Секретный пианист

ГЛАВА 13

Счастливые и перевозбужденные от всего увиденного и услышанного в Баварии, мы возвращаемся в Ленинград. Расставаться не хочется, но таксист привозит каждого из нас к своему дому. Так хочу я — чувствую, что предстоят напряженные дни.

Анисимов не давал возможности долго расслабляться сотрудникам.

Вхожу к нему в кабинет и с порога слышу язвительный вопрос:

— Ну как отдохнул?

— Хорошо, но мало, — отвечаю с улыбкой, — хотелось бы больше.

— Больше на пенсии будет, — раздраженно высказался он.

— Работы невпроворот, а людей не хватает. Половина агентуры за кордоном отсиживается после развала, в Россию возвращаться не спешит. Делают вид, что работают — хм… выжидают, чем дело закончится. А мне тут расхлебывайся. Со всех сторон давят. Результаты давай и срочно.

— А я причем? И так пашу беспрерывно, всего неделю отдыха выпросил, еще и виноватым остался.

— Разговорчики оставь для девушек, — рявкнул шеф, — слышал бы твой отец, как ты с начальством разговариваешь.

— Отец также разговаривал. Я знаю.

Анисимов делает вид, что последнюю фразу не слышит, успокаивается и продолжает дальше:

— Полетишь в Киргизию, в город Ош.

— В Киргизию?!

— Да. Москвичи подкинули очередное дело. В районе Оша большое количество наших воинских подразделений. Есть данные из проверенного «источника», что один из кадровых офицеров работает на китайскую разведку.

Служить у них тоже некому. Местное управление совсем развалилось. Многие опытные офицеры в Москву перебралась, другие вышли на пенсию и теперь прикрывает местных баев. Вот такие дела.

— А молодежь?

— А молодежь, судя по отчетам, штаны протирает и пьянствует вместе с командирами частей. Доверять им нельзя. Идет планомерный развал армии. Я понимаю, кому это выгодно.

— Кому?

— Тебе знать необязательно.

— И с кем мне работать при таком раскладе?

— Есть у меня доверенный человек. Знаком лично. Зовут Хамидом. Служит начальником ОБЭП.

— ОБЭП?!

— Не удивляйся. Он в курсе всего, что творится в городе. Завербован еще лет пятнадцать назад, во время учёбы в Питере.

— Я уже ничему не удивляюсь, товарищ генерал.

— Вот и хорошо. Тебе необходимо выявить предателя и устроить дело так, чтобы его взяли с поличным. Задача ясна?

— Так точно, ясна.

— Тогда собирайся. Даю два дня на подготовку. Возражений не принимаю.

— Слушаюсь, товарищ генерал. Можно идти?

— Можно, но сначала зайди в отдел к ребятам, получи последнюю информацию…. Кстати, ты давно не появлялся у меня дома. Могли бы и поговорить за ужином. Анна Петровна переживает за тебя — непутёвого.

— А что за меня переживать? Где я бываю, вы знаете. И потом, у меня совершенно нет свободного времени. Я всё время на службе.

— Знаю я о твоей вечерней службе. Уже доложили.

— Кто доложил?!

— Неважно. Иди. Мне в главк позвонить надо.

Я прощаюсь с шефом и в растрепанных чувствах бреду по длинным переходам коридоров Управы. Предстоящая длительная командировка совсем не в тему. Какая служба, когда тут любовь. Опять надо выкручиваться перед Лерой и врать про очередные незапланированные гастроли? Да и оставлять девушку одну на длительное время совсем не хочу.

Выбрал работёнку на свою голову! Другие живут спокойно, а я все время в разъездах. Устал, надоело. Но как из органов красиво уйти? Просто так не отпустят. Умных мыслей, как открутиться, пока не приходит. Деваться-то некуда…

Утром звоню Лере и сообщаю, что срочно улетаю. Когда появлюсь в городе — неизвестно. Лера молчала в трубку, по — моему, у нее случился шок.

«Что за мужчину я нашла? Непредсказуемый, скрытный, но, с другой стороны, рядом с ним комфортно и спокойно, как за каменной стеной. Не этого ли ты всегда хотела?» Подумала и решила: что делать, один раз уже дождалась и снова дождусь.

Все мысли о Саше. Из головы не выходит портрет барона, который мы видели в Мюнхене. Уж очень интересно узнать правду, но как?

Сажусь на диван и вопросительно смотрю в глаза прапрабабушки. Никаких посылов поймать не удается. Видимо, еще не время…

… А тут еще приключение: очередным утром завариваю кофе на плите. Неожиданно появляется тошнота. Так повторяется на следующий день и еще на следующий. Покупаю тест на беременность в ближайшей аптеке. Тест выдает положительный результат. Я беременна? Вот только этого и не хватает для полного счастья! Саша неизвестно где, отношения не совсем понятные, а тут такой сюрприз. Хоть бы позвонил. Что делать-то? Надо срочно мчаться к гинекологу. Мысли хаотично роятся в голове. Провожу бессонную ночь, но, ни к какому решению, кроме как посетить женскую консультацию, не прихожу.

После осмотра врач выписывает направление на анализ крови и просит прийти через две недели. Все же, он предполагает беременность.

Каждый вечер жду звонка от Александра, но его все нет.

Последующие дни проходят в напряжении. Я снова прихожу в консультацию. Врач подтверждает беременность и добавляет:

— Валерия, вам надо рожать, у вас резус отрицательный. Аборт нежелателен. Могут быть нехорошие последствия — выкидыши или замирающие беременности.

Голова кружится от страха. Срочно еду к родителям для серьезного разговора.

На семейном совете решаем: оставляю ребенка. Все растут и мой вырастет. Никуда не денется. Главное, теперь выносить, да чтобы здоровеньким родился. Остальное приложится, Саша обязательно появится.

Я немного успокаиваюсь.

Наконец, самолет приземляется в аэропорту Ош. Длительные перелеты в наших «тушках» утомляют. Еле «дожил» до окончания полета. В зале меня встречает невысокий узбек приятной наружности, хорошо говорящий по-русски. Знакомимся, выходим из здания аэропорта, усаживаемся в белые «Жигули» и трогаемся с места. Хамид принимается вводить в курс дела:

— Я полковник внутренних дел, начальник городского ОБЭП. Обеспечиваю твое прикрытие. Так что, жить будешь в моем доме. Скоро приедем.

— Да, генерал Анисимов меня предупредил.

— А еще о чем-нибудь он тебя предупреждал?

— Нет, а что?

— Да ничего, я пошутил…

Ну и шуточки у Хамида! Замолкаю и с любопытством смотрю по сторонам. Едем вдоль реки. В ней с удовольствием плещутся местные ребятишки. По дороге, с корзинами на голове, возвращаются с базара узбекские женщины. Создается впечатление, что почти ничего не изменилось со времен прошлого века, только паранджу на лицах женщин не вижу. Советская власть запретила ношение такого головного убора.

Хамид продолжает рассказывать:

— Ош считается киргизским городом, но коренное население наполовину состоит из узбеков. Вместе, бок о бок живет уже не одно поколение. У нас много смешанных браков. Жена узбечка, муж киргиз, дети полукровки. Учатся, вне зависимости от национальности, в общих школах, живут на одних улицах. Иногда бывает непонятно, кто это — киргиз или узбек. В одной семье сын похож на отца, а дочь на мать.

— Необычно!

— Ничего необычного. Так жить мы давно привыкли. Здесь и бизнес общий. Есть кафе и рестораны, где совладельцами являются и киргизы и узбеки. Пока все мирно уживаются. Правда, с развалом Союза появились националисты, которые пытаются сеять рознь между народностями, но это им не удается.

— Хамид, смотрю в окно и вижу, что ваши женщины увешаны крупными золотыми украшениями. Все они из богатых семей?

— Нет, необязательно. Это обычай. Во — первых, родители копят приданое для своих дочерей, в него входят и золотые украшения. Во — вторых, каждый клан имеет тайную жилу, где копает, а потом отмывает темно-желтое золото. Таких жил в Киргизии достаточно.

— Понятно.

Так, за разговорами, подъезжаем к большому дому. Все хозяйство спрятано за высоким металлическим забором. У калитки нас встречает супруга Хамида — Фатима и трое детей — мальчик и две девочки. Фатима, оказывается на удивление красивой, ухоженной восточной женщиной с длинными черными блестящими густыми волосами и правильными чертами лица. Фигура у нее совсем не полная, а наоборот, грациозная. Обычно, после третьих родов женщины крупнеют, а тут приятное исключение из правил на лицо. «Наверняка, не из простой семьи. Наследственность хорошая», — отмечаю про себя.

Хозяин приглашает зайти и пропускает меня вперед. Захожу и осматриваюсь. Двор вымощен дорогой плиткой. Перед домом огромная веранда, покрытая коврами. Проходим сквозь неё дальше. Внутренние покои приятно удивляют просторной столовой, кабинетом и несколькими спальнями.

В мою голову лезут интересные мысли: «Хамид — настоящий бай. Вот так живут работники ОБЭП! У наших ребят таких домов нет и, в ближайшее десятилетие не предвидится, а небольшие летние загородные дачи выглядят гораздо скромнее».

Во дворе, под старой большой алычой, Фатима накрывает стол — ставит на него тарелки с дынями, арбузами, гранатами и местными сладостями. Следом за ними на столе появляется большущее блюдо с только приготовленным ароматным пловом из баранины и, как добавление к нему, пиала с мелко нарезанной свежей зеленью, тарелки с огромными мясистыми помидорами и домашними лепешками, выпеченными в глиняной печи, пристроенной к забору. Все, как положено для встречи дорогого гостя. Начинаю понимать, что такое восточное гостеприимство…

Фатима кормит детей отдельно, затем спрашивает нас — не нужно ли добавить еще чего-нибудь из еды и, как положено по древнему обычаю, запрещающему сидеть за столом вместе с мужчинами, уходит.

«Надо же, наши женщины всегда за общим столом сидят, разговоры слушают, мысли свои вставляют, а здесь все по-другому. Явно видно, что жена находится в подчинении. Дети тоже рядом не скачут, взрослым в рот не заглядывают. Знают, что можно делать, а что нет. Старинные законы соблюдаются строго».

Хамид следит, чтобы супруга плотно закрыла за собой дверь и неспешно, соблюдая восточный обычай, наливает зеленый чай в пиалы.

Чувствую, что настало время поговорить о делах. И точно.

— Александр, запоминай легенду: мы учились вместе в Ленинграде. Чтобы ты знал — я действительно там учился. Сначала в музыкальном училище, затем поступил в высшую школу МВД. Дружим давно и крепко. Ты потерял работу и приехал по моему личному приглашению играть в местном ресторане. Хорошие музыканты у нас редкость. Хозяин ресторана пообещал, что будет хорошо платить дорогому другу начальника, — Хамид ухмыльнулся, — так что, работай спокойно. Утром я отвезу тебя познакомиться с коллективом. Первым же вечером будешь играть. Помимо зарплаты посетители дают приличные чаевые, но половиной из них придется делиться. Таковы наши порядки.

Полковник говорит быстро, без остановки. Дополнительно я ничего не спрашиваю. Хочу поскорее закончить деловой разговор.

Хамид чувствует мое настроение, проводит в спальню и желает спокойной ночи.

Лежа в постели, представляю себе Леру, ее рыжие волосы, большие глаза, веселую улыбку. Становится грустно и одиноко. Скорее бы «отработать» и уехать обратно домой. Понимаю, что быстро удрать не получится. Остается только мечтать об этом перед сном…

Меня постоянно мучает жуткий токсикоз. Похудела килограмма на три, осунулась. На работе шеф поглядывает в мою сторону с подозрением. Я мужественно держусь.

На очередном приеме в женской консультации врач спрашивает:

— Вы знаете фамилию и имя отца ребенка?

И тут, к своему ужасу, я понимаю, что, не знаю отчество Александра! А его дату рождения и место жительства вообще не представляю.

«Какая я дура набитая! Рожать собралась, мечтаю о счастливой жизни, а кто отец ребенка — толком не знаю. Надеюсь только на его порядочность. А звонка так и не было»!

Перед сном опять смотрю на портрет прапрабабушки и на подсознании улавливаю мысль:

— Я с тобой, все нормально, носи ребенка и живи спокойно. Александр вернется.

«Что это? Самогипноз?» — думаю я, после чего представляю рядом с собой любимого мужчину, на уровне ощущений чувствую запах его тела, слышу убаюкивающий голос, постепенно отключаюсь от реальности и оказываюсь на небольшом земляном плато, раскинувшимся меж невысоких гор. На одной из гор неожиданно появляется водопад. Он притягивает к себе, как магнитом. Я подхожу, раздеваюсь, освежаюсь под его струями, затем надеваю новую холщовую одежду, появившуюся, невесть откуда, рядом со мной, и иду в сторону озера. Там вновь показывается тропинка, по которой я не смогла пройти раньше, но вместо знакомого мальчика в тюбетейке вижу тибетского монаха — проводника, зовущего за собой. На этот раз не пугаюсь, а спокойно и осторожно передвигаюсь вперед. Я переставляю сначала одну, потом другую ногу, опираюсь на отвесную холодную скалу обеими руками и, при этом, чувствую, как массируются все энергетические точки на моих ладонях. Возникает ощущение очень приятного покалывания.

Смелею и иду дальше. Тропинка приводит нас к небольшой статуе Будды. Кланяюсь Будде и надеваю на его голову венок из белых орхидей, также взявшийся неизвестно откуда. Продолжаю свой путь за проводником. Дорога пролегает мимо старинного монастыря и ведет к лугу с красными тюльпанами. Сразу за лугом начинаются ступеньки, уходящие вверх по крутой скале. Монах дает знак подняться наверх. Я поднимаюсь. Наверху лишь маленькая площадка, дальше разверзлась пропасть. Останавливаюсь на площадке, внезапно попадаю в огромный переливающийся золотой поток энергии, непрерывно идущий сверху. Ощущение полного обновления, восторга и блаженства захватывает меня. Сколько времени длится такое состояние, понять не могу. Сзади подходит проводник и предлагает:

— Полетай над пропастью, покувыркайся, «поплавай» на спине. Смотри, какой приятный беловато-розоватый поток света! Ну, смелее, ныряй в него. Получишь невероятное удовольствие.

Подчиняюсь. Неизвестно, сколько времени я все летаю и летаю в нескончаемом потоке. Мне очень не хочется возвращаться обратно, но снова появляется монах, приказывает спускаться и строго произносит:

— Пора уходить.

Мы легко перемещаемся в пространстве в сторону озера, чуть касаясь ступнями ног мягкой травы. Монах снимает сандалии и ступает на гладкую кристально чистую воду. Послушно следую за ним. Ходить по воде оказывается также легко, как и летать. Восхитительное чувство полнейшей невесомости тела не покидает меня все это время. Ощущаю, как активно массируются энергетические точки на ступнях. Недолго походив, мы возвращаемся на берег. Проводник прощается и отправляет меня домой. Я моментально превращаюсь в маленькую светящуюся точку и в следующий миг ощущаю себя лежащей на кровати в собственной квартире.

«Здорово, я прошла по тропинке! Теперь мне понятно, как можно контролировать свое состояние. Буду гулять с монахом чаще».

Следом за восторженными ощущениями возникает вопрос: почему меня учат древним техникам? Кто помогает? Основная масса людей живет обыкновенно, без всяких видений, спокойно, особо не напрягаясь, а у меня в жизни все иначе происходит. Я особенная? А может и другие люди что-то видят, но не говорят?

Опять пытаюсь сообразить, где и когда уже видела местность, в которой только что побывала, но вспомнить так и не получается, незаметно засыпаю крепким сном.

Проснувшись утром следующего дня, понимаю, что токсикоз исчез, и мне впервые за два месяца удается плотно позавтракать.

На работе ношусь по кабинетам, занимаюсь переводами и чувствую себя отлично, еще лучше, чем до беременности. Монах не выходит из головы. Я уверена, что когда-то его уже видела. Но где и когда? Кто поможет мне расшифровать поступившую из древнего мира информацию?

Едем в машине с полковником. Он везет меня в ресторан и по дороге продолжает вводить в курс дела:

— Известного кадровика — служащего городского военкомата, последнее время все чаще и чаще замечают на территориях военных гарнизонов. Он легко заводит друзей среди офицеров и прапорщиков, частенько встречается с ними в ресторане. Твоя задача подружиться и войти в доверие к нему. Зовут его Геннадий.

Так, с разговорами, подъезжаем к месту моей новой работы. Нас уже поджидает хозяин — узбек лет сорока пяти по имени Дилшод.

— Здравствуй, уважаемый, — поприветствовал его Хамид, — это мой друг, о котором я с тобой говорил. Познакомьтесь и обсудите условия работы. Часа через полтора заеду за ним. Надеюсь, времени для общения вам хватит.

Хамид «откланивается», и я остаюсь один на один с Дилшодом.

Дилшод говорит по-русски не очень хорошо, но понять его речь не составляет особого труда. Он объясняет мне, что работать нужно по вечерам, с шестнадцати до двадцати одного часа. Местные люди рано ложатся спать. Ресторан у него считается элитным, так что, клиенты «продвинутые», предпочитают заказывать песни из современной эстрады. Любят Аллу Пугачеву, иногда просят джаз и все то, что показывают по российскому каналу. Помимо меня, в ресторане еще работает девушка, которая хорошо поет, иногда играет флейтист. Им придется аккомпанировать.

Да, бедновато, джаз — бандой здесь и не пахнет, но выбора у меня нет. Хорошо, что классику не просят, да и народные песни придется подучить, на всякий случай. Подучить их вовсе не сложно. Слух у меня абсолютный, запомню быстро.

Я сажусь за инструмент и пробую играть. Пианино полностью расстроено.

— Необходимо срочно настроить пианино, — громко и серьезно говорю я, — иначе работать невозможно, получается не мелодия, а одна фальшь.

Хозяин тут же идет в подсобное помещение и приносит ключ для подтягивания струн.

— У меня есть только такой, — неуверенно говорит он.

— Отлично. Он подходит.

— На инструменте никто не играл года два, — оправдывается Дилшод.

— Не имеет значения. Сейчас настрою звучание, — улыбаюсь ему и принимаюсь настраивать пианино. Вожусь с ним часа три. Возвращается Хамид, пьет чай, терпеливо наблюдает за моей работой, ждет окончания процесса настройки и пробной игры.

Наконец, завершаю сию «процедуру». Довольный хозяин приносит нам обед — плов, лепешки и фрукты. Наевшись до отвала, мы оба загружаемся в машину и едем по городу. Стараюсь разобраться с хитросплетениями местной географии. Я должен понимать и быстро ориентироваться, где и на какой улице нахожусь.

Основной город оказывается не очень большим. Центр застроен пятиэтажными домами по типу кварталов, но окраины запутаны и хаотично разбросаны вдоль арыков. Полковник поворачивает машину обратно, в центр.

— Сейчас проедем мимо военкомата. Ровно без десяти два Геннадий возвращается с обеда, покажу его тебе.

Он останавливает машину на противоположной стороне улицы и я, минут через пять, фотографирую офицера. Им оказывается худой длинноногий высокий мужчина с крупным орлиным носом. Отмечаю про себя: «выглядит очень уверенным в себе человеком».

В моей голове тут же «составляется» психологический портрет Григория. Примерно понимаю, как с ним общаться.

— Сегодня пятница, — сказал Хамид, — он обязательно появится в ресторане часов в шесть вечера. Так что, смотри по обстановке. Сразу интереса не проявляй. Геннадий аккуратный и далеко неглупый человек.

Усмехнувшись, отвечаю коротко:

— Понял. И не с такими разбирался.

К вечеру в ресторан подтягиваются люди — в основном, мужчины. У местных принято ходить по заведениям такого рода в одиночку. Жены с детьми находятся дома. Лишь несколько русских парочек пришли отдыхать вместе.

Я наигрываю беззаботную легкую мелодию и, между делом, окидываю зал глазами. Ничего примечательного не происходит. Все мирно беседуют между собой.

Через некоторое время в зале появляется Геннадий в офицерской форме. Его с неподдельной радостью приветствуют местные баи. «Уважают нужного человека»! Полковник успел мне рассказать, что Геннадий получает большие деньги и золото за то, что откручивает от армии их сыновей. Из Оша служить отправляются только дети из тех семей, которые не могут откупиться.

Геннадий садится у окна, к нему сразу же подлетает молоденький мальчик — официант. Гость заказывает ему водку и закуску. Через пять минут все стоит на столе. Офицер не спеша выпивает стопку, отправляет в рот жирный кусок мяса, затем наливает вторую, после чего замечает меня, знаком подзывает официанта и явно, не стесняясь, расспрашивает обо мне.

Мальчик идет за хозяином. Видимо, только он имеет право рассказывать подробно о новом человеке в его заведении. Удовлетворенный информацией, полученной от Дилшода, Геннадий выпивает еще стопку и его интерес ко мне пропадает. Просидев в одиночестве часа полтора, офицер уходит.

На следующий день меня знакомят с Лочинай — девушкой, поющей в ресторане. Такой пластики и красоты я давно не видел. Округлые бедра ее невысокой фигурки плавно соединяются с тоненькой талией, по спине струится множество блестящих косичек. Легкой походкой девушка поднимается на сцену, смущенно улыбается и спрашивает:

— Что вам спеть?

Отвечаю:

— Что умеете. Подыграть смогу по любому. «Что умеете» оказывается «Миллион, миллион, миллион алых роз» с небольшим акцентом. Слушается пикантно.

— Какие песни ты еще исполняешь?

Девушка говорит: «светит незнакомая звезда»…

— О-о, вы даже песню Анны Герман знаете! А спойте что-нибудь на своем языке!

Лочинай снова начинает петь. Голос ее меняется, в нем появляется больше нежности, чувства. Я откровенно заслушиваюсь…

«Что за дань моде? Ей надо народные песни петь, гораздо лучше получается! И почему она поет в ресторане?» У меня явно просыпается интерес. Позже расспрошу хозяина о ней…

Сегодня суббота, в ресторане свободных мест уже нет, только один столик у окна пустует. Видимо, ждет уважаемого человека. И точно, я угадал. Чуть позже появляется Геннадий. Как всегда подзывает официанта, заказывает водки и что-то говорит ему. Тот подбегает ко мне и просит сыграть джазовую композицию. Не моргнув глазом, исполняю первую часть регтайма Джоплина. Вторую, к сожалению, не помню. Но и этого хватило сполна. Офицер, довольно улыбаясь, подходит ко мне и предлагает:

— Давай знакомиться. Меня Геннадий зовут. Служу в военкомате. Здесь скучновато, но твоя игра понравилась, подняла настроение. Идем за столик, посидим немного, расскажешь о себе.

Я принимаю приглашение и сажусь напротив.

— Рассказывай, откуда приехал в наши края?

— Из Питера. Без работы недавно остался. Хотел за «кордон» улететь, но денег не нашел. Хамид предложил тут поработать. Мы с ним давно дружим, лет десять. Доверяю ему, вот и приехал, — играю роль простака и чувствую, что моё поведение импонирует Геннадию, который считает себя прожженным хитрецом. Куда там Маккиавелли и кардиналу Ришелье!

На самом деле, разработанный «на ходу» план меня слегка тревожил. Все-таки, Хамид человек «государственный» — офицер милиции, и Геннадий, зная об этом, не может совсем не опасаться его. Тогда, по логике, он должен опасаться и меня. Но легенда составлялась в Питере. Приходится ей следовать.

— Правильно, у Хамида здесь все свои. Мы с ним тоже дружим, — отвечает Геннадий.

«Ах вот как! Недаром говорят: Восток — дело тонкое. Как оказалось, здесь не важно, кто ты и какую должность занимаешь. Важно другое — свой или чужой. И если ты — вор, а твой друг пошел работать в милицию, значит все отлично — у тебя есть свой человек в милиции, а у него свой среди братков. Очень удобно».

Меж тем, Геннадий интересуется:

— Ты и живешь у него?

— Да, у него. Вот денег скоплю, тогда в Европу или в Америку махну. Необходимо заработать на первое время проживания.

— Тут можно и другим подрабатывать. Позже, может и расскажу, если подружимся.

— Посмотрим. Я человек новый, для начала, надо здесь закрепиться.

— Тоже верно. Думаю, мы с тобой еще не раз встретимся. Иногда к Хамиду домой приезжаю.

— Простите, но это уже ваши с полковником дела, а мне пора играть, — прерываю разговор, встаю и возвращаюсь к пианино.

Так быстро, самым банальным образом, началось и закончилось первое общение с Геннадием. Я играю еще долго, а он сидит и внимательно слушает.

Моя работа и его отдых заканчиваются одновременно. Он расплачивается, я закрываю крышку пианино. Очень удачно. Мгновенно возникает идея — проследить.

Подавляю авантюризм, как обещал Анисимову. Вряд ли после ресторана он пойдет еще куда-нибудь, кроме дома. А где он живет — итак известно. И как живет, и с кем… Последить за ним, конечно, не мешало бы, но не сейчас и, лучше, не мне. Во всяком случае, не после такого многообещающего разговора.

ГЛАВА 14

Беременность протекает без отклонений. После очередного посещения женской консультации неспешно прогуливаюсь по магазинам на Невском — присматриваю детскую одежду. Неожиданно кто-то окликает меня по имени. Оглядываюсь и узнаю своего давнишнего приятеля — Константина.

— Лерочка, привет, Питер — город маленький и тесный!

— Привет, Костик. Куда направляешься?

— Мой кабинет на соседней улице. Теперь я свободный предприниматель — практикующий психолог.

— Ты молодец! — радуюсь за приятеля.

— У тебя есть свободное время?

— Есть.

— Идем со мной, покажу и расскажу тебе кое — что интересное.

Соглашаюсь. Он приводит меня в маленькую комнатушку, служившую раньше колясочной.

— Здесь моя тайная обитель, — шутит он, — заходи. Я захожу и сразу замечаю, что на столе его скромного кабинета лежит новенький ноутбук.

C удивлением спрашиваю:

— Костик, у тебя родственники в Японии?

— Нет, — улыбается Костя, — знакомый моряк из загранки привез. Ноутбук мне для работы необходим. Сейчас узнаешь…

Костя усаживает меня на стул прямо перед собой, достает фотик неизвестной мне марки (видимо, тоже японский), фотографирует лицо, затем перекачивает фотографию в компьютер.

— Смотри внимательно… видишь, лицо на мониторе делится на две половинки, причем очень нестандартно. Соединяются вместе две левые и две правые части.

— Зачем ты их разделил?

— Лицо, состоящее из левых половинок — жизненный портрет, а лицо, состоящее из правых половинок — духовный портрет личности, — объясняет Константин, — в компьютере установлена специальная программа, разработанная институтом космических исследований. Она составляет исключительный по своему содержанию духовный прогноз для человека. С ее помощью можно понять, в каком направлении личности развиваться дальше. Обычно лица людей слегка, еле заметно, несимметричны. Соответственно, либо жизненный портрет весьма слабый, либо слабый духовный, а жизненный преобладает. Гармоничных людей на свете мало. Поэтому и живем не в гармоничном мире.

— Не знала, что есть такой метод! — искренне удивляюсь.

— С помощью такой программы можно узнать о критическом, близком к смерти состоянии человека и попытаться помочь ему, — продолжает Константин, — она достаточно точна. А метод, используемый в ней, называется методом Ануашвили — по фамилии ученого, который его разработал. Константин на минутку замолчал, подумал и улыбнулся.

— Лера, ты умница.

— Почему ты так решил?

