Мне потребовалось некоторое время, чтобы переварить информацию. Я даже недоверчиво улыбнулась, надеясь, что малыш в итоге засмеется и признается в глупой шутке.
Но он молчал. И смотрел слишком серьезно. С ощутимым и нарастающим волнением мелкий ждал мою реакцию.
А я никак не могла взять в толк…
Что значит ненастоящий?
Он же не какой-то там виртуальный персонаж? Вполне себе реальный.
Ведь я не раз дотрагивалась до него, щекотала и никогда не замечала никаких фантастических отклонений в поведении.
Кроме…разве что…
Товли очень редко ел за семейными завтраками-обедами-ужинами. Эту особенность я уже успела подметить, но не придала ей значения.
Если он ловил мой вопросительный взгляд, то тут же ссылался на то, что успел перекусить. Обычно малыш лениво перекатывал картофелину по тарелке, словно это была телега с тяжелым грузом, или копался в каше с видом маленького пирата, ищущего в ней сокровища.
Я не сомневалась, что родители бы сделали ему замечание, если бы сомневались в том, что он действительно успел подкрепиться. К тому же он часто крутился возле матери, пока та готовила на кухне. Поэтому она лучше любого знала, ел малыш или нет.
А она ни разу на моей памяти его не ругала и не пыталась заставить есть овощи, как обычно это бывает в фильмах. Всегда только ласково улыбалась и уверяла, что вместо брокколи приготовит ему что-нибудь поинтереснее.
При виде зеленых соцветий Товли изображал гномика, заколдованного на вечные мучения, но, услышав слова матери, тут же отмахивался от чар и начинал весело улыбаться.
— Ты потому почти ничего не ешь? — каким-то потерявшимся и глухим голосом спросила я.
— Не почти, а совсем ничего не ем. — улыбнулся в ответ мальчуган. Совершенно обычный с виду.
Его щечки покраснели, и он смущенно подытожил:
— Мне не нужна еда. Только немножечко пыли.
— Что? Пыли? Ты же не хочешь сказать, что питаешься пылью? — как бы грубо и неделикатно не звучали вырвавшиеся из меня вопросы, вовремя их притормозить я не смогла.
А рука вдруг чуть ли не сама медленно скользнула к маленькой ладошке, покоящейся на траве, но в паре сантиметров нерешительно затормозила.
Что я намеревалась сделать?
Потрогать руку ребенка?
Убедиться, что мелкий хулиган вновь водит меня за нос?
Втягивает в очередную игру, чтобы потом своим звонким голоском охать и кричать: «Совершенно глупая иномирянка. Охо-хо-хо! Занесло же тыковку в наш мир.»
— Хочешь меня потрогать? — считывая мои мысли, он сам протянул ко мне руку. — Ты не почувствуешь разницы, Эль. Магия папы творит настоящие чудеса. И одно такое чудо сидит сейчас рядом с тобой.
Разве мальчик, питающийся пылью, может быть таким сообразительным? И вместе с тем ужасно самодовольным?
Я закусила губу, ожидая, что вот сейчас он хмыкнет, вскочит на ноги и победно огласит: «Попалась, глупышенка!»
Но Товли будто подменили. Он смотрел на меня своими огромными, напоминающими самое чистое небо, глазами, в которых плескалась несвойственная ему застенчивость, и молчал. Я вдруг явственно ощутила, что от него исходит непонятная мне робость и страх…
Он словно боялся…
Но чего?
Озарение нагрянуло в голову, как вспышка молнии. Кольнуло, упрекнув в недальновидности.
Мальчуган боялся моей реакции. Он опасался моих слов на ту правду, которую сейчас нерешительно мне сообщил.
И то, как именно следует поступить в данной ситуации пришло как-то интуитивно.
Я всячески постаралась скрыть нервозность, которая охватила тело, чтобы не смущать и ни в коем случае не расстраивать малыша.
Сдвинув брови, дотронулась сначала до его маленьких пальчиков, потом потискала за круглые щеки, вызвав явное недовольство их обладателя. И, наконец, пощекотала Товли, вытащив из его горла смех.
