Секреты в тумане

Глава 13

Калеб с лупой рассматривал проявленные фотографии в отчаянной попытке вычислить количество обитателей логова, а также любой намек на их личности. Увы, безрезультатно — кем бы ни были мои преследователи, явных следов они не оставили. Возможно, ключик к разгадке прятался среди вороха бумаг и свитков, разложенных по шкафам зала, но мы единогласно решили не рисковать, проверяя. И так от одной мысли о повторной вылазке у меня начинали трястись руки.

Я пыталась отвлечься приготовлением обеда, но мысли упорно вновь и вновь возвращались к найденным в логове доказательствам слежки. Кому я могла понадобиться? Кто и зачем записывает мой распорядок дня минута в минуту?

«Вэйны», — снова вспомнила я фамилию других жертв этой слежки. — «Нужно узнать, кто это».

— Калеб, нужно узнать, кто такие Вэйны! — не надеясь на своею память, крикнула я из кухни другу. — Если эта семья из Родена, есть шанс найти упоминания о них в архиве!

— Записал! — отозвался оборотень. Я не сдержала нервную усмешку — с некоторых пор друг тоже не доверял своей памяти. А ведь было время, когда он над моими списками посмеивался!

Разнесшийся по дому звон дверного колокольчика прервал мои размышления. Я отложила овощи и поспешно вытерла руки. Неужели, кто-то из однокурсников решил навестить «отравившихся»? Калеб, похоже, подумал также — сквозь приоткрытую дверь гостиной я заметила, как фотографии логова, разбросанные по ковру и столу, повинуясь движению руки, стайкой пестрых бабочек влетают в ящик комода. Оставив друга избавляться от улик, я подошла к двери, мимоходом убедившись, что здоровой не выгляжу. Переживания повлияли на меня не меньше, чем мнимая болезнь.

— Леди Ферроу, я знаю, что вы дома, — донесся до меня голос Алистера Морригана. — Пожалуйста, откройте.

Я поспешила выполнить эту прозвучавшую как приказ просьбу. Следователь особого отдела, не теряя времени, шагнул через порог, принеся с собой дуновение ветра и ледяные брызги дождя. Ничего удивительного, что Алистер Морриган торопился зайти в дом. Только сейчас я задумалась, что не знаю, как к нему обращаться. Помнится, после пожара Катарина представила его, не упомянув звания…

— Лейтенант Морриган? — словно услышав мои сомнения, пришел на помощь Калеб. — Чему обязаны такой чести? Есть новости о поджигателе?

— Не совсем, — на секунду мне показалось, что в карих глазах мужчины мелькнуло сочувствие. — Мне необходимо задать вам несколько вопросов.

Вспомнив о гостеприимстве, я пригласила следователя в гостиную. Лейтенант — надо же, в Управлении старше по званию только главы отделов и высшее руководство — с комфортом устроился в одном из кресел и с благодарностью принял от оборотня чашку горячего чая. После обмена положенными по этикету любезностями Морриган наконец-то перешел к делу.

— Как давно вы видели Тессу Ниман?

Мы с Калебом переглянулись. Причем здесь моя горничная?

— На прошлой неделе? — задумавшись, попытался припомнить друг. Я кивнула.

— Да, точно. В пятницу — девушки пришли, когда собирали новую кухню… Я совсем про них забыла, иначе попросила бы перенести уборку на выходные.

— А вчера? — следователь сделал пометку в блокноте. — Кажется, горничные к вам приходят по вторникам и пятницам?

Упоминание о вчерашнем дне заставило меня вздрогнуть, а Калеба — присмотреться к шее следователя. Увы, застегнутый под горло ворот шелковой сорочки не позволял рассмотреть, носит ли Алистер Морриган медальон.

— Вчера был учебный день, — вместо меня ответил оборотень. — В доме прибирались в наше отсутствие, но были горничные вдвоем или приходила только одна, мы не знаем.

— Скорее всего, вдвоем, девушки всегда предупреждают меня, если одной из них не будет, — уточнила я. — Вы считаете, что Тесса могла поджечь мне дом? Это невозможно! Да и зачем им? Тесса с Лией работают у меня уже больше пяти лет без нареканий! Им незачем и не за что мне вредить!

