Школа Добра

Циновку дёрнуло и немного задрало кверху с левого края.

– Ворон не считай, чтоб тебе крылья поотрывало! – заорала на меня Зарянка. – Следи за равновесием! Иду на посадку!.. Роза ветров, мать ее так! Как только чёртовы драконы здесь крылья не ломают!?

Следить за равновесием? Что она хотела этим сказать? Я что, должна… В ушах засвистело, потому что циновка резко накренилась в сторону фейки и на бешеной скорости помчалась вниз. Я придавила дальний угол ногами, надеясь, что моего веса хватит для посадки, после которой все останутся живы и здоровы, и на всякий случай завизжала так, что в горле засаднило. Ну и зажмурилась – по тем же причинам. А то мало ли. Не хочется смотреть в лицо собственной смерти. Хочется её, ежели что, именно так встретить – с закрытыми глазами и сорванным голосом.

Когда свист ветра стих, а проклятая всеми богами (и мною лично) циновка перестала дрожать под моим едва живым телом, я просто перекатилась набок, на спину, снова на бок и на живот, после чего – аллилуйя! – наконец, очутилась на твердой земле. Ну, в смысле, на крыше.

И сразу же со всех сторон раздалось холодящее кровь рычание и комментарии:

– Ого! Круто сели!

– Ты видел эти ножки?

– А как она равновесие держала? Я хочу эту малышку!

И уже совершенно пугающее:

– И не смотрите в её сторону, она моя… С моей стороны прилетела, значит мне и достанется.

Я вскочила, одёрнула по-траурному прекрасную школьную форму, стрельнула глазами по таращившимся на меня дымящимся мордам и попятилась ближе к Зарянке. Фейка же хлопнула меня по плечу, мол, всё под контролем и презрительно произнесла:

– Клыкастые, боженька дома?

Клыкастые в ответ засвистели, зашипели и заулюлюкали. И один даже облизнул в мою сторону свою огромную голодную пасть. А потом на крышу явился Бань Лу собственной персоной.

Он был невысок. Совершенно точно ниже меня ростом, смуглый настолько, что почти красный, кривоногий, большеголовый, усатый – просто ужасный, если коротко и в двух словах.

Он выстрелил похабной, золотозубой улыбкой в мою сторону и радостно пропел:

– Зорька, счастье моё, ты все-таки привезла мне жертву?

На секунду в груди остановилось сердце, и я испугалась, что после всех сегодняшних потрясений оно уже не заведётся. Но завелось. Было бы странно, если бы этого не случилось, после того, как САМБОГ шлёпнул меня по заднице.

Что ж за день сегодня такой, задницешлёпательный?

– Спятил совсем? Это мой балласт! – возмутилась Зарянка, а я задумалась над тем, радоваться ли такой защите.

– Вот так всегда, – совершенно не божественно обиделся любимый персонаж моего среднего брата, а потом добавил:

– Ну, раз такое дело, пойдёмте, что ли, чай пить?

Ещё раз посмотрел на меня внимательно и уточнил:

– Или лучше немножечко тёпленькой водочки?

Меня передернуло.

– Спасибо, но мы откажемся, пожалуй, – озвучила мои мысли Зарянка, а потом Бань Лу по лысине хлопнула и объявила:

– С тебя должок, не забыл, надеюсь?..

– С тобой забудешь, – проворчал великий зодчий и махнул рукой, чтобы мы следовали за ним.

Четыре пары светящихся глаз с интересом проследили за тем, как мы спускаемся в люк на крыше. Надеюсь, мы друг друга больше никогда не увидим. Потому что я не знаю, что у Зарянки в планах, а например, я – однозначно домой пешком пойду.

И это не обсуждается.

– А циновка? – запоздало вспомнила Зарянка. – Мне Динь-Дон за неё голову снимет!

– Да что с ней станется… Потом заберете… Зорь, я тебя сто лет не видел! – Бань Лу фривольно приобнял фейку за талию. – Ты где пропадала, сердце моё?

– Учёба, учёба и снова учёба, – печально вздохнуло боженькино сердце. – Ты ж сам знаешь, как оно бывает. Дел – во! – Зарянка стукнула ребром ладони по своей шее. – Проблем – во! – Повторила жест, а потом крайне не дипломатично закончила:

– Короче, на тебя вся надежда…

– Бедные дети, бедные дети… – сокрушался тем временем Бань Лу. – Все мозги себе этой учёбой высушили…

– И не говори. – Зарянка согласно закивала. – А ещё и война эта…

Они были явно давно и хорошо знакомы, и я, невольно подслушивая их дружескую беседу, чувствовала себя слегка неловко

– Слышал-слышал… А я-то тут каким боком?

– Строитель нам нужен. Очень, – покаялась фея и руки молитвенно сложила. – А ты же самый-самый лучший, самый прекрасный и самый божественный.

– К тому же, должен тебе…

– Ну, и это тоже…

Бань Лу выдохнул тяжело и протяжно, открывая перед нами двери одной из комнат своего дворца.

Все три стены помещения были сделаны из стекла, открывая нам безумный в своей фантастичности вид. Горы алели в рассветном пламени, да и не только горы. Алым было бесконечное небо над ними, снег на острых вершинах, лес, покрывающий склоны, и, казалось, сам воздух поменял плотность и стал жидким и густым, будто клубничный сироп…

Я заметила, что Зарянка только скользнула взглядом по залитым красным солнечным светом горам, и поняла, что девчонка здесь не впервые. Я же глаз от сказочного пейзажа оторвать не могла. Пока фейка спорила с Богом, я, не дожидаясь предложения, уселась на одну из разложенных повсюду подушек и просто наслаждалась красотой, не особо прислушиваясь к беседе.

Отвлекла меня от созерцания прекрасного, как ни странно, тишина. Оглянулась на спорщиков. Зарянка недовольно пыхтела, насупившись, а бог поджал губы и руки в бока упёр. Когда я повернулась к ним, он меня словно только тогда и заметил, улыбнулся вдруг и спросил, кивнув на окна:

– Нравится?

– Обалденно просто! – искренне призналась я. – Я ничего красивее в жизни не видела!

Бань Лу сощурил на меня и без того узкие глаза и задумчиво пожевал правый ус, а потом вдруг решительно щелкнул пальцами и объявил:

– А ладно! Полетели к вам! – При этом почему-то недовольно зыркнул на Зарянку. – Но только потому что девочка больно хороша! – И подмигнул вмиг растерявшейся мне.

Ох, ты ж!.. Что значит, полетели? Я на ещё одно «полетели» не подписывалась!

Тем временем Бань Лу подхватил нас с Зарянкой под руки и потащил из комнаты. И если моя спутница шла сама, то меня Богу приходилось реально тянуть волоком.

– Летать боишься? – догадался он.

– Ага! – Я с кислым видом кивнула. – Ваши драконы ещё месяц, наверное, будут ухохатываться, вспоминая мое феерическое приземление…

– Ай! Ерунда! На циновке вообще только феям и нравится передвигаться. Самоубийцы! Вот я тебе свою птичку покажу – и ты сразу поймёшь, что полёт – это совсем не страшно.

Очень сомнительное заявление, между прочим.

Зарянка фыркнула недовольно и проворчала:

– Ну, это уж без меня! Летите в вашем деревянном гробу, а я своим ходом, спасибо! – вырвалась из захвата Бань Лу и добавила:

– Встретимся у Школы.

После чего рванула по коридору в сторону люка на крышу, а грустная я и довольный Бог, наоборот, отправились вниз. Спустя несколько шагов моя грусть сменилась злостью. Значит, сюда Зарянка одна лететь не могла? Значит, ей необходим кто-то для равновесия, да? А обратно, получается, я уже не была нужна? Ну, Динь-Дон!! Вот же нехороший фей! Нарочно меня отправил, я уверена, чтобы отомстить за мои неосторожные слова.

И так мне стало обидно, ну прямо до слез.

Раз в десятый за этот день.

– О чём задумалась? – окликнул меня Бань Лу.

– О непорядочности разных джиннов, – хмуро призналась я, с ужасом и трепетом рассматривая огромную деревянную сороку, стоявшую в центре нарисованного на земле круга. Не знаю, как некоторым, а мне всё равно, на чём подниматься в воздух: на дрожащей циновке, на деревянной птице, на драконе или ещё чёрт знает на чём… Меня ужасало само понимание того, как больно будет падать с такой высоты. Но Бань Лу я благоразумно решила об этом не сообщать.

– Джинны – да, – согласился Бог, помогая мне забраться внутрь птицы через небольшую круглую дверь в основании шеи. – Непорядочны, коварны, а уж злопамятны… Ну, и феи не лучше.

– А как же Зарянка? – удивилась я, устраиваясь на небольшой скамеечке в голове птицы.

– Так племянница она моя! – широко улыбнулся Бог. – Только не говори никому, ладно?

Так вот почему фейка так спокойно и раскованно вела себя в обществе Бань Лу!

– А как же должок? – спросила, почти уверенная в том, что никакого долга нет и в помине, и Бог решил нашей Школе помочь просто так, по-родственному.

– Проспорил я, – нахмурил чёрные брови. – Думал, она без семейной поддержки с первого курса вылетит, а видишь, как оно получилось? – Бань Лу щёлкнул пальцами, и мы полетели.

Было страшно. Не так, как на циновке, которая с восседавшей верхом на ней предательницей Зарянкой мелькала впереди, но всё равно…

Поэтому в окна я не смотрела. Болтала с богом о всякой всячине, а когда на горизонте появились очертания Школы, вдруг обратилась к Богу с просьбой об автографе. Думаю, за клочок с именем обожаемого бога мне Кешка всё на свете простит: и побег из дома, и мамину истерику, и папины седые волосы и унижение Сандро…Впрочем, последнему злорадный Кешка, допускаю, только порадовался…

– У меня брат в вас просто влюблён… Всё детство мне о вас сказки… ну, то есть истории рассказывал. Разные. Он известный архитектор. Иннокентий Волчок. Не слышали?

Сказать, что это польстило Бань Лу – ничего не сказать. Внутри него словно лампочка включилась, круглые красноватые щеки надулись, а усы радостно затопорщились.

– Правда, что ли?

– Ага. Все книжки в доме про ваши приключения мне вслух перечитал.

– Что, правда? – и чуть не лопается от довольства.

Удивительный бог. В том плане, что удивить его очень легко.

– Да. Он теперь мосты строит. Очень красивые!

– Молодец какой! – похвалил Бань Лу моего среднего братца. – Обязательно надо будет к нему наведаться. А автограф дам. Чего ж не дать-то?.. Сейчас держись. Идём на посадку.

Я двумя руками вцепилась в края скамейки, на которой сидела, и мы со страшным свистом понеслись к земле, прямо к куче камней, недавно бывшей барбаканом. Интересно, почему за время нашего отсутствия эта куча не уменьшилась в размерах? И где вообще все? Разве нас не должны встречать?

Ни у школьных ворот, ни у развалин барбакана, ни на полигоне не было ни души. Мы с Бань Лу удивлённо оглядывались по сторонам. Вскоре к нам присоединилась Зарянка.

– А что происходит? – возмутилась она. – Мы что, зря летали?

Я недоумевала, а Бог с сокрушённым видом рассматривал руины.

– Кто ж это так нехорошо сделал? – нахмурился он. – Некрасиво… Надо исправить.

Он взмахнул руками, и камни зашевелились, задвигались сами по себе, закрутились на месте, вытягиваясь, уменьшаясь, увеличиваясь и изменяя свою форму по велению бога-строителя. Мы с фейкой глаз от Бань Лу и того, что он творил, оторвать не могли. А посмотреть было на что.

Великий зодчий взлетел над землей, подхваченный лёгким порывом ветра, и подобно дирижёру руководил невидимым оркестром. Заплакали скрипки – и из земли выросли круглые стены. Вступила флейта – и башня для лучников появилась сама по себе. Ударные выбили пунктирную дробь – и в сторону Школы от уже почти готового барбакана отпрыгнул коротенький кирпичный коридор. Грянули духовые – коридор расширился и в две стороны побежал вдоль границы нашего маленького государства, огибая его высокой неприступной стеной. Зазвенел клавесин – и крепость готова.

Бань Лу опустил руки – наступила тишина.

– С ума сойти! – выдохнула я.

– О, мой бог! – подхватила меня Зарянка.

– Это правда, – скромно кивнул головой Бань Лу, когда его ноги вновь коснулись земли. – Именно им я и являюсь.

Я все ещё в легком шоке смотрела на крепостную стену, которая теперь опоясывала школу. Не знаю, сколько времени прошло от начала строительства и до его конца: миг или вечность, но то, что в итоге получилось – выглядело потрясающе. Красиво, мощно, неприступно.

– Значит так, – начал свое объяснение Бань Лу. – Я подумал и решил немного тут всё улучшить. Стены у вас были больно хлипкие, поэтому я возвёл новые, из заговорённого камня, ага. Симпатичненько так… По углам – наблюдательные башни, между ними дозорные будки. Без них никуда. По краям фонари – обратите внимание, в виде летящих птичек… В твою честь, Зарянка, засранка неблагодарная… Бойницы тут вот сделал, видите, в шахматном порядке. По-моему, очень красивенько получилось… Так, теперь барбакан. Башня для лучников только одна, но здесь больше и не надо, опять-таки бойницы… Коридор к главным воротам… Здесь механизм для подъема решётки… А, совсем забыл!

Бог снова взмахнул рукой, и над тяжёлой решёткой появилась красивая вывеска «Школа Добра».

– Ну, и последний штрих! – У ворот возник симпатичный домик с аккуратными клумбами под резными окнами. – Сторожка, – пояснил Бань Лу и, наконец, замолчал, глядя на нас в ожидании оваций, которые, понятное дело, не замедлили последовать. И следовали минут пятнадцать. Мы с фейкой откровенно прибалдели. Не знаю, о чём думала она, а я была счастлива, как поросёнок в луже.

Лишь тревога о том, что в поле нашего зрения так и не появилось ни одной живой души стала ложкой дёгтя в море этого медового счастья. И как только хвост божественной сороки скрылся за облаками, мы с Зарянкой, не сговариваясь, помчались в сторону общежития, выяснять, что тут без нас произошло.

Глава четвертая

Хищное рычание Мы с Зарянкой у кустов рододендронов, и мы застыли, испуганно глядя на сочные зелёные листья. Где-то там, в глубине клумбы что-то огромное и страшное рычало, утробно всхлипывало, булькало и так душераздирающе стонало, что у меня кровь стыла в жилах.

– Думаешь, это животное? – прошептала я.

– Уж точно, не человек… – очень тихо ответила фейка. – Буньип¹ или якумама², или даже нахзерер³. – Мы синхронно поплевали через левое плечо и отступили назад. Но тут Зарянка выдвинула нелогичное и нерациональное предложение:

– Слушай, а давай, посмотрим? Когда ещё настоящего буньипа увидеть доведётся…

– Или нахзерера, – кивнула я и мы раздвинули мясистые зеленые листья, чтобы засунуть внутрь куста свои любопытные носы.

