Сборник ранних произведений

Глава 1 Тайна Кэннела

Приступая к чтению отчёта о нашем грандиозном приключении, следует учитывать, что я не претендую на знание всей истории целиком. На протяжении моего рассказа будут встречаться пробелы — множество пробелов, — ведь в конечном счёте сей рассказ остаётся всего лишь описанием моих собственных встреч с Рейдером и теми людьми, чью жизнь он омрачил своим в ней появлением. Таким образом, за исключением нескольких мест, где я свёл воедино общие сведения, изложенная здесь история — это всецело мои личные переживания.

В этом рассказе я отразил, скажем так, более человечную сторону нашего приключения, тогда как доктор Лэнтин в своём эпохальном труде о перемещениях во времени и в нашей с ним совместной монографии об ускорении электронов рассмотрел научные аспекты данного предприятия. Невзирая на то, что несколько существенных особенностей дела пришлось опустить (по причинам, которые станут ясны позднее), две упомянутые работы и настоящий отчёт всё же позволяют получить общее представление обо всех событиях с самого их начала.

С самого начала! Но где же оно, это начало? В глубоком прошлом или в далёком будущем? Чтобы отыскать истинную первопричину всего случившегося, нужно знать гораздо больше того, что известно нам. Поэтому я начну с того момента, когда это дело затронуло лично меня и моё окружение. И этой отправной точкой, этим событием, является, как её в ту пору называли, «Тайна Кэннела».

Вы можете прочесть об этом происшествии в газетах тех времён — голые факты, затянутые пеленой домыслов. По неясной причине профессор Фердинанд Кэннел из Нью-Йорка сгинул в джунглях Индо-Китая; исчез, словно его стёрли из мира людей.

В те дни Кэннел, несомненно, входил в число величайших из живущих ныне археологов. Официально он состоял в штате крупного нью-йоркского музея, а на деле был свободным студентом и копателем, что рыскал по миру в поисках доказательств своих бесчисленных и поразительных теорий. Впервые он прославился благодаря изучению останков дравидийской цивилизации в южной части Индии. За первым блестящим достижением последовало другое, не менее потрясающее, — монументальное исследование окружённых стеной руин Зимбабве в Южной Африке, проводимое Обществом Уоррена.

Имея за плечами два громких успеха, Кэннел осмелился избрать объектом своих новых исследований огромный разрушенный город Ангкор, расположенный в самом сердце камбоджийских джунглей. Ангкор — гигантский мегаполис, вздымавшийся башнями из серого камня, — уже давно бросал колоссальный вызов современной науке. Некогда бурливший жизнью, сегодня он был безмолвен и мёртв. Невыразимо мёртв. Тысячу лет пролежали в джунглях громадные руины — объятые тишиной, населённые только змеями, летучими мышами и тиграми. Его прошлое, история его строителей всегда были большой загадкой, которую Кэннел вознамерился разгадать.

Итак, он отплыл в Гонконг. Доктор Лэнтин и я стояли на пристани, когда его корабль покидал гавань. В отличие от Лэнтина, уже много лет водившего с профессором близкую дружбу, моё знакомство с Кэннелом состоялось не так уж давно. Дружба Кэннела и Лэнтина завязалась ещё во дни университета и не угасла даже после того, как они выбрали разные направления для карьеры: Кэннел занялся изучением следов ушедших народов, а интерес Лэнтина к радиохимии привёл его в превосходные нью-йоркские лаборатории Фонда Дауни, где я и попал к нему в лаборанты.

При всей их тёплой дружбе, двое мужчин разительно отличались друг от друга. Кэннел — светловолосый великан тридцати пяти или тридцати шести лет, с выразительными голубыми глазами и привычкой выплёвывать слова со скоростью пулемёта — был на несколько лет моложе доктора Лэнтина и являл собой его полную противоположность. Темноволосый, среднего роста доктор обладал мягким характером, и в его дружелюбных серых глазах лишь изредка мог отразиться блеск стали.

Помахав Кэннелу на прощание, мы через несколько недель получили из Индокитая каблограмму, в которой кратко сообщалось о прибытии профессора в Сайгон. Затем он отправился вверх по реке Меконг, в дикие внутренние районы, и наконец, через сеть извилистых потоков, — в сам Ангкор. Последний этап путешествия был проделан на байдарках. Профессора и его снаряжение сопровождало примерно семь или восемь туземцев, что работали вёслами; других белых людей в отряде не было.

От экспедиции не поступало никаких известий, пока неделю спустя в маленькую деревушку, расположенную в верховьях реки, не забрели туземцы из партии Кэннела; археолога с ними не оказалось. Из их многословных объяснений следовало, что на третью после прибытия в Ангкор ночь белого человека схватили и унесли дьяволы руин. На самом деле никто из туземцев этого не видел, однако они слышали его далёкий крик, а когда побороли страх в достаточной мере, чтобы обыскать руины, то не нашли никаких следов профессора. Им стало ясно, что могущественные духи мёртвого города разгневались и забрали белого человека, имевшего смелость потревожить их покой. Туземцев охватил ужас, и они тут же бросились прочь из того места.

Прослышав об этой истории, несколько французских плантаторов отправились в Ангкор, принудив туземцев, не расположенных к новому походу, сопровождать их. Однако никаких следов Кэннела так и не удалось обнаружить; казалось, он просто растворился в воздухе. Его палатка и снаряжение были найдены — они выглядели совершенно нетронутыми, что давало основания верить словам туземцев о стремительном бегстве.

В общем, когда маленький поисковый отряд вернулся, его члены высказали предположение, что профессора схватил и утащил прочь бродячий тигр, а его вопль и пропажа были приняты туземцами за происки демонов, поскольку, как известно, туземцы относились к древнему городу с чрезвычайным суеверием. Хотя объяснение это было довольно туманным, оно единственное выглядело более-менее разумным, так что власти Сайгона согласились с ним.

Короче говоря, дело замяли. Близких родственников у Кэннела не было, и, за исключением Лэнтина, у него едва ли нашёлся хотя бы один близкий друг. Поэтому, после первого всплеска удивления, исчезновение профессора не вызвало большого переполоха. В газетах промелькнуло несколько кратких статей-предположений, а журналы по археологии выразили сожаление, упомянув блестящие достижения Кэннела. И на этом — всё. Вскоре место профессора на научном небосклоне заняли новые звёзды. О нём забыли.

Шло время. Дни, месяцы, годы…

Глава 2 История Кэннела

Я перехожу к той июньской ночи через три с небольшим года после исчезновения Кэннела, с которой, можно сказать, и началось моё участие в описываемой драме. К той ночи, когда Лэнтин и я заработались в лаборатории Фонда допоздна и когда нас вдруг прервал телефонный звонок.

Наш эксперимент как раз подошёл к решающему стадии, так что, пока Лэнтин торопился к телефону, я мог слышать его раздражённое бормотание — он грозился выкинуть телефон из лаборатории. Я не расслышал его первого вопроса, однако через минуту тишины он странным голосом выпалил одно единственное слово:

— Кэннел!

Я встрепенулся и немедля поспешил к Лэнтину. Когда я подошёл, он, не убирая трубку от уха, повернулся ко мне. Его лицо красноречиво свидетельствовало о глубоком изумлении.

— Буду через десять минут! — рявкнул Лэнтин в аппарат и повесил трубку. И тут же угодил под шквал моих жадных расспросов.

— Боже правый, Уилер, — воскликнул он, — это Кэннел!

— Что? — глупо спросил я, ошарашенный его заявлением.

— Это Кэннел, — повторил доктор. — Он сейчас в моей квартире. Ждёт встречи. Просит немедленно приехать. Где он мог пропадать целых три года?

Но я уже тянулся за своей шляпой, и спустя минуту мы с Лэнтином стояли на улице и ловили свободное такси. Холостяцкое жилище Лэнтина — маленькое бунгало, выстроенное на крыше большого многоквартирного дома — находилось на Западной 70-ой, и мы с максимальной допустимой законом скоростью рванули туда по проспекту.

За всю дорогу Лэнтин не проронил ни слова. Он явно был сильно взволнован, тогда как моё собственное беспокойство быстро улеглось. В конце концов, думал я, всё это может оказаться дурацким розыгрышем, пусть даже это и непростительно — разыгрывать кого-то подобным образом. Хотя, если Лэнтин узнал голос… Прежде чем я успел его об этом спросить, машина затормозила у тротуара, и мы поспешили внутрь здания, к лифту.

Когда кабина достигла самого верха жилого дома, Лэнтин немедленно покинул её и, сгорая от нетерпения, пересёк фойе своей квартиры. Распахнув дверь, он замер на пороге. Стоя позади Лэнтина, я бросил взгляд вглубь комнаты. Там находился какой-то мужчина — мужчина, который вскочил на ноги и быстро направился к нам. Я сразу же понял, что это был Кэннел. Да, Кэннел… Но изменившийся.

Его лицо выглядело измождённым и осунувшимся; вместо прежнего нетерпеливого и вызывающего выражения, на лице мужчины лежала печать сверхъестественного страха. Страха, который сквозил даже в той напряжённой, полусогнутой позе, с какой он двигался к нам через комнату. Вглядываясь в наши лица горящими глазами, Кэннел приблизился и, схватив Лэнтина за руки, с трудом попытался заговорить.

— Слава богу, ты пришёл, Лэнтин! — выкрикнул он, задыхаясь.

Мы с Лэнтином стояли, утратив дар речи. Под напором внезапно нахлынувших чувств Кэннел отступил назад, устало опустился в кресло и обессиленно провёл ладонью по лицу. И тут Лэнтин впервые подал голос.

— Где тебя носило, старина? — воскликнул он. — Три года! Ради всего святого, Кэннел, что с тобой стряслось? Где ты был всё это время?

Кэннел вперился в нас странным, сумрачным взглядом; на его лицо наползла угрюмая тень.

— Всё это время? — повторил он задумчиво. — Три года? Для вас, быть может, и три. Но не для меня. Не для меня…

Мы с Лэнтином обменялись быстрыми взглядами. Он что, сошёл с ума? Не в этом ли причина его странного исчезновения?

Кэннел заметил, как мы переглядываемся, и всё понял.

— Я знаю, о чём вы думаете, — сказал он. — И временами мне кажется, что вы правы и я действительно спятил. Мне было бы куда легче, если бы всё оказалось именно так.

Однако, прежде чем мы смогли как-то высказаться по поводу его странных слов, настроение Кэннела резко изменилось. С внезапным оживлением он подался в нашу сторону и жестом пригласил нас располагаться в креслах рядом с ним.

— Но вам двоим… — произнёс он. — Вам двоим я могу рассказать о том, что видел… О том, что произошло. Кому-нибудь другому я бы не осмелился ничего рассказывать. Нет! Мне бы ни за что не поверили. А может, и вы не поверите. Однако всё это правда. Правда! Уверяю вас!

При последних словах голос Кэннела взлетел до неприятного, пронзительного крика. Затем, с трудом овладев расшатанными нервами, он продолжил:

— Вы знаете, зачем я отправился в Ангкор и что намеревался там предпринять. Поднявшись на пароходе вверх по Меконгу, я затем нанял туземцев, чтобы на их байдарках проделать оставшуюся часть пути. Туземцы провезли меня вверх по извилистым водным тропкам, вдоль узких ручьёв и древних каналов, переправили через огромное озеро, в водах которого раскинулся затопленный лес. Потом мы прошли по ещё одной речушке и наконец на воловьей упряжке добрались до самого Ангкора.

Нет смысла пытаться описать вам то место. Я видел большинство великих развалин прошлого и выдающихся сооружений современности, однако Ангкор затмевает их все — это самая величественная постройка из тех, что когда-либо возводились руками людей. Необъятный город из резного серого камня. Город, чьи лепные, похожие на кружева ограды и зубчатые крепостные стены на протяжении тысячи лет взирали свысока на одни лишь джунгли, что обступают его со всех сторон, а ещё — на тишину и смерть, которые лежат там воплощённые в нём самом. Буквально гектары разрушенных зданий. Квадратные мили крошащихся камней. И в самом сердце этого обширного скопления обломков возвышается дворец Ангкор-Тхом — огромные развалины, чьи дворы, и стены, и террасы стоят запустелые и разорённые, так же как и город вокруг них.

Город опоясан глубоким рвом. Через ров переброшена большая, сложенная из гигантских каменных блоков дамба. Эта широкая, ровная магистраль ведёт через джунгли к расположенному неподалёку величайшему украшению того места, исполинскому храму Ангкор-Ват. В отличие от дворца и города, храм не лежит в руинах — он сохранился почти в том же виде, в каком, наверное, пребывал в те времена, когда город блистал великолепием и был полон жизни. Храм возносится на чудовищную высоту; тёмные, суровые стены маячат высоко над окружившими их зелёными джунглями. Когда я впервые вошёл внутрь, грандиозное величие того места оказалось настолько впечатляющим и непреодолимым, что мне сделалось стыдно за мою самонадеянность. Мне чудилось, что, подобно некой осязаемой волне, на меня накатывает душная, гнетущая тишина; в её объятиях я ощущал себя ничтожным и незначительным.

Первые два дня я потратил на поверхностное изучение дворца и города; на блуждания сквозь мили разрушенных улиц и обвалившихся зданий. Однако я опущу всё это и сразу перейду к третьему дню — дню, когда я приступил к исследованию Ангкор-Вата. Весь тот день я провёл в храме. Провёл в одиночестве, поскольку туземцы не отваживались заходить внутрь — так сильно они боялись. Вдоль марширующих ряд за рядом стен были высечены (в натуральную величину) изящные барельефы: воины, короли и слоны, битвы и церемонии — буквально мили шикарных, филигранных скульптур. Увлёкшись, я провозился с ними до тех пор, пока солнце не скрылось за горизонтом и не опустилась стремительная темнота тропиков. Затем, осознав вдруг окружавшую меня действительность, я направился к лагерю.

Спотыкаясь о валявшиеся тут и там камни, я шагал по храмовым залам сквозь сгущавшиеся в них тени и в конце концов с чувством лёгкого облегчения выбрался на вымощенный каменными плитами двор, что лежал перед этим величественным сооружением и откуда большая дамба уводила обратно к городу и к моему лагерю. Хотя уже было довольно темно, я всё же немного задержался. Луна только что взошла, и пейзаж вокруг был исполнен совершенной красоты: мягкий лунный свет, льющийся на безмолвные руины; тёмные стены, возвышавшиеся за спиной; чернильные тени, пересекавшие озарённый серебристым сиянием двор. Зачарованный, я простоял так несколько минут. Но в конце концов отвернулся и зашагал прочь.

Двигаясь через двор, я вдруг резко остановился и посмотрел вверх. Оттуда до моих ушей донёсся странный звук, походивший на отдалённый пронзительный свист. Несколько секунд он висел в воздухе, робкий, навевающий жуть, а потом сделался гораздо громче. Как если бы два десятка человек оглушительно засвистели в разных тональностях, изменчивых и беспорядочных. Я был почти уверен, что увижу над собой пролетающих птиц, но их там не оказалось.

Воздух, остававшийся тяжёлым и неподвижным на протяжении многих часов, теперь налетал на меня резкими порывами. Слегка расшалившийся бриз сменился вдруг сильным ветром, а затем — яростной бурей, сорвавшей с моей головы пробковый шлем и едва не сбившей меня с ног. И одновременно с этой внезапной переменой погоды свистящий хор тоже изменился; его звучание сделалось громче, превратилось в неистовое буйство визжащего ветра — остервенелое, пронзительное! И тут в сорока футах надо мной, прямо в воздухе возникло нечто!

Это была клубящаяся масса густого серого тумана, походившая в лунном свете на облако пара. Однако этот сгусток мглы жил собственной жизнью; он двигался, кружил, переплетался, из его нутра доносилось визгливое хоровое пение и вырывались бушующие ветра. А ещё я видел, что где-то в глубине кипящей пелены светятся три маленьких зелёных круга, один из которых располагается выше двух других, — три крохотных сияющих шара, чей блеск выделялся даже на фоне бархатистого света луны.

И вдруг, пока я таращился снизу на это явление, три ярко светившихся кружка сменили свой цвет с зелёного на не менее яркий пурпурный. В ту же секунду изменения коснулись и вращавшейся вокруг сфер дымки. Казалось, она уменьшается, съёживается, затвердевает… Вскоре дымка исчезла, и на её месте остался парить некий объект из плотного вещества — скопление чего-то, походившего на серую упругую плоть, в центре которого незыблемо висел треугольник пурпурных огоньков. Этот плотный сгусток обладал не большим постоянством, чем его туманный предшественник. Создавалось впечатление, что у сгустка отсутствует какая-то одна определённая форма. С невероятной скоростью он проносился через мириады едва различимых образов. Сворачивался и разворачивался, сжимался и растягивался, вращался и корчился. Глаза с трудом поспевали за всесторонними изменениями его облика. Между тем, три маленьких пурпурных шара всё время висели в центре таинственного объекта.

С того мгновения, как это чудо возникло у меня над головой, прошло чуть более минуты, и теперь, ошеломлённо таращась вверх, я смутно осознал, что свистящие звуки стихли, а ветер улёгся. Затем, прежде чем мой потрясённый ум смог в полной мере постичь странность висевшей у меня над головой штуковины, она стремительно опустилось рядом со мной — так близко, что я мог бы коснуться её рукой. В следующее мгновение из бесформенной, постоянно меняющейся массы вынырнуло длинное извивающееся щупальце и потянулось прямо ко мне!

Я закричал и на ослабевших ногах отпрянул назад. Однако щупальце всё же обвилось вокруг моего тела и, крепко сжавшись, подтащило меня к основной массе. На ощупь существо оказалось ужасно холодным — абсолютная, вызывающая онемение стужа. Подобный холод мог бы исходить от чего-то, что явилось из открытого космоса, чего-то совершенно чуждого нашей планете и всякой жизни. Меня пронзил и парализовал леденящий шок. Я беспомощно болтался в воздухе, зажатый в тисках щупальца, а треугольник, образованный пурпурными сферами и почему-то различимый даже сквозь скопление плоти, казалось, наблюдал за мной из центра твари.

Всё это произошло буквально за несколько секунд, и теперь непостижимое существо, в чьей хватке я находился, начало подниматься обратно в воздух. По-прежнему крепко удерживая меня, оно вознеслось на небольшое расстояние над землёй, после чего три сферы вновь сделались ярко-зелёными, а плотная, бурлящая туша существа подверглась очередным изменениям — она стала извиваться, закручиваться, пока снова не превратилась в дрейфующее, вращающееся облако пара, в виде которого существо впервые предстало передо мной. Я плавал во мгле, скованный незримыми оковами так же крепко, как и прежде. Потом снова послышался резкий, пронзительный свист, долетавший сразу со всех сторон; вокруг державшей меня твари взревел усиливающийся ветер.

И в этот же миг, бросив взгляд наверх, я увидел, что луна с невероятной скоростью мчится по небу. Подобно падающей звезде, она проскочила через зенит и нырнула за горизонт на западе. Стоило ей исчезнуть, как с востока хлынул поток серого света, вслед за которым на небо выскочило красное, пылающее солнце и рвануло вперёд с ещё большей скоростью, чем луна. Я мельком заметил, что Ангкор подо мной залит тропическим солнечным светом — а ведь за полминуты до этого стояла глубокая ночь!

Меня скрутила ужасная тошнота, и пока я с ней боролся, солнце успело с молниеносной быстротой спрятаться на западе. Снова наступила ночь, и снова сияющая луна понеслась через небосклон, развив чудовищную скорость. Когда она снова исчезла, на свободу вновь вырвалось солнце и ракетой взмыло к зениту. И тогда в моём оцепеневшем мозгу впервые зародилось некоторое понимание того, что происходит.

Непостижимое создание, в плен к которому я угодил, — существо, состоявшее из без устали менявшихся языков тумана и клубов пара, — несло меня сквозь время. Посредством некой невообразимой силы оно влекло меня в будущее.

Теперь солнце проносилось по небу со скоростью кометы — росчерк золотистого света. День и ночь сменяли друг друга, подобно страницам перелистываемой книги — всё быстрее и быстрее. Через несколько минут их стало невозможно различить: они слились в зелёные сумерки, в которых лишь с трудом удавалось различить лежавшую подо мной землю. И хотя, таким образом, мы с постоянно растущей скоростью неслись сквозь время, державшая меня тварь начала перемещаться ещё и в пространстве — краем глаза я увидел, как из-под меня ускользают развалины Ангкора.

Когда мы одновременно двинулись и через пространство, и через время, громоподобный рёв ветра сделался ещё громче. Я урывками ловил куски пейзажа, с кошмарной скоростью мелькавшего внизу. И всё это время я висел в объятиях туманной твари. Удерживаемый дымчатыми спиралями мглы, я беспомощно, раз за разом, кружил вокруг трёх шаров, что зелёным светом сияли в центре существа.

В приступе внезапной, отчаянной отваги я попытался преодолеть пленившую меня безжалостную хватку; вложив в это устремление весь имевшийся у меня запас сил, я предпринял попытку поднести правую руку к своему поясу. Борясь с невидимыми железными тисками, в которых я был зажат, я медленно, дюйм за дюймом, поднимал руку. Она двигалась бесконечно медленно — однако в итоге оказалась на достаточной высоте, чтобы из висевшей на поясе кобуры можно было вытащить пистолет. Вцепившись в рукоять, я снял оружие с предохранителя. Затем с очередным непомерным усилием я поднял пистолет и, когда тот оказался направлен точно на сияющий треугольник сфер, надавил на спусковой крючок.

Выстрел утонул в грохочущем шуме ветра. Хватка туманных, невидимых рук сразу же ослабла, и я оказался совершенно свободен — полетел сквозь пространство куда-то вниз.

Упав с высоты добрых ста футов, я ударился о воду и пошёл ко дну. Я погружался всё глубже и глубже… а затем вырвался обратно на поверхность и принялся жадно хватать ртом воздух. Стояла ночь. Надо мной не наблюдалось никаких следов похитившей меня твари, так что я пришёл к выводу, что она ушла дальше во времени. Вода, в которой я барахтался, имела солёный вкус. По длинным, неторопливым волнам я догадался, что нахожусь в открытом море. В поле зрения не было ни берега, ни каких-либо других признаков суши, поэтому я решил не тратить силы на плаванье в никуда, а просто старался держаться на поверхности.

Медленно перебирая руками и ногами, я больше двух часов бултыхался среди волн и только-только решил, что разумнее всего будет прекратить бесполезные усилия и уйти под воду, в мир и покой, как на горизонте вдруг замерцала крохотная искорка света — искорка, висевшая слишком низко, чтобы оказаться звездой. Она увеличивалась, приближалась, пока я не распознал в ней один из верхних фонарей корабля. Следуя своим курсом, корабль должен был пройти на некотором отдалении от меня; поэтому, прикинув место, где он должен был оказаться, я быстро поплыл ему наперерез.

Однако проведённые в воде часы не могли не сказаться на моих силах — моё продвижение было столь медленным, что судно уже почти прошло мимо, когда я приблизился к нему на расстояние оклика. На его палубах светилось всего несколько огней, и на мои отчаянные крики никто не отзывался. Но потом, когда судно немного отдалилось, до меня донеслись громкие голоса и бряцанье шлюпочных талей. Я понял, что спасён.

Корабль оказался нефтяным танкером, который следовал из Гонконга в Галвестон. Как выяснилось, меня подобрали посреди Тихого океана, в точке, расположенной примерно в трёхстах милях от Манилы — вот как далеко в пространстве унесла меня тварь, в чьи объятия я угодил.

Я выдал себя за единственного, кому посчастливилось пережить крушение грузового парохода, так что меня не сильно расспрашивали. Я не осмелился поведать морякам свою историю, чтобы те не посадили меня под замок, приняв за сумасшедшего. Между тем, задав несколько осторожных вопросов, я получил на один из них поразительный ответ: теперь я находился в другом времени — не в том году, когда я был схвачен в Ангкоре. Меня забросило на три года вперёд! Три года! А ведь мне показалось, что прошло всего несколько минут. Вот насколько далеко в будущем я очутился.

На время путешествия я записался в состав команды и отрабатывал проезд до Галвестона (хотя мне было непросто отстаивать своё утверждение, будто бы я служил моряком). Мы продолжали плавание, неспешно пересекали Тихий океан, держа курс на Панаму. Ночь застала нас всего в нескольких сотнях миль к западу от Панамского канала. Растянувшись в кубрике на двухъярусной койке, я тщетно старался при помощи сна изгнать всё ещё переполнявшие меня страхи. Ночь была довольно тихой — тишину нарушали только стук двигателей да плеск волн о корпус корабля. И тут послышался призрачный и неотчётливый (но звучавший для меня словно громовые раскаты рока), далёкий и зловещий свист — тот самый хор пронзительных визгов, который я так хорошо знал.

Свист всё усиливался и усиливался, пока не превратился буйство ревущих ветров. Скорчившись, я лежал на кровати и дрожал. Ураган, судя по звукам, спикировал на палубу прямо у меня над головой, после чего там раздался громкий крик — вопль ужаса, раскалённой иглой вонзившийся мне в мозг. Завывания начали стихать, отдаляться. Взбежав на палубу, я ошалело огляделся по сторонам. На севере, чуть выше и дальше корабля, смутно виднелась расплывчатая, зыбкая масса, которую я мельком успел различить в лунном свете и которая, продолжая удаляться строго на север, внезапно исчезла. И тогда хор свистящих ветров умолк.

С тяжёлым сердцем я опустился на палубу, ибо понял, чему стал свидетелем. Я понял, что полупрозрачное создание, было тем самым существом, которое схватило меня в Ангкоре и от которого мне удалось вырваться. Двое вахтенных — единственные люди, находившиеся в тот момент на палубе — исчезли без следа. Повсюду вокруг меня высыпавшие на палубу матросы обсуждали пропажу товарищей и гадали о причине внезапно налетевших грохочущих ветров. Я, однако, ничего им не сказал. Мне было прекрасно известно, что утащившая меня тварь, вновь явилась по мою душу. Бог знает как, но она за мной следила — возможно, при помощи некой мистической метки (или клейма), которую её хватка оставила на мне. Я знал: придя за мной и не отыскав, тварь забрала двух мужчин, оказавшихся в тот момент на палубе. И всё же я никому ничего не рассказал.

В итоге офицеры корабля приняли решение отчитаться об этом происшествии как о потери двух моряков, выброшенных за борт внезапно разыгравшимся штормом. Именно так всё было занесено в судовой журнал, и мы продолжили плавание. Тем не менее команду охватил страх, множились слухи…

Корабль, однако, благополучно прибыл Галвестон. Заработанных в качестве матроса денег мне хватило, чтобы добраться до Нью-Йорка, и я сразу же отправился к тебе на квартиру. Остальное ты знаешь.

Так что же за тварь меня похитила? Кто этот загадочный налётчик… этот… этот Рейдер, способный совершать налёты, пронзая само время? Сие ведомо одному лишь Богу (если Он вообще осведомлён о существовании подобной твари). Однако мне известно, что, преодолев преграду времени, тварь набросилась на меня, схватила и буквально за несколько минут перенесла через целых три года. А ещё я знаю, что она пометила меня, избрав своей жертвой, и что она вновь придёт за мной — возможно, лишь для того, чтобы отомстить за подаривший мне свободу выстрел.

Где можно укрыться от подобного существа? Существа, что властно по собственной воле перемещаться во времени и пространстве. Мне дважды удавалось уходить от него, но, боюсь, когда оно вновь объявится, чтобы заграбастать меня, я потерплю неудачу. А ведь рано или поздно оно придёт!

Глава 3 Рейдер

Когда Кэннел завершил свой рассказ, в комнате воцарилось молчание. От услышанного у меня шла кругом голова. Сделав глубокий вдох, я повернулся к Лэнтину — тот, однако, уже невозмутимо расспрашивал археолога.

— Это существо, которое ты называешь Рейдером… — начал доктор. — Я не совсем понял данное тобой описание, Кэннел. Ты хочешь сказать, что это был просто пар или похожий на туман газ, но способный по своему желанию переходить в твёрдое состояние, а после — вновь делаться газообразным? И, ко всему прочему, представляющий собой живое, мыслящее существо?

— Именно это я и имею в виду, — ответил Кэннел. — Тварь эта, без сомнения, является разумным, живым созданием, которое обладает выдающимся интеллектом и необычными умениями и в чьей власти принимать либо плотную, либо газообразную форму. Я полагаю, что феномен трёх светящихся сфер, изменявших свой цвет с зелёного на пурпурный и обратно, связан с изменением его состояния. Наряду с этим мне кажется, что образованный тремя огоньками треугольник — это средоточие интеллекта и сознания твари, её мозг и орган чувств.

Такое вполне возможно, Лэнтин, — продолжал археолог. — Ты и я — мыслящие, живые создания, состоящие из твёрдых и жидких веществ. Однако нет ни одной серьёзной причины, по которой жизнь и разум не смогли бы присутствовать у полностью газообразного существа. К тому же, как мне кажется, тварь принимает газообразную форму лишь тогда, когда странствует во времени. Воздушные потоки, которые сопровождают её перемещение сквозь время, несомненно, вызваны тем обстоятельством, что, совершив прыжок во времени, тварь оставляет после себя в атмосфере область вакуума; окружающий воздух устремляется внутрь этой внезапно возникшей пустоты, чтобы заполнить её, и тем самым порождает порывы ветра.

— Но откуда могла взяться подобная тварь? — спросил Лэнтин с сомнением в голосе. — Куда она тебя тащила?

Лицо Кэннела омрачилось.

— Я думаю, она явилась из далёкого будущего, — медленно произнёс он. — Кто знает, какие создания будут населять землю через миллион лет? Может статься, что эта тварь — исчадие некой грядущей эры. Овладев способом путешествовать во времени, она теперь, когда ей того заблагорассудится, мчится в прошлое и похищает в каждой из эпох тех, кому не повезло повстречать её. Трудно сказать, какова цель этих рейдов… Возможно, похищенных людей приносят в жертву, или делают рабами, или даже пускают в пищу. Сплошная загадка. Даже для меня. Лишь одно представляется мне очевидным: поскольку, когда я умудрился вырваться от твари, та мчалась со мной обратно в будущее, можно сделать вывод, что явилась она из неких грядущих времён.

Мне подвернулась возможность задать вопрос.

— Но каким образом? — спросил я. — В чём заключается упомянутый метод свободного перемещения во времени? Вот что я хотел бы узнать. Мне знакомы кое-какие теории по данному вопросу, однако этот реальный успех… эта способность совершать полёты в прошлое или будущее… Кэннел, у тебя, часом, нет идей, как это вообще работает?

Прежде чем ответить, Кэннел погрузился в размышления.

— Переход в газообразное состояние при путешествии сквозь время — вот важная деталь, — произнёс он. — У меня есть смутная догадка о том, какую именно силу использует Рейдер, чтобы пронзать время. Я находился у него в плену всего несколько минут, но даже за столь короткий промежуток времени успел кое-что заметить. И впоследствии это «кое-что» навело меня на определённые мысли. Я вывел грубую теорию касательно способа путешествий во времени и по пути домой, на борту корабля, набросал кое-какие заметки, намереваясь в будущем изучить данный вопрос подробнее.

Сунув руку во внутренний карман, он вынул небольшую пачку засаленных конвертов и сложенных пополам листков.

— Моя идея сводится к тому… — начал Кэннел, но потом резко умолк; застыв в кресле, он внимательно к чему-то прислушивался.

В изумлении мы с Лэнитном тоже навострили слух. Но единственным долетавшим до нас звуком было приглушённое ворчание города далеко внизу. Да ещё занавески на распахнутом французском окне мягко развевались под напором лёгкого ветерка. В смежной комнате тихонько пробили часы.

На лице Кэннела отразилось облегчение; напряжённые черты расслабились.

— Мне показалось, что я слышал… — пробормотал он, а затем вдруг замолчал и, дико выпучив глаза, подорвался из кресла.

Внезапно моё сердце пустилось вскачь, поскольку из открытого окна донёсся высокий, тонкий свист — далёкий, слабый, кристально-чистый. Жуткий хор пронзительных, режущих слух звуков делался всё громче и громче, раздуваясь до хаоса оглушительных завываний. Под ударом ураганного ветра занавески, словно обезумев, взлетели к потолку — из окна повеяло ледяным воздухом.

В комнате неожиданно потух свет, и нас всех накрыло темнотой. Раздался возглас Лэнтина: «Рубильник!», а потом я услышал, как доктор бросился к распределительному щитку.

Визг ветра снаружи перерос в громоподобный рёв. Где-то под нами, в здании, раздавались крики и топот бегущих ног. В открытом французском окне возник тёмный, прямой силуэт — чёрный провал среди ярких огней далёких улиц. Силуэт замер там на секунду, а затем, двигаясь неуклюже и как-то не по-людски — словно марионетка, которую дёргают за невидимые ниточки, — шагнул на крышу за окном.

— Кэннел! — крикнул я. — Вернись!

Я рванул через комнату к стеклянным дверям и в темноте налетел на Лэнтина, который спешил туда же, куда и я. Пошатываясь, мы восстановили равновесие и вместе бросились в сторону окна. Чтобы тут же отпрянуть назад.

Кэннел — тёмное пятно на фоне блистающего великолепия ночного города — стоял на краю крыши. А сверху на него падало… нечто! Изменчивая, аморфная масса серого цвета, в центре которой пурпурным светом горел маленький, составленный из трёх светящихся кружков (один выше двух других) треугольник. В тот момент, когда тварь обрушилась на Кэннела, рёв ветра ненадолго стих, и прямо у нас на глазах из бурлящего сгустка выпросталась бесформенная, гибкая рука и, схватив археолога, утянула его внутрь основной массы. Серая туша повисела на месте ещё несколько секунд, а затем пурпурные огоньки сделались зелёными, и тварь тут же превратилась в облако густого серого пара с тремя зелёными сферами в центре; бурные ветры со свежими силами возобновили свой рёв. Удерживая Кэннела, облако взмыло над крышей, зависло на миг у нас над головой — этакое торнадо свистящих ветров, — а затем, будто в сцене фильма, снятого методом покадровой съёмки, пропало.

Однако стоило ему скрыться с глаз, а яростным, пронзительным завываниям ветра превратиться в лёгкий шёпот, как в пустом воздухе, где только что висело скопление тумана, раздался жуткий, затухающий крик — голос Кэннела, слабо доносившийся из глубин времени.

— Лэнтин! Следуй… следуй за…

А потом прозвучало последнее слово археолога; сквозь пространство и время до нас долетело смутное, призрачное эхо, в котором, однако, чувствовались целые океаны страха и ужаса:

— … Рейдером!

Глава 4 В бездну времени

— Ты что, правда хочешь попытаться?! — недоверчиво спросил я.

— Да, хочу, — спокойно ответил Лэнтин. — Я намереваюсь раскрыть тайну путешествий во времени, а потом отправлюсь за Кэннелом.

Я с сомнением уставился на Лэнтина. Прошёл уже день после того, как у нас на глазах Кэннела схватило туманное облако ужаса, которому археолог дал имя Рейдер. Расположившись в той же самой комнате апартаментов Лэнтина, мы теперь обсуждали то, чему стали свидетелями. После первых, наполненных ошеломляющим страхом часов, последовавших за похищением Кэннела, я завалился спать на стоявший в комнате диван, а когда проснулся, было уже далеко за полдень и всё случившееся казалось мне всего лишь мучительным кошмаром.

— По мне, так это невозможно, — сказал я Лэнтину. — Да, мы видели, как Кэннела забрали, видели самого Рейдера. Но всё-таки у нас нет никаких доказательств, что его утащили в другое время. Эта тварь, Рейдер, могла просто окружить себя завесой невидимости и таким образом исчезнуть. Мысль безумная, признаю, но всё же не такая безумная, как мысль о путешествиях во времени.

— Ты сам не веришь в то, о чём говоришь, Уилер, — отвечал мой друг. — Ты слышал историю Кэннела и в глубине души поверил в неё. Лично я нисколько в ней не сомневаюсь. Ведь только так можно объяснить исчезновение Кэннела на три года. Ты заметил, что после трёхлетнего отсутствия он не выглядел хоть сколько-нибудь постаревшим? А потом, в качестве ещё одного доказательства, сюда заявилась описанная Кэннелом тварь — Рейдер собственной персоной.

— Да, Лэнтин, мы его видели, — согласился я. — Однако если отбросить все доводы, то эта идея — идея свободного перемещения во времени — покажется абсурдной. Я, конечно, слышал о фантастических замыслах, касавшихся данного вопроса… Но как может кто-то действительно манипулировать временем — самой неизменной и безжалостной величиной в жизни человека?

Лэнтин задумчиво посмотрел на меня, потом ответил:

— Подобное достижение лежит за пределами возможностей современной науки, — признал он. — Но вполне может оказаться по силам науке будущего. Смекаешь, к чему я клоню? Да ты вспомни, Уилер: наша наука лишь в последние несколько лет начала узнавать хотя бы что-то о времени. До этого время считалось одной из последних загадок — непостижимой и неподдающейся изучению. Однако сегодня, благодаря передовым работам Эйнштейна, Лоренца и Минковского, мы начинаем кое-что понимать в этом вопросе. Мы, к примеру, выяснили, что время — это всего лишь ещё одно измерение пространства как такового. Следовательно, четыре измерения любого объекта сводятся к длине, ширине, высоте и продолжительности.

Теперь-то мы знаем, что время не является жёсткой и неизменной величиной. На самом деле оно относительно и вариативно: время Венеры не совпадает с временем Земли, а время обеих этих планет отличается от времени Сириуса. И не забывай: мы узнали обо всём этом за последние несколько лет.

