Шикша

Глава 3

— Так где они? — повторил вопрос «дон Педро».

— Не знаю, — пожала я плечами, в надежде, что он меня оставит в покое.

Не оставил.

— Вы что себе позволяете, Горелова⁈ — почти завизжал «дон Педро», брызгая слюной, — Вы хотите сказать, что по тайге в одиночку шли?

— Да. Одна, — ответила я, — а что такого?

— Да как у вас только совести хватило! — задохнулся от возмущения «дон Педро», — заявляетесь тут из леса, одна, по тайге! Это грубейшее нарушение техники безопасности! Да еще и товарищей бросила! Я этого так не оставлю, Горелова, так и знайте! Мы будем серьёзно разбираться!

— Разбирайтесь, — устало вздохнула я, — мне бы только воды попить, а потом делайте, что хотите.

— Ну, что ты сразу напал на нее, Виктор Леонидович, — с упреком подала голос толстая женщина, — на ней же лица нет. Пошли, горюшко моё, покормлю хоть тебя.

— Мы не закончили! — вякнул «дон Педро», правда неубедительно.

— Дык, я покормлю ее, а потом заканчивайте, сколько хотите, — спокойно ответила женщина и «дон Педро» как-то сдулся. — Сами же видите, Виктор Леонидович, она аж шатается. Если упадёт сейчас, что мы без Кольки с нею делать будем?

— Безобразие! Распоясались все! — тихо буркнул он и ушел в домик, демонстративно хлопнув дверью.

— Чего это он? — спросила я с недоумением.

— Сама виновата, — отмахнулась женщина. — Знаешь же, что он тебя не любит. Зачем дёргаешь его?

— Так где я его дёргала? — попыталась пролить свет на проблему я. — Отвечала на конкретные вопросы.

— Ой, не начинай, — отмахнулась женщина и окинула меня внимательным взглядом. — А что это ты в таком виде?

— В болоте тонула, — пожаловалась я, — меня какой-то местный охотник спас. Он же и куртку с сапогами дал.

— Ещё и вшей, небось, нахваталась, от охотника этого, — неодобрительно покачала головой женщина, никак не отреагировав на новость о том, что я чуть не погибла. Видимо, здесь тонуть в болоте — в порядке вещей.

Тем временем женщина продолжила возмущаться:

— Раз так, Зоя, за общий стол я тебя не пущу. Если нанесешь вшей, вся группа потом завшивеет.

— То есть ужин мне не светит? — уточнила я расстроенно.

— Почему не светит? — неодобрительно прогудела женщина, — в камералке нормально поешь, там сейчас пусто. Я туда всё принесу. Наши скоро уже вернутся. Так что вечером ещё и баня будет. Отмоешься. А Колька потом посмотрит, подхватила ты или нет.

Я согласно кивнула.

Тем временем мы подошли к большому вагончику, как попало сбитому из досок, остатков брёвен и каких-то огрызков древесины. Очевидно, это и есть пресловутая «камералка».

— А куртку эту с сапогами сразу снимай, я прямо сейчас и пожгу на костре, — заявила женщина, как только мы вошли внутрь.

— Не надо жечь! — испугалась я и торопливо продолжила. — Хорошая же куртка и удобные сапоги. Кроме того, может, нужно вернуть это охотнику.

Внутри камералка представляла собой комнату, разделенную шторой из куска брезента на две неровные части. В дальней стояли многочисленные ящики и мешки. Вторая часть помещения, сильно поменьше, имела более обжитый вид — здесь было два грубо сколоченных стола и штук пять коротких лавок.

— Ты хоть представляешь, Зойка, что будет, если Бармалей узнает, что ты вшей нанесла? — тем временем продолжила уговаривать меня женщина, — Да он же и тебя, и меня с потрохами сожрет и не поморщится. Так что тряпки эти я лучше сожгу. Снимай давай!

Я не знала, кто такой Бармалей, но подарок охотника решила отстоять любым способом.

— Послушай, а давай я всё это сниму, но оно пока пусть полежит где-то под деревом? Вдруг нет у меня вшей, — с умоляющим видом заглянула в её глаза я, — а сжечь всегда потом можно. Ну, пожа-а-алуйста…

— Ох, и упёртая ты стала, Зоя, — неодобрительно посмотрела на меня женщина, подошла к крайнему столу и зажгла какую-то хрень в алюминиевой тарелке. Потянулся едкий вонючий дымок.

«От комаров», — догадалась я и продолжила канючить.

— Ай, поступай, как знаешь! — наконец, не выдержала она.

