Шагни в Огонь. Искры (СИ)

– Они называют себя элхе, – поправил благодушный. – И отделяют от других, от нинъе, – не забавно ли?

– Все они одного племени, – презрительно бросил собеседник.

– Разумеется.

На несколько минут голоса пропали, был слышен только ветер, касающийся листвы, дрожащий на кончиках травяных стеблей. И задумчивый и тихий стрекот насекомых.

– И тем не менее взгляни, – продолжил вновь благодушный. – Взгляни, вон там, как та звезда в вышине, одна-одинёшенька, лишь посреди земли, располагается звезда этой страны – столица Огня.

Ворчливый хмыкнул.

– И в самом центре этой столицы, за огромным кольцом смыкающихся рек, во дворце, в свою очередь, окружённом двойным кольцом огня, находится женщина, средоточие силы и власти этого материка. Посмотри туда – разве не прекрасны мосты, перекинутые через подобно морю широкую реку? Взгляни на их отражение в медленной воде. На ажурные узоры, на тонкие пересечения металлических основ. И посмотри дальше, в город, посмотри, как поднимаются в воздух отблески пламени – даже здесь чувствуется сила стихии.

– Ты лишился разума? Ты привёл меня сюда, чтобы воспевать хвалу их постройкам?

– Посмотри, – благодушный словно не слышал раздражения в голосе собеседника, – там, за этими стенами, за этими бесконечными кольцами, спрятавшись в глубине своих покоев, живёт женщина.

– Их Дева, да. И что?

– Их королеве приходят видения, ты знаешь?

– Какое нам дело до её видений? Она всего лишь верхнемирка, она не имеет к нам отношения.

– Но не в этот раз, – в ночном воздухе зазвенел негромкий добродушный смех. – Не в этот раз.

– Говори, – потребовал ворчливый.

– Их королева боится смерти. Боится смерти, что видит в своих снах. Она мечтает о спасении. И её сила, этот Огонь снисходит к отчаянным мольбам. Посылает знаки. Показывает тех, кто может послужить ей спасением.

Ворчливый нетерпеливо, шумно вздохнул.

– И среди них...

– Среди них? Ну же.

– Она. Наша осторожная девочка. Наш ключ к успеху.

Собеседник молчал, словно опасался молвить лишнее.

– Столько лет приготовлений! Наконец-то мы заставим её выйти из укрытия.

– Как? Столько лет до неё было не добраться.

– Было не добраться, – благодушный, вмиг потеряв всё своё благодушие, жёстко подчеркнул первое слово. – Ныне же – благодаря видениям их королевы, всё изменилось. Мы вытащим её наружу.

– Как?

– Через эту королеву. Найдём человека рядом с ней. Подберёмся изнутри. Рядом с каждым правителем хватает готовых предателей. Каждый гонится за своей выгодой.

– Теперь ты говоришь интересные вещи.

– Мои люди уже повлияли на видения королевы. Она грезит о спасителях…

– И что же?

– Мы изменили её видения. Среди её драгоценных героев МиУ-04.

Хозяин ворчливого голоса не скрыл изумления и радости.

– Ты будешь использовать МиУ-04? – недовольные нотки в его голосе пропали.

– Конечно. Она долго простояла без дела. МиУ-04, какой-нибудь тщеславный проходимец из здешних, и всё будет решено. Вытащим девчонку из её гнёздышка, лишим возможности спрятаться, вскроем защиту. Уничтожим физическое тело. Тогда вступите вы. Перехватываете связь. И шлюз в наших руках.

– Мне нравится тебя слушать.

– Мы затопим этот мир энергией. Мы сделаем его доступным. Наконец-то.

Ветер в ночи гонял листья, заставлял ветки приветствовать себя. Небо равнодушно созерцало землю.

На этот раз голос благодушного был тих и по-настоящему благодушен:

– Сколько бы лет ни прошло. Я всегда довожу задуманное до конца.

Май, Хиэй

Огненный город расцвёл майским зноем – нежным, ласковым теплом, предвещающим скорое начало лета. Но после сдержанной прохлады, царящей в Таллинне – люди едва-едва стали менять пальто и куртки на более лёгкие кофты и пиджаки, – этот зной казался Хиден изнуряющим.

В Нижнем мире слишком холодно, в Верхнем – слишком жарко. Неуютно и там, и там. И в одном, и в другом словно не дома. Хоть переселяйся в пресловутое междумирье, о котором столько книжек пишут, – в нём, по идее, и температура должна быть подходящая, и окружающее пространство из твоей же мечты соткут. Рай! Только кто туда пустит.

В Таллинне уже начали считать Хиден не местной – туристкой; одной из путешественниц, заехавших в столицу Эстонии на пару дней в поисках новых впечатлений, но навсегда влюбившихся в красоту маленького ганзейского города и оставшихся в нём жить. Эстонцы при знакомстве начали удивляться, что Хиден в совершенстве владеет государственным языком, а русские перестали подшучивать над её акцентом, уже не в состоянии по первому же слову определить принадлежность девочки к титульной нации. Даже Тайо – подумать только! – любимый брат. Даже Тайо, и тот теперь относится к Хиден как к гостье. Девушка не могла бы точно сказать, какие именно мелочи позволили ей заметить, что он изменил свой взгляд на статус сестры, и когда это случилось, но осознание этого события стало для Хиден своего рода шоком. Она больше не дома – в гостях. И ей не устанут об этом напоминать.

А в Хиэй Хиден с самого начала была чужой. Всегда была и всегда останется. Как бы девушка ни стремилась стать своей, сколько бы ни пыталась казаться местной, в ней всегда узнают иностранку, безошибочно выделяют из толпы. Слишком велика разница культур, слишком поздно девочка попала на Огненный континент – Нижний мир успел дать ей очень много. Верхний мир чересчур непонятен и чужд, чтобы стать по-настоящему родным.

Слишком холодно или излишне жарко? Никак не удаётся выбрать что-то одно, остановиться. Нижний мир держит семьёй: в нём остаются Тайо и папа с мамой. А Верхний манит магией – опасностью, от которой Хиден уже не сможет отказаться.

Она тяжело вздохнула. Почему после того, как воспользуешься порталом, всё кажется таким сложным и таким ужасным? Может, это своего рода аллергия – защитная реакция организма на резкие перепады магического фона? Надо будет спросить у наставника.

Интересно, а что почувствовал бы Тайо, окажись он в Верхнем мире? Испытал бы он будоражащую душу лёгкость? Ощутил бы он, как искры силы бегут по позвоночнику, туманят разум и приятной истомой растекаются по всему телу? Показалось бы брату, что тут дышать гораздо легче, чем в Нижнем мире, и воздух сладковатый на вкус? Что случилось бы здесь с его аурой – она окрасилась бы магией или так и осталась пустой? Жаль, что Тайо сюда не попадёт.

– Открой мне свои мысли, и получишь мене, – рядом с тенью девушки легла ещё одна – пухлая, взъерошенная, могущая принадлежать только Дани.

– Так, глупости разные думаю. Тебе неинтересно будет, – обернулась Хиден с улыбкой. – А ты разве не в школе должен быть?