Что же в таком случае может открыться нам в течение следующего тысячелетия? Десяти тысячелетий? Миллиона лет? Не будет ли разумно предположить, что в своих знаниях о столь неуловимой материи, как время, люди станут продвигаться всё дальше и дальше, пока наконец не зайдут так далеко, что откроют способ управлять временем — свободно перемещаться в нём, — а следовательно, смогут рвануть из своего дня назад в прошлое, в наш нынешний век? Разве невозможно, что в каком-нибудь из грядущих столетий люди освоят подобный навык?

— Люди? — переспросил я. — Ты говоришь «люди освоят», но тварь, которую мы видели не имеет с людьми ничего общего, Лэнтин. Этой твари, Рейдеру, очень далеко до человека.

— Так и есть, — согласился со мной Лэнтин. — Тем не менее это ничего не доказывает. Рейдер может быть неким существом из далёкого будущего — то ли странным порождением долгих веков изменений и эволюции, то ли инопланетным гостем, который путешествует во времени и хватает жертв в каждой эпохе и каждом краю. Ты помнишь, что Кэннел был схвачен в Ангкоре? А ведь тысячу лет назад Ангкор был могучим городом. Кто знает, может, Райдер как раз летел назад во времени, к дням жизни и могущества Ангкора, когда случайно наткнулся на Кэннела. Всё это очень странно, Уилер. Хотя в одном я уверен совершенно точно: Рейдер явился из какого-то лежащего в далёком будущем времени и унёс туда Кэннела.

— Но как же быть с методом? — настаивал я. — Методом путешествий сквозь время. Как именно это происходит? Кэннел говорил, что у него есть теория по данному вопросу, он ещё отдал тебе записи…

— Да, я их уже просмотрел, — сказал Лэнтин. — И какими бы грубыми и отрывочными они ни были, Уилер, я считаю, что в них кроется секрет перемещений во времени. Кэннел кое-что мыслил в современной науке, и те выводы, которые он сделал относительно Рейдера, имеют существенное значение. Теория Кэннела гласит, что раз уж время является четвёртым измерением материи, то нет никакой основополагающей причины, по которой мы не можем свободно передвигаться вдоль этого измерения. В остальных трёх измерениях мы можем двигаться, как нам того захочется — вверх-вниз, вправо-влево, вперёд-назад. Так почему бы нам не перемещаться и в четвёртом измерении, то есть раньше-позже?

Идея, изложенная в заметках Кэннела, сводится к тому, что в основе перемещений Рейдера вдоль временного измерения лежит ускорение электронов. Ты не хуже меня знаком с системой электронов и понимаешь, что мельчайшая частица вещества, атом, представляет собой не что иное, как ядро, вокруг которого вращается определённое число электронов. Кэннел полагал (и я думаю, он был прав), что движение электронов является тем базисом, на котором зиждутся перемещения по измерению времени.

Чтобы ты понял, позволь привести тебе один пример. Предположим, всё движение на планете полностью прекратилось, после чего ни на земле, ни в небе не осталось даже малейшего, видимого глазу движения. Солнце, луна, звёзды, корабли, стрелки часов, поезда, реки, люди — все виды движения замерли окончательно и бесповоротно, и Земля превратилась в совершенно неподвижный мир. Не лишится ли в таком случае этот мир ещё и времени? Иными словами, без изменений не существовало бы такого понятия, как время. Ибо время напрямую зависит от изменений, измеряется ими. Таким образом, всякое перемещение в четвёртом, или временно́м, измерении тесно связано с перемещением вдоль остальных трёх измерений — пространственных.

Точно так же обстоит дело и с отдельно взятым, изолированным объектом. Возьмём, к примеру, металлический шар, который неуклонно движется вдоль измерения времени — из прошлого в будущее. Так происходит лишь потому, что составляющие шар электроны постоянно перемещаются вдоль пространственных измерений, беспрестанно кружат вокруг ядра с одной и той же неизменной скоростью. Если остановить вращение электронов, металлический шар сделается неподвижным, выпадет из времени, прекратит перемещение вдоль четвёртого измерения. Но, допустим, вместо того чтобы останавливать движение электронов, ты его ускорил, поддал жару. Что тогда? При таких условиях металлический шар, чья электронная активность была ускорена подобным образом, начнёт двигаться сквозь время быстрее. Всё вокруг шара продолжит с прежней скоростью перемещаться по измерению времени, тогда как сам шар увеличит темп — помчится в будущее, опережая прочие окружающие его объекты. И чем больше будет скорость электронов, тем дальше в будущее проникнет шар.

Если аналогичным образом движение электронов обратить вспять, то металлический шар устремится вдоль измерения времени в обратную сторону — отправится в прошлое. Итак, теперь ты понимаешь, как может быть применён на практике подобный метод. Метод, позволяющий любому человеку унестись в прошлое или будущее, когда ему того захочется. Для этого нужно лишь ускорить или обратить вспять движение электронов, из которых состоит транспортное средство — скажем, автомобиль.

— Звучит разумно, — согласился я. — Но остаётся одна трудность: каким конкретно образом можно по желанию ускорять или поворачивать назад движение электронов? Ведь ни одному человеку ещё не доводилось видеть электрон. И не доведётся, поскольку размеры электронов бесконечно малы. Каким же тогда способом удастся повлиять на их скорость или направление?

— Ты называешь это трудностью, Уилер, — ответил Лэнтин. — Однако трудность можно преодолеть. Как ты и сказал, ни одному человеку пока что не доводилось видеть электрон, но, несмотря на это, люди уже проделали с электронами несколько любопытных опытов. Ими бомбардировали тонкие слои водяного пара, получив таким образом возможность, не видя самих частиц, записать данные об их скоростях и направлениях. А совсем недавно один американский учёный сумел полностью изменить вектор движения электронов и научился выстреливать потоком электронов в любом, каком только душа пожелает направлении — открыл так называемые катодные лучи. После подобного достижения всякое другое воздействие на движение электронов — ускорение вращения или поворот в противоположную сторону — уже не кажется совершенно невозможным.

— Тем не менее тут есть ещё одна загвоздка, Лэнтин, — сказал я. — Даже если ты добьёшься немыслимого и откроешь способ путешествий во времени, как ты найдёшь Кэннела? Как ты отыщешь его, не зная, в какую эпоху или место унёс его Рейдер? Это всё равно, что искать иголку в стоге сена. В тысячу раз сложнее.

Ничего не ответив, Лэнтин направился в кабинет и принёс оттуда большой глобус, который поставил на стол передо мной.

— На сей счёт у меня тоже имеются кое-какие мыслишки, — произнёс доктор, а затем добавил: — Обрати-ка внимание на линии, что я нарисовал на глобусе. — Он указал на несколько длинных чёрных линий, нанесённых карандашом на округлую поверхность глобуса в районе Тихого океана.

— Как мы знаем, Кэннел был схвачен в Ангкоре, а сброшен — посреди Тихого океана в нескольких сотнях миль к востоку от Манилы. Вот здесь я точкой отметил то самое место, поскольку Кэннел выяснил и записал нужные широту и долготу. Не будет ли теперь разумным предположить, что в тот миг, когда из-за боли, причинённой выстрелом, или от неожиданности Рейдер выпустил Кэннела, он прямой наводкой двигался к своей базе… дому… логову? Он, конечно, перемещался ещё и сквозь время, однако в пространстве, вероятно, летел прямо домой. Так что, если мы проведём прямую линию от Ангкора до точки в Тихом океане, а затем продолжим вести линию напрямик через весь глобус, то само собой возникает резонное допущение, что где-то на этой непрерывной черте и находится жилище Рейдера.

Едем дальше. Ты слышал, как Кэннел рассказывал, что, после того как тварь, заявившись на корабль, схватила и унесла двух моряков, она, прежде чем исчезнуть, летела прямо на север. Посему от этой вот точки к западу от Панамы, отмечающий положение танкера, я провёл ещё одну линию — строго на север. Поскольку тварь, будучи нагружённая пленниками, снова направилась бы прямиком к своему логову, то наше предыдущее рассуждение можно применить и в данном случае. Понимаешь о чём я толкую, Уилер? Как можно видеть, две черты пересекаются в Южном Иллинойсе. И, если моя теория верна, где-то рядом с точкой их пересечения находится жилище Рейдера. Хотя я и не знаю, в какой именно эпохе. Поэтому, если бы кто-нибудь раскрыл тайну путешествий во времени и, поднявшись в воздух неподалёку от указанного места, устремился в будущее, тогда у него появился бы шанс разыскать и Рейдера, и его жертв. Шанс, конечно, сомнительный, но всё же единственный из всех возможных.

Я хранил молчание, переваривая то, что сказал Лэнтин. Однако в глазах друга читался немой вопрос, и я предвидел, о чём он меня попросит, ещё до того, как просьба была произнесена вслух.

— Ну а ты, Уилер? Ты поможешь мне? Вместе у нас всё получится. Мы сможем разгадать секрет путешествий во времени, сможем отправиться за Кэннелом. Мы последуем за ним — о чём он просил меня своим последним криком. Знаю, ты не водил с ним такой близкой дружбы, как я, но тем не менее я прошу тебя помочь, ведь ты единственный, к кому я могу обратиться за помощью. Кто бы мне поверил, расскажи я о том, чему мы стали свидетелями? Ты, однако, всё видел, всё знаешь и всё понимаешь. Так что, если мы возьмёмся за это дело сообща…

Ничего не ответив, я подошёл к окну и выглянул наружу; внутри меня шла напряжённая борьба. Пока мы разговаривали, наступила ночь, и город вновь расцвёл яркими огнями; они распустились, словно бутоны пламени. С того момента, как мы из вот этого самого окна наблюдали за похищением Кэннела, минул ровно день. Всего двадцать четыре часа!

Должно быть, я произнёс эту мысль вслух, поскольку Лэнтин, который подошёл и встал рядом со мной, повторил её.

— Всего двадцать четыре часа, Уилер… Для нас с тобой. Но сколько прошло времени для Кэннела? Хотел бы я знать. Как думаешь, где он сейчас? На сколько тысячелетий, десятков тысячелетий в будущее его забросило? Он гадает, придём ли мы за ним, спасём ли…

Лэнтин замолчал, но мысль его по-прежнему витала в комнате. Где был Кэннел в данную минуту? Наверное, он увяз в некой паутине абсолютного зла — там, в далёком будущем, в неведомом и нечестивом логове той адской твари, Рейдера. Мне вспомнился страх, застывший на лице археолога, страх, возникший и в моём собственном сердце, когда Рейдер падал на нас сверху. Хватит ли мне духу выступить против подобного создания, пусть даже мы и отыщем способ перемещаться сквозь время? Дерзну ли я встать на пути такого существа, как он?

Стоя там, возле окна, я сражался со своими страхами, и когда наконец повернулся к Лэнтину, то протянул ему свою ладонь.

— Я с тобой, — произнёс я коротко. — Если у нас получится разгадать секрет силы Рейдера, мы отправимся вслед за Кэннелом. Нырнём за ним в бездну времени!

Глава 5 Создание времямобиля

В мои намерения не входит излагать здесь подробности работы, которая в последующие недели занимала всё наше внимание. Она была досконально рассмотрена в двух технических трактатах, написанных Лэнтином и мною. И хотя в обеих книгах теоретический аспект работы изложен самым подробным образом, мы тем не менее умышленно избегали конкретных деталей. И в первом, и во втором трудах вряд ли найдётся упоминание о наиболее ценной части нашего достижения — о самой временно́й волне.

На то есть своя причина. А именно — моё и доктора Лэнтина твёрдое нежелание разглашать любые сведения, которые позволят повторить наш эксперимент буквально кому угодно. Отсюда и проистекает необходимость, в силу которой определённые части настоящего отчёта пришлось оставить туманными и неопределёнными.

Впрочем, я могу с уверенностью заявить, что без оставленных нам Кэннелом записей, мы бы никогда не смогли добиться того успеха, какого добились. Тех заметок — какими бы скудными и неряшливыми они ни были — всё же оказалось достаточно, чтобы в своих поисках секрета путешествий во времени мы ступили на верный путь. Итак, перед нами встала задача ускорить активность электронов — на достижение этой цели были направлены все наши опыты.

К счастью, Фонд предоставил Лэнтину практически полную свободу действий, так что, продолжая исследования, мы имели возможность пользоваться неисчерпаемыми ресурсами великолепных лабораторий этой организации. Неустанно трудясь и держа в строжайшем секрете предмет наших экспериментов, доктор и я сообща искали какую-нибудь силу, посредством которой можно было по своей воле управлять движением и скоростью электронов.

Неделя тянулась за неделей, а мы, судя по всему, были так же далеки от успеха, как и раньше. Меж тем кое-кто из сотрудников Фонда начал проявлять любопытство в отношении нашей работы. Казалось, мы испробовали каждый вид колебаний — всё без толку. Ни одно из них не оказывало нужное воздействие на движение электронов. Наконец, применив сочетание электромагнитных волн и светового излучения, мы добились долгожданного успеха.

И хотя я говорю «мы», победа принадлежит одному только Лэнтину. В порыве вдохновения он решил скомбинировать высокочастотные электромагнитные колебания и световое излучение — объединить две разнородных вибрации в одну волну, которую мы назвали «временно́й». Эта волна обладала способностью влиять непосредственно на электронную структуру вещества; подстёгивала и ускоряла движение всех электронов, что оказывались в пределах её досягаемости. С помощью временно́й волны мы подтвердили истинность теории Кэннела. Когда мы направляли волну на мелкие предметы, помещённые на лабораторный стол, те исчезали, а затем, спустя несколько секунд, вновь возникали на его поверхности. Под воздействием временно́й волны предметы совершали небольшой (те самые несколько секунд) скачок в будущее.

Когда мы изменяли характер воздействия волны на противоположный, движение электронов тоже поворачивало в обратную сторону. Таким образом, мы добились того, чего больше всего жаждали, — получили силу, которая по нашему желанию могла забрасывать в прошлое или будущее всё, до чего дотягивалась. Затем Лэнтин завёл разговор о машине. Машине, снабжённой излучателем временной волны — достаточно мощным, чтобы переправить машину и всех её пассажиров в прошлое или будущее. Жизненно необходимо, рассуждал Лэнтин, чтобы подобный агрегат мог перемещаться не только во времени, но и в пространстве. Для обретения такой способности мы прибегли к открытию, которое случайно сделали в ходе наших экспериментов.

В стремлении изменить движение электронов мы обнаружили, что, если поток электронов собрать в пучок и выстрелить им в любом направлении, это приведёт к возникновению незримой, но мощной отталкивающей силы. Именно это обстоятельство Лэнтин и рассчитывал использовать для перемещения машины в пространстве. Нацелив потоки электронов в сторону земли, можно было подняться в воздух и повиснуть там. Другие лучи, направленные вниз под углом, позволили бы машине передвигаться из стороны в сторону и в любом направлении.

Работа продолжалась. Спустя шесть недель после похищения Кэннела машина была почти готова. У нас выходил странного вида аппарат. Это был изготовленный из стали цилиндр — короткий, толстый и сужавшийся с обеих сторон. Его наибольший диаметр составлял примерно пять футов, а общая длина — пятнадцать. Вдоль корпуса на равном расстоянии друг от друга были врезаны окошки из толстого стекла. Вход в машину осуществлялся через круглую дверцу, или люк, расположенный на верхней стороне цилиндра. Когда крышку закрывали, машина становилась полностью герметичной.

Из-за малого диаметра цилиндра управлять машиной приходилось либо сидя, либо лёжа на полу — ровном, обитом мягкой тканью помосте. В носовой части размещался аппарат временно́й волны, закрытый металлическим кожухом; рядом с ним стоял прибор, который генерировал отталкивающее излучение. Органы управления всем этим оборудованием были сосредоточены на небольшой квадратной панели переключателей.

В задней части машины находилось устройство для производства кислорода, которое на несколько часов делало нас независимыми от окружающей среды (хотя при обычных условиях машина снабжалась воздухом снаружи). Рядом с кислородным агрегатом был установлен компактный обогреватель. Также в этой части цилиндра мы планировали хранить взятое с собой снаряжение.

Полностью готовый, наш времямобиль весил несколько тысяч фунтов. Его создание удалось сохранить в тайне лишь потому, что главная оболочка и другие части изготавливались в разных фирмах, а сборку производили мы сами в квартире Лэнтина. После того как мы собственноручно установили все исполнительные механизмы, машина наконец была готова. Она лежала на крыше многоэтажки, надёжно укрытая от любопытных глаз и рук в сколоченном из толстых досок и запертом на висячий замок сарайчике.

Один раз мы проверили возможности машины — опробовали её способность перемещаться в пространстве. Дождавшись, пока тьма скроет наше испытание, мы забрались в цилиндр и плавно поднялись примерно на пятьсот футов над городом. Отталкивающие лучи с лёгкостью перемещали и удерживали тяжёлую машину в воздухе. Сделав один-два круга, Лэнтин направил машину на восток и выжал из неё максимальную мощность. С чудовищной скоростью, достигавшей почти пятисот миль в час, мы понеслись через Атлантику. Снаружи яростно свистел ветер, пока наша машина, точно заострённый снаряд, мчалась сквозь атмосферу. Мы не стали испытывать оборудование временно́й волны — отложили это до настоящего старта — и, никем не замеченные, возвратились на крышу Лэнтиновой многоэтажки.

В течение нескольких дней, последовавших за пробным вылетом, мы собирали и укладывали в машину всё необходимое. Помимо полного (но очень компактного) снаряжения для походного лагеря, мы запаслись спрессованными продуктами, которые должны были на длительный срок уберечь нас от голода. Наше оружие составили две крупнокалиберные магазинные винтовки с большим количеством боеприпасов. Кроме винтовок, мы оба взяли по мощному пистолету, который собирались носить в кобуре на поясе.

На последнем этапе подготовки мы загрузили в цилиндр оборудование, с помощью которого можно было собрать дубликат аппарата временно́й волны, смонтированного в машине. Нам хотелось исключить даже самую ничтожную возможность того, что мы застрянем в какой-нибудь из грядущих эпох.

Рабочий механизм машины, каждая его деталь, подверглись последней проверке и были признаны удовлетворительными, после чего в Фонде нами было затребовано и получено разрешение на отпуск. И вот через два месяца после похищения Кэннела все приготовления наконец завершились, и мы стояли теперь на самом пороге нашего небывалого путешествия.

Глава 6 В будущее

— Час ноль, Уилер, — сообщил Лэнтин, высовывая голову из круглого люка наверху машины. Готовый к отлёту в будущее, наш причудливый транспорт лежал на крыше многоэтажки; ведь именно эту ночь мы выбрали, дабы отправиться в путешествие сквозь время.

Задержавшись на краю крыши, я обвёл прощальным взглядом бесконечно изменчивую панораму мегаполиса вокруг нас. Пусть и безлунное, небо над головой ярко сверкало, усыпанное блестящими бусинами звёзд. Однако даже эти яркие звёзды блекли в мощном потоке белого света, что изливался с городских улиц внизу. Я стоял, любовался видом, а мягкий ветерок ласкал мне лицо. Снизу, из бухты, долетало громкое гудение буксиров, выводивших в открытое море большой лайнер. На реке, вспарывая темноту, шарили лучи мощных прожекторов линкора.

Я отвернулся (с большой неохотой) и вслед за Лэнтином забрался в машину. Скорчившись на мягком полу, полулёжа-полусидя, Лэнтин проводил последнюю проверку механизмов времямобиля. По его команде я с лязгом захлопнул круглую металлическую дверцу, запечатав тем самым выход из машины. Затем я устроился на полу рядом с Лэнтином.

Руки Лэнтина порхали над блестящими переключателями — нащупывали, поворачивали, передвигали… Внезапно под его пальцами что-то щёлкнуло, и машина, плавно поднявшись футов на пятьдесят над крышей, неподвижно зависла на одном месте. В салоне раздавалось таинственное, едва различимое жужжание, долетавшее, казалось, прямо из-под настила, на котором расположились мы с Лэнтином. Насколько я знал, жужжание это было вызвано потоками электронной силы, что подняла нас и удерживала в воздухе.

Под напором лёгкого ветра машину снесло чуть в сторону, и теперь она парила прямо над городскими улицами. Через глухой иллюминатор в полу капсулы я посмотрел вниз и увидел, что с той высоты, на которую мы уже взлетели, автомобили и пешеходы выглядят всё равно что крошечными пятнышками, суетящимися в размытом свете ярких уличных огней.

— Прежде чем переместится хоть на какое-то расстояние в пространстве, нам стоит проверить возможности временно́й волны, — произнёс Лэнтин, не оборачиваясь.

Я кивнул, и его руки вновь замелькали над замысловатыми органами управления. Он повернул большую рукоятку, и капсулу заполнил урчащий, постепенно нарастающий вой. Снаружи внезапно взревел ветер, который с каждой секундой становился только сильней. И в тот же момент меня охватило ошеломляющее чувство падения — на краткий миг мне почудилось, будто я проваливаюсь в какие-то невообразимые бездны. Это длилось всего несколько ударов сердца, а когда мой разум очистился, я услышал, что ветер за стенками машины (вызванный, как мне было известно, нашим стремительным прохождением сквозь время) беснуется всё яростнее и яростнее.

Я взглянул на улицы под нами и первые пару мгновений не замечал никаких явных изменений. А затем вдруг увидел, что люди и автомобили словно растворились — вместо них возникли туманные, размытые сполохи. Но, по мере того как наше перемещение во времени становилось быстрее, это неуловимое мельтешение тоже сходило на нет. Электрические вывески города прекратили ритмичное перемигивание и теперь, казалось, горели постоянно.

Я бросил взгляд наверх, в один из прорезанных в потолке машины иллюминаторов, и от увиденного, как бы я ни был к этому готов, у меня захватило дух. Вся небесная твердь пребывала в движении; её звёздные воинства медленно, но заметно смещались к западу. Небосвод неустанно поворачивался, так что не прошло и минуты, как на восточном горизонте начало разгораться серое свечение. Оно быстро наливалось розовым. А потом из центра раскалившейся зари возникло солнце — алое и могучее. Оно в один прыжок (так мне показалось) выскочило из-за горизонта и, всё набирая и набирая скорость, помчалось к зениту.

Ветер постепенно перерос в настоящий ураган, и теперь Лэнтину приходилось прикладывать усилия, чтобы я смог расслышать его сквозь рёв стихии.

— Отлично! Мы летим сквозь время! — прокричал он. На фоне урагана его голос походил на комариный писк. — Теперь можно двигаться и на запад!

Я ничего ему не ответил, однако увидел, как здания и улицы внизу поползли в восточном направлении — машина устремилась на запад. К тому времени солнце уже заканчивало свою пробежку по небесам и в данный момент падало за вздымавшиеся на западе холмы. Не успели мы пересечь Гудзон, как нас накрыла темнота, и поэтому, когда мы проносились над лугами Джерси, я вновь увидел кружившие на небе звёзды — кружившие гораздо быстрее, чем в прошлый раз. По мере того как Лэнтин увеличивал мощность временной волны, темпы нашего перемещения во времени неуклонно возрастали, так что я понимал: совсем скоро мы помчимся сквозь годы с молниеносной скоростью.

Цикл тьмы и света повторялся вновь и вновь. Солнце всё быстрее неслось через небосклон, а ветра, сопровождавшие наше двойное перемещение — в пространстве и во времени, — просто оглушали. День и ночь сменяли друг друга так быстро, что мне лишь смутно удавалось различить проносившийся под нами ландшафт. В пространстве мы двигались со скоростью четыреста пятьдесят миль в час, держась на одной и той же высоте — ровно в миле от земли.

Вскоре день и ночь слились воедино, уступив место нескончаемым зеленоватым сумеркам, сквозь которые мы мчались с умопомрачительной быстротой. Взглянув на циферблаты, отмечавшие наши положение и скорость во времени, я увидел, что мы продвинулись в будущее уже почти на четыре месяца и что теперь за каждые несколько минут наш прогресс удваивается. Когда мы пролетали над севером Пенсильвании, я заметил, что земля под нами идёт рябью, становится пятнисто-серой — такое совокупное впечатление производили проходившие внизу недели снега и льда. Серый цвет вскоре растаял, и ему на смену пришёл цвет весны — зелёный. Чередование белого и зелёного повторялось снова и снова, но мы неслись сквозь годы слишком быстро, чтобы замечать это. Белый и зелёный цвета перемешались, образовав невзрачный, грязно-коричневый колер, закрасивший собою весь ландшафт.

К тому времени мы уже пересекали западную часть Огайо и уносились в будущее со скоростью десять лет в минуту. При таком темпе нам редко удавалось заметить хоть какие-нибудь следы человеческой деятельности. Внизу то и дело мелькали туманные, трудно различимые очертания городов; это были всего лишь размытые, неясные нагромождения, которые пропадали из виду, как только мы пролетали мимо них на запад.

Вскоре, однако, Лэнтин снизил скорость перемещения в пространстве и стал уделять пристальное внимание физическим особенностям расстилавшегося под нами края. Теперь он постоянно сверялся с картой. Наконец, после нескольких остановок и стартов, Лэнтин заставил машину прекратить движение в пространстве, и она повисла над местом слияния двух небольших речек. Паря в воздухе, мы продолжали стремительное путешествие во времени.

— Здесь! — прокричал Лэнтин сквозь вой ветра, указав на карту, а потом вниз, на землю.

Я понял, что он имел ввиду: мы достигли той самой точки в штате Иллинойс, где, по его расчётам, находилось жилище Рейдера.

Мы внимательно осмотрели раскинувшийся под машиной пейзаж. Серая, пятнистая земля (она казалась такой из-за чередования времён года) не носила на себе никаких построек или следов жизни — там не было ничего, кроме двух речушек и холмистых полей, протянувшихся до самого горизонта.

Взглянув на циферблаты, я выяснил, что с момента отлёта мы преодолели во времени примерно двенадцать тысяч лет. Услыхав тихий вскрик Лэнтина, я поднял глаза и обнаружил, что доктор пристально вглядывается в северном направлении. Придвинувшись к нему, я тоже выглянул наружу через один из боковых иллюминаторов. Вдалеке, на северном горизонте, я увидел пятнышко сверкающей белизны. Мы по-прежнему неслись сквозь время, и прямо на наших глазах пятно белизны расширялось, росло, превращалось в широкую, ослепительно-белую полосу, охватившую весь северный горизонт.

Белая стена продолжала расти и всё ближе подступала к нам. Она неспешно катилась на юг и всюду, где проходила, набрасывала белоснежное покрывало. Стена приближалась, и, учитывая скорость нашего перемещения во времени, двигалась она очень, очень медленно. Сквозь пронзительный вой вившихся вокруг нас ветров пробился глухой, скрежещущий рокот, которым сопровождалось наступление белого покрова. Сверкающая пелена ползла по стране в южном направлении и почти достигла местности, над которой зависла наша машина. Тогда-то я и понял, из какого материала состоит это блестящее одеяло.

— Это лёд! — проорал я Лэнтину в ухо.

Вздрогнув, он посмотрел вниз, на ледяное пространство, затем кивнул. Минуту он внимательно рассматривал скрежетавшую под нами волну, после чего наклонился к моему уху и выкрикнул одно единственное слово:

— Ледник!

Это слово, точно столб ослепительного света, обрушилось на мой разум. Ледник! Вот, значит, чем объясняется этот белый прилив, что накатывал на страну с севера; этот огромный, неодолимый поток льда, который, как и много-много веков назад, через весь мир полз на юг. То была самая могучая, самая неторопливая сила на земле. Двигаясь с нарочитым, неотвратимым постоянством, спокойно и величественно, эта сила корёжит горы и долины, изменяет лик самой планеты. Раньше она уже обрушивалась на мир и, прежде чем отхлынуть, заставила первобытного человека отступить к самому экватору. Теперь это явление повторялось снова, прямо у меня на глазах. Словно зачарованный, наблюдал я, как белые груды неспешно ползут на юг.

Мы висели высоко над твёрдым, блестящим потоком, а он всё полз и полз вперёд — пока не скрыл под собой последний клочок земли на южном горизонте. Вокруг, на сколько хватало глаз, простирались одни лишь искрящиеся ледяные поля. Воздух в машине внезапно сделался жутко холодным. Когда иллюминаторы начали зарастать морозными узорами, я поспешил включить обогреватель, и стёкла вскоре очистились. Мы продолжали мчаться в будущее, но в белом пространстве под нами не было заметно никаких изменений.

Я дёрнул Лэнтина за рукав, и, когда он повернулся, крикнул:

— Может, вернёмся?! — И указал на блестящие скопления льда внизу.

— Нет! — прокричал он сквозь рёв бури. — Я хочу немного покружить! — С этими словами он отключил временную волну, и мы прекратили перемещение во времени. Циферблаты показывали, что нами пройдено чуть больше пятнадцати тысяч лет.

Когда машина прекратила двигаться сквозь время, ветер снаружи утих, и мы получили возможность разговаривать нормальным тоном.

— Здесь нет ничего, кроме льда, — произнёс Лэнтин. — И мы не знаем, как далеко он тянется. Думаю, лучшее, что мы можем сделать — это летать по большому кругу и высматривать любой признак присутствия Рейдера. Если мы ничего не найдём, можно будет продолжить перемещение во времени и, останавливаясь каждые несколько сотен лет, снова кружить по округе.

Я согласился, и мы тут же привели этот замысел в исполнение: взлетели на высоту примерно двух миль и по дуге, которая в конечном счёте должна была привести нас в исходную точку, рванули на запад. Пока машина неслась вперёд, мы оба, расположившись у обзорных окон и внимательно оглядывали расстилавшийся внизу ландшафт — всюду, куда ни кинь взгляд, лежал один только лёд.

Мы достигли точки примерно в двухстах милях севернее того места, откуда начали свой облёт, и уже поворачивали обратно, когда Лэнтин вдруг вскрикнул и резко остановил машину.

— Смотри! — выпалил он, указывая на север.

Взглянув в том направлении, я поначалу не увидел ничего, кроме ослепительно сверкающих льдов. Однако постепенно мои глаза различили на горизонте какое-то чёрное пятнышко. Прежде чем я успел высказаться по этому поводу, Лэнтин повернул машину и выжал из неё полную мощность — на предельной скорости мы устремились на север, к далёкой крапинке.

По мере нашего приближения, пятно превращалось в широкую полосу, а её цвет из чёрного становился зелёным. Когда мы подлетели ближе, то выяснилось, что лёд впереди обрывается, и дальше идут зелёные поля, холмы и долины. Тут и там виднелись рощицы низкорослых, скрюченных деревьев.

Мы летели дальше — всё так же на север, — пока оставшиеся позади ледяные поля не скрылись из виду. Пробирающий до костей холод, который мы ощущали над ледником, уступил место летнему теплу. Первые карликовые деревья сменились могучими лесными великанами — хотя по большей части край под нами представлял собой открытые поля и поросшие зеленью холмы.

— Ничего не понимаю, — сказал я Лэнтину. — Где это видано, чтобы жаркая, субтропическая страна, вроде этой, располагалась дальше к северу, чем поля глетчерных льдов?

— Да, это странно, — согласился доктор. — Но, между прочим, вполне объяснимо. Помнишь того исследователя, который где-то на Аляске отыскал жаркую низину? Она в буквальном смысле отапливалась паром. Каким-то образом внутренний огонь планеты поднялся почти к самой поверхности, и его жар, воздействуя на ручьи и реки, превратил ту низину в огромный, заполненный паром котёл с почти тропическим климатом. Вероятно, то же самое произошло и здесь. Недра Земли сместились и выдавили наверх часть внутреннего расплавленного ядра, жар которого противодействовал леднику и не дал ему захватить эту часть страны. Под поверхностью Земли творятся удивительные вещи, Уилер.

— Наверное, ты прав, — произнёс я. — Однако здесь нет никакой жизни, Лэнтин. Нет никаких… — Я внезапно умолк и через обращённый на запад иллюминатор уставился наружу. Западный край небосвода ярко пылал, знаменуя приближение заката, и там, вдалеке стоял город. Тёмный силуэт на фоне разгорающегося заката.

Город этот, насколько мы могли видеть из времямобиля, был просто волшебен. Угловатый, ступенчатый абрис зданий чётко проступал в сияющих лучах вечернего солнца и напоминал очертаниями Нью-Йорк, каким он видится на горизонте в тот же самый закатный час. Все постройки имели прямоугольную форму и внушительный внешний вид. В центре города, намного превосходя высотой остальные здания, стояло могучее сооружение. Его прямые, перпендикулярные стороны и плоская крыша нависали над всеми прочими постройками — это было хмурое, безжалостное господство.

Рядом раздался судорожный вздох, и, оглянувшись, я увидел, что Лэнтин тоже всматривается в контуры далёкого города. Он остановил машину, и мы вместе уставились на мегаполис будущего.

— Нужно лететь туда, — быстро проговорил я. — Понаблюдаем издалека, узнаем о городе всё, что сможем. Как думаешь, это логово Рейдера?

— Возможно, — произнёс Лэнтин. — Однако следует проявить осторожность, Уилер. Не стоит соваться туда вслепую, ведь мы не знаем, что за народ там обитает. К тому же нам нельзя рисковать машиной. Для нас недопустимо, чтобы её уничтожили или украли, поскольку она — наше единственное средство вернуться в родное время. Разумнее всего было бы спрятать машину на некотором удалении от города, а затем приблизиться к нему пешком. И, прежде чем соваться туда, нам нужно как следует разведать обстановку.

На том и порешили. Вновь запустив машину, мы на небольшой высоте помчались вперёд. Наконец примерно в пяти милях от города нам попалась небольшая гряда скалистых холмов. Как и весь край, который мы к тому времени пересекли, холмы выглядели совершенно дикими и необитаемыми. На склоне одного из них обнаружилась узкая, напоминавшая полку поляна с торчавшими тут и там хилыми деревцами. Избрав эту площадку для укрытия, мы осторожно посадили на неё машину.

Выбравшись наружу, мы немедля принялись маскировать капсулу (несмотря на то, что за проведённые внутри тесной кабины часы тела наши затекли и одеревенели). Мы ломали ветви соседних деревьев и втыкали их в землю таким образом, чтобы ни один случайный путник никогда бы не заподозрил о присутствии здесь времямобиля. Когда Лэнтин удовлетворился выполненной работой, мы быстро перекусили, приготовив обед из взятых с собой продуктов, а затем снарядились в поход до города.

Винтовки мы решили оставить в машине: они были слишком тяжёлыми и громоздкими, чтобы тащить их сквозь густой подлесок, буйно разросшийся на окрестных склонах. Однако мы вполне могли довериться висевшим у нас на поясах пистолетам, чей калибр лишь немногим меньше винтовочного. Затем, взглянув последний раз на времямобиль, мы по косогору спустились на дно небольшой долины, образованной двумя грядами невысоких холмов, на склоне одного из которых лежала спрятанной наша машина.

Следуя этой долиной, мы прошли некоторое расстояние на север, и, по мере приближения к её окончанию, холмы по бокам от нас делались всё более пологими, превращаясь в обыкновенные бугорки. Прямо поперёк выхода из долины раскинулась густая рощица, сквозь которую мы стали продираться, стараясь при этом производить как можно меньше шума. Заросли постепенно редели, и спустя какое-то время мы совершенно неожиданно выбрались на открытое пространство.

Вначале наши взоры сами собой устремились на запад. Солнце уже садилось, и мы видели, что в ширину город не так уж велик — ничего выдающегося. Тем не менее составлявшие его здания были весьма велики и тесно жались друг к другу. И над всеми ними возвышался титанический центральный столб — сооружение, чья высота, по нашим прикидкам, достигала добрых двух тысяч футов, а ширина составляла примерно половину высоты.

Внезапно позади нас раздался визгливый окрик. Мы резко обернулись и тотчас отпрянули назад. Через открытое поле к нам бежала группа мужчин — числом десятка два или больше. Они были одеты в бронзовые доспехи и шлемы, а вооружены — мечами и копьями. Сверкая глазами и завывая, точно стая диких волков, воины мчались в нашу сторону, выставив перед собой острые пики.

Они находились так близко к нам, что бегство не представлялось возможным, — поэтому я сорвал с пояса пистолет и без промедления выстрелил в приближавшуюся толпу. Выстрелил, по правде сказать, чересчур быстро, поскольку пуля ушла в «молоко»; а когда я снова надавил на спусковой крючок, оказалось, что механизм пистолета заклинило. Рядом гаркнул пистолет Лэнтина, и один из воинов впереди зашатался и упал с пробитым в доспехе аккуратным отверстием. Впрочем, остальные нападавшие даже не подумали сбавить темп и, прежде чем Лэнтин успел выстрелить ещё хотя бы раз, они уже подбежали вплотную к нам.

Глава 7 Город цилиндров

Я лишь смутно различал метнувшиеся ко мне чернобородые, загорелые лица; помню, как опускал на них рукоять своего пистолета, но, схлопотав удар по запястью, всё же выронил оружие, после чего кто-то сзади схватил мои руки и крепко связал их у меня за спиной. Я приготовился получить то, чего и ожидал, — удар копьём.

Удара не последовало. Державшие меня воины повернулись к тому, кто, судя по всему, был у них за главного, — высокому человеку, облачённому в более богатый, чем у других, доспех, и не имевшему при себе копья, — и заговорили с ним на чуждом для моего уха языке. Очевидно, они спрашивали у него, как с нами поступить. Предводитель приблизился ко мне и внимательно осмотрел. Где-то минуту он ощупывал мои мышцы, затем отдал короткое распоряжение. Подвергнув Лэнтина такому же осмотру, предводитель пролаял ещё одну команду. Стоявшие позади воины подтолкнули меня вперёд, в направлении возвышавшегося на западе города. Тычок древком копья в спину подкреплял их команды. Шагавший рядом со мной Лэнтин подвергался схожему обращению, но стоило мне попытаться заговорить с ним, как новый тычок древком в спину тут же предупредил меня: нам запрещено всякое общение.