– Я сплю… – прошептала фейка.

– Ты – нет, а вот он – так точно, – возразила я, глядя на капитана Зервана Да Ханкара, издающего жуткое рычание, которое заменяло ему храп.

Да уж… а мы губу раскатили на редкое чудовище.

Редкостное!

Он лежал в позе эмбриона, подложив левую руку под щеку и прикрывая правой свой голый живот. Из одежды на нем были только белые трусы и розовые тапки без задников с загнутыми кверху носами.

– Интересно, почему он в таком странном виде… – пробормотала фейка. Я была с ней полностью солидарна, но высказать свою солидарность вслух не успела, потому что в окне АДа появилось испуганное, бледное до синевы лицо Ирэны, а потом раздался свистящий шепот, перекрикивающий даже храп нашего преподавателя:

– БЕГИТЕ!!!!

– Сейчас, вот только разгон возьму… – проворчала Зарянка, глядя на скрюченную фигуру полевого командира.

А я подумала, что прав оказался Динь-Дон: бояться надо было раньше, а сейчас нужно жить.

– Он опасен! – вещала из-за стекла Ирэна. – Опасен и невменяем! А Вельзевул Аззариэлевич, как назло, в отъезде!

– А что случилось-то? – воскликнули мы с фейкой в один голос.

– Зайдите внутрь, хотя бы… – словно сомневаясь, предложил адский секретарь. – Неудобно через стекло разговаривать…

Мы поднялись по крылечку, послышался лязг цепи и щелканье ключа, а затем дверь распахнулась. Ирэна пропустила нас внутрь и немедленно заперлась на все засовы.

История внезапного помутнения рассудка, рассказанная ответственным секретарем АДа за рюмкой горячего кофе

Вечер не предвещал ничего из ряда вон выходящего. Рабочий день закончился, но домой идти не хотелось. Ирэна сидела у окна с маленькой чашечкой кофе, в которой кофе было ровно половина, а остальную часть прекрасно заменял ректорский ароматный коньяк. Благо, сам Вельзевул Аззариэлевич изволили отбыть в страшной спешке и в неизвестном направлении сразу после обеда. То есть, конечно, это для студентов и преподавательского состава направление было неизвестным, а уж Ирэна-то прекрасно знала, что директор отправился на военные переговоры в Институт Годрика Воинственного.

Кофе был горяч и восхитителен, погода, несмотря на первый месяц осени, все еще по-летнему расслабляющая и безмятежная. Над Школой парили тишина и идиллия. Где-то далеко слышался смех, кто-то пел… И было так покойно и хорошо…

А потом всё закрутилось. Сначала в сторону студенческого общежития мимо окна промелькнул розовый батист формы фей. И Ирэна только проворчала в спину:

– Ходить ногами надо, разлетались тут… – её почему-то ужасно раздражала природная особенность учащихся розового факультета. Возможно, это связано с тем, что ответственному секретарю АДа так и не удалось освоить левитацию.

Эхо от возмущёенных мыслей ещё не успело умолкнуть, а феи снова промчались мимо окна. На этот раз, целой толпой.

Ирэна нахмурилась и поджала губы.

Когда же спустя пять минут мимо того же многострадального окна табуном пронеслись предметники и химики в сопровождении нового не очень приятного преподавателя по тактике и стратегии, женщина раздраженно захлопнула ставни и ушла вглубь здания.

Ушла, обновила кофе коньяком и, движимая любопытством, вернулась назад для того, чтобы увидеть, как мимо снова мелькнула фейка, а за ней следом тощий химик, и ещё через секунду лохматый внук профессора Фростика.

В Школе явно происходило что-то нехорошее. А ректор отсутствовал… Должен ли ответственный секретарь предпринять что-то в этой ситуации? Ирэна сделала задумчивый глоток, когда под окном снова появился Вениамин Фростик. И под мышкой он тащил летающую циновку. Летающую циновку! Ну, это уж точно ни в какие ворота!

Женщина решительно отставила чашечку в сторону и направилась к выходу, размышляя, идти ли разбираться с нерадивыми студентами самой, или позвать на помощь кого-нибудь из преподавателей. А на крыльце она замерла немым изваянием, потому что со стороны полигона донеслось жуткое рычание, а следом за ним многократно усиленный чудовищный мат, заставивший Ирэну заалеть маковым цветом.

– Да что ж такое?

Мат повторился… Нет, не так. Он НЕ повторился, потому что говоривший был исключительно изобретателен и очень хорошо подкован в этом вопросе.

– Твою ж ма-а-а-ать! – раздалось очень близко за спиной, и ответственный секретарь громко взвизгнул и подпрыгнул на месте.

Тот самый тощий химик, но уже украшенный симпатичненьким синяком во всю скулу, задыхался и нецензурным шёпотом вспоминал чью-то маму.

– Что тут происходит? – спросила Ирэна, но парень, не снижая скорости, только махнул рукой и произнёс непонятное:

– Непредвиденный побочный эффект, – и уже издалека и извиняющимся голосом. – Я же на орках опытов не ставил…

После чего растворился в направлении общежития.

И вот тогда в поле зрения появился Зерван Да Ханкар. Он шёл быстрым шагом, матерился и при этом на ходу срывал с себя одежду.

– Е…ть! – воскликнул он радостно, заметив ответственного секретаря. – Иди сюда, голуба, я тебя поцелую!

Ирэна сдавленно пискнула и ринулась назад в АД, захлопывая за собой все двери, замыкая замки и активируя защитные заклинания. Затем женщина, с ужасом слушая, как грохочут и стонут массивные дубовые доски под ударами взбесившегося преподавателя, пробежала в кабинет ректора и распахнула дверцы шкафа, в котором находилось огромное зеркало в золотой раме.

Она хлопнула в ладоши и почти провизжала:

– Заводись, давай, зараза!

– Что за хамство? – возмутилось зеркало и пошло рябью.

– Ты мне потом всё выскажешь, ладно? А сейчас покажи крыльцо администрации.

Да Ханкар всё ещё топтался там. Не то чтобы Ирэна в этом сомневалась, ибо в дверь молотили непрестанно. Но зато теперь стало заметно, что бывший легионер полностью разоблачился, оставив на себе из одежды только белые трусы, которые смотрелись весьма экстравагантно, оттеняя черноту волосяного покрова преподавателя. Да. Недостаток волос на голове капитана Зервана с избытком компенсировался густой порослью по всему телу.

– Омерзительно… – брезгливо пробормотала Ирэна, с интересом рассматривая мужчину.

А тот вдруг замер, словно прислушиваясь к чему-то. И, слава Богам, создавшим оба мира, наконец, оставил многострадальную дверь в покое, чтобы, смешно виляя белым задом, умчаться в сторону ворот.

– Ой, мамочки! – простонала Ирэна. – Хоть бы он за территорию не вышел. Позору же не оберемся…

– Переключить? – живо поинтересовалось зеркало.

– Спрашиваешь… Твою ж… Это что такое? А где барбакан?..

Чёрно-белая группа студентов уныло копошилась на развалинах, розовые следили за ними издалека. Летающая циновка нигде не наблюдалась.

– Ох, не нравится мне всё это… – задумчиво протянуло зеркало одновременно с появлением недообнаженного полуорка.

– Ох, и не только тебе… – согласилась Ирэна, наблюдая за тем, как на картинке все замерли.

Ближе всех к капитану находился один из джиннов. Женщина перекинулась с зеркалом парой слов:

– Это, как его, Динь?

– Угу. Как его, Дон…

А потом Зенвар Да Ханкар широко улыбнулся, раскинул руки и проревел, глядя на синекожего студента:

– Иди сюда, дурак, я тебя поцелую…

– Как-то он неоригинален, – поморщилась Ирэна.

А Динь-Дон и весь нестройный ряд феек вместе с ним взлетел ввысь.

– Отставить! – возмутился с земли капитан и, подпрыгнув на месте, схватил джинна за ногу.

– Убью безрукого экспериментатора! – загадочно прорычал синекожий и, дёрнувшись всем телом, избавился от капитана и от одного розового шлепанца.

– Спасайся, кто может! – донеслось из чёрно-белой толпы, и студенты с диким визгом бросились врассыпную.

– …ть, как же мне давно не было так весело!! – закричал преподаватель, дико вращая глазами, и пустился в погоню.

– За ним! – односложно велела Ирэна, словно планы зеркала могли отличаться от её интересов.

Погоня длилась минут сорок. И, что удивительно, никто из студентов так и не попался. Один раз Да Ханкар почти зажал у стены белую дрожащую фигуру, но был атакован с воздуха розовыми шлепанцами, и химик удрал.

Преподаватель рычал, прыгал на месте, пытаясь достать хохочущих феек, бросался их же тапками, в конце концов, плюнул, и развернувшись на сто восемьдесят градусов куда-то побежал. Уже через пять минут стало понятно, что бежит он к АДу.

– Проклятье! – в один голос выкрикнули зеркало и Ирэна, когда в двери снова начали молотить.

– Открой, красавица!! – ревел Да Ханкар. – Не бойся! Я тебе ничего не сделаю.

Взбесившийся преподаватель неистовствовал еще минут десять, а затем решительно полез в кусты рододендронов и там затих.

***

– И вот, крадусь я к окну, а тут вы, как две самоубийцы, – закончила свой рассказ Ирэна, и мы с Зарянкой переглянулись.

Не знаю, о чём думала фейка, но лично я – о гениальных ручках Амадеуса Тищенко. И ещё о том, что же будет, когда в Школу вернется ректор. А уж о том, что скажет Зенвар Да Ханкар после пробуждения, даже заикаться не хотелось…

Дойдя до своей комнаты, не раздеваясь и не задумываясь над тем, где может быть так поздно Аврора, я рухнула на кровать и немедленно отключилась.

А утром меня разбудила взъерошенная Могила. Она влетела в спальню, громко хлопнув дверью, и заорала:

– Всю жизнь проспишь, соня! Тут та-а-а-а-кое!!!!

Я разлепила глаза и, подперев голову руками, посмотрела на соседку с ненавистью.

– И что такого? Вряд ли ты мне можешь рассказать что-то более удивительное, чем полет на летающей циновке в гости к богу и история о внезапном безумии преподавателя по тактике и стратегии.

Аврора сникла.

– М-м-м… ты уже знаешь… И про крепостную стену? – глянула на меня с надеждой.

– Я даже видела, как ее строили.

– А про общее собрание в главном зале?

Тут я была вынуждена признать поражение. Вернулись все вчерашние страхи, и захотелось снова упасть на кровать и спрятаться под одеялом от всего мира. Лет на сто. В крайнем случае, до окончания проанонсированного собрания.

В главный зал народу набилось уйма, но тишина при этом стояла как на кладбище в полночь… Не то чтобы мне приводилось бывать среди ночи на кладбище, но…

Ох, разорви меня дракон! О чём я только думаю?

За кафедрой на сцене стоял Вельзевул Аззариэлевич. По правую руку от него – Ирэна, по левую – капитан Зерван Да Ханкар. Увидев меня, ответственный секретарь, чтоб ей провалиться, зашептал что-то на ухо ректору. Внимательно выслушав говорившую, глава Школы Добра кивнул и поманил меня пальцем.

На сцену под перекрестным огнем студенческих взглядов я поднималась, как на казнь.

– Встань там, – велел ректор и ткнул в сторону правой кулисы, где уже переминалась с ноги на ногу Зарянка и тосковал гениальный Амадеус Тищенко. Кстати, синяк у него был знатный!

– Как думаешь, что будет? – зашептала фейка, как только я подошла.

Начальство грозно нахмурило на нас брови, и мы не рискнули продолжить разговор. Хотя, если бы мне дали ответить, я бы сказала:

– Капец нам всем…

Мысленно я успела упаковать чемоданы, вернулась домой, извинилась перед Сандро, покаялась перед родителями, согласилась на Шамаханскую и еще много чего сделала, в основном, печального и слезоточивого. А тем временем главные двери зала закрылись за последними вошедшими, и Вельзевул Аззариэлевич начал собрание:

– Нас всех ждет очень серьёзный разговор.

Три студента за кулисами (и я в их числе) повесили головы, остальные замерли на своих креслах в зале.

– Вопрос первый. Барбакан. Тут я, в общем и целом, разобрался. Итак, первокурсники. Первая стратегическая группа, – косой взгляд в сторону капитана Зервана. – Я понимаю, что вы выполняли приказ, поэтому ругать за разрушения не собираюсь. Ответьте только: как вы его взорвали так, что никто ничего не слышал?

Тоненькая фигурка в розовом поднялась со стула и тихим голосом ответила:

– Мы его защитным куполом накрыли и потом уже…

– Защитным куполом?

– Который для открытых полетов, – пояснил кто-то невидимый в зале. И я поняла, что речь идет о том щите, который Зарянка сделала, когда мы на циновке летали.

– Понятно, – ректор кивнул. – Теперь о полётах. Где Фростик?

– Я тут! – вскочил Веник.

– Где циновка?

– Какая циновка?

– Не зли меня, Вениамин! – глава Школы постучал указательным пальцем по краю кафедры, и Вениамин вздохнул протяжно. – Отдашь деду. Пусть он с тобой сам разбирается.

Наш староста повесил голову и сел на место. Ректор же помолчал, по-прежнему отстукивая пальцем только ему слышный мотив, а потом продолжил.

– Теперь вторая стратегическая группа, – Амадеус Тищенко попытался спрятать свои гениальные руки за моей тощей спиной, но после короткого сражения получил пинка под зад и вылетел из-за кулис на середину сцены.

В зале раздался тоскливый стон. И я почти уверена, что страдал Динь-Дон, голос уж больно похож. Да Ханкар мстительно сощурился, Ирэна коварно улыбнулась, а староста химиков гордо выпятил грудь и заявил:

– Да, это сделал я!

Зенвар после этих слов кровожадно зарычал, а я мысленно похоронила беспечного старосту химиков.

– Полагаю, ты знаком с правилом о сонном зелье? – спросил Вельзевул Аззариэлевич.

– Да вы что, Вельзевул Аззариэлевич! Какое сонное зелье? – возмутился Тищенко и потряс в воздухе своими гениальными ручками. – Это экспериментальный образец гипнотического распылителя. Был.

– Подробнее! – одновременно произнесли ректор и преподаватель.

– Моё гениальное изобретение, – без ложной скромности начал, судя по выражению лица полуорка, будущий покойник. – Аэрозоль гипнотического действия. Достаточно брызнуть в лицо человеку – пока, к сожалению, только с близкого расстояния… – И украшенную синяком скулу потер. – И испытуемый выполняет любое ваше приказание.

