Я выскочила из бани. Один бог знает, чего мне стоило не заорать на весь лагерь. Промеж палатками и вагончиками царила тишина, лишь периодически нарушаемая чьим-то мощным храпом.
Так! Главное — успокоиться! Может, она просто забыла халат на гвоздике?
А решетка? И вода такая горячая была скорее всего потому, что печку не затушили и огонь там горел почти всю ночь.
Но нет! Анна Петровна почитала технику безопасности, как фанатики почитают свои священные книги. Разве что только не молилась не ТБ.
Ладно, сейчас проверим.
Я заглянула в палатку столовки. Нету.
У столовки, под кустом лежал Зверь. Увидев меня, он поднял голову, зевнул и чихнул. Затем положил голову обратно на лапы и принялся опять дрыхнуть, поглядывая на меня одним глазом.
Может, заспала и сейчас просто дрыхнет у себя в палатке?
Я подошла к её палатке и прислушалась. Тихо. Обычно сквозь тонкий брезент всегда слышно дыхание, посапывание или как человек поворачивается. Из-за того, что палатки тонкие, спальники — тонкие, почвенный горизонт всего каких-то тридцать — сорок сантиметров, а дальше глей и мерзлота, то как ни подкладывай коврики и доски, а всё равно от земли тянет. И спящий человек начинает волей-неволей похрапывать.
Здесь же было абсолютно тихо.
Для проверки я сперва шепотом позвала её. В ответ — тишина.
Тогда я обнаглела, и хоть в лагере не принято лезть в чужую палатку, но не в таком вот случае. Поэтому я ещё раз оглянулась (вдруг она отошла), и расстегнула молнию. Откинув полог, я заглянула внутрь — пусто. Мало того, спальник аккуратно собран в рулончик.
Может, в туалет пошла?
Точно! Скорее всего, именно так.
Я торопливо пошла в сторону туалета, предварительно закрыв палатку (но комаров я ей таки туда здорово напустила).
В женском туалете никого не было. В мужском — тоже пусто.
Я по очереди заглянула в остальные помещения: в хозку, в обе камералки, и даже «грязную» хозку с оборудованием и солярой проверила.
Нигде нету.
Оставался ещё один вариант. Я прекрасно помнила малыша, который выскочил мне навстречу, когда я привозила гостинцы от Аннушки её родным в город. Пацанёнок был похож на Бармалея. Вполне может быть, что она там?
Ну, ладно, пошла к вагончику Бармалея.
Немного потопталась там перед дверью. Чегой-то стрёмно стучаться к мужику, а особенно если он начальник экспедиции, а особенно если перед этим он меня пропесочил так, что я до сих пор обтекаю. Но, с другой стороны, если с Аннушкой что-то случилось, то нужно поднимать людей на поиски.
Если же она у него, то он отбрешется, тем более, что завтрак уже давно пора начинать готовить. В общем, я ещё немножечко поколебалась, уже хотела стучать, как вдруг дверь сама распахнулась и на пороге стоял хмурый и заспанный Бармалей. Ещё неумытый, волосы после сна всклокочены, и на щеке отпечаток от шва подушки.
Он уже собирался зевнуть, но увидев меня прямо перед собой, вытаращился:
— Зоя? Эммм… доброе утро. Что-то случилось?
— Доброе, Иван Карлович, — сказала я и быстро добавила, — извините меня, пожалуйста. Но я нигде не могу найти Анну Петровну.
— Может спит ещё? — нахмурился Бармалей и сердце моё рухнуло — значит у него её нет.
— Нет, я смотрела в палатке, — расстроенно покачала я головой.
— Ну, тогда значит, в туалет пошла, или в баню умываться? — с надеждой глядя на меня, предположил Бармалей, но я опять отрицательно покачала головой:
— Иван Карлович, я уже везде смотрела, и в хозках, и в бане, и в столовке, и в обоих туалетах — везде! Вот только в палатках товарищей не смотрела. Но мне кажется, что и там её нет.
— Так! — нахмурился Бармалей, подошёл к рынде и принялся трясти за верёвочку.
Над лагерем раздался громкий тирли-бом.
Это было так резко и неожиданно, что народ повыскакивал из палаток, кто в чём был. А один из новеньких, кажется его Игорь зовут, так торопился, что запутался в тенте и чуть не снёс свою палатку.
— Что случилось?
— Что такое⁈
— До подъёма еще час, что там такое⁈ — народ недоумевал.