Так мы и двигались в сторону города, а наши похитители тем временем переговаривались и обменивались шутками на родном языке. На землю опускались сумерки, быстро темнело. По мере того как мы приближались к городу, на его башнях тут и там вспыхивали яркие огоньки — жёлтые и красные пятнышки немигающего света. И высоко над всеми ними сверкал одинокий ярко-фиолетовый луч, который, как я догадывался, должен был находиться на вершине большого здания, увиденного нами издалека.

Мы выбрались на дорогу — ровную, широкую, с твёрдым покрытием — и дальше шагали уже по ней. В просторных полях, раскинувшихся по обеим сторонам от дороги, трудились какие-то огромные машины. Издавая пыхтящие, пульсирующие звуки, они, судя по всему, перекапывали землю. Также нам стали встречаться другие люди. Это были мужчины, похожие на тех, что пленили нас, — бронзовокожие, бородатые, облачённые в точно такую же броню. Выкрикивая приветствия и перешучиваясь с нашими похитителями, они с любопытством рассматривали меня и Лэнтина.

Вдоль дороги стали появляться здания, и я заметил, что все они построены по единому образцу — в форме вертикального цилиндра. В совершенно гладкой, лишённой каких бы то ни было окон поверхности имелся лишь один открытый вход, расположенный в нижней части сооружения. Материалом для цилиндров послужил, насколько я мог судить, белый камень, призрачно мерцавший в вечернем сумраке. Все попадавшиеся нам на глаза здания обладали самыми разнообразными размерами. Но, каким бы ни был размер, форма и пропорции всегда оставались неизменными — толстый, поставленный вертикально цилиндр.

Через дверные проёмы зданий наружу струился красноватый свет. Проходя мимо входа в какой-нибудь цилиндр, мы время от времени слышали, как изнутри зданий вырываются крики и смех. Всё больше и больше мужчин в доспехах встречалось нам по пути и проходило мимо. Были там и другие люди — без доспехов. Чёрные, коричневые, белые, жёлтые… Из одежды они носили только рясы из белой ткани, а ходили, совершая неловкие, скованные движения — точно автоматы. Я содрогнулся, когда один из них, проходя мимо, слегка меня задел. Он подошёл достаточно близко, чтобы я смог разглядеть его лицо; пустотой своего выражения оно вызывало глубочайшее отвращение. Глаза, в которых не было заметно никаких признаков интеллекта, либо смотрели строго вперёд, либо механически бегали из стороны в сторону, в то время как одеревенелые движения, жёсткая осанка и безразличие ко всему окружающему делали этих людей в большей степени похожими на мертвецов, чем на живых. Все они, или почти все, несли инструменты или какие-то сосуды, так что мне было нетрудно догадаться, что это рабы.

Тут я заметил, что там и тут между построек торчат небольшие металлические башенки, наверху которых находится сфера из блестящего, напоминавшего стекло материала. Башенки стояли вдоль дороги на равном расстоянии друг от друга. Все они достигали в высоту никак не меньше тридцати футов и сильно напоминали миниатюрную Эйфелеву башню; блестящий шар на верхушке каждой из них был, наверное, футов пяти в диаметре. Некоторое время я ломал голову над природой и назначением этих башенок, но потом и думать о них забыл, дивясь городом, в который мы сейчас входили.

Между городом и окружавшими его предместьями не было ни стены, ни отчётливой разделительной линии. По мере нашего продвижения вперёд, здания делались шире и выше, а дорога превращалась в улицу — просторную улицу, уводившую прямо к нависавшей над городом центральной колонне, которая, как я теперь видел, имела ту же цилиндрическую форму, что и все прочие здания здесь. Белые цилиндрические дома отступили дальше от дороги-улицы и стояли теперь гораздо ближе один к одному.

У нас над головой мелькали летательные аппараты, с жужжанием носившиеся туда-сюда по небу. Взлётно-посадочные площадки располагались, по-видимому, на крышах цилиндрических построек, и это не позволило мне разглядеть их пассажиров.

По улице, не обращая на нас никакого внимания, двигалась уже целая толпа народу — скопище стражников и рабов, мешанина доспехов и белых накидок. Сама улица освещалась испускавшими красноватое пульсирующее сияние лампами накаливания, которые были установлены на верхушках выстроившихся вдоль проспекта металлических столбов. Точно такой же красноватый свет струился из дверных проёмов цилиндрических зданий, мимо которых пролегал наш путь, но у меня не было ни единой догадки о том, как он производится.

Когда наши похитители внезапно остановились напротив большого здания, возвышавшегося посреди ровного простора зелёной лужайки на некотором отдалении от улицы, мои мысли тут же перескочили обратно на то затруднительное положение, в которое мы угодили. Был отдан краткий приказ, и двое стражников, положив руки мне на плечи, погнали меня к упомянутому выше зданию. А в это время остальной отряд, уводя с собой Лэнтина, продолжил шагать вниз по улице в сторону гигантского центрального сооружения. Я видел, как доктор на ходу оглядывается назад, и многое бы отдал за возможность окликнуть его. Но конвоиры, толкавшие меня перед собой в направлении стоявшего впереди здания, не дали мне шанса сделать это.

В изогнутой стене здания — самого большого из всех, что я замечал здесь ранее, — был прорезан высокий арочный вход. В этот открытый портал уводил широкий пролёт низких ступенек. Но стражи не пошли этим путём, а повели меня вдоль округлой стены постройки. Пройдя небольшое расстояние, мы очутились перед дверным проёмом меньших размеров, проделанным у самой земли. Понукаемый конвоирами, я ввалился внутрь и очутился в длинном коридоре с гладкими стенами, вдоль которого мы и продолжили свой путь.

По всей длине этого коридора, тут и там располагались закрытые двери. Перед последней из них топтались трое или четверо стражников, равнодушно наблюдавших за нашим приближением. Мои похитители перекинулись со стражниками парой слов, и те, кивнув в ответ, отомкнули дверь, которую охраняли. После чего меня грубо швырнули в дверной проём. Растянувшись ничком на полу, я услышал, как позади с лязгом захлопнулась дверь.

Я поднялся на ноги и огляделся. Сама по себе комната не представляла ничего особенного — квадратное помещение со стенами из гладкого камня, имевшими в ширину примерно футов двадцать. Освещалось оно посредством нескольких горевших красноватым светом лампочек, закреплённых на потолке. Однако живой интерес у меня вызывали те два десятка (а то и больше) мужчин, что присутствовали в комнате и которых моё внезапное появление заставило повскакивать с мест.

Опустившись на скамью у стены, я принялся их рассматривать. Наружность узников и выражения их лиц были просто поразительны. Все они, за исключением одного здоровенного детины, на котором красовалась туника из дублёной кожи, были облачены в изорванные, напоминавшие лохмотья тканевые одежды. К своему удивлению я заметил, что каждый из них носит на поясе либо меч, либо кинжал; также в их распоряжении имелось несколько больших боевых секир. Смуглые и белокожие, один или два чернокожих — мои соседи по заключению являли собой свирепого вида сборище. Минуту они внимательно меня разглядывали, а потом продолжили расхаживать по камере; я будто угодил в клетку к пойманным тиграм. Узники мало общались между собой и, проходя мимо друг друга, обменивались яростными взглядами.

Пока я глазел по сторонам, один из них приблизился и сел рядом со мной. Это был стройный темноволосый юноша, одетый в изодранный, бутылочного цвета плащ с серебряной оторочкой и очень узкие бриджи из того же материала. Как и остальные, он не носил головного убора, а на поясе у него висела длинная тонкая рапира. Он перехватил мой изучающий взгляд, и на его лице заиграла такая располагающая улыбка, что я невольно улыбнулся в ответ. А потом, когда юноша заговорил, меня вдруг обдало теплотой: я услышал английскую речь.

— Сжечь меня, и дело с концом, — протянул он мягким, ленивым голосом. — Я не виню вас за взгляд, брошенный на мои одежды. Но, видите ли, здесь чертовски плохие портные.

Я жадно подался к нему.

— Вы говорите по-английски! — выпалил я. — Но как вы сюда попали? Что это за место? Что за город? И для чего нас сюда привели?

Под напором моих вопросов молодой человек озадаченно нахмурился и слегка отстранился.

— Для чего нас сюда привели? — переспросил он. — Хм… Старина, вам не хуже моего известно, зачем мы здесь.

— Вот уж нет! — возразил я, и парень нахмурился ещё сильнее, с сомнением рассматривая меня.

— Но вы ведь из Ямы, — сказал он. — Так же, как и все мы. — И обвёл рукой остальных людей в комнате.

— Из Ямы!? — повторил я недоумённо.

По выражению моего лица, юноша, должно быть, догадался, что я ничего не понимаю; в глазах у него вспыхнул странный, расчётливый блеск.

— Вы не стражник, — проговорил он задумчиво. — А ещё вы сказали, что попали сюда не из Ямы. Но если вы явились снаружи…

— Меня схватили за пределами города, — сообщил я ему, — и привели сюда. Вот только зачем?..

— Вы здесь, чтобы драться, — коротко ответил молодой человек.

Я вздрогнул.

— Драться!? И с кем же?

— Ну… с ними, — ответил он, вновь указав на два десятка мужчин в камере. — Это…

Прежде чем он успел договорить, раздался внезапный металлический лязг, и дверь камеры распахнулась. Внутрь шагнул охранник и отдал короткое распоряжение на своём языке. Народ вокруг меня тут же потянулся к выходу в коридор. Когда, шагая подле моего новоиспечённого приятеля, я тоже вышел за дверь, то увидел, что снаружи нас поджидает большой отряд хорошо вооружённых стражников — около пятидесяти человек, расставленных вдоль коридора. Все вместе мы проследовали по проходу, но вместо того, чтобы покинуть здание через ту дверь, через которую я сюда попал, мы свернули направо и начали восхождение по длинному лестничному пролёту. Охранники сопровождали нас двумя отдельными группами — впереди и позади процессии.

Пока мы поднимались по лестнице, я повернулся к своему спутнику и спросил:

— Вы ведь англичанин, верно?

Кивнув, молодой человек исполнил изящный полупоклон.

— Виконт Чарльз Дэнхем, к вашим услугам, — представился он тихим голосом. — Капитан армии Его Величества короля Георга Третьего.

Эти слова отдались во мне раскатами грома. Солдат короля Георга Третьего? Человек, живший за сто пятьдесят лет до моего времени? И вот он здесь, в этом чуждом городе, в будущем, что наступит через пятнадцать тысячелетий! Ну а другие пленники?.. До чего же странные оборванцы!

Однако, прежде чем я успел привести в порядок свой ошеломлённый разум, оказалось, что нашей компании осталось пройти всего несколько ступенек. Через плечи впередиидущих людей я мог видеть стены какого-то огромного помещения и различал багровые отсветы освещавших его ламп. До меня долетали звуки хрустальной музыки и громкий смех — высокие, звонкие переливы, совершенно не похожие на вульгарный хохот стражников. А затем, преодолев последние ступеньки, мы оставили лестницу у нас за спиной…

Глава 8 Жители города

Грубый приказ, долетевший со стороны шагавших впереди стражников, заставил наш отряд замереть на месте — так что у меня появилось возможность осмотреть то помещение, на краю которого мы очутились. Это был круглый зал, чьи стены, разбегаясь в обе стороны исполинскими дугами, казалось, соединяются прямо напротив того места, где мы сгрудились, — примерно в девяноста футах от нас. Пол помещения был сделан из чёрного, похожего на мрамор камня, а изогнутые стены — из того же белого материала, что и фасад здания. На высоте сотни футов от пола нависал белый потолок, и я с одного взгляда понял, что огромный зал, занимает всю нижнюю половину цилиндрического здания; тогда как верхняя часть, вне всяких сомнений, разбита на меньшие по размерам комнаты. К стенам и потолку крепилось множество ламп, чей красноватый свет каскадом изливался на собравшихся в зале людей.

Наверное, их там было что-то около сотни — мужчин и женщин. Они возлежали на расставленных вдоль края помещения диванчиках перед длинными, изогнутыми столами, и всё вместе это походило на пиршественный зал древних римлян. Когда я взглянул на участников трапезы, меня будто током ударило: они разительно отличались ото всех, кого я видел с момента своего прибытия в город. Каждый из пирующих обладал высоким ростом и совершенным телосложением. У всех — как у женщин, так и у мужчин — волосы на голове отливали золотом. Облачение этих людей состояло из коротких мантий или туник, пошитых из блестящего разноцветного шёлка. Некоторые из них носили диадемы, усыпанные сверкающими самоцветами.

С внезапным потрясением я осознал, что за столами сидят первые женщины, увиденные мною в этом городе: снаружи, среди стражников и рабов, не было ни одной особы женского пола. Однако не успел я толком обдумать данное обстоятельство, как его начисто выдула у меня из головы — ведь в комнате хватало и других чудес, достойных моего удивления.

Насколько я мог видеть, пирующие вовсю прихлёбывали из прозрачных кубков, наполненных яркими разноцветными жидкостями. Я не заметил на столах никакой твёрдой пищи — там стояло множество больших чаш, кувшинов и амфор, в которых были налиты красочные напитки. Бесконечные вереницы облачённых в белое рабов неповоротливо вышагивали перед кушетками праздной публики. Рабы уходили и возвращались, принося и ставя на стол очередные стеклянные или металлические сосуды.

Прежде чем мой беглый осмотр был прерван, я успел заметить ещё пару любопытных вещей. Во-первых, среди смеющихся и громко кричащих людей, что развалились за столами, не нашлось ни одного человека, чьё лицо можно было назвать некрасивым. Все они, благодаря красоте юности и её бесшабашному настрою, выглядели очень молодо. Тем не менее, пока я на них смотрел, во мне крепло ощущение чего-то зловещего. Я чувствовал, что за их смехом и весельем скрывается холодное, праздное бездушие.

Второе, на что я обратил внимание, — это источник хрустальной музыки. На противоположной от меня стороне зала, в алькове, расположились рабы-музыканты, приводившие в действие замысловатый инструмент. В этом инструменте воде позволялось падать (отдельными каплями или струйками) на тонкие металлические пластины, производя тем сам беспорядочный перезвон, который походил на бурю серебряных колокольчиков — дикую, чистую, нежную и при всей своей напористости странно гармоничную.

Мои спутники тоже рассматривали представшую перед нами картину, но по выражению их лиц становилось ясно, что всё это было им не в новинку. Я никак не мог понять, с какой целью нас сюда привели. Вспомнив о прерванных объяснениях англичанина, я повернулся, чтобы снова задать ему вопрос. Но стоило мне это сделать, как возникла новая помеха, так и не давшая ничего спросить.

Один из развалившихся на диванчиках людей поднялся из-за стола и отдал короткое распоряжение. Огромный чернокожий раб тут же прошествовал через помещение и, схватив металлический жезл, с чудовищной силой обрушил его на висевший у стены медный гонг. Болтовня и песни за столами мгновенно стихли, и все глаза обратились в нашу сторону. Я невольно вздрогнул, почувствовав, как взгляды пирующих скользят по нашей компании. Затем торчавший рядом с нами капитан стражников выкрикнул приказ, который прозвучал в повисшей тишине, точно удар хлыста, после чего двое стоявших подле меня мужчин немедля двинулись в центр зала и, выйдя на широкую свободную площадку, замерли там лицом друг к другу.

По ряду зрителей за столами пробежала волна невнятного шёпота — ропот радостного возбуждения. Не обращая на это никакого внимание, двое мужчин в центре зала буравили друг друга свирепым взглядом.

Первым из этой парочки — горделивый темнолицый субъект с высоким носом и блестящими глазами — был одет в рваный развивающийся халат и в туго обмотанный вокруг головы тюрбан. Рванув из-за пояса длинный кривой симитар, он стал размахивать им над головой, а из его глотки вырывался хриплый, пронзительный вопль, в котором звучали открытый вызов и пренебрежение. Я сообразил, что вижу перед собой араба. Возможно, это был выходец из тех самых полчищ, которые, словно ураган, пронеслись через три континента с зелёным знаменем Пророка в руках. Потрясая в воздухе блестящим клинком, он являл собой достаточно грозное зрелище, однако противник ему попался вполне достойный — огромный, облачённый в кожаную безрукавку северянин. Сжимая в одной руке здоровенную секиру, а в другой — маленький круглый щит, северянин прыгнул вперёд, сверкнув голубыми глазами.

Воздев оружие, оба воина с опаской приближались друг к другу. Кружа, точно настороженные тигры, они высматривали брешь в обороне противника. Я перевёл взгляд и увидел, что внимание пирующих теперь полностью сосредоточено на двух мужчинах в центре зала. И тогда я понял, что имел в виду англичанин, говоря, будто нас привели сюда, чтобы драться. Ведь именно для этого мы здесь и находились. Подобно древнеримским гладиаторам, что бились друг с другом во время великих игрищ, всем членам нашей компашки свирепых оборванцев, без сомнения, приходилось сражаться и убивать друг друга, дабы развлечь беспечных зрителей за столами. Ну а я? Что насчёт меня?

Вдруг со стороны столов донёсся громкий рёв, и я вновь переключил внимание на разворачивавшийся в центре помещения поединок. Клинок араба проскочил рядом со щитом противника и нанёс северянину молниеносный удар в плечо. Однако облачённый в кожу гигант устоял, и, хотя теперь из его плеча струилась кровь, он не проронил ни единого слова — просто поднял щит повыше и, всё так же помахивая готовой к удару секирой, двинулся в обход араба. Первый рёв толпы разрушил напряжённую тишину, и теперь люди за столами делали ставки на исход боя и криками подбадривали обоих бойцов (предупреждали и давали советы, полагаю).

Внезапно араб сделал ещё один выпад, и сабля вновь полоснула по руке северянина. Быстро отступив назад, араб неловко поскользнулся на измазанном кровью гладком полу и секунду-другую вытанцовывал на месте, силясь вернуть утраченное равновесие. В тот же миг секира северянина взмыла в воздух и раскроила смуглому воину череп. Араб рухнул как подкошенный, его кровь, брызжущая из артерий, прибавила на полу алых пятен. Второй воин, тяжело дыша, отступил назад, и публика за столами взорвалась оглушительными рукоплесканиями. Северянин возвратился к нам, а рабы поспешили очистить площадку. Прозвучала команда, и ещё двое из нашего числа бросились в центр зала и с поднятыми мечами остановились напротив друг друга.

Как и во время прошлого поединка, мужчины кружили по площадке и обменивались ударами; и уже через несколько минут один из них лежал мёртвым, а второй, истекая кровью, проковылял обратно в строй. Их место заняла очередная пара воинов.

И вот, когда наступила пора пятого поединка, в центр зала был вызван стоявший рядом со мной англичанин; его противником оказался маленький японец в старинном стёганом доспехе. Японец был вооружён двумя короткими мечами с широкими лезвиями, которыми он сёк и рубил своего врага, тогда как в распоряжении Дэнхема имелась лишь тонкая, хрупкая с виду рапира. Тем не менее англичанин увернулся от всех ударов и выпадов японца и внезапным молниеносным уколом напоминавшей иглу рапиры закончил дуэль без единой царапины. Лучась весельем и не обращая внимания на бурные аплодисменты, отмечавшие его победу, он вернулся к нам. Я крепко пожал ему руку, ибо за то недолгое время, что мы с ним были знакомы, между нами возникла неожиданная симпатия, проистекавшая из того обстоятельства, что и он, и я, пребывая в этом чуждом городе, принадлежали к одной расе и разговаривали на одном языке.

Нас — тех, кто ещё не сражался, — оставалось всего несколько человек. По приказу командира стражников один из этих немногих вышел на площадку — гибкий, чем-то похожий на змею итальянец с чёрными, блестящими бусинками глаз и злобной ухмылкой. Командир посмотрел на меня и отдал ещё один приказ. Ничего не понимая, я беспомощно смотрел по сторонам. Лицо командира потемнело от гнева, и он в бешенстве устремился в мою сторону. Тут, однако, нашёл нужным вмешаться мой друг англичанин.

— Ты дерёшься с Талерри, — объяснил он, указав на итальянца.

На мгновение меня накрыло волной ледяного холода. Затем она отхлынула прочь.

— Вот, возьми мою шпагу, — продолжал англичанин, вынув клинок из ножен и протянув его мне. — Остерегайся нечестного боя. Талерри был одним из головорезов Чезаре Борджиа, он опасный фехтовальщик и не брезгует пускать в дело коварные уловки.

Сжимая в полузабытьи эфес шпаги, я двинулся навстречу итальянцу.

— Удачи! — раздался позади меня крик Денхэма, но я не оглядывался.

Шагая вперёд, туда, где меня дожидался итальянец, я смутно различал изогнутые стены, алые огни и бледные лица зрителей, обращённые в мою сторону. Перед глазами всё поплыло, затем прояснилось, и в поле зрения возникло лицо Талерри. Итальянец разглядывал меня, искривив губы в насмешливой улыбке. И тогда ко мне пришло понимание — холодное и ясное, — что, если я не убью своего противника, он убьёт меня.

Я поднял зажатый в руке клинок. В пору студенчества я был опытным фехтовальщиком, но мне уже много лет не доводилось касаться шпаги. Тем не менее длинная, тонкая рапира Денхэма во многом походила на ту спортивную рапиру, которой я пользовался в прошлом. Так что, пока я перекатывал её рукоять у себя в кулаке, ко мне пришла некоторая уверенность. Быстро оглянувшись, я увидел ободряющую улыбку Дэнхема. И вот итальянец двинулся в мою сторону; когда он увидел, что я поднял рапиру и приготовился к встрече, его лицо прорезала всё та же злобная ухмылка.

При первом же соударении клинков я понял, что столкнулся с настоящим мастером фехтования, который, несомненно, постоянно упражняется. Так что мне пришлось приложить все усилия, дабы отразить его первые молниеносные атаки — я и по сей день удивляюсь, что мне это удалось. Казалось, остриё клинка итальянца устремляется ко мне с дюжины сторон разом. Я парировал удары скорее инстинктивно, чем намеренно. В ходе поединка оружие итальянца дважды продырявило мне рубашку — так близко оно подбиралось. Однако после первой череды мелькающих уколов, противник на мгновение отступил, и мы настороженно закружили по площадке.

Вновь подавшись вперёд, итальянец нанёс мне быстрый удар в сердце. Когда моя рапира устремилась вниз, чтобы отразить выпад, оружие итальянца ударило прямо вверх — укол должен был пронзить мне глаз и поразить мозг. Этот приём не представлялось возможным парировать, но я инстинктивно отклонил голову вбок, избегнув сверкающего острия. Клинок не попал в глаз, а скользнул по левой стороне лба. Кровь побежала у меня по щеке, и при виде этой алой струйки зрители за столами разразились одобрительными воплями.

Теперь, однако, во мне заклокотала злость. Отринув тактику глухой обороны, я в дикой ярости набросился на соперника, и мой неожиданный натиск заставил Талерри немного отступить. Внезапно я ощутил сильную усталость и понял: если я хочу, чтобы поединок закончился в мою пользу, он должен закончиться как можно скорее. Пока я наносил и парировал удары, стены, огни и лица вокруг меня таяли, пропадали из виду, а их место постепенно занимал продолговатый, озарённый дневным светом гимнастический зал, в котором меня обучали фехтованию. Казалось, я слышу звон рапир, топот ног и голос нашего маленького, подтянутого наставника, объяснявшего нам самый сложный из всех выпадов — контратака на атаку. Я знал, что в основе этого трудного удара лежат точность и устойчивость. Для утомлённого и подрастерявшего навыки фехтования бойца (такого, как я) было бы чистым безумием попытаться исполнить этот выпад. Но, пока мы с Талерри носились взад-вперёд по гладкому полу, я понял, что это мой единственный шанс, — ведь итальянец наседал на меня всё сильнее.

Выискивая благоприятную возможность, я на мгновение утратил бдительность, и моё сердце оказалось открытым. Клинок Талерри, будто жалящая змея, тут же рванул вперёд; итальянец всем телом потянулся вслед за прямым ударом. Моя рапира устремилась навстречу противнику, и за долю секунды до того, как меня коснулось остриё, мой клинок мягко щёлкнул по клинку итальянца и отклонил его в сторону. Лезвие, не причинив мне вреда, прошло мимо, тогда как инерция рывка привела Талерри прямёхонько на мою рапиру, насадив его на тонкий клинок. Я ощутил, как шпага пронзает врага, словно набитый опилками тренировочный манекен; эфес со стуком упёрся в рёбра. Я выдернул шпагу. Талерри, судорожно вздохнул, захрипел и замертво повалился на пол.

Со всех сторон на меня обрушился гром аплодисментов. Измученный и усталый, я побрёл к своим товарищам по несчастью, столпившимся на краю площадки, и там меня радостно поприветствовал Денхэм. Пока я принимал его поздравления с победой, остальные члены группы взирали на меня с долей уважения, читавшейся на их свирепых лицах.

Утомлённый многочасовым путешествием внутри времямобиля, испытывая лёгкую тошноту от пролитой крови, я опустился на ступеньку и без интереса наблюдал за двумя последними поединками. Когда те завершились, был отдан очередной приказ, и мы быстро зашагали вниз по лестнице, по которой ранее поднялись в зал. Стражники сопроводили нас в другой коридор и, разделив по двое, запихнули в располагавшиеся вдоль коридора тесные камеры.

Я надеялся попасть в одну камеру с Денхэмом, поскольку хотел подробно расспросить его, однако удача не улыбнулась мне, и пару мне составил светловолосый великан, убивший араба в первом поединке. Безжалостными толчками нас загнали в крошечную каморку, и я услышал, как позади меня с лязгом захлопнулась тяжёлая металлическая дверь.

Глава 9 Взаперти

Десять дней провёл я в той тесной камере, запертый с огромным северянином. При первом же осмотре помещения, я убедился, что оттуда невозможно сбежать: стены были сложены из гладкого камня, а единственным отверстием в них оказалась двухдюймовая труба, служившая для вентиляции воздуха. И хотя в камере отсутствовало окно — в знакомом нам понимании этого слова, — в дневное время туда поступало вполне достаточно света. С восходом солнца стена камеры, обращённая на внешнюю сторону здания, делалась невидимой и впускала внутрь мощный поток света. Этим-то и объяснялось озадачившее меня обстоятельство — отсутствие окон на фасаде цилиндрических зданий города. Очевидно, жители города обрабатывали наружные стены своих построек таким образом, что при свете дня те были прозрачными изнутри и оставались совершенно непроницаемыми, если смотреть на них с улицы.

У меня имелось и другое свидетельство научных достижений этого народа, а именно — пища, которую нам подавали два раза в день. Эта пища была ничем иным, как прозрачной золотистой жидкостью с лёгким маслянистым привкусом, а в остальном — совершенно безвкусной. Несмотря на это, я обнаружил, что в ней содержатся все необходимые человеческому телу питательные вещества, поскольку за всё время, проведённое в этом странном городе, я не употреблял никакой иной пищи и ни разу не испытывал в ней потребности.

Мой сокамерник оказался довольно скучным компаньоном. Он был угрюм и свиреп и относился ко мне крайне подозрительно. Думаю, он принимал меня за шпиона. Я обнаружил, что он немного знает английский — причудливый и архаичный диалект, — которого, однако, было достаточно, чтобы мы могли кое-как общаться. Впрочем, на все мои жадные расспросы бугай отвечал холодным взглядом. К тому времени я пребывал в уверенности, что найденный Лэнтином и мною город является логовом Рейдера. Присутствие здесь Денхэма и прочих представителей множества рас и времён не допускало иного объяснения. Тем не менее, когда я спросил северянина, как он сюда попал, и не доводилось ли ему видеть Рейдера, тот продолжил хранить угрюмое молчание. Я проклинал судьбу, заточившую меня в камеру с таким недоверчивым спутником.

Правда, одну услугу он мне всё же оказал — научил меня странному языку, на котором разговаривали стражники и хозяева города, что раскинулся вокруг нас. Выученный мной язык назывался канларским, а господствующая в городе светловолосая раса — канларами. Сам по себе язык этот не был труден для изучения, и за долгие часы, проведённые в заточении, я весьма недурно наловчился выражать на нём свои мысли.

Также временами северянин мог прервать молчание и, распаляемый собственными словами, рассказывал длинные, бесконечные истории безумных приключений, в которых он принимал участие; об обвешанных щитами кораблях, на которых он плавал, сея огонь и смерть на мирных берегах; делился со мной обширным списком людей, которых зарубил. Его глаза горели огнём, когда он излагал пугавшие меня кровавые байки. Но, если я отваживался вставить хотя бы один вопрос, он с каменным выражением таращился на меня, а затем опять погружался в молчание.

Шли дни. Сквозь прозрачную стену я наблюдал, как ночь сменяется рассветом, рассвет — полуднем, а полдень — сумерками и ночью. В те дни я часто думал о Лэнтине. Гадал, что за судьба постигла его в том огромном центральном здании; жив он или мёртв. Да и узнаю ли я когда-нибудь правду — вот какой вопрос также не давал мне покоя. Ведь представлялось очевидным, что нас приберегали для очередного гладиаторского сражения, а я не был уверен, что мне вновь удастся выйти из схватки невредимым.

Во время заточения случилось одно событие, которое и по сей день иногда заставляет меня содрогаться при воспоминании о нём. Прозрачная стена нашей камеры выходила на ровную просторную лужайку с разбитыми позади неё садами, и большую часть времени я проводил, слоняясь возле стены и глядя наружу. Там появлялось совсем мало людей. Время от времени мимо проходили немногочисленные рабы, но почти никогда — кто-нибудь из канларов. И вот на восьмой день заточения, заметив вдалеке раба, я подошёл к невидимой стене и стал наблюдать за его приближением.

Он нёс какой-то инструмент, сильно походивший на обыкновенную садовую мотыгу, и двигался в мою сторону той одеревенелой, скованной походкой, что отличала рабов в белой одежде. Вот он подковылял ближе, и я, взглянув на его лицо, тут же отпрянул к противоположной стене камеры. Это был Талерри!

Убитый мной восемь дней назад итальянец был одет как раб и передвигался в такой же нечеловеческой, кукольной манере, что и все те странные слуги. Когда он приблизился, мне стали видны его остекленевшие глаза. Затем, совершив угловатое телодвижение, он свернул в сторону и, проковыляв вдоль стены здания, скрылся из виду.

Несколько часов ломал я голову над этой загадкой, отвергая в паническом страхе единственное приходившее мне в голову объяснение. Я знал, что убил итальянца в тот вечер: мой клинок пронзил его сердце насквозь. И всё же он был здесь, прислуживал канларам в качестве раба. Как тогда быть с прочими невольниками — этими неповоротливыми субъектами с застывшими взглядами? Они что, тоже?..

Часами размышлял я над этим вопросом, но не мог найти разумного ответа; да и северянин не захотел ничего мне объяснять. В конце концов я оставил эту загадку в покое и постарался выбросить её из головы.

Минуло ещё два дня. Они тянулись так медленно, что казались неделями. Я чувствовал, что если пробуду в заточении ещё немного, то вскоре однозначно сойду с ума. А потом, резко оборвав череду тоскливых, однообразных часов, раздался зов — зов, оказавшийся в итоге призывом к такому приключению, которое ни я, ни Лэнтин не могли себе даже вообразить.

Глава 10 Храм Рейдера

Весь тот день меня не покидало чувство, что снаружи кипит напряжённая деятельность. В коридоре за дверью камеры частенько раздавался топот ног — это приходили и уходили отряды стражников. Затем наступило время заката, и я, стоя у прозрачной стены, наблюдал, как яркие краски покидают небо.

У меня над головой непрерывно мелькали воздушные суда канларов, все до единого направлявшиеся к гигантскому цилиндру, что стоял в центре города. Цепляясь за стену, я приподнялся чуть выше, чтобы хоть мельком глянуть на улицу, — и увидел, что дорога запружена толпами лупоглазых рабов и закованных в доспехи стражников; все они проталкивались к тому же самому центральному зданию.

Когда стемнело, шумная суета снаружи улеглась. Казалось, что город вокруг нас полностью обезлюдел; из здания над нами не доносилось ни единого звука. Все два часа, прошедшие с наступления темноты, мы сидели, слушали и ждали. Один раз мне почудилось, будто вдалеке звенит какая-то музыка, однако я решил, что слух обманывает меня. А затем снаружи раздался внезапный топот сандалий по полу, и мы услышали, как открываются двери расположенных вдоль коридора камер.

Мы едва успели подняться на ноги, как дверь нашей темницы широко распахнулась, и я увидел, что в коридоре нас ожидает десятка два стражников. Их предводитель приказал нам выйти из камеры, что мы (с немалой долей радости) и сделали. Очутившись в коридоре, я заметил там Денхэма и других членов встреченной мной ранее группы. Скованные друг с другом запястье к запястью, они стояли в колонне по одному. После того как северянина и меня приковали к концу этой шеренги, мы двинулись в путь. Сопровождаемые с обеих сторон длинными вереницами стражников, мы промаршировали по коридору и вышли за пределы здания.

Когда мы свернули на просторную улицу, по которой я проходил десятью днями ранее, то оказалось, что она совершенно пуста. Обернувшись, я пробежался вдоль неё взглядом. Озарённая малиновыми лампами, извиваясь, точно светящаяся красным змея, дорога уводила далеко-далеко за город — туда, где среди холмов был спрятан наш времямобиль. При мысли об этом меня охватило столь страстное желание вернуться к машине и попасть в своё родное время, что, не будь на мне оков, я бы рванул по пустой улице навстречу свободе. Но, поскольку оковы никуда не могли деться, выбора у меня не было — вместе с остальными узниками я шагал по широкой улице в сторону огромного цилиндрического здания, что маячило в конце дороги.

По мере нашего приближения гигантский столб, казалось, вырастает всё выше и выше. Яркие мерцающие огни на боках этого сооружения вычерчивали на фоне ночного мрака его силуэт — колоссальный прямой цилиндр из гладкого камня. Плоский верх цилиндра имел в ширину добрую тысячу футов и располагался примерно в полумиле над землёй. Несмотря на то, что грандиозная постройка тонула в темноте, меня ошеломляли даже смутные проблески её вздымавшихся к небу стен. И нас вели прямо к ней.

В четверти мили от постройки ровная улица, по которой мы шли, закончилась. Её сменил широкий гладкий пандус, который под небольшим углом уводил наверх, к огромному сооружению. Мы поднимались по этой наклонной плоскости (стражники по-прежнему вышагивали по бокам от нас) и вскоре вступили в густую тень могучей отвесной стены. Теперь я видел: пандус ныряет в широкий и высокий арочный портал, прорезанный в стене здания и очень похожий на вход в ту цилиндрическую постройку, в которой я отбывал заключение.

Прошествовав наверх, мы миновали арочный портал и очутились в длинном проходе, повторявшем изогнутую форму входа. Туннель имел сто футов в длину и был прорублен в сплошном, цельном камне. Пока мы двигались по этому туннелю, мне пришло в голову, что его длина, должно быть, равна толщине стен огромной постройки. Даже в качестве простого предположения данная мысль казалась слишком невероятной, а посему, отогнав её прочь, я стал вглядываться вперёд, в сторону окончания туннеля — туда, где этот самый конец обозначался падавшим откуда-то сверху красноватым свечением.

Через несколько секунд мы достигли устья туннеля и, пройдя через него, угодили в нутро огромного цилиндра. Бросив вокруг себя один единственный испуганный взгляд, я тут же почувствовал, будто теряю равновесие, шатаюсь, падаю… Необъятность того места сотрясала душу. Наваливаясь почти физической тяжестью, она перемалывала в пыль все мои мысли, оставляла только ошеломлённый трепет и страх.

Я думал, что здание поделено на множество комнат, но вместо этого всё внутреннее пространство занимало одно гигантское помещение, образованное внешними стенами и крышей. Края помещения неясно и расплывчато проступали в мглистой темноте, скрывавшей от взгляда их верхние части. Вдоль стен располагалось множество светоизлучающих ламп. Но они скорее прожигали красные дыры в затопившем внутреннее пространство здания полумраке, а не освещали его.

Начиная от стены и на двадцать футов к центру помещения, пол был сложен из чёрного камня — ровное, замкнутое кольцо из гладкого материала опоясывало весь зал. Внутри кольца лежал настоящий пол — огромный (более девятисот футов в диаметре) цельный диск из полированного металла. Гладкий как лёд, он был лишён каких бы то ни было швов. И за исключением нас — тех, кто стоял у входа в зал на каменном ободке, — на полированном полу и на чёрном круге не было больше никого и ничего: ни людей, ни столов, ни алтаря — ничего. А был лишь необъятный простор гладкого металла, окружённый сравнительно узким чёрным колечком.

