Глава 30

Два года назад жизнь Александра Антоневича изменилась резко и бесповоротно. Бесповоротно потому, что Саша понял — по старому он больше работать не сможет. Впервые он получил возможность работать так, как он считал нужным — и нести полную ответственность за свою работу.

Да, новая работа тоже не была лишена недостатков: часто приходилось довольно надолго оставлять семью, мотаясь по стройкам, но зато теперь Саша был уверен в благополучии семьи. Да и расходы на постоянные поездки к жене и детям всегда отныне в бюджет очередной стройки закладывались изначально. Не то, чтобы велики они были, эти расходы — в особенности по сравнению с нынешней зарплатой, но все рано такая забота о работниках со стороны Волкова была очень приятна.

Еще одним недостатком можно было считать постоянно меняющийся профиль работ. Пришлось строить химический, металлургический, судостроительный заводы, перепрофилировать старые заводы и фабрики на выпуск совершенно новой продукции. Но это было интересно. И инженер Антоневич впервые с момента получения диплома задумался не о текущем задании, а об общей цели строительства всех этих разнообразных предприятий. Задумался — и мысли свои изложил в пространном письме, которое при удобном случае отдал своему странному работодателю.

Отдал — и некоторое время с нетерпением ждал ответа. Любого — от острого неприятия до детального обсуждения. Но ответа не последовало. Лишь много позже, когда и сам Антоневич почти забыл о своем письме, Волков, причем как-то мимоходом, отметил, что мысли в письме, конечно, правильные — но лишь в случае, когда цель известна. Так это что получается, у Волкова цели нет? Так зачем же он строит все эти свои многочисленные заводы?

Ответ на этот вопрос Саша постарался получить самостоятельно. И пришел к очень неожиданному для себя самого выводу: Волков пытается улучшить жизнь простых людей, но действительно не знает как это сделать. То есть не знает, как это сделать вообще — и реализует какие-то спонтанно приходящие в голову замыслы, часто друг с другом мало связанные.

И еще — почти что никому, кроме самого Волкова непонятные — ровно до того момента, как замысел будет воплощен. Ну кто бы мог подумать, что совершенно, мягко скажем, странная идея производить зимой снег приведет к удивительному увеличению урожая? Но тут люди все же увидели прямой и очевидный результат — хотя и через полгода. А вот почему для собственных нужд он производит втрое более сложные и вчетверо более дорогие трактора, нежели продаваемые за границу, так и осталось непонятным. Но вероятно какой-то умысел тут был, просто скрытый глубже, чем доступно пониманию простого инженера: ведь производство этих очень дорогих и сложных машин не только не прекращалось, а развивалось, причем в сторону еще большего усложнения тракторов.

Зато с продукцией двух построенных Антоневичем заводов никаких вопросов не было: турбинный завод в Калуге и генераторный в Камышине обеспечили невероятный рост производства на всех других механических предприятиях. На электростанции, построенной в устье Сакарки, сейчас монтировался третий (и на станции, и в мире вообще) шестимегаваттный генератор, а Герасимов с Ивановым уже готовились выпускать двадцатимегаваттные агрегаты. И в этом будущем производстве Саше Антоневичу отводилась очень важная роль: именно ему было поручено спроектировать и построить новые цеха для изготовления этих уникальных изделий. Проекты были готовы, можно было уже приступать к строительству — осталось лишь дождаться ответов от германской и американской фирм, чтобы выбрать подходящий станок для изготовления роторов. А после этого — внести мелкие изменения в проекты соответствующих цехов…

Сам Саша склонялся в пользу германского оборудования, но американцы обещали поставить станки чуть ли не втрое быстрее… так что сейчас инженер Антоневич на черновиках чертежа быстренько прикидывал объем переделок проекта для установки более длинного американского станка. Но закончить ему не удалось — в комнату неожиданно ворвался Волков.

— Саша, у меня к тебе будет маленькая просьба. Надо все бросить и построить мне еще один завод. Причем в этот раз так, как ты предлагал в своей записке: исключительно своими силами. С нуля построить. Пойдем-ка обсудим детали…


Вот чего в Саратовской губернии не было — так это вшей.

Почти год как не было — благодаря Камилле и неведомому Цайдлеру, который разработал синтез ДДТ тридцать лет назад. Правда, Камилла долго бухтела, что-де коварный я сманил ее вершинами науки, а заставляю опять делать опостылевшее мыло — но мыло она разработала и даже вполне самостоятельно наладила массовый его выпуск — все же опыт уже, как я понимаю, был. Не простое мыло, а мыло "ДДТ" — и вот с его помощью губерния от вшей и освободилась.

