Сборник ранних произведений

^{Evolution Island, 1927}

1

Теперь представляется возможным восстановить ход событий с самого начала. С того памятного апрельского вечера, когда в аудитории Бостонского научного института доктор Уолтон прочёл свою эпохальную лекцию.

На той лекции присутствовали тогда довольно немногие, и в этом не было ничего странного: на улице стояла тёплая манящая погода — первое дыхание весны в притомившемся от холодов мире; внутри же аудитории был всего-навсего биолог со своим докладом. В общем, не стоит удивляться, что слушателей в тот вечер собралось мало.

Однако Уолтон, взошедший вслед за ректором института на возвышение, казалось, не замечал пустых рядов. Был это невысокий, подвижный, нервного вида мужчина средних лет. Правой рукой он постоянно взъерошивал свои тонкие тёмные волосы и обеспокоенно стрелял чёрными глазами по сторонам. Пока улыбчивый пухлый ректор, сдабривая речь незатейливыми шутками, представлял доктора слушателям, тот взволнованно ёрзал на стуле. Стоило только руководителю института, произнеся заключительную хвалебную фразу, отступить в сторону, как маленький учёный тут же выскочил вперёд. Его приветствовали жидкими аплодисментами, и биолог немедля начал выступление, вещая отрывисто и торопливо:

— Название моей лекции — «Эволюция и Будущее» — несколько неоднозначно, а потому хочу сразу вас предупредить: старые теории я освещать не намерен. Но зато представлю одну свеженькую гипотезу. Впрочем, для целей доклада необходимо сначала обратить ваше внимание на — как она ныне известна — общую теорию эволюции.

Как вы знаете, до опубликования этой теории бытовало мнение, что все виды, все расы живых существ издревле обладают одними и теми же обликом и внутренним строением, и считалось, что так во веки веков и будет. Не допускалось даже мысли, что с течением времени существо или раса существ способны полностью измениться как внешне, так и внутренне — обрести, иными словами, более совершенную форму бытия.

Затем вышли знаменитые труды Дарвина, Уоллеса, Хаксли, и стало очевидным: неизменны в нашем мире только перемены. Вместо того чтобы извечно пребывать в одном и том же состоянии, жизнь без устали меняется и принимает новые обличия. От протоплазменной слизи, этой основы всего живого на земле, жизнь по тысяче расходящихся тропок прошла через множество различных стадий: морская слизь, медузы, беспозвоночные, рептилии, млекопитающие и, наконец, человек. Верх, вверх, всё время вверх — карабкаться, не смотря ни на что. Каждое новое поколение чуть-чуть опережает предыдущее, проходит немного дальше по пути совершенствования. Неведомо нам, куда сей путь ведёт, поскольку эту нашу эволюционную тропу, которой мы, подобно всему живому, вынуждены следовать, проложили, как мне представляется, Силы, находящиеся далеко за пределами нашего понимания. Итак, хоть мы и не знаем, во что в итоге превратимся, или во что превратятся все прочие живые существа, кое в чём нам можно даже не сомневаться: перемены происходят — бесконечно медленные, но непрестанные. Насколько же сегодня человеческий род стоит выше диких неандертальцев, живших пятьдесят тысяч лет назад! И ещё через пятьдесят тысяч лет от дня сегодняшнего люди будущего будут в такой же мере превосходить и нас. То же касается и всего живого — всех проявлений жизни. Всё стремится вверх, вверх — меняется, чтобы снова меняться.

Не в нашей власти сойти с пути изменений, по которому мы движемся. Но что если бы нам удалось ускорить своё развитие — ускорить своё странствие по эволюционной тропе? Допустим, нашлось бы средство, позволяющее существенно подхлестнуть эволюцию, и тогда тысяча лет преобразований уместилась бы в один единственный день?

Подобная идея звучит почти безумно. Эволюция — это невероятно медленный естественный процесс. Каким же образом можно его подхлестнуть? Чтобы отыскать подобный способ, необходимо выяснить причину эволюции как таковой, нужно понять, почему мы меняемся, почему меняется вообще всё живое.

Вопрос о причинах эволюции есть величайшая загадка биологии. Было выдвинуто бесчисленное множество объяснительных теорий: адаптация, сегрегация, мутация, менделизм — я могу привести ещё с десяток подобных трактовок, — однако ни одна из них ничего не объясняла, и причина эволюционных изменений до сих пор оставалась тайной. Тайной, которую я в конце концов раскрыл. И ответ — излучение Гарнера. Вот она, та сила, что подталкивает жизнь по бесчисленным дорожкам перемен; вот она, первопричина эволюции.

Полагаю, большинству из вас это название незнакомо. Излучение Гарнера известно лишь последние несколько лет; обнаружил его один физик, чьё имя оно теперь и носит. И не смотря на это, природа новых лучей и по сей день во многом остаётся загадкой. Между тем, мы знаем, что наша планета, как и всё мироздание в целом, представляет собой одно грандиознейшее скопление колебаний — видимых и невидимых. Из этого клубка вибрационных сил можно выделить несколько известных науке излучений: световое, электромагнитное (то есть радиоволны), химическое и тепловое — всё это, я повторюсь, наиогромнейшее скопление вибрационных сил.

И лучи Гарнера происходят оттуда же. Считается, что они — это новая разновидность химического излучения, которое испускают из недр Земли колоссальные залежи радиоактивных веществ. Также известно, что лучи неким образом искажаются под воздействием магнитных потоков, устремляющихся от одного полюса нашей планеты к другому. Однако, каким бы ни было происхождение излучения Гарнера, удалось выяснить, что кое-где на Земле оно кажется чрезвычайно интенсивным, тогда как в иных районах его воздействие заметно слабее. Данное обстоятельство указывает на неравномерность распределения внутри нашей планеты тех радиоактивных материалов, что служат источником лучей Гарнера.

Вам, конечно, не терпится узнать, какое отношение упомянутое излучение имеет к проблеме эволюции. Что ж, такая связь есть, и я первым её обнаружил. Как мы знаем, прочие вибрационные силы оказывают на жизнь воистину безмерное влияние. Вот, например, световое излучение — до чего изменилась бы без него жизнь! Лучи Гарнера не менее важны: непрерывно воздействуя неким, непостижимым для меня образом на нервные узлы, они изменяют каждого из нас умственно и физически, изменяют всё живое — то есть непосредственно и вызывают эволюционные изменения. Стоило на Земле зародится жизни, как излучение начало подстёгивать её, поднимать до современного уровня — и продолжает медленно, но неустанно делать это по сей день.

Всё мной сказанное я могу доказать. Физики обнаружили, что в Австралии излучение Гарнера слабее всего. Без сомнения, этот факт свидетельствует о скудных залежах радиоактивных элементов под тем материком. Интенсивность излучения там меньше, чем где бы то ни было ещё, — и такой она оставалась всегда. Что же в итоге? Любой зоолог скажет вам: Австралия просто кишит поразительным зверьём — подобного не встретишь больше нигде. Складывается впечатление, будто эволюция в Австралии отстала и едва движется. И то же самое касается населяющих континент людей: коренные австралийцы, бушмены, однозначно, самые примитивные человеческие существа на Земле; среди всех прочих рас они наименее развиты.

Вот я и добрался до сути моего интереса. Я доказал, что излучение Гарнера оказывает влияние на всё живое на Земле и является истинной причиной всех эволюционных изменений прошлого. Доказал, что в тех местах, где излучение сильнее всего, эволюция протекает наиболее стремительно, — и наоборот. А теперь предположим, что нам удастся искусственным путём сгенерировать данные лучи (точно так же, как мы получаем свет, тепло и радиоволны). Допустим, мы произведём в лаборатории излучение Гарнера, сгустим его, уплотним, сфокусируем и направим на человека. Что же с ним тогда случится?

Уолтон прервался и поднял худой палец, подчёркивая значимость сказанного.

— Когда это произойдёт, когда искусственные лучи Гарнера пронзят человеческое тело, обладателя этого тела зашвырнёт на тысячи лет вперёд в умственном и физическом развитии; перебросит сквозь столетия в точку, в которой эволюция достигла своего предела.