— На госпоже Ниман была очень дорогая одежда, явно не по средствам приходящей горничной, — не обратил внимание на мои слова Морриган. — В доме что-нибудь пропадало?

— Я отдала Тессе и Лие свои старые вещи, — мотнула я головой. Ничего не понимаю. — Послушайте, они точно не воруют! Если кто-то обвиняет их в подобном — не верьте! Девушки очень дорожат своим местом и стараются, чтобы не было ни единого повода придраться! Да они даже за расход моющих средств и артефактов отчитываются, хотя я никогда об этом не просила!

Вздохнув, следователь достал из папки фотографию.

— Посмотрите и скажите, ваши ли это вещи.

Тессу на изображении я узнала только по одежде. Она лежала на снегу лицом вниз, с нелепо вывернутой ногой и раскинутыми в стороны руками, будто марионетка, которой обрезали нити. Я удивилась, почему к нежно-голубому пальто и белым сапожкам девушка надела такую выбивающуюся из цветовой гаммы шапку — красно-коричневую и какую-то бесформенную. И лишь приглядевшись, поняла — это вовсе не шапка. Зажимая рот обеими руками, я кинулась на кухню и едва успела добежать до раковины, когда меня вывернуло. Облегчения, однако, это не принесло. Стоило закрыть глаза, и память услужливо подкинула пропитавшиеся кровью светлые волосы моей горничной, заставив желудок снова сжаться болезненным спазмом.

Чтобы справиться с собой, мне потребовалось несколько минут. Я включила воду, умылась, растерла лицо полотенцем, так и не обернувшись. Краем уха я слышала шаги рядом, но на то, чтобы стыдиться своей впечатлительности, сил у меня не осталось. Кто мог сотворить такое с Тессой? И за что?!

Калеб протянул стакан лимонной воды, которой я попыталась запить горечь во рту. Оборотень смерил недовольным взглядом остановившегося на пороге кухни следователя.

— А без этого никак нельзя было обойтись? — рыкнул друг, со злостью покосившись на лейтенанта.

— Увы, нет. Леди Ферроу, на госпоже Ниман были ваши вещи?

Я попыталась ответить, но так и не сумев выдавить из себя ни звука, кивнула. Морригану этого оказалось достаточно, ну или он осознал, что больше от меня ничего не добьется. Поблагодарив за сотрудничество, следователь попрощался, и Калебу пришлось провожать его вместо меня.

Морриган не сказал, почему спрашивал меня о горничной, но я и так все поняла.

Светловолосую хрупкую Тессу перепутали со мной.

Выпроводив следователя, Калеб вернулся на кухню, накапал успокоительного в мой стакан и заставил выпить, затем за руку увел меня в гостиную — не ту, в которой все еще чувствовался аромат туалетной воды Морригана, а на второй этаж, куда не мог зайти никто, кроме нас. Золотко вертелся под ногами и не отставал ни на шаг. Так же молча оборотень усадил меня на диван, на колени мне посадил и не подумавшего возмущаться подобным произволом котенка, а сам устроился рядом и обнял, прижимая к себе.

Первой мыслью было оттолкнуть Калеба, разругаться с ним по какому-нибудь надуманному поводу, любой ценой заставить его уйти и забыть обо мне. Что угодно, лишь бы защитить его от беды! Но в этих ласковых, утешительных объятиях я не находила в себе достаточно решительности и из-за этого ненавидела себя еще больше. Получается, собственное спокойствие для меня дороже жизни друга?

— Ее убили из-за меня, — голос предательски дрожал. — Что, если они доберутся и до тебя? Тебе нужно уйти и прекратить со мной общаться, тогда есть шанс, что тебя не тронут, — все-таки предприняла я попытку.

— Не дождешься.

— Ты не понимаешь, — мой голос звучал жалко. — Из-за меня все время кто-то умирает. Я не могу допустить, чтобы и ты пострадал!

— Это ты не понимаешь, — все также уверенно ответил оборотень. — Я переезжаю к тебе. В университет и обратно ходить будем вместе, пока тех, кто на тебя охотится, не поймают.

Я всхлипнула и покачала головой. А если не поймают? Или поймают, но для Калеба будет уже поздно? Что если, позволяя другу защищать себя, я обрекаю его на смерть, как когда-то обрекла Ленси?

— Расскажи мне, — неожиданно попросил друг.

