Шторм-вор

3. 1

На следующий день город сиял, умытый ночным дождем. Небо расчистилось, и солнце хотя и не согрело землю, зато залило город резким белым светом. Башни и минареты Орокоса отбрасывали четкие тени. Море, окружавшее город со всех сторон, ослепительно сверкало. Морские птицы, которых здесь называли бомбовозами, носились над водой, время от времени пикировали к волнам и вновь взмывали вверх, набив мешки под клювами трепещущейся рыбой.

Летучие крысы сегодня летали огромными стаями – огромные крылатые твари сновали между самыми высокими башнями и шпилями города, парили над океаном. Одни охотились на птиц, другие бранились со своими соплеменниками, шипя и завывая. Ранним утром одна из них схватила солдата Протектората с палубы сторожевого дредноута, курсировавшего у подножья утесов. Дредноут открыл огонь разрывными снарядами, но крыса улетела далеко от острова, туда, где пушки дредноута не могли ее достать. Крысы не отличались умом, но со временем поняли, что броненосцы не отходят от острова дальше определенных пределов. Город не отпускает их. У него есть свои способы пресечь любые попытки побега.

В самом центре Орокоса, в кольце одиноко стоящих гор, которые торчали тут и там в паутине тесных улочек, высилась Осевая Цитадель. В ее тени маячил Нулевой шпиль.

Осевая Цитадель была одним из самых потрясающих архитектурных сооружений, переживших Угасание. Большинство горожан считали, что этому шедевру технической и конструктивной мысли нет равных во всем Орокосе. Другие возражали, что витой Серпантин на юге или движущиеся зеркала Садов Света (последние находились в затопленных восточных районах, захваченных призраками) – не менее потрясающее зрелище. Но Цитадель внушала особое благоговение и ужас. Внутри нее, по слухам, находилась огромная машина, которая управляла Орокосом, вызывала вероятностные шторма и создавала призраков. Машина называлась генератором хаоса.

Осевая Цитадель представляла собой расширяющуюся кверху спираль, настоящее произведение искусства, блистающую мозаику стекла и металла. Спираль эта, опровергая все законы физики, стояла не прямо, а словно бы слегка накренившись к западу, так что казалось, будто она вот-вот упадет. Внешние стены Цитадели состояли из сотен и сотен узких заостренных секций, похожих на наконечники копий, которые прилегали друг к другу, как чешуйки шишки. «Чешуйки» были сориентированы вдоль витков спирали, так что вся конструкция напоминала гигантский вихрь сверкающих листьев. Это умопомрачительное сооружение, состоящее сплошь из острых граней, надежно хранило свои тайны от нешнего мира. Многие мечтали попасть внутрь, но еще никогда и никому не удавалось заглянуть туда и одним глазком.

Нулевой шпиль, напротив, был строгим и безыскусным – толстая спица тьмы, нацеленная в небо. Из-за близости Цитадели он казался не таким уж и высоким. На верхнем этаже Шпиля обитал Патриций, бессмертный глава Протектората. Именно туда, в святая святых, явился с докладом Лизандр Бейн, начальник тайной полиции.

Комната была маленькой, круглой и тускло освещенной, без каких-либо украшений. Все в ней было черным: стены, потолок, мраморный пол. Тьму рассеивал единственный светящийся шар под потолком. На возвышении посреди комнаты, на витом бронзовом троне, восседал Патриций. В своей черной шинели с высоким воротом он выглядел таким же сумрачным, как и его приемная. Его лицо полностью скрывала маска, сделанная, казалось, из абсолютной темноты. Маска поглощала свет и ничего не отражала, так что чудилось, будто на месте лица Патриция чернеет бездонный мрачный провал.

Стоя перед главой Протектората, Бейн оставался совершенно спокойным. Зловещий вид Патриция ничуть не пугал его. Бейн понимал, что Патриций внушает людям страх и неуверенность, потому что запуганный человек легче соглашается сотрудничать. Шеф тайной полиции и сам часто использовал этот прием.

Патриций не был бессмертным. За черной маской в разные годы скрывались разные люди. За многие десятилетия на посту главы Протектората сменилось больше десятка лидеров. Люди порой сомневались в бессмертии Патриция, однако доказать обмана не могли. В конце концов, есть ведь вероятностные шторма и наука Угасших. И кто знает, может, он и правда вечен? В Орокосе все возможно. Поэтому они позволяли дурить себе головы. Ведь гораздо лучше, когда городом управляет один бессменный вождь, надежный и неприступный, как скала, чем когда на высшем посту сменяют друг друга десятки безликих правителей.

Бейн уже битый час докладывал о работе тайной полиции, объясняя победы и провалы, описывая текущее положение дел. Тайная полиция обеспечивала истинные доходы Протектората. Тщательно отредактированные новости по паноптикону нужны были для того, чтобы население чувствовало себя счастливым и защищенным. Солдаты ходили по улицам по большей части для виду. Как и в любой политике, самое главное происходило за кулисами, и народ не должен был подозревать об этих делах. И хотя граждане никогда бы себе в этом не признались, их самих это вполне устраивало.

Он уже почти закончил и готовился перейти к заключению, но тут Патриций прервал его.

– А что насчет голема, Лизандр Бейн? Его голос отозвался призрачным эхом – то ли виной тому была пустота приемной, то ли этот эффект создавала маска, Бейн не знал.

– Голем пока что от нас ускользает, – ответил он.

– Понятно, – сказал Патриций. – А если сделать другого?

– Это невозможно. Существовал только один голем. Прототип.

– Вы не изготовили копий? – спросил Патриций. – Непредусмотрительно.

В его тоне прозвучали угрожающие нотки, но Бейн был готов к таком повороту.

– Копирование технологии, по которой был создан голем, отняло бы долгие годы, – объяснил он. – Мы убедились, что эта технология работает, так что не было смысла тратить столько усилий на копирование. Поэтому мы построили прототип для полевых испытаний.

Патриций некоторое время обдумывал его слова. Бейн поймал себя на том, что пытается увидеть свое отражение или хотя бы намек на него в черноте маски. Подсознание утверждало: хоть что-то да должно там отражаться, но маска поглощала весь падавший на нее свет без остатка.

– Весьма вероятно, голем не знает собственных возможностей, – продолжал Бейн. – Он исчез прежде, чем мы успели закончить его настройку.

– Да. Неудачный инцидент.

Бейн скрипнул зубами. Патриций умудрился сказать это так, словно Бейн был лично виноват в исчезновении голема. Хотя глава Протектората не хуже Бейна знал, что никто не может отвечать за вероятностный шторм. Самые хитроумные планы за всю известную историю Орокоса рушились из-за этих штормов. Шторм мог превратить блестящую победу в поражение или, вопреки всякой логике, принести успех провальному начинанию. Иногда Бейну казалось, что город получает удовольствие, разрушая совершенство порядка, что чем лучше стратегия, тем больше риск, что вероятностный шторм сведет на нет все усилия. Бейн ненавидел шторма столь же истово, как призраков.

– Я не верю, что голем представляет для нас угрозу, – произнес он, взяв себя в руки. – Самое худшее, что может случиться, – его уничтожат раньше, чем нам удастся его вернуть.

– Допустим, вы его вернете. И что тогда? – спросил Патриций.

– По возможности закончим настройку и проведем полевые испытания.

– А потом?

– В конце концов, когда мы убедимся, что все работает, мы уничтожим его и разберем на составляющие, чтобы исследовать их и овладеть технологией. После чего мы сможем производить столько големов, сколько потребуется.

– Проследите, чтобы голем снова оказался у вас в руках, Бейн. Протекторат не любит неудач.

На этом Патриций позволил шефу тайной полиции удалиться.

Спускаясь вниз, на первый этаж Нулевого шпиля, Бейн обдумывал проблему голема. Правильно ли он поступил, заключив сделку с Грачом? Впрочем, не важно. Делу это все равно не навредит. Голем столь уродлив, что рано или поздно привлечет к себе внимание. Куда бы он ни пошел, всюду он вызовет панику и отвращение. Слухи о появлении урода дойдут до Бейна, и тайная полиция схватит голема.

Эта тварь не может скрываться вечно.

3. 2

Бейн не знал, что как раз в эти минуты убийца, о котором он размышлял, пробирается по улицам территории «Запад-190» и тоже думает о нем. Грач и сам был заинтересован в поимке голема, но по гораздо более личным причинам.

Он пробирался вдоль северного берега канала, перебегая от укрытия к укрытию и настороженно оглядываясь по сторонам. На нем были детекторные очки, которыми снабдил его Бейн, при дневном свете их линзы придавали всему вокруг бледно-желтый оттенок. Призраки пока не показывались – должно быть, разбрелись по каким-то своим делам, и Грач не мог нарадоваться этой удаче. Ему удалось не только выжить в хаосе минувшей ночи, но и остаться незамеченным. Вероятностный шторм он переждал в подвале брошенного дома. Конечно, от шторма стены подвала не защитили бы, зато там его не засекли призраки.

Грач выбрался из своего укрытия и обнаружил, что идти по следу Турпана и Моа не составляет никакого труда. Перед рассветом он нашел на одной из улиц отметины на стенах, оставшиеся от выстрелов эфирной пушки. Что еще важнее, он нашел следы убитых оборотней. Именно следы, а не сами трупы – мертвые тела убрали выжившие оборотни, некоторые из них заново захватили призраки.

