Школа Добра

Впрочем, в тот момент я об этом не думала, потому что голова была забита мыслями о предстоящей поездке и работе. Ну, мы с Авроркой прямо как взрослые!

Глава восьмая

Выдержки из мемуаров завхоза Института имени Шамаханской царицы

В первый день зимних каникул, который в тот год пришёлся на послепраздничную субботу, в зеркальном холле главного корпуса Института имени Шамаханской царицы, ровно в три часа пополудни появились две девицы, одетых бедно и до издевательства грустно. Блондинка в черном платье и сером жилете выглядела как горничная, а брюнетка из-за прозрачности кожи на фоне невзрачного одеяния походила на недокормленного эльфа.

Стоит ли говорить, что все наши кумушки бросились к бедняжкам с матриархальными воплями, с сокрушительными писками и в абсолютном стремлении накормить и обогреть. Особенно брюнетку, которую за глаза все называли бедным Цыплёночком. Бабьё, что с них взять. Лет через пять этот Цыплёночек их всех пережует с костями и выплюнет, не заметив. Потому что у Цыплёнка были ноги длинные, грудь высокая, глаза большие и беспомощные, а на рот нормальный мужчина без внутреннего содрогания смотреть не мог, потому что цыпленочку, по виду, было лет пятнадцать, а вот желания он вызывал весьма неоднозначные.

Девицы приехали по приглашению декана кафедры Абсолютного преклонения, чтобы зарядить устаревшие артефакты, но мы-то знаем, с какой целью в Институт приглашают школьниц-первокурсниц… Поэтому вид Цыплёночка немного испугал ещё в первые минуты знакомства.

Что ж, посмотрим, как оно пойдёт.

Приезжих устроили в гостевой комнате. Хорошая комната: потолки высокие, окна светлые, мягкие кровати, пушистый ковер. Пусть сравнивают, сокрушаются, завидуют, возможно. Зависть – хорошее чувство. Блокирует работу мозга и играет на руку практиканткам.

Перед ужином Цыплёночек постучался в дверь.

– Евпсихий Гадович, – и даже не ухмыльнулась и не споткнулась ни разу, произнося сложное имя. – У нас с Авророй маленькая проблема возникла. А Липа Валентиновна велела к вам обращаться по всем вопросам.

– И что у вас?

– Куда-то пропали наши сумки… А там же все вещи, одежда…

Цыплёнок расстроенно шмыгнул покрасневшим носиком. Отлично сработали девочки, а главное вовремя! Не хватало нам двух ворон в бальном зале.

– Ай-ай-ай! – проворчал сокрушенно. – Затерялись где-то. Будем искать. А вы не переживайте, найдутся ваши вещички. До отъезда – так точно.

– Ка-ак до отъезда! – пискнула и испуганно затрепетала ресничками. – Но нам же сейчас надо… Там же одежда наша, зубные щетки… пижама… всё! Не можем же мы десять дней в одной форме ходить? – И покраснела слегка, но очень волнительно. – А спать в чём?

На секунду я даже перепугался немного, не перестарался ли? Потому что дымчатые глаза влажно заблестели, и девица определённо собралась разреветься на моем пороге.

– Ну, не надо так расстраиваться, – поспешил утешить и поймал двумя руками ее маленькую прохладную ладошку. – Ничего непоправимого не произошло. Не бросим же мы вас на произвол судьбы! Плакать не надо…

Пока не надо. И уж точно не здесь.

– Ступайте к Венере Ниловне, кастелянше, она вам выдаст что-нибудь из вещей, пока ваши одежки не отыщутся.

И еле удержался от того, чтобы поморщиться брезгливо. Моя бы воля, я бы их форму сжёг в лунную ночь, вместе с тем, кто её придумал.

Визит в святая святых Института не помог. На ужин девицы явились в чёрном. У директрисы дёргался глаз, Венера в чем-то клялась на ухо Липе… Цыплёнок и Горничная с важным видом пили чай за угловым столиком, хихикали и зачем-то стащили из столовой булку. А между тем, выносить еду строжайше запрещено. Хотел поймать их с поличным, но передумал.

Всю ночь не спал, размышлял о причинах своего неожиданного добросердечия и человеколюбия.

Воскресенье.

Цыпленок на завтрак явился при полном параде, Горничная пожертвовала жилеткой, оставив ее в комнате, немедленно заслал к ним домовых и, не дожидаясь окончания завтрака, сжёг отвратительную вещь, запершись в своей ванной. Немного полегчало. Настроение не испортила даже небольшая стычка с девицами, возмущавшимися фактом воровства в институте.

– У нас в Школе такого бы никогда не случилось! – бушевала Горничная, а Цыплёнок задумчиво покручивала пуговку на платье и ничего не говорила.

В обед одна из студенток, не иначе готовясь к практикуму по стервозности, случайно опрокинула на блондинку тарелку супа, до безобразия замарав форменное уродство, которое школьницы именуют гордым словосочетанием «предметницкая форма». Приезжая расплакалась, потому что местная сказала ей что-то, я не расслышал что именно, но, видимо, что-то крайне неприятное, потому что Цыплёночек нахмурился и глянул на стервочку совершенно не цыплячьим взглядом.

Я даже разволновался слегка, но не забыл отправить человечка в прачечную. Проследить за тем, чтобы платье Горничной затерялось там на веки вечные.

Сегодня же. Немного позже.

Чёрное безобразие спрятано в сундуке в моей комнате. Дождаться бы вечера – изрежу на мелкие куски и сожгу в котельной. Все лучше, чем страдать от бессонницы, размышляя о странном.

А Стервочка на ужин вышла с аккуратным пластырем на симпатичном лобике. По требованию куратора предъявила врачу к осмотру ранку непонятного происхождения. Странное ранение выглядело как клеймо: круглое и с буквой П посередине. И оно неуловимо напоминало что-то знакомое, кажется, что я уже где-то видел нечто подобное. Но где?

Додумать мысль помешало появление в столовой Горничной и Цыплёночка. Горничная была в приятном домашнем платье с высокой талией и низким вырезом. Голубой – это определенно её цвет. Цыпа же, само собой, облеклась в уже всем опостылевшую форму. С моей стороны было глупо понадеяться, что она, по примеру подруги, оденется во что-то из предложенного Венерой.

Чуть не забыл!

Заинтересовала реакция Стервочки на Цыпу. Стоило на пороге столовой мелькнуть черно-серому платью, как пострадавшая с изумительной резвостью приклеила на лоб пластырь, наотрез отказалась отвечать на вопросы встревоженного руководства о том, откуда на идеальном лобике появилось клеймо, молниеносно съела предложенную к ужину вареную морковь и исчезла.

Все интереснее и интереснее.

Директриса стреляла в меня недовольными взглядами. Надо что-то предпринять с этим чёрным платьем! Выхожу из доверия!

Велел домовым стащить форму Цыплёнка ночью, когда она будет спать.

Этой же ночью.

Всё сорвалось.

Из-за жуткого ночного скандала платье Горничной пришлось подбросить в прачечную, где его утром, конечно же «найдут». И, как бы ужасно это ни звучало, радует, что я его не успел порезать. В данной ситуации успокаивает, что обошлись своими силами, без вмешательства директрисы и международного позора.

Рассказываю подробно и по порядку, так сказать, по свежим следам. Часов в одиннадцать вечера прикрепленный за гостевой домовой сообщил, что девушки легли спать. Я приказал выждать для надежности минут тридцать, а потом приступить к операции «Похищение уродства». Домовых отправил надёжных, проверенных. Поэтому сам я на дело решил не идти. Ну что может помешать трем опытным взломщикам стащить задрипанное платьишко у одного несчастного Цыплёночка?

Боги покарали меня за самонадеянность.

Надо было идти самому.

Надо было задействовать помощь родственников, подключить весь клан… Кому сказать – меня, потомственного домового, живущего в стенах Института имени Шамаханской царицы сто пятьдесят четыре года… Меня, чьи предки принимали участие в возведении этих прекрасных стен… Меня, опору всего Института и единственную надежду директрисы, обвела вокруг пальца…

Не удержался и принял полфлакончика валериановой настойки. Успокоился. Возвращаюсь к рассказу.

Ровно в двадцать три часа тридцать минут коридор огласил жуткий вой, от которого кровь стыла в жилах. Я, грешным делом, подумал, что на территорию Института пробрался баньши… Хотя что бы он тут забыл. Наши стервочки три года назад на выпускном балу вампира в гроб укатали… В смысле, до полусмерти довели… Ну, короче, нервы попортили капитально, а уж баньши-то…

На вопль, доносящийся из гостевой комнаты, мы с Венерой примчались одновременно. Два испуганных домовых хлопотали над третьим, который лежал посреди коридора и, судя по всему, был без сознания. Кастелянша бросилась на помощь бедолаге, а я, на свою беду, сунулся в комнату девчонок, будь они неладны!

