Щит времен

13212 ГОД ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Добравшись до своего пристанища, она остановилась и огляделась, затем посмотрела в ту сторону, откуда пришла.

«Почему? — подумала Ванда. — Словно это в последний раз… — Сердце тревожно дрогнуло. — Может быть, и в последний…»

Солнце в юго-западной части небосклона висело почти над самым морем, но оно не опустится за горизонт еще несколько часов, а когда исчезнет, то ненадолго. Его лучи окрашивали холодным золотом кучевые облака, башнями уходившие ввысь на востоке, и разливали отблески золота по воде, в миле от того места, где стояла она. Земля там круто восходила к северным холмам, поросшим чахлой невысокой летней травой, монотонность которой нарушали яркие зеленые и коричневые пятна торфяного мха. На ветках низкорослой осины трепетали бледные листья. Повсюду топорщились толстые пучки узколистого кипрея, редко достававшего до лодыжек. Шелестела и перекатывалась волнами осока у ручья, журчавшего неподалеку. Он сбегал в не очень широкую речку, прятавшуюся в овраге. По краям оврага сбились в кучки карликовые ольховые деревца. Клочья дыма вились над жилищами Арюка и его племени.

С моря налетел ветер. Влажный просоленный воздух освежил ее, частично сняв усталость, но усилил чувство голода — сегодня она прошла немало. Тишину нарушали крики птиц, сотнями паривших в высоте: чаек, уток, гусей, журавлей, лебедей, зуйков, кроншнепов. Выше всех парил одинокий орел. Даже после двух лет, проведенных здесь, ее не переставало поражать это пиршество жизни у самых врат Великого Льда. Лишь оставив свою родную эпоху, Ванда поняла, как опустошена планета к XX веку.

— Извините, друзья, — пробормотала она. — Но сейчас меня ждут чайник и коробка печенья.

«А после надо заняться отчетом. Обед подождет. — Она поморщилась. — Почему-то доклады уже не доставляют никакого удовольствия… — подумала Ванда и застыла на месте. — Но почему меня так беспокоит то, что случилось? Откуда это предчувствие беды? Важное событие, большое, но не обязательно плохое… Предчувствие беды? Боже! Может быть, это нормально — время от времени разговаривать самой с собой или с птицами, но когда с тобой начинают говорить твои собственные страхи… Похоже, ты на этом задании уже слишком долго…»

Открыв клапан купола, Ванда вошла в свое жилище и вновь закрыла его. Внутри было сумрачно, пока она не переключила стены на прозрачность. Все равно здесь некому за ней подглядывать, кроме людей из племени «мы», да и те без разрешения сюда не приходят. Тепло позволило ей скинуть парку, снять обувь и носки. Она с удовольствием пошевелила пальцами ног.

Теснота сковывала ее движения. Большую часть купола занимал темпороллер, поставленный под полкой, на которой она держала посуду, подушку и спальный мешок. Единственный стул примостился около стола, тоже единственного, на котором громоздились компьютер и вспомогательные устройства. Рядом располагалось все необходимое для приготовления еды, умывания и прочих бытовых нужд. Разнообразные ящики и коробки замыкали круг. В двух из них были разложены одежда и личные вещи, остальные набиты приборами, непосредственно связанными с ее миссией.

Принципы работы Патруля требовали, чтобы жилище было маленьким и, по возможности, не привлекало излишнего внимания коренных обитателей этих мест. За стенами купола лежали необъятные просторы, где редко можно было встретить человека.

Поставив чайник на огонь, она отстегнула портупею и положила пистолеты — парализующий и энергетический — рядом с ружьями. Сегодня почему-то оружие впервые вызвало у нее неприязнь. Она убивала редко, только ради свежего мяса или для пополнения научной коллекции, и лишь однажды прикончила снежного льва, людоеда, который повадился нападать на людей из рода Улунгу в Кипящих Ключах.

«А вдруг придется стрелять в человека?.. Боже, лезет в голову всякая чушь собачья…»

Она невольно улыбнулась, вспомнив, что позаимствовала это выражение у Мэнса Эверарда. Он старался следить за своей речью в присутствии женщины, как его учили с детства. Заметив, что он чувствует себя спокойнее, когда и она держится в рамках приличий, Ванда угождала ему, если не забывалась.

Музыка должна принести покой. Она прикоснулась к компьютеру.

— Моцарт, — произнесла она. — «Маленькая ночная серенада».

Полились сладостные звуки. Только тогда с легким изумлением она осознала, какую пьесу заказала. Не то чтобы она обожала Моцарта — просто вспомнила о Мэнсе, а Мэнс не переносил рок.

«Быть может, станет полегче», — подумала она.

Чашка индийского чая и овсяное печенье сотворили чудо. Теперь она могла сесть за отчет. Проговорив вступительную часть, Ванда решила прослушать ее, дабы проверить, не звучит ли она нескладно, как ей поначалу показалось.

На экране синие глаза под светлыми бровями смотрят со спокойного лица с прямым носом, резко очерченного скулами и решительным подбородком. Волосы, кое-где выгоревшие от солнца, беспорядочно падают чуть ниже ушей, не раз сходившая кожа задублена ветрами куда сильнее, чем на Калифорнийском побережье.

«О боже, неужели я действительно так выгляжу? Можно подумать, что мне тридцать, а на самом деле… Я еще даже не родилась, — подумала она. Плоская шутка слегка приободрила ее. — Как только вернусь, сразу — в салон красоты, вот что!»

Неожиданно зазвучало слегка хрипловатое контральто:

— Ванда Тамберли, специалист второго класса, агент-исследователь из…

Далее пошли хронологические и географические координаты в принятой в Патруле Времени системе на темпоральном языке.

— Полагаю, что приближается кризис. Как, м-м, как следует из моих предыдущих докладов, до настоящего времени на протяжении всего периода моего пребывания здесь я посетила…

— Короче! — сказала она изображению и убрала его с экрана.

«Когда это Патрулю был нужен академизм? Ты переутомилась, девочка. Возвращение в классную комнату? Не надо. Прошло целых четыре года с той поры, когда ты была ученицей. Четыре года, полных познания и исторического опыта. Доисторического».

Она сделала несколько глубоких вздохов, мускул за мускулом расслабила все тело и сосредоточилась на определенном коане. Она не практиковала дзен или что-нибудь в этом роде, но некоторые приемы бывали порой полезны. Диктовка продолжилась:

— Думаю, что местных ожидают большие трудности. Вы помните, что племя совершенно изолировано от мира, хотя это их нисколько не заботит. Я — первый чужестранец в их жизни.

Исследователи, изучавшие язык и обычаи племени, побывали здесь три столетия назад, и их попросту забыли, разве что какие-то частички воспоминаний преобразились в мифы.

— Однако сегодня мы с Арюком наткнулись на неизвестных пришельцев. Начну по порядку. Вчера Дзурян, сын Арюка, вернулся из странствий. Он искал невесту. Ему двенадцать-тринадцать лет; по-моему, он не ищет подругу всерьез, скорее это ради приобретения опыта. Но не важно… Дзурян вернулся домой и рассказал, среди всего прочего, что видел стадо Мамонтов в Бизоновой Низине.

Этого названия будет достаточно. Она уже отправила в будущее карты местности, сделанные ею в экспедиции. Названия придумала она сама. Те, которыми пользовалось племя «мы», частенько изменялись в зависимости от того, кто рассказывал. А они любили рассказывать одни и те же истории об этих местах. («В этой болотистой низине весной, после Великой Трудной Зимы, Хонган увидел волчью стаю, гнавшую бизона. Он созвал людей из двух стойбищ. Камнями и палками они разогнали волков. Отнесли мясо домой, и все насытились. Голову оставили духам».)

— Услышав это, я пришла в необычайное волнение. Мамонты редко подходят ближе чем на двадцать миль к побережью. Еще никогда они не появлялись так близко. Почему? Когда я сказала, что пойду взглянуть на них, Арюк настоял, чтобы сопровождать меня лично.

«Он просто прелесть, он так заботится о своей гостье, которая творит чудеса, рассказывает сказки, но совершенно не понимает этой земли».

— Я не возражала против его компании. Те места я знаю плохо. Отправились мы сегодня же на рассвете.

Тамберли сняла с головы повязку. Вытащила из нее устройство размером с ноготь, фиксировавшее все, что она видела и слышала, заложила его в банк данных. Пальцы забегали по клавиатуре. Вся информация, заключенная в устройстве, будет записана в архив, но для этого ответа она введет лишь то, что непосредственно относится к теме. Пока часы прокручивались за минуты, она не могла преодолеть искушения и не замедлить изображение, чтобы снова просмотреть ту или иную сцену.

Южный склон холма укрывал их от ветра. Ванда и Арюк остановились напиться из ключа, бившего из холма.

Глядя на экран, она вспомнила, какой холодной была вода, как чувствовался в ней вкус земли и камня; она помнила тепло солнца на своей спине и пронзительный аромат, источаемый крошечными травинками. Под ногами лежала мягкая почва, еще влажная от растаявшего снега. Тучей роилась мошкара.

Арюк, набрав полную пригоршню воды, отхлебнул. В его черной бороде, ниспадавшей на грудь, засверкали капли.

— Хочешь немного отдохнуть? — спросил он.

— Нет, пойдем дальше, очень хочется поскорее их увидеть.

Тамберли произнесла примерно это. В языке Тула было еще меньше эквивалентов английскому, нежели в темпоральном, созданном для путешественников во времени и, по крайней мере, имеющем корни в высокотехнологичной культуре.

Вибрирующий, неровный по тональности, агглютинативный, язык включал в себя понятия, о нюансах которых она могла только догадываться. К примеру, грамматических родов было семь, четыре из них имели отношение к определенным растениям, погодным явлениям, небесным телам и мертвым.

Арюк улыбнулся, обнажив щербатые зубы.

— Твоя сила безгранична. Ты загнала старика.

Тулаты, название народа, которое она перевела как «мы», не вели счета дням или годам. Ванда полагала, что Арюку что-то от тридцати до сорока. Мало кто из его народа заживался после сорока. У Арюка уже росло двое внуков. Тело его, сухое, но жилистое, сохранило природную стройность, его портили лишь шрамы от некогда гноившихся ран. Ростом он был на три дюйма ниже Ванды, но она, по меркам Америки двадцатого века, безусловно считалась высокой женщиной. Она могла рассмотреть его до мельчайших подробностей, поскольку Арюк был совершенно нагой. Обычно в эту пору он накидывал пончо из травы, чтобы защититься от мошкары. Сегодня он сопровождал ее, Ту, Которой Ведомо Неизвестное. Они никогда не приближались к ней сами. Тамберли даже не пыталась объяснить, как действует маленькое приспособление на ее ремне. Она и сама не разбиралась в этой штуковине, изобретенной в далеком будущем. Возможно, это что-то ультразвуковое…

Арюк поднял лохматую голову и посмотрел на нее из-под бровей, тяжело нависающих над глазами.

— Ты могла бы утомить меня чем-нибудь более приятным, чем ходьба, — предложил он.

Когда она замахала на него руками, от смеха на его обветренном, носатом лице появилось еще больше морщин. Было совершенно очевидно, что он просто шутит. Быстро поняв, что эта чужеземка не желает им вреда и на самом деле может в случае необходимости употребить свои силы для помощи нуждающимся, «мы» вскоре начали шутить и резвиться в присутствии Ванды. Она, конечно, оставалась таинственной, это правда, но почти все явления в их мире таили в себе загадки.

— Пора в путь, — сказала она.

Легко меняющийся в настроении Арюк рассудительно согласился с ней.

— Это мудро. Если мы поторопимся, то вернемся домой до захода солнца.

— Он поежился. — Дальше не наша земля. Ты, верно, знаешь, какие духи рыщут там после захода солнца.

Но страх тут же прошел.

— Может, мне повезет, и я добуду кролика. Тсешу любит крольчатину. — Так звали его женщину.

Он достал грубо обработанный овальный камень, который постоянно носил с собой, метательную палку, нож и дротик. Прочие орудия были такими же примитивными. Их стиль восходил к мустьерской культуре раннего палеолита или близкой ей культуре. Неандертальской, например. Арюк безусловно был Homo Sapiens, архаичным представителем белой расы; его предки перекочевали в эти края из Западной Азии. Тамберли иногда не без иронии отмечала, что эти первые американцы были куда ближе к «белым», чем все, что переселялись туда после «открытия».

Арюк и Ванда продвигались на северо-запад размашистым, но сберегающим энергию шагом, поглощая милю за милей. Она торопливо прокрутила изображение дальше.

«Почему меня заинтересовала та сцена? Ничего примечательного, если не считать, что я в последний раз вижу все это…»

Ванда позволила себе отвлечься еще дважды. Один раз — когда увидела табун диких лошадей, лохматых, длинноголовых, скакавших галопом по кромке горизонта. Другой раз ей на глаза попалось стадо плейстоценовых бизонов, вожак был почти два с половиной метра в холке. Верно, это им Арюк посвящал песни благоговения.

Его народ не занимался настоящей охотой. Сородичи Арюка ловили рыбу руками в реках и озерах или делали примитивные запруды. Они собирали моллюсков, крабов, яйца, птенцов, коренья, растения, ягоды, — дары природы, определялись временем года. Ставили силки на птиц, грызунов и другую мелкую живность. Время от времени им попадались телята, молодые оленята, детеныши разных животных или громадные туши погибших животных, еще пригодные для еды. В последнем случае они забирали и шкуру. Племя Арюка было малочисленным, и неудивительно, что они почти не оставили следов своего пребывания даже южнее ледника.

Мерцание на экране задержало взгляд Ванды. Она вернула изображение назад, вспомнила зафиксированный эпизод и одобрительно кивнула. Вновь включив запись, она облизала вдруг пересохшие губы и продиктовала:

— Около полудня мы добрались до того, что искали. — Деформированные молекулы зафиксировали на экране точное местное время. — Я запишу эту часть без редактуры.

Она могла сделать это в долю секунды, но решила еще раз просмотреть материал. Быть может, она заметит детали, ускользнувшие от нее, или придумает новую трактовку. В любом случае, разумно освежить воспоминания. Ведь в штаб-квартире Патруля предстоит еще подробное собеседование.

Вновь она увидела те места. За спиной у нее простирался морской берег, кое-где поросший лесом. Здесь было много воды, но эта открытая равнина более походила на степь, чем на тундру. Травы плотным ковром укрывали землю, его темно-зеленое однообразие изредка оживлялось тощим ивняком или серебристыми пятнами ягеля. На взморье росли карликовые березы, чуть повыше ив, но тесно сбившиеся в кучки, словно на передовой. Повсюду поблескивали озерца и болотца, поросшие осокой. Только два ястреба парили в воздушных потоках; тетерева, белые куропатки и все остальные птицы, должно быть, сидели на земле, прячась, словно крысы или лемминги. Мамонты, медленно передвигаясь, паслись не менее чем в миле от людей. Урчание в их утробах слышалось даже на таком расстоянии.

Внезапно она вскрикнула. Арюк вздрогнул.

— Что случилось? — спросил он.

Экран показывал протянутую руку и едва различимые фигурки, на которые указывал ее палец.

— Вон там! Видишь их?

Арюк прикрыл глаза, прищурился, тело его напряглось.

— Нет, все расплывается. — Первобытные люди не отличались ни острым зрением, ни крепким здоровьем.

— Мужчины. И еще… Бежим!

Изображение подпрыгнуло.

Это Ванда бросилась к ним. Арюк, покрепче ухватив топор, вприпрыжку несся рядом.

Неизвестные, заметив их, слегка растерялись, потом, немного посоветовавшись, торопливо двинулись вперед, навстречу незнакомой паре. Тамберли посчитала: семеро. Ровно столько было взрослых обитателей в стойбище Арюка, если включить в их число и подростков, а эта группа состояла из одних мужчин.

Двигались они не прямо на Ванду и Арюка, а немного в сторону. Вскоре Ванда заметила, как главный среди них делает им знаки руками, и тоже свернула. Она вспомнила, что думала на бегу: «Видимо, не хотят спугнуть Мамонтов. Верно, преследовали их несколько суток, загнали до изнеможения, чтобы завести в такое место, куда те обычно не забредают, где мало пищи, много ям, наполненных грязью, и других ловушек, подходящих для охотников».

Люди были приземистые, черноволосые, в сшитых из кожи куртках и штанах, на ногах — башмаки. Каждый нес копье с костяным наконечником, в котором были прорезаны бороздки для кремниевых пластин с длинными и острыми кромками. На поясе у каждого мужчины висела сумка, в ней, без сомнения, провизия, и остро заточенный камень, служивший ножом. Под ремень был засунут топорик, за плечами какой-то сверток — скорее всего, скатанная шкура, в которую завернуты еще два или три копья. Наготове были и приспособления для метания дротиков. Камень, дерево, олений рог, кость, кожа — все прекрасно обработанные.

Когда Тамберли и Арюк приблизились к неизвестным, те остановились и рассыпались неровным полукругом, готовые к сражению.

Никто из тулатов не поступил бы подобным образом. Драки, особенно с убийствами, случались крайне редко. Групповая вражда не существовала у тулатов даже в воображении.

Незнакомцы застыли на месте.

— Кто они такие? — запыхавшись, выдохнул Арюк.

Пот сверкал на его обожженном солнцем лице. Он с трудом переводил дух, но не от усталости. Все неизвестное казалось ему сверхъестественным и устрашающим до тех пор, пока он не осваивался с новинкой. При этом Ванда видела однажды, как он, рискуя жизнью, гнался по куску льдины, в шторм, за тюлененком, чтобы добыть его для пропитания семьи.

— Попробую выяснить, — сказала Ванда.

Голос ее прозвучал неуверенно. С поднятыми вверх ладонями она двинулась к незнакомцам, но прежде расстегнула кобуры.

Миролюбивый вид женщины слегка успокоил пришельцев. Ванда перебегала взглядом с одного на другого. За индивидуальностью каждого лица она старалась найти то общее, что было свойственно определенной расе. Две косы обрамляли широкие лица природного бронзового цвета, миндалевидные глаза, прямые носы, жидкую растительность вокруг губ либо полное ее отсутствие. На лбу и щеках краской были нанесены линии.

«Я, конечно, не антрополог, — промелькнуло в голове Ванды в промежутке между ударами сердца, — но думаю, что это протомонголоиды. Они наверняка пришли с запада…»

— Богатой добычи! — приветливо произнесла Ванда, приблизившись к мужчинам.

В языке Тула не было слов для выражения чувств гостеприимства, такое поведение считалось само собой разумеющимся.

— Что хорошего вы можете сказать мне?

Говорить полагалось не все, ибо определенные фразы могли пробудить злых духов или враждебные чары.

Самый высокий среди незнакомцев, ростом почти с Ванду, молодой, плотного сложения, решительно зашагал ей навстречу. Слетавшие с его губ слова были совершенно непонятными. Ванда вздохнула, улыбнулась, пожала плечами, недоуменно покачала головой.

Он вглядывался в ее лицо. Она понимала, какой странной должна казаться ему своим ростом, цветом кож и, волос, глаз, одеждой, снаряжением. Молодой человек, однако, не выказывал робости, присущей народу «мы». Спустя несколько секунд он медленно вытянул свободную руку и кончиками пальцев коснулся горла Ванды. Пальцы заскользили дальше.

Она застыла на миг, а потом едва подавила безумный порыв смеха.

«Пощупать решил для верности».

Разведка продолжилась у нее на груди, животе, между ног. Прикосновения были легкими, как трепетание крылышек ночной бабочки, и, насколько она видела по выражению его лица, бесстрастными. Незнакомец просто удостоверялся в том, что она и по виду, и по природе действительно принадлежит к женскому полу.

«А что бы ты делал, дан я тебе под дых?» — подумала Ванда, но подавила в себе и это желание, дабы не провоцировать чужаков на неверные поступки. Когда мужчина закончил проверку, Ванда отступила на шаг.

Он что-то резко и отрывисто сказал своим спутникам. Те хмуро посмотрели сначала на Ванду, потом на Арюка. Вероятно, женщины их племени не ходили на охоту. А может, они приняли ее за его жену? Но тогда почему мужчина околачивается за спиной женщины?

Главарь группы окликнул Арюка. Голос прозвучал высокомерно. Тулат съежился от страха, но все-таки сумел взять себя в руки. Вожак поднял копье и замахнулся, словно бы готовясь метнуть его. Арюк бросился ничком на землю. Пришельцы разразились резким хохотом.

— А ну, стойте! Ишь, разошлись! — воскликнула Тамберли по-английски.

Дома ей не захотелось смотреть эту запись дальше. Она дала команду к немедленной передаче оставшейся информации, вздохнула и добавила:

— Как видите, мы не остались там надолго. Пришельцы оказались непокладистыми. Правда, у них хватило ума не связываться.

Ее искреннее негодование — Ванда выхватила из ножен металлический нож — утихомирило чужаков. Они не могли понять, кто она такая, но позволили ей с Арюком спокойно уйти, провожая взглядом до тех пор, пока горизонт не поглотил и мужчину, и женщину.

— Я рада, что мне не пришлось стрелять в воздух или делать еще что-нибудь устрашающее. Бог знает, как сложились бы обстоятельства в этом случае.

Секундой позже:

— Бог знает, как они еще сложатся. Судя по всему, это палеоиндейцы из Сибири. Я остаюсь на месте и жду дальнейших указаний.

Вынув микродискету из компьютера, она заложила ее в одну из информационных капсул и вставила в передающее устройство. Затем настроила систему управления и привела машину в действие. Маленький цилиндр, издав хлопок, растворился в воздухе. Регионального штаба в столь древней эпохе просто не создавали, и скачок через пространство-время перенес цилиндр с информацией сразу в координационный центр, который базировался как раз на родине Ванды в ее веке. Она вдруг ощутила себя одинокой и неимоверно усталой.

Никаких указании в ответ не поступило. В бюро поняли, что Ванде следует дать выспаться. И хорошенько поесть. Стряпня, еда, мытье посуды немного отвлекли Ванду и сняли напряжение. Спать ей, однако, не хотелось. Она обтерлась губкой, надела ночное белье и вытянулась на койке, которой служила полка с подушкой у стенки ее жилища. Солнце клонилось к закату. Смеркалось, и Ванда зажгла свет. Несколько мгновений она колебалась — не могла решить, чем заняться: то ли посмотреть еще что-нибудь, то ли почитать книгу. Она захватила с собой «Войну и мир», в надежде что в этой экспедиции наконец-то осилит роман, но после дня вроде сегодняшнего была просто не в состоянии открыть книгу. А может, что-нибудь детективное? Например, роман о Трэвисе Макджи, что она припасла еще со времен своего последнего отпуска, будет в самый раз? Хотя нет, Макдональд — это все-таки чересчур.

Пожалуй, старина Дик Фрэнсис будет в самый раз.

Красный Волк и его охотники уже не могли гнать Мамонтов туда, где они сумели бы забить одного из них. Животные больше не бежали от своих маленьких преследователей и вели себя почти беззаботно. Все чаще мамонты останавливались, переминаясь с ноги на ногу, и передвигались лишь для того, чтобы перехватить что-нибудь съедобное. Накануне один из самцов ринулся на людей, охотники бросились врассыпную и отсиживались до вечера, чтобы в Сумерках вновь собраться вместе. Стадо слишком удалилось от привычных мест, и терпение Мамонтов иссякло.

— В стойбище голодают, — сказал Ловец Лошадей. — Наша охота предрешена богами. Если земляные существа разгневаны, не нужно больше дразнить их. Давайте займемся другим делом и отдадим им нашу первую добычу.

— Еще не время, — отозвался Красный Волк. — Ты знаешь, как нам нужен мамонт. И мы забьем его.

Больше, чем в мясе и жире, люди Облачного Народа нуждались в шкурах, гигантских костях, бивнях, зубах, шерсти Мамонтов, которые шли на изготовление различных предметов. Но превыше всего ценилась сама победа, возвращение с удачей. Поход на этот раз оказался долгим и безрадостным.

В глазах Рогов Карибу промелькнул ужас.

— Может, та колдунья с волосами как солома, сказала нам что-нибудь дурное? — пробормотал он. — Слишком многое нашептывают эти ветры.

— Почему ты считаешь, что у нее есть колдовская сила? — спросил Красный Волк. — Она и косматый человек ушли от нас. И это было три дня назад. Подождем новостей от Бегущей Лисицы.

До возвращения следопыта в отряде воцарился порядок. Бегущая Лисица сообщил, что глубокое болото совсем недалеко. Красный Волк приободрил охотников, и те решили вновь попытать счастья.

Первым делом они собрали ветки, сухой камыш, хворост Красный Волк сам взялся за вязанки для огня При этом он пел Песнь Добычи, а остальные кружили вокруг него в медленном танце. Опустилась ночь, но она была по-летнему коротка и светла, как сумерки, в которых поблескивали озера, и земля серым полотном простиралась до горизонта, отчетливо различимого даже в этот поздний час. Небо походило на тень над головой, тускло мерцали несколько звезд. Холодало.

Когда охотники приблизились к мамонтам. Красный Волк остался позади, чтобы пылающий факел в его руке не напугал жертву слишком скоро. Ветки трещали, травы шуршали, почва хлюпала под ногами. Ветерок донес тепловато-удушливый запах громадных животных. Красный Волк почувствовал легкое головокружение: последнее время он питался скудно. Шумы в утробах, чавканье громадных ног в трясине заставили его сердце биться быстрее и прояснили голову. Животные были возбуждены: им уже несколько дней не давали покоя. Еще немного, и они обратятся в бегство.

Когда настал подходящий момент. Красный Волк свистнул. Услышав сигнал, охотники стремительно бросились к своему предводителю и подожгли факелы. Теперь Красный Волк шествовал впереди. Растянувшись по длинной дуге, его люди двинулись к стаду. Они размахивали факелами высоко над головой, пламя слепило, искры рассыпались во все стороны. Охотники наступали с волчьим воем, львиным рыком, медвежьим ворчаньем и ужасающими, надрывными, то взмывающими вверх, то обрывающимися пронзительными воплями, которые способно издавать только человеческое существо.

Один мамонт испуганно закричал. Другой затрубил. Стадо обратилось в бегство. Земля задрожала.

— Йя-я-яу! Йя-я-яу! — визжал Красный Волк. — Сюда! Вот он, впереди! Гони его! Ко мне, братья, ко мне! Загоняйте его справа и слева! Йе-и-и-и-йя!

Выбранный жертвой стал молодой мамонтенок, которого угораздило помчаться прямо в болото. Его сородичи не разбегались на большое расстояние друг от друга, но каждый выбрал свой путь. Они неслись, спотыкаясь и оглашая темноту криками. Люди видели лучше, чем мамонты. Охотники нагнали мамонтенка и побежали с ним бок о бок. Факелы почти догорели, и люди отбросили их. Ужас животного прорвался в крике. Красный Волк подскочил ближе к зверю. Хвост мамонтенка хлестнул по плечам. Охотник ударил копьем в брюхо мамонта и, оставив его в теле животного, отскочил назад. Орудия смерти со всех сторон обрушились на молодого мамонта. Они впивались в его тело, вызывая невыносимую боль. Тяжело бежавший зверь прибавил скорость. Дыхание его становилось хриплым, почва уходила из-под ног. Грязь ударила струей и угрожающе чавкнула, мамонтенок по брюхо погрузился в болото и увяз в трясине. Стадо прогрохотало мимо, уносясь в ночь.

Если бы зверю не мешали, он смог бы выбраться. Но охотники не отступали. Они перешли в атаку, с криками метая дротики и копья. Болотная вода, освещенная сиянием звезд, стала черной от крови. Животное ревело в агонии. Туловище его трепетало, бивни вздымались вверх и падали вниз, слепо и бессмысленно. Звезды над ним продолжали свой безмолвный путь.

Силы для борьбы иссякли. Голос мамонта оборвался, превратившись в хриплое пыхтенье. Люди подошли ближе. Двуногие существа были легче и помогали друг другу, и поэтому не погружались глубоко в болотную жижу. Их ножи резали шкуру, топоры крушили плоть. Преодолевающий Снега копьем пронзил животному глаз. Но вторым глазом мамонт успел увидеть, как восходит солнце, подернутое холодным и унылым туманом, который опустился, пока его убивали.

— Хватит, — сказал Красный Волк.

Люди вышли на твердую землю.

Красный Волк завел Песню Духа. От имени всех охотников он, обратившись к северу, громко рассказал Отцу Мамонтов, почему было необходимо это деяние. Затем произнес:

— Иди, Бегущая Лисица, и приведи людей. Остальные пусть достают копья, которые еще пригодны в дело.

Костяные острия сделать было легко, но никто из них пока не знал, где в этих местах найти нужный камень, да и хорошие палки для древка тоже редкость.

Вытащив из болота копья, охотники устроились на отдых. Они доели остатки сушеного мяса и ягод из своих торб, после чего одни расстелили на земле одеяла, в которые уже не было нужды заворачиваться, так как воздух потеплел, и заснули, другие, не в силах заснуть, продолжали болтать и шутить, наблюдая за мучительной агонией мамонта. Тот протянул до позднего утра, потом громадное тело содрогнулось, извергло в болото кучу навоза и застыло.

Люди, сбросив одежду, накинулись на тушу с ножами. Пили кровь, пока она еще не загустела, и по праву охотников, добывших зверя, рвали куски языка и жира с горба мамонта. Потом вымылись в чистом озерце и принесли ему жертву — неповрежденный глаз мамонта. После купания охотники поспешили одеться, потому что воздух вокруг потемнел от мошкары, и только тогда принялись пировать. То и дело приходилось камнями отгонять налетевших стервятников. Привлеченная запахами волчья стая долго рыскала поблизости в расчете на поживу, но не осмелилась подойти.

— Они знают людские повадки, эти мои тезки, — сказал Красный Волк.