От места побоища Грач спустился к каналу – и тут след исчез. Вор мог лишь предполагать, что беглецы сели в лодку. А если так, то они наверняка поплыли вниз по течению. Слухи о тайном маршруте не дошли до него, однако Грач, сам о том не подозревая, следовал этим путем. Вскоре впереди показалась башня, торчащая на северном берегу канала, словно нацеленный в небо указующий перст из керамики и стекла.

Грач машинально потер металлическую полоску браслета у правого плеча. Как будто это могло помочь…

«На твоем месте я бы не стал пытаться ее снять, – сказал ему Бейн. – Она очень чувствительна. Легко взрывается».

При мысли о шефе тайной полиции Грач злобно оскалился.

Возможно, ему следовало бы сказать спасибо, что его не казнили, когда поймали у ворот запретной территории. Но Грач сомневался, что должен благодарить тайную полицию. Может быть, лучше было бы, если б его прикончили на месте. Просто и без затей. Вместо этого Бейн сделал ему предложение. Предложение, от которого Грач не мог отказаться.

«Хочешь жить? – спросил тогда Бейн. – Скажи мне, что ты здесь делал».

Грач, разумеется, солгал ему. К тому времени он уже сообразил, что тайная полиция явилась к воротам не по его душу, хотя он не представлял себе, что натворили Турпан и Моа. Возможно, агентов интересовало, как нарушители проникли в запретный район. Не важно. Грач наплел Бейну, что его нанял убить тех двоих какой-то богатей. Нет, имени заказчика он не знает. Он, Грач, просто взял аванс. Бейн проглотил эту историю, поскольку и ожидал услышать что-нибудь в таком духе. В гетто подобные дела были в порядке вещей.

Об артефакте Грачи не обмолвился ни словом. Этот лакомый кусок он приберег для себя.

«Я хочу, чтобы ты пошел за ними, – сказал Бейн. – Что будет с этими двумя выродками, мне все равно. Меня интересует их спутник. Голем из плоти и металла. Найди его».

Сначала Грач не мог поверить в свою удачу. Сейчас Бейн его отпустит, Грач отойдет подальше – и только его и видели!.. Ха! Мог бы и догадаться, что так просто он не отделается.

Бейн поманил одного из своих людей, и тот закрепил на руке Грача устройство, которое теперь натирало ему кожу, скрытое рукавом от посторонних глаз. Вор понятия не имел, как эти штуки называются на самом деле, на уличном жаргоне их звали просто «убеждателями». Устройство представляло собой тонкую металлическую полоску с утолщением на конце, где находился заряд взрывчатки. Это было одно из самых излюбленных средств в арсенале тайной полиции, поскольку оно очень эффективно убеждало людей сотрудничать.

– Если ты не появишься у Нулевого Шпиля в течение двадцати дней, – сказал Бейн, – эта штука взорвется и оторвет тебе руку. Если ты попытаешься меня обмануть до этого срока, – он поднял маленький бронзовый кругляш, похожий на игрушку йо-йо, – я нажму вот здесь, и она оторвет тебе руку. Если ты попробуешь снять полоску…

– Я понял, – сухо прервал его Грач.

Он весь кипел от злости. Еще неизвестно, что лучше – когда тебя казнят или когда заставляют служить тайной полиции.

– Как мне с вами связаться?

– С помощью вот этого. – Бейн вручил ему короткую, толстую бронзовую трубку с кнопкой наверху. – Ты ведь знаешь «стук-постук», правда? Конечно знаешь. – Он показал ему другую трубку. – Мы называем эти устройства «вокскодерами». Этот я оставлю у себя. Просто выстукивай свое послание этой кнопкой, и я его услышу. Я могу связаться с тобой таким же способом.

Грач удивился. «Стук-постук» был воровским шифром, который первоначально использовался заключенными, чтобы перестукиваться через стены камер. Грач знал его с пеленок. Но его до икоты поразило, что Бейн не только слышал о существовании этого языка, но и владел им. Оказывается, тайная полиция знает куда больше секретов, чем думают воры…

– Это тоже возьми, – сказал Бейн, протягивая черную пластиковую карточку с несколькими белыми строчками остроконечных орокосских буковок.

Грач схватил ее. Он знал, что это такое – пропуск, чтобы он, парень из гетто, мог ходить по всему городу и его не арестовали. Вообще-то Грачу такой пропуск был совершенно без надобности. Чихал он и на пропуска, и на законы Протектората, запрещающие ему покидать гетто. Он всегда мог пробраться куда угодно. Однако говорить этого Грач, разумеется, не стал и спрятал пропуск в карман.

– Я вижу, ты не слишком рад нашему соглашению, – сказал Бейн. – Что ж, раз так, я попробую немного прибавить тебе охоты. Если добудешь то, что мне нужно, то есть приведешь нам голема, тебе заплатят. Больше, чем ты получил бы за убийство тех двоих. Считай это премией за сотрудничество с тайной полицией… – И он назвал сумму.

Услышав ее, Грач от изумления отвесил челюсть.

Итак, он снова шел по следу Турпана и Моа, но теперь еще и охотился за их таинственным спутником. Зачем тайной полиции понадобился этот, как его… голем? Грач не знал. Впрочем, его это не слишком интересовало. Главное – заполучить артефакт Угасших, который украли Турпан и Моа, и тогда он сможет послать к крючам и Бейна, и Анью-Джакану, и всех на свете.

Эта мысль его немного приободрила. Через несколько минут он наткнулся на лодку, причаленную к подножию странной башни, а в лодке лежали очки. Очки Моа, которые Турпан так неосторожно забыл. Подняв взгляд чуть выше, Грач увидел люк.

– Глупые козявки, – пробормотал он себе под нос, гнусно ухмыляясь. – Грач идет к вам.

3. 3

Моа дышала. Больше Турпан пока ни о чем не мог думать. Раз дышит – значит, жива, а раз жива – значит, есть надежда, что очнется. Сначала он боялся, что Моа не дотянет до Килатаса. Что короткое и поспешное путешествие от территории «Запад-190» до этого тайного убежища оборвет последнюю тонкую нить, которая удерживает ее душу в теле. Но Моа осталась жива.

Пещера была пустая и неуютная, грубо высеченная в скале, с тяжелым занавесом на входе. Сквозь занавес просачивался дневной свет, освещая Турпана и Моа. Турпан сидел на стуле, Моа лежала на полу, а чтобы девушку не продуло ветром с моря, ее закутали в колючие одеяла из шерсти бьютов – лохматых зверей, которых разводили в Орокосе.

Турпан смотрел на Моа и пытался убедить себя, что она просто спит. Вот еще немного отдохнет – и придет в себя… Хотя на самом деле никто не мог сказать, что станет с ней. К Моа прикоснулся призрак. А вдруг она проснется оборотнем? Или вообще не проснется?

Прошло уже три дня с тех пор, как они бежали с территории «Запад-190». Самым тяжелым был первый день, когда им пришлось нести Моа на руках. Турпан ничего не понимал в медицине, он даже не сообразил проверить пульс Моа, но он где-то слышал, что трогать больного или раненого опасно – он даже может умереть от этого. Однако если где и могли ей помочь, то только в Килатасе. Ни одна больница Орокоса не примет выродка из гетто, да еще и беглого.

Поэтому Турпану и Ваго пришлось нести Моа по туннелям и переходам, по темным улицам Орокоса. Хороши же они были: выродок и голем с бесчувственной девушкой на руках, пытающиеся не привлекать внимания! Просто чудо, что их не схватили солдаты Протектората. И все же, была ли тому заслугой осторожность Турпана или простая удача, но им удалось миновать два района, не попавшись на глаза служителям порядка. Оставалось лишь надеяться, что никто из случайных прохожих не донесет властям об их странной компании.

К счастью, Моа в свое время подробно описала Турпану, как пройти в Килатас. Это их и спасло. Хотя маршрут немного изменился с тех пор, как девушка последний раз им пользовалась, большинство основных ориентиров сохранились и Ваго с Турпаном без особого труда отыскали дорогу.

Они нашли бар, который держал человек по имени Кроншнеп. Сначала он отнесся к ним с подозрением и заявил, что не знает места под названием Килатас. Но Турпан назвал старый пароль, и этого оказалось достаточно, чтобы убедить хозяина бара выйти из-за стойки и взглянуть на Моа. Кроншнеп сразу же узнал девушку и сам проводил их остаток пути по тайным тропам, мимо охраняемых ворот и через лабиринт туннелей – все вниз и вниз, в глубь скалы, туда, куда они так стремились.

Моа выдержала путешествие. В Килатасе ее осмотрели врачи, но все, что они смогли ей предписать, – это покой. Они, как и Турпан, не понимали, что произошло. Моа коснулся призрак. Она должна была умереть. Еще никому не удавалось выжить после прикосновения призрака.

«Во всяком случае, ни одному человеку», – подумал Турпан, вспомнив Ваго.

Не считая сильной простуды от долгого пребывания под дождем, которую вылечили старыми народными средствами, Моа, казалось, вовсе не пострадала от той встречи. Вот только все никак не могла очнуться.

С тех пор как они добрались до места, Турпан не отходил от Моа. А вот Ваго ни разу не пришел ее навестить, что очень злило юношу. Моа была так добра к этому голему, а его, похоже, совершенно не заботит ее состояние!.. Но если бы Турпан был честен с самим собой, он признал бы, что ему просто хотелось выплеснуть на кого-нибудь свои отчаяние и горе, а Ваго был самой подходящей мишенью, чтобы сорвать на нем злость.

Однако голем не приходил. Он болтался неподалеку, за его передвижениями следили стражники. Жители Килатаса сомневались, что можно доверять этому чудовищу, пусть его и привела Моа. Через несколько дней, как сказали Турпану, должна была вернуться глава здешней общины Чайка. Вот она придет и решит, что с ними делать. А до тех пор за Ваго будут присматривать и Турпану с Моа тоже не позволят уйти.