Но среди проснувшихся мужиков Анны Петровны не было.
— Все вышли из палаток? — отрывисто и деловито спросил Бармалей. — Никто ни у кого в гостях не остался?
— Нет!
— В каких гостях⁈
— Да вы что⁈ — раздались возмущённые возгласы.
— Пропала Журавлёва, — сказал Бармалей. — Кто что знает? Кто-то видел, может?
— Не может этого быть! — ошеломлённо воскликнул Митька и выскочил из палатки, даже не закрыв полог. Он был в одних спортивных штанах, босой, комары моментально облепили его голый торс, но он, не обращая внимания, побежал к бане.
— Там нету! — крикнула я вдогонку.
— А в столовке?
— А в туалете? — раздались возгласы.
— Нигде нету, — сказала я и развела руками.
Над лагерем моментально поднялся шум и суматоха. Народ засуетился.
Бармалей опять дёрнул за привязанную к рынде верёвку. Бамкнуло так, что все разговоры моментально стихли.
— Товарищи, — сказал Бармалей, — даю десять минут на сборы и умывание, затем собираемся здесь. Давайте разобьемся на группы и проверим окрестности. А Зоя и Дмитрий пока приготовят завтрак. Дальше — по обстоятельствам. Всем ясно?
Раздались согласные выкрики и лагерь мгновенно забурлил.
Я поплелась на кухню.
Так, а что его приготовить на завтрак? Обычно Аннушка вставала чуть ли не в полпятого утра и очень любила побаловать всех какими-то блинчиками или ландориками. Но времени на готовку разносолов нету. Хорошо, если Бармалей даст мне полчаса. Но идеально, если бы час. Они сейчас проверят близлежащие кусты, а потом людей нужно хорошо накормить — если поиски будут, как искали Нину Васильевну, то они уходить будут в очень дальние маршруты, тот же Митька вчера аж до водопада ходил.
— Готовить что будем? — в палатку заглянул Митька. Он уже натянул куртку и обулся, волосы были стянуты повязкой, на манер Рэмбо.
— Ты хоть умывался? — спросила я.
— Нет ещё, — покачал головой Митька, — тебе же помогать надо. Сейчас мужики придут. Кормить такую ораву придётся.
— Тогда давай иди умывайся, а я сейчас схожу в хозку, наберу крупы. Сварим овсянку на сгущёнке.
— О! Молоток, Зойка! Сгуха — это хорошо! — обрадовался Митька, — сгуху все уважают. Бери две банки.
— Так сладко же будет!
— Ай, не слипнется! — хохотнул Митька и начал распоряжаться, — лады, я сейчас быстро туда-сюда метнусь. А ты пока давай ещё три банки паштета печёночного прихвати и там такие пряники есть, как галеты. Они не сладкие. Можно на них паштет намазывать. А то хлеб жалко тратить. И так съедим. Сыру там тоже возьми, только бери немного. Каша же на молоке будет. И глазурованных пряников не забудь с конфетами побольше. Мужики с собой по карманам возьмут, а то, кто его знает, когда вернемся ещё.
— Хорошо, — сказала я и торопливо пошла в хозку.
Командование Митьки я приняла с облегчением. Во-первых, он мужик, да и мне так спокойнее. Во-вторых, он при Аннушке не один месяц тут крутится — лучше всех по хозяйству знает. Да и прав он. Сама я бы и до половины его советов и не додумалась бы.
Я как раз возвращалась, нагруженная продуктами (взяла ведро и прямо туда всё сложила, а то рук же не хватит), а Митька, молодец какой, уже растопил печку, принёс воды и поставил в двух больших казанах греться, для каши и чая.
— Мить, как думаешь, мы разве успеем? — затревожилась я, глядя, как не хочет закипать вода.
— Не волнуйся, Зойка, — ответил он и посмотрел на меня примерно, как учитель смотрит на пятиклассницу, впервые в жизни пытающуюся сварить суп на уроке домоводства, — даже если немного и не успеем, то ничего страшного.
— Но…
— Сама смотри, — начал объяснять мне стратегию Митька, — Во-первых, график сбит, завтрак начали варить поздно, кто ж знал, что Аннушка пропадёт? Во-вторых, сейчас мужики вернуться и что, ты думаешь, они сразу за стол кашу твою кушать побегут?
Я посмотрела на Митьку и не придумала, что ответить. Ну да, примерно так я и считала.