Взрывной волной меня вынесло из спальни, пронесло мимо ругающихся домовых и испуганной Венеры и основательно приложило о дверь в конце коридора. Вся жизнь пронеслась перед глазами, вспомнились печальные глаза директрисы и представилось, как она роняет скупую слезу над моею свежею могилой и говорит: «Спи спокойно, Евпсихий Гадович! Хоть ты и не оправдал моих надежд и не исполнил возложенной на тебя миссии, был ты верным товарищем и хорошим домовым…»

Тут я пришёл в себя и понял, что это была не взрывная волна, а кричащая. Сигнализация, чтобы её драконы разорвали.

– Двери закрой! – проорал я Венере, стараясь перекричать омерзительный звук. Но Венера, видимо, и сама догадалась, что к чему, потому что бросила ошалевшего домового на произвол судьбы и ринулась в комнату к девицам, захлопнув за собой дверь.

И наступила благословенная тишина. Хотя в ушах у меня еще долго звенело и шубуршало, а сердце испуганно колотилось о рёбра. Отправил неудавшихся грабителей по домам, а сам, шепча благодарственные молитвы тем богам, которые надоумили меня поселить пособие для практических занятий в удаленном флигеле, прижался ухом к замочной скважине.

– Девочки, какого лешего здесь происходит! – бушевала Венера.

– Скорее, какого домового! – не осталась в долгу Цыпа. – У вас, вообще, что за заведение? Балаган? Бардак? Или институт?

Да как ты…

– Вы как хотите, но я буду жаловаться папе! – фыркнул Цыплёночек и, хоть я и не видел сквозь дверь, уверен, что руки на груди сложил важно. И нос, наверное, задрал.

– А кто у нас папа? – Молодец, Венера, правильные вопросы задает.

– Папа у нас Александр Волчок-старший, – ответила девица, и я понял, что нам конец, и стукнулся лбом об дверь.

– Кто там подслушивает? – возмутилась Горничная. – Что за гадство! Откройте дверь и войдите, немедленно!

– Нет! – взвизгнула кастелянша. – Вы что? Какое войдите? Только тишина наступила.

– Кстати, а что это было? – поинтересовалась Цыпа. – Я не про домовых, которые зачем-то пытались проникнуть в нашу спальню среди ночи. Я про этот вопль жуткий.

– Стандартная сигнализация типа «Крик баньши», – пояснила Венера. – Запрещает мужчине войти в комнату к девушке в вечернее и ночное время суток, в любое время, если девушка не одета, и может даже покалечить, если девушка в момент покушения лежит в кровати.

Молчание.

– Вас разве не предупредили, когда ставили? Вообще-то, это нарушение техники безопасности. И вы должны были оповестить директрису либо Евпсихия Гадовича о вспомогательных мерах в момент заселения. Вам кто заклинание наносил? Папа или жених?

– Бред какой! Да я впервые об этом слышу! А ты, Юл?..

– Бред и враньё! – отрезала Цыпа. – Веник у нас в комнате сколько раз почти до утра сидел? И ничего.

Венера зависла в молчаливом изумлении. Могу ее понять. Разрешение на «Крик баньши» немалых денег стоит, а тут девчонок даже не предупредили… Странно это всё.

– Тайный поклонник? – оживилась кастелянша. – Как романтично!

Бабы! Куда разговор уводишь? Прокашлялся под дверью, возвращая Венеру к реальности.

– Ничего не знаю про эту вашу сигнализацию, – упрямилась Цыпа. – Ну, допустим… Пусть… А с какой целью домовые к нам ночью лезли?

Прямо зло взяло! Всем дело до домовых! Все в наши дела свой нос всунуть стремятся! Да мы днём и ночью аки пчелы трудимся.

– Значит, что-то понадобилось… – уклончиво ответила Венера.

– Аврорка, не зевай! – Ты смотри, маленькая, а строгая какая. – Венера Ниловна, всё это как-то не очень хорошо выглядит… И даже если я поверю в историю с сигнализацией, то ситуация с домовыми… Давайте договоримся.

Помолчала с минуту, мерзавка, видимо, ожидала, пока Венера кивнёт, а потом продолжила:

– Верните нам наши вещи, хотя бы платье Аврорино, и я ничего не скажу отцу.

Далось им это платье! В голубеньком же так хорошо было… Венера промычала что-то невнятное о том, что платье обязательно найдется.

На том и порешили.

Понедельник.

За завтраком из происшествий было только недовольное лицо директрисы. Пришлось донести до руководства новость о высокопоставленном папаше.

– Евпсихий Гадович, не хотите же вы предложить мне запустить двух ворон в бальный зал?.. – почти взвизгнуло начальство и нервно аккуратные пальчики к ярко-красным губам прижало.

Я попытался что-то промямлить, но был решительно перебит:

– Ничего не знаю. Традиции Института не позволяют нам… Мы просто не можем Зимний бал красоты омрачить… этим.

Директриса ткнула пальцем в сторону завтракавших у окошка приезжих.

– И даже лучше, что у подруги рекомендованной девушки оказались такие родители. Они нас еще благодарить будут.

Руководство меня всегда вводило в лёгкий ступор и лишало подвижности мой язык одним своим видом. Но не в это утро.

– Я не имею права вам указывать и давать советы, но не лучше ли будет найти новую мишень? – спросил я, пугая себя своей смелостью.

– Верно. Не имеешь права, – разочарованно протянуло обожаемое руководство и отвернулось от меня, поджав губы.

Боги! Боги! Столько лет безупречной службы – и такой конфуз. Как пережить начальственный гнев? Как вернуть благосклонную улыбку на лицо директрисы?

Во всех моих бедах виноваты Цыпа и Горничная. Если Венере не удастся убедить девчонок, придется самому расставлять все точки над i.

Понедельник. Вечер.

Венера совершенно бесполезна. Разочаровала меня. Она даже не попыталась поговорить с приезжими.

– Они весь день с артефактами возились, зайки, – оправдывалась она. – Вымотались…

На мой стук Цыпа отозвалась радушным:

– Какого чёрта?

Я засчитал это многозначное словосочетание за разрешение войти и вошёл.

Горничная крутилась у зеркала в выданном Венерой домашнем платье, Цыпа сидела за столом, обложившись учебниками и конспектами.

– Евпсихий Гадович? – малышка снова не допустила ни одной ошибки и даже не улыбнулась, чего нельзя было сказать о её подруге. Та хрюкнула что-то невнятное и скрылась в ванной комнате. И готов поклясться, что там она с кем-то шепталась. Слух у меня уже не тот, что прежде, поэтому не удалось расслышать, о чём там шла речь – а главное, с кем??? – но факт остается фактом: наши скромницы кого-то прячут в ванной.

– Я к вам с серьёзным разговором, – бесстрашно произнес я и уселся с другой стороны стола. – В вашей Школе, конечно же, есть свои правила и традиции…

– Есть Устав, – согласилась Цыпа и головку наклонила.

– И у нас такой имеется, – сообщил я. – А вы плюете нам в лицо одним своим видом.

Каюсь, решил давить на жалость и чувство вселенской справедливости. У таких Цып оно, как правило, очень сильно развито. Девчонка удивленно приподняла брови и испуганно руки к груди прижала:

– Правда? Мы не знали… мы не хотели… мы же…

– Институт не терпит уродства! – отрезал решительно и рукой еще рубящий жест сделал.

Сначала Цыпа побледнела до цвета нездорового, затем покраснела чудовищно просто, потом вскочила со стула и дрожащим голосом:

– Ч-что? Уродство? Я… я…

– Вы, – буркнул из-под насупленных для пущей острастки бровей. – И ваша форма просто убивает дух нашего заведения.

– Форма? – спросила она недоверчиво. – Но ведь мы же сюда работать приехали…

– Это неважно! Венера Ниловна ведь предложила вам воспользоваться школьными закромами, можно сказать, вручила вам ключ от сокровищницы, а вы всё равно почему-то ходите в… этом…

Цыпа посмотрела на меня задумчиво. Покрутила пуговку на платье. Сморгнула непрошеные слезы:

– Я… поняла. Спасибо. Извините.

Остаток дня мучился совестью. Переживал. На ужин девицы не явились. Директриса все ещё стреляла в меня гневными взглядами. А Венера наоборот задумчиво кусала губу, поглядывая в мою сторону. Почему у меня такое чувство, что тучи сгущаются?

Вторник. Десять утра.

