или любой из авроров, или Невилл, или близнецы. Попытка научить их разрушила бы их патронусов, и, скорее всего, не научила бы ничему новому. Смотреть в лицо смерти, не отводя глаз… Видеть её как то, что нужно победить и превозмочь… Отвергать смерть на некоем фундаментальном уровне… Такой образ мышления даже она могла понять лишь в теории. Она не могла делать вид, что всё иначе. Она не могла делать вид, что ответственность лежит на ком-то другом.

Поэтому Гермиона заставляла себя. Придумывать новые стратегии, новые способы мышления, склонять Визенгамот освободить следующего заключенного – она знала имена и преступления всех оставшихся жертв с такой точностью, что чувствовала, что знакома с ними, хотя у них лишь изредка хватало сил говорить с ней, когда она приходила – попытаться сделать хотя бы ещё одну вещь, чтобы всё исправить. Минуты мучительно уходили, и каждую из них она могла бы избежать. Если бы не облажалась.

Она вернулась в свою комнату. Как это произошло? Она же собиралась в библиотеку.

Вместо этого Гермиона тяжело села на кровать. Она чувствовала, как сходит с ума. Но не могла сделать этого. Не могла позволить себе такой роскоши. Минуты утекали. Одна за другой. Еще одна минута, когда она всё не исправила.

В какой-то момент она уснула глубоким сном, словно погрузившись в зыбучие пески. Её затянуло внутрь, и она забылась.

Гермионе снился сон.

Она поднималась на гору со своим сыном. Она откуда-то просто знала, как бывает во снах, что это её сын – знание было в её крови. У неё была длинная борода, и она повидала где-то сотню зим, но не потому её шаги были тяжелыми. Они были тяжёлыми из-за отчаяния. Её толкала вперед печаль. Было ли это реальным? Случилось ли это когда-то? Казалось, это не имеет значения. Песок утекал из-под её сандалей, когда они поднимались под жарким солнцем.

(и Гермиона, которая лишь однажды была на богослужении – в шесть лет с её бабушкой и дедушкой в Гилфорде, но то чтение было всеобъемлющим, – заметалась во сне и застонала в тишине холодной пустой комнаты) [123]

От неё требовали что-то ужасное, и она знала, что ей не хватит силы. Но они всё равно поднимались на гору, поскольку больше ничего нельзя было сделать, и время от времени она с любовью клала руку на спину своего сына, который был её настоящего возраста. Когда она думала о своей жене, её словно пронзало ножом, и она задыхалась, ведь от неё требовали чего-то ужасного. И она знала, что не справится.

(Гермиона снова тихо застонала, и мышцы её ног напряглись, а когда она повернулась на бок, волосы тёмными локонами закрыли лицо).

На южной вершине горы стоял тёмный окрашенный камень, и когда они дошли до верха пыльной тропы, она споткнулась и упала. Мальчик подхватил её за руку и помог встать, и она сжала его предплечье на секунду в знак благодарности, прежде чем отпустить. Он улыбнулся, его глаза под светло-золотыми волосами были твердыми и добрыми. «Где жертва, отец?», – спросил он её.

(ей тринадцать, и от неё требуется так много, слишком много, и это несправедливо, и даже во сне она понимала это, но три мягких слова застыли на её неподвижных губах, так и не сказанные).

От неё требовалось что-то ужасное, и она не могла ничего изменить, лишь шаг за шагом двигалась вперёд, пока не закончила все приготовления. Она успокоила сына, и они расположили древесину со сладким запахом на месте, инжир из их рощи. Она привязала мальчика крепкой верёвкой, грустным и строгим взглядом заставив его замолчать, когда он начал сопротивляться. Как бывает во снах, в её руке откуда-то взялся нож, хотя она его не доставала.