— Зоя, они сейчас пока вернутся. Все вернутся, — растолковал мне Митька, нарезая крупными кусками хлеб, который мы привезли с собой из города. — Пока все соберутся. Пока перекурят новости. Пока порешают, кто с кем куда идёт…
— Так Бармалей же распределяет?
— Он распределяет, это да, но он же тоже ориентируется на пожелания коллектива. Так что не боись, Зой! Мы всё успеем. А будут торопиться — останутся без каши! — хохотнул Митька и отложил нож в сторону, а нарезанный хлеб принялся выкладывать прямо на клеёнку, не заморачиваясь тарелками, — им же хуже! А нам больше достанется!
Я улыбнулась и принялась нарезать колбасу и сыр, которые мы тоже прихватили из города.
Всё получилось именно так, как и предсказывал Митька. Мужики вернулись довольно быстро, их поиски не увенчались успехом, поэтому больше получаса они бурно обсуждали во дворе всю ситуацию и курили.
Так что с завтраком мы успели и справились вполне достойно. Да, каша была густовата, а на дне казана чуть подгорела, но Митька велел не сильно перемешивать со дна. Так что сойдёт.
И сошло. Мужики ели с большим аппетитом, ещё и добавки просили.
Когда принялись за чай, а я уже собрала грязные тарелки в ведро, Бармалей начал подготовку к поиску:
— Так, к Сизым увалам пойдут трое, Геннадий, Игорь и Сергей, — начал распределять Бармалей.
Дон Педро записывал в блокнотик.
— А можно Сергей с нами до Синявкиного болота пойдёт? — спросил Колька, — он тощий, а если Юрка пойдёт, то опять загрузнет.
— Ладно, Сергей с вами до Синявкиного, а Юрка тогда пусть к увалам.
Все согласно кивнули.
— А почему по трое? — спросил кто-то из мужиков-новеньких. — По технике безопасности, можно и по двое. Если будет больше групп, то так мы большую площадь осмотрим.
— Потому что втроём легче отбиваться от похитителей, — рыкнул Геннадий и больше эту тему не поднимали.
— Дальше… — Бармалей споро раскидал народ по группам и определил маршруты. Иногда мужики сами подсказывали, как лучше. Исходили из вопросов целесообразности. Например, Игнат должен был идти в сторону четырнадцатого квартала, аж за красный камень, до ручья. Потому что у него было ружьё. А там периодически появлялся медведь. Игнат ходил всегда сам, он был профессиональным охотником, с деда-прадеда, поэтому ему позволялось.
Всех распределили, со мной в лагере оставались Лёня (из-за ноги) и Митька. Я облегчённо выдохнула. Обед на такую ораву я сама ещё не готовила (ну или готовила, но после того болота забыла, как и что). А с Митькой мне было гораздо спокойнее.
— А теперь давайте посмотрим… — Бармалей развернул на столе карту, и все мужики склонились над нею.
Пока они там смотрят, я соскребла остатки каши с казана и решила покормить Зверя. Под лавкой валялась старая миска, из которой ела ещё Кошка. Когда Кошку повесили, Аннушка выбрасывать миску не стала, зачем-то отмыла её и забросила под лавку. И вот теперь она пригодилась.
Я выгребла кашу, получилась полная миска. Хорошо. Значит Зверь наестся.
Я вышла из столовки, пёс лежал под кустом, насторожив уши. Увидев меня с миской еды, он одобрительно гавкнул. Я посмотрела на него и тут меня осенила простая мысль!
Я поставила миску перед псом, а сама побежала к палатке Аннушки. Там я влезла внутрь и покопалась в её вещах. Так и есть!
Когда я вернулась в столовку, мужики как раз горячо спорили, как обойти ручей, который сейчас сильно разлился и образовал труднопроходимое болото.
— Товарищи! — громко сказала я.
Споры постепенно утихли и все подняли на меня глаза.
— Аннушку не похитили! Она сама ушла! — выпалила я.
— С чего ты взяла? — поморщился Бармалей.
— Потому что Зверь ночью не лаял! — воскликнула я, — понимаете, Аннушка же его кормила и он на неё вообще не лаял. А на всех остальных — да.
— На Игната и Василия он тоже не лает, — сказал Володька.
— То есть, если бы чужие люди вошли в лагерь, начали бы тащить Аннушку, он бы поднял лай, — пояснила я.