Трясутся руки. От расстройства едва могу писать. Будь проклят тот день, когда порог Института пересекли две маленькие худенькие вороны. Хотя какие они вороны? Как выяснилось, чертовки умело маскировались. Лебеди. Черные, грациозные, пугающие и завораживающие.

Венера уволилась. Директриса в бешенстве. Липа в истерике. Стервочки кусают локти. Чувствую, дни мои в Институте сочтены…

Рассказываю по порядку, хоть и не без помощи корня валерианы.

В девятом часу утра, точнее, в восемь сорок девять, створки дверей, ведущих в столовую, распахнулись, явив народу Цыпу и Горничную. И первых секунд пять я прятал брезгливую гримасу, заметив чёрный цвет. А потом – словно обухом по голове. Они изменились. Они не отказались от формы, но всё же выбросили её на помойку (Надо поискать и сжечь, а то мало ли что). Я сразу понял, что без Венеры не обошлось. Только она могла так легко и элегантно сотворить волшебство.

Кастелянша Института хорошо знала своё дело. Чёрные юбки и серые жилетки превратились в элегантные траурные платья. Длинные и узкие. Смелый разрез на правом бедре целомудренно открывал серую нижнюю юбку из стрэйч-атласа. Голые плечи выглядели бы шокирующее, кабы не были спрятаны под полупрозрачным шифоновым рукавом. И декольте, не сказать, чтобы очень глубокое, но определенно интригующее, потому что золотая кайма по краю притягивала взгляд и… и… и в общем, как-то вдруг вспомнилось, что Евпсихий Гадович, я то бишь, не только смотритель в этом женском цветнике, но и еще вполне ничего себе мужчина. В самом расцвете сил, смею признаться.

Виновных в нереальном преображении школьниц нашли моментально. Венера и я. Венера была уволена сразу же, мне вынесли строгий выговор за то, что пригрел змею на широкой груди Института.

– Саботаж? – шипела директриса, и я впервые заметил, как от глубоких морщин на гладких щеках трескается краска. – Это как называется?

– Вы же хотели, чтобы было красиво, – почти плакала Венера.

– Я хотела, чтобы не было формы! – взвизгнуло начальство, и я поспешил прикрыть двери в кабинет, где и происходила беседа. – Вы же все каноны нарушили! Женщина в форме не может выглядеть красиво и женственно! Это подрывная деятельность! Мы чему наших девочек учим?

Директриса отмерила семь шагов до стены кабинета, развернулась и отсчитала еще десять назад.

– Роль женщины в современном мире сложна. Женщина – не только прекрасная и воздушная пена, оседлавшая гребень волны, – начала директриса нравоучительным тоном, и я едва смог сдержать стон от внезапно вспыхнувшей зубной боли. – Женщина – центр вселенной. Мать, богиня домашнего очага, жена, красота, тень мужчины, эхо мужа, зеркало любви… И вы хотите мне сказать, что она при этом может вырядиться в форму и заниматься своими делами?

Венера хлюпнула носом, а я спрятался за спинку стула, мечтая, чтобы начальство не вспомнило о том, что я мужчина, хоть и домовой.

– Единственное дело, которым может заниматься молодая незамужняя женщина без угрозы опозорить своё имя и уронить достоинство – это быть красивой и учиться покорять мужские сердца. Покорять и держать их в абсолютном подчинении, в ежовых рукавицах… Быть королевой, когда думают, что ты раба. И никак иначе!

Венера плакала, когда получала расчёт, а я угрюмо молчал в углу.

Был ли в моей жизни человек, подобравшийся к моей душе ближе, чем эта маленькая суетливая женщина? Не думаю. Но…

Сегодня я потерял её. Кто в этом виноват? Две маленькие девочки, директриса или я? Выбросил в окно валериану. Сегодня вечером напьюсь всем назло.

***

Аврора рыдала надрывно и горестно, спрятав голову под подушку, а я себе ногти до мяса обгрызла от волнения. Свинский этот институт! Зачем мы вообще сюда приехали!? Надо было в Школе остаться…

С Ифигенией Сафской Могила познакомилась в столовой. Знакомство было немного болезненным, потому что опрокинутый на форму суп обжёг до красноты.

– Ну, не болит же больше! – пыталась я успокоить подругу, когда мы уже вернулись в комнату, а она вдруг взвыла в подушку и невнятно выдала:

– При чём тут э-это?… Она меня блондинкой крашеной обозвала-а-а…

Что, простите? Весь скандал из-за цвета волос?

– Юлочка, пожалуйста, заряди ей от моего имени, а?

Заслуживает ли Сафская мести? Вот в чём вопрос. Не преувеличивает ли Аврора степень своей трагедии? И если не преувеличивает, то много ли шансов, что в Институте знали о моей пуговичной гениальности?

– Да ноль! – уверял Вепрь, вгрызаясь в булочку с изюмом. Мыша мы провезли в Институт контрабандой. И именно он сообщил нам, что чемоданы наши никуда не пропали, их просто спёрли и заперли в одном из чуланов учебного корпуса.

– Откуда знаешь? – сощурила небесно-голубой глаз Аврорка.

– Местные девочки на ушко нашептали, – хмыкнул тогда этот бесстыдник и деловито лапкой расправил усы.

А теперь он тем же жестом стряхнул с мордочки крошки и важно пояснил:

– Информация о твоей успешности несёт угрозу здешним устоям и даже конституции, хотя её у них, кажись, нет. А вот запрет на успешных женщин имеется.

Я рассмеялась громко. Я успешная женщина?

– Успешная-успешная, и не отнекивайся! – Мш привычно подпер хвостиком подбородок. – И опасная ещё, потому что красивая. – Кровь прилила к моим щекам, но спорить я не стала. Вепрь старше, ему виднее. – Так что молчи, не говори никому про свой пуговичный опыт, и упаси тебя Светлые Боги упоминать тут, что ты из дома сбежала. Ты думаешь, с платьем вам Венера помогла – и на этом всё? Девоньки, я предупреждал вас сразу, не суйтесь в этот серпентарий.

– Но бабуля… – заикнулась было Аврора.

– Бабуля совершенно явно воспитательный момент для тебя задумала, – оборвал её Вепрь. – Уж слишком ты о себе высокого мнения, с её точки зрения. Вот и решила обломать тебя немножко.

– Обломать? – Голос у Могилы охрип до замогильного. – Меня?

– Ну, не меня же! – Мыш смешно дёрнул носиком. – А я предупреждал! Я говорил, что не стоит сюда ехать. Вы вообще знаете, как они вас тут называют?

– Как? – Я улыбнулась, ожидая веселого откровения, да так и застыла с кривой усмешкой на губах, потому что Вепрь и не думал веселиться, а весьма серьёзно пискнул:

– Пособие к практическим занятиям.

Аврора возмущенно ахнула. Могу её понять. У меня лично сердце замерло и пару ударов пропустило, пока я обдумывала услышанное.

– И что они на нас практиковать собираются? – Сердце после короткого перерыва заработало с бешеной скоростью, разгоняя кровь и посылая в мозг различные мстительные сигналы.

– По-разному… Вы уже послужили наглядным примером того, как отвратительно может выглядеть работающая женщина, – откровенничал Вепрь, не замечая, что у Авроры после слова «отвратительно» сжались кулаки и лицо вытянулось. – Теперь, думаю, должно последовать «прекрасное преображение». Думаю, не обойдётся без косметического вмешательства… Опять же, практикум по стервозности…

Мыш хихикнул своим мыслям и зажмурился от удовольствия.

– Местные девочки, в большинстве своём, в магии не очень сильны. Это если фурий не считать, само собой, – огорошил Вепрь и я сразу по сторонам стала озираться, мне вдруг представилось, что демонессы окружают меня со всех сторон, а я такая маленькая и беззащитная, беспомощная-а-а… – Суккубы, опять-таки, – невозмутимо продолжал свою лекцию мыш.

– Определённо! – Он с довольным видом кивнул и окончательно добил нас своим приговорм:

– Думаю, вас собираются принести в жертву во время Зимнего бала красоты.

Мы с Авророй синхронно ахнули. Ну ничего себе, у них тут порядки! И почему Вепрь так спокойно об этом говорит? Драпать отсюда надо, наплевав на украденные вещи, пока есть время.

– Ой, ну вы наивны-е-е-е-е! – рассмеялся мыш, глядя на наши перепуганные мордашки. – Не в том смысле жертва! Не кровавая, а ментальная… душевная порка, сердечный стриптиз, позор, слёзы и тоска. Поняли?

– Нет! – произнесли мы одновременно, и я головой потрясла, а Аврорка кивнула почему-то.