— У тебя одинаково развит духовный и жизненный портреты. Живешь в состоянии полной внутренней гармонии. Чтобы ты не потеряла состояние равновесия, помести два распечатанных портрета у себя дома в удобном месте. Один раз в неделю, перед сном, мысленно перетягивай (накладывай) духовный портрет на жизненный, а на следующий день делай наоборот — жизненный портрет перетягивай на духовный. Таким способом ты сможешь контролировать свою внутреннюю гармонию.

— Расскажи, пожалуйста, подробнее, — у меня просыпается любопытство.

— Существует математическое понятие, некая формула золотого сечения — идеальная пропорция. К этой идеальной пропорции мы должны стремиться в повседневной жизни. Это и есть понятие гармонии, сюда же входит и понятие гармонии души человека.

Вся система основана на симметрии лица (лицевой гармонии и дисгармонии). Чем больше отклонений у личности, тем больше асимметрии в лице и наоборот. Все гениальное просто. Вот дискетка с твоими портретами и описанием внутреннего состояния. Пользуйся моей добротой и не забывай старинных друзей, они самые верные!

— Спасибо, Костик, узнала о себе очень интересные подробности. Между прочим, со мной произошел необычный случай: была на занятиях у Казимира Эдуардовича, известного психолога, вошла в медитацию и попала внутрь пирамиды.

— Очень хорошо, ты зарядилась чистейшей космической энергией. Казимир Эдуардович говорил тебе, что только единицам людей удается получать божественную помощь в пирамидах через медитацию? Это знак, что в жизни тебе дают больше, чем остальным людям. Но ты должна использовать данную энергию на благо, иначе канал закроется.

— Знаешь, Костик, он ничего не говорил, а может, не успел. Я перестала посещать занятия.

— Почему?

— Он заставляет меня самостоятельно искать ответы на вопросы.

— Ты ищешь?

— Ищу, но результата нет.

— Как нет?

— Ты только что узнала про себя новые факты.

— Факты фактами, но за какие заслуги мне дают информацию?

— Хм — м, а что ты еще видела в медитациях?

— Еще мне надели кольцо с огромным изумрудом на палец.

— Кто надел?

— Будешь смеяться — сам царь Соломон.

— Ничего смешного. Царь Соломон — самый загадочный персонаж из всех библейских царей. Господь наделил его неординарными способностями. Велика вероятность, что некоторые из его детей получили эти способности в наследство и передали их следующим поколениям. Займись своей генеалогией.

— Костя, тоже — самое мне сказал и Казимир Эдуардович.

— Так занимайся и помни, что у тебя есть способность к восприятию информации, поступающей из тонкого мира.

— Лучше бы такая информация вовсе не поступала. Жила бы себе спокойно и жила.

— Как знать… Почему такая редкая способность восприятия дана именно тебе? Подумай.

— Постараюсь следовать твоим наставлениям.

— Пользуйся моей добротой и не забывай старых друзей. Они самые верные.

Поблагодарив Константина, отправляюсь домой. Спускаюсь в метро, захожу в вагон и, о чудо, меня ждет свободное место! Сегодня мне везет!

Усевшись, разглядываю пассажиров, мирно дремлющих на сиденьях с противоположной стороны. Ничего примечательного. Однообразная серая масса. Хоть бы одно лицо выделилось из толпы! Увы. Кроме проблем и озабоченности жизнью на лицах ничего не читается…

… Захожу в свою квартиру, сажусь на диван и утыкаюсь глазами в прапрабабушкин портрет:

— …Хотя бы сегодня ты скажешь мне что-нибудь, бабуля? Я — гармоничная личность, получаю информацию из тонкого мира! А почему многие другие личности не гармоничны и информацию не получают? Что влияет на духовное развитие и восприятие мира людей? Может быть, Косте просто захотелось поднять мне настроение?

На этот раз ответ пришел незамедлительно:

— Он сказал правильно, информация содержится в твоей родословной. Когда узнаешь, тогда и поймешь.

Теперь я не сомневаюсь, что услышала ответ. Вот она, правда о портрете! Прапрабабушка действительно отвечает на вопросы.

Тут же вспоминаю и о портрете барона из пинакотеки и о номере телефона пожилого знакомого Казимира Эдуардовича — известного историка-архивиста, занимающегося генеалогическими изысканиями. Надо бы ему позвонить. Возможно, о моих предках что-нибудь узнает. Жаль, что о Саше я ничего рассказать не смогу. Придется ждать, когда любимый вернется. Уже три месяца прошло, а звонок был только один, ровно минуту:

— Со мной все нормально, скучаю, потерпи еще чуть-чуть. Говорить больше не могу. Целую.

Даже о ребенке сказать не успела. Повесил трубку.

Что за гастроли непонятные? Он явно что-то скрывает. Из-за границы можно звонить свободно, проблем со связью нет.

Все. Больше не строю предположения, а занимаюсь поисками.

В ресторане все по-прежнему. Каждый вечер наигрываю мелодии и, между делом, незаметно наблюдаю за происходящим в зале. Частенько появляется Геннадий, пропускает стопку другую водки, затем уходит. Домой к полковнику он не приезжал. Терпеливо выжидаю.

Неожиданным образом сближаюсь с Лочинай. Кажется, что она ищет повод пообщаться со мной вне работы. Сегодняшним утром идем вместе с ней на экскурсию. Поднимаемся на гору, любуемся панорамой города и рассматриваем древние наскальные рисунки с надписями.

Прогуливаясь, девушка комментирует увиденное мною:

— Нашему городу более трех тысяч лет. Основан он царем Соломоном — То (Сулейманом). Единственный минус в том, что старинной архитектуры почти не осталось. В девятнадцатом веке город отстроили заново. Из древностей остались только мавзолей Асафа ибн Бухрия, Михайло-Архангельский храм и наскальные рисунки.

— Жаль. Интересное занятие — изучать древности. Почему я не стал археологом? Вздыхаю с сожалением.

Лочинай улыбнулась.

— Профессия у тебя хорошая. Ты замечательный пианист, не сомневайся в своем выборе.

Отшучиваюсь в ответ:

— Если тебе нравится моя игра — я спокоен за свою профессию.

Экскурсия в сопровождении очаровательной девушки оказывается полезной для меня. Хамид успел показать только основные улицы.

Смотрю на часы:

— Лочинай, нам пора на работу.

— Да, Саша, к сожалению, пора, — вздохнула девушка, — идем…

Сегодня в ресторане отмечают день рождение богатого бая. Присутствует весь местный свет. Естественно, одни мужчины. Много едят, неторопливо разговаривают, пьют зеленый чай. Лочинай исполняет народные песни. Флейтист умудряется подыгрывать ей с особенными переливами. Получается красиво.

Один из приглашенных — чванливый жирный бай подходит к сцене, смотрит на девушку и, довольно ухмыляясь, что-то выкрикивает на узбекском в её адрес.

Подзываю к себе официанта и прошу перевести.

Тот перевел быстро:

— Ну что, безродная, мне давно нравится, как ты поешь, в награду я нашел тебе мужа. Мать твоя будет довольна. Уважаемый человек, жена у него умерла, четверо детей осталось. Нужно помогать. Тебя ему я уже показал — понравилась.

Вижу, как Лочинай в ужасе обрывает песню и убегает со сцены.

Меня до глубины души возмущает поступок бая. С трудом заставляю себя сдержаться и делать вид, что ничего не происходит. Внезапно у меня просыпаются сочувствие к девушке и непонятно, откуда взявшаяся, тупая ревность.

После того, как гости разошлись, нахожу рыдающую Лочинай в кладовке, где хранятся овощи. Очень хочется помочь девушке. Глажу ее по голове, приговариваю:

— Лочинай успокойся, не принимай близко к сердцу слова зажравшегося наглого человека, я обязательно что-нибудь придумаю. Ты не будешь жить с вдовцом.

Девушка кивает головой и, всхлипывая, отвечает:

— Случилось то, чего я всегда боялась. Матери, работающей уборщицей в школе, предложили за меня много денег. По местным обычаям моего согласия не требуется. Родители сами обо всем договариваются. А если дают хорошие деньги, так отдадут и вдовцу.

— Этого не будет, — еще раз более твердо говорю я.

Рассказываю Хамиду о произошедшем в ресторане за ужином. Полковник думает недолго. Звонит своему другу — директору музыкального училища в Андижане, объясняет ситуацию и обещает привезти девушку на прослушивание в ближайшее время. Директор, в свою очередь, обещает Хамиду:

— Если данные хорошие, девушка будет учиться на отделении вокала. Андижан город большой, здесь светские законы работают лучше, чем в Оше. Выделю ей комнату в общежитии, и все устроится.

Вызываю Лочинай на улицу и тихонько пересказываю ей разговор полковника с директором. Она немного успокаивается, личико светится от надежды на лучшее, только красивые глаза остаются зареванными. Видимо, проплакала всю ночь.

Вечером происходит событие, которое замечаю только я: Геннадий пришел в ресторан с неизвестным мужчиной. Черты лица этого мужчины представляют собой помесь русского и киргизского.

«Невзрачный полукровка! Глазки маленькие, хитрые, темные и узкие». Отмечаю для себя особенности лица. Они садятся за стол и что-то активно обсуждают. Геннадий достает из кармана пачку американских долларов и передает их под столом полукровке. Затем они выпивают по две стопки водки и быстро уходят.

Похоже, настоящая работа начинается. Выхожу в служебное помещение и срочно звоню полковнику. Тот моментально оценивает обстановку:

— Какого рода требуется помощь?

— Для начала, постарайся выяснить, что это за «полукровка» и устрой ему «сопровождение».

Хамид тут же подключает своих людей.

Слежка ведется масштабно. За «полукровкой» круглосуточно, сменяя друг друга, ходит с десяток «топтунов». ГАИ отслеживает его автомобиль и немедленно сообщает обо всех его передвижениях и остановках. Его фото получили, «свои» люди в дорожных бригадах. На почте проверяют корреспонденцию, следят на вокзале и автобусной станции, даже уборщицы из военкомата следят, дав, предварительно, подписку о неразглашении государственной тайны.

Через пару недель «сопровождения» выясняется, что «полукровка» хорошо знаком с командирами воинских частей, его спокойно пропускают к ним в кабинеты. У него всегда находится убедительный повод для дружеского визита. Заметили, что пользуясь гостеприимством, он потихоньку, раз за разом, фотографирует территорию и все, что происходит вокруг. Фотоаппарат у него своеобразный — мундштук для хранения сигарет. Очень удобно. «Полукровка» имеет привычку постоянно теребить его в руках, доставать оттуда сигарету, а потом снова прятать, или, иногда, закуривать, для вида.

Отснятую пленку он сразу передает Геннадию во время обеда. Тот прячет ее в личный сейф в военкомате. Ключи есть только у него одного.

Дальнейшие манипуляции с пленкой Геннадий проделывает сам.

Вот с этого момента и предстоит выяснить, где, кому и как он передает отснятый материал и потом получает деньги.

Я тоже подготовился к работе заранее. Захватил с собой в командировку приспособления для съемок — специальную ручку и зажигалку. Единственное неудобство, которое мешает — сидя за пианино пользоваться ручкой невозможно. Выглядит неестественно. А вот зажигалкой вполне можно. Что делать, придется закурить! Не очень люблю это занятие, но другого выхода в данной ситуации не вижу.

Заходим в школу поговорить с матерью Лочинай. Занятие это оказывается не совсем простое. Хамид начинает издалека. Я молчу и слушаю:

— Чинара (так зовут маму девушки), ты слышала, как красиво поет твоя дочь?

— Слышала. Обыкновенно поет.

— Нет, необыкновенно, — продолжает Хамид, — у нее великолепный голос и слух. Ей учиться надо в училище. Станет известной певицей.

— Кто ее учить будет? — ехидно ответила мать, — вот, замуж выдам, пусть муж и учит, если захочет. А мне не на что.

— Это дело поправимое. Мы с Александром отвезем ее в Андижан на прослушивание. После положительного результата прослушивания директор предоставит ей общежитие. Платить за поступление и учебу не надо.

— А жить она на что будет? — продолжала Чинара.

— Будет хорошо учиться — получит повышенную стипендию, да и подрабатывать сможет. Все устроится. Неужели ты хочешь, чтобы твоя дочь была несчастна? Пусть получает музыкальное образование.

Терпение Чинары подошло к концу. Она понимала, что сделка под угрозой срыва.

— Отстаньте от моей дочери! Я хочу отдать дочь уважаемому человеку. Горя и нужды знать не будет, а вы мне про песни толкуете. Будет мужу по вечерам петь.

Хитрый Хамид не отступает:

— Дочь твоя по телевизору выступать будет, в Андижане устроится, там же и мужа себе найдет. Зять будет еще лучше твоего бая! Заберет тебя в свой большой дом, полы мыть перестанешь, будешь с внуками заниматься.

— Сколько лет пройдет, пока Лочинай выучится? А мне на что жить? Болею я сильно, — не сдается Чинара.

Хамиду надоедает затянувшийся спор. Он смотрит на женщину в упор и спрашивает:

— Сколько денег тебе пообещали за дочь?

Чинара опускает глаза и называет сумму:

— Тысячу долларов.

— И всего-то? — смеется Хамид, — я дам тебе две тысячи долларов при условии, что девушка будет учиться. Соглашайся. Это последнее мое слово!

Чинара заметно нервничала, но до конца не сдавалась.

— А что я скажу уважаемому человеку? Я же дала согласие отдать дочь замуж!

— Уважаемому человеку я сам все объясню. Давненько в его магазинах проверок не было. Надо бы навестить.

Женщина успокоилась.

— Уговорил ты меня, Хамид. Я малограмотная женщина, ничего о хорошей жизни не знаю. Если говоришь, что Лочинай нужно учиться — пусть учится.

Прощаемся с Чинарой и отправляемся по своим делам.

Подхожу к девушке перед работой, отвожу ее в укромный уголок.

— Я договорюсь с хозяином, он отпустит тебя на прослушивание в музыкальное училище. Мы с Хамидом поедем с тобой в Андижан и привезем обратно. Твои великолепные вокальные данные обязательно понравятся комиссии. Ты поступишь. Дальше все образуется.

— А мама меня отпустит?

— Отпустит. Хамид с ней уже договорился. Так что не бойся, сегодня иди домой спокойно. Она не будет тебя ругать.

— Спасибо! Тихо произнесла девушка и смущенно опустила в пол глаза с длинными ресницами.

Во время прослушивания Лочинай настаивает на том, чтобы ей аккомпанировал именно я, иначе петь не соглашается, ее душит страх. Наконец, она успокаивается и поет свою любимую узбекскую колыбельную песню. Преподаватели замирают от восхищения. Голос девушки нравится всем членам комиссии без исключения. Ее тут же определяют в училище вне конкурса и, как сироте, выделяют бесплатное место общежитии.

Едем обратно. Сижу на заднем сиденье машины рядом с девушкой. Ей очень хочется поговорить со мной. Краснея, она просит погулять с ней. Соглашаюсь. Есть свой интерес. Может, что про Геннадия расскажет. В последнее время в моей голове крутятся только эти мысли…

Теплый вечер. На синем небе четко проступают яркие звезды. Идем с Лочинай вдоль реки. Вокруг поют цикады. Аккуратно начинаю беседу:

— Лочинай, а ты Геннадия из военкомата, который к нам в ресторан заходит, хорошо знаешь?

— Хорошо. Он иногда щедрые чаевые дает, когда к нему деньги приходят.

— Каким образом они к нему приходят?

— Их ему привозит раз в месяц какой-то китаец, видимо богатый. Холеный такой и одет хорошо.

— Откуда знаешь?

— Я видела два раза, когда в поселок ездила к родственникам. Он с ним в местной чайхане встречался.

— Ты можешь в следующую поездку узнать, знакомы ли они с хозяином чайханы? Хочу про китайца больше узнать — как зовут, откуда приезжает и чем занимается.

— Зачем тебе?

— Ищу нужных людей, хочу свой бизнес наладить, — отвечаю вполне серьезно.

Наивная девушка ничего не подозревает.

— Поеду в конце недели попрощаться, спрошу.

Ориентируюсь моментально:

— Можно мне с тобой поехать? Возьму машину у полковника, не хочу на вашем старом автобусе трястись.

— Конечно можно, — радуется Лочинай.

Задумываюсь и на минуту замолкаю. Девушка пользуется паузой в разговоре и робко произносит:

— Саша, мне приятно идти с тобой рядом.

— Мне тоже.

— У меня есть одно желание. Его трудно произнести его вслух.

— Какое желание? Выполнимое? Весело спрашиваю, не подозревая подвоха.

— Не знаю. — Задумчиво отвечает девушка.

— Ну, так скажи, чего стесняешься, меня трудно чем-либо удивить.

Девушка набирается храбрости и выдыхает слова:

— Стань моим первым мужчиной.

Такого поворота событий я точно не ожидал. Знаю местные обычаи и не представляю себе, как такое может предложить здешняя девушка.

— Ты подумала о последствиях? Я ведь мужчина пришлый, сегодня живу здесь, а завтра в другом месте. Так что, не смогу быть с тобой, а уж жениться — тем более.

Впадаю в легкий шок от её неожиданного предложения.

— Я не прошу тебя жениться. Знаю, что выйду за мужчину своей национальности в Андижане. Но я влюбилась в тебя, Саша! Хочу, чтобы у меня остались самые нежные, приятные воспоминания на всю жизнь. Мне рассказывали, как у нас все происходит. Всю первую брачную ночь родственники мужа находятся рядом со спальней, прислушиваются, а утром отбирают простыню у молодых и выносят на всеобщее обозрение друзьям и соседям. На простыне должна быть кровь, иначе девушка опозорена. Как были дикие обычаи, так и остались.

— Так я и пытаюсь тебе об этом напомнить! Что делать-то потом будешь?

— Есть проверенные способы. Я все сделаю, чтобы получилось, как положено. Пойдем. В парке, у старых камней, есть одно специальное место для влюбленных. Там никто не помешает.

Качаю головой.

— Нет, Лочинай, так дело не пойдет. Идем домой.

Девушка как не слышит — берет меня за руку и пытается тянуть за собой по дорожке.

— Не будь настырной. Я сказал нет!

Она моментально сникает, некоторое время стоит, как вкопанная, потом тихо говорит:

— Ты прав… идем домой.

Провожаю девушку до калитки, ловлю такси и еду к Хамиду. Полковник, удивленный моим долгим отсутствием, слегка нервничает:

— Ты где был?

Спокойно отвечаю:

— Да погулял немного по городу. Захотелось пешком пройтись.

— В следующий раз предупреждай меня. — Строго наказывает хозяин дома. — Я за тебя отвечаю головой!

Лежа в спальне, прокручиваю сегодняшний разговор с Лочинай. «Прогресс по-восточному» в действии. Сегодня мусульманская женщина предложила себя сама. Улыбаюсь… Засыпая, представляю Леру, лежащую рядом со мной. Мне опять становится тоскливо.

Мой крепкий сон прерывает монотонный голос муллы, раздавшийся из репродукторов, установленных на минаретах городской мечети. Мулла приступил к чтению утренней молитвы. Неохотно встаю, завтракаю, беру машину Хамида, заезжаю за Лочинай и мы отправляемся в ее родное село. Сегодня понедельник. По понедельникам ресторан закрыт. Так что у нас полно времени для путешествия за город.

Едем всего час, не больше. Место оказывается очень красивым — зеленый оазис среди степи. Дядя Лочинай приветлив и разговорчив. Расположившись на ковре во дворе его небольшого дома, выпиваем по чашке зеленого чая и закусываем дыней. После «церемонии» знакомства прошу дядю:

— Давайте немного пройдемся вдвоем. Мне необходимо поговорить с вами наедине.

Выходим из дома и неспешно идем вдоль улицы. Впереди, на лавочке под деревом, отдыхают несколько пожилых мужчин с накрученными на головах тюрбанами. На вид, всем им лет глубоко за восемьдесят. Старики внимательно разглядывают меня.

— Не смущайся, это наши местные аксакалы — уважаемые посвященные люди, их положено слушаться, — с гордостью в голосе объясняет дядя, — слово аксакала — закон для нас!

Проходим мимо, вежливо киваем головами и здороваемся. Дядя приветствует уважаемых по-узбекски:

— Ассалом Алейкум!

Я по-русски:

— Здравствуйте!

На оба приветствия получаем один дружный ответ:

— Алейкум Ассалом!

По местному обычаю останавливаемся поговорить со стариками. Пока дядя неспешно беседует с ними, незаметно рассматриваю посвященных людей. В их облике читается абсолютное спокойствие и благородство. Через несколько минут один из них, видимо самый старший, обращается ко мне на довольно понятном русском:

— Уважаемый, я знаю, для чего ты сюда приехал. Человек, которого ты ищешь, появится здесь ровно через две недели. Раньше не жди.

Поражаюсь словам аксакала и, не очень учтиво от неожиданности, спрашиваю:

— А откуда вы знаете, что я должен встретиться здесь с этим человеком?

— Ака всегда знает, что говорит. Не спрашивай, лучше слушай. Тебя в России ждет дочь. Ты ее скоро увидишь, но после того, как свое задание выполнишь. Лочинай любит тебя, но она не для тебя, через несколько лет у нее будет достойный муж. Ты будешь жить со своей любимой женщиной и дочерью не в Ленинграде, а совсем в другом месте, в большом каменном доме с башней. А помогаю я тебе, потому что ты помог Лочинай. Теперь идите. Аллах в помощь! — старик заканчивает разговор.

Я не могу вымолвить ни слова в ответ, кланяюсь и на автомате двигаюсь дальше. Дядя следует за мной.

— Какой необычный старик! Кто он?

— В наших краях его считают мудрейшим суфием. Истинные суфии не ошибаются в своих предсказаниях. Информацию от Аллаха получают. Мы, местные, к этому явлению давно привыкли. К сожалению, таких людей на Востоке осталось немного.

— А каким образом он получает информацию?

— Это знают только они… О чем ты хочешь меня спросить, уважаемый?

— Так я уже получил ответ на свой вопрос от Ака!

Я что, и в самом деле начинаю верить в «потустороннее»?

Дядя только ухмыляется в ответ.

Мы возвращаемся в дом, еще раз пьем чай, садимся в машину и едем обратно в город.

Лочинай так и не поняла, почему общение закончилось так быстро. Пришлось объяснять, что на все вопросы неожиданно быстро получены ответы. В пути я разговариваю мало. Очень хочу скорее вернуться обратно и срочно позвонить Лере.

В квартире неожиданно требовательно раздается международный телефонный звонок. Подскакиваю к аппарату, хватаю трубку:

— Але!

На другом конце провода отвечают:

— Как ты, моя девочка? Я скучаю!

— Все хорошо, я тоже скучаю, когда ты приедешь?

— Потерпи еще, думаю, что через месяц уже буду в городе. Как твое здоровье, настроение? Что новенького?

Внутренне напрягаюсь.

— Со здоровьем все хорошо. Саша! Я жду ребенка уже три месяца.

— Вот это подарок! Неожиданно!

— Саша, при любом раскладе я буду рожать.

— Что значит при любом раскладе?

— Будешь ты со мной или нет, ребенок родится. Я чувствую, что будет девочка. Вот что это значит.

— Лера, я не отказываюсь от ребеночка, конечно рожай! Скоро приеду, буду, хоть и недолго, но рядом. Следи за собой, будь аккуратна и осторожна, целую. — Саша вешает трубку. Вот и весь разговор. Как всегда, одна-две минуты, не больше.

Грущу. Не могу долго говорить с любимой. Не хочу навредить ей. Жесткие правила конспирации обязывают звонить не более минуты.

Перед моими глазами внезапно появляется яркий цветной экран, похожий на экран кинотеатра. Вижу на нем старика из поселка. Тот улыбается и спрашивает:

— Показать тебе дочь?

— Каким образом вы ее покажете? — Моему удивлению нет предела.

— Смотри!

В экране появляется трехмесячный маленький зародыш, плавающий в околоплодном яйце, связанным через пуповину с матерью. Зародыш чуть шевелит маленькими недоразвитыми ножками, позевывает чуть заметным ротиком, выглядит очень милым и забавным. Через две минуты картинка с ребеночком пропадает и вместо нее опять возникает старик.

— Как вы смотрите внутрь человека?

— Обыкновенно. Объяснить не могу.

— Оказывается, вы большой искусник! Хм-м… Я и не знал, что трехмесячный зародыш может двигаться!

— Мало того, он все чувствует. Добавляет к сказанному суфий, еще раз улыбается и исчезает.

Ничего мы про себя не знаем. Если суфии умеют мысленно создавать информационные экраны, значит и еще кое-кому доступны такие технологии. Надо изучать более глубоко все, что происходит с нами.

После разговора с Сашей у меня немного отлегло от сердца. Теперь он знает… Соответственно, не будет неожиданного сюрприза, ведь неизвестно, как бы он воспринял ситуацию позже.

Смотрю на портрет прапрабабушки. Кажется, что она загадочно улыбается.

Интересно, что еще должно произойти? На этот вопрос ответа, я, пока, не получаю.

Доставляю до дома Лочинай и возвращаюсь к Хамиду. По дороге раздумываю, как ускорить события. Решаю посоветоваться с полковником.

Уединяемся в уютной домашней беседке, находящейся в глубине сада, и обсуждаем дальнейшие действия. Говорим мы долго, обстоятельно. В итоге, приходим к обоюдному выводу, что процесс можно упростить.

Полковник едет к нужным людям и договаривается о сопровождении Геннадия и связного в поселок и обратно.

Подготовка идет полным ходом. Вечером я, как ни в чем не бывало, играю в ресторане, Лочинай поет.

Часов в восемь заваливается пьяный Геннадий с двумя русскими женщинами. Кидает пачку денег хозяину, просит самой дорогой еды и водки. Хозяин суетится. Геннадий подходит к сцене, пристально смотрит на меня и протягивает пачку денег поменьше.

— Саша, сыграй Лунную сонату Бетховена.

Озадачиваюсь.

— С удовольствием, но у меня нет нот.

Геннадию не нравится ответ, но он заставляет себя сдержаться.

— Я тебе хорошие деньги дал. Сыграй что-нибудь приятное из классики на свое усмотрение. Исполняю мазурку Шопена. Геннадий нацепляет на лицо умную мину и хвалит меня:

— Молодец, ты хорошо сыграл этот «ноктюрн», отработал деньги.

Хмыкнув про себя, вслух благодарю Геннадия за щедрость и ловлю проскочившую в голове мысль: «гуляй, гуляй, скоро баксами швыряться не сможешь».

После закрытия ресторана Лочинай подходит ко мне, заглядывает в глаза и предлагает:

— Пойдем, прогуляемся до нашего места?

Беру ее руку, целую ладонь и мягко отвечаю:

— Лочинай, я не могу. У меня скоро родится ребеночек. Моя девушка беременна. Давай не будем пытаться продолжать отношения дальше. Это нечестно с моей стороны. Думай об учебе, девочка, забудь меня. У тебя впереди новая интересная жизнь в большом городе, познакомишься с интересными людьми, будешь вращаться в совершенно другом обществе.

— Я никогда не смогу забыть свою первую любовь. Отвечает Лочинай, поворачивается и уходит домой одна.

Бреду по дороге в растрепанных чувствах. Внезапно перед моими глазами появляется экран, подобный экрану цветного телевизора: на скамейке сидит знакомый старец из родного поселка. Он строго смотрит на меня и говорит:

— Не забывай наши традиции, оставь в покое Александра. Он не твой мужчина. Мужчина для тебя появится позже. Всему свое время, не торопи события, будь терпеливей. Сначала научись хорошо петь, а потом и все остальное приложится.

С этими словами старец пропадает. Пропадает и экран. Бреду дальше, в сторону дома и плачу…

В субботу утром ничего не подозревающий Геннадий выходит из дома, садится в «жигули» и едет прямиком в поселок. Его незаметно сопровождают две машины.