Я посмотрел наверх и лишь тогда заметил городских обитателей. В толще могучих стен были прорезаны широкие балконы. Один над другим они опоясывали здание изнутри и, насколько мне позволяла видеть висевшая над нами туманная дымка, поднимались всё выше и выше, один над другим. На этих-то балконах и расположились жители города: канлары, стражники и рабы. Самый нижний балкон находился всего в нескольких футах от пола, и неподалёку от того места, где я стоял, он выдавался вперёд, образуя квадратную галерею меньших размеров. На этой выступающей площадке восседали трое светловолосых канларов — самые старые мужчины из всех, что мне доводилось видеть среди жителей города. Двое были облачены в длинные тёмно-красные мантии, тогда как одеяние третьего имело глубокий чёрный цвет. Они спокойно сидели и через простор бескрайнего пола взирали на другую сторону зала. Самая нижняя галерея, как и три галереи прямо над ней, была занята канларами. А ещё выше, на всех остальных бесчисленных балконах, собрались рабы и закованные в броню стражники. Единственным входом на галереи, какой мне удалось заметить, служил узкий спиральный подъём — винтовая лестница, начинавшаяся на чёрном круге у стены и под углом взбегавший наверх, с балкона на балкон. Опоясывая стены несколько раз, лестница, очевидно, заканчивалась у самой крыши здания.

Пока я обозревал эту картину, в помещение прибывали всё новые и новые группы таких же, как мы, оборванцев. Вскоре у входа в зал нас собралась уже довольно много. И тогда один их одетых в алое стариков, что сидели на выдававшейся с нижнего балкона галерее, поднялся и отдал приказание. Мои познания в канларском были слишком примитивны, чтобы я понял сказанное, однако стоило старику умолкнуть и возвратиться на место, как по толпе на балконах прокатился восторженный ропот.

Прежде чем я успел поразмыслить над всем этим, капитан карауливших нас стражников гаркнул короткий приказ, и восемь человек из нашего числа немедленно выбежали на середину металлического пола, где тут же извлекли оружие и повернулись лицом друг к другу — начались четыре отдельных схватки.

Прошло несколько минут, и все четыре поединка были окончены. Но из центра зала вернулось лишь трое участников. К моему удивлению, вместо того= чтобы снова приковать этих троих к остальным, им вручили такие же, как у стражников, доспехи и оружие, которые они сразу же нацепили на себя. Теперь я начал понимать цель этих поединков. Очевидно, предварительные дуэли, подобные тем, в которых я ранее принимал участие, служили для отсева самых отважных бойцов. Тех, кто уцелел в первых битвах, впоследствии стравливали друг с другом, а победителей признавали достойными вступить в ряды стражников. Но откуда брались все эти оборванные бойцы?

Поединки продолжались. В одной схватке всегда принимало участие по восемь человек, и я видел, что наше число очень быстро сокращается. Ни Денхэма, ни меня ещё не вызывали драться, тем не менее моё сердце отчаянно колотилось, ибо каждый раз я ожидал, что окажусь среди следующих восьми бойцов. Из центра площадки долетал звон клинков. Группа за группой узники покидали нас — либо чтобы вернуться и надеть доспехи стражников, либо чтобы рабы утащили их, мёртвых или умирающих, прочь с площадки. Канлары на нижних балконах смеялись и болтали, в то время как на полу помещения потрёпанные бойцы убивали один одного. Орава стражников наверху одобрительно вопила при каждом метком ударе. Сражение продолжалось до тех пор, пока, наконец, из нашего числа не осталось всего десять человек. И по роковой случайности я и Денхэм оказались в этой десятке.

Поединки на площадке закончились — один за одним. Стражники быстро освободили от оков восьмерых из нас и вытолкнули их на площадку. Я стоял словно громом поражённый. Ведь теми двумя, кто остался, были англичанин и я!

В центре помещения мелькали и звенели клинки, а я застыл в оцепенении, ошарашенный той ироничной ловушкой, в которую меня заманила судьба. Из всех людей в этом городе я должен был драться с единственным, кого знал и кто мне нравился. Казалось, прошло буквально несколько секунд, а четыре поединка на площадке уже закончились. Кандалы покинули мои запястья, и мы с Денхэмом нерешительно проследовали на середину зала. С балконов доносились аплодисменты и ободряющие крики: наш бой был последним, и народ жаждал захватывающего зрелища.

Стоя в самом центре огромного здания, я и Денхэм смотрели друг на друга. Схватившись одновременно за рукояти рапир, мы до половины извлекли их из ножен — а затем, подчиняясь общему порыву, загнали клинки обратно. Ничего не говоря, мой товарищ шагнул ко мне, обнял меня рукой за плечи и, запрокинув голову, одарил зрителей на балконах вызывающим взглядом.

Когда стало очевидно, что мы не намерены драться, поднялся яростный вой. Сверху на нас обрушился поток насмешек и проклятий, а мы знай себе стояли рука об руку, настолько беспечно, насколько это представлялось возможным.

С чёрной границы пола выбежало с полдюжины стражников. Они схватили нас и под бушевавший наверху шквал брани погнали прочь с площадки. Вместо того, чтобы вернуться с нами ко входу, стражники отвели нас к подножию спиральной лестницы и там замерли рядом с нами.

Злобные крики на балконах смокли, и странная тишина затопила циклопический зал. Зазвучала музыка — одиночные, волнующие ноты, напоминающие дробный перезвон колоколов. Свет начал стремительно гаснуть. Лампы накаливания на стенах тускнели, пока всё бескрайнее помещение не погрузилось в призрачный сумрак.

Звенящая музыка стихла, и над всем этим великим храмом воцарилось полное безмолвие; со стороны канларов, стражников и рабов не доносилось ни звука. Затем одетый в чёрное старик, сидевший на небольшой выступающей галерее, поднялся и заговорил.

Его глубокий, сильный голос катился по огромному помещению, оказывая на всех потрясающее воздействие и походя разбивая сверхъестественную тишину. Старик что-то напевал: то ли молился, то ли произносил заклинание. Слова достигали моего слуха, но были такими густыми и невнятными, что я разобрал лишь немногие из них. Тем не менее они производили невероятно торжественное впечатление — темнота, многолюдные, безмолвные толпы наверху и глубокий голос, который, вещая, то взмывал ввысь, то обрушивался в бездну.

Голос грохотал в течение нескольких минут, а потом резко оборвался. Миновала ещё одна полная минута странной тишины, после чего прозвучала оглушительная звенящая нота. Даже после того, как нота угасла, её эхо продолжило биться у меня в ушах, словно призрачный перезвон крошечных эльфийских бубенцов. А когда всё успокоилось, раздался сильный скрежет, и весь огромный металлический пол внезапно просел примерно на шесть футов. То, куда он опустился, походило на гигантскую шахту с гладкими стенами. Снова неприятно заскрежетав, диск скользнул вбок и скрылся в какой-то прорези, предназначенной специально для него. И теперь там, где раньше находился пол, зияла чудовищная круглая бездна с прямыми, ровными стенами — пропасть такой титанической глубины, что, заглянув в неё, я бес сил упал на колени, и меня внезапно затошнило.

Я скорчился у самого краю бездны на окаймлявшем её кольце чёрного покрытия. От внутреннего края кольца каменные стены огромной шахты отвесно опускались на невообразимую глубину. Далеко-далеко внизу я вроде бы различал слабо мерцающие, перемигивающиеся огоньки. А ещё я увидел, что винтовая лестница, которая от пола до потолка опоясывала внутренности огромного зала, продолжается ниже уровня пола, точно так же наматывая круги по стенкам круглой пропасти, по спирали опускаясь в неведомые глубины.

Я почувствовал, как Денхэм тянет меня прочь от шахты, на краю которой я замер. До меня лишь смутно доходило, что теперь все находящиеся внутри огромной постройки люди поют — выкрикивают то же самое заклинание, что и одетый в чёрное предводитель. Далеко вверху, то ли под самым потолком, то ли на крыше цилиндра, вспыхнул свет — пылающий пурпурный луч, чьё сияние пробивалось сквозь тени и туманную дымку. Одно мгновение свет висел наверху, а потом повеяло лёгким ветерком — дуновение ледяного воздуха, — и вниз, прямо из-под крыши громадного помещения, подобно размытому грузилу, рухнул… Рейдер!

Он мчался вниз, пока не оказался на одном уровне со мной и не повис прямо в воздухе — без особых усилий воспарил над самым центром круглой бездны. Он плавал там, и его серая масса текла, менялась и перекручивалась. А внутри этой массы висели три маленьких сферы фиолетового света — устойчивые и немигающие. Многотысячная толпа на балконах издала благоговейный вздох.

Пение стало громче, яростнее, сквозь него пробилась ещё одна звенящая нота. Вновь засвистел ветер, и три сферы Рейдера из пурпурных стали зелёными. Его плотная, но при этом подвижная масса превратилась в клубящееся облако серого пара, которое быстро вращалось вокруг центральных огней. Меня толкнуло новым порывом свирепого ветра, и внезапно Рейдер исчез.

Пение на балконах не смолкало, повторяясь снова и снова. Наверху я видел целое море белых лиц — все они были обращены к тому месту, где только что исчез Рейдер. Проходили минуты. Пение продолжалось — низкое, мощное, глубокое.

Налетел ещё один порыв сильного ветра — буря визгливых завываний, — и тут с пугающей внезапностью Рейдер появился вновь, возник в той же точке, где исчез, — над центром пропасти. Сферы снова сменили цвет, из зелёных сделались пурпурными, а клубящаяся масса сжалась в изменчивую, но плотную форму, которой Рейдер обладал ранее. Теперь, однако, внутри аморфной сущности находились люди; беспомощно висели в объятиях Рейдера. Существо подплыло к мраморной окантовке бездны и освободило своих пленников. Затем вернулось к центру пропасти.

Песнопение сделалось громче, в нём зазвучало ликование. Я увидел, как освобождённые мужчины поднимаются на ноги и крайнем изумлении и ужасе оглядываются по сторонам. Их было пятеро: трое в коротких белых туниках походили на жителей древней Греции; двое других — маленькие сморщенные человечки с тёмной кожей и длинными тонкими усами — были то ли гуннами, то ли татарами.

Сквозь пение вновь прорезалась звенящая нота, и, словно повинуясь приказу, Рейдер двинулся наверх, поплыл к потолку огромного зала — туда, откуда явился. И там исчез. Пурпурное свечение, вспыхнув на миг, погасло, и пение наконец прекратилось.

Лампы тут же зажглись, помещение наполнилось светом. Толпа на балконах начала расходиться — хлынула вниз по узкой лестнице. Публика ещё не успела достичь пола, а стражники уже схватили пятерых бедолаг, оставленных Рейдером рядом пропастью, и надели на них кандалы. Потом пленников подвели ко мне и Денхэму и сковали нас вместе с ними.

И вот наш маленький отряд встал у самого края бездонной шахты. Примерно в двадцати футах под нами размещалась небольшая площадка, от которой отходила винтовая лестница. Огибая шахту по спирали, лестница сбегала вниз, в темноту. На мгновение я задумался: а как вообще можно попасть на эту площадку? Впрочем, моё любопытство тут же было удовлетворено: один из стражников прикоснулся к рычагу на стене зала, заставив тем самым быстро разложиться небольшую лесенку — прямо из шахтовой стены возникла череда лёгких маленьких ступенек и соединила чёрное мраморное кольцо пола с площадкой внизу.

По приказу стражников мы шагнули на эти ступеньки и, спустившись по ним, двинулись по спиральной лестнице, прорезанной в твёрдой породе шахтовых стен. Оглянувшись назад, я увидел, что ступеньки, по которым мы сошли на площадку, спряталась обратно в стену. А минутой позже, после того как огромный металлический пол храма у нас над головами со скрежетом и лязгом вернулся на своё место, свет наверху погас.

Теперь единственным нашим источником света были лампочки, установленные на гладкой стене вдоль уходящей вниз винтовой лестницы; этих лампочек едва хватало, чтобы различить под ногами следующие ступени. От бездны, зиявшей по левую руку, нас ограждала лишь низкая, примерно ярд высотой, стена, испещрённая декоративным узором отверстий. А стражники, между тем, вели нас дальше. Огибая шахту круг за кругом, мы по чудовищной нисходящей спирали спускались всё глубже, глубже и глубже…

Глава 11 Город пропасти

Вскоре далеко внизу возник и начал разгораться тусклый жемчужный свет — свет, который меня озадачил. Я знал, что в мире наверху как раз должен был наступать рассвет. Но как это связано с растущим в бездне сиянием? Да и есть ли тут вообще какая-то связь? Всё это ставило меня в тупик.

И вот мы достигли конца шахты, по стенам которой проходил наш спуск в бездну. Шахта внезапно обрывалась, а под ней во все стороны простиралось огромное открытое пространство, затянутое пеленой плывущих облаков. Лестница, однако, не заканчивалась вместе с шахтой, а сбегала прямо вниз. Открытая, ничем не поддерживаемая спираль из блестящего металла ввинчивалась в скрывавший её нижнюю часть туманный покров. То было жуткое зрелище: гигантская изогнутая лестница, похожая на колоссальных размеров штопор, ныряла в туман, словно некий божественный путь с небес на землю. Да и вряд ли кому-то ещё, помимо богов, удалось бы подвесить здесь эту лестницу, подумал я. Ни один из известных мне металлов или материалов не обладал прочностью, достаточной, чтобы выдержать вес этой лишённой всяких опор и подвесов конструкции. И всё же она была там, возведённая, казалось, с божественным безразличием к законам механики. В определённом смысле лестница являла собой такое же чудо, как и громадное здание наверху. В тот миг, когда эта мысль пришла мне в голову, свет вокруг нас начал усиливаться и багроветь, точно сияние восходящего солнца, а туман рассеялся, распался на куски, исчез. И там внизу, подо мной, раскинулась пропасть.

Единственное, как я могу описать эту пропасть, — это если скажу, что она походила на внутреннюю часть округлой, приплюснутой бутылки. Шахта, вниз по которой я спустился, являлась горлышком той бутылки. Огромная пещера имела почти круглые очертания и была добрых четыре мили диаметром. Между ровным полом и светящимися сводами пролегала целая миля. Да, своды пещеры светились. Пока мы шагали вниз я рассматривал своды и заметил, что на них установлены десятки блистающих стеклянных шаров, из которых изливался поток разгоравшегося всё ярче света — золотистого, солнечного, дневного.

Теперь я видел, что винтовая лестница, по которой мы спускались, доходит до пола пещеры, соединяясь с ним неподалёку от его центра. А ещё я увидел, что весь пол огромной пещеры, от одной высоченной стены до другой, густо усеян белыми, лишёнными крыш постройками самых разнообразных обликов. Постройки покрывали дно ямы и вплотную жались к отвесным стенам из гладкого камня.

Посреди обширного скопления зданий, прямо под нами, виднелось большое открытое пространство — площадь, наверное. Именно там лестница соприкасалась с дном пропасти. И от этой площади, прямо к круглым стенам, отходило девять улиц. Точно спицы в колесе, они уводили во всех направлениях. По улицам двигались огромные толпы людей. Это были обитатели города — народ пропасти.

Так я впервые и увидел город пропасти, город Рейдера, и его обитателей — тех, на кого пала тень Рейдера. Глядя вниз, я гадал: не в этих ли толпах находятся сейчас Лэнтин и Кэннел и возможно ли отыскать их здесь?

Стражники вновь приказали двигаться вперёд, и мы продолжили путь. Теперь, однако, от бездны нас защищали только низкие ограды по бокам лестницы; стена, что раньше тянулась справа и к которой можно было прижаться, исчезла. Тем не менее наши конвоиры, казалось, совершенно не обращали на это внимание. Я пришёл к выводу, что они должны были совершить немало спусков и восхождений по этой лестнице, чтобы до такой степени подготовиться к её опасностям.

Пока мы спускались, Денхэм вполголоса объяснил мне происхождение огней на потолке. Из его слов следовало, что это были всего-навсего линзы. Они рассеивали в пещере настоящий солнечный свет, который поступал снаружи. В городе цилиндров наверху я уже видел установленные повсюду стеклянные шары на опорах и ломал над ними голову. Теперь мне стало понятно их назначение. Шары улавливали солнечный свет и каким-то неведомым образом передавали его вниз, в смонтированные на потолке пещеры сферы, которые в свою очередь снова его излучали. Таким образом, выходило, что день и ночь в пещере наступали тогда же, когда и в мире наверху. Свет в подземелье разгорался и затухал в соответствии с восходами и закатами солнца — солнца, которого эти люди никогда не видели.

Мы подходили всё ближе и ближе к земле, и теперь я различал, что конец лестницы (там, где она соприкасалась и сливалась с дном пропасти) перегорожен высокими прочными воротами — металлической, покрытой шипами решёткой, — и что по нашу сторону ворот стоит отряд примерно из пятидесяти стражников, вооружённых длинными копьями, а также — странными маленькими цилиндрами из блестящего металла, которые они носили на поясе и которые, как я догадывался, являлись оружием неизвестного мне вида.

Когда мы приблизились, стражники расступились и отомкнули большие ворота. Конвоиры сняли с нас кандалы и без церемоний протолкнули сквозь проход — мы очутились то ли на плацу, то ли на площади. Врата быстро захлопнули и заперли у нас за спиной.

Очарованный окружавшей меня картиной, я стоял там, позабыв обо всём на свете. Через широкое, ровное, вымощенное камнем пространство туда-сюда сновали неисчислимые толпы народа. Именно эта бурлящая толчея и приковала мой взгляд. Ведь там были люди всех рас, стран и времён — люди из далёкого прошлого и люди из моего родного времени. Каждого из них схватил и принёс сюда Рейдер, чтобы они смешались, сплавились в одну огромную пёструю толпу. Даже тот первый, мимолётный взгляд показал мне, что в гигантском подземном городе заточены, должно быть, тысячи, десятки тысяч людей. А ещё мне открылось, что там, также как и в случае со стражниками и рабами наверху, не было ни одной женщины. Все они были молоды и лишь немногие — старше среднего возраста. И почти каждый походил на воина.

Передо мной мелькали люди из тысячи различных веков. Люди, которых пронесла сквозь столетия и бросила здесь некая чужеродная сущность. Та же сущность, что у меня на глазах похитила Кэннела, а всего несколько часов назад притащила ещё пятерых пленников, которые вместе со мной и Денхэмом спустились по огромной лестнице.

Ибо они, эти толпы и скопления людей, что забили улицы, площади и здания сего адского города, являлись трофеями Рейдера, собранными в каких-то нечестивых целях и запертыми здесь, в пропасти, глубоко под городом канларов. Будто ожившая панорама прошлого, они потоком проносились мимо меня — блистательная варварская толпа.

Многие из них принадлежали к неизвестным мне расам, но многих других я смог узнать по одежде и чертам лица. Там были египтяне — бритоголовые мужчины в длинных белых одеждах, странно отчуждённые и молчаливые в этом шумном сборище. Они носили короткие мечи и луки, и я обратил внимание, что каждый из проходивших рядом со мной людей имеет при себе какое-нибудь оружие. Тут и там я видел ассирийцев, этих разорителей древнего мира, — чернобородые люди с волчьими лицами и горящим взглядом, облачённые в причудливые доспехи.

Неподалёку прогуливались три галантных испанца — борода лопатой. Они держались так же горделиво, как и в те дни, когда их галеоны властвовали на морях. Неподалёку проковылял неуклюжий косматый дикарь, обвешанный зловонными шкурами и с большущей узловатой дубиной в руке; его покатый лоб и выпирающая челюсть выдавали в нём троглодита — человека, обитавшего на самой заре мира. А прямо за ним шагали два суровых, закованных в средневековые доспехи мужчины, чьи потрёпанные щиты украшал знак крестоносцев.

Мимо настороженно проследовали ястреболикие индейцы, вооружённые луками и томагавками. Гладкокожие греки смеялись с какой-то только им понятной шутки. Спокойный и непроницаемый китаец ещё сильнее сузил глаза, когда увидел двух сморщенных татар, что вместе с нами спустились по лестнице. Поодаль, беседуя с финикийским моряком в шлеме капитана, прошествовал высокий первопроходец с американского Запада. Он был в костюме из оленьей кожи и с большим охотничьим ножом на поясе. И повсюду, всегда сгрудившись в небольшие группки, виднелись римские легионеры, вооружённые короткими бронзовыми мечами, облачённые в туники, нагрудники и шлемы. Римляне с презрением взирали на все прочие расы в проходящей мимо них толпе.

Мне на плечо опустилась чья-то рука. Вздрогнув, я обернулся и обнаружил, что совершенно забыл о Денхэме, стоявшем у меня за спиной.

— На первый взгляд всё это кажется чертовски странным, не правда ли? — спросил англичанин, улыбаясь и обводя рукой парад минувших эпох, что двигался воуруг нас. Прежде чем я смог что-либо ответить, он продолжил: — Сейчас тебе лучше пойти со мной.

— Куда? — спросил я.

— В мою казарму, пожалуй, — ответил он. — Вот для чего здесь все эти здания. Понятно? Однако, будучи новичком, ты уже через минуту угодишь в переплёт, если рядом не окажется тот, кто за тебя поручится. Кроме того, я хочу представить тебя своим друзьям.

— Денхэм посмотрел на меня более внимательным взглядом. — Я так понимаю, ты не особо жалуешь… — Он умолк, красноречиво подняв глаза к своду пещеры.

— Рейдера? — спросил я. Он кивнул, и тогда я выпалил: — Конечно нет! Я здесь, чтобы найти одного человека… вернее двух.

— Найти одного единственного человека? Здесь? — спросил Денхэм, обведя безнадёжным жестом забитые народом улицы. — Это невозможно! Да и что ты станешь делать, когда найдёшь его? Сбежишь? Это тоже невозможно. Как ты поднимешься по лестнице? Как пройдёшь через город канларов? И даже если ты, совершив невозможное, выберешься наружу, тебе некуда будет пойти: верхний город окружают лишь дикие, необитаемые земли. Тебя там легко выследят.

— Неважно, — произнёс я. — Мне бы только выбраться из верхнего города, а там уж я найду способ сбежать.

Загоревшись внезапным интересом, англичанин взглянул на меня.

— Вот, значит, как… — пробормотал Денхэм. — И возможно, если я и мои друзья поможем тебе… — Он прервался, а потом снова заговорил: — Прежде чем я расскажу больше, мне нужно повидаться с друзьями.

Я кивнул, а затем, ведомый Денхэмом, двинулся по одной из радиальных улиц. У меня в голове начала разматываться новая цепочка мыслей. На улице нас встретила точная копия шумной и пёстрой толпы, что заполняла площадь. Стоял невообразимый гам, воздух сотрясали крики на тысяче разных языков. Впрочем, я заметил, что многие из прохожих говорят на языке канларов, и предположил, что именно этот язык служит (в той или иной степени) средством общения между тысячами собранных здесь людей. Как впоследствии выяснилось, моя догадка оказалась верна.

Большинство стоявших вдоль улицы зданий были, по всей видимости, теми казармами, о которых упоминал Денхэм, — обитатели города использовали их как жильё. Тем не менее некоторые из построек, очевидно, являлись (судя по выходившим наружу пьяницам) чем-то вроде винных лавок. Расспросив своего спутника, я выяснил, что единственной пищей в городе была та самая золотистая жидкость, которой меня потчевали в тюрьме и которую, как мне стало известно, искусственным путём получали прямо из почвы. Таким образом, канлары полностью устранили пищевой цикл моего времени — когда растение вытягивало из земли материю для своего роста, а потом шло в пищу; или когда животное кормилось поднявшимися из почвы растениями, чтобы в свою очередь тоже послужить пищей, только уже нам. Свою еду канлары добывали непосредственно из почвы, преобразуя её химический состав для получения жёлтой жидкости. Как я узнал, эта жидкость производилась рабами в городе наверху и через трубы подавалась в подземную обитель. Затем через маленькие постройки, которые я принял за винные лавки, жидкость распределялась среди всей оравы пленников. Судя по всему, будучи потребляемым в небольших порциях, вещество являлось превосходной пищей, в то время как избыток выпитого вызывал сильное опьянение. А поскольку жидкость распространялась бесплатно, нечего было и удивляться тому, что в подземном мегаполисе царил грандиозный разгул пьянства.

Одно из последствий всего этого мы видели: вдоль всей улицы шли драки — смертельные схватки между людьми самых разных рас и времён. Этим боям никто не препятствовал, потому что во всём городе не было ни одного стражника или канлара. Жителям предоставили право устраивать личные разборки по принципу «выживает сильнейший». Каждую драку кольцом обступали возбуждённые зрители. Подбадривая противников криками и аплодисментами, они не расходились до тех пор, пока драка не заканчивалась. Когда мы проходили мимо места одной такой схватки, я увидел, что победитель тащит тело убитого врага куда-то прочь.

— Куда это он его поволок? — спросил я Денхэма, указывав на удалявшийся силуэт.

— К подножию лестницы, — ответил англичанин. — Тут есть строгое правило: в любой поединке, где человека лишают жизни, победитель обязан доставить труп противника к лестнице и передать его стражникам.

— Но зачем? — спросил я. — Для погребения на поверхности?

Денхэм мрачно усмехнулся.

— Ты ведь видел в верхнем городе рабов, да? — спросил он. — Неужто не заметил, какие они странные? Какие у них остекленевшие глаза и неуклюжие движения?

Когда я кивнул, он сказал:

— Что ж, рабы верхнего города — это те, кого убили здесь, в подземном городе.

В ответ на мой возглас ужаса он повторил своё заявление ещё раз.

— Старина! — воскликнул англичанин. — Ты даже не представляешь себе могущество канларов! С их знаниями подобное достижение — всего лишь детская забава.

— Но как? — спросил я.

— У них и спрашивай, — угрюмо ответил он. — Каким-то образом они способны вернуть мертвецам дыхание жизни, способны залечить убившие их раны. Канлары могут возвратить людей к жизни, но даже они не в силах вернуть им души. Это просто ожившие, ходячие трупы, которыми канлары могут повелевать и которых могут заставить исполнить любую прихоть. Живые мертвецы — рабы канларов!

Меня всего передёрнуло: от подобной идеи на душе становилось гадко. Однако я знал, что Денхэм говорит правду. Мне вспомнилось, как из камеры в городе наверху, я видел одетого как раб Талерри — Талерри, которого я собственноручно отправил на тот свет. Это открытие — воскрешение мертвецов и содержание их в качестве прислуги — вызвало бы гордость у демонов из самых глубоких кругов ада. И я понимал: это лишь один из тех жутких грехов, что таит в себе господство весёлых светловолосых канларов.

Переговариваясь, мы вдоль запруженной людьми улицы шагали в сторону далёкой стены гигантского колодца-пропасти. Наконец, почти возле самой стены, Денхэм свернул в низкое длинное здание из белого камня, у которого, как и у большинства других построек в городе, не было крыши. Вслед за англичанином я вошёл внутрь и с любопытством огляделся.

Внутри здание состояло из одной просторной комнаты, укрытой от изливавшегося сверху света подвесным тентом из зелёной ткани. Вдоль стен выстроились трёхъярусные железные койки; на некоторых из которых лежали матерчатые и меховые одеяния. Посреди комнаты стоял длинный металлический стол в окружении стульев. На на койках и на стульях маялись бездельем примерно два десятка мужчин. Когда мы вошли, они без всякого интереса посмотрели в нашу сторону.

Денхэм поприветствовал их, и они, таращась на меня равнодушными взглядами, ответили ему ленивым бурчанием. Я проследовал за англичанином в дальний конец комнаты. Опустившись на одну из коек, мой товарищ жестом пригласил меня сделать то же самое.

— Моих друзей сейчас нет, — сказал он. — Но они скоро вернуться.

Внезапное любопытство подтолкнуло меня задать новый вопрос. — Денхэм, а как ты сюда угодил? — спросил я. — Всё из-за… Рейдера?

— Разумеется, — ответил он. — Именно Рейдер, как ты его называешь, принёс меня сюда. Будь он проклят. Я попался ему во время колониального восстания.

— Ты имеешь ввиду американскую революцию? — спросил я, силясь понять отсылки Денхэма к восемнадцатому веку.

— Да, конечно, — ответил он. — Мы были расквартированы в Филадельфии, под командованием Хауа, этого старого дурня. Ему нравилось в том городе. Ну, ты понимаешь… Выпивка и дамочки. Однако большинству из нас не терпелось вступить в бой. А поскольку мы не могли сражаться с бунтовщиками, то вскоре начали грызться друг с другом.

Однажды вечером, на балу, ближе к его окончанию, я завязал разговор с гессенским наёмником, что был прикреплён к нашему штабу. К тому времени и он, и я уже слегка перебрали. Будь я проклят, если там не было парочки чудесных винных погребов! Но что касается германца, то мы с ним распалялись всё сильнее и сильнее, пока наконец он не заявил, что наш командир — болван. Лично я придерживался той же точки зрения. Тем не менее я не мог позволить датчанину говорить подобное. В итоге мы оба покинули бал и переместились на близлежащее поле, чтобы там продолжить нашу дискуссию — продолжить с помощью шпаг.

Не успели мы обменятся и полудюжиной ударов, как раздался дьявольский вой ветра, и сверху, как нам показалось, рухнула большая серая туча с горящими зелёными глазами. Потом мир ушёл у нас из-под ног. Придя в себя, мы обнаружили, что вместе с дюжиной других людей стоим в большом храме, там, наверху. Конечно же, мы тогда не знали, что перенеслись во времени, но понимали, что угодили в чертовски странное место.

По лестнице нас привели сюда, вниз. Как только меня и гессенца отпустили на свободу, мы тут же возобновили наш спор, позаимствовав клинки у двух случайных свидетелей. К счастью, я его заколол. Вокруг собралась большая толпа болельщиков. Тогда-то я и повстречал д'Алорда, одного из упомянутых мною друзей.

Когда Денхэм закончил свой рассказ, на меня накатила внезапная усталость, ведь я не спал уже много часов. Я зевнул и потёр глаза. Денхэм тут же подорвался на ноги.

— Ну, приятель, занимай койку, — приказал он мне. — Давай на боковую.

— Но как же Лэнтин, — спросил я, — мой друг? — Он где-то здесь, в городе, однозначно. Я обязан его разыскать.

Денхэм неуверенно покачал головой и спросил:

— Как он выглядит?

Когда я описал ему Лэнтина, мне показалось, что лицо англичанина немного прояснилось. — Пожилой, говоришь? — уточнил он и, когда я кивнул, продолжил: — В таком случае его будет легче найти. За малым исключением, все люди здесь — молоды. Так что твой друг будет более заметен и отыскать его не составит труда. Тем не менее ты должен поспать. А я пока что найду своих друзей, и мы с ними поищем твоего спутника. Если кто-то и сможет разыскать его, то это мы.

Я хотел было поблагодарить его, но Денхэм с улыбкой отмахнулся от моих слов и вышел из комнаты. Я откинулся на койку и закрыл глаза. На меня накатывало сонное забытее, до ушей долетали приглушённые голоса собравшихся в комнате мужчин. Время от времени раздавались крики или взрыв хохота. Но даже эти звуки угасли, когда я с большим удовольствием канул в зелёные пучины сна.

Глава 12 План побега

Когда я наконец пробудился, в окна комнаты снова вливался золотистый свет. До меня дошло, что из-за непомерной усталости я, должно быть, проспал целых два оборота часовой стрелки. Спустив ноги с кровати, я встал и потянулся.

Кроме меня, в длинной комнате присутствовал лишь один человек. Он сидел за столом на некотором расстоянии от меня. Пока я на него смотрел, мужчина обернулся и увидел меня. Тут же вскочив с места, он бросился в мою сторону.

— Лэнтин! — крикнул я, протянув руки навстречу другу.

Его глаза искрились радостью, когда он пожимал мои ладони.

— Где ты пропадал? — нетерпеливо спросил я. — Ты что, всё это время был здесь, в этом городе?

— Да, всё время, с тех пор как нас разделили, — подтвердил он. — Меня отвели прямо сюда, и, когда я очутился здесь, Уилер, я, разумеется, тотчас понял, что мы с тобой нашли логово Рейдера. А несколько часов назад меня отыскал твой друг Денхэм и сообщил, где ты. Но когда я пришёл сюда, то застал тебя спящим и не стал будить.

— Лучше бы разбудил, — сказал я Лэнтину. — Кстати, а где сейчас Денхэм?

— Скоро придёт, — ответил мой друг. — Он сказал, что должен сходить за помогавшими искать меня друзьями и привести их сюда.

— А что насчёт Кэннела? — спросил я. — Ты про него что-нибудь выяснил, пока был здесь?

Лицо Лэнтина омрачилось.

— Нет, ничего, — признался он. — Я искал его, но как можно кого-то найти в этом многотысячном городе? И мы ведь даже не знаем, здесь ли он, Уилер. Его, насколько нам с тобой известно, давным-давно могли убить в какой-нибудь из местных потасовок.

— Не теряй надежду, Лэнтин, — сказал я. — При поддержке Денхэма у нас будет гораздо больше шансов отыскать Кэннела.

Лэнтин с сомнением покачал головой, но, прежде чем он успел заговорить, наша беседа была прервана появлением Денхэма и трёх его друзей. Пока они приближались к нам, я с возрастающим интересом таращился на сопровождавшую англичанина троицу странных субъектов.

Один из них — облачённый в панцирь и шлем невысокий крепыш со смуглым суровым лицом — явно был римлянином. Рядом с ним шагал человек с длинными волосами, коричневой кожей и чёрными орлиными глазами. Одежду его составляли хлопковый стёганый доспех, пятнистые шкуры и головной убор из перьев. При себе мужчина имел любопытное оружие, напоминавшее длинный меч с зазубренными, пилообразными кромками. Это оружие подсказало мне, кто он такой. Ведь мне уже доводилось видеть точно такие же мечи — их привозили из ацтекских развалин в Мексике.

Однако, если кому и удалось привлечь и удержать моё внимание, так это третьему спутнику Денхема. Фигуру этого солдата окружал ореол романтики. Чему в немалой степени способствовали: широкая фетровая шляпа с загнутыми полями, большущие сапоги с подвёрнутыми голенищами, длинная шпага, которая при ходьбе позвякивала у самых каблуков, весёлые, полные отваги глаза и белые зубы, сверкавшие под грозными чёрными усами. Пока я разглядывал его (как мне кажется, весьма бесцеремонно), солдат улыбнулся и на корявом английском воскликнул:

— Mordieu![1] Так это и есть тот парень, что заколол мерзавца Талерри?

Денхэм кивнул, и солдат порывисто протянул мне руку — я с радостью пожал её. Потом англичанин познакомил нас со своими друзьями.

— Шевалье Рауль д'Алорд, — произнёс он, указав на весёлого солдата, который отвесил мне низкий поклон. — Одно время — капитан армии Генриха Четвёртого, Короля Наварры и Франции, а ныне — житель нашего славного города. — И англичанин расхохотался, увидав исказившую лицо д'Алорда гримасу.

— А это Икстиль, касик из Тлакопана, — продолжил Денхэм, указывая на смуглого человека, что стоял между французом и римлянином. Теперь, когда моё подозрение подтвердилось, я взглянул на него с новым интересом.

Ацтек! Представитель тех свирепых полчищ, что навеки стёрли с лица земли тольтеков и майя. И всё лишь для того, чтобы в свой черёд сгинуть под железной пятой безжалостного Кортеса.

Вождь поклонился мне, спокойно и важно, но так ничего и не сказал. Англичанин же повернулся к последнему из троицы.

— Фабрий Арминий, бывший центурион из легионов Тиберия Цезаря, — представил Денхэм, и римлянин сухо кивнул мне.

Затем, приняв предложение Денхэма, мы расселись у края длинного стола.

— Д'Алорд изъясняется по английски не хуже меня, — сказал Денхэм. — Вместе с ним мы научили языку Икстиля и Фабрия, так что можете говорить свободно. Я сказал своим друзьям, что, как и мы, вы тоже готовы попытаться сбежать. Однако, разумеется, им бы хотелось услышать это из ваших собственных уст.

— Да, это так, — заверил я собеседников. — Лэнтин и я прибыли сюда в поисках одного человека, и, если у нас получится разыскать его, мы вытащим его отсюда наперекор Рейдеру.

— Рейдеру? — не понял д'Алорд, и Денхэм дал краткое пояснение:

— Он имеет в виду… его, — сказал он французу и ткнул большим пальцем вверх.

Солдат рассмеялся.

— Sacré[2], подходящее имечко для этой твари! А, Фабрий?

Римлянин молча кивнул, и Денхэм вернулся к первоначальной теме разговора.

— Мы четверо, — продолжал он, — уже на протяжении некоторого времени обсуждаем различные планы спасения. Но до сих ни один из них не был претворён в жизнь: слишком уж тут много препятствий. Нужно подняться по лестнице и при этом избежать встречи со стражниками — как внизу, так и наверху. А достигнув поверхности, необходимо пройти через город цилиндров, что, впрочем, не должно составить большого труда. Но что нам делать, когда мы окажемся за городом, а? Как нам пересечь ледяное поле?

— Денхэм, мы с тобой будто на разных языках говорим, — сказал я. — Не забывай: я почти ничего не знаю об этом месте. Зачем всех этих людей собрали в подземном городе? Хоть кому-нибудь, кроме Рейдера, известно об этом? Какая у всего этого цель?

— Ты не знаешь? — удивлённо спросил Денхэм. — До этой минуты мне казалось, что тебе уже всё известно. Эти люди, все эти тысячи воинов, живущие в городе вокруг нас, были собраны здесь Рейдером, чтобы выступить в роли его армии, его наёмников; чтобы неисчислимыми полчищами обрушиться на принадлежащие врагам канларов города и полностью истребить этих врагов, ведь канларов слишком мало, чтобы сделать это самим.

Я удивлённо ахнул, а Денхэм продолжил:

— Расскажи ему, Фабрий, — обратился он к римлянину. — Ты пробыл здесь дольше любого из нас.

Центурион заговорил. Английские слова получались у него не совсем внятными, с акцентом.