(слёзы на тёмных ресницах)

Пришло время поступить правильно и быть сильной, и воля не принадлежала ей. Она знала, что должна ослушаться – знала каждой частичкой сердца и души, что должна ослушаться, – но жизнь её была построена на смирении, и сейчас она не могла отступить, это была расточительность за гранью её возможностей, ведь она десятилетиями считала себя единственной, кто проявлял послушание. В чём был смысл её жизни, если сейчас она свернёт со своего пути – пойдёт в одиночку новым путём? Сколько страданий перенесёт её семья? Какую цену они заплатят за последствия её выбора? Она знала правильный выход, знала, что должна выбросить нож и уйти прочь, одна, и наплевать на последствия, наплевать на последствия – знала правильный выход, но не могла сделать этого. Она должна слушаться. Нож. Он поднят.

(три слова на её губах)

Но в последний момент, в самый последний -

(три слова на её губах)

– она посмотрела на сверкающий нож. Остановилась. Почувствовала внутри решимость, твёрдую и крепкую -

(три слова на её губах)

– был лишь один способ сохранить верность всему, и она разорвала путы своего сына, подняла нож и вонзила его в собственную грудь, и не было боли, лишь ликование, наконец, наконец, наконец, и она воззвала к горе криком, полным неповиновения, и всё затряслось вокруг неё, «Прими эту жертву – я оплачу все долги!» В её груди зияла дыра, но кровь не пульсировала через неё, вместо этого был свет, и был огонь…

И Гермиона проснулась, резко сев на кровати и положив руку на грудь, с её губ громко слетели три слова, нарушив тишину древней школы, три слова, что лежали в её сердце под грузом разочарования и боли, грусти и изнеможения.

– Ни минуты больше!

И высоко в ночном небе ей ответил крик птицы, пронзительный и чистый, словно голос бога.

Гермиона сидела прямо, тяжело дыша. Она была полностью одета, мантия была мокрой от пота, и она чувствовала себя грязной. Но ещё она чувствовала себя… нормально. Решение принято, и теперь неважно, как плохо было раньше. Она будет одна, но с ней всё будет нормально.

Это словно быть маленьким ребёнком, играть на жаркой улице, бегать, измазать всё лицо грязью и насобирать веточек волосами, но знать, что когда наиграешься, ты можешь прыгнуть в прохладный и чистый бассейн, и всё это будет уже неважно.

В тот момент, когда ты решишься, можно уже не беспокоиться.

Гермиона сдвинулась к краю кровати и спустила ноги, её дыхание успокаивалось. Она встала, стянула с себя мантию и бросила под ноги, подходя к окну. Она знала, что увидит.

Чувство вины нависало над ней долгие месяцы, и было облегчением наконец почувствовать определённость. Она не была религиозной – даже не представляла, как это могло работать в магическом мире, – но всем сердцем верила, что нужно делать правильные вещи, несмотря ни на что. В её сне… Что ж, аналогия, созданная подсознанием, была неточной, но эмоции были правильными. Решение было правильным. У неё был план… тот, что в отчаянии она прокручивала весь прошлый месяц.

Fiat justitia ruat caelum, как говорил лорд Мэнсфилд[124]. Пусть свершится правосудие, даже если небо упадёт. Она пойдет и попробует, будь она проклята. В конце концов, они перепробовали всё, что смогли придумать. Остался последний шаг.

Гермиона толкнула окно вверх, открыв его одной рукой, и высунулась.

Он был размером с лебедя или около того. Его перья были алыми с золотым, и с каждым взмахом мощных крыльев яркие искры озаряли эту безлунную ночь. Его клюв был чёрным и почти прямым, а не загнутым как у хищной птицы. За ним оставался огненный след, языки пламени прыгали свободно и беззаботно. В его глазах была доброта.

Не бойся, Гермиона Грейнджер, сказала ей Распределяющая шляпа более года назад. Просто реши, где твоё место.

Она отступила от окна, и феникс впорхнул внутрь, словно наступил стремительный рассвет.

Феникс снова крикнул, и в маленькой комнате этот крик прозвучал сильно и гордо. Он произнёс первое слово, которое говорит каждый феникс каждому избранному человеку:

Идём.

