Сердце Аспида: Жена поневоле

МОЯ!

Счастью не верил, что, наконец, жена стала моей. И что от близости меня нехило накрыло. Непривычно оглушило!

Не ожидал, что такое яркое и бурное наслаждение будет.

Чуть не заурчал, как до сумасшествия хорошо в ней: узко, влажно, тепло. Уже забыл, как это… близость с женой. Да и не знал, ежели по чести. Первые разы брал просто от злости и ревности слепой — пар спускал, себе доказать, что моя, а сегодня врыв какой-то. Копилось долго, вот и прорвало.

Хорошо, что она не сопротивлялась! Ежели б остановить попыталась, боюсь представить, чтобы Аспид сделал — порвал, наверное. И без того на грани был, он и Дамира во мне совсем заглушил.

— Держись, — шепнул, побудив жену ногами крепче обвить.

Вольха смутилась, но послушно выполнила наказ. Подхватил жену за ягодицы и вместе с ней двинулся к двери в маленькую комнатку, которая прилегала к нашей спальне.

— Что ты собираешься делать? — озадачилась Вольха, когда возле ванной остановился. И тут же: — Ой, а что это? Купальня такая? — от любопытства завертела головой.

Да, же ещё не видела у местных каменные, тяжёлые котлы для купания.

— Мыть тебя буду, — её прямо в остатках одежды в воду опустил, и пока жена ресницами хлопала, принялся объяснять, что это за вещь. Из чего, как устроено. А также о бассейнах рассказал, но предупредил, что туда, как бы не упрашивала, не поведу. Нравы не те.

Вольха, как обычно, слушала, раскрыв рот, уже не так смущаясь моим прикосновениям, как прежде, и только когда у меня опять загорело «заласкать её», ойкнула:

— Дамир, — шлёпнула было по макушке, взбрыкнула. Оно и понятно, я ведь вместо поглаживания, за сосок ущипнул. И до того мне понравилось, как он тотчас затверденел, что не обращал внимания на одёргивающие шлепки жены. А когда посмела красоту от меня сокрыть руками, рывком развёл их, и с маниакальным вожделением, к себе Вольху подтянул. Порывисто вышло. Да так, что воду взболтнул сильно, и она на пол плеснулась.

— Я говорил, что больше для меня не существует «нет», — это уже Аспид рыкнул. — Лучше прими как должное — ты моя! — не думая, поняла она меня или нет, обрушил алчные губы на торчащую горошинку её груди. Вольха с ахом вздрогнула, а потом взвизгнула, когда теряя себя, опять укусил.

Дикарь, зверь… бешеный Змей — да, это всё Я! Но всё это со мной творила ОНА! Пусть не специально, так природа решила, но расплачиваться приходилось этой хрупкой девице. Моей жене! Лучшей части моего сердца!

Руками по мне колотила, и только Аспид взрыкнул от счастья, что ему отпор давила, Вольха тотчас, в кулаках мои волосы сжав, к себе прижала, сводя с ума и Дамира:

— Ещё!

Ведьма-княжна, как есть ведьма!!!

Никогда так не был рад оказаться в плену чар женщины. И пусть неумелы её поцелуи и ласки, да большего мне и не надобно было — хватало того, что признала меня. Что горела подо мной. Отвечала на ласки, даже ежели боль причинял. И не боялась меня более.

В этот раз взял её прямо в воде, но не помнил как с ней в ванне оказался — не помнил, что творил… только вспышками. Как целовал, как на себя усадил. И как ворвался в неё, на себя грубовато насадив. А потом вбивался, пока не задрожала, чуть-чуть меня опередив, в наслаждение окунувшись.

Я опять кончил бурно, ярко, ослепительно.

Остывал там же, в воде, спиной размазавшись по ванне. Вольха на мне сидела, бёдрами мои крепко сжимая и обвив руками шею.

Не спешил нарушать нашу близость — насаждался минутами безумного счастья, о коем и не грезил никогда. И особенно радовался, что соитие наше по сроку получилось. Вольха готова зачать, потому её тело так мне отвечало — ведало больше, чем хозяйка.

Закрыв глаза, слушал наши сердца, и понимал — впервые мне хорошо вне дома. Впервые я настолько счастлив с женщиной! Полноценно.

Вот что значит быть с женщиной, почти растворяясь в ней.

Вольха задремала, мирно сопя мне в висок. А я уже подостыл.

Выбрался из ванной, жену на руках отнёс в постель. Забрался рядом и, согревая остаток ночи, дал себе клятву, что с утра возьму своё опять.

Глава 32

Глава 32

Вольха

Просыпалась медленно и лениво. Мне было та-а-ак беспробудно хорошо. Не то томно, не то больно… но боль приятная. Какая-то сладкая ломка в теле.

Потянулась как кошка, едва не мурча от удовольствия, и тут меня осенило: замелькали картинки моего вчерашнего поведения и близости с мужем.

— Проснулась? — словно нарочно Дамир подоспел.

В комнатку с подносом вошёл, и я не будь дурой под одеяло с головой нырнула.

— Поздно стыдиться, — посмеялся бессовестный искуситель.

Нет бы промолчать! А он приблизился, судя по шагам. На столик рядом со мной поднос водрузил, а в следующий миг сдёрнул с меня одеяло. Уж чего-чего, а этого не ожидала. Ладно бы немного край отогнул, а вот так… Хоп, и я перед ним обнажённая!

— Ай, — взвизгнула, попытавшись руками прикрыться.

Аспид с такой улыбкой за мной следил, блуждая по телу лукавым взглядом, что сгорала на месте.

Подушку схватила, да Дамир проворно отобрал, и прочь швырнул. Только она шлёпнулась на пол, я следующую схватила, но он и её откинул. И уже больше не отстранился — меня за руку к себе подтянул, поцеловал жадно.

— Я тебе завтрак принёс, — тихо, чуть шершаво обронил, — а ты первее мой аппетит разыграла, — и вновь поцеловал, жадно хапнув мои губы, да меня под себя подминая.

Ох, Великая Лада, не ведаю, почему он меня так пьянил, но отказать ему уже не могла.

От поцелуев его голову вело, в теле что-то бурлило и пульсировало. Жарко, душно, волнительно — и вот уже по ним ёрзала. Во мне нечто нечеловеческое рождалось.

Не могла это быть я — дикая, голодная и сладострастная. Такая развратная, дерзкая… Не могла, но была! Стонала, молила, требовала, целовала, ласкала и помирала, когда он меня брал…

Ежели так всегда близость происходит, то понятно людей, уважающих это дело. Только страшно познать подобные чувства — изматываешься от любви, иссыхаешь, а всё равно ещё хочется…

А может дело в нас? В том, что между нами? Аспид молвил — сердце у нас одно, вот и притягивались половины.

Тогда что с нами будет, ежели половины опять разлучить?

Я дремала, когда эта мысль протаранила патоку мыслей о нас с мужем и вызвала нешуточный страх. А я и думать о том не желала!

Зажмурилась, набежавшее слёзы скрывая, и теснее к Дамиру придвинулась. Он задышал глубже, явно мои сомнения учуяв, но промолчал, лишь крепче обняв.

Из постели почти не выбирались, нам даже поесть в комнатку приносили. Прислужницы глаз от пола не поднимали, дабы не смущать, а мне уже было не так неудобно. Почему-то привычно было и как само собой разумеющеюся.

К вечеру прибыли дети Клавдия, Аспид собрал наши закупки, сыр, виноград, вино.

Хозяин суетился рядом, страшась выказать неуважение и не гостеприимство.

— Стой, — уже хорошо понимала, это слово. Клавдий затараторил на своём, меня за руку придержав. Что-то крикнул мимо, и из межкомнатной арки Идея с прислужником появилась, у каждого по паре небольших деревянных котомок. В них земля и… ростки.

— Виноград. Четыре сорта, — перевёл Аспид. — Тебе на пробу у нас посадить. Ежели погода соблаговолит и будет тепло, как здесь, можешь высадить сразу на улице, а ежели нет, тогда до весны лучше дома подержать…

Дали нам ещё подробные советы, что и как делать, но я — то понимала — Дамир придумал. С его подачи Клавдий подарок сделал. Только мужу говорила о желании дома виноград посадить.

И за это благодарна ему была. Услышал, не забыл.

Домой к ночи добрались. Уставшие, но довольные, и с этих пор… счастье моё стало невероятно полным. Дамир внимательный, обходительный… И даже Варварушка вскоре оттаяла к Аспиду. Микула вовсе к нему с самого начала был расположен.

Так и зажили…

В любви, мире, согласии.

Лишь изредка Дамир ворчал, что корысти ради я с ним так мила. Что только из-за путешествий к нему потеплела.

— Всё так, — улыбалась тихо. — Именно это путь к моему сердцу для него открыло. А ещё учёба… — кою не бросала. Наоборот с большей жадностью требовала ещё и ещё.

Аспид нарочито хмурился, но шутку принимал.

Каждую неделю-две Дамир меня куда-нибудь вывозил.

Рим! Побывала на гладиаторских боях в амфитеатре Колизей. Не прониклась их жизнью и обычаями. «Хлеба и зрелищ» оказалось не для меня.

У нас в княжестве состязания богатырей и воев тоже проходили, но не насмерть ведь! Не так жестоко, кроваво, беспощадно.

Не увидала в этом красоты и мужественности, вздрагивала от разящих ударов, мутило, когда кровь брезжила, обмирала, когда тушками тела падали… потому и не досмотрела.

Куда больше сердцу приглянулся сам амфитеатр, как строение, фонтаны Рима, ярмарка и цирковые представления.

В Египте над пирамидами кружили.

Внутрь не заводил, но показал сфинкса и рассказал о богах Египта, о мумиях и загробном мире. О проклятиях и сокровищах. О рабах и войнах…

В Аравии в пустыне было непривычно: днём — жара убивала, а ночью от холода тело до костей стыло. И народ до жути пугал. Обычаями и отношением к женщинам. Даже у нас мягче к бабам относились. Уважали, как-никак, дом в порядке держали, детей рождали, мужей обихаживали. А в этой дикой стране, этот дикий народ… Всё было моему сердцу чуждо. Они коней почитали больше женщин, при том, что жён у них могло быть больше одной.

Гарем!

И все безмолвные, в паранджу завёрнутые.

Уж не ведаю, что Аспида с вождём тех земель не поделил, но покидали пустыню и оазис, где племя остановилось, спешно.

Лишь неделей погодя муж нехотя признался, что наглец за меня верблюдов предложили и даже чемпиона-коня.

— Мало предложил? — невинно пошутила.

Дамир как-то странно на меня глянул и промолчал. И уже ночью ко мне не притронулся.

— Дамир, — шепнула, ещё ожидая его поцелуя, ласки. Потянулась было, огладить, дабы смягчить его настроение, да Аспид отрезал:

— Спи, — и покинул ложе.

Думала, обидела его.

Ночь и день промаялась, вечер, ночью его опять не было. Поутру узнала, что улетел Аспид, и почти седмицу его не было. А когда воротился, я сломя голову, побежала его встретить, да скуп он был на объятия и слова добрые.

Сердце сжалось от боли. Я верила до последнего, что поговорили мы и он объяснит, в чём дело, что не так. Но к ночи Дамир так и не появился.

Поревела в темноте, одиночестве и пустоте, а потом гордость в угол задвинула и пошла мужа искать…

В сокровищнице его не нашлось. Ни на кухне, ни в зале. Даже к Керию заглянула, но Дамира нигде не было.

Уж не ведаю, что потянуло меня в мою старую комнатку, но Аспид там сыскался. И то, не сразу его заприметила. Лишь сердце ударом болезненным дало знать, что здесь хозяин. И что в грусти в печали. Дамир в кромешной темноте сидел на кресле, лицом к окну. Руки на подлокотниках, взгляд вперёд, но будто в никуда — это отражалось в стекле, чуть подсвеченном луной.

— Дамир, — нарушила тишину в холодной опочивальне. Голос прошуршал робко, отрывисто, словно страшилась разгневать мужа. — Дамир, прошу… Не могу я так больше, — выдохнула горечь и наболевшее.

— Воль, ступай спать, — безлико бросил Аспид.

— Не трави душу, скажи, чем я тебе не угодила. Обидела ли чем? — не унималась, ибо не лгала. Не могла больше — хоть на луну вой.

— Что за глупость?! — недовольно буркнул Дамир. — Всё ты верно делаешь.

— Тогда что не так?! Почему меня избегаешь, — совсем жалобно вышло, но я устала гадать и ждать.

— Сказал же, хорошо всё… — Так и не пошевелился муж.

— Тогда почему не спишь рядом? Не мила боле? Не желанна?.. — застыдилась наглости своей.

— Обещал тебе… — повисла звенящая тишина. Я в догадках совсем утонула. Но их развеял Аспид: — Ежели отяжелеешь, не коснусь тебя боле.

Как гром среди ясного неба. Руки перёд мыслей среагировали на фразу — на ещё плоский живот легли. Огладили…

— Я что… — запнулась, хаотично выискивая, как упустила. И ведь, да! Я так в счастье забылась, что пропустила отсутствие кровных дней. Улыбнулась вначале, что вышло, как хотел муж и я, а опосля горечь во рту расползлась:

— И что, значит, всё? — глупо пробормотала, сердце гулко в груди грохотало, но так, что его эхо в голове отдавалось. — Больше не тронешь?

— Обещал…

— Но ты хочешь?

— Не дразни, Воль. Обещал я! — грубее рыкнул.

Да мне горело больше:

— А ежели я хочу?.. — подступила на шаг.

Вздрогнул Аспид, пальцы так сжали подлокотники, что дерево возмущённо заскрипело.

— Опасно это…

— А ежели осторожно… — упиралась бесстыже.

— Боюсь я! — грубо рявкнул Дамир. — Как ты не понимаешь?! Когда я с тобой, себя теряю. А за Аспида не отвечаю.

— И поэтому…

— Да! — опять рыкнул. — Как ощутил наследника, места себя не нахожу. От тебя на расстоянии держусь, чтоб не сорваться.

Видимо женщина Аспида во мне сильнее благочестивой княжны Грозненской — и я лёгким движением позволила ночной рубашке с меня соскользнуть.