— До меня дошли кое-какие слухи, — начал он, — но я не могу сказать, правдивы они или нет. Здесь был один человек — перс. Я познакомился с ним вскоре после того, как попал сюда. Прежде чем погибнуть (его прикончили в пьяной драке), он рассказал мне, что однажды, когда он был в городе наверху, один из канларов напился и заплетающимся языком поведал ему историю своей расы.

Как вам известно, эта область, внутри которой стоит город канларов, окружена бескрайними ледяными полями. Так вот, перс рассказал мне, что ледяные поля не бесконечны. Он сказал, что далеко на юге лежат и другие зелёные земли, а в них стоит могучий город Ком, в котором обитает народ Кома. Он рассказал, что давным-давно, канлары тоже жили в том городе, были его гражданами, однако между ними и прочими обитателями Кома вспыхнули разногласия — и всё из-за Рейдера. Подробностей перс не знал, но сообщил, что из-за этих-то разногласий канлары во главе с Рейдером и бежали из города на своих воздушных судах. Пролетев над ледяными полями, они обнаружили на севере сей зелёный необитаемы край, лежащий в окружении льдов. Народ Кома даже не догадывался о существовании этого уголка — они думали, что лёд простирается на север до самого края земли.

Итак, канлары осели здесь и построили город цилиндров, что лежит сейчас у нас над головами. Тем не менее они по-прежнему рассчитывали вернуться в Ком и всех там перебить. Однако они не могли этого сделать: их численность была слишком мала. Поэтому Рейдер, их бог и владыка, обратился к ним и сказал, что доставит им людей из каждой эпохи земного прошлого, чтобы эти люди служили канларам и, повинуясь их воле, сражались за них. Рейдер мог свободно странствовать во времени — не спрашивайте меня как! Переносясь на столетия назад, он приносил канларам тысячи людей — молодых воинов, что стали бы воевать за них.

Глубоко под городом цилиндров располагалась гигантская пещера — огромное пустое пространство, возникшее из-за сдвигов породы внутри юной Земли. Именно в этой полости канлары содержали захваченных Рейдером людей. Из храма наверху они под руководством Рейдера пробили к пещере шахту и установили в этой шахте лестницу, по которой вы сюда спустились. Среди пленников канлары отбирали тех, кто должен был стеречь всех остальных, а тем, кого убивали в сражениях, они при помощи своих дьявольских искусств возвращали некое подобие жизни и использовали как рабов.

Таким образом, численность содержащейся в пропасти орды неуклонно росла, пока не оказалось, что народу здесь едва хватает места. Уже совсем скоро людей станет достаточно много, чтобы удовлетворить цели Рейдера, и тогда, получив свободу, они бросятся на юг — понесут пламя и смерть в города по ту сторону ледяного поля, разрушат Ком и перебьют его жителей, которые даже не подозревают, какая опасность над ними нависла. Там наверху, на широкой крыше храма, что служит Рейдеру домом, стоят десятки и десятки огромных летающих платформ, сконструированных канларами. Кроме того, канлары создали странное оружие, и поэтому, когда пробьёт их час, они распахнут ворота и позволят орде хлынуть вверх по лестнице, на храмовую крышу. Там под предводительством канларов воины погрузятся на летающие платформы, а затем через ледяные просторы помчатся на юг, дабы пролить дождь смерти и разрушения на город Ком. Тем самым Рейдер и канлары отомстят изгнавшему их народу.

Фабрий замолчал. Я посмотрел на Лэнтина, а затем снова перевёл взгляд на римлянина. Вот, значит, в чём заключается истинная суть всех действий Рейдера?

— Но станут ли здешние орды делать это? — спросил я. — Последуют ли они за канларами? Станут ли подчиняться им?

Фабрий издал короткий смешок, и вместо него мне ответил д'Алорд.

— Ха, дружище, — произнёс он, — ты здесь новичок и не знаешь этих людей. Они само зло, говорю тебе. Они знают, что вскоре получат свободу, а потому без конца похваляются тем, что будут делать, когда их наконец натравят на Ком. Сдаётся мне, в них проник какой-то искусный яд, источаемый Рейдером. Они будто тигры, которые жаждут, чтобы их спустили на беззащитную жертву.

— Так оно и есть, — произнёс Лэнтин. — За то короткое время, что я провёл здесь, я убедился, что всё обстоит именно так. Не стоит возлагать надежды на собранные в этой бездне полчища. Все они, до последнего человека, последуют за Рейдером.

После этих слов наступила тишина. Внезапно Денхэм заговорил.

— Думаю, что хотя бы некоторым из нас удастся выбраться из пещеры, — сказал он. — У меня есть план, который мог бы сильно этому поспособствовать. Но что потом? Полагаете, мы сможем проникнуть на крышу храма и угнать оттуда одну из упомянутых летающих платформ? Или украсть одно из воздушных судов канларов? Если у нас получится, мы бы могли отправиться на юг и, пролетев над ледяными полями, предупредить расположенные там города о грозящей им опасности. Получив от них помощь, мы бы, вернувшись, сокрушили Рейдера и треклятых канларов.

Ацтек покачал головой и впервые за всё время разговора нарушил молчание.

— Это невыполнимо, — произнёс он на чётком, но при этом странно отрывистом английском языке. — Как-то раз я побывал на храмовой крыше и поэтому знаю, о чём говорю. Единственный путь на крышу, — это узкая лестница, что вьётся по внутренним стенам храма. И она проходит прямо через логово Рейдера!

— Что же в таком случае нам делать? — спросил англичанин. — Было бы безумием пытаться похитить одно воздушных судов канларов, поскольку они всегда садятся и взлетают с крыш зданий, а нам ни за что не удастся добраться до них незамеченными.

Лэнтин нарушил повисшее молчание.

— Но допусти, что в холмах за городом спрятано воздушное судно, — сказал он. — Это облегчило бы дело, верно?

Когда четверо воинов согласились с ним, он быстро продолжил:

— У нас с Уилером как раз имеется такая машина, — произнёс Лэнтин. — На ней-то мы и прибыли сюда из нашего времени.

Вся четвёрка обратила к Лэнтину жадные, недоверчивые взгляды.

— Вы хотите сказать, что перенеслись из своего времени в эту эпоху на машине? — спросил Денхэм. — Что явились сюда не по воле Рейдера, как было с каждым из нас, а своим ходом?

Лэнтин утвердительно кивнул, после чего вкратце описал похищение Кэннела, нашу погоню сквозь время и то, как впоследствии, неподалёку от города, мы угодили в плен к стражникам. Четверо воинов зачарованно внимали ему. Когда Лэнтин закончил, д'Алорд с лёгким благоговением в голосе спросил:

— И вы сами построили сей механизм? Выходит, вам удалось разгадать тайну Рейдера — тайну путешествий во времени?

— Да, именно так, — ответил ему Лэнтин. — Мы построили времямобиль и отправились вслед за Кеннелом.

— Боже! — воскликнул солдат. — Так это же наш шанс! Шанс на свободу! Если всем нам удастся вырваться из этой ямы, сбежать из города и добраться до вашей машины, мы сможем вернуться на ней назад, каждый в своё родное время. Назад во Францию!

— Нет! — решительно произнёс Денхэм. — Во-первых, не все мы сможем выбраться из пещеры. У меня есть план, согласно которому уйти удастся лишь некоторым — остальные должны остаться здесь. И ещё кое-что, д'Алорд. Даже если каждый из нас возвратится в своё время, как мы можем быть уверенны, что Рейдер не последует за нами и не сцапает нас вновь, как это было с Кеннелом, о котором нам рассказывали Уилер и Лэнтин? Насколько мы знаем, Рейдер мог оставить на нас некий знак или клеймо, посредством которого у него получится выследить нас сквозь столетия. Вот и получается, что, пока Рейдер не будет уничтожен, нам нет никакого смысла возвращаться в родное время.

— Но что же нам тогда делать? — спросил француз.

— А вот что, — сказал Денхэм. — Мы четверо поможем Лэнтину и Уилеру сбежать из пропасти. Согласно моему плану, успешный побег ожидает лишь двоих: более крупный отряд могут заметить в городе наверху. Наша четвёрка должна будет дать этим двоим возможность начать восхождение по лестнице — я объясню позже, каким образом. А поскольку сбежать могут лишь один или двое, теми двумя, кто предпримет такую попытку, должны стать Лэнтин и Уилер, ведь только они знают, как управлять машиной и где она спрятана.

Если у них выйдет добраться до машины, они через льды помчатся на юг и, предупредив жителей Кома о планах канларов, вернутся с силами, достаточными, чтобы навеки сокрушить Рейдера и канларов. Затем они вытащат нас из пропасти.

— Неплохой план, — одобрил центурион. — Мы четверо должны остаться, а они — уйти. Когда ты думаешь рискнуть? — спросил он англичанина.

— Нужно дождаться наступления безлунной ночи, — ответил Денхэм. — Темнота сыграет на руку нашему предприятию. Восьмая ночь, начиная с сегодняшней, будет в самый раз.

— Погоди-погоди… — нетерпеливо проговорил француз. — А как ты собираешься подняться по лестнице?

— Сейчас расскажу, — произнёс англичанин и приступил к объяснениям. — Мы должны изготовить из металла тяжёлый абордажный крюк и запастись длинной прочной верёвкой. В ночь, избранную для нашей попытки к бегству, мы четверо соберёмся у лестничных врат, в то время как Уилер и Лэнтин займут позицию у края площади, прямо под нижним витком винтовой лестницы. Затем, крича и сражаясь, наша четвёрка устроит возле ворот беспорядки, дабы отвлечь на себя внимание стражников по ту сторону решётки. Когда волнение достигнет наивысшей точки, и люди рядом с позицией Лэнтина и Уилера бросятся в направлении беспорядков, как они всегда здесь и делают, Уилер забросит абордажный крюк на лестничный изгиб у него над головой. Если удача улыбнётся нам, крюк зацепится, и Уилер сможет взобраться по верёвке на лестницу, после чего втащит туда Лэнтина. Оказавшись выше ворот и стражников, эти двое получат возможность подняться по лестнице.

— А как же стражники наверху? — возразил д'Алорд. — Как их миновать? И что насчёт металлического пола, что накрывает шахту? Он ведь будет задвинут. Как они сквозь него пройдут?

— Нет, — сказал Денхэм. — Если мы устроим у входа на лестницу достаточно большой переполох, стража по ту сторону ворот встревожится и вызовет подмогу. У них имеется сигнальная система для связи с поверхностью, и если они решат, что здешняя орава намеревается штурмовать ворота, те, кто наверху, откроют шахту, сдвинув в сторону храмовый пол, и пошлют вниз отряд стражников, чтобы отразить атаку на ворота. Так как шахта будет открыта, а стражники уйдут, Лэнтину и Уилеру не составит труда выбраться на поверхность и пройти через город к своей машине.

— Но мы же столкнёмся по пути с теми стражниками, что спустятся по лестнице! — воскликнул я.

— А вот и нет, — заверил меня Денхэм. — Когда их товарищи внизу просят о помощи, стражники наверху не спускаются по лестнице: это заняло бы у них слишком много времени. Стражники разматывают длинные верёвки-тросы, сбрасывают их с края шахты, так, чтобы они свешивались точно к подножию лестницы, затем застёгивают на себе что-то вроде упряжи, и, закрепив (при помощи особых шкивов) эту упряжь на тросах, за считанные минуты съезжают к основанию лестницы. За то время, что я пробыл здесь, беспорядки возле ворот вспыхивали дважды, и оба раза стражники, воспользовавшись этим способом, со свистом соскальзывали вниз, чтобы усмирить бунтовщиков.

— Стражников можно назвать кем угодно, — добавил д'Алорд, — но в смелости им не откажешь. Меня самого ещё никто и никогда не обвинял в трусости, однако, ventre-de-biche[3], я бы дважды подумал, прежде чем съехать по верёвке в эту адскую бездну.

— А что если кто-то из стражников всё же решит спуститься по лестнице? — спросил я.

Денхэм покачал головой:

— Не думаю, что они так поступят.

— Ну а вдруг? — настаивал я.

Он пожал плечами:

— Ну, тогда вы встретите их на лестнице.

Мы обменялись взглядами — слегка мрачными, как по мне, — а затем д'Аорд разразился оглушительным смехом.

— Ты чего бежишь впереди лошади, а?! — выкрикнул он. — Не забудь свою шпагу, парень, и, если встретишь кого-нибудь на лестнице, разделайся с ними. Если ты окажешься сильнее своих врагов, ты их убьёшь, а если сильнее окажутся враги, тогда они убьют тебя. Третьего не дано.

Я, как и остальные, не смог удержаться от горького смеха. Лэнтин, однако, вдруг сделался серьёзным:

— А как же Кэннел? — спросил он. — Что насчёт моего друга? Вы же знаете: мы прибыли сюда, чтобы спасти его, и не можем уйти без него.

— У вас есть ещё восемь дней на его поиски, — заметил Денхэм. — И если за это время он не отыщется, мы вчетвером постараемся найти его после вашего с Уилером побега. Если ваш друг где-то здесь, в пропасти, то к тому времени, как вы вернётесь, он уже будет с нами.

Внезапно наш разговор оказался прерван: в комнату вошли несколько её обитателей и с подозрением воззрились на нашу маленькую компанию.

— Нам лучше прерваться, — прошептал Денхэм. — Мы ведь не хотим, чтобы о наших планах прознали все кто ни попадя.

И поэтому, встав из-за стола, мы не спеша покинули комнату и вышли на залитую горячим солнечным светом улицу. Свет струился из стеклянных сфер на сводах пещеры и был таким ярким, что смотреть прямо вверх не представлялось возможным — так же, как невозможно в упор смотреть на солнце. Какой бы метод ни разработали канлары, чтобы собирать солнечный свет и тепло и передавать их на такую глубину под землю, этот метод был на удивление действенным.

Позади нас возвышалась серая каменная стена пропасти, а впереди, простираясь на многие мили — вплоть до противоположной стены, — сгрудились белые здания, что служили домом тысячам людей, кишевшим в городе. С центральной площади, возносясь на головокружительную высоту и достигая чёрного круга шахты, пронзавшей пещерные своды, вздымалась отблёскивающая металлом лестница. Вся эта титаническая спираль, вся до единого витка, переливалась в лучах света и походила на гигантскую, поднявшуюся вертикально металлическую змею.

В кипучей шумной толпе, что проталкивалась мимо нас, бесцельно кружила по улицам, втекала и вытекала из зданий, я ощущал некое ожидание, нетерпеливое, беспокойное предвкушение. Даже я, новичок в этом городе, чувствовал, как в проходящей рядом со мной толпе пульсирует непривычное волнение. Я видел, что мои спутники ощущают то же самое.

Перед нами остановился седой моряк, облачённый в бесформенную, покрытую пятнами одежду. Он вполне мог бороздить моря под одним парусом с Дрейком или Хоукинсом.

— Эй! Дружище! — крикнул он Денхэму. — Слыхал новости?

— Новости?! Что ещё за новости? — спросил Денхэм. Его брови сошлись над переносицей.

— Час назад, — ответил моряк, — стражники прислали в город сообщение: нужно наточить все клинки и приготовить всё оружие к бою. Говорю те, паря, скоро мы двинем на Ком и выпотрошим его по-полной. Что б мне лопнуть, если они вот-вот не выпустят нас отседава.

Издав злорадный, предвкушающий смешок, моряк зашагал дальше. Денхэм повернулся к нам, его лицо внезапно побледнело.

— Слышали? — спросил он. — Это значит, что на всё про всё у нас осталось совсем мало времени. Теперь нам нельзя дожидаться наступления безлунных ночей. В первую же ночь, когда наверху будет облачно, мы обязаны попытать счастья, ведь тогда здесь будет темнее обычного. А если мы провалим нашу попытку, вся эта прорва дьяволов вырвется на поверхность и обратит в ад беззащитный, ничего не подозревающий город. Рейдер готовится нанести удар!

Глава 13 В пропасти

Часы складывались в дни. О том времени я вспоминаю нынче так, как вспоминают об особенно ярком сне, поскольку даже тогда у меня складывалось впечатление, что всё в окружающем меня городе видится словно сквозь дымку убедительной фантастичности, свойственную любым снам. И хотя я прекрасно понимаю, что для тех, кто долго находился там в заключении, город пропасти являл собой самый настоящий ад на земле, тем не менее в последующие несколько дней сей город стал для меня обителью немыслимых чудес.

У меня было мало других занятий, кроме как бродить по нему. Каждый день мы с напряжением ожидали приход ночи. Однако всякий раз, когда она наступала, с потолка пещеры начинал струиться поток мягкого, изобличающего света. Это был лунный свет, который поступал к нам с поверхности через стеклянные сферы, что были установлены в городе наверху и вмонтированы в пещерные своды. Если бы наверху было облачно, здесь, в пропасти, сделалось бы достаточно темно, чтобы попытаться сбежать — но при ярком освещении об этом не могло идти и речи. А рисковать больше необходимого мы не могли: если нас обнаружат мы, несомненно, не доживём до второй попытки.

Так что в последующие восемь дней, пока Денхэм и его друзья сгорали от нетерпения и раздражались из-за вынужденной задержки, я проводил время, скитаясь по городу — как правило, в сопровождении кого-нибудь одного из друзей либо всех четверых сразу. По возможности мы предпочитали держаться вместе, ведь в таком случае мы представляли собой пусть и небольшой, но сильный отряд — многие свирепые души предпочли воздержаться от нападения, увидав пять наших клинков.

Однако даже при этом мы дважды ввязывались в драку, умудрившись, пусть и не совсем невредимыми, выйти из обеих схваток победителями. Общество подземного города было весьма кровожадным. Даже бродячие волки — и те, можно сказать, живут не такой дикой жизнью. Впрочем, у этого вольного, сурового существования имелось своё очарование, и временами я становился его жертвой. Меня, дитя цивилизации, ввергли нынче в такую жизнь, где о человеке судили по его силе и навыкам владения оружием и где все споры решались при помощи клинков. Заточённые в забитой до отказа пещере, мы, однако, не были скованы какими-либо законами или правилами поведения, и вскоре я выучился расхаживать так же самоуверенно и смотреть так же сердито, как и любой из обретавшихся в пещере дебоширов. А ещё, постоянно упражняясь с друзьями, я сильно поднаторел во владении клинком.

В те дни я проникся любовью к четвёрке своих новых друзей. Четверо мужчин из четырёх разных столетий и с разными характерами — вот кем они были. Но не смотря на это, между ними и мной (а также Лэнтином) завязались крепкие узы дружбы.

Меня с самого начала влекло к Денхэму: он больше остальных соответствовал моему времени и образу мыслей. Утончённый в манерах (я бы даже сказал, элегантный), беспечный по природе, он тем не менее был чертовски быстрым бойцом: пока его тонкая рапира выписывала в воздухе непреодолимые сполохи, сам Денхем вполне мог лениво зевать в лицо противнику. Он был изрядным щёголем, и зрелище того, как англичанин чистит и латает свой рваный костюм и встревоженно проверяет, как на нём сидит истрёпанный сюртук, было для нас источником неиссякаемого веселья. Тем не менее в ответ на все наши подтрунивания Денхэм лишь мягко улыбался и продолжал заниматься своими делами.

Д'Алорд, хоть он и нравился мне не меньше Денхэма, был совсем другим. Француз не ведал ни секунды покоя и никогда не замолкал — смеялся, кричал, сквернословил, — и даже в переполненной пещере он умудрялся жить с невероятным, вызывающим зависть удовольствием. Его было очень легко оскорбить, и мы все изрядно намучились, удерживая его от постоянных попыток втравить нас в какую-нибудь бессмысленную ссору. О причинах обиды, однако, он забывал с не меньшей лёгкостью и не был способен затаить злость. Д'Алорду нравилось сражаться больше любого из нас — он любил драку ради самой драки. Он до такой степени чувствовал себя в своей стихии, что временами даже заявлял, что если бы не отсутствие в пропасти вина и женщин, он бы с удовольствием остался там навсегда.

Римлянин был на несколько лет старше всех остальных в нашей компании. Вслед за штандартом своего легиона он исходил все дальние рубежи Империи — от Парфии и до Британии. Фабрий никогда не выказывал сильных эмоций и никогда не позволял застать себя врасплох. Этот спокойный, лишённый всяческого страха ветеран заставил меня кое-что понять о его великом народе. Народе, который воздвиг мощнейшую в истории человечества империю и оставил отпечаток своих обычаев и языка на доброй половине нашего мира.

Самым странным в этой четвёрке был, пожалуй, ацтек. Если его не сердили, он вёл себя совершенно спокойно, даже ласково — но никогда в жизни мне не доводилось видеть такой тигриной ярости, которую проявлял Икстиль во время схватки. За ним закрепилась слава превосходного бойца даже в этом городе воинов. Самые бесстрашные из головорезов опасались его. Со своим похожим на пилу мечом Икстиль управлялся с поразительными мастерством и быстротой — меня передёргивало от вида тех глубоких ран, которые он им наносил. Я никогда не встречал и не имел в друзьях такого надёжного и преданного человека. Тем не менее для тех, кого ацтек ненавидел, он был ужасающим врагом.

Каждый раз, когда мы пятеро скитались по городу, мы не прекращали разыскивать Кэннела. Но не находили его. Я начинал думать, что в конечном итоге Кэннелла вообще нет в пропасти: хоть мы и могли упустить его в этих бурлящих полчищах, также существовала возможность, что он погиб в каком-нибудь сражении (здесь или наверху) и что теперь он ожившим мертвецом бродит по городу канларов — ещё один жуткий раб в белом одеянии.

Но Лэнтин не желал этому верить. Каждый день, от рассвета до заката, он продолжал свои поиски и не впадал в уныние, когда ему в очередной раз не удавалось разыскать своего друга. Он не сопровождал нас пятерых в странствиях по городу, предпочитая вести поиски в одиночку; и хотя мы беспокоились о его безопасности, к нему никто никогда не приставал. Явный пожилой возраст Лэнтина, а также кротость и безобидность его натуры служили Лэнтину защитой от нескончаемых издевательств и драк, что царили в пропасти.

Медленно тянулись дни. Работая в такие часы, когда нас никто не видел, мы умудрились изготовить металлический абордажный крюк и длинную верёвку. Крюк сильно походил на тройной крючок для рыбалки и был достаточно большим, чтобы зацепиться за лестничную ограду; мы выковали его из кусков, которые вырвали из металлических стульев. Верёвка — длинная и очень прочная — была сплетена из длинных лоскутов рваной одежды; дабы облегчить подъём, мы навязали вдоль верёвки узлы. И крюк, и верёвка были спрятаны под койкой д'Алорда, в небольшом, хитроумно устроенном тайнике.

Так мы в конце концов дожили до восьмого дня — дня, когда на поверхности земли должна была наступить безлунная ночь и повлечь за собой темноту в подземелье. По мере того как день подходил к концу, нас охватывало всё большее и большее напряжение — один только Фабрий, казалось, выглядит таким же невозмутимым, как и всегда. В конце концов свет, лившийся с потолка пещеры, померк и угас — на город опустилась густая тьма; лишь одна или две красные лампочки из тех, что были установлены возле ворот на лестницу и вдоль девяти улиц, разгоняли эту тьму.

Прошёл час. И ещё один. И ещё один. Затем Денхэм поднялся со своей койки и ленивой походкой вышел из комнаты; через несколько минут за ним последовали д'Алорд и Икстиль. К тому времени на койках уже валялись и вовсю храпели спящие люди, но никто из них даже не шелохнулся, когда француз и ацтек прошли через комнату к двери; поэтому Лэнтин, Фабрий и я двинулись вслед за друзьями. Римлянин нёс верёвку и крюк, спрятав их у себя под плащом.

Из тёмной комнаты мы шагнули на почти такую же тёмную улицу; красноватые лампочки, скудно размещённые вдоль неё, скорее подчёркивали, чем рассеивали темноту. По улице шаталось несколько пьянчуг, однако большинство из тысяч и тысяч населяющих город людей набилось внутрь многочисленных построек. Мало кто в пропасти выходил из дому по ночам.

Денхэм, Икстиль и д'Алорд ожидали нас снаружи. Не произнося ни слова, весь наш маленький отряд быстро зашагал по тёмной улице — направился в сторону площади и огромной лестницы.

Глава 14 Вверх по лестнице

Когда мы вышли на широкий простор площади, то обнаружили, что там почти никого нет. Над нами возвышалась спираль винтовой лестницы, и в том месте, где она касалась дна пропасти, мы увидели отблески красноватого света, что озарял высокую решётку лестничных ворот. Держась как можно глубже в тенях, мы пробрались на дальний край площади, и там, в темноте, я и Лэнтин заняли свою позицию — прямо под нижним витком спиральной лестницы, висевшем в воздухе примерно в тридцати футах над нашими головами. Даже там, где мы стояли, нам был слышен топот ног по ступеням — стражники ходили туда-сюда вдоль лестничного изгиба, постоянно патрулируя нижнюю часть пути на «небеса»; также до нас долетали болтовня и звонкий смех тех стражников, что сгрудились внутри ворот.

— Теперь будьте наготове, — прошептал Денхэм. — В любой момент у вас может появиться шанс. Но, прежде чем рискнуть, убедитесь, что все стражники спустились к воротам.

— Если мы выберемся, а потом вернёмся с подмогой, — быстро проговорил я, — где нам вас искать?

Денхэм на секунду задумался, затем сказал:

— Знаешь ту высокую казарму, что стоит у северной границы пропасти, возле самой стены?

— Это та, у которой есть крыша? — спросил я, и англичанин кивнул.

— Да, она самая. Так вот, с этого момента мы четверо будем проводить на той крыше каждую ночь. Вы сможете спуститься на своей летающей карете прямо в шахту и под прикрытием темноты заберёте нас с крыши. Никто в пропасти ни о чём не догадается. Но сначала сделайте всё, как мы планировали: отправляйтесь в Ком и добейтесь помощи от его жителей.

— А как же Кэннел? — спросил Лэнтин. — Вы найдёте его?

— Не беспокойтесь, — ответил д'Алорд, — мы его вам отыщем.

В разговор вклинился спокойный голос Фабрия.

— Нам пора к воротам. Пришло время сыграть нашу роль, — сказал центурион Денхэму, и тот кивнул.

— Прощайте, — обратился он к нам. — Вы справитесь, я знаю.

Мы обменялись тёплыми рукопожатиями с каждым из четырёх воинов, после чего те бесшумно растворились в тенях.

Примерно минуту Лэнтин и я стояли в молчании и прислушивались к топоту ног у нас над головой. А потом вдруг по ушам ударил пронзительный крик, раздавшийся в центре площади. Это был голос д'Алорда. Во всю мощь своих лёгких француз кричал:

— На выход, други! Все на выход! Сегодня ночью нас выпустят на волю! Мы двинемся на Ком!

Вопль прокатился по безмолвному городу, а затем повторился — только громче; к голосу француза присоединились голоса трёх его друзей. Со стороны ворот донёсся встревоженный ропот стражников. Один из них окликнул француза (которого не удавалось разглядеть в темноте) и приказал тому заткнуться.

Д'Алорд не обратил внимания на приказ и продолжал драть глотку. И теперь из построек, стоявших вдоль расходящихся во все стороны улиц, вырывались и бежали к площади толпы людей. Услыхав крик д'Алорда, они, полагая, что утверждение француза соответствует действительности, подхватили этот крик и стали повторять его.

— Отпустите нас! Ком ждёт! Сегодня мы идём на Ком! — орали они, бросаясь к воротам на лестницу и прижимаясь к металлическим прутьям.

Вдалеке, в центре огромного плаца, мы видели целое море лиц. Колыхаясь вокруг подсвеченных красным ворот, оно напирало на решётку и на высокую стену, что огораживала первые несколько ярдов лестницы. Со всех сторон, со всех девяти радиальных улиц, прибывали всё новые и новые люди. Они сжимали в руках мечи и горели желанием, чтобы их повели грабить город, чьи богатства описывали им уже много-много раз.

Точно прибойная волна человеческой плоти, толпа билась о зарешечённые ворота в страстной надежде на свободу и разбой. Крики делались громче. Казалось, то звучит один мощный глас — правда, на тысяче языков одновременно.

— Выпустите нас! Подайте нам Ком! Сейчас!

Стражники на лестнице обеспокоенно кричали, а огромная толпа ломилась в ворота. Те стражники, что патрулировали верхнюю часть лестницы бросились вниз, дабы помочь своим товарищам удерживать ворота. Именно этого мы с Лэнтином и дожидались. Я тут же схватил металлическую «кошку» и за привязанную к ней верёвку раскрутил у себя над головой. Затем, примерившись к краю лестницы у себя над головой, я резко швырнул «кошку» в воздух.

Крюк с громким лязгом ударился о наружную сторону низкой лестничной ограды, сердце у меня ушло в пятки. Я боялся, что, не взирая на шум толпы, лязг привлечёт внимание стражников. Крюк, однако же, не зацепился и упал подле меня.

Прежде чем я собрался повторить попытку, раздался предостерегающий шёпот Лэнтина, и спустя мгновение мимо нас промчалась многочисленная — примерно пятьдесят человек — группа, направлявшаяся к бушевавшим у ворот беспорядкам, известие о которых, очевидно, уже достигло самых отдалённых пределов города. Не заметив нас в темноте, люди побежали дальше; за ними проследовали четыре или пять отставших одиночек — они тоже миновали нас не задерживаясь. На одно мгновение на горизонте снова сделалось чисто, и я повторно, с большей силой, чем в прошлый раз, метнул крюк вверх. И ощутил трепет облегчения, когда крюк зацепился за лестничную ограду, проскользил немного вдоль её края и снова застопорился.

Торопливо подёргав верёвку (та держалась надёжно), я с панической поспешностью пополз наверх. Хватаясь за навязанные вдоль всей верёвки толстые узлы, я быстро достиг ограды и, перевалившись через её край, упал на лестницу. Мгновение я просто лежал и жадно хватал ртом воздух. Затем я перегнулся через ограду и, лишь смутно различая Лэнтина в темноте, подал ему знак. Упершись ногой в ограду, я стал тянуть верёвку на себя. Спустя, кажется, целую вечность над оградой возникла голова моего друга. После того как он перебрался на лестницу, я обмотал верёвку вокруг туловища, а крюк выбросил как можно дальше. Затем на пару мгновений я замер в неподвижности.

Внизу, через пол-площади от нас, виднелись залитые багровым светом ворота; возле них кипела оживлённая деятельность. Толпы городских обитателей напирали на решётку, в то время как стражники отгоняли их, ударяя меж прутьев длинными копьями. С каждой из длинных, уходящих в темноту улиц, доносились возбуждённые мужские крики и стремительный топот множества ног. Бунт, поднятый нашими друзьями, дабы помочь нам сбежать, безусловно, удался на славу.

Не дольше минуты наблюдал я за разыгравшейся внизу сценой. Потом отвернулся и начал долгое восхождение по винтовой лестнице; Лэнтин шагал рядом со мной.

По мере того как мы с трудом взбирались по круто наклонённой спирали, шум у ворот постепенно уменьшался, делаясь тем тише, чем дальше мы удалялись от царившего на дне пропасти бедлама. Однако было очевидно, что бунт внизу всё ещё не удалось подавить. Потому что не прошло и десяти минут после нашего проникновения на лестницу, как у ворот внизу вспыхнул тонкий луч голубого света. Вспоров шахту у нас над головами узкий лазуревый поток вонзился, как нам показалось, прямо в металлическую крышку шахты.

Мне вспомнились слова Денхэма о сигнальной системе стражников, и теперь я гадал: не в ней ли заключена причина сего слабого свечения? Через минуту свечение исчезло. Однако, пока мы, накручивая круги, продолжали мчаться вверх по гигантской спирали, издалека, с чудовищной высоты, до нас долетел слабый, едва различимый звук — скрежещущий лязг металла.

— Пол в храме! — крикнул я Лэнтину. — Они его отодвинули! Лестничная шахта открыта!

Лэнтин ничего не ответил, запыхавшись от тяжёлого подъёма. Прошло всего несколько сводов. Внезапно что-то со свистом пронеслось через кольцо винтовой лестницы — сверху вниз. Свист повторился, и тогда я увидел, что он был вызван несколькими толстыми верёвками, которые сбросили сверху и которые теперь свободно раскачивались в центре лестничной спирали.

Схватив Лэнтина, я резко потянул его вниз и вместе с ним распластался на ступеньках. Это оказалось весьма своевременным поступком. Осторожно выглянув из-за края низкой стенки, я увидел, как вдоль раскачивающихся тросов промчались какие-то тёмные силуэты — длинными вереницами, один за одним. Когда они скрылись внизу, мы с Лэнтином вскочили на ноги и побежали дальше.

— Верхняя стража, — сказал я своему спутнику. — Будем надеяться, что вниз отправились все, кто был наверху.

Мы мчались по спирали. Всё дальше и дальше. Всё выше и выше. К тому времени звуки беспорядков на дне пропасти уже не долетали до наших ушей; мы добрались до потолка пещеры и прорезанной в нём шахты. Мы не останавливались. С левой стороны теперь находилась стена шахты, и мы тесно прижимались к ней, пока мчались наверх по узкому проходу.

Когда, по моим прикидкам, позади осталось две третьих лестничной длины, Лэнтин вдруг резко остановился. Я повернулся к нему. Он предостерегающе поднял руку, жадно к чему-то прислушиваясь.

— Слышишь? — спросил он тихим голосом.

Обратившись в слух, я через мгновение уловил тот звук, что заставил Лэнтина замереть на месте. Ритмичный, размеренный стук. Казалось, он доносится из точки, расположенной чуть выше нас и на другой стороне шахты.

— Стражники! — прошептал Лэнтин. — Кто-то из них спускается по лестнице!

При мысли об этом у меня вся кровь отлила от сердца: не имея возможности двигаться вперёд или отступить назад, мы угодили в западню на это небесной лестнице. И с каждой минутой, что я стоял там в нерешительности, топот стражников звучал всё ближе и ближе ко мне. Я понятия не имел, почему они спускались по лестнице, а не съехали вниз на тросах. Но могло случиться так, что эти стражники отправились в путь ещё до того, как снизу поступил сигнал тревоги. Впрочем, какой бы ни была причина, стражники подходили всё ближе и ближе, пока наконец не очутились прямо через шахту от нас, направляясь к нам по наклонному изгибу лестницы.

Мой мозг, на мгновение оцепеневший из-за надвигавшейся на нас смертельной угрозы, снова заработал; с отчаянной поспешностью я размотал верёвку, накрученную поперёк моего тела. Низкая стенка, что огораживала лестницу с правой стороны была через равные промежутки пронизана круглыми декоративными отверстиями. Я быстро пропустил верёвку через одно из этих отверстий и надёжно привязал, после чего сплёл на другом конце двойную петлю. Лэнтин тут же разгадал мой замысел и, пробормотав: «Отлично!», поставил ногу на одну из петель. Я тем временем проделал то же самое со второй петлёй.

Топот ног стремительно приближался из-за изгиба лестницы. Нам, однако, ничего не удавалось разглядеть в мутном сумраке шахты. Встав одной ногой в петли на конце верёвки, мы схватились за низкую лестничную ограду и осторожно перемахнули на другую сторону. Затем, повиснув над бездной, мы сползли вниз и оказались примерно в двадцати футах под лестницей. Плавно раскачиваясь из стороны в сторону, мы болтались на конце верёвке, а под нами зияло без малого две мили пустого пространства.

Стражники быстро маршировали по лестничной дуге, и я затаил дыхание, когда они проходили мимо того места, где наша верёвка была привязана к ограде. Стоит одному из стражников просто нащупать её и небрежно рассечь ножом, как мы тут же сорвёмся в пропасть, чтобы далеко-далеко внизу, на дне, встретить свою смерть. Но стражники проследовали дальше. Когда они шагали мимо, я отчётливо услышал, как их командир отдал приказ поторапливаться.

Подождав, пока они отойдут на противоположную сторону шахты, Лэнтин и я начали подниматься наверх. Медленно, утомительно мы прокладывали себе путь наверх. Вскоре наши руки ухватились за лестничное ограждение, и мы смогли перебраться на ступени.

Когда я перекатился через стенку, рукоять моей рапиры с громким дребезгом ударилась о металлическую лестницу. Объятый ужасом, я несколько минут в напряжении лежал на ступенях. Но до меня не долетало ни единого звука, свидетельствующего, что охранники заметили лязг рапиры — мы слышали, как их марширующая поступь стихает далеко внизу.

Тяжело дыша, я поднялся на ноги.

— Да уж, еле пронесло, — сказал я Лэнтину, тоже пытавшемуся восстановить дыхание. — Если бы те стражники поймали нас на лестнице, с нами бы всё было кончено.

Отвязав верёвку от стены, я снова обмотал её вокруг тела и двинулся к ожидавшему меня Лэнтина. Вглядываясь в темноту, он смотрел назад — туда, откуда мы пришли. Когда я шагнул в его сторону, он внезапно закричал:

— Берегись, Уилер!

И, когда я инстинктивно шлёпнулся на лестницу, из воздуха позади меня вылетел тяжёлый нож и, мелькнув надо мной, ударился о стену. Я вскочил на ноги и, выхватывая из ножен шпагу, обернулся.

Ниже по лестнице, в пяти ступенях от нас, стоял стражник — высокий темнолицый парень, которого едва удавалось разглядеть в кошмарной темноте шахты. Я тут же всё понял. Звон моей рапиры всё-таки был услышан (по крайней мере, этим стражником), и он, возвратившись назад для разведки, наткнулся на нас.