Элхе отрицательно покачал головой:

– Не-е. Я же теперь старшекурсник. Каникулы дольше – только через две недели заканчиваются.

– То есть, теперь до июня отдыхаете? Везёт!

– Угу, – Дани довольно улыбнулся, поднял руку с книгой, показывая название: «Прикладное животноводство». – Есть время учебники нормально почитать.

– Странный ты. Кто же на каникулах учебники читает – на каникулах отдыхать надо: развлекаться. Сходил бы лучше в нарайю…

– Хи-тиэ! – элхе прервал девушку. – Приличные женщины не должны говорить о нарайях, – по старой договорённости объясняя, что кузина сказала неправильно.

– «Приличные женщины», – Хиден поморщилась, – если следовать всем местным правилам, вообще говорить не должны. Закуталась с головы до пят в несколько слоёв ткани, заперлась у себя в комнате и молча вышиваешь – тогда ты приличная. А я вышивать не умею! – Хиден упёрла руки в боки, вызывающе посмотрела на кузена.

– Пойдём, может, в парк погуляем? – Дани сменил тему.

Девушка фыркнула – какой весь из себя правильный нашёлся! Опять делает лицо кирпичом: «я этого не слышал». Дурак! Всё равно же не получается.

В парк спускались молча.

– Знаешь, чего не хватает? – Хиден не выдержала, заговорила первой.

– Чего?

– Ливня. Тогда посвежее будет, – она глянула в небо, разыскивая несуществующие облака. – У нас в мае всегда дожди.

– Рано ещё, – Дани присел на поребрик фонтана. – Ты только сама устраивать не вздумай.

– Жарко! – Хиден скинула сандалии и, задрав юбки выше колен, шагнула в воду.

– Да нет, в этом году май холодный. Вот в прошлом… – элхе поднял взгляд на подругу и осёкся. Покраснел густо-густо и вновь зарылся глазами в книгу.

– Дани, ты чего? Тебе плохо? – босые ноги прошлёпали по воде. Хиден-эли подошла почти вплотную, заглянула ему в лицо.

– Нет, – студиозус отрицательно замотал головой. – Просто…

– Что? – голубые глаза подозрительно сощурились. – Я опять что-то не то делаю?

Дани закрыл книгу, вновь глянул на девушку и тут же отвернулся:

– Просто…

– Что? – требовательно зазвенел голос.

– Просто… – Дани вздохнул: Хиден-эли так легко не отстанет. Надо что-то сказать. Правдоподобное. Надо отвлечь её внимание. – Я подумал, май месяц на дворе – вода ещё очень холодная.

– Дани, – в голосе девушки послышались недовольные интонации. Не поверила. Требовательно топнула босой ногой – брызги полетели во все стороны. – Да-а-ни?

Элхе почувствовал, как кровь новой волной прилила к щекам, – узенькие ступни кузины не позволяли отвести взгляд.

– Не принято, – Даниллен встал, отошёл на пару шагов от фонтана, зажмурился и проговорил скороговоркой: – Не принято так ноги оголять.

Отвернулся, надеясь, что кузина поймёт правильно, не обидится на его поведение.

– А я и не… Ты серьёзно? – недоверчиво выдохнула Хиден-эли.

– Да, – Дани кивнул, всё ещё не поворачиваясь, протянул руку. – Давай, помогу вылезти. Играть в фонтанах у нас тоже не принято.

– Здесь ведь нет никого! Никто не увидит, – беловолосая девушка возмущённо фыркнула, но помощь приняла. – Спасибо.

Опёрлась на протянутую руку, забралась на бортик фонтана, спрыгнула на землю. Зашелестела юбками, беззлобно ругая жаркую погоду и любовь местных дам к многослойным нарядам до пят.

– Всё, можешь поворачиваться.

Дани осторожно покосился на свою невоспитанную кузину: вдруг ещё чего отколола. Но Хиден-эли стояла смирно, аккуратно разглаживая складки пышного платья, – тонкие щиколотки, острые коленки больше не торчали из-под юбки.

– Пойдём в тень? – мальчик поспешил увести кузину подальше от водоёма, пока она не надумала снова в него залезть. – Или, ещё лучше, в дом?

– Дани, а как вы тогда купаетесь? В одежде, что ли? – Хиден почти бежала, едва поспевая за широким шагом ученика школы травников.

– Купаемся? – Дани переспросил, не поняв, в чём же заключается подвох.

– В море, в реке, ну или в бассейне… Неужели вы плаваете в одежде?

– Нет.

– Ну вот видишь. А говорил, что нельзя ноги показывать.

– На море есть специальные купальни, где тебя никто не увидит. А бассейны и источники там разные – они всегда раздельные для мужчин и женщин, – объяснил Дани, а затем осторожно спросил: – А на Воздухе неужели совместное купание принято?

Задал вопрос и залился краской, представив себе подобную картину: мужчины и голоногие женщины в одном источнике.

Хиден-эли невнятно пожала плечами, сокрушённо покачала головой:

– Ты ведь на доктора учишься, да?

– Ну вроде того, – в ответе чувствовалась благодарность за то, что девушка переменила тему разговора.

– Так чего ты всё время краснеешь? Вот представь: ты уже доктор, и к тебе приходит пациент. Женщина. Она упала и поранила коленку. Как же ты её лечить-то будешь, красный как помидор?

– Хи-тиэ! – Даниллена хватило только на возмущённый писк. – Давай не будем об этом!

Просьба прозвучала так жалобно, румянец на лице элхе стал ещё ярче. Кажется, Дани покраснел до самых кончиков ушей.

– Прости, – девушка едва сдержала смех, – ты такой милый, когда смущаешься.

– Хиден-эли! – травник уже просто взвыл.

– Всё, молчу!

***

Хи-тиэ. Нария. Нет. Хи-тиэ нария?! На-ри-я. Хи-тиэ.

Этот факт никак не желал укладываться в голове. Маленькая, смешливая, совершенно не самостоятельная кузина просто не может быть нарией. Разве получится у неё выслушать не насмехаясь? Разве сумеет девчонка дать мудрый совет? Неужели иностранка может вести беседу об искусстве огненного континента?

Нет. Это точно какая-то неудачная шутка.

– Чаю, Энари-ирхе? – голос совсем другой: ровный, спокойный, мягкий, без единой требовательной нотки. Хи-тиэ так не говорит. И фамилию Даниллена кузина едва ли помнит, даже если элхе сообщал, – она имя-то всё время коверкать умудряется.

К тому же эта девушка даже выглядит старше. Элхе успел исподтишка рассмотреть нарию, когда она вносила в беседку принадлежности для чаепития. Дани показалось, что она выше, чем кузина, изящнее, взрослее. Хиден-эли всегда отличали резкие, надорванные, словно незавершённые движения, а нария движется плавно, изысканно – жесты отточены, аккуратны, правильны. Длинные рукава её платья чудятся крыльями, кажется, она передвигается не касаясь пола, словно парит в воздухе.

Хи-тиэ просто запуталась бы в таком платье с узким подолом, наступила бы на рукава – не умеет она носить такие вещи, даже обычный наряд норовит поднять выше колен.