Они специально выбраны неброскими — темно-синяя пятерки. Здесь таких очень много. Но все же, на случай, если Геннадий заметит слежку и попробует оторваться, водители «Жигулей» имеют приказ — не преследовать «объект». В этом случае «пятерки» просто оставят Геннадия в покое, передав по рации маршрут следования, и на следующем перекрестке его «примет» другая пара автомобилей.

Вояка ничего не замечает, заходит в чайхану, садится за стол, заказывает бешбармак — блюдо из баранины. Минут через десять к нему за столик подсаживается хорошо одетый узбек и здоровается, как старый знакомый. Мужчины приглушенно ведут деловую беседу и совершенно не обращают внимания на соседний столик, за которым сидит влюбленная парочка — девушка и молодой человек. Они весело щебечут, пьют чай и беспечно радуются чему-то своему, очень личному. Молодой человек часто гладит свою любимую девушку по голове, а она застенчиво улыбается.

Разобравшись с бешбармаком, мужчины приступают к основному занятию. Геннадий достает небольшой сверток из сумки и незаметно перекладывает его в другую сумку, принадлежащую узбеку. Тот достает из внутреннего кармана пиджака бумажный пакет, напоминающий пачку денег, и кидает в сумку Геннадия. Дело сделано. Мужчины платят за еду, выходят, садятся в машины и уезжают.

— На сегодня достаточно. Отбой. Ребята ведут связного дальше. Геннадий пусть возвращается домой. С ним потом разберемся, — приказываю я влюбленной парочке по специальной связи.

Через пять минут молодые выходят из чайханы и садятся в стоящую за углом оперативную машину. Молодой человек отдает видеозапись всего, что происходило в чайхане.

Дальше события разворачиваются неожиданно стремительно. Связной садится в далеко не новую, но, как позже выясняется, очень быструю «Волгу». Резервная пара автомобилей немедленно «принимает» его, стараясь остаться незаметными. В городе это не трудно, поток машин здесь не такой, как в моем родном Питере, но достаточно плотный для того, чтобы, не выпуская «объект» из виду все время оставаться невидимыми, пропуская между собой и связным одну-две машины. Связной выезжает из города и ситуация меняется: старенькая «Волга» как будто обретает второе дыхание и вырывается вперед. Она несется по трассе со скоростью явно большей, чем сто километров. Оперативные «Жигули» так не могут, им тоже довольно много лет, автопарк милиции давно нуждается в замене.

— Скорость сто пять километров, — докладывает молодой водитель. Я следую в некотором отдалении в другой оперативной машине, стараясь не упустить ни слова. Связь прерывается сильными помехами. Через минуту слышу: машина почти неуправляема, руль сильно «бьет». Сбрасываю скорость.

— Может быть, рискнешь? — прошу я водителя.

— Нет. Дорога пустая. Если и дальше буду за ним нестись — засечет.

Скрепя сердце отдаю приказ:

— Обеим машинам: слежку прекратить.

Плохо, очень плохо… операция может провалиться. Шоссе идет по направлению к государственной границе, понятно, что этот связной едет на встречу со следующим в цепочке связным. Рация на таком расстоянии от города бесполезна.

…Приближаюсь к посту ГАИ. Увидев мою машину, несущуюся на предельной скорости, молодой инспектор выскакивает на шоссе и вовсю машет жезлом. Я торможу на обочине и тоже выскакиваю из машины:

— Мне нужен телефон! Срочно!

Настроение у паренька мгновенно меняется:

— Что-то случилось? Кому-то плохо?

Я звоню в город, Хамиду. Волнуясь, объясняю ситуацию.

Полковник совершенно спокоен.

— Александр, все в порядке, отзывай оперативные машины.

— Но уйдет же, гад!

— Не уйдет, — по-восточному вальяжно отвечает Хамид, — никуда он от нас не денется. Сейчас попрошу связаться с водителями-дальнобойщиками, которые постоянно пользуются этой дорогой. Они ведут между собой переговоры на своей волне. Его «примут» и «проводят». Возвращайся в город, Саша, ты уже сделали все, что необходимо.

И, правда, верные Хамиду ребята отслеживают связного, выявляют, кому узбек передает пленку. Им оказывается китайский офицер, служащий на границе Киргизии и Китая. Он, используя свои связи, свободно ходит на территорию соседней страны и возвращается обратно.

Еще через две недели происходит очередная встреча Геннадия и узбека, после которой связного и китайского офицера берут с поличным при передаче документов. Геннадия и его друга — полукровку тоже арестовывают.

Я выполняю задание, увольняюсь из ресторана, тем самым опечаливаю хозяина и Лочинай. Прощаюсь с Хамидом и его семьей. В подарок мне нагружают ящик дынь и ящик арбузов, отдельно к самолету доставляют коробку с отборным виноградом.

Смеюсь:

— Провожаете, как почетного гостя!

Хамид обещает навестить меня в Ленинграде и рассказать все, что произойдет уже без моего присутствия.

Ленинград встречает меня мелким дождем. Поймав такси, загружаю в багажник ящики и коробки, еду прямо к Лере. Девушка открывает дверь. Вваливаюсь в квартиру с двумя коробками, сзади кряхтит таксист с тяжеленным ящиком в руках.

— Ну вот, и ты и дождалась своего «счастья»! Теперь будешь поедать фрукты в неограниченном количестве.

В два захода затаскиваю подарки в коридор, целую Леру и мчусь сначала домой, а потом на доклад. На ходу, сбегая по лестнице за таксистом, скороговоркой кидаю фразу:

— Подожди меня еще чуть-чуть, до вечера!

Видимо, так будет всегда. Ладно, деваться некуда, до вечера дотерплю. Дольше ждала. Прапрабабушка на портрете довольно улыбается.

Александр приходит к вечеру, как и обещал. Долго разговариваем при свете настольной лампы. Рассказываю любимому про беременность, про неожиданные семейные новости и прошу Сашу, в свою очередь, рассказать о своих родителях — примерную родословную — все, что знает. Оказывается, что знает он совсем немного:

— Моя фамилия, также как и фамилия родителей — Тиссен. По словам отца, наш старинный род восходит к самим Рюрикам и остзейским немцам. Он успел упомянуть об этом перед своей смертью и посоветовал молчать о дворянском происхождении семьи. Учитывая, что мы жили при советской власти, такой факт из биографии не приветствовался.

— Вспоминай свое детство.

— В детстве учился в музыкальной школе при консерватории по классу фортепиано. Но, когда выкраивал свободное время, любил с дворовыми мальчишками в футбол погонять или в войну поиграть. Мне периодически надоедало быть паинькой. Учителя пророчили будущее известного пианиста. Папа был доволен. Уметь играть на музыкальном инструмене считалось для него обязательной нормой, так же, как свободно владеть хотя бы одним из иностранных языков.

Саша замолкает ненадолго, видимо вспоминает картинки детства, затем продолжает:

— В моей семье не принято было даже голос повышать друг на друга, не говоря о большем. Всегда царила атмосфера спокойствия уюта и доброжелательности. В те редкие моменты, когда отец находился дома, мама накрывала белую парадную скатерть, сервировала стол, и мы садились обедать в гостиной.

Как правило, меня никогда не наказывали. За что я очень благодарен своим родителям до сих пор. Достаточно было одного строгого взгляда отца, чтобы я понял свою неправоту или недостойное поведение. А вот моим дворовым приятелям от родителей попадало здорово. Мне всегда было непонятно, с какой целью это делают взрослые. Видимо, не хватало слов для объяснения со своими детьми.

Саша вздыхает и продолжает рассказ дальше.

— Вот так я и вырос в интеллигентной обстановке. Хлопот своим родителям, особенно, не доставлял. Правда, в старших классах серьезно взбрыкнул — отказался от уроков музыки, начал заниматься академической греблей и, как ты, моя девочка, наверное, заметила — не без пользы для своей фигуры. Я накачал себе плечи и развил торс.

— Фигура у тебя отменная, самая лучшая, — мурлыкаю я.

— А еще что-нибудь помнишь?

— Еще фамилию и имя бабушки по линии отца помню.

— Это уже кое-что. Есть исходные данные для знакомого историка-архивиста.

— Лера, я вспомнил про кольцо с изумрудом!

— Что за кольцо? Ты мне не говорил!

— У меня дома, в шкафу, хранится фамильное кольцо с изумрудом. Отец подарил его маме в день свадьбы. С обратной стороны кольца что-то написано.

— Ты должен показать его мне в ближайшее время.

— Завтра привезу его тебе, вместе и посмотрим.

После разговора эмоции берут вверх. Переходим в спальню…

…Чувствую такое небывалое наслаждение, какое трудно описать привычными словами. Отделяюсь от своего тела, зависаю под потолком и наблюдаю себя и всё, происходящее между нами, с двухметровой высоты. Ощущения сладостной эйфории усиливаются. Парю над кроватью и не хочу опускаться. Наконец Саша успокаивается и я, за доли секунды, перемещаюсь в свое тело и понимаю, что лежу рядом с любимым на кровати. Что это было? Я описываю Саше ощущения. Ничего толкового он не говорит.

— Девочка моя! Ни разу не слышал про такое явление. Наверное, длительное расставание сделало свое дело. Скорее всего, это результат твоих сильнейших эмоций. Не бери в голову. — Саша вырубается моментально.

Еще долго не сплю, вспоминаю новые ощущения и наслаждаюсь близостью любимого.

Ночью снится странный сон: я босая, гуляю по утреннему, свежему, покрытому росой лугу, затем поднимаюсь в воздух, перелетаю через старинный Кенигсбергский разводной мост с металлической резной оградой и попадаю в сад немецкого особняка, в котором побывала ранее. В саду растут разнообразные деревья, названия которых даже не знаю. Заглядываю в окно и вижу комнату со старинной мебелью и резным камином. Над камином весит зеркало. Смотрю на свое отражение в нем и просыпаюсь…

То привидится что-то, то приснится! Что со мной происходит?

ГЛАВА 15

Правление Петра Первого набирает силу. После окончания неудачного похода на Турцию русский царь тайно готовится к войне со Швецией. Ему необходимо получить выход к морю во что бы то ни стало. Вездесущий деятельный царь ведет дальновидную политику и по сему приказывает учредить Великое Посольство. Помимо других стран и городов Европы, он, в первую очередь, назначает посещение Кенигсберга. Ему хочется посмотреть, как сооружены укрепления и форты вокруг города и обучиться военным искусствам. Молодой царь слывет увлекающимся человеком.

В Кенигсберг он прибывает инкогнито и останавливается на Кнайпхофе, а не в орденском замке, как положено королевским особам. Царь интересуется всеми новшествами, имеющимися в Восточной Пруссии. В перерывах между тайными переговорами осматривает город. Его частенько замечают на территории крепости Фридрихсбург, где он сосредоточенно упражняется в стрельбе. Петра, обладающего огромным ростом и ходившего в высоких сапогах с ботфортами, сложно спутать с кем-то еще, хоть и находится он в городе под чужим именем.

Попутно, между основными делами, Петр проходит обучение артиллерийскому искусству, получает звание бомбардира, а заодно подсматривает идею, как возможно перекрыть подступы с моря к новому городу, который он мечтает построить на Балтике.

Проходит еще несколько лет и царь добивается своего — выигрывает войну со шведами, прорубает окно в Европу и на болотах строит Петербург. Чуть позднее он сооружает крепость Кронштадт (коронный замок), в точности совпадающую по своему образу и подобию с Кенигсбергской крепостью Фридрихсбург.

Эстляндия, как бывшая территория побежденного врага, вливается в состав государства Российского.

Вот уже несколько дней я, полковник Фридрих фон Венцель, нахожусь в раздумье: присягнуть на верность России или нет? Взвешиваю все «за» и «против» и понимаю, что лучше служить царю большого и мощного государства, где вполне оценят твои способности и офицерскую выучку, нежели прозябать под шведским флагом. Почему нет? Мне предлагают должность с хорошим окладом и оставляют в собственности два родовых поместья. Тем самым я спасаю семью от разорения.

Вспоминаю, что Мастер успел предсказать будущее событие.

Принимаю непростое решение и даю клятву верности царю. Начинается новая эпоха в моей офицерской жизни — служение России.

Сосед по поместью, барон Фридрих фон Венцель уговаривает меня присягнуть Петру. Соглашаюсь по веской причине: недавно я женился на Эльзе — племяннице Фридриха. Свадьба оказалась полной неожиданностью для них.

Фридрих и его родственники так и не смогли понять, что Эльза рассмотрела во мне — строгом и принципиальном мужчине.

Воспитание в нашей семье всегда отличалось суровостью. Наш старинный род фон Тиссен происходит от рыцарей Тевтонского ордена, чьи более ранние предки участвовали в Крестовом походе на Иерусалим, за что и получили баронский титул Священной Римской Империи и почитаемы в Эстляндии. Большинство мужчин, носителей нашей фамилии состоят на военной службе и благодаря своей непоколебимости и настойчивости дослуживаются до высоких чинов.

На протяжении веков в роду фон Тиссен рождаются все новые и новые выдающиеся личности. Лифляндские родственники состоят на государственной службе и имеют влияние при дворе. Один из них был великим ловчим литовским, другой воеводой, третий тайным советником. С детства мне внушают благочестивые мысли: он должен добиваться только успехов и приумножать заслуги фамилии. Отсюда такая строгость в поведении и делах.

Ни кто из окружающих даже не представляет, как я нежен и заботлив по отношению к своей супруге. Строгий и закрытый внешне, наедине с любимой совершенно меняюсь и превращаюсь в ласкового домашнего кота. Оставаясь наедине со своей любимой Эльзой, часами сижу рядом, заглядываю в ее зеленые глаза, рассказываю обо всем, что накопилось за день, слушаю ее разумные рассуждения и напутствия. Супруга умеет вить из меня веревки и делает все так, как ей хочется. Фактически, она играет главную роль в семье и ни в чем не знает моего отказа.

Частенько в поместье устраивают небольшие балы для соседних дворянских фамилий. Эльза великолепно справляется с ролью хозяйки бала. Помимо танцев, устраивает чтение вслух произведений новых европейских авторов, декламирует стихи, поет под аккомпанемент фортепиано. Ее называют душей общества. Горжусь своей супругой и твердо верю, что мне повезло.

Никогда не скучаю. В отсутствие мужа ко мне на прием приезжают дамы и просят совета в своих делах. Для каждой нахожу время и успокаивающие слова. Если бы вы знали, сколько сердечных тайн и историй хранит моя душа. Как бы я ни хотела, но пересказывать их не имею права.

В обществе отлично знают, что Эльза фон Тиссен умеет держать язык за зубами и обладает особенным даром, о котором напишу дальше.

В ранней юности со мной произошел примечательный случай: теплый июньский вечер. Гуляю вокруг Верхнего озера в Кенигсберге, присаживаюсь на скамейку. Прохожих почти нет. Никто не мешает моим мыслям.

Вспоминаю, как перебираю книги в библиотеке отца и нахожу старинную рукопись, текст которой оказывается совершенно непонятным для меня. Спрашиваю отца:

— О чем эта необычная книга?

— О-о! Ты нашла слишком сложную книгу. Прочитать ее, практически, невозможно. Текст написан на старом потерянном со временем языке, которого никто из живущих ныне лингвистов с мировым именем, не знает. Узнавал специально. Более того, это ценнейшая семейная реликвия. Отец мягко забрал рукопись и, позже, спрятал ее от меня.

Пытаюсь мысленно представить текст книги, но вместо него вижу старца, знаками зовущего к пещере. Направляюсь за ним по узкому длинному коридору и попадаю в просторную пещеру. Внутри неё небольшое подземное озеро, на берегу разбросано множество небольших плоских камушков. Рядом с собой вижу еще двенадцать старцев в светлых одеждах. Один из них подходит ко мне, гладит по голове и говорит:

— Давно ждем тебя.

Остальные рассматривают меня и простодушно улыбаются.

— Подойди к озеру, возьми камни в руки, — продолжает старец.

Поднимаю один камень правой рукой, он моментально превращается в золотой. От удивления роняю его. Золотой камень касается земли и мгновенно становится простым.

Старец снова говорит:

— Не бойся, подними камень, но только левой рукой.

Поднимаю. Он превращается в серебряный.

— Камни забери с собой. Левой рукой ты будешь снимать накопившеюся отрицательную энергию и болезни в теле человека, а правой рукой добавлять чистую положительную энергию в уже очищенный организм. Все просто. Подойди сюда, уважаемый целитель покажет.

Старец — целитель берет по одному камню в каждую руку и начинает водить по моему позвоночнику левой рукой. Чувствую, как тело становится более легким, почти невесомым, дыхание более свободным. Целитель продолжает водить по спине, но уже правой рукой. Ощущаю прилив энергии и бодрость во всем организме.

Далее мне показывают специальные точки на различных частях туловища, рук, ног и головы, объясняют, за какие органы каждая точка отвечает.

Целитель тщательно делает мне полный массаж тела и просит запоминать правильные движения.

— Возвращайся к себе, придешь в следующий раз. Главный старец делает знак провожатому.

— Мы позовем тебя.

Выхожу из пещеры с проводником.

Через пару секунд понимаю, что сижу на скамейке, встаю и, что есть духу, несусь в сторону дома. Хочу быстрее рассказать о происшедшем со мной матери.

— Ничего не бойся, пришло время, Всевышний дал знак. Лечи людей. Он прислал тебе информацию через старцев. Так происходит в роду твоего отца, но ему об этом говорить не будем.

Удивленно спрашиваю:

— Почему?

— Он имеет ученую степень и не верит в такие чудеса. Пусть все, что с тобой происходит, будет нашей тайной.

— Хорошо мама, буду молчать.

Подобные видения еще не раз посещают меня. После каждого медитативного сеанса чувствую себя все увереннее и увереннее. Учусь узнавать, какое событие произойдет с тем или иным человеком через неделю, месяц, год, пять лет. Смотрю на живот беременной женщины и совершенно точно определяю, кто у нее родится — мальчик, девочка или двойня, не ошибаюсь никогда. Только дату смерти не сообщаю никогда, а просто предостерегаю.

Так же легко ко мне приходит информация о моей собственной судьбе. Появляется мысль о том, что буду гостить у дяди в следующем году и познакомлюсь там со своим будущим мужем. Я тут же представляю его и узнаю имя. При первой встрече с офицером, отлично понимая, кто передо мной, просто и спокойно произношу фразу:

— Вы будете моим мужем.

Молодой человек пребывает в замешательстве несколько минут. Он так и не находит, что ответить на такое утверждение…

Мысль о том, что Эльза очень хороша и должна быть моей, назойливо сверлит мозг. Сопротивляться нет сил. Прошу руки девушки. Получаю согласие.

Через шесть месяцев венчание происходит в фамильном поместье Богемии, как завещала бабушка Эльзы — Августина. Просьбу ее исполняем. Обряд проходит в торжественной обстановке. Съезжаются все близкие родственники, как со стороны жениха, так и со стороны невесты. Кроме традиционных подарков получаем два старинных кольца с изумрудами, сделанные Мастером. Прямых наследников по мужской линии не оказалось. Кольца переходят к женской линии по старшинству. Мы долго рассматриваем кольца. Камни манят к себе, притягивают взгляд, как магнитом. Внимательно вглядываемся внутрь изумрудов, подставляем их разными гранями к свету. В глубине образовываются светлые мощные лучи, то затухающие, растворяющиеся пространстве, то вспыхивающие с новой силой. Смотреть на эти лучи хочется без конца…

… В центральном зале Богемского замка, рядом с другими портретами находится и портрет молодой, красивой, чуть улыбающейся Августины. Мастер заказал его еще при своей жизни. Эльза любит подолгу всматриваться в него. Улыбка бабушки, ее глаза притягивают супругу. Она разговаривает с образом, запечатленным на портрете, и получает ответы на свои вопросы. Но вот, что интересно! Ни у кого, кроме Эльзы, это не получается. С остальными членами семьи баронесса упорно не желает разговаривать.

Перед отъездом мы посещаем склеп, где похоронены Августина с мужем и ее родители. Склонившись над могилой, Эльза слышит голос своей любимой бабушки:

— Живите с миром и добром в сердце, помогайте другим людям, которые просят о помощи, и род наш не угаснет.

Поначалу супруга решает, что это ей почудилось, но потом понимает: ей передали информацию, которой нужно руководствоваться при жизни.

Я, естественно, не услышал ничего, но не спорю. Слишком загадочной и неземной кажется молодая супруга.

Слава об Эльзе выходит за пределы Ревеля и Эстляндии. Информация долетает и до латвийских родственников. Неожиданно нас приглашают в Ригу. У одного вельможи заболел единственный сын и наследник, врачи не могут поставить диагноз. Юноша чахнет на глазах.

Эльза читает приглашение и бледнеет.

— Фабиан, мы не поедем в Ригу. Туда вновь пришла чума. Я не могу ничем помочь, надо молиться. Она сжигает письмо, моет руки, затем протирает их крепким бальзамом.

— Пиши депешу царю, сообщи ему об этом. Не на шутку разволновавшись, иду в свой кабинет, беру гусиное перо, и, глядя на лист чистой бумаги, думаю:

Петр не поверит. Решит, что моя жена нездорова. Эпидемия только что кончилась…

… Колеблюсь недолго. Вспоминаю, что граф Шереметьев собирается посетить город. Его цель, по настоянию царя, женить молодого герцога Лифляндского Фридриха Вильгельма на племяннице Петра Анне Иоанновне…

…Возвращаюсь к жене и рассказываю о складывающейся ситуации. Эльза грустно смотрит на меня:

— Дорогой, свадьба не состоится. Герцог умрет от чумы. Во избежание паники, всю эту грустную историю скроют от непосвященных людей.

После таких слов супруги колеблюсь не долго, пишу депешу и отправляю гонца в Петербург. Ответа от царя не последовало, но Шереметьев в Ригу не поехал, а герцог действительно умер. Через месяц мне присваивают звание генерала от инфантерии за безупречную службу царю и отечеству, жалуют большую квартиру в новом городе Санкт-Петербурге.

Все больше и больше убеждаюсь в том, что Эльза досталась мне в качестве помощи от Всевышнего. Беспокоит только одно обстоятельство — отсутствие детей, ведь живем вместе уже три года. Да и родственники в письмах намекают: «Пора бы уже наследниками обзаводиться»…

Осторожно завожу разговор с супругой на эту тему.

— Дорогая, почему у нас еще нет детей?

Эльза улыбается и отвечает:

— У нас будет много детей, как минимум восемь. Родятся и мальчики и девочки. Для этого тебе необходимо чаще бывать дома. Ты постоянно находишься в разъездах.

Серьезно отвечаю:

— Ради этого я постараюсь!

— Не обещайте заранее. Всему свое время, — продолжает Эльза, скоро мы переезжаем в Петербург, вы будете все время рядом. Позже поедем в Кенигсберг, навестим родителей на Рождество, там все и получится.

Успокаиваюсь. Раз так говорит, значит, знает наверняка. Будет продолжение рода.

Санкт Петербург великолепен. Строили его лучшие зодчие, специально выписанные Петром из Европы. Квартира, обставленная новой добротной мебелью, присланной из Голландии, оказывается недалеко он дворца и адмиралтейства. По широкой Невской перспективе разъезжают нарядные кареты и экипажи с хорошо одетыми дамами и господами. Мрачный Ревель с отголосками крепостного строя заметно отличается и не в лучшую сторону. В сравнении с шикарным Петербургом с его новыми застройками по строгому плану, этот старый город со своим укладом жизни кажется глубокой провинцией.

Радуюсь переменам в жизни. На первом же балу легко завожу новые знакомства, по-французски болтаю с дамами, поочередно танцую с ангажирующими меня кавалерами. В огромном зале царит атмосфера непринужденности и веселья.

Внезапно, даме средних лет становится плохо. Вокруг суетятся слуги, дамы обмахивают ее веерами. Хозяйка дома распоряжается срочно послать карету за доктором. Муж сей дамы находится в ужасном волнении, держит супругу за руку и не знает, чем помочь.

Подхожу, склоняюсь, над женщиной, пытаюсь понять, что с ней произошло…

Прошу:

— Откройте шире окно!

Затем делаю известные только мне движения руками над головой бледной женщины. Дама открывает глаза.

Сочувственно говорю:

— Дорогая, вам стало плохо от духоты и переедания. Ничего страшного с вами не случится. Возвращайтесь домой и отдыхайте. Доктор не понадобится.

Все окружающие замирают в удивлении.

— Как вы догадались? — спрашивает муж дамы.

— Ничего особенного, ответ пришел сам собой. На моей памяти уже бывали такие случаи. Все одинаково происходит в человеческом организме.

— Господа, продолжайте отдыхать! — громко и с облегчением объявляет хозяин дома.

После этого случая ко мне в квартиру валом валят петербургские дамы со своими вопросами и тайными желаниями. За несколько месяцев, насыщенных постоянными визитами, я устаю. Для себя и мужа времени почти не остается.

Близится Рождество. Мы собираемся в Кенигсберг.

Дорога от Петербурга до Ревеля плохая. С божьей помощью доезжаем до Эстляндии без приключений. Устаем страшно. Решаем переночевать у себя в поместье. В доме нас встречает хмурый управляющий.

— Что произошло? — с беспокойством спрашивает его Фабиан.

— Крестьяне в округе бунтуют. Живут плохо, денег за свою работу получают мало, а у всех дети, семьи.

Фабиан хмурится:

— Нашим крестьянам я плачу больше, чем другие, да и условия, в которых они живут, лучше. Их дома недавно отремонтировали. Чего еще они хотят?

— Наши особенно не бунтуют, но соседние их подбивают. Крестьянская солидарность называется. Боюсь, чтобы не подожгли господские дома.

Фабиан хмурится еще больше, но я нахожу выход из положения:

— Прикажите дать крестьянам немного денег, еще больше зерна и муки и попросите, чтобы они поделились с соседями. К весне пообещайте выдать семена для огорода. Заставьте управляющего поместьем моего дяди сделать то же самое. Им не за что будет наказывать своих хозяев. Бунт обойдет наши поместья стороной.

Ночью, лежа в постели с супругом, размышляю вслух:

— Фабиан, поместья необходимо продать. Это лишняя обуза, которая не приносит особых денег. Пусть ими занимаются другие. Мы постоянно живем в России, контроля почти нет, управляющий ворует, я чувствую это. У нас будут новые земли. Царь пожалует за хорошую службу.

— Продать родовые земли? Что скажут родственники? — восклицает Фабиан. Я не отвечаю. После некоторого молчания мой муж спрашивает:

— Кому продать и сколько можно выручить за земли и дома?

— Предложите своим двоюродным братьям по сходной цене. Они будут довольны. У нас с вами другая жизнь. Ничего обременять и мешать не должно. Решайтесь. Так будет лучше. Деньги пригодятся на другие статьи расходов. Наших будущих детей придется учить за границей.

Фабиан обещает подумать и принять решение в ближайшее время.

На следующий день мы садимся на корабль и плывем по Балтике до порта Росток, а еще через неделю приезжаем в Богемию.

В Богемии пасмурно, моросит противный мелкий дождь. Впервые застаю такую погоду в поместье по приезду. На душе необъяснимо тревожно.

Отто с Каролиной приветствуют нас. Зная привередливость Фабиана, выделяют лучшие комнаты в замке. Слуги распаковывают вещи, я спускаюсь в зал поговорить с Отто. Взволнованный дядя рассказывает о недавнем происшествии в поместье:

— Эльза, вы не представляете, что тут, в последнее время, происходит! Два раза вскрывали могилы Мастера и Августины. Скорее всего, искали старинную книгу. Видимо, все еще кто-то помнит о ней и, во что бы ни стало, пытается найти реликвии любыми способами.

Хмурюсь.

