Сердце Аспида: Жена поневоле

Теперь я чувствовал себя свободным.

Без страха вернулся к своей жизни, но вернулся к жене…

И вроде обговорили всё, но время тянулось. Я как мог себя занимал, чтобы не выглядеть нетерпеливым отроком, жаждущим компании девицы.

Глаза ей вроде не мозолил, но Татуа или Шануру до неё гонял. На их благо Вольха не у меня обустроилась на самом верху башни, а в своей комнатке.

Им на благо, мне на досаду.

Была бы у меня, не пришлось бы причину выискивать, дабы увидеться, а так…

— Татуа, в городе нужно ли что? — уточил у прислужника, не зная, чем себя ещё занять.

— Так вроде завтра собирались ехать, — замялся Татуа.

— Зачем на завтра откладывать то, что можно сегодня сделать? — поумничал я, сидя за столом и перебирая привезённые с последнего путешествия свитки. На мою удачу прислужник мимо проходил, вот я его и остановил.

— Господин, о нуждах это нужно у Шануры спросить, — проворчал прислужник. — Она обычно ведёт учёт и запись, — задумчиво заверил Татуа.

— Вот и спроси, — бросил я, опять погружаясь в чтение.

Отбыл в приподнятом настроении, — есть чем заняться, да время убить, — но уже расправив крылья, тяжко стало мне на душе. Сердце размеренно билось, но громко. Сам не свой… Словно кусок себя терял, оставляя Вольху одну. Наедине с её болью и одиночеством.

Потому торопился вернуться, особо ни с кем не общаясь в городе.

По списку прикупил, что было надобно, получил от старосты города пожелание, чего бы жителям хотелось со следующим кораблём получить и что мне заказать придётся. А когда воротился с покупками в крепость, чуть не оступился, на кухне Вольху застав.

Глава 22

Глава 22

Дамир/Аспид

Жена как увидала меня, испуганно подскочил со стула, да тотчас с болезненным шиком, обратно осела.

— М-м-м, — промычал: «Ты что», да вышло нечленораздельное, потому что был загружен настолько, что даже рот был занят… букетом, а его мне жена смотрителя города всучила со словами: «Супруге передайте, пусть скорее выздоравливает!

В общем, ежели на Аспида всё уместилось, то на земле… в облике человека — место сыскалось только в зубах.

— Здесь делаешь, — закончил уже внятней, когда Шанура расторопностью подивила и, пока Татуа поклажу забирал из моих рук, кухарка цветы из моего рта вытащила, и ни секунды не медля Вольхе вручила:

— Тебе, полагаю, — хмуро, но вежливо. — Сейчас вазу дам.

Жена тотчас раскраснелась:

— Спасибо, конечно… — Она уж букетиком занималась. Цветочки нюхала, улыбалась мило-мило, задумчиво и нежно. Я даже подзабыл на миг, что сказать хотел, но только с ней взглядом пересёкся, опять грозно выдавил:

— И? Разве не велено было в постели лежать?

— Я… не могла больше, — похлопала ресничками и губы обиженно надула. Не ведаю, что было в этом капризном жесте, но внимание залипло на полных губах. Сморгнул наваждение и вновь грозного мужа отыграл:

— Чего не могла?

— Лежать, — мрачно брякнула, перестав покладистую изображать. — Помираю я там, а ты… мне… — запиналась, в мыслях путаясь, — не хочу быть одна и точка! — отрезала с воинствующим видом, хоть за волосы тащи, не сдвинется с места.

Я даже крякнул от негодования. Вытаращился на это чудо природы, и кто его ведает, чтобы дальше случилось, да глухой смешок Шануры меня из шока вывел:

— Говорила я, каким бы Змий не был одиночкой, каждому Аспиду своя хозяйка надобна, — с деловым видом перед Вольхой небольшую вазу поставила.

— Ты о чём, женщина? — клацнул зубами, проследив, как жена букет в вазу ловко уместила, аккуратно листья цветов расправляя и любуюсь полученным результатом.

— Не страшай, — скривилась кухарка, меня потеснив с прохода и за разборку покупок взялась.

— Совсем от рук отбились, — вознегодовал, прикидывая как всех на место поставить. — Сожру ведь…

— Подавишься, — с улыбкой буркнула Шанура, — я пока у тебя жила, такие бока нарастила, что меня теперь на зубок не уместить, — и вместо страха перед Змием, хозяйски вручила корзину: — Великий и ужасный, не сочтите за неуважение, это бы в погреб отнести. У меня ноги больные, у жены вашей… тоже… Татуа живность на забой поволок, — и таким взглядом на меня посмотрела, что я лишь зубами скрипнул:

— Пора разгонять вас, и забвение наслать, — рывком корзину забрал. Шагнул было в сторону холодной комнаты и подвала, да на Вольху с дуру посмотрел.

Жена так мило улыбалась нашей перебранке с Шанурой, что я засмотрелся на румянец на её щеках, на блеск в глазах. Дабы сильней не спалиться, что погибаю в ней, буркнул, как можно суровей:

— Сиди здесь, вернусь, договорим!

Глупо, но почему-то было жизненно важно… чтобы последнее слово за мной осталось. И без мягкости, а так… внушительно, мрачно, хлёстко.

И не дожидаясь, огрызнётся аль нет, спешно кухню покинул.

В погребе чуть замешкался. Прохладно было, темно… хорошо. Мысли ход замедляли, я остывал, думать начинал здравей и спокойней.

И чего, спрашивается, взъелся на Вольху? Может, по нужде было нужно, никто из прислужников не отозвался, вот она…

Может, наоборот, попросила, Татуа её вниз спустил.

Аспид ревниво заурчал, словно его отодвинули в сторону.

А вот и секрет: не я рядом был. Не я помогал. Не меня просила. А что важнее — как всегда ослушалась.

Не по нраву мысль пришлась. И открывшая правда на мою реакцию тоже, потому ворочался с тяжестью в душе.

— Цветы бери, отнесу… — бросил, заходя на кухню, но опять неожиданностью стало, что жена и не думала уходить. Уже крупой занималась, гречу перебирала. Из-под бровей зыркнула своими стальными озёрами глаз:

— Обязательно велеть и принуждать?

— Да, а твоя обязанность, подчиняться и ублажать!

— Так я вроде и без того, на многое согласна, — холодом облила и завязалась битва взглядами

— Тогда почему ты не в постели? При твоей травме необходим постельный режим, — поумничал, хотя, не сразу нашёл, что сказать на такую строптивость.

— Я тронута твоим вниманием, но неужели нельзя как-то наказание смягчить?..

— Это… не наказание, — опешил заявлению. — Для твоего же выздоровления необходимо, — но голос пошатнулся недоумением.

— Спасибо за беспокойство, — продолжала источать язвительную вежливость жена, — но я не танцевать пытаюсь, просто хочу быть полезной. На мой немой взгляд виновато плечиками пожала, продолжая гречку отсеивать: — Тяжко без дела… Я себя в заточении чувствую. Не выйти никуда, не съездить, — бормотала, а я всё глубже укор ощущал.

— Куда это съездить? — прищурился.

Вольха на Шануру испуганно глянула. Это не ускользнуло от меня. Я на кухарку тоже посмотрел, только сурово, дабы не подумала, что у неё получится увернуться от признания. Но Шанура и не собиралась скрытничать. Глаза закатила, фыркнула:

— Жене твоей понравилось до города ездить.

— Ах, вот откуда они знают о ней, — понятливо закивал, своим нелепо-ревнивым мыслям.

— Ничего страшного не случилось, — отмахнулась Шанура. — Вольхе было за счастье проветриться. Там люд, шум, есть на что посмотреть. Да и жителям полезно было увидать жену их господина…

— Я не их господин! — отчеканил грозно.

Да весь люд мною подобран, но не значит, что они мои…

— Пфф, — опять фыркнула Шанура. — Это ты им скажи, — отмахнулась… — Можешь отказывать от них сколько душе угодно, вот только они тебе преданы и готовые за тебя на любую войну идти.

— Нужны они мне, — рыкнул, не желая такие темы подымать. — Сам справляюсь.

— До поры до времени, — проворчала Шанура, по кухне хлопоча. — Жизнь она такая. Сегодня мир и ты на коне, а завтра… — помолчала значительно. — Помяни моё слово, неровен час, когда и тебе помощь потребуется, вот тогда узнаешь, будет тебе верный и преданный люд лишним аль нет.

— Женщина! — меня аж перекосило от её суждений.

— Ладо-ладно, — по примирительному тону Шанура стало понятно, она просто решила уйти от этого разговора. — Ты сам — всё сам! Но это ты, а жене твоей иногда гулять надобно, так что прости… — слушал вредную, ворчливую бабу и выискивал в памяти, когда это я позволил ей у меня настолько прижиться, чтобы она вот говорила?

Как матушка, аль близкая любящая родственница, коих и не помнил.

И ведь Аспид ни разу не рыкнул на неё. Даже движения в её сторону не делал проучить за наглость. Любого другого бы уже порвал на куски, ну аль проглотил.

— Ты вот что, господин мой, уважаемый, — поравнялась со мной Шанура. Полную ладошку на мою положив, мягко-мягко сжала: — Лучше бы жену хоть немного отвлёк от недуга, — тихо шепнула, по-доброму советуя. — Чахнет она, — всепонимающе глядела снизу-вверх, — кабы совсем не сникла.

— Знаю я что мне с ней, — отступил от кухарки, не в силах выносить сопливых бабских советов. — Тоже мне, шута нашли, — зло взяло, потому поспешил на выход, но жену с собой прихватил. В прямом смысле слова — на руки взял и, не обращая внимания на сопротивление, прочь из кухни двинулся.

22.2

— Ты как-то говорила, что надобно уметь сговариваться, — начал ровно, старательно сдерживая недовольство, и на Вольху не смотря. Мы уже в моей комнате были. Жена сидела на стул подле стола, а я ходил туда-сюда, подыскивая слова, которые таранили голову, но всё никак не собирались в осмысленную кучу. — Вот и хотел бы договориться, — остановился, и впервые за это время глянул на девицу.

Зря! Она несчастная сидела, голову повесила и букетик, который успела из вазы выдернуться, когда её с кухни забрал, к груди прижимала.

Сердце предательски ёкнуло, во рту горечь появилась.

— Принуждать будешь? — надломился её голос. Хотя и без того жалким звучал, затравленно глянула на меня, словно уже расправы ждала.

— Ежели придётся, — кивнул, не желая уступать.

Жена знать обязана: моё слово — закон.

Вольха тяжко вздохнула, покосилась зачем-то на постель и с таким обречённым видом букет на стол водрузила и встала, что я не сразу нашёлся!

— Неужто вот так без стопоров и торга? — немного озадачился, руку протянув, предлагая помощь. Вольха напряглась моему порыву, но мужественно втянув воздуха, свою ладонь в мою вложила.

— Я обещала, что буду покладистей. Ты время давал… — кивала, будто сама себя в том убеждала. — Слово своё не нарушил. — Неспешно хромала до постели, а я глубоко призадумался.

Всё ли нормально?

Как-то смирение жены крупным подвохом отдавало.

Или же мы друг друга не поняли?

И только когда приобнял, дабы на постель удобнее Вольху уложить, а она так шумно воздуха втянула и зажмурилась, меня осенило:

— Ты что ж, решила что буду тебя к близости принуждать? — даже не сразу поверил в сказанное собою. Замер в ожидании. А Вольха застыла, точно не живая. Секундой погодя глаз один открыла, с неверием на меня глядя, а потом и второй:

— Д-да, — затравленно кивнула.

— И что же ты настолько ко мне привыкла, что и уступить готова?

— Ты ж сам сказал, ежели припечёт, принудишь…

— И не собирался, я вообще-то о другом говорил.

Глаза Вольхи в удивлении расширились:

— О чём?

— Что хочешь взамен послушного лежания, пока нога не заживёт?

Вот теперь её очи стали как блюдца, на щеках румянец заиграл. Но молчала недолго:

— Мне бы не скучать. Позволь, хотя бы поселиться рядом с Шанурой и Татуа.

— Скучно, — намеренно пропустил последнюю фразу. — Тогда, как и обещал, буду тебя развлекать рассказами… — помог уместиться на постели. — Но ты… дозволишь за тобой ухаживать. Ногу проверять, еду носить. Пообещай без стеснения говорить, чего желаешь.

Вольха пожевала задумчиво губу, но разумно кивала.

В первый раз до гладкости рассказа было далеко, но зато я промеж дела успел покалеченную ногу жены осмотреть, закрепить повязку плотнее.

Сложно было…

Как-то не привык я чужому об своих странствиях сказывать. Керий — другое дело. Ведьмак хоть и со странностями, но дело своё знал: у него всё строго и под запись, с зарисовками.

Мне приходилось ему рассказывать, он отмечал на своей карте, да на свитках пометки делал.

А с Вольхой… волновался вначале, думал, ей быстро наскучит, аль скажет, что я скудоумен, косноязычен. Но нет, с жадностью слушала. Глазами огромными таращилась, даже рот открывала от удивления: ахала, когда что-то опасное звучало, вздыхала, ежели душевное, а потом осмелела, вопросы начала задавать, а мне проще стало.

И вот так, от себя не ожидая, поведал ей откуда у меня Татуа…

— Его подобрал умирающим в жаркой стране, где давно не было воды. Татуа от голода и жажды умирал на выжженной солнцем земле. Его родители умерли, а племя не желало брать лишний рот, вот и бросило парня выживать одного в дикой природе. Не ведаю, что в нём тогда Аспид увидал, но есть костлявого парня не захотел, отнёс к воде. Еды ему добыл… И только тот чуть в себя пришёл, забрал с собой… Уже здесь он мне принёс клятву верности. А так как я уже подумывал к тому времени, не сожрать ли Шануру из-за её вредности, компания Татуа оказалась ей на пользу. Жизнь преобразилась. Парочка быстро сдружилась. Занималась хозяйством, а у меня вроде как… Свобода настала. Хозяйство присмотрено, стол накрыт, и мозг не загружен.

— А Вейта?

Не желал о ней говорить, поэтому свёл рассказ к тому, насколько красивая у неё была страна.

— И что, часто у тебя такие подарки? — не унималась Вольха.

— Случаются, — призадумался, что надобно рассказы частями выдавать, растягивать, дабы на дольше хватило.

— А когда следующий раз? — заволновалась Вольха, когда на очередной шквал вопросов, категорично отрезал: «На сегодня всё!»

— Ежели ты свою часть обещаний исполнишь, и я сдержу, — заверил спокойно, встав с края постели, куда успел сесть за рассказом.

— Сдержу, — закивала рьяно Вольха, и тогда я набрался храбрости и огорошил:

— Ну раз так, тогда приготовься, мыть тебя буду тоже я.