Когда я "прибыл" в это славное время, народ был вшивым практически поголовно: ну трудно уберечься от веселой живности даже богатым купцам и знатным дворянам, когда ползает насекомое привольно на горничных и камердинерах. Но когда средство борьбы с заразой было изыскано, то народ и сам с радостью от "гостей" бросился избавляться. Тем более было это очень недорого: на заводе и вообще в рабочем городке, а так же в колхозах моих вшей гоняли вообще бесплатно, а четьвертьфунтовый кусок прочим продавался по пятачку. Вовремя же пущенный слух, что "вшивым помощи продуктами не будет" очень стимулировал использование мыла в деревнях, ну а то, что на "общественные" работы у меня тоже нанимали лишь "чистых", сделало мыло популярным и в городах.

Так что вшей в Саратовской губернии не было. А вот производство ДДТ — было: конечно, на семьдесят тонн мыла, потребовавшегося на "зачистку" губернии, отравы потребовалось меньше четырех тонн, но на препарат обратила внимания армия — и мыльному заводику потребовалось новое сырье. Хотя и в количестве тонн десяти на текущий год. Для моих нужд — маловато, и я, вечером "дня дурацких шуток", поинтересовался у Камиллы:

— Скажи мне, величайшая из женщин-химиков, как скоро ты мне сможешь сделать тонн так сто ДДТ?

— Лет через пятьсот, и то, если ты меня будешь к этому варварски принуждать. Я его не делаю и не собираюсь — для этого специальный заводик есть, а тебе зачем?

— Голову мыть, чтобы вши не завелись… А еще — чтобы пообщаться с саранчой, которая сейчас потихонечку готовится сожрать весь урожай этого года. Мне агрономы донесли, что такого урожая саранчи в наших краях вообще никогда не бывало, и, если ей не объяснить всю неуместность такого поведения, она вырастет и оставит губернию вообще без единого зеленого листочка. И не только нашу — они опасаются, что при таких количествах она объест все вплоть до Калуги. А в Уругвае тоже, между прочим, засуха — так что и за границей зерна купить не получится…

— Спасибо, я поняла. А сколько на самом деле тебе надо?

— Не знаю. Честно не знаю — знаю только, что на Сарпинских озерах пятнадцать тысяч квадратных верст гнездовий этой казни египетской.

— Восьмой…

— Что — восьмой?

— Восьмой казни египетской. Но ведь обычно саранча по Манычу гнездилась?

— Там тоже есть, и еще много где. А ты откуда знаешь, ты же вообще из Воронежа?

— Ты не поверишь, но в Воронеже тоже газеты печатают — научилась у меня Камилла мелким подколкам, и использовала их весьма умело. — Так что и на Маныч тоже считать потребность?

— Мне сказали, что на наши поля саранча с Сарпинки пойдет, так что нужно в первую очередь ее проредить — но, думаю, избыток не повредит.

— Не будет избытка — но все же попробую посчитать. Завтра скажу…

На завтрак Камилла не появилась. На мой вопрос Дарья ответила с некоторой укоризной:

— Дык ведь еще в шесть утра увеялась, даже пирогов ждать не стала…

— Кстати, Дарья, давно хотел тебя спросить: а почему ты каждый день пироги печешь? Пироги у тебя замечательные, слов нет — но ведь это же столько труда!

— Дык, Александр Владимирыч, чего ж их не печь-то? Муки много, всего прочего — досыта имеется. Да и какой труд — радость это, ежели есть из чего печь. А уж если всегда есть — так это втройне радость. А вам что, не нравится? Ежели не угодила, вы скажите, я не буду — но видно было, что приготовление пирогов для нее — действительно счастье.

— Мне — очень нравится. Так что пеки, сколько хочешь, я просто подумал — а вдруг ты недовольна, что каждый день приходится пироги печь? Ну ладно, сегодня пироги — как и всегда, впрочем — хороши получились. Пойду и сам поработаю…

Вечером Камилла пришла часов в восемь, и в состоянии глубокой задумчивости молча прошла в свою комнату. Откуда, переодевшись, направилась в кухню, где так же молча приступила к уничтожению ужина. На меня, нетерпеливо ерзавшего на стуле, внимания она не обращала. Но все же, когда ее тарелка опустела, она поглядела на меня каким-то отстраненным взглядом и (не мне, а куда-то в пространство) изрекла:

— Паршивый из меня получается химик-технолог.

— Вообще никакой — согласился я, — ты — чистый исследователь высочайшей пробы. А технологов у нас и без тебя хватает.

— Не хватает. На Сарпинские озера, как мы подсчитали, нужно потратить минимум семьсот пятьдесят тонн ДДТ. Только на Сарпинские озера — а если все остальное бросить, то у нас получится делать по тонне в сутки.

— Почему? И что надо, чтобы делать больше?