— Что?

— Все, Фаюш, — вздохнул оборотень. — Все, что не рассказала пять лет назад.

Невинная, вроде бы, просьба заставила меня похолодеть от ужаса. Он все-таки понял, что я его тогда обманула! Впрочем, возможно, пришло время открыться? Никто не захочет оставаться с чудовищем, каким я на самом деле являлась. Услышав правду, Калеб уйдет.

А значит, он будет в безопасности.

Род Ферроу с самого его основания несколько столетий назад был родом ментальных магов на королевской службе. Возможно, королевская воля наш род и спасла — пока за другими менталистами охотились, желая подчинить, заставить себе служить, наша семья, находясь практически на вершине власти, у всех на виду, оставалась незамеченной и нетронутой. Поколение за поколением менталисты Ферроу воспитывали своих детей, с ранних лет обучая контролировать дар и ничем себя не выдавать. Ментальные маги всегда стараются скрывать свои способности, чтобы не попасться в чужие сети, не стать беспомощным инструментом в чьих-то руках. Но как закрыться от такого же как ты? Да и кто станет утаивать свои переживания от самого близкого и родного человека, от которого не ждешь зла и которого бесконечно любишь?

В первый день Смуты, когда из всех Ферроу остались только мы с отцом, мне было всего шесть. Не знаю, что послужило причиной — моя сила или шок от потери родственников, но дар начал проявлять себя на несколько лет раньше, чем положено. Кто знает, проснись мои способности, как у всех, в подростковом возрасте, может, все сложилось бы иначе… Но менталистом я стала в девять. Я даже не поняла, что происходит — меня к этому еще не готовили. Просто однажды со свойственной детям непосредственностью сказала отцу, что наши слуги распустились и постоянно болтают сами с собой. Я не осознавала, что слышу мысли, а не голоса. Зато отец все понял.

Артур Ферроу взялся меня обучать, как учили всех в нашем роду. Считывание мыслей, погружение в память, первые попытки вкладывать в чужие головы фальшивые образы… Помню, как я хохотала, заставив нашу кухарку четверть часа бегать с тапком за несуществующим тараканом, и как отец, скупо улыбнувшись, похвалил меня за достижение — за эти пятнадцать минут я ни разу не ослабила концентрацию. А как я радовалась, когда впервые помогла, выудив нужные воспоминания из головы гостя, пока Артур Ферроу развлекал его! И как гордилась, когда отец вновь и вновь просил меня помочь ему. Я чувствовала себя такой важной и незаменимой…

Смуту я запомнила плохо. Я была слишком мала, чтобы понимать, что происходит вокруг. Помню лишь, что постоянно боялась. Да, мы жили в самом центре столицы, в нашем доме всегда было полно охраны, но всеобщий страх и настороженность, казалось, пропитали все вокруг. Да и положение отца не добавляло спокойствия — один из советников безумного короля, каким-то чудом после его свержения вошедший в состав Совета Лордов, и упорно, любыми способами пытающийся удержаться у власти… Тогда я не понимала, но сейчас знаю — уничтожить нас хотели и свои, и чужие. Впрочем, нет. Для Артура Ферроу не было никаких «своих». Все, кто его окружал, были для него лишь способами достичь желаемого или препятствиями на пути к цели.

Я не пыталась специально ничего узнавать, но чужие мысли сами просачивались мне в голову. Мне не были интересны газеты, но их читали окружавшие меня люди. И они думали! Представляли подробности убийств, вспоминали жертв, которых знали лично или о которых от кого-то слышали. Сколько же мерзости может прятаться в чужих головах, и как сложно ребенку отличить вымысел от реальности, не позволить этой грязи свести себя с ума!

Чем старше я становилась, тем больше завидовала гулявшим за окном соседским детям — самым обычным, без дара и связанных с ним проблем. Я мечтала пойти в школу, завести друзей, да даже просто пройтись по улице одной, как взрослая! Когда закончилась Смута, мне было двенадцать. Во мне снова расцвела надежда на нормальную, спокойную жизнь, ведь теперь моя помощь уже не была нужна отцу, он добился своего! Однако отец, как и всегда, терпеливо объяснил — я все еще могу случайно выдать себя, а он не переживет, если со мной что-то случится. Я же не хочу расстроить папочку? Конечно же, я не хотела. И еще очень долго верила в эту сказку о заботе.