Глава 23

Глава 23

Вольха

— С чего вдруг? — опешила я.

— Шанура занята… — нахмурился Дамир.

— Ничего страшного, сама справлюсь, — отрезала категорично.

Аспид сверкнул недовольно зеленью глаз, скрипнул зубами:

— Настолько противен, что даже мои ухаживанья тебе претят?

— Н-нет, — голос дрогнул. Ощутила на собственной коже, как ему неприятно это было услышать. — Но ежели думаешь, что я от твоих речей поплыла и согласная на всё, зря!

— И даже не думал, лишь помочь хочу. Да и муж я тебе, разве ж зазорно супругу за женой ухаживать, когда она хворает?

Застыдил. Как часто делал, и словно нарочно! Но я… боялась его близости, и взгляда вот этого… как сейчас. В упор, будто пронизывал меня укором и был готов крушить всё вокруг, а потом наброситься…

— Справлюсь сама, — вторила упрямо, сухость во рту сглотнув.

Дамир проглотил мой ответ. Нужно отдать должное, не пришлось вниз впускаться. Он небольшую лохань в комнату приволок, несколько вёдер воды, ароматных масел, мыла, а уходил в тягучем молчании. Метнул напоследок мрачный, укоряющий взгляд и дверь за собой затворил.

Отдышалась, волнение усмиряя, и к лохани похромала.

И вроде ничего — справилась, хоть и неуклюже получалось, да много воды выплескалось. Но когда тканью промакивала кожу, влагу убирая, запуталась в простыни, спотскользнулась и, взвыв от боли, рухнула на пол, еще и лохань свернув…

Ослепило меня от боли, аж дышать стало невозможно. Темнота подкрадывалась, но заботливые руки и сопение над ухом к свету воротили:

— Ну вот, сама… какая же ты упрямая, — ворчал Аспид меня на руки подхватив. Стыдно вспоминать, что опосля этого, Дамир меня сверху-доверху обследовал, и пока глотала жгучие слёзы, сухую рубаху помог надеть и ногу вновь закрепил тугой повязкой.

Ни словом больше не попрекнул. Вина тёплого принёс, настоятельно велев выпить всё до дна.

В этот раз не спорила, до капли осушила чашу, с благодарностью за тепло, которое принёс в моё озябшее тело напиток. И пока я с горя не знала, куда себя деть, комнатку прибрал и рядом на постели уместился.

Лёг набок, ко мне лицом, рукой голову подпёр и… заговорил…

Как нив чём не бывало. О дальней стране, где только песок есть и редкие… оазисы… ну и диковинное слово. Где породистых коней ценили больше, чем женщин и жизнь простых смертных. Где пески бороздили живые корабли с горбами…

О, Великая Макошь, этот Аспид — кладезь знаний. Он так богат историями, что я слушала взахлёб. Дышать боялась, вдруг собью, аль разозлю. Жадно внимала его рассказам и ощущала себя жутко ненасытной, а Дамир, как назло, заканчивал истории так, что я с нетерпением ждала следующей встречи с мужем.

Он это нарочно делал. Обидеться бы на него. Высказать негодование, но я… не могла отказаться, ибо он пристрастил меня. Секунды считала, была готова на любые его условия, лишь бы не прекращал со мной делиться сказами о странствиях. Так и жила день ото дня, лишь ожиданием следующего рассказа.

— И что, там все такие чёрные? — допытывалась, в который раз слушая о жарких странах, откуда родом Татуа.

— Да, — покивал Дамир. — И голые… Обнажённые, — задумчиво поправил сам себя. — Вот тебя не приручить к более открытым нарядам, а его я наоборот долго приучал к одежде, — признался со смешком.

— Нагой по крепости ходил? — изумилась я.

— Не только, — ковыряясь в памяти, расщедрился на признание Дамир. — Даже по городу. И по первости коней не признавал.

Я хихикнула, представляя, кто кого больше боялся: Татуа коня, аль животина темнокожего, а потом озадачилась:

— Скажи, а как люд наш его принял?

— Тоже не без привыкания. Поначалу детей по домам разгоняли, да сами по углам шарахались, а потом ничего…

— А Шанура? — её история тоже красивой и необычной была.

Умел Аспид с юмором, красиво рассказать, и этим отрывался с новой стороны — и с этой стороны он мне очень нравилась. Такой человек с лёгкостью бы меня покорил. Как в своё время Светозар. Ни именем, ни титулом, а тем, что издали приехал и о других народах, у коих побывал, мне истории травил.

Что уж говорить, бабы любят ушами, вот и я велась на его речи.

Но Дамир был интересней, историями богаче, словами щедрей.

— И что далеко залетал? — шало сердечко билось. — Видал ли край Света?

— Нет его, — перестал улыбаться Аспид, и я застыла в недоумении.

— Как нет? Может дальше… он? — уточнила тихо.

— Я летал так далеко, что вылетая из дома с одной стороны, ворочался с другой, но линия горизонта так ни разу не приблизилась.

— Как же так? — нахмурилась, не представляя, как это могло быть. — Батюшка сказывал, что есть Край Света. Не ведают, где он, но точно есть, — задумчиво пожевала слова.

— Полагаю, земля наша, — замялся Дамир, на меня как-то виновато глядя, — круглая.

— Как это? — ахнула новости.

— Это не я предполагаю, — мотнул головой Дамир. — Керий теорию выдвинул, и чем больше летаю, тем больше убеждаюсь.

— Керий? — вторила глухо, пытаясь вспомнить, кто это.

Аспид помолчал озадаченно, а потом по лбу себя хлопнул:

— Я же запамятовал, рассказать тебе о нём. Керий, чудак, живущий во второй башне, — кивнул Дамир на одно окно, из него как раз был удачный вид на башню напротив.

— Там кто-то живёт? — поразила меня очередная новость.

Как так? Я здесь уже давно, но понятия не имела и том, что кто-то жил рядом. И ведь ни Татуа, ни Шанура ни словом не обмолвились.

— Да, там Керий. Ему уже… много лет. Он как тень, потому и не вспоминаю о нём… лишний раз.

— И он тоже… подобранный?

— Да и даже не знаю, почему его не убил до сих пор. Не то чтобы тёплые чувства испытывал к существу, которое однажды спас от казни за ведьмачество. Но что-то меня в нём тогда подкупило: заведомое сумасшествие… Упрямость, потому что несмотря на неминуемую смерть, он так и не отказался от своих убеждении.

— Его хотели убить за убеждения?

— Принести в жертву… — отозвался Аспид с некоторой толикой мрачности. — Мне обычно милых девственниц предлагали, а тут… — многозначительно помолчал.

— И что, — подивилась новости, — он тебе приглянулся? — От нелепости мысли хихикнула.

— Сожрать хотел, — нарочито строго кивнул Дамир, — но он был такой не аппетитный… Тощий, мелкий, дрожащий… Забрать — забрал, но в лесу ближайшем оставил, а через пару дней он уж опять был в руках толпы, жаждущей его смерти. И опять в жертву принесли…

— И что? — ахнула Вольха. — Не заподозрили тебя в мягкотелости?

— Было дело, — признался с явной неохотой. — Так и роптали: «Коль уж Аспид брезгует — сами убьём!». Но ещё разок привязали. Может, и не было мне до него дела, но забрал. В крепости позволил жить. Он мне в деле помогал, а я ему был полезен. Из каждого путешествия приношу не только воспоминания, но не сувениры, — умолк на пару мгновений и с тяжким вздохом буркнул: — На сегодня всё… будешь хорошо себя вести, я вас познакомлю. Он тебе свою теорию объяснит.

— Правда? — затаила дыхание. Мне всё больше казалось, что я не в плен судьбы угодила, а в сказку, которую по собственной дурости кошмаром нарекла.

— Конечно, Вольха, а теперь спи, — голос Аспида тихим стал, бархатным. Таким, что у меня тотчас жар подымался, и внутри нега расползалась.

Ох, и не нравилась мне такая реакция на голос мужа.

МНЕ! А вот телу плевать было, оно… томилось. Странно как-то, со сладкой мукой, в ожидании чего-то…

И так было каждый день. Каждую нашу встречу, разговор. Но только оставалась одна, хоть вой с тоски, и даже слёзы на глаза наворачивались. Особливо в долгие дни, когда Дамира дома не было.

Нога моя всё лучше себя чувствовала.

Я злилась на себя. На него… Свободы желала, как никогда.

— И куда это ты опять хромаешь? — Чуть не взвизгнула от испуга, услыхав голос Дамира. Он прозвучал неожиданно и оттуда, откуда бы и не подумала — из открытого окна.

— Только я за порог, ты тотчас нарушает уговор, — хитро смотрел, но в комнату не спешил забираться. Судя по обнажённым плечам, торсу, Аспид человеком обернулся ещё на улице, и сейчас голым задом сверкал на всю округу, руками за раму удерживая свой вес.

От этой мысли сердечко ещё буйней застучало, жар в лицо ударил.

— Ничего не нарушаю. Мне пора ноги размять, а то я разучусь ходить, бока наращу… Да и устала я… без дела лежать и тебя ждать.

— А ты ждала? — зелёные глаза сверкнули загадочно, смотрел Аспид с ожиданием.

— Конечно, — замялась, точно под гипнозом улыбки Дамира, — ведь ни Шанура, ни Татуа меня как ты рассказами не баловали, — нашлась быстро, с удовольствием отметив, как довольное лицо Аспида померкло.

— Так сама бы себя развлекала…

— Вот и развлекаю, — буркнула, губу закусив.

— Лучше бы почитала, порисовала…

Я глаза в пол опустила.

— Уж прости, не всяк как ты обучен и одарён… Рисую дурно, а читать, — запнулась, — не умею.

— А мне казалось, что обучена, — без упрёка, скорее заинтересованно брякнул Дамир, продолжая в окне висеть. — Думал, раз счёт знаешь…

— Счёт — да, а читать — нет. Батюшка немного науки дал, азбуку… но на бумаге в слова буквы складывать быстро не умею. Да и зачем? — с грустью жевала мысль, — бояре сказывают, на кой бабе грамота? Не ей делами княжества управлять.

— Так и говаривают? — нахмурился Дамир.

— Что ж я врать буду? — разобиделась на мужа.

— А разве не бывало такого, что людом женщины правили?

— То умные женщины, — помрачнела сильнее. — Какой мужчина признает, что женщина умнее по доброй воле?

— Учёность, не значит ум, — рассудил муж, — но однозначно помогает быть в каких-то вопросах быть умней других. И… ты бы хотела?.. — размазано прозвучало, потому я замерла на миг.

— Конечно, — с осторожничала.

— Понятно, — задумчиво кивнул Аспид, — тогда вот что, непоседливая жена, до стола ступай. Сядь и жди. Я скоро… — и был таков.

Постояла немного, на пустое окошко глядя, а потом дохромала до стола. Села, подол платья оправив, и минутами погодя в комнату Дамир с книгой вошёл.

Я их редко видела в своём отчем доме. И то, ежели главный советник батюшки с собой носил. Ну и в сокривищнице Аспида.

— Вот, — демонстративно качнул книгой, — я тебе развлечение принёс, — передо мной на стол положил. — На твоём языке…

— А что у тебя на других ест?

— Да.

— И ты… их тоже читаешь? В смысле на других языках…

— Да. Я же говорил, что…

— Ведать одно, а читать и писать — другое, — опешила я. — Я и на своём не умею.

— Что ж, ежели усердной будешь, быстро освоишь. А я помогу, ежели моя компания тебе ещё не надоела.

— Нет, — рьяно головой замотала. — Не надоела, — секундой погодя поняла, что выдала свои чувства. Все разом: что скучала, тосковала, как счастлива и благодарна.

И стало это для меня открытием, ведь это были чувства отличные от первых… А значит, я себя предала. Светозару изменила помыслами.

Взгрустнулось тотчас, а Аспид, словно читал меня:

— Опять не угодил. Что не так сделал?

— Нет-нет, — замотала головой. — Это я так, по дому тоскую, — нашлась быстро, но лишь сильнее себя прикопала и мужа обидела.

Дамир помрачнел, я поспешила заверить:

— За Микулой и Варварушкой соскучилась. Они хоть и не общительные, как твои, но близкие мне… с рождения со мной нянчились.

Аспида это явно не убедило. Попилил меня тяжёлым взглядом, да на книгу кивнул:

— Ежели не передумала, открывай.

Глава 24

Глава 24

Дамир/Аспид

Настроение жены быстро менялось, и моё… напрямую зависело от её. Не мог я боле быть рядом. Вольха не осознавала, как это трудно близ её находиться… дышать ей, любоваться, восхищаться… и не касаться.

И ежели Дамиру как мужчине уже горело, то Аспиду и подавно. Уж не ведал, как ещё сдерживался. Не рассчитывал, по чести, что жена так долго будет держаться на расстоянии.

Сердце подсказывало, что она ко мне смилостивилась, оттаяла, а вот на сближение пока не была готова. Ни телом, ни головой…

Дамир грустил.

Аспид изводился.

И мы оба до скрипа зубов мечтали об Вольхе!

А дни тянулись как назло…

— Дамир, — тягучие и неутешительные думы нарушил тихий голос жены. — Устал от меня? — она прилежной ученицей за столом сидела, больную ногу уместив на невысокую подставку, собранную для этих нужд, да грамоту оттачивала. Это я велел, а она усердно пером буквецу и цифры выводила. Уж боле седмицы над азбукой бились, но жена схватывала на лету. Усидчивая и жадная до знаний оказалась. Любой учитель радовался бы такому ученику. А я… тихо восхищался, и только.

— Мне отлучится надобно, — голос собственный шершавей обычного прозвучал.

— За море? — оживилась Вольха.

— Нет, — головой покачал, — прислужницу тебе сыскать, — умолк, словно пощёчину получив, а ведь всего лишь укоризной взгляд жены.

— Тебе нужна аль мне? — колюче уточнила.

С надежды непонятной, аль от радости, сердце мощно в груди забилось.

— Я обещал тебе в помощь кого-нибудь.

— Мне не надобно, сама справляюсь, — горделиво нос задрала, натянулась как тетива. Дышала зло.

Это надежду укрепило, я схитрил:

— Так и справляешься? — прищурился. — А может, уже ревнуешь?

— Вот ещё, — пыхнула негодованием Вольха, а взгляд ядовитый стал.

— Ну раз так, — протянул нарочито примирительно, — значит, как и до сего, по возможности Шанура и Татуа будут помогать, — закончил, намереваясь опочивальню покинуть. — Но сама знаешь, у них и без того работы много.

— Ведаю, потому как оправлюсь, тоже буду делом заниматься.