Только после всех этих нехитрых манипуляция я уверенно огласила свой точный вердикт:
— Ничего подобного. Если даже ты питаешься пылью, ты все равно самый настоящий из всех мальчиков, которых мне приходилось встречать. И самый очаровательный.
— Правда? — то, как загорелись его глаза уверили меня в правильности выбранной тактики.
Малыш, судя по всему, испугался, что я, как и некая недалекая семья Мудэев начну над ним смеяться.
Он радостно поднялся на ноги, порывисто подскочил ко мне, обвил своими маленькими ручками, как иногда делал, когда его слишком сильно переполняли эмоции. Но затем, как и всегда, ужасно смутился и резко отодвинулся.
«Настоящим мужчинам, — вещал Товли смешным важным голосом, — Не положено тискаться в глупых объятиях.»
Сорванец самодовольно протанцевал чечётку и, смеясь, проговорил:
— Глупая-глупая тыковка! Глупая-глупая тык-тык-тык-тык-ковка! — закончив со своим мини концертом, он снова уселся возле меня и уже намного тише сказал, — Но я, правда, не настоящий.
— Как ты можешь бы не настоящим, когда ты такой умный?
— Это потому что я создан из чистой любви и неведомого количества библиотечной пыли! — по-профессорски заявили мне. — А еще из капель крови мэтра и мэтры де Бурегун. Папа наколдовал меня, когда осознал, что у них с мамой никак не получается создать настоящего маленького ребеночка. Но теперь у них есть ты, сестрица…
— Ну и что? Разве они стали меньше тебя любить?
— Нет, не стали. — с искренним вздохом облегчения спешно выдал Товли. — Мама даже чаще прощает мне всякие шалости. И разрешает проказничать с тобой. А я, признаться, боялся, что они захотят меня…ну… развеять раньше времени…
— Развеять? — удивленно переспросила.
— Такая ты все-таки бестолковая. Мне кажется, у тебя совсем мозгов нет, — обреченно вздохнул мой просветитель, за что тут же получил щелчок по носу. — Я же создан из пыли. Ты разве не читала Труд Миркаса? Ты же начала его вчера.
— Вот именно, я начала книгу в триста с лишним страниц только вчера…
— К тому же еще медлительная и тугодумная, — очередной вздох и хитрый взгляд. Ждет, что снова пощекочу. Но мы тудодумные землянки умеем вовремя менять манеру поведения.
Скрестив руки, я обиженно отвернулась. Как и ожидала, даже досчитывать до пяти не пришлось, маленькие ручки сами ко мне потянулись и голос Товли трепетно уверил:
— Но самая миленькая. Не сердись, сестричка.
Ну вот как здесь устоять?
И как после такого поддерживать мастерскую игру обиженки?
Особенно когда следующий вопрос бьет в самое сердце своей искренностью:
— Или ты не хочешь больше считать меня своим братом, так как знаешь, что я… ну, что я не настоящий мальчик?
Мне, определенно, еще очень многое предстоит узнать про магию этого мира, так как влага, которую я четко вижу в глазах Товли, никак не похожа на пыль.
Я, конечно, знала, что папа сильный волшебник… но даже не предполагала, что настолько. А ведь я уже столько книг о магах прочла, что имею кое-какие понятия на их волшебный счет.
— Если даже ты сделан из мешка картошки, — уверенно произнесла я, смотря в глаза Толви. Чтобы у него и тени сомнения не возникало, — Ты все равно теперь всегда будешь моим братом. Так просто от меня не отвертишься.
— Сестрица! — тут он второй раз изменил своим мужским-очень-взрослым-принципам и кинулся ко мне с объятиями.
Выяснилось, что для поддержания формы и комфортного существования ему нужно ежедневно получать немного пыли из библиотечной комнаты.
Также он уверенно изрек теорию о своем безграничном уме, в связи с некоей причастностью к миру книг.
Я сильно засомневалась в этой якобы истине, о чем сразу же и сообщила. Но в этом вопросе, кажется, ничто не могло его переубедить.
В доме и в саду Товли мог рассеиваться сам, по-своему собственному желанию, и проникать в любые, даже самые незаметные щели.