— Воль, — голос Дамира надломился, но муж так и не смотрел на меня. Видимо по шороху ткани понял, что сделала.

Тогда предприняла ещё один шаг, косу через плечо перекинула, ловко верёвочку стянула, и волосы быстро распотрошила, позволяя светлому водопаду по спине и плечам струиться.

— Мне холодно, согрел бы… — подступила к мужу со спины.

— Зачем ты так со мной? — с мукой обронил Дамир.

Женщина во мне уже рыдала от отчаянья, но я мужественно боролась за то, чего хотела. И это было отнюдь не плотское утоление голода… Я хотела ощутить своего мужчину! Мужа! Хотела знать, что желанна до сих пор.

Перегородила собой окно, во всей обнажённой красе представ перед ликом Аспида. И, наконец увидала, что неравнодушен он — одни глаза чего стояли! Пылали точно два изумруда на солнце.

Нечленораздельно взрыкнул Аспид, пожирая меня голодным взглядом и я осмелела в конец… Медленно, плавно, дабы не спугнуть, не вывеси на грубость, взобралась на Дамира, бёдрами пленяя, руками шею обвила, а пальцы утопила в его чёрных волосах:

— Знаю, что справишься, — улыбнулась, губами на его щеке след короткий оставив, а следом прикусила, ибо колотило меня от вольности такой, словно в лихорадке была.

— Рр-р, — опять его рык тишину прорезал. Не солгал. Скучал по мне.

Ох, и одичал муж за это время. Аж со шлепком ладоней по моей остывшей коже, сграбастал в крепкие объятия. Чуть ли не вбивая, вмял в себя, с рычанием утробным губы мои порабощая, и как обычно утопил в краю волшебном, где море вспышек и мириады звёзд, где удовольствие как в колыбели качало, где наслаждение заставляло верить в невозможное, где жарко до сумасшествия и бесконечно хорошо…

Но только с ним!

Глава 33

Глава 33

Вольха

— Дамир, это нечестно, — хныкала я, когда в очередной раз получила категоричное «нет». — Ты… ты… нечестно поступаешь, — канючила капризно. — Обольстил, соблазнил, а теперь… заставляешь дома сидеть!

— Нет, я сказал, — уже порыкивал Аспид, быстро перебирая ногами ступени, чтобы от меня сбежать. Но я упрямая, ежели мне было нужно.

— Не смей со мной так поступать, — преследовала его до самой башни Керия.

— Ну хоть ты скажешь ей, что нельзя собой рисковать! — рявкнул Дамир, распахнув дверь в логово старика.

— Ага, — отстранённо кивнул Керий, даже не глянул на нас. Безмятежно что-то записывая в огромную книгу.

— Вот, — ткнул Дамир так, будто слово старика было решающим. Но меня так просто не убедить. Сложив руки на груди, брякнула:

— Керий, скажи, ведь мне полезны прогулки на свежем воздухе? Солнышко? Приятные впечатления? — перебирала тягуче, уже предвкушая свою крохотную победу.

— Да-да, — всё с той же интонацией бурчал Керий.

И конечно я послала змеиную улыбочку мужу.

Он глаза закатил, переводя дух

— Я очень хочу, — ножкой топнула, выражая крайнюю степень негодования. — Я не только чрево для вынашивания твоего наследника. Ты мне мир обещал, — нагло напомнила его же обещание. — Что-то больно крохотным оказался.

— Р-р-р, — сжал кулаки Аспид, выходя из себя.

— Женщина! Ты невыносима, — процедил сквозь зубы. — Тебе нельзя волноваться. Нельзя потрясений…

— Вот именно! — развела руками. — А ты заставляешь нервничать, страдать, скучать… и рыдать.

— Когда это ты рыдать успела? — праведно изумился Аспид.

Я запнулась, хаотично соображая, что ещё ляпнуть:

— В душе, — выпалила на выдохе. — Ты…

— Сказал же нет! — рявкнул Дамир, уже полыхая зеленью глаз.

Я преисполненная жгучей обидой, гордо вздёрнула нос:

— Хорошо, господин. Раз так, удачи вам в ваших делах, — к выходу устремилась, с самыми решительными мыслями показать мужу, что не лыком шита. Ну или… Хочу, и точка!

— И что это значит? — протянул с подозрением Аспид, за мной ступая.

— Спокойной ночи, — елейно улыбнулась. — Самой. Спокойной. Ночи. Из всех что у вас были. Господин! — и дверью хлопнула перед его носом.

Естественно женская месть оказалась простенькой и предсказуемой.

— Вольха!!! — аж стены тряслись от рёва мужа, когда меня в опочивальне не нашёл.

Я с наслаждением, прям кипя от удовлетворения своим поступком, слушала как деспот/тиран по крепости меня разыскивал. А слышно было хорошо! Грохот дверей. Спешный шаг. Недовольный рык…

Аспид/Дамир

Думал крепость по камушкам разнесу. Прислужники разумно забились в свои комнатки, и носы страшились показать.

И правильно, убил бы, не думая, ведь собой уже не владел.

Аспид лютовал…

Ишь, обиженную из себя строила. Проучить меня вздумала!

Я её проучу!

Когда уже Аспидом ослеп от злости, не найдя своенравную жену, так искусно играющую на наших нервах, лишь сердце трезвым осталось. Ровным боем дало понять, что Вольха рядом. Не сбежала…

Туго соображая, выбил дверь в застенок, куда ни разу с женой не заходил, — ведь это узница, и Вольхе здесь делать нечего, — она оказалась там.

А Вольха как ни в чём н бывало лежала на шкуре, к стене лицом, ко мне гордым затылком.

Сожрать её собирался, дабы мне кровь боле не портила, да голову не дурила. И вообще мне всегда свобода была мила, а это человеческое недоразумение сделало невыносимой мою разменную, правильную жизнь!

Дамир уже руки потирал, в предвкушении расправы. И даже за наследника в этот момент не переживал, не до того оскорблённому мужскому нутру было, но никак не ожидал, что Змий, взрыкнув, мирной ящеркой, подле ног хозяйки ляжет, собой подпирая.

— И даже не подумаю, — тихо отрезала Вольха, плотнее в комочек сжимаясь.

— Р-р-р, — утробно просипел Аспид, уткнувшись носом в затылок упрямицы.

— Нет! — брякнула жена.

И я с горечью понял, что и эту битву ей проиграл.

Как бы не рычал, не брыкался, она мной лихо управляла. Сделала из меня ручную ящерку.

Тьфу, срамота!

Несмотря на жёсткий пол, прохладу в застенке, ночью спал хорошо — меня близость Вольхи грела и умиротворяла. Вот что значит, с милой и в шалаше за счастье…

— Будь по-твоему, — проворчал в затылок.

Она не шевелилась, но я знал, что она уже не спала. И только сдался на её милость, Вольха выдохнула победно, улыбкой на губах светя… Даже это ощущал. Как и сердечко её, колотившееся от радости.

Ох, и страшился я за неё. Но воевать с ней боялся ещё более. Такой вредной, характерной девицы, не встречал ещё. Топнет ногой, и хоть тресни!

Потому не перечил.

Индейцы — вот смотри какие разные.

Аборигены? Почему нет, только не к людоедам!

Викинги? Будь по-твоему, но оденься теплее…

— А почему ты Китай обходишь стороной? — задумчиво протянула Вольха, рассматривая карту на предмет, куда бы отправиться на сей раз. За эту пару месяцев она похорошела ещё больше. Аппетит был замечательный, а энтузиазм не убиваемый.

И пугало, и восхищало.

— Нет! Воль, туда не надо, — категорично мотнул головой. Причина была, но о ней говорить не желал. — Лучше в степи отнесу. Там монголы… пламя кочевников… Аль в Японию.

— Почему нет Китай? — упиралась жена, и я тихо подвывал, предвидя зачинающий спор.

— Праздника нет подходящего, — съехал с темы, да Вольха не дура была.

— А мне он не надобен, — отрезала спокойно, но взглядом тяжёлым пронизывала.

За несколько месяцев она сильно в знаниях подтянулась, даже язык греческий разучивать стала, и вместе с этим её наглое желание знать ещё больше становилось непомерным.

Я ещё попытался отговорить, переубедить, но жена стояла на своём, и как бы не был против, пришлось сдаться.

Видят боги, я боялся этого путешествия, но упрямая Вольха, не отказалась от затеи. Я долго объяснял, что за страна, какие в ней обычаи и нравы, и всё равно не оказался готов…

Вольха

Меня восхищало всё, что было связано с Китаем. Вернее всё, что нашла в сокровищнице Аспида и что успела изучить. Вазы, таблички, манускрипты с иероглифами, наряды, картины, статуэтки. Сказания о драконах, необычные учения этого люда. И вот, наконец, муж меня перенёс в эту дивную страну.

Мы пролетели через невероятно длинную стену. Над густыми зелеными буграми с редкими проплешинами деревушек. И приземлились за несколько вёрст до небольшого поселения. Добирались ногами, а когда оказались в городе, я была потрясена необычностью домов и других построек.

Нас принял господин Чиан и госпожа Чиун.

Открыв рот, внимала необычной речи и завороженно следила, как народ нетороплив, спокоен, вежлив, учтив. Поклоны, прямые спины, ровные взгляды, крохотные шажочки.

Кимоно, странные сланцы на деревянной либо сплошной подошве, либо двузубой. Гэта.

У женщин сложные причёски. У мужчин в зависимости от статуса положения — от выбритых голов, до сложных узловато-приглаженных причёсок. И у всех! У всех чёрные волосы!!! Как смола.

А у женщин непривычно вымеленное лицо и алые губы, нарисованные не по форме.

— Завтра с утра будет представление, театр и шествие дракона.

— Дракон? — шепнула с изумлением.

— Аспид на их лад, но шествие будет людским. Увидишь, — мрачно отозвался муж, продолжая переводить с китайского, но потом запнулся, и принялся о чём-то оживлённо спорить с господином Чианом.

Муж был недоволен, хмур.

Я искренне не понимала, в чём дело, пока беседу не прервала гостья. За несколько минут до её появления на улице оживление началось. Прислуга засуетилась, шум поднялся…

Господин Чиан встал поприветствовать девушку и госпожа Чиун поспешили, хотя до сего момента сидела тихонько в стороне от мужчин, словно кукла: ни слова не проронив, ни движения лишнего.

Женщины обменялись поклонами, хотя госпожа ниже кланялась, нежели гостья. Господин уважителен был — чуть улыбнулся, жестом пригласил за странный стол, обустроенный на полу.

Гостья приняла приглашение. Неспешно шла к месту, словно плыла. Такая маленькая, хрупкая, как статуэтка. А взгляд тёмных щелей красавицы был острым, пронизывающим, по крайне мере тот, который был направлен на меня, но только на Аспида посмотрела — смягчился.

Дамир же наоборот — совсем помрачнел. Зыркнул на меня так, будто уже подумывал срочно улететь. Но при приближении гостьи, смирился с чем-то неизбежным.

Выдохнул тяжко, и как того требовал этикет, поприветствовал красавицу поклоном. Что-то между ними было не так… Необычно напряжённо.

Я глаза ломала — высмотреть. Голову — понять, слух — уловить… И чем дольше следила за парочкой, тем больше убеждалась — дело куда сложнее, чем могло показаться. Аспид сердит и немногословен, в то время как гостья ядовито улыбчива, сладка на речи. И хоть я ни слова не понимала, но то, как девушка на Дамира смотрела, как он реагировал на её слова… укрепляло в мысли, что гостья не из простых. И впервые во мне шевельнуло нечто сродни… ревности. Страха за своё!..

— Вольха, это госпожа Инь, — представил меня азиатской красавице муж. Дамир вновь заговорил на китайском, теперь меня представляя девице. Она кивнула и тогда вновь удосужила взглядом. Он уже не был колючим, злым — обычный, чуть заинтересованный.

Инь оказалась очень милой, скромной, воспитанной девицей. Вся такая изящная, что даже я при своей худобе себя медведицей ощущала.

— Госпожа Инь взялась нам показать город и дозволяет в своей компании посмотреть завтра праздник.

— А кто она? — уточнила я, наплевав на обычаи, но меня таранило нехорошее предчувствие.

— Сестра важного человека и очень значимая фигура в этом государстве.

Глава 34

Глава 34

Вольха

Сопровождение у нас оказалось многочисленным. Даже я, княжеская дочь, не привыкла к таким сборищам, словно не в город выбираемся, а во вражий стан. Да к тому же… мы не шли, не ехали на конях, и даже не на мулах, ослах, как в некоторых странах, куда Аспид возил — нас несли на бесколёсных крытых носилках. Паланки на двух жердях.

Было не так интересно, как получила бы удовольствие от пешей прогулки, аль на конях, но Дамир категорически отрезал:

— По здешним правилам! Не забывай, ты теперь не только за себя отвечаешь.

Тяжко вздыхала и послушно ехала, как велел муж, да по сторонам глазела, выпрашивая у него подробных объяснений.

Город был красивый, по крайней мере, та часть, которую нам показали. Небольшой, аккуратный. На площади уже собралось много народу, но праздник начался, лишь когда мы расселились согласно этикету этой дикой страны и опосля дозволения госпожи Инь.

Необычная музыка, дивные танцы, странные представления, пение — театр. Всё завораживало, а плывущий дракон меня покорил.

Тканевый, яркий, длинный, крупный, но двигался так, словно живой. Под удары мелких барабанов и звона металлических тарелок. Чётко, отработанно… не заметила ни единого сбоя, хотя как оказалось им управляли пару дюжин человек. И до того красиво и необычно было, что даже расплакалась от увиденного.

— Ты стала очень ранимая, — буркнул на ухо Дамир.

— Не знаю, что со мной. Никогда столько не ревела. И вообще мне всё кажется таким… милым, замечательным… прекрасным.

— Это ребёнок… ты меняешься… Вернее, он меняет тебя, вот и… — Аспид запнулся. Он был так близко… Глупо решила, что он меня обнимет, поцелует, но нет. Муж натужно сглотнул, смотря на мои губы и, помрачнев, безлико отстранился:

— Просто будь более сдержанной…

Немного это покоробило, но я спорить было бессмысленно, поэтому кивнула.