И если подобным образом поступить с любым из нас, то это окажет на всех точно такое же воздействие — в зависимости от мощности искусственного излучения, мы перенесёмся в своём развитии через тысячи или миллионы лет. Только подумайте о тех бесчисленных веках, которые потребовались жизни, чтобы доползти до дня сегодняшнего и предстать в образе современного человека. И вот теперь, после бесконечных эпох мучительного прогресса, нас ждёт огромный скачок, потрясающее сокращение пути — сапоги-скороходы для человечества на тропе эволюции!

Мои слова — не пустые мечты. Подобное свершится. Не стану говорить, что именно я добьюсь успеха. Однако это произойдёт — если и не в наше время, то уж точно в обозримом будущем. И тогда всех ждёт великое перерождение. Я так и вижу, как человечество в один миг встаёт в полный рост, обретая могущество и непобедимость. Вижу, как род наш стремительно мчится от одного свершения к другому. Вижу людей, что уподобились богам…

2

Шумиха, поднятая поразительным выступлением Уолтона, не забылась и по сей день. Прокатившаяся по научному миру и страницам газет волна ажиотажа прославила на весь мир безвестного бостонского учёного, мимоходом превратив его в одного из самых порицаемых людей планеты.

Идеи доктора не нашли и тени признания. Девять учёных из десяти, когда спросили их мнение, ответили, что Уолтон или глубоко заблуждается, или попросту дурачит народ. Эволюция, подчёркивали они, — это, как-никак, всего лишь теория. Потрясающая теория, принципиально важная, но всё же — теория. Она по большей части лежит в области философии, а не науки. Поэтому, когда Уолтон, считавший эволюцию предметом лабораторных исследований, спокойно предложил ускорить процесс, научные умы, естественно, решили, что биолог был либо искусным охотником за славой, либо слегка чокнутым.

Таким образом, Уолтон вдруг угодил в центр всеобщего осуждения. Но, как это ни странно, казалось, будто ему нет совершенно никакого дела до мнения окружающих. К счастью, доктору досталось богатое наследство, и поэтому существование его не зависело всецело от академической должности. Так что, совершенно незатронутый бурей, которую он сам и поднял, Уолтон невозмутимо продолжил свои изыскания, проводя уйму времени в небольшой лаборатории, располагавшейся на заднем дворе его дома.

Своё жилище — огромный, старомодный, беспорядочно выстроенный особняк — Уолтон получил по наследству. Некогда этот дом возвышался посреди поместья, однако теперь стоял в современном пригороде в окружении аккуратненьких бунгало. Позади особняка находилось маленькое кирпичное строение, внутри которого и была оборудована лаборатория. По общему мнению (хотя доктор не сделал после своего доклада ни одного заявления), в той лаборатории он сейчас и трудился, проверяя на практике свою теорию. Наверняка, впрочем, утверждать не мог никто: из всех немногочисленных друзей Уолтона в лабораторию допускался лишь один человек.

Почётной привилегией обладал молодой врач по имени Стюарт Оуэн, который только что вернулся в город после целого месяца отсутствия и горел желанием поподробнее разузнать о заваренной Уолтоном каше. Поэтому сразу по приезде он поспешил в гости к другу, чтобы выяснить детали скандала.

Когда двое друзей вошли в главную комнату лабораторного здания, трудившийся там мужчина поднялся из-за стола и подошёл к ним поздороваться. Это был Бриллинг, помощник Уолтона, — тихий молодой человек с крючковатым носом и тонкими губами. Буркнув несколько приветственных слов, он поспешил вернуться к работе. Оуэн же воспользовался случаем утолить своё любопытство.

— Та затея с эволюцией, — начал он, — ты ведь всё это не всерьёз, Уолтон? Я читал отчёты о твоей лекции в газетах. На самом деле ты ни над чем подобным не работаешь, правда?

— Нет, тут я вполне серьёзен, — заверил Уолтон друга. — Бриллинг и я уже около двух лет бьёмся над решением данной проблемы.

На лице Оуэна отразилось удивление.

— Но, старина, — возмутился он, — это же смешно. Ускорить эволюцию… Тебе в этом не преуспеть. Никогда!

Уолтон мягко улыбнулся, многозначительно переглянулся с помощником, и негромко произнёс:

— И всё-таки, у меня получилось.

Оуэн с изумлением воззрился на доктора, а тот продолжил:

— Полагаю, тебе можно доверять? Я хочу на время сохранить всё в тайне.

Молодой человек быстро кивнул, и Уолтон подвёл его к длинному верстаку.

— Что ж, взгляни-ка сюда, — сказал учёный.

Стол был плотно заставлен электрическим оборудованием, а сбоку, на свободном пятачке, примостился небольшой цилиндрический футляр из чёрного диэлектрического материала. Верх коробки усеивало множество маленьких никелированных переключателей; дюжина проводов соединяла устройство с электроприборами на верстаке. Положив руку на коробку, Уолтон заметил:

— Плод целого года трудов. Сей небольшой аппарат, Оуэн, способен вырабатывать искусственные лучи Гарнера, во много раз более интенсивные, чем естественное излучение. Он достаточно мощный, чтобы воздействовать на всё внутри комнаты, и может перебросить любое присутствующее здесь живое существо на многие века вперёд в эволюционном развитии. Внутри корпуса находится сочетание радиоактивных элементов, испускающих особое химическое излучение, которое, ко всему прочему, изменяется и подстраивается, минуя череду компактных, но мощных электромагнитов.

Оуэн с сомнением разглядывал чёрный цилиндр, а потому Уолтон сказал:

— Видимо, придётся убеждать тебя по-другому.

Он подал знак Бриллингу, и тот, выйдя из комнаты, через несколько минут вернулся с живой курицей.

Опустив птицу на пол под верстаком, Уолтон достал из выдвижного ящика три узкие подушки из серой ткани: одну он вручил Оуэну, вторую — Бриллингу, а третью оставил себе. Врач крутил в руках подушечку, озадаченный её неожиданным весом, и Уолтон пояснил:

— Это твоя защита, Оуэн, — она оградит от излучения. Повяжи её вокруг тела так, чтобы прикрыть позвоночник, и лучи никоим образом не повлияют на тебя. Они не могут пробиться через прослойку металлической фольги внутри накладок, и таким образом жизненно важные нервные узлы находятся вне опасности.

Оуэн неловко напялил защиту, и удовлетворённый Уолтон воскликнул:

— А теперь смотри!

Биолог потянулся к чёрной коробке, щёлкнул крошечным выключателем и, отступив, показал на курицу.

Оуэн взглянул — и ахнул от изумления. Курица менялась — менялась прямо на глазах… Крылья становились всё меньше и меньше — усохли и пропали; перья поредели и тоже исчезли без следа. Птица потеряла в размерах, уменьшилась, сжалась и вряд ли была теперь крупнее малиновки. Затем она упала замертво — сморщенный комочек кожи и костей. Оуэн поднял глаза и наткнулся на весёлый взгляд Уолтона.

— Понял? — спросил доктор, щёлкнув тумблером. — Только что перед тобой промелькнуло всё будущее этого биологического вида; за несколько минут ты узрел изменения, на которые уйдёт несколько последующих столетий.

Учёный повернулся к Бриллингу, и тот снова покинул комнату, чтобы вскоре возвратиться с очередной курицей.

— Теперь я собираюсь запустить процесс в обратном направлении, — сказал Уолтон, — отброшу хохлатку назад в развитии. Говоря иначе: ты наблюдал будущее вида, а сейчас я покажу его прошлое.

— Но как?.. — начал было Оуэн, однако биолог перебил его, бросившись объяснять.

— Ничего сложного в этом нет. Как только я научился генерировать излучение Гарнера — эту эманацию, что подстёгивает эволюцию, — я немедля приступил к поискам излучения, способного на прямо противоположное, то есть на обращение эволюции вспять. И, как выяснилось, всё, что необходимо для получения реверсивного излучения, — это изменить направление тока в преобразующих электромагнитах. Таким образом, реверсивное излучение есть не что иное, как полная противоположность ускоряющих эволюцию лучей Гарнера, в следствие чего оно оказывает ровно обратное действие. В общем, если не хочешь откатиться назад в развитии на миллион лет, проверь, надёжно ли защита прикрывает твой позвоночник. — И доктор усмехнулся, глядя, как Оуэн судорожно поправляет накладку.

