Шагни в Огонь. Искры (СИ)

Предисловие. О терминологии

В этом тексте использованы слова «чёрт», «километровый» и названия привычных нам земных месяцев при описании фантастического мира. Это сделано для того, чтобы читатель не путался в незнакомых словах, которые не добавляют много колорита, а напротив, с моей точки зрения, заставляют спотыкаться и мешают плавному восприятию. Если кто-то опасается, что такой подход может нарушить атмосферу действительно иного мира, предлагаю считать данный текст переводом на русский язык, где все иностранные (иномирные) слова уже заменены переводчиком на привычные нам.

Шагни в Огонь

Часть первая

37 год Рейки, 4754 всеобщий год

Цусаки – май

Тенки: Путь в Йокола

– Ты куда! Немедленно вернись! – истеричный женский голос стал неслышен, когда мальчишка с силой захлопнул тяжёлую дверь.

– Да двести раз же сказал, успокойся, старая дура, – пробормотал он и поправил съезжающую с плеча сумку. Одарил дверь злым взглядом, презрительно сплюнул на деревянное крыльцо. Коснулся лямок ещё раз и вышел со двора.

За рваными облаками висел тонкий обломок луны, на деревенской улице неровной цепью горели фонари. Лампы поновее были оборудованы заклинанием, включавшим свет при появлении человека, и стоило мальчишке вступить в зону действия магии, как тощую фигурку заливало огнём. Похоже, ему изрядно надоела подобная услужливость: при каждой новой вспышке он машинально вскидывал ладонь к светлой чёлке и шипел под нос что-то явно нелестное.

Полуоткрытую калитку в окружающем деревню заборе мальчишка приметил сразу же и обрадовался удаче, словно хорошей примете – значит, дорога принимает.

– Хой, Тенки! – внезапный возглас донёсся сверху.

Мальчишка остановился, поправил котомку, задрал голову.

На заборе сгорбилась тень. Озий. Озий вечно околачивался рядом с воротами: в них сторожем сидел его отец.

– Ты куда? – с любопытством поинтересовалась тень. – На ночь глядя...

– Да так, – пожал мальчишка плечами, стараясь, чтобы жест выглядел независимым.

– Чё, всё-таки решился? В Йокола?

Тенки молчал, вглядываясь в чёрную фигуру верхом на заборе.

– Ты чё ночью-то! С ума сбрендил?

– А что делать? – зло ответил пацан. – Она ж днём с меня глаз не спускала, я сумку два дня собирал.

– Мать, да? Ну она же беспокоится.

– Иди ты! Беспокоится. Ей важно, чтоб рабочие руки не ушли, вот и всё.

– Не, я думаю, она всё-тки беспокоится, – с сомнением покачал головой Озий. – Матери все беспокоятся. Моя вон тоже, всё время спрашивает, где меня носит. Хоть я и с отцом постоянно. А у тя и... – парень на заборе осёкся.

– Да вы достали уже все! – взорвался мальчишка. – Утоп, ну и утоп, хрен с ним! Что я теперь, всю жизнь у юбки должен сидеть и его заменять? Да идите вы все...

Оборвав на полуслове гневную тираду, он жёстко сощурился и мотнул головой. Снова поднял глаза на невидимого собеседника. Добавил, смиряя голос:

– Да ну на фиг.

– Ты тока магию не кидай. Я ж не со зла.

– Да не кидаю я. Не стал бы, даже если б и умел, – слова прозвучали одновременно резко и устало.

– Ну теперь-то тебя научат. Если дойдёшь до магика, – сказал Озий, словно утешая.

– Ага. Если дойду, – светловолосый криво усмехнулся и размашисто утёр нос рукавом. Стоять на месте было холодно.

– Твёрдо решился?

– Ага.

– Медведей, волков, пятнистых не боишься?

– Я берегом пойду.

– Эх. Что ж ты до лета не подождёшь, раз уж ночью идти приспичило? Летом хотя б тепло.

– Дурак ты, что ли, Озий? Я до завтра выждать не могу, а ты – лето. Поскорей бы уж убраться отсюда.

– Чё те не нравится в деревне? – кажется, мимолётные слова обидели парня на заборе. – Море рядом, чем заработать на кусок хлеба, всегда найдётся. Не гнался бы ты за птицей в небе, а? С неба дерьмо часто валится, а проку с него немного!

– Пошёл я, Озий, – мальчишка поправил сползшую с плеча лямку. – Пойду, а то зябко мне тут с тобой балакать. Мне ещё немало топать.

– Твёрдо, значит, да? – повторил ещё раз Озий, уже не ожидая ответа. – Эх...

– Ага, – Тенки усмехнулся. – Ну, бывай!

Дёрнул плечом ещё раз, уже машинально, шмыгнул носом и шагнул к воротам. В сторожке рядом с ними всегда похрапывал немногословный отец Озия – одноногий после встречи с медведем старик Вяльма. Невысокий рост мальчишки отлично позволял ему пробраться как раз под окошком, откуда доносилось громкое неровное дыхание: всего-то сгорбиться и шмыгнуть в узкий проём меж сторожкой и брёвнами ворот.

Хорошо, что Озий приглядывал за отцом: по пьяни старик не заметил бы и десятка бешеных медведей. И частенько оставлял открытой калитку для пешеходов, весьма на руку Тенки, отнюдь не мечтавшему лезть через забор.

Морской ветер, от которого уже не укрывали ворота, крепко ударил в лицо, заставляя мальчугана поёжиться. Сопли, казалось, только и ждали момента, чтобы устремиться из носа с новой силой. Тенки утёрся, глубоко вдохнул знакомый с детства запах тины и остановился, услышав из-за спины негромкий оклик Озия:

– Эй, Тенки. Слушай, а что если магик тот налажал тебе?

– В смысле, – бросил Тенки холодно, не оборачиваясь.

– Ну, ошибся там, когда сказал, что у тя есть сила, или просто... пошутил, типа.

– Пошутил? – зловеще усмехнулся мальчишка, вскидывая голову к забору. – Давай и я тогда... пошучу, а? И спалю всю вашу гнилую деревеньку на хрен морской, а?

Из яростных глаз разве что искры не летели. И Озий, видимо, почувствовав всю неуместность своего вопроса, замолчал, сглотнул как-то по-особенному ощутимо и поспешил исправиться, добавляя дипломатичное:

– Не, ну я-то верю, ты чего...

Чёрная тень исчезла с забора, Тенки услышал мягкий звук прыжка на другой стороне. Из открытой калитки донеслось последнее:

– Ты там поосторожнее, ага?

Тенки снова усмехнулся и устремился прочь от ворот, в холодящую ветром ночную тьму.

Первый раз мысль о том, что он переоценил свои силы, появилась в сознании Тенки в районе полуночи. Ориентировочно, ибо часов у него не было, и время он мог определять только наугад.

Дорога мягко стелилась под ноги, ветер овевал разгорячённое лицо, море шелестело с правой стороны, а слева высилась чёрная стена гор. Казалось бы – знай себе иди, топай по нахоженному тракту. Но на исходе второго часа – а может, и третьего? – неизменный пейзаж приелся, однообразная линия моря по правую и нескончаемая громада поросшего лесом утёса по левую руку не давали понять, сколько он уже прошёл и сколько ещё остаётся.

Колени оледенели – стоило прикоснуться к вытертым на коленных чашечках штанам горячей ладонью, как становилась заметна разница. Наверное, от холода они гудели. Впрочем, сам Тенки холода вовсе не чувствовал, совсем наоборот, за ветер, бьющий в лицо несильными порывами, был благодарен, а на лбу даже выступил пот.

Месяц висел впереди над утёсом, по левую сторону, довольно высоко. Чёрные облака клочьями бежали в вышине, опутывая узкий, похожий на обломок ногтя, изогнутый дельфиньей спиной серп. Вроде как на эльфийском древнее название луны и значило что-то типа «дельфины света», по крайней мере, от кого-то Тенки это слышал – сам-то он эльфийского не знал.

Да и не нужен был ему эльфийский – с кем болтать-то? В горной Валиссии эльфы, считай, не жили, оставляя почти целую восьмую материка во владение «безухих» – хотя, конечно, находились чудаки, предпочитающие городскому веселью забытую всеми глушь. Когда-то и в деревне Тенки обретался взявшийся невесть откуда эльф: как все они, высокий, с сумасшедшим взглядом, видно сразу, не от мира сего. Потом ушёл куда-то, ещё когда Тенки был совсем малявкой, и отец был ещё жив. Значит, по привычке подсчитал мальчишка, больше, чем семь лет назад.

А магик приехал в деревню три года назад, если считать от нынешнего момента, – отец уже погиб к тому времени, мать вконец одурела, запрягла их с сестрой в работу, чтобы как-то сводить концы с концами. Да нет, работать надо было, это ясно, жратва с неба не свалится, да Тенки и не возражал особо.

Только когда магик...

***

Магик раскинул шатёр на площади, у общего колодца. По указанию старосты молодые парни поставили рядом длинный шест, а к шесту приколотили деревянную табличку: «уважаемый господин магических наук Ралло-иль Макущим». Эту табличку, кажется, уважаемый господин везде таскал с собой, уж очень потрёпанный она имела вид.

Сначала народ толпился по краям площади, жался к домам, никто не смел подойти первым, магика не видели в деревне с десяток лет. Потом выскочила какая-то тётка, завела что-то задорное, залихватское, непонятное – залётный гость аж покраснел. И площадь захохотала.

Этот общий грозный смех собравшегося народа Тенки помнил до сих пор: тогда он стоял между взрослыми, мелкий, десятилетний, озирался с раскрытым ртом, ища глазами Алли, сестру. И когда народ захохотал, он тоже, сам не понимая, в чём дело, засмеялся, и день вдруг показался ясным, и страх потерять в толпе сестру пропал, и окружающие словно вмиг подобрели.

Магик жил на площади с неделю, за чары его и кормили, и развлекали, и всячески пытались услужить. Сестра Тенки вечно крутилась неподалёку, в стайке таких же, как она, девчонок по пятнадцать-шестнадцать лет, привлечённых магией и продажей любовных напитков. Деревенские девки на время позабыли даже богиню любви Иливу, поражённые батареей бутылочек с афродизиаками и приворотными настоями. Каждое утро с рассветом прибегали на площадь и заигрывали с магиком, пытаясь своими пусть совсем не магическими чарами добиться его внимания.

Вместе с сестрой на площадь ходил и Тенки. Глазел заворожённо на мешочки с амулетами, свитки защищающих дом заклинаний, магические перья, пузырьки, баночки, бутылочки, коробочки.

Магик, со своей стороны, приметил в пёстрой девчачьей толпе светлую лохматую макушку и любопытные глаза. И как-то заговорил, появляясь внезапно перед мальчишкой, в очередной раз околдованным игрой света на амулетах:

– Ну что, интересно?

Тенки сглотнул, попятился испуганно от прилавка – на всякий случай, чтоб не приняли, чего доброго, за воришку.

– Ты тут чуть ли не кажный день околачиваешься, – выговор у магика был не рыбацкий, скорее горный, чуть картавый, неразборчивый.

Ребёнок молчал, уставясь в глаза взрослого, карие, с желтоватым ободком у зрачка. Магик первый раз говорил с ним.

– Нравится магия, а?

Тенки кивнул – действительно, слова магика эхом отозвались в сердце: нравилась магия, сама магия, наука магии. Те искры её, что воплощались в материальные предметы – амулеты, настойки, механические поделки; часть, остававшаяся энергией – боевая магия, заклинания, магические поединки; и совсем невидимое – знания, покрытые пылью пергаменты с древними словами, необъяснимая сила, которой веяло от чужака.

– Смотри, – поспешил Тенки сказать, пока магик не потерял интереса к деревенскому пацану, – смотри, что умею.

Вытянул ладошку к взрослому, сосредоточился, собирая крупицы энергии, стягивая отовсюду и почти видя тоненькие струйки, потёкшие от амулетов, развешанных над головой.

На ладошке вспыхнул и заметался крошечный жёлто-зелёный шарик, неправильной формы, полупрозрачный, неустойчивый.

Этому номеру Тенки научился, когда увидел представления заезжего фокусника, тут же, на центральной площади, с полгода назад. Фокусник, правда, творил чудеса помощнее, и магией не пахло от них ни капли, словно волшебство какое, но Тенки научился только так, и оттого, наверное, выходил шарик всегда неказистым. Хотя за полгода мальчишка добился немалых успехов, жёлто-зелёное его творение уже не лопалось сразу.

Магия Тенки произвела впечатление на мужчину: тот широко раскрыл глаза и нервно облизнул губы. Подставил широкую ладонь под распахнутую детскую руку, и мальчуган почувствовал, как увеличивается приток силы, увидел, как разгорается шарик, светлеет, круглеет, становится твёрдым, почти ощутимым. На мгновение медленное, спокойное течение энергии изменилось, словно сила пошла огромными водяными пузырями. Зеленоватое свечение на ладони съёжилось, вобралось в шар. И тот – уже настоящим, гладким на ощупь камнем опустился на середину руки. Тяжёлый.

Тенки поднял восхищённые глаза на магика. Горло перехватило – ни слова не произнести.

– Вот так так, – услышал задумчивое, – вот так так...

Улыбка сбежала с губ, рука сама потянулась спрятать круглый зеленоватый камень за спину. Похоже, магик был не рад – во всяком случае хвалить не собирался.

Мужчина вышел из-за прилавка, присел перед мальчишкой на корточки.

– Послушай, – начал серьёзно, всматриваясь в детские глаза. – Ты молодец.

Ага. Кажется, плохого Тенки всё-таки не натворил.

– Тебя кто-нибудь учил?

Пацан помотал головой – кому учить-то? Магика он видел первый раз в жизни.

– Сам научился?

Может, рассказать про фокусника?

– Ну, я это... – начал Тенки, – видел представление, там большие шары из воздуха делали.

– Какое представление?

– Фокусника, – терпеливо объяснил мальчуган. – Приезжал весной, с караваном. Ещё у них лесное чудовище было, только оно громадное, такие на зов не идут.

– Ого, ты и призывать умеешь?

– Ну а как же, – с превосходством сказал Тенки, – мы с отцом когда ходили на рыбалку... – и осёкся, ожидая неминуемого: «А сейчас где твой отец?»

Но вместо этого магик спросил о другом.

– Тебе сколько лет-то?