Гермиона улыбнулась. Она взяла свою палочку и кошель и вытянула руку. Пламя поцеловало её ладонь, а затем был водоворот огня и страсти.

Гранвиль… его звали Гранвиль, с удивлением подумала она. Они исчезли.

– Мистер Поттер! Просыпайтесь! Во имя Мерлина, просыпайтесь!

Гарри поднял глаза от своей книги.

– Я не спал, директор, – тихо ответил он. – Гермиона пропала?

– Пропала! – голос с шотландским акцентом исходил от светящейся кошки, и в нем была резкость. – Что вам об этом известно?

Минерва МакГонагалл потеряла так много друзей за долгие годы, и очень часто это сопровождалось странными событиями в ночи. Она потеряла своего самого лучшего друга не так давно. Не стоит держать её в неведении.

– Я слышал феникса, директор, – сказал он, сглотнув комок. Он часто заморгал, и глаза наполнились слезами. В тот момент он сразу же всё понял. – Гермиона отправилась в Азкабан. Думаю, она не могла больше ждать. Драко сказал мне… Я не знал, что делать. Я должен был позволить ей решать… Вы сами сказали, она убивала себя…

– В Азкабан?! Одна?!

– Свяжитесь с ними и скажите им пойти… Нет, скажите им оставаться с патронусами. Просто на всякий случай. Так будет безопаснее. Но… они должны позволить случиться тому, что должно случиться. Мы не можем… – он замолк, и серебристый кот засиял ярче.

– Мистер Поттер!

– Мы не можем перечеркнуть её выбор!

23 декабря, 1992 года

23:00

Азкабан

Она появилась в свирепой буре… с грохотом и землетрясением, словно Юпитер.

В командной комнате на верхнем ярусе Азкабана, этого тёмного пристанища смерти и отчаяния, находились десять авроров. Десять авроров, достаточно корыстные, чтобы добровольно принять назначение, презираемое Бруствером, Боунс и Хмури. Если бы никто не согласился охранять это место, это могло бы стать другой причиной для его закрытия… могло бы всё изменить. Но здесь была четырехкратная оплата, а некоторые ведьмы и волшебники умели очень хорошо придумывать себе оправдания.

Пятеро авроров спали, а пятеро играли в карты. Но скоро все они поднялись по тревоге, поскольку Азкабан начало трясти.

Гермиона не знала, какой вес мог переносить феникс в своём пламени, когда он исчезал во вспышке огня в одном месте и появлялся в другом. Гранвиль и сам не знал.

Но какими бы ни были ограничения Гранвиля, они позволяли переносить огромные серые куски скалы, изъятые из покрытых солью опор Азкабана. Камни весили по десять или двадцать тонн каждый и падали с неба с километровой высоты. Мрачный камень и металл Азкабана выдерживал, но трескался и ходил ходуном.

Азкабан был искусственным строением. Много веков назад его построил Тёмный Лорд, и дементоры пришли кормиться страданиями, которые он причинял. Это было место бесконечной темноты, созданное из боли, превращённой в твёрдый камень. Когда Тёмный Лорд был побеждён, ведьмы и волшебники Британии воспользовались возможностью и превратили это место в тюрьму. Но неотъемлемая сущность Азкабана никуда не делась. Солнце никогда не вставало. Что бы это ни было за нападение, ночная тьма скрывала его от глаз авроров.

– Во имя Мерлина, что это?! – крикнул Никомидиус Саламандер, вставая на ноги и хватаясь за спинку кровати.

Металлический пол комнаты скрипел, раскачиваясь под ногами, чары дефектоскопа, наложенные на один из его краёв, не выдержали, и тот загнулся вверх из-за нагрузки.

– Поднять всех, – рявкнула Гортензия Худ. – Поднять всех!

Она с трудом бросилась к Исчезательному шкафу, который соединял их ДМП, пытаясь найти в своей мантии ключ.

Грегор Нимуэ и Холли Нгуен уже были на своих мётлах в воздухе, Нгуен кричала:

– Атака сверху! Поддерживайте патронусов!