Праздник длился до самой ночи, без перерыва и нам даже еду прислужники на места приносили. Это было мило и удобно, хотя их еда тоже казалась непривычной, но рис очень пришёлся по душе, как и вермишель, и фасоль…

Следующим потрясением стали летающие огни.

Сотни… сотни удивительных тканевых фонариков: лёгких, воздушных. Он точно большие светлячки, зависали во мраке ночи. Их запускали все… Иногда парами, как и мы с Дамиром…

Глядела на него во все глаза, наполнившиеся слезами радости. И я ясно услышала своё/его сердце, чётко отбивающее «люблю».

Я люблю Аспида!

ЛЮБЛЮ!!!

Его! Того, кого так ненавидела… Того, кого так презирала. Того, от кого мечтала избавиться.

Это ошеломило.

Чуть было Дамиру о чувствах не брякнула, но волшбу нарушила Инь. Даже не ведаю, откуда появилась азиатка, но бесцеремонно вклинилась меж нами. Её тонкий резвый голосочек вскрывал неприятные закутки моей души, словно нож, полосующий по больному.

Дамир отвечал сдержанно, но я остро ощущала в нём злость.

— Завтра, — на нашем языке пропела Инь, мило улыбнувшись мне. — Ты ведь знать, что пропускать наш бои не стоить, — коверкая слова протянула девица. Я была потрясена. Она знала мой язык! Пусть ломано говорила, но я её понимала, и этого дорого стоило.

Я-то её языка совсем не ведала.

— Мы будет рад, — её злые глаза загадочно полыхнули. Теперь я была уверенна, что не было в неё ничего доброго и хорошего. Она… змея подколодная, хитрая, вертлявая и опасная.

Дамир кивнул:

— Примем за честь ваше приглашение, госпожа Инь.

— Разве мы не можем отказаться? — уточнила я, уже возвращаясь домой.

— Нет, — мрачно отрезал Аспид. — Это было не приглашение…

Не поняла загадочной фразы, а прояснять не стала. Уж больно неразговорчив муж был. Так погрузился в думы, что до самого дома больше ни слова не проронил.

Ночевали в доме господина Чиана.

Спать было жутко неудобно, но спасали объятия Дамира. И пусть на близости не настаивал, быть с ним уже было за счастье.

На знакомых паланках прибыли к площади, где уже всё было готово для состязания. Народ гулил, толпился в ожидании начала. Как и вчера всё было красиво и организовано. Каждый знал своё место, роль, а не как у нас: шум, гам, толкотня, грязь, вечно что-то не по плану и наперекосяк.

Мы сидели на удобных скамейках под навесом.

Простолюдины толпились по краям огромной и чистой платформы, возведённой для этого турнира.

Представление началось с ударами по большущей бронзовой тарелке. Гонг — эдакий самозвучащий ударный инструмент, обладающий мрачным, грозным, зловещим тембром.

Я вздрагивала от каждого удара, словно вибрация и меня достигала, и затаила дыхание, когда на помост очень дружно и слаженно вышла толпа одинаково одетых мужчин\парней. По лицам и фигурам так сразу и не скажешь — мужчина, аль отрок.

— Представители «школы боевых искусств», — пояснил Дамир.

Я лишь рот как ворона разевала, во все глаза таращась на необычных воинов. Их оказалось много, как и школ — и были они разные.

Сначала бесконтактный бой демонстрировали — это махание по воздуху, больше походящее на одиночный танец, а затем вояки разбились на пары…

Непривычно было следить за диковинной рукопашной борьбой. И признаться, я бы не поставила ни на кого из них, встань их даже с десяток супротив, положим, нашего воеводы.

У того ого размах, ого-го удар.

А азиаты мелкие, лёгкие, парящие, и движения скорее жалящие, чем разящие.

Но диковинно чего не отнять.

Настроение было хорошее, и аппетит отменный, тем более нам опять принесли еды и питья. Я с удовольствием утоляла голод, но замерла, когда помост опустел и на него выплыла… Инь…

Её тонкий голосок прорезал повисшую тишину и почти вонзался в мой мозг. Ни слова не поняла, но по аху толпы и реакции мужа поняла, что что-то не так.

Инь сделала несколько шагов к нам. Аспид резко встал, сверкая зеленью глаз и чеканя непонятный мне ответ, но то, как отлетали от рта звуки… ощутила животный страх. Такой пронизывающий холод, что аж до костей студил. И сердце тревожно грохотало.

— Что?.. Что она говорит? — потребовала ответствовать, дёргая мужа за руку. Мне уже было совсем страшно и взгляды толпы, обращённые на нас, веры в лучшее не прибавляли.

— Всё будет хорошо, — заверил Аспид.

Ничуть меня не успокоил — я холодным потом умылась.

Дамир голос повысил, обращаясь к Инь, кивая в такт словам.

Толпа замерла, затаив дыхание, и только муж умолк, взорвалась криками и хлопками.

Инь метнула на меня убийственный взгляд. Щели узких глаз смертоносно сверкнули… зеленью, и в следующий миг Аспид вскочил на помост.

Приблизился к азиатке, взирающей на него без страха, скорее с дерзким вызовом и так они вели битву взглядами, пока им не вынесли оружие. Непривычно тонкие, чуть изогнутые мечи.

Всё с тем же щекотливым безмолвием, каждый взял себе по оружию.

Ох и напугалась я, когда Дамир и Инь немного разошлись, и тотчас шагнули друг к другу, столкнувшись мечами. Клинки со звоном сшиблись между противниками, высекая искры из стали.

Вздрогнула с очередным скрежетом, когда один меч по другому на всю длину проскользил. А следом вновь лязг и искры.

Танцевала дева с мечом до того невозмутимо, а уворачивалась от выпадов Дамира так ловко, что я усомнилась в его лёгкой победе. Уж больно девица спокойно гарцевала.

Сама искусно наступала и даже попортила кимоно Аспиду, нанеся несколько порезов до крови.

Я кулаки сжимала, уже стоял на ногах, на грани заорать, дабы прекратили бой.

Народ что-то дружно покрикивал. Не понять, кого подбадривали, но на лицах неописуемый восторг читался. А вот мне было не до восторга… Меня потряхивало от ужаса. Горло сушило, в грудь сжималась до боли…

И когда Инь ловко увернувшись от атаки Аспида, невероятно круто прогнулась, а следом прокрутила какие-то немыслимые кульбиты, я чуть было позорно не завопила.

Меня шокировала скорость, опасность, манёвренность.

Но Дамир видимо знал о таких трюках соперницы, потому затянул её в очень быстрый танец, с такой скоростью орудуя мечом, что последним махом выбил из рук Инь клинок.

Толпа ахнула.

Я даже выдохнула с облегчением, на все сто уверенная — муж не тронет безоружную, а девица сейчас сдастся. Но зря решила, что победил её муж. Инь ничуть не смутившись, вступила в бой руками. И до того это выходило быстро, точно и невероятно ловко, что Аспид оказался на помосте… лежащим лицом ко мне. Едва заметно мотнул головой и взглядом грозно велел: «Не смей орать!»

В следующий миг уже был на ногах.

Толпа опять единодушно прозвучало не то ахом, не то ого-хом.

Начался новый вид поединка.

Девицы была проворна и быстра, никогда бы не подумала, что есть кто-то умеющий дать отпор Дамиру. И судя по ударам Инь, силушка в ней таилась нечеловеческая. Иначе бы Дамир уже давно его сразил своими ударами, кои не раз достигали цели, а на деле причиняли не такой уж огромный вред Инь.

До того в горле пересохло, что когда мужа подбодрить захотела, с уст сорвался лишь хрип. Было взяла чашечку с отваром местного напитка, да она пуста оказалась. Торопливо глазами сыскала робкую прислужницу, рядом стоящую, как она ко мне услужливо подступила. Налила новую порцию напитка и мне протянула.

— Спасибо, — бегло поблагодарила и жадно глотнула, опять на мужа уставляясь, запоздало ощутив на языке другой вкус: терпкий, горьковатый.

Но мысль о странности оборвалась, когда муж несколькими ударами поверг Инь наземь. Зашипела девица как змея. Тряхнула длинными рукавами, точно плетьми… Лицо исказилось до неузнаваемости. Причёска давно уж была растяпанная, но сейчас, и волосы будто живыми стали — зашевелились… А в следующее мгновение… вместо красивой девы над помостом уже изумрудный Змий вился, скаля зубастую пасть.

От неожиданности я со сдавленным ахом на скамью осела. А толпа возликовала неистово. Взорвалась воплями радостными, хлопками бурными.

Полыхнула Инь огнём…

Шарахнулся люд от платформы, и муж, уворачиваясь от огня, взмыл Аспидом. И аккурат когда они столкнулись уже над помостом, я чашку из немеющих рук выронила. В горле жгло, в груди давило, словно объятия были слишком крепки. А затем и живот скрутило, да так, что взвыла, я хватаясь то за горло, то ладони к груди припечатывая, то опуская на живот…

Закружилась всё, завертелось. Тошнота, липкая мгла небытия… удушливо стало. Темнота подступала, и последнее, что запомнила прежде, чем в её власть отдаться, мой Аспид Драконницу когтями полоснул, да так, что соперница на помост тушкой рухнула. Не глянул более на неё муж… ко мне кинулся.

Глава 35

Глава 35

Дамир/Аспид

Я умер в тот миг, когда увидал, как Вольха наземь упала.

Щадить Инь не собирался — ударил наотмашь да к жене метнулся.

Запах яда учуял сразу.

Инь от скорой расправы уберегло лишь то, что мне было нужно Вольху спасать.

Господин уже распорядился насчёт противоядия и его быстро жене дали. Прислужницу, налившую чай — убили на месте. Так принято.

Инь… — а это её рук дело, — никто не посмеет тронуть, она любимая драконница императора.

— У вас день-два, — виновато обронил Чиан, когда домой прибыли, — весть об Инь и твоём прибытии уже долетела до императора, скоро он будет здесь.

Я рисковал.

Знал это сразу, но пошёл на поводу прихоти Вольхи.

— Вам лучше уйти до его прибытия, — Чиан замер в поклоне.

— Спасибо, друг.

Чиан — редкий человек, прекрасно понимающий, на что себя обрёк после случившегося. Он знал о чести, долге, доблести, обязанностях, ответственности. Потому в нём боролись преданность императору и уважению ко мне, подкреплённому долгом за когда-то спасённую ему жизнь.

Почему я и выбрал этот город, этот дом, этого человека.

Жаль, что сейчас он рисковал собой и семьёй из-за меня.

Я этого не забуду…

Мы покинули край, когда основной яд из Вольхи вышел. И хоть она была по-прежнему слаба, но главное — жива.

Дома почти седмицу боролись за неё.

Пришлось Лаурелия — лучшего лекаря из Рима приволочь.

Во время, оказалось, ребёнок умер, а с ним начинала умирать и Вольха. Но ежели малыша уже было не спасти, то за Вольху сражались до последнего.

Умирал каждый день, час, минуту её мук. Места себе не находил — спал урывками, сидя рядом и держа жену за руку.

— Кто она… — голос Вольхи мороком показался.

Тихо проник в сознание, потревожив дрему. Поднял взгляд на жену и чуть не заорал от счастья. Бледная, исхудавшая. Глаза впалые, синяки… Волосы растрёпанны, но не было никого милее её.

— Жива, — нелепо обронил, губами в её холодную ладонь уткнувшись.

— Кто она? — сипло вторила жена с нарастающей злобой.

Вольха

— Любимая ведьма императора, — пробормотал Дамир, опустив глаза. — Говорил вроде…

— Она… аспид? — в лоб очевидное.

— Да, — кивнул с явно неохотой муж.

— И она оказалась именно в том городе? — продолжала заваливать вопросами. — Или ты специально меня туда привёз, чтобы я её увидела?

— Нет, Воль, куда бы на этих землях тебя не посадил, мы бы не смогли избежать её внимания. Я говорил, что Китай стоит обходить стороной.

— Она… имеет на тебя виды?

Аспид замялся, мою ладонь продолжая в своей мять, и всё же ответствовал, но как-то невнятно: не то кивнул, не то мотнул головой.

— Она для тебя что-то значит? — очередной щекотливый вопрос. И смотрела в упор, почти казня, ежели посмеет солгать.

— Для меня ТЫ имеешь значение, — переиначил Дамир, вымученно улыбнувшись.

— А она? — шипением настаивала я.

— Она мне подходит… — опосля очередной заминки кивнул Аспид. Словно небеса разверзлись, молния ударила прямо в меня. Я бы шарахнулась прочь, да и без того лежала в бессилии на ложе. Пошатнулась нелепо и руку высвободила из плена ладони мужа:

— Как я?

— Нет, она подходит как Аспид Аспиду. И я был должен на ней жениться, но… выбрал тебя.

Сердце чуть ли не выпрыгивало из груди, перед глазами всё расплывалось. Я судорожно дышала, впервые осознав, что счастье утекало меня из-под рук.

— Воль! — горячо шептал Дамир. — Слышишь меня? — А я словно в зыбучее болото угодило. Меня безысходностью и отчаяньем топило. — Я тебя выбрал! — пытался воззвать к моему утекающему сознанию муж. — На тебе женился…

— И поэтому она меня…

— Инь я детства готовилась стать моей женой. Она знает, что моя вера позволяет мне иметь много жён и много наложниц, — чеканил спокойно Дамир.

— Тогда зачем она меня.

— Думаю, узнала о ребёнке. Потому и вызвала тебя на бой. Я его принял за тебя. Прости, это я виноват… должен был предвидеть. Предупредить… Но так надеялся, что она чуть погодя вызов бросит.

Сердце ёкнуло. Удушливо стало, я до такой степени умерла ко всему, что лишь кивнула невнятно. Мне больше нечего ему было сказать.

Я будто гусеница, готовящаяся стать бабочкой, запаковалась в защитный кокон, но в отличие от неё… не свободы и преображения ждала — а медленно чахла от бессилия перед случившимся и неотвратимым будущим.

Дамир/Аспид

Вольха умолкла, как-то ненормально резко, словно игрушка сломалась. Затихла, и больше не заговаривала сама.

С этих пор всегда мне приходилось начинать беседу кою и беседой сложно назвать — так, пару обыденных слов туда-сюда. Но что больше пугало — в её глаза потух огонёк той жажды знаний, кое меня так подкупал когда-то.