– Десять, – может, надо было соврать, что хотя бы двенадцать?

– Десять... – магик смешно подвигал ртом. – Слушай, а ты ведь у нас юный талант.

– Чего?

– Молодец, говорю. Маленький, а хват. Вот только десять лет...

Точно, надо было сказать «двенадцать».

– Скоро одиннадцать, – насупился мальчишка – хотя на самом деле оставалось ещё почти полгода.

– В столицу бы тебе, в Валисс. Там из тебя сделают человека. Да только кто ж тебя туда отвезёт. Отец есть?

Ну вот он и прозвучал, этот ненавистный вопрос. Отвечать Тенки не стал, только помотал головой.

– Подрастёшь – езжай в Валисс, – вставая, мужчина потрепал ему волосы. – Найдёшь в тамошней магической школе старика Мака, скажи ему, что Ралло прислал. Повтори.

– Старик Мак, – послушно произнёс Тенки, – сказать, что прислал Ралло.

– Ага, – чему-то улыбаясь, подтвердил магик, – смотри сюда, – и постучал указательным пальцем по табличке на шесте. – Читать умеешь?

– Умею, – несколько обиженно сказал ребёнок. Обижаться причины имелись: читать Тенки научился лет в пять, по сестринскому букварю, ещё перед тем, как пойти в школу.

– Ну вот, Ралло меня звать, запомнишь?

– «Уважаемый господин магических наук Ралло-иль Макущим», – прочёл мальчишка старательно выведенные буквы.

– Ну, про господина можешь не запоминать, – закашлялся магик, сделал рот куриной гузкой. – Запомни «Ралло» – эт моё имя, и «иль Макущим», эт значит «ученик Макущима», старика Мака, стал-быть.

***

– Ралло, ученик Макущима, – повторил Тенки вслух слова из солнечного дня трёхгодичной давности. Сейчас, в зыбком ночном мраке, перемешанном с рокотом моря, воспоминания о том лете казались почти что сном.

Валисс. Отсюда, с побережья, до сердца страны и в политическом, и в географическом отношениях, столицы людского мира, пешком не добраться – во всяком случае не за одну ночь. Да и дороги, если честно, Тенки не знал: на пути были горы, а это тебе не топать ногами по однообразно унылой, зато знакомой с детства линии моря.

Валисс, магическая школа, сказал тогда магик. «Подрастёшь – поезжай».

Тенки усмехнулся бьющему в лицо мягкому ветру. Чтобы попасть в Валисс, сначала надо дойти хотя бы до Йокола. В Йокола есть магик, живёт там уже больше года, к нему и надо идти. И только потом – если тот не откажется помочь, – в столицу. Если магик сочтёт, что Тенки достоин туда попасть, если найдёт в нём достаточно силы.

Горы слева начали уступать, забирая назад с побережья, открывая широкое лесное пространство. Это место Тенки знал: треть пути до Йокола пройдена. Всего треть – а ступни уже устали шаркать по дороге, ноги тяжёлые и гудят. Смертельно хотелось отдохнуть, спрятаться от ветра среди деревьев и сделать привал, может, поспать пару часиков. А там, глядишь, и до рассвета недалеко, и силы снова появятся.

Но Тенки упорно шагал вперёд.

В Йокола Тенки уже бывал, давно, правда, дело было, ещё до приезда магика, лет пять где-то назад. Ходили с матерью и сестрой на ярмарку, тогда от деревни шли целым караваном, весело шли, с песнями. С привалами.

Может, прав был Озий, и зря он дня не подождал, чтобы при солнце топать. Соснул бы в тепле, перетерпел бы изрядно надоевшую материнскую брань и попрёки малыми заработками, а наутро, едва поднялось бы солнце, прочь из дома – и след простыл. Правда, пойди Тенки днём, мать не пустила бы, догнала, вернула б в деревню. А ночью – кто же выходит ночью за ворота, лесным зверям да чудовищам на добычу, кому жизнь не дорога? Хотя главная причина состояла, разумеется, вовсе не в этом – а в ежевечерней чарке с горячительным, которую мать уже опрокинула в себя, разомлела и потому, верно, и не побежала.

В башмаки словно песок набился – при каждом шаге ступни саднило. Тенки, однако, старался не обращать на это внимания, как и на усталость в мышцах, тупую тянущую боль в бёдрах и голенях. Механически передвигал ноги, зная, что до Йокола ещё далеко. А стоит присесть, как он уже не сможет потом встать и идти дальше, снова войти в помогающий сейчас продвигаться вперёд машинальный ритм. Шёл, пытаясь не думать о физических ощущениях.

О том, что может призывать мелких животных и птиц, глупых рыбьих мальков и насекомых, Тенки знал с самого детства. Сказать вернее, не помнил иного. Сначала окружающие считали его просто удачливым, соседи-рыбаки наперебой зазывали на ловлю, а стоило им с отцом выйти в море, как без хорошей добычи не возвращались. Потом, когда у ребёнка обнаружились и другие способности, сообразили: а мальчик-то, похоже, нескупо одарён Огнём.

Но, конечно, в магики его не прочили: денег отсылать сына в город не имелось, хотя отец задумывался о будущем. Ну а потом пришла та буря, после которой мать вперемешку с проклятиями то благодарила Огонь за ниспосланное в ту ночь стремление во что бы то ни стало удержать возле себя Тенки, то негодовала на море за то, что отняло мужа.

Тенки порой задумывался, как случилось бы, окажись он тогда на лодке с отцом и остальными рыбаками, помогли бы ему те жалкие зачатки магии, что он только начал ощущать и которыми ещё не в состоянии был управлять. И каждый раз приходил к выводу, что нет, не помогли бы, и море, всесильное и равнодушное, поглотило бы лодку всё с той же безразличной лёгкостью.

Далеко справа, над морем, небо начало светлеть. Горы отошли в сторону, теперь по левую руку шёл тёмный, шумящий листьями лес. Тенки с удовольствием спустился бы с дороги, двигаясь по самой кромке моря, подальше от однообразной негостеприимной тени деревьев, но по песку идти было невозможно, ноги вязли и скорость упала бы вдвое.

Сколько часов он уже идёт? Сколько ещё до деревни?

Теперь, вздумайся ему бросить это дело и вернуться, – сама по себе невозможная мысль – кто знает, может, дорога назад уже больше остатка пути до Йокола.

Скоро рассвет, значит, сейчас часа четыре утра. Четыре часа – а вышёл он в девять вечера, и ещё болтал у ворот с Озием, как будто делать больше было нечего.

Получается семь часов. Примерно семь.

Но как же по-собачьи холодно!

Отца Тенки помнил уже плохо, ведь море забрало того почти семь лет назад. Оставались только ощущения: тепло, жёсткость загорелых до черноты рук, запахи пота и рыбы от отцовской рубашки.

Алли помнила больше, но спрашивать Тенки не любил, да и вообще не привык считать сестру авторитетом, уж слишком сильный ветер гулял у неё в голове. Мать тоже не поощряла девчонку, а один особенно сильный скандал, устроенный сестре, когда та заявила, что бросает школу и едет в Валисс, Тенки помнил и сейчас. Мать таскала Алли за волосы и клялась, что из дома дочь выйдет только через материнский труп, а блажь бросить школу пусть забудет сразу же, иначе не миновать порки отцовым ремнём – широким, кожаным, с тяжёлыми металлическими бляхами, старинное пугало в семье Ли.

После этого скандала мальчишка долго не решался заговорить о себе, о том, что тоже хочет оставить и школу, и вообще деревню, ехать в Валисс. Но слова магика: «подрастёшь – езжай», не забывались.

Втихомолку от родных Тенки учился управлять своей природной, своевольной магией. Толкнувшее в грудь ощущение чужой силы, подаренное магиком, просыпалось в воспоминаниях, наполняло сны. Алли не раз жаловалась, что брат бредит чудесами, что после отъезда магика из деревни днём ходит сам не свой, а ночами бормочет непонятное.

На востоке родилась первая яркая полоска, рассекла небо и море сверкающей розовой линией. Только что казавшийся сплошной чёрной громадой лес посветлел, разбился на древесные стволы и ветви, погнал волны ветра по траве.

Тенки покосился влево, не убавляя шага. Саднящая боль в подошвах стала уже постоянной, ноги гнулись плохо, словно судорогой сведённые. А впереди всё продолжалась линия моря, тянулась бесконечно.

Что будет, если он ошибается, и до цели ещё долгие часы пути?

Уже совсем скоро ноги откажутся его нести, уже сейчас с трудом приподнимаются.

Может, надо остановиться и отдохнуть? Светлеет, днём обитатели леса не покажутся на побережье, можно и соснуть, подложив котомку под голову.

Спать.

Зевота подкралась неожиданно, заставила широко разинуть рот, набирая в лёгкие воздух с тинистым привкусом.

Глаза слипались.

Наверное, от подступившей вместе с солнечными лучами дремоты Тенки не сразу сообразил, что лес по правую руку уже не такой густой, а кое-где в изумрудной траве между гордо топорщащими игольчатые ветки кедрами даже виднеются рыжеватые тропинки.

Сердце встрепенулось, ударило изнутри грудную клетку. Неужели?

Мальчишка свернул с дороги и быстро, как только позволяли измученные ноги, углубился в лес.

***

Кейла кинул ленивый взгляд на часы с отломанной ножкой, что кособочились на заляпанном столе. Самое начало шестого, до смены ещё почти два часа. Скукота.

Надо бы уговорить старшого, пусть побеседует со старостой. Сделали бы магическую охрану, чего зря людей сна лишать-то, чай, не зря магик в деревне уж больше года обретается. Вот и использовали бы его по надобности, а не их, защитников деревни, дёргали по мелочам.

В конце концов, разве ж дело отряд на сторожей пускать? Зачем тренируемся-то, рубимся друг против друга каждый день на околице? Чтобы по ночам ветры пускать да ждать, пока смена закончится? Кейла в военное дело не для того пошёл. Дождётесь, уйдёт, прямиком в столицу. Там, небось, молодые крепкие парни всегда нужны, авось, и золотишка подзаработать удастся. Пусть и нету сейчас ни с кем войны – у богатеньких-то всегда война, своя, внутренняя. Вот там жизнь и кипит, а не в Йокола. Тут всё ж деревня, хоть и вымахала почти что с город.

Кейла испустил протяжный тоскливый вздох и потянулся на скрипучем стуле во весь рост. Обойти, что ли, сторожку, дрёму отогнать? Ворота открыты уже, первые повозки с рыбой да прочими товарами уж покатили в столицу, деревня просыпается. Обойти – а потом можно будет и прикорнуть, никто не обвинит, небось.

Кейла поднялся и, стянув со стены казённый тесак, пинком отворил дверь. Солнце встало и теперь заливало деревню новорождённым ярким светом.

Спрыгнув через лесенку в три ступеньки, Кейла остановился и, жмурясь, принялся озираться.

Мальчишку он заметил не сразу – на фоне луга, кустов и зелени, узких лесных вертикалей тощая фигурка, ростом едва ли доходящая стражнику до пояса, сливалась с окружающим. Кейла чертыхнулся. Пацан выглядел измученным, а в глазах горел упорный огонь. Мальчишка пришёл через лес, со стороны побережья, и обитателем деревни он не был – Кейла видел такого в первый раз.

Неужто оборотничий щенок? Такие попадались редко, но всё же, бывало, любопытство приводило глупцов к деревенским воротам. Некоторым даже удавалось потом убежать.

Хотя погодите-ка.

Пацан был одет.

Бывали, конечно, оборотни, что заявлялись в одежде – но те уже постарше. И даже такие не додумывались надеть башмаки: то ли не могли справиться с шнуровками-застёжками, то ли не переносили обувь вовсе.

А ещё на плече у пацана висела сумка.

Всё-таки человек.

Кейла снял руку с тесака, двинулся к мальчишке.

– Ты чей тут? – крикнул повелительно.

Пацан, не спуская с охранника круглых зелёных глаз, утёр нос рукавом. Спросил:

– Это Йокола?

– Ну дык, – Кейла осторожно вглядывался в мальчишку.

– У вас тут, говорят, магик... да? – под усталостью в его голосе прослушивались нотки нетерпеливого ожидания.

– Ну, говорят.

– Мне надо к нему. Покажи, куда идти.

– Ишь ты, шустрый какой. Магик-то спит, небось. Ещё и шести нет.

Мальчишка сморгнул, снова упорно уставился на сторожа. Хороший взгляд, твёрдый, волчий.

– Покажи тогда, где его дом. Буду ждать, пока встанет.

– Успеется ещё, куда торопиться, – Кейла приблизился к пацану почти вплотную, с высоты своего роста уставил взгляд в зелёные глаза. Мальчишка отступил на полшага, повернулся левым боком, недобро прищурился.

– Меня Кейла зовут, – чтобы не пугать малолетку, охранник присел. Теперь лица их находились примерно на одном уровне.

Волосы на лбу пацана слиплись, губы были крепко сжаты. Цвет глаз у него был примечательный, зелёный и прозрачный, как море у самого берега, с пропущенным насквозь солнцем.

– Охранником я здесь. Охраняю, то бишь, деревню. Пользительное дело-то, да больно скучное, потому как таких бравых молодцев, как наша бригада, любые разбойники за версту обходят.

Мальчишка слушал, не раскрывая рта и не сводя со стражника взгляда.

– Пост покинуть не могу, – Кейла выпятил грудь, – а одного тебя, забрёдыша чужого, в деревню пускать не хочу. Потому предложу-ка тебе скоротать время в сторожке, пока моя смена не придёт. А там уж, так и быть, отведу тебя к магику.

Вот и случай посмотреть на магика поблизости, а то прежде Кейла видел его только издали.

– Согласен? – спросил для проформы, потому как ясно было, что деваться мальчугану некуда.

– Ну вот моя берлога, – произнёс расхожую фразу Кейла, открывая перед пацаном дверь.

Тот шмыгнул вовнутрь, остановился, осматриваясь. Сторожка была тесной: два нешироких окна, стол, покрытый испачканной скатёркой, на нём хромоногие часы, пустые, засиженные мухами стаканы, тарелка с остатками ужина. Посередине комнатки старый рассохшийся стул.

Кейла повесил тесак на стену: даже если пацану, вопреки его безобидной внешности, придёт в голову дурацкая мысль атаковать взрослого и сбежать, до оружия малолетке не дотянуться.