— Я не принуждаю, просто казалось, что ты сама просила…

— Я Варварушку и Микулу просила ко мне допустить, — упрёком выпалила Вольха, — а не очередную твою игрушку для утех.

Даже Аспид крякнул от смеха, а он не умел смеяться. А следом заурчал, и это дико!!! Он лишь с появлением Вольхи такие звуки и порывы делать стал.

Ох, ни к добру оно. Терял я себя. И Аспид терял, потому мне срочно надобно жену заполучить в своё пользование.

Любым путём:

— Варварушку, стало быть, — покосился через плечо.

— И Микулу, — оробев кивнул Вольха, но смотрела так, словно я выбил из неё дух, мысли, и она в глубокой растерянности.

— И что, — паузу выдержал, нагнетая загадочности, — ежели я их к тебе допущу, твоя душенька спокойна будет?

Глаза Вольхи расширились от удивления. Замерла, явственно ушам не веря, а мгновением погодя закивала точно болванчик:

— Будет… Ой, как будет, — и заулыбалась так чисто и искренне, что у меня опять внутри всё бултыхнулось от странного чувства… доселе неизведанного горячего, жгучего. Душу изворачивающегося, кишки в узлы скручивающего.

— А что взамен моему уступку? — озвучил главное, к чему вёл с самого начала.

Вольха густо покраснела, голову отвернула, пряча стыд девичий, и упреждая отказ, я решился на скромный торг:

— Не близость выторговываю, но ты дозволишь мне за тобой ухаживать, как раньше предлагал.

Вольха продолжала топиться в смущении, дыхание затаив. Забавляло это, и уверенности добавляло.

— Нога уже крепка. Сниму шину, осмотрю.

— И это всё? — уточнила с сомнением, с опаской оглянувшись.

— Нет, — не лукавил. Зачем обнадёживать. — Мыть тебя хочу…

— Опять ты за своё?! — ахнула возмущенно. — Не бывать тому!..

Горячилась, знала ведь, ежели припечёт… силой возьму.

— Дело твоё, — отрезал ровно. — Это моё условие, а на меньшее я не согласен.

Уж было к выходу шагнул, как Вольха окрикнула:

— А ежели на «помыть» соглашусь, принуждать к близости точно не станешь?

Я даже улыбку удерживал, пока лицом к двери стоял, но повернулся к жене уже без тени победы:

— Принуждать — нет, но сделаю всё, дабы ты меня возжелала.

Опять личико жены краской залило. Но не отвернулась в этот раз, лишь зажмурилась, словно войну сама с собой вела.

И я уже невысказанную победу смаковал:

— Касаться буду, изучать, ласкать, ежели надумаю…

— Хватит! — ладошки к щекам припечатала, жгучее смущение скрывая. — Хватит, прошу…

Подышала взволнованно и решительно кивнула:

— Но Варварушку и Микулу ко мне пусти, — на той же стыдливой ноте согласие дала.

Вольха

Дамир ушёл, а я так и осталась сидеть, да в себе ковыряться. Неужто и впрямь его условие приняла? Да что со мной?.. Рядом с ним я здравомыслие теряла! Отнюдь не внимания его хотела. Лишь вцепилась в возможность мне дорогих и близких няньку и прислужника заполучить.

— Нужно снять с ноги повязку, — из тугих мыслей голос Аспида вырвал. Так задумалась, что упустила момент, когда Дамир воротился.

— Как уже? — ахнула глупо. Давно мечтала от повязки избавиться, но мечта и явь — разные стороны монеты. И в свете последней сговорённости выздоровление мне всё же сулило неминуемой близостью с мужем.

Не дура, понимала, что не может он… без женщины долго быть.

Одичает, озвереет. И тогда точно насилия не миновать.

— Ну же, Вольха, — в тоне супруга недовольные нотки прорезались. Злить Аспида не собиралась — послушно села на постель, вытянула ногу.

Дамир удовлетворённо кивнул, аккуратно подол платья сдвинул, доступ к покалеченной щиколотке открывая и ловко, принялся избавлять меня от тугой перевязи. Осмотрел неспешно. Я выполняла всё, что он велел. Отвечала на вопросы, а сама прислушивалась к себе и дивилась, что уже не отторгала прикосновений мужа.

— Что ж, — спокойно подытожил Дамир, — кость срослась хорошо, но пока воздержись от танцев и прыжков.

Я уставилась на Аспида, как на ненормального, а он улыбнулся:

— Шучу, — и опять посерьезнел, — но сказанное, не лишено смысла.

Пальцами по щиколотке ещё раз мазнул, оставляя ногу в покое.

— Я сейчас по делам отлучусь, а ты, как будешь готова, спускайся в купальню.

Сердце с последним словом Аспида пробило сильный удар.

— Вещи сменные прихвати.

— Купаться? — уточнила.

— Мыть… тебя буду, — с паузами пояснил, а глаз с меня не сводил.

Смутить желал? Увидеть, как от стыда краснею…

Получилось и не отказаться ведь.

— Как совсем окрепнешь, баню затопим. К ней ты больше привыкшая, так ведь?

— Да, — кивнула настороженно.

— И я люблю, но у меня никто из прислужников не терпит такого жара, несмотря на то, что сами из жарких мест. Потому обхожусь, чем что проще, — размеренно заключил.

Вошла в купальню, от страха чуть жива. Вроде попривыкнуть была должна к мужу. Мы и спим рядом. Но хоть и прикидываюсь спящей по-прежнему, но его прикосновения помню. И жар его мне родным казался и запах приятным… Чего уж там, я жаждала новых ощущений, которые он мне давал. Трусила, а ждала: таилась, а ждала…

Как и сейчас. Дрожала от страха, но была готова. Подумаешь, помоет — те же касания только не во сне, а в воде… Умом понимала, а вот сердце… с ума сходило, мысли маетные таранили голову.

Шумно выдохнула, покосилась на купальню, полную воды. И улыбки не сдержала заботливости супруга. Осторожно пенную шапку ладошкой сняла, прислушиваясь к нежным ощущениями щекотливо растворяющихся мелких пузырьков.

— Ты ещё не в воде? — подловил на улыбке муж.

— Прости, — отряхнула ладошку и отвернулась от Дамира, прикидывая как теперь раздеться.

— А позволишь… — за спиной Аспид остановился. Близко-близко. Так близко, что его дыхание затылка касалось. — Мне тебе раздеть? — его низкий, вкрадчивый голос прогнал волну мурашек по коже.

Не спешил сдирать вещи, ждал моего дозволения, хотя прекрасно знал, что оно ему не надобно. Пусть мнимость выбора, кою только сильные могли себе это позволить, но чести такой жест придавал.

Дамир ещё ждал. Волновал меня взглядом и тягучим молчанием.

И я безмолвствовала. Опустила руки, дозволяя Аспиду хозяйничать.

Он шумно воздуха втянул, осторожно коснулся предплечий…

Ох, и заколотило меня от волнения.

Напряглась, страшась, что тело подведёт. Замерла, дышать боясь. И ждала, когда Дамир приступит к раздеванию.

Вот и платье вниз с тихим шорохом опало.

Зажмурилась, оставшись в одной тонкой рубахе.

— Прости за Вейту, — фраза заставила открыть очи.

Дамир в затылок лбом уткнулся, совсем выбив почву из-под ног.

— З-за что? — пошатнулась было, да муж крепче меня придержал, не дав позорно упасть. — Ты же… мужчина, — голосом плохо владела.

— Она тебе зелья подлива, чтобы ты не отяжелела, — прошуршал виновато Дамир.

Я опять замерла, вперёд глядючи: ничего не видала, уже с трудом слышала, так громко растревоженное сердечко билось.

— Но уже всё, — продолжил Аспид. — Вышло из тебя зелье…

О зелье не догадывалась, а то, что не понесла от Аспида, знала, когда кровные дни пришли чуть раньше срока. Решила, что это из-за пережитого, но видимо…

Вздрогнула, когда ладони тяжёлые на плечи легли. Осторожно, словно страшась меня напугать, но вместе с тем, права утверждая.

— Не бойся меня, — шепотом, от которого нутро то съеживалось, то пульсировало. Меня то жаром обжигало, то холодом умывало.

Скользнули чуть шершавые ладони Аспида по моим рукам… вниз на бёдра перетекая до предела… пальцы его щекотливо по мне перебирали, полол рубахи потягивая. Перехватил удобнее, вверх потянул и я, поддаваясь его движению, позволила оголить меня полностью.

Опять приобнял. С большим пылом огладил, теперь до кистей ладонями прогулявшись. Пальцы наши переплёл:

— В воду ступай, — охрипло скомандовал Дамир, бережно придержав за руку и помогая в купальню забраться.

Отводила глаза, чтобы не сгореть от смущения, но нет-нет, да косилась на Дамира… пока не забылась совсем.

Никогда бы подумала, что это так… волнительно и приятно… ощущать мужской взгляд, скользящий по тебе без тени смущения, не нагло/похотливо/оценивающе, а осторожно/восхищённо/с лёгким вожделением. Как на безумно редкую, очень дорогую вещь, прикоснуться к которой за радость.

Я нравилась ему.

Он и правда получал удовольствие, намыливая меня. И вроде бы ничего такого, пусть бы и мыл, губка скользила по мне, но когда Аспид её выронил и мочалку заменили крупные, подрагивающие ладони… не стон, не то всхлип в горле застрял.

Глава 25

Глава 25

Дамир/Аспид

Вздрогнула Вольха в моих руках. Но не отпрянула, как обычно — к удивлению отзывалась на вольность Аспида до одури оголодавшего по её телу.

И ежели бы она посмела отпор дать, не ручался за нас со Змием. Скорее бы он её силой взял, а опосля руки себе отрезал.

Но Вольха не плошала — горделиво сидела: спина прямая, взгляд перед собой, и лишь вздрагивала, с каждым вздохом и моим вольным касанием.

Заурчал Аспид от удовольствия. А Дамир зубами скрипел от тесноты в штанах.

Змий не думал, что с этим делать потом, а я уже с болью представлял как буду мучиться от не угасшего желания.

Было думал спросить жену о готовности, да её взгляд холодный остудил мой глупый порыв.

Ненадолго меня хватило.

Омыл уже быстрее, чем намыливал.

Выбраться помог, в халат закутал и, не дожидаясь, когда будет окончательно готова, к выходу пошёл:

— До комнаты сама доберёшься. У меня дела…

От греха подальше бежал… Бросился в спасительные объятия ветра и, расправив крылья, парил над землей в утопающей темноте ночи. Сделал несколько кругов над островом, а когда не полегчало, взмыл под облака, покуда воздух не прекратился, тело не сковало от холода, и что было мощи, обрушился вниз… в пучину ледяной воды…

Вольха

Как же я мучилась. Всю ночь места себе не находила. Крутилась, вертелась, мысли гоняя по кругу. От злости на себя, губы кусала. Корила себя, что в который раз обидела мужа. Отвергла того, кто так… обо мне заботился последнее время. Кто ни словом не оскорбил, угодить старался. Кто трепетно ухаживал и смотрел с таким неприкрытым восхищением, что я себя дрянью последней ощутила, неблагодарной и отчаянно, непроходимо глупой.

«Вернись ж быстрее, сердце моё», — в пустоту комнаты шептала как заклятие, но Дамир так и не явился ночью. И утром его не было. Ни днём, ни вечером.

От тоски чахнуть начала.

День, второй, третий…

И когда стало совсем невмоготу, Шанура напомнила о сокровищнице, о домашней работе. А следом и я — о чтении, чистописании, и сразу как-то быстрее жизнь, веселее побежала.

Татуа к делу приобщила, и Шанру. А когда меня одиночество накатывало и небо манило, а это всегда ближе к ночи случалось, я наглости набиралась и к Керию наведывалась.

Интересно он всяко-разное рассказывал. Не так красочно как Дамир, видевший всё своими глазами, но Керий от большого ума чуть ли не на пальцах свои догадки, теории, размышления излагал.

Не сказала бы, что мы сдружились, но однозначно, ежели первые приходы старик на меня почти не реагировал то, чем чаще заглядывала, тем словоохотливей был. Хотя скорее, он больше радовался разным мелочам, кои таскала из сокровищницы Аспида. Не в подарок, аль подлизаться. То по незнанию и интересу: пока разбирала вещи, отыскивала самое непонятное, и к Керию бежала, чтобы он просветил о назначении, аль подсказал, где смогу вычитать о том.

И благодаря его наводкам, о многом сыскивала интересных знаний. Так и разбирала сокровища мужа, систематизируя коллекцию, распределяя, расставляя и развешивая.

Долго, но удовольствие от копошения в таких богатствах получала не слыханное.

О том, что хозяин наконец-таки дома сердечко дало знать.

Вроде всё, как обычно, ни шума, ни гама, но оно по-особенному волнительно застучало. Так, как только на Аспида реагировало.

Дамир/Аспид

Какого же было моё удивление, когда Вольха в зал ворвалась, где я с Татуа говорил. Сначала подумал, что глаза обманули, но нет… Жена! Никогда прежде не выходила меня встречать, а сегодня… замялась подле лестницы в зале. Щёки раскраснелись, на губах улыбка сияла. Взгляд на мне удерживала восторженно, словно ждала одобрения аль от меня порыва, дозволения приблизиться.

Но как я мог дать понять, что… счастлив?

Шагну к ней — шарахнется по обычаю.

Скажу — сочтёт за наглость.

Потому сам замялся в нерешительности.

— Хорошо выглядишь… — себя же проклял за глупую фразу, но хоть молчание в зале нарушил.

— И ты, — робко обронила жена, руки заламывая.

— Как дела? — ещё глупее, но лучше чем пыхтеть в нерешительности и смятении.

— Хорошо, — кивнула Вольха, с жадным интересом по мне взглядом блуждая.

— Ну, хоть не потрёпанный, — вклинилась в нашу странную беседу Шанура. Обойдя вокруг, скептически меня осмотрела.

— И я тоже рад тебя видеть, — заверил кухарку, она фыркнула, глаза закатив:

— Пфф, знаю я, как рад. Кушать будет только через час, — буркнула, и была такова.

— Она очень… своеобразная, — подала голос Вольха, кивнув в сторону кухни, где скрылась Шанура.

— Да у меня все такие… со странностями. Видимо только они и приживаются у такого как я, — сделал неопределённый жест рукой.

Вольха шире улыбнулась:

— Да, все очень необычные, — смягчила мою более грубую и точную формулировку.

— Есть немного, — поддержал не менее дикий по странности разговор я.

— Я… — чуть не сказал, что скучал по ней, но вовремя осёкся. — С дороги… Мне бы пыль сбить, — совсем не то, что думал.

Вольха приуныла, на правах хозяйки, что не могло не порадовать меня, уточнила:

— Воды в купальню набрать?