Жена постоянно зависала в задумчивости. Иногда с грустью в окно взирала. От еды часто отказывалась и вообще, казалось, утратила вкус к жизни.

Вот тогда я запереживал пуще — места себе не находил. Вину за случившееся на себя брал, и даже был готов себя заживо похоронить, но прежде… мне прощение от жены хотелось получить…

Да и наследник надобен.

К близости жену после такого приключения принуждать не мог, да и как? Слаба и духом, и телом… И даже прежние радости её боле не радовали.

Мои рассказы потеряли для неё важность, слова улетали в пустоту.

Вскоре я тоже умолк. Но нет-нет, да и заставал Вольху за чтением.

Гуляла редко, но вставать начала уже через пару седмиц.

Но даже лекарь Лаурелий, коего из Помпеи привозил для осмотра жены, руками разводил:

— Да, выкарабкалась, заражения крови нет. Жить будет и дальше. И даже лоно заживало хорошо, хотя детей зачать уже не сможет. Видимо, даже твоя кровь этому не помощник, а мы её достаточно для выздоровления перелили в её слабое тело. Прости, что от меня зависело — сделал, но вернуть смысл жизни твоей жене не в моей власти.

Разозлило упадническое настроение Вольхи. Я Аспид! Я муж её… и так уже из шкуры вылезал, лишь бы она в себя пришла, но, видимо, с бубном не напрыгаешься. В конце-концов я предупреждал, что не стоило в Китай ехать. Я как мог, пытался уберечь нас от проблем… И вину с себя не снимал — Я НЕ доглядел! И мне утрата возможно наследника ещё больнее, но это не значило, что умирать надобно.

Вольха

— Не трави душу, Вольха, — муж комнату мерял широкими шагами уж более часа. Я книгу читала, убивая время и не желая с ним общаться. — Не могу я так боле… Скажи, что мне сделать? — остановился напротив. — Что? Мне? Сделать? Чтобы ты вернулась? — пилил требовательным взглядом.

— Я не знаю, — обронила тихо, нехотя оторвавшись от чтения. Смотрела на мужа без прежнего трепета. Во мне что-то умерло…

Аспид топтался в ногах, суровый взгляд на мне удерживая:

— Хочешь, полетим куда-нибудь? Хочешь в горы?.. Хочешь… в город прокатимся. Хочешь, праздник?

— Домой… — шорохом собственный голос показался. — Отпусти меня домой…

Не думала, что Дамир согласится, но уже следующим днём собрались в дорогу. Гостинцев родным прихватили и без лишнего сопровождения на Аспиде улетели.

Хоть и не было в нашем княжестве для него врагов, но остановились у ритуальной пещеры, где нас уже ждали несколько дружинных с запасными конями. Оказалось, Дамир батюшку о нашем прилёте предупредил.

Княгиня рыдала, князь был слегка озадачен. Говорил мало, в задумчивости сидел весь пир в честь нашего прилёта.

Длился он по обычаю три дня и три ночи.

Отвыкла я от подобных церемоний. От шума, шутов, скоморохов, смеха громоподобного, рык зычного, глупых шуток, диких игрищ. Всё же наши мужики были как медведи, и мощью и повадками. И некогда нелюдимый Аспид, теперь мне казался существом иного порядка: куда воспитанней свояков, выдержанный, чинный, достойный.

А потом матушка меня увлекла за собой и, наконец, я выплакаться смогла. Слёзы меня душили, снедали горечь, досада и вина. Как есть молвила:

— Не подхожу я Аспиду. Глупая, капризная, слабая. Ему нянчиться со мной приходилось. Рисковать. Наверное, мой удел — муж проще, — завершила исповедь, всхлипывая на груди матери.

— Что ж ты такое говоришь, доченька, — нежно по голове гладила матушка, — раз выбрал тебя, обучал, своё сердце отдал, значит считал достойной. Он сокровища к твоим ногам положил, он тебе дозволял то, что редкий муж дозволит, стало быть, верил в тебя… И готов был к взрослению твоему. Сама же говорила, как он ухаживал, искал к тебе путь. Нельзя от него закрываться, не отталкивай, — мягко наставляла.

— Как же не отталкивать, когда я ему самое важное, чего так жаждет, боле дать не могу?! — вознегодовала в сердцах.

— Разве быть с любимой…

— Никогда не говорил о любви, матушка, — рьяно замотала головой.

— Так может, потому что порой не словами, а поступками о ней кричат? — резонно подметила матушка. Я на миг призадумалась, губу кусая, да остаточно всхлипывая, но погодя отозвалась:

— Помнится, он молвил, что не умеет любить, да и не надобно ему чувств людских. Он желает наследника, а я… не смогу больше иметь детей, мам, и всё по моей вине. Понимаешь? Он лишь потакал моей прихоти. И даже женился с уговора, хотя ему другая женой была воспитана. А я не смогла сдержать слова, и потеряла сама дорогое, что у нас было. То, для чего он меня в жёны взял… — в тягучих думах посидели немного, и я опять всхлипнула: — Не хочу его собой обременять. Пусть сыщет себе хорошую жену, аль на той драконнице женится.

Промолчала мать, но от её объятий… близости — мне хорошо становилось.

И только ночью, оставаясь с мужем наедине, меня вновь одолевала боль, отчаянье и слёзы.

— Что опять не так? — шепнул муж, со спины в затылок жарко сопя. — Скажи, наконец, что сделать для тебя ещё? — было коснулся, чтобы развернуть, но не осмелился, так и остался невнятным жест.

— А разве я чего-то просила?

Дамир

— А ты попроси, нельзя же так… — от бессилия рукой махнул. — Ты живая, но словно не жива. И я…

— Не пойму, что тебе нужно от меня, Дамир. Я бесплодна! Срок оговорённый почти к концу подошёл. Зачем ты со мной возишься? Чувствуешь свою вину? Её нет! Я виновата в том, что случилось. Это теперь моя повинность, с ней дальше жить! А ты… свободен! Летай, пари… Сыщешь другую жену, у вас всё получится, — её голос звучал ровно, безлико, будто ничего такого… из ряда вон выходящего не было сказано.

— Так ты для того сюда напросилась, дабы я тебя в покое оставил? — злость накатала. Да и устал я таращиться на унылое лицо жены. То в спину её дышать. То затылком любоваться.

— Да, — убито шепнула Вольха, на меня не глядя. — Ибо не вижу смысла ни тебе со мной мучиться, ни мне с тобой, ещё больше убиваться, вспоминая, что случилось и всё больше друг друга ненавидеть. Изведусь — руки на себя наложу. Лучше уйди сейчас, — обрушила просьбу.

Ох, как руки чесались идиотку встряхнуть. Вытрясти дурь, но я лишь свирепо скрипнул зубами:

— Думаешь, лучше без меня тебе будет?

— Д-да, — кивнула жена, продолжая в стену взор упирать. — А тебе с женщиной достойней меня. И не пустой, как я. А я может замуж выйду, только память быстрее сотри. Молю. Не хочу я этот год помнить, — завершила на грустной ноте.

Я уже глох от бешенства.

Как можно себя хранить, когда жизнь впереди?..

Как можно думать о другом, когда я себя предлагал…

— Меня забыть?

— Да!

— За другого выйти… — скрежетал зубами, ревность смаргивая. — За кого? Светозара небось ждёшь?

— Не жду, — покачала головой Вольха. — Но ежели ждал и пожелает…

— Да, ты права, — рявкнул, покидая ложе. Наспех штаны натянул, рубаху, свирепея до сумасшествия, да руки занимая, иначе за себя не ручаюсь. — Надобно мне о будущем поразмыслить, — к выходу шагнул.

— Я счастье тебе желаю, — уже в спину нагнало.

Вышел из комнаты, как простой человек — через дверь, но уже с крыльца взмыл Аспидом, не слушая визг челяди и волнение знати, кто свидетелям стал.

Расправил крылья, в объятия ветра отдаваясь. Ибо только там, на высоте, Аспид мыслил лучше всего. Там мне было хорошо: свободно, холоднее и трезвее.

Глава 36

Глава 36

Вольха

День его не было, сначала порадовалась — оставил в покое, а потом задёргалась. Хоть и была привычная и его отлётам, но в этот раз особливо остро переживала расставание и молчание.

Вроде сама послала, за штаны не держала, а вот… плохо мне без него. Ревела в тишине и одиночестве, даже ко столу не выходила. Только матушка за мной ухаживала. И советами делилась. Да пока глуха я к ним оставалась, всё казалось, что никому не понять моего горя и боли. Потому и утопала, не желая спасения.

И вот когда очередной вечер наступил, а мужа всё не было, в дверь стук раздался.

Подскочил было: Аспид! Но звучание повторившего стука и тихий голос Светозара: «Воль, я это», — надежду на возвращение мужа растоптали. Остановилась у двери в сомнении.

— Воль, — настойчивее давал о себе знать Светозар.

— Чего тебе? — устало обронила, дверь не отворяя. Негоже пускать в опочивальню другого. Тем более, я помнила, как на Светозара Аспид реагировал бурной ревностью.

— Пусти, Воль, поговорим…

— Ты в своём уме? — возмущённо шикнула. — Уходи.

— Нечего бояться. Нет Дамира уже третий день, — знающе добавил Светозар.

— И что с того? — брякнула с упавшим сердцем.

— Как что?.. Думал, ты его отправила восвояси. Ждал, что обмолвимся хоть словечком, да ты из комнаты не выходишь лишний раз.

Закусила губу, себя кляня.

— Ну же, милая, отвори. Не узнает никто. Я только поговорить за будущее…

— Свет, не время сейчас…

— Как бы поздно не было, — брякнул княжич. — Я же ждал, как уговаривались, — шептал с чувством. — Год почти миновал. Не забыл я тебя… Люблю, слышишь? Только помыслами о тебе жил это время.

Померещилось шуршание занавески. Было оглянулась, да голос Светозара опять внимание привлёк:

— А ты? — озадачил.

А мне и сказать нечего. Поначалу только о нём и думала, пока Аспида лучше не узнала, а потом и вовсе забыла. Но ежели мне вскоре жизнь иная предстояла, зачем о таком говорить в лоб.

— Вспомнила, — это ведь было правдой.

— Люба моя, — протянул мечтательно Светозар. — Знала б ты, как жду свободы твоей полной. Обнять хочу, — пошкрёбся в дверь. — Ну же, Воль, пусти, и то засекут меня подле двери, много судА будет.

— А ты не топчись, уходи, — пробурчала, не желая общения с бывшим. Сердце неистово билось, будто я уже попалась на измене. И такой грязной была, хоть сразу в окно выпрыгивай.

— Воль, не терзай мою душу, — с мукой прошептал Светозар. — Скажи, я люб тебе, как и прежде?.. Ну же… — настаивал, не дождавшись ответа. Я молчала, не могла лгать.

— Воль, не молчи, — опять с мольбой протянул княжич, — помнишь, как мы о будущем мечтали?

— Угу, — лбом в дверь уткнулась.

— Я же любить крепко буду, оберегать не то, что Аспид. Что он знать о любви к красивой женщине может? — сам того не ведая, бил по незаживающей ране.

— Нелюдь одним словом, — продолжал Светозар. — Обижал тебя?

Я молчала — меня слезы душили.

— Бил? Насильничал? Небось, взаперти держал, света белого не казывал? — перечислял княжич, а у меня собственный яд по жилам расползался, по лицу слёзы жгучие. Я выть в голос хотел.

А Светозар, как нарочно:

— Ты только скажи, я на него, хоть голой грудью ради тебя. А ежели вызнала его слабое место, как уговаривались, я люд подыму, и мы убьём его. Говаривают богатый он. И земли у него плодородные, и сокровищ много… Воль, — опять тихий стук, — ответь мне любимая. Вызнала его слабость?

Всхлипнула, себя ненавидя, его проклиная, Аспида…

— Ну же, — голос Дамира точно топор удалецкий обрушившийся на ствол.

Обернулась, теряя землю под ногами.

— Чего молчишь, княжна Грозненская, — сверля зеленью глаз, чеканил Аспид, — жених твой любый спрашает!

Шарахнулась прочь, да о дверь затылком ударилась. Обмерла от страха, когда Аспид ко мне порывисто шагнул. Сокрыла лицо, в ожидании расправы быстрой, но Дамир грозно рыкнул, букетом огромным, кои в руках держал, в меня запустил. И только вздрогнула, за запястье схватив, рывком от двери оторвал, прочь швыряя точно собаку, мешающуюся под ногами.

Распахнул дверь и выскочил за порог, готовый разорвать соперника голыми руками, да вдали уже сверкали пятки удирающего Светозара.

— Нет-нет, — молила с причитаниями, за сердце схватившись. Вскочила, но путаясь в подоле, опять рухнула на пол и захлебнулась слезами. От отчаянья, бессилия… Тут и обречённость неподъёмным грузом обрушилась.

На улице вопли раздавались: бабы визжали, мужики покрикивали, но только к окну распахнутому бросилась, тотчас прочь отшатнулась. Дамир в окно ловко забрался. Люто ненавидел взглядом, подступая хищником.

— Значит вот так верные жёны мужа ждут…

Я шаг за шагом отступала, но в красках представляя расправу, куда более жестокую, чем случилась бы с горяча.

— Не так, не пускала его…

— Значит земли мои надобны? Сокровища… слабое место моё?..

— Это не так, Дамир, — язык прикусила, когда ладонь на моё лицо обрушил. Не ударил — хлестко припечатал, затыкая… и так, чтобы не видеть меня.

Я чуть со страху не померла. Мысли метались, а близость с опасным чудовищем вообще не давали здраво думать.

— Вот значит, чего удумала, стервь Грозненская. Со мной ни ложе не разделить, ни поговорить по-человечески, а с другим…

— Дамир, — пискнула, но муж так сильно сдавил пальцы, что взвыла от боли, а в следующий миг уже летела на пол — швырнул меня опять Аспид, и пока слезами давилась, в юбке путалась, подступал, чеканя каждое слово. Да так, словно искры, выбивал ударом молота по раскалённому металлу:

— Сердце моё у тебя! Душу истерзала так, что ошмётки остались. Но тебе и этого мало. Ещё и убить вздумала. Сокровища прибрать.