– Ну, может, чаю налить? – спросил у неожиданного гостя. Вот теперь можно и гостеприимство показать.

– Так ты откуда? – охранник поставил перед пацанёнком кружку с горячей тёмной жидкостью.

Тот неопределённо дёрнул плечом, приникая к посудине.

– Язык обожжёшь! – засмеялся Кейла.

Мальчишка глотал обжигающий чай и морщился.

– Аксе, – бросил, отставляя кружку.

– Аксе? С юга, что ли? Рыбацкая деревушка?

Пацан кивнул.

– И что тебя в Йокола принесло-то? Как звать-то?

– Зовут – Тенки.

– Ты один, что ли, пришёл?

– Один.

– Что, всю дорогу один прошёл? – Кейла не смог скрыть удивления. – Тебе лет-то сколько?!

– Тринадцать, – отрывисто бросил пацан, хмуро сдвигая брови.

– Тринадцать?! – эта цифра Кейлу тоже удивила: он не дал бы мальчишке больше десяти.

– С половиной, – подчёркнуто добавил мальчуган.

– А зачем тебе магик-то? Плохо кому? Так лучше к доктуру...

Пацан поморщился:

– Хочу, чтобы... Чтоб посмотрел меня.

– Ты сам, что ли, болен? – Кейла взглянул на мальчишку по-другому: упорные глаза, худое тело, мокрые, словно от пота, слипшиеся волосы. Уж не заразный ли, чего доброго?

– Да нет, – Тенки раздражённо мотнул головой. – Пусть посмотрит мою магию.

– Ма-агию? Ты магией умеешь, что ли? – охранник расхохотался. Уж очень не походил заморыш на обладающего Силой.

Тот насупился:

– Ну.

– Не, правда, что ли? И что умеешь-то?

– Что я, дурак совсем, представления устраивать? – разозлился пацан. – Отведи к магику, покажу. Тогда узнаешь.

– Ха-ха, мелкий ещё, а уже такой горячий. Мамка не учила с взрослыми вежливым быть? – пацанёнок всё-таки Кейле понравился. Целе... как там старшой говорил... целевоустремлённый, вот. – Наш магик-то, говорят, шибко вежливость в других уважает.

Заморыш внимательно слушал.

– Хоть я-то с ним беседы не беседовал, куда нам, рядовым. Эт я тебе по доброте своей всё говорю, чтоб ты знал, когда будешь перед ним навытяжку стоять. Обращайся вежливо. «Господин», там... «Ваше благородие»...

Тенки не спускал с Кейлы глаз, но вдруг – неожиданно для самого себя – широко зевнул, не успевая закрыть рот отяжелевшими от тепла руками. Сказалась бессонная ночь.

Охранник тут же замолк, смерил его взглядом.

– Так ты всю ночь шёл? – наконец догадался.

Тенки только кивнул, не находя сил ответить подробно.

– Ну так поспи тут, – засуетился парень, вытаскивая из угла изрядно погрызенную молью шерстяную куртку.

Постелил на пол, приглашающе мотнул головой.

Тенки не заставил себя ждать, растянулся на жёстком даже через куртку полу, под щёку сунул котомку. И заснул, едва закрыв глаза.

***

Магик оказался молодым, высоким. Длинноволосым.

Тенки стоял перед ним, жмурясь от бьющего в глаза солнца, лица магика разобрать не мог, разглядел только выдающийся нос. Кейла, оробев, подпирал стену дома неподалёку, – старательно делая вид, что просто так, гуляет и дышит свежим воздухом.

– Ты, магией? – голос молодого магика звучал высоко, пронзительно. Чуть-чуть высокомерно.

Тенки молча кивнул.

– Ну-ну. Сколько лет? – небрежно.

– Тринадцать.

– А не врёшь?

– А зачем? – и осёкся, вспоминая наказ стражника: быть вежливым.

– Ну-ну, ну-ну, – до каких пор он собирается «нунукать». – Зарегистрирован?

– А? – о чём это он?

Магик холодно усмехнулся:

– Ну-ну. Давай-ка, покажи, что у тебя за магия.

На мгновение мальчишка задумался – что из его немногочисленного арсенала произведёт впечатление на этого человека.

Звать птиц, наполняющих деревню переливистыми трелями, не хотелось – уж больно глупо, да и незрелищно совсем. Творить безделушки-амулетики отвратительного качества – тоже, Тенки до сих пор не научился делать их так же, как тот магик Ралло на деревенской площади три года назад.

Не созидание, не призыв – оставалось одно. Разрушение – то есть атака.

Мир затих, замедлил ход. Птичье пение исчезло, магик возвышался совсем рядом, распущенные его волосы приподнимал ветер, плавно, как течение ласкает водоросли под водой.

Тенки опёрся на правую ногу, выставил вперёд левое плечо. Энергия потекла по телу, по рукам, собираясь в податливый упругий шар света между пальцами.

Увидел сощуренными в узкие щёлки глазами, как магик отшатывается, открывает рот, медленно, очень медленно взмахивает руками.

И со всей силы, со всей мощи, чтобы не упустить момента, метнул шар энергии в тёмное горбоносое лицо.

Вспышка ударила в глаза, заставляя зажмуриться, ветер откинул назад. Кувырком летя по пыли, Тенки углядел встревоженное лицо Кейлы с забавно перекошенным ртом. Стражник хватался за пояс, позабыв, что тесак остался висеть на стене домика.

Проехав щекой по земле, Тенки остановился. Приподнялся, опираясь на руки, закашлялся от набившейся в лёгкие пыли. Сзади послышались шаги, быстрые, как будто негодующие.

– Восхитительно, – жёсткая рука схватила мальчишку за шиворот, взметнула вверх, ставя на ноги. – Боевая магия, чтоб тебя Огонь подрал. Ты, щенок ты эдакий, откуда взялся?

– Господин магик! – услышал Тенки голос Кейлы. – Ты мальчишку-то не забижай, не со зла он!

Здоровяк подбежал к ним, корча тревожную гримасу. Тенки криво усмехнулся, ощущая твёрдую хватку на загривке. Ноги отчего-то дрожали.

– Такого обидишь, – бросил магик, нагнулся и заглянул Тенки в глаза, тёмные неопределённого цвета волосы рассыпались занавеской.

Взгляд у магика оказался чёрный, жгучий. Горбоносая лошадь. Существуй такие в природе, наверняка признали бы своим.

Мальчишка поёжился, не переставая чувствовать на шее чужие пальцы.

– Ты откуда? Сам этому научился? – спросил магик бесцеремонно, сверля его узкими глазами.

Тенки кивнул. Только тогда рука исчезла с шеи, магик выпрямился.

– Ну-ну, – раздалось над головой. – И свалилось же чудо мне на голову, в этой-то Огнём забытой деревушке.

Кейла сжал губы, хмурясь. Ему явно хотелось сказать пару слов в защиту Йокола – как-никак самое большое на здешнем побережье поселение, но перечить магику деревенский охранник не посмел.

– Говоришь, ты из Аксе? – безразлично спросил магик, когда Тенки, отоспавшийся, сытый и переодетый в большой ему наряд, спустился на первый этаж магикова домика. Тело ломило, а подошвы горели, но всё же мальчишка чувствовал себя почти счастливым.

Длинноволосый сидел прямо на полу, у камина, следя за языками пламени. Май на дворе, холодно ему, что ли? Он точно нездешний...

– И хочешь в Валисс? – зачем переспрашивать одно и то же? – В магическую школу?

– В Валисс, – сказал Тенки упрямо, – в магическую школу.

– Ты что же думаешь, она одна там? – холодно произнёс магик.

– А сколько?

– Ну, штук десять будет. Общего профиля. Специализированных – ещё где-то с десяток.

– Ну ни фи... – мальчишка заткнулся. Исправился: – Немало.

Со стороны камина раздался смешок.

– Иди сюда, – велел магик. – Садись.

Интересно, сколько ему лет, подумалось Тенки. Сколько лет вообще надо, чтобы выучиться на магика?

– А на магика долго учиться?

– Ну, – магик неопределённо качнул головой, – в зависимости... Смотря по какой специальности пойдёшь. Учёные – так те вообще всю жизнь учатся.

Ох ты, всю жизнь. Нет, это точно не подходит.

– А самое простое? Чтобы учиться меньше всего?

– Ты, парень, если хочешь магиком стать, – назидательно произнёс мужчина, – заранее готовься, что учиться придётся долго, и будет это мучительно больно. За бесцельно прожитые... тьфу ты.

Тенки озадаченно молчал.

– Ну, – начал магик неохотно, – скажем, на техника, или там, повара, учиться немного. Лет трёх хватит. Год общих наук, потом два – специализация.

Через три года ему будет шестнадцать. Уже в шестнадцать – магик?

В груди разлилась блаженная дымка мечтаний.

– Если хочешь стать мастером на все руки, тогда, ну... года четыре, просто учишься управляться со всеми сторонами магии понемногу. Но магом тогда уже не станешь, маги всё-таки специализируются.

– А маг – это... это совсем много учиться, да?

– Маг? Ну, маг первой ступени особо от магика не отличается. Вот я, например, посижу тут ещё пару лет, книжки почитаю, а потом поеду в столицу, буду сдавать экзамен на мага, – магик говорил монотонно, словно о совсем будничных вещах.

– А сколько ты учился? – Тенки сглотнул.

– Ты, если в Валисс поедешь, запомни, к старшим обращаются на «Вы». Тыкать невежливо.

– Ага.

– И «ага» тоже лучше не использовать. Лучше – и безопаснее во многих отношениях просто поблагодарить.

– Э-э. Спасибо.

Магик усмехнулся:

– Ты, похоже, быстро учишься, долго в учениках ходить не придётся. Я – пять лет. Общие науки плюс специализация.

– А какая у... Вас специализация?

– Библиотекарь, – длинное лицо магика вновь рассекла усмешка. – Копаться в старых книжках.

– А это не скучно? – вопрос вырвался сам собой.

– Не скучно, – магик не разозлился, ответил беззлобно. – Вовсе наоборот, очень и очень занятно. Знания вообще – ключ ко многим сторонам силы.

– Хм-м... – чтобы не молчать невежливо, Тенки понимающе покивал, хотя прелести «копания в старых книжках» всё-таки оставались ему неясны.

– Ну, значит, – магик неожиданно хлопнул ладонями по бёдрам. – Завтра утром я сплавлю тебя под опеку старшины каравана, ты согласен?

Мальчишка утвердительно кивнул. Ещё бы он был не согласен.

– Мамочку звать, плакать, проситься домой не будешь? – мужчина глядел испытующе.

– Что я, ребёнок, что ли? – свысока ответил Тенки. – Я за себя сам отвечаю.

Магик снова усмехнулся, глянул насмешливо.

– Ну-ну, – произнёс любимое, – давай тогда дуй наверх, спать. Подъём в четыре утра, и чтобы выспался как следует.

Намицу – июнь

Ацу: Сорэнарэ

– Подойди сюда, сын мой, – красивая стройная женщина подняла руку, подзывая темноволосого подростка. – Моя будущая драгоценность народа элхэ, – в её захватывающем сердце, как древняя песня, голосе звучала лёгкая насмешка.

– Мама, не говорите так, – откликнулся мальчишка, повинуясь жесту, – мне не хотелось бы обмануть Ваши ожидания.

– Вот уже третий год, как ты вошёл в Королевскую школу, – задумчиво произнесла женщина, ероша волосы присевшему у её кресла подростку. – Завтра заканчивается срок твоих каникул... и ты вновь оставляешь нас с отцом.

– Вас поддержит мой брат, – тихо возразил мальчик – на вид не больше пятнадцати лет. – Вы же знаете, он обожает Вас. Впрочем, я не уступлю ему в этой страсти.

– Вот уже третий год, – она словно не слышала.

Задумчиво улыбнулась собственным мыслям, повернулась, чтобы взглянуть на сына. Встретила твёрдый взгляд чёрно-голубых дымчатых глаз, всмотрелась в лицо, черты которого так напоминали любимого мужа – и одновременно собственное отражение. И снова улыбнулась, ласково, нежно.

– Расскажи мне, как там живётся? Чему вас учат?

– К сожалению, ничему существенному, – он выглядел огорчённым, – мало из того, о чём говорят достопочтенные учителя, является полезным. Пока же нам рассказывают о выдающихся магах прежних времён, заставляют по многу раз переписывать философские изречения да учат составлять настои. Право же, иногда...

– Иногда? – женщина ласково заглянула подростку в глаза.

Тот сжал губы, словно сомневаясь, стоит ли продолжать, но всё же сказал:

– Вы знаете, мне кажется порою, что это так скучно.

И застыл в изумлении, услышав весёлый, ничем не сдерживаемый смех: мать откинулась на спинку кресла и хохотала, будто давно уже не слышала настолько забавной шутки.

– О, прости мне эту слабость, – сказала она, отсмеявшись, но всё ещё сохраняя в уголках рта следы веселья.

– Неужели я сказал что-то поистине забавное, – мальчик ответил недовольным взглядом.

– Прости меня, сын мой, – повторила женщина уже серьёзно. Он опять напомнил ей мужа – и времена больше тридцати лет назад, когда будущий глава семьи, так же приезжая в замок на летние каникулы, жаловался им, своим кузинам, на учителей. Разве что тогда, тридцать лет назад, подвергаемые презрению преподаватели входили в состав не Королевской магической школы, а Университета Вэннье, главного учебного заведения столицы, Хиэй, Огненного Города.

– Твой отец учился в Вэннье, – произнесла она задумчиво, захваченная воспоминаниями.

– Вы хотите сказать, что сожалеете о моих магических способностях? – кажется, мальчик обиделся. – Я стыжусь, что не оправдал Ваших надежд и не смогу всегда охранять Вас, как подобает примерному сыну и как сможет это мой старший брат.

– Мы очень гордимся Вашими магическими способностями, – она опять засмеялась его преувеличенной обиде и пригладила тёмные волосы сына. – Вэннье – хорошее место для простых дворян, но твой путь – путь мага. И мы очень тобой гордимся.

– Но отец не простой дворянин, – тщательно пытаясь скрыть удовольствие от слов матери, зардевшийся подросток потупился. – Отец – глава рода Мурасе-Ито. Нам не должно забывать о древности нашего рода.