Не то кивнул, не то мотнул головой, и жена спешно добавила:

— Татуа велю, — в сторону кухни было двинулась, да я её по ходу перехватил:

— Стой, — за руку удержал, в глазах ясных пропадая.

Жена вновь зарделась, но руку не одёргивала.

Ждала… А я молчал — мне и сказать нечего, глупо… ребячество настоящее, не несущее ничего путного.

— Да, скажи, — нехотя опустил, кляня себя за поведение. — И вещи вели свежие приготовить, — возненавидел себя за блеянье. — И я там… новые побрякушки приволок… разобрать бы их.

— Конечно, — Вольха сильнее погрустнела, но поручение поспешила выполнить. Проводил её взглядом и чуть себя по башке не стукнул за глупость. И я зал покинул, дабы больше дураком себя не выставлять.

Пока было время, поднялся к Керию, обмолвиться парой слов, но по обычаю заговорился.

Там-то меня и нашла Вольха:

— Купальня готова, вот-вот ужин подоспеет. — И тотчас старику: — Здравствуйте, Керий, — разулыбалась чисто.

— И тебе, красавица, — закивал Керий, перебирая свитки, которые я по его душу принёс.

То, как он её принял, меня поразило. Не ожидал, что парочка споётся за моей спиной. Я не против, просто удивлён. Керий меня-то не шибко на дух переносил, о Шануре и Татуа молчу, а Вольхе… как дочери рад был.

— Крылатый, ты бы её с собой взял, — буркнул Керий, внося новые данные на огромную карту, над которой работали уже очень давно.

Я в недоумении покосился на жену. Она с не меньшим удивлением на меня.

— Зачем? — обрёл дар речи поле заминки.

— Женский взгляд от мужского отличается, — поумничал Керий ворчливо. — И думаю, нам было бы полезно послушать её примечания.

Мы сцепились не то споря, не то обмениваясь противоположными мыслями, и как часто бывало, он в своём беспечном упрямстве меня довёл до желания его сожрать, чтобы больше никогда не раздражал, но лишь близость жены в этот раз остановила меня от проступка.

— Я мыться! И есть! — отрезал грубее, чем следовало. — Иначе закушу кем-то из вас! — размашистым шагом покинул вотчину чокнутого старика, но приятным сюрпризом стало волнение жены:

— Прислужницу ты так и не сыскал, могу я… — за мной спешила Вольха, но голос дрожал, — помочь…

— Ты же не думаешь, что откажусь? — прищуром её пригвоздил, остановившись на пару степеней ниже, и поэтому мог взглянуть ровно глаза в глаза. — Я бы и от ласки твоей не отказался. Чего греха таить?!

Вольха вытаращилась на меня, будто уже оголился и наказывал меня ублажить. Устал с её пустыми страхами бороться.

— Но видать не заслужил, — холодно подметил и прочь пошёл.

***

В купальне оказавшись, не ждал жены, и вообще полагал, что она по ходу передумала, но приятно удивился, когда в воду забрался, а Вольха ко мне с несмелым стуком вошла.

А потом была самая мучительная из пыток… И самая сладкая… Забыл уже, как это приятно чувствовать руки жены на изголодавшем по женским ласкам теле.

Она мыла меня осторожно, словно растягивала удовольствие, на деле обостряя агонию Аспида:

— Оставь меня, — рыкнул глухо. Вольха вздрогнула и руки от меня убрала, ощутив, что я не в духе.

— Обидела?.. Неумела?.. не угодила?.. — с паузами бормотала, всё тише и тише, пока голос совсем не смолк.

— Дай мне одному побыть.

— Я…

— Просто оставь меня, — вторил зло, скрипя зубами.

Глупая не поняла, что я на грани броситься на неё, а там… аль сожру, аль силой возьму, и не ведомо мне, чего Аспиду боле хотелось.

Вольха благоразумно покинула купальню, а я свободней выдохнул.

Плоть болезненно пульсировала, и сдавил её тугим хватом ладони. Дёрнулся ствол, осчастливленный хоть таким вниманием.

Провёл по длине, плотнее пальцы сомкнув.

По телу с приятной болью волна удовольствия прокатилась.

Уж не помнил, когда себя ублажал, девок для этого было в достатке, куда бы не прилетел, да вот с недавних пор, Аспид не позволял мне с другими плотский голод утолять.

Заточился на Вольху и наивно надеялся, что она нам сдастся на милость. Но жена лишь голод обостряла, да душу изрядно трепала…

Разрядка быстро наступила, но смазанная, через боль, уныние, опустошение и злость. Настроение упало сильнее, потому из купальни ни к столу спустился, а к себе пошёл.

Лягу спать, а там поутру решу, что дальше делать, но проходя очередной поверх, услыхал из сокровищницы звук.

Затаился у двери, прислушиваясь, показалось, аль нет, и когда звук вновь повторился, толкнул…

Глава 26

Глава 26

Дамир/Аспид

Не сразу узнал свою сокровищницу. Аккуратные ряды стеллажей вдоль стен. Им в параллель длинные столы, аккуратно заставленные разными вещицами: посуда, статуэтки, оружие, вазы… Но разобрано по видам, без мешанины, как было у меня. Высокие шкафы, забитые холстами. Несколько картин на стенах… Ряды с рулонами ковров.

Сундуки раньше распахнуты были, потому что ничего уже в них не помещалось и навалом рядом громоздилось, а сейчас — закрыты, но при свете свечки златом светилась.

Вольху увидал на высокой лестнице, чуть ли не до потолка. Она у дальнего широкого шкафа возилась…

Подошёл ближе, с восхищением глядя, как она ловко управлялась с вазами. Вернее двигала имеющиеся, дабы новую уместить. И не просто поставить абы куда, а сыскала похожие. Одну под мышкой держала, другую изучала: губу кусала, рассматривая рисунки, верно ли определила страну, откуда она.

— Как же ты успела, — только обмолвился, Вольха вздрогнула, руками всплеснув. Ваза из подмышки выскользнула и вниз полетела. Успел её подхватить, но тут и жена не удержалась на шаткой лестнице. Даже не выбирал что ценней, метнулся за ней.

— Ой, — не то пискнула, не то всхлипнула жена, аккурат с грохотом моей разбитой вазы в объятиях оказавшись. Лёгкая, мелкая. Глазищами огромными на меня уставилась, одной рукой свою вазу обнимая, другой меня за шею. И я забыл, что сказывать собирался и делать.

— Вот так значит и падаешь? — глупо брякнул, ибо затянулось молчание.

— Так испугал ты меня, — жалобно промямлила, — и вазу жаль…

— Бог с ней, — даже не посмотрел на пол. — Ты цела, это важнее.

Густым румянцем залило щёки жены. Пухлые губы упрямо поджались, словно переступил я грань дозволенного, и я поставил её на ноги.

— Прости, — опять повинилась Вольха.

— Не страшно потом новую принесу, — заверил спокойно и, сложив руки за спиной, дабы не видела, как они загребающие к ней тянутся в желании пленить сокровище своё.

— И всё же, — вздохнула Вольха, присев возле разбитой посудины. — Такая красота была…

Аспид начинал голодно рычать, в красках показывая, чтобы с женой сделал. И нам приятно, и ей помогло бы забыть о вазе…

— Впредь не лезь на высоту, раз неустойчивая, — посоветовал, терпеливо выдержав уборку и немного подсобляя, по мере своей догадливости, а не потому, что просила.

— А кто ещё полезет? — хлопнула ресницами Вольха. — Не Шанура же… Не Таута, — нахмурилась. — А больше и нет никого, — закончила нерешительно. Я тотчас вспомнил, что сказать ей хотел:

— Да, я как раз насчёт этого и… — пожевал слова.

— Твои прислужники скоро будут. На границе их встречу и к тебе первым же кораблём.

— С-спасибо, — чуть не затанцевала жена, лице такое счастье, что Аспида аж ослепило.

— Спать, — строго отрезал я. — Устал с дороги, — бормотал под нос, уже к двери спеша. Но на выходе застопорил, к жене обернувшись:

— Быстро ты тут всё разобрала. Сама, смекнула, что и как?

— Да, — закивала жена, с очаровательной улыбкой на лице, — но к Керию ходила уточнить кое-что.

— Вижу, спелись уже, — буркнул дверь распахнув.

И сам не понял, почему вместо «лечь» занялся проверкой письменных работ жены. Она не против была. Мялась рядом чуть нерешительно, но отвечала охотливо. И даже не шарахалась, ежели мы соприкасались руками, взглядами.

Только опосля под одеяло забравшись, вновь словно язык проглотила. Напуганная, дрожащая, и я, чтобы расслабилась, стал её вопросами по прочитанному заваливать.

Вольха сразу приободрилась, но с робкой улыбкой, смущалась, полагая, что насмеюсь над ей. Невдомёк глупой, что впервые в жизни меня распирало от гордости… Что рядом женщина, которую так интересует нечто дальше носа, глубже погреба, красивше наряда. Меня нежностью топило от мысли, что можно говорить с женщиной о чём-то окромя еды, одежды, красоты.

И ведь было о чём.

Но только запнулась на греческих сказаниях, жена погрустнела:

— А я разбила вазу…

— Амфору, — поправил бегло. — Если есть ручка или две, это уже амфора.

— Да-да, прости, запамятовала. Скажи, а правда в тех краях живут такие существа?

— Нет.

— А женщины… они все вот такие стройные?

— Женщины везде разные. Есть высокие, есть низкие, худые и полные… Это всего лишь изображения…

— А волосы… у них интересно плетённые?

— У богатого сословия — да, — бурчал, закинув руки за голову и глядя в потолок.

— Люд смуглый? А что Геркулес жил?.. — заваливала и заваливала меня вопросами. — А жёны правителей очень красивые? — голос Вольхи надломился, и я сделал глупость, обернулся, хотя до сего упорно не смотрел, дабы не искушать судьбу. Но как глянул на жену, так и пропал. Разве могла хоть одна женщина с Вольхой красотой сравниться?

Не-е-ет. Она затмевала собой весь свет. Улыбкой чистой. Светом глаз. Румянцем на щеках.

— Очень, — шепнул не в себе, таращась на жену, точно на богиню. Ежели другие просто красивы то моя — самая желанная к тому же.

Вольха нахмурилась. Сморгнула растерянно, а я на губы её уставился, дико желая поцеловать. Уж не ведаю, что она испытывала окромя страха, но губы облизнула, словно искушала, соблазняла, провоцировала.

— Хочешь, со мной полететь в следующий раз? — Воздух из меня с выдохов выпорхнул. Не понял сразу, что это я молвил.

— Хочу, — кивнула, точно зачарованная Вольха, и это был мой крах.

Я проиграл себе и Аспиду, потянулся к ней.

Широко раскрытыми глазами следила за мной жена, но только в миллиметре от неё губ оказался, шикнула:

— Такова в этот раз цена?

Замер я, с дико грохочущем сердцем.

— Нет у этого цены, — плохо голосом владел. — Просто хочу…

— Меня не спросив, желаю ли я?

— А ты…

— Ежели НЕТ! — упредила вопрос. — Что ж… за так возьмёшь в путешествие? — сощурилась колюче.

— Возьму, но условия всё равно будут. И это не для ублажения, а дабы неприятностей не нажить там, куда захочешь слетать.

Жена заулыбалась, словно я уже подарок сделал:

— Ещё и выбрать дозволишь?

— Говори.

— Тогда… — перечислила такое количество стран, что я опешил:

— Не велик ли размах? — но в груди жарко было. Аспид от гордости за жадность любимой урчал точно сытый кот.

— Сам ведь сказал, мир… — не робела жена. — А я так… не жить ведь, чуть глянуть на тех, о ком слышала и читала.

— Добро, — кивнул удовлетворённо. — Так тому и быть, слетаем, закрепим учение. А теперь спи, жена, тяжко мне твою близость без тепла выносить! — но ещё рядом был. Ждал, что одумается и дозволит поцелуй. Но зажмурилась Вольха, к моему сожалению… лишь сердечко точно подсказало, что такой счастливой ОНА ещё не была.

— Вот и договорились, — буркнул, откидываясь на подушку. — Я тогда подумаю, как лучше это устроить, да распланировать.

Вольха

— Через несколько дней отправимся, — новость обрушил уже за завтраком Дамир. Я и напомнить боялась. Вдруг передумал, а тут полезу со своими желаниями. — Ежели не передумала, — добавил мягче Аспид и на меня глаза вскинул в ожидании.

Затаилась я в предчувствии радости, не сдержала улыбки:

— Конечно не передумала, только… — взгляд потупила, — жду, что ты всё же что-то затребуешь с меня за это. Не бывает ничего просто так. А С тобой так тем более, — прикусила язык, коря себя за излишнюю откровенность.

— Сказал же, ничего… — Недоверчиво подняла глаза. Смотрел Аспид так, словно проглотить хотел. Меня тотчас жаром окатило, под ложечкой засосало, а внизу живота беспокоило приятное томление.

Ох, и странно я себя чувствовала.

И чем дольше близ мужа была, тем меньше себя и своё тело понимала.

Два дня сама не своя ходила. Как чумная улыбнулась, углы сшибала, в мыслях тягучих утопала, и только занятия с Аспидом и разговоры с Керием меня на землю немного возвращали.

— Спи уже, — прорычал Дамир в последнюю ночь, когда изворочалась вся, а сон так и не шёл.

— Прости, — проскулила виновато, — волнуюсь я. Тебе оно привычно, а я от одной мысли покоя не ведаю…

Посопел Дамир задумчиво. Встал с постели и комнату покинул. Уж решила, что ушёл от меня в другую комнату, но муж воротился с подносом. Две чаши знакомые и крупная амфора посередине.

Молча налил и мне, и себе:

— На вот, тёплое. Успокоит, уснёшь быстро. Да и сама помнишь, — пробурчал тихо.

Отказываться от вина не осмелилась. Чего уж там, понравилось оно мне, зачем себя лишать такого удовольствия. Тем более, муж сам предлагал. Ему виднее, можно или нет.

— Спасибо, — благодарно приняла чашу, но отпила только, когда Дамир первый глоток сделал и мне жестом показал, чтобы не медлила.

Ох, и вкусное оно было, чуть терпкое, и вместе с тем сладкое. Осушила бокал в несколько глотков. Муж посмеялся моей жадности, но ничего укоряющего не сказал. Забрал чашу и опять забрался в постель.

Я смежила глаза, прислушиваясь к расползающемуся теплу в теле. Как мысли становились тягучими и пустыми. Как меня распирало от благодарности к мужу. К его пониманию и терпению.