Я сдержала победную улыбку.

— Но учти, Зоя, от Бармалея я тебя защищать больше не буду! — раздраженно проворчала она и зажгла лампу от той же спички.

— Спасибо! — обрадовалась я. На последние слова женщины я предпочла не обращать внимание.

Женщина вышла, с брезгливым видом прихватив мою куртку и сапоги. А я осмотрелась. На одном из столов красовался зачехленный бинокуляр АУ-12 и лежали две коробки с фотоаппаратами. Я глянула — «Горизонт. МС ОФ-28П» и «Зенит-19». Рядом со столом, на утоптанной земле, стоял увесистый, скорее похожий на сундук, деревянный чемодан. Я не удержалась и заглянула внутрь — там были алюминиевые бюксы с выгравированными номерами на крышках.

Во втором помещении были ящики, набитые, как я смогла определить на глаз, образцами то ли почво-грунтов, то ли горных пород. Образцы, что в ящиках, были упакованы в конвертики из тонкой желтоватой пергаментной бумаги (или плотной кальки) и подписаны. Другие были расположены в одну линию и лежали насыпом на развёрнутой бумаге на полу — очевидно, ещё сушились. Я прочитала надпись на одной из этикеток: «уч. № 3–47/1–15.06.1972 — граниты серые мелкозернистые». Точно образцы.

Все мешки были столь крепко завязаны, так что определить, что внутри, я не смогла. А развязывать побоялась. Но решила, что там примерно такие же образцы, как и в ящиках.

За дверью стукнуло, грохнуло и послышался сердитый голос толстой женщины:

— Дверь открой! Быстрее!

Я подхватилась и торопливо распахнула дверь. Женщина, тяжело пыхтя и отдуваясь, внесла маленький, исходящий паром, котелок и глубокую миску. Бухнув всё это на пустой стол, она подула на руку, затем вытащила из кармана передника ложку, протянула её мне и сказала:

— Борщ с обеда остался. Как раз на тарелку будет. Ешь прямо из котелка. Это всё тебе. В миске — каша. Гречневая. Тоже с обеда, но я поджарила на сале. Ужин просто еще не скоро доварится, а ты голодная. Компот и хлеб сейчас принесу.

Я вдохнула умопомрачительно вкусные запахи еды и с чувством сказала:

— Спасибо!

— Оголодала, небось? — сочувственно улыбнулась женщина, и изначально некрасивое лицо ее приобрело от этой улыбки приятный и уютный вид. — Ешь давай, я быстро.

Когда она вернулась, я всё еще сидела над нетронутым котелком.

— Ты чего это не ешь? — подозрительно спросила женщина с обидой в голосе.

— Пить очень хочу, — пожаловалась я. — Язык засох.

— Ох ты ж, бедняга, — тут же захлопотала женщина и водрузила передо мной на стол почти литровую эмалированную кружку с холодным компотом из сухофруктов. Я схватила и жадно припала к восхитительно кисловатой жидкости. Пила, пила, пила, пока не осушила ее почти до дна.

— Ну ты и водохлёбка, — со смешком покачала головой женщина. — И куда теперь всё остальное поместится? Ешь давай, остывает же. А я тебе еще компота принесу.

Женщина вернулась, когда я уже доедала борщ.

— Вкусно, — поблагодарила её я.

— Вот, — женщина поставила передо мной полную кружку компота и небольшую тарелочку с исходящим паром куском жареной рыбы и подсохшим ломтем серого хлеба.

— Скажите, пожалуйста… — начала я, но женщина категорически пресекла все попытки поболтать:

— Потом, Зоя, всё потом, у меня же рыба там жарится. Ешь давай.

И заторопилась из камералки.

После обильного ужина мне ужасно захотелось в туалет. Я вышла наружу. Определить, где находится сортир не составило труда, хотя я слегка запуталась — справа и слева, примерно на расстоянии триста метров от лагеря, промеж елей и лиственниц находились две одинаковые будочки, которые представляли собой натянутые на каркас куски брезента.

Очевидно «Мэ» и «Жо» — подумала я, но где какой я не знала, поэтому, почесываясь от укусов комарья, побежала наобум направо, рассудив, что всё равно в лагере никого нет. Возле будочки, на расстоянии примерно метров сто, равноудалённо находились три небольшие холмика земли.

«Неужто кладбище? Тогда почему прямо возле туалетов?» — не поняла я и заскочила внутрь.