— Потому что на десятину, то есть на гектар, нужно фунт с четвертью, то есть полкилограмма реактива — это мы с Василием Павловичем подсчитали. Примерно, конечно, но, думаю, хватит. А чтобы делать больше… Фенол у нас есть. Спирту нужно в день тонн двадцать. Но сейчас весь спирт на каучук уходит.

— Сколько уходит?

— Все, что делается. Двести сорок тонн.

— Считай, что спирт у тебя есть. Что еще нужно?

— Барботажные колонны. И хлор, много хлора. Вот я тебе говорила, что мне нужен мегаваттный генератор?

— А у тебя нет? Ты же, если мне память не изменяет, у Африканыча один выцыганила?

— Два… — вид у Камиллы был виноватый — но мне же щелочь еще делать нужно. Они на производстве щелочи оба задействованы.

— Сейчас важнее всего саранчу победить. А колонны эти, как их…

— Барботажные.

— Во-во, их-то где взять?

— Я с Юрой говорила, он сказал что за неделю сделает если нужно. Керамические, из труб, что в Казани делают. Но это обойдется в полторы тысячи рублей…

— Камилла, скажи честно: тебя давно пороли?

— Как?

— Ремнем. По попе. Ты мне зарабатываешь в день по сто тысяч, или даже по двести — не знаю, это вообще подсчитать невозможно — и думаешь о полутора тысячах?

— Я не буду… но я все равно не знаю, как все это организовать. Я знаю, сколько чего взять, куда положить и что со всем этим сделать. Но как сделать чтобы люди делали именно то, что надо — я просто этого не понимаю — и она чуть не расплакалась. — А ведь без этого действительно саранча все сожрет!

— Не волнуйся, у нас есть человек, который все это как раз понимает. Завтра с утра озаботим Сашу Антоневича — и через неделю у нас все будет.

Через неделю у нас ничего еще не было, разве что из Казани привезли керамические трубы. Хорошие трубы, в аршин диаметром (внутренним), и длиной по двенадцать метров. Юра Луховицкий, проникнувшись важностью задачи, на этот раз спроектировал что-то очень простое и недолговечное ("Сами понимаете, Александр Владимирович, больше пары месяцев насосы не выдержат в атмосфере хлора"). Но "быстровозводимое" — пятнадцатого апреля дюжина этих самых барботажных колонн перегоняли спирт на хлораль. Процесс требовал большого количества серной кислоты — но уж в этом у нас недостатка не было, как не было недостатка и в чугунных ретортах для перевозки кислоты из Саратова.

Еще дюжина реакторов из этих же труб активно вырабатывала хлорбензол. Тут "химия" была пострашнее, но все же работа с фенолом была уже отработана и технику безопасности народ понимал туго: несмотря на довольно теплую погоду никто к реакторам близко не подходил, не напялив "придуманных" мною противогазов с активированным углем. Ну а сама Камилла в ручном режиме управляла дано уже изготовленном реактором, в котором две вышеупомянутые гадости в серной кислоте превращались в третью. Со скоростью чуть больше тонны ДДТ в час.

Как говорится, дуракам везет. В том смысле, что производство сотен тонн отравы из сотен тонн другой гадости не сопровождалось кучей несчастных случаев. Для чего, впрочем, пришлось из Казани вместе с трубами вывезти и всех работников Варюхинского аспиринового завода — людей, с фенолом хорошо знакомых. Ну да аспирин подождет — тут ситуация складывалась вполне себе критическая, а других профессионалов взять было просто негде.

Я же, вовремя сообразив, что от несчастных случаев все же никто не застрахован, большую часть вредного производства догадался разместить в глухой степи, в сорока верстах от Волги на левом ее берегу. Так что если мы чего и напортачили, то, по крайней мере, никого не убили.

С "химией" все вроде получилось — а вот как эту "химию" доставить на место? Ведь доставлять ее нужно, равномерно рассыпая по полкило дряни на гектар. У меня, вообще говоря, эта деталь процесса особых вопросов не вызвала…

Пока Камилла, Юра Луховицкий и Саша Антоневич (плюс еще сколько-то сотен человек) разворачивали "большую химию", я занялся "средствами доставки". Тем более, что для изготовления таких "средств" у меня почти все уже было готово. Некоторые сомнения вызывала одна деталь, и я вспомнил, наконец, о поручении, которое дал Косте Забелину.

— Саш, у меня пока два мотора готовы. Вот тут — на семь цилиндров, он получился весом в двести десять килограмм. И на девять — он уже триста килограмм почти весит. Соответственно сто двадцать и сто сорок пять сил.

— А как с надежностью?