Иногда кто-нибудь приходил их навестить. В основном это были люди, которые когда-то знали саму Моа или ее отца. Но, как и врачи, они ничем не могли помочь. Турпан не доверял незнакомым людям, а потому встречал их неприветливо и не оставлял наедине с Моа.

Он вздохнул и убрал со лба девушки прядку черных волос. В гетто Моа всегда густо красилась, и теперь, без толстого слоя косметики на лице она выглядела непривычно маленькой и беззащитной. Турпан был готов сделать все, что угодно, лишь бы она поправилась. Если бы ему сказали, что для этого нужно отнести ее на вершину Нулевого шпиля, он бы согласился без раздумий. Но он ничем не мог ей помочь. Он был беспомощен против ее неведомого недуга, так же как против вероятностных штормов. Сколько бы он ни старался себя обмануть, беспомощность преследовала его всю жизнь. Что может сделать один мальчишка против этого беспощадного мира?

Может, Моа права. Может, нужно просто радоваться каждой удаче и надеяться на лучшее…

Турпан помнил тот день, когда они познакомились, словно это было вчера. А годы, которые были до этой встречи, хотя и не стерлись из памяти, но сильно потускнели и словно бы выцвели. У него всегда был талант делить свою жизнь на отдельные этапы, отсекать прошлое и делать вид, будто все это происходило не с ним.

Именно так Турпан поступил, когда убежал из дома в далеком детстве. Ему не нравилась его жизнь, и он изменил ее. И хотя он был тогда совсем мальчишкой, это решение далось ему без малейшего труда. Родители никогда не обижали его и делали для сына все, что могли, но они жили в жестоком мире и семья постоянно голодала. А маленький Турпан восторженно слушал россказни о дальних районах, где жизнь куда лучше, где к выродкам относятся с таким же уважением, как к нормальным людям. Однажды через их сектор проходил какой-то бродяга. Он без умолку расписывал удивительные приключения и великолепные возможности, которые якобы ждут любого где-то на далеких территориях. Его рассказы совершенно очаровали Турпана, и он ушел вместе с бродягой, не попрощавшись с родителями и с теми немногими друзьями, кому еще доверял.

Разумеется, рассказы бродяги оказались просто небылицами. В конце концов Турпан понял: дело не в районе, дело в самом Орокосе. Но город – это единственное место во вселенной, где можно жить. Покинуть его невозможно, да и нет за горизонтом ничего, кроме бесконечного океана. И Турпану ничего не оставалось, кроме как смириться с этим и научиться в нем выживать.

Когда их с бродягой пути разошлись, Турпан оказался в другом гетто, не намного лучше, чем то, где он вырос. Он подумывал вернуться домой, однако после его побега пронеслось множество вероятностных штормов и он не был уверен, что найдет дорогу. То есть попытаться было можно, но ему туда не так уж и хотелось. Прошлое – это прошлое; ни к чему в него возвращаться.

Однажды двое знакомых парней решили ограбить роскошный старый дом и предложили Турпану постоять на стреме. Он согласился, и кража удалась. Спустя какое-то время они снова попросили его о том же, а когда и это предприятие закончилось благополучно, отвели его к Анье-Джакане. Тучной атаманше Турпан понравился, и она предложила ему свое покровительство в обмен на долю в награбленном. Вот так он стал вором.

Совесть Турпана не мучила. Суровая школа жизни заставила его усвоить одно-единственное непререкаемое правило: думать прежде всего о себе. Чтобы выжить, необходимо быть эгоистом. Он знал, разумеется, что чужое брать нехорошо, но для него это были лишь пустые слова, которые к нему никак не относились. Ему нужны деньги, а у других людей они есть. Если у него хватает сообразительности, чтобы отнять деньги, а у его жертв – глупости, чтобы ему это позволить, так почему бы и нет? В гетто каждый за себя, будь то мужчина, женщина или ребенок.

Моа никогда так не считала. Возможно, именно это и привлекало Турпана в ней. Он не хотел быть таким безжалостным, но заставил свое сердце ожесточиться, потому что считал, что иначе в этом мире нельзя. А приступы доброты, которые то и дело накатывали на Моа, возвращали ему веру в людей, в то, что жизнь не обязательно должна быть такой, какая есть, что кого-то еще можно спасти. Даже его.

Воровское ремесло давалось ему легко, у Турпана обнаружился к нему талант. Не будь этого дара, он бы не выжил, когда во время вероятношторма вдруг обнаружил, что не может дышать. Турпан в компании других воров тогда как раз шел добывать кое-какое оборудование Протектората со складов на берегу канала. Когда с Турпаном случилось несчастье, его сообщники, не придумав ничего лучше, повернули назад и отнесли его к атаманше.

Анья-Джакана сказала, что может ему помочь, но не бесплатно. Умирающий, отчаявшийся Турпан готов был согласиться на все, что угодно. И они заключили сделку: атаманша дала ему респиратор под огромные проценты. Он так и не расплатился с этим долгом и не надеялся расплатиться. Проценты накапливались быстрее, чем он успевал воровать. Однако Анья-Джакана и не нуждалась в деньгах, ей нужны были его услуги.

Он боялся атаманшу, страх удерживал его у нее на службе. А теперь Турпан сбежал. Он больше никогда не сможет вернуться в гетто. Он пустился в свободное плавание. Одно хорошо – он странствует в этом плавании вместе с Моа.

Турпан дежурил у ее постели несколько дней, но не мог же он сидеть с ней безвылазно. Волей-неволей ему время от времени приходилось оставлять ее одну, чтобы купить еды или сходить в примитивный туалет в крохотном поселке неподалеку. А иногда ему просто требовалось покинуть пещеру и немного побродить, чтобы не сойти с ума.

– Никуда не уходи, – вымученно шутил Турпан всякий раз, как ему приходилось покидать Моа.

Затем он отбрасывал занавеску и выходил в Килатас.

Вид Килатаса во всем его убогом великолепии всегда заставлял Турпана чувствовать себя еще более крохотным и незначительным. Он шел по скальному карнизу, огражденному металлическими перилами, смотрел на тайное поселение и радовался тому, как много удалось сделать здешним жителям.

Килатас находился в колоссальной пещере у самого основания черных скал, подпирающих Орокос. В сотнях метров над ним жил своей шумной жизнью город, не подозревая о том, что здесь, внизу, на уровне моря, живут люди, не признающие законов Протектората. Причем Турпан был уверен, что Килатас – не единственное подобное место. Увешанный сталактитами свод пещеры терялся в темноте высоко над головой. Если приглядеться, там можно было разглядеть темные колонии летучих мышей. Дно пещеры почти целиком занимало огромное соленое озеро с множеством бесплодных островков.

Самой удивительной была западная оконечность пещеры, где возвышалась громадная естественная стена. Эта стена была всего пяти-шести метров толщиной, а за ней расстилался бескрайний океан. Сквозь огромные неровные бреши в стене, расположенные высоко под сводом, в пещеру проникал солнечный свет. Большую часть дня в Килатасе было сумрачно, и только ближе к вечеру солнечные лучи падали под таким углом, что в поселении становилось по-настоящему светло.

Люди Килатаса селились везде, где только можно было устроить хотя бы примитивное жилище. Многие обитали в пещерках, высеченных в скале, – вроде той, которую предоставили Турпану и Моа. Стены гигантского подземного зала были изрыты этими рукотворными норами, соединенными между собой металлическими лестницами и галереями. А у основания стен, на пологих каменных уступах, теснились плотные группки хижин и хибарок, сооруженных из чего попало: дерева, камня, металла вперемешку. Это очень напоминало дома в гетто. И ничего удивительного, ведь многие строители были родом оттуда.

Но большинство жилищ находилось на островах посреди озера. Они лепились на голых скалах, словно колонии моллюсков. Между собой острова соединяла сеть веревочных мостиков, протянувшихся над водой. Непривычному человеку от одного вида этих качающихся переправ становилось дурно.

На самом нижнем уровне пещеры, среди всех этих жалких осколков цивилизации, упрямо разрастающихся на холодных камнях, располагался центр коловращения жизни Килатаса – верфь.

Именно к верфи направлялся сейчас Турпан по тропинке, прихотливо змеящейся вдоль каменной стены. Он боязливо придерживался за металлические перила – единственное, что защищало его от падения с головокружительной высоты. Спустившись ниже, тропа миновала горстку разнокалиберных лачуг, построенных на пологом каменном уступе. Местные жители почти не обратили на Турпана внимания, занятые своими делами: одни чинили рыбацкие сети, другие жарили рыбу на вертелах, сидя у маленьких костерков. Каждое движение давалось этим людям с трудом, их щеки запали от истощения, одежда давно превратилась в лохмотья.

Турпан старался на них не смотреть. Он уже давно научился отгораживаться от несчастий других людей. В конце концов, он ведь вырос в гетто, а Килатас был ничем не лучше. На сочувствии не разбогатеешь.

«Неужели такая жизнь того стоит? – думал он, спеша мимо хижин. – Что толку притворяться свободным, если умираешь от голода?»

Да, это поселение было недоступно для зоркого взгляда Патриция… Но и его рука помощи тоже сюда не дотягивалась. Хотя Турпану очень не хотелось себе в этом признаваться, но гадкая питательная каша, которую Протекторат поставлял в гетто, не раз спасала его от голодной смерти. Здесь не было даже этого. В гетто бедняки шепотом говорили друг другу, что Килатас – это прекрасное место, нечто вроде земли обетованной, где любой нищий, угнетенный и обездоленный человек может обрести достойную жизнь. Но Турпан не видел ничего достойного в том жалком существовании, которое влачили здешние жители.