Племя подоспело в исходу следующего дня. Им не пришлось идти далеко от последней стоянки, так как преследование Мамонтов шло медленно и то и дело сворачивало в сторону, но люди были нагружены шкурами, палатками и прочим скарбом. Они несли колья и жерди для жилищ, к тому же в племени были старики и маленькие дети. В радостных воплях явственно слышалась усталость. Племя быстро устроилось на новом месте, и Красный Волк вечером пошел к Маленькой Иве, своей жене.

С утра соплеменники принялись разделывать тушу, а дело это требовало несколько дней. Красный Волк отыскал Ответствующего в своей палатке. Они с шаманом долго сидели молча, вдыхая дым священного огня, питаемого торфяником; шаман подбросил в костер трав, придающих силу. Клочья дыма плавали в полумраке, словно призраки; шум снаружи, казалось, доносится из другого мира. Мысли Красного Волка, тем не менее, оставались ясными.

— Мы проделали длинный путь и далеко забрались, — сказал он. — Остановимся на этом?

— Рогатые Люди больше не появлялись в моих видениях, — осторожно ответил шаман.

Красный Волк махнул рукой вверх и вниз, показывая, что понял сказанное.

Народ, который вытеснил Облачных Людей с земли их предков, не имел причин преследовать их, но стремительный бросок на восток, совершаемый ими, вплоть до сегодняшнего дня, проходил по землям враждебных племен, и опасность гнала Облачных Людей все дальше и дальше.

— Скитание — это несчастье, — сказал Красный Волк.

Лицо Ответствующего скривилось так, что углубившиеся морщины скрыли нанесенные краской линии. Он принялся перебирать пальцами ожерелье из когтей.

— Часто по ночам ветер доносит до меня стенания тех, кого мы похоронили во время странствий. Если бы мы могли позаботиться о наших мертвых как подобает, может, они обрели бы силу и даже помогли нам присоединиться к Зимним Охотникам.

— Кажется, мы добрались наконец до земель, где никто не живет, разве что кучки беспомощных людишек.

— Ты уверен, что это так? Твои люди ропщут — они устали, преследуя мамонта.

Найдем ли мы когда-нибудь место, где нам будет лучше? Боюсь, мы просто забыли все плохое, что было в нашем Небесном Доме. А может, просто Мамонтов стало мало повсюду Но здесь, неподалеку, я видел следы бизонов, лошадей, оленей-карибу и других животных. К тому же во время последней охоты мы встретили нечто удивительное. Об этом я и хочу спросить тебя. Каков смысл этого знака — означает он удачу или опасность?

И Красный Волк рассказал о встрече со странной парой. Поведал он шаману и о том, что они обнаружили: об отбитых кусках камня, костровищах, раздробленных заячьих костях — все это означало присутствие людей. В отличие от племен на западе, эти люди не отличались силой, поскольку крупная дичь, обитавшая в округе, явно не боялась человека, а мужчина, сопровождавший женщину, был нагой и оружием ему служил лишь грубо обтесанный камень. Она же была совсем другая — высокого роста, с сияющими глазами, бледными волосами, в чудной одежде и с диковинным оружием. Женщина разгневалась, когда охотники выставили ее спутника на посмешище, но ничего плохого им не сделала, а просто ушла со своим человеком. Захочет ли ее народ иметь дело с Облачными Людьми, настоящими мужчинами?

— А может, она — какое-нибудь колдовское создание и нам снова придется уходить? — закончил Красный Волк.

Как он и ожидал, шаман не ответил на вопрос, а только спросил:

— Ты хочешь пойти разведать?

— Я возьму несколько смелых охотников, — отозвался Красный Волк. — Если мы не вернемся к тому времени, когда туша будет разделана, считайте, что эта страна не для нас. Но мы уже так давно скитаемся.

— Я кину на костях.

Кости легли послушно движению руки шамана.

— Оставь меня одного до рассвета.

Ночь напролет Красный Волк и Маленькая Ива слышали его бормотание. Стучал бубен. Дети сгрудились вокруг родителей, с нетерпением дожидаясь восхода солнца.

При первых проблесках рассвета Красный Волк приблизился к жилищу Ответствующего. Шаман вышел наружу, измученный и дрожащий.

— Мой дух блуждал по бескрайним просторам, — тихо произнес он. — Я бродил по лугам среди красивых цветов, но они запретили мне прикасаться к ним. Я был совой, вылупившейся из луны, и когти мои схватили утреннюю звезду. Снег выпал летом. Ступай, если осмелишься.

Красный Волк сделал глубокий вдох и расправил плечи.

С ним пошли пятеро мужчин. Бегущая Лисица, Преодолевающий Снега, Сломанный Клинок не удивили Красного Волка своей решимостью. Но Укротителю Лошадей и Рогу Карибу, видимо, пришлось бороться со своими страхами. Поиск повел их на юг. Именно в том направлении скрылась желтоволосая женщина, к тому же там более явно, чем в других местах, обнаруживались признаки обитания человека.

Земля становилась суше по мере того, как они продвигались все дальше на юг. То здесь, то там появлялись трава и островки деревьев. В конце концов путешественники достигли того места, где Великая Вода распростерлась под дымчатым небом, полным порхающих и свистящих птиц. Шумел прибой, волны накатывали на песок и с шипеньем откатывались назад. В потоках порывистого соленого ветра парили чайки. По берегу были разбросаны кости, раковины, растения, вынесенный морем плавник. Облачные Люди мало что знали о морской живности: привычная им добыча водилась далеко от Великой Воды. Собравшись с мужеством, Красный Волк и его спутники двинулись вдоль берега на восток, где, им казалось, больше шансов найти людей.

Они шли вперед, с каждым шагом убеждаясь в изобилии пищи в этих краях. Выброшенная на берег рыба означала, что вода кишит ею. В раковинах жили моллюски. Кричали тюлени, большие бакланы распластали крылья на утесах, покрытых живым птичьим ковром. На волнах резвились выдры и морские коровы.

— Но мы ведь не знаем, как охотиться на эту дичь, — с сожалением произнес Сломанный Клинок.

— Мы можем научиться, — сказал Бегущая Лисица.

Красный Волк помалкивал. Подобно тому как растет дитя в материнском чреве, в его голове зрела идея.

В том месте, где река вырывалась из лощины на побережье, они неожиданно увидели двоих людей. Чужаки, заметив незнакомцев, отступили вверх по ручью.

— Осторожнее, — сказал Красный Волк спутникам. — Неразумно отпугивать их.

Он шел с копьем в правой руке, однако левую держал ладонью вверх. Двое неизвестных продолжали отступать. Они были молоды — скорее юноши, чем мужчины. Усы, подобные звериным, как, очевидно, у всех мужчин этого племени, на их лицах проступали пока лишь легким пушком. Невыделанные шкуры укрывали их плечи от холода и держались на завязанных на шее ремешках. Качество шкур говорило о том, что сняты они с падали, а не с добытого на охоте животного. Сумки — не сшитые, а просто завязанные куски кожи — болтались на поясе. Обувь была такой же грубой работы. У каждого при себе имелся обработанный камень и кожаный мешок, куда юноши складывали устриц.

Преодолевающий Снега разразился хохотом.

— Ну и молодцы: мыши-полевки и те смелее!

Волна надежды поднялась в груди Красного Волка.

— Они могут оказаться ценнее Мамонтов, — сказал он. — Ну-ка, потише!

Ольха с худосочными веточками, росшая по склонам, была не выше человеческого роста и почти не мешала рассматривать чужаков. Юноша крикнул. Голос его дрожал. Ветер подхватил крик и унес в шелестящие ветви. Облачные Люди двинулись вперед, неуклюже карабкаясь по склону. Со стороны протоки появились еще люди и сгрудились в кучу. Юноши повернулись и бросились со всех ног к своим. Во главе группы перепуганных чужаков оказался тот самый мужчина — Красный Волк сразу же узнал его. Другой, молодой, но рослый, держался рядом. За их спинами прятались две женщины, одетые не лучше мужчин, девушка-подросток, вступающая в пору зрелости, и несколько голых ребятишек.

— Это все? — удивился Рог Карибу.

— Может, кто-то отправился на поиски пищи, — отозвался Красный Волк.

— Но в любом случае их не может быть много, иначе бы мы узнали о них раньше.

— А где… та, высокая, с волосами, как солнечный свет?

— Какая разница? Ты испугался женщины? Вперед!

Красный Волк широким шагом двинулся вперед. Его охотники следовали справа и слева от вожака. Так Облачные Люди сражались с Рогатыми Людьми до той поры, пока те не взяли над ними верх. Красный Волк с товарищами в те времена были еще подростками, но отцы обучили сыновей приемам боя. Ведь и им тоже предстояло когда-нибудь сразиться с врагом.

Красный Волк остановился в трех шагах от вожака незнакомцев. Глаза смотрели в глаза. Молчание прерывалось лишь завыванием ветра.

— Приветствуем вас, — наконец произнес Красный Волк. — Кто вы?

Губы, заросшие бородой, зашевелились. Звуки, вылетевшие из них, походили на птичье щебетание.

— Они не умеют разговаривать? — проворчал Укротитель Лошадей. — Разве они не люди?

— Они отвратительны, это точно, — сказал Рог Карибу.

— А женщины ничего, — буркнул Сломанный Клинок.

Взгляд Красного Волка скользнул по девушке. Из копны густых распущенных волос выглядывало миловидное личико. Она вздрогнула и поплотнее запахнула шкуру, служившую накидкой, вокруг худенькой фигурки с едва наметившимися формами. Красный Волк снова перевел взгляд на мужчину, который, как он предполагал, был отцом девушки. Хлопнув себя по груди, он назвал свое имя. Только с третьего раза мужчина, похоже, понял, о чем речь.

— Арюк, — произнес он и добавил, взмахнув рукой: — Тулат.

— Теперь мы знаем, как зовется их племя, — сказал Красный Волк.

— Интересно, это настоящие имена? — полюбопытствовал Бегущая Лисица. В их племени настоящее имя было ведомо только его обладателю и его духу.

— Какая разница? — отрезал Красный Волк.

Он почти осязал напряжение, охватившее его спутников. Оно сковало и его. Что ему до той таинственной женщины? Они не должны позволить страху одолеть их храбрость.

— Пошли, а там будет видно, что делать.

Красный Волк сделал шаг вперед. Арюк и юноша старший среди подростков, бок о бок заступили путь пришельцу. Он ухмыльнулся и пронзил воздух копьем. Те отпрянули в сторону и зашептались между собой.

— Куда подевалась твоя защитница? — язвительно поинтересовался Красный Волк.

Ответом ему был лишь шум ветра. Приободрившиеся соплеменники последовали его примеру Чужаки испуганно, угрюмо заковыляли следом, как стайка гусей.

Вскоре Облачные Люди отыскали их жилище. Узкая, глубокая лощина расширялась, упираясь в утес, врезавшийся в реку и чуть нависающий над водой. Из поросшего жесткой растительностью склона тонкой струйкой бил ключ — чистый, хотя и солоноватый на вкус. Три крошечных хижины жались друг к другу. Люди, сложившие их, навалили камней в форме окружности на высоту плеча низкорослого человека, оставив лаз для прохода и кое-как замазав щели. Поверх камней был положен валежник, придавленный кусками торфа и служивший крышей. Палки, связанные между собой кишками, использовались для защиты от ветра вместо дверей. Обнесенный камнями очаг красновато светился в полумраке одной из хижин. Огонь, несомненно поддерживался постоянно. Около жилищ валялись кучи мусора, над которыми гудел рой мух.

— Ну и вонь! — фыркнул Сломанный Клинок. — Кролик и тот лучше нору роет.

Обложенные дерном жилища, которые его народ строил к зиме, служили времянками, укрывавшими их от стужи в ожидании иной, лучшей жизни, но даже в них было куда чище и просторней. А их нынешние шатры из шкур совсем уютны и хорошо проветриваются.

— Взглянем, что там! — скомандовал Красный Волк. — Преодолевающий Снега, будешь меня охранять!

Тулатам обыск явно не понравился, но только Арюк и его старший сын осмелился нахмуриться. Непрошеные гости отыскали мясо и рыбу, вяленье и копченье, а также прекрасный мех и птичьи перья.

— По крайней мере, они искусно ставят капканы, — засмеялся Красный Волк. — Тулаты, мы воспользуемся вашим гостеприимством.

Его спутники взяли все, что хотели, и плотно поели. Вскоре Арюк присоединился к ним, устроившись на корточках рядом с пришельцами, которые сидели со скрещенными, ногами. Грызя лососину, он заискивающе улыбался.

Затем люди Красного Волка обследовали русло реки. Их пытливый взгляд зацепился за прогалину на берегу ручья на некотором удалении от берега. Клочок голой утоптанной почвы свидетельствовал о том, что здесь недавно было жилище гораздо просторнее того, что они видели у тулатов. Что это? Кто построил его и зачем? Облачные Люди старались скрыть друг от друга охвативший их страх.

Красный Волк первым преодолел тревогу.

— Думаю, здесь жила та самая колдунья, — сказал он, — но теперь ее нет. Нас она испугалась или духов, что нам помогают?

— Местные расскажут, когда научатся говорить с нами, — произнес Бегущая Лисица.

— Они сделают для нас гораздо больше, — медленно проговорил Красный Волк. Им овладело веселье. — Нам нечего опасаться. Совершенно нечего! Духи привели нас в такое место, о каком мы и не мечтали.

Спутники изумленно уставились на него, но он ничего не стал объяснять. Возвращаясь в поселение тулатов, Красный Волк лишь задумчиво заметил:

— Да, мы должны научиться их языку и обучить их… тому, что будет приносить нам пользу.

Взгляд его устремился дальше, к семье Арюка. Люди сбились в маленькую кучку, ожидая своей участи. Они держались за руки, прижимая к себе детей.

— Мы начнем наше взаимное обучение с того, что заберем одного из них с собой.

Красный Волк улыбнулся девушке. Ответом ему был застывший в ее глазах ужас.

1965 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Мягкий апрельский день. После полудня в Сан-Франциско. Только что родилась на свет Ванда Тамберли. В такие минуты даже агента Патруля Времени может охватить чувство нереальности происходящего.

«С рождением, Ванда».

Случайное стечение обстоятельств. Ральф Корвин попросил ее зайти в этот день именно в это время, потому что раньше им могли помешать. Из-за недокомплекта личного состава подразделения Патруль мог позволить себе послать лишь небольшую группу для слежения за миграцией в Новый Свет, независимо от степени важности происходящих событий для будущего. Перегруженные заданиями, члены группы всегда толпились в доме у Корвина в Беркли, где он устроил свою административную базу.

Подобно другим, эта база представляла собой дом, снятый на несколько лет людьми, которые действительно там жили. Америка двадцатого века была очень в этом отношении удобна. Большинство сотрудников Патруля из их группы родились в этом веке и чувствовали себя там совершенно естественно. Они не могли часто использовать региональную штаб-квартиру в Сан-Франциско — излишняя активность вызвала бы нежелательный интерес. Беркли шестидесятых годов почти идеально подходил им. Поскольку все здесь жили как хотели, никто не обращал особого внимания на некие странности. В конце концов, поднятая властями шумиха вокруг злоупотребления наркотиками могла спровоцировать слежку за домом. Но к тому моменту группа Патруля успеет свернуть работу и покинуть дом.

Поскольку на базе недоставало укромного места для хранения темпороллеров, Тамберли добралась на городском транспорте до Телеграф-авеню, прошла по ней в северном направлении и пересекла университетский кампус. День стоял прекрасный, и она с любопытством ждала встречи с тем десятилетием. Пока Ванда росла, о времени ее детства уже начали слагать легенды.

Однако действительность оказалась куда менее романтичной. Неряшливость, претенциозность, самодовольство. Когда парень в задубевших от грязи джинсах и тряпке, которую он, вероятно, считал одеялом индейца, сунул ей листовку с выспренними словами о мире, она вспомнила, что случится в недалеком будущем — Камбоджа, люди на джонках, — и сказала с улыбкой:

— Извините, но я — фашистский поджигатель войны.

Да, Мэнс однажды говорил о молодежной революции в таких выражениях, что ей следовало воспринять это как предостережение. Но зачем забивать этим голову сейчас, когда вишневые деревья стоят, будто окутанные застывшей метелью?

Дом, который она искала, находился на несколько кварталов восточнее, на Гроув-стрит (которая будет торжественно переименована в честь Мартина Лютера Кинга, но останется в памяти ее поколения как Милки Уэй). Здание оказалось скромным, но в хорошем состоянии. Добропорядочный владелец не станет объектом любопытства. Ванда поднялась на крыльцо и позвонила.

Дверь открылась.

— Мисс Тамберли?

Она кивнула.

— Добрый день. Пожалуйста, проходите.

Ванда увидела мужчину — высокого, стройного, с римским профилем, щеточкой усов и гладкими, коротко стриженными волосами пепельного цвета. Желтовато-коричневая рубашка с погончиками и несколькими карманами, брюки в тон, отутюженные до остроты лезвия, на ногах сандалии. Выглядел он лет на сорок, но внешность мало о чем свидетельствовала, если человек прошел в Патруле курс омолаживания.

Мужчина закрыл дверь и крепко пожал ей руку.

— Я — Корвин. — Он улыбнулся. — Извините за «мисс». Я не мог назвать вас «агент Тамберли». Вы ведь вполне могли оказаться агентом из отдела рекламы какой-нибудь фирмы. Или вы все-таки предпочитаете «мисс»?

— На ваше усмотрение, — ответила она нарочито небрежно. — Мэнс Эверард как-то объяснял мне, как меняются со временем правила учтивости.

«Пусть знает, что я в дружеских отношениях с агентом-оперативником. На тот случай, если он любит играть в превосходство», — подумала Ванда.

— Совсем недавно — если здесь уместно слово «недавно», поскольку я покинула Берингию неделю назад, — меня называли Хара-тцетун-тун-баюк — Та, Которой Ведомо Неизвестное.

«Покажи великому антропологу, что скромный натуралист не совсем уж неуч в его области».

Она задумалась: не британский ли акцент оттолкнул ее. Наведя справки в штабе, Ванда выяснила, что Корвин родился в Детройте в 1895 году. И до поступления в Патруль он успел провести интересные исследования американских индейцев в 20-30-е годы.

— Правда?

Улыбка его стала более располагающей.

Он по-своему привлекателен, призналась себе Ванда.

— Расскажите пожалуйста. Я жажду услышать об этой стране все до мельчайших подробностей. Но прежде позвольте предложить вам устроиться поудобнее. Что вы предпочитаете из напитков? Кофе, чай, пиво, вино или что-нибудь покрепче?

— Кофе, пожалуйста. Для спиртного еще слишком рано.

Он проводил Ванду в гостиную и усадил в кресло. Мебель была изрядно потрепанной. До отказа набитые книгами полки рядами закрывали стены. Книги, в основном, носили справочный характер. Извинившись, Корвин вышел на кухню и вскоре вернулся с подносом, уставленным закусками, которые оказались восхитительными. Переставив тарелки на низкий столик перед Вандой, он уселся напротив и попросил разрешения закурить. Это было совершенно в духе того времени. Он задымил сигаретой, а не трубкой, как Мэнс.

— Мы одни здесь? — поинтересовалась она.

— Пока что да. Это было не так просто, — Корвин засмеялся. — Не волнуйтесь. Я просто подумал, что нам следует познакомиться в спокойной обстановке. Предпочитаю слушать повествование, имея некое представление о собеседнике. Что такая прелестная девушка, как вы, делает в организации, подобной нашей?

— К чему этот вопрос, вы же знаете, — удивленно ответила Ванда. — Зоология, экология, словом, то, что называли естественной историей в пору вашей молодости.

«Получилось бестактно», — спохватилась Ванда. К ее облегчению, он не выказал и тени неудовольствия.

— Да, разумеется, меня информировали о вас. — Затем успокаивающим тоном добавил: — Вы ученый в чистом виде, работающий во имя истины. Я, признаться, слегка завидую вам.

Она покачала головой.

— Нет, не совсем так, иначе я бы не служила в Патруле. Ученые академического толка принадлежат гражданским институтам будущего, не так ли? Моя работа состоит в изучении отношений между людьми, если они нам — Патрулю — непонятны, особенно между теми, кто близок к природе, по крайней мере, пока мы не изучим их окружение, быт. Вот почему я выполняла роль Джейн Гудолл именно в том месте и в то время. Переселение палеоиндейцев ожидалось приблизительно в этот период. Не то чтобы мне было необходимо встретиться с ними лично, хотя это и произошло, — просто от меня требовали отчет об обстановке, сложившейся на тот момент, о возможностях, которые их там ожидали, и прочее.

Одновременно Ванда подумала с тревогой: «И что я так разболталась? Ему и так все досконально известно. Это от нервозности. Возьми себя в руки, птичка!»

Корвин прикрыл глаза.

— Извините великодушно. Вы упомянули Джейн Гудолл?

Тамберли почувствовала облегчение.

— Простите, я совсем забыла. Она пока еще не стала знаменитой. Выдающийся этолог, работавший в тропических дебрях.

— Объект для подражания? Так? И замечательный, судя по результатам. — Он отпил глоток. — Я не совсем точно сформулировал вопрос. Я достаточно осведомлен о вашей роли и о том, почему, где и когда вы оказались. Я бы хотел узнать о вас более существенные вещи: как вы поступили на службу в Патруль, например, как впервые узнали о нас?

Рассказывая об этом заинтересованному и привлекательному мужчине, Ванда получала не просто удовольствие, но и душевное облегчение. Как она страдала от того, что, начиная с 1987 года, была вынуждена лгать родителям, сестре, старым друзьям о причинах, по которым бросила учебу, о работе, разлучившей ее со всеми близкими и знакомыми. Сколько раз в Академии Патруля ей недоставало родного плеча, чтобы выплакаться. Сейчас все это позади. Или еще не совсем?..

— По-моему, это слишком длинная история, — чересчур длинная, чтобы вдаваться в подробности. Мой дядя уже состоял на службе в Патруле в тайне от меня и других родственников, когда я изучала эволюционную биологию в Стэнфорде. Он был, как это, ну… о черт! Не перейти ли нам на темпоральный? Чертовски трудно объяснить на английском путешествия во времени.

— Нет. Я предпочитаю услышать это на вашем родном языке. Вы так лучше раскрываетесь — и, кстати, вы совершенно очаровательны, если я смею позволить себе подобное замечание. Пожалуйста, продолжайте.

«Боже милостивый, неужели я покраснела», — подумала она про себя, а вслух торопливо продолжила:

— Дядя Стив вместе с Писарро находился под видом монаха в Перу шестнадцатого века, следил за развитием событий.

«При ином исходе событий и будущее было бы совершенно иным — и чем дальше, тем больше, и в начале двадцатого века на карте мира среди других стран уже не было бы страны под названием Соединенные Штаты и не существовало бы на Земле родителей некой Ванды Тамберли. Реальные события основываются на суммарной предопределенности. На уровне поверхностного восприятия она проявляется в форме хаотических изменений в физическом смысле, и зачастую незначительные явления вызывают драматические последствия. Если ты отправишься в прошлое, ты можешь изменить историю — уничтожить то, что породило тебя самое. Хотя сама ты будешь существовать — без родных, без корней, воплощение вселенской бессмысленности.

Когда путешествия во времени стали реальностью, видимо, не только альтруизм побудил сверхчеловеков отдаленного будущего, данеллиан, основать Патруль. Он помогает, поддерживает в тяжелую минуту, советует, регулирует, короче, выполняет работу, которая составляет значительную часть функций всякой добропорядочной полиции. Но Патруль также старается предотвратить уничтожение истории, достигшей мира данеллиан, глупцами, преступниками, безумцами. Для них это, возможно, просто вопрос выживания. Они никогда нам этого не расскажут, мы почти не видим их, мы ничего не знаем о них…»

— Бандиты из будущих времен пытались похитить выкуп за Атауальпу, ах нет, это слишком сложно. Чтобы все объяснить, потребуется не один час. Дело закончилось тем, что один из людей Писарро завладел темпороллером, узнал его возможности и секреты управления, кроме того, он выяснил, где я нахожусь, и похитил меня, чтобы иметь под рукой гида по двадцатому веку и помощника, который научил бы его обращаться с современными видами оружия. У него были грандиозные планы.

Корвин присвистнул.

— Могу себе вообразить. Сама попытка, независимо от успеха или провала, могла оказаться губительной И я бы не узнал об этом, поскольку никогда не появился бы на свет. Дело не в этом, но подобные мысли напоминают об исторической логике. Верно? Что же случилось потом?

— Агент-оперативник Эверард уже вошел в контакт со мной по поводу исчезновения дяди Стива. Он, конечно, не открыл мне своего секрета, но оставил номер телефона, и я… я рискнула позвонить. Он и освободил меня… — Тут Тамберли следовало усмехнуться. — В лучших традициях спасательных операций на морском флоте. Что и выдало его с головой.

По долгу службы он обязан был убедиться, что я буду держать рот на замке. Я могла пройти соответствующую обработку, предотвращающую попытки раскрыть посторонним эту тайну — и продолжить свою жизнь с той точки, где в нее ворвались все эти события. Но он предложил мне и другой выбор. Я могла поступить на службу. Эверард не считал, что из меня выйдет образцовый патрульный, и, несомненно, был прав, но для Патруля необходимы и полевые исследователи.

Так что, когда у меня появилась возможность заниматься палеонтологией с живыми образцами, могла ли я отказаться?

— Таким образом, вы закончили Академию, — пробормотал Корвин. — Осмелюсь заметить, обстоятельства удивительным образом благоприятствовали вам. Затем, полагаю, вы работали в составе группы до тех пор, пока руководство не пришло к заключению, что вы наилучшая кандидатура для проведения самостоятельных исследований в Берингии.

Тамберли утвердительно кивнула.

— Я просто должен услышать всю историю ваших испанских приключений, — сказал Корвин. — Это что-то фантастическое. Но вы правы, долг превыше всего. Будем надеяться, что когда-нибудь у нас найдется свободное время.

— И давайте больше не будем обо мне, — предложила Ванда. — Как вы оказались в Патруле?

— Ничего сенсационного. Самым заурядным образом. Человек, занимавшийся отбором кадров, почувствовал мои возможности, завязал со мной знакомство, провел некоторые тесты и, когда результаты подтвердили его предположения, рассказал мне правду и пригласил на службу. Он знал, что я соглашусь. Проследить незаписанную древнюю историю. Нового Света, помочь зафиксировать ее… сами понимаете, моя дорогая.

— Трудно ли вам было оборвать все связи? — спросила она.

«Не верю, что мне когда-нибудь удастся сделать это, пока… пока отец, мать и Сюзи не умрут. Нет, не думай об этом, хота бы сейчас. За окном так тепло и солнечно».

— Без особого труда, — отозвался Корвин. — Я как раз разводился со второй женой, детей не было. Я презирал мелкую грызню в академическом мирке и всегда был, скорее, одиноким волком. Разумеется, я руководил людьми, но самостоятельная научная работа и, конечно, персонал Патруля были гораздо ближе мне по духу.

«Лучше не вдаваться в подробности личной жизни», — решила про себя Ванда.

— Итак, сэр, вы просили меня прийти к вам и рассказать о Берингии. Попытаюсь, но боюсь, что мои сведения весьма скромны. В основном, я жила в одном месте, а территория, которую мне не удалось осмотреть, бескрайняя. Я занималась этим всего лишь два года своей жизни, включая отпуска дома. А для тех мест срок моего пребывания составляет пять лет, потому что я наведывалась в Берингию в разное время, чтобы вести наблюдения в определенные сезоны. Результаты, однако, ужасающе незначительны.

«Но большего сделать было невозможно», — подумала про себя Ванда.

— Даже с отпусками жизнь ваша, наверно, была нелегкой. Вы смелая молодая леди.

— Нет-нет. Все было совершенно замечательно.

Пульс Ванды участился.

«Вот он, мой шанс».

— И само по себе, и потому что для Патруля это важнее, чем может показаться на первый взгляд. Доктор Корвин, было бы ошибкой прерывать работу на данном этапе. Некоторые основополагающие научный проблемы остались наполовину неразрешенными. Не могли бы вы обратить внимание руководства на это? Может быть, мне позволят вернуться в Берингию?

— Гм, — он погладил усы. — Боюсь, у вас будут более важные дела. Я могу навести справки, но не хочу обнадеживать вас. Извините. — Он усмехнулся. — Полагаю, что вас там привлекает не только наука.

Ванда решительно кивнула, хотя ощущение потери становилось все острее.

— Да, верно. Стылая земля, но… такая живая. А «мы» очень добродушны.

— Мы? Ах да! Так называют себя аборигены. Это аналог слову «тулат»? Они напрочь забыли о предыдущих экспедициях в их глухомань и не подозревали о существовании в мире еще кого-нибудь, кроме них самих, пока не появились вы.

— Правильно. Я не могу понять, почему утрачен всякий интерес к ним? Тысячи лет тулаты обитали в этих местах. Люди, подобные им, мигрировали в Южную Америку, это очевидный факт. Но Патруль направил всего одну группу. Предыдущая экспедиция познакомилась лишь с их языком и составила поверхностный отчет об их образе жизни. Я была, знаете ли, просто потрясена скудостью информации. Почему никому нет дела до Берингии?

Ответ был сдержанным и веским.

— Уверен, вам это объясняли. Нам не хватает персонала, источников для досконального изучения того, что… не имеет существенного значения. Те первые мигранты, просочившиеся через перешеек около двадцати тысяч лет назад, оставили потомков, которые пребывали в неизменно примитивном состоянии. Известно, что на протяжении почти всего двадцатого века большинство археологов подвергали сомнению возможность появления человека в Новом Свете в столь ранний период. Немногочисленные свидетельства их существования — обтесанные камни и кострища — вполне ведь могли иметь естественное происхождение. Люди периода неолита, охотники на крупных животных, прибывшие в район ледника в Висконсине между Кэри и Манкато в то время, когда ледниковый период близился к концу, — вот кто истинные первопроходцы, заселившие два континента. Племена, опередившие их, были или физически истреблены, или вытеснены пришельцами. А если некоторые и смешались с вновь прибывшими, с пленными женщинами, например, что случалось редко, то они все равно были ассимилированы. Их кровь без следа растворилась в крови пришельцев.

