Четырнадцатый уровень. Патовая ситуация.
Отец Томас вздохнул и, скользнув спиной по стене, сел на пол со скрещенными ногами. Его не смущала такая поза. Никаких тебе кушеток или офисных стульев перед кучей мониторов. Просто бетонный пол и спина, прижатая к стене. Это казалось ему… правильным и естественным.
— Ты не возражаешь, если я посижу здесь немного?
Стоун подозрительно сузил глаза.
— Я никуда не уйду.
Они молчали около минуты.
— Ты напоминаешь мне парня, которого я однажды знал, — наконец сказал Томас. — Я познакомился с ним перед семинарией — в те дни, которые можно смело назвать моей сексуальной революцией. У меня был мотоцикл — быстрый, японский.
Стоун фыркнул.
— Там, откуда я родом, парни называли их «рисовыми ракетами».
— Ну, это расизм.
— Еще какой расизм!
Томас улыбнулся и продолжил:
— Так вот этот парень работал вышибалой в баре неподалеку от Сент-Луиса. А я любил захаживать туда. Прикинь! Я проводил последние деньки перед постригом в священники. А тот тип был настоящим зверем. Большой, как медведь. Суровый не только с клиентами, но даже с давними приятелями. Его боялись злить. Понимаешь? Казалось, что у него под кожей жило злобное животное. Лев! Когда дело шло к драке, он словно попадал в свою стихию.
Томас вздохнул. Стоун посмотрел него сверху вниз.
— Так о чем я веду речь? — подытожил священник. — Когда люди приходили в бар, этот парень тут же ставил свой диагноз: кто из них будет веселым выпивохой, печальным занудой или наглым задирой. Он будто чувствовал их по запаху. Ты только переступал порог, а он уже мог сказать, чем закончится для тебя нынешний вечер — весельем или дракой. Он читал людей, как книгу. Вот таким был Мосол. Я думаю, из него получился бы хороший священник.
— Мосол? — хмыкнув, переспросил Стоун.
Томас взглянул на него и рассмеялся.
— Нелепая кличка. Но так его называли. Не задирай Мосла, обычно говорил мне один старый пьяница. Он не любил его и всегда отзывался о нем неуважительно. Но Мосол терпел старика. Прикинь! Никто не хотел связываться с крутым вышибалой, а тот позволял какому-то алкашу подшучивать над собой. Почему? Потому что Мосол знал, что старый пьяница не будет нарушать порядок. Ему было начихать на вежливое обращение. Он поддерживал порядок, как противовес плохому поведению. Старик был для него безвредным. Он находился на доброй стороне. Понимаешь?
Стоун слегка кивнул.
— Вот кого ты мне напоминаешь, Стоун. Мосла! Человека со львом внутри своего сердца! Человека, который может видеть людей насквозь. Который может отличить нормального парня от плохого негодяя.
Солдат скрестил руки.
— Я знаю, что ты пытаешься сделать. Но даже не думай об этом.
Томас отмахнулся от него.
— Я не собираюсь забалтывать тебя.
Он уныло пожал плечами.
— Хотя да. Попробовал немного. Ладно, все в порядке. Я уже смирился со своей неудачей.
Он печально вздохнул.
— Ты знаешь, кто я такой?
— Да. Урод без души.
Томас вздрогнул. Он прав.
«Ты никчемная тварь, — произнес темный голос внутри его мозга. — Безродное существо, позорящее Бога… Ты не имеешь права на существование…»
Прекрати! Не слушай!
— В твоих словах имеется доля правды, — ответил Томас. — Думаю, твое начальство одобрило бы такое суждение. Но я представляю собой нечто большее, Стоун, так же как и ты. У меня имеется своя жизнь, работа, счета, изъяны, проблемы. Я храню в коробках свои старые вещи. И хотя меня лишили детства, я вспоминаю о нем не меньше, чем ты. А сколько прекрасных мыслей посещало мою голову! Сколько ценных невысказанных идей! Знал бы ты, какие перлы я выдавал на вечеринках с коктейлями! Иногда ты мог бы назвать меня ничтожеством. Иногда — сущим ангелом. Много раз я болтался где-то посередине, стараясь руководствоваться благими примерами и оставаться на своем пути.
Священник с грустью посмотрел на охранника.
— Я такой же, как ты. Обычный человек. Еще один парень, живущий в этом чудесном непонятном мире. У меня тоже имеется куча тайных желаний, которые я хотел бы воплотить в реальность. Но меня обманули! Я четырнадцать лет видел сны о погибшем отце. Я видел ужасные кошмары, которые заставляли меня просыпаться в поту. Все, что я считал правильным, таковым не являлось. Многое оказалось неверным. Теперь мне придется смириться с этим. Моя голова кипит от вопросов — вопросов о базе «Седьмого сына» и о том, что здесь происходило. На них может ответить только один человек. Он в шести шагах от меня, Стоун. Прямо за той дверью, которую ты охраняешь. Шесть шагов, четырнадцать лет, семь сыновей. Пожалуйста, пропусти меня. Не будь тем человеком, который откажет мне в праве задавать вопросы.
Дверные запоры щелкнули, и дверь с мягким шелестом скользнула вбок. Томас посмотрел мимо Стоуна на открытый проем, ведущий в жилое помещение. Он посмотрел в глаза отца.
— Впусти его, — сказал Хью Шеридан перед тем, как отступить обратно в темное пространство.
Стоун кивнул. Томас вскочил на ноги. Он был ошеломлен. Дверь открыл Хью. Священник недоуменно взглянул на охранника.
— Я думал, Кляйнман и Хилл…
— Нет, — сказал Стоун. — Просьба исходила от Шеридана.
Томас стоял, открыв рот. Затем он откинул голову назад и рассмеялся. Значит, Шеридан просто не хотел общаться с ними. Ты не мой сын, говорил он прежде. Вам кажется, что я ваш отец. Но это только вложенные воспоминания… Мне нужно время, чтобы привыкнуть…
— Почему ты сразу не сказал? — спросил Томас.
— Ты не спрашивал, — с усмешкой ответил охранник.
Священник посмотрел в зеленые глаза солдата.
— Ты не ушел бы с этого места. Неважно, что я говорил… Ты никогда не впустил бы меня внутрь.
— Да. Но и ты никуда не ушел бы.
— Конечно.
На лице парня появилась улыбка, не подходившая ему.
— Значит, мы кое в чем схожи, — сказал Стоун. — У нас имеются черные пояса, и мы жутко упрямые.
Томас снова засмеялся.
— Не обижайся за ту встречу в Оклахоме, — произнес охранник. — Сам понимаешь, задание. Ничего личного.
Священник кивнул, и его улыбка потускнела.
— Я начинаю понимать это все больше и больше.
Он переступил порог апартаментов своего погибшего отца. Дверь с шипением закрылась за его спиной.