Сборник рассказов

Два одиночества

Сколько он себя помнит, он всегда был один. С самого детства. Он помнит маму, ее ласковые руки, глаза, которые будто обнимали, когда смотрели на него. Братьев и сестер у него не было. Отец, папа,… он был очень веселый,… и добрый, но — пил… долгими буйными запоями, и очень быстро возненавидел жену и сына, и бросил их, и те дни, когда отец был с ними, почему-то застряли в памяти каким-то праздником, казалось, они все тогда были счастливы. И вот мама умерла, она болела тяжело, ее глаза с расширенными от боли зрачками, следили за ним молчаливо и грустно до конца. Он остался один. Родственников никого не оказалось, отца не нашли, да и не искали особенно.

В детском доме, куда его вскоре определили, одиночество стало постоянным спутником семилетнего мальчика. Он ни с кем не разговаривал, если его кто-то жалел, он злился и убегал, забивался в угол и сидел там часами, не умел выпрашивать милостыню внимания и любви у воспитателей, как это делали многие. Мальчишки невзлюбили новенького за то, что он не как все, и били при каждом удобном случае, а он отбивался с каким-то непонятным лихорадочным остервенением, его свободолюбие и независимость доходили до фанатизма, — лишь бы все оставили его в покое.

Учиться он не хотел, друзей не заводил. Все его вещи были — это маленькая старая игрушка — собачка да фотография его отца и матери с ним маленьким на руках. Уставившись в окно, он проводил долгие дни, и ничто и никто не мог оторвать его от этого занятия. Зимой, закутавшись в одеяло и, просверлив замерзшим грязным пальцем дырочку во льду, он смотрел и смотрел на улицу, где не происходило ничего, только дворник, иногда тяжело вздыхая, лениво орудовал лопатой.

Осенью, зимой, весной здесь были жуткие сквозняки, тонкие одеяла не спасали худенькие тела, и дети без конца болели. И только летом, когда наступали теплые ночи, отступали кашли и насморки, детский дом выезжал на летнюю дачу, и эти бледные, неулыбчивые дети становились часто бедой всей округи, — это была их маленькая свобода.

Пасмурный день, но душный. Детей повели на речку купаться. Лишь один мальчик остался, он попросил его не брать, сказавшись больным. Теперь он стоял перед забытыми распахнутыми воротами детдомовской дачи и задумчиво смотрел на дорогу. Сколько раз он мечтал, как ему подвернется случай, и он сможет бежать из этого ненавистного заведения, но годы шли. Здесь он уже пять лет. И он уже давно понял, что ему некуда отсюда идти.

Вот и сейчас пустота в голове — он устал горевать давно, злиться перестал еще раньше, — теперь ему было все равно. Сосны шумели над головой, ему приятно было смотреть вдаль и не натыкаться взглядом на обшарпанные стены, на грязные помещения…

И он пошел. Он пошел, не оглядываясь, все убыстряя шаг. Дорога, казалось, звала его дальше и дальше. Но идти по ней мальчик не захотел, он свернул в лес. Полусумрак царил под деревьями, которые мелькали у него перед глазами, маня все дальше. Сначала тропинка вела его куда-то, несколько раз он возвращался к дороге и, увидев вдалеке знакомые стены, торопливо поворачивал в обратную сторону.

Душный день внезапно разразился теплым дождем. Пряный воздух леса наполнился влагой. Пар шел от разгоряченной земли. Увидев просветы между деревьями, он вышел на поляну, еще не кошенную. Шел веселый слепой дождь, ромашки, клевер кивали своими головками под тяжелыми каплями. Промокший сразу до нитки, он сидел в траве и, подставив лицо солнцу и дождю, улыбался. Неясные чувства переполняли его, ему впервые за долгое время захотелось вспомнить все…дом, маму…, отца,…свое имя… Тема… так звала его мама… Тимофей…называл его отец…Тимоха…этого он не хотел помнить, это горькое время он хотел забыть.

Какой-то звук стал его отвлекать от непривычных, приятных мыслей, и он растерянно огляделся. Справа от него, за деревьями виднелись постройки, почти скрытые деревьями. Подойдя по мокрой траве по пояс ближе, он разглядел небольшой дом с верандой, весь заросший кустами. Перед домом под яблоней стоял покосившийся стол, на нем железная кружка, перевернутая вверх дном, и капавшие на нее капли с мокрых веток издавали звенящий звук, привлекший Тему.