Но существовало и некое ограничение. Так как для создания Товли использовалась достаточно сильная магия, связанная с самим домом, то выйти за территорию усадьбы мальчик не мог. С каждым новым сделанным шагом ему грозило рассеивание.
— Ах вот как ты появляешься в моей комнате, что я даже не ощущаю скрипа двери! — воскликнула я, пронзенная возникшей догадкой.
Мой рассказчик несколько смутился, растеряно пожал плечами, пытаясь скрыть свою хитрую улыбочку и по-детски загоревшись, предложил:
— А хочешь я прямо сейчас покажу тебе, как умею рассеиваться? — но тут же сам немедленно и передумал. — Хотя нет, Ильма так кричала, когда я при ней в пыль обратился. У меня аж уши заложило, а маме пришлось дать ей три настойки корня приксаума (успокоительное для крайне взбудораженных нервов), прежде чем Ильма при виде меня перестала невежливо тыкать пальцем и призывать на защиту семь владык. Она до сих пор иногда шарахается, когда я…ну, ты понимаешь… — он не договорил, только хитро улыбнулся.
Вот же маленькая козявка. Продолжает пугать служанку, зная, что та его побаивается. Надо отучить его от дурной привычки.
— Я не испугаюсь, — уверенно и громко сказал я, убеждая большей частью себя, чем малыша.
Вдруг я грохнусь в обморок или начну многочастотно вопить, совсем как тогда в ванной на пару с впечатлительной служанкой сиятельного.
Хотя я вроде бы успела освоиться в этом новом мире. За прошлый месяц столько книг изучила. Даже минуты на полноценную истерику в связи с внезапным попаданством не оставалось.
Я, честно говоря, целенаправленно ее откладывала. Думала вначале усвоить больше информации, перенять особенности местных жителей, чтобы никто лишний раз не вздумал меня проверять и втихаря заталкивать в огонь. И только после этого можно было бы немного расслабиться и в душевно порыдать в голос.
Но сейчас времени на данную блажь совсем нет.
Ну какие слезы, если к нам собираются приехать родственники. Это же будет мой относительно первый опыт общения с жителями Иллота в роли дочери Бурегунов. Потому истерика вновь откладывалась на неопределенный срок.
А понаблюдать за превращением Товли в пыль и при этом не начать, прости небо, креститься и икать, тоже станет хорошим уроком.
Только меня не столько беспокоила моя реакция, сколько волновала реакция мелкого на то, как я могу себя повести…
Он же явно беспокоился, хоть и храбрился. Как-никак, но за проведенное в поместье время я успела изучить мальчугана. И сказала ему истинную правду. Не важно, из чего он был сделан и насколько настоящим был, он уже успел прочно устроиться в моем сердце в качестве брата.
— Твоя сестра не трусишка, разве не так?
— Я тоже так думаю, тыковка!
Мелкий важно поднялся на ноги. Лукаво улыбнулся. Деловито оттряхнул попавшую на брюки травинку и изображая мага-иллюзиониста из какого-нибудь шоу талантов, мистическим шепотом произнес:
— Смотри и изумляйся!
Если он такое же представление устраивал для бедной Ильмы и так же виртуозно выделывал в воздухе руками непонятные кульбиты, тогда понятно, почему она кричала.
Но я даже ответить ему ничего не успела.
Все произошло как-то слишком быстро.
Еще секунду назад Товли стоял передо мной и улыбался белыми зубками, а потом фшууух. И вместо мальчика появилась сияющая молочно-сиреневая прозрачная ленточка. Похожая на ту, с помощью которой отец усыпил меня при нашей первой с ним встрече.
Мои внушительные ожидания, что рядом со мной взгромоздится столп пыли ростом с Товли, не оправдались. Не быть мне великим волшебником…
Ленточка пару секунд парила в воздухе, а затем плавно опустилась на землю, полностью растворяясь на земле. Исчезла для глаз.
И я вмиг напряглась. Не на шутку испугалась, но потом почувствовала теплое прикосновение к руке, а затем легкое касание к щеке. Мелочь даже в другом обличии пытался потеребить меня за щечки, совсем как я его.