Я взрослела и менялась, и вместе со мной менялось мое восприятие. Разница между мной и ровесниками, изредка посещавшими наш дом со своими родителями, становилась все очевиднее. Мне все сложнее было находить общий язык с людьми — о чем можно поговорить с девчонкой, покидающей дом исключительно в сопровождении отца? Меня считали странной, скучной, порой даже глупой — ведь я училась дома. Никто не произносил этого вслух, но мне это и не было нужно — я уже уверенно пользовалась ментальным даром и не стеснялась залезать в голову собеседника. Разница между тем, что мне говорили и тем, что обо мне думали, ужасала. В те годы мне казалось, что лгут вообще все вокруг.

Поняв, что лесть перестает действовать, отец начал покупать мою помощь подарками. Теперь я купалась в роскоши, которой позавидовала бы и принцесса. У меня было все, что бы я ни попросила. Бальное платье из тандарского шелка? Пожалуйста. Кукольный домик ручной работы размером с половину моей комнаты? Заносите. Новую диадему с голубыми бриллиантами? Помню, как отец скрипел зубами, когда я ее потребовала, но все-таки заказал. Я чувствовала себя изгоем, никому не нужным и не интересным, и пыталась хоть так, своим вычурно-дорогим видом привлечь внимание. Почувствовать себя значимой. Разумеется, это не сработало. В мыслях тех, кого отец допускал до общения со мной, я видела лишь насмешку над отсутствием вкуса, зависть, презрение и изредка — сочувствие, которое бесило меня больше всего. Меня считали жалкой.

Так прошло еще года два, и тут мне повезло — у меня открылся магический дар. Довольно слабый, но как же я была счастлива! Увы, разочарование поджидало и здесь. Криворукая для алхимии, совершенно не умеющая рисовать или лепить для магического искусства, не имеющая специального окраса дара, вроде целительства или некромантии… Впрочем, у меня был «особый» дар — ментальный, который я в то время уже ненавидела. Магический талант, на который я поначалу возлагала столько надежд, оказался недостойным внимания пшиком. Именно тогда я увлеклась артефакторикой — моих сил хватило лишь на нее. Несмотря на то, что это направление магии считалось не женским делом, отец вздохнул с облегчением — расходные материалы для экспериментов с артефактами обходились ему в разы дешевле, чем ткани и драгоценности. Итогом нового увлечения стала моя окончательная изоляция, но меня это уже не волновало.

Первый ловец снов я сделала лет в пятнадцать. Не добившись успеха в реальности, я начала создавать придуманные миры, в которых была центром вселенной. Там меня любили, уважали, ради меня устраивали дуэли и сражались с чудовищами. Неизменно прекрасные юноши признавались мне в любви и увозили прочь из опостылевшей, насквозь лживой столицы. Я была королевой и всесильным магом, великим первооткрывателем и главой Совета Лордов, беспечной цветочницей (непременно приглянувшейся очаровательному принцу) и знаменитым художником. Сны стали мне милее реальности, в которой я ничего из себя не представляла.

Я безропотно выполняла любое поручение отца, лишь бы он отстал, и я скорее могла вернуться в кровать, чтобы погрузиться в навеянные артефактами грезы. Меня даже не волновало, что задачи становятся все более жестокими. Теперь я не только читала воспоминания. Я путала чужие мысли, подталкивала других к нужным отцу решениям и уже не пыталась оценить, насколько незаконно и аморально то, что я делаю. Я торопилась выполнить приказ и вернуться в комнату к своим ловцам. Пока я могла спать, мне было наплевать на все.

Незадолго до знакомства с Ленси Ульесом я впервые убила. Стыдно, но я даже не знаю, кто был моей жертвой. Отец сказал, он должен попасть под автомобиль. Я пожала плечами и, подгадав момент, заставила совершенно незнакомого человека сделать всего один шаг, оборвавший его жизнь. Позже я пыталась по некрологам в газетах понять, кто это был, но так и не сумела. Я настолько отрешилась от реальности, что не помнила даже даты, в которую это произошло. Не знаю, что именно заставило меня встрепенуться и проснуться — преступление, слишком тяжелое даже для той меня, которой я стала, или встреча с человеком, озарившим своим внутренним светом мой мир. А может быть, все сразу. Я не знаю.