Человек издал хриплый крик и рванул наверх. Ко мне. Его длинное копьё было направлено прямо мне в сердце. Но моя рапира уже была наготове. Быстро шагнув в сторону, я уклонился от копья и вонзил клинок стражнику в горло — туда, где у него отсутствовала всякая защита. Удар получился что надо, стражник рухнул на лестницу. Его ужасающий придушенный вопль зловеще раскатился по огромной тёмной шахте. Издалека, снизу, донёсся ответный крик. Нам нельзя было терять время, и мы припустили вверх по лестнице.

Теперь, однако, внизу раздавались крики. До нас долетели завывания горна. Стало очевидным, что крик убитого мною стражника поднял тревогу и что за нами уже идёт погоня.

Я понимал: до вершины лестницы осталось совсем немного. И хотя мы знали, что металлическая крышка шахты не лежит сейчас на месте, из огромного отверстия над нами не падало ни единого лучика света — в грандиозном храме стояла такая же темнота, как и в расположенной под ним шахте.

— Дай бог, чтобы наверху не было стражников, — крикнул я Лэнтину, пока мы взбегали по ступенькам. Он ничего не ответил, и по его мучительному дыханию я понял, что наш долгий, изнуряющий подъём отнял у моего друга почти все силы.

А на другой стороне шахты, чуть ниже, раздавался хор криков — стражники наседали нам на пятки. Вопли на мгновение стихли, и я понял, что преследователи обнаружили труп убитого мной парня. Затем, яростно взревев, стражники вновь помчались за нами.

Шатаясь, точно пьяные, мы преодолели последний поворот винтовой лестницы. Из темноты возник короткая раскладная лесенка, соединявшая чёрное кольцо храмового пола с огромной спиралью, на которой мы стояли. Ни рядом с лесенкой, ни на её верху не было заметно никаких признаков присутствия стражников. Так что, выхватив из-за пояса шпагу и сжимая её в одной руке, я осторожно поднялся по небольшим ступенькам и шагнул на чёрное покрытие, служившее каймой той шахте, вверх по которой мы только что прошли.

В гигантском здании царила густая темнота. Полная тишина вокруг сообщала мне, что в храме никого нет. Лэнтин уже стоял рядом со мной. Крики преследователей вырывались из шахты и, по мере того как стражники приближались к нам, звучали всё громче. Я подскочил к стене зала и в отчаянии стал водить по ней ладонями.

Внезапно мои руки наткнулись на то, что я разыскивал, — на толстый рычаг. Я рванул его вниз, до самого предела, и облегчённо всхлипнул. Раздался громкий щелчок, и маленькая раскладная лесенка исчезла. Сложившись, её ступеньки спрятались в специальных нишах.

— Это задержит их на лестнице. На время, — сказал я другу, который подошёл ко мне и вцепился в предплечье.

Пока мы вдоль стены спешили к входу-выходу из здания, я в двух словах обрисовал Лэнтину свой поступок. То, что я запомнил, как складывается и раскладывается маленький трап оказалось весьма выгодно для нас. Когда мы мчались наружу по туннельному проходу, сзади раздался яростный, озадаченный рёв — стражники на винтовой лестнице обнаружили на своём пути непреодолимое препятствие.

Пробежав по арочному туннелю, пронзавшему могучую стену храма, мы наконец выскочили на открытый воздух. Не обращая внимания на шум в оставшемся позади нас храме, мы на мгновение замерли на месте. Наши сердца учащённо забились, когда, после пребывания в переполненной пещере, мы стояли под бескрайним небом и едва не лопались, вдыхая воздух свободы.

Город Канларов окутывала тьма. Тьма, которую усугубляло отсутствие на небе луны и звёзд.

Начинаясь у входа в храм, на восток уводила широкая улица. Она была заляпана кляксами алого света, что испускали размещённые вдоль всей её длины лампы накаливания. Улица рассекала скопление мигающих огоньков, обозначавших присутствие вокруг нас огромного города. Даже оттуда, где мы стояли, нам было видно, что на улицах полно стражников и что у нас нет ни единого шанса беспрепятственно пройти мимо них.

Я повернулся к Лэнтину, но прежде, чем успел что-то сказать, мы оба отпрянули назад в туннель. Неподалёку, приближаясь вдоль наружной стены храма, послышался топот чьих-то ног по земле!

Прижавшись к стене туннеля, мы слушали, как шаги раздаются всё ближе. Из храма позади нас слабо долетал яростный шум. Моя хитрость всё ещё сдерживала стражников на винтовой лестнице. Затем у входа в туннель возникли два силуэта — две белые призрачные фигуры, что ковыляли сквозь тьму.

— Рабы! — пробормотал Лэнтин.

Белые одежды и неуклюжие телодвижения, сообщили мне, что догадка Лэнтина об этих двоих — верна.

Шагнув в нашу сторону, рабы в заторможенной, механической манере прошли на расстоянии вытянутой руки от нас. Не знаю, заметили они нас или нет. Впрочем, я сомневаюсь, что, увидев нас, эти бездушные оболочки смогли бы понять значение нашего присутствия в туннеле. Как бы то ни было, пройдя мимо нас, рабы проследовали дальше по туннелю.

В руке у меня была шпага. Перехватив её за клинок, на шесть (или чуть больше) дюймов ниже рукояти, я крадучись поспешил за силуэтами в белых одеждах. Как можно тише я шагал за ними по туннелю — и через мгновение тяжёлая рукоять рапиры нанесла два быстрых удара, по очереди опустилась на череп одного и второго раба. Рабы осели на пол. Я тихо подозвал Лэнтина, и мы быстро стянули с распростёртых на полу фигур длинные белые накидки, затем надели их поверх собственной одежды. Пока мы этим занимались, меня передёргивало от глубочайшего отвращения: на ощупь двое мужчин на полу были холодны как лёд. Ожившие мертвецы, рабы канларов! В любом случае я надеялся, что мои удары освободили их от кошмарного услужения!

И вот, переодетые в белые одежды, мы снова покинули туннель и по широкому пандусу поспешили на залитую красным светом улицу. Мы прошли по улице какое-то расстояние, прежде чем нам попался кто-то из стражников. Когда это произошло, мы изменили свою походку, сделали её неуклюжей и одеревенелой; глаза наши смотрели строго вперёд, в то время как лицам мы постарались придать пустое, безжизненное выражение мёртвых рабов.

Нам никто не препятствовал, охранники проходили мимо, не удостаивая ни меня, ни Лэнтина даже беглым взглядом. И по мере того как позади оставался один вооружённый отряд за другим, дышать нам становилось всё легче и легче. Правда, мы всё ещё сохраняли безжизненную походку и замогильное выражение лица.

Чем ближе подходили мы к окраине города, тем пустыннее делалось на улице. Здания начали терять в размерах, расстояние между ними увеличивалось. Мы находились неподалёку от того места, где красные уличные огни заканчивались и улица переходила в дорогу.

Внезапно я схватил Лэнтина за руку. Далеко позади нас, в храме, откуда мы сбежали, раздался мощный звон — чудовищная звенящая нота, которая отчётливо прокатилась над всем городом. Звон повторился. И теперь откуда-то издалека (тоже со стороны храма) донеслись приглушённые крики ярости, несколько десятков гневных воплей, сквозь которые отчётливо пробивался звук горна.

— Стражники! — прошептал я напряжённым голосом. — Кто-то обнаружил их на лестнице! Они гонятся за нами!

— Быстрее, — пробормотал Лэнтин, не поворачивая головы. — Мы почти выбрались из города.

Так оно на самом деле и было: мы приближались к концу освещённой части улицы, в то время как зданий с обеих сторон становилось всё меньше. За последние несколько минут мы не встретили на улице ни одного человека, и, когда мы прошли под последней лампой, я повернулся к другу и крикнул:

— Мы покинули город, Лэнтин!

Резко втянув воздух, он обратил ко мне побледневшее лицо и прошептал:

— Ради бога, Уилер, угомонись! Вон тот стражник наблюдает за нами!

Я взглянул налево, и от увиденного у меня сжалось сердце. Человек, о котором говорил Лэнтин, — стражник в полном вооружении, стоял у входа в небольшое здание и с подозрением рассматривал нас. Его внимание, без сомнения, привлекло зрелище того, как один раб разговаривает с другим, и я проклял себя за проявленную глупость — зачем только я окликал Лэнтина?

Наши сердца учащённо бились, когда мы проследовали дальше, в лежавшую за полосой малинового света темноту. Оказавшись под её защитой, мы быстро сбросили белые одеяния, чья длина сковывала наши движения, а затем быстрой трусцой припустили по дороге.

Далеко позади нас, в городе, постепенно уменьшился и стих встревоженный, сердитый гул, производимый преследователями. Теперь мы находились на открытой местности, и поскольку дорога вскоре закончилась, дальше мы побежали через длинные, поросшие травой пригорки. Мы двигались на восток, в сторону холмов и долины, где был спрятан наш времямобиль.

— Спасены! — возликовал я, когда мы, спотыкаясь, бежали сквозь густую тьму. — Им ни за что не догадаться, в какой стороне нас искать.

— Догадаются, если тот стражник, что заметил нас, расскажет об увиденном, — отозвался Лэнтин. Это меня отрезвило.

— Даже в этом случае… — начал было я, но внезапно прервался и посмотрел назад.

— Лэнтин! — крикнул я. — Лэнтин!

Из города, двигаясь в нашем направлении, изливался поток из ста или больше мужчин. С собой они несли множество сверкающих, испускавших красный свет лампочек, закреплённых на концах длинных шестов. Багровые лучи фонарей падали вниз и поблёскивали на доспехах преследователей и наконечниках их копий. Стражников отделяло от нас больше мили. Однако они двигались прямо на нас, и разрыв быстро сокращался.

— Трава! — прохрипел я, когда мы, оступаясь, побежали дальше. — Они легко нас выследят по ней!

Трава, по которой мы бежали, была высокой и с виду — очень сухой и ломкой. Так что каждым своим шагом мы приминали огромное количество травинок, образуя тропу, по которой нас бы выследил даже ребёнок. И, когда преследователи наткнулись на оставленный нами след, позади раздался громкий, похожий на волчий вой.

Мы продолжали бежать. Лёгкие с трудом гоняли воздух, сердце едва не лопалось. И всё же стражники постепенно настигали нас, пока не оказались где-то в полумиле за нашими спинами. К тому времени мы уже знали, что приближаемся к той долине, где был спрятан наш аппарат, тогда-то и началась настоящая гонка.

Я слушал, как дыхание Лэнтина становится всё тяжелее, и понял, что тот почти выдохся. Долгий подъём из пропасти и бросок через город Канларов истощили силы моего друга — его выносливость вот-вот достигнет критической точки.

Сквозь тьму проступила тёмная масса. По мере нашего приближения, она постепенно обрела вид небольшой рощицы, раскинувшейся поперёк входа в долину. Думаю, мы вышли прямиком к нашей цели скорее по слепой случайности, а не преднамеренно. И теперь мы с безумной скоростью продирались сквозь чащу.

Мы выбрались из рощи в открытую долину. И как только мы сделали это, Лэнтин рухнул на землю.

— Ступай, Уилер, — задыхаясь, произнёс он. — Тебе удастся добраться до машины и сбежать. Дальше я идти не могу.

Я оглянулся и увидел, что преследователи, растянувшись в широкую цепь, пробираются через заросли. Перед собой они выставили ряд красных огоньков, чтобы мы не смогли затаиться в тенях. Под деревьями не было травы, и стражники не могли выследить нас так же, как в поле, однако при всём при этом они продолжали быстро двигаться вперёд, весело перекрикиваясь друг с другом.

— Я не могу тебя здесь бросить, — сказал я Лэнтину. — Остаёшься ты — остаюсь и я.

— Иди! — приказал Лэнтин. — У тебя и без меня всё получится. Живо!

Бросив взгляд назад, я поколебался мгновение, а потом быстро нагнулся и, подхватив Лэнтина под плечи, кое-как поставил его на ноги. Затем, поднатужившись, я то ли потащил, то ли понёс его через долину в направлении спрятанной машины.

Я не оглядывался. Но, когда наши преследователи выбрались из леска, рядом со мной и впереди заплясали длинные лучи красного света. Благодаря этому багровому свечению они меня увидели — раздался дикий рёв. Ещё несколько шагов, и я достиг нужной точки долины. Отсюда начинался склон, наверху которого лежал времямобиль. Я начал восхождение, силы мои быстро таили.

По долине ко мне неслось десятка два людей, копья и мечи поблёскивали в багровом свете, что отбрасывали оставшиеся позади фонари-факелы. Я волок Лэнтина наверх. Пот заливал глаза, каждый мускул был напряжён до предела. Карабкаясь по склону, я больше напоминал загнанного, обезумевшего зверя, чем человеческое существо, тогда как Лэнтин всё ещё умолял меня бросить его и спасаться самому.

А в сотне ярдов позади нас вверх по склону бежали стражники, и с каждой секундой их крики становились всё ближе. Продравшись сквозь стену окружавших машину кустов, я увидал, что машина, никем не тронутая, стоит на прежнем месте, и облегчённо всхлипнул. Откинув круглую крышку наверху цилиндра, я сбросил Лэнтина внутрь. И только-только успел сунуть ноги в лаз, как на прогалину, прорвав завесу из веток, выскочила дюжина стражников; красные фонари-факелы озарили полянку алым светом.

Заметив меня, стражники резко остановились футах в пятнадцати от машины. Три ближайших воина воздели над головой правую руку. В руке у каждого покачивалось тяжёлое копьё. Затем, словно три атакующие металлические змеи, тяжёлые, остроконечные копья взмыли в воздух и устремились в мою сторону.

Но в этот самый миг внутри машины щёлкнул переключатель, и меня ударило внезапным порывом ветра. Стражники, фонари и даже три пронзающие воздух копья исчезли. Машина, а вместе с ней Лэнтин и я, нырнула в глубины времени.

Глава 15 Над льдом

Мы проскочили через два дня и две ночи, прежде чем Лэнтин счёл безопасным прекратить наше продвижение во времени. К тому моменту мы уже запустили механизм перемещения в пространстве и подняли машину на высоту мили от земли. Достигнув указанной высоты, мы отключили временную волну и повисли в воздухе — неподвижные как во времени, так и в пространстве.

Было ранее утро — ясное и солнечное. Через край машины я глянул вниз и не заметил в долине никаких признаков жизни. За те двое суток, через которые мы так быстро промчались, стражники, очевидно, бросили искать нас и возвратились обратно в город. «Интересно, как они объяснили себе наше внезапное исчезновение?» — подумал я.

Соскользнув внутрь машины и закрыв за собой круглую дверцу, я, полностью обессилевший, опустился на мягкий пол и попытался выразить Лэнтину благодарность за спасение моей жизни. Начни он действовать на долю секунду позже, и меня бы пронзили брошенные преследователями копья. Лэнтин, однако, не желал ничего слышать и заявил, что в одиночку ему бы никогда не удалось добраться до машины. А посему, сознавая, что и он, и я погибли бы без помощи друг друга, мы оставили сей вопрос в покое.

Спустя несколько минут Лэнтин вернулся к панели управления и, заложив широкий вираж, направил машину в сторону южного горизонта. Он постепенно наращивал мощность, пока мы не рванули к югу на самой высокой нашей скорости. Вскоре далеко впереди показался сверкающий лёд, и через несколько минут зелёная земля позади нас превратилась в крошечное пятнышко на ледяном панцире, а затем — исчезла. Рассекая воздух, точно метеор, мы летели высоко над ледяными просторами.

Час за часом мчались мы вперёд через бесконечные поля сверкающей белизны. Холодный воздух вынудил нас включить обогреватель — впрочем, даже с ним в машине было не слишком тепло. Внизу, от горизонта до горизонта, простирались ледяные поля. Тут и там однообразие пейзажа нарушали белоснежная дюна или холм.

Наконец в середине дня на южном горизонте возникла и начала утолщаться чёрная линия. Уменьшив скорость и спустившись ближе к земле, мы устремились в сторону чёрной полосы.

Казалось, что по мере нашего приближения полоса увеличивается, растёт, становится всё больше и больше. В конце концов мы зависли над этой чёрной массой и воззрились на неё в немом благоговении. Это была стена.

Но какая! Гигантский — шириной и высотой с гору — барьер из чёрного твёрдого металла, протянувшийся насколько нам было видно от восточного горизонта к западному. Колоссальная металлическая преграда добрых полторы мили в высоту, с толщиной у основания равной примерно миле, а у верхушки — где-то половине мили. Рядом с этой гладкой, тускло поблёскивающей громадой стены великого Вавилона выглядели бы игрушечными и микроскопическими.

У этой стены лёд кончался. С северной стороны преграды ледяные поля простирались так далеко, насколько могли видеть наши глаза. Но с южной стороны льда не было. Там росли искривлённые и перекрученные холодом ледника маленькие деревья и бледно-зелёная трава и открывался вид на унылые холмистые долины, убегавшие к южному горизонту.

Мы парили над плоской вершиной могучего барьера и ошеломлённо его разглядывали. Вокруг не было никаких признаков жизни. Ни звуков, ни движения. Только белое пространство на севере, зелёное на юге, а между ними, разделяя и обозначая их границу, — титаническая стена.

Лэнтин взволновано заговорил:

— Ты понимаешь, в чём предназначение этой стены, Уилер? Её возвели здесь как плотину для сдерживания ледника. Как преграду для волн льда. Но каким образом? С трудом верится, что люди способны на такое!

Теперь я понимал, что Лэнтин прав и что стена была построена, чтобы перекрыть ледяному приливу доступ на юг. Это достижение поразило и восхитило меня. Что являют собой Великая Китайская стена и Марсианские каналы по сравнению с этим? Здесь, в далёком будущем, через пятнадцать тысяч лет после нашего времени, мы наблюдали очередной этап покорения природы человеком. Человек ровнял горы и поворачивал реки, а тут, под нами, он протянул руку и остановил наступление безжалостного ледника.

В течение целого часа мы, точно зачарованные, висели над колоссальным барьером, а затем вспомнили о своей миссии и продолжили стремительный полёт на юг.

Мы мчались дальше и не замечали внизу никаких признаков жизни — ничего, кроме унылых арктических равнин, тут и там покрытых какой-то скудной растительностью.

Лэнтин снова вскрикнул. Взглянув на юг, я различил вдалеке странные проблески света, походившие на дрожащий маревом воздух. Вновь снизившись на расстояние жалкой мили от земли, мы устремились в сторону мерцания.

Далеко впереди возникло ярко-зелёное пространство. По мере нашего к нему приближения, я стал различать на зелёном фоне белые пятнышки, обладавшие до странного правильной формой. Мы летели вперёд, и белые пятна превращались в здания, а зелёное пространство — в зеленеющие лужайки и сады, среди которых те здания стояли. Лэнтин вновь остановил машину, и мы озадаченно уставились вниз. С востока на запад пролегала чёткая граница — предел садов и зданий. К северу от этой линии простирались холодные, продуваемые ветром равнины и росла чахлая арктическая флора, тогда как к югу от всё той же невидимой черты (казалось, всего в нескольких футах от мрачной тундры) начинались пышные тропические сады, протянувшиеся на юг насколько хватало глаз. А ещё складывалось впечатление, что неуловимое мерцание тоже зарождается в этом месте; к югу от незримой границы оно присутствовало повсеместно. Если вам доводилось видеть, как в знойный полдень над железнодорожными путями или раскалённым песком дрожит горячий воздух, вы меня поймёте. Именно на это оно и походило — неуловимое, мимолётное колебание воздуха.

— Ничего не понимаю, — произнёс Лэнтин, указав на невидимую линию, отделявшую арктический мир от тропиков. — Подобные кущи, и всего в нескольких футах от холодной равнины.

— Это выше моего разумения, — сказал я другу. — И ещё кое-что, Лэнтин. В машине так же холодно, как и раньше. Даже с работающим обогревателем. Тем не менее страна внизу выглядит как тропики.

Лэнтин покачал головой, и запустил машину. Мы полетели на юг. Холод стоял такой, будто мы летели над ледником, хотя под нами проплывал пейзаж, напоминавший Флориду моего времени. Чем дальше мы продвигались, тем больше становилось белых построек, окружённых садами и лужайками. Мы видели, что по форме здания отличаются друг от друга. Некоторые из них были коническими, другие — кубическими, а третьи — сферическими, напоминая огромные, слегка погружённые в землю глобусы из белого камня. Я обратил внимание, что больше всего там было конических построек, хотя имелось и множество других конструкций. Домов-цилиндров, правда, не было вообще.

Наши глаза снова и снова улавливали внизу необъяснимое мерцание воздуха. Теперь мы летели на низкой скорости, менее чем в миле над землёй. Лужайки и сады исчезли, уступив место тесно сгрудившимся зданиям огромного города. На его просторных улицах суетились крошечные фигурки; казалось, что по широким проспектам беспрерывно проносится уйма транспорта. Но не было никаких признаков воздушных судов.

Здания всё увеличивались и увеличивались, из чего следовало, что мы приближаемся к центру города. Далеко впереди начал вырисовываться гигантский силуэт огромного конуса. Чудовищное конусообразное здание имело такие же внушительные размеры, как и храм Рейдера в городе Канларов. Изменив курс, мы направились к этой колоссальной центральной постройке. Приблизившись, мы рассмотрели, что стены постройки совершенно гладкие и цельные и что она обладает усечённой, приплюснутой вершиной, образующей ровную круглую площадку диаметром несколько сотен футов. Мы мельком увидели всё это, а затем Лэнтин под небольшим углом направил машину к плоской вершине конуса.

— Там и сядем, — сказал он. — Это город Ком. Тут нет никаких сомнений.

Я кивнул, но ничего не ответил: моё внимание привлекло кое-что другое. Пока мы плавно, на умеренной скорости спускались к конусу, я заметил, что озадачившее нас странное мерцание вроде бы становится отчётливее, сильнее, ближе… По-видимому, оно в неподвижности висело над конусом в нескольких родах от его вершины. И пока мы мчались к этой вершине, на меня обрушилась истина. Во внезапной вспышке интуиции мне открылась природа странного мерцания.

— Лэнтин! — закричал я. — Мерцание — это крыша! Прозрачная крыша! Тормози!

Лицо Лэнтина побледнело, он потянулся к органам управления перемещением в пространстве. Но, прежде чем его рука коснулась нужного рычага, раздался оглушительный грохот, и меня через салон машины жестоко швырнуло вперёд. Я приложился головой о стальную стенку, и в моём мозгу словно что-то взорвалось. Сознание покинуло меня.

Глава 16 Совет Кома

Сквозь терзаемый болью, пульсирующий мрак пробивался свет — всё сильнее и сильнее. Раздавался глухой монотонный звук. Казалось, он плыл ко мне откуда-то с чудовищной высоты. Я отвернулся, собрался с силами и распахнул глаза.

Я лежал на мягком матрасике, разложенном на низкой и узкой металлической платформе. Надо мной нависал высокий белый потолок, а когда я приподнялся на одной руке, то получил возможность осмотреть и остальную часть помещения, в котором находился.

Это была светлая, просторная комната с белыми стенами. Комнату заливал солнечный свет. В одном её конце имелись высокие открытые окна без стёкол и ставень. Сквозь окна в комнату вливались потоки солнечного света и тёплого воздуха. Если не считать кровать, на которой я лежал, и два металлических, простой конструкции стула, комната была совершенно пуста. Впрочем, то была приятная глазу пустота — строгая и чистая.

И тут на меня обрушились воспоминания, а вместе с ними — внезапный страх. Где Лэнтин? Удалось ли ему пережить катастрофу? С большим трудом я начал подниматься из лежачего положения, а потом на одно мгновение вновь откинулся на спину. Потому что дверь, размещённая в одной из стен комнаты, отъехала вбок, и внутрь вошёл какой-то человек.

Высокий, властный, с тёмными волосами и ясным молодым лицом. Тем не менее что-то в глазах выдавало в нём человека средних лет, почти пожилого. Он был одет в короткую белую тунику, обрамлённую тремя узкими фиолетовыми полосками. Когда незнакомец заметил, что я очнулся и рассматриваю его, он на секунду удивлённо замер, а затем направился ко мне.

Когда он заговорил со мной — заговорил на языке Канларов, — его лицо осветила дружелюбная улыбка.

— Пришли в себя, Уилйер? Ваш друг тоже очнулся. Только-только.

— Лэнтин! — воскликнул я. — С ним всё в порядке? Он не ранен?

Незнакомец улыбнулся.

— Не больше вашего. Хотите с ним встретиться?

Охотно согласившись, я вознамерился встать с кровати. Но мой собеседник толкнул меня обратно.

— В этом нет нужды, — сказал он и, протянув руку к металлической платформе подо мной, коснулся скрытой в её подножии кнопки. Платформа тут же мягко оторвалась от опор и закачалась в четырёх футах от пола. Когда мой новообретённый друг положил руку на край платформы, та под воздействием лёгкого толчка плавно заскользила по воздуху.

Заметив моё изумление, незнакомец пояснил:

— Это всё клориум — металл, который мы некогда применяли в наших воздушных судах. Под воздействием определённых сил, он теряет свой вес. Затем, как будто между прочим, он добавил: — Меня зовут Кетра.

Легко толкая мою платформу по воздуху перед собой, он двигался в сторону выхода из комнаты, когда я жестом остановил его.

— Могу я на секунду выглянуть из окна? — спросил я, указывая на высокие проёмы.

Вместо ответа Кетра шагнул к упомянутому мной окну. Его лежавшая на краю платформы рука доставила меня туда же. Приподнявшись, я жадно уставился наружу.

И тут же понял, что, должно быть, нахожусь у вершины того огромного конического сооружения, к которому мы направлялись, когда потерпели крушение. Внизу, повсюду вокруг и до самого горизонта, простирались белые постройки. Они походили на тысячи разбросанных как попало геометрических моделей — конусов, сфер, кубов. И хотя я находился высоко над постройками, мне всё же удалось различить на улицах внизу быстрое движение. Туда-сюда сновали толпы пешеходов и мелькали транспортные средства странной конструкции, которые, следуя широким магистралям, тут и там поднимались в воздух, дабы проскочить друг над другом. Бросив взгляд вдоль длинной, наклонной стороны конуса, рядом с вершиной которого мне довелось стоять, я увидел у его основания другие грандиозные скопления народа. Люди бесцельно толклись и кружили вокруг здания. Я повернулся к Кетре.

— Значит, это и есть Ком? — спросил я.

Он кивнул.

— Да, это Ком.

Я показал рукой на многолюдную толпу, бурлившую у подножия цилиндра.

— Вас здесь, наверное, миллионы? — предположил я.

Кетра тоже посмотрел на человеческую массу внизу, и лицо его омрачилось.

— Такие толпы собираются нечасто, — произнёс он. — Но подошло время великих событий. Наши люди собираются вокруг этого здания, в котором находится Совет Кома, чтобы узнать о принятых советом решениях.

Кетра отвернулся от окна (теперь его лицо приобрело серьёзное и неулыбчивое выражение) и лёгким толчком направил платформу в сторону двери, а потом — сквозь неё. Он провёз меня по длинному коридору и свернул в другую комнату, во всех деталях схожую с той, которую я только что покинул. И там, стоя у открытого окна и глядя на картину внизу, как это недавно делал я, находился Лэнтин.

Он обернулся, увидел меня и в тревоге приблизился. Повинуясь прикосновению Кетры, платформа опустилась на пол, и при содействии моего друга я поднялся на ослабевшие ноги.

— Ты в порядке, Уилер? — спросил Лэнтин быстро.

Я заверил его, что со мной всё хорошо: слабость и головокружение, которые я испытывал, стремительно покидали меня. У Лэнтина вырвался невесёлый смешок.

— С моей стороны это была дурацкая выходка — вмазаться прямо в эту крышу! — Он указал на голубое небо.

Подойдя к окну, я встал рядом с Лэнтином и с любопытством глянул наверх.

В небе виднелось то же самое мерцание, которое я заметил под нами во время полёта, — едва уловимые сполохи света, которые, как я теперь знал, были вызваны солнечными лучами, отражавшимися от плоской, прозрачной крыши.

Я спросил у Кетры:

— Крыша накрывает весь город?

— Под ней лежит весь Ком без остатка, — ответил он. — Не будь её, смогли бы мы жить подобным образом? — Он широко взмахнул рукой, охватив этим жестом сразу всё: и мягкий, тёплый воздух, и открытые окна, и белые здания, обрамлённые зелёным кружевом садов.

— Но как её построили? — спросил я. — На чём она держится? Это стекло или какой-то другой материал?

— Это вообще не материал, — последовал поразительный ответ. — Это сила.

Я с лёгким недоверием посмотрел на него.

— Сила? Она была достаточно твёрдой, когда мы в неё врезались.

— Да, это сила. — Кетра улыбнулся. — Вот почему крыша почти невидима — как сверху, так и снизу. Сплошная плёнка электрической силы, натянутая над всем городом, от края до края. Её вырабатывает кольцо станций вокруг города, и она задумана таким образом, что отражает некоторые из вибраций эфира и при этом позволяет входить остальным. Например, она исключает вибрации под названием «материя», такие как воздух или ваша машина. Весь городской воздух закачивается сюда через особые вентиляционные отверстия в силовом щите. С другой стороны, поле позволяет попадать внутрь вибрациям теплового излучения и света, так что наш город освещается и обогревается самим солнцем. Без такого щита, мы бы жили в городе, который представлял бы собой такое же безрадостное и холодное место, как и окружающие его равнины.

— Значит, мы врезались в невидимое силовое поле… — произнёс я и покачал головой. — Что ж, во время удара оно показалось нам достаточно крепким.

— Даже самая мощная сила в мире не сможет пробиться через него, — сказал Кетра. — Вам повезло, что вы не летели с больше скоростью, а иначе вас бы уничтожило. Как бы то ни было, мы обнаружили вас на силовом щите, лежащими без сознания внутри машины, и, поскольку в наших силах по собственному желанию нейтрализовывать поле в определённых местах, вас удалось спустить в город.

— А машина?! — воскликнул я. — Она ведь не разрушена, правда? Не разбита вдребезги?

Кетра покачал головой.

— Вряд ли она вообще пострадала, — заверил он нас. — Нос машины вогнулся внутрь, но его уже починили. — Он на мгновение прервался, а потом произнёс кое-что поразительное: — Эта машина и её конструкция делают вам честь. Очень жаль, что построив её и забравшись так далеко в будущее, вы не смогли отыскать своего друга.

Я судорожно втянул воздух и взглянул на Лэнтина — его лицо отражало крайнее изумление.

— Я не говорил ему ни слова, Уилер, — сказал он. — Клянусь.

Кетра улыбнулся.

— Никто из вас ничего мне не рассказывал, — произнёс он. — Однако вы провели без сознания целые сутки, и за это время, друзья мои, мы выяснили всю вашу историю. Узнали о том, как вы прибыли сюда, чтобы предупредить нас о поджидающей за льдами угрозе. Той угрозе, что несёт в себе злобное создание, которое вы зовёте Рейдером.

— Но как? — спросил я беспомощно.

В ответ Кетра коснулся установленной в стене кнопки, и жестом пригласил нас присесть на стоявшие у окна стулья. Через минуту в комнату вошёл облачённый в зелёное слуга с металлическим ящиком в руках. Вручив ящик Кетре, слуга удалился.

Ящик представлял собой продолговатую коробку из чёрного металла. Её длинная сторона равнялась одному ярду, если не больше. Обутой в сандалию ногой наш собеседник дотронулся до переключателя в полу, и небольшая квадратная секция пола взвилась вверх на четырёх то ли ножках, то ли подпорках — получился маленький столик. Кетра опустил ящик на столик и открыл.

Внутри находился небольшой блестящий аппарат. Он состоял из широкой коробочки и установленного на ней небольшого рупора, походившего на громкоговоритель от радио, только значительно меньших размеров. Из коробочки выходил гибкий шнур, разветвлявшийся на конце на три отдельных провода, у каждого из которых имелся металлический наконечник. Кетра разместил аппарат на столе, а затем достал из ящика три или четыре небольших бесформенных предмета — серых, усохших, сильно сморщенных. Размером они были меньше бейсбольного мяча, и я понятия не имел, что это такое.

Теперь Кетра повернулся к нам.

— Сей механизм, — произнёс он, указав на блестящий аппарат, — мы называем мозгосчитывателем. Как вы знаете, в извилинах мозга сохраняется нестираемая и неизменяемая запись о каждом слове и действии. Когда мы что-нибудь вспоминаем, мы попросту обращаемся к этой записи, которая зовётся нами памятью, а на самом деле является крошечным, но долговременным изменением. Будучи присоединён через нервную систему к человеческому мозгу, данный аппарат считывает с несметных мозговых извилин отпечатанную на этих извилинах запись воспоминаний.

Кетра проворно закрепил на своём теле три металлических зажима: один — над лбом, второй — в области шеи, третий — рядом с позвоночником.

— Эти зажимы сквозь кожу устанавливают прямой контакт с нервной системой, — объяснил он. — К ним я присоединю три шнура от мозгосчитывателя. — Слова сопровождались действием. Покончив с этим, Кетра щёлкнул выключателем на маленькой коробочке под рупором — из рупора тут же начал доноситься гнусавый металлический голос. Он вещал на языке канларов.

Сквозь дребезжащую болтовню мозгосчитывателя к нам пробился голос самого Кетры.

— Аппарат воспроизводит запись моего жизненного опыта за последние несколько часов, — объяснял Кетра. — В продолжение своей работы, он будет погружаться всё глубже и глубже и, если ему позволить, доберётся до моего самого первого воспоминания. Или же я могу применить аппарат, чтобы сосредоточиться на каком-нибудь конкретном отрезке моей жизни, и он с неизменной точностью будет считывать впечатления и ощущения мозга за тот период. Идеальная, механическая память.

Кетра щёлкнул выключателем и удалил зажимы со своего тела.

— И этим его полезность не исчерпывается, — добавил он, пока мы потрясённо таращились на маленькое устройство.

— Вот, — продолжил наш друг, взяв в руку один из серых морщинистых предметов, — это человеческий мозг. Мозг одного из величайших представителей моего народа, умершего пять веков назад. Тем не менее каждое воспоминание, каждая мысль и ощущение, имевшие место при жизни человека, в неизменном виде запечатлены в его мозгу и, благодаря мозгосчитывателю, доступны нам.

Кетра быстро надел на высохший мозг полую металлическую полусферу и подсоединил к ней шнуры аппарата. Щелчок выключателя — и тишину вновь нарушил знакомый гнусавый голос. Рупор монотонно зачитывал на канларском языке те сведения, что хранились внутри подключённого к аппарату мозга; декламировал самые сокровенные мысли, идеи и устремления человека, умершего пять столетий назад. Я невольно вздрогнул, и Кетра выключил аппарат.

— Вам это кажется странным, — сказал он, — однако вы поймёте разумность подобного устройства. Когда умирает великий человек — человек, чьи умственные способности превосходят способности всех остальных, — его мозг извлекают из черепа и подвергают особой обработке. Затем, присвоив ему индекс, мозг помещают на хранение в предназначенное для этой цели здание. Там хранятся тысячи умов, и каждый из них, посредством мозгосчитывателя, доступен в любое время. Они помогают нам своими знаниями, опытом и воспоминаниями. Таким образом, когда кто-то среди нас умирает, его разум не исчезает бесследно, а остаётся в виде записи — записи идей и достижений этого человека, — чтобы мы могли, когда нужно, посоветоваться с ним.

— И пока мы были без сознания, — вмешался я, — вы использовали мозгосчитыватель на нас? Выяснили нашу историю, узнали, зачем мы сюда прибыли?

— Так оно и есть, — ответил Кетра и потемнел лицом. — Мы стремились понять, кто же вы такие — первые чужестранцы, когда-либо приближавшиеся к нашим краям. И мозгосчитыватель поведал нам вашу поразительную историю. Теперь мы знаем всё, чем вы хотели поделиться по прибытии сюда, — о злобном существе, которое вы зовёте Рейдером. Именно это знание заставило все те толпы внизу ожидать решение Совета.

— А Рейдер?! — воскликнул я. — Что он такое, Кетра? Ты знаешь?

— Знаю, — ответил он просто, и на его лице возникло задумчивое выражение. — Знаю, — повторил он. — Как и все в Коме. Вы уже имели дело с этим самым Рейдером, а посему тоже имеете право знать. Я поделюсь с вами тем, что нам известно. Скоро соберётся совет, и вас расспросят подробнее. А сейчас…

На минуту Кетра погрузился в молчание. Потом заговорил низким, звенящим от энергии голосом.

«Я расскажу вам историю канларов, — начал он. — Людей города цилиндров. Злобных нечестивцев, чья погибель уже приближается. Знайте же, люди минувшего, что давным-давно, хотя и не так давно, как ваше родное время, наш народ обитал в четырёх могучих городах. Каждый из этих городов был почти таким же большим, как сам Ком. Льды ещё не нагрянули с севера, и в ту пору вокруг городов лежала зелёная и прекрасная страна. Но никто в ней не жил, ведь все предпочитали весёлую жизнь огромных городов. Много веков назад люди научились производить пищу прямо из почвы (как мы делаем и сегодня), а посему возделывать землю или жить на ней было без надобности. Так что всё население страны перебралось в четыре больших города.

Здания каждого мегаполиса были построены в разном стиле. Здесь, в Коме, все дома имели коническую форму, и, следовательно, наш город стал известен как Ком, город конусов, а мы, его обитатели, превратились в народ конусов. Второй город был городом кубов, третий — городом сфер, четвёртый — городом цилиндров.