Не может кузина быть нарией!

– Энари-ирхе, – имя прозвучало чужим, но полученный вместе с ним мысленный толчок заставил отбросить все сомнения. – (Пиалу возьми!)

– А? Что? – элхе поморщился: только Хи-тиэ использует мысленную речь наравне с обычной, словно у неё не мутит сознание от вторжения в чужие мысли.

– Не изволите ли откушать? – медовым голоском пропела кузина. Глаза опущены, руки сложены на коленях – всё по правилам. Прямо истинная обитательница Гнезда. А ведь и правда…

Хи-тиэ нария. Когда она успела так вырасти? Как Дани не заметил? Почему не понял раньше?

Это же так много всего объясняет. Хиден-эли нария! Поэтому она так часто отсутствовала – принимала гостей в своей нарайе. Поэтому она так странно себя вела – чтобы Дани ничего не заподозрил – ей, скорее всего, очень неуютно оголять коленки и требовать, чтобы кузен подавал чай. Поэтому так интересовалась тем, что Дани учит, и сама училась магии – чтобы было о чем вести беседу с гостями.

Все загадки решаются так просто: Хи-тиэ нария.

Всё было бы очень весело, если бы не было так грустно. Даже удивление и неверие, столь явно написанные на лице Лягушонка, не могли отвлечь от печали.

Ласточка-нии – подруга, советчица, защитница – уходит. Льдянка остаётся одна и должна получить статус птички. А значит, Туоррэ-илиэ снова предложит ей двурогую шпильку, и на этот раз отказать под предлогом несвоевременности не будет возможности. У птенцов не может быть канэнов, но у птичек… А Льдянке не хочется ни принимать предложение об опеке, ни отказывать.

Если бы только Ласточка осталась в Хоко нарией, а не уходила в семью, с обучением можно было бы так не торопиться: Льдянка ещё пару лет побыла бы птенчиком. Но старшая уходит. И после того, как она выйдет замуж, у беловолосой ученицы нарии не будет никакой возможности общаться с подругой – таковы правила. Глупые правила!

– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы нашли время нам помочь, – Ласточка-нии склонила голову, обращаясь к Дани.

– Ну что вы! Это вам спасибо, что пригласили меня, – Лягушонок, похоже, пришёл в себя и вспомнил о манерах. – Если честно, то я должен попросить прощения, ибо не совсем понимаю, какая помощь от меня требуется.

– Одно ваше присутствие уже неоценимая помощь, – старшая выразительно посмотрела на Льдянку, уступая ей дальнейшие объяснения.

– Дело в том, Энари-ирхе, – птенчик наполнила опустевшую пиалу чаем, – что Ласточка-нии в скором времени покидает Хоко и должна передать мне все свои умения. Мы очень благодарны вам за то, что вы согласились стать гостем на наших уроках.

– Я? – Похоже, наставник не предупредил Лягушонка о том, что ему предстоит. – Я, да. Я рад помочь.

Ещё три месяца осталось. Так мало, чтобы всё успеть!

Хотя, с другой стороны, может и не стоит. Льдянка слишком странная, чтобы стать нарией. Слишком неправильная.

Когда нана-илиэ отдала её под опеку дома Полутеней, Льдянка совсем не скрывала эмоций – словно не умела, словно пришла из такого места, где это было не принято. Почти четыре года ушло у неё, чтобы научиться не показывать свои чувства другим. И едва выучившись, Льдянка ударилась в другую крайность: вот уже второй год она старается всё держать в себе. Перестала задавать вопросы, удивляться, делает вид, что ей всё безразлично и неинтересно. К её лицу словно приросла маска равнодушия. И это, пожалуй, пугает гораздо больше изначальной непосредственности: теперь стало совершенно невозможно понять, что Льдянка выкинет в следующий момент, когда она взорвётся. Показное равнодушие птенчика заставляло Ласточку пребывать в постоянном напряжении.

Ветер неизменно затихает перед самым началом шторма, барс замирает перед прыжком. Волна отходит назад, прежде чем накрыть с головой. Так будет и с Льдянкой: её молчание – лишь затишье перед бурей. Чем меньше чувств она покажет сейчас, тем громче будет скандал, когда она наконец сорвётся. А в том, что девушка рано или поздно не выдержит, Ласточка не сомневалась. Вулкан всегда выплёскивает лаву. Льдянка научилась терпеть и сдерживаться, но это не значит, что она сможет делать это постоянно. Эмоции невозможно запереть внутри навсегда. Не показывать – не значит сдерживать.

Когда-нибудь дождь обязательно пойдёт. И чем дольше этого не происходит, тем больше вероятность того, что он выпадет бурей, тем больше вероятность того, что он выпадет в следующую секунду. Это понимает даже сегодняшний гость.

Интересно, кто он ей? Они явно уже давно знакомы – Энари-ирхе узнал Льдянку и не смог скрыть удивления. А теперь сидит и периодически опасливо косится на беловолосого птенца, словно ожидая подвоха. Да, они явно давно знакомы.

На учебные чаепития обычно приходят домочадцы: братья, отцы. А может, это жених Льдянки?

– Энари-ирхе, простите мне нескромный вопрос, – в конце концов Ласточка может позволить себе немного любопытства напоследок. – Чем вы занимаетесь?

– Я студент школы травников, – гость ответил радостно, словно только и ждал этого вопроса. – Через два-три года получу диплом практика.

– Вы будете врачом?

– Не знаю, – элхе странно покосился на Льдянку. – Не уверен уже. Может, ветеринаром.

– Если это из-за фонтана, – та вмешалась в разговор, – то не сомневайтесь. Я просто неудачно пошутила.

– Нет, Хи…

– Льдянка, – подсказала птенчик.

– Нет, Льдянка. Тот разговор здесь ни при чём, – Дани покрылся румянцем. – Просто, если я стану врачом, то буду привязан к Хиэй, и не смогу помогать дяде.

Что связывает этих двоих? О чём они говорили у фонтана, если Энари-ирхе приходится за это краснеть? Жаль, что у Ласточки хватит такта не спросить, даже когда они останутся с младшей вдвоём.

– А ты… вы давно здесь? – гость обвёл глазами беседку, стол с угощением. – Ты давно нария? – он спросил осторожно, словно опасаясь ответа.

– Я в Хоко уже шесть лет. Только я не нария.

– Не нария? – элхе взглядом попросил помощи у Ласточки.

– Льдянка – птенец, моя ученица, – принялась объяснять темноволосая. – Когда я уйду, она станет птичкой, ещё через несколько лет нарией.

– Не стану, – птенчик отрицательно покачала головой, извиняющимся тоном повторила: – Нарией не стану.

– Ты?.. – Ласточка осеклась: спрашивать о дальнейших планах младшей было бы некорректно. Особенно если они связаны с Энари-ирхе.

– Нет, – Льдянка отрицательно замахала рукой, уловив ход мыслей старшей. – Я не замуж пойду.

Гость, кажется, тоже понял, о чём подумала птичка, и поспешил разъяснить:

– Хи… Льдянка моя кузина. Мы не… – элхе покраснел.