От ужаса ни думать, ни дышать не могла — лишь отползала от подступающего мужа, пока спиной в спинку постели не упёрлась, да головой рьяно мотала: нет, нет, нет…

Аспид высился надо мной: лютый, мрачный, решительный. И пока я со своими страхами боролась, с пола меня за волосы дёрнул, протащив до края постели и бросил как простолюдинку на сено. Взвизгнула глухо от ужаса, пытаясь карабкалась к изголовью, да Аспид рывком обратно подтянул, подол задирая.

Не орала в голос, дабы никто не ворвался к нам, но брыкалась дико.

Не желала чужих ушей и тем более глаз — наше это дело. Супружеское!

Я Аспида разгневала. Спровоцировала. Огребала по заслугам, но билась за себя по-настоящему. Зубами, когтями, колотила кулаками, извилась бешеной кошкой, шипела, ощеривалась.

Но всё бестолку — Аспид сильнее был, обиженней и злее. Меня не слышал, хотя я старался оправдаться и объяснить, пока сдирал с меня вещи.

Но видать устал от дёрганий и шлепков, крика, потому заткнул ладонью, и навалился на меня всем телом. В пару рывков хозяйство освободил, да грубым толчком в меня ворвался.

Аж зубами клацнула, как больно было. Впервые у нас близость опосля потери ребёнка. Чрево уже забыло как это.

Кусая губу, глотала стоны, пока Дамир вколачивался, обуреваемый ревностью и похотью, кою давно на мне не срывал. И кончил быстро, мне на радость. Сопел надсадно, вбиваясь поглубже и наплевав, что мне больно могло быть. С рыком изливался в и без того изувеченное лоно.

Минутами погодя отлепился от меня Дамир. Ладонь со рта убирал, спрятал хозяйство под брюки, меня по-прежнему ненавидя. А я лишь дрожала от пережитого, редко всхлипывая и крошево мыслей собирая, когда крики на этаже раздались, топот в коридоре. Суета в доме и на улице.

Батюшка со стражей до нашей комнаты уже добрался, но Аспид первее меня дёрнул к себе за руку и к окну голую, зарёванную поволок.

Сознание потеряла, когда вместе со мной из окна вышел.

Очнулась уже в крепости. Не в нашей с Аспидом опочивальне, и даже не в своей комнате — а в холодной застенке на простеньком матрасе под плохо выделанной шкурой. Всё такой же голой. В одиночестве, во мраке…

— Дамир! — взвыла в отчаянье. Тело ломило от боли, сердце было словно на куски растерзано. — Дамир! — взывала к мужу, по двери колотя. — Молю, давай, поговорим…

Но был глух к моим крикам. И скорее я охрипла, да от бессилия в небытие часто ныряла.

Весь день его не было.

Очнулась от холода и голода, решила было, что решил меня уморить… здесь заживо похоронить, как увидела у двери понос с чашкой и тарелкой.

Хлеб, сыр, мясо, воду заглотила будто удав.

Забилась в угол, раздумывая какая судьба меня ждала, но ничего утешительного не рождалось. И я… смирилась.

Так и отбывала не оглашённый срок, лишь единожды услышав Варварушку.

— Воленька, — за дверью голос раздался, и я на подкашивающихся ногах к ней поспешила.

— Да-да, я тут, Варварушка, — пробормотала, слезами умываясь.

— Не могу дверь открыть, милая моя, — рыдала и нянька. — Ирод лютый ключ у себя держит.

— Значит так, — покивала услышанному. — Пусть решит уже мою судьбу наконец.

— Он тебя…

— Нет-нет, не смей, — заверила жарко. — За дело, нянь, за дело ненавидит. Ты предупреждала, а я… глупая, не послушала тебя. Так что не смей его обвинять. Это я… недостойная девка. Я пустышка. Не смей его ругать.

— Да что ты такое говоришь?! — возмутилась нянька. — Ни одна девка, какой бы грех не совершила, такие издевательства сносить не должна.

— Предала я его, Варварушка. И пусть не сейчас, а когда-то… Пусть не сердцем, а глупыми словами… но ведь было оно… Было! Ты представь как ему больно!!!

— Чу на тебя, — опять за своё Варварушка. — Найду, как тебя вызволить, видит Велес, сыщу! А нет, Микула уже слепок гнезда сделал, того глядишь выточит быстрее…

— Ты что здесь делаешь? — рёв Аспида раздался совсем близко. До того я его гнева испугалась, что аж на пол осела, в красках представляя, какую расправу над Варварушкой учудить может.

Да только нянька явно того не страшилась — загомонила, с Дамиром споря, а у меня чуть сердце от ужаса не разорвалось.

— Место своё забыла? — рявкнул Аспид за дверью.

— Как забыть, с рождения помню. А ты чего творишь? — без страха на него взъелась нянька, — убьёшь ведь девку!

— Не твоя забота! Жена она мне! Хоть и временная, только мне решать как с ней быть. Пошла прочь, иначе вышвырну из дому зверью на съедение, — рявкнул Дамир да так, что аж стены сотряслись, пронизанные его яростью.

— Нянь, не смей, — ладонями по двери ухнула. — Не смей моему мужу перечить. Сказал молчать — молчи! Аль я с тобой боле не заговорю никогда!

Притихли по ту сторону.

— Воль, ты держись, — прошуршала Варварушка на прощание.

— Ага, — всхлипнула, молясь, чтобы образумилась нянюшка. Не перечила боле Аспиду.

Раздались удаляющие шаги. И я опять одна осталась.

Уж не ведаю сколько времени прошло, как сюда заточил, но долго, я уже света белого не помнила. А в следующий раз в себя пришла, когда скрежет двери раздался.

В темноте силуэт увидала, полыхающие зеленью глаза, и тотчас проснулась окончательно.

Вошёл Аспид, на меня прицельно взирая. Я в уголочек забилась, шкурой прикрываясь и уставляясь на него в ожидании приговора.

Дамир прошёл глубже внутрь, мрачно сопя в раздумьях:

— Хотел вырвать сердце из твоей ядовитой плоти, но решил, что дарёное не забирают. Да и не достойна ты смерти от моей руки. Пусть оно остаётся тебе даром, — умолк. Сглотнул. Ему явно с трудом слова давались. — Не ошибся я в людях. Вам всегда мало, а чести очень мало. Кусаете руку коя вас защищает, — опять помолчал. Я ждала, затаив дыхание. — Не боись, ни родню твою, ни люд на вашей земле не покараю за тебя — пусть теперь они тебе судом станут. А полюбовнику своему передай. Не страшусь я его. Готов встретиться, когда он пожелает. И… нет у меня слабости, лишь одно уязвимое место — сердце, ибо одно осталось. Вот только убив меня… он и тебя убьёт, так как сердца наши связаны. Но ежели решит меня убить, убив тебя, — горько усмехнулся, — промахнётся. Твоя часть сердца — не главная, лишь жизнь в твоём теле поддерживает. А моя… её даёт… Так что не умру я от того, хотя срок жизни поубавится, — его глаза особливо свирепо блеснули. — И других предупреди, ежели хоть кто-то появится на моей земле да по мою душу — сотру с лица земли, — и на выход двинулся.

Не собиралась о таком трепаться. Я жизнь за Аспида отдать готова, а не его забирать в чью-то угоду. Но о том кричать уже было бессмысленно. Дамиру не нужны мои глупые заверения, оправдания — он пока оставался глух к моим словам. Оно и понятно, его глазами и ушами было предательство. И стало быть не найдётся пока оправдания мною сказанному, сделанному по глупости в порыве молодом.

Как жаль не вернуть время вспять.

Уж лучше бы руку поднял. Пар спустил, чем вот такая тихая, лютая ненависть.

Она не бывает короткой, как всплеск, вспышка, порыв. Ежели засядет в душу — не выдрать так просто.

Да и надо ли?

Не нужна я мужу более.

Испугалась ли я его угрозы?

Нет!

Меня ужас одолел — как жить без него буду?

Он ведь… жизнь моя. Сердце моё…

Не смогу я дальше жить с такой болью…

Глава 37

Глава 37

Вольха

Когда опять дверь заскрежетала, ничего хорошего не ожидала, но на пороге Шанура стояла. Позади Татуа. Оба мрачные, тихие.

— Вставай, — помогла кухарка с настила подняться.

— Пошли, — из рук Татую ткань забрала, встряхнула и меня халатом укутав, буркнула: — Ну и вонь.

В помывочную привела.

Я слово в коматоза была. Безвольной куклой смотрела. Послушно делала, что велели, только есть не могла — еда в рот никак не лезла.

— А где Варварушка и Микула? — чуть охрипло от долгого молчания обронила, когда меня в крохотную комнатку отвели. Скудная свечка. Окна нет, одна дверь, небольшая постель…

— Нет их больше, — проворчала Шанура.

— Как нет? — вздрогнула точно от удара.

— Домой отправил несколько дней как, — буркнула кухарка. — Спи, тебе тоже скоро в дорогу собираться, — помолчала, словно добавить что-то хотела, н вместо этого, тяжко вздохнув, дверь за собой затворила.

Я удрученно осела на постель, впадая в неутешительную задумчивость.

Ненавидела ли Аспида?

Нет!

Ежели бы я была на его месте — тоже бы осерчала и услышанное посчитала бы предательством.

Да ещё каким… Особливо зная, каков он на самом деле. Как умён, порядочен, терпелив. Зная, что не болен всевластием. Что уважает других, не убивает без надобности аль от гнилой зависти, алчности. И это странно было, ведь всяк мечтал земли расширить, а Аспид — выбрал позицию охраны\обороны.

И несмотря на то, что мы творили, нарушали договорённости, пытаясь увильнуть от обещаний, не срывал на нас злобы.

Впервые поняла отца. Его слова об Аспиде и его ценности для люда. И ежели раньше они мне пустыми казались, то теперь и я ведала, что Змий — наш хранитель, наша крепость, оплот… Тот, кто бережёт мир.

И ежели сгинет Аспид, на землю обрушится людская алчность, зависть и жадность. Прольются кровь и слёзы. Прокатятся войны и настанет разруха, голод.

А стало быть, правд отец — Аспид нам нёс мир!

И я… по своей глупости и тщедушности разрушила крохи веры в людей. Предала мужа, хотя у алтаря клялась в верности. Нанесла ему удар в спину, вместо того, чтобы поделиться болью и поговорить по душам.

Даже несмотря на это, не убил, срываться на народ не собирался… Дамир великий Аспид, коего я просто не достойна. Не доросла…

Как бы не силилась, слёзы всё равно набежали.

Смахнула тыльной стороной ладони, всхлипнула жалостливо, и на постель забралась.

Смежила веки, перебирая случившееся и всё больше убеждаясь, что Дамира винить в жестокости не стану. Заслужила я такое отношение.

Странно, но за долгое время, наконец, немного успокоилась и в сравнительном удобстве заснула.

Аспид не пришёл, ни на первый день, ни на второй.

Грешным делом решила, что приснилось обещание Шануры, но нет… муж явился через несколько мучительно долгих дней. На пороге узницы замер, сверля недобрым взглядом:

— Вещи собраны, откуп приложен, — запнулся на слове, странно сощурившись. Пробежался от лица до ног, задумчивым взглядом, опять наверх, остановился на животе. Подозрительно полыхнули глаза Змия.

Я топталась у постели, встав с неё, только Дамир вошёл и, выказывая почтение, почти взора не отрывала от пола. Но после его слов и взгляда, мне нехорошо стало… и без того, с утра, как назло, мутило жутко. Думала от пережитого, да и питалась плохо. А теперь… непроизвольно руками прикрылась, словно там было запретное место, позволять рассматривать которое, было постыдным.

Аспид порывисто приблизился, а мне и отшатнуться некуда — комнатка шириной в несколько локтей. Но отвернуться попыталась.

Дамир меня за подбородок дёрнул, требуя в глаза смотреть. Жадно носом повёл по лицу, грубовато придерживая и не позволяя уклониться. Лизнул по щеке, смущая дикой выходкой.

Мне бы забиться в истерике, насилия ожидая, так нет — замерла, позволяя осматривать, нюхать, пробовать, изучать.

Ни слова боле не проронил. Толчком оставил в покое, в задумчивой злости пожевал свои губы, скулами играя, и был таков, на прощание не забыв замком щёлкнуть.

Постояла немного в растерянности. Опять с ногами на постель забралась да впала в тягучие думы.

***

Поутру ко мне другой гость наведался. Лаурелий.

Вопросы задавал странные, на кои ответить страшилась, тем более под грозным взглядом мужа. Но ежели замолкала, за меня Дамир ответствовал.

Мужчины ушли… и я почти месяц ещё пробыла взаперти.

— Этого быть не может, — опосля полной проверки пробормотал мужчина, складывая инструменты в сумку. — Её лоно утратило возможность зачать…

— Так ты считал, — буркнул Аспид, меня взглядом казня. А мне и молвить нечего. В шоке большем, чем лекарь пребывала.

И хоть уже догадалась о том, что зачала, да верилось с трудом…

Пропал на несколько дней Дамир, а когда вновь заявился, обрушил новость:

— Говорил намедни с твоим батюшкой. Во избежание очередной утраты наследника, мы условились, что отпущу тебя домой, только после того, как разродишься. Я пообещал, что пальцем тебя не трону, и как только — сразу верну им. Ежели сын — себе оставляю, дочь — отправлю с тобой. И приданного прозапас… Не виновата она, что мы с тобой не ужились.

Слова отлетали от губ, как звон от удара молота по наковальне. В голове каша мыслей, в груди волнение, а сердце по-прежнему болезненно сжималось.

Не огрызалась, не спорила. Смиренно приняла его условия, проглатывая новую участь. Не хотела вражды с ним. Может и дура, да крепко я его полюбила.

***

На время дохаживания мне комнатку больше выделили. С окошком, дабы свежий воздух был, но с решётками, на случай, ежели чудить решу. И прислужницу мне новую приволок, ибо Шанура везде не поспевала.

Мэй.

Молодая, красивая, совершенно не говорящая на нашем языке.

От этого было так больно, что ночами в слезах топилась… и молилась, чтобы быстрее всё завершилось и я… в муках родовых умерла.