Вельзвул Аззариэлевич сделал успокаивающий жест в сторону возмущенного Да Ханкара и произнёс:

– Боюсь представить, что же ты велел сделать своему учителю… И главное, за что так жестоко?

Тищенко покраснел:

– Это всё побочный эффект… Неожиданный и непредвиденный, между прочим. Я не учёл сопротивляемость магии гена орков… И вот…

– Велел ты мне что, задохлик? – не выдержал неизвестности бывший легионер.

– Раздеться и лечь спать, – признался химик. – Я не ожидал, что вы впадёте в бешенство и… и станете делать прилюдно… это и всё остальное.

Ректор снова выбил дробь по краю кафедры.

– И что, на людей аэрозоль действует без… побочных эффектов?

– На людей, на фей, на эльфов, на дриад… Теперь вот я про орков знаю… Еще бы про чертей выяснить… – и просительный взгляд такой изобразил.

– Обойдёшься! – проворчал Вельзевул Аззариэлевич и обратился к капитану:

– Как видим, злого умысла не было.

Воздух в зале заметно потеплел, и я поспешила взять обратно свои мысли про Шамаханскую.

– Не было, – согласился преподаватель по тактике и стратегии. – Но зачем? Ради эксперимента?

– Вы нам просто только два часа дали, а нам больше требовалось. Мы за два часа никак не успевали новую крепость построить.

Ректор и полевой командир синхронно закашлялись:

– Два часа? – просипел ректор.

– Да я ни слова не говорил, что они её за два часа должны построить! – возмутился Да Ханкар.

И тут зал взорвало. Заговорили все и сразу. И те, кто присутствовал в момент эпического приказа капитана, и те, за кем взбесившийся вояка гонялся по территории школы, и те, кто обо всём узнал с чужих слов, и даже я.

– Я просто хотел, чтобы они начали работать в команде! – обиделся полуорк. – А то это ваше деление на факультеты, знаете ли, как-то уж очень сильно их разделило…

Я замолчала на полуслове, я бы даже сказала, на полукрике, потому что поняла: преподаватель совершенно прав. Да, он не приказывал нам построить барбакан за два часа. Он просто сообщил, что мы его сегодня будем строить. И да, он велел доказать ему, что мы можем работать в команде.

Об этом же, по всей вероятности, думал и ректор.

– Полагаю, что крепостная стена вокруг Школы служит хорошим доказательством того, что вторая стратегическая группа… кхым… сработалась.

Полуорк кивнул и рассеянно добавил:

– Да, только придется расширить состав группы выпускным классом фей… Раз уж они так хорошо работают вместе…

Вельзевул Аззариэлевич улыбнулся и хлопнул расстроенного капитана по плечу. Что уж говорить, не повезло мужику. И пострадал, но за правое дело. И виновный нашёлся, но, вроде как, наказывать его не за что.

– И последнее на сегодня, – ректор поманил нас с Зарянкой пальцем. – Выношу благодарность присутствующим здесь студенткам Зарянке Фью и Юлиане Волчок.

И нам с фейкой вручили по целому мешку монет (я в силу своих финансовых проблем чуть в обморок не упала от счастья) и по красивому золотому листу с надписью: «В благодарность за преданность и неоценимые услуги». Я просто обалдела. Зарянка, видимо, тоже. Потому что мы только глазами хлопали, разинув рты.

– Конечно же, можно было ограничиться той мемориальной доской, которая висит на стене возле сторожки, – проговорил ректор, смеясь над нашими растерянными лицами. – Но я подумал, что пусть и у вас что-то останется в память об этом незабываемом дне.

После этого легко щелкнул Зарянку по носу и прошептал:

– Привет дяде. И спасибо.

А потом усиленным голосом и для всех:

– Собрание окончено! Можете расходиться по аудиториям.

Наверное, не стоит уточнять, что из актового зала на лекции не побежал ни один студент. Все дружной толпой рванули к сторожке, смотреть на мемориальную доску.

Она действительно нашлась. Маленькая, бронзовая, почти незаметная, с простой короткой надписью: «Крепость имени Юлианы Волчок и Зарянки Фью. Божественная благодарность прекрасным дамам за возможность хорошо поработать». И подпись, от которой половина присутствующих выпала в осадок: «Великий зодчий Лу Бань Гуншу».

Глава пятая

Две недели нас гоняли по полигону, как проклятых. Две недели сумасшедший легионер срывал нас с лекций и с криком «На позицию!» гнал на крепостную стену. Ну, то есть всех на крепостную стену, а меня, Их Темнейшество, Зарянку, Веника, Динь-Дона и Тищенко – в барбакан. И если мы с Александром там находились по воле своих коллег, мол, виновные пусть и огребут на орехи больше всех, то остальные – исключительно из-за мстительного характера Да Ханкара.

Две недели я почти не спала, я устала, я бредила на лекциях. А однажды мне приснился сон, что я сплю и вижу сон о том, что никуда не надо идти, а можно дрыхнуть до потери пульса, до опупения, до розовых соплей, до… И тут меня будит Аврорка, во сне будит, и говорит замогильным голосом:

– Вставай, Юла! Труба зовёт!

А я такая:

– Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Ещё хотя бы минуточку…

Проснулась в слезах. Вздохнула облегчённо, осознав, что никто и не думает меня будить, перевернулась на другой бок и тут же отключилась.

В те две недели мой лексический запас удивительно сильно расширился словосочетаниями и идиомами, которыми можно описать восхитительную радость сна. Да и не только мой. Нашу студенческую братию тогда волновали только две вещи: поспать бы да поесть бы. Ну, и иногда некоторые вспоминали об учёбе.

Мы с Авророй всё так же тренировались в плетении узлов. А в связи с тем, что у нас же был личный тренер в лице Вепря, который гонял нас по истории и теории заклинаний, мы обе значительно опережали программу первого курса.

А ещё я взяла себе дополнительный семинар по Длительной Циклистике. Не из-за того, что я такая безумная заучка, а потому что преподаватель настойчиво советовал… Ну, а как ему отказать? Мне же ещё экзамен сдавать…

Ну а потом закономерно случилось пусть и ожидаемое, но всё же бесконечно страшное.

– На сссссте-е-е-е-н-ннн-у-у-у-у, – раздалось оглушительное и разрывающее мозг примерно в четыре утра в субботу.

– Сволочь! Какая же он сволочь! Ненавижу лысого паразита! – возмущалась Аврора, сползая со второго спального этажа. – Боги, пожалуйста, сделайте так, чтобы он умер! Эта бровастая свинья не знает ни жалости, ни… Юлка!

Я предпочла не тратить время на бессмысленное поношение преподавателя по тактике и стратегии, а быстро натянула тренировочный костюм и теперь пальцем запихивала в рот последний, оставшийся с вечера бутерброд.

Могила бросила на меня обиженный взгляд, Вепрь похвалил за находчивость и скорость. Ну, и всё закрутилось в диком темпе, как на волшебной карусели, на которой я в детстве каталась.

Сначала бег с препятствиями, пока я удирала от Могилы с недожёванным бутербродом в зубах. Потом бег на короткую дистанцию, когда капитан Да Ханкар, бешено вращая глазами, орал:

– Это не учения, новобранцы! Нас атакуют! Все на позицию! И только попробуйте просрать всё то, чему я вас научил!

Потом, уклонение от летящих объектов, когда Динь-Дон с воздуха метал в меня тапки с воплем:

– Мелочь, я из-за тебя никогда не высплюсь!

А потом наша маленькая бригада влетела в барбакан, и Александр Виног произнёс радостным голосом:

– Ну что, самоубийцы, повеселимся?

То, почему нашу малочисленную команду называют самоубийцами, я выяснила ещё в первый день тренировок. И оказалось, что всё элементарно и грустно. Люди, сидящие в барбакане во время настоящей (не игрушечной) войны погибают первыми. История говорит, что мало кому удалось выжить.

Ну, а если говорить о войне понарошечной, то нас обычно просто очень сильно колошматят.

– Девчонок тоже, – блестя злым бирюзовым глазом пугал Александр Виног.

Именно поэтому я, взобравшись на позицию и увидев под стенами своего самого старшего брата – кстати, с задумчивым видом изучавшего мемориальную табличку, –прокричала, волшебным голосом увеличив громкость звука:

– На врага!!

Ну, а чё? Терять-то мне уже нечего!

Сандро вздрогнул и немедленно отыскал меня обиженным взглядом. Укоризненно покачал головой, а потом прокричал весёлым голосом:

– Принцесса, это как раз та стена, которую я готов взять голыми руками!

– Как-то я вдруг разлюбил твоего брата, – поделился наблюдениями Их Темнейшество Александр Виног, за что получил от меня полный благодарности взгляд. Наверное именно он сподвигнул парня на то, что он, приобняв меня за талию (очень волнительно!), чуть наклонился вперёд, и прокричал наследнику рода Волчков:

– А руки не отвалятся, часом?!

Сандро в Александра просто ткнул пальцем, мстительно сощурился и вежливо предупредил:

– А меня – нет! А вот тебе я их с о=огромным удовольствием оторву!

Винога угроза не впечатлила, а отвечать он не захотел или поленился, не знаю, я не спрашивала. Я с любопытством следила за тем, как его длинные пальцы плетут какое-то замысловатое, мною не опознанное заклинание.

Сандро выстрелил первым, и я едва успела прикрыть нас с Александром щитом от сложного комбинированного наговора. Не знаю, что это было, но щит прогнулся от удара основательно.

– Принцесса, – рявкнул мой брат. – Какого бешеного дракона ты под удар бросаешься?Свалила оттуда быстро! Или так всыплю по заднице – месяц сидеть не сможешь.

Мои невольные товарищи по барбакану гнусно захихикали, а я от этого просто в бешенство впала. Я вообще незлая и, в принципе, отходчивая, но тут словно красная пелена на глаза упала. По какому праву брат меня перед друзьями, недругами и, главное, перед криво оскалившимся Виногом, унижает? Вот я ему…

– Ты нарвался, Сандро! – закричала я со стены и властным жестом велела Их Темнейшеству, рискнувшему открыть было рот, заткнуться. Нет, ну разозлил же до предела. И это мой брат? Во-первых, преподаватели вообще не имеют права принимать участие в битве. Только наблюдать. Во-вторых, он выстрелил в меня таким сложным заклинанием (Плевать, что не в меня целился)! В-третьих, опозорил перед всеми, пообещав выпороть. В-четвёртых… В-четвёртых я пока не придумала, но придумаю обязательно!

– Я всё расскажу папе! – ябедным голосом пообещала я и кулаком яростно так погрозила.

– Расскажешь! – крикнул в ответ мой противник. – Как раз после того, как я тебя домой за шиворот приволоку.

И выстрелил в нас ещё одним заклинанием, которое прочертило в воздухе красивую ярко-синюю стрелу и разбилось о щит хмурого Александра.

– Твой родственничек, конечно, нарушает все существующие правила, – проворчал Виног. – И ему влетит от руководства. Но, боюсь, что к тому времени ты и в самом деде будешь дома. Вряд ли мы долго продержимся против такого соперника.

Я почувствовала, как на глаза навернулись слёзы. Вот так вот, да? Мои коллеги по несчастью смотрели сочувственно, Зарянка даже по руке похлопала, а Динь-Дон заметил глубокомысленно:

– Ну, подумаешь, придётся домой вернуться… Там же мама с папой, они знают, что для тебя лучше.

Лучше? Лучше?

Ух, как я разозлилась! Динь-Дона аж качнула от бешенства в моём взгляде. А дальше всё как в тумане.

Не знаю, что послужило катализатором моей яростной злости. Очередное ли заклинание Сандро, «чуткие» ли слова джинна, или просто всё наложилось одно на одно, но пальцы сами по себе сплели простую циклическую петлю.

– Что делаешь? – поинтересовался Александр, а я вместо ответа схватила его за золотую пуговицу под воротником и резко дёрнула.

– Эй! – возмутился парень, когда оторванный кругляш оказался у меня в руке.

Недолго думая, да, если честно, вообще не думая, я привязала к недавней собственности Александра Винога магическую нить самым простым узлом, тем самым, который нам на первом уроке ПЗУ показывали, и, широко размахнувшись, метнула пуговицей в брата.

Не представляю, почему Сандро не выставил щит, но моё орудие просвистело по воздуху и врезалось прямо в центр красивого и близкородственного лба. Волчок-юниор пошатнулся, вызвав изумлённый вздох у всех присутствующих на крепостной стене, но всё-таки удержался на ногах. Тогда пуговица сделала круг и припечаталась в то же самое место. Братец взмахнул руками, пытаясь устоять на ногах, но настырный метательный снаряд, изловчившись, контрольно ткнулся в висок вражеского военачальника и…

На глазах у всех студентов Школы Добра, которые согласно распределению Зервана Да Ханкара находились на этой части укрепления, известный своей яростью и волей к победе знаменитый спортсмен, абсолютный чемпион в гладиаторской борьбе, любимчик дам и заведующий кафедрой тактического боя в Институте Годрика Воинственного Александр Волчок-младший рухнул на землю, сражённый… пуговицей? Или, правильнее будет сказать, мной? Как в таких случаях считается?

Папа меня прибьёт.

Пуговица же между тем, повисела еще некоторое время в воздухе, покружила на месте и, наконец, упала на тело поверженного врага, к которому уже спешили на помощь его студенты.

Над школой повисла тишина. Секунд на тридцать. А потом всё взорвалось, заулюлюкало, заверещало, запищало… Короче, добрые студенты праздновали свою первую победу. И только я грустно смотрела на своего старшего брата, представляя себе мрачные картины папиного негодования. Нет, даже моей буйной фантазии не хватало, чтобы придумать, что он со мной сделает за такой позор. Хорошо, если ограничится лишением наследства…

– Мне вот интересно, как он узнал, что ты будешь именно здесь, а не в какой-то другой части крепостной стены…– вырывая меня из моих недобрых мыслей, угрюмо произнёс Александр Виног, при этом внимательно рассматривая моё лицо. – Или, думаешь, он тут случайно оказался?

– А?

– Сдал тебя кто-то, Юлка, – объяснил Динь-Дон. – Как пить дать.

– Как сдал?

Совсем не хотелось верить в предательство. Как же студенческое братство, Устав Школы и остальное? Ведь, несмотря на всеобщее недовольство, усталость, ворчание и тренировки эти изматывающие, мне всерьёз никто дурного слова не сказал. И не обидел ни разу… А тут вдруг…

– Стукнули твоему братику, где именно ты будешь в момент нападения, не иначе, – и Зарянка снова меня сочувственно по руке похлопала. Веник же просто обнял за плечи.

Вот же ж… А я считала, что все плохое со мной сегодня уже случилось. Теперь ещё и доброжелатель за спиной объявился. Что же делать и как себя вести? И где искать этого…

– И кто бы это мог быть? Я вроде никому ещё не успела… – Договорить мне помешали удивлённо изогнутые брови пятикурсников. – А… Ну, да… Думаете, из-за войны?