– Родной мой, иногда меня беспокоит твоё стремление забивать голову древностью рода и кровными узами. История с геральдикой – хорошие науки, но «старый» не всегда значит «лучший». Люди – не вино, – в продолговатых чёрных глазах плясала усмешка.

Мальчик склонил голову, но убеждённым не выглядел. Однако женщина не стала развивать тему.

– Скажи мне, нравятся ли тебе твои сокурсники? Много ли у тебя друзей?

– А, все они приятели, не более того, – отмахнулся сын. – Среди них мало поистине достойных, хотя многие происходят из знатных родов. Но встречаются даже, поверите ли, вовсе плебеи... – увидев выразительно изогнутую материнскую бровь, подросток оборвал фразу. – Простите, – сказал он сокрушённо. – Я знаю, Вы не любите подобные разговоры.

– О да, – со вздохом произнесла женщина, – и я была бы так рада, если бы твой отец тоже помнил об этом.

– Но отец очень прислушивается к Вашему мнению.

– Иначе я бы не связала с ним свою жизнь, – мягко улыбнувшись, женщина встала. Двигаясь неторопливо, плавно, отошла к высокому, в два человеческих роста, окну с переплетённой мозаикой тонких решёток, каждая ячейка своего оттенка, разница меж которыми едва заметна глазу.

Длинные блестящие чёрные кудри матери спадали на спину, убранные просто – только серебряным венком искусно выделанных веточек. Мать не любила драгоценности, и сейчас на ней красовался минимум подобающих статусу украшений: к венку на чёрных волосах серебряные длинные серьги, на красивой шее два ожерелья, и свадебные браслеты на левом запястье.

– Нижайше прошу простить, – одна из створок двери в залу отворилась, вошёл замковый лакей, поклонился. – Её юная сиятельство умоляют юного господина о возможности перемолвиться парою слов.

– Ацуатари? – вопросительно повернулась мать. – Ллия, твоя кузина?

Подросток переадресовал вопрос слуге, переводя на него взгляд.

– Поистине так, – снова поклонился лакей. – Её юная сиятельство изволили прислать вызов.

– Кристалл, да? – Ацуатари поднялся, направился к выходу.

Лакей услужливо нагнулся, придерживая дверь, подождал, когда подросток выйдет.

– Поистине так, – донеслось в спину привычное.

Ллия. Эллиния Ито-Хиносе, кузина уже неизвестно в каком колене родства, а также наречённая с самых ранних лет. Вместе росли, вместе ходили пешком под стол и учили буквы. Порой, бывало, вместе сбегали от опекунов и учителей, водили за нос слуг, прятались в лесах и с визгом летели в ручьи, поскальзываясь на крутых берегах.

Года два назад, когда Ацу поступил в Королевскую школу, Ллия вместе с родителями уехала на Водный, получать образование там. Отец твердил, что это глупости, что незачем девчонке какое-то особое образование, да и на Огненном материке полно хороших учителей, – но Ито-Хиносе всё равно уехали.

Ацу вошёл в комнату связи, закрыл дверь. Строго говоря, изначально тут располагался кабинет отца: огромный письменный стол из коричневого полированного дерева, кресло с высокой спинкой, заполненные книгами шкафы. Два больших окна сейчас были тщательно занавешены: для создания необходимого при сеансе связи полумрака.

Кристалл сиял мутновато-молочным светом, сигнализируя о вызове.

Ацу упал в кресло, попутно посылая необходимый для контакта импульс – привилегия магов, способных управлять схемами напрямую. Кристалл разгорелся, создавая изображение: хорошенькая кудрявая девочка в пышном платье, с кокетливо-задумчивым ожиданием на лице.

– Ах, Ацуатари! – воскликнула девочка, замечая оживление кристалла. – Как давно мы не виделись!

Ацу сухо кивнул. На летних каникулах Ллия присылала вызов чуть ли не каждую неделю, пользуясь шансом пообщаться с кузеном, прежде чем тот снова пропадёт в недоступной для светской болтовни Королевской школе. Прошлый разговор состоялся как раз дней пять тому назад.

– Как Ваши дела, что нового? – когда это у неё, интересно, появилась эта манера обращаться на «Вы», ведь они тыкали друг другу с детства. Может, считает, что это очень по-взрослому?

– Всё по-старому, – нехотя ответил подросток. – Завтра уезжаю в Хиэй.

– Вот как, – девочка перед другим кристаллом надула губки. – И мы снова не сможем поговорить вплоть до Ваших следующих каникул, не так ли?

– Как ни жаль, – неискренне сказал Ацу.

– Вы знаете, – Ллия вдруг оживилась, – недавно мне сделали комплимент, и я была так польщена!

– Неужели? – поддакнул подросток без малейшей искры интереса.

– О да! – Ллия хитро улыбнулась. – Сказали, что у меня талант к арифметике! – она расхохоталась. – И всё! Вы ведь не подумали, что я могу увлечься кем-то другим, ведь правда же?

– Нет-нет, что Вы... – как ей ещё не надоели эти бессмысленные разговоры.

– Я уже давно зову Вас сюда, на Водный, – девочка переменила тему, – может, Вы наконец уже назначите определённую дату? Это было бы так замечательно!

– К сожалению, порядки в Королевской школе весьма строги, – Ацу начал привычные оправдания, – ученикам не позволено путешествовать без сопровождения взрослых, тем более так далеко. А мой отец, увы, постоянно занят.

– Может, её сиятельство соблаговолила бы? – Ллия приблизила к кристаллу лицо, состроила умоляющую рожицу.

– Мне очень жаль, но я боюсь, положение не позволит ей оставить отца, – поспешил возразить Ацуатари, пока Ллия не потребовала позвать мать.

– Вот как, – кузина снова капризно надула губы. – Но я хочу с Вами увидеться! Последний раз мы пожимали друг другу руки в прошлом году!

– Да, я разделяю Ваши чувства, – вынужденно поддакнул Ацу. – Но увы, скорее всего, придётся подождать до будущего лета. Я уже перейду в последний младший класс, и кое-какие послабления непременно появятся, – подросток осёкся, сообразив, что невольно говорит правду, и это, без сомнений, сполна отзовётся на нём через год.

– Ах, ну тогда придётся ждать лета, – Ллия разочарованно выдохнула и сжала руки.

– Простите, – сказал Ацу, стараясь реалистично, не слишком воровато оглянуться. – Кажется, меня зовут. Видимо, я понадобился отцу.

– Ну вот! – локоны её метнулись волной, когда она картинно качнула головой, выказывая негодование. – Ах, право же, иногда мне кажется, что родителей ничуть не интересует наше мнение! Они обращаются с нами хуже, чем со слугами!

– Простите, – повторил подросток, вскакивая с кресла. – До следующей связи. Передайте моё нижайшее почтение Вашим достойнейшим отцу и матери. Скажите, что я скучаю по дядюшке с тётушкой.

– А по мне? – кокетливо спросила девочка, устремляя на кузена хитрый взгляд.

– Да, разумеется, и по Вам тоже, – привычно солгал Ацу, сгибаясь в прощальном поклоне. Огонь бы побрал эти треклятые обычаи говорить истасканные вежливости на прощание.

Не дожидаясь, когда Ллия ввернёт ещё что-нибудь, подросток потушил кристалл. Выпрямился, с опаской посмотрел на письменный стол – не остались ли следы мысленной связи. Вздохнул облегчённо.

Как всё-таки хорошо, что завтра его здесь не будет, и кузина не сможет больше надоедать бессмысленными беседами.

Ацуатари отнюдь не ненавидел Ллию, вовсе нет. Дело было только в её любви к этим долгим разговорам ни о чём – подобное он никогда не понимал.

Сегодня последний день в родительском замке. Завтра утром с помощью портала Ацу отправится в столицу материка прямиком отсюда. Испытанный и успевший приесться способ путешествия. За два года обучения сколько раз уже приходилось младшему отпрыску семьи Мурасе-Ито возвращаться домой и снова покидать Сорэнарэ, пользуясь именно этим порталом. А ведь когда-то, подумать только, поджилки тряслись и не покидало лихорадочное возбуждение при одной лишь мысли – проход через магический зев.

Как быстро приедается новое.

Тогда, два с лишним года назад, когда отец позвал его к себе и сообщил, что с июня Ацуатари отправляется в Огненный город, учеником Королевской магической школы, Ацу не мог поверить своему счастью. Изучать магию – да не где-нибудь, а в самой Королевской школе, туда не берут кого попало!

О том, что младший сын семьи Мурасе-Ито обладает незаурядными магическими способностями, за пределами замка стало известно лишь после отъезда Ацуатари. Но и члены семьи, и слуги, и весь род знали об этом издавна: впервые мальчик продемонстрировал своё дарование задолго до одиннадцати лет, момента, с которого маленький маг официально считается несущим ответственность за свои действия.

Сам Ацу не помнил уже, когда обнаружил в себе Силу, – она просто всегда была с ним, дремала, как огонь дремлет под земной корой, чтобы в нужное мгновение выплеснуться неудержимой природной мощью.

Мать рассказывала, что в шесть лет Ацуатари пользовался магией, чтобы заморочить головы многочисленным нянькам и гувернанткам, отводя глаза и самым прозорливым, – но подросток этого не помнил и даже под пытками не смог бы объяснить, как ему удавались подобные трюки. Даже сейчас, после двух лет обучения.

Или, может, лучше сказать «особенно сейчас»?

Обучение в Королевской школе, как ни грустно было бы признаться, мальчика разочаровало.

Он ожидал зрелищных чудес, рассказов о смертельных заклинаниях и невероятных историй о магах древности, и, самое главное – феерических поединков, ибо лучшие выпускники Королевской школы испокон веку становились боевыми магами Её Величества Хиэлие, Огненной девы, а какие боевые маги без магических поединков? Вместо этого им преподают никому не нужные науки, всякую арифметику и литературу, и дисциплины вроде стихосложения на древнеэлхеском. Всё это с таким же успехом можно изучать, и не будучи магом.

Право же, как он жаловался недавно матери, порой Ацу и впрямь казалось, что преподаватели Королевской школы – все сплошь выжившие из ума учёные прежних веков, и ни одного, ну буквально ни одного выдающегося боевого мага среди них не найти, как ни старайся.

Подросток недовольно хмурил брови, продвигаясь по тенистой, напоенной густыми цветочными ароматами аллее, вдыхая влажный воздух богатой водою южной провинции Сорэнарэ. Ацу шёл к Пруду белых лилий, любимому месту для уединённых размышлений. В начале июня у пруда расцветало множество лилий, не только белых, как следовало бы из его названия, но и тигровых с фиолетовыми крапинками, оранжево-алых, светло-жёлтых, наполняя воздух тяжеловатым, но приятным запахом.

Ацуатари остановился у поворота, приподнял виноградные лозы, укрывавшие вход в беседку для любования. Уже отсюда были видны зелёная гладь и яркие цвета лилий.

Подросток прикрыл глаза, отдаваясь природе, впитывая шёпот растений, пронизывающие грудь песни южных птиц, родные ароматы родительского сада. Уже завтра Ацу попрощается с дорогими сердцу местами, не увидит лилий до будущего лета, не услышит уже этих птиц, до следующих каникул не вдохнёт влажного воздуха Сорнэнарэ.

Глубокий вздох вырвался сам собой.

Нет, Хиэй тоже прекрасное место, это бесспорно. Живое доказательство могущества Огня, город-цветок, столица материка.

Но всё-таки не Сорэнарэ.

Извивающуюся на полу беседки огромную гусеницу подросток заметил не сразу.

Плотное, с большой палец толщиной коричневато-бежевое тельце судорожно изгибалось, повторяя одно и то же движение, словно маятник. Из одного конца у гусеницы торчало что-то отвратно белое, кремовидное. Насекомое дёргалось и тащило за собой это кремовидное выделение, нитеподобными кляксами размазывая по дощатому полу.

Видно, какая-то ревностная служанка, подметая беседку, наступила и не заметила.

Ацу не колебался. Стремительно присел рядом с насекомым, протянул руку. Заклинанию лишения жизни их не учили на практике, но как убить магией паука или муху, знал любой из третьеклассников. Послать импульс, затушая всю энергию в гусенице, – дело мгновения.

Одна мысль, и тельце перестало извиваться.

Отведя ладонь, Ацу с огорчением посмотрел на гусеницу. Надо сказать этим служанкам, чтобы смотрели, куда идут. Гусеницы – и им подобные – тоже живые существа, и смерть их – такая же смерть, как любая другая.

Как тот крысёныш...

Несколько лет назад Ацу увидел, как умирает крысёныш. В замковых подвалах завелись крысы, которых, конечно, тотчас же вычистил замковый магик, но один молоденький совсем крысёныш ухитрился выбраться из пут магии, вылезти из гибельных подвалов наружу. И свалился у стены замка, не в силах двинуться дальше, уже смертельно затронутый творившейся в подвалах магией.

Там его и увидел Ацу.

Мелкий, с ладонь, желтовато-серый крысёныш щурил тускловатые глазёнки, кончик носа не останавливаясь шевелился. Видимо, магия ослепила зверёныша, затягивая бельмами тёмные обычно крысиные глаза, и он непрерывно дрожал.

Умей тогда Ацу убивать, он бы, не задумываясь, прикончил крысёныша. Тому не выжить было всё равно, приближающаяся смерть уже веяла над телом крысы. Магия уничтожила что-то важное внутри зверька, отравила какие-то органы – и крысёныш умирал, подрагивая то ли от боли, то ли от предсмертных судорог.

Но Ацу не умел тогда ничего. Ровным счётом ничего, и, когда не смог больше смотреть, попятился, не спуская глаз с грязно-жёлтого мехового тельца, повернулся и убежал. Забрался в заросли сада и долго сидел там, переживая увиденное.

Его не искали: младший сын семьи Мурасе-Ито нередко пропадал в замковых лесах, предаваясь размышлениям и любованию природой.

Лет пять назад это было – жёлто-серый крысёныш со слепыми белёсыми глазами.

С той поры Ацу научился лишать жизни тех, помочь кому уже не мог.

Почтительным взглядом отдав гусенице дань уважения к смерти, Ацу поднялся, обращаясь лицом к зелёному зеркалу воды. Ступил на деревянный настил ведущих к пруду подмостков; облокотился о перила, отдаваясь созерцанию восхитительных лилий на заросших изумрудными растениями берегах.

Пруд белых лилий он увезёт с собой, всегда напоминающей о родине живописной картиной перед внутренним взором.