— Завтра же пойду осматривать могилы.

Отто предупреждает:

— Только не одна! Пойдем вместе с вами и Фабианом.

Рано утром мы уже на семейном кладбище. Следы последнего вскрытия еще остались. Мастера не успели поправить склеп до нашего приезда. Сажусь на скамью, сосредоточиваюсь и на уровне подсознания слышу голос Августины:

— Внученька моя, тебе и роду нашему ничего не грозит. Книгу не найдут. В поместье их нет. Я все сделала для этого.

Осторожно спрашиваю:

— Бабушка, а где они спрятаны?

— Их забрали мои сыновья. Рукописи больше никому не пригодятся. Люди не готовы знать их содержание. Придет время, все знания откроются и без участия этих книг.

— Когда это произойдет?

— Никто не знает, когда. Известно, только, что очень не скоро. Еще много поколений людей родится и умрет, много войн произойдет, много несчастий. Мы пока не в силах это предотвратить. Закон человеческого развития невозможно повернуть в другое русло, пока не придет новое, прогрессивное время и не изменится сознание людей. Продолжай жить так, как чувствуешь, поступай честно, расти детей в радости. Хотя бы иногда приезжай к нам в Богемию, приучи к этому своих детей, а они пусть приучат своих. Я буду обновлять оберег рода при каждом посещении.

Голос Августины постепенно пропадает.

— А кто вскрыл ваши могилы? — успеваю спросить я.

— Вы не знаете этих людей и никогда не увидите.

Естественно, что опять, кроме меня, никто ничего не слышал.

Августина не обманула. Весь месяц, проведенный в поместье, проходит спокойно.

Посещаем стекольную фабрику Отто. Как нам нравятся изделия из цветного стекла! Мы, как водится у дворян, накупаем сервизов себе и друзьям в качестве подарков и, тем самым, невольно делаем рекламу Отто. Вот только довезти это красивое стекло будет проблематично. Ничего, справимся — запакуем получше.

Отто предлагает открыть такой же завод в России, но Фабиан отмахивается. Он ничего не смыслит в коммерции. Ему достаточно службы при дворе, которая отнимает много сил и времени.

Второй день идет дождь. Грязная раскисшая земля разъезжается под сапогами, лошади не могут протащить телеги. В нашем лагере плохо с продовольствием.

Странный народ — русские, и удивительная у них держава. Не понимаю, как такое имеет место быть, но уже давно заметил закономерность: чем тщательнее разрабатывается план, чем более умов работают над ним, чем старательнее учитывают малейшие детали, тем вернее он рушится, и все идет не так!

Закономерность сия довольно ярко проявилась в этом злосчастном походе, который сулил лишь славу Петру и русскому оружию, а получился из этого полнейший разгром, позор и людская смерть…

Государь мой, Петр Алексеевич, еще задолго до похода заключил соглашение с господарями Молдавии и Валахии о том, что они предоставят нам военную помощь против притесняющих нас турок. Цыган и не упрекнешь, что они не держат слово. Только вот держат они его по-своему, по-цыгански.

Шестого дня, когда мы подошли к Яссе. Кантемир явился в лагерь русской армии, но привел с собой всего шесть тысяч оборванцев, вооруженных самодельными пиками, коими они махали как поп паникадилом! И что было делать государю? Всего сорок тысяч воинов, да крестьяне, которых перебьют в первом же сражении без всякой пользы, а против нас — двухсотпятидесятитысячная армия с конницей и артиллерией. Правда, ежели о турецкой коннице еще можно сказать доброе слово — по крайней мере, кони у них точно добрые, то артиллерия их опасна разве тем, что глядя на стрельбу турок, можно помереть со смеху!

Только нам не до смеха. Наверное, разумнее было подождать турок на Днестре, хорошо укрепившись и надеясь, (не напрасно ли?) что их хоть немного потреплет валашское ополчение. Но Петр решил иначе — повел армию навстречу противнику по местности, выкошенной саранчой, да еще и под непрерывными атаками стремительной турецкой конницы. Вскоре мы подъели все запасы продовольствия и бросили большую часть телег, а оставшиеся заняли раненые, большинству из них предстояло умереть…

Ночью я услышал глухой дробный звук, словно тысячи конских копыт переступают неторопливо, без спешки, но целенаправленно, направляемые волей их всадников. Я вышел из палатки и увидел сбившихся в кучку офицеров. Как оказалось, проход конницы разбудил не только меня одного. Офицеры взволнованно переговаривались. Я подошел и спросил у явно встревоженного генерала Януса фон Эберштедта:

— Что происходит? Почему половина русской конницы покидает лагерь в неизвестном направлении?

— Сие есть глупость! — шепотом произнес генерал, косясь на офицеров и боясь, чтобы его не услышали и не донесли императору, (Петр бывает скор на расправу и подвержен гневу), — генерал Ренне отправлен, дабы взять хоть какое-нибудь укрепление на Дунае!

— Какое-нибудь? — удивился и не поверил я, — так ли отдают военные приказы?

— Сия глупость — есть не военный приказ, а политический, — процедил сквозь зубы Янус, — Ренне должен одержать победу все равно над кем, хоть над шайкой разбойников, засевших в деревне, главное, чтобы весть о победе русских над турками дошла до Валахии.

— О! — сообразил я, — Император хочет перетянуть Бранкована на нашу сторону! Я бы не назвал его решение такой уж глупостью. Валашское ополчение — сила, и она может помочь.

— Увы, не сейчас, — возразил мой собеседник, — я имею секретные сведения: турки уже подошли к границе Валахии. При таком положении дел Бранкован никогда не уйдет под руку императора, даже если Ренни и возьмет Браилов. Ха-ха…

— Чему вы смеетесь? — удивился я.

— А что он сможет со своими драгунами против сильно укрепленной крепости? Вам самому-то не смешно? — едко спросил Янус.

— Нет, не смешно. Мне грустно… Я поспешил закончить разговор и вернулся в палатку.

…Ренне ушел выполнять странный приказ Петра, возможно, продиктованный отчаянием, и увел за собой шесть тысяч отличных воинов. А мы продолжаем двигаться вперед…Что за нелепость?… Подожду до утра.

Утром государь получил сведения, что большой отряд турок идет в нашу сторону по левому берегу Прута. Встретить их «как следует» был отряжен генерал Эберштедта. Около полудня в лагерь на взмыленной лошади влетел гонец:

— Генерала атаковали янычары с артиллерией! — запыхавшись, выпалил он.

Петр тут же выслал в помощь пехотную дивизию. Как оказалось, это и была его самая большая ошибка. Позднее выяснилось, что мосты, на которые наткнулся Янус, оказались ложными, и, конечно, никаких янычар, да и никаких пушек там не было и быть не могло. Сие, видно, привиделось доблестному военачальнику с испугу и, нарушив прямой приказ Государя, он повелел отступать. Поняв, что русская армия бежит от их муляжей, турецкая конница немедленно бросилась в атаку. Пришлось спешно построиться в каре и пятиться назад со скоростью слепой улитки, отражая лихие наскоки и теряя множество людей убитыми и ранеными.

Положение, которое после ухода Ренни стало шатким, теперь сделалось вовсе безнадежным. Мы остановились в очень неудобном месте — на берегу Прута. Сердце мое буквально кричало, что нужно двигаться вперед, уходить немедленно и как можно дальше, и голова вполне согласилась с сердцем — хуже позиции нельзя и выдумать! Прижатые к воде, мы совсем лишились возможности маневрировать и применить конницу, вернее, ее остатки. Люди и животные, изнуренные усталостью и голодом, не могли двигаться дальше. К тому же, разведка доносила, что все спокойно, движения противника в нашем направлении нет. В этой сложной ситуации мы приняли решение встать на отдых, а спустя три часа были неожиданно вырваны из глубокого сна ружейной канонадой и воплями атакующих.

Как оказалось, визирь переправил конницу вплавь еще двумя днями раньше, затем реку преодолела их пехота. Сколько врагов потонуло — неизвестно, но оставшиеся набросились на нас с остервенением псов, спущенных с цепи.

Под шум сражения турки спешно наводили мосты, по которым переправлялась их артиллерия. (Вот она где скрывалась, а не там, где почудилась Янусу!) Мы, связанные боем, к которому оказались совершенно не готовы, смотрели на происходящее и с ужасом ждали, когда их пушки окончательно добьют нашу армию. Вот вам и сарказм, что глядя на стрельбу турок, можно помереть со смеху! Я понимал — поправить ситуацию невозможно.

Сегодня страшная ночь… собравшись с последними силами, мы помешали навести переправу, и турки были вынуждены обстреливать нас с холма на той стороне реки. Их ядра летели густо, но ложились в воду, не нанося никакого урона, и вскоре стрельба прекратилась. Но толку-то? Весь день нам пришлось отражать атаки конницы, числом, должно быть, около пятидесяти тысяч, а может и более… мы же располагали всего пятью тысячами конных, да и у тех лошади ложились на землю, ослабев от голода. По вине генерала Януса мы лишились не только продовольствия, но и фуража. Трижды турецкая конница налетала на нас и трижды была откинута. Я не знаю примеров большей стойкости. Именно сейчас я окончательно перестал колебаться и размышлять о том, правильным ли был мой выбор — присягнуть русскому царю. Невозможно проявить больше мужества и твердости, чем в обреченной русской армии, прижатой к берегу Прута, лишенной всего, кроме чести.

Я счастлив, что сражаюсь плечом к плечу с такими воинами и почту за честь лежать с ними в одной братской могиле, хоть и на чужой земле. Хотя, если уж совсем откровенно, умереть сейчас я не готов. У меня, наконец, родился долгожданный первенец…

… Ночь стоит тихая. Все же, хоть и малыми силами, а потрепали мы турок изрядно и, видно, они тоже не хотят терять драгоценные часы отдыха перед завтрашним днем, который, должен решить нашу участь.

Впрочем, никаких иллюзий я не питаю. На военном совете, где я присутствовал в числе прочих военачальников, Петр объявил свое решение — атаковать турок ближе к утру.

Этот приказ — настоящее самоубийство. Конницы у нас не осталось — лошади пали от голода, и драгуны сражались в пешем строю. По той же самой причине пришлось бросить пушки — не на руках же их тащить? Боеприпасы тоже подошли к концу, а обоз, собранный союзниками и двигающийся к нам, перехватил противник. Нам противостоит больше двухсот тысяч турок и татар — свежих сытых и полных сил.

К своей палатке я возвращаюсь со странным чувством. Совершенно ясно, что завтрашнего дня мне не пережить, как и многим другим офицерам, чью храбрость и хладнокровие я успел оценить. Никогда больше я не переступлю порога дома, не обниму жену, не увижу малютку сына… Настоящий боец должен быть готов к смерти в любую секунду… Но сердце моё отчаянно сопротивляется, рвется из груди, стучит лихорадочно… Нет, это не страх… Страх я умею узнавать и подавлять, как и все мужчины в нашем роду. Состояние, что накатило в душу, я не испытывал прежде. Прохладный ночной воздух словно густеет передо мной, и вдруг, в белесом тумане я различаю знакомый до боли силуэт: прекрасная женщина со строгой прической в простом домашнем платье и с младенцем на руках. Эльза! Я замираю, потрясенный. Ее губы начинают шевелиться, и я явственно слышу: «Государь должен просить мира. Мир — единственный выход»!

— Но каким образом просить, Эльза? — потрясенный сверх меры, ни на секунду не задумываюсь, что такого не может быть. Мысль о мире настолько невероятна! До сих пор я и подумать не мог о возможности переговоров, зная, что Петр никогда не пойдет на них, опасаясь попасть в плен вместе с женой и, тем самым, дать возможность поднять голову новой смуте в России.

— Мир возможен, — произносит Эльза, или ее дух, неизвестно, каким способом, нашедший меня посреди этой бойни, — визирь согласится. Есть обстоятельства, о которых вы пока не знаете, и они за вас. Пусть Государь предложит переговоры.

— Он никогда не согласится, — возражаю я, — приказ об атаке уже отдан.

— Найди Екатерину, — советует Эльза, — найди ее, пока не поздно. Она хочет спасти своего мужа не меньше, чем я тебя. Она поможет.

В этот момент я прихожу в себя и понимаю, что застыл на месте перед своей палаткой и беседую с воздухом. Призраков, духов и прочей чертовщины нигде нет.

Решив, что я просто переутомился, берусь за полог… но тут отчаянная мысль входит в меня, как шальная пуля, и захватывает всего мгновенно. Можно смеяться надо мной, но в эту минуту я испытываю абсолютную уверенность, что лучше всех, даже лучше Государя, знаю, что именно нужно сделать для спасения остатков русской армии.

— Государь никого не принимает! — Сурово осаживает меня унтер-офицер.

— Я знаю. Я хочу говорить с императрицей.

— Господин фон Тиссен, вы сошли с ума?

Вплотную приближаю лицо к простому и бесхитростному лицу русского военного. В ночной тьме я очень хорошо могу видеть лишь его глаза — чуть выпуклые, удивленные донельзя, возмущенные, но не тупые и не злобные.

— Вы хотите жить? — Тихо спрашиваю я и сам удивляюсь огромной убеждающей силе, прозвучавшей в моем голосе, — хотите вернуться домой, обнять свою мать, если она жива, жену и детей, если они у вас есть? Вы хотите снова увидеть свой дом?

Унтер-офицер теряется и не знает, что сказать в ответ.

— Позовите императрицу, скажете, что есть секретные сведения исключительно для ушей одного государя, но так как он запретил беспокоить его до атаки…

— Понял, — кивает унтер-офицер и скрывается в палатке.

Я остаюсь ждать в нелепой уверенности, что поступаю правильно. Или я и в самом деле слышал духа моей многомудрой супруги? Или же все проще, и я сошел с ума от усталости и голода? Пусть так. Если безумие может помочь в безнадежной ситуации, я готов сойти с ума сию же секунду.

Вскоре и в самом деле появляется женщина. Я узнаю ее сразу, хотя до этого видел лишь издали. Крупная, красивая, но простоватая, внешне она ничуть не подходит на роль императрицы. И, однако же, Петр Алексеевич повелел называть ее государыней, хотя венчания еще не было.

— Кто вы? Вы имеете что-то сказать до моего супруга? — спрашивает она, с трудом управляясь с непривычной русской речью.

— Барон фон Тиссен, — отрекомендовываюсь я на немецком.

— О! — ее взгляд становится внимательным. Что она обо мне слышала?

— Государыня императрица, — учтиво склоняю голову, — есть лишь один выход, и этот выход — мир. Переговоры.

Она качает головой. Простая и необразованная женщина, подруга государя явно не понимает, почему, если есть такой простой выход, Петр не нашел его сам.

— У меня есть секретные сведения. Их доставил лазутчик из турецкого лагеря. К сожалению, четверть часа назад он умер у меня на руках, — с отчаянием обреченного лгу я, — если просить мира сейчас, визирь примет условия.

— Но почему? — удивляется Екатерина.

— Потому, что генерал Ренне взял Браилов.

Никогда еще я не рисковал так отчаянно. На кону не просто жизнь, а честь моя и моей семьи. Трудно представить, что произойдет, если выясниться, что никакого лазутчика не было и в помине!

Но утопающий и «за змею ухватится!» Через час меня снова вызывают к палатке совета. Я вижу Петра — бледного, осунувшегося, но словно сбросившего с себя невидимые путы отчаяния. В его умных глазах светится надежда.

— Тиссен, — он мерит меня долгим внимательным взглядом и вдруг усмехается, — Катю государыней назвал? Молодец. А многие кривятся… Ладно, прибудем домой, ужо они у меня покривятся в крепости, вояки аховы!

Неожиданно он делает один шаг ко мне и оказывается рядом. Я сам немаленького роста, но рядом с Петром чувствую себя пигмеем. А он, вдруг, берет меня за плечи огромными ладонями и разворачивает в угол, где одиноко горит лампадка и взирают на меня скорбные лики Христа и Богородицы.

— Перекрестись, что не соврал.

Ни секунды не раздумывая, осеняю себя крестом по православному обычаю:

— Клянусь, Государь, что желаю лишь победы вам и величия России. Визирь примет посольство. Особенно, если его чем-нибудь «сдобрить».

Государь с полминуты смотрит на меня… и вдруг начитает смеяться.

— Ступай с богом, советник царский. Ужо и сами догадаемся, чай не дети неразумные. Кто же к туркам, да без побрякушек! Это все равно, что пушки без пороху заряжать.

Я выхожу из палатки, стараясь ступать твердо, но ноги подрагивают. Большего я сделать ничего не могу. Просто ухожу к себе и ложусь, думая, что промаюсь до утра. Ничего подобного. Усталость берет свое, и я засыпаю, как убитый.

Как выясняется значительно позже, посольство к визирю и впрямь было послано, и вскоре заключили не слишком почетный, но такой необходимый нам Прусский мир.

Но что меня больше всего изумляет в данной ситуации, так это то, что на принятие решения визиря подвигли два обстоятельства. Первое: генерал Ренне действительно успешно взял Браилов, атаковав с помощью своих драгун укрепленные мосты. Второе: узнав об этом, господарь Валахии Бранкован начал партизанскую войну в тылу у турок и, кусая не больно, но часто, сумел нанести им значительный урон.

Вышеописанное странное происшествие я не могу утаить от Эльзы и рассказываю ей обо всем в первый же день нашей долгожданной встречи. Выслушав меня внимательно, супруга качает головой.

— Милый друг, я всего лишь женщина и ваша жена. Мне ли давать советы в делах государственных, и женского ли ума дело решать — быть войне или миру? Вам все привиделось от усталости. А решение вы нашли сами, и я бы удивилась, если бы вы с вашей светлой головой его не нашли.

— И все? — изумляюсь я, — Эльза, вы не лукавите?

— Во всяком случае, никаким призраком я к вам не являлась, — смеется жена, — чтобы стать призраком, надобно вначале умереть, а я еще вполне жива и здорова…

Прошло восемнадцать лет. Мудрая Эльза выполнила обещание и родила восьмерых детей. В семье подрастает новое поколение — четыре мальчика и четыре девочки. Родня довольна. Эльза оказалась единственной женщиной, которая смогла дать жизнь такому количеству малышей. Горжусь супругой еще более прежнего. Несмотря на присутствующих в доме гувернанток и гувернеров, Эльза давно забросила светскую жизнь и занимается детьми.

Я старею. У меня начинается странная болезнь — на сухожилиях ладоней рук появляются наросты, которые быстро разрастаются и пальцы не могут сгибаться до конца. Как не старается Эльза, ничего не помогает. У меня все валится из рук.

В звании генерал-майора от инфантерии ухожу в отставку и становлюсь просто помещиком. Вскоре меня выбирают предводителем местного Гдовского дворянства.

Хорошо, что моему личному усердию еще находится и применение в жизни. Все заслуги уже в прошлом. Надежда остается только на сыновей.

Супруга постоянно успокаивает меня:

— Дорогой, вам больше не нужна эта должность. Петра нет, в России грядет несколько переворотов. Все, что не делается, делается к лучшему. У нас дети, надо жить ради них.

Она давно сказала мне, что Петра тайно отравили медленнодействующим ядом. Это не подлежит сомнению. Всегда верил словам, Эльзы, но услышав такое, грозно предупредил, чтобы она молчала и никогда об этом больше не вспоминала.

Наш старший сын — Федор поступил в Кенигсбергский университет. Он изучает юриспруденцию. Младшие дети учатся в гимназиях, и Эльза большую часть времени живет с ними в Петербурге.

Недавно я писал супруге, что недалеко от нас появился новый сосед — Абрам Петрович Ганнибал. Эльза слышала о нем, но никогда не видела. Ей захотелось познакомиться с этим известным человеком. Она выбрала время, приехала в поместье. На следующий же день мы отправились к ним в гости.

Абрам Петрович действительно оказался обладателем непривычной внешности: он небольшого роста и крепкого телосложения, с очень темной кожей и черными, как смоль, вьющимися волосами. В добавление к вышесказанному, имеет вспыльчивый характер. Его жена, Кристина-Регина, немка по происхождению, умудрилась приспособиться к своему необычному мужу. Характер Абрама Петровича чем-то схож с моим. Он также привязан к своей жене и закрывает глаза на ее, как он считает, женские просчеты. Семья Ганнибалов многодетна. Все его многочисленное потомство, в котором одиннадцать детей, получилось весьма смуглое, как и их отец. Дочери, при таком смешении кровей, оказались приятной, оригинальной внешности.

По возвращению домой после посиделок за огромным столом Ганнибалов, Эльза высказала мне свои интересные предположения:

— Дорогой, вы знаете, очень вероятно, мы породнимся с этой семьей через наших детей. Род Абрама Петровича происходит от Шебы — царицы Савской и иудейского царя Соломона. Именно по этой причине притягательность его дочерей очень сильна. Их необычно мощный темперамент не оставит без внимания наших мальчиков.

В ответ я только хмыкаю.

— Как вы представляете себе ситуацию?

— Обыкновенно. Экзотическая внешность всегда интересует мужчин. Вы зря иронизируете. Забыли? Я, обычно, не ошибаюсь. Друг мой, будьте полюбезнее с нашими соседями… Чем больше перемешано кровей, тем красивее и умнее получаются дети. Следствие этих браков — рождение талантливых людей. За ними будущее!

— Откуда вы опять все знаете?

— Получила информацию от творца, — ответила Эльза и улыбнулась.

Время летит гораздо быстрее, чем хочется нам. Мои дети давно выросли и удачно устроились в жизни. Старший сын остался в Кенигсберге и женился на дочери известного барона фон Врангеля, получив в приданое поместье. Так уж завелось, что кто-нибудь из рода Венцель обязательно продолжает профессорскую карьеру.

Остальные трое его братьев живут в России. Средний сын, Карл, как я и предсказывала, добился руки одной из дочерей Ганнибала и служит в Семеновском полку. Следующие два — Филипп и Павел также стали офицерами, участвовали в военных действиях, получили награды и благодарности от командования. Фабиан гордится сыновьями:

— Не подвели и не очернили старинную фамилию, радуют на старости лет!

Дочерей выдаем замуж за представителей известных дворянских фамилий. Старшая уехала в Вену с мужем — дипломатом, остальные тоже, как и их братья, остались в России. Ни одной из них не передался мой дар предвидения. Но я знаю точно — должна появиться внучка или правнучка, у которой он проявится…

… Еще через десять лет прощаюсь с Фабианом — генерал тихо отошел в мир иной. Я осталась одна. Вновь появилось свободное время помогать мудрыми советами родственникам и знакомым. Так, незаметно, и ко мне подкралась старость.

Я знаю день и час своей легкой кончины во сне. Посему, вовремя вызываю к себе старшего сына и, как главному наследнику, передаю ему два кольца с изумрудами и семейную историю, связанную с ними. Так же прошу не забывать богемских родственников и держать с ними связь.

Считаю себя счастливой женщиной. Жизнь моих детей сложилась удачно. Ожидания оправдались. Все, что я сама задумала — выполнила. Не боюсь смерти и терпеливо жду, когда воссоединюсь со своим любимым Фабианом.

Так все и случилось. В один прекрасный день баронесса уснула и больше не проснулась. Похоронили ее рядом с мужем на Петербургском кладбище.

Многочисленное потомство старинного рода Тиссен, как и задумала Эльза, со временем расселилось по всей России.

ГЛАВА 16

В Петербургском дворянском собрании объявили большой бал. К зданию, одна за другой, подъезжали кареты с именитыми дворянами. Лакеи еле поспевали открывать дверцы вновь прибывающих экипажей. Постепенно собирался весь цвет Петербургского общества.

Два молодых брата — красавцы бароны фон Тиссен вошли в зал. Дамы моментально обратили на них свои взоры. Братья галантно поздоровались, стараясь никого не обойти вниманием. В кругу знакомых они считались отменными кавалерами.

Окидываю глазами зал. Ищу Юленьку Павлову, в которую давно влюблен. По всей видимости, девушки еще нет. Филипп чувствует мое волнение и предлагает:

— Альфред, потанцуй, посмотри, сколько сегодня хорошеньких барышень!

Не долго раздумывая, приглашаю на танец стоящую рядом дочь барона Роге.

Девушка, с притворной стыдливостью, опускает глаза вниз, но не отказывает мне, в тайной надежде на счастливое развитие отношений.

Постепенно я расхожусь, поочередно приглашаю то одну, то другую красавицу на танец. В зале образовывается атмосфера непринужденности и веселья. Старшее поколение наблюдает за беззаботным поведением детей и, как мне кажется, незаметно строит планы на дальнейшее выгодное родство. Все хорошо знают нашу семью, понимают, что она давно обеднела и живет только на жалованье, получаемое от службы. Но, с другой стороны, честь и благородство неотъемлемая часть нашей фамилии.

(ОТ АВТОРА)

Ротмистр Альфред фон Тиссен — старший из братьев, только что окончил кадетское военное училище и по этой причине находился в хорошем расположении духа. Барон получил назначение на Дальний Восток, который недавно вошел в состав Российской Империи. Альфред сам написал рапорт, с просьбой о направлении его в этот далекий край.

Он еще раз вспомнил речь начальника кадетского корпуса и окончательно утвердился в правильности своего решения.

— Будущие офицеры, за вами выбор! Вдоль реки Амур активно строят русские поселения — Иркутское, Богородское, Ново-Михайловское. Вокруг поселений образовываются новые большие города. Купцы и лесопромышленники с воодушевлением осваивают новый край. За короткое время в этом благодатном месте появились добротные особняки, церкви, школы, театры. Предполагается иметь все, что обеспечивает комфортную жизнь.

Более того, в результате длительных переговоров, Россия арендовала у китайцев Порт-Артур со всем Ляодунским полуостровом и получила согласие на строительство железной дороги от этого порта до нового города Харбина. Считаю — дело чести охранять эту территорию!

В задачу начальника входило заинтересовать и морально подготовить будущих офицеров в службе на далекой земле.

Поддаюсь на романтические уговоры, принимаю решение и мотивирую его следующим образом: «кто-то должен охранять все эти начинания, почему не я?» Карьеру делают в дальних регионах. В Петербурге пробиться сложно, а я мечтаю о головокружительной карьере, красавице жене, строю грандиозные планы и полностью уверен в их осуществлении.

Кажется, что все складывается успешно, но в последние дни меня мучают одни и те же назойливые мысли: попросить или не попросить руки Юлии Павловой у ее родителей? И согласится ли поехать девушка со мной? Да и имею ли я право обрекать ее на жизнь в гарнизоне?

Сомневаюсь: нет. С моей стороны это получится весьма неблагородным предложением. Я не имею права навязывать нежной хрупкой девушке весьма непонятное существование. Необходимо сначала разобраться, какая там жизнь в действительности. Да и обстановка в этих дальних краях не совсем спокойная. Только недавно закончилась война с Китаем, неровен час, начнется новая война с Японией. Решительно нет. Поеду один.

Желаю отметить событие предстоящего назначения в тесном мужском кругу близких друзей. С ними позволено пить много вина и обсуждать любые, какие угодно, темы.

Накидываем на шинели теплые тулупы, и едем с Филиппом и еще двумя новоявленными ротмистрами в близлежащий кабак. Открываем дверь, и попадаем в атмосферу шума и веселья. Замечаем бывших сокурсников и подсаживаемся к ним. Между питьем вина и курением сигар обсуждаем последние военные новости, в том числе и обстановку на Дальнем Востоке.

— Альфред, ты рискуешь, начинает разговор один из них, только вчера оттуда вернулся проверяющий генерал Васильев. Я знаком с его адъютантом. Васильев рапортовал, что обстановка сложная и неспокойная. Ты же знаешь, что Япония претендует на часть китайских земель, а особенно на ту, что китайцы сдали в аренду нам — русским.