Неудивительно, что они хотят уплыть. Там, в городе, Протекторат похищает их близких, да и здесь им надеяться не на что. Вот им и хочется верить в то, что существует другое место, где нет всех этих ужасов. И ничего странного, что они готовы рисковать собой ради этой мечты. Человек не может жить под таким давлением. Рано или поздно он найдет выход.

Хотя этот выход может оказаться дорогой на тот свет.

Погруженный в эти мрачные раздумья, Турпан спускался все ниже и ниже. В конце концов тропинка привела его туда, где отвесные стены пещеры переходили в пологий берег озера. Этот небольшой участок почти горизонтальной тверди был сплошь застроен. Здесь в глазах людей было больше жизни. Взрослые перекликались и шутили, дети играли. В окрестностях верфи они чувствовали себя ближе к сердцу Килатаса, ближе к цели. Потому что эти люди приходили в Килатас не для того, чтобы прожить в нем всю жизнь. Подземный городок был отправной точкой дальнего путешествия, местом, откуда они собирались бежать с острова.

Турпан брел по грязным тропинкам, пока не вышел к верфи. Она была видна с любого места пещеры. Башни лесов окружали недостроенные корпуса. На лесах копошились люди, раздавался перестук молотков. Все три судна, что строились здесь, не отличались размерами. Жители Килатаса не могли и надеяться сделать солидный корабль размером с дредноут Протектората, слишком мало у них было материалов для постройки. Для них главное было соорудить хоть что-то, способное надежно держаться на плаву.

Там, где верфь подходила к краю озера, у причалов стояло множество нелепых судов, которые, казалось, развалятся на части даже на небольшой волне. Дымовые трубы у них покосились, краска облезла, доски палубных настилов треснули. Самые древние из этих ржавых корыт покрывали потускневшие граффити. Были здесь и парусники, и пароходы с гребными колесами, и более современные суда. Но все они держались на воде.

Турпан взглянул на озеро. Там, где сквозь бреши в западной стене пещеры на воду падали солнечные лучи, оно ослепительно сверкало. Только несколько маленьких суденышек сновали по озеру – ловили рыбу, которая заплывала сюда по подводным туннелям. Большинство судов никогда не покидало причалов. Они были предназначены только для одного плавания. Прочь от острова.

Но пока им было некуда плыть. Стена полностью блокировала путь к морю. Они были заперты в подземном озере.

«Все это место построено на дурацких мечтах», – подумал Турпан. Неудивительно, что Моа так стремилась привести сюда Ваго. Неудивительно, что она так стремилась домой. Она ведь жила лишь мечтами.

Какая глупая, наивная затея – это их путешествие!

Терзаемый этими мыслями, Турпан миновал верфь и побрел дальше по берегу. Что ж, еще некоторое время ему придется оставаться здесь. Пока не очнется Моа.

3. 4

А пока Турпан бродил по Килатасу, Ваго пришел навестить девушку.

Он долго следил за входом в ее пещеру с другого края поселения. Нечеловечески острое зрение позволяло голему подглядывать за Турпаном и Моа издалека. Двое охранников, которых приставили к нему, сидели рядом и скучали. Наконец Ваго дождался того, что ему требовалось: Турпан ушел. Тогда голем быстрым шагом двинулся к пещере, и охранникам пришлось припустить за ним трусцой, чтобы не отстать.

Турпан ошибался, думая, что Ваго не волнует несчастье, которое произошло с Моа. Ваго очень переживал, но понятия не имел, что делать с этими переживаниями, как выразить свои чувства. Сначала он пытался делать вид, будто ничего не произошло, но быстро понял, что это глупо. Но как быть с Турпаном? У Ваго сложилось впечатление, что мальчишка винит его в несчастье с Моа. Ваго не понимал толком, что этот парень думает о нем, и не знал, как быть. Он понял одно: если он, Ваго, будет мозолить Турпану глаза, будет только хуже. Да и вообще, вор ему никогда не нравился.

Голем подумывал уйти, бросить этих детей и отправиться на поиски своего создателя. Тогда, думал Ваго, он легко избавится от этого смятения мыслей и чувств. Но хотя ему мучительно хотелось получить ответы на свои вопросы, он не мог уйти из Килатаса. И дело было даже не в охране. Ваго не мог бросить Моа в таком состоянии.

Когда он добрался до пещеры Моа, ему пришлось пригнуться и сложить крылья, чтобы пролезть в узкий дверной проем. Он откинул занавес, вошел и снова опустил его за собой. Охранники остались ждать снаружи.

Моа лежала на полу, свернувшись калачиком в коконе из одеял. Ваго присел рядом и стал смотреть на нее…

И вдруг девушка очнулась. При виде чудовищного лица голема она испуганно отпрянула, и Ваго тоже отшатнулся и съежился, словно от удара.

Моа лихорадочно заозиралась по сторонам, не понимая, где она и что с ней. Убедившись, что непосредственная опасность ей не грозит, она немного успокоилась. Девушка села, провела ладонью по спутанным волосам и застонала. Ваго жался спиной к стене пещеры, испугавшись, что сделал что-то не так.

Моа попыталась его утешить:

– Извини, Ваго. Просто я ожидала увидеть другое лицо.

«Урод, вот ты кто», – вспомнил голем слова Эфемеры.

После неловкого молчания Ваго сказал:

– Ты проснулась.

– Кажется, да, – улыбнулась Моа.

– Почему ты не умерла? Ее улыбка слегка померкла.

– Что?..

Случившееся постепенно всплывало в ее памяти, из разрозненных обрывков воспоминаний медленно складывалась целостная картина. Вероятностный шторм, фабричный цех… Ваго нес ее на руках… Запах его сухой кожи… Потом… Что потом? Только темнота.

– Призрак, – сказал Ваго. – Призрак нас достал.

– Нас обоих? Ваго кивнул.

Некоторое время Моа сидела молча, терла сонные глаза и вздыхала. Ей казалось, что все это происходит не с ней. Да, Моа была на волосок смерти, но пока не могла осознать этого в полной мере. Такая выпала карта, так легли кости. На этот раз удача оказалась на ее стороне.

– Почему я не умерла? – растерянно проговорила она.

– Это я тебя спросил, – ответил голем.

– Ну не знаю… – Ей сейчас не хотелось думать об этом.

Моа огляделась.

– Где мы? У нас получилось?

– Мы в Килатасе.

– Мы добрались? – радостно воскликнула девушка и поморщилась – она была так слаба, что от резкого движения у нее закружилась голова.

– Что это за место? – спросил Ваго.

Он только сейчас с удивлением понял, что ему действительно интересно это знать.

– Это город людей, которые верят, что там, за пределами Орокоса, что-то есть, – принялась объяснять Моа. – Где-то далеко-далеко за горизонтом. Килатас основала Чайка. Она хочет, чтобы когда-нибудь все мы уплыли из Орокоса навсегда. Однажды мы найдем способ проскочить мимо водорезов, которые не позволяют ни одному кораблю уйти, и спасемся! Этот город – тюрьма, Ваго. Никто этого не понимает. Это тюрьма, и мы должны из нее выбраться!

Моа разволновалась не на шутку. Стоило ей узнать, что она в Килатасе, и прежняя страсть вспыхнула в ее сердце с новой силой.

– Мой отец был рыбаком, еще в те времена, когда можно было ловить рыбу без разрешения Протектората. Он ходил в море, когда Чайка нашла птицу вроде той, что висит у тебя на шее, – птицу, каких в Орокосе не водится. И Чайка решила построить этот поселок, а мой папа поддержал ее. Мы были одной из первых семей, которые здесь поселились. Я росла в Килатасе до тех пор, пока… – Она осеклась.

Голем пристально смотрел на нее, и было в его взгляде нечто странное.

– Почему ты ушла?

– Они забрали мою мать, – сказала Моа.

Голос ее не дрогнул. Она уже давно выплакала все слезы по маме. Теперь она ничего не чувствовала, вспоминая о ней.

– Ей нельзя было покидать Килатас, но она хотела кого-то повидать. И оказалась в неудачном месте в неудачное время. – Моа пожала плечами. – Просто не повезло. Никто не мог ничего сделать. Папа после этого будто свихнулся. Однажды он сел в лодку и вышел в море на веслах. И водорезы его убили. Думаю, он сам этого хотел.

Ваго не знал, что сказать. То есть он понимал, что следовало бы посочувствовать, но он не умел этрго делать.

– После этого я не могла здесь оставаться, – продолжала Моа, рассеянно ковыряя ногтем одеяло на коленях. – Из-за воспоминаний. Некоторое время я бродяжничала. Отправилась на восток искать дядю, но он давно уже там не жил, и никто не знал, куда он делся. Вместо него я нашла Турпана. Вернее, Турпан нашел меня. – Она вздохнула и оставила в покое одеяло. – Я хотела вернуться, но все как-то не получалось. До сих пор.

Рассказ утомил ее. Моа посмотрела на Ваго и слегка покачала головой.

– Все во власти случая. Бороться против него бесполезно. То, что я сейчас здесь, – результат стольких поразительных совпадений, везения и невезения, что невозможно вообразить. И с остальными то же самое. И как только некоторые умудряются верить, будто в этом есть какой-то смысл и порядок? – Она снова уставилась на свои колени. – Ко мне прикоснулся призрак, а я осталась жива. Сколько у меня было шансов на это? – Тут она подняла голову и слабо улыбнулась Ваго. – Ну, что скажешь в свое оправдание?