Хиэй, Огненный город

Ацу оказался в школе одним из первых – многие прибудут к вечеру, некоторые не появятся вплоть до завтрашнего утра. Торопиться не к чему, занятия начнутся лишь через день, но отец Ацу всегда настаивал на том, чтобы отпрыск досконально подчинялся требованиям школы. А оные гласили: с первым днём намицу, июня, заканчиваются летние каникулы.

Пустынные стены Королевской школы гулко повторяли эхо шагов. В этих коридорах, тёмных, прохладных, казалось странной мысль о заливавшей сейчас город солнечной жаре.

Впервые отзвуки разговора коснулись слуха Ацу, когда он, пройдя насквозь учебное крыло младших курсов, по длинному переходу устремился в здание общежития для учеников. Похоже, собравшиеся в школе сокурсники предпочли пустым классам не очень просторную, но зато уютную общую комнату на первом этаже.

– Ацу! – раздалось приветственное, когда ученики увидели вновь пришедшего. – Как обычно, ты из ранних!

Подросток оглядел собравшихся. Так и есть, Виллиэ, Тардис и Сельви – привычная компания.

Виллиэ вообще не возвращался на каникулы: его семья жила тут же, в Огненном городе, и он мог посещать родительский дом чуть ли не каждые выходные, чем умело пользовался, чтобы прикрывать свои похождения в цветочных районах столицы. Тардис и Сельви тоже каждый раз появлялись в числе первых: оба они жили в северном Щинге, и, верно, жаркое лето кипящей жизнью столицы казалось им предпочтительней прохлады родной провинции.

Все трое, как и Ацуатари, успешно перешли в третий класс, и в общении друг с другом могли не использовать вежливую речь.

– Что нового? – Ацу хотел занять место в одном из кресел, как заметил необычное возбуждение на лицах сокурсников.

Тардис бегал глазами с Виллиэ на Сельви, словно едва сдерживался, чтобы не выпалить взрывную новость, Сельви же, наоборот, смотрел в окно с до странности небрежным выражением лица.

– А у нас новенький, – как и следовало ожидать, первым заговорил Виллиэ, старший по возрасту.

Ацу ждал, удивлённо приподняв бровь: новенькие появлялись каждый год, дело обычное.

– Ты когда-нибудь видел нинъе? – Виллиэ начал издалека.

– Живое – пока не приходилось, – осторожно ответил Ацу. – Только изображения.

Нинъе – почти четверть населения страны, конечно, они должны быть и в Огненном городе. Неуклюжие, коренастые, грубоголосые, со странной формой ушей и маленькими, спрятанными под надбровными дугами глазками – учебник мироведения достаточно подробно о них рассказывал, с детальными иллюстрациями. Одних только иллюстраций хватило бы, чтобы пробудить презрительную жалость к обиженным Огнём, но настоящее нинъе Ацу ещё не встречал – кто знает, может, на него и смотреть нельзя без отвращения.

– Я видел. Правда, никогда с ними не разговаривал, – вмешался Тардис. – В Умане их полно.

– Лезут во все щели, словно тараканы, – нехотя поддакнул Сельви. – Некрасивы, грубы, зачастую плохо образованны. Но с некоторыми можно общаться.

Ацу с интересом уставился на Сельви – неужели ему приходилось общаться с каким-нибудь нинъе?

– Так вот, – веско проронил Виллиэ, снова приковывая к себе внимание, – с этого года на первом младшем будет учиться нинъе.

Комнатой завладело молчание.

Нинъе? Нинъе в Королевской школе?

– Виллиэ как раз сидел в читальной комнате, когда его привели, – заговорил Тардис. – Его и ещё троих, обычных элхе, но Виллиэ сразу понял, что это нинъе. Оно, понимаешь, совсем другое всё-таки, совсем. И оно...

– Не части, Тардис, – Виллиэ лениво махнул рукой, останавливая сокурсника. – Дай мне самому объяснить, уж слишком бестолково у тебя получается.

Взгляд Виллиэ обратился к Мурасе-Ито.

– Так вот, Ацу, я уже рассказал Тардису и Сельви, как ты понимаешь; скажу и тебе. Он, этот нинъе, совсем карлик – хотя лицом выглядит лет на пятнадцать. Оглядывался по сторонам, как зевака-провинциал на столичном фестивале. Пялил глаза на убранство школы, небось, ручонки так и чесались что-нибудь стянуть, ты же понимаешь, у нинъе это в крови. Его отвели в канцелярию, оформлять документы, всё как полагается.

– Я и не заметил, – с изумлением произнёс Ацу. – Прошёл через главный холл, а в канцелярию и не заглянул.

– Ой, так пойдёмте посмотрим на него сейчас! – от возбуждения Тардис вскочил. – Я тоже хочу посмотреть на нинъе вблизи!

***

Он сидел в кресле, забравшись с ногами, и зыркал по сторонам затравленным взглядом. Маленький, тощий, но, как и свойственно нинъе, ширококостный, что создавало странный диссонанс в облике. Виллиэ был прав, новенький был похож на карлика – низкорослое непропорциональное тело и взрослое лицо.

Кроме него в комнате находились ещё трое ребят, обычные дети; они тесным рядком сидели на диване. Надзиратель школы разговаривал с посетителями в официальных костюмах, незнакомыми, верно, теми, кто привёл новичков.

Ацу, замерев, смотрел на нинъе.

В груди просыпающейся от спячки змеёй вяло шевельнулось, разворачиваясь, смутное чувство узнавания. Человеческий детёныш, вжимающий голову в плечи, лихорадочно сверкающий дикими глазами, съёжившийся в кресле – кого-то, что-то напоминал.

Подобное уже происходило.

Нечто совсем чужеродное, иное.

Не должно существовать.

Крысёныш.

Оцепенев от неясного ощущения случившейся беды, Ацу смотрел на нинъе и вспоминал умирающего крысёныша. Серо-жёлтый мех, дрожащее тельце, пронизывающий взор ослепших глаз.

Из милосердия, из жалости, ради справедливости в мире – кто-нибудь, подарите ему смерть.

1990 год от Рождества Христова

Каннаци – октябрь

Из тёмной комнаты башни окно казалось вырезанным прямоугольником серо-голубого вечернего неба, с паучьим перекрестьем тонких решёток. Солнце уже село, снаружи выл ветер, но небо не темнело, сияя холодной далёкой голубизной.

Высокий мужчина постоял у окна, задумчиво глядя вверх. Звёзды ещё не начали зажигаться, ещё лишь ранний вечер осеннего месяца каннаци.

В прошлый раз мужчина заходил сюда две с половиной недели назад: посещение башни дважды в месяц значилось в его расписании, и изменять написанному мужчина не любил. Сегодня тринадцатое число, там – суббота, у них – так называемый выходной.

Что-то сегодня покажет хрустальный шар?

Огромный, в две человеческих головы, круглый прозрачный шар затеплился матовым светом, когда мужчина сел в кресло перед столом и откинулся на длинную жёсткую спинку. Осветил колеблющимся сиянием продолговатые стальные глаза, тонкий нос, суровую линию губ и длинные изящные уши.

– Посмотрим, – прошептал мужчина, и медленно, вязкой лавой, текучим пламенем в шаре стала проступать картинка.

Хиден, Тайо: Таллинн

Осень рвала с деревьев красно-жёлтые листья, взметала, разбрасывая по зелёной ещё, яркой, сочной траве. В этом году осень выдалась тёплая, сухая, продолжительное «бабье лето». Видимо, поэтому в ранний этот вечер на дорожках парка «Кадриорг» гуляло немало людей.

У Лебединого пруда, опираясь на металлические решётки перил, стояли двое: мужчина и женщина. Как иногда бывает у пар, эти двое, казалось, были полностью противоположны друг другу. Он высокий, с едва наметившимися морщинками на лбу и в уголках глаз, отрешённый, похожий на бродячего художника; светлые волосы касались плеч. Она маленькая, смешливая, при разговоре любящая жестикулировать, досконально описывая свои чувства. И в то же время эти совсем непохожие двое с одинаковым выражением абсолютно разных лиц смотрели на воду, на отражение неба в пруду, поддакивали словам другого в те самые единственно правильные моменты, когда и надо поддакнуть, замолкали, давая собеседнику право голоса, и заговаривали, понимая, когда настаёт миг говорить. В каком-то смысле эти двое составляли замечательную, идеальную пару – идеальную невозможно, таких не бывает.

Но они были.

– А вот хотелось бы в Ирак или на Янцзы, или в Египет, – мечтательно произнёс мужчина.

– В Египте вовсю копают, – подхватила женщина. – А хорошо бы. Только пустят ли?

– И детей не оставишь, – согласился он. – Значит, только по Союзу.

– В Пскове мне понравилось, хоть и не наш профиль. Да и недалеко было, удобно.

– И какие находки...

Недалеко от пары, на краю пруда, занимались неким важным делом двое детишек, мальчик и девочка, по виду одногодки. Сторонний человек сразу провёл бы параллель между ними и взрослыми: девочка походила на отца, тоненькая, изящная, а мальчик был портретом матери, крепкий темноволосый пацан с серьёзным взглядом.

На родителей они, самостоятельные личности, внимания не обращали.

– Дай булку, – скомандовала девочка, кинув взгляд на водную гладь, – будем кормить уток.

Мальчик послушно начал рыться в карманах куртки, достал аппетитную горбушку с жёлто-коричневой шкуркой. Протянул сестре.

Та, присев, стала крошить булку в воду, приманивая в изобилии плавающих в пруду птиц. Мальчик смотрел.

Взрослые совсем рядом продолжали неспешную беседу.

– Хиден-эли, – прошептал длинноухий мужчина, нежно любуясь девочкой в хрустальном шаре. – Потерпи, малютка, скоро я тебе всё расскажу. Вытащу тебя оттуда.

Девочка развивалась хорошо, обгоняя многих своих ровесников. Поначалу он наблюдал за ней через каждые три дня: когда она ещё младенцем лежала в колыбели и вопила, требуя внимания; потом, убедившись, что всё обстоит благополучно, стал заглядывать в шар не чаще раза в месяц, а то и в два месяца. Был даже период, когда он, полностью уверенный в успехе дела, не пользовался хрусталём около полугода; и вот, в последнее время снова начал наведываться в башню дважды в месяц.

– Уже скоро, – повторил мужчина сам себе.

Ей уже девять, через годик-полтора девочка будет поддаваться обучению. Тогда и наступит время открыть ей правду.

– Когда Хиден только родилась, – сказала женщина, наблюдая за целеустремлённым выражением на лице дочери, – я по первости напугалась, что девочка у нас больна, да и врачи качали головами: она такая беленькая. Подозревали альбинизм.

– Я помню. И эти диагнозы, что-то про отсутствие пигмента, да?

– Как ты запомнил? – засмеялась она. – С твоей-то катастрофической рассеянностью?

– Любимая, она же всё-таки моя дочь.

– А дело-то было в тебе, твоя наследственность. Но я-то всегда понимала, что никакая она не альбиноска – глазки у неё ясные, голубые.

– Я тебя люблю, – невпопад сказал мужчина.

– И я тебя тоже, – развеселилась жена. – Куда же я без тебя, горе ты моё луковое.

– Иногда мне кажется, – интонация была серьёзной, – что я не существовал до встречи с тобой. Знаешь, всё, что было до, – словно покрыто туманом, и только с твоим появлением моя жизнь обрела краски.

– Скажешь тоже, – живо возразила женщина, смущённо улыбнулась.

– Но это правда. Я помню, конечно, своё детство, первое сентября и школу, университет; помню, как решил заниматься археологией, но знаешь – это всё так плоско и бессмысленно по сравнению с яркостью моей жизни после встречи с тобой.

Слегка зарумянившись, она прильнула к нему, утыкаясь в складки пальто, вечно нечищеного пальто – он всегда забывает сказать ей, чтобы почистила, никогда не замечает. Муж обнял её, лёгким движением погладил по макушке, прижался губами к тёмным волосам.

Дети на краю пруда, окружённые стаей голодных уток, что-то бурно обсуждали.

Мужчина в тёмной комнате досадливо поморщился, кинул взгляд на окно. Прямоугольник казался чёрным, прутья решётки поглотила ночь – стемнело быстро.

Снова посмотрел в хрустальный шар, на пруд в чужом мире, на обнявшуюся пару.

С коротким вздохом прошептал:

– Несчастные слепцы...

Сомицу – ноябрь

Азраэль: Таллинн

В узком коридорчике «сталинской» квартиры с высокими потолками задребезжал телефон.

Женщина средних лет, в фартуке, с руками в мыльной пене, выглянула из кухни. С опаской посмотрела на приоткрытую дверь в комнату, быстро вытерла ладони о висящее на ручке кухонной двери полотенце, побежала в коридор. Зашелестела занавеска из деревянных нитей, составляющих порядком выцветшую мозаичную картинку.

Хозяйка квартиры сняла трубку, шепнула:

– Ало?

– Светланпетровна? – спросила трубка знакомым голосом.

– А, Валентина Яковлевна! – обрадовалась женщина. – Как ваши дела? Какие новости?

– Ой, да у меня-то всё по-старому, муж да дети, верчусь, как белка в колесе, – собеседница словоохотливо пустилась в разговор. – У младшего-то, Семёна моего, представляете, в школе порядки какие-то новые завели, денег требуют!

– На что?

– Ой, я даже и не знаю, питание – не питание, а Сёмочка мне так невнятно объясняет! Хотела спросить у старшего, он же в той же школе учится, так тот плечами пожимает, мол, ему на питание денег не надо, ты, мамка, на расходы побольше давай! Ой, кстати!.. – тут в голосе Валентины Яковлевны прорезалось плохо скрываемое стремление скорее поделиться. – Моему старшенькому-то! Девицы так и названивают, так и названивают!

– Да вы что. Ему же только пятнадцать вроде.

– Да-да, а звонят уже такие девушки, взрослые такие – я же по голосу слышу! Спрашивала его на днях: «А девочка-то тебе какая-нибудь нравится?» – а он отмахивается, да ну, мол, надоели! – собеседница хихикнула.

Из вежливости Светлана Петровна заохала.

– А ваш-то как? – поинтересовалась знакомая. – Большой, небось, мальчишка-то уже?