Огонь! До чего невежливо получилось. Так неловко!

– Может быть, если я и соберусь замуж, то лет через пятнадцать и непременно за королевского мага, чтобы было много путешествий, приключений и магии, – птенчик мечтательно прищурилась. – Не хочу сидеть в какой-либо клетке, – фыркнула упрямо.

Льдянка совсем ребёнок: думает абсолютными категориями, как свойственно только детям. Всего один вариант правильный – остальные даже не рассматриваются. Но какая всё же скользкая тема для суждений.

– Ты не говорила, что учишься в нарайе, – Энари-ирхе тоже решил, что матримонические планы не стоят подробного рассмотрения. – Ты вообще о себе почти не говоришь, – в голосе элхе чуть заметной тенью скользнула обида.

– Для женщины услышать слова мужчины гораздо важнее, чем сказать свои, – лукаво улыбаясь, девушка произнесла пословицу. – Я слушаю своего кузена и забываю говорить о себе.

Нет, Ласточке не будет стыдно за подопечную перед Сойкой: Льдянка хорошо усвоила уроки. Мудрость, немного лести и как можно меньше слов о себе. Нария должна оставаться тайной, неразгаданной загадкой. Когда птенчик подрастёт и поймёт ошибочность преждевременных решений, увидит, что нарайя – в отличие от замужества – даёт свободу, из неё получится хорошая нария. Жаль, что Ласточка не может остаться.

С нариями Даниллен чувствовал себя как-то очень хорошо, как со старшими сёстрами – в принципе, Хи-тиэ и была сестрой, только не старшей. Беседа шла легко: хотелось поведать девушкам все заботы, все тревоги, хотелось выслушать их советы – ведь кузина хорошо знает Дани, и советы, которые она даст, будут глубоко личными. Но с другой стороны, Хи-тиэ член семьи, младшая родственница, которую элхе должен оберегать, а не обременять своими проблемами…

– Иногда врачам приходится говорить неправду, – Дани всё же заговорил о своих сомнениях, обращаясь к темноволосой нарии. Элхе чувствовал, что не сможет обманывать больных, обнадёживать их, когда надежды нет.

– Им нет необходимости лгать. Достаточно просто не говорить всю правду, – ответила Хи-тиэ, тактично уводя разговор в сторону от близких элхе ситуаций, но в то же время давая совет. – Как политикам.

Дани по-новому посмотрел на кузину – подивился, как незаметно ребёнок превратился в здравомыслящую девушку. А может, это всего лишь эффект восприятия, вызываемый тем, что Хи-тиэ прячется под маской? Вот снимет её, и сразу в её словах перестанет таиться мудрость, взгляд станет моложе и выражение лица не таким строгим.

– Недостаток фактической информации заставляет человека додумывать. Если он расположен к тебе, то сам сочинит выгодный для тебя вариант, – Льдянка чуть слышно усмехнулась, словно вспомнив что-то. – Люди гораздо охотнее верят в то, что придумали сами. Ну а если ты неприятен человеку, то, что бы ты ему ни сказал, он всё равно не поверит – он уже придумал тебя плохим. Для себя же человеку прежде всего хочется верить в хорошее. Поэтому достаточно дать самый минимум информации, и надежду человек придумает сам.

Ведь не может Хи-тиэ действительно так думать. Это как-то слишком жёстко и расчётливо – не по-женски. Да, наверное, маска всё же накладывает своё влияние на её слова.

Кажется, Льдянка слишком разоткровенничалась – Дани испугался, ушло куда-то хрупкое доверие. Ещё один плюс в пользу молчания: чем больше слушаешь, тем меньше открываешь себя.

Элхе, кажется, понял, что беловолосая воспитанница нарайи говорила не о врачах и не о политиках – о себе. Понял и сделал выводы – для Хиден неутешительные. Понял, что та Хи-тиэ, которую Лягушонок знает, всего лишь плод его воображения.

Да. Хочешь как лучше, а получается…

Льдянка обратила взгляд на старшую подругу. Может, она сумеет помочь – подскажет, как исправить.

Напряжённая тишина возникла неожиданно. Разговор словно надломился. И гость, и младшая с надеждой уставились на темноволосую птичку.

– Энари-ирхе, прошу прощения, – Ласточка склонила голову, опустила глаза. – Возможно, мой вопрос не к месту, но очень скоро придёт мой гость, и мне придётся покинуть вас. Вы не откажетесь прийти на дневное чаепитие ещё раз?

На учебном чаепитии старшая может позволить себе не очень вежливые вопросы – гость заранее даёт согласие ближе к концу урока ответить, понравилось ли ему, как за ним ухаживала ученица, и согласен ли он прийти ещё раз.

– Вы очень любезны, что предоставляете мне такую возможность, – элхе откликнулся стандартной фразой, означающей согласие. – Могу ли я просить вас об одолжении? Не найдёте ли вы с Льдянкой времени принять меня послезавтра?

Август, Хиэй

Мяукнула лютня, взметнулись вверх руки, разлилась в воздухе алая ткань. Огонь.

Девушка упала, как подкошенная, – белые волосы рассыпались шёлком, сливаясь с дымчатой серостью её платья. Лёд.

Всхлипнула флейта. Огненная распласталась рядом с ледяной, обнимая её длинными рукавами, – словно пытаясь согреть то, что согреть невозможно.

Раненой птицей забилась дымчатая, пытаясь выбраться из объятий алой. Взлетела вверх, метнулась в угол, спряталась в тени, свернулась калачиком, скрыв лицо за рукавом. Огненная грациозно встала, огляделась, не замечая, закружилась по сцене, плавными движениями разгоняя сумрак. Замерла, заблудившись в звуках лютни. Серой дымкой ожила ледяная. С рваной грацией приблизилась к фигуре в алом, робко коснулась её плеча, оживляя.

Сплелись в танце руки-крылья, уже не ясно стало, где чьё движение. Две фигуры кружились по сцене, то взлетая высоко-высоко, то падая вниз. Две стороны одной монетки. Те, которым не суждено встретиться – лето и зима, огонь и лёд. Две хрупкие фигурки, танец которых заставлял замереть дыхание.

Музыка закончилась неожиданно – оборвалась вместе с движениями девушек, разбежавшихся на противоположные края сцены, перестала существовать. Ещё несколько мгновений древняя легенда, рассказанная в танце, продолжала жить в мыслях зрителей – зал молчал. Лишь через долгие сорок секунд ветром зашелестели голоса, дождём посыпались комплименты. Сойка может гордиться своими воспитанницами.

Чайка оглядела беседку. Танец огня и льда завершал вечер, но гости не спешили расходиться, желали ещё раз поприветствовать танцовщиц.

Королёк, Кукушка и Ласточка, для которых сегодня был праздник первого полёта, упивались мгновениями славы – улыбаясь, кружили меж гостей – уже не в масках, а с узорами на лицах. Жаль, что только одна из них останется в Хоко нарией. Подопечная Чайки, Кукушка, впрочем, и не достойна этого звания – слишком много самомнения и слишком мало честолюбия – такую не обидно терять. А вот Ласточка… Зря её забирает семья.