Дамир редко наведывался, и то… лишь с лекарем за компанию. Как приходил, так и уходил… И лишь книги в комнатке, после его прихода новые появлялись.

— Уж больно большой плод, — волновался Лаурелий близко ко сроку родов. — Как бы роженицу не потерять, — шикнул Дамиру, когда за дверь шагнули. Услышала… но меня это не страшило. Куда страшнее было родить и… отдать своё дитя. А я к мысли о ребёнке так привыкла, что за последнее время — он единственный, для кого жила.

И когда начались роды, молила их остановить, придержать мгновение, чтобы позволили мне ещё немного с малышом побыть.

Но это было невозможно…

Больше суток мучилась и утопала в дикой боли. Сотни раз теряла сознание и вновь выныривала. Задыхалась болью, глохла от собственного крика.

Не выходило разродиться, а ведь хлопотал рядом и лекарь, и повитуха, и прислужница, и Шанура. И даже Аспид в сторонке топтался. Солгала бы, ежели бы сказала, что видеть его не желала. Наверное, именно его присутствие не давало умереть, не разродившись. Именно его сила, его близость и меня делали сильнее.

Скрутила меня в очередной раз, да так, что голос сорвала от крика. От боли простынь комкала в кулаках.

— Тужься, тужься, — командовал лекарь, и я напряглась со всей оставшейся силой, выталкивая из себя плод. Слышала, как кости скрипели, плоть рвалась. Но в голове билась лишь одна отчаянная мысль — я обязана родить!

— Головка, Воль, — радовалась Шанура, — головка уже показалась.

— Давай, давай, последний раз, — дал отмашку лекарь.

Жадно хапнула воздух ртом, смаргивала подступающую темноту. Глянула на приблизившегося Дамира — бледный как мел, глаза дикие, словно Аспид в ужасе.

Но всё равно его присутствие придало сил.

Сжав зубы, опять стала тужиться. Проглотила очередную боль и вытолкнула малыша из утробы.

Облегчение настало словами не передать.

Аспид хмурый был, но на губах тихая улыбка играла. А мне страшно стало.

— Жив? — ибо голос не услышала малыша, а ведь должен закричать был.

— Жив, — покивал Лаурелий со счастливой улыбкой. Шанура тоже светилась от счастья. И подтверждая слова лекаря, радость на лицах, комнату прорезал пронзительный голос.

Остался последний и главный вопрос.

— Кто… кто? — просипела требовательно, хватаясь за руку Шануры. Покосилась она на Аспида. Он на меня с укором и отступая:

— Дочь, — обронил мрачно.

Новая схватка стон из моего рта выбила. Заскулила я опять в родовой муке. Лекарь встрепенулся волнительно, живот бегло, осторожно ощупал. Глаза округлились…

— Дамир, — окрикнул Аспида, шагнувшего на выход из комнаты. — Не спеши…

Дамир/Аспид

Несколько дней прошло, как отправил домой Вольху. Казалось, что нормально пережил расставание, занимал себя частыми отлётами из крепости, в городе строительством решил озадачиться…

— Не надоело тебе скитаться одиноким? — нравоучение Шануры нагнало некстати. Я вроде только поесть сел, а вместо тихого завтрака, ворчание кухарки. — Лишил дитя матери. Каково ему? — безжалостно попадали слова Шануры в мой и без того воспалённый мозг. — Кормилицы и няньки не заменят живой матери. Как и тебе — другие женщины жену. Девок молодых продолжишь таскать на разок, а что толку? — бубнила и бубнила, расставляя яства передо мной. — Чреслам может облегчение, а сердцу? — нарочно портила аппетит. — Нет, — категорично мотнула головой, ещё и тарелку от меня отодвинул, словно решила в назидание голодом морить, — быстрой связью не излечиваются от таких потерь, Дамир. Да и ей ты уже жизнь сломал!

— Ничего, оклемается, тем более, что было в моих силах исправил — о себе следы из её памяти стёр.

— Память подправил, но что делать с душой? Любовь истинная не забывается…

Ежели б раньше и слушать не стал, то теперь, по истечению стольких месяцев, я остыл… и случившееся в доме Грозненских, правда, по-иному могло звучать, ежели бы дал жене оправдаться.

Перед глазами всё время мёртвой картинкой застыло Вольхино смирение с судьбой.

— Как бы не очищал ваше прошлое, оно как тень будет маячить и тяготить. Не быть ей счастливой без тебя и сына. Не быть тебе счастливым без неё!

— Придётся, — недовольно проворчал. — Найдёт другого, полюбит…

— Тебя она любит! — настаивала Шанура. — Крепко любит, а ты глупец и слепец, раз этого не узрел за то время, что вместе были…

— Любила бы, не позволила другому.

— А чего такого она позволила?! Сам говорил, чрез дверь молвила, да и не отвечала толком, отмалчивалась!

— Молчание — согласие!

— Умный шибко! И глупый! На обиженных воду возят! — припечатала значимо Шанура и тарелку с кашей едва ли в меня не швырнула. — И нет ничего достойного в твоих детских обидах! Ты Аспид! Ты сила, мощь и достоинство! Так и неси это! Мелких, жалких и без тебя в достатке! А то, как маленький, право… Что-то услышал, и сразу поверил в худшее! А Вольху спросил? Оправдаться давал?

Вроде ничего такого не молвила Шанура, а словно ножи втыкала, изощрённой пыткой попадая в самые болезненные участки моего тела. Мастерски колола, вскрывая и без того незаживающие раны.

Глава 38

Глава 38

Вольха

Несколько дней прошло с тех пор, как дома очнулась. Плохо мне было. Тяжко, тошно… словно всю жизнь из меня выкачали, и я вот-вот должна дух испустить.

Варварушка подле возилась, да и матушка не отходила. Всё время рядом… как и младенец. А откуда малыш, знать не знала. Будто и в этом часть меня выдрали, и как бы не силилась припомнить, что и как, не выходило залатать в памяти эту брешь.

Потому и на девочку глядела, как на чужую. Её крики раздражали. Звонкий голосок трелью в сознание вонзался.

— Да уберите её отсюда, — сипло взмолилась в сердцах. От боли в голове не знала куда деться, потому под одеяло заползала по самую макушку.

— Ты должна её покормить, — ворчала Варварушка, а я вымученно головой затрясла.

Не хотела это чужое орущие создание рядом видеть.

Касаться её. И уже тем более «кормить».

Мне кошмаром всё казалось. Вот я молодая, красивая, полная жизни — а потом провал, и я не своей жизнью живу!

— Не должна! — упиралась бараном. Молилась, глаза закрывая, очнуться прежней… в момент празднования моего дня рождения.

— Нельзя так, Воль, — матушка вклинилась в наш спор, — дитя ни в чём не виновато.

— Не моё оно! — шикнула, морщась от боли в теле.

Болело всё: живот, ноги, руки, язык… Внутри аж резало, будто я снега переела, и теперь у меня хворь горло сковала. Да к тому же меня всё сильнее охватывал огонь.

— Не глупи, — недовольно рыкнула нянька. — У тебя уже лихорадка начинается! Молок бьёт через ткань… — бросала укором, и я зло зубами скрипела, ведь права она была. Грудь и права ненормально каменела… ночнушка промокла. — Не дай бог перегорит молоко, потеряешь способность кормить. А эта связь дорогого стоит! Утратишь, обратно не воротить! Да и материнского инстинкта уже можешь не обрести.

— Так я и не хочу…

— Ах, не хочешь?! — вознегодовала нянька. — Тогда сама ищи ей кормилицу и няньку, — дёрнула с меня одеяло и насильно всучила малышку в руки. — Я руки умываю! Стара для этого. Мне на покой пора, — и словно не моя прислужница, на выход пошла.

— Ты не смеешь… — промямлила со слезами, держа в руках орущий куль.

— А ты меня казни. Девка быстрая, на расправу скорая. Княжна ведь… ни меня, ни дочери не жаль, — метнула колючий взгляд, и хлоп дверью, оставив меня наедине с отчаяньем, болью, непониманием и этим… чужим кричащим созданием.

Хотела в сторону отложить, но в складочках белой ткани носик увидала крошечный…

Кто его ведал, зачем потянулась, но пальцем сдвинула пелёнку, заглядывая в куль… Да так и замерла, во все глаза уставляясь на самое красивое существо на свете.

Всё равно что от натуги и крика раскраснелась. Чёрные кудряшки из-под чепчика выбились. Ротик беззубый. Носик курносый… И невероятно дивные глазищи полные слёз.

Она вопила с надрывом, всё ярче отзываясь в моём теле. Словно её голосок влиял на меня — грудь совсем ненормально затвердела, горячилась… А я ревела, ослеплённая отрывками утраченной памяти. Мельком, вскользь, обрывочно, но хоть какие-то моменты, коих мне так недоставало.

Как мне больно…

Я на огромном ложе… во всём белом…

…Вот мечусь в родовых схватках…

…Незнакомый мужчина рядом, тоже во всем светлом, и даже его голова покрыта тканью.

…Вот меня вновь боль скручивает.

…Я откидываюсь на подушки в поту и полуобморочном состоянии.

… Я в бессилии, а мне показывают новорождённого с пуповиной.

Моя!!!

Она моя… я и впрямь родила!

О, великая Лада, как же это больно не помнить момента рождения. Не помнить той боли, с коей на свет появляется новый человек!!! И как же это восхитительно приятно вспомнить! Я чуть было из-за такой чудовищной мелочи не отказалась от самого важного, что у меня есть!!!

***

Седмица минула с тех пор, как я к жизни воротилась. Связь с малышкой окрепла настолько, что ради Мирославушки, я заставила себя жить дальше. С постели встала, сжав зубы, ходила, да сил набиралась. Ела больше, чтобы молока вдоволь хватало. И дочь от себя далеко не отпускала.

Умирала в ней, да так, что теперь Варварушка иную песнь затянула:

— Нельзя так! Избалуешь, капризной вырастит, как потом быть?!.

Но я и слышать не желала. Мира — самое большое счастье в моей потерянной жизни. Никому её не отдам. Ради её счастья и смеха — себя не пожалею.

Но князь и княгиня так не считали:

— Молода ещё себя хранить! Замуж выйдешь, и наладится всё!

Так и осталось для меня строжайшим секретом, кто отец малышки. Никто даже по углам не шептался, но пару раз о бывшем женихе слыхала. Светозара. Правда, его из княжества с позором изгнали. Как оказалось, пока я не в себе была, он не только порог моего дома обивал, но и соседнего… и княжна Зласлава, ему подалась. Поговаривали, что свадьбу играть со стыдом на носу… Но не мне судить. Я-то уже с малышкой на руках, да без мужа!

Так и не вспомнила, что да как…

Лишь ночью… он, таинственный мужчина, ко мне во сне приходил. Знала, что он… чувствовала. И хоть не видала его лица, а вот глаза, — нечеловеческо зелёные, как изумруды на свету, — их хорошо запомнила. Да и как забыть, когда малышка их от отца унаследовала.

— Не хочу я замуж, — ворчала наедине с князем и княгиней. Перечить не смела, но так… пока никто не слышал, за дверьми. — Мне ещё нехорошо. Не окрепла для брака. Да и где сыскать такого, чтобы и мне угодил и с малышкой принял?

— Сыщется! Так надобно, — отрезал батюшка. — Лучше быстрее это дело решить, а там, — помолчал немного князь и, ответствуя на укоризной взгляд княгини, обронил: — Стерпится-слюбится… Ты княжна, тебе положено с делами княжества подсоблять.

— Так я не против. Но разве чуть нельзя обождать? — канючила, ощущая безысходность.

— Нет! Нам надобно укреплять отношения между соседями, а тебе срочно мужа, покуда малышка вопросы не начала задавать. Да и молва людская… сама знаешь, — закончил тихо.

— Её и без того не избежать, — пробормотала в пол. Помолчала, остро осознавая, что прав батюшка — нет у меня выбора, потому устало кивнула: — Хорошо, выйду, ежели на обесчещенную меня кто сыщется, — пробурчала, и сердцем, и телом чуя, что малышка проснулась. — Простите, Мирослава зовёт, — повинилась, покидая князя, спеша к доченьке.

Хотя уже бывало не раз, что тревога ложная. Оказывалось — мерещился плачь. Я к малышке бросалась, а она дрыхла с улыбкой на устах.

Иной раз плачь из сна вырывал, грудь ныла, молоком сходилась, а Мира губу посасывая, умиротворённо сопела.

Однажды сон был таким реальным, что села в холодном поту, с ошеломляющим чувством, что, наконец, сыскала первую ниточку от своего сумасшествия.

Подскочила:

— Варварушка, — на грани истерии трясла прислужницу, спящую на скамье подле моей постели.

— А? Чё? — испуганно ахнула Варварушка, непонимающе хлопая ресницами.

— Где он?..

— Кто? — ещё больше опешила нянюшка.

— Ребёнок!..

— Воль, умом тронулась? Вот же, — на люльку, стоящую подле постели по другую сторону, кивнула Варварушка.

— Не Мирослава! — рьяно замотала головой я. — Сын!.. Где мой сын?

— Бог с тобой! — за сердце схватилась нянька. — Ты о чём?

— Где мой ребёнок? — встряхнула Варварушку, но она так таращилась, будто и впрямь не понимала, о чём речь.

Я пуще разозлилась. Я не сумасшедшая! Двое их было!

Вихрем из комнаты выскочила, в халат кутаясь, да к князю с княгиней в опочивальню ворвалась:

— Матушка, батюшка, — быстрым шагом до них шла. Они сонно на ложе встрепенулись.

— С Мирой что? — княгиня тотчас с ложа соскочила, волосы приглаживая.

— Нет! — я сглотнула сухость во рту, — только не лгите! — предупредила торопливо. — Где? Мой? Сын? — Повисло тягучее молчание. Батюшка и матушка опешили заявлению. Обменялись озадаченными взглядами, и я совсем стала терять терпение. — Сын! Он плачет, понимаете?! Он меня зовёт! Есть хочет! Плохо ему… — слёзы обожгли глаза, меня колотило от отчаянья.

— Доченька, — ко мне матушка подступила с объятиями, да я ловко вывернулась:

— Не говорите, что его было! — почти взвизгнула. Княгиня с таким сочувствием на меня смотрела, что я опять рыкнула: — Где???