Уолтон поместил вторую птицу туда же, куда и первую, не преминув перед этим застегнуть на её лапах пару массивных стальных оков, крепившихся к полу крепкими цепями. Недоумевающий взгляд Оуэна вызвал у биолога улыбку.

— Необходимая предосторожность, — сказал он, а затем потянулся к прибору и, передвинув другой выключатель, быстро попятился.

Оуэн зачарованно следил за изменениями, которые претерпевало создание на полу. Протекали они столь же быстро, как и в предыдущий раз, — правда теперь курица не уменьшалась в размерах, а, напротив, увеличивалась. Сменив с молниеносной скоростью сотни различных обликов, она превратилась в крупную, свирепого вида птицу с грубым тяжёлым оперением и длинным хвостом. Вместо клюва у неё была усаженная острыми зубами пасть.

— Археоптерикс, — представил Уолтон монстра.

Оуэн вздрогнул: археоптерикс — первая известная науке птица; существо из эпохи рептилий! Пока молодой врач таращился на создание, оно снова перевоплотилось, обернувшись истинным пресмыкающимся — кожистой тварью, что рвалась из державших её оков. Затем стремительно промелькнуло бессчётное множество едва различимых рептильных образов, а за ними — череда осклизлых морских обитателей. И вдруг изменения прекратились — лишь кучка мерзкой тягучей субстанции покоилась на полу.

— Протоплазменная морская слизь, — объяснил Уолтон, — изначальная и наипростейшая основа жизни.

Оуэн обнаружил, что у него дрожат руки. Доктор щёлкнул выключателем на ящике, и молодой человек спросил:

— Боже правый, Уолтон, и ты можешь сотворить подобное с любым существом? — Трясущийся палец Оуэна указал на слизкую груду.

— С лёгкостью, — ответил биолог. — И как только испытаю ускоряющее излучение в крупных масштабах, сразу же опробую его на человеке — на добровольце, разумеется… Попытаюсь забросить подопытного как можно дальше в будущее, чтобы его умственные и физические возможности существенно возросли, — но не стану переносить его слишком уж далеко.

— В крупных масштабах… — повторил Оуэн, — И как ты это провернёшь? Если ты распространишь ускоряющее излучение на большой территории, то какие-нибудь люди могут угодить под его воздействие и перемениться. Кто знает, что тогда произойдёт?

Уолтон отмахнулся от возражений.

— Я уже думал об этом, Оуэн. И поэтому мы намерены работать в совершенно безопасном месте — на острове. На маленьком островке в Вест-Индии, расположенном в нескольких сотнях миль от Кубы, который я заполучил по смехотворно низкой цене; сейчас на нём нет ни души. Итак, вот какой у меня план. Я сооружу более мощный излучатель, способный захватить в поле своего действия весь остров, а затем раздобуду множество различных животных и выпущу их там на волю. Улавливаешь мысль? Всякая живая тварь на острове попадёт под воздействие ускорительного излучения и, следовательно, совершит скачек в развитии. Мы увидим сотни, тысячи лет эволюции, сжатые до нескольких недель или месяцев. Я и Бриллинг, естественно, обезопасим себя, надев защитные накладки; остальные же существа подвергнутся изменениям. И тогда можно будет вести учёт превращений, которые станет претерпевать каждый вид, — фотографировать, записывать и так далее. Всё давным-давно распланировано, Оуэн. Некоторое время назад мы с Бриллингом отправили наше оборудование в кубинский порт, а через неделю отчаливаем и сами.

— Не нравится мне это, — произнёс Оуэн. — От всего этого замысла веет чем-то жутким. Ты знаешь: я не суеверен, но подобный план… Ты ведь нарушаешь фундаментальные законы природы, Уолтон, а всякий, кто когда-либо покушался на подобное, терпел крах.

Лицо Уолтона хранило мечтательное, рассеянное выражение.

— Нет, Оуэн. Во все времена любое научное свершение объявляли вмешательством в естественный порядок вещей. И наше открытие — если удастся довести задуманное до конца — может стать величайшим даром человечеству за всю его историю. Если эксперименты на острове увенчаются успехом, мы перейдём к испытаниям на людях. Только представь, Оуэн: тысячи, миллионы лет развития пролетят в мгновение ока. Если только у нас получиться…

Оуэн не ответил, и на трёх мужчин опустилась тишина. Покидая лабораторию, молодой человек оглянулся и бросил взгляд на холмик слизи, блестевший на полу. Врача терзали смутные опасения и не отпускало гнетущее предчувствие беды.

Спустя неделю мучительный страх снова выпустил когти, когда Оуэн наблюдал за ржавым пароходом, который, вспарывая гудками утреннюю тишину, выходил из нью-йоркской гавани, увозя на своём борту Бриллинга и Уолтона, — по договору, двух учёных должны были доставить в кубинский порт, где их уже дожидалось оборудование. Оуэн взглядом проводил растворявшееся в туманной дымке судно, а затем не спеша побрёл прочь от пристани.

И лишь тогда молодому человеку вдруг пришло в голову, что у него нет никакой возможности поддерживать с Уолтоном связь — разве что отправиться на сам остров. Исход опасной затеи не будет давать Оуэну покоя вплоть до возвращения Уолтона. До возвращения Уолтона! Однако вернётся ли он когда-нибудь?

Вернётся ли?

3

Уолтон вернулся. Он объявился через год, одной бурной майской ночью, когда ветер и дождь бичевали пустынные улицы потоками холодной воды. Оуэн, коротавший в своих апартаментах время за скучным романом, внезапно услышал стук. Когда он распахнул дверь, внутрь ввалилась растрёпанная личность, в которой врач тут же признал своего друга. Целый год от Уолтона не было никаких известий, и теперь, пододвигая кресло к насквозь мокрому, еле стоявшему на ногах человеку, Оуэн с трудом сдерживал рвавшееся наружу любопытство.

Плюхнувшись в кресло, учёный слепо уставился в стену и, казалось, не слышит градом посыпавшихся на него вопросов. Оуэн заметил, что доктор сильно постарел; лицо его похудело и осунулось, а в глазах засело глубочайшее потрясение. Вдруг Уолтон оживился, уловив какое-то слово, проскочившее в речи хозяина квартиры.

— Остров, — повторил биолог услышанное. — Да, я прибыл оттуда, Оуэн.

— А Бриллинг? — спросил молодой человек.

— Он… жив, — последовал неуверенный ответ.

Поражённый теми разительными переменами, что произошли с его другом, Оуэн погрузился в молчание. Несколько минут доктор безучастно смотрел прямо перед собой, а затем вроде бы взял себя в руки и начал сознавать, где находиться. Повернувшись к Оуэну, он медленно, словно отвечая урок, произнёс:

— Я должен вернуться.

— Имеешь ввиду, назад на остров? — спросил молодой человек, и Уолтон кивнул.

— Я должен вернуться, — снова сказал учёный, — и как можно скорее. Я пришёл к тебе… ты должен узнать… — Он снова умолк, и Оуэн не тревожил друга, терпеливо ожидая продолжения.

Превозмогая себя биолог стал рассказывать дальше:

— Остров… Мы отправились туда — Бриллинг и я. Всего год назад, Оуэн. Всего лишь год назад! — Казалось, эта мысль не даёт Уолтону покоя. — Вот, значит, отплыли мы с Бриллингом на остров. Ну, ты помнишь. Сначала прибыли в Ллуэгос, кубинский порт, и организовали доставку оборудования на остров. Наняв рабочих среди местных жителей, мы всё подготовили: построили жилой дом и небольшую лабораторию, смонтировали оборудование, договорились насчёт доставки припасов. Кроме того, мы привезли на остров животных и выпустили их там на волю.

Большинство зверей мы приобрели в Ллуэгосе: владелец местной гостиницы получил их в счёт погашения долга от терпящего убытки бродячего цирка и с радостью расстался с ними почти за бесценок. Итак, мы переправили животных на остров и освободили. Там были: старый облезлый лев, парочка великолепных молодых леопардов, волки и прочие. Чтобы держать их на расстоянии, мы, естественно, огородили домик и лабораторию частоколом.