— Я знаю! Я знаю это!

В ее глазах сквозила острая боль. Ванда едва сдерживалась, чтобы не закричать.

«Не надо читать мне лекций. Я не новичок, чтобы меня поучать. Что, старые привычки дают себя знать?» — зло подумала Ванда.

— Я хотела сказать, почему никому нет до этого дела?

— Агент Патруля должен быть хладнокровным, подобно врачу или полицейскому. В противном случае то, что приходится видеть, может сломать его.

Корвин наклонился вперед. Он положил руку на кулак Ванды, лежавший на колене.

— Но меня ваша проблема волнует. Я более чем заинтересованное лицо. Мои исследования связаны с палеоиндейцами. Они несли в себе будущее. Я непременно хочу изучить все, что вы узнали об этом древнем народе, и выяснить, что это может дать для моих исследований. Я тоже хочу полюбить их.

Тамберли глотнула воздуха и выпрямилась в кресле. Она отпрянула от его прикосновения, потом, чтобы он не подумал, будто она отвергает его утешения, поспешно произнесла:

— Спасибо. Благодарю вас. То, что происходит… с народом, который я знаю, с отдельными людьми… их ведь не обязательно ждет злая судьба. Верно?

— Согласен. Чужеземцы, которых вы повстречали, вероятно, принадлежали к малочисленному племени. Я склонен даже вообразить, что их появление эпизодично и они больше ни разу не объявлялись в Берингии на протяжении жизни нескольких поколений. Кроме того, как я понял из вашего рассказа, тулаты обитали на побережье и не охотились на крупных животных. Следовательно, никакой конкуренции.

— Если б это было правдой… А в случае возникновения конфликта вы не могли бы помочь?

— Нет. Патрулю не дозволено вмешиваться.

— Послушайте, — возразила Тамберли с новым приливом энергии, — путешественники во времени волей-неволей вмешиваются в события и влияют на них. Я воздействовала на людей самыми разными способами, так ведь? Среди всего Прочего, спасла антибиотиками несколько жизней, убивала опасных хищников, даже само мое присутствие там, вопросы, которые задавала я им и на которые отвечала, тоже имели определенный эффект. Я находилась в гуще той жизни, докладывала о каждом происшествии, и никто не возражал.

— Вы знаете, почему. — Вероятно, он понял, что совершил ошибку, разыгрывая роль профессора, потому что теперь говорил без раздражения или покровительства, мягко, как с ребенком, страдающим от невыносимой боли. — Континуум тяготеет к сохранению своей структуры. Радикальные изменения возможны только в определенные критические моменты истории. Когда-нибудь в другое время произойдет компенсация. С этой точки зрения ваше вмешательство не имеет значения. В некотором смысле это «всегда» частица прошлого.

— Вы правы. — Она с трудом сдерживала негодование, вызванное его попытками успокоить ее. — Извините, сэр. Я кажусь вам глупой и невежественной, не так ли?

— Нет. Вы просто взволнованы. Вы изо всех сил стараетесь ясно формулировать ваши намерения. — Корвин улыбнулся. — В этом нет необходимости. Успокойтесь.

— Но я не могу понять, — настаивала она, — почему вы не можете протянуть руку помощи. Ничего грандиозного, ничего, что останется в народной памяти или что-нибудь в этом духе. Просто те охотники были… высокомерны. Если они начнут прижимать тулатов, то почему бы не подсказать им, что этого делать не стоит, подкрепив предупреждение какой-нибудь безвредной демонстрацией могущества вроде фейерверка?

— Потому что ситуация совсем не такова, какой видите ее вы. Берингия уже населена, вернее, была уже населена не только статичными племенами, едва миновавшими эолит, если к разбросанным так далеко друг от друга стойбищам вообще применимо слово «племя». Развитая, динамичная, прогрессивная культура или группа культур совершили вторжение. Позвольте напомнить вам, что на протяжении всего нескольких поколений они проложили дорогу между льдами Лавразии и Кордильер и проникли на равнину, где тайга после отступления ледников превращалась в плодородные луга. Число мигрантов возрастало. На протяжении двух тысячелетий с того времени, когда вы их повстречали, они научились изготавливать прекрасные наконечники из кремня. Вскоре они истребили мамонтов, лошадей, верблюдов — большинство крупных представителей американской фауны. Этот народ трансформировался в особую расу американских индейцев, но вы ведь и сами знаете историю. Да ситуация неустойчива. Времена давние. Никаких письменных свидетельств, посредством которых мертвые могут говорить с живыми. Тем не менее возникновение причинно-следственных вихрей не так уж невозможно. Мы, полевые агенты, должны свести наше влияние к абсолютному минимуму. Никто рангом ниже агента-оперативника не вправе активно вмешиваться, и даже агент-оперативник делает это только в случае крайней необходимости.

«Мне следует помнить, в какие времена он был рожден и воспитан, и делать на это скидку, — подумала Ванда. — Однако он явно упивается собственным красноречием».

Раздражение как-то незаметно погасило тревогу.

— Возможно, вы преувеличиваете, и на самом деле ничего ужасного с вашими друзьями не случилось, — добавил Корвин, и она вдруг согласилась с ним.

Почему же ее настроение столь изменчиво? Конечно, она только что вернулась из диких мест в период, где ее одинаково тяготила как схожесть с родным домом, так и несхожесть с ним. Ванда негодовала, потому что ее работу неожиданно прервали, беспокоилась о «мы», печалилась, что может никогда больше не увидеться с ним и теперь капризничала во время встречи с человеком, у которого за плечами десятилетия опыта в Патруле против ее ничтожных четырех.

«Тебе надо успокоиться, девочка».

— Ваш кофе остыл, — сказал Корвин. — Сейчас налью горячего.

Он забрал чашку, вернулся с чистой, налил в нее до половины кофе из кофейника и поднес бутылку бренди.

— Прописываю маленькую добавку для нас обоих.

— М-м… микродозу, — уступчиво произнесла Ванда.

Средство помогло: скорее просто вкусом, нежели количеством. Корвин больше не настаивал. Он перешел к делу. И этот интеллектуальный обмен мнениями стал уже настоящим лекарством для натянутых нервов.

Он доставал книги, раскрывал их на страницах с картами, показывал геологические периоды той земли, где она выполняла свое задание. Ванда, конечно, изучала историю, но он распахнул перед ней более широкие горизонты, живо и с новыми подробностями.

В ту эпоху, как знала Ванда, Берингия стала значительно меньше. Тем не менее она все еще оставалась громадной территорией, объединяющей Сибирь с Аляской, и процесс ее исчезновения с лица Земли затянется на очень долгое время, если сравнивать с продолжительностью человеческой жизни. В конце концов море, уровень которого поднялся вследствие таяния льдов, поглотит Берингию, но к той поре Америка будет густо заселена от Ледовитого океана до Огненной Земли.

Ей было что рассказать о жизни диких животных и чуть меньше о быте народа этих краев, и она чувствовала себя счастливой, что ей выпало в какой-то степени узнать жителей Берингии. Корвин владел лишь информацией, полученной первой экспедицией, содержащей сведения о языке тулатов, кое-что об обычаях и верованиях. Ванда поняла, что он анализировал эти данные, сравнивал с тем, что узнал о диких племенах других эпох, и экстраполировал их, исходя из собственного опыта.

Он изучал палеоиндейцев в тот период, когда они передвигались на юг через Канаду. Цель Корвина состояла в том, чтобы проследить исходный путь их миграции. Только узнав суть случившегося. Патруль мог рассчитывать на определение узловых точек, над которыми следовало установить особое наблюдение. Информация, пусть даже поверхностная, все равно лучше, чем ничего. Кроме того, люди будущего проявляли большой интерес к этой проблеме: антропологи, фольклористы, художники жаждали новых источников вдохновения.

Тамберли почувствовала, что ее знания обрели объемность и живость — она с необычайной яркостью вспомнила семьи, жившие порознь, и только время от времени собиравшиеся вместе; часто лишь гонцы и скитальцы связывали их или юноши, ищущие невест. Все это было обычным делом. Простые обряды, внушающие ужас легенды, неизбывный страх перед злыми божествами и духами, штормами и хищниками, болезнями и голодом, а рядом — веселье, любовь и доброта, детская готовность радоваться любым удовольствиям, которые дарует жизнь; благоговение перед медведем, который, быть может, даже древнее, чем сами люди…

— Боже мой! — воскликнула Ванда. Тени за окнами уже перечеркнули дорогу. — Я и не заметила, как долго мы проговорили.

— Я тоже, — ответил Корвин. — С такой собеседницей, как вы, время бежит быстро. Прекрасный был день, верно?

— Верно. Но сейчас за гамбургер и пиво я готова пойти на преступление.

— Вы остановились в Сан-Франциско?

— Да, в маленькой гостинице около штаб-квартиры. Буду жить там, пока не закончу отчет. Нет смысла перепрыгивать каждый раз сюда из 1990 года.

— Послушайте, вы заслужили больше, чем гамбургер в каком-нибудь кафе. Позвольте пригласить вас на обед. Я знаю стоящие места этих лет.

— М-м-м…

— На вас прелестный костюм. А я сейчас тоже постараюсь принять достойный вид. — Он поднялся с кресла и вышел из комнаты прежде, чем она успела ответить.

«Ну и дела! А, собственно, почему бы и нет? Спокойнее, девочка. Сколько воды утекло с той поры, но…»

Корвин вернулся скоро, как и обещал, в спортивном твидовом пиджаке и галстуке в виде шнурка, скрепленного застежкой. Они перешли через мост и остановились около японского ресторана неподалеку от рыбачьего причала. За коктейлем он сказал, что если она действительно хочет продолжить работу в Берингии, он, вероятно, мог бы составить ей компанию. Ванда решила, что его слова не более чем шутка. Затем появился повар, чтобы приготовить сукияки[4] прямо на их столе, но Корвин, попросив его понаблюдать за действием со стороны, взялся за дело сам.

— По рецепту Хоккайдо, — объявил он и стал подробно рассказывать о своем пребывании среди палеоиндейцев Канады, живописуя опасные моменты. — Замечательные парни, но вспыльчивые, обидчивые и скорые на выяснения отношений с помощью силы.

Он, казалось, не задумывался о том, что некоторые эпизоды его воспоминаний могут перекликаться с тем, что пережила Ванда в Берингии.

После обеда Корвин предложил ей выпить в баре на маяке. Она отказалась, сославшись на усталость. У входа в гостиницу Ванда пожала ему руку.

— Закончим разговор завтра, — сказала она, — а потом я действительно должна перенестись в будущее и повидать своих родных

13212 ГОД ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Каждую осень «мы» встречались у Кипящих Ключей. Когда погода день ото дня становилась холоднее, было очень приятно поваляться в теплой грязи и вымыться в горячей воде, фонтанчики которой вырывались из земли. Сильный привкус и запах воды служили защитой от болезней, пар и близко не подпускал злых духов. «Мы» собирались из разбросанных по всему побережью стойбищ, из отдаленных мест, где, с их точки зрения, кончался мир, чтобы насладиться самым веселым в году праздником. Люди приносили с собой много еды, потому что ни одна семья не смогла бы прокормить такую кучу народа, и пускали припасы по кругу. Среди особого угощения были вкусные устрицы из залива Моржа, их приносили живыми в воде; недавно добытые рыба, птицы, мясо, приправленное травами; сушеные ягоды и цветы, собранные на летних лугах, ворвань,[5] если кому-то удавалось убить тюленя на суше. Люди брали с собой товар для обмена — прекрасные шкуры и кожи, красивые перья и камни. Они наедались до отвала, пели, танцевали, шутили, вольно предавались любви, обменивались новостями, товарами, строили планы, вздыхали, вспоминая старые времена, и улыбались, глядя на молодую поросль, резвящуюся среди взрослых. Иногда кто-то ссорился, но друзья всегда примиряли забияк. Когда провизия кончалась, они благодарили Улунгу за гостеприимство и расходились по домам, унося с собой приятный груз воспоминаний, который будет освещать грядущие темные месяцы.

Так было всегда. Так должно быть всегда. Но настали времена, когда печаль и страх навалились на «мы». Поползли слухи о чужаках, объявившихся летом в этих краях и поселившихся в глубине земель, подальше от моря. Немногие «мы» видели пришельцев, но недобрую молву разнесли молодые парни, кочующие по округе, и их отцы навещавшие ближайших соседей. Уродливые, говорившие с волчьими завываниями, завернутые в кожу, вооруженные невиданным оружием, захватчики разгуливали небольшими группами везде, где им хотелось. Заходя в поселение «мы», они бесцеремонно брали еду, вещи, женщин не как гости, а как хищники, подобные орлу или скопе.[6] Мужчин, пытавшихся оказать сопротивление, жестоко наказывали, пронзая ножами и копьями. Рана у Орака воспалилась, и он умер.

Почему Ты, Которой Ведомо Неизвестное, покинула нас, народ «мы»?

Праздник на Кипящих Ключах в этом году был невесел — смех звучал излишне громко. Может быть скверные люди уйдут прочь, подобно плохим годам — когда снег лежал до конца лета, — оставлявшим после себя множество мертвых. Что за новое зло постигло их? Люди отходили в сторону и перешептывались.

Неожиданно мальчик, прогуливавшийся неподалеку от источника, с криком помчался к пирующим. Испуг волной пробежал по толпе, приведя ее в движение. Арюк с Ольховой Реки успокоил людей, раздав несколько тумаков, а затем созвал к себе мужчин. Вскоре все, кроме младенцев, успокоились — по крайней мере внешне. За прошедший год Арюк стал подавленным и неразговорчивым. Он и остальные мужчины вышли за пределы стойбища, сжимая в руках топоры или дубинки. Женщины и дети сгрудились среди хижин.

За их спинами грохотал прибой, над головами пронзительно кричали птицы, вокруг безнадежно свистел ветер. Был ясный день, по небу пробегали лишь редкие быстрые облака. На западе солнце освещало холмы, окрашенные осенью в желто-серые тона. Грязевое озеро пузырилось рядом, переливаясь коричневым, самым темным из окружающей гаммы, цветом. Ветер разметал тепло, пар и магический запах озера.

К «мы» приближались незнакомцы. Острые копья покачивались в такт их широким шагам.

Арюк прищурился, глядя вдаль.

— Да, это чужаки, — хрипло сказал он. — Их меньше, чем нас, я думаю. Встали рядом! Быстро!

Чужеземцы приблизились. Но кто это с ними? Женщина?! Одета, как и они, но… ее волосы…

— Дараку! — простонал Арюк. — Дараку, моя дочь, которую они забрали к себе!

Он бросился было бежать, закричал, но повернул назад и замер, дрожа всем телом. Вскоре они подошли. Лицо девушки было худым, и что-то знакомое промелькнуло в ее глубоко запавших глазах. Рядом с нею шел охотник, остальные рассыпались по бокам. Взгляды их светились алчностью.

— Дараку, — прорыдал Арюк, — что это значит? Ты вернулась домой к матери и ко мне?

— Я принадлежу им, — ответила она угрюмо. И указала на мужчину рядом с собой. — Он, Красный Волк, хочет, чтобы я помогла вам в разговоре. Они пока что не выучили наш язык, как следует, но я немного понимаю их речь.

— Как… как ты жила, моя милая?

— Мужчины меня используют. Я работаю. Две женщины бывают добры ко мне, когда мы встречаемся.

Арюк вытер глаза тыльной стороной ладони. Он проглотил комок, подступивший к горлу, и сказал, обращаясь к Красному Волку:

— Я знаю тебя. Мы встречались, когда ты пришел сюда впервые, я был тогда с моей сильной подругой. Но она покинула нас, а ты выследил меня и увел мою дочь. Какой злой дух сидит в тебе?

Охотник небрежно махнул рукой, словно отогнал муху. Неужели понял? И что он думает?

— Ванайимо — Облачные Люди, — ответил он.

Арюк едва различал слова, исковерканные непривычным тягучим произношением.

— Хотеть дерево, рыба. Омулайех… — Он взглянул на Дараку и произнес что-то на своем языке.

Она монотонно перевела, глядя мимо отца и братьев:

— Это я сказала им, что вы собираетесь здесь. Мне пришлось это сделать. Они сказали, что сейчас самое подходящее время прийти сюда и поговорить с вами. Они хотят, чтобы «мы»… чтобы вы приносили им разные вещи. Всегда. Они скажут, что и сколько. Вы должны.

— О чем это они говорят? — выкрикнул Хуок с Берега Выдр. — Они что, голодают? У нас не так много еды, но…

Красный Волк изверг из себя еще одну серию бессмысленных звуков. Дараку облизнула губы.

— Делайте, как они говорят, и они не причинят вам вреда. Сегодня я — их рот.

— Мы можем меняться… — начал Хуок.

Рев оборвал его. Хонган с Болота Кроншнепов был самым смелым среди «мы». Поняв, чего хотят пришельцы, он пришел в ярость.

— Они не хотят меняться. Они просто берут! Разве норка меняет свою шкурку на приманку в капкане? Скажи им «нет»! Гони их прочь!

Охотники нахмурились и взяли оружие наизготовку. Арюк понимал, что должен успокоить своих людей, но руки его налились тяжестью, а горло перехватило. Один за другим его мужчины подхватывали крик Хонгана:

— Нет! Нет!

Кто-то швырнул камень. Другой парень выскочил вперед и набросился на охотника с топором. Так в памяти Арюка запечатлелось то мгновение, когда он позже попытался восстановить события. Он так до конца и не понял, что произошло. Раздался оглушительный рев, началась потасовка, которая тут же переросла в свирепое сражение, — кошмар. А затем «мы» бросились бежать. Рассыпавшись, они оглянулись назад и увидели, что все чужаки целы и невредимы, а с их каменных топоров каплями падает кровь.

Двое мужчин «мы» лежали мертвые, с вывороченными из распоротых животов внутренностями, с разбитыми черепами. Раненым удалось спастись — всем, кроме Хонгана. Проткнутый несколькими копьями, он рухнул на землю и долго стонал, прежде чем замолк навсегда. Дараку всхлипывала, припав к коленям Красного Волка.

1990 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

— Привет, — произнес автоответчик Мэнса Эверарда.

— Говорит Ванда Тамберли из Сан-Франциско. Помните меня? — Голос ее вдруг как-то сник. Оживление явно было наигранным. — Конечно, помните. Хотя… с той поры минуло уже три года. Во всяком случае, в моей жизни. Право, жаль, что так вышло. Время просто пролетело, а вы… Впрочем, ладно.

«Ты не искал меня. Да и с какой стати? У агента-оперативника хватает важных забот».

— Мэнс… сэр, мне неловко тревожить вас, особенно после столь долгого молчания. Я не рассчитываю на какие-то привилегии, но просто не знаю, куда еще обратиться. Не могли бы вы, по крайней мере, позвонить мне и позволить объясниться? Если вы скажете, что я несу чепуху, я тут же умолкну и не буду докучать вам. Пожалуйста. Мне кажется, вопрос серьезный. Может быть, вы согласитесь со мной. Вы застанете меня по номеру… — Далее следовал номер телефона и перечень удобных для разговора часов и дней в феврале. — Спасибо большое даже просто за готовность выслушать меня. На этом заканчиваю. Еще раз спасибо.

Молчание.

Прослушав запись, он остановил пленку и несколько минут простоял в раздумье. Ощущение было такое, словно его квартира из Нью-Йорка перенеслась куда-то в другое измерение. Наконец он пожал плечами, невесело усмехнулся и кивнул сам себе. Записанные автоответчиком прочие послания не были срочными, требующими безотлагательных действий. Как и дело Ванды, впрочем. Тем не менее…

Эверард пересек комнату и подошел к маленькому бару. Пол под ногами казался непривычно голым, прикрытый только ковром, — не было шкуры полярного медведя. Многие из гостей упрекали его за нее. Он не мог объяснить им, что шкура эта из Гренландии Х века, когда не только медведи представляли опасность, но и сама жизнь была совершенно иная. Да и по правде говоря, шкура слишком загрязнилась. Шлем и скрещенные копья остались висеть на стене — никто не мог догадаться, что это не просто имитация бронзового века.

Он налил себе шотландское виски с содовой, закурил трубку и вернулся в кабинет. Кресло объяло его уютом, как старые разношенные туфли. Эверард старался не приглашать сюда современников, не связанных с Патрулем. Когда все же такие гости забредали в его квартиру, они неизменно начинали распространяться о том, что ему необходимо обзавестись компьютером, и рекомендовали знакомую фирму.

Эверард, бывало, отвечал:

— Я подумаю над этим, — и менял тему разговора.

Большинство предметов на его столе представлялись гостем совсем не тем, для чего они служили на самом деле.

— Дайте мне досье на специалиста Ванду Мэй Тамберли, — приказал он в устройство связи своего компьютера.

Изучив данные на экране, Эверард задумался и начал просматривать все, что имело отношение к работе Ванды. Вскоре ему показалось, что он напал на след, и он запросил подробности. В комнату вползли сумерки. Спохватившись, он понял, что просидел у компьютера несколько часов и проголодался. Он даже не распаковал вещи, вернувшись из последнего путешествия.

Эверард решил не выходить из дома — слишком неспокойно было на душе. Он засунул гамбургеры в микроволновую печь, поджарил, соорудил громадный бутерброд, открыл банку пива и проглотил все, даже не поняв вкуса. Синтезатор пищи мог бы произвести что-нибудь поизысканней, но если ты обосновался в обществе, которое еще не знает о путешествиях во времени, то не следует держать под рукой предметы будущего, если в них нет особой необходимости. В противном случае их нужно прятать или тщательно маскировать. Когда он закончил ужин, калифорнийское время подползло к третьему промежутку, указанному Вандой. Он вернулся в гостиную, снял телефонную трубку и сам удивился, как неровно забилось его сердце.

Ответила женщина. Он узнал мелодику ее голоса.

— Миссис Тамберли? Добрый вечер. Это Мэнсон Эверард. Могу ли я поговорить с Вандой?

Ему следовало бы помнить номер ее родителей. Не так много времени из его собственной жизни минуло с той поры, когда он звонил в их дом, хотя оно и было наполнено бурными событиями.

«Хорошая девочка, возвращается к своим, как только появляется возможность. Счастливая семья, таких сейчас мало», — подумал он. Средний Запад его детства до 1942 года, когда он уехал оттуда на войну, походил на мечту, миф, навсегда утраченный — как Троя, Карфаген и невинность инуитов. Много повидав на своем веку, он давно понял, что лучше ни к чему не возвращаться.

— Алло! — воскликнул запыхавшийся молодой голос. — О, я так рада, что вы позвонили! Спасибо.

— Не за что, — произнес Эверард. — Я понял, что у вас на уме и, вы правы, поговорить необходимо. Вы сможете встретиться со мной завтра, во второй половине дня?

— В любое время и в любом месте. Я в отпуске, — сказала она и осеклась — ее могли услышать. — То есть у меня каникулы, я это имела в виду. В удобном для вас месте, сэр.

— Тогда в книжном магазине. В три часа, подходит?

Ее родители вряд ли догадались, что он сейчас совсем в другом месте, — и лучше было оставить их в этом неведении.

— А вечер вы мне можете посвятить? — вырвалось у Эверарда.

— Почему же нет, конечно.

Неожиданно смутившись, они обменялись еще несколькими фразами и повесили трубки.

Эверарду нужно было выспаться, но у него скопилось множество действительно неотложных дел. Когда он вошел в городскую штаб-квартиру, сумерки снова спустились на землю; холодные и серовато-мертвенные, они сгустились вокруг чахоточных фонарей.

Из потайной комнаты подвального этажа он вытащил роллер, вскочил в седло, установил курс и включил контрольную панель.

Подземный гараж, в который он перенесся, был еще теснее. Эверард вышел из замаскированной двери и поднялся наверх. В окна лился дневной свет. Он оказался в престижном и дорогом книжном магазине и тут же увидел Ванду, разглядывающую какую-то редкую книгу. Она пришла раньше. Волосы ее на фоне плотно заставленных полок сияли солнечным светом, платье со вкусом подобрано под цвет глаз. Он подошел и произнес:

— Добрый день.

Она даже вздрогнула.

— О! Как вы п-поживаете, агент… Эверард? — Голос выдавал ее волнение.

— Тес… — оборвал он ее. — Пойдемте туда, где можно поговорить.

Два-три посетителя проводили их взглядами, когда они двинулись по проходу между стеллажами, но скорее из зависти к Эверарду, поскольку все они были мужчины.

— Привет, Ник! — произнес Эверард, входя в кабинет владельца магазина. — Как дела?

Невысокий человек улыбнулся и приветливо кивнул, не сводя с них серьезного взгляда сквозь толстые линзы. Эверард заранее известил его о том, что хочет воспользоваться кабинетом.

В комнате тоже не было ничего особенного. Вдоль стен теснились полки с книгами и громоздились коробки, на полу — кипы бумаг, массивные тома высились на столе, служившем конторкой. Ник был истинным библиофилом. Главной причиной, привлекшей его на службу в Патруле на этом маленьком, но оживленном участке, стала возможность отправляться на поиски книг в другие времена. Последние поступления — судя по переплету, книги викторианской эпохи, — лежали по соседству с компьютером. Эверард взглянул на названия. Он никогда не строил из себя интеллектуала, но книги любил. «Происхождение культа почитания деревьев», «Птицы Британии», «Катулл», «Священная война» — подобные книги некоторые коллекционеры, несомненно, оторвали бы с руками, если бы хозяин не решил попридержать их для себя.

— Садитесь, — предложил Эверард и придвинул Ванде стул.

— Спасибо.

Она улыбнулась и сразу же стала непринужденной, более похожей на себя.

«Хотя невозможно дважды войти в одну и ту же реку. Мы можем перемещаться во времени сколько душа пожелает, но не в силах вырваться из границ собственной жизни», — подумал Эверард.

— Вы по-прежнему старомодно галантны.

— Провинциал. Стараюсь отучиться. Современные дамы готовы оторвать мне голову за то, что я будто бы высокомерен в тех случаях, когда я, на мой взгляд, проявляю всего лишь учтивость.

Эверард обошел стол и сел напротив Ванды.

— Да, — вздохнула она, — куда труднее понять век своего рождения, чем целую цивилизацию прошлого. Я прихожу к такому выводу.

— Как ваша жизнь? Радует ли работа?

Лицо Ванды просветлело.

— Громадное удовольствие. Потрясающе! Прекраснейшая работа. Нет, у меня просто нет слов.

Но в ее глазах промелькнула тень. Ванда отвела взгляд.

— Трудности, как вы знаете, тоже есть. Я уже научилась справляться с ними. До последнего времени, пока не произошла та самая история.

Он решил пока не касаться темы. Прежде всего нужно помочь ей освободиться от страшного напряжения, если, конечно, ему удастся.

— Прошло достаточно времени. Последний раз я видел вас вскоре после окончания Академии.

Тогда они отправились пообедать в Париж 1925 года бродили вдоль Сены по левому берегу весь весенний вечер напролет, а потом зашли выпить в «Две кубышки», и парочка ее литературных идолов оказалась в том же уличном кафе, через два столика от них. Когда он пожелал Ванде доброй ночи и попрощался с ней у дверей дома ее родителей 1988 года, она поцеловала его.

— С той поры для вас прошло почти три года, верно?

Она кивнула.

— Годы напряженной работы для нас обоих.

— Для меня на сей раз не было так долго. Всего два задания, достойных упоминания.

— Неужели? — удивленно спросила она. — Разве вы не вернулись домой в Нью-Йорк в 1988 году, когда завершили работу? Вы же не можете допустить, чтобы ваша квартира пустовала месяцами.

— Я сдал ее, вернее передал в субаренду оперативнице, которой она нужна была для выполнения задания. Вы знаете, в последние десятилетия здесь установили контроль над сдачей жилья. Вечные проблемы с поручителями. К тому же приличного жилья так мало, что для того, чтобы стать владельцем квартиры, надо выложить круглую сумму, а это неразумно для агента Патруля.

— Понимаю.

Тамберли слегка напряглась.

«Оперативнице, вот оно как… Кстати, столь же неразумно для агента Патруля распространяться на подобные темы. Особенно в таких случаях…»

— Послания от моих коллег передаются мне автоматически. Если бы вы позвонили позавчера…

Ее обида или, скорее, укол самолюбия мгновенно забылись. Взгляд Ванды упал на руки, скрещенные на коленях.

— У меня не было повода, сэр, — негромко произнесла она. — Вы чрезвычайно добры, великодушны, но… я не хотела показаться назойливой.

— Я тоже.

«Маститый агент-оперативник совсем засмущал новобранца Патруля. Несправедливо. Она может и обидеться», — подумал Эверард.

— Впрочем, если бы я знал, сколько прошло времени для вас…

Действительно долгий срок, и не потому только, что минуло сколько-то лет, измеряемых ударами пульса, а потому, скорее, что эти годы были полны событий, необычайных приключений, трудностей, побед, веселья, печалей. И романов? Фигура Ванды обрела зрелость, как заметил Эверард, но прибавила не пышности, а твердости. И черты лица стали тверже — события оставили на нем свой след. Но истинная перемена все же трудно уловима. Ванда была девушкой, или, как угодно современным феминисткам, молодой женщиной, совершенно юной. Девушка в ней не умерла, и он сомневался, что это вообще когда-нибудь произойдет. Напротив него сидело источающее молодость создание, но оно стало женщиной в полном смысле этого слова. Сердце у него забилось неровно.

Эверард выдавил смешок.

— Хорошо, давайте прекратим жеманство, — сказал он. — И, пожалуйста, запомните, мое имя — не сэр. Здесь, с глазу на глаз, мы можем вести себя естественно, Ванда.

Она быстро овладела собой.