Каждый из четырёх городов был свободен и независим, каждый управлялся советом, избиравшимся из числа горожан. В итоге из-за этой независимости между городами вспыхнули соперничество и жестокая ревность. Каждый стремился перещеголять другого в научных достижениях и старался не допустить смешения своей крови с кровью соперника. Таким образом, канлары, или народ цилиндров, постепенно развились в светловолосую расу, в то время как хлуны, или народ конусов, были темноволосыми. Оставшиеся два города тоже отличались — как друг от друга, так и от первых двух городов.

Прошли века, и затем с севера накатила могучая волна льдов. Она величаво расползалась по всей стране, затапливая всё своим леденящим потоком. Волна катилась в сторону четырёх городов и наконец, неспешно продвигаясь на юг, подступила к вратам города кубов. Объятые отчаянием, люди кубов обратился к жителям Кома с просьбой предоставить им убежище. И получили его. Все до единого они перебрались в Ком, а ледник продвинувшись дальше на юг, похоронил под своей толщей город кубов. Потом льды поглотили город сфер — его обитатели тоже обрели приют в Коме, самом южном из четырёх городов. И наконец ледяная волна накрыла город цилиндров, и его обитателям, канларам, также пришлось искать убежище в Коме, хотя они его терпеть не могли.

Но льды не останавливались. Они ползли всё дальше и дальше, пока над Комом не нависла угроза тоже угодить под ледяной покров и оставить наш народ без жилья и прибежища. Поэтому, посовещавшись, народ Кома решил остановить наступление ледника.

Глубоко под поверхностью земли они разжигали мощные очаги нестабильности, пока истерзанная земля не вздыбилась огромной стеной, пересекавшей путь ледяного потока. А затем, чтобы земляную стену не смело, учёные Кома, продемонстрировали метод, с помощью которого любое вещество могло быть по желанию преобразовано в иные элементы — путём перестраивания структуры его электронов. И вот, воспользовавшись данным умением, люди Кома выровняли созданный ими гигантский барьер, после чего, применив разработанные их учёными приборы, направили на стену излучение, которое своей способностью к трансмутации элементов сделало её металлической. Преграда была закончена, и, когда льды добрались до гладкого горного хребта из металла, тот остановил их, сдержал. Далеко-далеко, по обеим сторонам барьера, ледник полз дальше, поглощая страну. Но стена до такой степени замедлила его, что ему не удалось продвинуться дальше к городу.

Однако холод, идущий от льдов, стена была не в силах остановить; и для борьбы с этим холодом был разработан огромный силовой щит, который нынче простирается надо всем Комом и в который вы врезались в своей машине. Пропуская солнечные свет и тепло, он при этом отсекал холодные ветра, дувшие с ледяных просторов. И таким образом, расстроив планы самой природы, народ Кома, казалось, избавился от всех своих бед.

Люди из трёх других городов вполне сносно устроились в городе конусов. Каждый народ построил свои собственные разновидности жилья: кубы, сферы, цилиндры. Все перемешались, породнились, слились в одну расу. Все, кроме народа цилиндров — канларов. Эти, пусть и ненавязчиво, но держались в стороне.

Шли годы, и учёные Кома обретали всё большую и большую мудрость. Открыв способ укрепить своё тело, они стали проживать непомерно большие отрезки времени — мы до сих пор так живём. Они отправили исследователей на другие планеты, их взор достигал самых отдалённых звёзд. Они научились создавать жизнь и почти — почти! — выяснили, как одолеть смерть. С душой, покидающей тело, они ничего поделать не могли, ибо есть знания, лежащие вне пределов человеческой мудрости. Однако тело как таковое они могли сохранить пусть и бездушным, но таким же подвижным и живым, как и в период самой жизни.

Да, и правда казалось, что на лестнице познания уже не осталось новых ступеней, на которые ещё можно было бы шагнуть. И тогда, не уведомив остальных людей, канларские учёные решили разгадать тайну времени. Неспособные отыскать способ самостоятельно управлять временем, странствовать в нём по собственной воле, они создали невообразимую, чудовищную тварь — тварь с бесформенным, зачаточным телом, которая тем не менее была живой и которая могла по желанию превращаться в туманную дымку и в этом газообразном состоянии свободно путешествовать сквозь время. Канлары сотворили этого монстра, поместив в него три светящихся шара — его органы чувств и вместилище разума. Именно эту тварь вы теперь называете Рейдером.

Так всё на самом деле и было. Это произошло при моей жизни, каких-то два десятка лет назад. Я входил в состав верховного совета Кома, когда канлары представили перед ним своё творение.

Канлары объяснили нам способности создания, продемонстрировали его жизнь, его интеллект. А ещё они предложили совету план, который становился возможен благодаря наличию Рейдера.

Они отметили, что поскольку Рейдер способен по собственному желанию путешествовать сквозь время, он может перенестись либо в прошлое, либо в будущее и, захватив в каждой эпохе людей, доставить их в наше время, чтобы те послужили нам рабами. Испокон веков в наших городах жили только свободные люди, и в рабах не было никакой необходимости: почти всю работу за нас выполняли машины. И всё же именно в этом заключался злодейских замысел канларов.

Совет в ужасе отверг их план. А также предупредил, что в случае, если канлары не уничтожат созданную ими тварь, совет сам выследит и убьёт её. Канлары пришли в ярость и, забрав с собой Рейдера, покинули совет. Однако позднее они пообещали, что избавятся от существа в течение определённого времени, заявив, что, прежде чем уничтожить, хотят изучить его подробнее.

Итак, они на какое-то время сберегли Рейдеру жизнь, и его сила и интеллект стремительно развивались, пока для канларов он не превратился в божество. Каждое слово существа было для них законом. Совет снова предупредил канларов, что создание нужно уничтожить, и они снова согласились сделать это. Но вскоре после этого, ночью, все канлары, все до единого, тайно погрузились на свои воздушные суда и бежали их города, прихватив с собой Рейдера.

Нам не удалось выяснить, куда они направились, но мы всё же разослали на их поиски множество разведчиков. А когда все разведчики вернулись, не обнаружив никаких следов, мы решили, что канлары вместе с их зловещим богом удрали на другую планету. На том дело и кончилось. Мы всегда считали, что ледяные поля на севере тянутся до самого полюса, и не могли знать о стране, куда ушёл народ цилиндров.

Однако теперь, благодаря тем сведениям, которые мозгосчитыватель почерпнул из вашей памяти, пока вы находились без сознания, все люди в Коме знают о нависшей над ними угрозе; знают, что Рейдер и канлары собрали во всех эпохах тысячи свирепых воинов и что они намереваются обрушиться на наш город, разграбить его и убить всех жителей. Поэтому-то совет и собирается сегодня — чтобы решить, какое направление действий мы выберем».

Кетра закончил, и я в молчании переваривал его невероятную историю. Но Лэнтин нарушил тишину, задав Кетре вопрос.

— Я всё ломаю голову над двумя непонятными мне моментами, — проговорил он, — как так вышло, что вы говорите на том же языке, что и канлары, и почему в городе под нами нет ни одного цилиндрического здания? По вашим словам, каждый народ строит здесь дома своих собственных конструкций, тем не менее цилиндров я не заметил.

— Когда канлары сбежали, — объяснил Кетра, — цилиндры были разрушены, поскольку никто из других народов не захотел в них после этого селиться. А что касается нашего языка — он всегда был одним и тем же для всех четырёх городов. Вы называете его канларским языком, потому что впервые услышали его от канларов, однако он в равной степени является ещё и языком жителей Кома.

Прежде чем мы успели задать новые вопросы, из угла комнаты донеслась одинокая звенящая нота.

— Совет… — пробормотал Кетра. — Вас призывают предстать перед ним.

Он жестом пригласил нас выйти из комнаты и, когда мы оказались снаружи, провёл нас по коридору к небольшому лифту, который — там, в этом здании будущего — имел на удивление знакомый вид. Кетра тронул рычаг, и мы бесшумно заскользили вниз по длинной шахте, минуя один за одним этажи огромного конуса. Кабина остановилась, и мы шагнули из неё в тесный вестибюль. Мы пересекли его вслед за Кетрой и через высокий арочный проём проследовали в большой амфитеатр — полукруглое помещение с рядами сидений, лесенкой взбегавшими наверх. Во всех креслах сидели люди, одетые на манер Кетры, и, когда мы вошли, взгляд каждого из них тут же сосредоточился на нас. На возвышении в центре полукруга восседали четверо мужчин, возрастом превосходившие остальных. Рядом с ними стояло ещё одно кресло — пустое. Слуга быстро поставил на возвышении два раскладных стула, на которые мы с Лэнтином и уселись. Затем Кетра шагнул к передней части помоста и обратился к собранию.

Он говорил ровным, невозмутимым голосом, но по выражениям, написанным на лицах членов совета, было легко понять, что его слова вызывают глубокий интерес. Кетра провёл обзор истории Кома (которую он уже вкратце пересказал мне и Лэнтину), а после указал на грозившую городу опасность. В заключении он решительно заявил, что народ Кома не должен допустить сражения в родном городе, вместо этого нужно перейти в наступление и ударить по канларам и Рейдеру в их собственном логове.

Когда он закончил, возникла уйма вопросов, касаемо средств, которые надлежало использовать для сражения. Судя по всему, в последнее время воздушные суда не особо часто использовались в Коме из-за сложности полётов под огромной силовой крышей; а посему это будет нелёгкой задачей — за короткий промежуток времени переправить войска через ледяные просторы.

Но Кетра отмёл эти возражения. Могучий флот воздушных судов можно будет построить в течение нескольких дней, заявил он, если народ Кома обратит на это все свои силы. Что же касается оружия, то его могли бы разработать учёные Кома, и оно так же будет произведено в огромном количестве — так эффективно, на сколько это представляется возможным.

В нижнем ряду поднялся крепко сбитый, седовласый мужчина и воскликнул:

— А как же Рейдер?! (Я привожу здесь наш эквивалент того непроизносимого слова, которым народ Кома именует данное создание.) Как вы помните, он силён. И мы даже не догадываемся, на сколько. И, если прижмёт, он может скрыться во времени и, дождавшись часа, снова ударить по нам — с канларами или без них.

— Вовсе нет, — отозвался Кетра. — Когда мы построим наши воздушные суда, мы снарядим каждое из них аппаратом для путешествий во времени, изобретённым этими двумя людьми и который установлен в их собственной машине. Оборудованные подобным образом, наши корабли получат возможность преследовать Рейдера во времени и уничтожить его, если он туда сбежит.

Последовали и другие возражения, но Кетра отверг их все до единого. Было ясно, что он вознамерился претворить в жизнь свой план внезапного удара по канларам, вместо того чтобы ждать их нападения. В конце концов совет принял его сторону. Нас дважды призывали поделиться сведениями по соответствующим вопросам, и наконец, после многочасовых дебатов, совет подновляющим большинством проголосовал за то, чтобы со всей возможной скоростью построить большой флот воздушных судов, приспособленных, как наша с Лэнтином машина, для путешествий во времени. Как только суда будут готовы, а учёные снабдят их оружием, всё войско под предводительством Кетры устремится на север и, неожиданно обрушившись на город цилиндров, навеки сокрушит канларов и Рейдера.

Глава 17 Битва и после битвы

Спустя шесть дней после знаменательного заседания в небо над городом вознёсся могучий флот воздушных судов. Свойства силового щита, прикрывавшего город, были изменены таким образом, чтобы сквозь него могло беспрепятственно проходить любое воздушное судно, и теперь над Комом парило и кружило не менее пяти сотен летающих машин. По своей конструкции эти машины во многом походили на те суда, что я мельком видел в городе цилиндров. Продолговатые, узкие и плоские, они были заострены с обоих концов и для безопасности пассажиров обнесены по бокам невысоким барьером.

В общем, жители Кома сотворили истинное чудо, построив за шесть дней полтысячи летающих машин и снабдив их таким же, как у нас, устройством временной волны. Подобным образом были оснащены все суда. Аппаратура на каждом из них являлась точной копией аппаратуры, установленной в нашем времямобиле. Несмотря на это, Лэнтин и я продолжали цепляться за свою машину. После аварии учёные Кома тщательно отремонтировали её для нас и заверили, что столкновение нисколько ей не повредило. На протяжении указанного срока мы большую часть времени занимались тем, что руководили производством аппаратуры для путешествий во времени и обучали работе с ней нескольких избранных людей. Эти несколько в свою очередь обучали многих других, так что к тому времени, когда мы были готовы выдвигаться, на каждом воздушном судне присутствовал хотя бы один человек, разбиравшийся в аппарате временной волны.

План нашей экспедиции был достаточно прост. Мы собирались обрушиться на город цилиндров и, полностью разрушив его, истребить канларов, а также (если получится) Рейдера. Думаю, на самом деле ни один участник похода по настоящему не желал встречи с Рейдером, но я знал, что, несмотря на страх перед монстром, люди будут беспрекословно выполнять все приказы Кетры.

Об оружии, которым учёные Кома снабдили экипажи воздушных судов, мне было мало что известно. Кетра поведал нам о звуковом луче — мощном пучке звуковых колебаний, который, будучи направлен на какой-нибудь объект, мог изменять свою частоту до тех пор, пока эта частота не совпадала с частотой вибрации объекта; это приводило к разрушению всего, на чём оказывалось сосредоточено излучение. Здесь работал принцип двух камертонов, которые, если им придать одинаковый период колебаний, заставляют друг друга вибрировать даже на значительном расстоянии друг от друга. Также до моего слуха доходили упоминания о других орудиях — орудиях, предназначенных для борьбы с Рейдерам. Впрочем, я не видел ни одного из них.

И вот теперь, когда огромный флот парил и кружил над белыми сооружениями Кома, а наш времямобиль завис над этим флотом, сквозь скопление воздушных судов промчалось большое одинокое судно и повисло рядом с нами. Чёрная, продолговатая машина несла на себе Кетру. Рядом с её острым носом, облачённый в белые одежды, стоял предводитель войска собственной персоной.

Он наклонился к раструбу и отдал в него какой-то приказ. Его судно тут же начало подъём и с быстро растущей скоростью устремилось на север. Огромный флот внизу сделал то же самое: приказ Кетры с помощью своего рода радио был передан на все воздушные суда. По-прежнему держась рядом с машиной Кетры, наш времямобиль нёсся вперёд, ведь от нас требовалось провести флотилию кхлунов к городу цилиндров.

К тому моменту, как постройки Кома позади нас пропали из вид, флот уже летел почти в двух милях от земли. Он двигался клиновидным строем, в острие которого находились наш времямобиль и воздушное судно Кетры.

Стояло позднее утро, когда мы промчались высоко над колоссальной металлической стеной, что сдерживала ледяной поток. Вскоре стена скрылась за южным горизонтом, а мы всё неслись на север через ледяные поля.

Солнечные лучи, почти под прямым углом падавшие на лёд далеко внизу, порождали ослепительное сияние, которое было почти невыносимо для глаз. Выглянув из кормового окошка, я увидел, как позади и ниже нас одно воздушное судно врезалось в другое, что летело перед ним, и оба рухнули вниз, чтобы разбиться об лёд. Примерно полдюжины машин по спирали снижались к обломкам. Но основная часть флотилии неслась дальше, не обращая на подобные происшествия внимания.

Флот мчался на север весь день. Тогда как Лэнтину, чтобы держаться рядом с машинами кхлунов, приходилось придерживать скорость нашего времямобиля. Наступал закат, арктический закат — за безбрежные ледяные степи, заливая небо ярким, напоминавшим кровь сиянием, падал шар багрового пламени. Лэнтин вдруг тихо вскрикнул и, схватив бинокль, взглянул сквозь расположенное подле него окно на север.

Я подскочил к нему и, когда он передал мне бинокль, увидел далеко впереди небольшое скопление тёмных точек, которые на фоне алого заката казались угольно-чёрными. Но Кетра уже тоже их заметил. От основной массы флотилии отделились десятка два машин (среди них — и наш времямобиль) и устремились в погоню.

Мы неслись к точкам, и точки вырастали в размерах, превращаясь в воздушные суда, сильно похожие на те что, окружали меня и Лэнтина. Когда мы приблизились, они развернулись и стали улепётывать на север. Двое из них оказались гораздо шустрее остальных. Спасаясь от нашего преследования, они исчезли из виду буквально за одну секунду. Однако остальные семеро судов, осознав, что бегство невозможно, развернулись и приняли бой.

На одно мгновение преимущество оказалось на их стороне: совершенно неожиданно они совершили разворот и плотным строем помчались прямо на нас. Руки Лэнтина запорхали над пультом управления, и наша машина со скоростью света взмыла над мчавшейся к нам семёркой судов. Но в этот самый момент из передовой машины противника вырвался голубой сполох и едва не угодил в нас.

Воздушным судам позади нас повезло меньше: когда их коснулись выпущенные врагом полосы голубого света, четверо из них, объятые пламенем, рухнули на ледяной панцирь. До сих пор невредимая, семёрка атакующих заложила крутое пике и проскочила под воздушными судами Кома. Затем враги развернулись и помчались назад, чтобы нанести новый удар.

Теперь, однако, удивление покинуло наш отряд, и он ударил в ответ. По ушам нам внезапно ударил (и это при условии, что мы находились внутри времямобиля) низкий вибрирующий звук, чья тональность всё возрастала и возрастала. На палубах наших воздушных судов я мог разглядеть людей, наводивших на приближающиеся вражеские машины тупоносые металлические штуковины. И тут до меня внезапно дошёл смысл происходящего — я понял, что жители Кома пустили в дело упомянутое Кетрой звуковое излучение.

Семь воздушных судов неслись вперёд, чтобы дать отпор нашим кораблям. Я успел бросить беглый взгляд на их палубы, заполненные стражниками в броне, которыми руководило несколько облачённых в яркие одежды Канларов. Вражеская семёрка снова разразилась голубыми вспышками, и ещё два воздушных судна Кома превратились в огненные шары и кометами рухнули вниз. Однако теперь, когда противник снова поднырнул под воздушные суда кхлунов, гулкий, пронзительный звук резко усилился, и я увидел, как пять из семи канларских машин буквально рассыпались на мелкие кусочки и градом людей и крошечных обломков металла низверглись на ледяные поля. Вот она, сила звука в действии. Сила, благодаря которой паровой гудок способен сотрясать дом до самого основания. Аппарат, изобретённый людьми Кома, увеличивал эту силу в тысячу раз.

Два уцелевших канларских судна попытались сбежать, но спустя мгновение тоже развалились на части и упали — кхлуны изменили частоту колебаний своих аппаратов так, чтобы та подействовала на две уцелевшие машины.

Основная часть нашего огромного флота уже догнала нас, и тогда в воздухе состоялась короткая остановка. Корабль Кетры подплыл к нам. Чтобы расслышать его, я откинул дверцу наверху времямобиля и высунулся наружу.

— Это были разведчики, — прокричал нам Кетра, — патруль канларских судов. И двоим их них удалось уйти! Они предупредят канларов о нашем приближении.

— И что же вы намерены предпринять? — спросил я. — Не откажетесь от нападения?

— Нет! — крикнул Кетра. — Мы продолжим путь и, если канлары выползут из своей норы, встретим их с распростёртыми объятиями. Впрочем, теперь всё обойдётся без сюрпризов.

— Но как же наши друзья? — спросил я. — Нужно вытащить их из пропасти.

— Мы пошлём за ними судно, — ответил Кетра. — Оно сможет быстро долететь до города цилиндров, и, поскольку теперь канлары отправятся нам на встречу, ему удастся беспрепятственно спустится в ту шахту, о которой вы рассказывали, и забрать ваших друзей. Вы понадобитесь мне здесь, чтобы сопроводить нас до города канларов, если их флот не выйдет нам на встречу.

Так мы и решили поступить, немедленно. По приказу Кетры снизу поднялось воздушное судно и повисло рядом с нами. Мы снабдили пилота и двух его помощников чёткими инструкциями, как добраться до храма и проникнуть в пропасть. Там они смогли бы снять наших товарищей с крыши, на которой те должны были дожидаться нашего возвращения. Пилоту было велено лететь к городу цилиндров по широкой дуге, дабы избежать встречи с каким-нибудь канларским судном, и, когда город очистится от стражи и канларов (а мы были уверенны, что так и произойдёт), он сможет легко попасть в храм, а затем — в пропасть. Пообещав точно следовать нашим указаниям, он через сгущающиеся сумерки умчался на северо-запад.

Ночь к тому времени уже вступала в свои права, и по приказу Кетры флот возобновил стремительную гонку на север. Теперь, однако, войско держалось настороже, окружив себя ореолом быстрых разведчиков, летевших как над флотом, так и далеко впереди него. А наша машина и судно Кетры реяли у острия образованной флотом треугольной формации.

Не зажигая огней и двигаясь исключительно по компасу, мы всё мчались и мчались вперёд, в темноту. Ночь перевалила за середину, а мы знай себе неслись на север над бесконечными полями льдов. Нам уже начинало казаться, что теперь, когда мы явились, чтобы напасть на них, у канларов не хватило духу дать нам бой. В час после полуночи я сменил Лэнтина у пульта управления машиной, и, пока он ненадолго прикорнул на мягком полу кабины, мы продолжали плавно скользить по воздуху.

Позади меня неустанно и бесшумно двигался могучий флот воздушных судов; внизу проплывал однообразный, бесконечный лёд; один час сменялся другим, а противник не спешил предпринимать против нас никаких действий — всё это сглаживало страхи в моём сознании, убаюкивало, обволакивало мимолётной апатией. Сидя в полудрёме над пультом управления, я продолжал удерживать нашу машину рядом с мчавшимся сквозь густой мрак судном Кетры. Взглянув на циферблат, я понял, что мы находимся в пределах сотни миль от края ледяного поля, и мысль эта неким образом избавила меня от внезапно нахлынувшего утомления. А затем впереди, в полумиле от меня, вспыхнул ослепительный лазуревый свет. И даже с такого расстояния моих ушей достиг грохот. Потом наступила тишина.

По огромному флоту пронёсся внезапный ропот — шёпот волнения и ожидания. Лэнтин, разбуженный грохотом, подорвался с места, где лежал, и мигом очутился подле меня.

— Один из разведчиков! — выкрикнул я. — Канлары напали на них и кого-то уничтожили.

Не успел я договорить, как из мрака впереди вырвалось ещё два голубых сполоха, и два воздушных судна, что спешили обратно к нам, поглотило пламя. А потом из темноты вынырнул флот канларов и обрушился на нас.

Я летел в самом авангарде нашего флота, и предо мной предстало смутное, искажённое видение несметного числа тёмных силуэтов, мчавшихся в нашем направлении; затем я инстинктивно направил времямобиль вверх и, наращивая скорость, понёсся над сражением. Мы с Лэнтином были безоружны, поскольку звуковое излучение нельзя было применять сквозь стенки нашей герметичной машины, а потому оставаться в самом сердце противостояния означало навлечь на себя бессмысленную гибель.

Когда два сближающихся флота встретились, мир на мгновение наполнился грохотом — тут и там воздушные суда одной стороны врезались в воздушные суда противника. Затем с неожиданной решительностью битва рассыпалась на мириады отдельных схваток.

Повсюду вокруг нас, простираясь далеко в ночь, парили суда двух флотилий. Неразрывно связанные, слившиеся воедино друг с другом, флотилии эти утратили способность действовать как две отдельные единицы. Из воздушных судов канларов вырывались вспышки голубых молний, и машины кхлунов одна за другой падали вниз, чтобы двумя милями ниже, на льду, встретить свою погибель. Внизу, озарённая голубыми вспышками и появлявшимся вслед за ними пламенем, разыгралась жуткая сцена: воздушные суда, наполненные или стражниками в медных доспехах и ярко одетыми канларами, или облачёнными в белое кхлунами, брали друг друга на абордаж, терпели крушение либо в головокружительном пике падали одно над другое. Всё это сопровождалось рефреном из жужжащих звуков, пробивавшимся даже сквозь рёв битвы. Тут и там суда канларов разваливались на куски и падали, рассыпая по воздуху своих пассажиров. Хорошо, что кхлуны построили свои корабли из материала, невосприимчивого к звуковому излучению, потому что в водовороте той битвы, многие из их машин непременно оказались бы сбиты их же собственным оружием.

Мы парили над битвой меньше минуты — именно столько времени прошло с момента встречи и соударения флотилий. До сих пор сражение шло на равных, но тут случилось нечто, что склонило чашу весов на сторону канларов.

Внезапно, без всякого предупреждения, все воздушные суда кхлунов засияли мглистым светом. До нас донеслись крики удивления и ярости. Машины канларов оставались такими же тёмными, как и прежде, и теперь, выныривая из темноты, они налетали на светящиеся суда жителей Кома и дюжинами кружащих огненных шаров отправляли их вниз.

— Смотри! — воскликнул Лэнтин, указывая через потолочное окно куда-то вверх.

Высоко в небе, даже выше нашего времямобиля, зависли примерно двадцать светящихся кругов. Они испускали тот же призрачный свет, что исходил сейчас от машин кхлунов.

— Канлары! — прокричал Лэнтин. — Там наверху их воздушные суда! Они снабжены аппаратами, которые заставляют машины кхлунов светится, в то время как их собственные суда остаются тёмными! Их нужно уничтожить, а иначе нашему войску придёт конец!

Я осмотрелся по сторонам в поисках Кетры, но тот пропал из виду, затерявшись в бушевавшей под нами битве. Также поблизости не было ни одной машины наших союзников. Поэтому я развернул времямобиль и направил его вверх, в сторону светящихся кругов.

Выжав из машины всю доступную мощь, мы мчались прямо на них; я приготовился к удару. Времямобиль с ошеломляющей силой врезался в первый светящийся круг и пропорол воздушное судно так, словно то было сделано из бумаги. Мы продолжили лететь вверх, и, когда я оглянулся, то увидел, что протараненная нами машина, разбитая и объятая пламенем, кружась, падает на бушевавшую внизу битву. Я развернул времямобиль и, повисев мгновение в воздухе, точно парящий ястреб, снова рванул к линии воздушных судов.

Снизу в меня ударила сразу дюжина голубых вспышек, но, прежде чем те достигли нас, чудовищная скорость нашей машины, вывела нас из под огня. Я мчался вниз под небольшим углом, нацелив стальной нос машины в центр линии канларских судов, и на сей раз в своём неостановимом, таранящем пике мы пробили сразу два судна.

Когда мы уносились прочь во тьму, я услышал позади звуки новых крушений, а, когда снова развернул машину, то увидел, как последние из тех судов канларов, что несли светящиеся круги, падают вниз и гибнут. Кхлуны заметили нашу атаку и, догадавшись о её смысле, бросились наверх, чтобы разобраться с теми, кто ускользнул от нас. И вместе с уничтожением этих двух десятков парящих машин канларов, странное свечение, исходившее от каждой из машин кхлунов, исчезло. Мы так и не узнали, что это был за свет. Несомненно, канлары разработали какой-то способ, заставлявший наши воздушные суда испускать свет, в то время как их собственные машины оставались тёмными. Возможно, это было излучение, схожее с применявшимся в Мировую войну флуоресцентным «чёрным светом», от которого канлары с помощью специальных средств защитили свои машины. Какой бы ни была его природа, в подобном ночном сражении такой свет представлял собой грозное оружие. Из-за него суда кхлунов делались видны во мраке, превращаясь в подсвеченные мишени для синих молний, тогда как суда канларов незримо парили рядом с ними в темноте. Но теперь с исчезновением этого света перевес в битве начал переходить на сторону людей Кома. Их смертоносные звуковые лучи наполняли воздух дребезжанием, и вражеские суда целыми группами, целыми массами разваливались на куски, обращались в труху и градом сыпались на землю — люди вперемешку с металлом. В конце концов от канларского флота осталось каких-то жалких тридцать судов, тогда как вокруг них кружило почти две сотни машин кхлунов, поливавших врага гибельным звуковым излучением.

Мы висели над битвой, когда снизу к нам устремилось одинокое воздушное судно, на борту которого я увидел Кетру. Когда он остановил машину рядом с нами, я открыл люк времямобиля, и Лэнтин высунулся наружу.

— Вы победили! — крикнул он Кетре и указал в темноту под нами, где дребезжание звуковых лучей и вспышки голубого света указывали на близкое окончание битвы.

— Да, победа за нами, — отозвался Кетра. — Но где же Рейдер?

— Прячется в храме, — ответил Лэнтин. — Туда-то нам сейчас и нужно. Мы должны спасти наших друзей и уничтожить Рейдера.

— Так и поступим, — согласился Кетра, — но сперва… — Тут он внезапно умолк и, казалось, напряжённо прислушался. Я тоже напряг слух, и сквозь грохот гибнущих машин и гул звукового излучения моих ушей достиг звук, отдавшийся внутри меня барабанами рока.

Тихий шёпот ветра — шёпот, который быстро сделался громче. Через мгновение ветер уже вовсю визжал, ревел и завывал. Снизу ударил порыв ветра такой силы, что наша машина закачалась из стороны в сторону; вместе с ветром до нас долетел пронзительный свист — жуткий хор завываний, сменившийся громыханием бури. А потом в ста футах под нами прямо из ниоткуда возник… Рейдер!

Мгновение он просто висел на месте — монстр из кружащихся языков тумана. Сквозь темноту пробивался лучезарный свет трёх зелёных сфер. А в следующий миг он обрушился на поле битвы, расширяя, растягивая свою мглистую форму, пока она не вобрала в себя два десятка воздушных судов, на которых сгрудились выжившие солдаты канларов.

Туманная масса Рейдера буквально за секунду окутала уцелевшие канларские машины, после чего из зелёного, образованного сияющими сферами треугольника начал вспышка за вспышкой вырываться зелёный свет, направленный на парившие вокруг корабли кхлунов. Машины, которых касался этот зелёный свет, исчезали — просто пропадали из виду, оставляя после себя небольшое облачко светящихся искорок, которые тускнели и тоже исчезали.

Позади нас раздался громкий крик, и с корабля Кетры на Рейдера сбросили нечто, походившее на чёрную, обволакивающую сеть. Я видел эту сеть всего мгновение, и она показалась мне до странного тонкой. Было похоже, что на Рейдера накидывали сеть из какой-то силы, обладавшей чёрным цветом. Однако, прежде чем сеть достигла цели, Рейдер и машины, которые он удерживал внутри себя, внезапно исчезли.

— Рейдер! — закричал Кетра. — Он перенёсся во времени и забрал с собой уцелевших Канларов! За ним, за ним, за ним!

С десятков воздушных судов под нами донёсся яростный вопль. Затем на секунду всё замерло, повисла тишина. А вслед за этим в нашу машину, чуть не перевернув её, ударил ураганный ветер — и мы остались висеть в пространстве совсем одни. Кетра и его корабли воспользовались аппаратами временной волны, обращению с которыми их научили я и Лэнтин, и пустились в погоню за Рейдером — в погоню во времени. Я также знал, что в это самое мгновение одна половина кораблей, разыскивая Рейдера, мчится в прошлое, а другая — в будущее. Потому что именно таков был наш план на тот случай, если придётся гнаться Рейдером сквозь время.

— Закрой люк! — крикнул я Лэнтину. — Мы тоже летим.

— Подожди! — воскликнул Лэнтин, который высунув голову из круглого проёма, внимательно вглядывался в северном направлении.

На востоке разоралась заря, и в её сером свете я различил далеко на севере различил какое-то чёрное пятнышко, быстро приближавшееся к нам. Пятнышко мчалось вперёд, и вскоре я понял, что это; к нам спешило кхлунийское воздушное судно. Я узнал в нём то самое судно, которое мы отправили вызволять из пропасти четырёх наших друзей.

Машина подлетела ещё ближе, и мне стало видно, что на ней находятся только пилот и два его помощника. Наших друзей с ними не было. Ещё до того, как пилот окликнул нас, меня охватило предчувствие катастрофы.

— Пропасть! — крикнул пилот, подводя свою машину к нашей.

— Что там ещё с пропастью? — громко спросил я. — И где наши друзья?

— Они в безопасности, — ответил кхлун. — Пока что… Однако орда уже рвётся из пропасти!

— Что?! — воскликнул я.

— Они рвутся из пропасти, — повторил пилот. — Следуя вашим указаниям, я отправился прямиком в город канларов и обнаружил, что канларский флот умчался вам навстречу. Город охватило смятение. Все канлары и стражники отбыли вместе с флотом, и в городе остались только женщины и рабы. Я провёл своё судно прямо в храм и обнаружил внутри открытую шахту, что вела вниз, в пропасть. Спустившись по шахте, я подобрал с указанной вами крыши четырёх ваших друзей, и те рассказали мне, что после того, как все стражники покинули лестницу и улетели вместе с флотом, обитавшие в пропасти орды принялись ломать лестничные ворота. Я парил в темноте над ними и видел, как они это делают. Они обезумели. Они жаждут добычи, жаждут крови, жаждут сражения. Они кричали друг другу, что нужно подняться на крышу храма, захватить летающие платформы и двигаться на юг, к богатствам Кома.

У меня перехватило дыхание. Безжалостная орава собирается обрушится на беззащитный Ком! Я знал, что в пропасти были люди, способные управлять летающими платформами — дай им только добраться до них. Лавиной смерти и разрушений обрушатся они на город по ту сторону льдов. А Кетра и все его люди находились сейчас где-то в глубинах времени, преследовали Рейдера и сражаясь с ним.

— Где ты оставил наших друзей? — прокричал Лэнтин.

— У края пропасти, в храме, — ответил пилот, и мы с Лэнтином обменялись быстрыми взглядами; нас одновременно посетила одна и та же мысль.

— Они сами попросили оставить их там, — добавил кхлун.

— Отправляйся за Кетрой! — быстро произнёс Лэнтин, обращаясь к пилоту. — У вас на судне есть устройство временной волны? — Пилот кивнул, и Лэнтин продолжил: — Тогда воспользуйся им и приведи назад Кетру и его войска! Если все те полчища доберутся до вершины храма и захватят летающие платформы, это будет означать конец для всех жителей Кома!

Пилот колебался.

— А как же вы?

— Мы с Уилером полетим в храм, — ответил Лэнтин пилоту, — и вместе с нашими друзьями попытаемся задержать орду внутри пропасти, пока вы не вернётесь с Кетрой и его армией. Лети же, приятель!

Пилот крикнул нам, что всё сделает, щёлкнул выключателем, и его машина исчезла — умчалась вглубь времён на розыски Кетры и его людей. Я занял место за пультом управления и погнал времямобиль в сторону города цилиндров.

Мне кажется, что за все наши перелёты на машине времени мы не развивали такой высокой скорости, как в тот раз. Мы неслись невысоко над землёй, и мелькавший под нами ландшафт — бесконечные ледяные гребни, — казалось, сливался в сплошную белую пелену. Мы мчались по небу, словно комета, и через несколько минут лёд сменили зелёные просторы страны Канларов, а потом в поле зрения возник сверкающий белизной город цилиндров.

Я резко спикировал к огромному цилиндру храма и посадил машину на землю под прикрытием небольшой группы деревьев, росших неподалёку от гигантского здания. Мы выскочили из машины, быстро взбежали по рампе и, миновав входной туннель, ворвались внутрь храма.

Металлический пол был убран, и перед нами зияла бездна — шахта, уводившая к подземной пещере. На противоположной стороне храма, на окаймлявшем шахту чёрном покрытии стояла группа людей. В необъятной пустоте храма люди выглядели крошечными и малюсенькими. Вдоль чёрного кольца мы бросились в их сторону.

Это были Денхэм и три его товарища. Они поспешили к нам навстречу и горячо пожали нам руки.

— Где ваше войско, старина? — спросил Денхэм. — Где народ Кома? Орда готовится выползти из пропасти! Ты только послушай, — приказал он, и я, шагнув к раю шахты, заглянул вниз.

Откуда-то из глубин, приглушённый большим расстоянием, но всё же ощутимо ударяя по ушам, возносился невнятный рёв — дикий крик тысячи обезумевших воинов. И сквозь приглушённые вопли пробивался лязг металла о металл.

— Они крушат ворота, — сказал Денхэм, — и через несколько минут хлынут вверх по лестнице. Но где же помощь, которую вы должны были привести?

Я в нескольких словах описал сражение, в котором мы принимали участие, и погоню Кетры и его людей за сбежавшем через время Рейдером.

— Нужно как-то удержать их в пропасти, — сказал я четырём воинам. — До тех пор, пока не вернутся Кетра с армией. Стоит только полчищам добраться до крыши храма и захватить летающие платформы, и всех людей в Коме ожидает ужасная смерть!

— А нельзя ли вернуть на место металлический пол храма? — предложил Лэнтин. — Давайте задвинем его назад, закрыв тем самым шахту?

— Но как? — спросил Денхэм. — Мы всё тут обшарили, но так и не смогли разгадать тайну пола и то, каким образом он перемещается.

— А раскладная лестница!? — вставил я. — Её ведь можно убрать! В ночь нашего бегства я и Лэнтин уже проделали это!

— Глянь-ка туда! — приказал Денхэм и указал на то место, где раньше располагался небольшой раскладной трап.

Я посмотрел, и меня охватило отчаяние. Лестница была разобрана, а вместо неё появились ступеньки, высеченные прямо в стене шахты и соединявшие винтовую лестницу в шахте с кольцом чёрного покрытия, на котором мы стояли.

— Стражники, должно быть, прорезали эти ступени после вашего побега, — сказал Денхэм. — Им, вероятно, не хотелось, чтобы кто-то ещё раз сыграл с ними такую шутку, какую сыграли вы. В пропасти до нас доходили слухи о вашем подвиге.

Из шахты теперь доносился всё более громкий шум, а удары по воротам далеко внизу звучали всё ожесточённее.