– Будут вас на балу на место ставить, – пояснил Вепрь. – Покажут, какой должна быть, по их мнению, настоящая женщина, унизят, до слёз доведут. Опозорят, короче. Не знаю точно каким образом, ноо Ифигения сегодня уже начала обработку, столкнувшись с Авроркой в столовке.

Могила снова хлюпнула носом, вспоминая обидные слова, а я только зубами скрипнула и в карман полезла за Александровской пуговичкой.

– Эта Опупения у меня получит… – шепнула я уверенно, ибо после мышиного рассказа в рациональности мести больше не сомневалась. – Офигели тут совсем… – Сплела петлю, завязывая её на пуговицу, а потом со словами:

– Сама блондинка крашеная! –Запустила снаряд в окно.

Ещё посмотрим, чья возьмет! И пусть я не совсем понимаю причину Авроркиного расстройства – подумаешь, усомнились в подлинности цвета её волос – но Могила моя подруга, а у нас в Школе друзей не бросают.

Ибо нечего.

В тот же день, незадолго до обеда, я выяснила, что моя снайперская стрельба обрела неожиданный, как бы выразился Тищенко, побочный эффект. Александровская пуговица настигла Ифигению в коридоре и, по словам свидетелей, трижды врезалась нахалке в лоб со словами «Сама блондинка крашеная!» Не знаю, правда ли, но в столовой Офигения шарахнулась от меня как от чумы.

Видимо, всё-таки, правда. Надо будет Вельзевулу Аззариэливечу рассказать.

Или не надо. За такую подрывную деятельность ректор вряд ли по головке погладит.

Всю неделю мы с Авроркой работали, как проклятые. Хотелось побыстрее развязаться с этим ненормальным Институтом. Никаких нервов на местных дамочек не хватит же. И это я уже не говорю о золотых пуговицах. На местной почве моё оригинальное умение получило неожиданное развитие. Во-первых, пуговицы заговорили. Во-вторых, они стали возвращаться назад. Первой вернулась та, которую я отправила на расправу с Ифигенией. Вечером, сразу после того, как мы с Могилой узнали об оригинальной сигнализации «Крик баньши».

Сначала мы не поверили. Потом испугались. Потом возмутились и решили обратиться к местному магу, чтобы он немедленно снял с нас эту гадость. Но, в конце концов, здравый смысл победил.

– Лишняя защита не помешает, – раздирая зевотой рот, промямлила Аврора.

– Это точно, – согласилась я и отвернулась от подруги, привлеченная легким дребезжащим звуком за окном.

Если честно, я подумала, что это лезут настырные домовые. Но нет. Распахнув стеклянные створки, я с удивлением обнаружила золотую Александровскую пуговицу.

– Я начинаю тебя бояться, – заявила Аврора, глядя на мою находку.

– Я уже сама себя бояться начинаю, – вздохнула тяжело. – Разговаривают, домой возвращаются. Того и гляди, завтра начнут давать ценные указания и стратегически важные советы.

– Или лекцию прочтут по особенностям ведения партизанской войны, – хихикнула Аврора.

– И подрывной деятельности, – подхватила я, со смехом падая на кровать.

Смех смехом, но пуговичная проблема взволновала меня не на шутку. Поэтому назавтра, капитально уставшая от зарядки артефактов и плетения циклических петель, я не стала отдыхать, как это сделала Аврора, а вместо этого притащила из библиотеки целый ворох книг, обложилась конспектами и записками, которые мы вместе с ректором составляли, и попыталась найти ответ. Могила в это время красовалась у зеркала в шамаханских платьях.

– Жалко, что ты такая принципиальная, Юлка, – вздыхала она печально, примеряя пятый или шестой наряд. – Такая фееричность пропадает. Я в этом наряде просто богиня… Ты так не думаешь?

– Отстань, – проворчала я, пытаясь за недовольным тоном легкую зависть спрятать. Всё-таки подружка у меня чудо как хороша! – Я тут важным делом занимаюсь, между прочим.

– Зануда ты, – беззлобно сообщила Могила.

Я задумалась, стоит ли ответить, но тут в дверь постучали.

Евпсихий Гадович. Аврора хрюкнула и сбежала в ванну, шептаться с Вепрем – на солидного домового она без смеха смотреть не могла. И зря. Милый дядечка, хоть и непонятно, сколько ему лет, сорок или четыреста сорок. Но у домовых это всегда так. Такой уж они народец забавный. Евпсихий Гадович, если сравнивать, например, с нашим семейным Пуком Ясуковичем, который смешил меня в детстве одной своей тенью, был мужчина видный: не очень высокий, но широкоплечий, всегда в строгом костюме, усики аккуратные, виски импозантно убелены сединами, голос тихий, но внушительный… А имя… ну, что тут сказать. Будем откровенны: встречали мы среди домовых и позаковыристее имена.

Уже через минуту я поняла, что Аврора правильно поступила, сбежав. Боюсь себе представить, что бы с нею было, при ее-то душевной организации, если бы этот Гадский сын при ней о нашем уродстве рассуждать начал. На совесть давил, объяснял, почему мы не можем в форме по Институту ходить. Наглец, знаем мы правду. Благо, добрые люди… то есть, мыши, рассказали. Ну, ничего. Александровских пуговиц у меня целый карман, отомстить я всегда успею. А вот насущный вопрос формы надо было решать оперативно. Пришлось идти к Венере Ниловне с нижайшим поклоном и смиренной просьбой о помощи.

Кастелянша обрадовалась, засуетилась, вывалила целый ворох шелков и ситцев. Я думала, Могиле плохо с сердцем станет, честное слово. Она чуть не плакала, когда отказывалась от атласных юбок и ярких тканей. Впрочем, Венера Ниловна своего все равно добилась – стрэйч-атлас в форму нам впаяла, а я-то знаю, какой он дорогущий! У нас с мамой ночные платья только из этого материала были.

– Это потому что, детка, – объясняла Элеонора Волчок, – что быть самой красивой в спальне гораздо важнее, чем блистать при дворе. Впрочем, о спальне я тебе потом объясню, когда ты подрастёшь…

– Это когда? – поинтересовалась я. – Через год?

– Через десять! – отрезала мама. И больше я к этому вопросу не возвращалась.

Венера же Ниловна до середины ночи возилась с нами, снимала мерки, уточняла пожелания по фасону, а к утру принесла нам не форму, но настоящее волшебство. Аврорка повизгивала от счастья, а я чуть в обморок не упала, когда свое отражение в зеркале увидела.

– Это не я… – выдавила из себя. – Это какая-то совсем другая, неизвестная мне Юла…

– Ты! – смеялась подруга, и смех её походил на радостное журчание ручейка. – Здорово получилось, да? Думаешь, нам разрешат и в Школе это носить? Было бы круто!

Я об этом, если честно, не думала, а складывая Александровские пуговицы в карман новой формы, размышляла о своём невезении. Не давалась мне загадка моего уникального умения. Не раскладывалась по полочкам. А я уже почти успела представить себе фанфары и признание, гордый блеск в глазах отца, недоумение на мамином лице… Поторопилась. Какая польза от заклинания, если им, кроме тебя, никто воспользоваться не может? Как можно прославиться при помощи пуговицы? И что я на защите курсовой в конце года говорить буду? Вельзевул Аззариэлевич мне тему назначил, а у меня наработок ноль. Только хуже с каждым днем становится…

Не знаю, было ли мое плохое настроение предчувствием, или же просто так совпало, но уже к обеду Венера Ниловна, по нашей с Авроркой вине, между прочим, была уволена. И пусть нас никто прямо не обвинял, мы все равно чувствовали за собой вину.

В сопровождении Евпсихия Гадовича вышли провожать бывшую кастеляншу к воротам Института, и она, едва сдерживая слезы, сказала:

– И пусть, я не жалею. Вы хорошие девочки. Я рада, что мы познакомились.

Домовой порывисто обнял женщину, нахмурился, мне даже на секунду показалось, что он сейчас заплачет, а затем развернулся и, так и не сказав ни слова, скрылся в здании. Мы же с Могилой стояли на дороге до тех пор, пока одинокая фигурка Венеры Ниловны не скрылась за горизонтом. Да и после того ушли не сразу.

До пятницы нам удавалось избегать общения с руководством школы, работа по зарядке артефактов заканчивалась, и мы надеялись, что получится покинуть негостеприимные стены Института имени Шамаханской царицы раньше оговоренного в контракте срока, когда нас неожиданно вызвали в кабинет директрисы.

Мы с Авроркой и без предсказания Вепря уже поняли, что нас там ждет.

– На бал будут приглашать, – предсказала я.

– А нам надеть нечего… – грустно согласилась Могила, даже не предполагая, что этот вопрос начальство серпентария уже решило.