Когда с приготовлениями было покончено, Бриллинг и я остались единственными людьми на острове: наёмных рабочих мы отослали сразу же, как только те выполнили свою работу. В нашем распоряжении имелась лодка (небольшой ялик), чтобы плавать туда и обратно, и к тому времени мы уже перевезли и установили всё оборудование. Главным гвоздём нашей программы служил большой излучатель, который походил на тот, что ты видел, только был гораздо крупнее и мощнее; он мог распространить своё излучение на всю территорию острова. И конечно же, мы с Бриллингом из соображений собственной безопасности не снимали защитные накладки ни днём ни ночью.

Итак, всё было готово, и мы приступили к испытаниям, включив ускорительное излучение, но не приближаясь при этом к пределу имевшейся в нашем распоряжении мощности. Нам, понимаешь ли, хотелось, чтобы изменения протекали не очень быстро — что позволило бы с лёгкостью фиксировать их. Два дня ничего не происходило, а на третьи сутки мы заметили перемены в леопардах и льве: три большие кошки теряли в размерах — казалось, с каждым часом они становятся всё меньше и меньше. Через пять дней они уже были не крупнее домашних котов и такими же ручными. На седьмой день мы нашли их трупы.

Понимаешь, что это значит? За семь дней мы увидели все грядущие перемены, через которые пройдут те два вида семейства кошачьих; стали свидетелями судьбы, что постигнет их род в будущем. И как раз чего-то подобного мы и ожидали. Ещё со времён саблезубого тигра самые большие кошки планеты постепенно мельчают и становятся менее свирепыми. Так что мы увидели конечную цель эволюции тех видов — им предстояло выродиться в обыкновенных котов.

После первых превращений изменения хлынули сплошным потоком. И следующими преобразились волки, переменившись в самой своей сути, — они сделались такими же послушными и дружелюбными как собаки. По сути дела, они и превратились в собак. Затем они начали расти и в итоге достигли внушительных размеров — стали никак не меньше лошади. Но при всех своих выдающихся габаритах они тем не менее сохраняли прежнюю покорность. В конце концов волки тоже выродились и прекратили своё существование. Это был конец их вида. Изменения же продолжались.

Мы угодили в рай для биолога, Оуэн. Мы видели путь, каким пойдёт эволюция в будущем; наблюдали грядущее развитие бессчётного числа различных видов. Вооружившись для защиты винтовками, мы без устали рыскали по острову, фотографируя и записывая увиденные преобразования. Мы внимательно наблюдали за зверьми и за их развитием; наблюдали и следили, прерываясь только на еду и сон.

Излучатель мы не выключали никогда, и тот непрерывно испускал ускорительные лучи, благодаря чему твари на острове всё время менялись. Там обитали не только привезённые нами животные, но и другие создания. Взять хотя бы змей, во множестве водившихся на островке, — под воздействием излучения, они развились в ужасающих монстров: одни вымахали до размеров питона и даже крупнее; у других отросли короткие перепончатые лапки, на которых они ходили и бегали; а некоторые переселились в воду, поскольку их организм перестроился. Однако со временем все они вымерли, исчезли.

После гибели змей начали меняться населявшие остров птицы. Большинство из них вскоре издохли, за исключением одной породы, которая продолжала развиваться на протяжении нескольких недель, — здоровенного, похожего на кондора существа с ярким оперением. Огромная птица была самым свирепым хищником на острове. Стоило только нам появиться под открытым небом, как она тут же нападала. Так что мы только обрадовались, когда и её не стало.

А изменения всё не прекращались. Излучение продолжало подхлёстывать жизнь на острове, гнало её всё дальше и дальше по пути развития. Вслед за птицами пришёл черёд переродиться местным насекомым — и остров захлестнула волна диковинных страшилищ. По воздуху летали гигантские паукообразные монстры, отдалённо похожие на ос, только размером с аэроплан и с агрессивностью как раз под стать таким габаритам. Казалось, все насекомые обрели новые чудовищные формы, из-за чего остров превратился в сущий ад. Некоторых тварей нам удалось увидеть лишь мельком. Например, громадного белого червя длиной в сто футов, который вяло барахтался в болоте и оглашал округу хриплым рёвом; иногда по ночам мы слышали его… Попадались и другие, ещё более мерзкие твари. Но со временем все монстры-насекомые вымерли, как и другие существа до них.

И на смену им из океана явились здоровенные рептилии — странные морские чудовища грядущих эпох. Понимаешь ли, излучение зацепило также и прибрежные воды, оказывая ускорительное воздействие на всё живое в них. Поэтому в море вокруг острова начали мелькать чудные создания — огромные, клыкастые, покрытые чешуёй. Они с неимоверной жестокостью рвали один одного на куски. То были звери какой-то будущей эры — но из-за своих размеров и неистовства нам они виделись ужасными динозаврами прошлого. Некоторые монстры оказались амфибиями, и это лишь прибавило опасности нашей жизни на острове: выйдя на сушу, они громыхали по окрестностям, с треском продираясь через лес, и сражались, повстречав себе подобных.

В те дни остров являл собой странное местечко, Оуэн. И даже после исчезновения морских чудовищ он таким и остался — странное царство тишины и смерти. Излучение полностью уничтожило животный мир островка. Вся жизнь ушла в развитии настолько далеко, что в итоге достигла точки вымирания. Изменения прекратились — так мы думали. И ошибались, Оуэн. Жестоко ошибались.

Ибо свершилась ещё одна метаморфоза — последнее грандиозное преобразование. Кошмарное превращение оказалось полной неожиданностью и для меня, и для Бриллинга. Перемены коснулись растительного мира. Вся фауна переродилась и сгинула — и теперь настал черёд флоры.

Однако же мы вполне могли предвидеть подобную трансформацию. Ведь эволюция управляет всей растительной жизнью так же, как и миром животных. Каждое из ныне известных живых существ ведёт свой род от зверья мезозойской эры. Точно так же обстоят дела и со всеми современными растениями — их предками были гигантские папоротники и хвойные деревья той давней эпохи. Земная флора медленно развивается подобно миру животных. Так что после исчезновения на острове всех животных неспешная эволюция растительности начала набирать темп, подгоняемая ускорительным излучением.

Растения изменились, Оуэн. Деревья, кусты и трава обрели новую, удивительную наружность. Они редели, увядали и воскресали в другом обличии. Наконец, после нескольких недель подобных перевоплощений, одна разновидность стала преобладать на острове, вытеснив все остальные виды. Внешне это растение было во многом похоже на кактус, но благодаря своим подвижности и уму сильно напоминало животное. Оно размахивало по сторонам мощными щупальцами и демонстрировало многочисленные признаки всевозрастающего интеллекта. Корни растения постепенно начали отсыхать, и мало-помалу оно, не привязанное более к одному месту, обрело возможность передвигаться по собственной воле.

Мы понимали: что происходит у нас на глазах. Очевидно, когда-нибудь, возможно, в очень далёком будущем, животная жизнь сгинет без следа, и тогда на земле воцарятся растения. Подобно человеку, что вышел из мира зверей и ныне господствует на планете, растительному племени тоже предстоит развиться в высшую форму жизни. Полагаю, спустя много веков после вымирания человечества Землю унаследуют разумные и подвижные представители флоры.

И я испугался, Оуэн: кто мог сказать, какого могущества могли достичь растительные твари на острове, если бы получили возможность беспрепятственно развиваться? Позволяя им и дальше совершенствоваться под воздействием ускорительного излучения, мы рисковали выпустить в мир отвратительный множащийся ужас — тварей, которым не должно существовать в наше время.

Я чувствовал, как медленно схожу с ума от всего увиденного. Чувствовал, что, если хочу сохранить здравый рассудок, я должен вернуться в мир людей и хоть немного пообщаться с собратьями. Поэтому я предложил Бриллингу запустить реверсивное излучение и, превратив растительных существ обратно в безобидную флору, покинуть остров и провести месяцок в одном из городов Вест-Индии.

Бриллинг отказался. В отличие от меня, мой помощник не испытывал никаких страхов и с головой ушёл в работу. Мне он, впрочем, настоятельно рекомендовал уезжать. И в конце концов я так и поступил, — сел в ялик и отправился на Ямайку. Бриллинг сказал, что хочет ещё немного понаблюдать за развитием растительных существ, однако пообещал включить реверсивное излучение через несколько дней. И заверения его полностью удовлетворили меня. В общем, я отбыл с острова и оставил Бриллинга в полном одиночестве, — если, конечно, не считать растительных тварей.