Побеги и раньше пытались организовывать, и большая часть планов рассчитывала на самих дементоров. Отвлечь или оглушить авроров, и дементоры позаботятся об остальном, когда патронусы пропадут. Это ни разу не сработало, но тем не менее было умно.

– Тревога! Тревога! – закричал Саламандер в своё зеркало, в то время как в крепость ударила новая волна грома. – На нас напали!

В зеркале появилось лицо молодого парня с широко раскрытыми глазами, Саламандер не знал его.

– На вас… что?! О, Мерлин… Я позову…

Парня резко прервали и обзор зеркала внезапно поменялся, безумным зигзагом оно показало стол, пол, чью-то рубашку, и наконец Саламандер увидел Кингсли Бруствера. Мужчина сильно хмурился, был небрит и не носил свою фирменную тюбетейку.

– Уходите оттуда. Уходите оттуда и поднимайтесь в воздух, все!

– Сэр, дементоры! Мы не можем… заключённые! – ошеломлённо крикнул Саламандер.

Последовал ещё один оглушающий грохот, когда очередные двадцать тонн камня обрушились на крышу Азкабана с силой взрыва, и комната опасно затряслась.

– Оставьте патронусов внизу и поддерживайте их, но сами убирайтесь оттуда! Мы знаем, кто это! – крикнул Бруствер. – Выводи людей, я сказал!

Саламандер схватил зеркало и спрятал его в свою мантию, зигзагами пересекая комнату.

– Бруствер велел подниматься в воздух. Оставляем патронусов здесь, но всем в воздух и наверх! – он схватил метлу с подставки на стене и бросил Худ, которая открыла засов Исчезательного шкафа, затем бросил вторую метлу другому аврору. – Наверх, наверх! Убираемся! Они знают, кто это – есть какой-то план!

Они поднялись в воздух и выбрались наружу за две минуты: восемь из них присоединились к двум, кто уже был наверху. Худ лишь остановилась на секунду, чтобы активировать Исчезательный шкаф, но из него никто не вышел. Протокол был… что случилось с протоколом?!

Они присоединились к Нимуэ и Нгуен в оговоренном месте над Азкабаном, в двухстах метрах выше и дальше от него, вне зоны досягаемости любых отскакивающих осколков. Ветер и дождь хлестали их, пока они не подняли защитные чары. Комфорт практически вылетел из головы, учитывая свидетелями чего они были. Нгуен держала в руке своё зеркало… Должно быть, она тоже связывалась по нему. Вот почему они не атаковали. Вот почему они просто… наблюдали.

Что-то с рёвом пламени быстро порхало, то появляясь, то исчезая, оставляя за собой беспорядок искр, когда оно взмывало в небо и опускалось к опорам, и снова вверх, и снова вниз, и время от времени повсюду. Наверное, оно имело какую-то форму, но её нельзя было разобрать из-за дальности и дождя.

– Что это? – крикнул Саламандер Нгуен. – Кто это?!

– Я не знаю, – ответила маглорождённая ведьма, её голос едва можно было расслышать из-за бури. – Кажется, как будто… это… – но она остановила себя и не закончила мысль.

Сверкали молнии и грохотал гром.

Нечто стало вести себя немного иначе. Одна громадная каменная глыба использовалась снова и снова – таинственная вспышка пламени вырывала её из реальности и сбрасывала сверху, похоже где-то с двух километров, вбивая в одну и ту же часть покатых стен тюрьмы – во имя Мерлина, это что, феникс?! – неужели здесь Альбус Дамблдор, он вернулся оттуда, куда исчез? – последовал такой удар, что глыба раскололась пополам – но теперь и Азкабан дал трещину, в потолке образовалась дыра, а стены с той стороны разрушились и начали падать в пропасть огромными кусками металла и камня. Это было невероятно, буквально невероятно, поэтому Саламандер провёл тест Джексона на сомнительность, чтобы проверить, не находится ли он под действием Конфундуса, но ничего не поменялось.