Ваго переступил с ноги на ногу.

– Не знаю.

– Вот как, – только и сумела сказать в ответ Моа.

Она попыталась вьшрямиться, но от этого усилия у нее закружилась голова.

Ваго набрался храбрости и решил открыться ей.

– Этот призрак… он мне не повредил, – сказал он. – Наоборот, мне стало даже хорошо. Я должен был умереть, а мне стало хорошо. – Он робко поднял на девушку глаза. – Призрак прошел сквозь меня раньше, чем добрался до тебя. Я думаю… я его поглотил. Тебя коснулось только то, что от него осталось. Может быть, поэтому ты жива.

– Значит, ты спас мне жизнь, – сказала Моа.

– Но я не знаю, как я это сделал…

– Это не важно, – возразила Моа. – Спасибо тебе.

Это было жалким подобием настоящей благодарности, но Моа слишком обессилела и ничего больше не могла придумать. Голем какое-то время внимательно смотрел на нее.

– Наверное, я предназначен, чтобы убивать, – сказал он.

Моа успокаивающе погладила его руку. Ее ладонь оказалась холодной.

– Я знаю, – произнесла она. – Я тебя видела. Это ничего.

Ваго был потрясен – не только ее словами, но и тем, что девушка по собственной воле прикоснулась к нему.

– Ты не боишься? – спросил он.

– Тебя?.. – удивилась она и тихо рассмеялась. – Я не боюсь тебя, Ваго. Мы оба отверженные, ты и я. Мы должны держаться вместе.

Сердце Ваго растаяло. Он обожал эту девушку, боготворил ее, был предан ей безоговорочной щенячьей преданностью, и слышать такие слова из ее уст было даром судьбы, о котором он и мечтать не мог.

И тут вернулся Турпан. Едва взглянув на охранников, он отбросил в сторону занавеску и увидел Моа и Ваго.

– Турпан! – вскрикнула Моа.

Парень упал на колени и обнял ее.

Радость, на миг охватившая Ваго, исчезла, сердце вновь превратилось в колючую льдинку. Как глупо с его стороны было думать, что он ей небезразличен! Турпан, вот кого она любит! Турпан. И не Ваго, жалкому уроду, соперничать с ним.

Турпан и Моа сразу забыли о нем, и он украдкой покинул пещеру. Мысли его были черны, как ночь.

3. 5

Через два дня после того, как Моа очнулась, вернулась Чайка и новоприбывшим было велено явиться к ней.

Дом Чайки ненамного превосходил размерами любую другую хижину в Килатасе. Это было низкое строение с оштукатуренными стенами из грубого камня, расположенное на берегу озера, неподалеку от верфи. С виду – дом как дом, ничего особенного, но Турпан с его наметанным воровским глазом сразу понял, что строили эту «хижину» с умом: стены прочные, надежные, местность вокруг хорошо просматривается, мертвых зон почти нет. У двери стояли двое караульных – больше для проформы, просто чтобы у какого-нибудь нечистого на руку типа не возникло соблазна поживиться имуществом Чайки.

Впрочем, когда их провели внутрь, Турпан понял, что брать тут и нечего. По крайней мере в гостиной. Потертый ковер и несколько стульев, огарки свечей, шершавый и колченогий стол у стены – вот и все убранство. В этой аскетической обстановке сразу бросалось в глаза единственное украшение комнаты: дешевая репродукция картины, изображающей городскую улицу и Нулевой шпиль на заднем плане.

Турпан вошел и прикрыл за собой дверь, оставив снаружи шум работ на верфи. В доме царила прохлада, металлическая крыша отзывалась на звуки голосов негромким звоном. Единственным источником света было закопченное окно, мимо которого сновали взад и вперед рабочие.

Ваго уже находился в гостиной. Он замер в углу, стараясь стать как можно более незаметным. Со времени пробуждения Моа голем избегал ее и Турпана. Ваго было о чем поразмыслить за эти дни. Теперь больше всего на свете он хотел получить ответы на свои вопросы. Он дал себе зарок отправиться на поиски своего создателя и узнать, зачем тот его сделал. Откладывать это и дальше не было смысла. Моа поправилась и, похоже, вполне довольна жизнью. В Килатасе ей ничего не грозит. Ваго понимал, что больше не нужен здесь. Пора отправляться в путь, чтобы выполнить задуманное…

Моа одарила его мимолетной улыбкой. Ваго бросил на нее быстрый взгляд и снова погрузился в созерцание картины на стене.

Вскоре в гостиную вошла Чайка. Она обняла Моа, но в этом жесте не было искренности и теплоты. Они были знакомы с раннего детства Моа, но для девушки Чайка всегда была только соратницей отца, отважной и волевой предводительницей Килатаса, предметом восхищения. Да, она наверняка не откажется помочь дочери своего погибшего друга и сделает все, что будет в ее силах, однако скорее из чувства долга, чем по доброте душевной.

– Должна признаться, я удивлена, – сказала Чайка. – Не думала, что ты вернешься.

– Я тоже, – ответила Моа.

Если Чайка ожидала подробностей, ее ждало разочарование. Она пожала плечами:

– Ну, шутки в сторону. Что ты здесь делаешь, Моа? Кто твой друг? – Она кивком указала на Ваго. – И что это за страшилище?

– Нам нужна твоя помощь, – сказала Моа. И объяснила вкратце про Анью-Джакану, про то, как они ее обманули, как их преследовали бандиты и как им встретился Ваго. О самом путешествии она почти ничего не рассказала, а об артефакте и вовсе не упомянула. Турпан долго втолковывал ей и Ваго, что про артефакт нельзя говорить ни слова до тех пор, пока они не придумают, как с ним быть. «Просто уговори Чайку, чтобы разрешила нам остаться, – сказал он. – Нам необходимо на время залечь на дно, пока все не утрясется».

Чайка не стала ничего выспрашивать. Когда Моа закончила, она переключилась на голема.

Ваго рассказал ей о себе все, что знал, – а знал он очень мало, и Турпан с Моа ничего нового для себя не услышали. Только об одном он умолчал: о том, что помнит имя своего создателя. Тукор Кеп. Человек, которого голем видел, когда плавал в огромном баке, а создатель смотрел на него в круглое окошко. Возможно, это и было первое пробуждение Ваго? Он не мог сказать с уверенностью. Однако это воспоминание принадлежало ему одному, и он не хотел им ни с кем делиться.

Чайка разглядывала пришельцев с подозрением. У нее было жесткое, волевое лицо – лицо, внушающее уважение, но не любовь. Седые волосы с редкими черными прядками были стянуты в «конский хвост». Одежду Чайка предпочитала простую, практичную и носкую, ее черные сапоги были далеко не первой молодости. Роста Чайка была небольшого, но внутренняя сила, которую она излучала, заставляла ее казаться выше. Ее абсолютная, непререкаемая уверенность в своей правоте действовала на окружающих почти гипнотически. Эта женщина основала Килатас, создала его из ничего и поддерживала силой своей веры. И даже Турпан, как бы презрительно он ни относился к ее мечтам о побеге, поймал себя на том, что ему невольно захотелось заслужить похвалу Чайки, удостоиться хотя бы уважительного кивка. Теперь он понимал, как ей удалось привлечь на свою сторону так много людей, заставить их поверить в свою мечту. Вот и Моа ни за что не ушла бы из Килатаса, если бы не потеряла родителей.

– Можно взглянуть на твою птицу, Ваго? – в конце концов попросила Чайка.

Голем нерешительно снял свой талисман с шеи и отдал ей. Чайка повертела трупик в руках, внимательно его изучая. Птица была холодной и твердой, консерванты не могли спасти ее от тления, и она уже начала разлагаться.

– Действительно, я никогда раньше не видела ничего подобного, – сказала Чайка. – У тебя зоркий глаз, Моа.

– После того как ты нашла ту, первую птицу, папа заставил меня выучить всех пернатых Орокоса, – объяснила девушка. – Думаю, он всегда надеялся, что может прилететь еще одна.

– Ты правильно сделала, что принесла ее мне, – сказала Чайка. – Она не отсюда. Она с другой земли.

Моа восторженно завопила, и даже суровые черты Чайки осветила улыбка. А Ваго не понял, из-за чего такой переполох. Что же до Турпана, то у него слова женщины доверия не вызвали, однако ему хватало ума оставить свои сомнения при себе.

– Я же говорила! – воскликнула Моа, хватая Турпана за руку. – Я же говорила!

Потом она быстро повернулась к Ваго и бросилась ему на шею. Голем от смущения весь задеревенел, и объятие получилось неуклюжим.

– Ты замечательный! – сказала Моа. – Ты такое великое дело сделал!

Ваго по-прежнему не понимал, что он такого хорошего сделал, поэтому промолчал.

– Мне бы хотелось, чтобы на нее взглянул один человек. Тогда мы будем знать наверняка, – сказала Чайка. – Пойми, Моа: эта птица может вдохнуть новую надежду в сердца людей Килатаса. Но прежде чем рассказать о ней всем, я должна убедиться, что мы не ошиблись.

Ваго вздрогнул и едва удержался от того, чтобы не выхватить птицу из рук женщины.

– Мое, – сказал он.

– Эта птица для него очень много значит, – сухо пояснил Турпан.

Чайка холодно посмотрела на Ваго.

– Послушай, голем. Килатас – это место, куда бегут люди из гетто. А кто ты такой, никто не знает. Ты здесь только из-за этой птицы. И только из-за нее тебе позволили остаться. Ты понимаешь?