Месяц я отдыхал в Кингстоне, а потом мои мысли вновь обратились к острову — я обдумывал следующий этап нашего плана. Нужно было раздобыть очередную партию животных, выпустить их, как и предыдущих, на острове и, подав реверсивное излучение, наблюдать за тем, как они меняются, спускаясь в прошлое по эволюционной лестнице. Мне не терпелось побыстрее приступить к работе, и поэтому в конце месяца я покинул Кингстон и направился к острову. И по прибытии туда обнаружил…

Как же описать то, что я обнаружил? Выяснилось, что все мои прежние страхи воплотились в жизнь. Кроме того, открылось ещё одно ужасное обстоятельство — теперь-то я понял, почему Бриллинг хотел остаться на острове один.

Он подверг себя воздействию ускорительных лучей, Оуэн. Сняв защиту с позвоночника, Бриллинг перенёсся в развитии на века вперёд. И я видел его; видел обличие, какое он принял, — обличие, которое спустя века примут все люди.

Голова его полностью облысела и невероятно увеличилась, Оуэн, — стала почти вдвое крупнее первоначальных размеров, — черты лица при этом сохранились прежними. А тело! Тела как такового не было, Оуэн! Голова сидела не на человеческом торсе, а торчала прямо из приземистого округлого мешка плоти, который был примерно в два раза меньше обычного туловища. К этой бесформенной куче крепились четыре гибкие, мускулистые, лишённые костей руки. Четыре весьма длинные руки. Могучие щупальца. Он мог передвигаться на этих конечностях (или на некоторых из них), а мог хватать ими и держать — четыре длинных извивающихся щупальца одновременно служили и руками, и ногами. В Бриллинге я узрел перемены, которые претерпит человеческое тело в грядущие эпохи. Как ты знаешь, Оуэн, организм человека неуклонно стремится стать проще, сделаться менее сложным в строении. Пальцы на ногах уменьшаются, усыхают и теряют свою цепкость, волосы исчезают, а отдельные органы (такие как аппендикс) оказываются совершенно бесполезными и атрофируются. Все наши хитроумные органы пищеварительной и дыхательной систем постоянно упрощаются. И в Бриллинге я увидел совокупный итог подобных изменений, которые потребуют многих веков.

Также Бриллинг преобразился и умственно. Он узнал меня, ведь его мозг сохранил все прежние воспоминания и сведения. Но помимо этого в этом изменившемся мозгу зародились новые мысли, новые устремления, новые желания. Объятый ужасом от произошедших с моим помощником перемен, я предложил ему облучиться реверсивными лучами и вернуться в нормальное человеческое тело. Однако моё предложение привело его в ярость. Он заявил, что старое тело вызывает у него отвращение, — в точности, как если бы я уговаривал обычного человека согласиться на превращение в низколобого неандертальца. Бриллингу претила сама мысль об этом. И тут я понял: тварь передо мной уже не тот молодой человек, которого я знал, а скорее пришелец из далёкого — миллион лет или даже больше — будущего. И я лишь утвердился в этом своём мнении, когда узнал о планах безумца и увидел то, что он сотворил в моё отсутствие.

Как выяснилось, вместо того, чтобы запустить после моего отъезда реверсивное излучение, Бриллинг продолжил распространять ускорительные лучи. Таким образом растительные создания не возвратились в состояние безвредной флоры, а наоборот — получили возможность и дальше эволюционировать в подвижных разумных существ.

Ликуя, Бриллинг поведал о своих свершениях, но я не поверил ему. И тогда он отвёл меня на другой конец острова и там представил доказательство. Впервые я увидел их… растительных людей.

Такое название — «растительные люди» — я дал им, поскольку внешним своим видом они в чём-то походили на нас. Собственно, в них оказалось даже больше человеческого, чем в Бриллинге. Были они прямоходящими и передвигались на двух конечностях; кроме того была у них и парочка рук-щупалец. На, скажем так, плечах красовался луковицеобразный нарост, где размещались глаза — два пустых мертвенно-белых круга, через которые люди-растения и смотрели на мир. Однако на этом, Оуэн, всякая сходство с человеком заканчивалось. Кроме глаз, на их лицах не было ничего. Тёмно-зелёные тела или, скорее, туши, тварей, казались, состоящими из грубых, тягучих на вид волокон. И, как рассказал мне Бриллинг, существа эти оставались истинными растениями: при всём своём интеллекте и подвижности, они употребляли в пищу неорганические вещества, которые усваивали посредством хлорофилла внутри своих тел, — а на это, Оуэн, способны лишь настоящие растения. Пускай подвижные, пускай видящие и думающие, но всё же — растения. Твари узнавали Бриллинга, вели себя с ним дружелюбно. Сгрудившись вокруг, монстры слушались всех его приказаний. Он позволил растительным людям множится целыми полчищами, и теперь хвастался, что они станут его слугами, его представителями, его армией.

Армией! В этом и состоял план, которым безумец поделился со мной, в этом заключался его грандиозный замысел. Бриллинг намеревался создать несметное количество растительных тварей — собрав тем самым на острове колоссальную силу, — а затем выпустить их в свет, снабдив построенными заранее мощными излучателями, которые планировалось разместить во внешнем мире и которые должны были пронзить Землю ускорительными лучами. Ты вообще представляешь себе последствия всего этого? Смертоносное излучение распространится по всей планете. Царство животных изменится и полностью вымрет — как это произошло на острове. Затем преобразится и растительный мир Земли — эволюционирует в орды людей-растений. Но на этом захватчики не остановятся. Новые и новые полчища станут вздыматься из почвы. И в конце концов, когда зелёная волна поглотит земной шар, она, по словам Бриллинга, устремится в другие миры — неудержимым потоком хлынет с одной планеты на другую.

Лишь в голове у маньяка мог зародиться подобный план, Оуэн. Безумный замысел приводил меня в ужас, поскольку я понимал: Бриллинг способен добиться своего — способен натравить на человечество армию людей-растений и облучить Землю ускорительными лучами. Я ничуть не сомневался, что как только задуманное свершится, и растительные люди получат мировое господство, они тут же смахнут безумца со своего пути. Впрочем, к тому времени непоправимое зло уже свершится. Бриллинг предложил мне присоединиться к нему в его начинаниях. Он хотел, чтобы я подвергся воздействию ускорительного излучения и, превратившись в такое же, как он существо, поддержал его кошмарный проект.

Я понимал: лучше не отказываться сразу. Сделав вид, будто принимаю предложение, я заверил Бриллинга, что облучу себя на следующий день, и той же ночью сбежал с острова.

Я намеревался проникнуть в лабораторию, добраться до излучателя и включить реверсивное излучение — что снова превратило бы растительных людей в обычные растения. Но подкравшись глубокой ночью к лабораторному корпусу, я увидел множество стоявших там дозором тварей и догадался: Бриллинг решил подстраховаться. Я сознавал, что прорваться через зелёных стражей не удастся. У меня, в общем-то, был пистолет… Но попробуй-ка застрелить растение! А ведь у охранников тоже имелось оружие — странное, похожее на кинжал устройство, плевавшее ярким всепожирающим пламенем. Вместе с огненной струёй агрегат выбрасывал и поток кислорода, и поэтому, чтобы ни происходило, заряд пламени вспыхивал мгновенно. Это, вне всяких сомнений, чудовищное оружие изобрёл для растительных людей Бриллинг.

И что же мне было делать? Оставаясь на острове, я бы ничего не добился, поскольку назавтра Бриллинг подверг бы меня воздействию ускорительного излучения и превратил бы в такое же чудовище, как и он сам; а если бы я отказался — однозначно убил бы. Поэтому я спустился на берег, сел в ялик и отплыл с острова, взяв курс на север — в сторону Кубы. Я опасался преследования, сознавая, что на это у Бриллинга вполне хватит могущества. Однако погони не было, и я благополучно добрался до Ллуэгоса. И там я задумался: как же мне поступить дальше? Я не мог поднять тревогу и отправить на остров войска для уничтожения угрозы. Ведь я понимал: армии нечего противопоставить новому оружию Бриллинга. Да и кто бы поверил мне, вздумай я поднять шум? Но вот если бы я тайно вернулся на остров, и если бы нашёлся хоть кто-то, согласный помочь, хотя бы один единственный друг, — тогда бы удалось достичь многого. Итак, я сел на пароход до Нью-Йорка и отплыл на север, к единственному человеку, на которого, как мне кажется, я могу положиться — к тебе.