Тема вдруг понял, что ужасно хочет сесть за этот стол, налить в эту старую кружку дождевой воды и пить, пить… и больше никуда не идти.

Пройдя через открытую калитку в сад, он сел на старую мокрую скамейку, которая покачнулась под ним. Перевернув кружку и подставив ее в то место, где капало больше всего, Тема положил голову на руки и закрыл глаза…

…Перед глазами рябило…зелень листвы и солнечные блики, сверкающие в каплях дождя…вдруг чья-то тонкая рука отодвинула ветку и лицо мамы улыбнулось ему…

Тема проснулся, сколько раз он хотел увидеть маму во сне, а за все эти годы она приснилась ему в первый раз. Он взял обеими руками уже полную кружку и стал пить…жадно в захлеб, как раньше…дома, когда он прибегал с улицы…

Бережно установив кружку назад под капли, — дождь еще не кончился, и, похоже, зарядил до вечера, Тема решил постучаться в дом.

В ответ на его нерешительный стук ничего не произошло, все было тихо.

Тема постучал опять, теперь громче, потом еще громче…От сильного стука дверь приоткрылась слегка, потом со скрипом поползла внутрь дома. Растерявшись, Тимофей уставился в темноту. Может, зря он все это затеял, и счастье сегодняшнего дня сейчас отвернется от него. Он повернулся и посмотрел в сад, — в пасмурный день сумерки наступают рано, особенно в лесу. Дождь уже щедро наполнил его кружку, и вода потихоньку переливалась через край.

Наконец, решившись, Тема резко повернулся и хотел шагнуть в темноту, но страх сжал его сердце… На полу темной веранды кто-то лежал… Мальчишка стоял, ошалело уставясь на тело, было видно, что это человек… И тут… их глаза встретились…

Поняв, что на него смотрят и, похоже, уже давно, Тема совсем растерялся.

Все его необычное сегодняшнее настроение улетучилось в один миг. Одна мысль билась в мозгу: "Что делать? Бежать?"

Тема присел на корточки и стал вглядываться в лицо лежащего перед ним.

Глаза его привыкли к темноте, и он понял, что человек что-то пытается ему сказать. Уперевшись руками в пол, мальчишка нерешительно приблизился поближе.

— По. помоги…мне…пить… — хриплый шепот прерывался.

Дернувшись резко, Тема споткнулся и слетел с крыльца, больно ударившись о перила. Схватив кружку, расплескивая по пути воду, он вернулся. Поставил кружку на пол и стал поднимать голову несчастного, тот благодарно на него взглянул и стал медленно, морщась словно от боли, пить. Сделав несколько глотков, он потерял сознание.

Тимофей, ослабев от пережитого, сидел рядом, на полу веранды. Ночь наползала на сад из леса вместе с туманом. Дождь кончился, комариная стая звенела над ухом и жалила, жалила…

Совсем мальчик, но глубокая морщинка между бровей на лбу говорила о том, что нелегко ему пришлось. Волосы русые, коротко стриженые, веснушки на носу, очень уж худой и мокрый весь, сандалии на босу ногу…

Лежащий на полу мужчина очнулся давно, и сейчас при первых лучах солнца рассматривал своего неожиданного гостя. Тот спал, свернувшись калачиком на полу, у входа в дом. Дверь осталась открытой, и утренний свежий, напоенный дождем воздух, привел в чувство потерявшего сознание мужчину.

Удивительно, подумал он, три комара сразу сидят на щеке пацана, а он дрыхнет как ни в чем не бывало. Улыбка тронула спекшиеся губы.

Силы потихоньку возвращались к нему, он помнил, что приступ вчера застал его врасплох, и он упал, сильно ударившись. Врач предупреждал, что нельзя ему оставаться в одиночестве…и что приступы будут все злее…Врач…Знал бы этот врач, сколько его пациенту лет, усмехнулся грустно мужчина.