– Дементоры! – вскрикнул Нимуэ, ткнув пальцем в сторону тюрьмы.

Из центра Азкабана поднимался поток чёрных плащей, подсвеченный вспышками пламени и молний, прорезающих ночное небо. Несколько патронусов всё ещё оставались на верхнем ярусе здания, но их воздействие было слабым из-за расстояния и созданий, которые были голодны. Он ожидал этого, было естественно для них искать нарушителя, чтобы наказать его и кормиться им.

Саламандер почувствовал, что его внутренности скрутило. Он не знал, что должен ощущать… не знал, кто это был… не знал, что происходит. Он столкнулся с нерешительностью, нехарактерной для аврора. Он зачаровал себя от ветра и повернул голову к Худ, но та выглядела такой же поражённой. Это было… слишком значительно для них…

Гермиона думала, что она не будет бояться, но это было глупо. Естественно она боялась. С большой вероятностью она могла погибнуть. Она только что поняла… что ж, что это было не так важно, как казалось раньше, вот и всё.

Если они не закроют Азкабан, Гермиона разрушит его.

Она предполагала, хоть и не с полной уверенностью, что могла бы использовать свои ожидания как оружие – как Гарри говорил и показывал ей, – чтобы сдерживать дементоров, пока она разрушает Азкабан, даже если не получится их уничтожить. Она пробьёт брешь в здании тюрьмы, будет ожидать, что дементоры уйдут (и они уйдут), и спасёт девятерых человек с нижнего яруса. Авроры могут сторожить булыжники, которые останутся после неё, если это место так важно для них.

Гранвиль схватился за её спину, с легкостью перенося её вес, его когти надёжно сжимали заднюю часть мантии, из-за чего та плотно натягивалась спереди. Конечно, в этом действии не было особого смысла: биология предположила бы, что Гранвиль слишком мал для этого – ради всего святого, он же не был орлом Хааста. Их держало в воздухе магическое пламя, и феникс был так счастлив и горд, так величественно кричал, когда они появлялись и исчезали в трещащих взрывах пламени.

Они замирали на мгновение в воздухе, и Гермиона показывала на камень – разве ей вообще нужно показывать? – а тут же волна жара проходила через всё тело, словно её пожирал огонь, но так удивительно приятно… И они оказывались там, куда она показывала. Гранвиль опускался, и Гермиона хваталась за выбранный булыжник, отплёвываясь от морской соли, заносимой ветром в рот, и они снова загорались, исчезая из этого мира в мгновение ока.

На самом деле она не могла поднять эти глыбы, но это не имело значения: это Гранвиль поднимал их и возвращал в реальность в километре над Азкабаном, чтобы сбросить и ударить по тюрьме.

Спустя десяток или два десятка попыток она начала выбирать булыжники побольше и подниматься ещё выше. Из-за хлестающего дождя и темноты Гермиона не могла видеть, как много уже было разрушено, но видела, как трясётся и дрожит здание тюрьмы. Она опасалась приближаться, чтобы посмотреть, даже на одно огненное мгновение… Боялась подходить слишком близко к дементорам. Гермиона ожидала, что они вжимаются в яму на нижнем ярусе, ожидала изо всех сил – странное ощущение, пытаться заставить себя поверить в предсказание будущего, – но она не доверяла этому.

Казалось, что внизу всё ещё оставались авроры; она могла различить фигуры трех маленьких серебряных существ. Нет, они наверху, на мётлах. Они не вмешивались… Она знала, надеялась, что они не станут вмешиваться. Пусть они и согласились охранять это место, всё же они были из тех людей, что могли использовать чары Патронуса. В них было хорошее. И сейчас, когда они наблюдали, скорее всего, они ожидали, что дементоры останутся в яме, где те всегда и обитали. Это могло помочь.

Гранвиль, казалось, не устал… Она не знала, может ли вообще утомить перемещение феникса, и имеет ли значение груз. В его радостных криках не было и следа усталости или страха. У фениксов была цель, в отличие от других развитых существ. Их цель была в правильном действии, неважно, насколько это опасно и какие будут последствия. Гранвиль оглядел черноту Азкабана и разгорелся радостной борьбой.