И вот я здесь. Но должен немедля возвращаться. Я пришёл просить тебя отправится со мной. И даже сейчас уже может оказаться, что мы опоздали. Теперь ты знаешь всё, Оуэн. Ты вернёшься со мной на остров?

Лицо юноши выражало недоверие.

— Ты ведь знаешь: я ни сколько не сомневаюсь в твоей истории, Уолтон. Но звучит она крайне странно. Не верится, что подобное происходит на самом деле и таит в себе какую-то угрозу…

Доктор торжественно произнёс:

— Угроза есть, Оуэн. Угроза, невиданная доселе, — разрушительная погибель, которая уничтожит наш мир, если не удастся её сдержать. Думаешь, мне самому всё это не кажется диким? Когда я плыл в ялике на север и обдумывал случившемся, то чувствовал, как схожу с ума. Там, на острове, Бриллинг (или монстр, который раньше был Бриллингом) трудится, планирует и готовится. Он науськивает всё новые и новые орды людей-растений — и превращение его задумки в жизнь приближается с каждой секундой.

Вскоре полчища растительных людей хлынут с острова, убивая и сея страх. Они установят повсюду излучатели, и мир пронзят смертоносные ускорительные лучи. И тогда на всей Земле воцарятся ужас, смерть и невообразимый хаос. Хорошо знакомые животные превратятся в жутких чудовищ — начнётся бедственное нашествие странных зверей и огромных страшилищ-насекомых; и гигантские морские твари будут утаскивать корабли на дно. Ну и самое ужасное: мужчины и женщины примут воистину кошмарный облик, превратятся в таких же отвратительных созданий, что и Бриллинг. То будет мир чудовищных перевоплощений. Мир, где всё живое меняется и вымирает. И в конце концов животная жизнь сгинет навсегда. Ну а после произойдёт последнее великое превращение: царство растений перейдёт в новое, жуткое состояние — поднимется полчищем людей-растений. И в итоге, от полюса до полюса станет безраздельно властвовать лишь одна сила — растительные люди!

Уолтон замолчал, лицо его побледнело, глаза горели. Оуэн поднялся из кресла. Молодого человека мутило от обрисованной другом картины. Затем, резко повернувшись, он спросил:

— Когда отправляемся, Уолтон?

Губы доктора тронула слабая улыбка — первая улыбка, увиденная Оуэном за весь вечер.

— Я знал, что могу рассчитывать на тебя, дружище, — сказал учёный. — Во вторник в Гавану отходит судно. Мы можем сесть на него.

Сорок восемь часов спустя двое мужчин стояли у поручней покидавшего бухту парохода, что принадлежал фруктовой компании, и смотрели, как очертания Нью-Йорка постепенно растворяются вдалеке. Оба хранили молчание.

Из Гаваны, они отплыли в Ллуэгос, колоритный маленький порт на южном побережье Кубы. Там друзья, не тратя время попусту, сразу же переправили багаж на ялик, который дожидался Уолтона у причала. И всего через несколько часов после прибытия, они уже покидали гавань, покачиваясь на волнах в своём небольшом двухмачтовом судне, снабжённом вспомогательным двигателем. Впереди пролегали почти триста миль Карибского моря, отделявшие Уолтона и Оуэна от острова, который и был целью их путешествия.

Мимо проплывали рыбацкие суда, корабли ловцов губок и белоснежные прогулочные яхты, а прямо по курсу раскинулась синяя гладь открытого моря. Маленькая лодка, подгоняемая пляшущим бризом, упорно продвигалась вперёд. Прислонившись к мачте, Оуэн смотрел на далёкий горизонт, и на душе у него было неспокойно. На встречу с каким безумным кошмаром они так спешат? Что за губительный ужас поджидает их за морскими просторами? Стремительно опустилась ночь и принесла с собой ярко блестевшие звёзды тропиков, а чуть позже — и великолепное сияние полной луны. Оуэн по-прежнему всматривался вдаль через посеребрённую лунным светом морскую ширь; перед ним у штурвала стоял Уолтон и с мрачным, застывшим лицом держал курс на юг.

Незадолго до полуночи они прошли мимо огромного круизного лайнера, что полз на север, в Гавану. Надводная часть судна ослепительно сверкала, а на верхних палубах толпились пассажиры, веселившиеся под музыку корабельного оркестра. Живая мелодия летела над водой и отчётливо доносилась до двух мужчин. Но они, не обращая внимания, продолжали свой путь.

Некоторые пассажиры, стоявшие у перил лайнера, заметили стремительную парусную лодку, и теперь лениво гадали, откуда она и куда спешит. Однако они не могли даже вообразить себе правду. Никто из них не догадывался сколь необычная и великая миссия влекла ялик на север; заставляла нестись к островку, на котором суждено было решится судьбе всего мира.

4

Когда ялик достиг острова, уже стояла глубокая ночь — густая непроглядная ночь, пока ещё не разбавленная лунным светом. Много часов Оуэн и Уолтон напряжённо изучали море раскинувшееся впереди, и теперь, когда они различили вдалеке тёмную массу, смутно выделявшуюся на фоне звёздного неба, их и без того напряжённые нервы натянулись до самого предела. Оуэн безмолвно взирал на место их назначения, а доктор тем временем умело вёл судёнышко через лабиринт скал и отмелей.

Путники молча неслись в сторону острова, к длинному песчаному пляжу, тускло мерцавшему в слабом свете звёзд. Уолтон направил ялик в небольшую протоку, которая прорезала береговую линию. Киль заскрипел, заскрежетал о песок — и лодка замерла на месте. Перешёптываясь, друзья канатами привязали судно к близлежащему валуну, а затем обсудили план дальнейших действий.

Биолог настоял, чтобы Оуэн проверил, надёжно ли пристёгнута накладка, защищавшая спинномозговые нервные узлы от губительных лучей. Сам доктор поступил точно так же. Затем они попытались решить, что же им предпринять дальше.

— Излучатель — наш единственный шанс, — сказал Уолтон другу. — Если доберёмся до прибора и запустим реверсивное излучение на полную мощность, то это уничтожит здесь всё живое, кроме нас. По своей форме остров — длинный и узкий. На всём протяжении его делит пополам высокий горный кряж. Коттедж и лаборатория находятся на южной оконечности. А основной лагерь растительных людей, как мне кажется, расположен на восточном берегу, то есть на противоположном краю острова. Так что лучше всего нам сразу же отправиться на южную сторону и попытаться проникнуть в лабораторию.

Оуэн согласился, и двое друзей крадучись зашагали вдоль пляжа. Пройдя совсем немного, Уолтон резко свернул в сторону и по отлогому склону стал взбираться к центральной гряде, которая была своеобразным позвоночником острова. Оуэн не отставал от учёного ни на шаг. По пути молодой человек отмечал скудость местности — сплошь камни да песок. На склонах не росло ни одной травинки, куста или дерева. Неужели вся — до последнего клочка — растительная жизнь острова подверглась трансформации под воздействием ускорительных лучей и превратилась в армию людей-растений? Оуэн вздрогнул от этой мысли.

На полпути к вершине хребта Уолтон внезапно остановился и предостерегающе поднял руку. Откуда-то спереди, из темноты, прилетел тонкий воющий звук. Снова и снова достигал ушей этот пронзительный гул, который то стихал, то вновь разрывал тишину. Пока они вслушивались, вой вроде бы сделался громче и приблизился; по склону впереди с грохотом скатилось несколько булыжников. Теперь путники отчётливо различали звук шагов — множество ног шаркало вниз по пустынному склону, направляясь в их сторону.