Ваго молча и зло смотрел на нее.

– Ты получишь свою птицу обратно, – прибавила Чайка. – Я не сделаю ей ничего плохого.

Пальцы голема медленно сжались в кулаки, но он так ничего и не сказал. Чайка позвала одного из охранников и приказала ему отнести птицу какому-то человеку по имени Щур.

Покосившись на Ваго, который неотрывно глядел на свой талисман, она прибавила:

– Обращайся с ней осторожно и верни в целости и сохранности.

Охранник ушел, закрыв за собой дверь. Ваго смущенно переступил с ноги на ногу. Здесь его считали не более чем пленником, но какой у него был выбор? Жители Килатаса были ничем не лучше других людей: они смотрели на него с недоверием, а то и с ужасом. Для них он был животным, опасным зверем, существом более низкого порядка. Только Моа обращалась с ним как с равным.

Ваго был вовсе не глуп и понимал: добром его не выпустят. Побоятся, что он кому-нибудь расскажет, как пробраться сюда. Возможно, Турпан и Моа и могут идти куда хотят, но он – пленник.

Он снова уставился на картину, словно рассчитывал увидеть там ответ. Девочка с белыми волосами и в дорогом платье, как всегда, молчала. Она выглядывала из-за уличного лотка, улыбалась и махала Ваго рукой. Это была та же самая девочка, с которой он любил беседовать в своей комнате над лабораторией Креча.

Чайка проследила его взгляд и повернулась к картине.

– Тебе нравится? Я купила ее в… – Она осеклась. – Ой, привет!.. Кажется, у нас гостья.

Турпан, прищурившись, тоже посмотрел на картину.

– Что?

– Лелек. Ты ее видишь?

– Лелек здесь? – воскликнула Моа.

– Где? – спросил Турпан, подходя ближе. – Я ее никогда не видел.

– Я видела однажды, – сказала Моа. – Несколько лет назад. По крайней мере, мне кажется, что это была Лелек.

Чайка показала на девочку – та махала рукой, выглядывая из-за угла.

– Вот она!

Ваго опять напрочь потерял нить разговора. Наконец ему это надоело.

– Лелек? – переспросил он.

– Ну да, Лелек, – повторила Чайка, как будто это все объясняло.

Моа сжалилась над големом и принялась объяснять:

– Говорят, она приносит удачу. Она появляется на картинах по всему Орокосу. И уже довольно давно. Никто не знает, как она туда попадает. Может, это одна из шуточек вероятностных штормов. Увидеть ее удается очень редко. – Она присмотрелась к девочке на картине. – Только посмотрите на это платье! Наверное, Лелек была из богатой семьи. Вероятностные шторма могут покрючить любого, хоть бедняка, хоть богача. Это чуть ли не единственное равенство, которое существует в Орокосе.

Ваго молча смотрел на картину. Ему почему-то было очень обидно обнаружить, что о девочке, оказывается, знают все на свете. Он мог бы рассказать, что видел ее много раз в своей комнате над мастерской Креча, но предпочел промолчать. Ваго вообще редко говорил без крайней на то необходимости. Он привык помалкивать.

Чайка потеряла к картине интерес.

– Пойдете все со мной, – сказала она. – Мне нужно кое на что взглянуть. Может быть, вам это тоже понравится.

– Что понравится? – спросила Моа.

– Я покажу вам, как мы убежим из Орокоса, – ответила Чайка.

3. 6

Чайка повела их мимо верфи и дальше – по дороге вдоль северного края пещеры, к западной стене. Здесь уклон был меньше, и дно пещеры сплошь застроили хижинами. Многие местные обитатели окликали Чайку и здоровались с ней.

Сквозь туннель в западной стене они вышли наружу, к океану.

Они все и раньше видели море, но так близко – никогда. К тому же их глаза привыкли к полумраку Килатаса и еще более темному туннелю, ведущему сквозь стену. И вдруг каменные стены исчезли и они очутились на каменном уступе всего в каких-нибудь нескольких метрах над водой. Волны с грохотом и брызгами разбивались о камни. Над уступом вздымались гигантские отвесные скалы острова, на самом верху едва можно было разглядеть нагромождение подъемных кранов и передовых постов, сторожевых башен и металлических ограждений. Каменные стены, нависшие над Чайкой и ее спутниками, были такими высокими, что казалось, будто весь остров наклонился вперед, готовый обрушиться на них и раздавить, как муравьев.

Перед ними расстилалась бескрайняя водная гладь. Утреннее, низко висящее над восточным горизонтом солнце заставляло остров отбрасывать длинную тень, но вдалеке океан сверкал и искрился. В воздухе остро пахло солью. Слева с невероятной высоты рушился вниз один из тех водопадов, которыми заканчивались городские артерии, и в воздухе висела водяная пыль. На небе не было ни облачка. А вдали сиял горизонт, прекрасный горизонт, суливший столько надежд…

Некоторое время они молча любовались невероятным зрелищем, и каждый думал о своем. Один только Турпан все время с тревогой оглядывался по сторонам и вытягивал шею, как будто пытаясь заглянуть за скалы слева и справа – вдруг из-за них появятся корабли Протектората?

– Нам ничего не грозит, – сказала Чайка, заметив его волнение. – Часовые предупредят нас о приближении дредноутов. Мы всегда предельно осторожны. Иначе нас бы уже давно засекли. – Она указала налево. – Видите водопад? Его грохот заглушает любые звуки, доносящиеся из Килатаса. Отверстия в западной стене, которые пропускают солнечный свет, расположены так высоко, что ни один корабль Протектората не может заглянуть сюда. Если бы я верила в богов, я бы сказала, что они создали эту пещеру специально для нас. – Она подняла голову и посмотрела в море. – Но я в них не верю. Я верю в удачу. Только удача поможет нам сбежать из Орокоса.

Ваго наблюдал за черным силуэтом летучей крысы, кружащей вдалеке. Людям она казалась всего лишь крохотной точкой, но острое зрение голема позволяло ему разглядеть хищницу во всех подробностях. Услышав о побеге, он с любопытством посмотрел на Чайку, по-птичьи склонив голову к плечу.

– Как вы сбежите?

– Мы поплывем. Поплывем к земле, которая где-то там.

Чайка указала на горизонт. Ваго посмотрел, но ничего не увидел.

– Там нет земли, – возразил он.

– Она за горизонтом, там, где земля загибается, – подсказала Моа. – Ее отсюда не увидеть.

– Тогда почему вы думаете, что она там есть? – спросил голем.

– У нас есть для этого основания, – сказала Чайка. – Всегда, сколько люди помнят, ходили слухи о том, что за горизонтом есть другая суша. И нам удалось найти доказательства этого. – Ей приходилось почти кричать, чтобы перекрыть рев водопада. – Много поколений моих предков были рыбаками. Море у меня в крови.

Теперь Протекторат никому не позволяет выходить в море. Только своим рыболовным судам, у которых есть разрешение, любое другое уничтожат дредноуты. А я помню, как ребенком родители брали меня с собой в море… Это было самое изумительное ощущение в моей жизни. Потом нам запретили ловить рыбу, потому что мы были выродками и жили в гетто, и я больше никогда не плавала по открытой воде. Для меня пытка жить без моря, голем. Понимаешь? Море зовет меня, а я не могу ответить…

Турпан присел на край выступа, свесив ноги в пропасть. Все это он уже слышал от Моа. Зато сама Моа ловила каждое слово предводительницы Килатаса. Ей никогда не надоедали рассказы Чайки о ее прошлом и вся эта трагическая романтика.

– Однажды я тоже нашла птицу, – продолжала Чайка. При этих словах она покосилась на Ваго и снова повернулась к океану. – Я тогда была еще совсем девчонкой. Птица запуталась в наших сетях и умерла. Никто раньше не видел такой птицы. Помню, среди соседей поднялся жуткий переполох…

Порыв ветра взъерошил ее седые волосы.

– Вот когда я поверила, что кроме Орокоса есть еще земля. И что этот город – не весь мир, а тюрьма. А там, за горизонтом, есть другая земля, скрытая от наших взоров.

Глаза ее затуманились, словно волны грез унесли ее в неведомые дали, но потом Чайка взяла себя в руки и снова заговорила серьезно.

– Конечно, сама по себе птица еще ни о чем не говорила. Но мы продолжали наблюдать. И со временем нашли новые доказательства. Иногда уборщики, собирающие мусор у подножия скал, находят очень странные вещи. Никто не может сказать, что это такое. И находят их всегда с западной стороны. Большинство таких находок забирает Протекторат, но некоторые нам удалось утаить и оставить себе… А однажды ночью мы увидели в небе огни.

При этих словах Моа мечтательно улыбнулась. Одна мысль о том случае наполняла ее сердце надеждой.

– Вон там. – Чайка показала рукой. Ваго посмотрел в ту сторону.

– Это началось, когда стемнело. Странное свечение, которое зажигалось, вспыхивало и гасло, подобно многоцветной грозе. И еще мы слышали звуки, глухие хлопки и потрескивания, словно рвалось само небо. Самыми удивительными были цвета – желтый и белый, ярко-оранжевый и ослепительно розовый! Даже во время вероятностного шторма не бывает таких красок. Мы видели их своими глазами, больше того – с тех пор это свечение появлялось уже не раз. Там что-то есть.

Тут терпение Турпана все-таки лопнуло.

– Это ваше «что-то» запросто может оказаться вероятностным штормом, – резко возразил он. – Или светом какой-нибудь чудовищной светящейся медузы, или сотней других вещей, о которых мы не имеем представления. – Всякие вспышки – это еще не повод разглагольствовать, что за горизонтом есть земля!