– Десять исполняется, – Светлана Петровна понизила голос, прильнула к трубке: – Да странности с ним какие-то творятся, Валентина Яковлевна, и говорить-то страшно.

– Да вы что, – озадаченно отозвались на другом конце провода. – Какие-такие странности?

– Я даже не знаю, как назвать... Лунатизм не лунатизм... По ночам-то он не ходит, – женщина докладывалась и поминутно оглядывалась на незакрытую дверь, очертания которой проглядывали сквозь занавеску, – ходить-то по ночам не ходит, но снится ему что-то, бормочет всякое непонятное, и ведёт себя странно.

– А что бормочет?

– Глупости какие-то бормочет! Азраила какого-то призывает, несёт что-то про бога на земле и воплощение в человеческое тело. А сам ведь ребёнок совсем!

– Кто это Азраил такой?!

– Кто его знает, ангел вроде с огненным мечом. Из Священного Писания. Я сама не знаю, слыхала где-то.

– Ой, подождите, у мужа спрошу, он у меня всё знает, – трубка издала гулкий стук и невнятно зашелестела.

Светлана Петровна оглянулась ещё раз, прислушалась, но в квартире царила тишина. Племянник, похоже, не интересовался тёткиной болтовнёй.

Трубка снова ожила, пошуршав, выплюнула возбуждённые слова:

– Бог смерти, говорит! Принимает души в Божье царство!

– Ох ты, в наш-то век безверия и атеизма! – Светлана Петровна с трудом подавила желание перекреститься. – И откуда у мальчика такое в голове только берётся?

– Вы, Светланпетровна, – посоветовала Валентина Яковлевна, – отведите его к психиатру. Там скажут, что делать.

– Ох, и правда, и правда, – согласилась женщина. – Но вы подумайте, столько лет ничего не было, а тут вдруг началось!

– Да вы что...

– И рисовать начал. То есть рисовать-то он и раньше рисовал, хорошо рисовал, ещё родители живы были, а тут словно одержимый стал. Только и делает что рисует, ничего кругом не слышит. А ночами – сны эти странные, кошмары. Я уж думаю, может, родителей вспоминает? Ведь никто ж не знает, как они умерли, милиция дело так и забыла. То ли самовозгорание какое, то ли воры подожгли. То ли, грех сказать, маньяк забрался. Хорошо, мальчик сам жив остался.

– Вы молодец всё-таки, Светланпетровна, – посочувствовала трубка. – Не всякая бы решилась в такой ситуации ребёнка взять.

– А что же делать? – вздохнула она. – Как его одного оставишь.

И снова оглянулась на приоткрытую дверь.

Суваци – декабрь

Дарина: Токио

Девочка-подросток в тёмно-синей школьной юбке, длинном свитере, форменных чёрных гольфах, цветом сливающихся с ботинками, возвращалась домой. По улице гулял ветер, подхватывал волосы, хлестал по лицу. Поёживаясь, девочка шмыгала носом.

Солнце садилось. Дарина задрала рукав, прикрывающий кончики пальцев: защита от зимнего холода, замена перчаток, – посмотрела на часы. Пять вечера – дневное светило неторопливо катилось за черепичные крыши домов. На востоке уже изгибался неподвижный месяц, ещё почти невидимый, одного цвета с плывущими высоко в голубом небе облаками.

Тяжёлая сумка неудобно била по боку, девочка остановилась, устраивая содержимое поудобнее.

Всё в порядке? Всё в порядке?..

Дарина тревожно оглянулась, потом опустила глаза, застыла, стискивая ледяными пальцами перекинутый через грудь ремень. Землетрясение? Показалось, земля под ногами чуть заметно дрогнула, готовясь подбросить. В ушах звенело.

Что-то надвигалось. Что-то опасное.

Школьная сумка показалась предательски тяжёлой, мёртвым грузом, тянущим ко дну. Нельзя здесь стоять! На дорогу, подальше от домов – рядом со зданиями слишком опасно, здесь – опасно, Дарина знала, чувствовала каждым волоском.

Она скинула через голову ремень, сумка беззащитно шлёпнулась на асфальт. Бросить тут? Дарина снова застыла, растерянно смотря на истёртую коричневую кожу. Там же все вещи, учебники, кошелёк…

Быстрее!

Девочка шагнула на проезжую часть. Позади набухало, наливалось силой что-то ужасное. Что-то охотилось на неё, на Дарину.

Не медли!

Она побежала. Помчалась стремглав, не понимая, от чего спасается, наперерез через дорогу, краем глаза едва успев удостовериться, что она пуста.

Нельзя!

Сердце взвизгнуло испуганной собачонкой. Дарина затормозила посреди проезжей части, оглянулась, судорожно дыша. Позади не было ничего, лишь брошенный портфель лежал сиротливой тушкой. Закатное солнце, длинная тень столба рядом с коричневым улиточным горбом, тишина, и внутренним набатом стучит предчувствие: нельзя, нельзя, возвращаться нельзя, уходи, уходи! Немедленно!

Дарина попятилась и вздрогнула, пронизанная насквозь высокоголосым рёвом. Обернулась.

Слева нёсся небольшой грузовик, за рулём перекашивал рот водитель. Лицо его, свирепое и слегка испуганное, однозначно предупреждало девочку: шаг вперёд, и она попадёт под колёса.

Но стоять на месте было нельзя.

Дарина бросилась наперерез грузовику, раскидывая руки, словно собиралась лететь.

Идиотка, очутившаяся на самой середине проезжей части, девчонка в школьной форме, от гудка не только не убралась в сторону, но и, как сумасшедшая, метнулась вперёд. Самоубийца, проклятая малолетняя самоубийца, как много их развелось в последнее время, но кто ж мог предполагать, что Икэгами сам напорется на одну из них?!

Шофёр ударил по тормозам, выворачивая руль влево, на безлюдный тротуар. Развевающиеся волосы, рвущий форменную юбку ветер, непропорционально длинные ноги в чёрных гольфах, бледное решительное лицо. Девчонка была совсем близко, метрах в трёх, он не успеет, он заденет её в любом случае, чокнутая добьётся своего. Что за дура, что за мода бросаться под машины?!

Справа вспыхнул свет. Ослепительный белый круг с девчонкой в центре, разбухающий снежно-молочной сферой. Да что ж это такое, взрыв?!

Водитель грузовика выкрикнул проклятие и, бросая руль, закрыл голову обеими руками. Его кинуло вперёд, ремни впились в тело, рулевое колесо больно ударило в грудь. Что-то где-то взвыло, скрипнуло страшно и протяжно, тряхнуло, переднее стекло осыпалось звонким дождём.

Мир затих.

Дрожащими руками человек в кабине нащупал защёлку пристежного ремня, с трудом смог высвободиться. Справившись с дверью, вывалился наружу.

Вдалеке послышался вой сирены.

С ужасом водитель оглянулся вокруг, ища тело школьницы. Всё плыло в глазах, хотя земля уже успокоилась, перестала качать. Всё плыло, и, видимо, от этого он никак не мог разглядеть, где девчонка.

На непослушных ногах подбежал к капоту, покорёженному, засыпанному белыми осколками. Затуманенным, непослушным разумом сообразил, что машина врезалась в дерево, огромный крепкий вяз, растущий на краю тротуара.

Девчонки не было.

Шофёр оглянулся ещё раз, обошёл весь грузовик, раз, другой, не в состоянии сообразить, подействовала авария на его зрительные и умственные способности, или же – школьницы и в самом деле здесь нет.

Сирены приближались.

Девчонки не было.

Водитель остановился, в сердцах плюнул, смиряясь с участью психически больного, и сел на край тротуара – дожидаться «скорую».

Под ладонями был тёплый шероховатый камень. Воздух ласково обнимал за плечи, в зимнем свитере стало жарко. Волосы рассыпались перед лицом, заграждая зрение.

Дарина несмело подняла голову, убрала за уши длинные пряди.

Перед ней стоял храм. Небольшое сооружение из светлого камня, с колоннами у входа, с лестницей из нескольких широких ступеней. С резными дверьми, готовыми распахнуться. С узорами витых листьев, гроздьев винограда, прожилками лиан на стенах.

Девочка не знала, откуда пришло понимание – но перед ней действительно возвышался храм: простой, уютный и родной, как ничто иное в мире. Она сидела на коленях посередине вымощенной ровными плитами аллеи; деревья по обеим сторонам приветственно шумели, шелестели листьями. Многочисленные птицы, затаившиеся в ветвях, невидимые, тоже щебетали, пели для неё – мелодию возвращения домой.

Домой.

Она дома.

Дарина неуверенно поднялась на ноги и застыла посреди аллеи. Впилась взглядом в белые плотные колонны храма – отныне её храма.

Закрыла глаза, продолжая видеть сквозь веки, ощущать всем телом, утопая в потоках то ли знаний, то ли воспоминаний, в мелькающих перед внутренним взором картинах: отражение круглой лимонно-бежевой луны на синей глади озера; струи водопада, с высоких скал бьющие в озёрное зеркало; священная роща, в ней ритуальный круг колонн; сад лекарственных трав, где часто пропадала мать; любимая с детства тёмная пещера в дальнем уголке храмовых лесов; улыбка отца...

Как могла она позабыть?

Как ей удалось прожить без памяти о храме, без этой наполняющей воздух энергии, как она существовала в другом мире, не понимая, почему у неё есть такая странная Сила: излечивать животных, говорить с камнями и растениями, слушать ветер; откуда уверенность в существовании иного пространства, смутные сны о других родителях, не о теперешних, не о супругах Такаси?

Конечно. Пришло время.

Ветер приветственным толчком ударил в грудь, закружил длинные тёмные волосы, школьную юбку, охватил бурным вихрем. Образ храма огненным ореолом загорелся в сознании Дарины и дрогнул, расплываясь, дробясь, растекаясь до самых уголков её существа. Междумирье принимало её, красило в свои цвета, давало новую жизнь и новые силы.

Ветер успокоился, смиряясь, преклоняясь, повинуясь; тёмные с фиолетовым отливом волосы опустились на плечи. Дарина открыла жёлто-оранжевые глаза.

Вздохнула, глубоко-глубоко, так, словно хотела бы вобрать в себя весь мир.

Всё закончилось, и новое, неземное спокойствие поселилось в груди.

Храм принял новую жрицу.

37 год Рейки, 4754 всеобщий год, ноябрь

Хиэй, Огненный город

Королевская школа опустела: зимние каникулы. Почти все разъехались по домам, возвращаясь к семьям; впереди ждали праздники окончания года, шумные фестивали Инея.

В Валиссии, в Аксе, сейчас, писала мать, деревенские готовятся к заморозкам. Оно и неудивительно, ноябрь на дворе. Море у берегов, наверное, замёрзло уже, солнце встаёт поздно, и по утрам холодный, засыпанный снегом берег кажется владениями Ледяной девы, как будто не страна Огня вовсе, а суровый северный материк Воздуха, что стоит в снегах большую часть года. Небо такое бледное, что режет глаза, а горы высятся на его фоне чёрной тенью.

Здесь совсем по-другому.

Хоть и ноябрь уже, снега нет. Всё время идёт только мелкий надоедливый дождь, почти каждый день, за окнами серо. Огненный город готовится к зиме, объяснили Тенки, это ежегодный сезон дождей, неизбежный при смене времени года. Дожди шли и в июне, когда Тенки привезли в столицу материка. Но тогда с неба лились тёплые, на удивление ласковые струи, словно приветствуя впервые очутившегося в Хиэй нинъе.

Точно, поначалу стояла жуткая жара, но через несколько дней погода испортилась – так говорили они, но для Тенки она, наоборот, «исправилась», давая возможность привыкнуть к новому окружению.

А в тот день, когда Тенки в первый раз ступил под крышу Королевской школы, снаружи оглушительно стрекотали неизвестные насекомые, и сперва он даже принял этот звук за необычный шум волн.

«Что это?» – хотел было спросить Тенки у провожатого, под опеку которого перешёл сразу же по выходу из портала. Шум был странный, непривычный, похожий на накатывающие на берег волны, то затихая, то возобновляясь с новой силой; но волнами это не являлось: в Хиэй нет ни моря, ни больших озёр, и это Тенки знал.

Хотел спросить, но не осмелился: надменное лицо эльфа пугало.

Полгода назад, Валисс

Последние дни летели стремительно, как никогда раньше. Тенки даже опасался, что ещё чуть-чуть, и он перестанет запоминать события, происходящие с ним, запутается в ярких впечатлениях.

Магик из Йокола – своего имени мальчишке он так и не сказал – снабдил Тенки сопроводительным письмом с описанием дара и перечнем у Тенки же выспрошенных личных сведений и, как обещал, сдал на руки старшине каравана, идущего в Валисс. Старшиной оказался неразговорчивый, но добродушный на вид мужчина с густой коричневой бородой; впрочем, добродушие своё он, похоже, предпочитал тщательно скрывать, то ли дело властно покрикивая на подчинённых и на подброшенного ему мальчишку заодно. Старшина даже не спросил, за какой вдруг надобностью малолетний пацан в одиночку собрался в Валисс. Наверное, счёл правильным не вмешиваться в магиковы дела, незачем.

Ехать Тенки понравилось; ему отвели место на самой первой повозке, мальчишка сидел на козлах и оживлённо вертел головой, разглядывая незнакомые места: так глубоко в горах бывать ему раньше не приходилось.

Дорога сначала шла по лесу, потом влилась в широкое изъезженное ущелье, потянулась между скалами. Пару раз проезжали деревеньки, дома в которых кое-где причудливо лепились к этим скалам, словно птичьи гнёзда.

– А чего они в таком месте дома строят? – не стерпев, Тенки обратился к молчаливому водителю, длинному парню с красными глазами и носом, который он постоянно сморкал в огромный полосатый платок.

– А, чего? – парень оторопело посмотрел на него, глаза слезились.

– Чего, спрашиваю, они прямо на скалах живут?

– А где ж им ещё, – безразлично двинул плечом водитель. – Тут же сплошные горы. Валиссия-то знаешь, почему так называется?

– Название как название...

– Название-то названием, да всё ж не просто так. По-эльфовски это ж Уэллисс звалось, а Уэллисс значит «Клыки», Ириддьяс Уэллисс, «Голодные Клыки», стало быть.

– Ух ты! – таких подробностей о родной стране Тенки раньше не знал. – А чего это так?

– Ну потому как похоже, – неопределённо ответил парень. – Особенно если с моря смотреть – видел когда-нить?