Мне было шестнадцать, когда нас представили на одном из званых ужинов, на которые я вынуждена была сопровождать отца. Виконт Ульес оказался восходящей звездой — самый молодой судья за всю историю Родена, он в скором времени должен был войти в совет Лордов. Сам Ленси об этом еще не знал, но я отчетливо увидела планы на него в мыслях других аристократов. Сначала я не придала новому знакомству значения. Я уже давно не пыталась запоминать тех, кому меня представляли. Но в тот же день, лишь перекинувшись парой фраз, я поняла, что пропала. Ленси Ульес мне не врал. Не пытался понравиться. Не приукрашивал свои достижения. Не унижал меня даже в мыслях. Он был живым, настоящим, и в то же время таким, как в моих грезах, и я впервые подумала о том, что, возможно, реальность может оказаться не хуже придуманного сна.

Ленси был старше на пятнадцать лет, но среди остальных спутников отца казался мне почти ровесником. Я впервые наслаждалась чьим-то обществом. Раскрыв рот от восхищения, я слушала его рассказы о нелепых тяжбах и юридических казусах. Думаю, мой наивный восторг льстил ему. А я, по-детски безоглядно влюбившись, жила от встречи до встречи и решила во что бы то ни стало завоевать виконта. Отложив ловцы снов в сторону, я взялась за книги, продиралась сквозь дебри непонятных мне слов и формулировок, лишь бы суметь в будущем поддержать разговор, а не только глупо улыбаться и хлопать глазами. Ленси сделал то, что не удалось отцу и всем нанятым им учителям — пробудил во мне желание развиваться и учиться. Тем удивительнее, что мои усилия не пропали втуне. Через полгода я начала замечать ответные знаки внимания. Ленси мной увлекся и даже не пытался этого скрыть. Я ликовала — мечты сбываются! Только одно омрачало мою радость: вне светских приемов я все также оставалась заперта дома под неусыпным контролем отца. Но теперь вместо навеянных грез мои мысли занимали мечты о новых встречах с виконтом Ульесом.

Еще через некоторое время Ленси все-таки получил кресло в Совете. Вскоре после моего семнадцатилетия на очередном приеме он шепнул, что теперь для полного счастья ему осталось только на жениться на мне. Я летала и одновременно замирала от страха — как сказать об этом отцу? В глубине души я понимала — Артур Ферроу едва ли за меня порадуется и ни за что не отпустит.

Я решила сделать все, чтобы убедить отца — мое замужество не лишит его моей помощи и поддержки. С преувеличенным энтузиазмом я бралась за любое поручение. Перестала показывать недовольство своим положением. Пользовалась любой возможностью, чтобы упомянуть — мы — семья, а значит, всегда будем помогать друг другу. Удивительно, но это сработало. Отношение отца ко мне улучшалось на глазах. Я получила возможность самостоятельно прогуливаться — в сопровождении служанки и только в пределах улицы, на которой стоит наш дом, но ведь даже этого мне раньше было нельзя! Контроль заметно ослаб, и я осмелела. Если изначально я хотела убедить отца в своей преданности и лояльности и тем самым купить себе право на счастье, то теперь в мою голову закралась осторожная мысль — без отца, вынуждающего меня использовать дар ради собственных интересов, будет еще лучше. Самой мне справиться с Артуром Ферроу не по силам, но ведь у меня есть Ленси! Судья и член Совета, на его стороне закон и власть. Кто, если не мой будущий жених, сможет вызволить меня из ненавистного дома?

При следующей встрече я, пользуясь ослаблением надзора, выгадала момент и рассказала Ленси о себе. Мой дар, дар отца, манипуляции, чтение мыслей, подтасовка фактов, преступные махинации, убийства — одним махом я вывалила на любимого все, что так давно копилось в моей душе. К чести Ленси, мои откровения не заставили его шарахнуться от меня в ужасе. Виконт Ульес пообещал помочь — и, проклятье, он действительно верил, что сможет!