— Спасибо, Мэнс а рассчитывала на это.

Он вытащил из пиджака трубку и табак.

— А как насчет этого? Не возражаете?

— Нет, дымите. — Она улыбнулась. — Поскольку мы с вами одни.

И про себя: «Дурной пример тем, кому курение смертельно опасно! Медицинская служба Патруля искореняет или излечивает все, что не убивает нас открыто. Ты родился в 1924 году, Мэнс, выглядишь лет на сорок. Но сколько ты на самом деле прожил? Каков твой истинный возраст?»

Он вряд ли откроется ей. Во всяком случае, не сегодня.

— Я просмотрел вчера ваше досье, — сказал он. — Вы проделали великолепную работу.

Она посерьезнела и взглянула на него уже спокойно.

— А в будущем?

— Я не запрашивал такую информацию, — поспешно ответил он. — Это невежливо, неэтично, и мне не сообщат ничего, пока я не представлю обоснованной причины для подобного запроса. Мы не заглядываем ни в наше завтра, ни в будущее наших друзей.

— И тем не мене, — пробормотала она, — информация там есть. Все, что вы или я когда-либо совершили, все, что я открою в жизни прошлого, известно там, в грядущем времени.

— Эй, мы ведь на английском говорим, а не на темпоральном. Парадоксы…

Золотистая головка согласно кивнула.

— Разумеется. Работа должна быть выполнена. Она должна завершиться на определенном этапе. Не было бы никакого смысла, если бы это мне уже было известно; что же касается опасности возникновения причинно-следственного вихря…

— Кроме того, ни прошлое, ни будущее не отлито в бетоне. Именно поэтому и существует Патруль. Но, может, довольно повторять вводную лекцию курса?

— Извините меня. Я до сих пор не могу осознать некоторые вещи и вынуждена повторять для себя основные постулаты. Моя работа — это… движение вперед. Подобно освоению неведомого континента. Ничего похожего на то, чем занимаетесь вы.

— Пожалуй. Я вас понимаю. — Эверард плотно набил трубку. — Без сомнения, вы и в будущем будете замечательно работать. Наше руководство более чем довольно вашими достижениями в Вер… гм… Берингии. Не только устными докладами, аудиовизуальными материалами и прочим, но и тем, что вы — я, правда, ничего не понимаю в вашей науке — нащупали модель естественной истории той эпохи. Вы проникли в ее суть и таким образом внесли существенный вклад в общую картину.

Ванда напряглась и задала не дававший покоя вопрос:

— Почему в таком случае они перевели меня оттуда?

Он помедлил, прежде чем зажечь трубку.

— Хм, я понял, вы сделали ровно столько, сколько необходимо для обследования Берингии. После того как вы отгуляете честно заработанный отпуск, они предложат вам какой-то другой аспект плейстоцена.

— Да я почти ничего не сделала! Сотни человеческих лет мало для настоящего исследования.

— Понимаю, понимаю. Но вам известно, или должно быть известно, о нехватке людей в Патруле. Мы, ученые из грядущих времен, и сам Патруль, должны создавать обширную общую картину, а не зацикливаться на повадках кучки аборигенов.

Она вспыхнула.

— Вы же знаете, что я имела в виду нечто совсем другое, — отпарировала Ванда. — Я говорю в целом о приполярной миграции биологических видов, о двустороннем движении между Азией и Америкой. Это уникальный феномен, экология во времени и в пространстве. Если бы я хотя бы могла выяснить, почему популяция мамонтов сокращается, вернее, сократилась так быстро в Берингии, когда на другом континенте они еще долго существовали! Но моим планам положили конец. И все, что я получила, это те же рассуждения вокруг да около. Я надеялась, что хоть вы поговорите со мной по-человечески.

«Характер, — подумал Эверард. — Не только не желает заискивать перед агентом-оперативником, но готова даже отчитать, если он того заслуживает с ее точки зрения».

— Извините, Ванда. Я не хотел вас обидеть. — Затем, глубоко затянувшись, добавил: — Факты таковы, что пришельцы, с которыми вы столкнулись, меняют все. Разве вам этого не объяснили?

— Да. До известной степени. — Она заговорила мягче. — Но неужели мои исследования действительно могут испортить дело? Один человек, тихо передвигающийся по степи, по холмам, лесам, вдоль побережья? Когда я жила среди тулатов — вы знаете, это аборигены, — мое присутствие никого не беспокоило.

Эверард хмуро уставился на трубку.

— Я не осведомлен в деталях, — согласился он. — Вчера я просмотрел кое-что, но совсем немного из-за нехватки времени. Мне, однако, показалось совершенно очевидным, что ваши тулаты не играют важной роли в перспективе исторических событий. Они исчезают, не оставив после себя значительных следов, сколь-нибудь отчетливых, как, например, в стойбищах Роанок и Винлэнд. Палеоиндейцы станут истинными американцами доколумбовой эпохи. Однако на раннем этапе их внедрения трудно определить, что может вызвать существенные перемены и внести разлад в будущее. — Эверард поднял руку. — Конечно, конечно. Это маловероятно. Мелкие волны и морщинки в общем потоке истории непременно будут разглажены. Это касается и ваших… тулатов. Что же касается палеоиндейцев, то кто способен гарантировать устойчивость ситуации на данном этапе? К тому же управление Древней Америки хочет, чтобы за их историей велось наблюдение без всякого изм… вмешательства в развитие культуры.

Тамберли сжала кулаки.

— Ральф Корвин отправился жить среди них!

— Ах вот оно что! Прекрасно. Он профессионал в таких делах, авторитетный антрополог, я просмотрел и его досье. У него отменный послужной список, начиная с работы с более поздними, чем тулаты, народами. Он сведет до минимума свое влияние, но в то же время узнает достаточно много о том, чему действительно суждено случиться; так же как и вы проделали работу для выяснения истинной картины животного и растительного мира Берингии. — Эверард выпустил дым тонкой струйкой. — Это основополагающая проблема, Ванда. Пришельцам предопределено вступить во взаимодействие с аборигенами. Оно может состояться легко или не очень легко, но процесс неизбежен, и не исключено, что он окажется очень запутанным. Мы не можем допускать анахронизмов на сцене истории. Они способны вызвать такую сумятицу событий, которая будет необратима. Особенно потому, что вы не обладаете опытом Корвина. Понятно? В конце концов, ваши исследования в области экологии весьма ценны, но сейчас абсолютный приоритет отдается изучению человека. Вне всякой связи с вашей личностью возникла необходимость положить конец этому проекту. Вы получите другое задание, и руководство постарается обеспечить вам выполнение работы до конца.

— Да, понятно. Это мне уже втолковали.

Некоторое время Ванда сидела безмолвно. Когда она подняла глаза, взор ее был твердым, а голос спокойным.

— Но здесь дело не только в науке, Мэнс. Я боюсь за этот народ, за своих тулатов. Они славные люди. Примитивные, часто по-детски наивные, но хорошие. Безгранично добрые и гостеприимные, и по отношению ко мне они были такими не потому, что я загадочна и сильна, а по сути их натуры. Что станется с ними? Что уже там случилось? Они забыты, потеряны в истории. Почему? Ответ страшит меня, Мэнс.

Он кивнул.

— Корвин изложил свое мнение конфиденциально после беседы с вами. Он повторил рекомендацию прервать ваше задание в Берингии, поскольку опасался, что вы можете поддаться… искушению, соблазну вмешаться в события. Или, по крайней мере, действовать вслепую, не имея специальной на то подготовки и без контроля экспертов. Не считайте его подлецом. Он выполняет свой долг. Корвин предложил вам заняться более ранним периодом.

Тамберли тряхнула головой.

— Бесполезно. Условия тогда изменялись очень быстро, и мне, по существу, придется начинать все заново. Но то, что я обнаружу, не будет слишком полезным для эры миграции людей, в которой так заинтересован Патруль.

— М-да. На предложение наложили вето именно по этим мотивам. Но поверьте Корвину.

— Да, собственно говоря, верю. — Она заговорила быстрее: — Я многое передумала. И вот к чему пришла. Моя работа заслуживает завершения. Мы можем рассчитывать лишь на приблизительный итог, но и он, вне сомнения, окажется полезным. И может быть, я помогу тулатам, совсем немного, очень осторожно, под контролем специалистов, не для того, чтобы изменить их судьбу, а просто чтобы освободить от боли несколько неприметных человеческих жизней. Доктор Корвин намекнул мне, как это сделать, когда мы выходили с ним пообедать. В тот момент я не придала значения его замечанию, но с того самого дня размышляю над ним. Что если я не вернусь к Арюку, и тулатам, но воссоединюсь с ними, смешавшись с чужаками?

Слова Ванды отозвались в голове Эверарда глухими ударами. Он отложил трубку в сторону и сделал каменное лицо.

— Нешаблонно, — произнес он.

Тамберли рассмеялась.

— Единственно, о чем я прошу вас, — намекните милому доктору, что он не в моем вкусе. Я бы не хотела огорчать его. Кроме того, у нас обоих чудовищное количество дел, требующих исполнения в кратчайший срок, иначе мы действительно можем излишне подействовать на людей в Берингии. — Ванда стала совершенно серьезной. Заметил ли он слезы, блеснувшие на ее ресницах? — Мэнс, вот для этого вы мне и нужны. Для начала — ваш совет, а потом, если вы убедитесь, что я еще в своем уме, ваш авторитет и влияние. Я спросила мнение своего непосредственного руководителя, и тот порекомендовал мне забыть об этом. Как вы сказали, нешаблонно. Он не ханжа, но в его сознание заложен другой курс, и никто не смеет тревожить его покой. И Ральф Корвин той же породы. Он, возможно, оказался захваченным врасплох, когда говорил что-то после второй порции коктейля, ударившего в голову. У вас есть власть, авторитет, связи в этой сфере. Пожалуйста, хотя бы вы подумайте о моей просьбе.

Эверард думал. Они говорили и говорили. Когда он согласился с ней, солнце уже село. Эверард вдруг вспомнил, как он пригласил Ванду в Патруль. И как она вскрикнула от радости. Теперь она устала настолько, что была в состоянии только прошептать:

— Спасибо, спасибо большое!

Оба ожили, когда отправились обедать. Эверард приехал в костюме, подходящем для аудиенции у императрицы Китая, Ванда выглядела тоже элегантно. После обеда они еще долго бродили от бара к бару и говорили, говорили. Когда Эверард пожелал ей спокойной ночи у дверей дома ее родителей, она снова поцеловала его.

13211 ГОД ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Дело шло к зиме. На землю, промерзшую до звона, бураны намели толстый слой снега; бурый медведь уносился в снах к мертвым, а белый бродил по льду, сковавшему море. «Мы» проводили бесконечно-темные дни в своих жилищах.

Сначала медленно, едва передвигаясь, а потом стремительно солнце вернулось в эти края. Ветры стали мягче, сугробы таяли, весело журчали ручьи, плавучие льдины громоздились друг на друга и крошились, рогатые животные и мамонты нетвердой походкой вели новорожденных детенышей в степь, усеянную цветами, как звездами, перелетные птицы возвращались в родные края. В прежние времена эта пора была самой счастливой в жизни «мы».

Они боялись нехоженых троп глубинных земель, волков и духов, но ходили, ибо не могли не идти. Осенью охотники заставили «мы» отметить камнями дорогу. И потом им пришлось самим же ходить по ней с данью, которую требовали от них чужаки.

Когда выпадал снег, «мы» освобождались от дани до весны, но в теплое время года мужчины из каждой семьи «мы» обязаны были совершать подобные путешествия один раз между полными лунами. Так приказали охотники.

Тяжело нагруженные Арюк и его сыновья шли три дня. Они знали, что на обратный путь уйдет не менее двух суток. Некоторые поселения «мы» находились еще дальше, чем жилище Арюка, другие — ближе к стойбищу охотников, но отлучки одинаково тяготили всех, поскольку это время было потеряно для охоты, сбора ягод и работы на собственную семью. А вернувшись домой, они принимались за подготовку следующей партии дани. На поддержание собственной жизни оставалось слишком мало времени и сил.

«Мы» поговаривали об общей встрече, чтобы обсудить, не поставлять ли дань сообща. Такие походы были бы безопаснее и веселее, но потребовали бы еще больше времени и людей. В конце концов они порешили, что все будут ходить сами по себе — пока не разберутся получше в новом порядке вещей.

Итак, Арюк с сыновьями Баракуном, Олтасом и Дзуряном совершали первую весеннюю ходку. Дома они оставили жен Арюка и Баракуна с маленькими детьми. Мужчины несли длинные толстые бревна, каковые им было приказано доставить, и еду для себя на время похода. Ветер и дождь подхлестывали их, грязь налипала тяжелыми комьями на ноги, массивная ноша пригибала к земле. Вой и отдаленный рык преследовали их по ночам, а с рассветом они снова устало тащились по взбирающейся вверх суше, пока наконец не добрались до стойбища охотников.

Арюк с сыновьями оглядели его с высоты холма. Стойбище располагалось не у подножия холма, а на просторной плоской площадке, где почва была хорошо просушена. С более высокого холма с северной стороны стекал ручеек и бежал через весь поселок.

Благоговейный трепет охватил «мы». Во время их последнего появления здесь они изумлялись при виде высоких жилищ из кожи, которых было куда больше, чем у народа «мы», вместе взятых. Арюк размышлял, не холодно ли в таких жилищах зимой. Сегодня глазам их предстали громадные дома, сделанные чужаками из камня, торфа и шкур. Между жилищами сновали люди, казавшиеся с холма совсем крохотными. Дым очагов поднимался в тихое и ясное небо, освещенное послеполуденным светом.

— Как они это сделали? — вымолвил Олтас. — Какой силой они владеют?

Арюк вспомнил слова, услышанные от Той, Которой Ведомо Неизвестное.

— Я думаю, у них есть орудия, которых нет у нас, — медленно ответил он.

— Все равно, — сказал Баракун, — какая работа! Где они взяли столько времени?

— Они убивают крупных животных, — напомнил сыну Арюк. — Одна добыча кормит их много дней.

Слезы усталости и боли скатились по щекам Дзуряна.

— Почему тогда они т-требуют наших подарков? — запинаясь, произнес он.

У отца не было ответа.

Арюк повел сыновей выше по склону. По пути им попался длинный каменистый холмик. За ним, в том месте, где бежал ручей, скрытое от глаз охотников и, стало быть, от «мы», стояло нечто, поразившее их. На какой-то миг кровь бросилась в голову Арюка.

— Она, — простонал Баракун.

— Нет, что ты! — взвыл Олтас. — Она ведь наш друг и никогда не оказалась бы здесь!

Арюк взял себя в руки и унял дрожь, охватившую его. Он тоже, должно быть, закричал бы, если б не смертельная усталость. Уставившись на круглое серое сооружение, он сказал:

— Мы не знаем, что это, но, вероятно, скоро выясним. Пошли!

Они заковыляли вперед. Люди из поселения наблюдали за их приближением. Дети высыпали на улицу, радостно крича и путаясь под ногами. Несколько мужчин бежали за ними вприпрыжку с копьями и топориками — Арюк выучил эти слова, — но они улыбались. Он предположил, что остальные на охоте. Когда «мы» дошли до домов, женщины, и кучка детей сбились в толпу. Арюк в который раз увидел морщинистых, беззубых, согбенных, слепых людей. Слабым здесь не было нужды уходить прочь, чтобы умереть в одиночестве. Молодые и сильные могли прокормить немощных.

Провожатые довели «мы» до строения, более просторного, чем остальные. Там их ждал мужчина, одетый в кожу, отделанную мехом, и в головной повязке, украшенной перьями трех Орлов. Арюк знал, что охотники называли его Красный Волк. Он еще не один раз переменит имя в течение жизни, потому что оно должно выражать определенный смысл. Для Арюка его собственное имя было просто набором звуков, на который он откликался. Если бы когда-нибудь он задумался над смыслом имени, то понял бы, что оно значит «Северо-Западный Ветер» и должно произноситься с другим ударением, но Арюку такие мысли никогда не приходили в голову.

Он вдруг забыл про Красного Волка и забыл про все на свете. Из толпы вышел еще один человек. Он возвышался над людьми и даже над предводителем охотников. Толпа почтительно расступилась перед ним, с улыбками и приветствиями, показывающими, что мужчина этот не посторонний в лагере. Его лицо — худое и безбородое, но с усами под горбатым носом, — коротко стриженные волосы, кожа и глаза, тело и походка напомнили Арюку Ту, Которой Ведомо Неизвестное. Его снаряжение и вещицы, висевшие на груди, были точно такими, как у нас.

Дзурян громко застонал.

— Кладите ношу! — распорядился Красный Волк. — Он немного выучил язык «мы». — Хорошо. Накормим вас, спать будете здесь.

Человек из-за пределов мира остановился около Арюка. Освобожденный от груза, Арюк ощущал не только ломоту во всем теле, но и удивительную легкость, словно бы готовность улететь вместе с ветром. Или просто у него закружилась голова?

— Богатой вам добычи! — произнес человек на языке «мы». — Не бойтесь. Вы помните Хара-тцетун-тун-баюк?

— Она… она жила здесь рядом с нашим селением, — сказал он.

— Так вы та самая семья? — мужчина явно обрадовался. — А ты ведь Арюк? Я давно ждал встречи с тобой.

— Она здесь?

— Нет. Она — моя родственница и просила передать тебе дружеские пожелания. Облачные Люди зовут меня Высокий Человек. Я приехал сюда, чтобы провести несколько лет среди охотников, понаблюдать, как они живут. Я хочу и с вами поближе познакомиться.

Красный Волк нетерпеливо переминался с ноги на ногу, потом что-то отрывисто произнес на своем наречии. Высокий человек ответил на его языке. Слова метались между ними, пока Красный Волк не сделал рубящий воздух жест, словно бы говоря: «Только так и не иначе!» Высокий Человек оглянулся на Арюка и его сыновей, молчаливо стоявших под круговым прицелом враждебных взглядов.

— Разговор идет легче с моей помощью, — сказал Высокий Человек, — хотя я предупреждал, что им следовало бы потрудиться и выучить ваш язык получше. В свое время я тоже покину эту страну, но, находясь здесь, не всегда буду в лагере. Красный Волк хочет поговорить с тобой после того, как ты отдохнешь, о том, что твой народ должен приносить в дальнейшем.

— Что с нас взять, кроме выловленных в море деревяшек? — спросил Арюк. Голос его помрачнел так же, как и настроение.

— Им нужно больше дерева. Они хотят, чтобы вы приносили хорошие камни для изготовления орудий и оружия. Высушенный торф и навоз для топлива. Им нужны шкуры и кожи. Необходимы сушеная рыба, ворвань, все, что дает море.

— Но мы не можем! — закричал Арюк. — Они берут с нас столько, что нам самим нечем кормиться!

Высокий Человек выглядел огорченным.

— Вам трудно приходится, — сказал он. — Я не могу освободить вас от дани, но в состоянии сделать ваше бремя сносным, если вы будете следовать моим советам. Я скажу Облачным Людям, что они ничего не получат от вас, если доведут твой народ до голодной смерти. Я заставлю их дать вам орудия, которые облегчат охоту и рыбалку. Облачные Люди научат вас пользоваться ими. Они смастерили… острую вещицу, на которую рыба попадает и уже не может ускользнуть, наконечники копий, которые вонзаются в тело животного и не выпадают из него. Их одежда будет согревать вас, — голос его дрогнул. — Простите, что я не могу сделать для вас больше. Но мы попробуем…

Высокий Человек замолк, потому что Арюк уже не слышал его.

Красный Волк подошел поближе ко входу в большое строение. Из него выползла женщина. Одежда ее была такой же, как у всех, но грязная, засаленная и зловонная. Живот у женщины выпирал из-под неряшливого одеяния, волосы висели космами, подчеркивая изможденное лицо. Поднявшись на ноги, она помахала всем рукой, но рука тут же плетью упала вниз.

— Дараку! — прошептал Арюк. — Ты ли это?

Он никогда прежде не видел ее в стойбище и не смел спросить, что стало с его дочерью. Велел ли Красный Волк держаться ей подальше от людских глаз, чтобы не мешаться под ногами, или она сама спряталась от стыда и позора, а может, уже умерла?

Дараку, спотыкаясь, подошла к отцу. Он обнял ее и всхлипнул.

Красный Волк бросил ей отрывистую команду, и она съежилась в руках Арюка. Высокий Человек нахмурился и резко заговорил. Красный Волк и охотники, находившиеся поблизости, ощетинились. Высокий Человек понизил голос. Мало-помалу Красный Волк успокоился. В конце концов он распростер руки и повернулся спиной к людям, давая понять, что покончил с этим делом.

Арюк смотрел из-за плеча Дараку. Как остро выступали ее кости из-под одежды из оленьей кожи. В нем всколыхнулась надежда. Сквозь затуманенное сознание, сквозь шум ветра он видел и слышал Высокого Человека.

— Девушка, которую они увели с собой, твоя дочь, так ведь? Я разговаривал с ней, совсем немного, потому что она едва отвечает на вопросы. Охотники хотели научиться от нее вашему языку. Теперь они знают ровно столько, сколько она смогла передать им, пока тоска прочно не завладела ею. Облачным Людям все еще нужен ребенок, которого она носит в чреве, чтобы он стал еще одним добытчиком или будущей матерью для них, но мне удалось уговорить их отпустить ее. Она может вернуться домой вместе с вами.

Арюк, увлекая за собой Дараку, пал ниц перед Высоким Человеком. Ее братья сделали то же самое.

После они поели. Облачные женщины щедро угощали их, но пища была настолько непривычной, что «мы» не смогли съесть много. А потом они спали, снова все вместе, в шатре, поставленном специально, для них. После отдыха состоялся разговор. Высокий Человек переводил слова, сказанные Арюком и Красным Волком. Много было говорено о том, что должны делать «мы» в дальнейшем и что будет сделано охотниками взамен. Арюк гадал, сколько времени уйдет на то, чтобы до конца разобраться в предложениях охотников. Ясно было одно — жизнь «мы» изменилась и вышла из-под власти Арюка и его народа.

Арюк с детьми отправился домой на следующее утро, когда ветер разогнал дождевые облака, открыв просвет в небе. Они шли медленно, часто останавливались, потому что Дараку едва волочила ноги. Она незряче смотрела в пространство и изредка отвечала на вопросы, если к ней обращались, да и то односложно. Когда Арюк гладил ее по щеке или брал за руку, Дараку едва заметно улыбалась, а он смотрел на эту слабую улыбку с горечью.

Той ночью у Дараку начались схватки. Хлестал дождь. Арюк, Баракун, Олтас и Дзурян сгрудились вокруг, пытаясь защитить ее от дождя и холода. Она застонала и уже не могла остановиться. Дараку была слишком юной, таз у нее еще не развился. Когда с невидимого востока занялось серое утро, Арюк увидел, что дочь истекает кровью. Дождь смывал ее в торфяной мох. Лицо ее подалось вверх, взгляд стал слепым. От Дараку остался лишь прерывистый голос. Последние его звуки дребезжаще нарушили тишину.

— Ребенок тоже мертв, — сказал Баракун.

— Так всегда бывает, — пробормотал Арюк. — Не знаю, что я должен был сделать.

Вдали протопал мамонт. Ветер крепчал. Похоже, что лето наступало холодное.

Отряд Патруля прибыл позже, безлунной ночью, чтобы выполнить свою работу по возможности быстро и бесшумно и так же исчезнуть. Местные обитатели вскоре узнают, что произошло еще одно удивительное событие, но лучше, если они не будут его свидетелями. Как всегда, минимальный контакт.

Ванда Тамберли, правда, могла прибыть на место лишь после восхода. Роллер доставил ее непосредственно внутрь специально возведенного жилища. Сердце билось глухо, она слезла с аппарата и огляделась по сторонам. Убежище Ванды, сделанное из прозрачных и полупрозрачных материалов, было светлым. Привычные ей предметы расставлены довольно аккуратно. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы переставить все по своему вкусу.

«Первым делом осмотрим окрестности», — подумала она.

Ванда потеплее оделась, набросила непромокаемый плащ и шагнула через порог. Стояла осень того года, когда она покинула Берингию, проведя всего несколько недель в двадцатом веке до возвращения сюда. Астрономически время года не слишком ушло вперед, но здесь, в субарктических широтах в ледниковый период, снег мог пойти в любую минуту. Утро сияло холодным светом. Ветер свистел над пожухлой травой. На севере и на юге горизонт обрамляли холмы. Глыба валунной глины, которую оставил после себя отступивший ледник, нависла над ее убежищем и домом Корвина. У основания глыбы пробивался ключ. Ванда скучала по морю и карликовым деревцам, что окружали ее первое жилище в Берингии. Птицы кружили у нее над головой, их было немного, и принадлежали они к другим, внутриматериковым видам. Дома специалистов Патруля почти касались друг друга. Корвин показался на пороге своего дома, одетый в хаки — плащ и высокие ботинки, все с иголочки. Корвин сиял.

— Добро пожаловать! — произнес он, протягивая ей руку. — Как вы себя чувствуете?

— Все в порядке, спасибо, — ответила Тамберли. — Как вы здесь поживаете?

Брови его поднялись.

— Неужели вы не познакомились с моими отчетами? — игриво спросил он.

— Я потрясен и опечален. А я-то страдал, сочиняя их.

«Вот именно, сочиняя, — подумала Ванда. — Хотя, спорить трудно, они действительно представляют собой научную ценность, а изящное изложение совсем не вредит им. Глянец наведен везде, где только можно. Я, вероятно, предвзято сужу об отчете».

— Конечно, я просмотрела их, — отозвалась она, заставив себя улыбнуться. — Включая и ваши возражения по поводу моего нового назначения сюда.

Корвин держался дружелюбно.

— Я не собирался оказывать на вас давление, агент Тамберли. Надеюсь, вы это понимаете. Я просто думал, что ваши проекты внесут совершенно ненужные осложнения, включая и риск для вашей собственной жизни. Я взял на себя слишком много и, вполне вероятно, ошибся. Видимо, мы отлично сработаемся. Чисто по-человечески, разве могу я быть счастливее, чем сейчас, находясь в таком обществе, как ваше?

Тамберли поспешила обойти этот вопрос стороной.

— Без лишних эмоций, сэр. Мы же не можем реально сотрудничать, вы знаете. Вы изучаете Облачных Людей. А мне необходимо провести зимние наблюдения за животным миром, чтобы получить более или менее полную картину определенных жизненных циклов, которые, похоже, создают критическую ситуацию в экологии. — Она повторяла очевидные факты самым любезным тоном, на какой только была способна. — Так что позвольте мне спокойно заниматься своим делом. Подозреваю, что не окажусь ни у вас под пятой, ни вообще под вами.

Корвин принял ее слова без раздражения.

— Определенно. Имея за плечами такой опыт, мы тщательно проработаем все, чтобы избежать взаимного вмешательства в наши проекты, а также продумаем, чем можем быть полезны друг другу в случае необходимости. А пока что позвольте пригласить вас на завтрак. Вы, несомненно, уже синхронизировались с местным временем. Полагаю, вы не поели перед отбытием сюда?

— Вообще-то я намеревалась…

— О, не отказывайтесь! Прежде мы должны обсудить дела, и лучше в приятной обстановке. Уверяю, я совсем недурной повар.

Ванда уступила. Корвин обустроил свое жилище аккуратнее и компактнее, чем это когда-либо удавалось ей. Дом изнутри казался более просторным. Он предложил ей стул и налил кофе из уже включенной кофеварки.

— Сегодня особый повод, — заявил он. — Обычно в полевых экспедициях люди просто «заправляются». Что вы скажете о беконе, французских тостах и кленовом сиропе?

— Я бы сказала, дайте все это поскорее, пока я не проглотила вас, — отозвалась Ванда.

— Превосходно!

Корвин захлопотал у крошечной электропечки. Атомный элемент, питавший ее, заодно обогревал и дом. Ванда сбросила плащ, откинулась на спинку стула, глотнула восхитительного кофе и обвела комнату взглядом. Его книги оказались более изысканными, чем у нее, если только он не взял их сюда специально, зная о ее приезде, потому что томики не выглядели зачитанными. Среди них были два его собственных сочинения, изданные еще в академическую пору. На полках покоились некоторые инструменты, подарки и вещицы, которые он выменял у аборигенов, чтобы потом увезти домой на память. Было здесь и копье с наконечником-насадкой, остро заточенный каменный нож с рукояткой из оленьего рога, которая крепилась к лезвию ремешком и клеем. Даже резаки, скребки, резцы без рукояток, другие орудия удивляли прекрасной работой. Тамберли припомнила незатейливые поделки «мы», и слезы навернулись ей на глаза.

— Уверен, вы знаете, — сказал Корвин, не отрываясь от стряпни, — что Ванайимо принимают вас за мою жену. Дело в том, что, когда я сообщил им о вашем приезде, у них другой мысли и не возникло. У них не принята свобода и беспорядочность сексуальных отношений, как у тулатов.

— Ванайимо? Ах, да! Облачные Люди…

— Не волнуйтесь. Они нормально восприняли то, что у вас отдельный дом, где вы будете творить свою магию. Вы в полной безопасности, особенно после того, как они узнали, что вы принадлежите мне. В противном случае… страх перед вашей чудодейственной силой может и остановить их руки, но вполне может найтись какой-нибудь наглый тип или ретивые молодцы, которые решат испытать свою смелость и мужскую зрелость. Еще я им рассказал — они это и сами непременно выяснили бы — о ваших прежних отношениях с тулатами, которых они не причисляют к роду человеческому.

Тамберли жестко стиснула губы.

— Я выяснила это из ваших отчетов. Откровенно говоря, вам бы следовало уделить им больше внимания. Отношениям между двумя народами, я хотела сказать.

— Моя дорогая, я не в состоянии охватить все. И даже части того, что должен был, как того требует строго антропологический метод. Я провел здесь всего семь месяцев или даже меньше по их летоисчислению.