— Девятицилиндровый еще не испытывали на ресурс, а семицилиндровый — уже второй сделан. Первый как раз я на износ и гонял, наработал почти сорок часов. Твоя идея с двойными маслосъемными кольцами оказалась очень удачной, горячее масло все же успевает в коллектор стекать и нижние цилиндры работают практически в том же режиме, что и верхние. Сейчас на втором моторе я как раз решил попробовать хромированные кольца, думаю, что ресурс еще минимум на четверть вырастет. А первый мотор послезавтра снова на испытания поставим — гильзы цилиндров поменяли. И я хочу попросить, чтобы ты Никанорову отдельную премию выписал: он придумал ставить съемные седла клапанов, так что мотор после ремонта от нового вообще не отличается…

— Подожди ставить на испытания, мне сейчас срочно полностью рабочий мотор нужен. На машине заодно ресурс и проверим…

Очень удачно получилось, что вполне рабочий мотор как раз в начале апреля у меня оказался. Потому что только его мне и не хватало. Остальное — пришлось лишь по мелочи доработать.

С эпоксидкой у Камиллы, конечно, не очень пока получилось — придуманный ей отвердитель превращал смолу в камень меньше чем за минуту. Но оставался и обычный, "горячий" способ изготовления карболитовых изделий — и для ветровых насосов было изготовлено уже с десяток стеклопластиковых лопастей. Небольшая доработка, конечно, потребовалась, но именно что небольшая.

Виртуоз металлообработки Вася Никаноров планетарный редуктор для мотора сделал за два дня. Благо качественной стали у меня было теперь просто завались — для изготовления одного планетарного редуктора весом в четырнадцать килограмм, конечно.

Раму я сделал из стальных тонкостенных труб, которые были сделаны для почти готового велосипедного производства в Харькове. А обшивку рамы — опять из стеклопластиковых листов. И даже растяжки были изготовлены из "ниток, которые прочнее стали" — лавсановые.

Народ взирал на новую машину с очень большим недоумением. Я про себя тихонько хихикал, слыша самые разнообразные предположения о ее назначении. Хотя в общем народ был прав: машина делалась для распыления "вредной химии": последние сомнения на эту тему исчезли после установки на редуктор "главной детали" снежной пушки. И народ лишь гадал, как именно будет распыляться порошок.

Но гадал он недолго, уже первого мая начались испытания нового агрегата. Без "химии", конечно. И испытывал машину, естественно, тоже я. Больше было просто некому.

Усевшись на водительское сидение, я завел мотор, прислушался. Вроде все нормально, мотор работал ровно и как-то даже умиротворенно. Прибавив газу, я осторожно прокатился по дороге пару раз туда-сюда, проверяя, как работают тормоза и как машина слушается руля. Тоже вроде бы все нормально. Ладно, перед смертью не надышишься. Прибавив газ до максимума, я разогнал машину и, взяв ручку на себя, поднял этот стеклопластиковый клон "По-2" в воздух.

Хотя, конечно, не совсем клон. Если мне память не изменяет, то размах крыльев "оригинала" был все же меньше "моих" четырнадцати метров: от восьмиметровых лопастей ветряков я отрезал только расширяющуюся часть. Да и в "деревянном" исполнении По-2 весил наверное побольше моих восьмисот килограмм. Но основные принципы я, похоже, уловил правильно: верхнее крыло наполовину выдвинуто вперед относительно нижнего, что мешает машине входить в штопор, и передние колеса сильно выдвинуты по отношению к центру масс — что позволило мне все же сесть обратно на дорогу, не перевернувшись.

Правда, после того, как я этот трюк проделал, вылезти из кабины я не мог еще минут десять: ноги не держали. Это на земле кажется, что управлять самолетом легко и приятно. Но в кабине самолета почему-то все мысли сконцентрированы даже не на том, как бы развернуться и сесть обратно, не разбившись — а на том, что с мокрыми штанами вылезать будет настолько позорно, что проще просто врезаться в землю и сгореть нафиг.

Но штаны я все-таки не намочил.

А пока ноги восстанавливали способность держать мое бренное тело, думал. О том, что поднять самолет сможет килограмм двести-триста. Камилла, для лучшей "распыляемости" яда, развела его в двадцать раз соляркой, так что за один полет получится опрыскать гектаров тридцать. Три полета — квадратный километр. В лучшем случае. А на пятнадцать тысяч квадратных километров вылетать придется всего лишь сорок пять тысяч раз… двадцать две с половиной тысячи: все же в запасе был еще один "самолетный" мотор.

Как там говорится: с приехалом!

На мое счастье в конкурсе на конструкцию распылителя участник был не один, а целых трое. Еще один участник был "коллективный": Камилла и Юрой придумали, как цеплять к трактору трехтонную бочку на колесиках и запитывать именно распылитель от вала отбора мощности трактора. Камиллина тут была идея (поскольку она и придумала растворять ДДТ в солярке), а техническое воплощение (включая относительно гибкий вал отбора мощности) было за Юрой. Причем воплотить Луховицкий успел почти сотню установок.