В главном террариуме нас ждала директриса, прекрасная до рези в глазах, пригласившая нас в Институт Липа Валентиновна и два бальных платья. Розовое с белым для Авроры и темно-синее для меня.

– Милые мои! – нежным голосом воскликнула Липа, как только мы вошли в кабинет. – Мы с Изой Юрьевной приготовили для вас подарок.

Иза Юрьевна стрельнула в нас чёрным глазом, и, не знаю насчет Авроры, а я захотела немедленно удрать отсюда. Первым же дилижансом. И можно даже на летающей циновке.

– Девочки, в качестве поощрения за отлично проделанную работу руководство нашего Института счастливо пригласить вас на Зимний бал красоты, который состоится в ночь с воскресенья на понедельник. Кроме того, лично от себя Иза Юрьевна дарит вам по бальному платью.

И Липа Валентиновна улыбнулась так ярко, что я едва не ослепла.

– О! Эта такая честь, такая честь! – заохала Могила. – Мы и мечтать не смели…

Конечно, зачем мечтать, если это приглашение Вепрь ещё в начале недели предсказал.

– Евпсихий Гадович вам выдаст бальные книжки… Да и вообще по всем вопросам смело можете обращаться к нему, – продолжала щебетать Липа Валентиновна, подталкивая нас к манекенам с нарядами. – А пока, может, займемся примеркой?

Аврора не успела радостно закивать, потому что я категорично воскликнула:

– Спасибо, вы так любезны, но нам неловко отнимать у вас драгоценное время. Уверена, что вам и без нас хватает хлопот… Правда, Аврор?

Подруга, видимо, поняла, что с примеркой можно и до комнаты потерпеть, пропела короткий дифирамб красоте платьев и любезности руководства, а затем мы в сопровождении двух домовых, которые несли за нами нашу бальную сбрую, отправились к себе в комнату.

И знаете что? В детстве все самые страшные страшилки, которые мне рассказывали братцы, были о Стражах Пограничья или о жутких монстрах.

Теперь я знала, что они просто в Институте Шамаханской никогда не бывали. Иначе у их историй был бы совсем другой окрас.

Глава девятая

Ежегодный Зимний бал красоты в Институте имени Шамаханской царицы глазами очевидцев и участников

Из личных записей Евпсихия Гадовича Рода

Готовить большой бальный зал к празднику мы начали за месяц до назначенной даты. Шутка ли! Такое событие! Тем более что темой бала в этом году стало Время. Я себе голову сломал, думая, как все украсить и преподнести.

Для начала мы разделили круглую комнату на четыре сектора: белую зиму, голубую весну, зеленое лето и оранжевую осень. Затем художники превратили пол зала в огромные часы с теневыми стрелками, а в центре установили чёрно-белую статую Жизни и Смерти. Ну и простор для танцев и волшебных сюрпризов с забавными розыгрышами оставили.

Я ожидал прекрасного вечера и замечательной ночи, полной музыки, красоты и восторгов. Однако мои надежды на то, что все пройдёт без сучка и задоринки, развеялись как дым, когда гости только начали съезжаться. Потому что среди прибывших в первых рядах я с ужасом опознал королевского мага с женой и всеми своими звёздными сыновьями. Не знаю, что задумала директриса, но чувствую, дело пахнет грандиозным скандалом.

Представил, ЧТО скажут Волчки, когда узнают, что Цыпа «гостит» в Институте, и решил заранее принять настойку корня валерианы. (Возможно, заменю её коньяком. По обстоятельствам), обежал глазами зал в поисках тёмно-синего шедевра, над которым корпел две ночи. Я даже успел испугаться, что маленький поросёнок испортит мне тонкую месть за увольнение Венеры, но девчонка, наконец, появилась.

Это я хорошо цвет подобрал. И фасон. И ткань. А вот причёску, украшения и косметику она сама додумала, ну, или подружка помогла. Хорошая девочка! Не буду ее больше Цыпой называть. Она не Цыпа. Она Журавлик. Изящный, подвижный, немного напуганный и определённо очень красивый. Хотя, кажется, и близко не представляет, насколько. И Горничная тоже хороша, хотя над ее платьем я не трудился лично, отдав эскизы помощникам.

Девушки впорхнули в зал, как птички. Как птички, потому что яркие и щебечущие. Улыбались. Шептались. Залюбовался ими.

А потом мой Журавлик заметил кого-то в толпе и испуганной молнией шарахнулся за колонну в зимней зоне. Проследил за её взглядом. Удивительно, но Волчков в той стороне не наблюдалось, они в весне любезностями с хозяйками бала обменивались. Покосился на Горничную и икнул от удивления, потому что она, чуть присев от страха, спряталась там же, где и подружка. Что происходит? Пойду выпью семьдесят три капли коньяку для успокоения нервов.

Пятнадцать минут спустя.

Решил не бегать за коньяком. Утешился бокалом шампанского и отправил одного из домовых с подслушкой за интересующую меня колонну. По итогам разведданных отказываюсь от предыдущих выводов. Журавлик всё-таки наивный Цыпленок, а Горничная ничем не лучше. Планируя свою месть, я рассчитывал на участие двух женщин и не учёл того, что они пока ещё оставались детьми. Надеюсь, малышки не сильно пострадают на сегодняшнем балу.

Для истории передам суть разговора.

Цыплёнок испуганным голосом:

– Кошмар какой-то! Кошмар! Я сплю… Слушай, а что будет, если мы сейчас сбежим отсюда и закроемся у себя в комнате?

Горничная:

– Да где кошмар? Кошмар вон с другой стороны стоит… А врал же, врал, нехороший человек, что к родне на каникулы уезжает… Хотя идея про комнату мне очень нравится…

И почти без паузы:

– Проклятье, я такая… такая… а он не один!

А потом случилось то, чего я боялся:

– Катастрофа, Аврорка! Это катастрофа! У меня истерика! Я вижу папу, маму… и всех своих братцев.

Это, действительно, катастрофа. Потому что мысль у женщин скачет, как горная серна. И захочешь – не угонишься. Теперь любопытство не даст мне уснуть. Кого они поначалу-то испугались?

***

Когда мне исполнилось двенадцать лет, родители решили, что будет здорово, если я выйду замуж за сына папиного друга. Микаэлю уж стукнуло тринадцать, он был рыж, худ и прыщав. Любил дёргать меня за косичку, щипать за бок и щекотать. На мой пятнадцатый день рождения он подкараулил меня в саду, зажал за скамейкой у пруда и сказал:

– Юлианочка, я полюбил тебя с первого взгляда! Мне плевать на то, что у тебя нет никаких талантов. Ты всё равно станешь моей женой…

А потом полез целоваться. Бу-э!

Не знаю, что меня возмутило больше: слюнявое лобзание или заявление о моей бездарности, но я поклялась себе, что это был наш последний разговор. И что я и его мокрый рот больше не окажемся в одной плоскости.

Ни-ко-гда!

Теперь же мой рыжий кошмар стоял в компании двух своих сестёр, улыбался и призывно махал рукой. К счастью – не мне, к несчастью…

Мамочки!

– Катастрофа, Аврорка! Это катастрофа! У меня истерика!!! Я вижу папу, маму… и всех своих братцев.

Могила ничего не ответила, я оглянулась и заметила только, как светло-розовый хвост скрывается в коридоре, ведущем в крыло, где находится наша комната.

«Предательница!» – подумала я ей в спину.

Удрать у меня теперь не получилось бы при всем моём желании, потому что Липа Чтоб-её-дракон-сожрал-Валентиновна, улыбаясь акульей улыбкой, прямо в этот момент плыла на меня. Дрожащей рукой нащупала в ридикюле Вепря. Ну, хоть какая-то поддержка!

– Милая моя Юлиана! – обратилась ко мне заведующая кафедрой Абсолютной красоты, при этом голос её был так звонок, я бы даже сказала, зычен, что я струдом удержалась от того, чтобы зашипеть. – Вы что же, прячетесь тут?

– Я не прячусь. – Вспомнив все мамины уроки о том, как должна вести себя настоящая женщина, я гордо распрямила плечи, выпятила грудь (ну, то есть то, что у меня вместо неё), втянула живот и небрежно соврала:

– Я тут подругу жду. Она… эээ

– Носик попудрить убежала?

– Угу, носик! – согласилась я, представляя себе, как уже сегодня Могиле не только носик, но и глазик, а также шейку, основательно так напудрю…

– Ну, ничего! – пропела Липа Валентиновна. – Она нас найдёт! Идёмте, я вас пока с нашими гостями познакомлю!

И поволокла меня за руку в толпу. Хорошо, хотя бы не в сторону моего семейства и рыжего Микаэля.