– Я думаю, что военные действия со стороны Годрика Воинственного прекратятся в тот день, когда ты окажешься под сенью родного дома, – озвучил мои мысли Александр.

– А я думаю, что стукача надо искать… Не дело это… – неожиданно подал голос Амадеус Тищенко, и джинн посмотрел на него с нежностью, по-моему, даже забыв на миг о неудавшемся опыте с гипнотическим распылителем.

В коридоре, ведущем от крепостных стен к барбакану, раздалась торопливая дробь шагов, и Александр, приложив палец к губам, велел:

– Пока никому ничего. Не маленькие. Сами разберемся.

Поэтому запыхавшемуся Да Ханкару мы не сказали о возможном предателе ни слова. Капитан окинул нас мрачным взглядом. Мрачным! А я, между прочим ожидала благодарностей, поздравлений, дружественных похлопываний по плечу и уточняющих вопросов в стиле «Как вам это удалось?» и «Чья гениальная рука это сделала?» Поэтому, когда раздались первые слова полуорка, я банально закашлялась от удивления.

– Виног, вы почему в неуставном виде?

Рука Александра метнулась к расстегнутому воротничку, обнаружила отсутствие вырванной мною пуговицы, после чего пятикурсник широко улыбнулся и так многозначительно мне подмигнул, что моё сердце ощутимо увеличилось в размерах и странно заворочалось в груди.

– А это бригадир Волчок на мне одежду в порыве страсти порвала, – приподняв над бесстыжими глазами тёмные брови, выдал Виног.

Ах, он!.. У меня уши вместе со щеками до стыдных слёз запылали. Да я чуть не взорвалась от возмущения, особенно чувствуя, как подрагивает рука Веника на моём плече и видя, как старательно Динь-Дон с Зарянкой грызут губы. Я тут помираю от стыда, а они ржут! Сволочи.

Тем временем капитан вскинул на меня пронзительный взгляд и уточнил:

– Это правда?

Можно ли было в этой ситуации покраснеть ещё больше? Как выяснилось, можно. Мысленно помянув Александра недобрым словом и пожелав ему нехорошего – весь мир, оба мира вздрогнут от коварности моей мести! – я честно призналась:

– Можно сказать, что да…

Да Ханкар осуждающе поджал губы и головой так ещё покивал, мол, ай-ай-ай, а потом добил меня окончательно:

– Неуставные отношения только в свободное от учёбы время!

Тут пятикурсники все-таки не выдержали и захохотали, я же только зажмурилась сильно, надеясь, что, спрятав глаза, я и себя немножко спрячу от позора.

– Куда уж свободнее, – выдавил из себя сквозь смех коварный Александр. – Ночь с пятницы на субботу! О какой учёбе вообще может идти речь!

– Отставить балаган! – спас меня от совершения жесткого убийства полуорк. – Доложить по форме, что тут произошло!

Ну, и Александр доложил. Коротко, отрывисто и по-военному чётко. Откуда у него эта военная выправка, эта казарменная строгость? Почему Да Ханкар не поинтересовался моим неуставным видом? И я не говорю уже о том, что Тищенко вообще в пижаме под белым халатом…

Ох, знает что-то старый легионер… А сын Тёмного Бога та ещё лошадь. В смысле, лошадка. Тоже тёмная. Я ухмыльнулась получившемуся каламбуру и, увлеченная своими мыслями, упустила часть разговора. А речь как раз зашла обо мне.

– Волчок! – окликнул меня капитан таким тоном, что я сразу поняла: не первый раз зовёт. Ох ты ж, замечталась…

– А?

– Вы какое заклинание использовали?

А-а-а-а… Это он про пуговицу.

– Не использовала я заклинаний, – покаялась я откровенно. – Просто на тройственный цикл завязала обычным узлом, а потом пульнула.

Полуорк оторопело посмотрел на меня, на мои руки, на Александра, ткнул в неполный ряд пуговиц и спросил:

– Вот такую вот пуговицу?

Я утвердительно дёрнула плечом, а Да Ханкар стремительно вскинул руку и, не обращая внимания на возмущенное Александровское «Эй!», содрал с его кителя ещё один кругляш.

– Ничего не понимаю, – пробормотал капитан, рассматривая красивую букву «П», украшающую пуговку. – Обычный гузик…

– Золотой, между прочим… – недовольным тоном вставил Виног.

Пижон. Обычные пуговицы его не устраивают…

– То есть никакого заклинания не было? – зачем-то переспросил полуорк, хотя я и в первый раз очень понятно все изложила. – И ты простой… пусть даже золотой пуговицей пробила хрустальный щит?

Ну, прямо…

– Не было там щита, – я почему-то даже обиделась. – Сандро не думал, что…

– Сандро. Всегда. Прикрывается. Щитом, – отрывисто произнес капитан. – Всегда. Ты его сестра, тебе ли не знать…

Действительно, мне ли не знать? Но я не знала. Что я вообще знала о своём брате помимо того, что о нём знают в обоих из миров? Что он беспринципный и жестокий? А именно таким мой брат показал себя сегодня. Что ради достижения цели способен на подлость? Думать же о том, как он относится ко мне, если позволяет себе такое поведение, вообще не моглось. Любовь? Семейные привязанности? Внезапно подумалось, что для всей своей звёздной семьи я вовсе не бесталанная обуза, как я думала раньше, а нечто вроде забавной домашней зверушки. Собачки. Хомячка, которого удобно держать в клетке, смешно следить за тем, как он бегает в барабане, как запихивает за пушистую щёку гигантский кусок морковки…

Я точно как тот хомячок. Моего мнения не спрашивают. Захотели – и переселили из одной банки в другую. Захотели – на безморковную диету посадили. Захотели – забыли обо мне. Это у них вообще лучше всего получается.

И так вдруг обидно стало. Очень. Очень-очень даже.

– Можешь повторить фокус с этой пуговицей? – Капитан перешел «на ты» и протянул мне Александровскую собственность. А я шмыгнула носом.

Издеваются они надо мной что ли? А всё Сандро виноват. Не привык он, видите ли, проигрывать… И вообще! Почему брат приехал возвращать меня домой? Ему что, больше всех надо? Почему за все время здесь ни разу не появились папа с мамой? Ладно, с мамы корона свалится, если она в Школу приедет. Но папа! Неужели королевские дела важнее единственной дочери?

Почувствовала, как внутри всё закипело и забулькало. Сплела петлю, выхватила из коротких волосатых пальцев золотую пуговку, завязала на ней все тот же банальный узел и со всей силы запустила своё орудие в никуда.

Их Темнейшество, полуорк, Гениальные Ручки, староста и парочка в розовом рванули к краю стены, чтобы проследить за пуговичным полетом, и только застонали в один голос.

– Ты куда её запустила? – спросил капитан.

– Не знаю. Конкретно я не целилась…

Полуорк бросил задумчивый взгляд на китель Александра Винога, и парень сделал осторожный шаг назад. Да Ханкар вздохнул.

– Ну, ладно. Ступайте по домам. Все молодцы, – подвёл итог сегодняшней ночи и даже немного расщедрился:

– На понедельник освобождаю вас от тренировок!

И уже только мне:

– А с пуговицей твоей мы в лаборатории разбираться будем.

Все потянулись к выходу, а я, спрятавшись за один из выступающих на краю барбакана зубцов, следила за тем, что происходит внизу.

На самом деле, смотреть особо было не на что. Сандро пришёл в себя и, хмуро выслушав отчет своих студентов, растворился в темноте. Вслед за ним потихоньку стали растворятся и студенты его института. Наши тоже потихоньку потянулись к общаге, откуда вскоре стали доносится радостные крики и песни. Ночное небо разукрасил цветастый фейерверк, где-то кто-то визжал…

А я всё сидела, сидела и сидела. Впервые с моего поступления в Школу Добра мне не хотелось поскорее вернуться в комнату к Аврорке и Вепрю. Веселье видеть не хотелось. И уж тем более принимать в нём участие.

Я спрятала лицо в ладонях и разревелась. Так глупо, так по-детски, так невыносимо обидно, что шестнадцатый день рождения начался триумфальной победой, обернувшейся полным поражением.

Зачем Сандро выбрал именно этот день? Хотел побольнее сделать? У него получилось.

Не знаю, сколько я проторчала в барбакане. Подозреваю, что довольно долго. Потому что, когда я спустилась по винтовой лестнице, небо уже слегка посветлело, но луна была по-прежнему яркой и не думала растворяться в предрассветной дымке.

Впрочем, особого шума уже не было, да и праздничные огни над Школой перестали вспыхивать, так что я подумала, что у меня есть все шансы остаться незамеченной. Даже порадоваться этому успела.

Однако уже на первом школьном подворье, слева, сразу за тяжелой створкой ворот, наткнулась на Александра Винога. Он сидел, поджав под себя одну ногу, вытянув вторую и облокотившись спиной о крепостную стену, и мрачно на меня взирал. Меня же удивило даже не его присутствие, а то, что на его кителе вновь все пуговицы были в порядке.

Мистика прямо…

Увидев меня, Александр вскочил на ноги и недружелюбно проворчал:

– Ну, наконец-то! Сколько можно?

Он меня тут что ли ждал? Меня? Зачем?

– Я подумал, что ты не очень обрадуешься, если тебя кто-то увидит, – сморщив тонкий нос, пояснил он. Хотя клянусь! Я ни звука не произнесла! – Такую…

Это он намекает на мою помятую форму или на зарёванный вид?

– Поэтому я просто покараулил тут, чтобы тебя никто не потревожил.

– Понятно, – я кивнула и незаметно вытерла грязные руки о юбку Хорошая у нас форма. Грязи на ней, ну, совсем не видно! К тому же ещё совсем темно. Не видно, что я на фоне этого Тёмного принца замарашка замарашкой…

– Вот. Это тебе, – не меняя мрачности тона сообщил Виног и протянул мне маленькую красную коробочку, перевязанную розовой лентой. Я даже руки за спину спрятала, чтобы не схватить ее сразу, потому что огромная черная вишня, нарисованная на упаковке, не оставляла места для фантазии. О! Сколько таких коробок прошло через мои руки! Раньше.

– Это что?

– Конфеты, не видно, что ли? – ответил Александр и левой рукой потёр шею над туго застёгнутым воротником.

– Мне?

Вздохнул.

– Нет. Капитану Да Ханкару… Проклятье, Юлка, просто возьми эту коробку!!

Ну, что ж… Не могу отказать, когда меня так вежливо просят. Александр всунул мне упаковку и немедленно руки почти по локоть в карманы брюк засунул. Ну, а я стою, ковыряю розовый бант и невнятно так:

– Э-э… спасибо…

Он перекатился с пятки на носок и обратно, кивнул и спросил:

– Ну, что? Идем?

– К-куда?

– Провожу тебя, – проворчал он и, не дожидаясь моего ответа, пошёл к сияющему огнями общежитию. Ну, и я за ним, само собой. Побежала. Чувствовала себя странно, если честно. Непонятно, кто кого провожал, это, во-первых. Во-вторых, конфеты жгли руки. Ну и, в-третьих, вообще неясно, с чего вдруг столько внимания к моей скромной персоне.

Пробегая через пустой общий холл, глянула в зеркало и ужаснулась. Мамочки! Форма мятая, серый жилет в грязных разводах, на голове воронье гнездо и нос красный. А в руках коробочка с празднично-наивным розовым бантом. Жуть жутская!

У двери в мою комнату Александр вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов и, опершись рукой о стену, преградил мне путь.

– Пришли, – почему-то шепнула я, рассматривая облупившуюся краску на двери за его спиной.

– Я знаю, – согласился он, а потом, лишая меня дара речи, наклонился вперёд, поцеловал в щеку.

– С днем рождения! – шепнул, задевая тёплым дыханием мочку уха.

А я моргнула, прокашлялась и «очень умно» поинтересовалась:

– Э-э-э-э, а ты как узнал?

– Сорока на хвосте принесла, – рассмеялся Александр и, видимо, чтобы окончательно добить мой умирающий мозг, без труда подтянул к себе, ухватившись одним пальцем за шнуровку на жилете, и ещё раз поцеловал. Легко, быстро и… неправильно. Потому что прямо в губы. И потому что от этого поцелуя стало нёбу щекотно, а голове до звона пусто. И… и я, поднырнув под его руку, проскочила к себе в комнату и дверь перед его носом захлопнула.

Ну и ночка, разорви меня дракон!

Глава шестая

Впрочем, и утро не порадовало утомительным однообразием. Не успели мы с Авророй проснуться и привести себя в порядок, как в нашу дверь настойчиво забарабанили.

– Да что ж такое опять? – возмутилась Могила в лицо стоявшему за порогом одногруппнику.

– Волчок, в АД! – буркнул тот и смылся в сторону кухни.

А Аврора мне путь своей идеальной грудью перекрыла и говорит:

– Э, нет! Так не пойдет! До утра где-то шлялась. Ничего не объяснила, про эпическое сражение не рассказала… Имей совесть! Я же погибну от любопытства!

Ну, я в извиняющемся жесте руки сложила, мол, от меня-то что зависит, я же не виноватая! Могила подозрительно прищурила правый глаз и нехотя вынесла постановление:

– Так и быть. Иди. Но учти, что от допроса с пристрастиями тебе не отвертеться!

«Да пожалуйста! – подумала я. – Всё равно про Их Темнейшество я никому даже под пытками не признаюсь».

И убежала в АД, недоумевая, кому я там могла понадобиться.

В приемной же вместо Ирэны обнаружился Вельзевул Аззариэлевич. Он мерил комнату нервными шагами, о чём-то размышляя, но, заметив меня, обрадовался:

– Ну, наконец-то! Идём скорее!

Повинуясь жесту ректора, я почти бегом проследовала в его кабинет, добежала до распахнутого шкафа и испуганно остановилась у высокого зеркала.

– Ой! – пискнула шокированно, когда поняла, что зеркало отображает не меня, а гостиную в нашем родовом поместье, маму, папу и Сандро. Причём мама выглядела восхитительно, а у мужчин в центре лба стояло по аккуратному круглому красному клейму с красивой буквой «П».

– Ой! – повторила я, когда поняла, куда улетела вторая пуговица.

– Ой-ой-ой! – и за ректора попыталась спрятаться, когда папа поднялся с дивана и наклонился вперёд.

На мгновение мне показалось, что он выступит из зеркала прямо в приёмную и та-а-ак мне всыплет – мало не покажется.

Но нет.

– Явилась… – Сандро зажмурился и стал похож на большого довольного кота.

– Помолчи! – Бах! Это папа старшему сыну подзатыльник отвесил. – И так уже наворотил дел, остолоп!

«То есть, это что? Меня ругать не будут?» – я даже икнула с перепугу.

