Санитарный день

Глава 2 Танец весенней реки

К их возвращению в квартире оказалось чисто, и чем-то вкусно пахло — кажется, Лийга вознамерилась извиниться за покупку платья, сделав большую уборку, и приготовив хороший ужин. Жили они сейчас в просторной двухкомнатной квартире, с высокими потолками, в уютном зеленом районе. Стоила аренда этой квартиры недешево, но цена себя оправдывала целиком и полностью. Комфортно, удобно, чисто, есть, где поставить машину, соседи — люди более чем достойные, и, что тоже очень хорошо, практически нет слышимости. Если бы мы планировали оставаться здесь и дальше, я бы эту квартиру купил, говорил Скрипач. Да, старомодно, да, без лифта, зато за окном — деревья, в квартире тишина, и всегда можно найти, где припарковаться. Искали они этот вариант несколько месяцев, и ни секунды не пожалели о времени, потраченном на поиски.

Ари тоже снимал квартиру, но совершенно иного плана, и в другом месте. Ему приглянулась студия, расположенная на последнем этаже высоченного сорокаэтажного нового дома, с панорамными окнами, в пол, и без деления на комнаты. Студию эту он обставил в соответствии с собственными вкусами, скромно, но при этом дорого. Шикарная кровать, трехметровой длины диван, здоровенный телевизор, и крошечная кухня, на которой Ари пользовался только чайником, чтобы заварить кофе — есть он предпочитал в городе, не утруждая себя готовкой. Кажется, он собирается водить туда девиц, и смотреть с ними телевизор под кофеёк, заметил Скрипач, когда они оплатили заказ Ари на мебель и технику. Однако никаких девиц Ариан к себе пока что не водил, и вообще никого не водил, а в квартире появлялся только тогда, когда хотел хорошо отдохнуть и отоспаться перед новым загулом.

— Я бы ещё понял, если бы он пил, — говорил Скрипач. — Но ведь нет! Он не пьет и не курит. И лишнего не ест. Правильный такой, пробу ставить негде.

— Самоконтроль, — отвечал Ит. — Опять же, ему это для чего-то надо.

— Надо, ну и чёрт с ним. Бесит уже, — жаловался Скрипач. — И ещё деньги ему постоянно, блин. Дай, дай, дай, дай. Вот возьму, и в один прекрасный момент не дам. Ни копейки больше не дам. Ты такой умный и продвинутый? Вот и иди, обеспечивай свои хотелки самостоятельно. Я, кстати, не шучу. Меня это всё уже порядком достало.

…Как выяснилось, Лийга в этот раз действительно чувствовала себя виноватой за платье, поэтому сделала на ужин целый противень острых запеченных овощей, умопомрачительно пахнущий травами и чесноком соус, и сейчас готовилась жарить рыбу — её, конечно, следовало пожарить непосредственно перед подачей. Платье, которое уже привезли, она надевать не стала, сейчас платье висело на плечиках, на вешалке, и, по словам Лийги, «отдыхало», ожидая своего часа.

— Надо его выгулять, — тут же сообщил Скрипач, который, разумеется, сходил в комнату Лийги, чтобы оценить обновку. — У меня предложение. Давайте поужинаем, а потом сходим прогуляться, и пива попить, тут новый паб неподалеку открылся. Платье шикарное, не висеть же ему просто так.

— Тебе правда понравилось? — обрадовалась Лийга.

— Ну а то, — кивнул Скрипач. — Вкус у тебя отменный. Только не забудь перед пивом фермент дополнительно принять, сама знаешь, с алкоголем у тебя не очень.

— Я могу и чай попить, — сказала в ответ Лийга. — Фермента мало, его поберечь надо. Не хочется пока что яхту сюда гнать, чтобы новый синтез делать. Каждый раз такая морока с этим — куда посадить, как замаскировать…

— Ну нет, сегодня никакого чая, — возразил Скрипач. — Платье надо отметить. А фермент — дело наживное.

У Лийги стояла сейчас корректировка, ещё на первом этапе ей сделали частичную адаптацию к ряду белковых соединений, но Ит и Скрипач, да и сама Лийга, предпочитали страховаться, и Лийга иногда принимала специально созданные для неё препараты, которые делали, по мере необходимости, используя для этого комбайн синтеза, установленный на яхте. Да, мысль демонтировать комбайн, и поставить его дома — была, но от неё быстро отказались. Случись что, таскать с собой лишний чемодан метровой длинны, и весом шестьдесят кило? Ну уж нет. Конечно, в полевом наборе, который передал Фэб, тоже был комбайн, и тоже можно было делать синтез, но набор берегли, и тратить его аккумулятор и вещества на такую простую задачу не считали нужным.