— Ежели хочешь, — охрипло шепнул Дамир, и его глаза во мраке ночи загадочно зеленью полыхнули, — помогу… уснуть, — нечто зловещее в предложении прозвучало. Такое… не смертельное, но непристойное, что сглотнула сухим горлом:

— Как? Сказку расскажешь?

— И сказку тоже, но ты только не брыкайся, — таинственно прошурчал Аспид. Вот теперь жар по телу пронёсся, волнение в груди. Затаилась, глаза крепко сомкнув будто казни ждала… Но не пыталась сбежать, а именно ждала, что он собирался делать.

— Жила была княжна, — аккурат его мягкому, низкому голосу по телу побежали предательские мурашки. — Было ей отроду пятнадцать весён, когда купаясь с прислужницами в реке, едва не утопла.

— Это правдивая история аль?..

— Чшш, — носом по щеке чиркнул Дамир и слова в горле застряли.

— Но спас её водный царь. Полюбил он её сразу, потому и не убил, — мне на ухо лился шёпот Аспида, вскрывая какие-то неизведанные затворки в душе. Обнажая новые чувства и рождая непристойные желания, от которых горела точно в огне. — И была меж ними договорённость… — Смутно слышала, что он говорил, я на ощущениях зависла. И чем вольнее рука Дамира по моему телу гуляла, тем больше глохла и слепла. — Согласилась княжна…

— Ах, — позорно всхлипнула. Не то потребовала, чтобы прекратил, не то, чтобы поцеловал… и это желание разыгрывалось всё сильнее… Какого же было моё разочарование, когда крупная, чуть шершавая ладонь от бедра по талии вверх до груди скользнув, замерла у самого напрягшего до боли полушария. Ровно под ним. На рёбрах. На гране накрыть… Но так дразняще, что ёрзнула, телом вымаливая ласки, кою бы ни в жизнь не озвучила в голос.

— Воротилась домой княжна, — свой рассказ продолжал муж. Не сразу вспомнила, о чём речь. — А через несколько лет, к ней свататься прибыл князь заморских земель. Забыла княжна об обещании царю вод, и согласила на брак…

— Разве это порядочно? — не своим голосом уточнила.

— Потому и попал корабль в сильный шторм, — шумно дышал в меня Аспид. И только тогда меня пронзило волной удовольствия, когда ладонь к коей уже попривыкла, наконец, преступила грань… и всё же накрыла мою несчастную грудь.

Аккурат с моим позорным и томным всхлипом, Дамир и губы мои пленил. Коротко и голодно. Только проглотил очередной стон, я задрожала крупней, застенала протяжней от того, что его рука с моей грудью творила.

— М-м-м, — тонула в ярких ощущениях.

Тут всё смешалось: и дурман вина, и дурман чар Аспида.

И я беспробудно в этом кружилась, плыла… всхлипывала и стонала под напором алчного рта мужа, бессовестно меня искушающего и ласками и поцелуями. И когда уж сознание померкло, разомкнул уста, напоследок за губу ощутимо прикусив.

Вместо отпора или брани, судорожно комкала простынь и разрывалась от чувств. Разрывалась, но бессовестно позволяла ласкать, твердя про себя как заклятие: «Ещё целуй… Целуй, целуй!».

И он опять коснулся моих губ, но быстро и в самый угол чмокнул, будто страшился моего гнева, обиды… отказа…

И я сделала шаг к нему — повернулась, впервые за всё время пребывания в постели с Аспидом, без страха в глаза его невероятные зелёные уставляясь и, подставляя горящие губы, прогнулась в бурлящей жажде познать, что значит любовь этого существа.

Глава 27

Глава 27

Вольха

Губы его слишком близко к моим оказались. Так близко, что меня лихорадило от желания эти порочные губы на своих ощутить. Но Дамир в щёку носом уткнулся, нагло вдыхая запах, да руками мою спину крепче сжимал.

Не то всхлипнула от расстройства, не то капризно простонала. И Аспид с утробным рыком одной ладонью скользнул на мою ягодицу — положил уверенно, в себя вдавливая и побуждая придвинуться:

— Коснись меня, — потребовал, но с такой мукой в шепоте, что поспешила немедля исполнить. Вот только я была так неопытная в играх любовных, что остановила ладонь на крепком плече. Запаниковала, страшась не угодить мужу, аль больно сделать.

И тогда он решил мою проблему, заловив робкую кисть и между нами сунув, да свою твёрдую плоть уместив.

Было отдёрнула руку, да очередной рык смертельной угрозой показался. Замерла, к Аспиду прислушиваясь и к себе…

Дамир сдавленно и благодарно выдохнул, побуждая ладонью по длине своего горячего, донельзя напряжённого хозяйства провести.

— Не бойся, — сопел надсадно и яростно, содрогаясь всё сильнее, в ответ моими несмелыми движениями.

— Ещё, — потребовал, только посмела остановиться. И качнулся навстречу, рывком проникая мне под рубаху рукой.

Это было… так постыдно приятно. Так откровенно, что совсем опьянев от вольности, ёрзнула к нему, позволяя меня ласкать.

— Р-р-р, — снова заурчал Аспид и поцеловал жарко, заглотив дыхание вместе со стоном, коей из меня вышиб напором и жадностью.

И я чуть сознание не потеряла от удушливой волны возбуждения.

Не успела дух перевести, углубил поцелуй. Меня точно в воздушную яму окунуло. Сознание расселось, голова закружилась, и в теле такой пожар вспыхнул, что себя потеряла, и вместе с тем, осознала, как нравилось мне касаться этого самого… мужского достоинства. Нравилось ощущать, как оно пульсировало. Как дёргалось, если хват ослабляла. Как ладонь горячило…

Завертелось всё перед глазами, понеслось со скоростью и, не в силах вынести сладкой муки, смежила веки, бессовестно впитывая то, что никогда не испытывала.

Дамир беззастенчиво трогал какие-то запредельно чувствительные точки, обостряя ощущения во стократ. Аспид меня убивал своей страстью и желанием. Мы горели… мы сходили с ума от того, что творили друг с другом. И я уже сдыхала от желания познать больше.

Да как!!!

Я прогибалась навстречу его наглым ласкам. Рукам, блуждающим по моему изнывающему от плотского голода телу. Пальцам, играющим на моих женских точках… В том самом месте, где особенно томилось. Там, где пульсировало от пустоты, куда клялась не допускать.

И было это отнюдь не больно. Не так, как помнила, когда силой брал…

И только тогда меня ослепила догадка — вот что чувствовала Вейта, будучи с моим мужем!!! Вот почему стонала так протяжно и сладко! Вот почему не отказывала ему! Вот почему сама отдавалась…

Это невероятно приятно!

Так приятно, что, уже не контролируя себя, за шею притягивала Дамира, стонами вымаливая ещё более откровенных прикосновении, и долгожданных ласк, и сама гладила смело, впервые довольная тем, как на меня реагировал муж… Аспид!

И он благодарно давал больше и больше.

С рычанием утробным, словно зверь в нём лютовал, а вернее Аспид, вторгся в меня пальцем.

Моё невнятное бормотание/мольбу в момент следующего вторжения Дамир воспринял по-своему… и мне на счастье. Поймал сосок, нагло натягивающий ткань лёгкой рубашки, когда с очередным скольжением шершавой ладони Дамира, утопая в сладострастии, метнулась на подушках и, раскрываясь для него. Прогнулась навстречу в нестерпимой жажде ощутить его глубже и грубее. И задохнулась новой волной удовольствия.

Лишь аккурат собственному громкому стону, как от затрещины очнулась. Вцепилась в волосы Аспида, жадно водя ладонью по его плоти и вороша пальцами густые, жёсткие пряди на голове. Зарывалась, сжимала в кулак и умоляла прекратить то безумие, что он вытворял с моей напрягшейся от возбуждения грудью…

Уж не ведаю, это он со мной творил, но это было до неприличия приятно. Так чувственно и жарко, что не выдерживала обрушившегося шквала новых ощущений. Они во мне пульсировали, точно огромный ком, который быстро разрастался. Разбухал до тех пор, пока не лопнул внутри, заодно и сознание моё взорвав.

Ох и пронзило меня удивительно яркой стрелой удовольствия в том самом месте, где настойчиво ласкал. Словно кострище вспыхнуло — искры взметнулись, разлетаясь по телу, обжигая и голову, и ноги, и промежность…

Я содрогнулась, наслаждаясь острыми, испепеляющими чувствами.

А мой протяжный стон удовольствия, украл очередным поцелуем Дамир. Качнулся ко мне бёдрами, зарычал в меня низко и протяжно, словно через тягучую боль. По моей ладони что-то горячее потекло, но было всё это так вкусно, так приятно… что глухо посмеялась своей бессовестной радости.

О, да, я была непристойно удовлетворена, а Дамиру благодарна…

Только на смену удовлетворению нахлынули опустошение и усталость. Мне стало так сонно и тяжело, что веки уже не разомкнула.

Уснула, прежде, чем поняла, что случилось — знала только, что как блаженная улыбалась.

Проснулась от острого ощущения холода. Только рассвет… а постель со стороны Аспида уже пустовала. Хотя теперь у нас быстро холодало. По месяцам уж зима близилась, да остров Аспида южнее лежал, вот и не погрязали мы в снегу. Днём вроде по-осеннему то пасмурно, то солнечно, а стужа только к ночи подбиралась.

Испугалась, что Аспид без меня улетел. Как была, подскочила с ложа, да так и застыла. Муж с задумчивым видом сидел за столом и что-то чертил на небольшом полотне. Поднос с завтраком рядом ютился. И он был явно по мою душу.

— Проснулась? — даже не оглянулся.

— Да, — замялась, себя руками обхватив и с ноги на ногу переступив, к удивлению ощущая внизу живота странную прохладу. — Я думала ты уже… — умолкла, когда на меня обрушились воспоминания, что ночью ему дозволила… и что сама творила. В теле тотчас жар зародился, губы запылали и я ладошку к ним припечатала, до сих пор ощущая вкус Аспида.

Это было так странно. Дико непривычно и до безобразия приятно.

— Не хотел тебя будить, — нарушил повисшую тишину муж, вырывая из постыдных, но сладких воспоминаний. — Ты крепко спала, а мне было надобно с Керием обсудить кое-что…

Он буднично молвил, не смущая меня, не бросая насмешливых взглядов. Потому и я осмелела:

— И? — в ожидании кулачки к груди приложила.

Дамир

За то время, что у меня, Вольха почти ни разу не изменяла своим привычкам. Ни разу не позволила себе вольности, дерзости, неуважения. И даже вид её скромный… эдакий простенький, был моему сердцу мил. Особенно приятно её было созерцать вот такой сонной, помятой, растрёпанной. В одной ночной рубашке. С босыми ногами. Подрагивающей не то от холода, не то от волнения.

— Начнем с Индии. У них в это время праздник.

— Какой?

— Празднование победы добра над злом.

— Добро и зло? — непонимающе сморгнула жена.

— Подъём из духовной тьмы, — размазал мысль, не зная, как более точно объяснить идею праздника. — А теперь быстро завтракай, и одевайся в дорогу. Лететь далеко, в небе холодно…

— Как же, — изумилась Вольха, послушно за стол сев, — там же наверху солнышко. Оно согревать должно… — придвинула тарелку с хлебом и сыром.

— Солнце есть, — свернул карту, уже хорошо запомнив путь, куда курс держать. — Но оно настолько далеко от земли, что светит, да не греет.

— А облака? — кусочек хлеба в рот положила жена. — Мы до них долетим? — бойко жевала.

— Долетим.

— И они… мягкие на ощупь? Как первый снежок? Аль перинный пух?

— Ни то, ни другое.

Вольха перестала есть:

— Как так? — озадачено пробурчала.

— Увидишь, — бросил задумчиво и встал из-за стола.

— Завтракай, умывайся. Я пока вещи соберу, которые с собой возьмём.

— Я готова, — Вольха быстро справилась с делами. Она меня нашла на улице, когда уже готовился к отлёту.

— На, — бросил жене плащ с меховым воротничком, сапожки тёплые, да варежки. — Чтобы совсем не околела наверху. Кутайся плотнее. Сумку через плечо повесь. Там сменная обувь, одежда и деньги. Когда обернусь Змием, не шарахайся. Аспиду надобно тебя попробовать, — по испуганно распахнутым глазам понял, что не так выразился, поэтому поспешил разъяснить: — Уловить твой запах… Может, облизнёт… Как признает своей, спину подставит. Взберёшься и крепко держись за шею.

Вольха кивала всем моим словам, как зачарованная, да глаз испуганно восторженных не сводила. А я всё взглядом по ней скользил, не припоминания, кто бы для меня столь аппетитно смотрелся, как она. И странно, и не привычно — к девам в разных нарядах привык, с разными волосами и причёсками, но лишь на неё мы с Аспидом реагировали настолько остро.

И коса эта, простецки-милая, на славянский манер через плечо перекинутая. Платок, голову покрывающий… Эх, тяжко её переубеждать в том, что опростоволоситься для женщин некоторых народов не считается зазорным. Но туда, куда мы направляемся сегодня — длинные волосы и косы традиционно приняты, хотя наголо бриться даже женщине считается наудачу.

И чем богаче мужчина, тем причёски его женщины сложнее.

Как прочем, и в других странах.

Но если в Индии и косой обойтись можно, то в других… для того, чтобы не шибко отличаться от местных, Вольхе придётся пойти на жертву.

О том жене сдуру и ляпнул.

Она аж рот открыла, в косу пальцами вцепилась, словно в спасительную веревку утопающий.

— Как же это… дабы другие…

— Я не требую чего-то невыполнимого. Но дозволить сделать тебе причёску, не так скверно, как лишиться их вовсе, — буркнул я. — Но ежели упираться станешь, о посещении некоторых мест придётся отказаться.

Вольха губу жевала, и я не выдержал:

— Что, запал иссяк?

— Ещё чего? — огрызнулась жена, тотчас напомнив, чем меня с первого дня раздражала\покоряла.

— Согласна, лишь бы волосы не отрезали, — проворчала, сомнения в ней ещё бились.

— Поверь, я за это любого, кто осмелиться на подобное, сам сожру, — брякнул, от себя не ожидая. Жена умолкла, глядючи на меня с удивлением.

Пальцами по косе скользнула, колосок перебирая:

— А я думала, тебя не нравятся мои волосы… — пошатнулся голос. — Думала, тебе тёмные по сердцу и не такие длинные.

— Не буди во мне Аспида, Вольха, — прорычал, теряя терпение. — Нравишься ты мне. Очень! И волосы твои дивные… до безобразия нравятся.

Только не косой плетённые, а распущенными хоть разок бы увидать, чтобы ощутить под пальцами их шёлк… Водопадом, струящимся по обнажённым плечам… груди, спине, бёдрам… — мой голос скатывался до сипа.