— Но как же в таком случае мы удержим их в пропасти? — в отчаянии спросил я. — За Кетрой и его войском в глубины времени отправился гонец, и если бы нам только удалось сдержать толпу до его возвращения…

И тогда внезапно заговорил ацтек — серьёзно, невозмутимо.

— Нас пятеро, — произнёс он. — Пять добрых мечей. А лестница — узкая.

На мгновение повисла тишина: высказанная ацтеком мысль ошеломляла своей дерзостью. Затем д'Алорд разразился диким, восторженным смехом.

— Здорово! — воскликнул он. — Проще простого! Да! Икстиль прав. У нас здесь пять клинков, а лестница — узкая. Преподадим им урок фехтования, а?

Внезапно меня, словно огонь, опалил отчаянный азарт.

— Недурно! — крикнул я.

Тут в наш разговор вклинился римлянин:

— Тогда спускаемся! Живо! По возможности, встретим их у самого дна пропасти. Когда враги вынудят нас отступить, в нашем распоряжении будет достаточно долгая отсрочка, чтобы подмога, о которой вы толковали, успела добраться сюда.

Мы бросились было к прорезанным в шахте ступенькам, но тут нас остановило восклицание Денхэма.

— Смотрите! — крикнул он и указал куда-то вдоль стены храма. — Там висят доспехи стражников. Они нам пригодятся, если мы хотим пережить сегодняшний день!

Оценив мудрость прозвучавшего предложения, мы поспешили принять его и облачились в бронзовые доспехи и соответствующие шлемы. Один лишь римлянин, который и так уже был одет почти в то же самое, не присоединился к нам.

Разобравшись с этим, мы поспешили к вырубленным в стене шахты ступенькам и сбежали по ним к началу винтовой лестницы. Мы мчались вниз по этой воздушной, перекинутой через бездну дорожке, с безрассудной скоростью преодолевая её изгибы. Я посмотрел вниз и увидел, что свет в пропасти делается ярче — в мире наверху начинал разгораться рассвет. Сквозь поднимавшийся туман я смутно разглядел огромную орду, которая бурлящим водоворотом окружила основание лестницы. До нас всё отчётливее доносился лязг чего-то тяжёлого и металлического, ударявшегося о решётчатые ворота. Со стороны столпившихся в пропасти кровожадных полчищ долетали дикие вопли.

Мы неслись дальше, всё ниже и ниже, пока я не оказался близок к тому, чтобы упасть от изнеможения. Но решительный римлянин продолжал гнать нас вперёд в весёлой уверенности, что чем глубже мы спустимся, тем дольше орде придётся потом оттеснять нас наверх. Наконец мы достигли четвёртого, если считать снизу, витка спиральной лестницы, располагавшегося на высоте примерно двух тысяч футов над дном пропасти. Там-то римлянин нас и остановил.

— Мы будем держать оборону здесь, — произнёс он.

Несколько минут мы все обессиленно валялись на ступеньках, затем один за другим поднялись на ноги. Лязг и крики стали теперь просто оглушительными. Сжимая в руке свой короткий меч, Фабрий спустился на ступеньку ниже остальных и спокойно смотрел вниз, в сторону пропасти. Я извлёк свою рапиру. Моё сердце бешено колотилось, но я изо всех сил старался выглядеть таким же невозмутимым, как римлянин. Денхэм, не обращая внимания на ревущие внизу толпы, достал табакерку с несколькими крупинками коричневого порошка и по очереди предложил их каждому из нас. Мы отказались, и тогда англичанин изысканно взял понюшку сам.

— Ха, Икстиль! — крикнул д'Алорд и весело хлопнул ацтека по спине. — Верней всего, это будет лучшая драка из всех, что бывали у нас в пропасти. Как думаешь?

Вождь ацтеков ничего не ответил, лишь мрачно ухмыльнулся, перебрасывая свой пилообразный меч из одной руки в другую. Д'Алорд повернулся ко мне.

— А как быть с ним? — поинтересовался он, указав на Лэнтина. — У него нет меча.

Я в смятении оглянулся на своего друга: он почти напрочь вылетел у меня из головы.

— Тебе лучше вернуться назад, Лэнтин, — сказал я. — Поднимайся на вершину храма, дождись там прибытия Кетры, а затем веди его к нам. Здесь от тебя не будет никакого проку, сам понимаешь. Так что не рискуй понапрасну.

Остальные поддержали моё предложение, горячо убеждая Лэнтина отправиться на крышу храма и ждать помощи от Кетры. Однако Лэнтин отказался.

— У меня есть вот это, — сказал он и продемонстрировал нам автоматический пистолет, который он прихватил, когда мы с ним выскакивали из времямобиля.

В конце концов нам удалось прийти к компромиссу — мы решили, что Лэнтин встанет на лестнице чуть позади и выше нас, где в случае крайне необходимости сможет пустить в дело хоть и немногочисленные, но драгоценные заряды своего оружия.

И тут все мы отвернулись от Лэнтина, потому что внизу, произведя чудовищный лязг, рухнули могучие ворота. Поднялся оглушительный рёв — дикие, ликующие крики. Затем послышался топот тысяч и тысяч ног: скопившиеся в пропасти полчища хлынули сквозь поверженные ворота и устремились вверх по лестнице.

Мы смотрели вниз и видели, как они поднимаются к нам, двигаясь в таком плотном порядке, что многие из них под напором толпы переваливались через невысокую лестничную ограду и летели вниз, на дно, в объятия смерти. И всё же они продолжали бежать вперёд — орущий кровожадный сброд. Вскоре толпа уже была на противоположной стороне шахты, огибала лестничную спираль прямо напротив нашей компании.

Денхэм вытащил свою шпагу, и мы все, сделав шаг вперёд, встали в один ряд, чтобы перегородить лестницу. Римлянин стоял в центре, слева от него — д'Алорд и Икстиль, справа — я и Денхэм.

И вот орда хлынула из-за поворота лестницы и устремилась к нам. Внезапный крик вырвался из множества глоток, когда нас заметили, — на одно мгновение людской поток откатился назад, и плотная масса замерла на месте. Пока они таращились на нас, воцарилась мимолётная тишина. Я украдкой взглянул на своих спутников. Лицо Фабрия было суровым, но невозмутимым; крепко сжимая меч, он не сводил с толпы орлиного взора. Лицо д'Алорда сильно раскраснелось, глаза блестели. Икстиль подался вперёд, в его напряжённой фигуре угадывалось что-то тигриное. Денхэм, стоявший рядом со мной и небрежно опиравшийся на свою рапиру, взирал на столпившийся внизу народ с издевательской, презрительной усмешкой.

Тишина, в течение которой толпа разглядывала нас, длилась буквально несколько секунд. Затем, когда до них дошло, что нас всего пятеро, раздался звериный рёв, и они бросились вперёд, соревнуясь за честь прикончить нас.

Они поднимались всё выше, выше… Море оборванных фигур. Буря сверкающего оружия. Толпу возглавляли похожий на кота египтянин и огромный китаец, а за ними двигались неизмеримые пещерные полчища. Они поднимались из глубин, чтобы захватить летающие платформы, которые доставили бы их к богатствам Кома.

Словно во сне, смотрел я на приближавшиеся к нам свирепые рожи. Затем сталь ударилась о сталь, и это привело меня в чувство. Д'Алорд и Фабрий соскочили на одну ступеньку ниже и двумя, похожими на стремительные проблески молний, ударами сразили египтянина и китайца. Через два первых трупа к нам устремились новые противники. На мгновение воздух, казалось, заполнили мелькающие клинки, меж которыми я крутился, нанося и парируя удары.

Прямо передо мной возник звериного вида воин в средневековой кольчуге, и едва я это осознал, как он замахнулся на меня тяжёлым мечом, намереваясь нанести сокрушительный удар. Но пока он вздымал своё громоздкое оружие, я исполнил быстрый выпад рапирой, и воин осел на ступени; на горле у него расплывалось алое пятно. Облачённый в белое, желтушного вида человек перескочил через павшего соратника и ткнул в меня длинным копьём, однако Фабрий, резко опустив меч, отсёк наконечник копья. Затем меч римлянина мелькнул ещё раз, и копейщик упал. Дюжина клинков отскакивала от моих шлема и панциря; в слепой, безрассудной ярости я рванулся вперёд и почувствовал, как моя рапира погружается в плоть и кровь — один раз, второй… Потрясённая нашим свирепым отпором, толпа немного отхлынула, и мы, тяжело дыша, окинули взглядом сцену первого столкновения.

У наших ног валялось дюжина (а может, и больше) людей — мёртвых или умирающих. Никто из нас ещё не был ранен, не считая д'Алорда, у которого на тыльной стороне запястья кровоточил порез. Наше спасение было в малой ширине лестницы — лишь несколько человек могли приблизиться к нам одновременно. К тому же нападавших сковывал напор наседавшей на них сзади толпы.

Тем не менее я понимал: битва только начинается. Толпа снова ринулась к нам — с ещё большим неистовством, чем прежде. Я бросил взгляд назад и вверх, но на лестнице не было заметно никаких признаков Кетры и его войска. Затем я снова переключил внимание на подступавшую орду: наши клинки уже скрестились с их клинками.

Передо мной проходила череда искажённых злобой лиц. Они так быстро сменяли друг друга, что я едва успевал их разглядеть. Я всё бил и бил, до тех пор пока моё запястье не онемело от усталости. Даже сквозь лязг клинков и крики нападавших, мне удавалось расслышать голос д'Алорда, который на торопливом французском глумился над врагами, принижая их навыки и громко восклицая, когда у него получалось пробиться сквозь чью-нибудь защиту. И над всеми прочими звуками битвы высоко возносился пронзительный, причудливый крик — боевой клич ацтеков.

— Ала-ла-ла! — кричал Икстиль. — Ала-ла-ла! Ала-ла-ла!

Лестница у нас под ногами сделалась скользкой от крови и была вся завалена трупами, так что нам пришлось отступить на несколько ступенек выше. И это дало нам ещё одно преимущество — мы стояли на твёрдой поверхности, тогда как наступавшие враги поскальзывались и падали на гладкий металл ступенек, пачкаясь в крови своих товарищей. Тем не менее орда продолжала наступать, вынуждая нас подниматься по спиральной лестнице. Круг за кругом. Всё выше, выше и выше…

Нас теснили наверх до тех пор, пока мы не оказались в шахте, и там возникшая с правой стороны стена предоставила нам дополнительную поддержку. Кроме того, нападавшим было труднее разглядеть нас в полумраке шахты, тогда как сами они хорошо вырисовывались на фоне исходившего из пропасти света.

Косоглазый коротышка-оборванец проскочил под ногами нападавших и пырнул меня дротиком. В сумятице боя наша позиция изменилась, и теперь я очутился возле низкой ограды, что отделяла нас от пропасти. Когда дротик коротышки устремился ко мне, я резко присел рядом с оградой, и молниеносным ударом по шее прикончил своего косоглазого противника. Но когда я начал вставать, надо мной вдруг навис огромный силуэт — чернокожий великан, занёсший над головой тяжёлую секиру с рукоятью из рога. Верзила стоял прямо на низенькой ограде, балансируя и намереваясь нанести мне сокрушительный удар секирой. Удар который я никак не мог отразить.

Издав яростный крик, он крутанул топор у себя над головой и обрушил его прямо на меня. Но стоило его руке начать движение вниз, как на лестнице сверху раздался оглушительный треск, и чернокожий воин свалился в бездну. В последний момент выстрел Лэнтина спас мне жизнь.

И всё же орда продолжала продвигаться вперёд. Под напором несметного полчища мы отступали всё выше и выше, пока не стало казаться безумием, что пятеро людей способны противостоять тысячам врагов. Они теснили нас наверх один оборот спиральной лестницы за другим, и мы бились то на одной стороне шахты, то на другой. Время от времени, пресытившись дракой, толпа на несколько мгновений отступала, что давало нам драгоценную передышку. Однако враги всегда снова бросались вперёд и неизменно гнали нас наверх. Один за другим летели они в пропасть и гибли, потому что по мере наступления, дабы освободить лестницу, орда сбрасывала в бездну своих мёртвых и умирающих бойцов.

Мы уже находились совсем рядом с храмовым полом, а я истекал кровью из дюжины поверхностных ран. Состояние остальных было не лучше моего. Щёку Икстиля пересекал глубокий разрез. Фабрия ранило в ногу брошенное кем-то копьё. Д'Алорд тоже был весь в крови; он перестал подтрунивать над своим противниками и сражался теперь в мрачном молчании. Единственным среди нас, кто остался практически невредим и продолжал драться так же, как и в начале, был Денхэм. Его тонкая, напоминавшая иглу рапира мелькала тут и там с невероятной скоростью и точностью, всегда нанося удар в нужное место и с нужной силой. И всё то время, пока шпага англичанина сеяла смерть, с его лица не сходила презрительная усмешка.

Пистолет Лэнтина пролаял уже с полдюжины раз, отправляя свои мрачные посылки и спасая жизнь кому-нибудь из нас, когда враги подбирались вплотную. Теперь, однако, усталость всё сильнее сказывалась на нас, и новые противники, подталкиваемые сзади несметными полчищами, всё быстрее теснили нас назад. На всём протяжении огромной спирали, до самого дна пропасти, лестница была забита огромными толпами народу, которые без остановки гнали нас наверх. Масса этой орды и её численность смертельно мешали тем, кто находился в непосредственной близости от нас и кому постоянные толчки в спину мешали выбрать направление для удара.

Наконец мы достигли конца лестницы и ступили на чёрное покрытие, кольцом опоясывавшее бездну. Когда сдерживать врагов внутри шахты стало больше невозможно, мы резко развернулись и бросились к другой винтовой лестнице, чья спираль взбиралась по внутренним стенам цилиндрического храма от одного балкона к другому, до самого потолка.

И на той лестнице наша битва началась по новой. Поскольку, когда толпа оказалась в храме, она не хлынула в город снаружи, как я надеялся, а продолжила теснить нас наверх, к крыше, на которой находились летающие платформы, способные доставить всю эту ораву к богатой добыче великого Кома. Они могли обрести свободу, но им этого было мало. Они жаждали заполучить те богатства, что дожидались их в Коме. Таким образом, ни один из них не покинул храм, и все они, объединившись, погнали нас вверх по узкой лестнице, вившейся по внутренним стенам храма. Лестница эта представляла собой точную копию шахтовой лестницы (только гораздо меньших размеров) и была единственным проходом на крышу.

Теперь враги приблизились к нам вплотную, и нам с трудом удавалось устоять на ногах. Затем в сотне футов от потолка огромного здания орда разразилась торжествующим криком: оглушённый ударом большой булавы по голове, д'Алорд упал. Фабрий бросился вперёд, чтобы оттащить его за наши спины, и рухнул сам, получив удар той же самой палицей. Казалось, на этом наша битва закончена, и тут сзади прозвучал резкий грохот выстрелов, и где-то шесть или семь наших противников свалились на лестницу, сражённые последними пулями из пистолета Лэнтина.

Толпа невольно отступила на несколько шагов, и мы, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, помогли д'Алорду и римлянину подняться на ноги. Фабрий оказался невредим, а д'Алорд — просто оглушён и быстро приходил в себя. И тут, пока толпа головорезов под нами замерла в нерешительности (поскольку никто из них не знал сколько ещё патронов есть в распоряжении Лэнтина), вперёд выскочили двое мужчин и повернулись к нам лицом.

Первый из них был гибким смуглокожим малайцем, который размахивал перед собой крисом, малайским кинжалом, и призывал остальных продолжать атаку. Однако мой взгляд приковал к себе второй человек — огромный блондин с длинными, развевающимися волосами, который неистово кричал и потрясал в воздухе боевым топором, подначивая товарищей следовать за ним в бой.

Это был Кэннел!

Кэннел, ради которого мы пролетели сквозь столетия! Кэннел, которого у нас на глазах схватил и унёс Рейдер и которого мы тщетно разыскивали в городе пропасти. На виске у него была видна большая, уже наполовину зажившая рана. Глаза Кэннела горели жаждой крови, так что я понял: он нас не узнаёт.

Меня смело в сторону, когда мимо промчался кто-то спустившийся сверху. Это оказался Лэнтин. Прежде чем мы успели остановить его, он миновал нас и по разделявшим их ступенькам побежал к Кэннелу. Лицо учёного сияло; он был рад видеть друга, для спасения которого нам пришлось совершить путешествие во времени.

— Кэннел! — крикнул он, торопясь к Кэннелу с распростёртыми объятиями.

Мы приготовились увидеть, как его прикончат, однако удара не последовало. Толпу, казалось, парализовало от изумления. Я увидел, как Лэнтин подался к своему другу. Увидел, как Кэннела покидает кровожадность. Когда он взглянул на Лэнтина, его глаза прояснились, и прошлое вернулось к нему, пробившись через время, проведённое в кровавой пропасти.

Он выронил топор и сделал шаг в сторону Лэнтина; его лицо озарило узнавание. А потом у всех нас вырвался беспомощный стон. Потому что малаец, стоявший позади Лэнтина рядом с низкой оградой, оправился от изумления и теперь вскинул над головой Лэнтина свой изогнутый клинок.

Я заорал и бросился к Лэнтину, понимая, однако, что уже не успеваю отразить этот удар. Кэннел осмотрелся и, увидав угрожающе поднятый клинок, исторг из себя громкий вопль. Не имея в руках никакого оружия, он, однако, одним большущим прыжком подскочил к малайцу и обхватил его руками, затем они оба зашатались, накренились и, перевалившись через ограду, рухнули в бездну. Извиваясь и кружа, вцепившись друг в друга мёртвой хваткой, они пролетели через внутреннее пространство храма и канули во мраке огромной шахты. Там, далеко-далеко внизу, лежало дно немыслимой пропасти.

Тем временем я добрался до Лэнтина и, схватив его, потащил назад, и прежде чем орда успела стряхнуть с себя удивление, он уже стоял позади нас. Вот нападавшие обернулись и, увидав, что жертва ускользнула от них, с бешеным улюлюканьем устремились к нашим ожидавшим схватки клинкам.

Яростным потоком острых мечей они теснили нас наверх до тех пор, пока мы не достигли конца лестницы. Позади нас оказалась высокая сводчатая комната, на другой стороне которой виднелось продолжение лестницы, уводившей ещё выше. Мы развернулись, пробежали через комнату (ликующая толпа — за нами) и, добравшись до лестницы на другом её конце, снова повернулись лицом к врагам.

Под напором толпы нам пришлось миновать ещё полдюжины подобных комнат — огромные, тускло освещённые залы с огненными узорами на стенах. В тенях притаились непостижимые загадки, которые я лишь смутно успевал различить, когда мы пробегали через покои. Я понял: эти сумрачные залы и есть логово Рейдера. В конце концов очередная узкая лестница привела нас на крышу храма. Преграждая путь орде головорезов, мы встали у того места, где лестница выводила на огромную плоскую крышу, — то был наш последний рубеж обороны.

Позади нас на обширном пространстве крыши, сложенные одна на другую, покоились овальные металлические платформы, снабжённые невысокими стенками. Этих огромного размера платформ, понимал я, было как раз достаточно, чтобы доставить всю эту орду под нами к богатствам Кома. Те из наших противников, кто шёл впереди остальных, тоже заметили платформы и завопили в диком триумфе.

Если до этого мы сражались просто яростно, то теперь, в последнем всплеске энергии, мы дрались подобно сверхлюдям. Наши клинки мелькали и щёлкали точно проворные челноки в ткацком станке, оплетавшем нитями смерти одного врага за другим. В попытке сдержать полчища врагов ещё хотя бы на одну, последнюю минуту мы пустили в ход всю безумную силу своего отчаяния.

— Mordieu! — воскликнул д'Алорд. — Это конец, друзья!

Я повернулся, чтобы ответить ему, — и остолбенел. Сверху, прямо из озарённого ранним солнцем воздуха, донёсся протяжный, нарастающий вой ветра, пронзительный свист поднимающейся бури. Нас ударило яростным порывом ветра, и моё сердце пронзил холод — ледяной холод. Вверху оглушительно загрохотали ветра, и нас обдало ещё одной волной холодного воздуха. А затем внезапно в сотне футов над нашими головами возник Рейдер!

— Боже! — пробормотал Лэнтин у меня за спиной.

Клинки — и наши, и наших врагов — перестали ударяться, и мы все, повинуясь единому порыву, обратили взоры вверх. Рейдер резко сжал клубящиеся языки своего тумана, сменил цвет трёх сфер с зелёного на пурпурный, и плавно, будто дразнясь, поплыл к нам.

Толпа на лестнице радостно взревела. Распространяясь по плотно сбитым рядам толпы, рёв по виткам винтовой лестницы убегал вниз, спускался по шахте до самой пропасти. Каждый человек в толпе подхватывал ликующий крик и передавал его дальше.

Ибо мы проиграли. Кетра проиграл. Каким-то образом Рейдеру удалось ускользнуть от преследователей, и теперь он вернулся из глубин времени, чтобы уничтожить нас и освободить орды своих захватчиков. Пока Кетра будет тщетно разыскивать его в океане времени, Рейдер разместит армию на летающих платформах, а затем дождём смерти обрушит их на Ком. Мы проиграли.

Медленно, не торопясь, Рейдер плыл в нашу сторону, а снизу на него в жадном предвкушении взирала запрудившая лестницу толпа. Вращаясь и корчась, Рейдер опускался всё ниже и ниже, пока не повис в каких-то двадцати футах над нами, — всё, что нам оставалось, это беспомощно ждать разрушительных вспышек из его центральных сфер.

Внезапно д'Алорд шагнул вперёд и, вызывающе закричав, подхватил с пола меч и, взмахнув им над головой, метнул, точно копьё, в Рейдера.

Меч упал вниз, промазав на несколько ярдов. И вот серая бесформенная масса закружилась, забурлила с невообразимой быстротой, и сверху, из центральных сфер Рейдера на нас обрушилось разрушительное пламя, одна пурпурная вспышка за другой.

Но вспышки не достигли цели! Между нами и Рейдером повисла вуаль полупрозрачной темноты — тонкая чёрная сеть, раскинутая в чистом воздухе над нашими головами. Вспышки падали на сеть, и та их останавливала. Я быстро обернулся: чуть позади и выше меня парило воздушное судно Кетры. Оно подплыло к нам, и мы взошли на борт. И в тот же миг в воздухе вокруг нас, окружив со всех сторон храм и Рейдера, возникли десятки и десятки воздушных судов, до отказа забитых людьми Кома.

Суда исторгли сотню чёрных сетей, подобных, той, что висела перед нами. Чёрные вуали окутали Рейдера и сжались. Рейдер вращался, перекручивался и менялся с безумной скоростью, а вуали продолжали сжиматься, пока не превратились в чёрный шар диаметром пять футов, заточивший внутрь себя Рейдера. А затем из воздушного судна Кетры и из каждого судна вокруг вырвались сполохи оранжевого пламени, которые один за другим ударили в чёрный шар. Тот вспыхнул на мгновение, а потом — исчез. В воздухе осталась висеть только светящаяся дымка. Потом развеяло и её!

Теперь со всех воздушных судов донеслось жужжание звуковых лучей, направленных на храм и город, — со всех десятков машин, что парили в небе над городом. Земля внизу вспучилась, мучительно вздыбилась, и город рухнул. С оглушительным, громыхающим рёвом он обрушился в чудовищную пропасть, что лежала под ним. Дезинтегрирующие вибрации звукового излучения раздробили землю, что закрывала собой огромную пещеру.

Весь город вместе с огромным храмом под нами рухнул вниз и канул в гигантском облаке пыли. Пыль повисела какое-то время, а потом рассеялась, исчезла. И внизу не осталось ничего, кроме колоссального углубления, огромной свежей впадины на поверхности земли. Из бурой почвы тут и там выглядывали белые обломки. Под этой обширной чашей, как я прекрасно знал, покоился город цилиндров с его канларами и бездушными рабами. А ещё глубже лежал город пропасти и люди пропасти — тысячи неистовых воинов, которые столь свирепо теснили нас вверх по лестнице, стремясь принести в мирный город смерть и разрушение.

Стоя там, на воздушном судне Кетры, мы в молчании взирали на эту картину. И молчание царило повсюду вокруг нас. Ни слова, ни крика не доносилось со всех скопившихся в небе судов. Люди на них смотрели на истерзанную впадину внизу, словно не веря, что их победа наконец одержана и что зловещая угроза в лице Рейдера навсегда уничтожена. Так мы и смотрели, пребывая в тишине и покое.

На востоке всё выше и выше вставало солнце.

Глава 18 Восемь минут!

Несколько часов спустя, когда чудесный жаркий денёк уже клонился к вечеру, мы наконец расстались с Кетрой и его людьми. На зелёных полях, что окружали бурый котлован, зиявший нынче на том месте, где недавно возвышался город цилиндров, покоились воздушные суда кхлунов, подготовленные к долгому перелёту через ледяные поля в сторону дома. За спиной у нас стоял наш времямобиль. В тот напряжённый момент, когда город должен был вот-вот рухнуть, подвергшись воздействию вибраций звукового излучения, экипаж парившего над городом воздушного судна заметил нашу машину на той маленькой полянке, где мы её оставили, и сумел поднять её с земли до того, как разразилась катастрофа. И вот теперь, стоя вместе с четырьмя нашими друзьями подле машины времени, мы прощались с Кетрой.

Мы услышали от него рассказ (не менее поразительный, чем наш) о том, что приключилось с его войском во время погони за Рейдером в будущее; о том, как они гнались за ним почти до самого конца света, по сути, загнав его в такие далёкие времена, когда солнце сделалось крошечным и старым, а мир превратился в обитель сумерек и смерти. Он рассказал, как они, вынудив Рейдера бросить унесённые им канларские машины, тут же уничтожили их; рассказал, как Рейдер ускользнул от них и унёсся назад во времени, чтобы атаковать нас на крыше храма. Также Кетра поведал нам о том, как его в конце концов разыскал гонец, посланный мной и Лэнтином сквозь время, ― разыскал и привёл назад в самый подходящий момент, чтобы уничтожить Рейдера, орду и город.

Кетра и все его люди уговаривали нас отправиться с ними обратно в Ком, но мы отказались. Нас переполняли невыносимая ностальгия и тоска по родному времени, да и четверо наших соратников жаждали вернуться в свои эпохи с не меньшей силой, чем мы. И вот, стоя вместе с четвёркой воинов у машины времени, мы попрощались с нашими друзьями из Кома.

― Вы поступаете мудро, люди прошлого, ― сказал Кетра. ― Плохо, когда человек вынужден оставить своё время и отправиться в другую эпоху. Секрет путешествий во времени ― это отвратительный секрет. И когда наш флот возвратиться домой, каждую машину в нём избавят от устройства временной волны, после чего все эти устройства будут уничтожены. Ибо теперь, когда наша цель достигнута и Рейдер повержен, никто из нас больше не рискнёт отправиться в прошлое или в будущее ― никогда.

― Ваша правда, ― с грустью произнёс Лэнтин. ― Хоть мы и совершили путешествие сквозь столетия, нам так и не удалось спасти дуга. Так что, когда мы вернём четверых наших товарищей в их времена, а потом доберёмся до своего времени, мы тоже уничтожим эту машину. И секрет путешествий во времени навсегда останется при нас. В тайне.

Пожав по очереди руку Кетре и помахав на прощание сотням людей, что столпились на стоявших вокруг нас воздушных судах, мы забрались в свою машину. В компании четырёх воинов внутри машины сделалось тесновато. Впрочем, там было достаточно места, чтобы Лэнтин смог манипулировать органами управления, так что машина взмыла ввысь и, покружив с минуту над судами кхлунов, быстро полетела на юго-запад.

Позади нас тёплая, зелёная страна канларов сжалась в крошечное пятнышко на фоне ледяных просторов, и, пока мы мчались вперёд, мы также перемещались и сквозь время ― стремительно погружались в прошлое.

Тремя часами позже мы уже парили над обширной высокогорной страной. Проникнув в прошлое до 1520 года, мы находились на четыре столетия раньше нашего времени. Под нами распростёрся белый город Теночтитлан, столица ацтекского народа.

Прорезав тьму (мы прибыли туда ночью), машина под углом спустилась к городу. Вблизи городской окраины поблёскивало широкое озеро, а на огромных пирамидах вспыхивали ярко-красные огни. Тёмные улицы кипели каким-то движением, и снизу до нас долетал шум ожесточённой битвы: крики раненых, щёлканье луков, а иногда ― грохот пушки или пищали.

Икстиль подался к окну и с жадным интересом уставился вниз. ― Это мой народ, ― сказал он, повернувшись к нам, ― мой город, моё время.

И вот, спикировав на город сквозь скрывавшую нас темноту, мы посадили машину на плоскую, белую поверхность крыши, после чего Икстиль выбрался наружу. Обернувшись к нам, он попрощался ― мне ещё не доводилось видеть столько волнения на его свирепом лице.

Д'Алорд, Денхэм, Фабрий ― каждый молча пожал ему руку. Затем ацтек повернулся ко мне. Он вытащил из-за пояса свой пилообразный меч и рукоятью вперёд протянул мне.

― Возьми его, ― сказал он. ― Больше мне нечего тебе дать, друг. Когда ты вернёшься в своё время, этот меч сможет напомнить тебе о нашем сражении на лестнице.

Приняв оружие, я пробормотал благодарность. Важно кивнув, Икстиль отвернулся от нас и бросился прочь с крыши; в яростной спешке он спускался сквозь здание к разыгравшейся на улице битве.

Д'Алорд нарушил повисшее молчание.

― Ну что за боец! ― воскликнул он. ― И вот его уже с нами нет. Что ж, летим дальше, друзья!

Итак, мы оторвались от крыши и снова поднялись в воздух. Внизу раскинулись заваленные трупами улицы, где, как нам было известно, конкистадоры Кортеса сражались с обитателями города. Взлетев повыше, мы на полной мощности помчалась на восток.

В последующие часы, пока машина проносились над серыми водами Атлантического океана со скоростью, достигавшей почти десять миль в минуту, мы продолжали стремительно погружаться в прошлое, возвращались ещё дальше. Поэтому, когда под нами раскинулся зелёный, напоминающий сапог полуостров Италии, мы уже достигли первого столетия христианской эры подобрались как можно ближе к тому году, который Фабрий назвал своим.

Там мы его и высадили. На голой, поросшей травой вершине холма, располагавшейся неподалёку от Рима. Прежде чем расстаться с нами, римлянин тоже отстегнул свой тяжёлый, короткий клинок и вручил его мне.

― Икстиль отдал тебе своё оружие, ― произнёс Фабрий, ― и теперь, когда ваша машина доставила меня обратно в мой мир, я не могу поступить иначе.

Отступив от машины на шаг, он произнёс коротко: «Vale!», после чего мы оставили его, умчавшись дальше во времени.

Развернувшись во времени, мы устремились в противоположную сторону ― к первому году семнадцатого столетия. В пространстве же мы полетели на север, и летели до тех пор, пока не оказались над югом Франции. Д'Алорд, глядя в окно, руководил нашим перемещением и восклицал каждый раз, когда замечал внизу знакомый ориентир. Наконец мы добрались до небольшой деревушки, где д'Алорд и пожелал остаться.

― Здесь-то я и обретался, когда Рейдер схватил меня, будь он неладен! ― сообщил нам француз. ― Можете высадить меня неподалёку.

И вновь машина опустилась на землю ― в поле за деревней. Снаружи как раз начинался рассвет. Д'Алорд распахнул дверцу.

― Sacre! ― воскликнул он, замешкавшись у выхода. ― Пока я жил в той пропасти, мне ужасно хотелось вернуться в своё время. Теперь, однако, я почти мечтаю о возможности остаться вместе с вами, друзья. Но Кетра был прав. Каждому человеку своё время.

Д'Алорд извлёк из ножен свой длинный, тяжёлый клинок и внимательно его осмотрел.

― Это тебе, дружище, ― обратился он ко мне. ― Как и Фабрию с Икстилем, мне больше нечего тебе дать. Впрочем, как мне кажется, ты и без моей шпаги не забудешь о нашей схватке на лестнице, а? ― Он раскатисто захохотал. ― Dieu[4], что это была за схватка!

Пожав руку Денхэму, Лэнтину и мне и с наигранной весёлостью хлопнув каждого из нас по спине, он быстро выпрыгнул из машины и встал неподалёку. Я задраил люк, и машина взмыла над полем. Посмотрев вниз, я увидел уменьшающуюся фигурку д'Алорда, всё ещё стоявшего там, где мы его покинули, и махавшего нам шляпой в последнем прощальном жесте. Ветер утренней зари трепал его за волосы.

Итак, оставив д'Алорда, мы поднялись на большую высоту и вновь помчались над широкими просторами Атлантики, обратно на запад. Ко всему прочему, мы всё дальше и дальше продвигались во времени, так что, когда в поле нашего зрения возникли берега Нью-Джерси, мы преодолели почти двухсотлетний отрезок времени. Циферблаты показывали, что машина доставила нас в 1777 год ― год, когда Рейдер похитил Денхэма.

Мы предлагали доставить его в Англию, однако он отказался.

― Я солдат, ― ответил нам Денхэм. ― Это было бы дезертирством. Высадите меня в Филадельфии или где-нибудь поблизости.

И вот машина спланировала сквозь темноту к полю за Кэмденом и опустилась в глубокий снег: наше перемещение во времени прекратилось ночью, в самый разгар зимы.

Денхэм вылез наружу, мы ― следом за ним. Луны не было, зато на небе сверкали звёзды. Их яркое сияние отражалось от мерцавших вокруг нас безмолвных пространств. Было жутко холодно, и, пока мы там стояли, нас колотил озноб.

― Итак, вот расстаются последние из нас, ― сказал Денхэм. ― Будь я проклят, если мне это хоть немного по нутру. Подумай-ка вот о чём, Уилер… Получается, что Икстиль, Фабрий и д'Алорд вот уже несколько столетий как умерли и обратились в прах.

― Это не так, Денхэм, ― ответил я. ― Они всего лишь отделены от нас временем. Временем и пространством. По крайней мере, мы узнали одну вещь… что всё-таки время ― это по большей части иллюзия и что люди разных эпох мало чем отличаются друг от друга.

― Да, верно, ― сказа англичанин. ― У меня никогда не было лучших друзей, чем Икстиль, д'Алорд, Фабрий, Лэнтин и ты. С момента нашего знакомства в городе цилиндров мы с тобой много чего повидали, Уилер. Что ж, больше нам не суждено свидеться. Так что… прощайте.

Он пожал руку мне и Лэнтину, а затем, так же как и трое других, достал свою тонкую рапиру и вручил мне.

― Теперь у тебя есть четыре меча, Уилер. И все из разных времён. Возможно, они станут напоминать тебе обо всём, что мы пережили вместе ― в городе цилиндров и в лежащей под ним пропасти. Жаль только, что нам не удалось вовремя разыскать и спасти вашего друга Кэннела. Но так уж распорядилась судьба.

― Судьба… ― повторил Лэнтин. ― Он умер благородной смертью. Так что в какой-то мере я удовлетворён.

Лэнтин и я забрались обратно в машину. Когда мы уже оторвались от земли, Денхэм снова окликнул нас снаружи.

― Прощай, Уилер! Прощай, Лэнтин!

В ответ я помахал ему рукой через окно машины. Так мы его и оставили ― тёмный, уменьшающийся силуэт на фоне искрящегося снежного поля. Мы помчались на север, а заодно ― в своё время: в год, месяц и день, когда началось наше путешествие. Мы пронеслись над остроконечными шпилями Манхэттена, сквозь тёплую темноту летней ночи, и, зависнув ненадолго над запутанным лабиринтом городских построек, мягко опустились на ту крышу, с которой отправлялись в путь.

Машина замерла, и мы, дико озираясь по сторонам, выбрались на крышу. Перед нами открывалась та же картина, что и при отбытии: панорама городских огней вокруг, яркие звёзды в небе и острые прожекторные лучи стоящего на якоре линкора.

Лэнтин прошагал через крышу и скрылся у себя в квартире. Он включил свет, затем позвал меня. Когда я вошёл в комнату и встал рядом с Лэнтином, тот молча показал в сторону висевших над камином часов. Я взглянул на циферблат, и на меня обрушилось странное чувство.

Наш знаменательный отлёт с этой крыши состоялся ровно в десять часов ― мы тогда отважились на первое путешествие во времени. А сейчас было всего восемь минут одиннадцатого. Восемь минут одиннадцатого той же самой ночи.

Восемь минут!

Мы перенеслись на пятнадцать тысяч лет в будущее и провели там в плену много дней ― в городе цилиндров и городе пропасти. Повстречав в подземной пещере друзей, мы спланировали и осуществили дерзкий побег. Затем, после сумасшедшей пробежки к машине времени со стражниками на хвосте, мы через неисчислимые лиги льда умчались на юг. Мы много дней оставались в Коме, среди его чудес, после чего в сопровождении огромного флота Кетры устремились обратно на север. Мы дали бой канларам, а затем в компании четырёх друзей сражались на огромной винтовой лестнице, сдерживая натиск обезумевших орд, что рвались из пропасти. Мы видели, как был уничтожен Рейдер, а потом, переместившись назад во времени, воспарили над удивительным городом ацтеков, на улицах которого шла битва между ацтеками и испанцами. Через весь мир мы домчались до Рима, переместившись в дни его имперской славы, а после, заглянув во Францию семнадцатого века, отправились в родные края. Притормозив лишь раз (чтобы расстаться с последним из наших друзей), мы наконец спикировали на ту самую крышу, с которой отправились в путь. В своих скитаниях во времени мы посетили как далёкое прошлое, так и далёкое будущее ― Рим эпохи цезарей и великий мегаполис кхлунов.

Восемь минут!