– Видел, конечно, – ещё бы не видеть, да только... Да только ему самому берег никогда никакие клыки не напоминал, хоть название и в самом деле клёвое.

– Но наши «Клыки» – не единственные, – парень устроился поудобнее, словно на сходке бывалых путешественников, когда рассказчик усаживается у костра и заводит истории о своих приключениях, глянул свысока. – В море есть ещё одни, и уж те-то точно «Голодные», и немало душ они поглотили.

Возница и впрямь будто вознамерился сказку рассказывать, даже интонации поменялись.

Тенки обеспокоенно глянул вперёд: как бы не втюхариться им во встречные обозы, или же, что ещё лучше – в те же скалы, грозно подступающие к дороге.

– Слыхал, небось, легенду? Если выйти в море в глухую ночь, когда буря подходит к земле, да поплыть прямиком на восток, по звезде Окари ориентируясь, тогда, если милостив будет Огонь, пройдёшь сквозь сердце бури и окажешься у чёрных скал, что острыми клыками вздымаются в небо.

Мальчишка послушно кивнул, чтобы парень не сильно огорчался, – легенды легендами, но в подобное самоубийство в бурю он не очень-то верил. Это ж каким дураком надо быть?

– Но вечное проклятие лежит на горах тех, – продолжал возница, стараясь подражать напевным интонациям эльфийских баллад – да из-за гнусавого голоса не шибко получалось. – И обречены добравшиеся до них вечно жить там, и никогда уже не суждено им вернуться до дому. Разрываются сердца их об оставленных дома жёнах да детишках малых, но велико проклятие на горах тех, и не родился ещё тот, кто снимет его.

Горло сжало вдруг тугим жгутом, от неожиданного спазма Тенки даже закашлялся.

Отец.

– Фигня это всё, сказки ваши, – грубо бросил Тенки и полез назад с козел, под навес. «Коли дремота одолеет – сказал старший, – залезай туда да прикорни, коли уж совсем невмоготу станет». Дело было не в дремоте, но сидеть на козлах Тенки больше и правда не мог.

Внутри повозки свободного от теснившихся ящиков с рыбой места оставалось немного, но тощий мальчишка расположился даже с комфортом.

– Не скажи, – донёсся снаружи насморочный голос, – сказки сказками, да в них руководство нам, теперешним, как жить да куда стремиться. Подрастёшь – поймёшь ещё, мал ты, вот что скажу.

Кажется, слова Тенки возницу обидели.

Ну и сам виноват.

Тенки подложил ладонь под щёку, лениво глядя на зазор между навесом и бортом повозки: виднелась убегающая назад земля. Дурацкий вздох вырвался сам собой. «Руководство», скажет тоже... Что теперь ему, брать лодку и плыть на восток, да? Надеясь, что приплывёт к идиотским каким-то «клыкам», а там отец, обросший порядочно за семь-то лет, взмахнёт, значит, руками радостно и велит править домой.

Ага. Конечно.

Все семь лет стоял на берегу и дожидался, ага.

Да есть ли там ещё берега эти-то, скалы ведь всё же...

Да ну и хрен с ними.

***

В Валиссе он жил несколько дней.

Старшина каравана отвёл его в большой просторный дом, аж в несколько этажей, с собственным садом, примыкающим к заднему выходу. Дом принадлежал магу – это Тенки сообразил потом, а поначалу даже не увидел хозяина; им занималась полная домоправительница, властная, строгая. Ещё довелось глазком взглянуть на хозяйку – красивая, высокая, волосы спадают пшеничной волной, но та в основном находилась в своих комнатах, особенно по дому не расхаживая, и голос её Тенки услышал только один раз:

– Мальчик? Пусть подождёт тогда Овера. Накорми его, если голоден.

Его накормили. Показали, где можно ждать, на второй и выше этажи забираться не велели, да ему, впрочем, не особо-то и хотелось.

Местечко себе Тенки нашёл быстро – больше всего мальчишке полюбилось сидеть на кухне, наблюдая за сноровистыми движениями домоправительницы; на плите пыхтели глубокие кастрюли, плыли аппетитные запахи, от огня веяло теплом, и неизвестно откуда перед пацаном вдруг появилась вазочка со сластями. И можно было покачиваться на стуле с кривой ножкой, тащить в рот лакомые кусочки и блаженно щурить глаза от такой приятной возможности ничего не делать, никуда не бежать, просто быть. Ждать.

Маг, учитель одной из магических школ Валисса, достопочтенный господин Овер Верьес, появился к вечеру.

Распахнулись двери где-то вдали от кухни, зашумели слуги, зазвучали голоса. Домоправительница сунула поварёшку девчонке с прилежно убранными под косынку волосами, велела мешать не переставая и, повелительно кивнув Тенки, степенно выплыла из кухни, вытирая руки о фартук. Мальчишка последовал за ней, поспешно дожёвывая только что положенное в рот.

Овер Верьес оказался невысоким, чуть полноватым мужчиной, на голове намечающиеся залысины, на носу очки, вид почтенный, вызывающий уважение.

– Вот тут мальчика привели, – сообщила женщина хозяину, указывая на Тенки. Мальчишка держался поодаль, не зная, как надо приветствовать настоящего мага.

От мужчины ощутимо веяло силой, словно дыханием моря, и почему-то Тенки представились глухо, ритмично бьющие берег волны.

– Да-да, – сказал маг, поправляя очки мизинцем правой руки – странный жест.

Он смотрел прямо на Тенки, и подросток сошёл за лучшее поклониться, пусть неуклюже, но старательно.

– Мне сообщали, – ни к кому в особенности не обращаясь, произнёс господин Верьес. – После ужина пусть поднимется в мой кабинет. А ужин сервируйте мне на втором этаже, в библиотеке.

– Будет исполнено, – поклонилась домоправительница и поспешила назад, на кухню, не обращая более на Тенки внимания.

Овер Верьес тоже не смотрел на мальчишку, и Тенки растерялся, не зная, как поступить. Уходить не осмелился, так и застыл в углу, рядом с широколистным деревцем в большой кадке, ростом едва ли не больше его самого. Маг прошёл мимо, бросил на него единственный небрежный взгляд.

Чувствуя себя последней деревенщиной – собственно, он им и был, Тенки поплёлся на кухню – уж там не станут пытать этими закрученными обычаями вежливости.

– Значит, так, – маг по-прежнему не глядел на него, шелестя бумагами. На письменном столе в кабинете скопилось немало документов, грамот с завитушками на непонятном языке, чистеньких пергаментов – что ни говори, было чем пошелестеть. – Имя? Возраст? Происхождение?

– Э-э, Тенки Ли, тринадцать лет, деревня Аксе на побережье.

Огни свечей причудливо играли на прикрытой реденькими волосами лысине. Маг скрипел пером.

– Магический талант когда обнаружил?

– Не помню.

Мужчина поднял голову, смерил Тенки суровым взглядом.

– Я правда не помню, – поспешил сказать подросток. – Наверно, ещё когда маленький был. По-настоящему, может, где-то в десять...

– Что умеешь?

Тенки замялся. Умел он немногое, да и тому научился не по книгам, не у знающих людей, а на своём опыте, пробами-ошибками. Да и как сказать об этом, ведь он даже слов подходящих не знает?

– Умею призывать, – неуверенно начал мальчишка, – рыб мелких, птиц, белок, там. Могу амулеты делать на продажу, только они не вечные. Могу человеку отвести глаза, но ненадолго, может, минут на двадцать. Но зато он тогда уже совсем будет как неживой, ничего не заметит. Правда, надо, чтобы он смирно сидел...

Овер Верьес ничего не сказал, но Тенки осёкся. Разболтался. Чушь какую-то несёт, ей-ей. Ещё чуть-чуть, и этот маг его выставит.

Наступила тишина.

– Ясно, – подытожил наконец мужчина, отрываясь от пергамента, на котором безостановочно что-то черкал. – Будешь в моём доме две ночи, послезавтра соберётся комиссия. Там покажешь, что умеешь. Свободен.

Тенки поклонился. Разогнувшись, снова увидел поблёскивающее в свечном огне темечко и поспешил ретироваться. Больше ему ничего не скажут.

***

– Тенки Ли, тринадцать лет, – прозвучал над головой нечеловеческий голос, усиленный многократно и от этого подобный свисту ветра в горах, так что Тенки с трудом разобрал слова. – Войдите.

Тенки схватился за круглую металлическую рукоятку, повернул её, толкая тяжёлую дверь. Комната открывалась по частям, сперва показалось – узкая, маленькая, потом увидел – просторная. В середине длинный стол, поставленный поперёк помещения, за столом в ряд – люди, несколько.

Овер Верьес сидел вторым от окна, взгляд выхватил его лицо и сосредоточился на знакомых чертах. Но заговорил с Тенки другой:

– Тринадцать лет, да? Деревня Аксе?

Подросток метнулся глазами к говорящему, увидел благородного вида старика с белыми коротко подстриженными волосами. На лбу у старика красовалась кожаная лента с повторяющимся красно-зелёным узором, на груди, на бежевой просторной блузе – оранжевато-жёлтое ожерелье. Это ожерелье сразу притянуло взгляд Тенки, заставив нечаянно сглотнуть: крупные переливающиеся бусины были живыми, в оранжевой глубине мелькали коричневые тени, заманивая и завораживая.

– Да, – усилием воли выдернув себя из отупляющего созерцания, поторопился ответить Тенки.

– Вы знаете, что для поступления в магическую школу необходимо сдать экзамен, – старик, похоже, не ждал ответа, говорил привычные формулы. – Вы подтверждаете, что уже два года несёте ответственность за возможное выполнение магических действий, могущих нанести вред окружающим. Вы желаете развивать ваши магические таланты на пользу королеве и государству.

Не зная, что ответить, Тенки ограничился подтверждающим кивком.

– Итак, – старик откинулся на спинку кресла. – Мы начинаем экзамен.

В ту же секунду раскрылись двери в стене слева – а он и не заметил, что там были двери, – вбежали двое молодых парней, втащили столик, покрытый белой скатёркой.

Столик прикатили к Тенки, установили перед ним, опуская опоры на ножные колёсики. Подросток с любопытством вытянул шею, стараясь, однако, чтобы действие это не было сочтено невежливым, на всякий случай сделал почтительный вид.

На столе в полном беспорядке лежала куча вещей: длинное переливчатое перо неизвестной птицы, тупой на вид, но симпатичный кинжал, красивых оттенков камешки – вот бы Алли сюда, за шиворот не оттащили бы, – два серебряных браслета, невзрачная статуэтка в виде ящерицы из неизвестного материала и ещё добрый ворох других безделушек.

Статуэтка выглядела загадочной. Тенки бы с удовольствием рассмотрел её поблизости, но в следующий миг заметил кое-что поинтереснее.

– Задание первое, – начал старик, – вам надо...

Тенки слушал вполуха, привлечённый ясно различимым пульсированием от простого, обыденного на вид медного ключа на самом краю столика. Биение ключа отдавалось в висках, медленное, размеренное; успокаивало.

– ...среди предметов перед вами такой, каковой обладал бы магической сущностью, – скучным голосом продолжал старик, но Тенки уже почти не слышал.

Не думая, он протянул руку и коснулся ключа; пальцы пронзил резкий, дёргающий удар и тут же сменился обжигающим покалыванием, будто приветствуя.

Зажав в ладони ключ, Тенки поднял глаза на старика и впервые встретил его взгляд: молодой, заинтересованный.

– Задание выполнено, – произнёс старик звонко.

С правой от него стороны зашевелились, послышался негодующий шёпот:

– Вы забыли спросить, уверен ли он, Председатель.

– О, – сказал старик, сверля взглядом Тенкины глаза, – право же, это ни к чему.

***

– Говорят, ты магом будешь, да? – девчонка с любопытством глядела на Тенки.

Подросток ещё не успел опомниться от экзамена, казалось, тот закончился только что, хотя прошло уже несколько часов, и он давно сидел на кухне Овера Верьеса. Девчонка-помощница, подчинённая грозной полной домоправительницы, заговорила с пришельцем сама и заговорила довольно-таки неожиданно, улучив момент, когда женщина удалилась с кухни.

Тенки смерил взглядом девчонку: возраста она была примерно одного с Алли, лет на пять старше него. Пожал плечами:

– Смотря как повернётся.

– Ну, тебя хозяин хвалил, – она облизнула ложку, которой только что мешала суп. – Я слышала, как он рассказывал хозяйке. У тебя же сегодня экзамен был, да? Здорово...

– Ты только не мешай теперь этим, – предупредил Тенки, пренебрежительно смотря на ложку. – А то я такое есть не буду, – дома, в родной деревне, ему и в голову бы не пришло ничего ляпнуть, но тут хотелось щегольнуть. Словно он знатная персона, которой облизанная ложка может испортить весь аппетит.

– П-фи, как будто тебя спрашивать кто станет, – фыркнула девчонка, но ложку бросила в раковину. – Ты расскажи, что было?

– Зачем тебе? Тебе ж всё равно магия на х... – с опозданием Тенки вспомнил о хороших манерах, – совсем не нужна, в смысле.

– Ну интересно! Хозяин, между прочим, маг, и я разбираюсь!

– Много будешь разбираться, ведьмой станешь, – мальчишка с превосходством посмотрел на неё. Отсюда, с подоконника, где, скрестив ноги, сидел Тенки, очень удобно было смотреть с превосходством: подоконник располагался высоко от пола.

– А ты будешь много выпендриваться, по лбу получишь, – отпарировала девчонка, доставая из ящика чистую ложку.

– От тебя, что ли, да? – после всех этих крутых магов Тенки с удовольствием пикировался с почти что сверстницей. Ну, по сравнению с остальными.

– А хотя бы!

– Не дотянешься.

– Это до тебя-то, малявка? – она расхохоталась, показывая мелкие зубки.

Тенки вскочил на подоконнике, радуясь, как послушно ему тело – после всего, что случилось на экзамене, – застыл, балансируя, рукой опёрся о стекло. Высокое окно вполне позволяло выпрямиться в полный рост – наглядное доказательство правоты язвы-девчонки.

– Я вырасту, – сказал он уверенно, – а ты – уже нет.

– Эй, не вывались там, – смех сменился испугом. – Мне ж за тебя по шее надают.

– Ага, – с удовольствием поддакнул Тенки, – так тебе и надо.