Первым же человеком, с кем меня решила познакомить эта не в меру радостная женщина, оказался папин секретарь. Ну, что за невезение? Он улыбнулся мне не узнающей улыбкой, а затем изумлённо губы округлил, когда Липа Валентиновна поспешила меня представить.

– Юлианочка, безумно рад! Вы так повзрослели! И расцвели! Тоже тут учитесь? – тараторил, не позволяя мне слова вставить. – Наша Фифи уже на третьем курсе.

– Я…

– Вы знакомы? Она ничего не писала…

– Нет, я…

– О! Я вас обязательно познакомлю! А батюшка ваш и словом не обмолвился…

– Да не учусь я тут! – наконец, удалось проговорить мне возмущённым и, следует признать, довольно громким голосом, что немедленно привлекло к нам несколько любопытствующих взглядов.

– Вы тут пока пообщайтесь, – немедленно сориентировалась Липа Валентиновна. – Я на секундочку!

И убежала, змея! Явно почувствовала, что дело пахнет моим позором. Помчалась директрису радовать… Проклятье! Вепрь же настойчиво просил держать себя в руках. Досчитала до десяти мысленно и мило улыбнулась господину Как-же-его-зовут.

– Я тут по приглашению руководства Института, – окончательно взяла себя в руки. – Очаровательная Липа Валентиновна любезно предложила нам…

– А вон и моя Фифи! – невежливо перебил папин секретарь, указывая мне за спину.

Оглянулась и внутренне похолодела. Ифигения Сафская – Фифи?! – потупив глазки, стояла перед моим отцом, а папа с задумчивым видом рассматривал лоб дочери своего секретаря. И я даже знаю, что именно привлекло его внимание. Движение губ Волчка-старшего указало на то, что он что-то произнес, не иначе Сандро позвал, потому что братец шагнул к ним, бросил быстрый взгляд на Фифу, сморщил нос и указательным пальцем непроизвольно почесал место между своими бровями. А потом они в четыре глаза стали внимательно рыскать по толпе гостей. Ой, мамочки!

– Господин Сафский! Вы нас с Фифи… мы тут… прошу прощения, мне это… – Взгляд выхватил из толпы высокую причёску Липы Валентиновны, и я мысленно возблагодарила её за нечаянно подаренную подсказку:

– Надо немедленно носик попудрить! – выдохнула, пожалуй, даже слишком радостно, поймала недоумённый взгляд и вдоль стеночки, вдоль стеночки, не сводя глаз со своих Александров Волчков, от колонны к колонне, осторожненько, в сторону заветного коридора…

Хорошо бы с Вепрем посоветоваться, но не стану же я посреди зала разговаривать с собственным ридикюлем.

Ох, не надо было сюда ехать! Ох, не надо было… Лучше б я в общежитии поскучала пару недель, не растаяла бы…

Когда до вожделенного выхода оставалось всего несколько шагов, кто-то обхватил меня горячей рукой за талию, а другой рукой, не менее обжигающей, рот закрыл. Секунда – и я растерянная и напуганная до потери пульса стою в небольшой нише, уткнувшись носом в стену, а таинственный некто меня спиной от всего зала загораживает.

Я как раз размышляла над тем, что лучше сделать для начала: укусить зажимающую рот ладонь или каблуком на ногу похитителю наступить, когда мне в ухо зашипели:

– Не дёргайся! Там твоя мама…

Мама – это даже хуже, чем папа и Сандро вместе взятые. Поэтому я замерла, я застыла, я вжалась в стену и одновременно всем богам взмолилась о том, чтобы они наделили меня сиюсекундно умением становиться невидимой.

– Так и знал, что ты тут, как только историю про говорящую пуговицу услышал! – зашептал на ухо незнакомец с каким-то очень уж знакомым голосом. – Они у тебя теперь ещё и разговаривают?

Опупения, чтоб ей провалиться! Сложно что ли было рот на замке держать? Ну, или хотя бы лоб пластырем заклеить! Героиней вечера решила стать, не иначе!

– Муми мя! – промычала я в ладонь и локтем по чужим рёбрам проехалась.

– Сама, говоришь, блондинка крашеная? – веселился некто, и не думая меня отпускать.

– Муми! – решительно повторила я и ногой нахала пнула.

– Уй! – зашипел он, убирая руки. – Опасная ты женщина, Юлка. И неблагодарная!

Обретя свободу, я немедленно оглянулась, чтобы в лицо своему спасителю посмотреть. И взвыла. Мысленно. И кажется, вслух тоже, немножко. Интересно, в этом зале сегодня собрались все люди, которых я стараюсь избегать, или директриса всё-таки забыла кого-то пригласить?

– Что ты тут делаешь? – спросила я, глядя в солнечно-бирюзовые глаза.

Александр Виног, странно было бы, окажись мой незнакомец кем-то другим, нахмурился и признался, наклонившись к самому моему ушку:

– У меня тут… сестра учится. Не говори никому, ладно?

– Нет. – Кивнула я, стараясь понять, почему вдруг стало так щекотно нёбу. – То есть, да… То есть, я не скажу…

– А ты? – не отрываясь от пылающего уха, прошептал Виног. – Подрывную деятельность здесь ведёшь?

– Ага… То есть, нет, мы с Авроркой…

Александр вздохнул.

– И почему я не удивлен?.. Вы всей своей тёплой компанией тут, или кто-то всё-таки уехал домой на каникулы?

Я даже обиделась.

– Вообще-то мы работали!.. Пусти!

Подняла руку, чтобы оттолкнуть Александра, как вдруг на зал упала кромешная тьма. Виног немедленно прижал меня к себе еще крепче, и я забыла о возмущении, слушая, как бьётся его сердце.

– Бом! Бом! Бом!.. – понадобилось три удара, чтобы понять: звук исходит не из груди парня, это бой часов оглушает присутствующих своим звоном.

Колокол пробил девять раз, раздался шелест, что-то невидимое коснулось моего лица, по толпе гостей волной пронеслось восхищенное «Ах!», а потом яркий свет ударил по глазам, заставляя зажмуриться.

– Что это было? – выдохнул Виног изумлённо, а потом рассмеялся. – Я и забыл о том, как это бывает!

Мне понадобилось на несколько секунд больше, чтобы понять, что происходит. Очевидно, это и был один из тех сюрпризов, о которых предупреждал Евпсихий Гадович. Протянула руку и указательным пальцем дотронулась до золотой бабочки, которая маской прикрывала лицо Александра.

– Красиво… – прошептала тихонько.

– Очень красиво! – согласился Виног, глядя на меня. – И очень удобно. Теперь у тебя появилась реальная возможность спрятаться от родных.

А тем временем в воздухе зазвучали первые аккорды кадрили, и невидимый распорядитель бала объявил:

– Первая фигура женского танца! Дамы выбирают кавалеров!

– Потанцуем? – Александр улыбнулся мне из-под маски и потянул в середину зала, где пары уже начали выстраиваться в ровные ряды.

– Эй! – возмутилась я. – Это я должна тебя приглашать!

– Ну, теперь ты знаешь, что я отвечу… Юлка, не упирайся! Идем!..

***

Из записок Евпсихия Гадовича Рода

В десятый раз за вечер передумал в своих выводах относительно Журавлика.

Она не просто продержалась до первого танца, она вступила в него феерично, вызвав завистливое шипение наших стервочек и недовольные взгляды директрисы. Впрочем, последние, скорее, достались мне, а не ей. Видимо, я разумно поступил, упаковав вещи ещё до начала праздника.

Она вышла в середину зала, ведомая за руку молодым человеком в черном костюме и золотой маске. И чтоб у меня все эскизы сгорели, если это не августейший родственник директрисы. Впрочем, я могу и ошибаться, мальчишка в прошлом году не появился ни на одном из наших мероприятий, а молодежь в этом возрасте меняется так стремительно.

В любом случае, кем бы ни был кавалер Журавлика, смотрелись они красиво. Она – грациозная и завораживающая в трепещущей серебряными крыльями маске. И он – стройный, таинственный, немного пугающий…

Нет. Она не Журавлик. Она Акула! Такой лакомый кусочек отхватила, назло всем нашим. Горжусь Цыплёночком, пойду отмечу первые глотки сладкой мести бокалом шампанского.

***

Когда после очередного танца Александр оставил меня, отправившись за лимонадом, я вдруг словно ото сна очнулась и вспомнила, что, во-первых, я тут не для того, чтобы веселиться, а чтобы подрывную деятельность в рядах противника вести. Между прочим, спланированную по всей строгости стратегической науки. Капитан Да Ханкар точно будет нами гордится, если всё пройдёт так, как запланировано. А во-вторых, куда пропала Аврора? Кто её так напугал, что она сбежала, наплевав на свое желание поразить всех на балу своим новым платьем и неземной красотой.