– Вот это что такое? – И папа, глядя на меня сквозь тонкое стекло зеркала ткнул длинным пальцем в свой идеальный лоб, а мама осуждающе головой покачала.

А нет. Нормально всё. Будут ругать. На мгновение вдруг померещилось странное…

– Детка, у нас же приём завтра…

– Эля, не сейчас! – Папа бросил на маму хмурый взгляд. Может, и ей тоже подзатыльник достанется?.. Было бы прикольно. Хотя папа после этого, несомненно не выжил бы.

– Юлчонок, – ласково окликнул меня родитель, тем самым вырывая из мыслей. – Ты как это сделала?

– Ты о чём?

Вместо ответа Сандро провёл пальцем по своему лбу, и я, вздохнув, с грустью призналась:

– Я просто разозлилась сильно. И ещё обиделась немножко. А так вообще ничего не делала. Пап, тебе очень больно было? Меня полуорк заставил. Прости, пожалуйста!

– Больно? Малыш, больно мне было, когда ты из дому сбежала. А всё остальное – ерунда.

И улыбнулся так ласково, так по-дружески, что я вмиг вспомнила о том, что я вообще-то папина дочка, и что папа мой – он же самый лучший в мире папа!

– Принцесса, вернись домой.

Хотя, конечно, при этом и тиран.

Я захлебнулась горечью разочарования и обиды, а папа продолжил, не замечая моего состояния:

– С этим надо разобраться, малыш. Ты не понимаешь пока, но это твоё заклинание – это что-то удивительное просто! Твоя пуговица… она…

Папа поднял с пола небольшую баночку, в которой что-то мельтешило, суетилось и агрессивно звякало. При ближайшем же рассмотрении я поняла, что этим чем-то была золотая Александровская пуговица.

– Она какая-то агрессивная… – заметила мама, скривив красивые губы.

– Просто она на тройственный цикл завязана, мамуль, – извинилась я, переводя взгляд. – По логике, не успокоится, пока не завершит три круга…

– Да? – Папа с интересом рассматривал обитателя стеклянной банки. – Очень интересно… Так, домой не вернёшься?

Я покачала головой.

– Прости.

Папа пожал плечами.

– Принцесса, не за что. Это твой выбор. Мы с мамой…

Изображение в зеркале моргнуло, покрылось рябью, и уже через секунду я смотрела в свои растерянные глаза. О том, что папа с мамой думают по поводу моего бунтарства мне узнать не пришлось. Они отключились.

Я с минуту проторчала у шкафа, осмысливая произошедшее и борясь с собой. А потом в кабинет вернулся Вельзевул Аззариэлевич.

– Поговорили? – Ректор подмигнул мне заговорщицки.

– Э-э-э… ну, да…

– Подвинься-ка.

Начальство оттеснило меня от шкафа, закрыло дверцы, пряча зеркало, выдвинуло левый нижний ящик, покопалось в нём раздражённо и скрючив спину, а после извлекло на свет резную деревянную шкатулку.

– А вот и ты! – Вельзевул Аззариэлевич любовно погладил крышку и ещё раз мне подмигнул.

Я же окончательно растерялась, не ожидая от умудренного сединами руководителя Школы Добра такого панибратства в адрес обычной студентки.

– Всю жизнь собирал, так и знал, что пригодится однажды, – полушёпотом поделился со мной ректор. – Короче, держи, Юлиана! С днём рождения! Поздравляю, желаю… в общем, все остальное сама себе додумай!

И он вручил мне коробочку.

Я с тоской подумала: «Интересно, в этом мире есть хотя бы один человек, кроме моих родителей, кто не знает о том, что у меня сегодня день рождения?»

– Спасибо!.. – ответила я, наконец, не очень радостно, решив, что удавиться всегда можно успеть и за пределами ректорского кабинета.

– Ну, открывай уже! – поторопил Вельзевул Аззариэлевич и устроился в своем кресле, не сводя с меня восторженного взгляда.

Подарок я вскрывала неуверенно. Почему так? А черт его знает, что там может внутри оказаться, если на крышке шкатулки вырезан жуткий оскалившийся череп. И глаза у этого черепа горели рубиновым огнем. Точно, рубиновым. Не поддельным. Так что было мне неуверенно и страшно, но крышку я приподняла, чтобы замереть, изумленно подбирая слова.

Каменные, деревянные, костяные, металлические, стеклянные, большие, маленькие, разноцветные… Пуговицы! Пуговицы, разорви меня дракон! Они все сговорились что ли и решили окончательно испортить мне праздник?

Ректор замер в кресле, ожидая моих восторженных писков. А я… Я улыбнулась натянуто и произнесла несколько вяло:

– Ух-ты! Вот это да…

– Класс, да? – оживился Вельзевул Аззариэлевич. – Вот никогда не знаешь, что в жизни пригодится! И так все удачно совпало, а?

– А?

– Ну, твой день рождения с тем, что я тебе лабораторию на три часа в неделю выделил для экспериментов…

Вот радость-то! Куда теперь только эти три часа всунуть. Сутки же не резиновые!

– А главное, не надо будет больше портить школьное имущество!

И ректор мне в очередной раз подмигнул и пальцем погрозил. Это он на Александровский китель намекает, что ли? Так то не школьное имущество было. Я проверяла. В нашей форме пуговицы ни фига не золотые!

Но, само собой, ничего из этого я вслух не произнесла, подумала только. Вслух я сказала совсем другое.

– Вельзевул Аззариэлевич, это такая честь, что я даже не знаю, что сказать…

Ректор решил сделать вид, что не осознал риторичности моего высказывания, поэтому лаконично произнес:

– Ну, «спасибо» ты уже сказала. Так что теперь будет достаточно простого «Постараюсь оправдать оказанное доверие», – И снова подмигнул. Может, у него тик? – И ещё одно.

Начальство поднялось, опершись на руки и нависнув над столом. И для пущего эффекта брови нахмурив.

– У тебя сегодня праздник, я понимаю. Тем более выходной. Тем более эта победа ваша ночная… – И вздохнул так тяжело-тяжело и грустно-грустно. – Но правила проживания никто не отменял. Поэтому очень прошу, не пейте много, пожалуйста!

– Вельзевул Аззариэлевич! – возмутилась я праведно. – Я вообще не пью.

– Я поэтому и предупреждаю… – Ректор опустился в кресло и уткнулся курносым носом в свои важные школьные дела. – Ладно, иди, Юла. Тебя уже друзья заждались.

История празднования одного шестнадцатого дня рождения, или Явление Григория

В общежитие я возвращалась с одним желанием: залезть на третий этаж к Вепрю, чтобы точно никто не нашёл, и завалиться спать до понедельника. Никого не видеть, никого не слышать, спрятаться, может быть, пожалеть себя немного…

Но шум я услышала ещё на лестнице, где-то между вторым и третьим этажом. В груди что-то дрогнуло, но я решительно велела своему плохому предчувствию заткнуться. В конце концов, не обязательно же шумели в нашей комнате! Мы же с Могилой не одни в общежитии живём!

К четвёртому этажу звуки стали ярче, сильнее, и я засомневалась, идти ли дальше. Может, сразу вернуться в общий холл? А лучше на барбакан. Там тихо и нет никого. В конце концов, решив, что сбежать я всегда успею, я завернула на свой этаж и сразу же поняла: ни при каких обстоятельствах, никогда нельзя оставаться глухой к интуиции. Не с моим везением полагаться на случай. Потому что, во-первых, шумели всё-таки у нас. А во-вторых, двери были нараспашку, и на пороге комнаты возлегал развесёлый Динь-Дон.

И пройти мимо него не замеченной было совершенно невозможно.

– Ага! – прокричал джинн по-пьяному радостно, заметив мою помятую фигуру. – Вот и она!

– Слушай, когда ты успел так набраться? – поразилась я. – Десять утра!

– А мы с ночи празднуем, – поделился синекожий, поднимаясь на ноги. – Такое событие!

Приятно, конечно, что мой день рождения студенты Школы Добра считают «таким событием», но хотелось бы, наверное, чтобы празднование проходило в присутствии именинницы.

– Без меня? – спросила хмуро.

Что он вообще делает в нашем крыле? И я уже не говорю о своей комнате…

– Без тебя. Но проходи, не стесняйся, – разрешил Динь-Дон и рукой махнул, приглашая меня войти в мою собственную комнату. – Ты, конечно, звезда, никто не спорит. Но и мы не лыком шиты!

– А?

– Или ты считаешь, что нашей заслуги во всем этом нет? – Он подозрительно сощурился, глядя на мое недоумение. – Думаешь, мы только примазались к твоей славе?

Проклятье, о чём он говорит? Удобно ли уточнить? Как может отреагировать пьяный джинн на неадекватный вопрос?

– Не думаю, – ответила осторожно, но Динь-Дона ответ полностью устроил, он осклабился совершенно пьяно и возвестил громогласно:

– Тогда надо немедленно выпить. За победу.

Зараза! Я от стыда и расстройства даже зажмурилась. Неприятно-то как! Я подумала, что они мои шестнадцать отмечают, а они поражение Годрика Воинственного празднуют…

– Ну, и за тебя, конечно, – хохотнул синекожий за границей моего зрения. – Тебе сколько вообще стукнуло? Пить-то тебе можно?

И захохотал громогласно, свинтус.

– Юла, ну, правда! – Приобнял меня за плечи, подталкивая в комнату, где я заметила тонкую фигурку Зарянки, почему-то сидящую на коленях у Тищенко. – Не думала же ты, что получится зажать банкет.

– Нет?

Я, если честно, вообще ни о чём таком не помышляла. Но не признаваться же в этом. Под прицельным огнём любопытных глаз спрятала шкатулку ректора в тумбочку (знали бы вы, как гармонично она смотрелась с бонбоньеркой Александра!)

Молниеносная оценка ситуации подсказала: в комнате из трезвых людей только я. Ну, ещё Аврору, наверное, можно считать условно трезвой, потому что за час моего отсутствия она никак не могла напиться до состояния аут. Или могла?

В момент моих размышлений Зарянка горестно всплеснула руками и воскликнула:

– Ох, мамочки! Мы, кажется, Григория забыли?

Кто мы? Где забыли? И кто такой, разорви меня дракон, Григорий?

– Не забыли! – отмахнулся от ее паники Веник. – Гир… Геор.. Гирго… Черт, кто вообще ему такое имя дурацкое дал?

Староста окинул присутствующих мрачным взглядом, и я поняла, что Динь-Дон ночью праздновал не один.

– Ты и дал, – проворчал Тищенко. – Когда кричал о том, что пить втроём пошло.

– Ага, – поддакнул Динь-Дон. – Втроём пошло, а в компании с говорящим соленым огурцом – оху… охе… ээ… круто очень короче. Странный вы народ, предметники.

– Да сколько можно! – возмутился писклявый голос. – Я уже сто раз говорил, что я не огурец! Я ка-ба-чок!

Я повернулась на голос и увидела его. Огурца? Кабачка? В общем – Григория. И мне стало немного дурно.

Короткая История появления Григория, рассказанная сторонним наблюдателем

Барбакан оставляли с песнями. Ну, а как не петь-то? Потому что эмоции хлестали через край, а душа хотела праздника. И даже шиканье капитана и его требования вести себя прилично не смогли испортить настроения. А потом Тищенко сказал:

– Если что, у меня есть настойка…

– Экспериментальная? – подозрительно сощурился Динь-Дон.

– Обыкновенная, – проворчал Амадеус примирительным тоном. – Вишнёвая. Бабушкина.

Зарянка взвизгнула, взмыла ввысь и, совершив элегантное сальто, приземлилась прямо возле обладателя гениальных рук и бабушкиной настойки:

– Обожаю вишню… – и влажный поцелуй на одарённой щеке запечатлела. А потом снова взмыла в воздух и оттуда прокричала:

– Мальчики, я переоденусь – и к вам. Без меня всё не выпейте только!

– Что это было? – выдохнул Амадеус и заботливо потрогал прыщи, которые совершенно точно ещё утром были на месте.

Динь-Дон хохотнул и хлопнул химика по плечу, Вениамин многозначительно поиграл бровями.

– Шуточки у вас… – проворчал покрасневший от эмоций химик. – Пошли ко мне.

– А соседи не взбунтуются?

– Чего им бунтовать-то? После моих настоек покойники не бунтуют. – И заржал, когда у товарищей вытянулись лица. – Да пошутил я. Нет у меня соседей. Съехали.

Вся компания переместилась в крыло химиков.

– Хорошо устроился, – заметил джинн, раскладывая на столе закуску и при этом обводя скромную комнату заинтересованным взглядом.

Амадеус проворчал что-то неопредеёенное и полез под кровать.

– Я сейчас… где-то у меня тут… нет, это не оно… это слабительное…

– Эй, ты осторожнее там! – возмутился Веник и поёрзал на стуле. Как-то не доверял он химикам вообще и этому, в частности.

– Да нормально всё! – Тищенко выполз из-под кровати и вытащил на свет огромную немножко пыльную бутыль насыщенного вишневого цвета.

Разлили по стаканам. Вениамин посмотрел на всё это с высоты своего небогатого опыта и произнёс, брезгливо сморщив нос:

– Нет, ну слушайте, мы как герои анекдотов. На троих соображаем. Не солидно как-то. Я бы даже сказал, пошло.

– А ты что предлагаешь? Зарянку ждать? – возмутился джинн. – Да она может до утра переодеваться, что я, баб не знаю?!

– Она не баба, – вяло возмутился Тищенко.

– Да ладно!? – с наигранным удивлением протянул Динь-Дон, а когда химик отказался улыбаться, вздохнул и схватил свежий цукини, который зачем-то притащил вместе с остальной закуской, видимо, в темноте перепутав его с огурцом. Огляделся, выхватил из стоящей на столе карандашницы две кисточки и воткнул их в овощ со словами:

– Это у нас ручки, – ещё два карандаша. – Это ножки. Теперь рисуем рожицу…

И наконец:

– Такой собутыльник тебя устраивает? – усадил в центре праздничного стола смешного уродца.

Веник хохотнул и потянулся за стаканом. Выпили.

– Он на меня осуждающе смотрит, – закусывая яблоком, вдруг сообщил Тищенко. – Неловко как-то… Мы ему даже не налили…

– Действительно, нехорошо получилось, – согласился Веник и, не обращая внимания на ужасные глаза Динь-Дона, налил кабачку вишневой настойки в подставленную Амадеусом колбу.

Выпили.

– После второй не закусывают! – объявил джинн и потянулся за настойкой, но замер, глядя на кабачка.

– Он нас не уважает… – резюмировал староста фей, тыкая пальцем в нетронутую колбу.

После чего потряс головой и подозрительно поинтересовался:

– Тищенко, это точно настойка? Какой-то у меня от неё странный и быстрый приход…

– Точно… – неуверенно ответил химик и на всякий случай принюхался к своему стакану.