А последним участником забега стал, как ни странно, Африканыч. Недоинженер Иванов тоже придумал, как разбавлять ДДТ. Вот только использовал он не солярку (которой было, в общем-то, ограничено), а каолиновую пудру (которой было сколько угодно). А для распыления полученной именно пыли он, не мудрствуя лукаво, предложил использовать снежные пушки, поставив "на выхлопе" дозатор. Пушка, "отвязанная" от шлангов с водой, оказалась очень эффективным решением: столб поднимаемой ею пыли разлетался при небольшом ветерке на пару километров, а трактор спокойно тащил ее со скоростью километров десять в час.

Так что с саранчой "своими средствами" побороться удалось довольно успешно. Когда в конце апреля поползли первые, еще мелкие и черные, насекомые, пушки весьма существенно подсократили их количество. После второй линьки в середине мая, когда саранча уже сбилась в стаи и волнами поперла через степь, подключились и распылители жидкой отравы. Да и мой труд все же даром не пропал. После третьей линьки саранчи самолет днями напролет патрулировал степь в поисках новых стай — куда немедленно отправлялись "установки быстрого реагирования": распылители "порошка", смонтированные на четырехтонных автомобильных шасси — мои "артиллеристы" для проведения армейских испытаний успели изготовить десяток таких машин, да и я — имея в виду попробовать запустить в серию самосвалы — поручил опытному производству изготовить две дюжины шасси (благо, мотор был сразу же поставлен в серийное производство). А пилотом самолета был в основном поручик Свешников из Бобруйского резервного батальона: лично я с трудом заставил себя пару раз "вывезти" поручика в небо, а дальше он уж как-то сам разобрался. Мотор за две недели Забелин менял два раза, но не из-за поломок, а просто для проверки износа — после чего Костя гарантировал сто часов его бесперебойной работы.

Конечно, всю саранчу извести не удалось. Но результат все равно был просто потрясающий: на Саратовскую губернию в июне было зафиксировано только три нападения сколь-нибудь внушительных стай — да и то одну их них мы успели накрыть с грузовиков. В области Войска Донского — куда прилетали стаи с Маныча — саранча сократила урожаи на четверть, однако севернее этой напасти зафиксировано не было вообще.

И нельзя не признать, что огромную помощь в борьбе с насекомым оказал Александр Платонович Энгельгардт: благодаря в самой значительной степени именно его усилиям мы смогли вовремя получить такой "пустячок", как двенадцать тысяч тонн каолина. Причем не только получить, но и вовремя доставить его после смешивания с ДДТ до распылителей: губернатор своей волей мобилизовал четыре тысячи лошадок с телегами. Ну и с мужиками, конечно. Как он договаривался с железной дорогой, для меня так и осталось загадкой, но пригнать за месяц тридцать эшелонов с глиной сверх всяких расписаний и графиков — для этого нужна была железная воля.

В конце июля, когда стало окончательно ясно, что саранча больше не полезет, Александр Платонович совершил еще один, я считаю, гражданский подвиг: он поехал с докладом о ситуации в Петербург к императору. То есть в самом докладе или тем более поездке ничего особо героического не было. И вообще, как оказалось, крестьяне даже дохлую саранчу собирали, на корм себе и скоту. С, как оказалось в этом году, трагическими последствиями — не помогли даже постоянные разъяснения того, что нынешняя саранча отравлена. Но там, докладывая Николаю, он сообщил, что его роль в победе над саранчой столь мизерна, что особого внимания и не заслуживает. А вот чья роль действительно существенна…

Этот, чем-то похожий на Чехова, пятидесятивосьмилетний мужчина в мундире гофмейстера, после возвращения из Столицы не погнушался приехать ко мне:

— Я уж и не знаю, Александр Владимирович, особая ли милость к вам у императора, или же наоборот, немилость какая. Камилле Георгиевне он, сверх моего прошения, не только дворянство потомственное дать повелел, но и жаловал титул баронессы. Ну а, вы уж извините, вам, сказал, и того что есть, видать достаточно. А недостаточно — так, сказал, вы к нему сами приезжайте и испрашивайте…

Разговор наш происходил в так называемом "президентском" номере заводской гостиницы: губернатор, хотя обычаем было заведено останавливаться у местного предводителя дворянства или же у городского головы, правилами пренебрег и остановился у меня. Ну не на квартире же, а "президентский" номер был, по сути, такой же восьмикомнатной квартирой — и удобствами превосходил, конечно же, все, что ему могли обеспечить в городе. Вдобавок, и визит этот был неофициальный…

Очень неофициальный. Александр Платонович был, кроме как губернатором, еще и писателем, и ученым — и сейчас он составлял справочник по сельскому хозяйству.

