Школа

Генезис

Они и так не будут знать о тебе, поскольку, покинув Город, ты покинул их мир, а значит — перестал существовать. Для них Пуньо уже просто нет. Девка этого места не знает. А если бы даже и приехала, подгоняемая желанием открыть тайны темнейших закутков твоего сердца — все равно мало чего бы поняла, если бы поняла хоть что-то вообще. Родившаяся вне Города, рожденная в США, от известных матери и отца; воспитываемая, воспитываемая и еще раз воспитываемая — она принадлежит к совершенно иному виду. Фелисита Алонсо, латиноамериканская красавица с холодным лицом и теплыми глазами — ну чего такого увидела бы она этими своими глазами, проходя в жару душного полудня сквозь лабиринт квартала трущоб, где ты сам провел практически всю свою жизнь? Ад, она увидела бы преисподнюю в ярчайшей из форм своего воображения. И за пределы этого экстремума своего представления никакой собственной мыслью уже не была бы способна достичь. Этот смрад, бьющий под затянутое разноцветным смогом небо, этот убивающий все мысли, доводящий до головной боли вездесущий смрад. Здесь на земле, на извилистых тропках — потому что улиц на этой стороне долины не обнаружишь и днем с огнем — внутри картонных, жестяных, деревянных и пластиковых халуп, под их стенами и повсюду вокруг лежат кучи, насыпи и болота органических и неорганических отходов всяческого вида. Здесь все разлагается, гниет, сходит на нет, дезинтегрирует в неспешной муке постоянного возрастания энтропии: и люди, и предметы. Кто-то грабит еще теплый труп; другие останки, уже нагие, раздуваются на солнце, терпеливо дозревают как корм для насекомых, крыс и собак. Сейчас полдень, так что относительно тихо, откуда-то издали вопит радио, где-то плачит женщина, под самыми тучами тарахтит вертолет, вероятная Фелисита Алонсо идет вдоль естественного русла, старательно обходя наиболее гадкие участки, русло практически высохло, по нему течет лишь какая-то густая, темная и гранулированная жижа. Огромные глаза голых детей следят за каждым движением такой вероятной Фелиситы Алонсо, ведь, кроме нее, все остальные здесь находятся в состоянии бессмысленной летаргии, скрытые в сырых тенях кривых навесов. Она мало чего увидит, неподходящее выбрала время, в этом мире правит стратегия, родившаяся в концентрационных лагерях — минимальные затраты энергии, максимальная выгода — и во время полуденных каникул никто не сделает ни единого излишнего жеста, более быстрого, чем необходимо, вздоха; в палящей тишине длится пытка принудительной сиесты. Квартал оживает ночью, именно тогда следовало бы посетить его предполагаемой Фелисите Алонсо — хотя, переступив здешнюю границу шансы на выживание у нее бесконечно ничтожны как до, так и после наступления темноты, тут уже нет никакой разницы. Но вероятная Фелисита Алонсо посещает Квартал именно сейчас, и она в состоянии заметить лишь ничтожные признаки истинной жизни данного места, загадки и вопросы, проклевывающиеся из замечаемых то тут, то там подробностей:, например: куда подевались взрослые? Почему здесь так много детей? Разве нет здесь кого-либо, кому бы было больше десяти с лишним лет? Она не знает и не понимает того, что в этом месте время течет с иной скоростью, что здесь вообще нет детей, что одиннадцатилетние женщины, не издав ни единого стона, рожают здесь душными, беззвездными ночами неестественно мелких и костлявых существ, выталкивая из узких своих тазов их синие тельца в извечную грязь населенных людьми свалок — и все это в тиши и молчании всеобщей ненависти; что двадцать лет здесь — это старость, и что здесь попросту нет места для калек. Правдоподобная Фелисия Алонсо прочитывает это по своему: ад, преисподняя. Она не видят, как ее уже заходят со всех сторон, прячась за низенькими застройками. Когда же наконец ей преграждают дорогу, и до нее доходит, что ее окружили, не оставив никакого пути для бегства, и их столько… 0 она все еще горячечно размышляет: чего эти дети хотят…? Без слов, без образов — они чужие, чужие. Через мгновение такая вероятная Фелисия Алонсо будет избита до бессознательности, с нее сдерут все, что на ней имеется, после чего орда таких Пуньо ее грубо, по-садистски и неоднократно ее изнасилует. Может быть тогда — по закону отождествления жертвы с мучителем и через истинное унижение сброшенная на тот же уровень страха и бешенства — может тогда она хоть что-то поймет в их жизни, хотя и в этом не до конца следует быть уверенным. Ведь что становится причиной того, что перепуганный, чуть ли не аутистический мальчишка Пуньо затем превращается больного гневом преступника? В каком танце прыгают мысли у него в голове? Какого они цвета? Под какую песню они пляшут? Никто не научил Девку искусству трансляции чужих чувств, а она, все эти доктора, все эти профессора — именно этому пытались как раз обучить тебя.