— Знать не знаем о сыне, — покачал головой батюшка. — Дочь у тебя, Воль. Аль не твоя?.. Подменили?

— Моя! — уверенно кивнула. — Но двое… их двое было!!!

Родители всё в той же озадаченности пребывали:

— Вспомнила что?

— Прислонилось…

— Так сон ведь, оно разное… — По шумному выдоху одного и второго поняла, что на веру не взяли.

— НЕТ! — билась в истерике. — Я знаю, что было! Сон, да не сон… в муках родовых дважды была. Скажите, жив хоть? Аль… — болью грудь сдавило, — умер… — и тотчас замотала головой. — Нет-нет, не умер! Жив! Я помню его крик! Я чувствую его!!!

— Всё хорошо будет, — прижал к себе батюшка, в макушку целуя, а матушка свою прислужницу вызвала, и вскоре она с отваром прибежала.

Меня долго успокаивали, уговаривали выпить травки.

Отнекивалась я, ругалась, что они нарочно меня не слышат, но когда глотнула зелья, и впрямь полегчало. Страхи отступили, тени прошлого рассеялись.

— Спать, — проводила меня матушка, и как маленькую спать уложила, одеялом приткнув. — Утро вечера мудренее, — мягко улыбнулась, по голове огладив. — Завтра гости прибывать начнут, а там и жених сыщется. Жизнь наладится, — голос всё тише звучал, пока меня не утянуло в мягкую и нежную колыбель сна.

***

День, второй… гости всё прибывали. Уж никак не думала, что на такую, как я, охочие сыщутся, да в таком количестве.

Больше дюжины точно!

И князья, и княжичи, и купцы богатые, и бояре знатные. Отец дозволил любой знати претендовать, но условий это не меняло: состязание пройти каждый сам обязан. Тут и венское дело, и грамота, и счёт, и подарок невесте.

Меня не шибко задания волновали, на душе неспокойно было. Когда глашатай объявил, что больше нет желающих — списки завершены, я скучающе глазами толпу изучала и размышляла, как там моя дочурка с Варварушкой. Но по залу подозрительное волнение прокатилось: шорохи, гул, шёпот полетел по рядам, а потом гробовое молчание настало.

Расступился народ, являя мне, батюшке и матушке… мужчину, краше коего никогда не видала. Я аж дышать забыла. А по рядам опять шорох полетел.

— Аспид… Опять он… Аспид вновь явился!

Моё сердце неистово грохотало, небывалое волнение сдавило грудь.

Смотрел мужчина ровно без страха и восхищения, а его многие выказывали, да и знала, что недурная собой.

— Что надобно великому Аспиду? — отец привстал, почтительно склонив голову, но голос пошатнулся. Матушка подле сидела, и от того как за руку меня схватила, чётко поняла, что она тоже чего-то страшилась.

— За женой к вам пришёл!

Какой женой?!

Я покосилась в ужасе по сторонам, о чём речь?! Но когда все взгляды в меня уперлись, сердце странно ёкнуло… до боли в груди пробив… страх, отчаянье. БЕЖАТЬ!!!

— Как же так?!. — пробормотал батюшка, и тоже на меня покосился.

По мне то холод гулял, то жар прокатывался. Дышала урывками, как рыба на берег выброшенная. И чуть сознание не потеряла, в зелёные глаза Аспида глядючи.

ОН!!!

Вот где страх крылся!

Смерть моя…

Аль жизнь?..

Прошлое и будущее.

МУЖ?!

— Но ежели в первый раз по праву долга забрал, то теперь наравне с другими за её руку биться стану, — молвил спокойно Дамир ЯровскОй. — Ведь сердце… её сердце мне всегда принадлежало!

Эпилог

— Что ж, ежели по-нашенски, милости просим, — с достоинством кивнул батюшка. — И раз пожелал Дамир ЯровскОй участвовать в отборе, мы отказать в просьбе не можем.

Упёр в меня пристальный взгляд Аспид, а у меня в голове перещёлкнуло — вновь плач ребёнка раздался. Сердце волнительно отбило: судьба решена, как бы не рыпалась. Но упрямей меня ещё поискать. Я не из робкого десятка, ещё поговорю со Змием наедине.

— Простите, — избегая внимания, взгляда пугающего, торопливо встала. — Мне удалиться надобно, — поклонилась в три стороны. Ох, и качало меня от волнения. Ноги ватными казались, а перед глазами картинки дивные замелькали. То ли сон наяву, то ли с головой у меня и впрямь нехорошо. Места были не знакомые, люди чуждые… языки разные, одеяния. То холод, то жара… И одно особливо чётко увидала. Огонь… пожирающий тело женщины… Даже запах горелой плоти в носу застрял да так, что меня едва не вытошнило. И слова лились фоном: «Жена она его!»

Голова жутко разболелась от усилия вспомнить всё.

— Есть хочет? — в опочивальню ворвалась, уже грудь готовя, да так и замерла. Варварушка со спящей на руках малышкой подле окошка стояла, тихо, мирно колыбельную напевая. Умолкла я, не желая будить младенца, и хмуро соображая, почему моя грудь так сильно каменела и молоком наливалась. Да и голос в голове с надрывом звучал.

Неужто опять сумасшествие подкрадывалось?

— Дай мне, — выпросила Миру, жадные руки к дочери протягивая.

— Воль, ну негоже без надобности ребёнка откармливать. Не просит же…

— Она не просит, а мне горит, — легкомысленно плечиком дёрнула, и пухляшке подпихнула болезненную грудь. Пусть ослабит наплыв. Мирослава с причмокиванием ухватила сосок, да так больно, что я шикнула её голодному порыву:

— Тихо, Мир, не калечь маму, — улыбнулась мысли. Не привыкла ещё к себе такое слово применять, но звучало забавно, слух ласкало.

— Представляешь, Аспид явился, — как бы невзначай обронила, покачивая дочу. Нянька нахмурилась:

— С чего вдруг?!

— Заявил, что за женой явился…

— Она у него есть? — выпучила глазищи Варварушка.

— Что-то мне подсказывает, что есть.

— Ну, дело его, — закивала мыслям нянька. — А ты тут причём?

— Полагаю, что жена, это я, — задумчиво протянула.

— Воль, ты точно не в себе, — проворчала Варварушка.

— Может и так, но он сам заявил, что за руку мою биться с другими решил. Мол, первый раз взял меня за долги, а теперь вот… — недоговорила, упирая в няньку суровый взгляд: — Ты об этом ничего не знаешь?

— Не-ет, — уверенно мотнула головой Варварушка, на полном личике застыло искреннее недоумение. — Белены объелся! — категорично подытожила нянька.

— Не ведаю, — сдалась и я, — но странно мне. Почему матушка и батюшка скрывают…

— Что?

— Что дочь моя… от Аспида, — задумчиво свою версию озвучила.

— Вспомнила чего? — ахнула Варварушка, ручки к груди приложив.

— Тут и вспоминать нечего. Иди, глянь на Дамира ЯровскОго и всё встанет на места. Глаза у Миры — его, волос чёрный, вьющийся… Как пить дать Змий причастен к рождению. И к утраченной памяти, — уже строила план, как выбивать правду из всех буду.

— Ох и любопытно, — проворчала нянька. — Но разве ж это по-людски, брать в жёны, а потом ворочать? Ещё и с памятью играть… Ох, не чисто тут дело, Воль. Может, накручиваешь, придумываешь. Не бывало такого на свете ещё…

— Не бывало, — согласилась мрачно. — Но на то он и нелюдь, чтобы НЕ по-людски.

Только помогла доча унять боль и засопела слаще, я уложила её в люльку, да опять к гостям поспешила. Вот-вот начаться должно было самое важное.

Как оказалось, добрая половина претендентов сбежала, узнав, что Аспид среди них. Всего с пяток осталось мужчин. Что и следовало ожидать, всех в силе превосходил Дамир. Впрочем, как и в ловкости, и скорости… И до того просто ему всё давалось, что уже понимала, как нелепы для него наши людские состязания.

Но не кичился силушкой, ни над кем не насмехался — выполнял задание, отходил… меня смущая пристальными взглядом. А я нарочно отводила, чего не хватало рассматривать нелюдя! И без того себя не помнила! Страшно представить, чем таким провинилась, раз меня вот так: в жёны, да взашей, и вновь за мной… Не игрушка я. Не безвольная девка. Я правду хочу наперёд услышать. Понять, разобраться…

Потому и отсиживала с непроницаемым лицом весь первый день состязаний. Негоже свой интерес до последнего дня выказывать. Да и какой интерес?! Так… любопытства ради. Ну и злого отмщения!

Мне разговор с матушкой и батюшкой ещё предстоял, но подсказывало сердечко, что и они ничего более того, сказанного толком не помнили.

Тяжко это! Когда супротив тебя было существо на порядок могущественней. Такой силы, о коей толком и не ведала. Эх, знать бы на что способен…

Я не знала, а может, просто не помнила, потому затаилась, выжидала.

***

Следующий этап на завра был назначен, и пока челядь для пира столы накрывала, я опять сбежала к Мире, а вернее от пытливых глаз Дамира.

Но уже у входа в опочивальню голоса померещились: мужской и женский. Застыла у двери… вроде шепот какой-то. Испугалась за малышку, вдруг похититель. Ворвалась, а там Варварушка опять с малышкой на руках и подле окошка пританцовывала. Занавеска ходуном.

Нянька напуганная, бледная…

Мира тоже не спала, но улыбалась как-то необычайно чисто.

— Кто здесь был? — в лоб бросила, взглядом по комнатке шарясь.

— Никого, — Варварушка головой замотала, но блеяла так, что любой простак бы понял — лгала!

— Кто? — зло процедила я. Няня как сова выпучила на меня глазищи, поджала губы, мол, не скажу, хоть убей. И я рявкнула, к Варварушке подступая: — Ещё скажи, что просто застудить малышку желаешь, потому и танцуешь подле распахнутого окошка!

— Аспид, — выдохнула нянька, я аж поперхнулась:

— Как посмел?

— Глянуть на доченьку твою хотел.

Меня от ярости заколотило:

— Я ему посмотрю! — хлопнула дверью, к гостям чеканя шаг. По коридору прислуга сновала, стража на чеку была перед главным залом, но меня завидев, по струнке вытянулась, проход давая.

Скандалить при всех не желала, мне положено тихой и милой быть. И без того уже законов нарушила столько, что за меня свататься ни одного нормального жениха не приехало. Один Аспид чего стоил?!

Вот и села смиренной ланью, в душе кипя, точно самовар. Ёрзала по креслу подле матушки, и момент подгадывала, когда Дамир отлучиться решит.

Уж я его и заловлю!

Ждала, минуты считая, да терпение теряя. А Аспид как ни в чём не бывало пировал, от почётного места подле батюшки не отказавшись. На меня смотрел редко, с насмешкой что ли…

И до того пир затянулся, гости разорались, что я так и не выискала секунды с Дамиром обмолвиться.

Женщинам на таких праздниках делать было нечего — оставалось лишь не высовываться. Что усердно делала да, как положено воспитанной княжне, взгляд от стола не отрывала, а голос подавать, только ежели спрашивали.

А, когда, наконец, Аспид сообщил, что отлучиться надобно, и я уставшей сказалась. Повинилась перед людом честным и за Дамиром припустила, вот только не поймала.

Вышла в коридор следом, а его уже нет!

Не сдалась, чутью повинуясь, пошла по коридору в сторону лестницы. Поднялась на следующий поверх… и никак не ожидала, что не Аспид, а я его жертвой окажусь. В длинном коридоре, за очередным поворотом к женской части дома, меня и заловили. Не успела глазом моргнуть, звука издать, как уже была в плену крепких рук. Глухо взвизгнула в огромную, чуть шершавую ладошку, мне рот зажимающую. Было взбрыкнула, точно кобыла ретивая, но остановил смешок Аспида:

— Не ори, малой кровью обойдёшься, — прошуршало внушительно.

Наглое заявление, но меня куда больше волновало, почему я так странно себя подле Дамира чувствовала. Сама не своя. Тело не моё… ноги слабые, сердце дико скачущее. И бежать, сломя голову, не хотелось… Ежели только к нему! И бессовестно утонуть в его объятиях.

— Ничего не скажешь? — шепнул, волнуя своей близостью.

А его губы были слишком близко от моего лица… уха, щеки, губ… Мысли хаотично носились, сшибая друг друга, суетно таранили черепушку. Я обмирала не то от страха, не то от… жара, что вызывала во мне такая наглость Аспида. Задыхалась, едва не теряя сознание.

Да какое там — никак не ожидала, что вместо умного разговора, уверенного требования, слова вымолвить не смогу, думать трезво.

— А ну пусти! — не ведаю откуда столько прыти, но прошипела в ладошку, ещё и зубы в его кожу напоследок вонзив.

— Смотрю, ты не из робких, — посмеялся поганец, наконец, убрав руку от моего лица. Встряхнул, явно боль перетерпливая. — За мной шла?

— Шла! — кивнула, но едва собой владела. Пугал и волновал-то меня шибко.

— Зачем? — подивился, всё так же потешаясь. — Приглянулся?

— Ещё чего?! Узнать хотела, что тебе от дочери моей надобно… И от меня! Не чиста я для такой твари как ты.

— А ты тебе ведомо, что я за тварь, — ничуть не обиделся. В темноте закуточка полыхнули опасной зеленью его глаза.

— Как же нет?! — фыркнула знающе. — Ты Аспид! Молодых, невинных дев предпочитаешь…

— Правда? — Вот честно глумился!

— Можно подумать нет?! — неуверенно пробормотала.

— Разве моя вина, что только таких в жертву приносят? — подметил резонно Дамир. — Для разнообразия могли бы старушку, что ли подпихнули… Аль тебя, — добавил с бархатным мурчанием, от которого по коже мурашки поскакали, внизу живота ёкнуло, а в груди сердце удар ненормально громкий пробило. Да так, что ойкнула, и теперь сердечко предательски отлупило томительное волнение.

— С чего это тебя на бывалых потянуло? — только сейчас заметила, что тыкаю, а Аспид не против.