— И что их этого следует?

— А то, что еще в девятьсот втором году Англия заключила союз с Японией и США и встала на путь подготовки к войне с Россией. Значит, на Дальнем Востоке против нас выступят Японцы. И, судя по складывающейся обстановке, произойдет это событие скоро.

— Вот и повоюем за нашу Родину, — ответил я им.

— Да, но ты многого не понимаешь, добавил к сказанному ротмистром Филипп.

— Чего именно?

— Снабжение дальневосточной армии оставляет желать лучшего. Почитай газеты.

— Знаешь, брат, ход твоих мыслей убедил меня лишь в том, что решение ехать одному совершенно правильное.

Обеспокоенный Филипп ни как не может смириться с моим поступком и продолжает убеждать дальше:

— Альфред, ты хочешь воевать за арендованную землю? Зачем ты вообще, попросил об этом назначении, это так не обдуманно с твоей стороны! А если и, вправду, война начнется? Хочешь стать калекой или героем посмертно? Альфред, тебе всего двадцать лет! Остался бы в Петербурге. На твое жалованье можно жить.

Я нисколько не удивлен таким речам. Брат Филипп — моя полная противоположность. Весь его интерес сосредоточен только на истории — древний Восток, курганы, раскопки. Получив университетское образование, он старается преуспеть в археологии. Филипп мечтает попасть в Константинополь. Но только чудо может ему помочь. После последней войны с турками все отношения между странами полностью расторгнуты.

— Братец, я не пропаду, — спокойно отвечаю ему, — я люблю риск, иначе жить скучно.

— Риск может быть во имя Родины, идеи, наконец, а во имя карьеры рисковать глупо! — опять продолжает спор брат.

— Назначение получено, решение свое менять не намерен! — начинаю раздражаться.

— Как знаешь. Жизнь твоя и дело твое!

— Продолжай мечтать о своих раскопках, а я буду служить отечеству.

Чтобы погасить спор, друзья наливают в бокалы вино, и мы пьем за удачу…

… По приезду в Порт Артур моментально чувствую все неудобства своего нового положения. Мечты о легкой карьере улетучиваются в одночасье. Крепость достраивается тяжело, буквально на костях людей. Снабжение продовольствием действительно скудное. Средств выделяется мало. Инспектора из Петербурга показываются редко, а в сводках рапортуют о том, что никаких проблем вовсе нет. Материалов, людей и продовольствия хватает.

С головой окунаюсь во взрослый, суровый мир и получаю первый практический опыт по выживанию.

Не считая постоянно проходящих стрельб и различного рода учений, жизнь здесь течет скучно и однотонно. Лежа по ночам на железной кровати, укрывшись тулупом, вспоминаю свое беззаботное существование в Петербурге, милое личико Юлии Павловой. Все это осталось далеко и когда увижу нормальную жизнь вновь — неизвестно. На большую землю почти никого не отпускают.

Несколько раз посылали в Харбин с поручениями. Город, усиленно застраиваемый русскими, мне нравится. Позволил себе помечтать, что когда-нибудь совью в нем семейное гнездышко…

Если бы я сейчас знал, что всего через пару-тройку лет Россия проиграет войну, арендованная территория вместе с Харбином отойдет к неприятелю, а меня, раненого при защите форта «Скалистый» от японских атак, чудом вывезут на военном корабле в дружественную Корею, то, вероятнее всего, принял бы другое решение. Но эти испытания еще впереди. Пока я рассказываю о настоящем.

Все гарнизонные развлечения сводятся к двум, не более. Вечером собираемся в комнате для офицеров одной из казарм, и потихоньку, чтобы не узнали старшие командиры, играем в карты и пропускаем два — три стакана рисовой водки. Однообразные дни тянутся нескончаемой чередой.

Медленно, кое-как достраиваются укрепления, солдаты ропщут на плохое питание, все чаще и чаще между ними происходят злобные перепалки. Начинает казаться, что проблемы Дальнего Востока мало интересуют правительство.

Странно! Для чего приложили столько усилий на подчинение территории и развитие этого края?

Что-то не складывается у меня в голове. Вероятно, какие-то интриги мешают императору Николаю получать правдивую информацию о положении дел. Иначе быть не может.

Наконец случилось то, о чем меня предупреждали брат и друзья.

После очередных неудачных переговоров по спорной территории, японцы приступают к попыткам захвата крепости Порт-Артур с моря. Наши корабли геройски отбивают атаки. Командующий японским флотом генерал Того имеет бесспорное преимущество — развитую систему базирования на близлежащих островах Курэ, Нагасаки, Осака, Сосэбо… Более того, сухопутные силы Японии имеют более трехсот пятидесяти тысяч хорошо вооруженных закаленных в боях с китайцами и преданных своему императору воинов. Несмотря на проявленный героизм и мужество наших прославленных командиров кораблей в тяжелейших морских сражениях, японцам, все же, удаётся взять инициативу в свои руки. Теперь дошла очередь и до захвата форма.

Дело в том, что в крепостном гарнизоне не было единого начальства. Командующего войсками генерала Стесселя практически не признавал комендант крепости генерал Смирнов. Посему, единая тактика ведения боев не была выработана до конца. Стессель, по словам Смирнова, даже не попытался разбить армию Ноги, когда тот предпринял первое наступление по захвату Ляодунского полуострова, а предпочел отсиживаться в крепости, тем самым дав возможность японцам подойти ближе к Порт Артуру. Понимая сложившуюся ситуацию, один лишь генерал Кондратенко попытался заставить начальство хоть как-то примириться и достроить укрепления.

Ранним майским утром неприятель предпринимает первую сухопутную атаку Порт-Артура.

Просыпаюсь от криков дежурного:

— Рота, подъем!

Наскоро одеваюсь и выбегаю во двор. Командую:

— Рота, стройсь! Для выполнения боевой задачи — отбоя атаки неприятеля, занять свои позиции!

Солдаты очень скоро занимают места на позициях и начинают вести беспрерывный огонь из полевых батарейных и старых трехтонных пушек. Из окопов, защищенных колючей проволокой, японцев поливают ружейными пулями.

Вот и первое боевое крещение. Начинается!

Хорошо обученные и вооруженные японцы — комикадзе ползут, как муравьи. Мы, защитники крепости яростно сопротивляемся.

С удивлением замечаю, что у неприятельских солдат и офицеров отсутствует страх смерти. Несмотря на интенсивные разрывы снарядов, которые косят людей сплошняком, места убитых занимают новые солдаты и идут вперед, практически осознавая, что умрут через пару минут.

Офицеры бегают от укрепления к укреплению и стараются поддерживать боевой дух на высоте:

— Солдаты, держитесь! Постоим за отечество! Не отдадим самураям нашу землю!

Солдаты стараются изо всех сил.

Отправляюсь на отдаленный конец укреплений — проверить обстановку у моего гарнизонного приятеля, молодого капитана Пономарева. Натыкаюсь на его труп и впервые испытываю шок. Вот и все кончено. Смерти все равно, кого забирать, молодого, старого, японца, русского, одна большая кутерьма…

… Начинаю приходить в себя. Сзади кто-то кладет руку на моё плечо. Оглядываюсь и вижу перед собой нашего лейб-хирурга Павлова.

— Голубчик, я вас понимаю. Не повезло этой роте. Что же делать? Такова судьба. Не берите в голову, командовать не сможете. Погорюете потом, когда все закончится, — успокаивает меня он, — я вот не боюсь.

— Как вы можете не бояться, когда такое вокруг творится!

— Уверен, что со мной ничего не случится, так и вы голубчик, будьте в этом уверены! Ступайте, отправьте посыльного к командиру гарнизона, сообщите о потерях и попросите послать сюда санитаров с носилками.

Продвигаюсь дальше перебежками. Целый день вокруг творится жуткая невообразимая каша. К вечеру форт, все же, сдаем и переходим в другой, расположенный рядом. Русские отступают повсеместно.

Японцы перестают стрелять и берут передышку. Санитарная рота выносит раненых и убитых.

На ночном командном совещании подводим итог сражения и подсчитываем потери с обеих сторон. Японцев полегло гораздо больше, чем наших.

Следующим ранним утром атака повторяется. Батальон еще раз теряет свои позиции и продолжает отступать. С грустью отмечаю, что неприятель упорен и силен. Он намерен продвигаться только вперед, совершенно не жалея людских жизней, а это значит, что боевые действия растянутся надолго.

Как, все-таки, хорошо, что я не успел завести семью!

Осада окруженной неприятелем крепости ведется с методичным упорством. С таким же упорством мы не хотим уступать.

Ужасаюсь. Как возможно привыкнуть к такому? Если не придет пополнение из бывалых солдат и офицеров, мы все останемся здесь в качестве трупов.

В непрерывных боевых действиях проходит два месяца. Форты постоянно переходят из рук в руки. Каждую ночь на поле боя разбирают по частям черный ковер, состоящий из мертвых тел.

Несмотря на природный патриотизм, заложенный в каждом солдате с молоком матери, Русские продолжают медленно отступать.

Меня с остатками роты перекидывают на защиту очередного форта «Скалистый». Солдаты прячутся за земляными укреплениями, созданными на скорую руку. Укрепления находятся на высокой сопке с обрывистыми склонами. Доступ к ней крайне затруднен. Наблюдаю в бинокль, как, фанатичные японские солдаты, поливаемые пулями русских, пытаются пробраться снизу вверх по краю пропасти в сердце форта. Внезапно, что-то бьет меня в ногу и отбрасывает в сторону. Понимаю, что ранен. Боль усиливается, постепенно я теряю сознание. Прихожу в себя уже в полевом госпитале. Вижу над собой лицо того же доброго хирурга Павлова.

— Ну что, голубчик, говорил же вам, что жить будете! Потерпите еще чуток! Скоро поедете в госпиталь для офицеров.

— Спасибо вам, доктор! — благодарю его и впадаю в забытье.

Ночью меня и других тяжелораненых офицеров выносят из госпиталя и доставляют на борт небольшого корейского суденышка.

Более года моей жизни уходит на лечение и мытарства по госпиталям. Левая нога восстанавливается тяжело. Обожаемая мною Юленька выходит замуж за другого кавалера, будучи в полной уверенности, что я погиб. Вот так распорядилась судьба.

Появляюсь в Петербурге нескоро. Служить вдали от родного дома больше не хочу. Ложный патриотизм уже не интересует. Все юношеские мечты испарились. Я хорошо запомнаю урок и учусь ценить жизнь.

Получаю новое назначение и служу в гарнизоне Кронштадт по части снабжения. Во время приездов в Петербург балы меня интересуют мало. Я превращаюсь в замкнутого человека. Тщетно родители пытаются подыскать мне невесту, желание иметь супругу совсем не появляется. Превращаюсь в строгого служаку. Такое душевное состояние продолжается у меня лет десять. Дослуживаюсь до полковника, получаю должность интенданта полка.

Постепенно в жизни проходят перемены. В один из свободных от службы дней меня приглашает в свой дом приятель — капитан Павел Кононов. В гостиной собралось несколько молодых барышень и кавалеров. Обращаю внимание на ту, что поет и аккомпанирует себе на фортепиано.

«Веселая девушка!» Проносится у меня в голове. Отзываю приятеля в сторонку и спрашиваю:

— Павел, а что за девушка играет на фортепьяно?

— Понравилась? Моментально улавливает мое настроение хозяин дома.

— Да, хорошенькая!

— Ее зовут Наталья, она свободна. Имей ввиду, не любит флиртовать. Подобраться будет не просто, но попробуй.

— Спасибо, но я отвык ухаживать за барышнями, да и пустое все это.

— Как знать, как знать! Попытка — не пытка! — Многозначительно хмыкает Павел.

Подбодренный такими словами, выбираю момент, тихонько подхожу к девушке, пытаясь вспомнить, как знакомился раньше и делаю неуклюжий комплимент:

— Такого приятного голоса я давно не слышал! — Девушка улыбается. — Разрешите представиться, барон Альфред фон Тиссен.

— А я Наталья. Просто отвечает девушка.

— Позвольте узнать, где вы научились так великолепно играть и петь?

— Я учусь в консерватории.

Решаю блеснуть кое-какими познаниями в музыке:

— Слышал, что основал ее господин Рубинштейн.

Наталья широко улыбается и показывает ровные белые, как на подбор, зубки.

— Вы сами играете?

— К сожалению, нет, но люблю оперу. Приглашаю вас посетить театр в моем сопровождении.

Наталья снова улыбается.

— В опере бываю постоянно. Нам выдают контрамарки, как учащимся.

— Ну чем я могу вас удивить?

Девушка пожимает плечами и говорит:

— Давайте, для начала, погуляем в Летнем саду.

— Назначайте время, когда вас забрать и где.

Наталья диктует мне адрес.

Радуюсь. Лед тронулся.

Через недолгое время мы сближаемся. У Натальи оказывается интеллигентная преподавательская семья. Находиться в их кругу и общаться приятно и интересно.

Родственники не очень довольны моим выбором, но, в конце концов, смиряются. Времена поменялись. Многие дворяне из семей, начинающих постепенно терять свои доходы, женятся на девушках из купеческих и мещанских сословий.

Через полгода мы с Натальей венчаемся. Снимаем небольшую квартирку на Васильевском острове и живем спокойной, уединенной жизнью. На свадьбу получаем два старинных кольца с изумрудами и узнаем семейную легенду, связанную с ними.

Семейное счастье длится всего три года. Начинается бессмысленная по своей сути первая мировая война. В связи с этим, к 1917 году шпиономания охватывает высшие слои общества. Нервничаю. В любое время, я как остзейский барон, могу попасть под подозрение. По ходатайству друзей, меня отправляют с инспекцией в Сибирь, где предстоит проверять склады с припасами в трех округах.

Политические события в России развиваются стремительно. Искусственно нагнетаемый страх перед «тайными немецкими силами» окончательно уничтожает остатки доверия к царскому правительству. Воспользовавшись этим удобным моментом, к власти приходят большевики. В Петербурге начинается полная неразбериха. Вместе с бывшими представителями царской власти, в опалу попадают и служащие. Достается и офицерам. К счастью, до начала этого события, я уже выехал из города, а чуть позже и многие мои сослуживцы нелегально уходят в Финляндию.

Я собираю вещи и перебираюсь вместе с годовалым сыном в родительскую квартиру.

Медленно тянутся недели и месяцы. Проходит сложный и тревожный год. Вестей от мужа все нет и нет…

… Поздно вечером раздается осторожный стук в дверь черного хода.

Подхожу и с опаской спрашиваю:

— Вам кого?

За дверью тихонько отвечают:

— Я от вашего мужа, полковника Тиссена, откройте!

Впускаю в кухню молодого мужчину. Тот сует мне в руку конверт.

— Вот письмо, которое мне передал ваш супруг три месяца назад. К сожалению, после этой встречи я его больше не видел. Прочтите. Там последние сведения.

— Спасибо! — это все, что я смогла ответить.

— Не стоит благодарности. Я должен срочно возвращаться. Меня ждут внизу.

Вскрываю конверт:

«Дорогая моя! В связи с последними событиями, в Петербург вернуться не могу. Посему, присоединяюсь к освободительному движению армии моего друга барона Унгерн-Штернберга в Монголии. Ты и наш сын — единственное, что у меня осталось. Не знаю, суждено ли мне еще раз увидеть вас? Политическая обстановка складывается сложная и совершенно непонятная. Береги ребенка и себя. Будь осторожна. Попытайтесь, при малейшей возможности, выехать из России. Вот адрес моих родственников в Германии: Кенигсберг, Амалиенау, Фридрихстрассе, 9. Письмо прочитай и сожги. Целую вас крепко и обнимаю. Храни вас господь!»

Прижимаю письмо к лицу и плачу.

«Господи! За какие грехи нашему мальчику довелось родиться в такое ужасное время? Что мы упустили, не заметили в своих поступках по отношению к другим людям?

За что ты караешь меня и моих близких? Чем мне вымолить прощенье за невольно совершенные грехи? Какую жертву я должна принести тебе, чтобы мой сын остался жив»?

Кроме мыслей о Богом забытой России, в голову ничего не приходит. Господь не дает ответа на такие вопросы…

Проходит больше года. Продолжаем жить в голодном Петрограде. Два раза пытаюсь выехать из города, но все попытки оказываются безуспешными. Последний раз, на перроне во время ожидания поезда, меня с ребенком чуть не расстреляли пьяные матросы из проходящего мимо броневика. Они усердно палили из ружей и наганов по толпе людей. Убитыми оказалось человек тридцать, в том числе женщины и дети из знакомых семей. Поезд для гражданских лиц так и не пришел.

Отовсюду поступают тревожные новости. Комиссары врываются в квартиры, хватают всех подряд, мужчин рассстреливают прямо в комнатах, женщин насилуют. Многих, вместе с детьми, отправляют в казематы Петропавловской крепости.

Обычно, в нашу квартиру запросто приходят соседи — профессор Добровольский с супругой. Садимся за большой стол, пьем чай и обсуждаем последние события. Сегодня они не входят, а влетают. Отказавшись от чая, садятся на диван и сбивчиво пересказывают последние новости:

— Утром наша кухарка ходила на рынок и встретила там кухарку баронов Врангелей. Она успела рассказать ей, какой мученической смертью закончили свою жизнь несколько родственников вашего мужа, — с ужасом в глазах рассказывает супруга Добровольского, — баронессу с маленьким простуженным сыном бросили в Петропавловскую крепость. Ребенок умирал у нее на руках, медикаментов не давали, медсестра вырвала его из рук матери и отнесла в мертвецкую со словами: «Нечего ему здесь делать. Путь лежит там, баронское отродье, все равно умрет».

— Самою баронессу и старшего сына, кажется, уже расстреляли! Они так и не рассказали, где прячется их отец и муж. — Продолжает взволнованный профессор.

— Дочь графа Константинова изнасиловал пьяный матрос, а, протрезвев, предложил пожениться. С таким условием он дарует ей жизнь! Что творится в городе! Это страх и ужас! Мы не выходим из дома уже неделю. Деньги кончаются, банки не работают. Будем стараться уехать как можно скорее и любыми путями, — супруга профессора заплакала.

Слушаю и думаю: «хорошо, что мы не остались в квартире на Васильевском острове, нас с сыном ожидала бы такая же участь».

Вздыхая, говорю:

— Отец уже преклонного возраста, да и ехать совершенно некуда, разве что в деревню. Но там, по слухам, еще хуже. Останемся здесь и попытаемся наладить жизнь исходя из сложившейся обстановки. Постараюсь найти работу.

— Наталья, вы рискуете! — продолжает разговор профессор, — не забывайте, что ваш муж бывший офицер царской армии, да еще и барон!

— Я уже все продумала.

Не говорю Добровольским, что скрыла факт о своём браке с офицером — дворянином, придумала версию о том, что муж пропал без вести во время последней войны, и нашла работу секретаршей в милиции, где мне обещали карточки и паек. Родителей моих тоже не трогают. Видимо, интеллигенция их интересует мало.

Бывшие зажиточные люди, пытаясь не умереть с голоду в Петрограде, продают на рынке свои семейные реликвии за бесценок или меняют на продовольствие.

Единственная драгоценность, которая осталась у меня — кольцо с изумрудом. Вспоминаю семейную историю и решаю хранить его и ни за что не расставаться. Помню о том, что обладатель кольца и его близкие должны выжить.

Я скитаюсь. В Сибири царит постоянное напряжение и полная неразбериха. Каждую неделю происходят стычки между различными представителями той или иной власти. Из Читы перебираюсь в Хабаровск и не знаю, к какому из командиров, в итоге, примкнуть. Небольшая часть знакомых офицеров не из «благородных» перешла в армию атамана Семенова, другая осталась при генерале Колчаке. Денег, на этот момент, у меня почти не остается. И снова судьба распоряжается неожиданным образом: По прибытию в город все же решаю присоединиться к освободительной кампании Колчака.

Приезжаю на квартиру по указанному ранее адресу. Мне открывает дверь бывший сослуживец — капитан Константин фон Роге.

— Альфред, дорогой вы мой, живой! Как я рад вас видеть, проходите в комнаты, рассказывайте!

— Да что рассказывать. Оставил семью в голодном Петербурге, ничего не знаю о ее дальнейшей судьбе. Все это грустно и совершенно невыносимо. Лучше сообщите мне, где я могу увидеться с генералом Колчаком?

— Друг мой, вы добирались слишком долго, — покачивает головой Константин, — Колчака здесь уже нет, да и в Сибирском крае он является хозяином номинальным, всем давно заправляют местные атаманы. Одни из них работают на американцев, а другие на японцев. О патриотизме речи не идет. Каждый гребет под себя. Вот такие дела. Оставшиеся не у дел офицеры, уставшие от нынешней неразберихи в армии, пытаются любыми путями перебраться в Харбин или Дальний, либо присоединяются к остаткам нашей армии в Монголии.

— Что же мне делать? — Растерянно спрашиваю Константина.

Я не мог даже предположить, что после того, как судьба опять приведет меня в этот край, снова предстоят незапланированные, весьма сомнительные испытания.

— Альфред, не расстраивайтесь раньше времени. Поживете, пока у меня. Места хватает. На днях познакомлю вас со своим приятелем Владимиром Рерихом, братом художника. Послушаете, что он расскажет.

— Спасибо, Костя. Мне придется воспользоваться и вашим гостеприимством и вашим предложением.

— Располагайтесь и отдыхайте. Благодарить будете потом, когда закончится ваше путешествие.

— Почему вы здесь живете? Зачем не уезжаете?

— Как вы думаете, Альфред, сколько еще наших бывших царских офицеров прибывает каждый месяц в Хабаровск? — отвечает на вопрос вопросом Константин, — моя миссия и заключается в том, чтобы помогать им всем, также как помогаю вам. Сколько продержусь здесь, не знаю. Уеду, когда оставаться будет уже нельзя. Вот такая обстановка, дорогой друг.

— Какой вы молодец! Очень вам обязан! Могу ли я что-либо для вас сделать?

— Думаю, что нет. Сам справляюсь. Чем меньше людей задействовано в этом деле, тем лучше для всех нас.

ГЛАВА 17

Русский барон с остзейскими корнями и верующий буддист по фамилии Унгерн-Штернберг, к тому времени покоривший Монголию и женившийся на маньчжурской принцессе, мечтал создать на полностью подчиненной ему территории «Срединное» государство с духовно-военным буддийским орденом во главе. Он преследовал благую цель — восстановить монархию в России и твердо верил в лично выдуманный факт, что брат императора, великий князь Михаил Александрович жив, и будет, кому управлять возрожденной империей.

Близкий друг Унгерна-Штернберга, Владимир Рерих, с которым они сошлись в единомыслии, узнал, что Альфред является прямым потомком старинного остзейского рода и умудрился уговорить его присоединиться к этой необычной Азиатской армии, в большинстве своем состоящей из китайских, тибетских, бурятских, татарских, калмыцких и японских воинов. Рерих передал барону письменное обращение своего благородного командира.

На этот раз раздумываю недолго. Через несколько дней прибываю в штаб вышеупомянутой Азиатской армии.

Официальная ставка генерал-майора барона Унгерна-Штернберга находится в богом забытом степном городке под названием Даурия. Денег для содержания солдат и офицеров у барона совершенно нет, и вся эта разномастная команда головорезов добывает средства к существованию самостоятельно. Главный источник их доходов — собирание любого вида дани и опустошение проходящих через Даурию поездов. Дань берут не только драгоценностями и денежными купюрами, но даже одеждой, которую меняют на продукты.

Мне претит такая манера самообеспечения, созданная по воле сурового непреклонного командующего. Очень быстро полностью разочаровываюсь в своем выборе. Чувствую себя лишним в этой среде. Исходя из наблюдений за происходящими вокруг событиями, идея перебраться в Хабрин все более укрепляется в моей голове.

Полтора года прозябаю в Даурии и отвечаю за охрану штаба, пока командующий находится на территории Монголии. Постоянно раздумываю: «как я могу осуществить свой план?» Заявить о намерении в открытую не имею возможности, в этом случае меня посчитают дезертиром и запросто лишат жизни. Жестокий барон не щадит ни офицеров, ни женщин с детьми. Остается два варианта на выбор: дождаться удобного случая, найти подходящего проводника и проехать через всю Монголию в Харбин. Этой опасной возможностью уже воспользовались несколько офицеров. Дальнейшая их судьба неизвестна. Второй вариант тоже не самый простой — под благовидным предлогом выехать в Хабаровск, и, пока еще не закончилась зима, перейти границу по замерзшему Амуру. Далее китайские проводники доведут через сопки до ближайшей станции КВЖД. Места там дикие и мало посещаемые.

Из последнего разговора с Владимиром Рерихом понимаю: время настало. Красная армия переходит в наступление и постепенно вытесняет представителей старой власти из Сибири и Монголии.

Рерих с тревогой рассказывает свежие новости:

— Судя по слухам, быстро распространяющимся по гарнизону, подконтрольная нам территория сужается, развязка близка. Скорее всего, мы не сможем удержать этот край в своих руках. Офицеры спешно исчезают в неизвестном направлении. Понятно, что Унгерн-Штернберг будет биться до конца и не отступится добровольно от своих владений, но положить свою жизнь в битве за монгольское государство не имеет никакого смысла.

Решаем покинуть Даурию в ближайшее время.

Под предлогом срочного дела отпрашиваемся у командующего в Хабаровск.

Садимся в поезд. Нас хорошо знают местные офицеры и казаки. Благодаря этому обстоятельству добираемся до места назначения без приключений. С наступлением темноты двигаемся по льду в сторону Харбина. Самое сложное место, которое предстоит пройти, дорога между островами по фарватеру. С этих островов частенько стреляют по движущимся мишеням.

Идем по льду в километре друг от друга. На полдороги с острова ухнуло пару выстрелов. Мы замираем и прижались к земле. Тихо. Видимо, не по нашу душу. Дальнейший путь проскакиваем удачно, без происшествий. На берегу нас встречает китаец и за несколько юаней провожает до ближайшей станции КВЖД.

Утром уже едем в поезде. Глядя в окно, вспоминаю адрес своего знакомого, полковника Протасова. Помнится, Константин говорил, что он сможет приютить меня хотя бы на первое время.

Выходим из вагона и прощаемся. Каждый из нас отправляется в свою сторону. Останавливаю рикшу, сажусь. Он везет меня по нужному адресу.

Вот он, чудный Харбин! Проезжаю по знакомым улицам. Сколько радужных надежд связывал я с этим городом! Как давно это было! Вся моя жизнь развалилась на непонятные кусочки. Где жена, что с сыном, что с братом? Как вызволить их из «красного» плена? Я снова один, в чужой стране. Какое меня ждет будущее? Кто мне ответит на вопрос: что творится в России и за что Всевышний послал ей такие испытания?

В грустных размышлениях незаметно доезжаю до дома, где живут Протасовы.

Престарелая мать Андрея — Лидия Петровна очень добра. Она принимает меня. Мать семейства сумела вывезти с собой кое-какие драгоценности и постепенно меняет их на продукты, которыми кормит всех нас. Кушать приходится только рис с приправами и кое-какие овощи.

В Харбине встречаю многочисленных знакомых, ранее занимающих высокие посты в Петербурге. Все бедствуют, пытаются найти хоть какую-нибудь работу у китайцев. Не сплю ночами. Оторванный от семьи, не имеющий никакой информации о судьбе родственников, потихоньку прихожу в тупое уныние. Положение русских эмигрантов с каждым днем становится все более ужасающим. Офицеры собираются на совещание и пытаются выработать план дальнейших действий.

Тем, кто еще располагает остатками средств, приходит мысль: хорошо бы перебраться на корейском судне из порта Дальнего через Джакарту и Каир в Европу, а оттуда дальше — кто в Париж, кто в Германию к родственникам. Некоторые офицеры до сих пор хранят свои небольшие денежные средства в европейских банках.