— Ты нарочно! — вытаращилась жена, покрасневшая, как варёный рак. — Нарочно? — вопросом вторила. — Чтобы сгорела от стыда, а ты один в те края улетел?

— Мне огонь не страшен, Воль. Я давно в нём, а ты делаешь вид, что не замечаешь. Но я готов терпеть… И как запылаешь, хочу рядом быть.

Порывисто отвернулась от меня Вольха, к лицу ладоши прижав.

Подступил к ней со спины и шепнул в затылок:

— Ни с одной девицей столько не возился, но и ни одной я так не желал. Ни с одной не хотел быть, как с тобой. И терплю поэтому. Ни с кем не делился тем, что мне дорого, а тебе предлагаю мир… Ну же, смущаться потом будешь, ежели разочарую, и ты по-прежнему меня невзвидеть будешь. А пока… просто делай, что пожелаешь, без глупых мыслей, что о тебе другие подумают. Я тебе муж! Я предлагаю. Я позволяю. Даже ежели будет казаться невозможным, вопиюще неправильным…

— Что, даже ежели захочу в одёжу мужскую одеться, и побывать там, куда женщине нет хода, одобришь? — тихо её голос прошелестел.

— Всё можно обговорить, — заверил с кивком.

Обернулась Вольха. Сомнение в глазах мелькало, но жажда увидеть и познать то, что до неё ни одна женщина, уже перебороло и страх и стыд!

Глава 28

Глава 28

Дамир

Жена мужественно пережила моё обращение.

Вначале натянулась как струна, зажмурилась.

Змий к ней приблизился, но когда от запаха её дурея, носом по скуле провёл до шеи, где особливо яро пульсировала жилка, Вольха осмелела. Глянула Аспиду в глаза. И опять случился тот самый момент, коего объяснить не мог. Остановилось время… Остановилось сердце. Воздух стих, птички и прочая живность замолкла.

Лишь мы остались в этом мире. Мы, смотрящие друг на друга. Искра между нами… разряд, и вновь в груди свирепо сердце удар пробило. Я пьянел с Вольхи. Облизать его хотел с ног до головы, но вместо этого осторожно от шеи до виска обратно провёл, впитывая тот жар, что наши тела охватил. Склонил голову в ожидании…

Вольха несмело на меня забралась. Тонкими ручками ухватилась за шипы по бокам шеи. Аспид рыкнул довольно, впервые на себе жену ощутив, и пока она не передумывала, взмыл по облака.

Ветер свистел в ушах, девица на мне почти невесомая была, и я опасался, что за время полёта её могло сдуть, но нет — крепко держалась Вольха.

Вольха

Не верила счастью, ведь правда летела в облаках. И ежели по-первости их ощутить хотела, то быстро смекнула, что облака… как туман, что над болотом по весне и осени стоял. Густой, но не осязаемый.

Когда чуть снижались, пыталась землю рассмотреть, но вскоре… задубела так, что рук не чувствовала.

Где это мы? Мысли точно льдом сковывало. И сама себя хрупкой глыбой казалось, урони — разобьюсь на тысячи кусочков.

Думал всё, умру, но меня в темноту небытия утянуло, а очнулась от боли.

Вяло глазами водила, сон смаргивая и смутно соображая, что Аспид со мной делал. Бурчал что-то под нос, кожу растирая.

Запоздало встрепенулась, от движений его грубовато резких, от которых тело огнём задавалось.

— Хватит, — взмолилась, когда боль нестерпимой стала. Дамир выдохнул судорожно и рядом на землю, подле костра пылающего, осев:

— Ну и напугала ты меня, — сглотнул тяжко. — Думал, всё, застудил тебя…

— Не дождёшься, — зубами проклацала. Не специально, оно само вышло.

Хмуро на меня глянул Аспид:

— В следующий раз не терпи. Дай знать, что холодно.

Я торопливо кивнула, больше страшась, что он и не возьмёт меня вовсе потом. Аль сейчас решит воротиться домой.

Нет уж! Я даже вновь готова полететь, но прежде мне бы увидеть, куда уже добралась.

Села, оглядываясь — я на своём плаще, а вокруг деревья высокие, и такие зелёные, что не верится в то, что живые. Листья крупные, толстые, плотные. И пахло густо, насыщенно, но очень. Воздух был сухим…

— Здесь нет зимы?

— Это жаркая страна. О снеге здесь мало кто слышал.

— Так может это и есть край света?..

— Край? Это не край… но южный, жаркий континент.

— Индия, — с благоговением повторила название, которое запомнила.

— На людях лучше вот так, — помог свободным краем ткани, покрывающей голову, часть лица спрятать, — чтобы только глаза открытыми были.

— Это же жарко, — несмотря на тонкость ткани, было непривычно.

— Зато не так в глаза бросаешься светлостью кожи, — подметил Дамир.

Пока шли, Апид ловко расчищал дорогу сквозь джунгли и по ходу, наставлял, как себя вести и рассказывал о том, что встречалось:

— Это ядовитая змея. Никогда не делай, как я, — при этом опережая бросок гадины, успел поймать её за голову и отшвырнуть прочь.

Разная живность шныряла между кустов и стволов деревьев.

Насекомые и кусачие были такие, что у меня от изумления рот разевала, благо его скрывала ткань, а так бы Дамир насмехаться стал.

Я задирала голову, любуясь мелкими быстрыми созданиями, преследующими нас по ветвям деревьев. Лианам…

— Обезьяны, — пояснил Дамир. — С ними осторожно. Они… воруют. Если укусят, рана может загноиться.

— Укусить? — подивилась. — Они такие милые…

— И всё же, — без угрозы, но наставительно.

Вскоре мы вышли к небольшому селению.

Необычные одноярусные домишки. Без дверей… Вроде как из глины. По узким улочкам сновал полуголый люд. Мужчины и детвора, а вот девушки, женщины и впрямь, под стать моему наряду в ткань плотнее увёрнуты. Разве что моё одеяние богаче смотрелось, нарядней и легче.

— Какие они дивные, — восхитилась их облику.

— Это они ещё празднично одеты, — поумничал Аспид.

— Празднично? — теперь опешила. — Но здесь мужчины лишь в повязках набедренных, да на головах эти… — жестом по воздуху мазнула, изображая намотанную ткань.

— Тюрбаны, — поправил Дамир. — Это их традиционное одеяние. Люд так беден, что на большее средств нет.

— А твой наряд?

— Так как я одеты боле знатные индусы. Туника и штаны. Женское — сари, и как уже заметила, тоже отличается тканью, наличием украшений, рисунка.

Пока шли, он мне кратко рассказывал об Индии и местных обычаях.

О том, что раздроблена на части, где и язык отличается, и боги, и традиции, но при этом, всё равно это одна страна.

— Одного дня постичь Индию — мало. Даже года было бы не достаточно, поэтому я по-своему усмотрению привёз тебя в эту её часть.

Чтобы добраться до города побольше, пришлось нанять погонщика с мулом. Ехали медленно. Время от времени останавливались, чтобы попить из редкого источника, перекусить наспех пойманной дичью, и лишь к вечеру оказались в нужном месте.

Вот тогда я и поняла, почему праздник носил название «света и огня».

Никогда не видела столько горящих в одно время огней: всё пространство, кое охватывал мой взгляд, был усеян как малыми, так и большими огоньками. И всё такое праздничное, нарядное, яркое: дома были украшены цветами, а ещё статуи богов… они тоже. И пока мы с Аспидом шли к центральной площади, где проходило главное торжество, меня тоже увешали разными цветами.

— Лотос, — пояснил муж, когда очередная девушка мне в волосы вставила крупный цветок. — Священный, между прочим. Ты для них ненарядная, вот и украшают, как одну из своих, — улыбнулся чисто.

Да, как бы мы не старались выделяться из толпы, заполонившей берег реки, на нас всё равно косились…

— А что у девушек на лбу за пятнышки? — полюбопытствовала. — Цветная точка, которую индианки рисуют в центре лба!

— Бинди. В индуизме — знак правды, так называемый «третий глаз». Обычно бинди носят только замужние женщины. Говорят, что бинди спасает от «сглаза» и злого недуга. Но на праздники даже незамужние девушки носят между бровей точки или небольшие рисунки — их могут рисовать или приклеивать. Например, на свадьбу гостьи всегда приходят с таким украшением. Размер бинди у замужних женщин говорит об их возрасте: чем они старше, тем больше круг.

— Замужние? — пробормотала задумчиво. — Значит и мне такую можно? — с надеждой покосилась на Аспида.

Дамир как-то странно посмотрел на меня, но затем ловко поймал за запястье мимо пробегающую девочку и что-то ей тихо сказал.

Малышка на меня уже давно таращилась, то из-за угла, то из-за дерева, то прячась среди народа, а теперь без смущения. Часто-часто закивала словам Аспида, улыбаясь во весь рот, а потом проворно юркнула в толпу. Появилась также быстро, как и убежала, но теперь с мелкой глиняной посудинкой.

Сказала что-то, продолжая лучиться и, когда я не отреагировала, потянула меня за руку вниз.

— Ну же смелей, — мило усмехнулся Аспид, и я присела перед малышкой. Девчушка от усердия, вытащив язычок, пальчиком нырнула в мисочку и мне на лоб пальчик припечатала.

Опять белозубо улыбнулась результату, что-то пролепетала с восторгом… Покосилась на Дамир. Он посмеялся ободряюще и кинул девочке монетку.

Как же глаза у неё округлились.

С кивками, подобрала денюшку с земли. Глаза блестели, а Аспид, знаком показал: «Тшш», и меня прочь потянул:

— Пошли, а то сейчас попрошайки за нами увяжутся.

Было очень необычно рассматривать чуждый мне народ. Аспид их упорно называл бедным, но по улыбчивым лицам, диковинным танцам, необычному пению, по бренчанию украшений я бы так не сказала. Они выглядели вполне счастливыми и достаточными. Сладости, вода… Никаких драк и ругани.

Индусы веселились так, будто их не волновало, что одеты в кусок ткани.

И меня это не смущало.

Спать легли в крошечном домике… ни постели, ни лежака, кусок плотной ткани. Если бы не жар Дамира и мягкость его рук, бархат голоса, как всегда, вещающий что-то новое и увлекательное.

Я так устала, что уснула без задних ног. Всю ночью парила в облаках и нежилась в объятиях мужа, а только открыла глаза, Аспид сообщил, что нам пора. Вот тогда я поняла — он был прав, сказав, что дня для Индии будет мало. Я толком ни люд не рассмотрела, ни красотой местности не полюбовалась, праздником не прониклось, но перечить Дамиру не решилась.

Единственное, уже под вечер вернувшись в первое село, застала жуткое погребальное сожжение. И всё бы ничего, у нас тоже некоторые были огнепоклонниками, но чтобы… женщина сама в костёр зашла…

Запах, крики, вид… моё сердце не выдержало такого ужаса.

Я даже к ней было кинулась, да меня Аспид заловил:

— Не смей! — на ухо рыкнул, пленяя объятиями, пока другие моего порыва не заметили. — Что я говорил? Не смей вмешиваться в их обычаи! Так приятно!

— Что принято? Зачем она это сделала? — всхлипнула, не в силах сдерживать безудержные слёзы. Сожжение умершего так не пронимало, как живого… Я на своей шкуре ощущала невероятную боль, запах палёной плоти забивал нос… меня начинало мутить…

— Таков погребальный ритуал, — был холоден Аспид.

— Ритуал? — шмыгала носом.

— Сати… Самосожжение. Эти люди верят, ежели муж умирает прежде жены, она должна за ним последовать в долину смерти. И они вновь возродятся и в другой жизни найдут друг друга.

— Это жестоко…

— Жена принадлежит мужу! И везде следует за ним! Это их вера! Они имеют право думать и решать по-своему! И ежели им хочется думать, что они переродятся и опять будут вместе — это их право!..

— Она его так любит, что готова… — изумилась я.

— Видимо, да, — помрачнел Аспид, и насилу утащил меня прочь от жуткого ритуала. До места с нашими вещами шла, утопая в тягучих думах. Как можно решиться на такую страшную смерть? Любовь?..

Любовь же должна жизнь давать, возрождать, а не уничтожать… обрекать на жуткую кончину.

Найти ответ так и не смогла. Поэтому по возращению домой, сыскала записи на своём языке о загадочной и непостижимой Индии, и на время погрузилась в изучение. Правда, пока не наткнулась на такое, от чего мои уши, лицо… да что уж там, я вся чуть ли не сгорела от стыда.

Глава 29

Глава 29

Вольха

— Это Камасутра, — застал меня за рассматриванием непристойных зарисовок Дамир. Словно нарочно подловил, а я ведь подгадывала время, когда его дома не было. Да только так увлеклась, что не услышала его вторжения в сокровищницу. Я аж вздрогнула, мечтая от стыда и провалиться сквозь землю.

Было подскочила, да Аспид мне на плечи со спины надавал, возвращая на место и от щекотливости момента меня жар охватил ещё больший.

— Это Индийские шастры. И как бы ты не подумала вначале, это не только для того, чтобы показать допустимое между женщиной и мужчиной. Показать, насколько связь разнообразная… Первоначальная идея была в другом. Как раз напротив, научить человека контролировать своё вожделение и, в конце концов, свести желание плоти к нулю…

Словно подливая масла в огонь, Дамир, перелистнул несколько картинок:

— Не всё из этого приходится по душе, но разнообразия ради, вполне…

Нужно ли говорить, что я слова молвить не могла.

Смотреть в одиночку, краснеть, но любопытствовать — одно, а когда мужчина подле… Мужчина, который волновал, смущал… да мне жизнь не мила была!

— Ежели захочешь поговорить, где меня найти знаешь, — Аспид смекнул моё упадническое настроение и заспешил прочь, но уже несколькими шагами поодаль, остановился: — Ах, да, — стукнул себя по лбу, — забыл, зачем тебя искал… Прислужники твои вот-вот на остров прибудут. На корабле… — Аспид умел спалить откровенностью, а потом воскресить чем-то поистине светлым и счастливым.

Конечно я тотчас забыла о стыде и смущении. Вскочила так прытко, что едва не уронила глиняные таблички с рисунками. И за Аспида торопилась, требуя рассказать подробней, когда точно МОИ прибудут!

И естественно напросилась в повозку, дабы встретить.

У пристани едва не танцевала. Руки заламывала, на воду глядя.

Муж отвлечь пытался: закупками, общением, но только судно к берегу причалило, я уже ничего не слышала и не видела… окромя своих!

Варварушку бледную и исхудавшую под руку вёл Микула. Он ещё и котомки разные нёс, увешанный под самую макушку. И как оказалось, это не всё добро.