Корвин изредка отлучался в будущее на совещания и отдых, но, в отличие от Ванды в пору ее жизни среди «мы», всегда возвращался сюда через день-другой после отъезда. Непрерывность была важна в человеческих отношениях, и сам их характер отличался от контактов человека с дикой природой и ее обитателями.

«Приходится признать, что он проделал значительную работу за очень короткое время, учитывая великое множество разнообразных трудностей, — подумала Ванда. — Он далеко продвинулся в языке, который был близок наречиям племен восточной Сибири, где Корвин в свое время побывал, и не слишком отличался от языка переселенцев, шедших через Канаду в более поздние времена и бывших когда-то объектом внимания Корвина. Но здесь, на начальном этапе исследования, он находился в одиночестве, и работа эта сказывалась на нервах. Его могли убить. Он сообщал в отчете, что здесь бытует жестокость и буйность нрава».

— И вряд ли у меня много времени впереди, — продолжал Корвин. — В будущем году племя двинется на восток. Пока не знаю, разумно ли кочевать вместе с ним, или стоит присоединиться к Облачным Людям там, где они обоснуются, но в любом случае в этом регионе ожидаются серьезные изменения.

— Как?! — воскликнула Тамберли. — И вы до сих пор не занялись этой проблемой?

— Нет, пока нет. Это новая для меня сфера. В настоящее время они твердо намерены оставаться здесь, поскольку верят, что достигли своей земли обетованной. Для того чтобы разобраться, как они обживаются в этих краях, лучше всего проследить за их отношениями с последующими мигрантами, поэтому я и совершил увеселительную прогулку в ближайшее будущее. Я установил, что регион заброшен. Это произойдет грядущей весной. Нет, я не знаю, почему. Может, природные ресурсы покажутся им скудными? Попробуйте разрешить эту загадку. Сомневаюсь, что угроза придет с запада. Я установил, что в ближайшие пятьдесят лет сюда не прибудут новые палеоиндейцы, процесс их миграции протекает вяло и прерывисто.

«Тогда мои „мы“ будут иметь в запасе долгий период мира», — подумала Ванда. Покой в ее душе царил всего какое-то мгновение. Она вспомнила, что происходит сейчас и что это не прекратится, пока Облачные Люди находятся здесь. Сколько «мы» останется в живых, когда пришельцы уйдут?

Она заставила себя решительно взяться за дело.

— Минуту назад вы сказали, что они не считают тулатов людьми в полном смысле слова, — заявила Ванда. — В ваших отчетах почти нет сведений о том, как они в действительности относятся к тулатам. Вы лишь упомянули о «дани». А в жизни?

В тоне Корвина зазвучало легкое раздражение:

— Я уже сказал, что у меня не было возможности обследовать каждую деталь, и я никогда не стану заниматься этим.

Он разбивал яйца в миску с таким видом, словно они были головами оппонентов, отвергших его отчет.

— Заранее овладев языком тулатов, я разговаривал с некоторыми из них, когда они приходили с подношениями: сезон сбора дани наступил вскоре после моего прибытия сюда. Я облегчил участь двух или трех представителей этого племени, посетил одно из их жалких поселений на берегу моря. Чего еще вы хотите? Нравится вам это или нет, но мои интересы, мои обязанности касаются народов, которым предстоит творить будущее. И разве вам не предписано сосредоточить внимание на объектах природы, играющих важную роль в жизни именно таких народов?

Его раздражительность вдруг испарилась. Он деланно улыбнулся Ванде.

— Я не хочу показаться вам бессердечным, — добавил он. — Вы новичок на службе и к тому же происходите из страны, у которой удивительно удачная история. Непреложным фактом является то, что на всем протяжении существования человечества, вплоть до неведомых нам будущих времен, отдельные общины, племена, нации воспринимают остальное человечество как добычу, потенциальную или реальную, если только эта добыча не окажется достаточно сильной, чтобы стать врагом, потенциальным или реальным.

Вы найдете Ванайимо не такими уж плохими, совсем непохожими на нацистов или, скажем, на ацтеков. Война была навязана им, потому что Сибирь стала перенаселенной с точки зрения ресурсов, доступных для технологии палеолита. Они хранят память о поражении, но в них не заложена воинственность. Они, несомненно, отчаянны и храбры. Эти качества выработаны самой их жизнью, охотой на крупного и опасного зверя. Для них эксплуатация тулатов так же естественна, как использование оленей для своих нужд. Они неумышленно жестоки и испытывают благоговение перед всем сущим на земле, но берут из мира все, что могут, ради своих жен, детей, стариков и самих себя. Они вынуждены брать.

Тамберли нехотя кивнула. Отчет Корвина описывал, каким подарком судьбы явилась для Облачных Людей случайная встреча с «мы». И пришельцы не преминули воспользоваться удачей. Корвин не предвидел такого поведения Облачных Людей. Прежде они не оказывались в подобной ситуации. Среди них нашелся гений, который изобрел взимание дани, что принесло безмерную выгоду его племени, относившемуся к «мы» в общем-то довольно мягко. Позже, в последующих тысячелетиях, это открытие будет использоваться по всему миру, и обычно с большей жестокостью.

Странствия племени оказались продолжительнее и мучительнее, чем мифические сорок лет скитаний евреев по пустыне. С небес падала не манна, а только снег и ледяной дождь. Другие племена уже захватили хорошие охотничьи угодья и в короткое время научились выставлять незванных гостей за пределы своей территории. Когда, наконец. Облачные Люди достигли этих краев, удаленных от родной Азии дальше, чем прежде осмеливались уходить мужчины их расы, первая зима была столь же сурова, как и первая зима колонистов в Массачусетсе.

Сейчас Облачные Люди благоденствуют. Дерево, доставляемое «мы», позволило им заменить времянки настоящими домами. Сломанный наконечник копья уже не был бедствием. Пригодные для обработки камень, мясо, рыба, топливо, жир, кожа — теперь в их распоряжении. «Мы» добавили к этому еще и свое наивное бескорыстие. Дань высвободила энергию Облачных Людей для активной охоты, строительства крупных сооружений, для развития искусных ремесел и как никогда прекрасного искусства — песен, танцев, размышлений и мечтаний.

Корвин подчеркнул, что, следуя его советам. Облачные Люди по прагматическим соображениям и в качестве некоторой компенсации передали «мы» крючки для ловли рыбы, гарпуны, ножи, а также научили их обрабатывать камень и пользоваться другими технологическими приемами. Это прогресс, заметил Корвин.

— Держу пари, по вечерам счастливые «мы», усевшись в кружок, распевают благодарственные гимны, — пробормотала Ванда.

Она знала, что первобытные американцы обречены на гибель. Жизнь их оставалась тяжелой, несмотря на старания пришельцев обучить их новым навыкам, но по крайней мере, эти аборигены не будут уничтожены на бойне, какую учинили белые над туземцами Тасмании в девятнадцатом веке, не будут втиснуты правительствами XX века в тесные рамки выживания, как это случилось с украинцами и эфиопами. Их не истребят эпидемии, занесенные из чужих краев; бактериологическая изоляция Нового и Старого Света наступит только тогда, когда Берингия скроется под водой. Пока «мы» будут приносить дань и не мешать Облачным Людям, они смогут вести привычный образ жизни. Случалось, что удалой парень из Ванайимо, повстречав на своем пути девушку-тулатку, овладевал ею, но в ее народе такое происшествие не считалось постыдным, как у Облачных Людей, да и вообще смесь генов была полезна, выводя кровь «мы» из замкнутого круга. Ведь так?

Ванда отметила пристальный взгляд Корвина. Время шло. Она встряхнулась.

— Извините, отвлеклась немного.

— Мысли ваши, полагаю, не очень приятного свойства. — Голос его звучал дружелюбно. — Но на самом деле положение могло быть гораздо хуже. В исторической перспективе тулатам уготован печальный жребий. А здесь в наших силах слегка подправить дела. Например, я выяснил, что Ванайимо увели с собой дочь вашего друга Арюка — Дараку, кажется, так ее зовут. Вы, наверное, хорошо ее знаете. Не бойтесь, она не подверглась умышленным оскорблениям. Замысел был прост — им требовался человек, от которого они научились бы простейшим элементам языка «мы». Но девушка впала в глубокую депрессию — тоска по дому, шоковое воздействие новой культуры, недостаток общения. Я уговорил их вернуть девушку обратно.

Тамберли вскочила со стула.

— Правда? — Она несколько мгновений слепо смотрела в пространство. Ужас отступил. Его сменила волна теплоты. — Вы… вы поступили прекрасно. Спасибо. — Ванда проглотила подступивший к горлу комок.

Он улыбнулся.

— Будет вам. В конце концов, обычная порядочность, когда обстоятельства позволяют. Не стоит перевозбуждаться, особенно перед завтраком. И он будет готов, как говорится, в один миг.

Запах подрумяненного бекона поднял ее настроение быстрее, чем, как ей казалось, позволяло моральное право. За завтраком Корвин поддерживал непринужденную беседу, иногда в шутливом тоне, и оказалось, что он может не только говорить о себе, но даже предоставлять слово Ванде.

— Восхитительный город Сан-Франциско, согласен. Но однажды вы должны побывать там в тридцатые годы, до того, как его очарование стало профессиональным. Расскажите мне, кстати, об этом «Эксплораториуме», что вы упоминали. Это звучит как удивительное новшество, но в старомодном и праведном духе…

После завтрака, закурив свою первую в день — как он сказал, невинную сигарету, — Корвин посерьезнел.

— После того как я вымою тарелки… Нет-нет, помогать не надо, во всяком случае в наше первое утро. Пожалуй, вам стоит встретиться с Ворика-Куно.

Она знала имя Красный Волк, оно часто мелькало в отчетах Корвина.

— Это просто учтивость, но среди Ванайимо она ценится не меньше, чем у японцев.

— Он здесь главный, правильно? — спросила Тамберли. Ее исследования не выявили его статус среди Облачных Людей.

— Не в том смысле, что на него официально возложена власть. Племя принимает решения путем достижения согласия между мужчинами и пожилыми женщинами — теми, которые утратили по возрасту способность к деторождению. Молодые женщины взамен совещательного голоса имеют право высказываться по повседневным делам. Тем не менее кому-то одному в силу его явных способностей и личных качеств суждено главенствовать, пользоваться всеобщим уважением и произносить решающее слово во всех делах. Такой человек — Ворика-Куно. Будь с ним на одной стороне, и любая тропа станет для тебя легкой.

— А что вы скажете об этом… лекаре?

— Да, шаман действительно занимает особое положение. Мои встречи с ним весьма эпизодичны. Мне неоднократно приходилось показывать ему, что я не намерен соперничать с ним и посягать на его авторитет. Вам это тоже предстоит. Откровенно говоря, это я посоветовал прислать вас именно сегодня, уже после того, когда было принято решение о вашем возвращении, потому что шаман в ближайшее время занят по горло и в основном пребывает в уединении. Вам дается срок на то, чтобы осмотреться перед знакомством с ним.

— А чем он занят?

— Смертью. Вчера группа мужчин вернулась с охоты, принеся тело товарища. Бизон поднял его на рога. Это не просто утрата соплеменника, а дурной знак, потому что погибший был ловким охотником и хорошим добытчиком. Теперь шаман должен изгнать несчастье с помощью колдовства. К счастью для общественной морали, Ворика-Куно сумел загнать бизона и его спутники прикончили зверя.

Тамберли негромко присвистнула. Она знала плейстоценовых бизонов.

Ванда вместе с Корвином отправилась в селение. Когда они обошли глыбу горной породы, взору ее предстала впечатляющая картина. У Ванды были представления о подобных поселениях, но они не выражали человеческой энергии, воплотившейся в творениях людских рук. Около дюжины прямоугольных домов, обложенных дерном и укрепленных деревом, стояли на глиняных фундаментах вдоль берегов неглубокой протоки. Дым курился над большинством торфяных крыш. За жилой частью селения располагалась площадка для обрядов, обозначенная кругом, выложенным из камней, в центре которого были очаг и пирамида из камней с черепами крупных животных. Одни принадлежали обитателям степи, другие — жителям лесов и долин, раскинувшихся южнее — оленям-карибу, американским лосям, бизонам, лошадям, медведям, львам. Сверху помещался череп мамонта. На другом краю селения находилась площадка для хозяйственных работ и занятий ремеслами. Там пылал костер, и женщины в одеждах из оленьей кожи — а самые молодые и усердные в легких тканых одеждах — разделывали последнюю добычу. Несмотря на смерть Преодолевающего Снега, ветер доносил обрывки разговоров и смех. Продолжительная скорбь была для этих людей непозволительной роскошью.

Голоса замерли, когда женщины увидели приближающуюся пару. Жители поселка высыпали из домов. Мужчины, отдыхавшие после трудов — охоты или тяжелой физической работы по хозяйству, — вели себя сдержанно, но женщины, занимавшиеся повседневными домашними делами, разглядывали Ванду с плохо скрываемым любопытством. Дети держались в стороне. Корвин упоминал о том, что детей Облачные Люди безмерно любят и даже балуют их, но тем не менее приучают к послушанию.

Ученых сопровождал хор приветствий и ритуальных жестов, на которые Корвин исправно отвечал, но никто не последовал за ними. Кто-то сообщил новость Красному Волку, и он уже поджидал их у своего дома. Два Мамонтовых бивня украшали вход в его жилище, а сам хозяин был одет богаче своих соплеменников. Ничем другим Красный Волк не выделялся, но его осанка, уверенность в себе, в которой сквозило что-то от повадки пантеры, внушали уважение. Он поднял руку.

— Ты всегда дорогой гость для нас. Высокий Человек, — степенно произнес он. — Доброй добычи тебе, пусть дом твой будет полной чашей.

— Пусть прекрасная погода и добрые духи всегда сопровождают тебя. Красный Волк, — ответил Корвин. — Я привел ту, о которой говорил тебе, чтобы засвидетельствовать наше уважение.

Тамберли отлично понимала их речь, поскольку Корвин, освоив язык, переписал свои знания в мнемонический блок в будущем. Язык был внедрен в мозг Ванды с той же легкостью, с какой и Корвин овладел словарным запасом и тонкостями языка тулатов, открытыми Вандой. Когда необходимость в знании этих, языков отпадет, они будут просто стерты из их мозга, чтобы освободить место для другой информации. Ванда с грустью думала о неизбежном расставании.

Она вернулась мыслями в ледниковый период. Взгляд Красного Волка пронзал ее.

— Мы с тобой встречались прежде. Солнечные Волосы, — пробормотал он.

— Д-да, встречались. — Ванда постаралась собраться. — Я не принадлежу никакому народу здесь, я брожу среди животных. Хочу подружиться с Облачными Людьми.

— Тебе может понадобиться провожатый, — деловито сказал он.

— Конечно, — согласилась она. — Я умею быть благодарной.

Это выражение на языке Облачных Людей наиболее ясно передавало смысл того, что Ванда щедро вознаградит своего спутника.

«Будем воспринимать это как помощь с его стороны. Я смогу сделать в десять раз больше, чем в первый приезд».

Красный Волк распростер руки.

— Входите и будьте благословенны. Мы сможем побеседовать мирно.

Дом состоял из одной комнаты. Плоские камни в центре служили очагом, в котором постоянно поддерживался огонь, поскольку возжигание нового было трудоемким делом и его по мере возможности избегали. Низкая глиняная лежанка вдоль стен, укрытая множеством шкур, могла служить постелью для двадцати взрослых и детей. Но домочадцы не сидели в эту пору взаперти. Дневной свет, приятная погода влекли людей на свежий воздух. Красный Волк представил гостье прелестную жену по имени Маленькая Ива. Затем познакомил с другой женщиной. Глаза ее были опухшими от слез, щеки расцарапаны, а волосы не прибраны в знак Траура. Это была Лунный Свет На Воде, вдова Преодолевающего Снега.

— Мы как раз думали, как обеспечить ее и малолетних сирот, — объяснил Красный Волк. — Она не хочет сразу впускать в дом нового мужчину. Я думаю, вдова останется здесь, пока не оправится от горя.

Он предложил гостям усесться на шкуры, расстеленные около очага. Маленькая Ива принесла кожаный мешок, похожий на испанский бурдюк для вина, с перебродившим соком морошки. Тамберли отпила немного ради приличия, но напиток оказался приятным на вкус. Она знала, что ей оказывают прием почти как мужчине, потому что ее положение необычно. Маленькая Ива и Лунный Свет На Воде хоть и не сидели на женской половине, но в разговор не вступали, только слушали. Женщина говорила здесь лишь в случае необходимости, если могла сообщить что-то действительно важное.

— Я слышала, как вы убили ужасного бизона, — сказала Ванда Красному Волку. — Доблестный поступок, — добавила она, зная, что, по его представлениям, бизоном в тот миг овладел злой дух.

— Мне помогали, — ответил он без ложной скромности, просто констатируя факт. Затем усмехнулся. — Один я не всегда одерживаю победу. Может быть, вы сможете научить меня изготовлять надежные лисьи капканы? Мои никогда не срабатывают. Я, верно, когда-то обидел Отца Лисиц. Может, во младенчестве невзначай побрызгал на его отметину?

Ухмылка обратилась в хохот.

«Он способен шутить над неведомым, — поймала себя на мысли Ванда. — Черт побери, похоже, он начинает мне нравиться. Зря, наверно, но ничего не поделаешь…»

Ванда села на темпороллер, вывела на экран карту с сетью координат, установила курс и включила активатор. В то же мгновение купол исчез, и она оказалась на месте своего старого лагеря. Подключив охранную систему, — хотя ни человек, ни зверь не приблизились бы к столь чужеродному предмету в течение ближайших двух-трех часов, — она продолжила свое путешествие пешком.

Небо и море, лишенные солнца, окрасились в серо-стальной цвет. Даже на большом удалении и против ветра доносились неистовые удары прибоя о скалы Берингии. Волны терзали берег. Ветер пронзительно свистел над мертвыми травами, темным мхом, голым кустарником, деревьями и одинокими валунами; он срывался с севера, где мрак уже поглотил горизонт. Холод струился по ее лицу, пытаясь проникнуть под одежду. Первая снежная буря новой зимы неслась на юг.

Ноги привычно нащупали знакомую тропу. Она вывела Ванду в узкое глубокое ущелье. Теснина защищала от ветра, но река, напоенная приливной водой, неслась грязновато-белым потоком. Она достигла утеса, теперь едва возвышавшегося над стремниной, где у ключа лепились три хижины.

Кто-то, видимо, следил за Вандой из-за низкорослых зарослей ольхи, потому что при ее появлении Арюк, откинув в сторону связку хвороста, служившую дверью в хижину, выполз на четвереньках на улицу и поднялся на ноги. Он сжимал в руке топор. Плечи его ссутулились под накинутой шкурой. Изнуренность, которую не могли скрыть грива волос и борода, сразила Ванду.

— Ар-рюк, мой друг… — пробормотала она, заикаясь.

Он долго разглядывал ее, словно пытаясь что-то припомнить или понять, кто стоит перед ним. Затем заговорил, и Ванда едва смогла уловить смысл его слов в рокоте реки и прибоя.

— Мы слышали, что ты вернулась. Но не к нам.

— Нет. Я… — она протянула к Арюку руки.

Тот отпрянул, потом застыл на месте. Ванда опустила руку.

— Арюк, да, я сейчас живу у Убийц Мамонта, но только в силу необходимости. Я не принадлежу им. Я хочу помочь тебе.

Он слегка обмяк — не от облегчения, как показалось Ванде, а просто от изнурения.

— Это правда. Улунгу сказал, что ты по-доброму отнеслась к нему и его сыновьям, когда они были у вас. Ты угостила их Прекрасной Сладостью.

Арюк говорил о шоколаде. Раньше Ванда очень редко раздавала его. Иначе им никаких грузовых темпороллеров не хватило бы.

Она вспомнила понурую благодарность тех, кто потерял все надежды. «Черт побери, лишь бы не расплакаться!»

— Я принесла Прекрасную Сладость тебе и всем твоим родным, — продолжала она, видя, что Арюк не собирается приглашать ее в дом, куда ее, впрочем, совсем не тянуло. — Кстати, почему ты не пришел в эту луну?

Наступил последний месяц сезона приношения дани, который прерывался до следующей весны. После неожиданной встречи с семейством из долины Кипящих Ключей она порадовалась, что находилась в поле, когда появились другие мужчины «мы», приносившие дань. Она мало чем могла помочь им или утешить, и Ванда всю ночь не сомкнула глаз. Тем не менее она попросила Корвина сообщить о приходе Арюка. Ванда не могла не повидаться с ним. Если понадобится, она даже собиралась сделать скачок на несколько дней в прошлое. Но Арюк так и не появился.

— Убийцы Мамонта очень сердятся, предупредила она. — Я сказала, что выясню причину недоразумения. Ты намерен в ближайшие дни отправится в путь? Боюсь, надвигается буря.

Косматая голова поникла.

— Мы не можем. Нам нечего нести.

— Почему? — насторожилась Ванда.

— В осенний сбор я сказал всем, что «мы» не будут носить подарки, — ответил Арюк с присущей языку тулатов отрывистостью, но без свойственной ему живости. — Улунгу — настоящий друг. После того как он с сыновьями вернулся из путешествия, он пришел сюда посмотреть, чем может нам помочь. Тогда я и узнал, что ты присоединилась к Высокому Человеку.

«О боже, он переживает мое предательство!»

— Они не смогли ничем помочь, потому что мы сами ничего не сделали, — продолжал Арюк. — Я сказал, чтобы они отправлялись домой и позаботились о своих женщинах и детях. Лето было трудное. Рыбы, моллюсков, мелкой живности очень мало. Мы ходили голодными, потому что должны были тратить время на сбор подарков для Убийц Мамонта и походов в их поселок. Другим тоже пришлось несладко, но немного помогли новые крючки и копья. Только здесь ими не очень попользуешься, ведь рыба и тюлени появляются теперь редко.

«Обмелело устье реки, течение, или что-нибудь в этом роде», — догадалась Ванда.

— Мы должны приготовиться к зиме. Нас ждет голод, если мы будем работать на Убийц Мамонта.

Арюк поднял голову и встретился глазами с Вандой. В его взоре светилось чувство собственного достоинства.

— Быть может, мы дадим им больше на следующее лето, — заверил он. — Скажи им, что я сам, в одиночку, так решил.

— Я передам. — Ванда облизнула губы. — Нет, я сделаю иначе и лучше. Не волнуйся. Они не такие… — в языке тулатов отсутствовали слова «жестокий» или «беспощадный». Да это и несправедливо по отношению к Облачным Людям. — Они совсем не такие, как ты думаешь.

Костяшки пальцев на ручке топора побелели.

— Они берут все, что хотят. Они убывают любого, кто стоит на их пути.

— Действительно, у вас была с ними схватка. А разве «мы» не убивают друг друга?

Его взгляд стал леденящим, как ветер.

— С той поры еще двое из народа «мы» умерли от их рук.

«Я не знала этого! А Корвин не позаботился проверить».

— И ты заступаешься за Убийц Мамонта? Ну что ж, ты услышала то, что я должен был рассказать.

— Нет, я… я только… только пытаюсь… сделать вас более счастливыми.

«Дать вам силы перезимовать. Весной по каким-то причинам захватчики снимутся с места. Но мне запрещено предсказывать события. А ты, несомненно, все равно не поверишь моим словам».

— Арюк, мне кажется, что Облачные Люди удовлетворены. Они не захотят ничего с Ольховой Реки до той поры, пока снег не сойдет с земли.

Арюк устало посмотрел на нее.

— Кто может быть в этом уверен. И даже ты…

— Я могу. Они прислушиваются ко мне. Ведь Высокий Человек заставил их вернуть тебе Дараку?

Внезапно под темнеющим небом стоящий пред нею человек превратился в старика.

— Ну и что? Она умерла по дороге домой. Ребенок, которого делали множество мужчин, унес ее жизнь.

— О нет! Нет! — Тамберли вдруг осознала, что говорит по-английски. — А почему ты не рассказал это Высокому Человеку?

— После того случая я ни разу не встретился с ним в поселке, — услышала она безразличный голос. — Я видел его два раза издалека, но он не искал встречи со мной. С какой стати мне к нему идти? Разве он может вернуть мертвых? А ты можешь?

Она вспомнила своего отца, которого могла осчастливить одним телефонным звонком и привести в полный восторг своим появлением на пороге родительского дома…

— Думаю, тебе хотелось бы поскорее остаться одному, — сказала Ванда, чувствуя пустоту в душе.

— Нет, заходи.

В Темноте сгрудились домашние Арюка, напуганные и подавленные.

— Мне стыдно, у нас так мало еды, но все равно, проходи в дом.

«Что я могу сделать, что сказать? Если бы я росла рядом с Мэнсом или в более раннюю эпоху, я бы знала, что. Но там, где я появилась на свет, в то время, люди посылают друг другу типографские карточки с соболезнованием и говорят, что горе проходит со временем само».

— Я… Я не могу. Не сегодня. Тебе нужно… подумать обо мне, и ты поймешь, что я — твой друг… всегда. Тогда мы сможем быть вместе. Сначала подумай обо мне. Я буду охранять тебя, буду заботиться о тебе.

«Это мудрость или слабость?»

— Я люблю тебя, — выпалила она. — Всех вас.

Ванда достала из кармана несколько плиток шоколада. Они упали к ногам Арюка. Она кое-как выдавила из себя улыбку, прежде чем уйти. Арюк не задержал ее, он просто стоял на месте, глядя вслед.

«И все-таки я поступаю правильно».

Порыв ветра захрустел ломкими веточками кустарника. Ванда ускорила шаг. Арюк не должен видеть ее плачущей.

Совет — взрослые мужчины и пожилые женщины племени — заполнил дом: священный огонь не мог гореть на открытом воздухе, где несколько дней подряд бушевала буря. Завывания ветра, проникая сквозь толстые стены, звучали фоном людским голосам. Языки пламени на камнях очага присмирели. Они выхватывали из темноты старуху, сидевшую на корточках у огня, чтобы поддерживать в нем жизнь. Длинная комната заполнилась мраком, чадом и запахом сгрудившихся тел в кожаных одеждах. Было жарко. Когда пламя на секунду взметнулось вверх, капельки пота блеснули на лицах Красного Волка, Солнечных Волос, Ответствующего и тех, кто стоял неподалеку от очага.

Тот же свет скользил по стальному лезвию, которое Тамберли подняла над головой.

— Вы слышали, вы поняли, вы знаете, — произнесла нараспев Ванда.

В торжественных случаях Облачные Люди изъяснялись утомительными повторами, которые казались ей похожими на библейские речитативы.

— За то, о чем я вас прошу, за то, что вы выполните мою просьбу, я дам вам этот нож. Прими его от меня, Красный Волк, попробуй его, убедись, что он хорош.

Мужчина взял нож. Резкие черты лица Красного Волка разгладились. Он был похож на ребенка, получающего подарки в рождественское утро. Молчание сковало собравшихся, а потом толпа издала выдох, громкий, как порыв бури, и тяжелый, как удар прибоя. Красный Волк прикинул вес ножа, ловко удерживая его на ладони. Он наклонился и поднял с пола палку. Первая попытка разрубить ее не удалась. Кремень и обсидиан затачивались не хуже любого металла, но из-за хрупкости они не брали задубевшую древесину, и ими невозможно было строгать. Острота, рукоятка ножа были непривычны Красному Волку. Но он быстро приноровился к новому приспособлению.

— Он оживает в моих руках! — восхищенно прошептал Красный Волк.

— Нож умеет делать много вещей, — сказала Тамберли. — Я покажу, как пользоваться им и как заботиться о лезвии.

Когда камень затупляется, его надо обтесывать заново, пока он совсем не истончится. Заточка стали — это искусство, но она чувствовала, что Красный Волк овладеет им.

— Вы получите нож, если исполните мое желание, о люди!

Красный Волк огляделся по сторонам.

— Есть ли на то наша воля? — звучно спросил он. — Я принимаю нож от имени всех нас, а нашим ответным даром будет прощение дани, которую не доставил Арюк из рода Полевых Мышей.

Рой голосов зажужжал между тенями. Пронзительный голос Ответствующего оборвал их.

— Нет, этого нельзя делать!

«Черт! Я-то думала, что дело будет простой формальностью. Что беспокоит этого негодяя?»

Жужжание переросло в негромкий гул и замерло. Глаза сверкали. Красный Волк не сводил тяжелого взгляда с шамана.

— Мы видели, что умеет Блестящий Камень, — медленно произнес Красный Волк. — И ты видел. Разве он не стоит нескольких вязанок дров, связок рыбы и шкурок зайца?

Морщинистое лицо шамана скривилось.

— Почему высокие бледнокожие чужеземцы благоволят народу Полевых Мышей? Какие у них общие тайны?

Гнев закипел в Тамберли.

— Все знают, что я жила среди них до того, как вы ступили на эту землю, — резко бросила Ванда. — Они мои друзья. Разве вы не защищаете своих друзей. Облачные Люди?

— А нам вы друзья? — взвизгнул Ответствующий.

— Если вы позволите мне стать вашим другом.

Красный Волк опустил руку между Вандой и шаманом.

— Хватит, — сказал он. — Неужели мы будем браниться из-за жалких подношений, которые единственный раз не принесла нам какая-то семья? Мы же не чайки над трупом зверя. Ты боишься народа Полевых Мышей, Ответствующий?

«Молодец!» Тамберли воспряла духом. Шаману оставалось только бросить свирепый взгляд и ответить угрюмо:

— Мы не ведаем, какое колдовство подвластно им, мы не знаем их коварных уловок.

Она вспомнила, как Мэнс Эверард однажды заметил, что первобытные частенько наделяли сверхъестественной силой тех, кем помыкали: древние скандинавы — финнов, средневековые христиане — евреев, белые американцы — чернокожих…

Красный Волк сухо сказал:

— Я не слышал об этом. Кто-нибудь слышал? — он поднял нож над головой.