В брезентовой будочке зияла огромная глубокая яма, выше половины заполненная результатами человеческого метаболизма и водой. Причем вода была грунтовая, она медленно сочилась из стенок ямы. При таком раскладе, очень скоро придется копать новую яму и переносить туалет дальше. Я хмыкнула: вот и открылась тайна многочисленных холмиков возле туалета. Комаров и мошки здесь было не меньше, чем в тайге (если не больше), поэтому вдумчиво посидеть не вышло — я выскочила оттуда более чем быстро, сердито почесывая заново искусанную задницу и все остальное.

Навстречу мне с аналогичной целью шла толстая женщина и я поняла, что интуитивно правильно угадала, что это женский туалет. Ну да, всё логично: «девочки — направо, мальчики — налево». Налево у нас в обществе позволено ходить только мальчикам. «Леваки» девочек почему-то категорически не приветствуются.

Я уже сидела в камералке и клевала носом, разомлев от сытости, как ввалилась женщина и с сердитым видом прямо с порога брякнула вопрос:

— Зойка, твою мать! Ты что, совсем там в болоте головой шандарахнулась⁈

Я вздрогнула.

— Ты почему вонючку в туалете не зажгла?

— Какую вонючку? — не поняла я.

— Там, в тарелке же! — вытаращилась на меня женщина и, видя, что я не понимаю, пояснила. — Ты что, Зоя, совсем уже? Заходишь в туалет, зажигаешь вонючку, выходишь. Минуты через три возвращаешься, тушишь вонючку и делаешь свои дела. Я увидела, что ты туда пошла и сразу за тобой. Я же думала, что ты всё сделаешь. Захожу, а там комарья — немерено. Меня чуть не сожрали. И как ты там только высидела?

Я вздохнула, незаметно почесав зад. О существовании «вонючки» я не подумала. Сама не знаю почему.

Тем временем женщина продолжала меня обличать, собирая грязную посуду со стола:

— И вообще ты какая-то странная вернулась. Прямо как ненормальная.

Я не нашлась, что на это сказать.

— Ты это… дурковать-то, Зойка, брось. И так Бармалей на тебя уже взъелся.

Я опять промолчала.

— И не дуйся на меня, я же тебе зла не желаю, — добавила женщина, очевидно, расценив моё молчание, как некий демарш, — доиграешься, еще и с комсомола выпрут. И так за самовольную прогулку по тайге получишь сейчас по полной программе. Я тебе это точно говорю. Уж поверь.

Она обернулась, отслеживая мою реакцию. Но реакции не было. Я просто не знала, как на это реагировать.

— Ну, ты чего, Зойка? — забеспокоилась женщина, глядя на меня исподлобья. — Всё наладится. Хотя ребят, конечно, бросать одних не надо было. Там один Уткин чего только стоит.

— Чего? — машинально протянула я, чтобы поддержать разговор.

— Дык, ты же не знаешь, а он прям перед самым вашим выходом написал служебку, что ему необходимо шесть литров спирта «с целью стерилизации и длительного сохранения анатомических препаратов лисы и куницы», — процитировала наизусть содержание записки толстая женщина и хохотнула, — Представляешь⁈ А Бармалей потом смеялся, что Уткин решил всю лису целиком в трехлитровой банке замариновать. И куницу. Но спирт всё равно выдал. Правда не шесть, а четыре литра. Но это тоже ого-го! Теперь понимаешь?

Я неуверенно кивнула.

— А сейчас, когда ты ушла, и у них есть четыре литра спирта, сама понимаешь, чем всё закончится…

— А почему не формалин? — удивилась я. — Никаких проблем бы не было.

— Извечная мужская солидарность, мать её за ногу, — неодобрительно буркнула женщина и осуждающе покачала головой.

Она чуть прикрутила фитиль на лампе и продолжила (очевидно ей хотелось выговориться, а других слушателей не было):

— Я тебе больше того скажу, Зоя. Пока тебя не было — нам из основной базы нынче забросили 30 ящиков медицинского спирта. А в каждом ящике по 20 бутылок. Сама теперь подумай.

Я изобразила удивление от такой новости.

— А Колька вчера нашим проболтался. И теперь об этих ящиках знают все, — неодобрительно сверкая глазами продолжила воодушевленная моей реакцией женщина. — Бармалей все ящики к себе уволок, но долго он их прятать не сможет: рано или поздно уедет куда-нибудь, так наши потихоньку растащат. Будет, как в прошлый раз.

Что было в прошлый раз выяснить не удалось, потому что за тонкой стенкой камералки раздались шаги. Женщина выглянула в приоткрытую дверь и закричала:

— Митька! Где ты весь день шляешься⁈ Ты почему в бочку воды не наносил?