Несомненно, происходящее шокировало. Но то ли моя нервная система претерпела существенные изменения в связи с моим попаданием на Иллот, то ли отец каждое утро подливал мне в кружку настойку приксаума.
Причем, судя по всему, поил он меня с самого первого дня в их доме и на дозы совершенно не скупился. Так как ни визжать ни истерично кричать или грохаться в часовой обморок желания не возникало. Наоборот, я завороженно смотрела и наблюдала, как ленточка снова засияла рядом и фшууух…
Товли вновь стоял напротив и взволнованно смотрел мне в глаза. Кажется, он уловил в моем выражении лица нечто успокаивающее для себя, так как тревога немедленно ушла из тела малыша.
— Потрясающе! Это было круто! Я в восторге! — искренне проговорила я и восхищенно захлопала в ладоши.
— Что значит «круто»?
— Это значит: здорово, чудесно, великолепно.
Маленький иллюзионист остался доволен ответом. Он несколько раз поклонился, собрал все возможные овации и голосом уставшей от навязчивых поклонников звезды предложил:
— Пойдем есть пирожки? Мама утром обещала приготовить вишневые. А я немного устал и хочу подкрепиться.
— Конечно, пойдем, — согласно подхватила я, точно зная, что пирожки достанутся только мне, он же больше заинтересован в пыли, однако не хочет выглядеть другим. — И чур я съем больше тебя.
— Посмотрим! — радостно воскликнул он, беря меня за руку, и я прочла в его глазах упоительное чувство признательности.
Оказалось, что благодаря своей волшебной связи с домом, Товли мог чувствовать всех обитателей поместья и всегда точно знал, кто из домашних в какой комнате находится.
Как только мы переступили порог, он без промедления проинформировал, что оба родителя сейчас на кухне.
Уж не знаю зачем, но мы решили подкрасться к ним незаметно. Немного напугать и поймать за готовкой. Но вместо этого вдруг стали свидетелями спора, который вполголоса вели супруги. И их слова заставил меня напрячься.
— Нам надо ей рассказать. — встревоженно шептала Синтия мужу. — Или не надо, Эвлин? Я не понимаю, как лучше поступить, милый. Вдруг это ее испугает?
— Конечно же, нам надо рассказать все Эль, дорогая. В этом нет никаких сомнений. — озадаченно отвечал маг. — Мы ведь думали, что отказ убрал из ее тела все особенности, присущие айорин фарнифси. К тому же я постоянно слежу за новостями столицы, даже все имеющиеся колонки светских хроник проверяю. Ни один дракон за прошлые месяцы не сообщал о пропаже невесты. Сиятельный принял ее отказ… По законам он и не может поступить иначе. Однако если бы связь между ними до сих пор ощущалась, думаю, он бы немедленно явился в наше поместье, милая. Но, даже несмотря на то что связи нет, Эль вчера бегло прочла тексты на дравейском. Бегло, понимаешь? Без единой запинки. Так, будто это ее второй родной язык. И полностью все поняла. Ты осознаешь, что это означает для нашей девочки?
— Не совсем, дорогой… — голос женщины задрожал. Так происходило всегда, стоило ей начать сильно волноваться. — Может, это остаточное явление? Ты, правда, считаешь, что это из-за фираен? Но Эвлин каким образом он мог остаться в ней? Наша девочка не вступала в первородный огонь и консумации брака тоже не произошло…
Отец неловко кашлянул.
Я, затаившись, покраснела до корней волос. А Товли решил, что настала пора разрушить нашу конспирацию меткими и бесхитростными вопросами. Которые следует задать исключительно громким голосом:
— А почему ты вдруг покраснела и стала похожа на помидорку, Эль? И что такое эта консумация?
Что-то с грохотом упало на пол. Мэтра Синтия выронила пустой горшок. Родители одновременно повернули в нашу сторону головы.
Я решила, что лучшая защита в данной ситуации — нападение. И тут же обиженно скрестила руки на груди и хмуро спросила:
— И о чем это мне надо сказать? — неприятное чувство, что от меня что-то скрывают забурлило внутри.