«Прирожденный лидер, никаких сомнений. Осанка просто царственная, и до чего хорош собой!»

Не последовало ни дебатов, ни голосования. Ванайимо не признавали подобных обычаев, в них просто не было нужды. Они зависели от шамана во всем, что касалось сверхъестественного или заговоров против болезней, но в то же время они не баловали его излишним почтением и поглядывали на него искоса — холостой, малоподвижный, странный человек. Тамберли иногда припоминала знакомых католиков, которые хоть и уважали своих пастырей, но никогда не раболепствовали перед ними и часто возражали своим духовным наставникам.

Ее предложение прошло, как тихая волна, его приняли душой, не облекая согласие в слова. Ответствующий сидел на полу, скрестив ноги, надвинув на голову капюшон из оленьей кожи и всем своим видом выражая недовольство. Мужчины столпились вокруг Красного Волка, чтобы полюбоваться обретенной им диковинкой. Теперь Тамберли могла уйти.

Корвин догнал ее у выхода. Он молча простоял в дальнем углу комнаты, словно случайно забредший на совет посторонний человек, вежливо дожидающийся конца собрания. Даже в тусклом свете костра она видела, как сурово его лицо.

— Зайдите ко мне! — приказал он.

Ванда сдержала возмущение. Впрочем, она предполагала что-то в этом духе.

Дверь была без петель, но тщательно подогнанная к входному проему. Материалом для нее послужили палки, шкура, ивовая лоза, мох. Корвин отодвинул дверь, но ветер рвал ее из рук. Они с Вандой вышли на улицу, и он вставил дверь на место. Накинув капюшоны и поплотнее запахнув куртки, они двинулись в сторону лагеря. Ветер неистовствовал, бил, царапал, оглушающе ревел. Снег затмевал все вокруг. Чтобы не сбиться с пути, Корвину потребовался похожий на компас индикатор направления.

Когда они добрались до своего приюта, оба закоченели. Непогода бушевала, сотрясая стены дома. Все предметы содрогались и выглядели хрупкими и невесомыми.

Когда Корвин заговорил, они по-прежнему стояли друг против друга.

— Ну что же, — сказал он, — я оказался прав. Патруль должен был держать вас дома.

Тамберли собралась с мыслями.

«Никакой дерзости, своеволия, только твердость. Он выше по положению, но он не мой начальник. И Мэнс говорил мне, что Патруль ценит независимость, когда она подкреплена профессионализмом».

— Что я сделала неправильно… сэр? — произнесла она как можно мягче в неистовом шуме бурана.

— Вы сами прекрасно знаете! — отрезал Корвин. — Недозволенное вмешательство.

— Не думаю, что я его совершила, сэр. Ничего, что могло бы оказать более значительное влияние на события, чем это делает само наше присутствие здесь.

«И все это уже в прошлом. Мы „всегда“ были лишь маленьким фрагментом предыстории».

— В таком случае почему вы предварительно не согласовали этот вопрос со мной?

«Потому, что ты, конечно, запретил бы мне, и я ничего не смогла бы сделать».

— Простите, если я обидела вас. Честное слово, у меня не было такого намерения.

«Ха!» — воскликнула про себя Ванда.

— Хорошо, положим, я поступила неправильно. Какая в том беда? Мы общаемся с этими людьми. Говорим с ними, бываем среди них, пользуемся их проводниками, сами ходим с ними, а в знак признательности дарим им безделушки из будущих времен. Так ведь? Живя среди тулатов, я делала для них гораздо больше и на протяжении более долгого времени. Штаб-квартира никогда не возражала. Подумаешь, всего один нож. Они не смогут изготовить нечто подобное. Он сломается, сточится, заржавеет или затеряется уже через два поколения, и никто о нем не вспомнит.

— Вы — новый, начинающий агент… — у Корвина перехватило дыхание. Он продолжил менее официальным тоном: — Да, вам тоже предоставлена определенная свобода действий. С этим ничего не поделаешь. Но каковы ваши побудительные мотивы? У вас нет убедительного довода в пользу совершенного поступка, кроме детской чувствительности. Мы не можем потворствовать такому своеволию.

«А я не могу допустить, чтобы Арюка, Тсешу, их детей и внуков истязали или убивали. Я… не хочу, чтобы Красный Волк был причастен к зверствам».

— Мне неизвестны инструкции, запрещающие нам делать добро, когда предоставляется такая возможность. — Она изобразила улыбку. — Не могу себе представить, что вы никогда не были добры к дорогим вам людям.

Несколько мгновений он стоял с бесстрастным лицом. Затем улыбка смыла его безразличие.

— Туше! Сдаюсь! — И мрачно: — Вы взяли на себя слишком много. Я не намерен усугублять случившееся, но для вас это должно стать уроком и предостережением. — И вновь добродушно: — Вопрос улажен, давайте восстановим дипломатические отношения. Садитесь, пожалуйста. Я сварю кофе, выпьем бренди, и вообще мы так давно не трапезничали вместе.

— Я провожу много времени в поле, — напомнила Ванда.

— Да-да. Теперь мы, однако, в плену у непогоды.

— Я планирую отправиться на время в будущее, пока погода не установится.

— Гм, действительно, моя милая, ваше усердие похвально, но внемлите голосу опыта. Периодический отдых, восстановление сил, праздная нега чрезвычайно полезны. Одна работа без развлечений, вы знаете, до добра не доводит.

«Ну да, я-то знаю, что у тебя на уме, когда ты говоришь об отдыхе и восстановлении сил». Ванда не обиделась. Естественное побуждение в подобной ситуации, и, возможно, он вообразил, что делает ей одолжение. «Нет, увольте! И надо как-то поделикатнее выйти из этого щекотливого положения».

Самой маленькой в поселке была хижина Ответствующего, где шаман в одиночестве, защищенный от злых духов, проводил свою жизнь. Однако мужчины и женщины из племени нередко заходили в его жилище.

Шаман и Бегущая Лисица сидели у огня. Пламя давало больше света, чем отверстие в крыше, через которое уходил дым. Ясная, почти теплая погода сменила бушующий ветер. Магические предметы застыли в полумраке. Их было немного — барабан, свисток, кости с выгравированным рисунком, сухие травы. Скудной была и домашняя утварь. Силы и жизнь шамана исходили из мира духов.

Ответствующий посмотрел на гостя. Они обменялись осторожными, многозначительными словами.

— У тебя тоже есть причины для беспокойства, — произнес шаман.

В пронзительном взгляде Бегущей Лисицы отразилась злоба.

— Есть, — ответил он. — Какую ссору затевают между нами двое высоких чужаков?

— Кто знает? — выдохнул Ответствующий. — Я вызывал видения. Ничего не получилось.

— Нет ли у них заклинаний против тебя?

— Все может быть.

— А как им это удается?

— Мы находимся далеко от могил наших предков. Продвигаясь вперед, мы оставляли их где придется В этих местах мало кто поможет нам.

— Дух Преодолевающего Снега, должно быть, обладает большой силой.

— Он один. А сколько против него духов из племени Полевых Мышей?

Бегущая Лисица поджал губы.

— Ты прав. Мускусный бык или бизон сильнее любого волка, но волчья стая способна загнать любого быка.

Поразмыслив, он спросил:

— А вот народ Полевых Мышей… Они берегут могилы и дружат со своими мертвыми, подобно нам? У них вообще есть духи?

— Мы этого не знаем, — отозвался Ответствующий.

Оба поежились. Тайна куда страшнее, чем самая жестокая правда.

— Высокий Человек и Солнечные Волосы владеют могущественными чарами и силами, наконец произнес Бегущая Лисица. — Они называют себя нашими друзьями.

— Сколько еще они здесь пробудут? — резко спросил Ответствующий. — И помогут ли нам в случае необходимости? Может, они просто усыпляют нашу бдительность, а на самом деле готовят нам расправу?

Бегущая Лисица мрачно усмехнулся.

— Одним своим присутствием Высокие Люди угрожают твоему положению.

— Замолчи! — взорвался шаман. — Ты сам их боишься!

Охотник опустил глаза.

— Ладно. Красный Волк и большинство остальных… почитают чужаков сверх разумной меры.

— А Красному Волку ты стал нужен теперь меньше, чем прежде.

— Хватит! — Бегущая Лисица издал лающий смешок. — Что бы ты сделал — если бы, конечно, мог?

— Если бы мы узнали их больше и получили над ними власть…

Бегущая Лисица сделал предостерегающий жест.

— Было бы безумием в открытую выступать против них. Но они оберегают народ Полевых Мышей. По крайней мере Солнечные Волосы.

— Я тоже так считаю. Что у них общего, какие тайные силы?

— Волосатые сами по себе ничтожны. Они действительно подобны полевкам, которых лисица убивает одним ударом. Если мы захватим их врасплох, втайне от Высокого Человека и Солнечных Волос…

— Возможно ли скрыть такое дело от этих двоих?

— Я видел, как они оба удивлялись, когда случалось что-то неожиданное — белая куропатка вспорхнет из-под снега, речной лед вдруг провалится под ногами, — словом, обычные вещи. Им не все ведомо на свете, — во всяком случае, не более, чем тебе.

— Ты — дерзкий человек.

Но не глупец, — сказал Бегущая Лисица, теряя терпение. — Сколько дней мы приглядывались друг к другу, ты и я?

— Настала пора откровенного разговора, — согласился Ответствующий. — Ты собираешься пойти туда, к этому самому Арюку, которого она особенно любит, и вытрясти из него правду?

— Мне нужен помощник.

— Я не умею обращаться с оружием.

— Это мое дело. Твое — разбираться в чарах, злых божествах и духах. — Бегущая Лисица внимательно посмотрел на шамана. — А у тебя хватит сил?

— Я не из слабых, — сказал Ответствующий твердым голосом.

Шаман был худым, жилистым стариком и, хотя ухе потерял несколько зубов и выглядел хилым, мог ходить на большие расстояния и довольно быстро бегать.

— Мне следовало спросить, есть ли у тебя желание путешествовать? — добавил Бегущая Лисица.

Смягчившись, шаман ответил согласием.

— Дня через два ударит мороз, — предсказал он. — Мягкий снег покроется настом, по нему легче будет идти.

Нетерпение сверкнуло в глазах Бегущей Лисицы, но лицо осталось непроницаемым. Он задумчиво проговорил:

— Лучше выйти под покровом тьмы. Я скажу, что хочу обследовать те края и все хорошенько обдумать.

Люди воспримут это как должное.

— А я скажу, что буду общаться с духами и что меня нельзя тревожить несколько дней и ночей, пока я сам не появлюсь, — решил шаман.

— К тому времени у тебя, возможно, будут важные вести.

— А ты завоюешь себе почет.

— Я это делаю ради Облачных Людей.

— Во имя всех Облачных Людей, — сказал Ответствующий, — живущих и будущих.

Как ястреб над леммингом, нависли Облачные Люди над «мы». Вопль прервал зимнюю дрему Арюка. Он с трудом очнулся от оцепенения. Другой вопль разорвал зимнюю тишину. Женщины и маленькие дети кричали от ужаса.

Его жена Тсешу прижалась к нему.

— Жди здесь! — велел Арюк.

Безошибочно нащупав камень в темноте жилища, он выбрался из шкур, трав и сучьев, в которых они лежали, согревая друг друга. Его обуял ужас, но ярость взяла верх. Неужели зверь напал на людей? Стоя на четвереньках, Арюк отодвинул в сторону заслон дверного проема и выполз наружу. Приподнявшись, он увидел, что надвигается на них. Мужество оставило его подобно воде, вытекающей из разомкнутой чаши ладоней.

Стужа опалила нагое тело. Низкое солнце на юге сверкало в ярко-синем небе, отбрасывая на бриллиантовую белизну снегов тени от ольховых веточек. Темный лед поблескивал на поверхности ручья до чистоты выметенный ветром. Там, где кончалось ущелье, громоздились прибрежные валуны, покрытые инеем, море скрылось под широкой кромкой льда. Где-то далеко рокотал прибой, словно бы сам Дух Медведя рычал в гневе.

Перед ним стояли двое. Кожа и меха укутывали мужчин. Один держал копье в правой руке и топорик в левой. Арюк прежде встречал этого человека, да, ему точно знакомо это тонкое лицо с блестящими глазами. Облачные люди называют его Бегущей Лисицей. Второй — морщинистый, сухопарый старик, не выглядевший, однако, изнуренным после долгого путешествия, сжимал в руке кость с выгравированными на ней знаками. Лоб и щеки у обоих были покрыты магическими знаками. Следы свидетельствовали, что чужаки спустились со склона — тихо и незаметно, пока не добрались до жилища Арюка.

Баракун и Олтас ушли на проверку капканов. Домой их ждали не раньше завтрашнего дня.

«Неужели эти двое знали, когда сильные помощники отлучатся из дома?»

Сесет, жена Баракуна, стояла у входа в жилище, съежившись в комок. Дзурян, третий сын Арюка, совсем еще мальчик, находился около хижины, в которой жил с Олтасом, помогая тому по хозяйству. Он дрожал от страха.

— Что… что вы хотите? — запинаясь, спросил Арюк.

Он преодолел страх, сковавший ему язык, но не мог заставить себя пожелать удачи этим гостям, хотя у «мы» принято встречать так любого гостя.

Бегущая Лисица ответил ледяным тоном — студенее облачка пара, слетевшего с его губ. Он освоил язык «мы» лучше всех своих Облачных соплеменников — видимо, не один раз упражнялся с Дараку.

— Я говорить с тобой. Ты говорить со мной.

«Само собой. Говорить. Что у нас осталось, кроме слов? Или они хотят овладеть Сесет? Она молода, еще с зубами. Нет, я не должен поддаваться ярости. Они даже не смотрят на нее».

— Входите, — предложил Арюк.

— Нет! — фыркнул Бегущая Лисица презрительно.

И настороженно, догадался Арюк. В тесноте жилища Тула ему негде развернуться с его красивым оружием, несущим смерть.

— Мы говорить здесь.

— Тогда я должен одеться, — отозвался Арюк. Ступни и пальцы рук у него закоченели.

В знак согласия Бегущая Лисица сделал небрежный жест. Тсешу выползла из хижины. Она обулась и закуталась в шкуру, изо всех сил стискивая ее руками, словно боялась или стеснялась того, как бы чужие мужчины не заметили ее поникших грудей и отвислого живота. Она принесла такую же одежду и для мужа. Дзурян и Сесет шмыгнули в свое жилище и вскоре появились в одинаковых одеяниях. Они тихо пристроились у входа. Тем временем Тсешу помогала Арюку одеться.

Занятие это немного отвлекло его от грустных мыслей, и вопрос Бегущей Лисицы он выслушал как бы между делом.

— Что общего… у тебя и… Солнечными Волосами?

Арюк разинул рот.

— Волосы Солнца? Что это?

— Женщина. Высокая. Волосы как солнце. Глаза как… — Бегущая Лисица показал на небо.

— Та, Которой Ведомо Неизвестное? Мы… мы были друзьями.

«Друзья ли мы до сих пор? Она теперь у них».

— А кроме этого? Говори!

— Ничего! Ничего!

— Вот как? Ничего! Почему же она дала за тебя выкуп?

Арюк остолбенел. Тсешу завязывала у него на ногах мешочки, набитые мхом, которые служили «мы» обувью.

— Она это сделала? Правда? — радость переполнила его. — Да, она обещала спасти нас!

Тсешу выпрямилась и встала сбоку от мужа. Это было ее привычное место.

Мимолетное счастье Арюка разбилось о лед.

— Какой кайок в ноже? — прорычал Бегущая Лисица.

— Кайок? Нож? Я не понимаю!

Может, это заклинание? Арюк поднял свободную руку и сделал жест, прогоняющий чары.

Назойливые чужаки насторожились. Бегущая Лисица обратился к своему спутнику. Пожилой человек, указывая узорчатой костью на Арюка, выкрикнул что-то короткое и пронзительное.

— Никаких штучек! — проскрежетал Бегущая Лисица. — Его топорик колыхнулся в сторону старика. — Это Аакиннинен, по вашему Ответствующий. Он — кайокалайа. Его кайок сильнее вашего.

Слово должно означать «колдовство», догадался Арюк. Сердце его колотилось о ребра. Холод заползал под одежду и пронизывал плоть.

— Я не желал вам ничего дурного, — прошептал он.

Бегущая Лисица приставил наконечник копья к горлу Арюка.

— Моя сила превосходит твою.

— Да, да!

— Ты видел мощь Ванайимо на Кипящих Ключах?

Арюк стиснул топорик в ладони, словно его тяжесть могла удержать тулата от вспышки запретного гнева.

«Мне следует распластаться на снегу?»

— Делай, как я скажу! — закричал Бегущая Лисица.

Арюк, продолжая стоять, взглянул на испуганных Дзуряна и Сесет. Тсешу была рядом.

— Что мы должны делать? — в замешательстве спросил Арюк.

— Отвечай, что у тебя за сговор с Высокими Людьми? Что они хотят? Чем занимаются?

— Мы ничего не знаем.

Бегущая Лисица придвинул копье еще ближе к Арюку. Каменный наконечник чиркнул его по горлу. За острием потянулся красный след.

— Говори!

Боль была легкой, но угроза тяжелее небес. Встретив наконец льва, человек перестает бояться.

— Можешь убить меня, — произнес он тихим голосом, — только тогда этот рот не сумеет говорить. Вместо него будет разговаривать мой дух.

Глаза Бегущей Лисицы широко раскрылись. Он либо знал слово «дух» на языке «мы», либо догадался о его значении. Он повернулся к Ответствующему. Они торопливо и горячо принялись что-то обсуждать. Бегущая Лисица при этом зорко следил за каждым из «мы». Рука Арюка, свободная от оружия, нашла ладонь Тсешу.

Изможденное лицо Ответствующего налилось тяжестью. Он что-то отрывисто произнес. Его спутник согласился. Арюк ждал, когда судьба вынесет приговор его семье.

— Ты не делать кайок против нас, — произнес Бегущая Лисица. — Мы забрать одного из вас с собой. Она скажет.

Он воткнул копье в снег, широким шагом двинулся вперед и схватил Тсешу за руку. Женщина вскрикнула, когда Бегущая Лисица оторвал ее от мужа.

Дараку!

Ветер взвыл над Арюком. Он с воплем бросился на чужаков. Бегущая Лисица замахнулся топором. Потеряв равновесие, он промахнулся, не задев головы Арюка, но ударил его по левому плечу. Арюк не увидел и не почувствовал удара. Он был один на один с Облачным человеком. Правая рука взметнулась вверх. Топорик угодил в висок Бегущей Лисицы. Охотник рухнул наземь.

Арюк застыл над ним. Его разом охватила боль. Он выронил топорик и опустился на колени, схватившись за раненое плечо. Дзурян кинулся к отцу. Камень, брошенный рукой мальчика, тяжело упал, не задев Ответствующего. Старик в смятении кинулся прочь, в гущу деревьев, вверх по склону холма. Дзурян присоединился к матери, хлопотавшей около Арюка. Сесет успокаивала детей.

Душа вернулась к Арюку, когда отхлынул мрак. С помощью двух женщин он поднялся на ноги. Из плеча струилась кровь, пламенея на снегу. Рука висела плетью. Арюк попытался пошевелить ею, но боль так пронзила его, что вновь придавила к земле. Тсешу приподняла одежду, чтобы взглянуть на рану. Она была неглубокой, лезвие топора пришлось на кость, перебив ее.

— Отец, я должен поймать второго и убить его? — спросил Дзурян.

Трепетал ли мальчишеский голос, или Арюку послышалось?

— Нет, — сказала Тсешу. — Он уже далеко отсюда. Ты слишком молод.

— Но ведь он расскажет о случившемся Красному Волку.

Арюк сквозь туман в голове с удивлением обнаружил, что может думать.

— Так лучше, — пробормотал он. — Мы не должны осложнять случившееся… ради всего народа «мы».

Он посмотрел вниз на тело Бегущей Лисицы, безвольно распростершееся у его ног. Кровь, ручьем хлынувшая из носа охотника, уже останавливалась и превратилась в тоненькую струйку, на бегу замерзшую от стужи. Раскрытый рот пересох, глаза остекленели, кишечник в последний раз опорожнился. Сугроб, в который упал охотник, скрыл раздробленный висок.

— Я не помнил себя, — шептал Арюк, стоя над телом Бегущей Лисицы. — Ты не должен был прикасаться к моей женщине. Особенно после того, что сделал с моей дочерью. Мы оба были неразумны, ты и я.

— Пойдем к очагу, — сказала Тсешу.

Он послушно поволочился к дому. Женщины захлопотали вокруг Арюка, приложили к ране мох, подвязали руку ремешками. Дзурян раздул огонь и достал замороженного зайца из каменной пирамиды, сложенной неподалеку от жилища. Тсешу положила тушку на угли.

Горячая пища придает сил, к тому же Арюка согревало тепло прижавшихся к нему тел. Наконец он смог выговорить:

— Утром я должен оставить вас.

— Нет! — простонала Тсешу.

Он знал, что она давно догадалась о его планах, но не могла согласиться.

— Куда ты сможешь пойти?

— Прочь отсюда, — ответил он. — Они вернутся за своим мертвым, и, если найдут нас вместе, тебе придется плохо. Когда Баракун и Олтас придут домой, все должны разойтись в разные стороны, найти приют и помощь у друзей. Облачные Люди поймут, что я один убил их человека. Если они не увидят вас около трупа, я думаю, они удовлетворятся моей смертью. Весь их гнев падет на меня.

Сесет, обхватив себя руками, раскачивалась взад-вперед, рыдая в голос. Тсешу сидела неподвижно, держа мужа за здоровую руку.

— Ничего больше не говорите! — распорядился Арюк. — Я очень устал. Мне нужно отдохнуть.

Они с Тсешу отправились в свою хижину. Лежа рядом с женой, Арюк неожиданно для себя погрузился в сон. Видения переливались, как радуга, легко скользя над болью.

«Я прожил намного больше остальных, — подумал Арюк в полудреме. — Должно быть, настало мое время отправиться на поиск наших умерших детей. Им так одиноко».

На рассвете он еще раз поел, позволил жене одеть себя и вышел из дома. Ущелье тонуло в тенях, ольховые деревья согнулись под бременем грез. Над головой Арюка мерцало несколько звезд. Пар от дыхания клубился морозным облачком. С моря доносились рокот волн и скрежет льдин. Рана припухла и горела, но болела не очень сильно, если Арюк двигался осторожно.

Его обступили жена, сын, старшая невестка. Он указал на труп.

— Занесите его в хижину и закройте дверь перед уходом. Убийцы Мамонта будут не так гневаться, если чайки и лисицы не попортят тела их товарища. Но прежде всего… — Он попытался наклониться. Рана отозвалась острой болью. — Дзурян, ты теперь останешься за мужчину, пока твои братья не вернуться домой. Вынь глаза у Бегущей Лисицы. Если я унесу их с собой, дух охотника пойдет следом за мной и оставит вас в покое.

Подросток отпрянул, зубы его стучали, едва различимое во мраке лицо искривилось.

— Делай!

Когда глазные яблоки оказались у Арюка в сумке, он одной рукой прижал к себе Тсешу.

— Если бы я состарился и обессилел, я должен был бы уйти в снега, — сказал он. — Я покидаю вас немного раньше срока, совсем на чуть-чуть, вот и все.

Он взял топорик из рук Дзуряна. Арюк и сам не знал, зачем ему оружие. Он отказался от провизии и не намеревался охотиться. Скорее всего, просто так, чтобы нести хоть что-нибудь в руке. Арюк кивнул всем, повернулся и с трудом двинулся вперед, к менее крутой тропке, уводящей за обрыв. Вскоре он исчез из виду.

«Уверен, ты никогда не желала мне этого. Та, Которой Ведомо Неизвестное. Придешь ли ты на помощь, услышав о случившемся? Лучше бы ты помогла моим детям и внукам. Я уже никому не нужен».

Арюк отогнал прочь воспоминания и заставил себя думать о предстоящем переходе.

Зимой тулаты вели малоподвижный образ жизни, стремясь сберечь энергию. Они собирали пищу, которая попадалась под руку, днем выполняли кое-какую работу, но в основном сидели внутри жилищ, проводя большую часть времени во сне или полудремотном забытьи. Не удивительно поэтому, что многие, особенно маленькие дети, заболевали неизлечимыми болезнями. Но был ли у них выбор?

Палеоиндейцы совершенно отличались от тулатов: они постоянно двигались, не прекращая работать даже зимой, длинными ночами. Охотники обладали навыками и орудиями, которые обеспечивали их пищей во все времена года. Когда некоторые животные, например карибу, перекочевали на дальние пастбища, мамонты оставались на старом месте. Именно по этой причине палеоиндейцы остались в степи, хотя их охотники промышляли и на северных возвышенностях, и в южных лесах. Одно лишь море страшило их. Позже их потомки освоят и морское пространство. Но пока для промысла вдоль побережья Облачные Люди использовали тулатов.

Ральф Корвин привык к ночному шуму и суете в поселке. Оптический прибор, установленный в куче валунной глины, давал ему возможность наблюдать за деятельностью Облачных Людей на экране, сидя дома, и при желании увеличивать изображение. Если происходило что-то любопытное или Ральфа просто интересовало какое-то событие, он шел в поселок и смешивался с его обитателями. Облачным Людям потребовалось много времени, прежде чем они стали воспринимать Корвина как человека загадочного, таящего в себе опасность, но привлекательного и располагающего к себе. Его общество доставляло им удовольствие, а таинственность придавала особую притягательность. Девушки ему улыбались, и некоторые из них были вполне симпатичными. Корвин, увы, не мог воспользоваться положением, дабы не скомпрометировать свою миссию. Тулаты были проще в обращении, но… неопрятны, к тому же у него не хватало на них времени. Патруль не любил попусту растрачивать на одно задание жизнь своих малочисленных агентов.

Было бы просто великолепно, если б Ванда Тамберли, которая, казалось, вполне соответствует рассказам о раскованных девушках Калифорнии конца двадцатого столетия, оказалась пообщительнее. Но раз нет, то и наплевать, часто ворчал он про себя.

Этой ночью Корвин забыл о Ванде. В поселке начался настоящий переполох. Он оделся потеплее и вышел из дома.

Воздух стоял неподвижно, словно ветер застыл от стужи; сквозь ноздри он тек как ледяная жидкость. В свете полной луны дыхание казалось таким же иллюзорным, как и холмы на севере и юге. Снег искрился и скрипел под ногами. Корвину не нужен был фонарик. Факелы тоже никто не зажигал — это уже роскошь, доступная Облачным Людям благодаря получаемой ими дани. У горки с черепами развели костер. Люди толпились вокруг, что-то выкрикивая. Когда пламя взметнется высоко в небо, они принесут барабаны и начнут танцевать.

Это будет танец скорби и задабривания жертвы, догадался Корвин, что подразумевало определенные планы и подготовку к какому-нибудь серьезному действию. Толпа перед Корвином широко расступилась, и он направился к дому семейства Красного Волка.

Его догадки подтвердились. Беспетельная дверь была прислонена к бивням, и свет неровно падал на снег около входа. Корвин заглянул в проем.

— Эй! — негромко позвал он. — Говорит Высокий Человек, можно ему войти?

В обычной ситуации такой вопрос показался бы оскорбительным, означавшим, что Корвин считает хозяев дома негостеприимными людьми, но правила менялись, когда надвигались злые силы, и Корвин полагал, что и сейчас без Ответствующего не обошлось. Беспокойство нагнеталось на протяжении нескольких дней после того, как шаман уединился, и это необычное возбуждение…

Через минуту в проеме света возникла темная фигура.

— Добро пожаловать, — произнес Красный Волк и отодвинул лежавшую поперек дверь.

Корвин шагнул за порог. Красный Волк проводил гостя в центр комнаты, где разгоралась кучка угольков. Маленькое дымное пламя давало столько же света, сколько и четыре светильника из мыльного камня, наполненные жиром. Углы комнаты тонули во мраке. Корвин едва различил ширму, натянутую на деревянную раму из плавника и державшуюся на подпорках. За ней, должно быть, находились домочадцы Красного Волка, свободные от дел в эту ночь и не присутствовавшие среди плакальщиков.

Корвин увидел перед собой избранных. Он узнал охотников по имени Сломанный Клинок и Наконечник Копья и почитаемого всеми Огниво — старшего в племени Облачных. Мужчины стояли. На полу, обхватив колени руками, сидел Ответствующий. Тени глубоко залегли в морщинах его лица, в запавших глазницах; спина сгорбилась, голова бессильно поникла.

«Крайнее измождение, — определил Корвин. — Шаман куда-то отлучался, но не думаю, что это было странствие духа».

— Хорошо, что Высокий Человек присутствует на нашем совете, — произнес Красный Волк жестким тоном. — Ты призвал его, Ответствующий?

Шаман пробормотал Что-то невнятное.

— Я увидел, что вы чем-то встревожены, и пришел спросить, не нужна ли моя помощь, — сказал Корвин вполне искренне.

— Действительно, случилась беда, — ответил Красный Волк. — Бегущая Лисица, умнейший среди наших мужчин, мертв.

— Это скверно.

Корвин ценил Бегущую Лисицу — быстрого на подъем, толкового собеседника, хотя и склонного задавать вопросы, приводившие его в замешательство. Племя понесло серьезную утрату, лишившись проницательного и независимого в суждениях охотника.

— Что произошло? — поинтересовался Корвин.

«Вне всякого сомнения, случилось нечто необычайное».

— Мужчина из племени Полевых Мышей по имени Арюк зарубил его, — ответил Красный Волк. — Тот самый Арюк, за спасение которого Солнечные Волосы отдала свой нож.

— Что?! Этого не может быть!

«Они трусливы, эти тулаты. Им вдолбили, что они абсолютно беспомощны».

— Именно так. Высокий Человек. Ответствующий только что принес эту весть. Он чудом спасся — он, который неприкосновенен!