В уголке, поближе к выходу, сгрудились новоявленные птички – Куропатка, Клёст и… А где Льдянка? Неужели опять пропала в неизвестном направлении? Куда только смотрит Сойка?!

Дымчато-серое абито мелькнуло возле двери. Возможно, Чайка ещё успеет перехватить беглянку. Нария направилась к выходу из зала, улыбаясь и кивая знакомым гостям.

– … нет. Я с большим удовольствием продолжу здесь учёбу, если Сойка-нии и нана-илиэ не будут возражать, – как оказалось, Льдянка и не думала никуда уходить, а тихо-мирно беседовала с одним из гостей.

– Полагаю, они не будут, – собеседником оказался алор Орриэ-лаэ.

Умеет девочка находить себе компанию! Метящий в министры Туоррэ-младший, учитель какой-то магической школы – как же его звали? впрочем, не суть важно, – Аикки-ирхе, придворный музыкант и интриган, а теперь ещё и его сиятельство Орриэ-лаэ, канцлер государственной безопасности. Рискованное сочетание гостей.

Вечер закончился, приглашённые разошлись по домам, уехала, не дожидаясь утра, Ласточка. Хоко начало засыпать. Ещё немного, и можно будет незаметно выскользнуть за ворота и отправиться в особняк.

– Льдянка! – какой у Чайки всё же строгий голос! – Ты куда-то уходишь?

– Нет, – Льдянка покачала головой. Этого ещё не хватало! Только соберёшься домой… – Нет.

– Позволь мне тебя поздравить, – интонации сменились, стали мягкими, почти мурлыкающими. – Танец получился просто потрясающим.

– Спасибо, Чайка-нии, но это не моя заслуга. Это всё усилия Ласточки.

Интересно, почему Чайку назвали Чайкой? Ведь образ и поведение этой женщины никак не вяжутся с повадками суетливой морской птички. Разве что цвет волос…

– Подумать только, – нария, похоже, вознамерилась прочесть очередную лекцию, – ты уже птичка. Теперь тебе надо осторожнее выбирать гостей, смотреть на их репутацию, просчитывать последствия.

– Не мы выбираем гостей, – возразила Льдянка. – Они – нас.

– Но в наших силах сделать так, чтобы нас не выбрали. Ведь правда?

– Может быть. Чайка-нии, а женщины могут быть гостями нарайи? – возможно, глупый вопрос заставит нарию отвязаться.

– Иногда ты меня пугаешь, – Чайка вознамерилась отвечать. Каким же проступком птичка удостоилась такого пристального внимания старшей? – За шесть лет жизни в Хоко ты хоть раз видела женщину-гостя? – нария подождала, пока Льдянка отрицательно качнёт головой. – Тогда делай выводы.

– То есть, не могут. Даже чисто теоретически?

– Благовоспитанная дама никогда, даже наедине с собой, и думать не будет о нарайях и нариях. Это тема – табу.

– Почему? Здесь ведь не происходит ничего плохого и запретного.

– Просто так заведено. И теперь, если ты встретишь Ласточку на улице, она сделает вид, что тебя не узнаёт. Просто потому, что так принято.

Льдянка грустно вздохнула.

– На самом деле, иногда нас приглашают во дворец быть хозяйками больших приёмов, и там, разумеется, гости и мужчины, и женщины. Но в самой нарайе женщин-гостей не бывает.

– Понятно.

– Льдянка, я хотела бы тебе погадать, – Чайка почему-то почувствовала необходимость спросить разрешения.

– Какой в этом смысл? – и получила невежливый отказ.

– Идём! – нария потянула птичку за собой. Откуда-то пришло ощущение, что девушка должна услышать свою судьбу. – Так надо.

В конце концов Чайка старшая, и Льдянка должна ей подчиниться.

– Если вы настаиваете…

В особняк Хиден сегодня вечером не попадёт, а значит и домой тоже – пропустит отъезд родителей. Хозяйка Дома Шорохов оказалась на удивление навязчивой – обычно она избегала общения с Льдянкой, но сегодня, наоборот, просто жаждала одарить её вниманием. И птенчик не была бы против – Чайка всегда казалась интересной, – но только не этим вечером. У неё были запланированы дела в Нижнем мире. Впрочем, похоже, эти дела так и останутся планами.

– Проходи, пожалуйста, – в комнате нарии было темно. – Присаживайся, – Чайка зажгла свечи и указала на одно из кресел, стоящих возле маленького резного столика.

– Свечи? – Льдянка огляделась. Комната была заполнена всевозможными статуэтками, вазочками и гобеленами – мягкая и уютная.

– Да. Не люблю искусственный свет. Подожди немного.

– Хорошо, – со скучающим видом птичка откинулась в кресле.

Льдянка, кажется, согласилась. Хорошо! Руны уже не шепчут – почти кричат, зовут во весь голос, привнося в сознание боль. Гадание должно быть совершено. Немедленно.

Ни для кого не было секретом, что в Дом Шорохов гости приходили именно за предсказаниями – за удачей, которую вещают раскинутые Чайкой воздушные руны. Ни одного гостя не останавливало то, что гадает женщина. «Руны – просто камешки с непонятными рисунками, а толкование рисунков – не колдовство», – так они рассуждали. Но Чайка ведь не толкует рисунки, она лишь умеет слышать ветреные камни – символы, нарисованные на них, для нарии ничего не значат. И сейчас руны горят желанием рассказать судьбу беловолосой девушки.

Нария поставила на стол деревянное блюдо, развязала мешочек с рунами, высыпала их на ладонь – воздушные камни любят ритуалы.

– Подождите, – Льдянка не разрешила бросить. – Мне не нужно гадание. У меня нет вопросов.

– Ты не понимаешь, – Чайку лихорадило, камни так и норовили выскочить из руки. – У тебя есть какая-то тайна. Твоя жизнь – тайна, незавершённость. Пустота, которая должна быть заполнена, иначе… иначе будет плохо.

– Неужели, – взгляд девушки наполнился холодом, голос прошелестел ледяным ветром.

Камни рассыпались по тарелке, начали говорить. Шептать десятком голосов, перебивая друг друга. Нария едва успевала повторять:

– Ты не лёд, не воздух. Огонь! Ты – огонь… только кажешься ледяной, но в тебе огонь. Пламя, от которого не получится отвернуться… Бойся огня! Он постарается тебя подчинить. Бойся! Не подходи близко! Ты не та, кем ка…

– Хватит! – Льдянка чуть повела рукой, и камни замолчали, смешались на тарелке, спутали узор.

Они её послушались!

Воздушные руны! Магические символы, которые Хиден изучает уже пятый год. Двадцать четыре камня, набившие оскомину одним своим видом, в руках не понимающей, с чем имеет дело, женщины. Только этого не хватало!

– Подождите! Не надо гадания, – нет у девушки вопросов. Не хочет она слышать никаких предсказаний.

Поздно! Руны упали на деревянный поднос. Прозрачным серебром сложились в узор жизни. А Чайка знает, слышит – своенравные камни дают ей знание!