– Ну, что? – Веник потёр руки. – Ещё по одной?

– И по второй тоже, – буркнул Динь-Дон, разливая.

На душе стало тепло и весело.

– А хорошо мы их сегодня сделали, – выдохнув в булочку с изюмом, пьяным голосом вспомнил хозяин комнаты.

– Это да! – благодушно кивнул джинн.

– Не поспорю, – Веник поднялся и ткнул в кабачка пальцем. – Но этот тип снова пропустил…

Все трое посмотрели на овощ осуждающе.

– У меня где-то оставалась живая вода… немного экспериментальная… – между делом заметил химик.

– А у меня дедушка на неодушевленном интеллекте собаку съел…

– За что мне это? – простонал джинн и закрыл лицо руками.

К приходу Зарянки кабачок не только разговаривал и бодро ковылял по центру стола, но и активно поглощал вишневую настойку, радостно пища на всю комнату:

– За победу! А ещё «Вперёд, наш клуб! Вперёд, родной! Мы за тебя стоим горой!»

Увидев фейку, овощ похабно улыбнулся, чем вызвал приступ неудержимого веселья у всех присутствующих мужчин, а потом заявил:

– Хочу выпить за присутствующих здесь дам! С дамой набрудершафт.

Прекрасная дама присоединилась к общему хохоту и сквозь смех поинтересовалась:

– А звать-то тебя как, алкоголик?

– Григорий! – немедленно ответил Веник и пожал плечами. – Ни одного Григория среди знакомых нет, просто… А теперь будет…

– Логично, – согласился Тищенко, у которого, видимо, тоже Григории среди знакомцев не значилось.

Динь-Дон лишь рукой махнул – толку с этими пьяницами спорить – и предложил присоединиться к озвученному тосту.

Потом за дам пили стоя. Потом за родителей. Потом все дружно потащились в подвалы в сауну для старост, потому что Амадеусу пришла в голову гениальная идея – попарить Григория.

Григорию в бане не понравилось. Он возмущённо пищал, требовал свободы и земли. И ещё угрожал, что если пьяные сволочи его здесь сварят, он им будет до смерти являться в кровавых и ужасных снах.

А потом Веник вспомнил, что «сегодня же у Юлки день рождения, дебилы»!

– Урррра! – громче всех завопил овощ, узрев в этом сообщении возможность смыться из сауны живым.

– Действительно, ура! – согласился Динь-Дон. – Но настойка-то, тю-тю. С чем поздравлять пойдем?

– Кхе-кхе! – раздалось из угла, в котором укрылись Зарянка с Амадеусом, и джинн только глаза прикрыл раскрытой ладонью, думая о том, что эти выходные вряд ли получится пережить.

***

Из-за чьего-то далекого пения голова трещала неимоверно. Казалось, ещё чуть-чуть, и мозг брызнет в разные стороны, найдя себе выход через все отверстия в голове. А может, и новых наделает…

Повернулась на бок и голову под подушку засунула, чтобы приглушить звук. Так, стоп! Голову под подушку засунула? Напряглась, пытаясь вспомнить, как ложилась спать. Но вспомнила только, как шли по коридору первого этажа и хихикали, зажимая рты руками. Что мы делали на первом этаже? Не помню… Напряглась ещё немного и застонала, вспомнив вкус абрикосовицы, мандариновицы и брусниковицы, которая была последней. Ненавижу химиков… Зачем я так надралась? Как-то даже слишком, для первого раза…

– Проснулась? Пьяница малолетняя…

Ох ты ж, разорви меня дракон! Я знаю, кому принадлежит этот голос!

Приподняла подушку и одним глазом оглядела комнату.

А вот в помещеньице-то этом я впервые. И как я тут оказалась, спрашивается?..

Спрятала голову и попыталась прийти в себя. А главное, придумать, как выйти из этой позорной ситуации с достоинством. Кстати, о позоре и достоинстве… Аккуратно ощупала себя под одеялом на предмет наличия одежды.

– Ты что там делаешь? – развеселился Александр. Глазастый чёрт!

– А?

Он же на самом деле не думает, что я стану отвечать на этот вопрос.

Села на кровати и уставилась на него хмуро. Уместно ли будет спросить, как я здесь очутилась? Проклятье! Я безнадежна, я пытаюсь соблюсти приличия и не нарушить этикет, даже находясь в полной жо… В полной, короче.

– Пить хочу, – прохрипела не своим голосом, обращаясь к плечу Александра.

Он сидел в кресле у стола. В чёрных форменных брюках, в наполовину расстегнутой рубашке и босиком. Интересно, я у него в комнате? У него, конечно, где же ещё… И что я здесь делаю?

Александр встал, налил воды в стакан, подал мне и плюхнулся на кровать рядом. А я подскочила немедленно и шарахнулась от него в другой угол комнаты.

– Ничего не хочешь объяснить? – улыбнулся он моей резвости.

Я? Хорошо ему издеваться, а я не помню ни черта…

– Не знаю, как здесь очутилась, ничего не помню после брусниковицы. А раз ничего не помню, значит, ничего не было, – залпом ополовинила стакан и вдоль стеночки, не сводя глаз с тёмной фигуры на кровати, осторожно покралась к выходу.

Но Их Божественное Темнейшество был по-божественному быстр. Я моргнуть не успела, а он уже упёрся рукой в дверь, отрезая мне путь к побегу.

– Что, вообще-вообще ничего не помнишь?

И наклонился к самому лицу, зараза. Тряхнула головой и одновременно дёрнула за дверную ручку.

А Александр ещё ниже наклонился и мерзким таким голосочком:

– И как в спальню ко мне в обнимку с невменяемой фейкой вломилась?

Ответ тот же.

– И как про родословную мою требовала объяснить?

Про родословную? Это он о чём?

Ближе наклониться уже было невозможно, но у него получилось.

– И про… остальное?

– Никакого остального не было, – не выдержала я, зловредно обдав наглого вруна винными парами, и отпихнула ещё со всей силы. – Врёшь ты всё!

И в коридор выскочила. Уф! Хорошо, что он на последнем курсе учится. Всего год придётся в глаза своему стыду смотреть. А он мне в спину контрольным выстрелом:

– И нет у меня в роду богов, ни тёмных, ни светлых, вообще никаких, если тебя все ещё волнует этот вопрос!

З-з-зараза! Запретила же себе его так называть! Удрала под весёлый хохот. Позорище! И отправилась на поиски вчерашних собутыльников, через дамскую комнату и душевую, само собой.

Собутыльники нашлись все и сразу. И даже ещё до того, как я в душ попала. Потому что все дрыхли в нашей с Могилой комнате. На моей кровати Тищенко нежно обнимал Веника, рядом с Могилой дрыхла Зарянка, ну, а джинн забурился в гости к Вепрю.

Я потихоньку схватила полотенце и удрала в душ. Что-что, а выяснять, знает ли вся честная компания, где я провела ночь, не очень-то и хотелось. Да, и не пришлось. Когда я вернулась в комнату после водных процедур, народ с мрачными лицами сидел вокруг стола и взирал на храпящего в центре Григория.

– И что с ним теперь делать? – вздохнула Зарянка. – Жалко, живой же…

– Живой… – прошипел Динь-Дон. – Экспериментатор этот недоделанный… Сколько твоя вода на него действовать будет. Обещал же, что к утру развеется…

– Обещал, – покаялся Тищенко.

– С другой стороны, – размышляла фейка, – по поводу овоща пусть теперь у Юлки голова болит.

После последних слов все дружно поморщились, а я возмущенно эйкнула:

– Почему это у меня?

– А мы его тебе вчера подарили! – обрадовано вспомнил Веник и по лбу себя хлопнул.

– Не вопи! – зашипели на него со всех сторон. – Разорался он…

– Свиньи вы, – возмущалась я, когда мои вчерашние собутыльники разбредались по своим комнатам, повесив на меня дрыхнущего пьяного овоща. – Это не подарок! Это вредительство какое-то…

– Не переживай! – успокоил на прощание Амадеус. – Ты лучше это… записывай всё в тетрадочку… Мне бы эксперимент завершить, а?

Глава седьмая

Как получилось, что ночь после спонтанного празднования своего дня рождения я провела в комнате Их Темнейшества, так и осталось загадкой. Почему? Ну, во-первых, я так и не смогла найти в себе смелости, чтобы поведать друзьям о том, где ночевала. Во-вторых, Зарянка между делом сообщила, что для неё праздник закончился на мандариновице… А я всё-таки аж до брусниковицы была при сознании. Ну, почти при сознании.

Спрашивать же о событиях пропавшей ночи у Александра… К дракону в пчёнку его! И вообще, я от Винога теперь пряталась, передвигаясь по территории школы перебежками, лишь бы только его не встретить. А это, скажу откровенно, было весьма и весьма утомительно, ибо перебежки приходилось совершать не только стремительно, но ещё и тайно, то есть, по секрету от друзей. В противном случае пришлось бы им рассказывать о причинах моей внезапной александробоязни. Вот уж ни за что в жизни!

Отметила, называется, день рождения. Теперь до следующего буду последствия разгребать. Стыдно признаться, но во всей истории, связаной с празднованием моего шестнадцатилетия, оказался лишь один положительный момент. И им был, как бы дико это ни звучало, говорящий кабачок Григорий.

Придя в себя наутро после празднования, Григорий первым делом извинился за свое поведение. Мы с Могилой просто в осадок выпали от такой вежливости. Ни один из наших собутыльников, кстати, до этого не додумался. Затем кабачок сообщил, что быть подаренным на шестнадцатый день рождения такой очаровательной и милой девушке (мне то есть) – это невероятная честь, и что он постарается не подвести, оправдать и всё такое. Помимо прочего, Григорий отказался от ног, потребовал горшок с землёй, поселился на подоконнике, молчал и притворялся овощем, когда в комнате появлялись посторонние. В общем, был такой лапой, что мы с Авроркой в него совершенно влюбились.

К тому же Григорий подружился с Вепрем.

Однажды, вернувшись с занятий, мы с Авророй застукали наших жильцов за игрой в «Тысячу».

– С ума сойти, – пробормотала Могила.

– Игорный дом! – вынесла свой вердикт я.

А Вепрь презрительно фыркнул и, смерив нас высокомерным взглядом, выдал:

– Не с вами же, безголовыми, играть. Я на вас три месяца угробил, пытаясь научить, а человек за один вечер понял, что к чему.

Человек… Н-да…

А между тем шел четвертый месяц моей учебы.

Занятия по стратегии и тактике никто не отменил, и на нас ещё два раза нападали. Правда, такой абсолютной победы, как в первый раз, у нас больше не получилось. Но от нас и первой-то никто не ждал, поэтому всё было в порядке.

Лабораторные часы по моему «пуговичному казусу» не привели ни к какому результату. То есть, снаряды, как их обтекаемо называл Вельзевул Аззариэлевич, лично помогавший мне с исследованием, работали только в том случае, если их заряжала я сама. И если в качестве подсобного материала использовались пуговицы из подаренной шкатулки. Ну, или любые другие, конечно. На колбы, стеклянные шарики, дротики и разные бытовые предметы мой непонятный дар не распространялся.

От домашних ничего не было слышно, и я уже даже начала думать, что Сандро признал-таки поражение и успокоился. Подумывала наведаться домой. Потому что беглянкой быть конечно интересно и, пожалуй, даже романтично, но я любила родителей и братьев и искренне скучала без них.

И я бы так и поступила, клянусь, нагрянула бы с сюрпризом в один из выходных дней, вооружившись улыбками и подарками, если бы не моё похищение.

Впрочем, обо всем по порядку.

Дело близилось к празднованию Ночи Разделения Миров. И всё общежитие запасалось вёдрами, тазиками, склянками, колбами и бутылками. Потому что АД категорически запретил устраивать ежегодные водные баталии и предупредил, что ровно в полночь воду на территории Школы полностью отключат. И холодную, и горячую. (Что мы, звери какие-то, горячей водой обливаться?) Как будто такая мелочь могла нас остановить.

В этой битве Динь-Дон с Зарянкой и Амадеус не были в нашей команде, потому что, по сложившейся традиции, воевали факультет на факультет. Задача перед игроками стояла простая: облить противника водой и при этом не попасться никому из учителей и, упасите боги, светлые и тёмные, ночному коменданту, вездесущей Леониде Юлиановне.

Первой ошибкой, которую допустил Вельзевул Аззариэлевич, начиная этот учебный год (если не считать моё зачисление в Школу Добра), стало введение в обязательную программу такого предмета, как Основы тактики и стратегии. Второй – опять-таки, это если про меня забыть, – оказалось приглашение талантливого и преданного своему делу преподавателя Зервана Да Ханкара. Ну, а уж выделять мне три часа на то, чтобы я научилась виртуозно пользоваться пуговицами, было просто недальновидно.

Потому что, если верить старожилам, этот год стал первым, когда к праздничным водным сражениям было решено применить научный подход. Адмиралом единогласно – моё мнение в расчет не принималось, я пряталась за колонной, – был избран Александр Виног. И пусть не врёт, что у него в родне нет Тёмных богов. Ибо когда он, возвышаясь над нашей предметницкой радостной черно-серой толпой, вещал о том, как мы впервые за долгое время одержим победу в праздничной битве, лично я от него глаз не могла оторвать. Пялилась из-за колонны на него такого тёмного, такого высокого, красивого такого с этой вечной чёлкой ниже бровей. И мне прямо до чесотки захотелось подойти, протянуть руку и отвести волосы в сторону, ну, чтобы узнать, наконец, какого цвета у Их Темнейшества глаза… Синие? Зелёные? Может быть, чёрные, как горький кофе, к которому я с недавних времён пристрастилась?

Тёмный же адмирал, не ведая о моем внезапном интересе, раздавал указания, распределял роли, назначал позиции, но вдруг замолчал, обернулся и изумленно посмотрел прямо на меня. Ну, или почти посмотрел, потому что я, кажется, успела спрятать за колонну свой любопытный нос. Предметницкая толпа зашевелилась, недоумевая, почему же Александр замолчал вдруг на середине предложения. Я, откровенно говоря, тоже заволновалась, но немного по другой причине.

После минутного замешательства – может, даже больше, чем минутного, потому что у меня за это время сердце едва не остановилось – Александр заговорил снова:

– Так, значит вопрос со стратегическими запасами мы решили… Теперь переходим к запрещённым методам. И я предлагаю воспользоваться нашим не тайным, но очень действенным оружием.

Попа моя почувствовала неладное и прокричала бы мне прямо в ухо, если бы смогла:

– Беги! – Но не успела, и Их Темнейшество таки закончило свою мысль:

– Так как Юлка Волчок единственный существующий в мире пуговичный снайпер, думаю, стоит задействовать её уникальное умение в сегодняшней важной битве.