Чайка посмотрела на него снисходительно, даже с жалостью.

– Твой друг не верит нам, – сказала она Моа. – Он проглотил ложь, которой давным-давно пичкает людей Протекторат, ложь о том, что на свете не существует ничего, кроме Орокоса. С этого крючка нелегко соскочить. Может быть, когда-нибудь…

Турпан закатил глаза.

– Не дождешься! Ты погубишь себя и всех, кто поверит тебе, а я все еще буду жевать этот крючок!

– Турпан! – воскликнула Моа, но он не обратил на нее внимания.

– О чем он говорит? – спросил Ваго, обращаясь скорее к Моа, чем к Чайке.

Но ответила ему Чайка.

– Взгляни, – сказала она, указывая направо. – Сейчас начнутся испытания.

Она достала маленький медный бинокль и дала его Моа. Девушка навела его на тонкие белые линии, тянущиеся через синеву океана из-за изгиба скал и быстро удлиняющиеся.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что предстало ее глазам. Белые линии оказались кильватерными следами. Крохотные суденышки, которые их оставляли, были не более чем деревянными посудинами в половину человеческого роста длиной, с примитивными винтовыми двигателями. Людей на них не было. Суденышки сначала устремились к горизонту по прямой, все в одном направлении, но вскоре некоторые начали отклоняться в сторону, так как волны изменили их курс. Однако все суденышки шли в открытое море.

– Беспилотные катера, – сказала Чайка. – Мы хотим измерить, как далеко от Орокоса позволяют отойти судам. По-видимому, это расстояние постоянно меняется.

Катерков было семь. Отойдя довольно далеко от острова, они разошлись веером в разные стороны.

– Отлично, – сказала Чайка. – Сейчас начнется.

И началось! Они выскочили из-под воды, безжалостно вспоров серебристую рябь. Водорезы. Моа навела на них бинокль, и по ее спине побежала струйка холодного пота. Эти штуки убили ее отца.

Поначалу водорезы выглядели как гладкие металлические шары меньше метра в диаметре.

В верхнем полушарии через равные промежутки были расположены четыре красные линзы, неприятно напоминающие горящие злобой глаза. Покачавшись на волнах, шары взмыли в воздух, повиснув в нескольких сантиметрах над водой. И двинулись в сторону катерков, летящих к горизонту.

– Сколько их? – спросила Чайка. – Три?

– Да, – ответила Моа.

Чайка с довольным видом хмыкнула. Моа собиралась спросить, откуда Чайка знает, что водорезов именно три, ведь с такого расстояния их почти невозможно разглядеть без бинокля, но тут зловещие шары ринулись в атаку.

Они рванулись наперерез катеркам, оставляя за собой струи пены. На ходу шары начали бешено вращаться, и одновременно из них высунулось множество лезвий. К тому времени, когда водорезы добрались до суденышек, каждый шар превратился в вихрь острых клинков. Они врезались в свои цели подобно пушечным ядрам, в мгновение ока превращали их в щепки и неслись к новой жертве. Вот еще один катерок пал жертвой водореза, в воздух взлетели обломки…

И вдруг водорезы замерли, будто налетев на стену. Три беспилотных кораблика продолжали уходить в открытое море, но смертоносные машины не делали попыток их догнать. Они снова опустились на воду, покачались на волнах несколько мгновений, сверкая красными «глазами», а затем скрылись под водой, будто их и не было.

– Им это удалось, – выдохнула Моа. Она подняла глаза на Чайку и увидела, что та счастливо улыбается. – Три из них прорвались.

– А четыре – нет, – напомнил ей Турпан.

– Но три прорвались, – возразила Чайка. – У них закончится топливо, и они не уплывут далеко, однако главное, что они невредимыми преодолели зону смерти. – Она приподняла бровь, глядя на Турпана с торжеством. – Потребовалось много времени, но я вычислила схему их действий. В разное время в разных местах появляется разное количество водорезов. Сначала мы думали, что их число произвольно, но потом выяснили, что это не так. И еще мы узнали, что существует граница, преодолеть которую они не могут. Если отойти достаточно далеко от Орокоса, водорезы прекращают преследование.

– Значит, нужно только прорваться! – закончила Моа.

Чайка кивнула.

– Теперь мы знаем, когда нужно отчалить, чтобы нас атаковало меньше водорезов.

– Когда нужно отчалить? – переспросил Ваго.

– Это очень просто. Мы разместили заряды взрывчатки вдоль стены, которая отделяет нас от моря. Когда придет время, мы ее взорвем и все мужчины, женщины и дети Килатаса отплывут от Орокоса и направятся на запад. Чем больше кораблей мы построим, тем больше целей придется поразить водорезам. Они не смогут убить нас всех. Даже учитывая то, что наши корабли двигаются медленнее, чем эти беспилотные катера, по нашим оценкам, тридцать три процента прорвутся.

– Тридцать три процента?! – воскликнул Турпан. Он вскочил на ноги и встал перед Чайкой, не в силах поверить своим ушам. – Хочешь сказать, что только один из трех человек проскочит мимо водорезов? А двое погибнут?

– Мы все готовы пойти на такой риск, – жестко ответила Чайка. – Один шанс из трех. Победа или смерть. И мы предпочитаем пусть малые, но шансы зажить по-настоящему перспективе гнить тут заживо без всякой надежды на лучшее.

– Но вы даже не знаете, есть ли там земля! – не унимался Турпан. – У вас один шанс из трех выйти в открытый океан, а потом один шанс на миллион действительно найти сушу. Половина ваших кораблей пойдет ко дну в первый же шторм!

– Нам нужно только уплыть за горизонт, – сказала Чайка. – Там есть земля.

– А что, если нет?

– Тогда, по крайней мере, мы погибнем, пытаясь изменить свою судьбу. Но там есть земля. Мы видели доказательства.

– А что, если вы доберетесь туда, а там вас не примут? Или то место окажется еще хуже, чем это? Ты об этом подумала?

Чайка снисходительно улыбнулась.

– Турпан, я посвятила этому плану много-много лет. И ты не сможешь назвать ни одной возможности, которую я не обдумала за это время. Все дело в том, во что ты веришь. Мы можем остаться здесь, лелея свою недостижимую мечту, – или все же попытаться ее достичь.

– Ничто не стоит так дорого, – упрямо сказал Турпан.

– Кое-что стоит, – возразила Чайка. Турпан покачал головой и повернулся к Моа в поисках поддержки, но сразу понял, что с ее стороны помощи не дождется. Моа смотрела на Чайку чуть ли не с обожанием, было ясно, что она верит этой женщине безоговорочно.

«Если мы здесь останемся, Моа ни за что не выпутаться из сетей Чайки, – подумал он. – Этот безумный план погубит ее».

– Хорошо, что ты вернулась, Моа, – сказала Чайка. – Еще немного, и ты бы опоздала. А уплыть без тебя было бы… неправильно. Твой отец так верил в наше общее дело.

– Вы уже решились? – спросила Моа дрожащим голосом. – Неужели правда?

– Через семь дней у нас будет больше всего шансов проскочить мимо водорезов. Мы отплываем через семь дней.

Турпан почувствовал, как его мир трещит по швам. Бежать в Килатас было страшной ошибкой. Никакое это не убежище! Это ловушка. Ловушка для таких мечтателей, как Моа. Город наивных глупцов, угодивших в сеть сладких иллюзий Чайки. А Моа – как раз тот человек, который бросится в эту сеть очертя голову. Турпан знал, о чем она сейчас думает. Она всегда верила в мир за пределами Орокоса, с самого детства. И вот Чайка предлагает ей единственный шанс отправиться в страну ее грез, в сказочные края, которые она видела во сне. Но никаких волшебных стран не существует. И Чайка убедится в этом, когда погибнет, утащив за собой в могилу Моа и всех жителей этого безумного города.

Турпан понял, что надо бежать. Бежать сию же минуту, пока Килатас не отнял у него Моа.

3. 7

– Я хочу уплыть с ними, – заявила Моа на следующий день.

Турпан с самого начала знал, что она это скажет. Это было неизбежно. Его охватила такая тоска, что он даже не смог ей ответить.

– Ты слышал? – не унималась она. – Я сказала, что…

– Я слышал, что ты сказала, – перебил он и снова погрузился в мрачное молчание.

Они сидели вдвоем на краю озера и смотрели на маленькие рыбачьи лодки, скользящие по водной глади. Сквозь огромные бреши в западной стене били солнечные лучи, но дыры были расположены так высоко, что дно пещеры тонуло в полумраке.

Весь вечер Турпан и Моа бродили по городу. Турпану было скучно. Чайка надеялась, что они будут работать ради пропитания, но у них пока хватало денег, они еще не истратили свою последнюю долю добычи. Еду Турпан и Моа покупали за пределами Килатаса – там она была гораздо лучше. Турпан вообще не видел смысла вливаться в здешнее сообщество, если через неделю оно исчезнет. И уж конечно, он не собирался никуда плыть.

Моа робко смотрела на него, ожидая ответа. Она-то думала, что он примется возражать. Но его равнодушие оказалось гораздо хуже любых препирательств.

– Помнишь, как мы забрались в тот район, полный призраков? – спросила она. – Помнишь, что ты сказал мне тогда? Ты сказал: «Иногда приходится рисковать».

Турпан не ответил. Было холодно, как всегда в Килатасе, и Моа на прогулку надела грубые штаны и теплую кожаную куртку.

– А как же артефакт? – спросил Турпан после долгого молчания.