Только пообнимались, я нянюшку до повозки отвела, Дамир с Микулой остальные пожитки приволокли. Пару сундуков.

Домой ехала, от счастья не в себе. Точно в тумане: улыбалась, радуясь мягким, нежным рукам, нянюшки обнимающей меня с любовью.

Так и полетело время. Пока познакомила со всеми. Комнаты им приготовили. Пока рассказала о порядке и правилах. Пока выспросила, как там все мои. Что в княжестве новенького… Так и не заметила, как седмица пролетела. Микула и Варварушка обжились слегка, каждый нашёл себе дело. И мне было так хорошо, что поймала себя на мысли — по дому хоть и скучаю, но уже не так больно и тоскливо, как прежде.

— Ну что, всё, охота путешествовать отпала? — за завтраком огорошил Дамир.

— С чего вдруг? — опешила. — Я же тут не властна, и требовать ничего не могу. Потому и жду, когда предложишь.

Улыбнулся Дамир, чего давненько не видала.

— Что ж, — кивнул задумчиво. — В одной стране подходит к концу сбор урожая. Празднование громкое, шумное, на несколько дней. Виналия…

— Винал… вино? — предположила, словно уже смаковала вкус праздника.

— Да, сбор винограда. Дегустация молодого, заквас нового.

— И мы сможем на это глянуть? — не поверила чуду.

— И даже руки замарать, ежели захочешь, — кивнул муж.

— Шутишь? — распахнула глазищи, да на няньку покосилась, коя за столом с нами отказалась сидеть, но близ… вязанием занимаясь, всегда была.

Для неё это вновинку, чтобы муж предлагал жене куда-то съездить далече рынка. Но я уже успела её предупредить насчёт Аспида. Объяснила, что Дамир не такой, как нам привычные мужи…

Он странный, но очень достойный человек.

— Конечно, хочу!!! — чуть и в ладоши не захлопала.

— И вина опробовать, — невинно обронил Аспид, а я мысленно облизнулась — уж больно оно вкусно.

О, чудо, я окажусь в том волшебном краю, где делают божественный напиток!

***

Знал бы кто, как переживала, как смущалась и страшилась что-то испортить, аль не угодить супругу. Слушала, кивала, пока Дамир перед отлётом объяснял, что его знают в тех краях, но лишний раз не желал бы светиться.

Ежели Аспидом нагрянет, это воспримут как вызов, тогда не миновать войны аль боя с другим аспидом, а ежели гостем и по-тихому, проблем быть не должно. И раз мы с миром, придётся опять, как в Индии приземлиться поодаль от люда. Переодеться и ногами до села…

Конечно, я была готова на что угодно, лишь бы… не отказался от обещания. Варварушка помогала собираться и ворчала:

— Ох, не к добру всё это! Задурит он тебе голову в конец, как потом жить будешь?!

Смысл в её словах был, но тяга к познанию нового, доселе недозволенного, всё затмевала. Я думать не желала о том, что со мной будет, когда срок отведённый в качестве жены Аспиду пройдёт. И ежели раньше мечтала ускорить бег времени, то теперь… уж и не ведала, что теперь…

Греция! Великая, далёкая, жаркая Греция!

Именно туда нас несли крылья Аспида.

В этот раз не успела замёрзнуть, как уже в приподнятом настроении переодевалась в зелёном невысоком лесу.

Местность была бугристая, несмотря на плодородность, много камней, а свежесть воздуха показывала близость с водой только водой, непривычной мне… солоноватой.

Она оседала на губах и мне нравилась её смаковать.

До виноградной плантации шли долго. Местность была не только бугристой, но и каменистой. Крутые подъёмы, лихие спуски. Ежели б не Дамир, упала бы замертво. И конечно дело спасали дивные рассказы мужа о местных и их обычаях.

А когда открылся потрясающий вид на покатистые поля, с ровными рядами низкорослых деревьев, аж дух перехватило.

— Виноградники, — пояснил Аспид, — эти уже обработаны, — потянув к ближайшему проёму между деревьями, косился по сторонам, — видишь, нет ни одной грозди, — и я всматривалась, пытаясь сыскать то, о чём молвил.

Гроздь… Что это?

Так и мучилась в неведении, пока плантацию проходили, а когда за очередным склоном увидала огромную светлую хоромину, с непривычной кровлей, что на самом склоне высилась, с шага сбилась. Под домом мелкие пристройки натыканы были, словно опята на пне.

А ежели учесть, что днём солнце стало сильно припекать, так я распереживалась, как бы кожа не сгорела, ведь в сравнении со смуглыми жителями была бледной как поганка.

Местные на нас оборачивались, и то, потому что мы через виноградник шли, а именно здесь полно народу было. Все с корзинами на последних рядах топтались, собирая.

— Вот это и есть виноград, — остановился подле дерева муж, и бережно пальцами приподнял диковинную ветку. Крупные тёмно-синие ягоды.

Махом сдёрнул гроздь с витиеватого ствола и мне протянул:

— Попробуй.

— А не захмелею, — робко взяла дар.

— Нет. Это же не вино, а только ягода. Разве вы с ягод пьянеете?

— Нет, — улыбнулась своей глупости и несмело ягодку оторвала.

Она оказалась сладкой, чуть терпкой и безумно вкусной.

Я даже замурчала, как мне понравилось. Ещё одну в рот закинула, наслаждаясь, как это необычно, зубами надкусывать плод, чтобы сок аж брызгал. Сорвала следующую и ко рту Аспида поднесла.

Дамир колдовски сверкнул зеленью глаз, но послушно разомкнул уста. Только вместе с ягодкой и мои пальчики облизнул.

Ох, и смутил меня бесстыдник, я аж руку одёрнула, краской заливаясь. А Дамир глухо посмеялся моей реакции.

— Пошли, а то люд волноваться начинает, — как ни в чём не бывало, дальше к дому двинулся. И я следом:

— А почему у нас такая ягода не растёт? — равняться не спешила, мне ещё было неудобно из-за его выходки, горела от смущения.

— Не её край, — рассудил спокойно Аспид, вышагивая ровно.

— А пробовали уже, может, прижилась бы?

— О таком не слыхивал, — равнодушно обронил Дамир и аккурат, как мы остановились подле самого высокой и богатой хоромины, нам на встречу выбежала дивной красоты женщина. В лёгком одеянии, струящемся по стройному телу. Чёрные волосы, аккуратными волнами на одну сторону из высокой причёски вытекали.

— Дамир! — всплеснула руками женщина, спеша к нам спуститься по двусторонней лестнице.

— Воль, это госпожа Идея, — представил мне сияющую красавицу муж.

— Вольха, — кивнул гречанке муж и что-то добавил на чужом языке.

Женщина, лучезарно улыбаясь, ко мне потянулась и запечатлена невесомый поцелуй на щеке. Придержала за плечи, что-то болтая на своём.

— Она очень рада с тобой познакомиться, — бегло перевёл муж. — Ты очень красивая, но бледная… — добавил со смешком и вместо меня ответил хозяйке. Она посмеялась за компанию с Аспидом.

Не успела я слова вставить, как наше знакомство прервал громкий, приветственный и очень радостный окрик невысокого полноватого, но улыбчивого мужчины. Тёмные вьющиеся волосы, смуглая кожа, крупный нос, чёрные глаза.

Он набросился на Аспида с широкими объятиями и несмотря на разность в росте, именно он тискал и качал Дамира, словно была в нём неведомая сила сокрыта.

Можно было не знать языка, но радость от встречи читалась в каждом жесте, в тембре голоса, как хозяев, так и Аспида.

— Вольха, а это муж госпожи Идеи, Клавдий…

Он повторил приветствие с мужчиной, представляя меня, и мужчина тепло и радужно расцеловал… мои ручки. Это было мило и необычно.

— Не красней, — шикнул Дамир. — У них так принято.

Наверное, я не была готова к такому повороту в своей жизни. Всё громко, с размахом… Особенно когда нам показывали дом, а мне вручили кубок вина. Эх, видимо, слишком много сразу свалилось. Я поплыла.

Голоса сливались. Я хлопала ресницами, пытаясь всё успеть запечатлеть, но в голове столько… за раз не могло уложиться! Поэтому приняла совет Аспида и лучезарного Клавдия и просто стала наслаждаться красотой их мест.

Главная хоромина имела три поверха. И было никак у нас бревенчатое, и не как у Аспида — каменное, серое, холодное. Дом греков — светлое жилище из гладкого камня.

— Известняк, — пояснил Аспид.

На нижний поверх с каменными перекрытиями — столовая и кухня. Они имели отдельный вход с торца дома. Внутренняя лестница тянулась под сводами первого этажа и вела наверх.

На втором поверхе — холл — центральное помещение, освещаемое крупными оконными проёмами. Широкие двери\ арки между помещениями. Просторные залы, очень светлые и тёплые комнаты.

— Главная комната у них «Спити», — поумничал Аспид, — что дословно означает «дом».

На третьем поверхе освещением служили отверстия в потолке, прикрытые застекленным колпаками. Этаж был разделён на комнаты\спальни, но к ним уже вела самостоятельная лестница. И такая же маленькая внутренняя лестница тянулась на плоскую крышу — террасу. Наряду с внутренней лестницей была и наружная, к дому примыкающая с торца. А над частью обширного холла, сбоку от лестницы, нависал балкон.

— На нём тоже спят, — шепнул Дамир, — особливо когда жара стоит такая, что дома спать невозможно. На их лад «патома», а по-нашему настил, помост…

Остальные домики, что вниз от главного уходили, да друг к другу лепились, были гораздо примитивней.

Впрочем, как у наших селян — не княжеские хоромы, а скромные избы.

Одна жилая комнатка, до которой вела приставная лесенка от первого яруса-хлева.

— Видишь, маленькие башенки самых разнообразных форм, что над домами возвышаются? — пальцем переводил с одной на другую возведёнку Аспид. — Это такие фонари.

— Фонари?

— Освещение. Удобно очень, — Дамир, уже придерживая меня под локоть, бегло переводил, что они рассказывали и показывали. И чем больше слышала, тем мне краше казался их край и мир.

— В городе праздник. Скоро самые главные продажи и дегустации будут, — тарахтел Клавдий, а Дамир услужливо переводил. — Если хотите…

— Хочу, — зажглась такой возможности, но Идея запротестовала моему облику и пока мужчины остались обсудить дела, хозяйка меня утянула в женскую часть дома, где мной занялись её прислужницы.

Как же я страшилась за волосы, но когда косу расплели по комнате ахи и стоны удивления полетели. Много девушек собралось глянуть на меня и мои волосы. Перебирали пряди и хозяйка с восторгом что-то лепетала.

А потом я закрыла глаза и сказала себе: «Будь, что будет!»

Не разбираюсь хорошо ли у них вышло, но когда меня вывели к мужу и хозяину, Дамир с речи сбился: со скамьи встал, забыв, что говорил с Клавдием, а грек воскликнул что-то с присвистываем. К жене поспешил, в щеку крепко поцеловал, обнял, к нам с Дамиром оборачиваясь.

И муж сбивчиво… бормотанием тоже брякнул на греческом Идеи нечто, от чего она и пуще засияла.

— Тебе идёт, — мне кинул муж.

— Правда? — смутилась его отстранённости, но он так окатил меня придирчивым взглядом, что покраснела, себя ненавидя за нелепую особенность вечно сдавать мои чувства. И след его скользящему взгляду, шарила по себе руками, будто прикрывала все места, коих он успевал коснуться.

Хозяева как-то понимающе посмеивались, а Дамир прокашлялся:

— Ежели сейчас не тронемся в путь, потом уже будет поздно, — и руку протянул, к выходу сопроводить.

Глава 30

Глава 30

Вольха

На улице всё было готово к отправлению. Крытая повозка, несколько человек в сопровождении: старший сын с женой, младший, племянник и один из работников по имени Гектор. Сами хозяева извинились, но с нами не ехать отказались, сославшись, что в такой день всегда на плантации со своими людьми.

Пока ехали, меня продолжал напаивать вином Аспид, а на закуску сыры и фрукты предлагал. Непривычно как-то, хотя их сыр мне по вкусу пришёлся.

Нас покачивало, повозка скрипела, кони копытами глухо по земле били, Аспид мирно посвящал в какие-то мелкие детали праздника…

Меня разморило. Так хорошо было, что не заметила, как задремала на плече у мужа, а очнулась и мы уже по городу ехали.

Поначалу не сразу среагировал на гул толпы. И теперь уже копыта коней цокали по дороге мощёной камнями. Широкой и забитой народом.

Пешие расступались, дабы повозка проехала. Ребятня сновала.

Запах стоял густой, прибитый жарой. Тут всё намешалось: и хлеб, и мясо, и рыба, и фрукты… и кислое, и тухлое… очень-очень много всего.

Даже у нас на ярморочные дни столько людей не съезжалось.

Спряталась, когда мимо с диким грохотом на конях пронеслось несколько военного вида мужчин. В кожаных доспехах, на головах шлемы, красные плащи… щитки на ногах. Красиво…

— Лучше не маячь, — шепнул Дамир, — уже скоро приедем.

Ну как не высовываться?! Когда так интересно. Я шорку присборила и краем глаза обшаривала местность: дома, людей, лотки с товарами…

Не обманул. Вскоре и наша повозка остановилась.

Пока семья господина Клавдия договаривалось за место, разгружало повозку, Дамир меня утянул прогуляться по торговым рядам. Мы пробовали разные сорта вин.

— Дегустировать, — смаковал слово Аспид, словно пытался меня прочувствовать не только его звучание, но и тонкость процесса. А потом показал, как правильно надобно пробовать напиток.

Я старалась как могла.

Порой вызывала смех Аспида, порой улыбку, порой одобрение.

К энному кубку стыдиться перестала. Мне вообще всё казалось очень замечательным и весёлым. Люди приветливыми, едва — вкуснейшей, муж — самым лучшим.

А Дамир, как назло, уточнял, какое больше нравится.

Собирая мысли в кучу, делала выбор, а муж вина тотчас проплачивал, договариваясь о погрузке нескольких кувшинов в нашу повозку.

Меня качало сильнее, мир казался сверкающим и прекрасным. Ноги заплетались, как и язык, а Дамир не унимался:

— Ты должна это увидеть!

Почти каждая дегустация начиналась с этой, и заканчивалась покупкой вина. А потом… смутно помню, что было потом, но вроде начался главный праздник. Ритуал с обязательным разливом молодого вина.

— Зачем так раскидываться отличным напитком? — еле совладала с зыком, давно ютясь под бочком Дамира. Он обнимал меня одной рукой, не позволяя позорно упасть… лицом в грязь во всем смыслах этого выражения.