— Еще днем наносил! — раздался в ответ низкий мужской голос.

— Да я не про ту, я про синюю! — возмутилась женщина, — мне же постирать после бани надо будет…

— Так ты всё равно утром стирать будешь, — возразил голос, — утром и наношу.

— Нет, ну ты посмотри на него! Ещё один умник, блядь, нашелся! — на весь лагерь завопила женщина, всплеснув руками, — он уже за меня всё порешал! А подумать, что бельё замачивать с вечера надо, — своих мозгов не хватает?

— Ну, Аннушка, ну, не ругайся ты, — примирительно забубнил голос, — я сейчас мигом всё наношу.

— Э-э-э нет! — не повелась женщина (я теперь знала, что её зовут Аннушка). — Ты давай-ка, дружочек, бегом дрова иди готовь. Сейчас наши вернутся, пока ужинать будут, надо баню растопить. А потом уж и воды в ту бочку наносишь.

— А ужинать я что, не буду? — возмутился голос.

— Дык раньше думать надо было, — непреклонно отрезала Аннушка (и я поняла, что она тут главный авторитет, не считая какого-то Бармалея). — Ты, Митенька, если сейчас пререкаться и дальше продолжишь, дык еще и без завтрака останешься. Или сомневаешься?

— Да бегу я, бегу… — забубнил голос, удаляясь.

— Вот с ними всегда так, — криво усмехнувшись, вздохнула Аннушка, — почему-то все мужики считают, что они жизнь лучше нас, баб, знают. А оно же, если присмотреться, так ровно наоборот всё получается!

Я не ответила ничего на этот всплеск ярого феминизма. Меня начало невыносимо клонить в сон, кроме того опять жутко разболелась голова. Но Аннушке были нужны не собеседники, а слушатели.

— Вот посмотреть хотя бы на того же Уткина. Аж целый кандидат геолого-минералогических наук, а не какое-то хухры-мухры! Недавно, говорят, книгу серьёзную написал. Важный человек, в общем. Но это всё только кажется. Чуть ковырнешь — ерунда сплошная, а не мужик!

Она грозно взглянула на меня, но я не возражала, мне было всё уже безразлично — я просто сидела и мужественно боролась с подступающим сном.

— Вот прошлый раз были мы на южном Урале, бериллы всякие искали. Пять месяцев почти просидели там, в экспедиции, представляешь? — продолжила обличать Уткина Аннушка, — Так этот дурень вдруг пластинчатоусыми жуками увлекся. Наловит всякой хрени и давай на них любоваться. И таки допрыгался. Однажды поймал каракурта, у нас его еще черной вдовой называют. В бутылку от лимонада «Колокольчик». Припёр к нам в лагерь и подбил Захарова, чтобы сфотографировать. А Захаров — еще больший дурень. Потому что аж целый доктор физико-математических наук. Но ума соответственно еще меньше, чем у Уткина. У них же здравый смысл из мозгов вытесняют формулы, понимаешь? В общем, Захаров предложил Уткину выпустить каракурта из бутылки на траву, чтобы сфотографировать, значит, «в естественных условиях». Потому что, когда Уткин этого каракурта ловил, в бутылку, мол, земля попала, некрасиво же так. Не эстетично, мать его! Так вот этот дурень Уткин взял и выпустил. Пока второй дурень, Захаров, фотоаппарат настраивал, каракурт сбежал куда-то под один из наших домиков. В общем, пришлось нам потом лагерь в другое место срочно переносить…

Я хрюкнула.

— Ну это еще что! — не унималась Аннушка, — а до этого были мы Казахской ССР, там вообще почти полгода в экспедиции просидели. Так Уткин поехал еще с двумя такими же дурнями на болото, гадюк ловить. Помогать казахским зоологам, значит. И для стерилизации они, как обычно, захватили трехлитровую банку медицинского спирта. Вернулись глубоко ночью, сильно уставшие после «стерилизации» трехлитровой банки, побросали мешки с наловленными тварями прямо посреди лагеря, а сами по палаткам спать пошли. А мешки-то дырявыми оказались, и за ночь змеи и гадюки по всему лагерю благополучно расползлись. В общем, тоже потом пришлось оттуда срочно сниматься. А Аллочку, лаборантку нашу, еще и змея за руку укусила. Хорошо, что спасти успели. Так вот Уткин…

Договорить Аннушка не успела, в лагере раздались многочисленные голоса — это вернулись остальные члены экспедиции.