– Слезай давай.

– Чего ты боишься? – Тенки прижался носом к стеклу. Даже если он и навернётся наружу, что маловероятно само по себе, падать тут – расстояние кот наплакал, первый этаж. – Тут до земли два шага.

– Ой, ну слезь уже! – притопнула девчонка ногой. – Видеть не могу!

Пожав плечами, Тенки сел, спустил ноги:

– Ты чего такая нежная? Первый этаж!

– Первый не первый, – бросила она, возвращаясь к помешиванию, – смотреть страшно. Я, конечно, понимаю, что вы, маги, все немножко ненормальные...

– Хе-е, слышал бы тебя хозяин, – насмешливо протянул Тенки.

Она независимо дёрнула плечом.

«Вы, маги», она сказала. Фраза эта приятно царапнула сердце.

Тенки обернулся через плечо, на темнеющее, но светлое покуда небо. Неподалёку снаружи росло дерево, по виду слива, протягивая вверх зелёные ветки. Уютно, мирно. Хорошо.

Скоро будет ужин, после того, как хозяева, как выразилась домоправительница, «откушают». А потом – спать, и наутро... наутро...

***

Одним заданием дело не кончилось.

После столика принесли клетку с двумя чёрными желтоклювыми птицами – кажется, дрозды. Не проронивший ни слова взрослый парень распахнул дверцу клетки, выпуская птиц. Но лететь те не желали, и парень попытался прогнать их, просовывая сквозь прутья клетки пальцы и отчаянно ими шевеля. Только после того, как прислужник, плюнувший на все усилия, просто вытряхнул дроздов наружу, птицы взлетели и метнулись прочь от клетки.

Старик с лентой на лбу велел экзаменуемому подозвать их к себе, заставить сесть на руку.

Тенки попробовал. Однако на руку усадить не получилось: бойкие дрозды летали над головой и упорно не желали утихомириваться.

Мальчишка залился потом, с ужасом думая, что провалил экзамен. Теперь его точно вышвырнут обратно в Аксе. Хорошо ещё, если не станут доводить прямо до деревни – тогда он сможет остаться в Валиссе, тренироваться и через время попробовать в другой школе, ведь магик сказал же, что их несколько. От вихрем круживших в голове мыслей зов выходил всё более и более неправдоподобным, наконец птицы и вовсе отлетели от Тенки и принялись метаться по всей комнате.

Тогда старик махнул рукой, человек, сидевший ближе всего к двери, зачмокал, засвистел, похлопал в ладоши, и дрозды слаженно спикировали к нему, словно нитью притянутые.

Тенки остался стоять со взмокшим лбом – и бесповоротной уверенностью, что провалил всё дело.

После клетки с птицами настал черёд пергамента, который велели сдуть со стола – бумажка полетела славно, после недавнего поражения Тенки не скупился в стараниях; после пергамента принесли свечу и велели зажечь – это тоже вышло легко.

Старик веселел с каждым заданием, да и остальные четверо посветлели, посматривать стали благодушно.

Тенки приободрился: может, неудача с птицами окажет не такое уж сильное влияние?

– Наконец последнее задание, – слова главного прозвучали неожиданно.

Последнее? Уже всё?!

– Творение магии на свободную тему. Выбор за испытующим, – и пять пар глаз выжидательно уставились на тощего светловолосого мальчишку.

Свободная тема?! Что они от него хотят?

Тенки ошеломлённо водил глазами по лицам, показавшимся вдруг совершенно одинаковыми. Все мужчины, все, кроме старика, средних лет, примерно ровесники его матери. И у всех пятерых во взгляде это слегка пугающее настойчивое любопытство.

Что они хотят?! Что ему делать?!

«Боевая магия, чтоб тебя Огонь подрал».

Всплыло внезапно в памяти длинное носатое лицо магика из Йокола, вспомнилась жёсткая хватка на шее.

«Боевая магия», сказал тогда магик. А ведь Тенки всего лишь пустил шар энергии, какая там боевая магия... Но если это произвело на магика такое впечатление, значит...

Ладно.

Тенки сконцентрировался, умерил дыхание. Вздохнул глубоко-глубоко, чувствуя, как медленно течёт энергия по жилам, сходится, сбегает вниз, накапливается в ладонях, заставляя запястья пульсировать. Руки становились тяжёлыми, каменными, неподвижными, словно валуны на горной дороге.

Выдохнуть. Поднять голову. Посмотреть на важных мэтров.

Энергия вырвалась словно без спросу. Полетела, увлекая за собой кончики пальцев, выкручивая тело. Ринулась к неподвижным лицам длинными сине-зелёными молниями, глухо бухнула в уши.

Комната вспыхнула, вздрогнула от грохота: сине-зелёные лучи, трепеща, вонзались в белую, неизвестно откуда взявшуюся стену между Тенки и экзаменаторами, змеились и разлетались в стороны.

Тенки оторопело закрылся полегчавшими ладонями, но не успел: сине-зелёный свет мелькнул перед глазами и вдруг закружило, повело, мир стал нечётким.

– Что с ним?! – услышал он чей-то встревоженный голос, заваливаясь на пол – ноги не держали. – Уберите защиту!

Последней ему запомнилась яркая картинка: качающиеся перед лицом оранжевые горящие бусины, а в глубине их плавится, переплетаясь, нечто ужасное и одновременно безумно привлекательное.

Голоса доносились глухо, в уши словно залилась вода, мешала слушать. Сквозь эту плёнку проходили только непонятные обрывки фраз:

– ...Королевская школа.

– ...уровень для Королевской школы...

– ...самородок, ха-ха...

– ...боевая магия...

Потом туман в голове рассеялся, Тенки почувствовал, что кто-то его приподнимает, помогает сесть. Очумело мальчишка оглянулся. Поддерживал его один из проверяющих, невзрачный мужчина с серыми волосами, тот, который приманивал дроздов. От него тоже исходило сильное дыхание магии, в глаза Тенки предпочёл не смотреть – почему-то казалось, стоит взглянуть – и его увидят насквозь.

Вместо этого посмотрел вокруг: у окна стоял Овер Верьес с другим мужчиной из экзаменаторов, а два парня-прислужника намывали пол – с чего вдруг такая страсть к чистоте?

Ужасно хотелось сплюнуть, во рту чувствовался противный кислый привкус. И ещё хотелось пить.

– Воды? – очень кстати спросил сероволосый мужчина.

Тенки кивнул, жадно приник к протянутому стакану.

– В порядке он? – спросили от окна. – Его так неожиданно вытошнило.

Мальчишка оторопел. Его? «Вытошнило»?

Это ж надо, как ему, получается, досталось. Случая, когда бы Тенки одолела рвота, он припомнить не мог, стало быть, это первый раз.

Надо же, какая гадость. Его ведь не вышвырнут из-за этого?

Словно отвечая его мыслям, Верьес приблизился, глянул свысока:

– Здесь тебе не место.

Сердце захолонуло.

– Отправишься в Огненный город, там тебя посмотрят маги Королевской школы. Завтра утром я отведу тебя к порталу.

– Разве не все магические школы – королевские? – осторожно спросил Тенки у мага, когда они возвращались домой по узким улицам города.

На экзамен шли пешком, но после инцидента с отразившейся от щита магией – так вот что это было! – ноги у мальчишки ослабели, да и мир ещё не перестал слегка кружиться в глазах – и Верьес взял повозку. И теперь они сидели бок о бок в тесноте открытой колымаги, трясясь по вымощенной крупными булыжниками дороге.

– Большинство, – ответил маг равнодушно.

– А зачем тогда ехать в Огненный город?

Мужчина кинул на Тенки надменный взгляд.

– В Огненном городе, – вздохнул маг, – находится Королевская высшая магическая школа, – и замолчал, как будто одним уже этим изречением всё сказал.

Тенки решил выждать и за терпение оказался вознаграждён.

– Магию можно изучать, бесспорно, во многих местах, – продолжил Верьес через пару минут, – но если дело касается боевой магии, традиции Королевской школы неоспоримы. В данный момент она не только ведущая – можно сказать, это единственная школа, поставляющая боевых магов на службу Огненной девы.

Тенки молчал, слушал.

– На экзамене ты показал определённые способности к боевой магии, – Верьес говорил монотонно, будто нехотя, – и по результатам совещания было решено направить тебя в столицу. Там много специалистов именно в этой области. Они тобой займутся.

Сердце сладко сжималось в предчувствии неизвестного.

– Боевая магия – не так уж и плохо, – проронил маг скорее себе под нос. – Королевские маги хорошо зарабатывают, хоть и часто рискуют жизнью.

Боевая магия – не так уж и плохо?! Много он понимает!

Значит, Тенки отправляется в Огненный город!

В груди билась сумасшедшая жар-птица.

***

– Ну, я пойду спать, – с удовлетворённым вздохом мамаша Вейзерг откинулась от стола. – Вы двое уберите тут всё. Мальчика оставляю на тебя, поняла, Калли?

Калли махнула тяжёлой косой, наскоро заплетённой перед тем, как сели за ужин: мамаша Вейзерг не любила распущенные волосы.

– Поняла я, тётя Галлия, – с едва заметным раздражением ответила девчонка. – Всё сделаем, – и кинула заговорщический взгляд на Тенки – благополучно тем не замеченный.

Домоправительница тяжело поднялась, прошествовала мимо, задевая Калли широкими рукавами. Мамаша Вейзерг занимала достаточно места в пространстве, чтобы иметь хороший шанс задеть не одно, так другое, так что, можно сказать, Калли повезло, что это оказались только рукава.

– Завтра уезжаешь, да? – проследив, как за Галлией Вейзерг закрылась дверь, девчонка обратилась к Тенки.

– Ага, – кивнул тот и потянул в рот пирожок с блюда – кулинарное произведение кухарки-домоправительницы.

– В Огненный город?

– Угу, – подтвердил мальчишка, запихивая пирожок в рот целиком.

– Прям как хомяк, – насмешливо хихикнула Калли.

Тенки старательно жевал, разглядывая опустевшую тарелку.

– Может, тебе ещё положить? – на правах хозяйки спросила девушка.

– М-м-м, – казалось, он всерьёз задумался. Наконец, проглотив то, что находилось во рту, бросил: – Нет, пожалуй. Хватит, а то я сегодня блеванул.

– Фу-у! – Калли взглянула на него с негодованием. – Как можно употреблять такие слова за столом!

– А чего? – мальчишка нагло ухмыльнулся. – Я и пострашнее слова знаю. Научить?

– Нет уж, благодарствую покорно, – отрезала она и встала, демонстративно начиная убирать со стола.

– Слышь, а ты тут всю жизнь живёшь?

– Я тут не живу! – удивлённо откликнулась Калли. – Я тут прихожу, помогаю, а ночую дома.

– А-а...

– Но тут недалеко! Соседняя улица. Вообще тётя Галлия – моя крёстная перед Огнём, она меня сюда и устроила.

– Крёстная? Так ты, – мальчишка усмехнулся, – когда вырастешь, тоже такая будешь? – Тенки растопырил руки, показывая объёмы домоправительницы.

От возмущения Калли замахнулась на паршивца грязным кухонным полотенцем.

– Молчал бы, малявка! Какая связь, она же мне просто крёстная по Огню, а не родная!

– Ха-ха! А злишься, как будто совсем родная!

– Огня на тебя не хватает, вот чего!

– На воре шапка горит, – ответил он невпопад, вскочил. Зелёные глаза сверкали. – Меня-то не крестили, и Огонь надо мной не властен.

– Не кощунствуй, – ахнула Калли, – Огонь поглотит!

– Я-то думал, в городе все как люди, – мальчишка кривлялся, – а они такие же глупые, как в деревне, во всякую чушь верят.

Не раздумывая, девушка подняла руку, собираясь шлёпнуть святотатца по губам, – но пацан ловко перехватил другой конец застиранного полотенца, сильно дёрнул, заставляя Калли пошатнуться, и шмыгнул к двери.

– Ты куда это?! А убирать?

– А кто тут звонкую монету получает? – наглый паршивец показал ей язык, и в тот же момент дверь за ним захлопнулась.

Кипя гневом, Калли принялась выстраивать в раковину грязные чашки и тарелки. Что за нахала пригрел хозяин?! А ведь она ещё собиралась рассказать пацану о подслушанном разговоре, о лестных словах, которыми хозяин осыпал забредшего мальчишку. Ну уж нет, ничего теперь она ему не скажет! Даром что хорошенький, много о себе думает! Негодник!

А хозяин говорил...

***

– Майта, это нечто, а не ребёнок, – сказал хозяин после ужина, набивая трубочку шеньеским табаком, привезённым аж с далёкого материка Земли.

Калли застыла перед дверью с подносом в руках: обязательный ежевечерний кофе. Прислушалась: о ком речь?

– Ты не поверишь, что он вытворял сегодня, – продолжал хозяин. – Атаковал комиссию «ветвями Пойскавы – Милого». А ведь, я бы головой поклялся, – никто ему принципа не растолковывал. Бесспорно, «ветви» у него получились не самые совершенные, но ведь сам факт! Безродный мальчишка, в жизни магию не учил.

Хозяин покачал головой и сунул трубочку в рот. Проговорил неразборчиво:

– Хотел бы я видеть лица этих элхеских пижонов из Королевской школы. Такой изумруд – и, как они выражаются, «нинъе»! Ха-ха!

Королевская школа? Та самая, которая в Огненном городе? Так мальчик тут не останется?

Калли разочарованно надула губы и тут же спохватилась – надо поторапливаться, пока кофе не остыл. Тронула пальцем бок кофейника – горяченный, всё хорошо. И собралась войти, когда из комнаты раздался голос хозяйки, красивый, равнодушный.

– Овер, ты ведь не жалеешь, что не стал боевым магом?

Хозяин молчал. Калли осторожно заглянула в щель приоткрытой двери: хозяева сидели в потёмках, видны только силуэты и лишь кольца дыма поднимаются над одним из кресел.

– Овер, я думала, ты покончил с сожалениями, – красивый голос хозяйки бил по ушам холодным металлом.

Хозяин молчал.

– Прошу простить меня, – не стерпев, Калли неуклюже затопала за дверью, делая вид, что только что поднялась с лестницы, – ваш вечерний кофе.

Сервируя на столе лёгкие чашечки, девушка с ненавистью посмотрела на хозяйку – зачем она мучает хозяина?