Не обращая внимания на бормотание нарии, Льдянка принялась изучать свой путь. В самом начале легла «аппэ» – руна бессилия и бездействия. Дальше скрестились «лэи» – ворота – и «энье» – посредник. Нижний мир и наставник, открывший Хиден путь в Анедве? «Ойя» – встреча или знакомство, «ттэ» удваивает её значение. «Раво» в сочетании с «ику» предрекает опасность. «Ная» – важное решение – способна изменить значение всех последующих рун, тут надо вытаскивать дополнительную. Дальше «уми». Что же значит «уми»? Да ещё и перевёрнутая? Болезнь? Смерть? Но тогда почему путь ложится дальше? «Ити» – радость. Перевёрнутая «кки» – боль, обида или страх. Дальше, дальше…

Дальше Льдянка смотреть не будет. Незачем знать. И так уже неуместным любопытством предрекла себе слишком много – теперь ведь придётся жить тем путём, который увидела.

– Хватит! – заклинание само сорвалось с кончиков пальцев, смешало руны.

Чайка подняла на Льдянку удивлённый взор:

– Почему?

Что «почему»? Почему девушка смешала камни? Почему не хочет знать свою судьбу?

– Не следует заглядывать в будущее, – Льдянка повторила слова любимой поэтессы. – Заглянув, мы не сможем творить его сами.

– Гадание помогает найти верный путь, – нария начала аккуратно складывать камни обратно в мешочек. – Руны привели меня в Хоко.

– Они направляют лишь тех, кто ищет совета. Тех, у кого нет вопросов, они только связывают. Опасно гадать просто так…

Последний камушек словно живой выпрыгнул из рук Чайки, подкатился к самому локтю Льдянки и замер. Вот и пояснение к руне решения – «тии», согласие, мир. Что же, если вопрос возникнет, то ответ на него уже есть.

– Может быть, чаю? – общение с рунами изматывало, выбивало из колеи.

– Да, – Льдянка согласно кивнула.

Чайка зажгла очаг – огонь для хорошего напитка должен быть живым, – налила воды в котёл:

– Ты, если хочешь, маску сними.

– Спасибо, – птичка тут же воспользовалась разрешением. Избавилась от фарфорового лица, потёрла переносицу, уютно свернулась в кресле.

Женщина достала чайные листья, бросила их в прогретый фарфоровый кувшин, залила кипящей водой и вновь обратила внимание на гостью.

Маленькая, хрупкая фигурка, закутанная в серый шёлк и неровные тени. Белоснежные волосы рассыпались по плечам, веки устало прикрыты. Дыхание ровное, едва слышное – словно девушка задремала.

– Льдянка, – следующего вопроса нария сама от себя не ожидала. – Могу я тебя поцеловать?

Птичка сделала вид, что не услышала – не открыла глаз, даже дыхание не сбилось.

Наверное, оно и к лучшему, если действительно спит. Чайке не будет позже так мучительно стыдно за странное желание.

– Чайка-нии, – чуть слышно шепнула Льдянка целую вечность спустя. – А зачем люди целуются?

Голос девушки заставил нарию вздрогнуть: значит, всё-таки не спала.

– Ты спрашиваешь именно о моём желании?

Девушка достойна откровенности. Да и Чайке стоит постараться объяснить свой порыв вслух, чтобы избавиться от наваждения.

– Наверное, – в глазах птички пляшут огоньки, завораживающие отблески свечного пламени. И в то же время взор девушки остаётся холодным.

– Ты непонятная. В тебе есть какая-то тайна, неправильность. Ты как будто существо из другого мира. И совершенно невозможно противостоять желанию тебя познать. А телесный контакт – не худший способ.

– Вот как, – Льдянка холодно усмехнулась какой-то своей мысли. – А если брать людей в целом? Не конкретно вас и меня.

– Чтобы сделать приятно. Поцелуй – знак доверия и близости, – Чайка поднялась, обошла столик, встала за спинкой кресла, в котором сидела младшая. – Хотя всё зависит от ситуации.

Девушка беззащитно запрокинула голову, поймала взгляд нарии и тут же смущённо отвела глаза.

– Я… я не нахожу в поцелуях ничего приятного, – сказала тихо-тихо, словно признаваясь в ущербности.

– Ничего страшного, – Чайка позволила себе улыбнуться и сочувственно потрепать Льдянку за плечо. – Просто твоё время ещё не пришло. Ты обязательно научишься получать удовольствие от случайных прикосновений и поцелуев, когда рядом окажется Твой человек.

Беловолосая девушка поёжилась, и нария тут же убрала руку – главное, не спугнуть:

– Не стесняйся говорить, если тебе неприятно.

– Нет, – Льдянка отрицательно качнула головой, заглянула Чайке в глаза. Взметнувшаяся вверх ладошка смущённо вернула руку нарии обратно на плечо. – Мне интересно.

Август, Таллинн

– Доброе утро! – Тайо сладко потянулся.

С кухни доносились приятные запахи, солнце ленивым взглядом смотрело в комнату. Вставать не хотелось совершенно. Так бы и валяться весь день под одеялом, смотреть анимэ! Но Хиден не позволит. Да и Аз уже скоро придёт – сегодня по плану велосипедная прогулка в Виймси.

– Доброе! – сестра зазвенела посудой, выглянула в комнату. – Ты ещё не умылся?

– Иду, – обречённо вздохнул Тайо, направляясь к ванной. – Ты прям как мама.

Хайди еды не даст, пока умытый, одетый и причёсанный Тайо не сядет за стол и не произнесёт дурацкую абракадабру, которую всё время умудряется забывать. Зачем это Хиден нужно, фиг его знает – может, из вредности. Но еды без абракадабры сестра не даст. Это как у любого среднестатистического злодея из анимэ – сначала речь, а потом уничтожение мира. Только Хайди добрая, поэтому ограничивается речью.

– Амиэн велени кка? – сестра поставила чашки на стол и чуть наклонила голову.

Как же там было? Ээпа вере? Эига беле? Живот просительно заурчал. Омлет сейчас остынет – сдуется.

– Может, хоть сегодня без этого обойдёмся? А?

– Амиэн велени кка? – Хиден нахмурила брови.

– Эпгавели? – несмело предположил Тайо и взялся за вилку. – Эпгавеле. Теперь можно?

– Оохиса кадавеле, – сестра кивнула, подвинула ближе мисочку с салатом, налила чаю. – «Э» длинное и согласные произносятся не так твёрдо, запомни на будущее.

– А кофе нет? – Тайо проигнорировал замечание. Что с сестры возьмёшь – собирается на филолога, вот и тренируется на родственниках. Мама с папой в разъездах, так что отдуваться за всех приходится Тайо.

– Ты не купил, – Хиден глянула исподлобья и тут же опустила взгляд, словно бы извиняясь.

Ну да. Сам виноват. Разделение обязанностей – это хорошо. Сестра, когда соизволяет появиться дома, готовит и пылесосит, а Тайо ест, моет посуду и ходит в магазин. А вот человека, составлявшего бы список покупок, как-то не хватает.