Воспоминания нахлынули на него с неожиданной силой. Сколько времени прошло с тех пор, как он, офицер космофлота звездной системы Ориона, пилот наблюдательного борта, курсирующего в пределах Солнечной системы, и во время своего трехлетнего дежурства в околоземном пространстве от нечего делать наблюдавший жизнь землян, так похожих на них, но с гораздо меньшим путем эволюции, решил совершить посадку вопреки всем уставам…Что поделать, он никогда не отличался особым следованием правилам, поэтому и оказался здесь, так далеко от родных звезд, от звезд на погонах и от родного дома в оранжевой пустыне, которая лишь раз в году покрывается буйной зеленью, а через месяц ничто не напоминает об этом…И вода…Кристально-чистая вода подземных родников. Здесь-то он отвык ценить каждую каплю… Именно огромное количество воды на этой голубой планете и заставило его однажды приблизиться к ней. В первую ночь он просто долго висел над поверхностью необъятной шири земного океана, она, казалось, ровно дышала в переливающемся свете корабля. Потом он все чаще и чаще спускался к самой воде и летал над нею, любуясь непривычным зрелищем. В какую из ночей он оказался на этой, затерянной в лесах реке, он уже не помнил, но заставший его здесь рассвет, непостижимая грусть неизвестного кустарника, свесившего ветви до самой воды, тихо катившей свои волны вдоль песчаного берега, клочья тумана и четвероногое белое животное, залитое розовым светом восходящего солнца, стоявшее по колено в воде…Зависнув на небольшой высоте, он тогда в первый раз решил выйти из корабля…

Корабль до сих пор здесь, совсем недалеко, река все также катит свои воды, омывая ветви плакучей ивы, и он… уже не тот сильный и молодой офицер Ив Саар Ли, а старый Николай Петрович Вяземский, профессор физики на пенсии, похоронивший свою любимую Вареньку, с которой прожил долгую, счастливую жизнь и из-за которой и остался на этой голубой планете. Звезды еще долго манили его, часто он приходил к кораблю, скрытому защитным полем от любопытных глаз, и посиживал здесь, покуривая трубку…Но знал он, что там ему не найти того неизведанного состояния души, когда ее словно распирают и приподнимают переполняющие чувства, оно открылось ему здесь, на Земле, на берегах затерянной в лесах реки. Жизнь его подходила к концу, и хоть на родной планете он прожил бы в два раза дольше, он ни о чем не жалел…

Когда Тема проснулся, солнце уже начинало припекать. Он встал, потянулся, и вдруг вспомнил, и… быстро оглянулся назад, в дом. Там никого не было.

Сойдя с крыльца, он сел на лавку и стал просто смотреть, как сад просыпался, тяжелые капли изредка падали с ветвей яблонь. Яблоки небольшие и еще неспелые, сразу привлекли его. Он потянулся за одним из них и впился зубами в кисло-сладкую мякоть. Тема не помнил, чтобы сразу было столько счастья, так не бывает, он задумчиво покрутил головой.

Чьи-то шаги вернули его к действительности. Он оглянулся и замер, — только сейчас мальчик подумал, что его могут вернуть назад в детдом. Эта мысль врезалась в мозг, в висках застучала кровь…

— Ну вот, испугался… я не хотел тебя пугать… ты — детдомовский — верно? — мужчина с ведром полным воды стоял на дорожке перед домом.

Тема молчал, его обычный гнев на взрослых, которые все решают за него, закипал внутри…

— Не бойся… Я никому не скажу, что ты здесь… Ты — мое спасение… Я ведь очень одинок… Если захочешь, уйдешь сам… — слова мужчины плохо доходили до Темы, но, наконец, смысл сказанного достиг цели.

— Да… — невпопад ответил Тимофей. Губы его задрожали.

Ему вдруг захотелось заплакать, глаза защипало от набежавших слез… Он увидел свои худые, в синяках и царапинах ноги, с присохшими травой и листьями после своего вчерашнего метания по лесу, и стал усиленно их рассматривать, стараясь во чтобы то ни было не расплакаться, грубо мазнув кулаком по щеке, вместе с комаром стирая слезу.

Николай Петрович быстро отвернулся и поднялся на веранду, сказав на ходу:

— Пошли в дом, пить чай, умойся там, за домом, в бочке,… вода после дождя мягкая и теплая, — крикнул он уже из дома.

Тема машинально пошел за дом. С этой стороны тоже был лес, и только не очень широкая змейка дороги терялась за деревьями и напоминала о том, что где-то кипит жизнь.

Опустив ладони в бочку, которую он нашел сразу, Тема прижал их, полные воды, к глазам, его плечи затряслись, он плакал, не издавая ни звука, плакал… потому что так много счастья не бывает… потому что он больше не один…