Гермиона увидела толстый длинный булыжник, похожий на копьё – слишком темно и мокро, чтобы понять из чего он сделан – и Гранвиль принёс её туда, крепко удерживая. Спикировал на несколько футов, оставляя за собой горячий след золотых искр, освещающих всё вокруг. Она прижалась к булыжнику и впилась пальцами в камень так сильно, что раскрошенный минерал забился под её ногти – и они снова исчезли, сгорая в радостном пламени. За алое мгновение весь мир перестраивался, чтобы материализовать их над Азкабаном… Теперь уже в двух километрах или даже больше.

Гермиона отпустила камень, как только они появились – если бы она держалась, утянуло бы их вниз? – булыжник упал словно клинок отвесно вниз и с треском и грохотом ударил по Азкабану – Кра-КУМ! – звук столкновения эхом отражался от непомерно высоких опор. Хорошо получилось. Ещё раз.

Они подняли вытянутый булыжник, потрескавшийся из-за удара, и повторили процедуру. Кра-КУМ! Ещё и ещё. Кра-КУМ! Теперь они могли бить по два раза в минуту, девочка и феникс работали в непередаваемой гармонии, сплочённые боевой песней в их сердцах. Кра-КУМ!

Можно было сделать это шесть месяцев назад, подумала она, сжимая зубы и вытягивая руки, чтобы схватить камень-копьё. Шесть месяцев прошли минута за минутой, а ведь они могли действовать незамедлительно, когда голосование в Визенгамоте провалилось. Если своими ожиданиями можно контролировать, куда отправятся дементоры, не имело значения, что она не могла их уничтожить, и можно было действовать шесть месяцев назад. Может, не без посторонней помощи, а Гарри не мог бы помочь, не разрушив свои планы, но она могла взять всё на себя. Могла найти единомышленников. Могла сделать это много месяцев назад.

Больше она никогда не будет ждать. Не позволит страданиям продолжаться, если можно их остановить. Ни минуты больше.

Кра-КУМ! – ударил камень, и Азкабан проломился. Она увидела это издалека и подняла кулак, а Гранвиль испустил радостный крик, от которого дрожь прошла по телу, и она выплеснула эмоции в бессловесном крике, который унесло ветром.

Но потом появились дементоры.

Их привели разломанные стены или, правильнее сказать, разломанные стены заставили авроров ожидать, что те атакуют. Это было естественно и очевидно, и Гермиона почувствовала себя очень глупой, вытирая воду с лица рукавом. Сверкнула молния, и черные плащи, развиваясь, начали подниматься из Азкабана, словно грязные обрывки бумаги, уносимые ветром.

Гранвиль закружился, его и её мысли слились воедино, и когда Гермиона повернула шею, она увидела, что они начали очень быстро подниматься. За ними оставался пламенный след, дементоры вытянулись в линию и начали преследование. Для дементоров не было причины вот так лететь, кроме как – нет, что она делает, зачем она вообще начала думать об этом.

Она мысленно направила Гранвиля вверх в небо, не обращая внимания на грозу и наслаждаясь мгновением уюта от тёплого прикосновения света, излучаемого фениксом. Они медленные и они движутся толпой… мне нужно просто сохранять дистанцию.

Гермиона сконцентрировалась на скале на другой стороне острова, которую приметила раньше, сейчас её не было видно. Девочку обожгло волной огня, разрывающейся внутри плоти и поджигающей одежду, и Гранвиль перенёс их туда. Гермиона посмотрела наверх и увидела, что дементоры идут следом. Она выжидала… Выжидала… почти целую минуту, пока они спускались в черном облаке ужаса, а затем ухватилась за скалу, и Гранвиль унёс их прочь в огненном потоке.