— Есть в них… что-то прекрасное и ценное. Молодые — хорошо, но женщина, чуть жизнью наученная, как выдержанное вино…

— Вино… — вторила эхом, жадно следя за трепетанием губ Аспида и смаковала каждое его слово. Особливо последнее по нраву пришлось. Во рту тотчас кисловато-сладкий привкус осел и чуть… совсем немного терпкий. Так вкусно, что сглотнула сухость:

— А моя дочка тут причём?

— Ну как же, — нарочито тихо и мягко протягивал Дамир, — я же жениться на тебе думаю, а так как у тебя дочь есть, решил познакомиться. Нам ведь одной семьёй жить…

— Красиво сказывается, да вериться с трудом, — парировала, смутно понимая, что он меня загнал в какую-то ловушку, кою никак не могла углядеть, но каждой клеточкой ощущала.

— Но не отрицаешь, что жить семьёй будем? — уточнил со смешком Дамир.

— Ежели батюшка прикажет, хоть с водяным, — улыбнулась желчно.

— Он мужик занятой, — и Аспид не был лыком шит. — Дюжина жён, сотня наложниц. Но, ничего, думаю, и тебе болотце сыщется, раз я не подхожу.

— Обязательно глумиться?

— Ты первая начала, — он явно улыбался.

— Всё это глупо, — отрезала, намериваясь покинуть тёмный уголок. Было вверх непристойно обжиматься с кем не попади, ну пусть не не попади, но всё же…

— Тогда давай по-умному! — брякнул Аспид, не позволив с места сдвинуться. — Озвучь условия. Попробуй испугать своими недостатками, — судя по самоуверенности, он прекрасно себя чувствовал. И меня… причём меня неплохо знал. И я не будь дурой ляпнула:

— Меня добиться не просто…

— Я постараюсь…

— Я не подарок…

— Уже понял.

— Меня не заткнуть…

— Да пока не особо болтлива, но рычишь много. Видать отвыкла по-человечески общаться. Неужто зверьём воспитана?

— Вот и говорю, характер у меня скверный!

— Так и я Змий ещё тот, уживёмся, — его самомнение граничило с непрошибаемой наглостью.

— Я ведь и просто отказать могу.

— Можешь, но не откажешь, — бархатно и с такой уверенностью заявил, что я опешила.

— Я добьюсь тебя, Вольха упрямая. Заберу… и больше не отпущу!

— Больше?.. — зачем-то тоже шепнула. Его дыхание мои губы опалило. Я чуть обморок не хлопнулась от слабости, ударившей в тело: точно мощная волна, сшибающая камень с берега.

Закрыла глаза в ожидании поцелуя, но, так и не дождавшись, распахнула вновь. Я одна была… В темноте… Спиной подпирала стену и жадно хватала ртом воздух.

Что это было?! Чары. Колдовство!

Как пить дать! Аспид — злой колдун, наводящий морок!

Забилась в комнату, окошко закрыла, чтобы никто не посмел потревожить и сном забылась. Проснулась резко, опять разбуженная плачем ребёнка. Огляделась сонно — Мира крепко спала.

Подышала, мысли в порядок приводя, но так и не найдя покоя, встала с постели. Увернулась в тёплую шаль и как во сне ходящая пошла на зов невидимого ребёночка.

Пронзительный плач. И пусть в голове лишь был, да покоя не давал почти весь день. Вроде смирилась уже, что кошмары тяготили. Нет никакого второго ребёнка, и вот тебе! Опять кошмар наяву стал беспокоить!

Ох, неправы родители были, убеждая в обратном!

Шла с полной уверенностью, что сыщу малыша!

Кутаясь в шаль, мимо хоромин простолюдинов шагала, пока и у дальнего домика не остановилась. Свечка горела… Я замерла на миг, прислушиваясь к звукам, и сердца ударом возликовало: ОН! Малыш здесь плакал. И голосочек его…

— Есть кто дома? — постучала в дверь, только детский голос новой третью зашёлся.

— Княжна, — ахнули хозяева. Закопошились не то кланяться, не то разбегаться от страха перед моей немилостью, не то малыша успокоить.

Опешила вначале — было двое… малышей. Одного девушка качала, грудью кормя, а второй, лёжа в простенькой люльке, надрывался. Голос у него был такой звонкий, будто резал кто.

— Ваши? — метнула требовательный взгляд на мужика бледного, как полотно, следом на полную бабу, покачивающую колыбельку, стараясь успокоить малыша. Дородная баба тоже взбледнула, на мужика спасительно глянула. Он на неё… Девушка глаза в пол упёрла.

Мило. Я подступила ближе к младенцу в люльке, а на того, что на руках качала девушка, даже не покосилась. Меня именно этот волновал.

Нашла всё же…

— Он мой! — Было рот открыла, да красивый голос с мысли сбил, а хозяев и кормилицу вместе с первый ребёнком из дому выгнал, да так, что едва в окно не повыпрыгивали, удирая, и страшась столкнуться с Аспидом.

По телу дрожь прокатилась. Сердце бешено заколотилось.

Обернулась к Дамиру, не думая робеть.

— Громкий малыш, — нарушила молчание, — так орёт, что я его даже во сне слышу…

Прищурился Дамир, криво усмехнулся:

— Горластый, — согласился, словно не услышал главного.

Не выдержала плача, к малышу склонилась. Вытащила из люльки, на руки удобнее взяла, всем нутром чуя, это ОН! МОЙ!

— Сын? — озвучила мысль.

Аспид кивнул.

Я улыбнулась. Так похорошело внутри, словно я, наконец, сыскала то самое… дорогое, что некогда утратила. Чего меня лишили, и теперь всё… Я целое!

Малыш уж не визжал, так — остаточно всхлипывал, лицом водя, носиком по моей груди и губками хапая, словно грудь искал. И я ему дала, что так требовал. Соском по губам провела, чтобы приоткрыл жаднее и, затаив дыхание, с замиранием сердца следила, возьмёт аль нет.

Взял! Не то слово как. Я аж зашипела, когда жадина беззубо засосал лакомость. С причмокиванием, похрюкиванием, сопением.

— Жадный, голодный, — метнула взгляд на Дамира.

Он как-то странно меня рассматривал, плечом дверь подпирая и не делая ни жеста, дабы приблизиться.

Я расслабилась. Был страх, что Аспид может вступить в спор и потребовать отпустить малыша, но то, как молча наблюдал, уверило, что делаю всё верно.

Ох, и жадный малый. Пока обе груди не осушил, не отвалился. А я как идиотка улыбалась и плакала. И клялась, что когда всё вспомню, обязательно за эти муки кто-то ответит. Не ведала, кто именно, но они не смели меня терзать. Моего сына оставлять без матери!

Одеяло из люльки выдернула, малыша закутала плотнее.

— И куда это ты собралась?

— Домой. У меня и дочь есть. Не хочу, чтобы испугалась, ежели проснётся, а меня рядом нет.

— Варварушка на что?

— Она не мать, — в упор смотрела на Аспида, преградившего мне путь.

— Выйдешь за меня? — шепнул с нажимом. И мало это смахивала на вопрос, скорее вымученно требование, на кое не смела отказом ответить.

— Не бывать тому, ежели состязание до конца не пройдёшь, — упрямилась больше от растерянности и досрочной капитуляции, а её словесно не смела озвучить.

— Пройду, не сомневайся, — заявил охрипло, незаметно так меня уже в объятиях держа, да к себе подтягивая вместе с мирно сопящим малышом.

— А ежели другого выберу? — млела от его близости. И наглость такой родной казалась, что уже и не сопротивлялась толком. Сама жадно следила за его губами и молила о поцелуе, коего лишил ещё дома.

— Но замуж за него не выйдешь! — знающе кивнул Дамир.

— Это почему? — тихо изумилась.

— За смертников не выходят… — обронил напоследок и его губы мои всё же накрыли. Это было как ураган, вихрь — меня аж ослепило картинками. Вереницей… понеслись, оглушая и выбивая из меня слезы.

Взвыла я тихо от воспоминаний жутких.

Замотала головой, проклиная наше упрямство.

Сквозь зубы мычала от боли, позволяя Аспиду окаянному сминать нас с сыном в объятиях. Он шептал что-то на разных языках, и чем больше в меня проникали непонятные слова, тем более отравлялась волшбой Аспида. Плыла, пьянела, цеплялась, дабы не упасть, и рыдала. Комкала в кулаке рубаху Аспида и молилась… чтобы прекратил, я ведь умирала…

Аль наоборот страшилась, что отпустит, и тогда я точно умру без него!

Душил, душил поцелуями властными. Жадными оглаживаниями, бессовестными признаниями я плавилась в руках его. Ненавидела и принимала. Отвергала и позволяла. Умирала и воскресала…

— А ну прекрати, — с мукой подвыла. — Сам же меня выгнал! Дитя лишил…

— Так себя я больше наказал. Ослеп от ревности, чуть не сдох.

— Нельзя так с людьми. Я же живая…

— Прости… — в лоб мой уткнулся своим. Вздрагивал и дышал жадно. — Оглох я от злобы, вот и натворил дел. Ежели бы ты тогда говорила со мной больше, я бы верил, а ты… отвергала, прогоняла, вот и ухватился за то, что услышал…

— Но сейчас-то ты сменил гнев на милость? — на всякий уточнила. — Аль мне опять обиду твою ждать?

— Да, остыл. Это было надобно! Поразмыслить… побыть без тебя.

— И?

— Лучше страдать рядом, чем подыхать без тебя. Ты украсила мою жизнь, Воль. Сделала счастливым. Ты сделала меня отцом, когда уже и не мечтал. Вот только радость неполная… без тебя. Не хватает тебя. И дочери не хватает. Не могу я без вас!.. И сын не может. Сама видала, как горло дерёт. Я уже сотню кормилиц испробовал…

— А, так тебе кормилица дельная для него нужна? — покивала, слёзы сошмыгивая.

— Очень! И мать. Прошу, дай мне с вами побыть… сколько дозволишь, а там и умирать можно, всё одно без вас жизнь не мила…

Я растаяла, умел Аспид слух умаслить. И хоть не всё вспомнила, но уже знала точно, что обид у нас друг на друга много. Расхлёбывать и расхлёбывать, но ежели не дать шанса… не справимся мы поодиночке.

— Пусти, Дамир ЯровскОй, — чинно потребовала. — Завтра будет новый день. Испытания не пройдены, а мне домой пора. Утро вечера мудренее! — поумничала, чтобы хоть как-то прозвучать.

— А меня пустишь? — обронил невинно, а я аж поперхнулась наглости:

— Что за новость?! Чего не хватало! Будут всякие женихи ко мне ползать в опочивальню. Помнится, мой первый брак из-за этого рухнул… И репутация сильно пошатнулась.

— Я бы так не сказал, — нахмурился Дамир. — Вон сколько желающих было. Думал, придётся по головам шагать, да трупами землю усеивать! Ничего их не страшит, и даже то, что я за тобой приехал…

— Нет! — отрезала скорее себе, чем отказала ему. — Всё по нашему закону должно быть. Ежели победишь, там и свадебку опять сыграем. Три дня! Все три высидишь. Гостей почивать будем, а уж потом…

— Я их спалю быстрее, дабы мороки не было, а то ждать невмоготу, — прорычал Аспид, волосы пятернёй взъёрошив.

— Ничего, от этого ещё не умирали. Бог терпел и нам велел…

— Это какой такой бог? — лицо скривил.

— Этот, — памятливо щёлкнула пальцами, — иудейский, — улыбнулась. Как мне хорошо было от знаний… коми теперь богата была.

— Ох, Вольха Грозненская, и накажу я тебя потом, — напоследок бросил муж. И хоть зла на него была, да впереди ещё день испытаний, но уже точно знала, кто моим мужем станет.

Вернее, кто есть мой муж!

Кто есть, был и будет!

— Всё, дай пройти, — передёрнула плечами, требуя свободы. — Нам спать пора. Совсем извёл нас. Тебе-то неведомо, как это… просыпаться в поту, слыша плач своего малыша, коего нет рядом!

— И что, слышала?.. — помрачнел Аспид, объятия разжимая.

— Все эти дни! — не собиралась лукавить. — И молись, Дамир ЯровскОй, дабы не вздумала тебе за это отомстить! Для матери — нет сильнее наказания. И как бы я не провинилась, ты не смел меня так учить уму разуму. А с тебя не убудет, хоть отоспишься немного, всё же я мать… И сын подле меня спит, вон как крепко, — обогнула Аспида, улыбаясь. Не глупый, отпустит. Да и мне за счастье — наконец рядом все самые главные в моей жизни люди.

Аспид все испытания щёлкал как орехи. Другие женихи уже пригорюнились, руки опустили, а Дамир к победе двигался семимильными шагами, завершив триумфальное шествие, приятным подарком: дюжиной бочков лучшего римского вина и лично мне — кадку с виноградной лозой.

Я разрыдалась на месте.

Никто не понял подарка, а я идиоткой улыбалась и рыдала.

Потом конечно все напились этого самого вина, узнали, что из вьюнка потом деревце вырастет, плоды которого вот такой напиток дают, и веселью не было предела. А ещё позже, уже не вспоминали ни о лозе, ни о былом, и только летели споры о счастливом будущем.

— Ну так что, Вольха Грозненская, станешь ли ты опять моей женой? — прозвучал долгожданный вопрос.

— Ежели пообещаешь верить! — кивнула в чувствах.

— Верю, Воль… Верю.

— И никаких других жён! Никаких наложниц, — это уже ему шипела, опосля запойного поцелуя от которого голову повело сильнее вина, да тело не своим стало. — Иначе мужской силы лишу, — пригрозила с тихой улыбкой. — Уж я — то найду у кого секрет выведать!

Аспид посмеялся глухо и опять поцеловал.

Ненавидеть проще, чем любить. Злиться легче, чем простить. А я так устала от лютой ненависти, злобы, жажды отмщения, что просто открыла сердце и душу навстречу Аспиду, и нашла в себе прощение.

Оно само родилось, ведь я любви и мира хотела. И Аспида своего обратно хотела. Ибо только с ним могла быть собой. Не бояться, не стыдиться. ЖИТЬ!

Он — мои крылья!

Я — его сердце!

И пусть была женой поневоле, нынче стану женой Волей.

Сейчас и до конца жизни!

КОНЕЦ