Идея мне нравится. Но для ее осуществления придется продать свое фамильное кольцо с изумрудом. До отправления судна остается неделя. Иду на местный рынок и показываю кольцо китайцу-перекупщику. Тот долго крутит драгоценность в руках, переворачивает, видит гексаграмму на обратной стороне, качает головой и отказывается покупать. Напрягаюсь, пытаюсь знаками объяснить, что это моя личная собственность, но китаец продолжает отказываться, затем показывает на шинель и предлагает снять ее. Отдаю шинель. В Джакарте она уже не пригодится. Довольный китаец отваливает мне денег, как за перстень и я, ничего не понимающий, мерзнущий бегу домой. Дома пытаюсь уговорить семейство Протасовых плыть Европу. Наивная Лидия Петровна никак не может решиться.

— Зачем плыть? Это долго, опасно, а у меня больной муж, дети. Пересидим здесь, дождемся, когда родственники Николая пришлют войска на борьбу с комиссарами и разобьют их. Мы обязательно вернемся в Петербург!

— Лидия Петровна, я вас очень люблю и желаю лучшей доли. Что вы будете делать, когда закончатся все деньги и драгоценности?

— Я подыщу себе посильную работу.

— Помилуй, Господи! Какая работа, Лидия Петровна! Пойдете подметать лавки к китайцам? Вы никогда грязной работой не занимались!

— Придумаю что-нибудь. Не может быть, чтобы не было выхода, — упирается Лидия Петровна.

— Буду давать уроки игры на фортепиано.

— Кому? Китайцам?

— Пусть китайцам, думаю, что смогу найти состоятельных людей, которые захотят обучать музыке своих детей.

Как я ни уговариваю Лидию Петровну, ничего не получается. Госпожа Протасова мыслит по-своему…

Оставляю ей немного денег, прощаюсь со всеми домашними и еду в порт.

При посадке на корабль происходит жуткая давка. Кричат женщины, плачут дети, обезумевшая толпа видит перед собой только желанный борт. Мужчин совершенно не интересует, кого они жмут и давят: дети, женщины не в счет. Главное — очутиться на корабле любыми путями. Срабатывает звериный инстинкт выживания.

Повезло. Толпа просто втаскивает меня на палубу. По узенькой металлической лестнице пробираюсь с центральной палубы вниз. У меня куплено самое дешевое место в трюме. Заваливаюсь на койку, накрываюсь одеялом и отогреваюсь. Сердобольный матрос приносит стопку спасительной рисовой водки.

— Выпей, будет тепло! — Жалеет он меня на ломаном французском языке.

Выпиваю и сразу засыпаю.

Путешествие в полуголодном состоянии кажется вечностью. Нахожусь большую часть времени в трюме. Измотанный качкой, путаюсь в днях и времени суток. Прихожу в себя уже в порту Сунда Келапа (Джакарте).

Небритый, полуголодный, вылезаю из трюма и сразу слепну от ярчайшего солнечного света. Минут пять прихожу в себя. В порту грязно и жарко, пахнет пряностями. В разные стороны снуют, как муравьи, китайцы. Каждый занимается своим делом, не обращая никакого внимания на русских эмигрантов.

Я и еще несколько офицеров сбиваемся в стайку и пытаемся выяснить, на какой корабль и когда можно пересесть. Оказывается, что местное население по-французски совсем не понимает. Не успел Наполеон обучить своему языку граждан этой страны. Индонезия была Французской колонией недолгое время. Преобладает английский, так как официально Индонезия значится колонией Голландии.

После некоторой заминки нам везет. На улице встречается случайный европеец, довольно сносно говорящий на местном китайском диалекте.

Он замечает нас, русских офицеров, и подходит сам.

— Господа, удивлен встречей! Каким ветром вас сюда занесло?

— Попутным! — шучу я.

— Могу вам как-то помочь? — продолжает разговор любезный прохожий.

— Вы угадали, нам действительно нужна ваша о помощь. Не могли бы вы узнать у китайца в кассе, когда будет корабль до Каира?

Прохожий разговаривает с кассиром, затем разворачивается к нам и сообщает:

— Господа, вам не везет. Корабль будет через неделю, но билетов на него уже нет. Советую снять номера в любом недорогом отеле. Пройдите вперед метров сто, затем поверните на следующую улицу. На ней находится много недорогих заведений. Выбирайте любой. Все они однотипные.

— Но как нам попасть на корабль? Вы можете что-либо посоветовать, зная местные обычаи?

— Во время посадки вам надо поговорить с командой, — прохожий желает нам удачи и продолжает свой путь дальше.

Добираемся до первого попавшегося отеля. Снимаем одну комнату с тремя кроватями на шесть человек, моемся из кувшина с водой и возвращаемся центр города, в надежде найти банк и телеграф, если таковые имеются.

Город представляет собой беспорядочный муравейник с китайскими трущобами. Только центр более-менее приличен, когда-то застроенный трудолюбивыми голландцами. После недолгих поисков набредаем на национальный банк Индонезии, размещенный в небольшом трехэтажном здании. Заходим в холл и просим позвать управляющего. К нам выходит любезный китаец, сносно говорящий на французском языке. Китаец несколько секунд внимательно разглядывает нас. Ни один мускул на его лице не дрогнул. О чем он думает, видя наш потрепанный вид, понять невозможно.

— Чем могу быть полезен господам? — спрашивает управляющий.

Объясняем:

— Мы эмигранты из России, имеем счета в крупных банках и не знаем, как можно получить хоть какую-нибудь незначительную сумму для дальнейшего своего путешествия в Европу. Управляющий слушает и не перебивает. Неожиданно его взгляд скользит по моему кольцу, он на секунду задумывается, смотрит еще раз, более внимательно и спрашивает:

— Откуда кольцо с восточным камнем у русского господина?

— Это родовое кольцо. Оно передается по наследству из поколения в поколение и считается оберегом.

Управляющий улыбается.

— Прошу вас подождать несколько минут. Я должен поговорить с хозяином.

Через некоторое время он возвращается.

— Господа! Нам понадобятся ваши паспорта. Еще мы должны переписать названия ваших банков, номера счетов, затем послать запросы в эти банки.

Подаем ему паспорта. Клерк старательно переписывает содержание документов и тут же возвращает их обратно. Управляющий продолжает:

— Ответы на запросы получим через два-три дня. Наберитесь терпения. Желаю вам хорошо провести свободное время.

Окрыленные надеждой, выходим из банка, садимся на скамейку и, сложив вместе все оставшиеся юани, прикидываем свой прожиточный минимум. Денег остается негусто. Поесть кое-как дня на два — три хватит. Спрашиваю:

— Друзья! Что станет с ними, если деньги не дадут? И билетов нет! Какие еще есть варианты?

— Вариант, пожалуй, остается один: постараться устроиться на корабль матросами и работать за еду. Другого выхода нет. — Предлагает один из друзей по несчастью. Остальные участники путешествия полностью с ним соглашаются.

За четверть юаня едим вкусный питательный черепаховый суп, который продается на каждом шагу, пробуем неизвестные вкусные местные фрукты и, чтобы занять себя чем-нибудь далее, купаемся в море. Местные жители с любопытством наблюдают за нами, с вожделением плескающимися вдоль берега, подпрыгивая на больших сильных волнах.

Через два дня, с надеждой в душах, заходим в банк. Увы, наш вопрос так и не разрешился.

Ждать приходится еще два следующих дня. Питаемся одним рисом.

Еще через день управляющий сообщает:

— Господа! Получен ответ из Шпаркассе банка. Одному из вас выдадут небольшую сумму денег. Фон Тиссен, банк пошел вам на встречу, получите деньги в кассе!

Случилась первая настоящая удача за столько времени. В этом же банке мы просим передать служебной почтой письма на родину. Любезный китаец соглашается, заверив, что все сделает. Получаем деньги и впервые за последние дни плотно обедаем.

Грешным делом у меня мелькает мысль, что управляющий сжалился и просто дал деньги их своих сбережений. Весь мир знает о российской революции и её последствиях.

Приходит долгожданный корабль. Увы, желающих много. Не только мы, но и другие русские хотят продолжить свой путь в Европу водным путем. Корабль берем штурмом, безо всяких билетов. Погода жаркая и, за небольшую плату, капитан размещает всех желающих на палубе. Люди сидят на своих котомках и тюках, тут же бегают дети, плачут старики. Все радуются такой удаче и хотят добраться до цивилизованной Европы, где возможно устроить свою жизнь.

За еду мы драим палубы, моем посуду, выполняем любую другую грязную работу.

Наконец, корабль проходит Суэцкий канал и пришвартовывается в порту Каира.

Город оказывается гораздо интереснее Джакарты. Вспоминаю о своем брате. Если бы он был здесь, то, скорее всего, посетил бы древние пирамиды, в общем, нашел бы себе применение и, наверняка, захотел бы остаться на какое-то время. Жаль, что его нет рядом…

Погуляв по городу, оккупированному англичанами, ищем возможность переезда в Александрию. Оттуда рукой подать до Италии. Всего несколько дней перехода по морю и мы в Европе.

Билетов в кассе опять не оказывается, зато находятся у перекупщиков за углом. Изрядно поторговавшись и скинув цену раза в полтора, довольные, без проблем садимся на вечерний теплоход, медленно тянущийся по Нилу, и уже утром оказываемся в Александрии.

Александрия считается достаточно цивилизованным городом для Северной Африки.

Современные постройки перемежаются со старинными — традиционно восточными, тем самым добавляют особый, современный колорит городу. Благодаря своему месторасположению на перекрестке торговых путей, город получился многонациональным. Восточные люди перемешались с испанцами, итальянцами, англичанами и французами. Появились смешанные семьи, в которых рождаются очень красивые дети. Европейская культура делает свое дело.

Добраться в Неаполь из Александрии не составляет труда. Помимо больших кораблей в порту есть множество маленьких ободранных частных корабликов, капитаны которых, за низкую плату, готовы доставить клиентов в Италию. Приходиться воспользоваться этим способом. Громко торгуемся с одним из капитанов суденышка и к вечеру занимаем места на борту посудины. Собираемся спать. Не тут-то было! Часа через три начинается сильный шторм. Кораблик кидает из стороны в сторону как жестяную банку, кажется, что волна вот-вот перекинется через борт и накроет всех. Только к утру море стихает. Обессиливший экипаж уже и не пытается нагнать упущенное из-за шторма время, а просто пьет вино и громко радуется, что посудина не пошла ко дну.

Вымотанные непривычной качкой, мы не в состоянии поддержать компанию. В моей голове крутится только одна мысль: «добраться живым до берега. Глупо утонуть в конце пути».

К счастью, все кончается благополучно. Выйдя на берег в шумном Неаполе, облечено вздыхаем и решаем заработать денег тут же в порту.

Третью неделю живем в бараках вместе с приезжими иностранцами. За тяжелую грязную работу, от которой моментально образовываются кровавые мозоли на руках, платят истинные гроши. Экономим на всем, в том числе и на еде. Чтобы не привлекать внимание других голодных и нищих грузчиков, переворачиваю свое кольцо камнем вниз. Получается подобие простого обручального кольца. К счастью, его никто не замечает. Каждую неделю в бараке происходят драки и выяснения отношений. Рабочим кажется, что кому-то заплатили больше, кому-то меньше. В такие моменты мы выходим на улицу и не ввязываемся в кутерьму.

Рядом с бараками есть небольшая местная забегаловка, хозяин которой неплохо готовит пасту с многочисленными вариантами неаполитанских соусов. Мы сразу облюбовываем это место. Дочь хозяина, со звучным именем Аллегра, быстро подружилась с нами.

Завидев нас, бойкая, живая девушка с обаятельной улыбкой на красивом лице моментально подлетает к столику, и задорно встряхивая кудрявыми волосами, спрашивает:

— Паста, сеньоре? — Я всегда отвечаю ей по-русски:

— Си, синьора. Большую пасту для всех.

Аллегра ставит на стол графин с красным вином, убегает на кухню и возвращается минут через десять уже с огромной тарелкой макарон. Каждый раз она подает пасту с новым соусом и говорит название. Мы перепробовали весь ассортимент: Наполи, Болоньезе, Песто, Кваттро, Формаджи… Сегодня Аллегра принесла соус для пасты, который называется Альфредо. Я шучу:

— Я Альфред и паста Альфредо!

Девушка не понимает, показывает на соус рукой и говорит:

— Альфредо, синьоре!

Показываю пальцем на себя:

— Но синьора, я — Альфредо! — Девушка смеется.

В этот вечер засиживаемся в забегаловке допоздна. В барак раньше времени возвращаться не хочется. Аллегра нас не выгоняет. Обслужив последнего посетителя, она подсаживается к нам за столик и внимательно вслушивается русскую речь, пытаясь уловить хоть какой-то смысл.

Обращаюсь к ней:

— Ничегошеньки ты не понимаешь.

Девушка радостно улыбается и что-то быстро говорит на своем родном диалекте.

Слегка подвыпивший, продолжаю на русском:

— И я тебя не понимаю!

Аллегра смелеет, берет мою руку, прижимает к сердцу и все лопочет и лопочет на итальянском:

— Андиамо! Андиамо!

Пожимаю плечами, не понимаю, что она хочет. Тогда девушка тянет меня за руку и увлекает за собой. Идем на берег моря, она не перестает лопотать на ходу.

— Амор, Альфредо, Амор! — девушка показывает рукой на звезды. Наконец до меня доходит смысл ее болтовни.

Аллегра садится на песок, увлекает за собой меня и не дает опомниться. Прижимается ко мне всем телом, обнимает, целует в губы, в шею, в глаза. Я настолько отвык от женской ласки, что не сразу соображаю, что должен сделать. Девушка улыбается и не торопит. Смелею… Во мне просыпается давно и глубоко запрятанное, почти звериное желание обладать красивой женщиной…

…Возвращаюсь в барак лишь под утро. Друзья ничего не спрашивают, только загадочно улыбаются и тактично ждут, не поделюсь ли своими впечатлениями о прошедшей ночи.

Страстный «амор» с Аллегрой продолжается еще две недели. Этого срока хватает, чтобы скопить необходимую сумму для покупки билетов на поезд до Рима, а оттуда дальше, до Парижа.

Расстроенная девушка провожает меня до вагона. Пытаюсь объяснить ей по-русски:

— Аллегра, я не могу здесь больше оставаться, должен найти супругу и ребенка. Они живут в России, я ничего не знаю об их судьбе.

В ответ она плачет и твердит свое:

— Амор, Альфредо, Амор…

… Вот так, неожиданно, начинается и заканчивается последний роман в моей жизни.

Мы едем в вагонах самого дешевого класса. В Париже останавливаемся на квартире родственников одного из товарищей, затем находим фонд помощи белым офицерам и получаем небольшое денежное содержание.

Еще через три дня уже еду в Берлин и еще через день добираюсь до Кенигсберга.

Письмо родственникам из Джакарты так и не дошло.

Месяц я отдыхаю — сплю и без конца ем. Как кадровому военному, мне быстро удается найти место в Кенигсбергском гарнизоне.

Сняв небольшую квартиру, живу один, посылаю многочисленные письма жене и брату в Россию, но ответов так и не получаю. Больше не обращаю внимания на женщин. Всю оставшуюся жизнь тоскую по своей семье.

ГЛАВА 18

В моей квартире раздается телефонный звонок. Хватаю трубку. Вместо Сашиного голоса узнаю мамин, заплаканный.

— Приезжай, отец бушует. По телефону рассказывать не буду.

Ловлю машину и мчусь на другой конец города. Влетаю в квартиру и тут же, с порога, слышу слова рычащего от перевозбуждения отца:

— Твоя родная мать обманывала меня всю жизнь!

— Папа, давай спокойно рассказывай, мне волноваться нельзя.

— Пусть сама рассказывает! — продолжает рычать отец.

Мама садится на диван, я устраиваюсь рядом.

— Мои родственники из Германии нашли меня. Позвонил брат из Берлина.

— Какие родственники, какая Германия? О чем ты говоришь?

— Я не литовка, я чистокровная немка.

Обескуражено слушаю:

— Родилась я в Кенигсберге, в состоятельной семье. Мое настоящее имя Линда.

— Ли-и-нда?! Мама, как такое может быть!

— На этом свете все может быть, доченька. На самом деле я Линда фон Кройнц. Вернее, так меня звали до войны.

— Ничего себе! — только и нашлась, что сказать я.

— Мой отец — профессор, преподавал в университете естествознание. Девичья фамилия матери — твоей бабушки — фон Врангель. У меня есть два младших брата.

Не знаю, как мне реагировать на такое заявление… «Так. Успокойся. Вдохнула и выдохнула, как учил Казимир Эдуардович».

— Мама, давай рассказывай все честно, без утайки.

— Так я и рассказываю… ТОлько не перебивай меня, пожалуйста, иначе я заплачу.

— Хорошо… молчу, как рыба.

— У нас была заботливая и ласковая мама, которая всегда находилась дома, вместе с нами — отец почти всегда был занят — занимался наукой. А жили мы в старинном трехэтажном особняке в районе Амалиенау. Все в семье было спокойно до тех пор, пока Гитлер не пришел к власти. Нашего отца заставили вступить в национал-социалистическую партию и работать на благо рейха. Иначе ему грозило остаться безработным профессором. Он долго упирался, но потом смирился. Отец не мыслил себя без любимого университета. Многие преподаватели поступили также.

— А потом что произошло? — не удержалась я от вопроса.

— А потом Гитлер развязал войну. С каждым годом становилось все хуже и хуже. Уезжать из города к родственникам в Чехию уже не имело смысла. Мы так и остались ждать конца войны, все еще надеясь на лучшее.

Мама замолчала, собираясь с мыслями, и сделала несколько глотков из стакана с водой…

— В начале апреля сорок пятого, — продолжала она, — началась интенсивная ночная бомбардировка города Англичанами. Все ночи мы проводили в подвале собственного дома в грязном полуголодном состоянии. Весь центр превратился в сплошные развалины, в том числе и королевский замок, от которого остались одни руины. Податься было некуда. Водопровод полностью разрушили, многие улицы залило водой. Затем был штурм, город заняли русские.

Еще несколько дней мы боялись выходить из подвала. Дождались, когда в дом зашли солдаты, нашли нас и сообщили, что можно выйти на улицу. Рядом расположилась полевая кухня, и наc, впервые после штурма, накормили супом и кашей. Родители следили, чтобы мы ели понемногу — боялась, что случится заворот кишок. Отец ел и плакал. Никто не ожидал такого страшного конца войны. Хорошо, что наш особняк уцелел. Он находился в удалении от центра, в другом районе.

— Мама, вам повезло, — это всё, что смогла ответить ей я.

— Доченька, просо особняк находился в удалении от центра, в другом районе… Еще через день пришел русский офицер и приказал, чтобы мы перебрались наверх, в две спальни, а низ особняка займут военные. Пришлось потесниться. За неудобства нам платили едой и питьевой водой.

Так мы прожили почти полгода. Внезапно объявили, что всех немцев немедленно депортируют с территории Восточной Пруссии в Германию. Куда? Выбор был небольшой. Либо в восточный сектор Германии, где будет социалистический лагерь, либо в западную Германию, к любым родственникам. Тогда мне было пятнадцать лет, среднему брату двенадцать, младшему десять. Русских военных не интересовала дальнейшая судьба кенигсбергцев. Они получили приказ от Сталина переселить людей. На правах победителей, земли Восточной Пруссии поделили между собой Россия и Польша. Приказ необходимо выполнять.

— Да-а-а-а, мамуля, в те времена военные приказы выполнять умели…

— Из дома разрешили брать только личные вещи, документы и кое-что из скраба — то, что можно увезти на тележке или унести в руках. На сборы дали двадцать четыре часа. Родители всю ночь упаковывали личные вещи, папины старинные книги. Что-то перекладывали, что-то вытаскивали, потом снова пытались упаковать обратно. Обстановка была очень нервозная. Вдобавок ко всему, я почувствовала недомогание. У меня начался жар. Мама совсем встревожилась:

— Майн Гот, ты заболела в дорогу! Лекарств нет, что же будет?

Ей пришлось мочить полотенце в холодной воде и класть мне на лоб. Это, конечно, помогало мало.

Утром ворвались солдаты-конвоиры, и выгнали нас на улицу. Находясь в бреду, я упала во дворе под деревом. Идти дальне не было сил. Смутно, как в замедленных кадрах, помню, что родители пытались поднять меня, объясняли русским, что их дочь больна, но они ничего не понимали — решили, что я умираю, а родителей вместе с братьями подогнали прикладами к крытой машине и затолкали в кузов. Машина быстро уехала в неизвестном направлении.

Тут я не выдержала и заплакала сама… Папа принес из кухни второй стакан с водой, подал мне и зашипел:

— Алдона, Пожалела бы дочь, ей волноваться нельзя.

— Нет, папа, пусть рассказывает все до конца, — промокаю глаза, тоже глотаю водички и заставляю себя успокоиться.

Мама собралась с силами и опять заговорила:

Сколько времени я провалялась на улице — не знаю. Помню, что кое как собралась с силами и буквально приползла в подвал. Там меня и обнаружила женщина — литовка по имени Лайма, которой дали ордер на проживание в нашем доме.

Она знала немецкий язык и поняла, что произошло. Добрая Лайма выходила меня.

Мне повезло. У неё осталась метрика о рождении погибшей дочери. Она не заявляла о смерти своей девочки. Возраст покойной совпадал с моим, и Лайма представила меня новым властям, как свою дочь, после чего прописала в доме. Так я стала Алдоной Локис.

— А как ты выучила русский язык?

— Тоже благодаря Лайме. Я осваивала азы около года. А еще через год уже вполне сносно читала и общалась на новом языке. Параллельно учила и литовский.

— Так вот откуда у меня способность к языкам! Передалась по наследству от тебя! — улыбнулась я.

— Наверное, доченька, может быть… — мама провела рукой по моим волосам, — позже мне даже удалось устроиться на работу и поступить в строительный техникум. Потом я познакомилась с твоим отцом. Жизнь потихоньку налаживалась. Единственное, что меня угнетало — полная неизвестность о судьбе семьи. Все остальное ты знаешь…

После долгого рассказа мама заплакала. В комнате воцарилась тишина.

— Не плачь, все хорошо. Ты жива, здорова и братья нашлись… Кстати, мне очень интересно посмотреть на своих дядюшек.

Тут папа опять зарычал:

— Я всю жизнь был партийным человеком, военным, а женился на немке! Что люди скажут? В голове не укладывается, как дальше жить!

— Папа, успокойся. Партия твоя давно никому не нужна. Это уже история. Теперь все только и норовят поехать за границу, находят своих родственников и живут счастливо. Поедешь в Германию. Что в этом плохого? Радуйся, что так все получилось.

Отец обиженно замолкает.

— Мамуля, когда мы сможем встретиться с твоими братьями?

— Скоро. Но прежде всего, я должна выслать им приглашение.

ГЛАВА 19

Готовлюсь к встрече братьев и, в связи с предстоящим радостным событием, очень волнуюсь. Ничего не знала о их существовании, страшно вспомнить, сколько лет. Тогда, в сорок пятом, они были мальчиками, сейчас это взрослые, зрелые мужчины. Как я узнаю их в аэропорту? Внешне это уже другие люди! Что они предпочитают есть, какие у них новые привычки? От постоянного волнения по поводу встречи у меня поднимается давление. Ложусь на кровать и вспоминаю свое довоенное детство: «как хорошо было с мамой, папой, братьями! В большом просторном доме всем хватало места… мама пекла вкусное сладкое печенье с разными начинками — марципаном, вишневым и малиновым джемом. Спокойный и добрый папа большую часть времени проводил в своем кабинете за работой. Он готовился к лекциям по естествознанию. Папа иногда разрешал заходить к нему и брать для чтения интересные познавательные книги о путешествиях. Когда стала постарше, отец давал мне читать Гете, Ницше, Шекспира. Папина библиотека была огромной. А сколько старинных книг в красивых кожаных переплетах, закрытых на бронзовые замки, стояло на полках! Отец постоянно напоминал, что надо не только читать, а еще и стать образованной девушкой. Частенько к нему приходили его несколько любимых учеников, с которыми он дополнительно занимался научной работой. Один из них, по имени Марк, поглядывал на меня многозначительным взглядом и краснел при этом. Явно, что я ему очень нравилась. Проклятая война все испортила!

Мама научила меня неплохо играть на рояле. Я часто музицировала, особенно, когда в доме бывали гости. В теплые дни любила сидеть в увитой плющом беседке, находящейся в отдаленной части сада и писать в своей специальной тетрадке стихи на разные темы. Получалось очень неплохо. Писала обо всем, что видела вокруг — о природе, о людях. Где эта тетрадь теперь?

Воспоминания наслаиваются одно на другое. Вот я гуляю по парку со своей бабушкой — строгой баронессой Врангель, которая часто приезжала погостить из своего поместья под Берлином. Баронесса сидит на скамейке и читает книгу, я играю с подружкой из соседнего дома. Как же ее звали…? Сколько времени прошло! Жаль, что больше не увижу своих бывших друзей и знакомых. А что стало с моей бабушкой? Столько лет жить в неведении, вдали от родных и близких! За что бог дал нам такие испытания?

…Вот мой брат, Рейнхольд, гоняется за собакой во дворе, вот Генрих — самый младшенький, падает с дерева и ушибает руку. Папа строго отчитывает детей за неразумное поведение, а добрая мама лечит ссадины и синяки…».

Голос мужа возвращает меня в реальное время:

— Алдона, ты не слышишь, телефон звонит? По звуку чувствую — международный звонок. Подойди, а то там опять по-немецки заговорят!

Подскакиваю к аппарату. Действительно, звонит мой старший брат и спрашивает:

— Сестричка, не забыла ли ты, что нас надо встречать через два дня?

— Дорогие мои, я все отлично помню и обязательно встречу вас. Не тратьтесь на покупки, в наших магазинах теперь все есть. Лишь бы благополучно долетели сами!

Буквально считаю дни до приезда моих родных. Сколько времени пришлось скрываться! Неужели семья, наконец, сможет воссоединиться? Это самое большое счастье для меня.

Да еще и внучка скоро родится, будет, кем гордиться и для кого жить…

… В аэропорту приземлился самолет из Берлина. Я нетерпеливо вглядываюсь в лица выходивших пассажиров.

Нет, не они, а вот следующие два, вроде похожи. Нет, тоже не они. Наконец, через минут десять томительного ожидания, вздрагиваю. «Генрих!» Бросаюсь вперед, и приникаю к седому мужчине лет шестидесяти. Следом подходит Рейнхольд и целует меня в щеки, в глаза, из которых ручьем текут слезы и размазанная тушь.

Через минуту к нам присоединяется Лера с отцом. Говорю по-немецки, представляю братьям своего мужа и дочь. Получив багаж, идем к своим скромным «Жигулям».

Сажусь с братьями на заднее сиденье и всю дорогу возбужденно стрекочу. Замечаю в зеркало, что муж хмурит брови и пытается понять хоть что-то из нашего разговора. Дочь понимает довольно хорошо и тихонько переводит ему суть беседы.

Генрих вспоминает тот злополучный день, когда их погнали на вокзал, а я осталась лежать на земле. Родители долго не могли успокоиться и искали меня. Долгие годы они посылали запросы по различным российским инстанциям. Ответ приходил лишь один: такой девушки в Калининграде нет. Искали по всему Советскому Союзу. Безуспешно. Так и умерли в неведении о моей судьбе, а братья продолжали поиски.