– И этого, как его, твоего странного… сиа? – Хиден виновато качнула головой. – Ну и ладно, – Тайо взял пиалу с чаем. – Чёрт! – рука дрогнула, жидкость вылилась на пальцы. – Горячо!

Лет пять назад из дома пропали все чашки и кружки с ручками – им на смену пришли небольшие пиалы. Лёгкие, красивые и хорошо ложащиеся в ладонь, но, на взгляд Тайо, совершенно непрактичные. Пока дело касается холодных напитков, всё просто здорово, но если налить в пиалы горячий чай или кофе, держать их просто невозможно.

Тайо отвоевал себе большую толстостенную кружку, но сестра упорно подавала напитки только в пиалах. Хорошо, что Хайди хоть вилки и ложки оставила – хотя и пыталась заменить их черпачками и странного вида палочками.

– Не ругайся в моём присутствии, пожалуйста.

– Я не ругаюсь, – Тайо поставил чай, подул на саднящую ладонь. – Просто обжёгся.

– Позволь, – сестра потянулась через стол, коснулась больного места. Холод разлился по ладони, зуд и покраснение исчезли.

Как она это делает? Себе, что ли, боль забирает? С самого детства Хиден, как ангел-хранитель, оберегает брата. Тайо заболел, упал или ударился – если сестра рядом, сразу становится легче, быстрее приходит выздоровление, заживляются царапины и ушибы. Наверное, Хайди просто делит с ним боль пополам. Может, Тайо, сам того не замечая, пьёт из сестры энергию?

– Как мама с папой? Не звонили ещё? – Хиден взяла свою пиалу в руки, словно не чувствуя жара, словно там и не кипяток вовсе налит.

– Звонили вчера, – Тайо кивнул. – Долетели нормально, устроились уже.

Интересно, почему сестра не пришла родителей проводить? Вроде собиралась ведь вернуться из своего лагеря к их отъезду, а не вернулась. Да и они совсем её не ждали, не волновались. Странно.

– Слушай, а вы с ними случаем не поссорились? – молодой человек подозрительно покосился на Хайди.

Хотя с мамой и папой невозможно поссориться. Добрые они – любящие, понимающие и всепрощающие. Идеальные родители.

– Разумеется, нет! – Хиден удивлённо приподняла бровь. – Откуда такие мысли?

Хм. Тут ведь и не объяснишь толком. Ведут себя странно все трое. Ну, Хиден-то уже давно отстранилась от родителей: живёт чем-то своим лет с двенадцати, большую часть времени проводит у дяди Георга в Финляндии. Но мама с папой… Они и не вспоминают о Хайди, когда её нет рядом – словно у них никогда и не было дочери, один только Тайо. А если сестра дома, то вроде и общаются нормально, но всё равно ощущается какая-то натянутость, отдалённость.

– Ну, просто… ты не приехала их проводить.

– Не смогла, – Хиден нахмурилась, словно вспоминая что-то не самое приятное. – Обстоятельства так сложились.

– Понятно, – Тайо вздохнул.

– Но не расстраивайся за меня, – близняшка хитро улыбнулась, сверкнула глазками. – Я зато опыт интересный получила.

– Поделишься?

Что же это за «интересный опыт» такой? Глазки-то вон как довольно заблестели.

– Не стоит. Всё пустое, женское, – отмахнулась, встала из-за стола.

– Ладно, – Тайо пожал плечами. Не сейчас, так потом расскажет. Всегда ведь всем делится.

Он принялся убирать посуду в раковину. Когда Хиден готовит, всё хорошо – только посуды очень много получается. Любит сестра, чтобы каждый продукт отдельно от других готовился и на своей тарелочке лежал.

– Я тут подумал, – Тайо оглянулся на сестру, – что, наверное, на следующей неделе к родителям полечу по пирамидам полазать. Ты как?

– Нет, – девушка отрицательно покачала подбородком. – Я лучше в Хиэ… в Хельсинки тогда вернусь.

Хиэй, август

Он шёл с прямой спиной, чеканя шаг. Коридоры, переходы меж залами, убранные искусными декораторами комнаты сменялись одни другими. Чтобы попасть во дворец, он воспользовался мини-порталом, отправившись в путь прямиком из собственного особняка – так ему не пришлось вдыхать раскалённый воздух столицы. А здесь, как и в любом достаточно обеспеченном доме Хиэй, на протяжении всего лета работали кондиционеры и вентиляторы, создавая приятную прохладу. Но ни один дом Хиэй не был настолько огромен. Настолько величествен.

У входа в покои Огненной девы он остановился, ожидая, пока почтительная фрейлина доложит о его прибытии. Глянул вправо от дверей, потом влево, на места, что обычно занимала боевая пара из магов-новичков, глянул просто так, отмечая, нет ли знакомых лиц.

Знакомых лиц не было. С одной стороны вытянулся темноволосый молодой парень с невозмутимым взглядом; судя по редкой форме ушей – потомок одного из древних родов, кажется, Ито. С другой стоял светловолосый нинъе и нагло посверкивал зелёными глазами. Нинъе и парень Ито – да, он помнил. Подписывая бумаги о назначении, он отметил, что магическая гвардия обзавелась в этом году любопытной парой.

Двери наконец-то раздвинулись. Он шагнул вперёд, в ослепительный солнечный свет, и краем уха выловил обычную формулу представления:

– Его сиятельство канцлер государственной безопасности алор-суэ Орриэ-лаэ.

Дева поднялась навстречу старому знакомому. Жест алор оценил – хоть меж ними не было уже прежней доверительности, она всё так же полагалась на знания его и ум. Вот и сегодня призвала, желая, не иначе, спросить совета.

Невзирая на годы, и поныне королева Огненного материка с полным правом могла зваться красавицей: хоть из уголков глаз и побежали тонкие светлые морщинки, алые волосы струились шёлковой киноварью без следа седины, а сине-серый взор оставался царственным.

– Отойдёмте к окну, – проронила женщина.

– Прошло немало времени, – ответил Орриэ-лаэ общепринятым приветствием – но с момента последней их встречи прошло и впрямь немало времени.

Дева выглядела грустной – или очень задумчивой. Над переносицей залегли три тонких вертикальных морщинки, «когти птицы Синь», как звали их поэты. Когти птицы Синь – вечного спутника бога забот и горестей.

– Что беспокоит вас?

На правах старого знакомого он мог бы обращаться к ней на «ты», но уже много лет не пользовался этим правом. Не получалось. Её высокое положение – а более того посадка её головы, холодная неприступность, сквозившая в каждом движении, отстранённость – не разрешали.

Дева молчала. Глядела в окно, за которым палило яростное солнце.

Орриэ-лаэ попробовал зайти с другой стороны:

– Ваши покои сегодня охраняют новые маги. Один из них – нинъе; среди придворных боевых магов давно не приходилось встречать нинъе. Довольны ли вы ими? Ведь это выпускники нынешнего года.

– Да, – ответила она равнодушно. – Я знаю, с июня они во дворце. Каждый год приходят новые, я устала уже запоминать лица.

– Вот как, – алор не нашёлся что сказать.