— Но… — Корвин набрал в легкие теплый, застоявшийся и прокопченный воздух.

«Сохраняй спокойствие, будь бдителен. Ситуация может выйти из-под контроля».

— Я удивлен. Я опечален. Прошу вас рассказать, как стряслась эта беда.

Ответствующий приподнял лицо. Пламя отсвечивало в его глазах. Послышалось злобное шипение:

— Из-за тебя и твоей женщины. Бегущая Лисица и я отправились в путь, чтобы выяснить, почему эти «мы» так дороги вам.

— Друзья и ничего больше. Солнечные Волосы подружилась с «мы» раньше меня. Я едва знаком с ними.

— Арюк сказал то же самое.

— Это правда.

— Арюк, быть может, наслал на нее чары? — отважился заметить Огниво.

— Ответствующему требовалось выяснить это, — сказал Красный Волк. — Бегущая Лисица отправился вместе с ним. Они немного поговорили, а потом Арюк внезапно напал на Бегущую Лисицу. Он обезоружил нашего товарища и убил его ударом топора. Кто-то метнул камень в Ответствующего, но тот успел скрыться.

«Неудивительно, что шаман так напуган, — отстраненно подумал Корвин.

— Старый человек. Ему, пожалуй, около пятидесяти. Брел сквозь снега днем и ночью, трясясь от страха за свою жизнь».

Шаман снова поник всем телом.

— Но что могло толкнуть Арюка на такой поступок?

— Неясно, — ответил Красный Волк. — Может, злой дух овладел им, или зло давно жило в его сердце… Ты действительно ничего не знаешь?

— Совершенно. Что вы намерены теперь делать?

Красный Волк сверлил его взглядом.

«Он все еще подозревает меня, но ему хочется верить, что мы с Вандой честны. Он хочет убедить меня в доброй воле, демонстрируя искренность».

Молчание длилось до тех пор, пока Красный Волк не принял решение.

— Я не стану танцевать сегодня в память Бегущей Лисицы, — сказал он.

— С группой охотников я отправлюсь в сторону моря. Мы должны принести тело товарища домой.

— Да, конечно, — согласился Корвин.

Это было больше, чем просто эмоции.

— Он нужен нам здесь. У него очень сильный дух, как и у Преодолевающего Снега. Они защитят нас от врагов.

— Враги… Тулаты?

— А кто же еще? Я сам позабочусь о том, чтобы тело Арюка лежало далеко отсюда, привязанное к его духу. Ответствующий даст мне что нужно для этого и скажет слова.

— Ты собираешься убить Арюка?

Возгласы удивления заглушили треск огня.

— А как же иначе? — требовательно сказал Красный Волк. — Мы не можем позволить мужчине из Полевых Мышей убить Облачного Человека и остаться безнаказанным.

— Мы должны прикончить побольше этих Полевых Мышей, — прорычал Сломанный Клинок.

— Нет, нет! — возразил Красный Волк. — Как они тогда будут приносить нам дань? Их следует припугнуть, и для этого достаточно убить Арюка.

— А если нам не удастся?

— Тогда нужно отомстить другим за Бегущую Лисицу. Посмотрим, как обернется дело.

— Я бы не хотел, чтобы ваша рука поднялась на человека, — воскликнул Корвин и мгновенно понял свою ошибку.

Просто он был погружен в мысли о том, что будет с Вандой, когда та вернется из полевой экспедиции и узнает о случившемся.

Лица перед глазами Корвина отяжелели. Ответствующий вновь взглянул вверх и ликующе прокаркал:

— Выходит, ты на стороне народа Полевых Мышей? Что связывает вас? Вот что мы хотели выведать с Бегущей Лисицей, но его убили!

— Ничего, — произнес Корвин. — Вы попусту ходили туда. Правда в том, что мы с Солнечными Волосами всегда говорили вам — мы здесь временные жители и в какой-то миг исчезаем навсегда. Мы только хотим дружбы с… со всеми без исключения.

— Ты — да, скорее всего. А она?

— Я ручаюсь за нее. — Корвин понял, что ему лучше держаться наступательной тактики. Он заговорил более жестко: — Послушай меня! Посудите сами, если бы мы таили коварный замысел против Облачных Людей, разве мы скрывали бы свою силу? Вы видели лишь немногое из того, что мы умеем. Крупицу.

Красный Волк сделал успокаивающий жест.

— Хорошо сказано, — произнес он миролюбиво. — Хотя я думаю, что тебе. Высокий Человек, следовало бы убедиться в непричастности твоей жены. Солнечные Волосы, к этому происшествию.

— Непременно, — пообещал Корвин. — Я обязательно проверю. Но она не может быть причастной. Таков закон нашего племени.

Молодые охотники шли быстро. С короткими привалами, чтобы передохнуть и подкрепиться вяленым мясом. Красный Волк и трое его спутников добрались до Ольховой реки ночью того дня, когда вышли из своего поселка. Взошла луна, надкушенная с одного бока Темный Зайцем, но она все еще изливала мерцающий свет на облака, снег, лед. Три хижины лепились друг к другу бесформенной кучкой. Красный Волк глубоко вздохнул и прикусил зубами магическую кость, прежде чем заставил себя войти в одну из хижин, дверь в которую была наглухо закрыта. Внутри, в полном мраке, он опустил руку на что-то, оказавшееся студенее воздуха. Не раз видевший смерть. Красный Волк тем не менее отдернул руку.

Подавляя ужас, он еще раз пошарил рукой. Да, под его ладонью было застывшее лицо.

— Бегущая Лисица, Красный Волк пришел воздать тебе честь, — пробормотал он, не выпуская кости изо рта.

Ухватившись за одежду мертвого. Красный Волк поволок тело за собой.

Лунный свет серым пятном лег на кожу покойного. Бегущая Лисица промерз, подобно реке или морю. Кровь запеклась на левом виске и на подбородке. Чернотой зияли широко раскрытый рот и два симметричных отверстия сверху. Охотники склонились над телом.

— Они выковыряли ему глаза, — прошептал Сломанный Клинок. — Зачем?

— Отобрали зрение у его духа, чтобы он не преследовал их? — предположил Наконечник Копья.

Их духи настрадаются вдоволь, — сердито проворчал Белая Вода.

— Хватит! — приказал Красный Волк. — Не к добру говорить о подобных вещах, да к тому же ночью. Утром мы узнаем больше. Давайте унесем его с этого скверного места, чтобы он мог спать среди товарищей.

Они пронесли тело по ущелью и положили в мешок, специально припасенный для этой цели, потом устроились на ночлег.

Ветер неистово завывал. Луна ныряла меж туч. Отдаленный вой волков казался людям по-домашнему привычным, как и рокот моря, скованного льдами. Красный Волк задремал, но его сны были отрывистыми и бессвязными.

На утренней заре охотники начали обследовать окрестности. Следы, оставленные на снегу несколько дней назад, поведали им всю историю.

— Одни ушли на запад, другие на восток, — подвел итог Красный Волк. — Отпечатки маленьких ног ведут в каждом направлении. Они наверняка принадлежат детям и внукам Арюка, бросившимся искать прибежище до того, как мы удовлетворим жажду мести. Только один след ведет в глубь страны, его оставил взрослый мужчина. Это Арюк.

— Или кто-нибудь еще. Может, его сын? — спросил Наконечник Копья. — Они хитрые твари, эти Полевые Мыши.

Красный Волк отверг предположение.

— Зачем сыну морочить нам голову, когда мы все равно нападем на след отца и расправимся с ним? Если бы они хотели защитить его, то пошли бы вместе с ним и вступили с нами в схватку. Но они знали, что проиграют бой. Самое лучшее для них, чтобы Арюк умер один. Это он и предпочел. — И с ухмылкой добавил: — Мы поступим, как угодно Полевым Мышам.

— Если он умрет прежде, чем мы настигнем его, Бегущая Лисица останется неотомщенным, — раздраженно заметил Сломанный Клинок.

— Тогда мы обратим месть против других Полевых Мышей, — поклялся Белая Вода.

Красный Волк нахмурился. Одно дело наказать виновного, что сродни уничтожению опасного зверя. Расправа же над невинными людьми — совсем другое, это похоже на истребление животного без нужды в его шкуре, мясе, внутренностях или костях. Ничем хорошим это не кончится.

— Посмотрим, — отозвался он. — Белая Вода и ты, Наконечник Копья, отнесите Бегущую Лисицу к месту его погребения, а мы со Сломанным Клинком покончим с Арюком.

Он не дал своим спутникам времени на обсуждение, а сразу же распределил обязанности. Преследуемая жертва намного опередила их.

В противном случае им угрожали бы не только злые духи и таинственные силы, которыми обладал Арюк, хотя Красный Волк сомневался в подобных его способностях. Охотники отправились парами лишь потому, что преследование могло осложниться, и вообще в этих краях редко кто рисковал совершать путешествие в одиночку.

Цепочка следов вела на север. Когда берег остался далеко позади. Красный Волк понял, что их жертва начала выбиваться из сил. История, рассказанная Ответствующим, была путаной, но шаман уверял, что Арюк получил удар, прежде чем поверг своего противника. Сердце радовалось в груди Красного Волка.

Короткий день закончился. Некоторое время они со Сломанным Клинком продолжали путь. Пристально вглядываясь в снег, еще можно было различать следы при свете звезд, а позже и в лунном сиянии. Шли они медленно, но это их не беспокоило, потому что охотники видели, как тяжело брел Арюк, все чаще останавливаясь для передышки.

Потом тучи сгустились, лишив охотников возможности продвигаться дальше, и они решили сделать привал. Без огня поели вяленого мяса и улеглись, закутавшись в спальные мешки. Прикосновение к лицу чего-то мягкого разбудило Красного Волка. Снегопад.

«Отец Волков, останови снег», — взмолился про себя Красный Волк.

Но тот не внял просьбам охотников. Утро занялось тихое и серое, небо покрылось белыми хлопьями, сквозь которые видно было лишь на расстоянии броска копья. Некоторое время охотники кое-как передвигались вперед, сметая свежий снег с поверхности старого наста, но в конце концов вынуждены были остановиться.

— Мы потеряли его, — вздохнул Сломанный Клинок. — Теперь расплачиваться придется племени.

— Может, и нет, — отозвался Красный Волк, погруженный в размышления.

— Он не мог далеко уйти. Арюк вполне может быть по ту сторону следующего холма. Надо набраться терпения.

Воздух прогрелся настолько, что охотники сидели, почти не чувствуя холода. Они выжидали, словно терпеливые рыси.

Около полудня снегопад прекратился. Они пошли на север. Путь был трудным, снег доходил до лодыжек, а в некоторых местах до колен.

«Вот бы нам волшебные сапоги, чтобы шагать по сугробам. Интересно, есть ли такие у Высокого Человека и Солнечных Волос? Да, Арюку теперь намного труднее, чем нам», — думал Красный Волк.

С гребня холма им открылся вид на бескрайнюю равнину. Облака рассеялись, и синие тени вытянулись над первозданной белизной снега. Отчетливо просматривался каждый куст и валун. Мужчины пристально осматривали равнину, пока Сломанный Клинок не выкрикнул:

— Вон там!

Сердце Красного Волка подпрыгнуло.

— Может быть. Пошли!

Мужчины с трудом спустились по склону. К тому времени, когда они достигли обнаруженной цели, солнце зашло, но его отблески еще освещали землю, позволяя охотникам ориентироваться в заснеженном пространстве.

— Да, это человек, — произнес Красный Волк. — До него совсем недалеко. Смотри, как он барахтался в сугробах… здесь он споткнулся, упал и едва поднялся на ноги.

Рука Красного Волка, запрятанная в рукавицу, крепко сжала древко копья.

— Он наш!

По равнине идти стало проще, они не тратили много энергии, передвигаясь налегке без привычной им тяжести добычи. Мир окутала ночь. Небо было почти безоблачным, но луна еще не появилась: звезды, колючие от стужи, вскоре усеяли небосклон. Преследование не составляло охотникам труда.

Внезапно Сломанный Клинок резко остановился. Красный Волк, услышав его учащенное дыхание, взглянул вверх. Над северной кромкой горизонта Зимние Охотники развели свои костры.

Сияние в форме лучей и волн трепетало в небесах, разгораясь все ярче и устремляясь ввысь, пока не достигло вершины небесного купола. Мороз окреп, и все звуки кругом застыли в неподвижности. Живым осталось лишь мерцание света на снегу. Охотники застыли в благоговейном ужасе. В небе танцевали самые могущественные из их предков, чьи призраки обладали силой, с которой не могла совладать земля.

— Вы все еще с нами, — наконец выдохнул Красный Волк. — Вы не забыли нас, так ведь? Смотрите на нас! Храните нас! Отведите страхи и мстительных духов от ваших сыновей! Во имя вас мы убьем этой ночью.

— Я думаю, что они и пришли ради этого, — тихо вымолвил Сломанный Клинок.

— Мы не заставим их ждать.

Красный Волк двинулся вперед. Вскоре он увидел какое-то пятно на снегу около погасшего костра. Он прибавил шагу. Тот, другой, должно быть, тоже заметил охотника, потому что до него донеслось отрывистое пронзительное бормотание. Что, неужели у Полевых Мышей тоже есть песни смерти?

Приблизившись, он обнаружил Арюка сидящим со скрещенными ногами в яме, которую тот сам для себя вырыл.

— Я сделаю это. Сломанный Клинок, — сказал Красный Волк. — Бегущая Лисица был близок мне по Духу.

Он зашагал так, словно свежий снег больше не был помехой его ногам.

Арюк поднялся. Он двигался очень медленно, неловко, отдавая свои последние силы, но ни разу не съежился от страха. Арюк допел свою песню и теперь стоял, тяжело опустив плечи с висящей плетью левой рукой, укрытой одеждами из шкур. Он все еще твердо держался на ногах. Мороз посеребрил его бороду. Красный Волк подошел к нему, и Арюк улыбнулся.

Улыбнулся.

Красный Волк остановился. Что означает эта улыбка? Что она может предвещать?

Безмолвные огни полыхали у них над головами, отдавая команду охотнику. Он сделал шаг, другой.

«Он — не загнанный зверь, — сознавал Красный Волк. — Арюк готов к смерти. Ну что же, он получит ее легко. Я постараюсь. Он сам заслужил свою смерть».

Охотник обеими руками ударил копьем. Кость и острый кремень вонзились в грудь Арюка и пронзили сердце. Копье удивительно легко вошло в изнуренную плоть. Арюк рухнул навзничь. Тело один раз дернулось, и в горле что-то клокотнуло. Арюк затих.

Красный Волк вытащил копье и склонился над телом. Сломанный Клинок присоединился к товарищу. Неистово в небесах метались языки света.

— Дело сделано, — произнес безразличным тоном Сломанный Клинок.

— Не совсем, — ответил Красный Волк.

Он извлек из сумки покрытую узорами кость и зажал ее между зубами. Опустившись на колени. Красный Волк развязал торбу Арюка. В ней не было ничего, кроме… Он достал глаза Бегущей Лисицы.

— Вы вернетесь к нему, — пообещал Красный Волк.

Передавая комочки плоти Сломанному Клинку, он сказал:

— Заверни как следует и спой им Песнь Духа. У меня другие заботы.

«Для человека, ждавшего смерти и раздавленного усталостью, Арюк отошел спокойно, почти счастливо, насколько было видно в этих колдовских всполохах. Какое знание ведомо ему? Что он собирался делать… потом? Нет, он ничего не сможет. Ответствующий научил меня, как победить духа».

Красный Волк поступил с телом Арюка так же, как недавно Арюк с Бегущей Лисицей. Он размозжил глазные яблоки с помощью двух камней, выкопанных из-под снега. Затем разрезал живот Арюка и натолкал камней в брюшину. Связав запястья и лодыжки ремешками из кожи росомахи. Красный Волк пронзил копьем грудь Арюка с такой силой, что оно, выйдя через спину, глубоко воткнулось в лед.

Красный Волк принялся плясать вокруг тела, взывая к своему тезке. Отцу Волков, и прося послать сюда побольше волков, лисиц, ласок, сов, Воронов и прочих пожирателей падали, чтобы они расправились с останками.

— Вот теперь дело сделано, — сказал он. — Пора.

Красный Волк чувствовал опустошенность и усталость, но он должен пройти как можно больше, прежде чем его свалит сон. Когда настанет утро, им со Сломанным Клинком необходимо будет обнаружить какой-нибудь ориентир вроде горы вдалеке, чтобы отыскать обратный путь домой.

Под переливами небесных костров охотники двинулись по равнине назад.

За несколько месяцев старый бродяга мамонт стал для Ванды Тамберли почти что другом. Ей грустно было думать о неизбежном расставании. Но она собрала достаточно информации, которая могла содержать в себе ключ ко всеобщей истории Берингии. Ванде, если она собиралась расширить свои познания, следовало заняться другими объектами. Руководство уже хотело перевести ее в какое-нибудь иное место и в иное время. Ванде с большим трудом, то и дело связываясь со штаб-квартирой Патруля через пространство-время, удалось настоять на том, чтобы ей разрешили провести здесь еще какую-то часть ее жизни, чтобы завершить годовой цикл наблюдений и встретить последнюю для нее весну в Берингии. Ванда подозревала, что в центре догадываются о том, что ей на самом деле хотелось бы подольше понаблюдать за тулатами.

Не то чтобы у нее не оставалось чисто научных целей, на которые можно было потратить века. Ванда слышала, что гражданские специалисты вели независимые исследования этого периода в широком временном охвате. Но эти ученые принадлежали цивилизациям из будущего, такого далекого и чуждого ей, что Ванда и не помышляла о совместной работе с ними.

Она служила в Патруле, заботой которого оставались непосредственно человеческие отношения. Такая работа имела свои преимущества, над которыми Ванда часто размышляла. Подлинное понимание экологии заложено в ее составляющих — геологии, метеорологии, химии, микробах, растениях, червях, насекомых, крошечных позвоночных. Она же занялась изучением грандиозных созданий, стоящих на одной из верхних ступеней эволюционной лестницы. Конечно, попутно она собирала и данные о прочих процессах. Главным образом, Ванда следила за целой стаей маленьких роботов, копошившихся, как жуки, собирающих образцы и передающих информацию в ее компьютер. Но она также ходила по следу, наблюдала из укрытия или с расстояния за животными, исследовала озера, изучала миграции мамонтов, и все это было прекрасно, интересно и реально.

«Как жаль оставлять эту эпоху навсегда. Хотя… — у нее даже мурашки пробежали по спине. — Вдруг следующее задание — Европа позднего палеолита?»

В этот поход она отправилась одна. Проводники из Ванайимо часто оказывали ей бесценную помощь, гораздо большую, чем любой тулат в ее предыдущую экспедицию, но им нельзя было показывать высокотехнологичные приборы. Нагруженный оборудованием темпороллер Ванды поднимался, преодолевая гравитацию, пока не завис на нужной высоте. Ванда бросила последний взгляд на Берингию. Качество оптики вселяло уверенность в том, что она даст исчерпывающий отчет о двухлетней работе в регионе. Перескакивая расстояния, пронзая туман, усиливая свет, приборы находили любое животное и показывали его Ванде с любой выбранной ею точки — вот мускусные быки, стоящие спиной к ветру, вот заяц, пробирающийся через сугробы, вот взлетает белая куропатка, а вот вдалеке бредет, недовольно трубя, старый мамонт. На фоне безбрежной белой равнины его косматая шкура темнела подобно утесам, грядой тянувшимся на север. Одним уцелевшим бивнем он разрывал снег в поисках мха и захватывал хоботом корм. Мох был разбросан по всей равнине, и одинокому самцу, потерпевшему поражение в битве и изгнанному из родного стада, эта скудная пища казалась подарком судьбы. Порой Тамберли думала, что из сострадания ей следовало бы пристрелить беднягу. Но старик-мамонт позволил ей сделать важные выводы об изменениях в экологии Берингии, и теперь, закончив свои исследования, Ванда не могла заставить себя уничтожить этого оголодавшего гордого великана. Кто знает, вдруг он дотянет до лета и насытит наконец свое громадное чрево.

— Спасибо, Джумбо! — крикнула Ванда наперекор ветру.

Она верила в свое открытие, объяснявшее причину исчезновения сородичей Джумбо в Берингии в то время, как мамонты его вида продолжали населять Сибирь и Северную Америку. Несмотря на то что перешеек был пока еще в несколько сот миль шириной, поднимающееся море постепенно поглощало его, а карликовые березки и кустарник совершенно переменили ландшафт и природу тундры. Ванда и не подозревала, насколько эти слоноподобные зависели от среды обитания. В других местах родственные им виды приспособились к довольно широкому спектру условий. Но гиганты, подобные Джумбо, не проникли на юг в приморские леса и луга, они ушли на север, чтобы там, у подножья гор, доживать свои последние годы.

Это, в свою очередь, повлекло изменения, взволновавшие Ральфа Корвина. Палеоиндейцы охотились на разных животных, но мамонт оставался самой желанной добычей. В Берингии охотники истребят и без того бывших на грани вымирания животных буквально за несколько поколений. Вот еще один миф, будто первобытный человек жил в гармонии с природой. Поскольку мамонты обитали и дальше на востоке, искатели приключений появятся там гораздо раньше. Именно мамонты станут причиной переселения, а не свободные земли.

Миграция в Америку, вероятно, происходила стремительнее, чем предполагал Корвин, и поздние ее волны существенно отличались по характеру от первых переселенцев… Однако это не объясняло, почему Облачные Люди снимутся с места так скоро, уже в следующем году.

Ветер неистовствовал. Серыми клочьями проносился мимо туман.

«Вернусь домой, и сразу же чашечку хорошего горячего чая».

Тамберли включила панель управления и запустила двигатель.

Оказавшись дома, она задвинула темпороллер на место и отключила антигравитационную систему. Аппарат с глухим стуком осел на пол. Ванда потерла ягодицы.

«Черт побери! Какое холодное сиденье. На следующем задании, если это опять будет ледниковый период, первым делом вмонтирую туда нагревательную спираль».

Она разделась, обтерлась губкой, надела просторное платье и задумалась, как ей поступить с Корвином. Его, по-видимому, еще не было. Если бы он находился дома, то его темпороллер зарегистрировал бы ее возвращение, и он, несомненно, объявился бы с приглашением выпить и пообедать у него. Было бы трудно найти благовидный предлог для отказа после ее десятидневного отсутствия. Пока Ванде удавалось отвлекать его внимание от себя: она сама расспрашивала его, и Корвин охотно рассказывал увлекательные истории из своей жизни. Но рано или поздно он обязательно предпримет решительную попытку добиться от нее взаимности, что совершенно не радовало Ванду. Как бы избежать этой неприятной сцены?

«Жаль, что Мэнс не антрополог. С ним так хорошо, уютно… Как… как в старых туфлях, которым сильно досталось на их веку, но они выдержали. Уж о нем-то не надо было бы беспокоиться. Хотя если бы он что-нибудь такое задумал, я бы, наверно… Ха! Кажется, я покраснела».

Она заварила чай и удобно устроилась с чашкой в руках. У входа раздался голос:

— Привет, Ванда! Как дела?

«Он был просто в поселке, черт!»

— Все в порядке! — отозвалась она. — Но, видите ли, я ужасно устала. В компанию не гожусь. Я отдохну до завтра, идет?

— Боюсь, что нет. — Он говорил с неподдельной серьезностью. — Скверные новости.

Ванду окатило холодом. Она поднялась на ноги.

— Входите!

— Лучше вам выйти ко мне. Я подожду.

Теперь она слышала только голос ветра.

Ванда натянула шерстяные носки, брюки, сапоги и парку. Когда она шагнула за порог, ветер обрушился на нее, словно зверь. Солнце, катившееся к южным холмам, отражалось в ледяной поземке мириадами искр. Одетые по погоде Корвин и Красный Волк стояли бок о бок с застывшими лицами.

— Доброй удачи тебе! — произнесла Ванда традиционное приветствие сквозь завывание ветра.

— Пусть добрые духи сопутствуют тебе! — ответил вожак Облачных бесцветным голосом.

— Красный Волк должен рассказать тебе, что случилось, — заявил Корвин так же сухо. — Он сказал мне, что обязан сделать это сам. Узнав о твоем возвращении, я привел его сюда.

Тамберли заглянула в глаза охотника. Они никогда не бегали.

— Твой друг Арюк мертв, — произнес он. — Я убил его. Так было нужно.

На мгновение мир померк. «Надо держаться! Здесь не принято показывать свои эмоции!»

— Почему? — Вопрос прозвучал кратко и с достоинством. — Ты не мог пощадить его? Я бы заплатила… достаточно, чтобы воздать славу Бегущей Лисице.

— Ты сказала нам, что уедешь через несколько лун и Высокий Человек тоже надолго здесь не задержится, — ответил Красный Волк. — А что потом? Другие мужчины из племени Полевых Мышей решат, что им позволено убивать нас безнаказанно. К тому же Арюк завладел властью над духом Бегущей Лисицы. Если бы мы не вернули то, что забрал Арюк, его дух после смерти обрел бы двойную силу и преисполнился бы ненависти к нам. Я вынужден был удостовериться в том, что Арюк никогда не появится среди нас.

— Мне дали обещание, что тулатам впредь никогда не будут мстить, — сказал Корвин, — если они станут хорошо себя вести.

— Это правда, — подтвердил Красный Волк. — Мы не хотим больше огорчать тебя. Солнечные Волосы. — Он помолчал. — Мне очень жаль. Я не хотел, чтобы ты печалилась.

Он сделал прощальный жест, повернулся к Ванде спиной и медленно зашагал прочь.

«Я не могу ненавидеть его. Он сделал то, что считал своим долгом. Я не могу ненавидеть его. О, Арюк, Тсешу, все, кто любил тебя, Арюк!»

— Трагедия, конечно, — пробормотал спустя минуту Корвин. — Но успокойтесь…

Однако боль Ванды вырвалась наружу.

— Как я могу успокоиться, когда он, когда его семья… я должна по крайней мере присмотреть за ними.

— Это сделают их соплеменники. — Корвин положил руку ей на плечо. — Моя дорогая, вы должны контролировать ваши великодушные порывы. Мы не можем вторгаться в их жизнь больше, чем уже это сделали. Что вы можете предложить им из того, что нам не запрещено? Кроме того. Облачные Люди вскоре уйдут отсюда.

— Сколько тулатов останется после них? Черт побери! Мы не должны устраняться!

Корвин посуровел.

— Успокойтесь. Вы не сможете переиграть Ванайимо. А если попытаетесь, это лишь усложнит мою работу. Откровенно говоря, вы и так нанесли некоторый урон моему престижу, когда показали, что новость совершенно сразила вас.

Она сжала кулаки и сделала над собой усилие, чтобы не расплакаться.

Он улыбнулся.

— Но я не собирался отчитывать вас. Вы должны научиться принимать жизнь как есть. Перст судьбы, вы же обязаны понимать… — Он мягко обнял ее за плечи. — Пойдемте, посидим, выпьем рюмочку-другую. Поднимем тост за ушедших и…

Ванда вырвалась из его рук.

— Оставьте меня! — выкрикнула она.

— Не понял, — он поднял заиндевевшие брови. — В самом деле, дорогая, вы принимаете все слишком близко к сердцу. Надо расслабиться. Послушайте старого опытного приятеля!

— Вам бы лучше подумать о персте своей судьбы. Оставьте меня в покое, я же сказала вам!

Она схватилась за дверную ручку. Не почудился ли ей сквозь вой ветра вздох сожаления?

Войдя в дом, Ванда бросилась на койку и дала волю слезам.

Прошло довольно много времени, прежде чем она оторвала голову от подушки. Вокруг царил полумрак. Ванда икала, дрожала и чувствовала такой холод, словно находилась на улице. Во рту стоял соленый привкус.

«Я, наверно, похожа на пугало, — рассеянно подумала она, но вскоре мысль заработала четко. — Почему случившееся так потрясло меня? Я любила Арюка, он был чудесным человеком, и его семье придется несладко, пока она не наладит новую жизнь, которая опять будет зависеть от Облачных Людей, помыкавших тулатами. Но ведь я не из народа Тула, я лишь случайный свидетель этих древних, несчастливых, далеких событий, которые произошли за тысячи лет до моего рождения.

Корвин, мерзавец, прав. Служащие Патруля должны быть закаленными. Чем крепче, тем лучше. Теперь я понимаю, почему Мэнс порой неожиданно становится тихим, смотрит мимо, потом трясет головой, словно пытается избавиться от каких-то мыслей, и затем вдруг становится чрезмерно великодушным».

Она стукнула кулаком по колену. «Я еще новичок в этой игре. Во мне слишком много гнева и печали. Особенно гнева. Что с этим делать? Если я хочу остаться здесь на некоторое время, стоит как-то поладить с Корвином. М-да, я выказала чересчур бурную реакцию, теперь я это понимаю. В любом случае, я должна взять себя в руки, а потом уже думать, что предпринять. Я должна покончить с тем, что засело во мне как болезнь.

Но как? Долгая, долгая прогулка? Пожалуй. Правда, сейчас ночь. Ну да ничего, перенесусь в утро. Только не нужно, чтобы кто-нибудь заметил меня. Сильные эмоции могут подсказать им неверные идеи. Ладно, отправлюсь куда-нибудь, в какое-нибудь другое время, лишь бы подальше отсюда, на берег моря или в тундру, а может… Боже!..»

У Ванды даже дух перехватило.

Сквозь падающий снег проступало серое утро. Все вокруг погрузилось в белизну и безмолвие. Воздух немного потеплел. Арюк сидел, сгорбив спину. Снег почти запорошил его. Он, может, поднимется на ноги и пойдет вперед, но только не сейчас, — а может, вообще никогда. Арюк уже не чувствовал голода, рана жгла, как уголья костра, а ноги за ночь налились неимоверной тяжестью. Когда с непроглядного неба сошла женщина, он застыл в изумлении.