— Вы, Александр Владимирович, просто перевернули мои представления о правильном ведении хозяйства. Говорят, вы и в прошлом году получили весьма изрядные урожаи, а в этом, тоже не самом лучшем, ваши поля просто поражают воображение. Вам непременно нужно написать руководство по сельскому хозяйству! Я, конечно, с вашего позволения, мои наблюдения изложу, и если вы не против, попрошу их посмотреть и исправить, если что-то будет неверно. Но почему, скажите на милость, вы продаете ваши трактора французам и немцам, а не русским хозяйственникам?

— Так не покупают русские-то. Дорого им. Дешевле на мужика с сохой посильнее надавить. Да и если бы покупали… Вы знаете, Александр Платонович, не окупится у наших, как вы говорите, хозяйственников, трактор. Чтобы трактором пользоваться успешно, нужно и все прочие орудия труда новые закупить. А потом — что гораздо сложнее — научить крестьян со всем этим обращаться.

— Но у вас-то все получается, и к выгоде немалой…

— Нет. Прока еще — нет, не получается к выгоде. Вот Сергей Игнатьевич, финансовый контролер мой, все давно подсчитал, так по его подсчетам выгода получаться будет лет так через десять.

— А французы, немцы — они что, считать не умеют?

— Умеют. Но французского крестьянина грамоте учить не надо, он инструкцию прочитает — и уже трактором сам управлять готов. А сломается трактор — так он его везет к французскому механику, который тоже грамотен, и по инструкции его починит. У меня же приходится держать отдельный трактороремонтный завод, я уже не говорю, что крестьян учить до того момента, когда они не просто прочитать, но и понять инструкцию смогут, нужно будет еще лет десять. Вы же небось справлялись, знаете, что у меня тракторами управляют в основном дети. А для этого мне приходится для себя — то есть для России — трактора строит впятеро более дорогие, нежели те, что я за границу продаю. Два года назад решил я, что и на дешевых тракторах землю вспахать можно будет — так из сотни тракторов за неделю семьдесят мужики сломали! И ведь не крестьян я на них сажал, а рабочих, которые эти трактора на заводе и делали. Которые знали, как этот трактор сделан и где у него какой механизм! Да вы ешьте, ешьте пирожки. Таких вы точно нигде больше не найдете: в Царицыне ко мне в гости на Дарьины пирожки прийти за счастье считается.

— Спасибо, я попробовал… но вы уж не обессудьте, в питании я нынче очень ограничен. Чуть не то съем — сразу как ножом в живот тыкают. Но что же тогда нам делать, чтобы сельское хозяйство-то поднять, у вас есть общие соображения?

— Общие — есть… — я увидел, как губернатор старается скрыть гримасу боли, и поднялся: — Вы меня подождите минут пять, Александр Платонович, я сейчас же вернусь…

Среди прочих лекарств в аптечке у меня лежала бутылочка Альмагеля — единственного не просроченного лекарства. То есть теперь-то оно может уже и просрочено, но портиться там точно нечему было. Так что я бегом добрался до своей квартиры, взял пузырек и так же бегом вернулся обратно. Энгельгардт вел светскую беседу с ошарашенной царской милостью баронессой Синицыной, и Камилла ему втирала мои "страшилки" о вреде ядохимикатов:

— Саша специально говорил, что просто ситуация слишком запущена, а так всю природу травить не годится. Ведь не только саранча погибла, все насекомые исчезли. А нет комаров — нет мотыля, нет мотыля — нет рыбы. Да и птицам многим нынче потомство выкармливать нечем будет, так что поэтому-то все химические установки уже разобраны. Еще лет несколько саранчи точно не будет, а потом, по словам Саши, будет куда как выгоднее на гнездовья саранчи кур с птицеферм вывозить. Это сейчас пока кур на фермах и ста тысяч не наберется, а лет через пять счет на миллионы уже пойдет — они всю саранчу-то и съедят…

— Вероятно, вы правы. Только вот про миллионы кур — откуда им взяться-то?

— С ферм, проще говоря, со строящихся у меня птицефабрик — вступил в беседу я. — Будут миллионы, хотя и не сразу. А вы, Александр Платонович, примите-ка десертную ложку вот этого лекарства. Что-то мне подсказывает, что морщиться вы перестанете и разговор наш будет не только полезным, но и приятным…

Проговорили мы еще часа три. На прощанье, выяснив, что губернатору действительно сильно полегчало, я постарался его обнадежить:

— К сожалению, сейчас дать вам с собой еще такого лекарства я не в состоянии. Но, надеюсь, очень скоро усилиями баронессы Синицыной вы получите его столько, сколько будет необходимо для того, чтобы больше вам не думать о том, что можно есть, а что нельзя.