Совсем недавно они узнали номер телефона по старому адресу и позвонили соседям, которые жили вместе с нами в особняке. Они сообщили наш номер в Ленинграде. Браться решили проверить информацию и попали в точку. Алдоной оказалась я — их родная сестра! Таким чудесным и неожиданным образом воссоединилась семья.

Вечером сидим за домашним столом, пьем водку, как положено по-русски, между делом вспоминаем довоенную жизнь, выселение немцев из Кенигсберга и плачем…

… Оказывается, родителям удалось вывезти с собой семейные документы, власти им в этом не препятствовали, а вот вся уникальная библиотека, которая собиралась столетиями, постепенно сгорела в печке особняка. Соседи, получившие ордер на проживание на первом этаже, экономили на дровах — рвали и жгли в печке старинные книги в кожаных переплетах. Какое варварство! Я знала об этом и плакала по ночам. Сколько уникальных сочинений, собираемых веками нашими прадедами, полностью пропало!

Лера снова спрашивает:

— А как тебе удалось сохранить портрет Августины?

— Очень просто. Забрала его к себе в комнату, завернула в тряпку и спрятала за постель. Новая мама ничего не имела против этого.

Братья только слушают и качают головами. Сказать по этому поводу нечего. Все понятно без лишних слов. Генрих мягко переводит разговор на другую тему. Он очень удивлен нашей маленькой квартирой. В Германии так живут только эмигранты. В основной массе все имеют свои дома или просторные квартиры.

— А вот так живут семьи советских офицеров, — говорю я, — вы попали в Россию. У нас так обитают почти все простые граждане страны, не считая членов правительства и бывших обкомовских работников, которым достались квартиры в домах времен сталинской застройки.

Рейнхольд сразу предлагает оформить вид на жительство в Германии по программе воссоединения семей. Отвечаю:

— Муж не согласится. Будем здесь доживать. Но в гости к вам и на могилу родителей обязательно приедем.

Генрих продолжает настаивать на переезде. У него своя торговая фирма, просторный дом под Берлином, супруга и двое взрослых детей. Места хватит для всех. Заодно можно посмотреть родовое древо и документы по генеалогии. Эти документы очень заинтересовали дочь.

Лера приглашает дядюшек посетить ее квартиру, хочет расспросить о портрете далекой прапрабабушки и познакомить их со своим Александром.

Войдя в квартиру, Генрих сразу впивается взглядом в портрет:

— Да это же Августина фон Венцель! Как вам удалось сохранить его?

— Мама всю жизнь прятала его за кроватью.

Генрих рассказывает мне длинную семейную историю об Августине, Эльзе, их предках, о поместьях, которыми раньше владела семья. Рассказ представляется мне сказкой. Разве могла я подумать, что исторические обстоятельства обернутся таким, самым неожиданным образом? Теперь становятся более понятными все мои сны и видения. Ну что с этим делать?

Саша присоединяется к нам вечером. Представляю его своим дядюшкам как любимого мужчину и отца ребенка. Он вежливо здоровался и садится на диван. Весь вечер Генрих внимательно рассматривал его…

Позже он обмолвится:

— Где я мог видеть лицо этого русского? Странно, не могу вспомнить. Дежавю…

Вот уже неделю мы живем в Ленинграде. Гуляем по великолепному городу, общается с сестрой. В ближайшие дни запланировали поездку в Калининград. Полетим вместе с Линдой.

С нетерпением ждем посещения нашего родного Кенигсберга… Специально не приглашаем с собой в поездку мужа сестры, Леру и Александра — хотим побыть только втроем и погулять по городу, как в прошлые счастливые времена…

… В Калининграде сразу же снимаем номера в центральной гостинице, складываем вещи и отправляемся бродить по улицам. Перед ними предстал новый, воссозданный после бомбежки город. Все застройки оказываются совершенно современными. Кое-где в центре еще сохранились жалкие остатки отреставрированных немецких зданий. Доходим до высокого холма, что на берегу реки Прегель…

— Майн Гот, Рейнхольд, смотри, русские взорвали остатки замка Тевтонского ордена! Настоящие варвары… Ведь замок не имел никакого отношения ко второй мировой войне и являлся великолепным историческим образцом средневековой готики со множественными историческими экспонатами! Он простоял на этом месте восемь веков! Помнишь небольшую комнату герцога Альбрехта с ее огромным величественным камином?

— Конечно, помню. Ее оформил резьбой по венгерскому ясеню придворный столяр Ганс Вагнер. Еще помню эркерную комнату, в которой был помещен герб, а в его середине орел держал в когтях серебряную литеру.

— Между прочим, мебель из покоев королевы Луизы находилась на своем месте вплоть до уничтожения замка. А картинная галерея, янтарный кабинет? Интересно, куда все эти экспонаты вывезли военные?

— Я знаю, что секретное распоряжение о вывозе давал бывший гауляйтер Восточной Пруссии Кох. Документов не сохранилось. Теперь мы можем только предполагать о месте нахождения всех этих сокровищ, — отвечает Рейнхольд.

— А помнишь знаменитый старинный ресторан «Блютгерихт», находившийся в подвале северного крыла?

— Да. Внутри мы с тобой не были, но я его отлично представляю по памяти. А какое неотесанное сооружение они построили вместе него! Генрих, мне хочется плакать.

— Спасибо покойному Канту. Только благодаря его могиле остался нетронутым Кафедральный Собор. Жаль, что не уцелела галерея философов «Стоя кантиана».

— Хорошо, что, хотя бы, уцелела надпись: «здесь увековечен достойно великий учитель. Юноша, думай о том, как обессмертить себя»!

— Какая, все же, интересная посмертная судьба у нашего философа… Рейнхольд, ты не помнишь, кто из наших прозорливых сограждан предложил похоронить его у стен собора?

— О-о! Так решили все жители Кенигсберга. Кант хотел, чтобы его скромно погребли на обыкновенном кладбище. Жаль, что ни кто из этих жителей уже не сможет увидеть и оценить положительные последствия своего решения. Надеюсь, что все эти люди пребывают в Раю.

— Брат, этот факт уже вполне оценило сегодняшнее поколение. Не забывай, что русскими управлял диктатор — Сталин. Именно с одобрения Маленкова, бывшего соратника Сталина, через восемь лет после окончания войны, городские власти начали постепенно взрывать остатки замка. А мотивировали они этот поступок тем, что замок угрожал обрушением на проезжую часть и трамвайные пути. Главный архитектор очень хотел разобрать средневековые памятники по кирпичикам, а из этих добротных крепких красных кирпичей мечтал построить новые современные дома. Мотивировал он свой поступок экономией государственных средств и, тем самым, хотел обеспечить личный карьерный рост. Вот русские и получили в подарок эту уродливую конструкцию на горе Кнайпхофф.

Продолжаем беседу и направляемся дальше. Линда идет рядом и только один раз вмешивается в разговор:

— А знаете, — сказала она, — я давно привыкла к новому облику старинного города. Сейчас слушаю вас и думаю о том, насколько я прониклась русским духом и политикой. Надеюсь, что прохожие не знают немецкого. Если бы они уловили смысл разговора, то обвинили бы нас в русофобии и, в принципе, были бы правы.

— Почему, сестренка?

— Слишком дорогой ценой русским далась победа. Слишком дорогой… Отец моего мужа погиб под Курском. Его мать одна поднимала троих детей. Жили в землянке, питались лебедой… Пришел карательный отряд и сжег деревню полностью, не оставив ни единого целого дома. Только сплошное пепелище. Вот такие дела… Неимоверно тяжелым испытанием оказалась для русских война… Надеюсь, вы помните о разоренных городах, о сожженных дотла вместе с женщинами, детьми и стариками деревнях. О концлагерях, где массово истребляли людей. А сколько детей осталось круглыми сиротами! Вы должны понимать, почему нас не любят русские…

— Да. Мы узнали обо всем после окончания войны. Нам очень жаль… — ответил я, потупив взгляд, — чувство национальной вины за развязанную Гитлером войну еще долго будет жить в душах немецкого народа… Но сейчас речь о другом — о разрушениях культурных ценностей. Кстати, Рейнхольд, от кого ты узнал про тайную политику бывших властей города?

— Мой хороший знакомый долгое время жил на территории Восточного сектора Берлина и имеет подробную информацию о прошедших событиях. Все же, надо учесть то обстоятельство, что русские в этой войне предстали в роли победителей и диктовали свои условия, а мы, как побежденная сторона, не смогли ничего сделать для сохранения своих бывших памятников архитектуры. Такие унизительные условия продиктовала немецкой нации судьба. За какие страшные грехи она распорядилась поставить нашим управителем Адольфа Гитлера и разрушила все, что создавалось веками? Мне становится нестерпимо больно, когда я вспоминаю о том, что Восточной Пруссии давно не существует, а вся ее бывшая территория разделена между Польшей и Россией.

— Да, и я помню об этом всегда. Но Поляки берегут средневековое наследие!

— Дело в том, что основное население Польши — католики, и, исходя из истоков своей веры, они трепетно относятся к старинным костелам и кирхам. Им удалось спасти все исторические памятники, находящиеся на их современной территории. Русских, как мы видим, совершенно не интересует европейские реликвии. Их правители всегда считались и считаются атеистами. Вот тебе и ответы на вопросы, связанные с утратой старинного города.

Беседуя, доходим до места, где раньше находилось немецкое католическое кладбище. Перед нашими удрученными взглядами предстает страшная картина:

— Майн Гот! Это место, на котором веками покоились останки благородных людей! Ты помнишь, где находились могилы наших предков? От них ничего не осталось!

Рейнхольд плачет.

— Мародеры! Они уничтожили все! Где все мраморные надгробия и склепы? Зачем они им понадобились? Одному богу известно, что это за странная, непонятная нация — русские! Только ему известно, что на уме у этих людей. Это про нас они с уверенностью говорят — все немцы варвары, а сами-то не лучше!

— Рейнхольд, не все русские так плохи. Есть среди них умные и талантливые люди, но, к сожалению, их меньшинство. В России устроили революцию, ее последствия — уничтожение всех лучших людей, которыми гордилась нация. Затем, долгое время властвовал диктатор Сталин, который сумел добить оставшееся количество интеллигентного и образованного народа. Кто теперь правит страной? Догадался? Именно внуки и правнуки тех самых малообразованных и невоспитанных людей, которые и устроили революцию. Так чего от них можно ждать, кроме неприятностей?

— Согласен, брат. В то время и у нас правил диктатор — Гитлер. Нас также вынуждали к беспрекословному подчинению властям. Хочешь жить — следуй строго установленному порядку, за отступление от правил отправляйся в концентрационный лагерь. Обыкновенные люди всего лишь пешки в большой королевской шахматной игре за мировое господство, живое средство для достижения своих целей. Из века в век происходят войны, из века в век люди отдают свои жизни за очередную амбициозную глобальную идею управления миром, поселившуюся в голове очередного короля. Таков жизненный цикл.

— Не все так грустно. Считаю так: если человек прислушивается, что ему тихо нашептывает вселенная и, подчиняясь воле космического разума, следует пути, показанному свыше, он получает полноценную гармоничную жизнь. А если человек упорно идет по пути, который он выбрал сам, исходя из жизненного опыта окружающих его людей, то не получит ничего, кроме постоянных проблем и неудовлетворения жизнью. Рейнхольд, ты никогда не задумывался, почему священнослужители называют гордыню человеческую смертным грехом?

— Нет. Не задумывался. Почему?

— Потому, что человек идет против воли космического разума и выбирает не свой путь, а чужую роль в этой жизни.

— Если все так просто, отчего люди не прислушиваются к себе, своим чувствам?

— Их внутренние противоречия, постоянная жажда стяжательства и денег, известности и славы забивают истинное стремление души. А стремления эти проявляются на уровне очень слабых импульсов, распознать которые может только не испорченный этой гордыней, умеющий внимательно прислушиваться к себе человек. Именно такие импульсы и называются интуицией.

— А как же успехи людей? Разве быть успешным грешно?

— Все успехи, которые не приносят удовлетворения и гармонии душе, считаются ложными и временными. Душа первая начинает болеть, затем, постепенно, начинает давать сбой и заболевать весь организм. Человечество никогда не станет бессмертным, пока не изживет в себе гордыню.

— Генрих, оказывается, ты у меня философ! Недаром наш прадед дружил с Иммануилом Кантом, — шутит Рейнхольд.

С помощью сестры мы добираемся до района, где находится улица Кутузова. Практически все особняки уцелели. С волнением в душе подходим к своему бывшему дому.

Бывшие соседи Линды, совсем пожилая семейная пара, сразу же узнают ее и впускают нас в дом.

Попав в гостиную, радостно удивляемся: посредине комнаты накрыт старинный обеденный стол, ранее принадлежащий нашей семье.

— Надо же! Его не сожгли! Как приятно снова сесть за него! — говорю Рейнхольду на немецком языке, — и камин цел и печка, даже кафель тот же, голландский остался.

Незаметно переглядываюсь с братом.

Садимся за стол, выпиваем за приезд, потом за воссоединение семьи. Оказывается, что соседи из рядом стоящих домов уже знают новость о приезде и чудесном воссоединении родственников. Прожив, бок о бок, столько лет, никто и не подозревал о таких обстоятельствах.

В дверь звонят без конца, просят выйти во двор и рассказать чудесную историю подробно.

Мы с Рейнхольдом дожидаемся, когда старики и сестра выходят на улицу, и быстро подходим к камину. Нажимаю на потайную кнопку в углу и открываю маленький тайник. Рейнхольд протягивает руку, вытаскивает оттуда металлическую коробку и быстро кладет ее в сумку. Закрываю тайник.

— Генрих, похоже, все цело. Эти русские ничего не нашли.

— Отлично. Нам везет…

… Линда со стариками возвращается в дом минут через двадцать. Мы с братом чинно сидим за столом. Недолго походив по дому, отдаём старикам подарки, привезенные из Германии, прощаемся и отправляемся в гостиницу.

Зовем сестру к себе в номер. Убедившись, что дверь закрыта, достаю из сумки ржавую металлическую коробку, открываю ее и выкладываю на стол содержимое — несколько старинных золотых колец, медальон, две пары золотых сережек, дорогое колье с бриллиантами. У Линды округляются глаза:

— Откуда драгоценности?

Отвечаю:

— Перед тобой наши семейные реликвии, которые пролежали все это время в тайнике камина. Папе удалось их спрятать перед тем, как покинуть дом. Родители рассказали нам о драгоценностях и настоятельно просили забрать, если когда-нибудь наступит подходящий момент. Они никогда не сомневались в том, что реликвии вернутся в семью каким-нибудь неожиданным образом. Мы успели открыть тайник, пока вы разговаривали на улице.

Линда только ахает в ответ.

— Как вы перевезете их в Германию, через границу? С опаской спрашивает у меня Линда.

— Мы не повезем их. Заберешь с собой в Ленинград. Часть колец и сережки оденешь на себя, часть положишь в сумку. Это твоя личная собственность. Посмотри на родовое кольцо с изумрудом. Как играет камень! Передашь его своему зятю после того, как он официально женится на Лере… Правда, не хватает еще одного — женского кольца с изумрудом. Оно осталось где-то в России, у потомков барона фон Тиссена, если таковые еще живы. Надо разыскать их. Тогда род полностью воссоединится, и кольца будут дальше защищать потомство. Ты же помнишь историю, которую рассказывал тебе отец?

— Смутно. Да и как искать? У кого спрашивать?

— Пока не знаю. Думаю, сейчас это сделать гораздо проще. Документы в архивах теперь более доступны. Со многих из них сняли гриф секретности. Будем посылать запросы и ждать ответы. Тебя нашли, найдем и их.

Через несколько дней сажаю братьев на автобус Калининград- Берлин и возвращаюсь домой. Мужу решаю не говорить ничего. На старого коммуниста и так свалилось слишком много информации. Он всегда ненавидел фашизм и немцев соответственно, а тут такое! Я всю жизнь обманывала его — оказалась истинной немкой, да еще и баронессой. Расскажу все дочери, и перевезу драгоценности в ее квартиру.

ГЛАВА 20

Обсуждаем произошедшие события с Лерой. Звонит ее мама и просит разрешения срочно приехать. Через час, взволнованные не на шутку, усаживаемся втроем за столом, принимаемся рассматривать украшения, и слушаем сбивчивый рассказ мамы.

Беру кольцо с изумрудом в руки и внимательно разглядываю его. На обратной стороне замечаю старую, почти стертую надпись, очень напоминающую надпись на моем кольце.

Аккуратно спрашиваю:

— Каким образом у вас в семье появилось такое красивое кольцо?

— О-о, это отдельная история! — говорит Линда и начинает подробно рассказывать легенду, передающуюся из поколения в поколение:

— Когда-то давно, в средние века, в Богемии жил наш предок — ювелир и алхимик. Он и изготовил два кольца с изумрудами — мужское и женское. На их внутреннюю часть нанес гексаграммы, защищающие потомков рода. И действительно, род наш не прекращается. Сколько бы несчастий не происходило, всегда есть кто-то, кто остается на плаву и имеет потомство. Случай с нашей семьей характерен. Для того, чтобы жизнь у Валерии наладилась, необходимо найти обладателя второго кольца — женского. Похоже на мистику, но факт остается фактом. Защита работает.

Внимательно слушаю, стараясь не упустить ни малейшую деталь.

Вслух, не выдавая своего волнения, говорю:

— Интересный рассказ! Вы, правда, верите во все это?

— Уже и не знаю, верить или нет. Нужно найти родственников по фамилии Тиссен.

Буквально секунду меньжуюсь, смотрю на Валерию и отвечаю:

— Попробую помочь в поиске. Расскажите, пожалуйста, чем они занимались в России, и при каких обстоятельствах потерялись.

— Знаю только, что след Альфреда фон Тиссена потерял после революции свою семью. У него в Петербурге остались супруга и сын. Что с ними произошло дальше, неизвестно.

Не высказываю никаких мыслей по этому поводу.

Проводив маму до остановки, обнимаю Леру, заглядываю в её глаза и прошу:

— Давай, поедем в ближайшее время к твоему историку, что занимается генеалогией. У меня есть вопросы, на которые хочу получить ответы. Я ведь тоже Тиссен! Только маме, пока, ничего не говори. Надо все выяснить. Я могу оказаться просто однофамильцем.

— Да, уже назрело! Столько времени собираемся, а поехать все некогда. Он давно нас ждет, наверное, уже обиделся. Вернемся домой, и я ему сразу позвоню.

Историк Павел Иванович оказался пожилым человеком, хозяином огромной библиотеки и базы данных о дворянских родах, проживавших в России до революции. Он принимает нас в огромной комнате со старинной мебелью из красного дерева, сажает на диван и внимательно слушает мой рассказ. Затем он подробно записывает все имеющиеся факты, имена, фамилии, даты рождения и смерти, которые известны, и обещает взяться за работу в ближайшее время.

После посещения Павла Ивановича едем в мою квартиру. Открываю шкаф, достаю оттуда кольцо и показываю Лере. Представляете, каково было ее изумление, когда она увидела еще одно такое же кольцо с изумрудом?

— Видишь, на его обратной стороне гексаграмма!

— Ничего себе! Давай возьмем его с собой и сравним у меня дома.

… Дома, положив два кольца рядом, убеждаемся, что они действительно полностью похожи, и гексаграммы совпадают.

— Получается, что мы каким-то образом состоим в родстве? — Испуганно спрашивает Лера.

Успокаиваю ее:

— Возможно, что родство очень дальнее, от каких-нибудь общих средневековых предков, не больше. Ты за ребенка боишься? Ничего страшного. Если мы окажемся братом и сестрой в восьмом колене, так это и не родство вовсе. Давай подождем, что сумеет найти Павел Иванович.

Два месяца проходит в томительных ожиданиях. Наконец, звонит Павел Иванович и приглашает нас к себе. Морально готовимся выслушать все, что расскажет историк.

А слушать пришлось много. Часа три он рассказывал нам про древний род фон Тиссен… Потом начал спрашивать меня:

— Не было ли у вашего отца и есть ли и у вас признаков интересной болезни — костных наростов на сухожилиях, которые появляются обычно после тридцати лет?

Я утвердительно кивнул головой.

— Да, у отца были и у меня уже появляются. При последнем диспансерном обследовании хирург заметил начало редкой болезни. Он назвал ее Контрактура Дюпюитрена.

Павел Иванович улыбнулся.

— Вот еще одно доказательство вашей принадлежности к древнему роду фон Тиссен. Эта болезнь, полученная от рыцарей, передается из поколения в поколение на генетическом уровне. Английские ученые доказали ее интересное происхождение. Ваши далекие предки сражались тяжеленными мечами, которые держали двумя руками. И в те времена мужской организм усиленно работал на свою защиту. Вероятно, для того, чтобы на руках не лопались сухожилия от сильного напряжения, с тыльной стороны ладоней со временем образовывались костные наросты. Так эта болезнь проникла в генетическую память и стала передаваться по наследству. Вылечить ее невозможно. Можно только сделать операцию — убрать наросты, и более ничего.

— Да, я знаю, Павел Иванович. Прискорбно, но факт. Ничего с этим не поделаешь. Придет время, займусь своими руками, но сейчас не хочется думать о грустном.

— Простите меня, Александр, я лишь объяснил, что неспроста задал вопрос о болезни. Еще раз подчеркну, это генеалогический факт…

Кстати, я занимался генеалогией декабристов и нашел интересный материал: один из ваших предков, Готгард фон Тиссен, состоял в масонской ложе и был ее активным членом.

— Ничего себе! — только и смог ответить на это я. Расскажите поподробнее, пожалуйста.

— Подробнее? Хорошо. Сообщаю, что знаю: Готгард и его брат, Филипп (это другая ветвь рода фон Тиссен, происходящая также от вашего общего предка, Фабиана фон Тиссена) состояли членами Южного общества и дружили с Александром Николаевичем Муравьевым-Апостолом, который настоял на том, чтобы члены вышеупомянутого общества вошли в ложу с благородной целью духовного роста. Что из этого получилось, вы знаете. Нравственно-философский смысл масонства остался в мыслях, а на деле получился необдуманный бунт против царя и его правительства. После восстания на Сенатской площади, один из братьев фон Тиссен — Готгард, полковник Полтавского полка, был отправлен в ссылку вместе с Муравьевым-Апостолом и работал на рудниках Сибири более пятнадцати лет. Имея крепкое здоровье, он выжил, получил амнистию и вернулся в Петербург. Его младший брат Филипп, скрылся от гнева царя в одном из поместий Житомира (нынешняя Украина), сменил фамилию, женился на дочери настоятеля местной церкви, а затем и сам принял духовный сан.

Во время голода девятьсот двадцать третьего года он посадил всю свою многочисленную семью на подводы и выехал в Брянскую область, где его потомки живут до сих пор. Их образовалась целая деревня. Все работают в колхозе и занимаются сельским хозяйством. Вот такие метаморфозы судьбы произошли с вашими дальними родственниками.

— Да, восстание и революция здорово исковеркали судьбы людей. К сожалению, ничего поправить уже нельзя. Поздно.

— Зачем поправлять? Не вижу смысла. Все равно, Господь распорядится по-своему.

— Верно, Павел Иванович. На все воля божья… А какую литературу посоветуете прочитать на тему масонства?

— Чтобы было понятнее, советую начать с нашего малоизвестного в России автора — Михаила Осоргина. Роман называется «Вольный каменщик».

— Спасибо. Обязательно почитаю.

— Друзья, мы с вами отвлекаемся от основной темы: в архиве МВД я нашел личное дело капитана Николая Альфредовича Тиссена. Александр, слушайте внимательно! Дальше я буду рассказывать про Вашу прабабушку.

Павел Иванович смотрит на меня поверх своих очков и продолжает:

— Прошло лет двадцать после революции. Наталья все это время жила в Ленинграде. Она так и не нашла никаких следов мужа. Их сын Коленька закончил академию внутренних войск и поступил на службу в НКВД. Помогли Наташины связи в главном управлении. Молодому следователю предстояло бороться с расхитителями и бандитами. Такая профессия сына устраивала Наталью. Во всяком случае, семью не трогали.

В поликлинике НКВД Коленька познакомился с милой воспитанной барышней Татьяной, которая работала там врачом терапевтом. После недолгих встреч он привел ее в дом, познакомил с матерью, а еще через два месяца молодые расписались в ЗАГСе.

От этого брака появилось новое поколение ставшей уже советской фамилии Тиссен. Татьяна родила двух сыновей погодков — Анатолия и Сергея. И опять семейное счастье длилось недолго.

Началась Великая Отечественная война, а вскоре и блокада Ленинграда. Николая сразу забрали в ополчение. Надо было охранять дорогу жизни, проходящую по льду Ладожского озера.

При очередном обстреле его ранило, он упал в полынью, с трудом выбравшись оттуда, получил воспаление легких и скоропостижно умер.

Наталье удалось отправить детей с бабушкой на Урал, а сама она осталась рыть окопы в голодном и холодном городе. Несчастная женщина не смогла дожить до снятия блокады всего несколько дней, умерла от истощения. Вернувшись после окончания войны домой, сыновьям пришлось жить с бабушкой в одной комнате. Квартиру уплотнили. Им подселили жильцов соседних домой, разрушенных при бомбежках. Детство у мальчиков было тяжелое, впрочем, как и у всех послевоенных детей. Однако, они смогли получить высшее образование и устроиться в жизни. Ну, а остальное Вы все знаете. — закончил свой рассказ Павел Иванович.

В комнате повисла минутная тишина. Собираясь с мыслями, я достаю из сумки альбом, купленный в пинакотеке Мюнхена, открываю его на странице, где помещена репродукция с портретом барона фон Венцель, и спрашиваю историка:

— Павел Иванович, Вы видите кольцо на руке барона?

— Конечно, вижу. А что примечательного вы хотите этим показать?

Подобные кольца раньше были у многих дворянских семей.

— Дело в том, что у меня есть аналогичное кольцо и у Леры тоже. И еще: улавливаете ли вы хорошо заметное внешнее сходство барона на портрете со мной? Как вы думаете, как такое может быть?

Павел Иванович внимательно всмотрелся в портрет, подумал и произнес многозначительно:

— Одну минуточку, уважаемый барон! Знаете ли вы о том, что можете быть похожим на любого вашего предка вплоть до десятого колена?

— Нет.

— Так знайте, что я не вижу в сходстве ничего удивительного. Так проявляется генная память. А теперь я хочу сказать самое главное: Вас давно ищут родственники из Богемии. Это семейная пара — Адольф и Амалия фон Линд. Думаю, что они подробно смогут ответить на все оставшиеся у вас вопросы. Вот их адрес и телефон. Звоните, пишите. Я свою часть работы закончил.

ГЛАВА 21

Не спится. События наваливаются на нашу семью снежным комом. Чего ждать дальше и какие родственники из Богемии ищут нас? Давненько я не посещала Казимира Эдуардовича…

Необходимо поблагодарить его и пересказать события, которые произошли со мной за последнее время.

— Саша, хочу познакомить тебя с одним человеком.

— Что за человек?

— Умный и проницательный практикующий психолог. Давай сходим к нему вдвоем, пока у тебя есть время.

— Не люблю я психологов, но если ты настаиваешь, пойдем.

И вот мы в кабинете Казимира Эдуардовича. Я довольно сбивчиво, на эмоциях, рассказываю ему о своем знакомстве с Сашей и о неожиданно открывшихся фактах из биографии мамы.

— Валерия, я не сомневался в том, что вы дойдете до истины. Природа дала вам значительно больше шансов, чем остальным людям. Это было понятно мне с первого дня нашего знакомства. Тот, кто ищет, всегда находит… Если хотите, я введу вас в транс вместе с Александром, а после сеанса сравним, что показали в измененном состоянии сознания ему, а что вам.

Саша не перечит мне и нехотя соглашается на эксперимент.