Я из-за этого Винога обо всём забыла! Стыд и позор мне!

Первым делом, решила закрыться в дамской комнате и держать совет с Вепрем. Было немного неловко перед Александром: он вернёся с напитками, а меня нет. Нехорошо. Решит, что я сбежала. С другой стороны, не спускать же шамаханкам с рук кражу вещей и попытку использовать нас вместо пособия для практических занятий!

Именно там, где дамы обычно пудрят носик, я и нашла Аврору. Нет, сначала-то я её не заметила, но когда из комнаты ушли все посторонние, а я забралась в свой ридикюль, чтобы помочь мышу выбраться, мы и услышали плач. Даже не плач, а тихое горестное всхлипывание. Вепрь, вскарабкавшись по рукаву мне на плечо, указал кончиком хвоста на крайнюю от окна кабинку.

Ещё раз оглядевшись, я легко ударила костяшками пальцев по двери кремового цвета и позвала:

– Аврора, это не ты там случайно?

– Я-а-а… – ответила она с надрывом.

– Ревёшь?

– Реву-у-у-у…

Мы с Вепрем переглянулись, и он снова ткнул хвостиком в сторону двери.

– Могила, открой, а? Что хоть случилось?

– Он меня не любит! – уж совсем неожиданно раздалось из-за двери. – Я так к нему, я так его, я здесь совсем, а он… та-ам…

У Вепря сделалась такая морда, что я сразу поняла, он отчаянно жалеет о том, что мышиная физиология не позволяет ему покрутить пальцем у виска, и развела руки в стороны. Безмолвно с ним соглашаясь и как бы одновременно намекая на то, что не бросать же Аврорку теперь.

– Могилочка! – ласково обратилась я к подруге. – Возьми себя в руки! У нас же большие планы на эту ночь, а ты истерику закатываешь…

Подруга судорожно и громко втянула в себя воздух, после чего в туалетной комнате наступила тишина, пугающая своей густотой.

– Аврорка?

Дверь со щелчком распахнулась, едва не стукнув меня по носу, и мы с Вепрем увидели Аврору. Как есть Аврору. В розовом платье с белыми вставками, с распущенными, цвета спелой пшеницы волосами и с кроваво-красной бабочкой на лице.

– Богиня! – выдохнул мыш подобострастно, и я не могла с ним не согласиться.

– И черт с ним! – решительно возвестила Могила. – Вперёд, предметники! Покажем им всем!

Первый «бом» застал нас в коридоре, со вторым выключился свет. Когда часы отсчитали десять, я снова почувствовала легкое прикосновение к лицу и поняла, что маска меняется. Нестерпимо захотелось найти зеркало и посмотреть, на кого я теперь стала похожа. Взгрустнула по тому поводу, что теперь-то мы с Александром не узнаем друг друга в зале, а потом раздражённо стунула каблучком по паркету. Вот же Виног! Опять забрался мне в голову!

– Аврор, я, пока тебя не было, все осмотрела подробно. Ловушки на месте, пуговицы у меня с собой, Вепрь…

– Вепрь всегда готов, – пискнул мыш из сумочки, а я задержала дыхание перед тем, как выдохнуть, надеясь, что это нехитрое упражнение поможет мне успокоиться.

– Юла, ты волнуешься, – констатировала подруга спокойным голосом, аккуратно дотрагиваясь пальчиками до умопомрачительной розы на своем лице. Все-таки подружка у меня чудо до чего хороша!

– Переживаю о последствиях, – призналась я. – Вельзевул Аззариэлевич точно по головке не погладит, когда узнает, кто бал сорвал.

Могила неопределенно пожала плечами. И я этот жест восприняла как нечто среднее между «у нас не было другого выхода» и «чему быть, того не миновать».

В зал, как и было условлено, вошли через разные двери. Аврора осталась у центральных ждать сигнала, а я зеркальным коридорчиком побежала в «оранжевый сектор», попутно любуясь ультрамариновым васильком, который заменил серебряную бабочку на моём лице.

Когда двери осенней части зала уже появились в поле моего зрения, я заметила Липу Валентиновну, которая в сопровождении нескольких старшекурсниц удалялась в сторону классов.

«Интересно, куда это они в разгар веселья?» – мелькнуло в голове. Времени на размышления не оставалось: решаться надо было немедленно. Я подумала, что Аврора подождёт, и неслышно отправилась за шамаханками.

***

Липа Валентиновна гордилась своей работой и тем важным делом, которое она несла в мир. Пусть сама она не добилась в жизни и десятой части того, чего достигли многие из ее учениц, но что бы стало с ними, не будь у них такой замечательной наставницы, никто не знает. Уж точно ничего хорошего!

Кафедра Абсолютной красоты, которую метресса возглавляла без малого двадцать лет, изучала не только то, как женщине сделать себя красивой, но и, например, как добиться того, чтобы окружающие считали её таковой. Не всем повезло родиться эмпатами, но у многих может получиться ими стать. Непростая эмпатическая наука на кафедре делилась Липой Валентиновной на три ветви: эмоциональную, когнитивную и предикативную.

Эмпатические эмоционалисты, все как один, были простаками. Много ли ума надо для того, чтобы по мимике определить, что сейчас испытывает человек? Когнитивисты любили позанудствовать и своими аналогиями и предположениями могли довести неискушенного человека до истерики. Да и не к лицу женщине быть интеллектуалкой.

Самой же сложной и интересной, конечно, была предикативная составляющая эмпатической науки. Потому что уметь чувствовать других людей, находить их слабые и сильные места, предвидеть их реакцию на события, распознавать ложь и тайный умысел, заставлять работать на себя так, чтобы люди этого не замечали, чтобы думали, что они поступают так, как поступают, только потому, что это их решение и ничье более, – это даже не наука, это искусство. И пусть злые языки выпускниц эмпатического отделения Института имени Шамаханской царицы за глаза называют стервами и стервочками! Разве это важно? Важно лишь то, чего девочки добиваются в жизни.

Зимний бал красоты был всего лишь очередным уроком в череде других. Ни наставница, ни ее ученицы даже не помышляли сегодня о веселье: анализ, предугадывание, разбор полётов и, как результат, катастрофичный эмоциональный взрыв пособия к концу занятия. Вот чего Липа Валентиновна ждала от этой ночи. Простое задание осложнялось лишь тем, что в этом году девочки должны были уследить за двумя жертвами одновременно.

И завкафедрой решила немножко схитрить, подключив к делу директрису. Изазэль Й'Уркхой, которую в Институте все по-простому называли Изой Юрьевной, была не просто урожденным эмпатом, она целостно объединяла в себе все три направления науки и, кроме того, умела путешествовать по снам. Поэтому не надо было искать рычагов давления, школьницы сами на них указали, даже не зная об этом.

Испугать, взбудоражить, оголить нервы, достать кровоточащее сердце из груди – тяжёлый урок, но других жизнь не преподносит.

Липа Валентиновна подождала, пока ученицы рассядутся в низких креслах, стоящих полукругом, и сама опустилась на диванчик у учительского стола.

– Итак, мои дорогие, – начала она последнюю консультацию. – Подведём итоги. Что мы имеем к началу второго часа бала?

Она щелкнула пальцами и доска за ее спиной задрожала зеркальным озером, а затем явила присутствующим бальный зал, только начинающий принимать гостей.

– Благодаря данным, полученным от Изы Юрьевны, испытуемые поставлены в сверхкритическую ситуацию, – начала отчитываться одна из студенток. – Аврора Могила, более вспыльчивая, эмоционально неустойчивая, обладает завышенной самооценкой и болезненным восприятием своей собственной красоты. Достаточно было пригласить объект, не отвечающий на нежные чувства жертвы, на бал, – доска снова дернулась, показывая присутствующим высокого темноволосого молодого человека. – И результат на лицо!

Изображение меняется, и бальный зал превращается в дамскую комнату, в которой рыдает девушка в розовом платье.

– Предполагаемое развитие событий, – продолжала отчитываться студентка. – Выяснение отношений, взрывная ссора и скандал. Липа Валентиновна, мы узнавали. Родители девочки не простят ей подобного выступления и, скорее всего, Аврора Могила после бала будет переведена на домашнее обучение.

Липа Валентиновна задумчиво постучала пальцем по столу.

– Хорошо… с этим понятно. Какова погрешность?

Девушка заглянула в записи и объявила:

– Учитывая ситуацию с говорящей пуговицей, – после этих слов эмпатки загалдели дружно и вразнобой, но говорившая только голос повысила, – думаю, смело можно говорить о пятнадцати процентах. Поэтому я настаиваю на дополнительных мерах.