Когда же мы покинули губернатора, я, по дороге домой, попросил Камиллу:

— Ты же знаешь, как я не люблю, когда меняются чиновники. А если у Энгельгардта язва желудка, то ему без этого "молочка" долго не протянуть. Так что очень прошу: сделай анализ из чего эта штука сделана. И, по возможности, придумай, как нам самим такое же лекарство производить…

Как всегда, возможности Камиллы я недооценил. Смесь гидроксидов алюминия и магния она получила довольно быстро, буквально через день. Собственно, именно это я и имел в виду получить. Но в подарок Александру Платоновичу еще через месяц был отправлен ящик с дюжиной новых флаконов, уже ничем не отличающихся по составу от того "молочка", которым поил губернатора я. Не обратив внимания на букву "А" после названия препарата.

А Камилла, завершив синтез, не преминула отметить:

— А ты знаешь, что этот эфир аминобензойной кислоты любую боль снимает?

— Знаю. Ты мне сейчас это сказала.

— Эйнхорн диэтиламиноэтиловый эфир для обезболивания разработал, который назван новокаином, а ты сказал синтезировать простой этиловый эфир… это же проще. Ты знал!

— Ладно, знал. А теперь ты знаешь, как его делать — так что ты куда как умнее Эйнхорна получаешься. Молодец. Кстати — а может быть и не очень кстати… ты придумала, как этот ДДТ нейтрализовать? Мы же распылили почти шестьсот тонн яда, и потихоньку продолжаем его делать. Со вшами бороться надо — но если он не разлагается, то скоро и люди того гляди целыми селами вымирать начнут…

— Кое-что придумала. ДДТ состоит из трех изомеров, и два почти совсем на насекомых не действуют. Их можно убирать из продукта, но для этого нужно много раствора нитрата аммония. Зато тот, который насекомых убивает, разлагается в растениях быстро, месяца за три — а если добавить в раствор или порошок нитрид меди, то вообще меньше чем за месяц. И те изомеры, которые не разлагаются быстро, но и на саранчу не влияют, можно разложить азотной кислотой. Все это хорошо, но, сам видишь, нужно очень много азотной кислоты — а где ее взять? Сейчас чилийскую селитру только военное ведомство закупает, да и то немного: не продают. Армия даже с коксовых заводов аммиачную воду почти всю забирают, скоро соду будет не с чем делать… Так что остается надеяться, что к следующему нашествию саранчи у тебя на прицефермах вырастет миллион кур.

Ну вот, и тут нужно много азотной кислоты. Почему-то все ее просят, но никто не хочет ее делать. Может, самому заняться?

— Камилла, ответь мне на такой вопрос: а ты сможешь эту азотную кислоту сама сделать? Я имею в виду, из аммиака? А то я просто не знаю, как ее делают. Аммиак — знаю, а азотную кислоту — нет.

— Так я тебе говорю: сейчас военное ведомство постановление выпустило, что всю аммиачную воду с коксовых заводов положено сдавать казенным предприятиям. А если кому нужно для производства, то покупать ее можно только с казенных складов. Хорошо, что у нас на содовых заводах запас сделан, тонн двести, так что пока производство продолжается. Но если азотную кислоту начать делать, то скоро и соду выпускать не с чем будет. При возгонке лигнина аммиак, конечно, получается — но его едва-едва на рефрижераторы хватает…

— Еще раз. Я правильно тебя понял, что если будет много аммиака, ты сделаешь кислоты сколько угодно?

— Да. Но аммиак взять негде, я тебе…

— Все, спасибо. Я тебя попрошу подготовить предложения по строительству завода на, скажем, двадцать тысяч тонн азотной кислоты в год. Или на сто тысяч тонн — посоветуйся с Юрой. А аммиаком я тебя обеспечу.

Про производство аммиака я знал почти все. Ну то все, что можно было вынести из пятнадцатиминутной лекции человека, который занимался этим много лет.

Экзамен по химии после первого курса я сдавал отдельно от группы, досрочно — поскольку по расписанию он был последним, а в экспедицию выехать надо было двумя днями раньше. Так что я просто пришел на кафедру с разрешением из деканата, и преподаватель, отведя меня в лабораторию, сунул билет, дал полчаса на подготовку и куда-то увеялся. Химия у нас была на уровне, понятное дело, детского сада, на вопросы я ответил почти сразу, вот только с одним запутался — как раз вопрос попался по производству аммиака из водорода и азота воздуха. Ну не могу я запомнить: там пятьсот градусов и триста пятьдесят атмосфер или наоборот триста пятьдесят градусов и пятьсот атмосфер?