Гермиона отпустила камень, теперь они были так высоко, что она даже не видела дементоров, и провисели там с минуту, вслушиваясь в какофонию взрыва от падения валуна. Гранвиль бил по воздуху своими алыми крыльями, и с каждым их взмахом повсюду разлетались светящиеся искры. Я могу делать это весь вечер. Пусть преследуют… Я буду ломать их дом, пока он не разверзнется, а потом мы полетим вниз и спасём пленников, одного за другим. Она знала очень хорошо, где держали каждого из них, она посещала каждую камеру много раз (хотя она не заходила в каждую… для некоторых из пленников это было бы слишком). А потом я сотру в пыль это адское место.

Она подождала, пока снова показался поток дементоров, следующих за ними, и засмеялась коротким резким смехом, который бы удивил её друзей, а потом Гранвиль перенёс их в пламени к основанию Азкабана и завис, выбивая искры и громко крича в бурю. Вы – смерть, и вы можете летать, но мы – жизнь , и мы можем телепортироваться. Когда из ночной тьмы спустились черные развевающиеся плащи, освещаемые вспышками молний, Гермиона ухватилась за скалу, а Гранвиль накрыл их огнём, снова исчезая.

Через огненное мгновение они снова появились в этом мире. Тёмном и ужасном мире грозы, которая бушевала вокруг них, хлестая ветром и дождём. В мире боли и безумия. Без радости, ведь у всего был конец. Конец, когда ты один. Каждое живое создание умирает в одиночестве.

Тепло феникса в сердце Гермионы мигнуло и исчезло, словно его никогда и не было. Каменная глыба упала из её обессиленных пальцев, но она даже не поняла этого. Гранвиль издал сдавленный крик, и его золотое пламя посерело.

Гермиона отстранённо вспомнила, что авроров учили атаковать врагов с фланга. Предвидеть их движения.

Они ожидали этого.

Гранвиль закружил их на месте двумя нерешительными взмахами крыльев, и Гермиона увидела дементоров за спиной. Дюжина из них растянулась по небу. Они ждали.

Один дементор бросился к ним, и теперь Гермиона могла его разглядеть: гниющий труп, кончики пальцев облезли до костей, рот распахнут от вожделения и голода, чёрный плащ развевается от ветра за спиной. У дементора были глаза, и в них было обещание, когда Гермиона встретилась с ним взглядом.

Гранвиль снова крикнул с вызовом и крепко взмахнул крыльями, но мгновение неуверенности оказалось слишком долгим. Дементор столкнулся с ними, заполняя своим присутствием, и Гранвиль сжался. Его золотое пламя стало серым, и крик застыл в горле, и они

начали падать.

Саламандер тяжело втянул воздух, когда понял, на что надеялся. Он осознал, что болел за эту безликую фигуру из пламени и радости, когда она метала булыжники в Азкабан один за другим. Он знал, что существовали хорошие причины держать это место – он бы ни за что не хотел освободить Долохова, Сарьяна или остальных – но… видеть это…

Золотое великолепие огня, горящее, словно маленькое солнце над тюрьмой, померкло и исчезло из виду.

Худ и Нгуен вскрикнули, но Саламандер не был уверен, чувствовали ли они то же самое. Хотя Нгуен выглядела поражённой и болезненной.

Сперва настал момент облегчения – несколько секунд передышки, когда они оторвались от дементора. Гермиону закружило и затрепало ветром, и она кричала. Свет Гранвиля вернулся, окрашивая их золотым и алым, феникс взмахнул крыльями и вернул контроль над полётом. Гермиона падала, и Гранвиль нырнул следом. Дементоры хлынули за своим обедом, их плащи развевались.

Гермиона падала шесть секунд.

Этого хватило, чтобы она выхватила свою палочку из кармана в рукаве.

Этого хватило, чтобы Гранвиль громко вскрикнул, разрывая ночь своим голосом словно молнией.

Этого хватило, чтобы она вспомнила.

Я не уверена, что правда верю, что смерть когда-то исчезнет, подумала она, падая навстречу Азкабану. Всегда будут несчастные случаи, даже если мы достигнем той точки, когда сможем плавать к звёздам и забудем про старость. И я думаю, что всегда буду бояться умереть в одиночестве, и ни одна счастливая мысль не сможет выбросить это из моей головы.