— Для начала, молодое вино не такое вкусное, как настоявшееся, — шепнул в висок Аспид. — И традиции такие. Греки верят, что этот ритуал поможет оставшемуся запасу этого вина дойти до того аромата, который им нужен.

Эх, спорить не мне. У нас тоже есть странные обряды, на которых настаивают волхвы. Дабы урожай богаче был, дожди пришли/ушли, солнце светило\не палило, скот не мер… Но видимо, я уже перебрала с напитком, вот празднование и не радовало. Голова болела, толкотня давила, воздух душил…

— Поехали домой, — Дамир нежно за руку потянул меня к месту, где знакомые вино продавали.

— Нет-нет, — пьяно затрясла головой, упираясь как вьючный мул, испугавшись, что это конец путешествия. — Я ещё хочу…

— Ты мне доверяешь? — глаза в глаза смотрел Дамир. И так чаровал зеленью, что я кивнула. Он улыбнулся краем губ и как-то волшебно чмокнул меня в лоб:

— Пошли…

Дамир предупредил наше сопровождение, что мы в сторону дома отправляемся. Они было засуетились, но муж умел убеждать, и вскоре мы вдвоём ехали прочь из города на коне, которого в этой толкотне и суматохе где-то прикупил.

Не сказала бы, что порода была редкой, но зато крепкой стати и не из пугливых. Это немаловажно. Я привыкла уже, что любая живность при встрече с Аспидом, себя странно вела: то шарахалась, то ощеривалась, то улетала/уползала, и даже любая собака, поджав хвост, прочь бежала. Кони на дыбы вставали, испуганно ржали, копытами были.

А новый крепыш тряхнул недоумённо головой, отступил, кося лиловым глазом, фыркнул недовольно, но позволил и мне, и Аспиду сесть…

— А как же вина? — заволновалась об оставленных покупках.

— Их доставят в повозке, — отрезал муж.

Я умолкла, блаженно слушая удаляющейся шум толпы, мирное цоканье подков коня, ровное дыхание над макушкой. Сладко смежила веки, позволяя себя окутать в тепло, идущее от Дамира. Да, оно-то меня и сморило…

Проснулась, когда меня нежно потянули. Глаза распахнула уже на руках, Аспида. Он загадочно на меня смотрел и как-то тепло улыбался.

— Уже приехали? — уточнила, не спеша вырываться из столь сладких объятий.

— Да. Чуть не опоздали на праздник. Он уже идёт, но ежели хочешь…

— Как праздник? Здесь тоже? — встрепенулась, взглядом выискивая толпу.

— За домой, по другую сторону, — кивнул Аспид. Виноград уже собран, начались танцы и песни.

— У них, что свой праздник?

— Нет. Праздник один, скорее разные способы празднования. Есть высшее сословие и город, а есть селяне… и их традиции и ритуалы.

— Вина Клавдия отличаются от других, потому что, по его словам, его напиток делают душой, сердцем и самыми красивыми женщинами…

— Это как? — совсем озадачилась. — Выбирают самых красивых и они…

— Зачем? Выбор давно сделан! Ведь для каждого мужчины его женщина самая прекрасная… — голос Дамир стих, а я забыла, что сказать хотела. Зависла, следя, как муж ко мне склонялся. Дыхание затаила и до безумия хотела его поцелуя.

— О!!! — возглас Клавдия прорезал тишину, что нас окутывала. — Дамир… — частично не понятно для меня продолжал восторгаться мужчина, и это значило, что мы оказались замечены.

Уже никогда бы не подумала, что могу так расстроиться. Недовольно выдохнула, точно ретивая кобыла, бьющая копытом. Таращилась на губы Дамира, застывшие с вершок от моих и молилась, чтобы поцеловал. Аспид усмехнулся моей реакции, но хозяину дома ответил. Правда, вначале меня на ноги оставил.

Речь у греков занятная. Беглая, живая, особливо, когда жестами подкреплена. И радушие мужчины подкупало, как и всей его семьи…

Как бы я не мечтала о муже, вскоре оказалась в бурлящей толпе греков. Подивилась их близкому общению, но как Аспид мне пояснил, такое отношение к своим работникам у редкого грека, потому что от него никто не уходит. Его уважают, почитаю. Каждый из его окружения за хозяина жизнь отдаст без промедления, зная, что он никогда их семьи не бросит на произвол судьбы.

Вот такая огромная, странная, шумная семья, где каждый зал своё место.

И новь завертелось празднование. Но в отличие от суматошного городского, сельский обряд, мне куда больше пришёлся по сердцу.

Женщины и мужчины песни тянули, словно и не было изматывающих дней сбора урожая. Улыбались, подсобляли друг другу, сгружая корзины с гроздьями подле огромной деревянной лохани. Дамир и меня утянул делом заняться. Это было так… прекрасно, так тепло и волнующе, что я себя как-то неправильно замечательно почувствовала.

Раскованно, словно тут моё место. Будто именно так и должно быть…

А потом собранный виноград вывалили из корзин в эту огромную лохань, в высоту в половину моего роста. И пока я в изумлении на сотворённое таращилась, селяне хоровод завели, куда и нас с Аспидом утянули. Мы так и ходили, крепко за руки держась, пока мужчины не стали отделяться от женщин, но чтобы свой хоровод вести, потом вновь к нам присоединялись… А затем мы малым кольцом к лохани вставали. И опять с мужчинами перемежались — всё равно между чьими — улыбались, песни тянули. А когда оказалась вновь напротив Аспида, он меня легко на руки подхватил… И вот тогда, я чуть не поперхнулась негодованием. Все мужчины своих женщин ногами в лохань опускать стали. Прямо в виноград!!!

— Нет! — вцепилась в Дамира, но если по чести, в груди сердечко яростно колотилось. Я хотела узнать, как это… И Аспид понял мою трусость. Сам сандалии с моих ног сдёрнул, а меня, взвизгнувшую не то от ужаса, не то от счастья к остальным, уже танцующим на винограде поставил.

Я засмеялась, руки к лицу прижимая и не веря, что делала подобное. Может, как дура смотрелась, но мне было так хмельно от этого необычайного чувства. Дикого, безграничного, полного счастья.

Нет, как другие подолами не махали, но меня затягивали в танец, и я кружилась, покуда юбка вокруг ног не накрутилась… Оправить её решила, но она такая влажная была, и так крепко пленила ноги, что я… упала.

Так и застыла, задом в винограде.

Повиниться хотела, да женщины ещё задорнее засмеялись, помогали выбраться из чавкающего капкана винограда… И нет, не выпустили… в меня не пойми откуда прилетела гроздь. Прямо в лицо. Я сморгнула непонимающе, слизнула след и началась настоящая бойня виноградом. Прям ка ку нас по зиме, только снежками. Уж не упомню всего, что творила, но творила! Ох, и стыдно за то, что творила, но я никогда ещё не была такой свободной, потому и творила…

И так весело было, что не заметила, как ночь накатила.

Веселье ещё продолжалось, когда Аспид меня выдернул из лохани с уже виноградной мешаниной, где не видно цельных гроздей. И я

Под властью волшебного праздника, тех новых чувств, переполняющих меня, обвила его за шею, счастливая донельзя и понимающая, что никто никогда мне не сможет дать таких крыльев, какие даровал Аспид. И преисполненная благодарностью шепнула:

— Спасибо.

Дамир не ответил, но смотрел очень внимательно, словно ждал чего-то ещё, но, так и не дождавшись, вот такую виноградную в дом понёс.

Я любовалась его мужественным профилем, слушая, как шаги шелестели по каменному полу.

— Мне бы переодеться, помыться, — виновато обронила, уже стоя на полу в комнатке, кою нам хозяева выделили для ночлега, и зябко платье пытаясь от тела отлепить, да волосы растрёпанные пригладить, но наткнувшись на взгляд Дамира умолкла.

Он меня сжигал.

Вернее — уже ел… не кусочками, а кусищами. Жадно заглатывал, и это было так прекрасно искренне, что я… ступила к нему и забыв о страхе, сама поцеловала.

Наверное, из-за вина… из-за хмельного счастья. Да и праздник как-то раскрепощал, но я сделала это. Неумело вышло, как-то по-детски что ли. Смачный, жирный чмок получился, коих вкуснее не пробовала. Отстранилась было, стыдясь за свой порыв, да Аспид взбрыкнул утробно и с такой силой в себя впечатал, что из меня дух чуть не вылетел. Точно зверь лютый и голодный набросился на растерянную меня. Хапнул мои губы своими удушающе жадно и грубо.

Не то от боли застонала, не то от чувств, что обрушились, делая меня безвольной…

— Аспида потом не остановить, — на миг оторвался. Туго соображала. Уже безвольно висела, обвив его за шею, и умирала от того, как хотела немедля Аспида познать ближе, крепче, жарче, глубже. Ласк его, поцелуев. Пусть здесь и сейчас. Пусть пьяная и в чужой стране. Пусть сама не своя, но должна ему принадлежать.

Глава 31

Глава 31

Вольха

— Так чего медлишь? — простонала, требовательно за волосы к себе дёрнув. И чуть не воспарила от удовольствия, что по жилам побежало, когда это опасное чудовище, мой муж, с довольным рыком меня опять поцеловал. Подхватил за зад, на себя усадив, и терзая мои уста поцелуями жесткими и властными, куда-то зашагал.

Не то вгрызался, не то лизал, не то сосал… А на деле и то, и другое, и третье.

— Вкусная, — язык его то во рту с моим играл, то по лицу скользил, сок собирая. — Какая же ты сладкая, виноградинка моя! — то не рычал, не то стонал, окуная меня в беспробудную пучину удовольствия.

И лишь когда ткань затрещала, а под задницей твердь ощутила, поняла, что это всё — пути для отказа нет. До того мне радостно стало, так бессовестно счастливо, что на перегонки с мужем его оголять принялась, никогда доселе не испытывая такого дикого возбуждения и желания увидеть мужчину обнажённым. И ни кого-либо, а собственного мужа!

Рубаху содрала, трясясь от вожделения, сродни одержимости. Дико хотела его касаться… и, набравшись наглости, целовать.

Сказал же что разрешает!

И я хотела…

Горела. Подыхала, как желала своего мужа!

Треклятого Аспида! Змия окаянного! Искусителя…

Жадно провела ладонями по широкой груди. Плавно любовно скользя:

— Ох, Воль, — рыкнул глухо, шершаво Дамир, — так довела нас, — не ругал, но с горечью выговаривал, как наболевшее…

А я взглядом продолжала его изучать, и руками, когда ещё смелости наберусь?!

Ладонями по плоскому торсу с чётким рельефом. Пальцами по поросли тёмных волос, дорожкой уходящих вниз, но когда за пояс взялась, намереваясь заголить то, что бугрило его штаны, муж рывком отнял мои руки от себя:

— Р-р-р, — сквозь зубы, руки за спину мне завёл, своей одной сомкнув. — Не сдержусь так долго, — Дёрнул нетерпеливо пояс на штанах. Меня за ягодицы ближе по столу к себе подтащил, меж ног плотнее притираясь.

По ляжке голой жадно, грубовато ладонью прогулялся, словно желал и огладить, и щипнуть, и смять, и шлёпнуть… всё вместе, да времени на игры не было, вот и скомкал одним порывом.

Прежде чем я брякнула что-либо, поцелуями продолжил мою голову дурить. То сладкими, то жгучими. То мягкими, то грубыми. То короткими, их чередуя с укусами, за которыми как собачка на привязи сама тянулась. То глубокими, на грани лишить меня окончательно рассудка.

И я теряла… Плавилась, парила, горела…

— Ну же, — Ёрзала в нетерпении, скулила молебно и качалась к нему, требуя ласкать немедля, как умел. И Аспид меж нами рукой нырнул, упирая в меня горячее, твёрдое естество.

Задрожала в ужасе… и в предвкушении. Хапала губами его губы, страшась, что отстранится муж, и кончится моё сумасшествие. Подалась к нему ближе, уже сгорая от нетерпения, и Дамир с рыком низким, гортанным, протаранил мою плоть одним толчком…

Подавилась я сладким стоном, когда удивительно горячая стрела тело прошила. Не больно было, а приятно. Но не так, когда ночью меня ласкал пальцами. В этот раз было во сто крат жарче, пронзительней.

Ещё утопала в новых чувствах, пытаясь собраться с мыслями, что делать, как быть, а Аспид на мою неумелость не обращал внимания. Качался, темп какой-то шибко волнительный задавая, да глубже в меня вбиваясь. Задыхалась и вздрагивала от остроты ощущений, мечтая вцепиться в него, чтобы не разрывать этого дивного танца. Чтобы вместе с ним плыть, парить, скользить, умереть, ежели понадобиться.

А он своей удерживал мои руки за спиной и вколачивался яростней, всё больше воду во мне мутя, да волны необычайного удовольствия нагоняя.

Ускорился, будто собой не владел.

Движения становились резче и жёстче.

Двигал бёдрами, меня заполняя до упора. Вбивался со шлепками разгорячённых, липких тел.

И до того, я в танце этом погрязла, что не сразу заметила, как руки мои были свободны.

Аспид яростно сжимал мои ягодицы, направляя к себе, а я, наконец, свободу почувствовав, вцепилась в его длинные волосы. В кулаках мяла, требуя его губ на мне. Бесстыже прогибалась, шею и грудь его ласкам подставляя. Всхлипывала с каждым толчком, острее ощущая внутри разрастающийся ком. Уже на подходе к чему-то прекрасному была, да взлететь не успела.

Дамир глубоко до боли судорожно вбился и укусил за шею, продолжая в меня глухо рычать. Я содрогалась вместе с ним от того, как непривычно было: внутри, снаружи…

Ёрзнула, не понимания, что не так и почему застыли, а Аспид повинился:

— Прости, себя потерял, — нежно поцеловал то место, где явно оставил след от зубов. Следом лизнул… И опять языком по жилке до скулы повёл. Мочку прикусил, чмокнул.

От его дыхания кожа тотчас мурашками покрылась, а затем холодом повеяло, и досада нахлынула — я себя обманутой почувствовала. Не то чтобы обещал, но казалось, что я недополучила. Не могло быть так сладко и горячо вначале, и бах… всё!

— Господин Дамир, — нас врасплох застал стук в дверь.

Я замерла в ужасе — ежели войдут, а мы тут… но Аспид был невозмутим:

— Что? — охрипло бросил.

Дамир/Аспид

— В малой комнате для вас ванную приготовили, — прислужница отчиталась. — Там и масла, и мыло, — услужливо добавила.

— Спасибо, — кинул, до сих пор не отойдя от взорвавшегося удовольствия. Ещё не отошёл… Меня потряхивало сильно, а Вольха в руках моих едва дышала. Тоже подрагивала… Маленькая, трепетная.