В лаборатории было пусто, только в уголке сидел какой-то парнишка, по виду — лаборант из старшекурсников. Вот к нему-то я и обратился:

— Парень, сделай доброе дело, глянь в учебнике что там и как… на странице двести одиннадцать — сумка с учебниками под строгим взором преподавателя была положена под преподавательский стол у двери и я резонно опасался лезть туда самому.

— Да зачем? — ответил мне лаборант, — я и так помню. А что конкретно тебя интересует?

— Все интересует. А в особенности — пятьсот — это градусы или атмосферы — ответил я, поглядывая на входную дверь.

Парнишка же спокойно пересел ко мне за стол, и очень подробно рассказал весь процесс синтеза аммиака. Что-то спрашивал — больше о том, правильно ли я понял сказанное, иногда "отклонялся от темы", рассказывая различные смешные и не очень случаи из жизни аммиачного производства — в общем, минут за пятнадцать он вопрос изложил мне так, что я был практически готов сесть дежурным оператором этой самой установки. А затем, когда в дверь, наконец, вошел преподаватель, парнишка весело его спросил:

— Витя, это твой? Ставь ему "отл", я с ним уже поговорил.

Уже осенью я узнал, что парнишка этот оказался замзавкафедрой химии, доктором наук — и диссертация его как раз была посвящена повышению эффективности аммиачных заводов. А еще чуть позже, встретив его в коридоре, поинтересовался, с чего бы он решил мне помочь.

— Знаешь, я эту главу сам писал. Но вот номера страниц — не помню. Вижу — человек предмет действительно учил, но волнуется, бывает такое. Так почему бы и не помочь?

Я не стал ему говорить, что номер страницы наобум ляпнул, потому что учебник и вовсе не открывал… но вот как делать аммиак — теперь уже знаю.

И с этим знанием отправился ловить Антоневича.

— Саша, — начал я издалека — я сейчас попрошу тебя построить еще один завод. То есть все бросить и построить один завод. Вообще все остальное бросить и построить один очень секретный завод, после чего благодарное человечество воздвигнет тебе золотую статую чуть-чуть поменьше Камиллиной. Но тут есть два тонких вопроса: завод этот будет абсолютно секретный — это раз. И два — никто не должен будет знать не только то, что завод будет делать, но даже где он будет находиться. Никто, кроме меня и тебя. Поэтому строительство завода будет для тебя последней работой — не в смысле, что по завершении я тебя убью, а в смысле, что после завершения ты его и возглавишь. Так что пойдем ко мне и обсудим детали…

К Антоневичу я с этим поручением обратился не просто так. Уже года два назад он написал мне обстоятельное письмо с предложениями, как, по его мнению, нужно подходить к вопросам строительства промышленной империи. По сути своей он изложил в письме основы хозяйственного планирования. И я бы с огромным удовольствием воплощал бы его предложения в жизнь, но мешало одно обстоятельство: для их реализации нужно знать, что должно получиться в результате. А я — не знал. Раньше не знал.

Теперь же у меня появилась хоть и небольшая, но вполне определенная цель, которая — в силу различных обстоятельств — должна быть достигнута исключительно "своими силами", то есть все оборудование нового завода должно было быть исключительно собственного производства. Ведь только таким образом можно было сохранить в тайне от иностранцев не только технологию получения аммиака, но и сам факт ее наличия. А ведь аммиак — это азотная кислота. Это — удобрения, это химизация сельского хозяйства в широком смысле (включая безопасные ядохимикаты), это — не побоимся громких слов — обеспечение сытой жизни народа. И — безопасной жизни, потому что это — порох, тол — то есть патроны, снаряды…

Вот такую задачу — построить все своими силами — я перед Сашей и поставил.

— А строить все это богатство мы будем в Кологриве.

— Почему в Кологриве?

— Места — глухие, а по Унже вполне доступные. На "Амазонках" доступные, обычные же пароходы до Кологрива не пройдут даже в половодье. Опять же земля там дешевая, можно купить очень много — и наладить приличное сельское хозяйство. Для картошки, капусты — самые хорошие места. А посему потребуется трактороремонтный завод, ну а чтобы не создавать новых сущностей — еще какое-нибудь полезное механическое производство поставим. Например, пусть экскаваторы делают — а то у меня острая нехватка экскаваторов.

— Нехватка чего?

— Ну, механических лопат…

— Так ты же механические лопаты не выпускаешь…

— Потому и нехватка. Ладно, это я для примера. Главное, что ближайший иностранец не ближе, чем верстах в двухстах появиться сможет. Давай прикинем, во сколько нам все это обойдется…

Загрузка...