Её мантия дико захлестала, когда она доставала палочку.

На самом деле я не отрицаю смерть как естественный ход вещей, ведь она в глубоком смысле часть вселенной. Даже если человечество сможет преодолеть её, останутся звезды и галактики, которые умирают и вновь рождаются. В своё время придет конец и этому миру вместе с его магией, и это будет смертью, даже если люди смогут пережить его, поднявшись в космос. И всегда будут люди, которые хотят умереть… просто чтобы избавиться от боли.

Я не согласна с Гарри, не до конца.

Её пальцы скользнули по палочке идеально правильным движением.

Мысль Гарри не принадлежит мне. Но у меня есть своя. Потому что я считаю, что нужно подчинить смерть, если не уничтожить. У меня своя мысль. Так же, как у всех есть своя собственная, чтобы применять обычные чары патронуса. Истинная форма патронуса заключается в победе над смертью… в вере, что мы сможем превозмочь её… Смерть как что-то, что нужно подчинить нашей воле… Нам лишь нужно работать вместе… Мы сможем… Я смогу…

Потому что, даже если сейчас это кажется невозможным…

Она выбросила руку вперёд.

Я смогу сделать что угодно, если буду достаточно старательно учиться.

И ветер унёс её шёпот:

– Экспекто Патронум.

У Саламандера замерло дыхание, когда он увидел свет, излучаемый крошечной падающей фигурой. Сперва это было серебристое свечение, сливающееся с пламенем феникса, который бросился вниз, чтобы поймать волшебника. Серебряный свет патронуса, блестящий и великолепный, снова дарующий ему надежду.

Но что-то было иначе… потому что патронус не был лёгкой дымкой или животным. То был рёв серебряного света, разгорающийся ярче и ярче, до тех пор пока Саламандер не мог уже смотреть на него. Он отвернулся и увидел чёрные воды берегов, освещённые серебром. Это было ни на что не похоже. Словно история о древних временах.

Сначала свет походил на яркую звезду, падающую на здание тюрьмы, но через мгновения он вспыхнул, разгораясь серебристой мощью…

И впервые за долгие века, с тех пор как эту отвратительную крепость высекли из камня и воздвигли над океаном, над Азкабаном наступил рассвет.

Мир заполнило серебряным светом.

Он окатил авроров волной мира, счастья и возможностей, и на душе Саламандера стало уютно – словно прикосновение к пергаменту любимой книги. Свет прикасался ко всему утешающей рукой. Наступил день: день красоты, серебра и радости.

А когда он начал спадать, дементоры исчезли. Хоть это и было невозможно.

И Азкабан пал. Хоть это и было невозможно.

Пол растрескался, развалился и его унесло, остались лишь неровные обломки нижних трёх ярусов. В булыжниках и металле зияли дыры. Азкабан пал.

Свет уменьшился до яркой радостной звезды, а потом её падение прекратилось, и он смешался с алым пламенем феникса. Сдвоенный свет слился в одно сияние улыбок и справедливости. Объединённое сияние поднялось в небо и застыло там, словно новая полярная звезда.

Несмотря на то, что этому месту он должен был служить и охранять его, Саламандер почувствовал радость. Он не мог не чувствовать радости… он сомневался, что кто-то мог ощутить прикосновение этого света и почувствовать что-то кроме радости. Он бросил быстрый взгляд вокруг и понял, что остальные чувствовали то же самое. На всех лицах были улыбки, смешанные с изумлением или неприкрытым благоговением. Он заморгал, по лицу текли дождь и слёзы, и он гадал, что же они увидели. Гадал, что же это за новый свет в небе.

Он увидел, что Нгуен что-то говорит, и на этот раз он прекрасно понял её, несмотря на дождь, ночь и смятение. Это был его ответ.

– Богиня, – сказала Нгуен. – Это богиня.