– А что артефакт? Мы можем взять его с собой.

– Куда? В маленький рай Чайки? Ты и правда думаешь, что я поплыву с ней? – Он тихо рассмеялся. – Ни за что на свете.

Моа охватило отчаяние.

– Ты должен, – возразила она. – Ты не можешь остаться.

– Моа, я не стану участвовать в безумной затее этой женщины, и ты тоже! – резко ответил Турпан. – Разве ты не понимаешь, что пришло нам в руки? В первый раз в жизни нам улыбнулась удача! С этим артефактом мы можем делать все, что захотим. И нас никогда не поймают. Мы можем разбогатеть! Можем добыть столько денег, чтобы есть, когда хочется, и то, что нравится! Можем купить собственный дом, можем спать каждую ночь в настоящих кроватях! Нам выпал шанс изменить жизнь здесь и сейчас! Шанс сделать так, чтобы этот город стал для нас раем. И ты хочешь выбросить этот шанс на ветер и отправиться искать другое место, которого, возможно, даже не существует? Зачем?

– Я не хочу воровать, – тихо ответила Моа, прикрыв густо подведенные глаза. – Воровство делает весь этот ужасный мир еще хуже.

Турпан всплеснул руками.

– Ушам своим не верю! Ты же сама говорила, что иногда стоит рискнуть. Ну мы и рискнули. Мы обокрали Анью-Джакану, и нам это сошло с рук. Грач никак не мог пройти за нами территорию «Запад сто девяносто», но даже если он каким-то чудом просочился туда, ему ни за что не попасть в Килатас. Мы в безопасности. У нас все получилось. Теперь самое время подумать, как распорядиться тем, что имеем. А не говорить о бегстве. – Он повернулся и сердито посмотрел на нее. – Один из трех, Моа. Это значит, что, если ты поплывешь на этих кораблях, у тебя два шанса из трех на то, чтобы погибнуть. Ты что, самоубийца? Хочешь выбраться отсюда тем же путем, что и твой отец?

– Не смей приплетать сюда моего отца! – закричала Моа.

Она вскочила и зашагала прочь по валунам, вверх, туда, где над верфями сгрудились лачуги и хибарки.

Турпан догнал ее раньше, чем она успела уйти далеко.

– А ну постой! – сказал он, хватая ее за руку и разворачивая к себе. – Мы выясним все здесь и сейчас. Потому что я не хочу больше ни дня оставаться в Килатасе. Я вижу, что он делает с тобой.

– Послушай себя! – вспылила Моа. Турпан уже очень давно не слышал, чтобы она говорила так жестко.

– Ты уверен, будто все знаешь! – кричала она. – Ты думаешь: «Бедняжка Моа, ее так легко обмануть красивыми сказками, она попала под влияние этого ужасного Килатаса, и я должен ее спасти». Так вот: на этот раз я не хочу, чтобы меня спасали. И не собираюсь упустить единственный шанс выбраться из этого крюченного Орокоса!

Турпан пришел в ярость. Он столько для нее сделал – и вот пожалуйста! И это называется благодарностью? Он набрал в грудь воздуха, чтобы сказать все, что думает, но Моа его опередила.

– Пошевели мозгами! – резко произнесла она. – Хоть раз задумайся о том, что это за место такое – Орокос! Зачем кто-то построил город, который постоянно перестраивается? Город, который порождает призраков-убийц и к тому же все время меняется, так что мы никогда не можем чувствовать себя в безопасности от них? Зачем этот кто-то запер нас здесь, чтобы мы не могли выбраться? Зачем это могло понадобиться? Кто построил генератор хаоса и зачем?

Но Турпан не знал ответа ни на один из этих вопросов.

Моа продолжала уже спокойнее:

– Нельзя же жить только сегодняшним днем. Подумай о прошлом. О том, почему мы такие, какие есть. Угасшие построили этот город и исчезли. Почему? Это наказание? Если да, то мы забыли, за что нас наказывают, так что не можем извлечь из него урок. Разве ты не понимаешь? С этим городом что-то неладно, и, пока мы здесь, этого не исправить. Ты говоришь о лучшей жизни, но, как бы ты ни разбогател, ты навсегда останешься выродком из гетто, татуировку на руке не вывести. Ты никогда не найдешь врача, который сможет вылечить тебя и избавить от респиратора, потому что светила медицины палец о палец не ударят ради выродка. Да хоть все деньги в мире под себя подгреби, лучше для тебя жизнь не станет!

– Ты хочешь убежать, – тихо сказал Турпан.

– Нет, – возразила она. – Я хочу начать сначала.

– А как же я, Моа? Я хочу вылечиться и снова дышать воздухом без этой штуки на лице! Если я покину Орокос, то потеряю этот шанс.

– Так оставайся! – закричала она. – Оставайся, если хочешь! А я не собираюсь здесь погибать. Есть нечто большее, Турпан! И я найду его, умру, но найду.

– Вот именно, – тихо ответил Турпан. После этого им уже нечего было сказать друг другу. Они молча побрели обратно. На одной из дорожек, ведущих к верфи, их нашла Чайка. Она бежала, и два охранника еле поспевали за ней.

– Я вас повсюду ищу, – резко сказала она. – Где голем?

– Мы его не видели со вчерашнего дня, – ответил Турпан.

Чайка холодно посмотрела на него.

– Он исчез.

– Исчез?

– Расшвырял охрану и был таков. Эта тварь, это животное, которое вы притащили с собой… Он сбежал.

3. 8

А тем временем много выше гигантской каверны в черных скалах острова, где прятался Килатас, бурлил Орокос и решал свои дела Грач.

Грач никогда не относился к хлюпикам, которые чуть что, сразу опускают руки. И уж конечно, он не собирался сдаваться, когда против него играли такие слабаки, как Турпан, Моа и их странный спутник. И все-таки Грач был вынужден признать, что удача отвернулась от него. Те, за кем он шел, как сквозь землю провалились.

Он сидел в придорожном кафе, потягивая тузель и глядя на дорогу. По булыжникам грохотали повозки. Всадники горделиво покачивались в седлах гиик-тууков, возвышаясь над головами снующих взад-вперед пешеходов. От прилавков с едой тянуло пряными ароматами, на ковриках уличных торговцев красовались разноцветные безделушки – приманка для прохожих.

Грачу все это было глубоко безразлично. Он даже почти не замечал солнечного тепла на коже. Люди для него были всего лишь потенциальными жертвами – вот того можно ограбить, а этого лучше обчистить по-тихому. Даже красивые девушки с гладкой кожей, смеющиеся и щебечущие, были ему безразличны. Чтобы радоваться прекрасному, надо иметь тонкую душу, а у Грача души не было вовсе.

Уже два раза его останавливали солдаты Протектората, но он показывал пропуск, полученный от Бейна, и все вопросы по поводу его татуировки мигом исчезали. Грачу нравилось мозолить солдатам глаза. Вот он сидит, не скрываясь, – выродок из гетто, оскверняющий их город одним своим присутствием, а они ничего не могут с этим поделать. Да, в том, чтобы ходить в прихвостнях тайной полиции, обнаружилась своя прелесть. Со временем Грач мог бы войти во вкус…

Он задумчиво поболтал остатки тузеля в кружке. Куда подевались Турпан и его покрюченная компания? Как им удалось улизнуть? Так просто было идти по их следу после того, как они покинули район призраков. Беглецы решили, что избавились от погони, и шли, почти не скрываясь. Грач быстро наверстал время, которое потерял у ворот запретной территории. А потом его жертвы будто испарились.

Он проследил их путь до бара, принадлежащего типу по имени Кроншнеп, – и потерял след. Никто не слышал о девчонке, парне и верзиле. Никто не знал, куда они пошли. Никто не видел голема. Грач нутром чуял, что это неправда, но, сколько он ни приставал к посетителям бара с вопросами, добился только того, что его вышвырнули вон. И повсюду было одно и то же. Люди держали рот на замке. Вот крюч!..

Грачу удалось выручить за детекторные очки Моа кругленькую сумму, и он снял себе комнату в полуразрушенной таверне, уплатив вперед за несколько дней. За это время он связался с местными ворами. Стоило ему упомянуть Анью-Джакану, как они согласились выслушать его, хотя здесь ее имя не имело особого веса. В Орокосе имелись и другие преступные авторитеты. Грач заключил сделку с местным атаманом воров и предложил награду за сведения о нужных ему людях. Атаман согласился поручить своим подручным высматривать голема. Грач пошел на это неохотно: если здешние воры найдут голема, они могут найти и Моа с Турпаном, а значит, и артефакт тоже. Но другого выхода он не видел.

Однако время шло, а о беглецах не было ни слуху ни духу. Пропали, будто их и не было.

Грач уже всерьез задумался о том, не разговорится ли под пыткой хозяин бара, где в последний раз видели Турпана и Моа, но тут рядом с ним объявился маленький беспризорник. Мальчишка заговорщицки улыбался щербатым ртом.

– Чего тебе? – спросил Грач.

– Это ты ищешь голема?

– Да. – Задумчивость Грача как ветром сдуло.

– Я его видел.

– Когда?

– Только что.

– Где?

– А сколько дашь?

Грач пристально посмотрел на пацаненка.

– Ты вор?

Мальчишка покачал головой.

– Просто слышал, что ты ищешь голема.

Грач подумал и предложил раз в десять меньше того, что обещал атаману. Но для мальчишки это было целое состояние. Глаза его загорелись. Он даже не стал торговаться.

Грач встал со стула.

– Проводи меня, – велел он. Вот так он снова напал на след.