«Он меня ненавидит!» – мысленно воскликнула я, выбираясь из-за колонны с независимым видом. Нос задрала повыше, руки в карманы юбки засунула поглубже и маминой равнодушной походкой прямо в пасть к адмиралу шагнула. При этом сияя и улыбаясь, как праздничное дерево, в которое Вепрь сегодня утром Григория нарядил. Потому что улыбка, если верить маме, самое сильное оружие женщин.

Александр сначала растерянно моргнул, глядя на мой стратегический оскал, но довольно быстро опомнился. Усмехнулся, ладонью отбросил со лба волосы…

Глаза у него были как море в середине лета. Не синие, не зелёные, и близко не чёрные! Искрящиеся шкодливыми смешинками, солнечно-бирюзовые. Бывает же… Я даже с шага сбилась, зачарованная их тёплым сиянием и, кажется, даже шум прибоя услышала. Впрочем, насчёт последнего не уверена. Возможно, это шумела кровь прилившая к моим щекам.

– Никто, кроме Юлы, толком не знает, как это работает, – продолжил свою мысль Александр. – Но я готов пожертвовать всеми пуговицами со своего кителя, чтобы только ей удалось лишить соперника стратегических запасов.

Среди серо-чёрных рядов послышались смешки. Что же касается меня, то я сначала начала говорить, а потом поняла, что собираюсь сказать:

– Смотри, раздену тебя догола… Не боишься?

– Не боюсь, – ухмыльнулся Александр и из-под ресниц стрельнул в меня хищным взглядом. – Боится пусть противник, а я готов на любые жертвы.

Готов, значит… Ну, ладно…

– Тогда раздевайся, – отзеркалив насмешливо вздёрнутую бровь, велела я. Хотя поджилки тряслись так, словно мне было не шестнадцать, а все сто шестнадцать лет. – У меня пока прицельно, безотказно и безошибочно только с золотом получается.

Александр воздуху набрал, чтобы ответить, но вместо ответа вдруг выдохнул. И медленно, прожигая меня своими невозможными солнечными глазами, поднял руку к воротнику и вытащил пуговичку из петли..

«Главное, не покраснеть, главное не покраснеть!» – подумала я, играя с Его Темнейшеством в гляделки. И клянусь! У меня почти получилось. Я даже бровью не повела, когда Виног стряхнул с широких плеч китель и протянул его мне. И когда рубашку принялся расстёгивать, стойко держалась, забыв о том, где мы находимся и для чего вообще это всё затеяли. Но когда он вдруг провёл кончиком языка по своей нижней губе, словно остатки десерта слизнул, неспешно, с каким-то совершенно непонятным мне удовольствием, будто предвкушая новый аппетитный кусочек, меня не в краску, меня в адово пламя бросило. По-моему, даже собранные в косу волосы заалели, как маков цвет. Ну и…

Сбежала я, короче, такого стрекача дала, подобрав юбки, что только пятки засверкали.

– Куда же ты? – рассмеялся мне в спину Виног.

Зараза. Я ему это обязательно припомню. Только пока не знаю, как.

– Юл, ты куда? – Веник повторил фразу Винога, хватая меня за локоток, когда я уже к выходу подлетела.

– Пойду займу стратегически важную позицию на кухне, – честно призналась я и двинула к факультетскому пищеблоку, окна которого выходили прямо на вражеский корпус.

Староста завистливо посмотрел мне вслед. Его Александр сегодня определил водомётчиком, а водомётчиков мочат первыми. Так что, быть Венику мокрому как цуцик сегодня ночью.

На кухне никого не было, что понятно. Все же разбегаются по основным позициям, готовятся к веселью и предвкушают постпраздничное пьянство. Я уселась на подоконник, зловредно оторвала от кителя Александра все четырнадцать пуговиц и десять из них спрятала в карман. А что, он же клялся, что готов всеми пожертвовать. А четыре ровненьким рядком разложила перед собой на подоконнике в ожидании полуночи.

Когда часы на башне ударили в первый раз, я сплела петлю, представляя себе комнату Тищенко, где хранился стратегический запас. Ох, зря Гениальные Ручки понадеялись, что я только дружески моргну, заметив огромную бочку, неожиданно возникшую в центре его покоев. Привязала узел, ехидно представляя волну, которая всего через несколько ударов хлынет из комнаты старосты первокурсников и затопит весь химический корпус. К девятому удару снаряд был полностью готов, рука отведена для замаха. Десятый удар. Одиннадцатый. И вместо двенадцатого внезапно довольное и злое:

– Попалась!

А затем огненным кнутом по рукам так больно и неожиданно, что из глаз брызнули слёзы. И путы на ноги, а на голову совершенно не магический, холщовый мешок. Я почувствовала, что задыхаюсь, выпустила из рук заготовленный снаряд, подумала о том, что Александр убьет меня за невыполненное задание, и провалилась в удушающую темноту.

В себя пришла от холода и от того, что рядом со мной ругались два голоса, негромко, но очень зло.

– Тебе-то что до этого? Не понимаю! – в шипящем говоре опознала Сандро. Странно, если бы обошлось без него. И я решила, что признаков жизни пока проявлять не буду. Может, хотя бы поволнуется…

– Я, кажется, в прошлый раз доходчиво объяснил, – ответил братцу некто и выругался некрасиво. – Черт! Идиоты твои… она же мёрзнет!

Меня встряхнули слегка, заворачивая во что-то тёплое и пахнущее вкусно-вкусно.

– Они не мои – твои, скорее… И вообще, Ясень, не суйся, это семейное дело!

Всё-всё папе расскажу: и про огненный хлыст, и про мешок на голове, и про похищение это, брат называется… И про то, что мёрзнуть оставил на мёрзлой земле. А мама всегда запрещала мне на холодном сидеть! Вот ему дома устроят!

– Не ори! – отозвался неизвестный мне Ясень громким шепотом. – Разбудишь!..

Замолчали. Лежу – не дышу. Охота всё-таки узнать побольше подробностей, прежде чем папе наябедничать. А уж я не постесняюсь. Тут одним подзатыльником не обойдется!

– Уже разбудил! – недовольно заметил заботливый мистер Икс, и я поспешила распахнуть глаза, любопытно же посмотреть, кто тут так обо мне печётся.

И ничего не увидела. Темнота, хоть глаз выколи.

Ослепла?!.

Паника накатила девятым валом, я снова почувствовала, что задыхаюсь, хотя никакого мешка на голове на этот раз не было, потому что морозный воздух весьма ощутимо щипал за щёки. И я закричала страшно и громко. И, кажется, сама от своего крика немножко оглохла, потому что в голосе Ясеня послышались знакомые нотки, такие знакомые-знакомые, тягучие, прправленные острой насмешкой и горьким шоколадом сожаления… Вот только идентифицировать их я не успела. Потому что этот недоузнанный голос прошептал ласково:

– Ш-ш-ш… спи…

Меня окатило ласковой волной согревающего тепла, и я послушно провалилась из зимней ночи в жаркое лето сна.

Проснулась от того, что кто-то пел неприятным голосом где-то далеко и фальшиво. Всё пел, и пел, и пел… Да что ж такое-то! И ещё голова болела очень сильно. И всё тело, словно на мне пахали. И руки, особенно запястья… Меня же похитили – вспомнила внезапно и подскочила на месте.

Я ожидала увидеть что угодно. Не знаю, тюремную камеру, пиратский корабль, бандитское логово… (На крайний случай, злорадствующего Сандро). За пять секунд, прошедших с момента пробуждения до того, как я открыла глаза, моё нездоровое воображение успело соорудить целую вереницу предположений и возможностей. Увиденное же превзошло все ожидания.

В этой комнате я уже была. И если честно, одного посещения оказалось достаточно для того, чтобы дать себе зарок не появляться здесь впредь. Радовало, что хозяин отсутствовал, значит, есть шанс удрать и спрятаться. Пробежалась до двери легко и быстро, распахнула, а на пороге Веник, взлохмаченный, сонный, с синяком под глазом. Сидит.

– Ты что тут делаешь? – брякнула я рассеянно, хотя, по всей строгости, эти слова должен был произнести наш староста.

– Тебя караулю, – проворчал, поднимаясь, Фростик недовольно, назад в комнату меня ненавязчиво оттеснил и сам зашёл следом.

Не поняла…

Друг выглядел утомлённым и разбитым, как старый бабушкин заварочный чайник, что устал от жизни уже задолго до моего рождения. Плюхнулся в кресло и глаза прикрыл рукой.

– Ты чего такой… никакой?

– Знатно отпраздновали, – мрачно похвастался Веник, и я успела позавидовать и расстроиться: надо же, пропустила свою первую водную баталию. – Не, сначала-то нормально всё было, а потом этот твой прискакал весь в мыле… ну, и всё…

– Что всё? – шепнула я, хотя спросить хотелось совсем не об этом, а о том, что он имел в виду, произнося загадочное словосочетание «этот твой».

– А то, – огрызнулся друг и рукой махнул. – Когда твои пуговицы в ход не пошли, прибежал ко мне на пост и орёт: «Где она? О чём вы с ней там шушукались?» Ну, а я ему: «Не твое дело, о чём…» А он мне… вот! – и обиженно пальцем в центр синяка своего ткнул.

– Да кто, он-то?! – прохрипела я, уже догадавшись, о ком Веник вёл речь.

– Виног твой… – проворчал Веник.

Почувствовала, как меня бросило в жар. А ещё вдруг коленки подогнулись и я вынужденно присела на край кровати.

– Чего это он вдруг мой?

– Ну, не твой, – легко согласился староста. – Но всё равно псих. Сначала в глаз дал, а потом думать начал. Говорит, мол, пуговицы не полетели, тебя нет… Что-то случилось… Хоть убей, не пойму, как он определил, что тебя нет. Ну, рванули мы на кухню, а там китель его валяется, и три пуговицы в рядок на подоконнике сложены, а четвертая во лбу у Смирнова торчит.

– Какого Смирнова? – изумилась я.

– Нашего, – Веник вздохнул тяжело. – За первой партой сидел всегда, с рыженькой Милкой, помнишь?

Ну, помню… Только какое отношение это ко мне имеет, не понимаю.

– Адмирал его в чувство быстро привёл, – продолжил рассказ староста, а потом вдруг сбился на постороннюю тему:

– Юлка, ты страшный человек. Клянусь, чтоб мне сдохнуть! У Смирнова клеймо от пуговицы на всю жизнь останется, ты ж его до кости приложила!

– Ничего я не делала! – отмахнулась, чуть не плача. – Это вообще случайно. Я её для бочки у Тищенко в комнате зарядила, а тут мне кто-то по рукам хлыстом как жахнет! А потом мешок на голову…

– Кто-то… – проворчал Веник. – Смирнов и жахнул. Они с твоим братцем сумасшедшим сговорились, что под шумок тебя из Школы вынесут. На празднике бы никто не заметил. Вот он тебя бы домой доставить и успел…

– Так, подожди… Что-то не так. Если Смирнов в кухне остался, то кто ж меня тогда Сандро сдал?

Точно же помню, что Сандро с этим деревом, как его, ругался. Да как же его звали? Клён? Кедр?

Староста зубами скрипнул зло:

– Смирнов-то остался, а вот ещё трое ушли… – И костяшками пальцев хрустнул. – Так что мы тебя у твоего бешеного братца с трудом отбили всей Школой.

Как всей школой? Не было Школы! Был Сандро и дуб. Граб? Баобаб? Проклятье! Что-то с памятью моей в последние дни стало…

– Сандро твой чистый псих, хуже Винога. У него глаза покраснели, раздулся весь… – Ох ты ж, разорви меня дракон! Надеюсь, он хоть боевую форму не принял? – Ну, мы его и остудили немножко… Чтоб стратегические запасы не пропали даром…

Веник задумчиво изогнул бровь и заговорщицким шепотом поинтересовался:

– Ты видела когда-нибудь, как человек плавает в луже? Презабавное, я тебе скажу, зрелище. Попроси потом у феек, они тебе в капле покажут. Обхохочешься.

Обхохочешься… Не до жиру, быть бы живу. Как-то меня совсем не тянет веселиться.

– Так это брату Смирнов про барбакан рассказал… – догадалась я. Обидно так, я же ему не сделала ничего. Мы-то и знакомы даже не были толком.

– Он.

– И кто с ним? Тоже… наши?

Вот если бы химики были, или фейки, или зоологи с ботаниками, было бы неприятно, конечно, но не больно, а так, совсем свои, однокурсники – противно.

– Наши, – кивнул Фростик. Я видела, что ему тоже неприятно от этой мысли. Может, даже больше, чем мне. Он же староста.

– Плюнь на них, Вень! – неожиданно для себя самой начала я утешать друга. – Я уже плюнула… Чёрт с ними… А где Аврора? И все? И Александр? И вообще, – спохватилась запоздало, – почему я у него в комнате и зачем ты меня караулишь?

Веник посмотрел на меня, как на маленькую.

– Понятно же! Когда Сандро в заплыв пустился, Динь-Дон тебя из-за стены вытащил…

– Динь-Дон? Какой Динь-Дон? Там дерево было! – вслух возмутилась я. Было дерево, заботливое и тёплое. И пахло от него вкусно.

Вениамин испуганно замер.

– Ты себя хорошо чувствуешь? Сколько пальцев?

И чуть глаз мне своими граблями не выбил. Хорошо я себя чувствую! Не надо из меня дурочку делать! Помню же все отлично, Сандро злился, я мёрзла, Дуб заботливо укрыл одеялом… Ну, или не Дуб… зар-раза! Дырявая голова!

– Рассказывай дальше! – велела я, отпихнув руку Фростика.

– Ну, достал тебя синий из-за стены, а ты дрыхнешь наглым образом… Аврорка кричит: «Тащите её к нам, там разбудим!» А Виног так… слушай, не знаешь, у него тёмных в роду нет? Я его после сегодняшней ночи реально побаиваться начал…

– Нету. То есть не знаю я… – Вяз? Кипарис? – Дальше что?

– Короче, говорит: «К вам нельзя! Мы пока ещё этих трех козлов не поймали! Так что давайте её ко мне. И под дверями караул выставьте!» Ну, и всё. Я тебя приво… принёс, спать уложил… А ты даже «спасибо» не сказала.

– Спасибо, – пробормотала я задумчиво. – А кто с Сандро разговаривал?

– Смеёшься? – Веник у виска пальцем покрутил. – У нас в Школе самоубийц нет, слава богам. Да я к твоему брату психованному теперь на километр не подойду! И не только я, если честно. Понимаю, почему он выигрывал всё время. Его соперники от ужаса дохли, да?

Как же так? Мне что, всё приснилось? Не может быть! Так же отчётливо помню! И запах этот… Понюхала своё плечо и улыбнулась. Не приснилось. Запах-то остался!

– Ты что делаешь? – заинтересовался Веник, наклоняясь ко мне.

– Чем пахнет, Вень? – Я пододвинулась ближе, привстав в кресле, и староста повёл носом, принюхиваясь.