Наставница почесала мизинчиком кончик носа и произнесла:

– Нет… Дополнительные меры могут иметь необратимый эффект. Вы готовы разбираться с родственниками Могилы? Я – нет. Поэтому остановимся на том, что есть. В конце концов, о чем говорят пятнадцать процентов? О том, что есть еще семьдесят пять шансов на успех.

– Восемьдесят пять, – исправила одна из девушек, и Липа Валентиновна сделала себе в мозгу пометку напротив её имени. Слишком умная. А большой ум женщину не красит. От большого ума только лишние морщины появляются и волосы выпадают.

– Это не принципиально, – снисходительно улыбнулась наставница. – С цифрами пусть возятся мужчины. А также дурнушки! – И бросила на студентку презрительный взгляд. – Главное помнить, что мы не варвары, девочки. Не варвары! Мы можем покалечить, но не калечим!

Женщина поднялась на ноги и сделала круг по комнате, остановилась у зеркала, поправила выбившийся из прически локон и продолжила:

– Мы преследуем благие цели. Девочки не должны пострадать. Даже если события сегодняшней ночи и покажутся им трагедией, они их многому научат. И в первую очередь, конечно, чему?

– Укажут на место женщины в мире? – неуверенным голосом спросила одна из учениц.

– Ну, конечно же, моя лапочка! – Липа Валентиновна приветливо улыбнулась любимой ученице. – Расскажешь нам о втором объекте?

***

Второй объект тем временем подслушивал под дверью, и ему ничуточки не было стыдно. Ещё чего! Стыдиться? Да они нас с Авроркой, как лабораторных крыс обсуждали! Я знаю, о чём говорю. Амадеус Гениальные Ручки так о своих экспериментальных растворах рассказывает! С теми же интонациями и безумным блеском в глазах…

Эти гадкие, свинские, подлые шамаханки! Бешенство зашкаливало, от него слегка зарябило в глазах и даже возникло желание побежать и пожаловаться папе. Ох, что он им устроит!

В борьбе зловредности с гордостью победила последняя. Просто на её стороне было ещё и любопытство. Интересно же узнать, что они там себе обо мне напридумывали! Ну и главное, вдруг ярко представилось, как мы с Авроркой им всем, таким умным, нос утрём. Вдвоём, без посторонней помощи. И как потом своим в общаге об этом рассказывать будем.

Да нас не только полуорк, нас даже Динь-Дон похвалит и поставит на бесплатный паёк в фейском крыле. Я хоть и не была голодной, а всё-равно сглотнула, представляя джиннско-фейские разносолы, но тут длинная шамаханка с противным голосом (та сама, которая разглагольствовала о месте женщины в мире), заныла:

– Липа Валентиновна! Ну, она совсем неадекватная! Может, ну её а?

Мне даже обидно стало. Я неадекватная? Я? Да я воспитанная, прилежная, танцую хорошо, вон у Их Темнейшества спросите, он подтвердит. Ещё уникальная очень.

– У нее же эмоции нестабильные, хуже, чем у ребёнка!.. – продолжала длинная, а я внимательно к ней присмотрелась, чтобы не забыть, на кого Александровскую пуговицу натравить. Сегодня же вечером. И обязательно со словами «Сама неадекватная!» Или, ещё лучше: «Сама ребёнок, дура!»

– Кариночка, – заведующая кафедрой, которая, на минуточку только, звала нас не для того, чтобы поиздеваться, а чтобы мы им тут артефакты зарядили, слащаво улыбнулась. – Мы же всё решили. Именно второй объект и представляет основной интерес сегодняшней ночи. Не спорю, сложно! Но ведь интересно! Это же вам не одна безответная любовь! Это и внутренний конфликт, и не взаимная любовь, и придворный маг, и Тёмный двор, и куча комплексов, и даже, – Липа Валентиновна понизила голос, – внук самой Изы Юрьевны!

Я под дверями слегка зависла, раздумывая над тем, что меня больше напугало в этом монологе: то, что у меня, как оказалось, куча комплексов или то, что в отношении меня говорят о не взаимной любви. Уж я-то точно ни в кого ни на одну коротенькую секундочку не влюблена! Так что же это значит? У меня есть поклонник, и я об этом ни сном, ни духом? Завидую Аврорке втихоря, а сама чуть ли не роковая женщина. Капец какой-то! Да за такую новость я даже готова их не бить, когда они будут лежать и просить пощады.

– Картинку, пожалуйста! – Женщина щёлкнула пальцами, и я глазами прикипела к доске.

А та мигнула послушно, предоставляя общему вниманию крадущуюся вдоль стены меня. Гадство! Выглядела я до отвращения забавно и шамаханки немедленно подтвердили это, весело рассмеявшись.

– Факторы! – отдала очередное указание Липа Валентиновна, и доска снова пошла рябью.

Первым на экране появился скучающий возле прекрасной мамы папа, затем Сандро, раздающий автографы у окна, ехидствующий по этому поводу Кешка, Вик, кусающий костяшки пальцев, – не иначе, досадует, что старшего братца опознали раньше, чем его, и, наконец, Мечик, о чем-то шепчущий на ухо хохочущему Святозару. Как мне их всех не хватает! Сердце заполошно затрепыхалось и рвануло в горло, предприняв попытку побега. А потом что-то предательски защекотало в носу, и я едва не заплакала, наплевав на часовой Авроркин косметический труд.

К счастью, доска прекратила транслировать мою семью и переключилась на следующий, как изволила выразиться Липа Валентиновна, фактор. Господин Сафский. Папин секретарь с изумлённым видом крутил на пальце перстень, слушая рассказ своей дочери о том, как её прокляли говорящей пуговицей.

Изображение меняется, показывая замершим у доски шамаханкам и затаившейся под дверью мне рыжего Микаэля, а спустя всего полминутки – совершенно незнакомую мне девицу. «Она-то тут каким боком?» – возмутилась я мысленно. Но поскольку вслух свой вопрос я не озвучила, то и ответа, само собой, не получила. Вместо ответа Липа Валентиновна отдала очередное приказание доске:

– Антидоты!

Я даже задуматься не успела над тем, что бы это могло означать, как изображение на стене подмигнуло мне лохматой головой Вениамина Фростика. Что за?..

– Так получилось, – извиняющимся тоном объявила длинная Кариночка, что фактор из первого случая является антидотом во втором.

Разозлилась безумно. Неужели нельзя по-человечески объяснить!? Здесь, между прочим, подслушивают люди (и мыши), которые не понимают этой их тарабарщины. Кстати, о мышах!

– Я понимаю, что тебе до конца дослушать хочется, но если Аврорка там без нас найдет Веника, – пискнул мне на ухо Вепрь, – то бабахнет так, что нам только ахнуть останется.

С тоской поняла, что мыш прав, в последний раз взглянула на доску и вздрогнула всем телом, наткнувшись на бирюзовый взгляд. Ох, как же хотелось послушать, что они там будут про Александра анализировать, но Вепрь порыкивал (мыши, оказывается, и так умеют) над ухом:

– Шевелись! И без того минут на двадцать от графика отстаём!

Я просто разрывалась между необходимостью уйти и возможностью остаться.

– Одна секундочка ничего не решает! – отмахнулась я от мыша и приложилась ухом к двери.

– Липа Валентиновна! – В голосе длинной послышались истеричные нотки. – Только что погрешность второго объекта с восемнадцати подпрыгнула на девяносто пять!

– Проклятье! Что там могло случиться за полчаса? Картинку!

Секунды три я переваривала услышанное, а потом Вепрь заверещал:

– Драпаем!

Моя левая рука сама по себе нырнула в карман, выуживая уже полюбившуюся золотую пуговку, а пальцы правой привычно закрутили петлю на магической нити. Размах – и доска не успевает показать меня, подслушивающую в коридоре, покрывшись сеткой трещин.

– Теперь драпаем, – согласилась я и под аккомпанемент визгов и писков понеслась по коридору, высоко задрав юбки бального платья.

– Жаль только, что спалились раньше времени! – сокрушалась я, думая об оставшемся в руках врага снаряде.

– Не спалились, – возразил Вепрь, вцепившись коготками в шёлковый рукавчик. – Во-первых, они думают, что это Аврорка снайпер. А во-вторых, твоя пуговица летит сзади за нами.

Я от удивления даже затормозила. Вот так сразу? Оглянулась. Действительно, золотая молния метнулась мне прямо в руку.

– Я не просто уникальная, – поведала я мышу с радостной улыбкой. – Я – богиня.

– Беги уже в зал, богиня! – фыркнул Вепрь. – А не то мы на мой бенефис опоздаем!