Она слезла с какой-то неведомой штуки, подошла и встала перед ним. Снег покрывал ее голову. Снежинки на лице таяли и стекали слезами.

— Арюк, — прошептала она.

Он дважды пытался что-то сказать, но из горла вырывалось только невнятное клокотанье.

— Ты тоже пришла за мной? — наконец вымолвил он и поднял тяжело поникшую голову. — Ну вот он я.

— О, Арюк!

— О чем ты плачешь? — удивленно спросил он.

— О тебе.

Она проглотила подступивший к горлу комок, вытерла глаза, синие, как лето, выпрямилась и посмотрела на него более спокойно.

— Тогда, выходит, ты до сих пор друг «мы»?

— Я… я всегда была вашим другом, — она опустилась на колени и крепко обняла Арюка, — и всегда им буду.

Его дыхание стало свистящим. Ванда отпустила его.

— Очень болит? Бедный…

Она осмотрела перевязанную руку и покрытое коркой запекшейся крови плечо.

— Ужасная рана. Разреши, я помогу тебе?

В его глазах слабо вспыхнула радость.

— Ты поможешь Тсешу и детям?

— Если смогу… Да, обязательно. Но сначала тебе. Держи. — Она пошарила в кармане и вытащила вещь, уже знакомую Арюку, Прекрасную Сладость.

Здоровой рукой и зубами он разорвал обертку. Жадно откусил. Тем временем она достала коробку с той штуки, на которой приехала. Он знал о разных коробочках, потому что прежде видел, как она ими пользуется. Она вернулась, вновь опустилась на колени, обнажила руки.

— Не бойся, — сказала она.

— Я ничего не боюсь, когда ты рядом.

Арюк облизнул губы. Пальцами ощупал рот, чтобы убедиться, не осталось ли вокруг коричневых крошек. От прикосновения пальцев льдинки на его бороде зазвенели.

Ванда положила маленькую штучку на кожу около раны.

— Это унесет прочь твою боль, — сказала она.

Он ощутил легкий толчок. Волна покоя, тепла и блаженства накатила на Арюка. Боль исчезла.

— А-а-а-а! — выдохнул он. — Ты делаешь так хорошо.

Она хлопотала над Арюком, очищая и обрабатывая рану.

— Как это случилось?

Ему не хотелось вспоминать, но, поскольку вопрос задала она, он ответил:

— Двое Убийц Мамонта пришли к нам…

— Да, я слышала, что рассказывал один из них, которому удалось сбежать. Почему ты напал на второго?

— Он дотронулся до Тсешу. Сказал, что заберет ее с собой. И я забыл себя.

Арюк не притворялся перед ней, он не раскаивался в содеянном, несмотря на последствия.

— Глупо, конечно. Но я вновь почувствовал себя мужчиной.

— Понимаю. — Улыбка ее погрустнела. — Сейчас Облачные Люди идут по твоему следу.

— Я так и думал.

— Они убьют тебя.

— Снегопад может сбить их со следа.

Она прикусила губу, и он услышал то, что ей так трудно было произнести.

— Они убьют тебя. Я ничего не могу поделать.

Он покачал головой.

— Откуда ты знаешь? Я не понимаю, как можно угадать наперед?

— Я не угадала, я вижу, — проговорила она, глядя на свои руки, продолжавшие проворно работать. — Так все и будет.

— Я надеюсь умереть в одиночестве, и они найдут лишь мое тело.

— Это их не удовлетворит. Они считают, что должны убить тебя, потому что ты убил их человека. Если не тебя, то твоих детей.

Он глубоко вздохнул, глядя на падающий снег, и усмехнулся.

— Значит, хорошо, если они убьют меня. Я готов. Ты унесла мою боль, ты наполнила мой рот Прекрасной Сладостью, ты обнимала меня.

Ее голос зазвучал хрипловато.

— Это произойдет быстро. Сильной боли не будет.

— И не будет бессмысленно. Спасибо тебе.

Тулаты редко произносили слова благодарности — они воспринимали доброту как нечто естественное.

— Ванда, — продолжил он застенчиво. — Так ведь твое настоящее имя? Я помню, ты говорила. Спасибо тебе, Ванда.

Она, не прекращая работы, села на корточки и заставила себя посмотреть в глаза Арюку.

— Арюк, — тихо сказала она. — Я могу… сделать кое-что для тебя. Я сделаю так, что это будет не просто расплата за случившееся.

Удивленный и зачарованный, он спросил:

— Как это? Скажи мне.

Ванда сжала кулак.

— Тебе не станет лучше. Просто смерть будет легче, я думаю. — И добавила громче: — Хотя, откуда мне знать?

— Ты знаешь все.

«О боже, нет!»

Она застыла в напряженной позе.

— Слушай меня. — Если ты поймешь, что сможешь вынести это, я дам тебе еды и питья, которые возвращают силы, и… мою помощь…

Дыхание у нее перехватило.

Его удивление росло.

— Ты выглядишь испуганной, Ванда.

— Да, это правда, — всхлипнула она. — Я боюсь. Помоги мне, Арюк.

Красный Волк проснулся, уловив какое-то тяжелое движение.

Он огляделся по сторонам. Луна вновь была полной, маленькой и холодной, как воздух. С крыши небес ее свет лился вниз и растекался мерцанием по снегу. Насколько хватало глаз, простиралась пустынная равнина, приютившая лишь валуны и голые, окоченевшие кусты. Ему почудился шум — свист рассекаемого воздуха, глухой удар, треск, похожий на слабый раскат грома, — звуки раздавались из-за громадной скалы, около которой он. Укротитель Лошадей, Рог Карибу и Наконечник Стрелы устроили привал.

— Всем приготовиться! — крикнул Красный Волк.

Он выскользнул из мешка и одним движением схватил оружие. Остальные мужчины сделали то же самое. Они проспали лишь половину этой сияющей ночи.

— Никогда не слышал ничего подобного. — Красный Волк сделал остальным знак встать рядом с ним.

Черная на фоне лунного снега фигура отделилась от скалы и направилась к охотникам.

Укротитель Лошадей вгляделся.

— Да это же Полевая Мышь! — сказал он, захохотав от облегчения.

— В такой дали от моря? — удивился Рог Карибу.

Тень двигалась прямо на них. Ее почти скрывала одежда из плохо выделанной шкуры. Охотники рассмотрели в руках пришельца какой-то предмет, но не топорик. Фигура подошла совсем близко, и мужчины различили черты человека, густую шевелюру, бороду и изможденное лицо.

Наконечник Стрелы затрясся.

— Это он, тот, которого мы прикончили за Бегущую Лисицу! — завопил он.

— Я ведь убил тебя, Арюк! — воскликнул Красный Волк.

Укротитель Лошадей, застонав, завертелся волчком и бросился наутек по равнине.

— Стой! — пронзительно закричал Красный Волк. — Стоять!

Рог Карибу и Наконечник Стрелы побежали. Красный Волк сам чуть не кинулся прочь. Ужас сковал его, как лемминга в когтях совы. Кое-как он справился с собой. Красный Волк знал: стоит ему побежать, и он превратится в беспомощное существо, перестанет быть мужчиной. Левая рука взметнулась вверх с топором, а правая подняла копье для броска.

— Я не буду спасаться бегством, — слетели слова с его пересохших губ.

— Прежде я убью тебя.

Арюк остановился в нескольких шагах от Красного Волка. Лунный свет отразился в глазах, которые совсем недавно вырвал и размозжил Красный Волк. Арюк заговорил на языке Ванайимо, из которого он при жизни знал лишь несколько слов. Голос был высоким, и ему вторило призрачное эхо.

— Ты не можешь убить мертвого.

— Это случилось очень далеко отсюда, — пробормотал Красный Волк. — Я пригвоздил твой дух копьем к земле.

— Оно оказалось недостаточно крепким. Ни одно копье теперь не будет достаточно сильным в руках Облачных Людей.

Сквозь пелену ужаса Красный Волк увидел, что ноги Арюка оставляют следы, как у живого человека. Красному Волку стало еще страшнее. Он бы тоже мог с пронзительным воем броситься наутек подобно своим товарищам, но навязчивая мысль, что он наверняка не убежит от Арюка, останавливала его. К тому же невыносимо было представить за своей спиной такое чудище.

— Я перед тобой, — произнес он, задыхаясь. — Делай что хочешь.

— То, что я сделаю, я буду делать всегда.

«Я не сплю. Мой дух не может спастись, пробудившись. Мне никогда не скрыться», — подумал Красный Волк.

— Духи этой земли полны зимнего гнева, — звучал потусторонний голос Арюка. — Они ворочаются в земле, бредут по ветру. Уходи, прежде чем они придут за тобой. Оставь их страну, ты и твои люди. Уходите!

Даже теперь Красный Волк думал о Маленькой Иве, детях, племени.

— Мы не можем, — произнес он просящим тоном. — Мы тогда умрем.

— Мы вытерпим вас до таяния снега, когда вы сможете вновь жить в жилищах из кожи, — сказал Арюк. — А до той поры трепещите в страхе. Оставьте в покое наше племя. Весной убирайтесь отсюда и никогда не возвращайтесь назад. Я проделал долгий утомительный путь, чтобы сказать тебе это. Я не буду повторять дважды. Уходите, как уйду сейчас я.

Арюк повернулся спиной и пошел туда, откуда явился. Красный Волк лег животом на снег. Он не видел, как Арюк шагнул за скалу, но услышал сверхъестественный шум, с которым тот покинул мир людей.

Луна зашла. Солнце было еще далеко. Звезды и Путь Духов лили бледный свет на выбеленную землю. Поселок спал.

Ответствующий проснулся, когда кто-то отодвинул заслон от входа в его жилище. Сначала он почувствовал досаду и необычайно острую боль в старческих костях. Шаман выбрался из-под шкур и подполз к очагу. В нем оказалась лишь зола. Кто-нибудь из племени приносил ему новый огонь каждое утро.

— Кто ты? — спросил он тень, стоявшую на пороге и закрывавшую звезды.

— Что тебе нужно?

Внезапная болезнь, начало родов, ночной кошмар?..

Незнакомец вошел и заговорил. Голос был такой, какого Ответствующему никогда не приходилось слышать в жизни, мечтах или видениях.

— Ты знаешь меня. Смотри!

Вспыхнул ослепительный свет, льдисто-искрящийся, похожий на тот, который Высокий Человек и Солнечные Волосы извлекали из своих палочек. Свет метнулся вверх, по громадной бороде и залег тенями на лице. Ответствующий вскрикнул.

— Твои люди смогли убить меня, — сказал Арюк. — Но они не смогли привязать меня к месту смерти. Я вернулся сюда сказать тебе, что ты должен уйти.

Спохватившись, Ответствующий нащупал рукой магическую кость, которую постоянно держал при себе. Он ткнул костью в сторону Арюка.

— Нет, уйдешь ты! Я-эя-эя-илла-я-а! — он едва вытолкнул бессвязные звуки из онемевшей гортани.

Арюк прервал бормотание шамана.

— Слишком долго твои люди терзали мой народ. Наша кровь тревожит духов, покоящихся в земле. Облачные Люди должны уйти, все до единого! Скажи им об этом, шаман, или тебе придется пойти со мной.

— Как ты поднялся? — захныкал Ответствующий.

— Хочешь узнать? Я мог бы рассказать тебе историю, каждое слово которой разорвет твою душу и заледенит кровь, заставит твои глаза выскочить из глазниц подобно падающим звездам, а волосы твои поднимет дыбом, как иглы у рассерженного дикобраза. Но я уйду. Если вы останетесь. Облачные Люди, я вернусь. Помни обо мне!

Свет исчез. Еще раз входной проем потемнел, затем в нем засветили бесстрастные звезды.

Вопли Ответствующего разбудили соседей. Двое или трое мужчин увидели, что кто-то уходит из поселка, но решили не отправляться в погоню, а посмотреть, чем можно помочь шаману. Ответствующий стонал и бормотал что-то бессвязное. Позже он сказал им, что ужасное видение посетило его. Взошло солнце, и Сломанный Клинок набрался мужества пойти по следу. На некотором удалении от поселка следы обрывались. Снег в том месте был разворошен. Словно что-то рухнуло с Пути Духов.

Далеко на юго-востоке, за льдами и открытым морем, небо начало светлеть. Высокие звезды померкли. Одна за другой они уходили с небосклона. На севере и западе ночь не торопилась. Ничто не нарушало тишину, кроме глухого рокота волн.

Похожее на человека существо пришло в поселок рода Улунгу. Двигалось оно тяжело. Когда человек остановился между домами, плечи его бессильно поникли.

— Тсешу, Тсешу! — прошелестел слабый зов.

Семья Арюка застыла внутри жилища. Мужчины выглянули из-за заслонов, закрывавших входной проем. Представшее взору зрелище заставило их отпрянуть на толпившихся за спинами людей.

— Арюк! Мертвый Арюк!

— Тсешу! — умоляюще звучал голос. — Это я, Арюк, твой муж. Я пришел, чтобы навсегда попрощаться с тобой.

— Ты здесь? — отозвалась женщина в темноте. — Я выйду к нему.

— Нет, это смерть, — Улунгу схватил Тсешу, чтобы удержать ее в доме.

Но она отстранила его.

— Он зовет меня, — сказала женщина и выползла из жилища.

Поднявшись на ноги, она встала перед фигурой, укрытой одеждой.

— Я здесь, — произнесла она.

— Не бойся, — сказал Арюк с необыкновенной мягкостью и душевностью. — Я не причиню тебе вреда.

Женщина в изумлении не сводила глаз с пришельца.

— Ты ведь мертвый, — прошептала она. — Они убили тебя. Мы слышали об этом. Их мужчины обошли все дома «мы» вдоль побережья, чтобы сообщить о твоей смерти.

— Да. Так Ван… так я узнал, где вы теперь находитесь.

— Они сказали. Красный Волк убил тебя за то, что ты сделал, и что все и «мы» должны остерегаться их.

— Да, я умер, — подтвердил Арюк.

Беспокойство затрепетало в ее голосе:

— Ты похудел. Ты очень устал.

— Это был длинный путь, — вздохнул он.

Тсешу дотронулась до него.

— Бедная твоя рука.

Он слегка улыбнулся.

— Скоро я отдохну. Как хорошо будет полежать.

— Почему ты вернулся?

— Я еще не мертвый.

— Ты же сказал, что умер.

— Да, я умер луну назад или чуть раньше у подножия Птичьих Духов.

— Как это? — спросила она в недоумении.

— Я не понимаю. То, что я знаю, я не могу рассказать тебе. Но когда я попросил, чтобы меня отпустили, мое желание выполнили, поэтому мне удалось прийти и в последний раз взглянуть на тебя.

— Арюк, Арюк! — она прижалась головой к его косматой бороде.

Он обнял ее здоровой рукой.

— Ты дрожишь. Тсешу, холодно, а ты не одета. Ступай в дом, где тепло. Я уже должен идти.

— Возьми меня с собой, Арюк! — пробормотала она сквозь слезы. — Мы были так долго вместе.

— Нельзя, — ответил он. — Оставайся здесь. Позаботься о детях, обо всех «мы». Иди домой, на нашу реку. Вас ждет покой. Убийцы Мамонта больше никогда не потревожат вас. Весной, когда сойдет снег, они покинут эту землю.

Тсешу подняла голову.

— Это… это… важное событие.

— Это то, что я даю тебе и всем «мы». — Он смотрел мимо нее на угасающие звезды. — Я очень рад.

Она вновь припала к нему и зарыдала.

— Не плачь, — умоляюще произнес Арюк. — Позволь мне запомнить тебя радостной.

На востоке посветлело.

— Я должен уйти, — сказал он. — Отпусти меня, пожалуйста.

Ему пришлось силой высвободиться из рук Тсешу. Она неподвижно смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду.

Тамберли перенеслась на роллере через пространство-время и сквозь снегопад опустилась на землю. Арюк, который держал ее за талию во время стремительных полетов, слез с заднего сиденья. Какое-то время они не могли произнести ни слова. Их окружало ненастное серое утро.

— Сделано? — спросил он Ванду.

Она кивнула в ответ. Шея у нее затекла.

— Да, насколько это было возможно.

— Очень хорошо. — Правой рукой он пошарил по своей одежде. — Вот, возвращаю тебе твои сокровища.

Арюк передал Ванде фонарик, аудиовизуальный передатчик, с помощью которого она видела и слышала, что он делал, наушники, через которые она давала ему указания, низкочастотное переговорное устройство с резонатором обратной связи, позволявшее ей говорить за Арюка на языке Ванайимо.

— Что мне делать дальше?

— Ждать. Если бы только я могла подождать вместе с тобой…

Он задумался.

— Ты добрая, но мне кажется, что мне лучше остаться одному. Нужно о многом подумать.

— Да.

— И если можно, — продолжал он простодушно, — я лучше буду ходить, чем сидеть на месте. Твое колдовство вернуло мне бодрость, она угаснет, но сейчас я с удовольствием воспользуюсь им.

«Чувствуй себя живым, пока можешь».

— Поступай как знаешь. Иди вперед, пока… О, Арюк!

Он так смиренно стоял перед ней. Снег уже выбелил его голову.

— Не плачь, — с тревогой в голосе произнес он. — Ты повелевающая жизнью и смертью, никогда не должна быть слабой или грустной.

Ванда закрыла глаза.

— Не могу сдержаться.

— Но я очень рад. — Он засмеялся. — Очень хорошо, что я сумел сделать это для «мы». Ты помогла мне. Радуйся этому. Позволь мне запомнить тебя радостной.

Ванда поцеловала его и, улыбаясь ради него, забралась на темпороллер.

Ветер загудел. Дом содрогнулся. Тамберли нырнула в него, спустилась с аппарата и включила свет, разогнав мрак.

Через несколько минут она услышала:

— Впустите меня!

Ванда скинула верхнюю одежду.

— Входите!

Корвин шагнул через порог. Ветер подхватил полог на дверном проеме и прошло несколько секунд, прежде чем Корвин справился с тканью и закрыл вход. Тамберли расположилась на стуле около стола. Она ощущала ледяное спокойствие.

Корвин распахнул парку так, словно потрошил врага, и повернулся кругом. Губы его застыли в напряженной гримасе.

— Наконец-то вы вернулись, — прохрипел он.

— Похоже на то, — сказала она.

— Избавьте меня от вашей наглости!

— Извините. Это ненамеренно.

Ее жесты были так же бесстрастны, как и тон.

— Не присядете? Я приготовлю чай.

— Нет! Почему вы отсутствовали все эти дни?

— Дела. В поле.

«Как нужна мне была чистота ледникового периода и его обитателей», — подумала она.

— Хотела убедиться, что все данные собраны. Зима скоро закончится.

Корвина била дрожь.

— Похоже, скоро закончится ваша служба в Патруле. Вы что предпочитаете — блокировку сознания или изгнание на другую планету?

Она подняла руку.

— Куда хватили! Это в компетенции более высоких инстанций, чем вы, мой друг.

— Друг? После того как вы меня предали, разрушили всю мою работу! Неужели вы вообразили, что я не узнаю, кто стоит за этими… призраками? Вы этого добивались? Уничтожить мою работу?

Ванда решительно встряхнула светлыми волосами.

— Почему же? Вы можете сколько угодно продолжать исследования с Ванайимо, если находите в них пользу. И, кроме того, у вас на очереди множество поздних поколений.

— Причинно-следственный вихрь… Вы подвергаете риску…

— Перестаньте! Вы же сами сказали мне, что Облачные Люди двинутся отсюда следующей весной. Это записано в истории. «Перст судьбы», если вам угодно. Я лишь чуть подтолкнула события. И этот факт тоже зафиксирован, не так ли?

— Нет! Вы осмелились… вы играли роль бога. — Его указательный палец нацелился в Ванду подобно острию копья. — Именно по этой причине вы не возвращались сюда до отбытия в вашу безумную увеселительную прогулку. Вам не хватило выдержки предстать передо мной.

— Я знала, что мне следовало это сделать. Но я решила, что будет лучше, если местные жители на какое-то время потеряют меня из поля зрения. У них от собственных забот голова идет кругом. Надеюсь, вам удалось как-то объяснить им мое длительное отсутствие.

— Волей-неволей пришлось. Вы нанесли моей репутации непоправимый ущерб. И я не намеревался усугублять ситуацию.

— Но факт остается фактом: они приняли решение покинуть эти земли.

— Потому что вы…

— Что-то ведь обусловило их решение, так ведь? О, я знаю правила. Я совершила прыжок в будущее, представила подробный доклад, и меня вызывают для слушания дела. Завтра я отсюда отбываю.

«И попрощаюсь с этим краем и с Облачными Людьми, с Красным Волком. Желаю им добра».

— Я буду присутствовать на слушании, — клятвенно произнес Корвин. — И с огромным удовольствием буду выступать на стороне обвинения.

— Полагаю, это не по вашему ведомству.

Он в изумлении посмотрел на Ванду.

— Вы изменились, — пробормотал он. — Были такой… подающей надежды девушкой. Теперь же вы хладнокровная стерва, плетущая интриги.

— Если вы изложили ваше мнение, то доброй ночи, доктор Корвин!

Лицо его исказилось. Ладонь ударила ее по щеке.

Ванда пошатнулась, но устояла на ногах. Зажмурившись от боли, она спокойно повторила:

— Я сказала доброй ночи, доктор Корвин!

Он шумно развернулся, на ощупь добрался до выхода, распахнул дверь и, споткнувшись, вышел.

«Я догадываюсь, что во мне изменилось. Немного повзрослела. Или мне просто так кажется. Они вынесут приговор на… трибунале… во время слушания. Может быть, они сломают меня. Вероятно, это было бы самым правильным решением с их точки зрения. В одном я уверена — я выполнила то, что должна была сделать. И черт меня побери, если я пожалею когда-нибудь о своем поступке».

Ветер усилился. Редкие снежинки неслись в его потоке, как отголоски последнего зимнего бурана.

13210 ГОД ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Облака белели ярче сугробов, беспорядочно разбросанных поверх мха и кустарника. Солнце, поднимавшееся все выше с каждым днем, слепило глаза. Его лучи высвечивали озера и пруды, над которыми кружили самые ранние перелетные птицы. Повсюду поднялись бутоны цветов. Раздавленные ногой, они наполняли воздух ароматом зелени.

Всего раз Маленькая Ива оглянулась назад, где за племенем, построенным в походном порядке, виднелись покинутые дома — творение их рук. Красный Волк почувствовал ее настроение. Он обнял жену за плечи.

— Мы найдем новые и лучшие земли и будем владеть ими, а потом наши дети и дети наших детей, — сказал он.

Так обещали им Солнечные Волосы и Высокий Человек, прежде чем покинули свои жилища так же таинственно, как и появились в их селении. «Новый мир» — Красный Волк не понял смысла этих слов, но поверил им и заставил племя тоже в это уверовать.

Взгляд Маленькой Ивы вновь отыскал взгляд мужа.

— Нет, мы не можем остаться.

— Ее голос задрожал.

— Эти луны страха, когда в любую ночь дух мог вернуться… Но сегодня я вспоминаю о том, что у нас было и на что мы надеялись.

— Все это ждет нас впереди, — ответил он.

Внимание ее отвлек ребенок, неуклюже ковыляющий сбоку. Она пошла за малышом. Красный Волк улыбнулся, но тут же вновь помрачнел. Он тоже предался воспоминаниям — женщина с волосами и глазами, как лето. Он всегда будет помнить ее. А она?

1990 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Темпороллер возник в тайном укрытии под землей. Эверард спустился с аппарата, подал Ванде руку и помог сойти с заднего сиденья. Они направились по лестнице в крохотную комнатку. Ее дверь оказалась заперта, но кодовый замок среагировал на голос Эверарда и впустил их в коридор, заставленный ящиками, служившими книжными полками. У входа в магазин Эверард сказал его владельцу:

— Ник, нам ненадолго нужен твой кабинет.

Тот кивнул.

— Конечно. Я ждал вас. И припас то, что вам пригодится.

— Спасибо. Ты отличный парень! Сюда, Ванда.

Эверард и Ванда вошли в загроможденную комнату и закрыли дверь. Она опустилась в кресло за столом и выглянула в садик на заднем дворе. Пчелы жужжали над ноготками и петуниями. Ничто, кроме стены сада и шума машин, не говорило о том, что это Сан-Франциско конца двадцатого века. В комнате их ждал горячий кофе. Без молока и сахара, поскольку и Эверард и Ванда предпочитали черный кофе. Эверард распечатал бутылку кальвадоса и наполнил бокалы.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— В полном изнеможении, — пробормотала Ванда, все еще глядя в окно.

— Конечно, это тяжело. Было бы странно, если бы вы чувствовали себя иначе.

— Знаю. — Ванда взяла чашку и отпила кофе. Голос ее обрел подобие живости: — Я заслуживаю худшего, несомненно.

Эверард старался говорить энергично:

— Все уже позади. Вы идете в очередной отпуск, отдохнете как следует. Позабудете весь этот кошмар. Это приказ.

Он протянул ей бокал.

— Ваше здоровье!

Она повернулась к Эверарду.

— И ваше!

Он сел напротив Ванды. Они пригубили немного в полном молчании. Воздух наполнился густым сладким ароматом.

Теперь Ванда, глядя прямо в лицо Эверарда, тихо произнесла:

— Это вы спасли меня, да? Я не имею в виду ваше выступление в мою защиту на слушании, хотя, боже мой, это как раз та ситуация, когда нужен друг. Слушание было, надо полагать, чистая формальность, да?

— Умная девочка. — Он отпил еще глоток, отставил бокал в сторону и достал трубку и кисет. — Конечно, я поговорил с кем надо. Среди участников заседания были люди, которые хотели бы наказать вас со всей строгостью, но их убедили в том, что достаточно выговора.

— Нет. Этого мало. — Она вздрогнула. — То, что они показали мне, записи…

— Согласование времен нарушилось. Это плохо. — Набивая трубку, он не спускал с нее глаз. — Если откровенно, то вам был необходим такой урок.

Ванда отрывисто вздохнула.

— Мэнс, беспокойство, которое я вам доставила…

— Нет, не надо чувствовать себя обязанной. Пожалуйста. Узнав положение дел, я счел это своим долгом. — Он оторвал взгляд от трубки. — Видите ли, в некотором роде это промах Патруля. Вас готовили на исследователя. Ваше обучение сверх специальности было минимальным. Затем Патруль направил вас на задание, где вы оказались причастны к тому, к чему не были подготовлены. Но в Патруле тоже люди работают. Они тоже совершают ошибки. Так что, черт побери, могли бы это и признать.

— Я не хочу оправдываться. Я знаю, что нарушила правила. — Тамберли опустила плечи. — Но я… я не раскаиваюсь, даже сейчас.

Она отпила еще глоток.

— О чем у вас хватило мужества доложить руководству. — Эверард поднес огонь к трубке и принялся раскуривать табак, пока над трубкой не поднялось густое синее облачко. — Это сработало в вашу пользу. Патрулю больше необходимы смелость, инициатива, готовность нести ответственность, чем послушание и банальная осмотрительность. Кроме того, вы в самом деле не пытались изменить историю. Такое поведение вам бы не простили. Вы просто приложили руку к истории, а это, вполне вероятно, изначально было заложено в данном сюжете. А может, и нет. Одним данеллианам ведомо.

Она спросила с благоговейным трепетом:

— Неужели они действительно заботятся о прошлом в таком далеком будущем?

Он кивнул.

— Думаю, да. Подозреваю, что им обо всем подробно доложили.

— Благодаря вам, Мэнс, агенту-оперативнику.

Он пожал плечами.

— Не исключено. А может… они за вами наблюдали. Интуиция подсказывает, что решение простить вас поступило от них. В таком случае вы представляете для них интерес где-то в грядущих временах, о которых никто из нас сегодня и не помышляет.

Она была крайне удивлена.

— Я?

— Теоретически. — Черенком трубки он указал на Ванду. — Послушайте, я сам нарушил закон еще в самом начале моей службы, потому что этого требовало мое представление о честности. Я готов был понести наказание. Патруль не должен мириться с самоуправством. Но развязка оказалась неожиданной: я попал на специальную подготовку и получил ранг агента-оперативника.

Она покачала головой.

— Вы — это вы. Я не тяну на такую роль.

— Хотите сказать, что не годитесь для такой работы? Я тоже до сих пор сомневаюсь, стоило ли вам идти в Патруль. Вам подошло бы что-нибудь другое. Но будьте уверены, вы выбрали правильную линию поведения. — Он поднял бокал. — Выпьем за это!

Ванда выпила, но молча.

На ресницах у нее заблестели слезы. Прошло некоторое время, прежде чем она произнесла:

— Я никогда не смогу отблагодарить вас, Мэнс.

— Гм-м, — ухмыльнулся он. — Можете хотя бы попробовать. В качестве первой попытки хочу предложить вам ужин.

Она стушевалась.

— О! — в воздухе повис отзвук восклицания.

Эверард внимательно посмотрел на нее.

— Нет настроения, да?

— Мэнс, вы столько сделали для меня, но…

Он кивнул.

— Абсолютная потеря сил. Прекрасно понимаю.

Ванда обхватила себя руками, словно ее коснулся ветер с ледников.

— И воспоминания замучали.

— Это мне тоже хорошо знакомо, — ответил он.

— Если бы я смогла побыть в одиночестве какое-то время…

— И свыкнуться со случившимся. — Он выпустил дым в потолок. — Конечно. Извините. Мне следовало бы самому догадаться.

— Позже…

Он улыбнулся, на сей раз мягко.

— Позже вы снова будете Вандой. Совершенно точно. Вы достаточно сильная девушка, чтобы справиться с этим.

— И тогда… — она не смогла договорить до конца.

— Обсудим это в более подходящее время. — Эверард отложил трубку в сторону. — Ванда, еще немного — и вы рухнете. Расслабьтесь. Наслаждайтесь напитком. Если хотите, вздремните немного. Я вызову такси и отвезу вас домой.