– «Морским сиянием», – выдал авторитетно. – Хорошо после бритья освежает. У меня такая же вода… Эй! Ты чего дерёшься?!

Всё расследование мне испортил, поганец! Я-то уж собралась Баобаба этого по запаху вычислять…

– Извини… – покаялась перед другом. – Просто я взвинченная такая вся. Меня после этой ночи, наверное, ещё больше все ненавидеть станут.

– Спятила? – Веник снова у виска покрутил. – Да ты первая звезда! Ясень приходил с утра, объявил, что из-за выходок твоего братца Годрика с соревнований сняли. Так что мы на первом месте теперь…

Я аж подскочила в кресле, да как заору на всю комнату:

– Кто приходил?!

Фростик поморщился и демонстративно пальцем в ухе поковырялся.

– Чего ты орёшь? Ясень приходил. А ты думала, кто такие новости сообщать должен?

Я вообще-то не про новости в этот момент думала, а про то, что дерево моё точно Ясенем Сандро называл, но Венику ответила со всей вежливостью:

– Не знаю. Вельзевул Аззариэлевич, например.

Фростик посмотрел на меня, как на буйно помешанную:

– Юл, ты точно не от мира сего… ректора нашего, как зовут, знаешь?

– Знаю.

Издевательски усмехнулся.

– И как же?

– Ну, Вельзевул Аззариэлевич.

– А фамилия у него какая?

Я прошептала:

– Ну, Ясневский…

– Не нукай, не в конюшне… Ты точно с луны. Неужели не слышала? Да его старшие курсы только Ясенем и называют между собой.

Нет. Я так не играю! Фигня и неправда. Уж за время наших лабораторных исследований я голос директора успела изучить. Не он это был. То есть, Вельзевул Аззариэлевич может быть каким угодно деревом. И даже Ясенем, но другим. И пахнет от него по-другому. Сбегать что ли в АД, ректора понюхать?

– Вень, а это твое «Морское сияние» – вообще популярная вода?

– Волчок! – Вениамин вдруг решительно поднялся. – Ты меня пугаешь. Виног предупреждал, что тебе после удара может быть нехорошо, но он и словом не обмолвился о том, что ты двинешься!

– Да нормальная я, Вень! – поспешила я заверить друга, но он уже принял решение.

– Ага! Ты не обижайся, но мне этот псих голову оторвёт, если я вовремя не доложу… Так что я за ним, а ты тут пока…

– Веник, не смей! – Рванула к нему, но он уже дверь перед моим носом захлопнул и ключ в замке с той стороны повернул.

– …посиди.

– Я тебя сама прибью!! – прокричала я зло в дверь забарабанила. Гадство!

Ушёл. А ещё друг называется… Затравленно огляделась по сторонам. Стоило столько времени от Их Темнейшества прятаться, чтобы вот так глупо попасться… Но с другой стороны, не съест же он меня…

Я нервно ходила по комнате и ногти грызла, время от времени останавливаясь у двери и прислушиваясь к происходящему в коридоре. Где их черти носят? Скорей бы уже! Мучение какое! А Веника я побью. Натравлю на него снаряд какой-нибудь. Костяной, а лучше каменный. Лежала там в ректорской шкатулке одна симпатичная пуговка каменная, с изображением черепа и двух скрещенных костей. Её и отправлю в бой. Запер он меня тут, видите ли, предатель!

Послышались шаги. Сжалась вся, злясь на себя и на свой иррациональный страх. Шаги замерли под дверью, я забыла вдохнуть, а потом раздался легкий стук и женским голосом:

– Винчик, ты тут? Вин, ну не злись… Это я…

Тихонечко прыснула в кулак. Ой, Винчик! Не могу-у-у! А я его Их Темнейшеством про себя обзываю…

– Вин? – снова позвала девица.

– Винчика сейчас нет, к сожалению, – выдавила я из себя сквозь смех. – Но я передам, что его искали.

В коридоре возмущенно ахнули, пнули ни в чём не повинную дверь ногой, а потом, судя по скорости цокота, убежали.

Ну, и прислушиваясь к цокоту, я проворонила нужные мне шаги. Опомнилась только, когда ключ в замке щёлкнул и дверь распахнулась, едва не стукнув меня по лбу.

– Винчик! – нагло улыбнулась я, глядя в обеспокоенное виножье лицо.

Александр вздрогнул и сморщился брезгливо, а Веник хохотнул из-за его плеча.

– И Венчик… – Закивала радостным балванчиком. – Бли-и-и-ин! Вы братья-акробаты! Ходите всегда вдвоем! Забавно же, все будут говорить: вон Винчик и Венчик идут.

– Говорил же, что она неадекватная… – проворчал обиженно предатель, а грозный сын Тёмного Бога перед его носом дверью хлопнул, а потом на меня внимательно посмотрел.

Веселишься?

– Ага! Нельзя?

Александр плечом пожал, прошёл к столу и сел ровно на то же место, где совсем недавно Веник сидел. Ну а я стою перед ним, словно школьница провинившаяся. Помолчали. Я с видом отвлеченным рассматривала узор на обоях, краем глаза следя за тем, как Виног хмурится и пальцами по столу барабанит.

– Иза приходила? – вдруг спросил он.

– Я тебе не секретарь… – огрызнулась и сама своей непонятной злости удивилась. – Она не представилась, когда Винчика звала.

Александр снова скривился:

– Она. Меня так больше никто не называет.

– Это только пока, – заверила я.

– И ты не будешь!

Он страшным взглядом на меня посмотрел, нахмурился ещё так… угрожающе. Я с деловым видом села на стул и ногу за ногу закинула. Пугает он меня! Да я завтра же всей Школе…

– Хотя… – Виног выпрямился и заложил руки за спину, улыбнулся. – Мне тоже есть, что о тебе рассказать…

Что-то как-то в комнате сразу жарко стало, коленки приняли привычное положение одна возле одной, а девичья память про Винчика мгновенно позабыла.

– Что там Фростик нёс? – уже совсем другим, серьёзным тоном спросил Александр. – Выглядишь нормально… Чувствуешь себя как?

– Терпимо я себя чувствую, – пожала плечами. – Только запуталась немножко…

– Давай все подробности. Эти идиоты тебя из школы через изнанку выносили, так что, сама понимаешь… Дело нешуточное и последствия могут быть ого-го какие. Юл, ты чего?

Я ничего. Но что-то такое Виног сейчас сказал, что у меня аж в носу зачесалось, чую тут что-то… Изнанка?! Ох, ты ж разорви меня дракон! Я что на изнанке мира побывала?! И опять всё проспала! Обидно, блин, до слез… Да что ж за жизнь такая!?

– Ничего… Приснилось, наверное… Ерунда!

Александр опустился передо мной на корточки и снизу вверх мне в лицо заглянул.

– Давай я решу, ерунда или нет?

– А давай… давай я Вельзевулу Аззариэлевичу всё расскажу… – Нашла я выход из ситуации, а то сидит тут, важного из себя строит. – Пусть он и решает, в адеквате я или нет.

Заодно и понюхаю его. Кстати, раз Их Темнейшество уже так близко, чем чёрт не шутит. Тихонько втягиваю носом воздух, а он меня за подбородок хватает двумя пальцами и встревожено так:

– Ты что делаешь?

Можно ли в ситуации, когда ты пытаешься понюхать, чем пахнет от мужчины, а он тебя за этим делом ловит, соврать что-то правдоподобное?

– Сопли замучили! – тут главное грубости немного, глаза честные сделать и брови грустные, и ещё раз уже демонстративно громко воздух в себя втянуть…

Да что ж такое! Расстройство одно… Вместе с воздухом втянулся и знакомый уже запах. И если Виног, возможно, и поверил бы моему вранью про насморк, то предельно расстроенное лицо от него спрятать не удалось. Держит же двумя пальцами и глаз не сводит.

– Юла?

– У вас что, один флакон туалетной воды на всю общагу? – зло спросила я и руку его оттолкнула.

– Юл, ты себя хорошо чувствуешь?

Глаза закатила. Не отцепится же теперь…

– Это из-за изнанки, наверное… привиделось… – решила признаться я, а то бедняге скоро с сердцем плохо станет. – Может сон, но реальный такой. С тактильными ощущениями и с запахами… Там Сандро был и ещё… дерево одно…

Александр моргнул:

– Почему дерево?

– Звали его так! – разозлилась я.

– Кого?

– Дуба того или Баобаба… Не помню! Который с Сандро разговаривал… – Ну не могу я ему про Ясеня этого призгаться. Хватит того, что меня Веник на смех поднял.

– Да с чего ты взяла, что Баобаб? – привязался Александр.

– Ну, не Баобаб… Каштан… Не знаю, как-то так его Сандро по-деревянному называл… Какая разница-то?!

– Действительно… – Виног нахмурился. – И что там с этим… деревом?

– Они с Сандро ругались, а потом он меня в одеяло закутал… тёплое. И пахло от него этой вашей «Морской фигней».

Я окончательно смутилась, чувствуя себя полной дурой… дался мне этот Ясень с его запахом!

– Какой фигней? – смотрю, у Александра нервы на грани, глаз дёргается. Ну что ж он так, взрослый уже, а в руках себя держать не умеет…

– Туалетной водой этой, у Веника такая же…

Виног выпрямился, сощурился, посмотрел на меня как солдат на вошь. и вдруг огорошил вопросом:

– А ты-то откуда знаешь, какая у Веника вода?

Стоп. О чём мы вообще разговариваем?

– Значит, так. То, что рассказал Фростик, не совпадает с тем, что видела я. – Я тоже поднялась, чтобы не смотреть на Александра снизу вверх. – Вот и пытаюсь разобраться, как же так! Потому что Сандро и… и дерево это мне не приснилось! Вот, смотри!

Придвинулась к Виногу и даже на цыпочки привстала.

– Куда смотреть? – хрипловатым голосом уточнил он и зачем-то спрятал руки за спину.

– В смысле, нюхай! Чем пахнет?.. Чувствуешь? Значит, не приснилось же, раз запах остался!

Виног отвел в сторону глаза. Губы его задрожали.

– Юла, ты где спала? – неожиданно спросил он, а я покраснела мгновенно и яростно. По ощущениям, от макушки до пят.

– Правильно, – кивнул Александр и бровь насмешливо изогнул. – А в моей кровати пахнет моей туалетной водой… И ты теперь ею тоже пахнешь. – И вдруг взял и понюхал меня. Это было откровенно, возбуждающе и, кажется, не очень правильно. – Немножко. Мне нравится. Так что и запах, и Сандро, и… – Хмыкнул. – Дерево это… всё тебе, Юлка, приснилось.

И вот тут настал он, момент осознания ситуации. А ещё я вдруг ярко представила, как картина со стороны выглядит: стоим мы с Александром вдвоём посреди его спальни и друг друга нюхаем…

Мама убьёт, если узнает.

Бежать мне надо.

Ну, я и побежала. Правда, в дверях с запозданием вспомнила, что либо я двигаюсь, как черепаха, либо Их Темнейшество всё-таки сын Тёмного Бога… Потому что до двери мы дотронулись одновременно: я тяну на себя, а Александр рукой упёрся. Не пускает.

– Чего ты вдруг испугалась? – спросил он у моего затылка.

Ой, мамочки!

Я не испугалась, просто мне… э-э-э…

– Ну, да. Э. Конечно же.

Виног меня за талию приобнял, и у меня как-то сразу в груди сердце увеличилось, а лёгкие наоборот уменьшились очень. Потому что дышать стало нечем.

– Юл? – позвал он тихонько, а у меня от его голоса мурашки табуном по позвоночнику побежали вниз, и под коленками защекотали, заразы такие… Я зажмурилась и затаилась. Всё. Меня нет.

– Ю-ла… – отрывисто произнёс Александр, руку с талии убрал и на мурашиную тропу ее переместил плавно. – Я… я сказать хотел…

– Что? – Ведь точно помню, умела раньше дышать.

– Многое… чёрт! – уткнулся носом мне в то место, где шея с плечом соединяется, и предательские мурашки немедленно мигрировали на затылок. – Ты пахнешь…

Он там принюхивается опять, что ли? Ну, хватит! Нанюхались уже!

– Тобой я пахну! – рявкнула я, разозлившись, и Александр хрипло согласился:

– Мной.

И назад шагнул. А мурашки сразу пропали, хотя дышалось по-прежнему с трудом.

– На самом деле я хотел сказать, что тебе больше нечего бояться. Предатели пойманы и отчислены. Сандро с утра уже побывал в АДу с извинениями и поклялся ректору, что больше не будет пытаться тебя выкрасть…

Я оглянулась на него. Он пятерню в челку запустил и смотрел на меня непонятно.

– Спасибо, – буркнула и в легком книксене присела. – Пойду.

И провожаемая грустным бирюзовым взглядом, сбежала к себе. К Аврорке, к Вепрю, к Григорию. Завтра первый день каникул. Все разъедутся по домам, а мне-то ехать некуда. Тоска.

Аврора засыпала меня вопросами и сочувственными восклицаниями, успевая в процессе рассказывать о событиях минувшей ночи. Григорий переживательно молчал на подоконнике, а Вепрь суетился вокруг и щекотал мои руки кончиком хвоста.

Вот она, моя компания на ближайшие десять дней: кабачок, жертва химического пьянства, и экспериментальный мыш. Я их, конечно, очень люблю, но это не те люди, с которыми мне хотелось бы провести каникулы, даже если при этом они и не совсем люди. То есть совсем не люди.

Могила паковала сумку, а я сидела на кровати, поджав ноги.

– Юл, ну не грусти… – уговаривала подруга. – На Сандро злишься?

– И на Сандро тоже, – согласилась я и вдруг разоткровенничалась:

– Меня из домашних никто с днем рождения не поздравил, хотя у меня с братьями очень хорошие отношения были всегда. Обидно, понимаешь? И в праздничную ночь – тишина. А теперь я тут вообще одна останусь… На десять дней. А ты говоришь, не грусти.

Аврора замерла над сумкой, держа в руках бутылочку с шампунем.

– Вот ты завтра поедешь домой и…

– Я не еду домой! – возмутилась она. – Мне предложили подработку.

И я об этом узнаю только сейчас! Ещё один повод удариться в депрессию.

– Бабуля подсуетила десять дней в Шамаханской. Хочешь со мной?

В Шамаханской? Оригинальное стечение обстоятельств. С другой стороны, делать мне всё равно нечего.

– Предлагают хорошие деньги, но мне немного боязно одной. Вдруг не справлюсь? – уговаривала Могила.

Как будто меня нужно было уговаривать! Уже через час я отпрашивалась у ректора, потому что согласно моему статусу беженца покинуть территорию Школы без специального разрешения я могла только через изнанку. Интересно, как об этом узнал Сандро? Вельзевул Аззариэлевич уверял, что это закрытая информация.