— Да что ты как маленькая, Горелова, — поморщился Генка (он мне так и не простил вчерашний наезд), — а то мы сами не знаем! Её как-то выманили из лагеря, а потом забрали. Иначе Аннушка отбивалась бы, заорала и сразу перебудила бы всех.
Послышались сдерживаемые смешки. Краска бросилась мне в лицо. Но я не сдавалась:
— Всё равно, она ушла сама, добровольно, — упрямо продолжала я, — в её палатке исчезли тёплые вещи и рыбацкие сапоги. То есть она оделась и знала, что идёт в тайгу и что дорога неблизкая. Когда человека похищают — он не одевается как на полевой маршрут.
В столовке воцарилась тишина. Все переваривали мои слова.
— Беда с этими бабами, — вздохнул Митька, — за два дня куда-то все подевались. Причём сами ушли. По очереди.
— Ага, осталась одна, и то, вся какая-то недобитая, — кивнул на меня Генка и столовая потонула в хохоте.
Поиски ничего не дали. Аннушку так и не нашли. И Нику Васильевну — не нашли. Когда все собрались вечером в лагере, Бармалей рвал и метал. Ему таки пришлось звонить в Кедровое, просить борт. Как я поняла, там очень сильно ругались. Свободных бортов не было, в тайге, далеко на западе, сейчас бушевали пожары и всю авиацию направили туда. Кого тушить, кого, эвакуировать людей. Но пообещали забрать его с Куньего. Поэтому рано утром он, и все три егеря со Зверем, ушли через болото к лодкам.
А мы остались одни.
Бармалей, ссутулившись, резко постаревший, с ввалившимися глазами, торопливо раздал всем задания, что кому делать в его отсутствие. Он должен был вернуться дня через два-три. Если повезёт — раньше. Но Митька считал, что пройдут и все четыре, если не больше.
Как только силуэты Бармалея и егерей скрылись среди деревьев, в лагере началась сущая вакханалия. Точнее не сразу, конечно же, началась. Сперва было всё благопристойно, шла видимость работы, сперва они таились, кучковались и втихушку подбухивали спирт, двадцать литров которого было в вагончике Дона Педро.
Буквально к утру все уже были никакие.
А сейчас лагерь сотрясал могучий храп упитых в стельку людей, включая самого Дона Педро и того же Кольку. Хоть бери и выноси — никто даже не пошевелится.
Я смотрела на это всё широко открытыми глазами. С одной стороны, я их где-то даже понимаю — такой мощный стресс, руководства нету — вот нервы и сдали. Но расслабляться и трусливо уходить в эскапизм в такое время — вот этого я понять никак не могла.
В общем, смотреть на это было выше моих сил.
Да и готовить обеды для них не хотелось. Одно дело покормить уставших после работы людей, а совсем другое — бухающих свиней.
Нет. На такое я точно не подписывалась.
Меня аж трясло от злости! Как можно сидеть нажираться, когда там Аннушка и Нина Васильевна непонятно где, и непонятно, что с ними происходит⁈
Торопливо я пошла к своей палатке, влезла в неё до половины, так что наружу торчали лишь ноги в сапогах (не хотелось разуваться), и принялась рыться в рюкзаке, освобождая его от вещей. Заодно я сортировала барахло. Так, тёплые носки — беру. Запасную обувь — беру. Запасной свитер — нет. Спортивные брюки — нет. Клеёнку — беру. Коврик под спальник — обойдусь, есть клеёнка.
И тут я аж подпрыгнула, когда меня сзади потрясли за плечо. Испуганно ахнув, я выползла наружу.
Надо мной стоял Митька. Он один вообще в лагере не пил.
— Зойка! — сказал он, глядя, как я собираюсь. — Куда это ты?
— На пятьдесят восьмой, — буркнула я.
— Зачем?
— Я точно знаю, что вся эта ситуация началась оттуда, — набычилась я, понимая, что он сейчас начнёт отговаривать меня и запрещать идти. Но сидеть в лагере, в неизвестности и смотреть на бухающих мужиков, у которых уже вот-вот скоро сорвёт крышу, так как я единственная здесь баба, а Бармалея нету, — я не собиралась.
— Это опасно, — мрачно процедил Митька.
— Оставаться в лагере среди пьяных мужиков посреди глухой тайги — ещё хуже, — вздохнула я.
— Ладно. Но я иду с тобой! — сообщил он мне непреклонным тоном.