Друзья немедля бросились к ближайшему скоплению огромных скал и притаились в тени за ними. Припав к земле, высматривали они тех, кто приближался, и слушали, как шарканье и топот становятся всё громче. А потом в поле их зрения возникла орава тёмных силуэтов, которые размеренно шагали вниз по косогору в сторону пляжа. «Очень похоже на толпу людей», — подумал Оуэн, наблюдая за двигавшейся в зыбком свете звёзд процессией. Когда колонна приблизилась, стенающий шёпот зазвучал отчётливее — то было шипящее бормотание их голосов.

Не успела и половина силуэтов пройти мимо укрытия, как сверху, из-за вершины хребта хлынул призрачный белый свет. Полная луна, всплывавшая в небеса, подобно светящемуся мыльному пузырю, омыла гору расплавленным серебром своего сияния. Обличительный свет пролился на марширующие фигуры — и Оуэн, резко втянув в себя воздух, крепко сжал плечо своего спутника.

— Люди-растения! — прошептал он, и Уолтон молча кивнул.

Объятые ужасом, следили они за бредущими вниз по склону тварями. Казалось, в созданиях, освещённых ярким светом луны, не было ничего людского. Крапчато-зелёная пародия на человеческий облик, небрежно вылепленная из куска жилистой волокнистой массы, — вот, на что они смахивали. Оуэн не мог оторвать взгляд от пустых, гладких, зелёных лиц, с которых не мигая таращились жуткие глаза — два мертвенно-белых круга.

Едва молодой человек успел заметить, что растительные люди, судя по всему, несут с собой уйму каких-то металлических то ли инструментов, то ли приборов, как хвост процессии уже скрылся из виду. Двое скорчившихся в укрытии мужчин прислушивались к шарканью, удалявшемуся вниз по склону и вдоль берега. Несколько минут они выжидали, напрягая слух, но больше не раздавалось ни звука. Так что приятели встали и, соблюдая после неожиданной встречи с людьми-растениями двойную осторожность, продолжили восхождение.

Теперь, при лунном свете, идти стало значительно легче, и через несколько минут они добрались до вершины хребта, откуда открывался вид почти на весь остров.

Тотчас внимание обоих приковало к себе восточное побережье: там, вдалеке, виднелось множество огней. Крошечные мерцающие искорки непрестанно гасли и вспыхивали, кружили и трепетали — точно мотыльки; некоторые из них сбивались тут и там в тесные кучки.

Огоньки растянулись вдоль далёкого берега примерно на две мили. А, быть может, и ещё дальше — но в том направлении обзор был частично заслонён бугристым изгибом косогора. Пока путники наблюдали, ушей их достиг металлический лязг — слабый и отдалённый. Мощный гул металла, ударившегося о металл, прилетел со стороны огоньков на крыльях лёгкого ветерка и тут же стих. Двое мужчин замерли, прислушиваясь, а звон раздавался снова, и снова, и снова.

— Главный лагерь растительных людей, — прошептал биолог. — Судя по огням, их там, скорее всего, тысячи.

— Чем они заняты? — спросил Оуэн. — Слышишь этот лязг? Там происходит что-то серьёзное.

Уолтон кивнул, не сводя глаз с далёких огоньков.

— Один бог знает, что они задумали. Но, как бы то ни было, можешь не сомневаться: заправляет всем Бриллинг. Впрочем, там нам нечего делать.

Отвернувшись от восточной стороны, он огляделся. Затем, дёрнув Оуэна за рукав, молча указал на северную оконечность острова.

В той стороне тоже виднелся свет — неподвижный, немигающий лучик, даже рядом не стоявший с бурлившей на востоке иллюминацией.

— Этот свет идёт из коттеджа, — прошептал Уолтон. — Туда-то нам и нужно. — И он двинулся вдоль кряжа на север.

Снова Оуэн шагал следом за учёным. Оба они безмолвно пробирались по хребту в сторону далёкого свечения, которое, по мере их приближения, принимало квадратные очертания освещённого окна. Чем ближе спутники подходили к северной оконечности острова, тем ниже становился гребень. Через несколько минут они уже были в пределах полумили от частокола, что огораживал стоявшие ниже по склону домик и лабораторию.

Уолтон и Оуэн крадучись продвигались вперёд, и вскоре смогли отчётливо разглядеть озарённый лунным светом коттедж — небольшой одноэтажный домик, — позади которого виднелось длинное приземистое сооружение. «Лаборатория», — догадался Оуэн.

Уолтон ткнул пальцем в сторону длинного здания.

— Излучатель там, — прошептал он, — и если тебе удастся проникнуть внутрь, запомни: реверсивные лучи включаются крайним слева тумблером. Главное для нас — попасть в лабораторию! Ворота ограды открыты, и рядом вроде бы никого нет. Бриллинг теперь совсем не пользуется излучателем: как только люди-растения полностью развились, он отключил ускорительные лучи. Но если у нас получится подать реверсивные…

Сердце бешено колотилось в груди, когда Оуэн вслед за другом крался к распахнутым воротам. В освещённом коттедже и в его окрестностях не раздавалось ни звука и не было заметно никакого движения. И чем меньше шагов оставалось до поляны с двумя постройками, тем сильнее в молодом человеке разгоралась надежда.

Всё ближе и ближе подбирались они, держась, насколько это было возможно, густых теней. И вот, пройдя через ворота, они стали тихонько пересекать двор, направляясь к зданию лаборатории, чья открытая дверь манила к себе словно магнит.

Когда до дверного проёма оставалось футов сто, Оуэн вдруг услышал топот бегущих ног. Быстро оглянувшись, он заметил кучку тёмных силуэтов, прущую от ворот в их с доктором сторону. Растительные люди!

— Уолтон! — крикнул он, и биолог резко повернулся.

Внезапно один из стремительно приближавшихся людей-растений выпустил в сторону мужчин язык зелёного пламени, который чуть было не зацепил их. Прежде чем смертоносный огонь снова обрушился на них, из коттеджа донёсся высокий пронзительный визг, — вопль этот словно бы отдавал растительным людям некий приказ. Оуэн успел лишь мельком увидеть странную коренастую фигуру, возникшую в дверях освещённого дома, а затем на него и доктора набросилась толпа чудовищ.

Молодой человек выхватил пистолет и выстрелил: раз, другой… Однако наступавшие монстры даже не притормозили: пули прошили их насквозь, не причинив никакого вреда. Послышались полный отчаяния крик Уолтона и чей-то торжествующий вой, раздавшийся в коттедже, а затем плотная стена растительных людей врезалась в Оуэна и сбила с ног. Что-то твёрдое с оглушающей силой опустилось врачу на голову, и пока он оседал на землю, в голове у него раскручивалось огромное полотнище оранжевого пламени. А после было ощущение падения — головокружительного полёта сквозь бездонные глубины тишины и мрака к полному забытью.

5

Оуэн очнулся и обнаружил, что крепко связан по рукам и ногам. Он лежал на земле возле стены домика, а рядом, тоже оплетённый верёвками, распластался Уолтон. Молодой человек понял, что с момента пленения прошло не так уж много времени, ведь было ещё темно. На востоке, правда, тусклый серый свет уже пригасил сверкание звёзд.

С того места, где лежал Оуэн, просматривалась бо́льшая часть поляны, и он обратил внимание на царившую там суматоху. Пространство внутри частокола просто кишело людьми-растениями, спешащими туда-сюда по своим загадочным делам. Высокий тонкий голос руководил их перемещениями от дверей коттеджа. Извиваясь, врач сменил положение, чтобы увидеть обладателя визгливого голоска. Он взглянул и, узрев стоявшую на крыльце тварь, содрогнулся от глубочайшего отвращения.

Это был Бриллинг — такой, каким его и описывал Уолтон; такой, каким его сделало ускорительное излучение: непомерно большая лысая голова, матово-бледная кожа и четыре извилистых щупальца, два из которых поддерживали туловище, походившее на бесформенную кучу плоти. Пока Оуэн таращился на монстра, тот поймал взгляд молодого человека и спустился к пленникам. Остановившись напротив, Бриллинг с глумливым любопытством уставился на связанную парочку.

— Итак, ты вернулся, Уолтон? — провизжал он. — И притащил с собой Оуэна. Зачем — ума не приложу! — Бриллинг разразился ужасным смехом.

Ни Оуэн, ни Уолтон не снизошли до ответа, и это, похоже, привело в ярость стоявшего перед ними монстра.