– Да.

– Однако люди с магическими силами – ваша защита.

– Да. Да, в этом ты прав, – Орриэ-лаэ не хотел, чтобы слова его прозвучали упрёком, но Дева будто спохватилась. – Мне снится всё чаще, что меня может спасти кто-то, обладающий магическими силами, тот, кто находится рядом.

– Снится? Кошмары? Не последствия ли это бесед с суеверными придворными дамами? – уже произнеся фразу, алор понял, что звучит она несколько неподобающе. Попытался исправиться, и голос невольно стал мягок: – Чего вам страшиться? Зачем искать спасителей?

– Не говори так. Я думаю, это Цую. Среди моих спасителей... кажется, я видела во сне Цую, – слова Девы падали сухими лепестками. – Угораздило рассказать ей. Она твердит, что спасёт меня. Бедная девочка, я верю, как ей не хочется меня терять – кроме меня, у неё никого нет. Как и у меня нет никого, кроме неё.

Орриэ-лаэ проглотил эти слова молча.

– Я вижу нескольких людей, – снова заговорила королева. – Двое из них принадлежат нашему миру. Двое – Нижнему.

Невольно у алора затрепетали ресницы. Кажется, впервые за много лет он услышал от Девы упоминание Нижнего мира. Обиталище демонов и ужасных чудовищ, пожирателей человеческих душ, как считалось в народе. Мир-ссылка для преступников государственного уровня, мир-ссылка без единой надежды вернуться домой, как известно было о нём в узком кругу посвящённых. Мир нинъе. Место с пониженным до невероятности магическим фоном – там почти невозможно пробудить дар.

– И одно существо с аурой, совмещающей признаки обоих миров. Хиэнне, жрица Огня.

– Хиэнне!

– Да. Хиэнне, Цую и ещё одна девушка, неизвестная мне светловолосая элхе. Двое неизвестных мужчин, смутными тенями, не разглядеть лиц.

– Всего пятеро?

– Да. Их судьбы переплетаются, изменяя себя и друг друга. И они могут спасти меня.

– От чего вас спасать, Ваше Величество? – алор не выдержал, обратился сурово. Необходимо без промедления собрать подчинённых – от тревоги королевы нельзя отмахнуться, будто от назойливой докуки; но для правильной оценки ситуации требуются знания.

– Мне грозит опасность, – Дева смотрела в окно, не удостаивая старого друга ни взглядом. – Мне грозит опасность. Я не знаю, как они могут спасти меня. И весь мир. Огонь грозит вырваться из моих рук.

– Ваше Величество, – Орриэ-лаэ постарался произнести эти слова ласково, словно увещевал больного, – необходимо проверить Ваши видения. Позвольте мне незамедлительно прислать к вам людей из отдела душевных универсалий.

– Быть может, у Хиэнне родится мессия, – она будто не слышала. – Не знаю, мне отчего-то кажется, у неё должен появиться ребёнок.

– У жрицы Огня?! От кого?!

Дева помотала головой. Сейчас она сама напоминала ребёнка.

– Я посмотрю. Посмотрю, спрошу Огонь. Вдруг я смогу как-то этому содействовать.

– Быть может, вам выдать замуж кого-нибудь из ваших фрейлин? – Орриэ-лаэ пришло в голову внезапное предположение: возможно, Деве всего лишь хочется поиграть в матримониальные игры, посоставлять планы? Откуда иначе подобные безумные идеи: рождение мессии, поиск супруга для Жрицы? Какую угрозу видит Дева, когда о ней не осведомлён ни один человек из могущественного аппарата госбезопасности – ни даже сам её глава?

– Алор-суэ, замолчите.

Он замолчал, оборванный, возмущённый, обиженный.

Она продолжала смотреть в окно.

Маленькая черноволосая девочка недалеко от них, в тех же покоях, спрятавшись от солнечного света за тяжёлыми занавесями, играла сама с собой. Расставляла на доске деревянные фигурки и тут же их смахивала, повинуясь сложным, неизменным с древних пор правилам. Синие глаза внимательно следили за расположением фигур, а разум сосредоточенно просчитывал ходы.

Время летело, не останавливаясь ни на миг.

***

Светловолосый нинъе с нахальным зелёным взглядом и до подозрительности невинным выражением лица глянул на напарника – не проявляет ли тот признаков усталости, – потом на часы – далеко ли ещё до конца смены. Ждать предстояло немало, стража у покоев королевы всегда чувствовалась бесконечной. Зато потом – придёт ночь, и город раскинется перед нинъе, распахивая в объятиях руки, обещая наслаждение, дразня жаром беспокойных огней.

Время отсчитывало секунды.

***

Элхе с необычной формой ушных раковин стоял неподвижно, будто не ощущал ничего: ни тяжести в ступнях, ни неудобства от неизменной позы, ни боли в затёкших плечах. Чёрно-голубые его глаза смотрели прямо перед собой, в пространство, а в голове медленно переплетались совершенно посторонние мысли: о заклинаниях, круговороте энергии, преимуществах светлого полюса перед тёмным.

Элхе не обращал внимания на бегущее время.

***

Девушка, склонившаяся над зелёными травяными макушками, устало выдохнула, потёрла лоб запачканной в земле рукой и смахнула с крыльев носа выступившие капли пота. Тёмно-фиолетовые волосы упрямо лезли в глаза, мешали смотреть, путались, пачкались. Кольца ножниц уже начали резать пальцы, а жёлтенькие цветки зверобоя норовили разлететься от каждого неосторожного движения, и девушка проклинала ту минуту, когда в голову ей пришла мысль заняться сбором трав. А ведь ещё надо разбирать собранное, чистить и раскладывать для сушки. Нет чтобы приступить к этому завтра с утра.

Солнце клонилось к закату.

***

Темноволосый молодой человек лет восемнадцати посмотрел вдаль, туда, где в жарком мареве дрожали занесённые песком серые камни развалин. Вокруг них копошились люди, гортанные возгласы пронизывали горячий воздух. Желудок жалобно взвыл. Где там родители? Небось, ещё не скоро вылезут.

Поскорей бы пришла пора ужинать – и спать.

***

Красивая девушка с тонкими острыми ушами, длинными белыми волосами равнодушно взглянула на окно. Скоро вечер, скоро ночь – и можно будет тихо выскользнуть из особняка, отправиться в заманчивую прогулку по улицам Огненной столицы. В самый раз: и спадёт жара, и благословенная темнота позволит сумасбродам насладиться неузнаваемостью, вновь поиграть с огнём.

Ночь постепенно захватывала город, время неумолимо двигалось вперёд.

***

Одинокая тень сидела на качелях. Это был молодой человек, не старше восемнадцати. Привалившись плечом к прутьям, он смотрел на тихое, дышащее волнами море. Потом глянул на усыпанное звёздами небо, зажмурился. Губы растянулись в усмешке.

Время наступало.

Через два года придёт смерть. А вслед за ней – новая жизнь.

[1] Тэкки – буквально «солнечный камень», энергетический накопитель.

[2] Каждый месяц года у элхе длится тридцать дней.