— Александр, подумайте, что вы хотите узнать, и задайте вопросы человеку или существу, с которым встретитесь в медитации. Задача понятна?

— Понятна. А если я ни с кем не встречусь?

— Так не бывает.

— Почему?

— В медитациях всегда есть проводник — ваше подсознание. Именно подсознание и приведет к источнику информации…

… Ложимся рядом. Я на диван, Саша на кушетку. Казимир Эдуардович включает тихую приятную музыку…

Ярчайший поток света затягивает меня в тоннель, перемещает в пространстве и опускает рядом со скамейкой, на которой сидит знакомый суфий.

Приветствую его:

— Здравствуйте, уважаемый.

— Алейкум ассалам, я ждал твоего появления. Садись рядом со мной…

Сажусь…

— Знаю, ты хочешь спросить о своем отце, — начал беседу суфий.

— Да, уважаемый. Я не верю, что его нет в живых.

Суфий качает головой.

— Я мог бы показать тебе все, что с ним случилось, но не буду. Такое ненужное знание лишь вызовет отрицательные эмоции и помешает развитию твоей дальнейшей жизни.

— Понимаю… Но все же… скажите, что с ним случилось?

— Успокой свою душу и не ищи его среди живых. Твой отец проник в тайные махинации людей, находящихся у власти, за что и поплатился жизнью.

— Уважаемый, прошу вас, говорите понятнее!

— Члены американского отделения Cosa Nostra не знали, как поступить, чтобы смерть выглядела естественной, поэтому вы так долго ждали официального медицинского заключения и тело. Ты действительно похоронил своего отца. Смирись. Отведенный ему срок пребывания на земле закончился, но тебе предстоит жить еще долго. Скоро ты переедешь в дом с башней. Всевышний хранит ваш род.

— В какую башню я перееду?

— Придет время, все узнаешь. Сейчас ты должен завершить незавершенное. Помни, что у тебя скоро появится на свет дочь…

…Суфий исчезает, я прихожу в себя.

Я снова в Египте?! Но местность другая… стою в лощине между горами, щедро разукрашенными природой в разные цвета. Молочные и кремовые полосы гор чередовались с шоколадными…

… Позади меня раздался звук падающего камня. Поворачиваю голову и сразу узнаю старого знакомого. Египетский жрец подходит ко мне.

Обмениваемся приветственными поклонами.

— Я снова призвал тебя, — говорит он и взлетает вверх, к заходящему солнцу. Легко отрываюсь от земли и спешу за ним.

Любуюсь горами с высоты птичьего полета… Через минуту жрец приземляется на вершине самой высокой горы и объясняет:

— Мы опустились на Синай. Идём к пещере…

Усиленно соображаю: «знакомое название… что связано с ним?… Ах да… Моисей… скрижали завета…».

На маленькой площадке, покрытой редкой травой, неподвижно сидят двенадцать знакомых старцев, укутанных в яркие клетчатые пледы. Внизу пропасть…

Завидев нас, один из них встает и, не обращая внимания на жреца, подходит ко мне, осматривает со всех сторон, потом медленно растягивая слова, молвит:

— Мы долго ждали твоего появления… ты успела вовремя… сегодня божественные лучи еще не погасли.

— Какие лучи?! — переспрашиваю на всякий случай.

— Вместо ответа старец просит: протяни правую руку.

Протягиваю. Он ставит мне на ладонь маленькую золотую пирамиду, похожую на современную статуэтку.

— Смотри на нее и получай божественную энергию.

После его слов пирамида начинает переливаться, светиться ярко-голубым светом, постепенно увеличивается в размерах, затем плавно опускается с ладони на землю и медленно, прямо на глазах, вырастает до размеров просторной комнаты.

— Войди в неё, — приказывает старец.

Вхожу. Внутри пустота… Вдруг, откуда-то сверху, слышу знакомый тоненький хрустальный голосок. Поднимаю голову. Среди искрящихся бликов, играющих под самыми сводами конуса, парит мой ангел-хранитель.

— Твое тело заполнилось новой энергией. Рожай без страха, — пропел он.

— А что будет дальше, после того, как моя дочь появится на свет?

Ангел улыбается.

— Дальше все устроит твоя прапрабабушка.

— Что она должна устроить?

Ангел не отвечает ничего и исчезает. Исчезает и пирамида, и старцы, и жрец. Я прихожу в себя…

Рассказываю Казимиру Эдуардовичу о том, что видела, первой, затем рассказывает Саша.

— Хмм… интересно… наверняка, так срабатывает родовая память. Жизненный цикл повторяется и будет дальше повторяться в совершенно разных проявлениях. Во всяком случае, проводники дали намек, что у вас есть общее незавершенное дело. Это может быть и воспитание будущего ребенка, и встреча с остальными родственниками, и, возможно, новые обстоятельства жизни, которые откроются позже. Но самое главное, что вы об этом узнали.

Счастья вам и благополучия! Не забудьте пригласить на свадьбу!

— Обязательно, Казимир Эдуардович.

Мы тепло прощаемся с психологом, я благодарю его за бесценную помощь, которую он мне оказал.

По дороге домой спрашиваю Сашу:

— Тебе понравился Казимир Эдуардович?

— Ну как сказать… мощный мужчина, умный. Сразу понятно, что владеет техникой гипноза и увлекается эзотерикой.

— Увлекается, это мягко сказано. Он профессионал своего дела. А ты раздумывал, идти или нет. Если бы не он, мы бы не встретились.

— Почему?

— Я могла не подойти к тебе, тогда, в универсаме.

— Но, ведь подошла?

— Это потому, что Казимир Эдуардович заставил меня в мелких деталях прописать на бумаге черты и характер мужчины, с которым хочу познакомиться. Я запомнила, что написала и, благодаря этому, рассмотрела тебя. В твоем облике нашлись все прописанные мною черты, ну а характер я изучила позже.

— Ах вот как!

— Саша, ничего случайного в жизни не бывает. Что захочешь, то и получишь. К своим мыслям и желаниям стоит относиться предельно внимательно.

— Философ ты мой, не морочь мне голову, я за рулем.

ГЛАВА 22

За прошедшие два с половиной месяца мы свыклись с происходящими в семье чудесами. Обсудив все детали с мамой, Генрихом и Рейнхольдом, окончательно убедились, что Саша и есть именно тот прямой потомок рода баронов фон Тиссен, которого давно ищут.

Генрих незамедлительно сообщает об этом семье фон Линд. Вскоре я и Александр получаем официальное приглашение от родственников.

В телефонном разговоре баронесса Амалия просит взять с собой оба кольца с гексаграммами.

Мы собираемся в срочном порядке и улетаем в Чехию.

В аэропорту Праги нас встречает секретарь баронов фон Линд. Им оказывается щупленький молодой человек в очках, родом из Австрии, знающий пять европейских языков. Он свысока окидывает взглядом сначала меня, затем и Сашу и манерно приглашает сесть в новую «Шкоду».

По дороге секретарь, которого зовут Франц, пытается ввести нас в курс дела:

— Я хорошо знаю пять иностранных языков. Если угодно, могу разговаривать по-немецки, по-чешски, по-испански, по-итальянски.

— Лучше по-английски, Франц, — сказала я.

— Ок… Считаю своим долгом предупредить вас, что барон и баронесса благородные и воспитанные люди, получившие хорошее образование. Обращаться к ним необходимо вежливо. Они не воспринимают неучтивое обращение и могут отказать вам в приеме. Подобные случае уже случались с другими родственниками.

Спрашиваю:

— А что, по-вашему, означает неучтивое обращение?

— Это означает, что в разговоре с ними нельзя употреблять сленг, нельзя повышать голос, нетактично обращаться друг к другу, громко и некрасиво смеяться, вести себя развязно, много пить и курить, как принято у русских.

— Достаточно! — перебиваю его речь, — мы не относим себя к роду невоспитанных и пьющих людей. Этикетом тоже владеем и не считаем возможным слушать подобные разъяснения.

Сама не ожидала от себя такого тона.

— Я ношу ребенка, уже на пятом месяце беременности и нервничать мне нельзя. Так что, прошу не учить меня хорошим манерам. Между прочим, я их у вас, пока, не заметила.

Молодой секретарь краснеет и замолкает. Саша посматривает на меня и потихоньку улыбается.

Оправившись после первого замешательства, Франц решает загладить ситуацию и активно рассказывает о местах, мимо которых мы проезжаем. Снова едко замечаю:

— То, о чем вы говорите сейчас, более интересно, чем то, что вы пытались нам объяснить ранее.

Франц улыбается.

— Ваш характер очень похож на характер баронессы. Думаю, вы подружитесь.

Уверенно отвечаю:

— Я в этом и не сомневаюсь.

Прошу Франца:

— Расскажите подробнее о баронессе Амалии.

— О, баронесса Амалия очень необычная женщина! Она видит людей насквозь. Утаить от нее практически ничего не возможно. Все тайное становится явным. Она до сих пор остается лидером в семье. Старый барон Адольф всегда ей подчиняется. Баронесса очень хорошо умеет принимать правильные решения, видимо, обладает сильно развитой интуицией. Я пытаюсь учиться у нее этому дару.

— Как интересно, полезные сведения!

«Оказывается, Франц большой болтун» — замечаю про себя.

Четыре часа, проведенные в машине, пролетают быстро. Мы въезжаем в старинные ворота родового поместья фон Линд.

Поместье занимает обширную территорию с просторным внутренним двором, в конце которого виднеется небольшой замок, приютившийся на высоком берегу горного озера.

От дороги, идущей вдоль шикарного ухоженного сада к замку, раньше приходилось подниматься в гору. Швейцарская фирма оборудовала для престарелой четы небольшой лифт, и неудобства были устранены. Барон Адольф обустроил в башне замка наблюдательную площадку и установил на ней мощную подзорную трубу. Целыми днями он рассматривает окрестности и таким образом отдыхает от властной супруги.

Случилось неприятное. У барона не осталось наследников. Единственный сын умер еще ребенком, а баронесса больше не может иметь детей. Всю свою длинную жизнь они посветили друг другу. Дожив до восьмидесяти пяти лет, оба сохраняют ясный ум и четко ориентируются в пространстве. Есть одно единственное неудобство. В последнее время Амалия передвигается только при помощи палочки и совершенно отказывается от коляски.

Несмотря на преклонный возраст, баронесса всегда ухожена и элегантна, что нельзя сказать о ее муже. Адольфу совершенно все равно, как он выглядит. Амалии приходится с боем заставлять его переодеваться к ужину.

В начале войны чета фон Линд перебирается в Марокко, где живет высокопоставленный друг барона. Адольф занимается переводами с арабского на чешский и немецкий, а так же пишет труды по восточной археологии. Семья живет на Африканском побережье более тридцати лет. Богемское поместье и замок национализировало государство, так что о возвращении «в никуда» вопрос не обсуждался.

Только совсем недавно, после развала социалистического лагеря, чешское правительство возвращает собственность семье фон Линд. Они с радостью перебираются на Родину и умудряются привезти с собой и разместить в замке огромную коллекцию старинной восточной посуды и картин. Коллекцию эту, с помощью влиятельного покровителя, барон собирал на протяжении многих лет.

Теперь в замок привозят туристов, которые с большим интересом рассматривают содержимое нижних этажей. Баронесса запрещает пускать посетителей на смотровую площадку, желает, чтобы они не мешали любимому мужу наслаждаться великолепным видом окрестностей.

По возвращении в поместье, Амалия и Адольф были приятно удивлены. За тридцать лет никто так и не смог найти вход во второй потайной кабинет Мастера. Вся библиотека и старинные приборы открылись перед ними через столько времени в грязном, запыленном виде, но совершенно целые.

Амалия остается довольна. Есть, что показать будущим поколениям.

Главное, — частенько повторяла она Адольфу, — определиться, кому оставить все это солидное состояние. Из многочисленных родственников, расплодившихся по всему миру, ее, по той или иной причине, никто не устраивает. Единственное русское ответвление пока ей не знакомо. Революция и железный занавес сделали свое дело. Узнать что-либо не представлялось возможным. На запросы в органы власти и архивы ответов просто не приходило. А ведь именно там остались потомки Эльзы! Именно они были главными претендентами! Интуитивно Амалия чувствовала, что скоро все разрешится каким-то, пока неизвестным образом. Как всегда, она оказывается права.

Звонит Генрих из Германии. Его рассказ воспринимается ею как сказка. Баронесса сначала не верит, но через некоторое время, когда все данные подтверждаются, окончательно понимает, что ищет в правильном направлении. Остается только посмотреть на Валерию с Александром, а также на реликвии, которые прибудут вместе с ними.

Франц достает мобильный телефон и звонит баронессе:

— Мы у входа, встречайте.

На крыльце появляется слуга, открывает дверь машины, любезно подает мне руку, ждет, когда выйдет Саша и закрывает дверь. Второй слуга берет чемоданы и несет их в дом. Заходим следом в большой зал, где нас встречает галантный мужчина.

— Приветствую вас! Я управляющий, Марк Манцевич. Барон и баронесса сейчас выйдут. Присаживайтесь.

Садимся на диван.

«Красивый диван, старинный, интересно, какой эпохи?» — проносится в голове…

Через пару минут из двери, находящийся перед нами, выходит сначала баронесса, а за ней и барон. Встаем. Саша вежливо наклоняет голову, прикладывается губами к кончикам пальцев баронессы, затем здоровается с бароном крепким рукопожатием. Целую баронессу в одну и другую щеку, она делает так же, потом отходит на пару шагов назад, внимательно смотрит на меня и восклицает:

— Дорогая, как ты похожа на Эльзу фон Линд! Я искренне рада твоему приезду. Мы обязательно подружимся и нам есть о чем поговорить и что обсудить.

— Госпожа баронесса, спасибо за комплимент. К сожалению, я не знаю, кто такая Эльза. Ведь столько лет мы не имели информации. Все последние события развиваются как в сказке.

— Милая моя, я отвечу на твой вопрос, но прежде всего, прошу тебя, зови меня просто Амалия.

— Хорошо, Амалия. Постараюсь называть вас так.

— Да, именно так, — продолжает баронесса, — мне уже рассказали историю о вашем знакомстве. Но не думаю, что это сказка. Все складывается так, как и должно сложиться. Так проявляется родовая память. На подсознании вы искали друг друга и нашли. Вы оба энергетически мощные молодые люди, и каждый способен считывать информацию с партнера. В настоящее время об этом не принято говорить, а раньше в этом никто и не сомневался.

Разговор прерывается. Выносят на подносе шампанское, мы поднимает бокалы за приезд и знакомство.

Через несколько минут после обмена любезностями управляющий показывает комнату, где нам предстоит жить и рассказывает о программе дня и нашего дальнейшего пребывания.

— Вас ждут к торжественному ужину через полтора часа. Форма одежды вечерняя. Александр, вам рекомендовано надеть костюм с галстуком или бабочкой, а вы, Валерия, должны выйти к столу в закрытом платье. Ожидается приезд высокопоставленных друзей баронов фон Линд.

— Спасибо за напоминание, Марк. Можете идти.

Раскладываем вещи и обсуждаем увиденное и услышанное только что.

— Хмм… как ты быстро вошла в роль баронессы, мне нравится!

— Не прикалывайся, учись соблюдать приличия.

— Да-а-а-а?

— А ты как думал? Толи еще будет!

— Ладно, учту. Знаешь, что я заметил?

— Что?

— При поцелуе я обратил внимание, что на пальце баронессы одето кольцо с крупным темно-красным камнем. Вероятно, тоже обручальное и тоже старинное. Иного не дано.

— Узнаем об этом позже. Уверена, что баронесса еще расскажет нам многое. Мы вообще, толком, ничего до конца не знаем и не понимаем.

— Согласен. Посмотрим, что будет дальше. Даже не расслабиться. Этикет придется соблюдать и следить за каждым своим словом.

— Да, тут тебе не квартира в Ленинграде, где позволено делать все, что угодно. Ничего, выдержим.

Ужин накрыли за огромным старинным столом, где могли бы поместиться человек восемнадцать — двадцать, не меньше. Сервировка получилась отменная — серебряные приборы, фужеры и стаканы из богемского хрусталя, тарелки из мейсенского фарфора.

Приятно удивилась при виде этого великолепия и спрашиваю:

— Амалия, как вам удалось сохранить антикварное стекло?

— Это всего лишь маленькая часть того, что имела семья. Все эти мелочи мы смогли увезти с собой в Морокко, остальное, естественно, пропало в неизвестном направлении. Ты не представляешь, как все сложно происходило! Каждую тарелку, каждый бокал пришлось очень хорошо упаковать — завернуть в бумагу, потом в материал, сложить в деревянные ящики и пересыпать соломой. По границе нас чуть не обворовали, но, к счастью, все обошлось. Ящики были очень тяжелые, их просто не смогли вытащить из машины.

Наконец, приехали друзья. Ими оказалась пожилая пара из Карловых Вар. Граф и графиня доживали свой век в Чехии, а их дети эмигрировали в Вену.

На стол подают два вида овощного салата, артишоки, затем, на большом блюде, вносят жареных перепелов.

Саша интересуется у барона:

— Откуда вам доставляют перепелов?

— Из горной Австрии. У нас имеется свой поставщик.

— А артишоки откуда? — Продолжает спрашивать Саша.

— Артишоки из Швейцарии. — Снова отвечает Адольф. Поставщики — семейные фирмы остались еще довоенные. Сейчас дело продолжают их внуки. Старинные традиции поддерживают во всех приличных семьях Европы.

— Как здорово, — отвечает Саша, — в России давно забыли о таких традициях.

Может быть, новая власть и возродит что-то, но это произойдет не скоро.

— Да, России еще долго придется догонять Европу. Семьдесят лет советской власти сделали свое дело, — вздыхает барон и продолжает: — Долгое время я сочувствовал тем, кому пришлось жить в этой бестолковой стране. Теперь мое сочувствие сменилось на презрение. Кто такие «новые русские»? Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю? — Барон обводит многозначительным взглядом присутствующих за столом.

— Успокойся, Адольф, — прерывает его баронесса, — тебе нельзя волноваться.

Барон тут же сникает, опускает глаза в тарелку и разрезает пополам артишок…

После ужина мужчины отправляются в кабинет под предлогом поиграть в покер, а мы, женщины, прогуливаемся по аллеям сада.

Амалия берет меня под руку и начинает разговор издалека:

— Дорогая, расскажи, как вы живете в России, какие отношения у тебя с Александром? Я поминаю, что вы не состоите официально в браке?

— Нет, не состоим. Он не предлагает и всячески уходит от этой темы. Я не могу понять причину такого поведения. Знаю точно, что он меня любит, что больше у него никого нет, и родители давно умерли. Есть какая-то скрытая причина.

Баронесса с усмешкой отвечает:

— Я помогу тебе. У нас все получится. Прекрасно знаю, как можно поправить положение и примерно догадываюсь, чем занимается твой Александр. Об этом я расскажу позже.

— Когда?

— Какая ты нетерпеливая! Не волнуйся, все произойдет очень скоро.

Пока, гуляй, дыши воздухом, тебе с дочуркой полезно. Кстати, вы уже выбрали имя для девочки?

— Пока нет. В России считается плохой приметой придумывать имя младенцу заранее.

Баронесса снова улыбается.

— Я знаю, какое имя будет у твоей дочери, но пока не скажу. О нем ты тоже узнаешь позже.

— Амалия, вы все время говорите загадками!

— Я загадочная женщина и род наш загадочный! — весело отвечает баронесса.

Явно, что я нравлюсь ей все больше и больше…

… Во главе со старшими рода едем в Карловы Вары. Амалия настояла на том, чтобы я выпила минеральной воды и погуляла по набережной вдоль реки. Она беспокоится за мое здоровье.

Нагулявшись вволю и прикупив местные сладкие вафли — фирменную визитку города, отправляемся на завод по производству чешского стекла. В нем сделан небольшой музей. Нас и баронессу охотно впускают в него. Оказывается, там ее все знают и более того, она является почетным членом этого производства. На этом месте ее семья когда-то построила сначала цех, а потом завод. В музее, на самом видном месте, находится старинный портрет Отто фон Линда — основателя фирмы и завода.

Каждый день мы узнаем все новые и новые подробности о своих далеких предках…

… Вечером Амалия просит нас надеть кольца с изумрудами. Она желает посмотреть на них за ужином.

Спрашиваю Сашу:

— Как ты думаешь? Почему баронесса хочет, чтобы мы надели реликвии именно для ужина?

— Посмотрим, наверное, будет о чем-то рассказать.

Он оказывается прав. Амалия начала длинный рассказ о истории рода. Разговор длился часа два. Секретарь принес из кабинета старинные семейные альбомы и огромный лист с генеалогическим древом. Оказывается, мы имеем много общих родственников, о существовании которых даже и не подозреваем. Все они, в основном, были известными людьми, состояли на службе при императорских домах Европы и России. Там значились и фрейлины, и тайные советники, командующие армиями, известные художники, писатели и музыканты.

Вскрывается еще одна приятная неожиданность: все европейское и российское титулованное дворянство состоит между собой в ближнем или дальнем родстве, что называется родовым генеалогическим кольцом.

Амалия рассказывает много интересно и подводит разговор о нашем с ней родстве. Чувствую, главный момент настал: она просит снять кольца и отдать на короткое время ювелиру, чтобы он засвидетельствовал подлинность реликвий.

Спрашиваю ее тихонько:

— Амалия, а когда вы поможете мне с замужеством?

— Дорогая, все произойдет после посещения ювелира. Потерпи еще немного. В любом случае, я все сделаю, чтобы ты была счастлива.

Ювелир долго и внимательно рассматривает кольца, сверяет их со старинными фотографиями, потом утвердительно говорит:

— Госпожа Амалия, это они, я полностью уверен.

— Большое спасибо за хорошие новости. Вы можете идти.

Ювелир откланивается и уходит из замка.

Амалия обращается ко мне и Саше:

— Дорогие мои, настал момент поговорить о главном. Сообщаю вам следующее: после моей смерти вы оба являетесь равноценными наследниками поместья, земель и замка.

Но я оставляю за собой право поставить одно условие: завещание вступит в силу только после вашей регистрации брака на территории Чехии. Я не желаю делить наследство. Дележка может привести к судебным тяжбам и его дальнейшей продажи с молотка.

Мы слушали и не перебивали.

— Лере скоро рожать, поэтому регистрация должна произойти в ближайшее время, желательно, пока вы находитесь здесь.

Саша пытается возразить:

— Зачем так скоро? Мне необходимо договориться на работе! Реакция шефа на такое мое самостоятельное решение непредсказуема.

Амалия хмурится:

— Возражений не принимаю. Работа — не повод для отказа.

— Уважаемая баронесса, вы ничего не знаете о моей работе! Ситуация складывается непростая. Я могу потерять контракт и более того, угодить в тюрьму.

Баронесса, холодно отчеканивая каждое свое слово, говорит:

— Александр, о твоей работе мне давно все известно. Я имею отличные связи в компетентных кругах. Только Валерия до сих пор думает, что ты постоянно уезжаешь на гастроли. Для меня секретного пианиста давно не существует. Я требую понять и принять один простой, но очень важный факт: ваше истинное предназначение совсем в другом — в хранении и продолжении старинного рода. Ваше будущее состояние дает вам обоим право не работать и жить на постоянные проценты, регулярно выплачиваемые банками. Настаиваю на том, что после свадьбы ты, Александр, незамедлительно уволишься со службы и вместе с Лерой переедешь жить в поместье. Я найду, чем вам заняться в Чехии.

— Меня так сразу не отпустят! — Снова пытается возразить Александр.

— В настоящее время, о твоей срочной отставке договорились мои верные друзья в Москве. Более того, о вашем общем наследстве и беременности Валерии знают в российском управлении.

На несколько секунд в воздухе повисла гробовая тишина… затем Амалия продолжила:

— Александр, я жду от тебя лично окончательное решение. Исходя из сложившейся ситуации, следует подчиниться моим условиям, иначе замок достанется государству. Но в любом случае я не допущу, чтобы Валерия и ребенoк перебивались на одну зарплату.

Саша бледнеет на глазах.

— Баронесса, как вы все предусмотрели! А я, разведчик называется! У меня даже мысли не промелькнуло о таком возможном раскладе. Хотя, с другой стороны, что я теряю? Да ничего, только приобретаю нормальную жизнь и семью. То, что моей дальнейшей судьбой распорядились без моего участия и поставили перед фактом, как мальчика, конечно, задевает самолюбие. С другой стороны, Вы, баронесса, правы. Так и быть, не буду сопротивляться.

Я планирую пойти с Лерой в ЗАГС, но прежде должен официально проинформировать вышестоящее начальство о своем намерении. Начальство, со своей стороны, обязано проверить, на ком я собираюсь жениться. Вот и вся проблема.

Тут дар речи возвращается ко мне:

— Так ты меня обманывал все это время? Я должна была знать! Считаю, что я не чужой человек для тебя, это первое, что мне не нравится, и второе: неизвестно, как могла сложиться ситуация. Допустим, что твое руководство не устроила моя автобиография, тогда бы ты женился?

Саша молчит несколько секунд, собираясь с мыслями, и отвечает:

— Да, я действительно служу в разведке. По роду своей деятельности я не имею права рассказывать о том, чем занимаюсь. О моих делах известно только очень узкому кругу людей — тем, с кем совместно работаю. ВОт по этому я и не могу рассказывать тебе что — либо… А в случае отрицательного ответа руководства по поводу моей женитьбы, я, все равно, выбирал бы сам. Вариантов немного: или служба, или семья. В случае с тобой я знал, что выбрал бы семью, — бурно, на эмоциях отвечает Саша и тихо добавляет к сказанному:

— Прости меня, если можешь.

— Мы с девочкой не представляем свою жизнь без тебя. После того, как все выяснилось, я понимаю твое непредсказуемое поведение и постараюсь простить.

Баронесса не вмешивается. Она наблюдает, чем закончится выяснение отношений между нами.

Позже Амалия сказала мне:

— Валерия в семье ты будешь явным лидером… Получилось так, как я хотела. Моя душа довольна.

Амалия устраивает нам пышную свадьбу. Торжественное венчание проходит в храме во имя Святых Апостолов Петра и Павла в Карловых Варах. Многочисленные родственники, съехавшиеся со всего мира, приветствуют нас, как равных членов своего огромного клана. В дальнейшем нам предстоит посетить их всех поочередно.

Саша увольняется со службы без особых проблем, и мы переезжаем в поместье. Еще долго его бывшие сослуживцы не могут понять, что толком произошло, почему он срочно отошел от дел по собственному желанию и без выслуги. Строгий Анисимов не разглашает информацию до сих пор.

По прошествии четырех месяцев появляется на свет наша дочь. При крещении девочке дают имя Эльза.

Оказывается, малышка очень похожа на Августину фон Венцель. Отмечая это радостное событие, вспомнили и о том, что благодаря огромным усилиям Мастера наш старинный род всегда будет иметь продолжение…

Через полтора года внезапно умирает баронесса. Барон тоскует по своей любимой Амалии, теряет всяческий интерес ко всему происходящему вокруг и вскоре присоединяется с ней на небесах. Все состояние покойных, а также поместье с замком полностью переходят в нашу собственность на вполне законных основаниях.

Со временем я поняла, что Саша не совсем прекратил тайную деятельность.

Слышала, как ему звонил человек по имени Хамид и долго рассказывал о том, что какого-то Геннадия за большие деньги признали шизофреником, за шпионаж выгнали из армии, лишив всех званий, квартиры и пенсии. Для Геннадия это оказалось лучшим вариантом, чем расстрельная статья.

Делаю вид, что ничего не замечаю и поддерживаю состояние семейного комфорта и спокойствия. Что делать, если мужу скучно жить без секретов!