— Вы прибыли как раз вовремя, чтобы засвидетельствовать мой триумф, — бесновался он, — и увидеть начало моего царствования. — Он пристально вгляделся в восточный горизонт, а затем ликующе выбросил вверх мускулистое щупальце. — Узрите же, глупцы, — крикнул он, указывая на восток.

Оба пленника посмотрели в ту сторону, где медленно разгоралась заря. И там их внимание привлекло нечто — нечто чёрное и круглое, медленно взлетавшее с отдалённого восточного берега. Оно поднималось всё выше и выше, и теперь стало различимо далёкое жужжание — урчащий вой, переросший в громкий гул. На глазах у двух связанных людей первые лучи солнца коснулись таинственной штуковины и дали отчётливо её рассмотреть. То был колоссальный металлический шар — гигантская, ослепительно блестевшая в солнечном свете сфера. Огромный глобус диаметром все сто футов всплывал к небу, точно невесомый мыльный пузырёк.

Гул усилился, стал насыщеннее. На востоке вслед за первым чёрным силуэтом вспучился ещё один. И ещё один, и ещё… Затем показалось сразу целое скопление… И вскоре над восточной оконечностью острова уже парили пятьдесят громадных шаров Собираясь вместе, они с жужжанием кружили на высоте мили.

Бриллинг повернулся к пленникам. Лицо монстра светилось злобным торжеством, а взгляд пылал безумием.

— Моя армия! — горделиво вскричал он. — Мои растительные люди! Они отправляются сеять смерть в вашем мире! Идут полосовать Землю ускорительными лучами!

Пока он говорил, Оуэн и Уолтон наблюдали за тем, как высоко наверху сферы, образовав плотный строй, неспешно плывут над островом.

Подставив лицо под лучи утреннего солнца, Бриллинг следил за движением своего воинства. Оуэн повернулся к другу — и сердце его тут же вспыхнуло надеждой. Оказалось, что Уолтон исподтишка перетирал оплетавшие руки верёвки об острый край булыжника, который выступал из почвы у него за спиной.

Оуэн осмотрелся и увидел, что на поляне нет ни одного растительного человека — все они поспешили на восточный берег, чтобы присутствовать при запуске летающих сфер. А ещё он увидел, что Бриллинг по-прежнему не сводит глаз со скопления шаров наверху, которое, проплыв над островом, летело теперь над поверхностью моря. Не поворачивая головы, молодой человек видел боковым зрением, что доктор, уже освободил руки и возится теперь с верёвками на ногах.

Вдруг Бриллинг переключил своё внимание на пленников.

— А вы, двое, — провозгласил он, — умрёте!

Отвернувшись, безумец издал визгливый клич — клич, что не остался без ответа: издалека ему ответил отряд возвращавшихся к коттеджу растительных людей. Но стоило только прозвучать этому зову, как Уолтон вскочил на ноги и бросился на Бриллинга. Вместе они полетели на землю, где стали кататься туда-сюда, вцепившись друг в друга изо всех сил.

Четыре длинных щупальца молниеносно обвили биолога, сжав его в стальном захвате. Затем Бриллинг снова завопил, поторапливая растительных людей. Отклик на этот визгливый приказ не заставил себя ждать — Оуэн увидел вдалеке зелёных тварей, спешащих на помощь хозяину. А всего в сотне футов зияла отворённая дверь лаборатории!

Судорожно дёргаясь, Оуэн торопливо откатился от стены и, миновав дерущихся, пополз через двор. Он корчился, извивался и крутился, продвигаясь по участку к маячившему впереди дверному проёму, что олицетворял собой жизнь или гибель мира. Хор стенающих воплей раздавался всё ближе, однако молодой человек упорно продолжал тащиться вперёд. Всё его естество сосредоточилось на огромном чёрном цилиндре по ту сторону двери, и на выключателях, блестевших на передней панели устройства. На одном единственном выключателе — на крайнем слева.

Крайний слева выключатель!

И вот Оуэн добрался до двери и, перевалившись через порог, подполз к цилиндру. Корчась словно припадочный, он попытался принять вертикальное положение. Неужто верёвки не позволят даже этого? С величайшим усилием он рывком поднялся на ноги и увидел, как люди-растения ворвались во двор. Бриллинг отдал им приказ, и монстры, не обратив внимания на дерущихся, бросились прямо к лаборатории. Они были всё ближе… ближе…

Изогнувшись немыслимым образом, Оуэн вцепился зубами в левый тумблер. Стоило ему сделать это, как в помещение вломился первый из монстров и направил на человека свой напоминавший кинжал огнемёт. Но в тот самый момент, когда смертоносное оружие нацелилось на него, Оуэн резко дёрнул головой, и зажатый меж зубов переключатель со щелчком переместился в крайнее нижнее положение. На долю секунды повисла гробовая тишина.

Затем снаружи внезапно донёсся плачущий вой — слабый и постепенно затихающий. Перепуганный Оуэн увидел, что растительные люди перед ним затряслись и зашатались; увидел, как очертания их тел расплываются, становятся нечёткими, меняются. Казалось, твари со скоростью света промчались через тысячу обличий, а потом растаяли, превратившись в холмики слизи — в зелёную липкую дрянь, измазавшую пол и землю в тех местах, где только что стояли люди-растения.

Сквозь распахнутую дверь, Оуэн увидел доктора, который, еле держась на ногах, с величайшим изумлением таращился на изобилие слизи вокруг. Затем, пошатываясь, Уолтон нетвёрдой походкой направился к лаборатории и освободил Оуэна от пут. После этого они оба вышли наружу и огляделись, словно бы не до конца веря в сотворённое ими чудо.

Слизь! Слизь лежала там, где минуту назад двигались зелёные монстры и Бриллинг; блестела там, где недавно толпились люди-растения. Под воздействием запущенного на полную мощность реверсивного излучения всё живое на острове (за исключением двух защищённых накладками мужчин) мгновенно превратилось в первооснову жизни — в слизь, которая много эпох назад покрывала полосы приливов.

И тут Уолтон вскрикнул и указал в сторону моря. Там виднелось скопление мчавшихся прочь от острова шаров. Оно дрожало, замедлялось и беспорядочно клубилось. Гудение, сопровождавшее работу сфер, становилось всё тише и тише, по мере того, как они — одна за другой — обрушивались в море, вздымая огромные фонтаны брызг. Потеряв управление, аппараты неслись к воде: мощное излучение дотянулось до сидевших внутри растительных людей и уничтожило их. Уничтожило, превратив их в слизь!

Последний из летающих шаров рухнул в пучину и пропал. Уолтон с Оуэном переглянулись. В их глазах стояли слёзы. Плотное, тяжёлое одеяло тишины накрыло остров.

6

Уолтон и Оуэн стояли на корме бегущего по волнам судёнышка и провожали взглядом остававшийся позади остров. На западе, у самой воды, висело заходящее солнце — словно огромная, пылающая дверь, внутрь которой устремлялось море. Вспоминая то беспросветное отчаяние, с каким они совсем недавно ступили на остров, Оуэн ощущал безмерную благодарность и бесконечное смирение.

Мысли Уолтона занимало кое-что другое.

— Бриллинга больше нет, — произнёс он, — Люди-растения исчезли. Излучатель уничтожен, и лишь я один знаю, как построить новый.

— Навряд ли ты решишься собрать ещё один, так ведь? — с улыбкой спросил Оуэн.

Однако лицо доктора оставалось серьёзным, когда он ответил:

— Нет, со всем этим покончено. Но мы были близко… так близко…

Два человека наблюдали, как остров исчезает вдали, и на них обоих опустилась тишина — тишина полного взаимопонимания. Солнце провалилось за край мира, и теперь, в наступившем полумраке, им лишь с трудом удавалось различить островок. Ещё минуту они видели его — тёмную массу, маячившую на фоне далёкого горизонта, — а затем он исчез, растворился в сгустившихся сумерках.

Вздохнув, Оуэн отвернулся, и, хоть и не сразу, Уолтон последовал его примеру. Став плечом к плечу, они обратили свои взоры вперёд. А рассекавший водные просторы маленький ялик продолжал уверенно двигаться на север — летел сквозь стремительно наступавшую ночь.