Тем же вечером после приема Артур Ферроу привез меня не домой, а к особняку виконта Ульеса. На вопрос, что мы здесь делаем, я получила ответ: «Исправляем твою ошибку». Я рыдала в отчаянии и не понимала, чем выдала себя. Предстоящая разлука с любимым — я была уверена, что отец заставит меня стереть Ленси память и запретит с ним общаться — казалась самым страшным наказанием. Как же сильно я ошибалась!

Оказалось, никакой свободы у меня не было. Никто и никогда меня не отпускал. Артур Ферроу всегда был рядом, в моей голове, так давно, что я перестала ощущать чужое присутствие в своем сознании. Все мои мысли, все чаяния, надежды, мечты — все было ему доступно. У меня не было ни единого шанса его обмануть. Моя мнимая свобода оказалась лишь проверкой, которую я провалила. Я ошиблась, а расплатиться за эту ошибку предстояло Ленси Ульесу.

Впервые Артур Ферроу показал мне, насколько опасным может быть менталист. Он полностью перехватил надо мной контроль, а затем, используя уже мой дар, подчинил Ленси. Я чувствовала все. Каждое движение, каждый жест. Отчаянные попытки сопротивления — и его, и мои, задавленные чужой волей. Каждую букву предсмертной записки, нацарапанной обычным, не артефактным пером. Тяжесть револьвера. То, как упирается холодное дуло в висок. Оглушающий грохот выстрела и обжигающую вспышку в голове перед тем, как Ленси, а вместе с ним и меня поглотила тьма.

После той ночи Артур Ферроу перестал просить или приказывать. Он просто брал меня под контроль и делал все, что ему нужно, пользуясь моим даром, как своим. Я снова погрузилась в наведенные сновидения, но теперь меня вела не жажда новых впечатлений, а страх. Мне было страшно просыпаться, потому что наяву я больше себе не принадлежала. Я перестала быть человеком, став всего лишь ментальным даром Артура Ферроу, по недоразумению заключенном в чужом теле. Я перестала быть дочерью — отцом своего мучителя я больше не называла даже в мыслях. Я все осознавала и все понимала, но ничего не могла исправить. Бесправная пленница в собственном теле. Кукла, которую доставали из коробки-комнаты, а использовав, прятали обратно.

Я думала, что мне больше нечего терять, но оказалось, что я, несмотря ни на что, очень сильно хочу жить. Я больше не смела даже думать о том, чтобы попросить о помощи — судьбы Ленси я не пожелала бы и врагу. Моих сил было недостаточно, чтобы вырваться — а я пыталась, еще как, особенно когда Артур Ферроу вновь убивал моими руками! Я ненавидела свою недожизнь, но упорно, непонятно почему, продолжала за нее цепляться.

— Меня спасли темные гончие, — впервые я осмелилась поднять глаза на Калеба. По лицу оборотня было невозможно понять, что он теперь обо мне думает — лишь ходящие желваки на скулах выдавали, что до спокойствия ему далеко. Впрочем, упоминание о темных гончих заставило его вздрогнуть.

— Как?

— Я не знаю, — я снова отвела взгляд. — Просто однажды я услышала в своей голове недовольный голос Ночного Кошмара — она тоже оказалась ментальным магом. Думаю, она просмотрела мою память, потому что на следующий день мертвым нашли Артура Ферроу, а не меня. Я ничего об этом не помню. Воспоминаний она мне не оставила. Но это и не важно, Калеб. Главное, что я — убийца. Я убила того, кто пытался мне помочь. Теперь ты знаешь, что я за чудовище на самом деле.

— Ты не виновата, — глухо произнес оборотень. — Ты пыталась спасти себя.

Я покачала головой.

— Если бы я молчала, он был бы еще жив. Я его убила, понимаешь, я! — слезы, которых почему-то не было раньше, наконец-то прорвались судорожными рыданиями. Я задыхалась и захлебывалась, не в силах справиться с болью вины, которую держала в себе столько лет. Если бы я была осторожнее, если бы только сумела закрыться от разума отца — Ночной Кошмар же смогла, значит, и я могла! Я должна была это предусмотреть! Должна была лучше стараться! Возможно, тогда Ленси смог бы меня вытащить или хотя бы просто остаться в живых!

Калеб ничего и не ответил, только пересадил меня к себе на колени и укачивал, как маленького ребенка, пока я рыдала, выплескивая боль и отчаяние одинокой испуганной девочки, которой я, кажется, так и не перестала быть.