— Ладно, — сдалась Лийга. — Гулять, так гулять. Садитесь есть, и пойдемте в этот новый паб.

Уже совсем стемнело, а дождь, который шел сегодня весь день, превратился в туманную дымку, сделавшую весеннюю улицу похожей на декорацию в старом заброшенном театре. Свет фонарей тонул в этой дымке, в воздухе повисли неяркие световые оранжевые ореолы.

— Красиво, — сказала Лийга. — Очень красиво. И тихо.

Они вышли на набережную, по вечернему времени совсем безлюдную, и внезапно Лийга, повинуясь порыву, сняла куртку, сунула её в руки Скрипачу, и принялась танцевать. Она словно вспоминала сейчас какой-то странный танец, в котором плавные движения вдруг переходили в порывистые, как будто в голове у Лийги менялись в эти моменты одной только ей слышимые ритмы и повороты неведомой мелодии. Скрипач стоял и улыбался, глядя на неё, а Ит смотрел без улыбки, словно пытаясь угадать, что же она слышит такое, какая музыка заставляет её так двигаться.

— Лий, и чего это было? — спросил Скрипач, когда Лийга подошла к ним — раскрасневшееся лицо, блестящие глаза, и растрепавшаяся косичка.

— Весна, — Лийга улыбнулась. — Я танцевала весну. Весеннюю реку. По-моему, хорошо получилось. Разве нет?

— Хорошо, — кивнул Ит. — Я только не понял, какую музыку ты в этот момент слышала.

— Старую-старую, — Лийга вздохнула. — Ты её не знаешь. Это песня о девушке, которая приходит весной к реке, и смотрит на льдины, и на птиц, и на облака над водой. И начинает танцевать — как льдины, как птицы, как река, как облака. То бежит, то плывет, то ломается, то взлетает куда-то в небо.

— Я бы послушал, — вздохнул Скрипач.

— Жаль, что я не умею петь, — развела руками Лийга.

— Можно на нейро вывести, делов-то, — подсказал Скрипач.

— Нет, это нечестно. Песня — это надо только честно. Голосом. Чтобы с душой. Ладно, пойдемте, а то всё пиво выпьют до нас.

— Это вряд ли, — покачал головой Скрипач.

Да, жили они уже не первый год вместе, в одной квартире, но дальше «жили» дело не зашло, потому что Лийга практически сразу дала понять — и не зайдет. Поэтому общение было исключительно дружеское, максимум, что дозволялось, это обнять, погладить по голове, или похлопать по плечу, но не более. Почему? Лийга, кажется, собиралась и дальше хранить верность своей ушедшей в небытие семье, а Ит и Скрипач не возражали, для них тема верности родным, возвращение к которым стало невозможным, тоже оказалась важной, причем важной настолько, что о предполагаемой измене не шло даже речи. Такая ситуация всех устраивала, и никого не тяготила. Правда, однажды Ари всё-таки отважился, и спросил.

— У вас с ней что-то есть?

— Нет, — ответил Ит. — У нас с ней ничего нет.

— Почему? — удивился тогда Ари.

— Ни ей, ни нам это не нужно, — пожал плечами Ит.

— Глупо, — покачал головой Ари. — Молодая, красивая девушка, да и вы после геронто. Для чего это всё?

— Что — это всё? — спросил в ответ Ит. — У неё была семья, её семья. У нас тоже была семья, надеюсь, есть и сейчас.

— И вы этой семье никогда не изменяли, — хмыкнул Ари. — Как же. Так я и поверил.

— Почему? Было, — тут же ответил Ит. — Дважды. Один раз по своей воле, один раз — не по своей. Ощущения после этого не очень, честно говоря. Поэтому мы решили подобного больше не делать.

— Неужели не хочется повторить? — ехидно спросил Ари.

— Слушай, не знаю, рассказывал тебе Ри что-то про нас, или нет, но, поверь, у нас и внутри семьи эти вещи случались очень нечасто, — ответил Ит. — Знаешь, почему? Некогда. Работы много. Было. И, кстати, есть. И, между прочим, это намёк.

— Отвяжись, — поморщился Ари. — Нет, он не рассказывал. Да я и не спрашивал. Работа… ничего, не переживай, я что-нибудь придумаю.

— Ну-ну, — Ит покачал головой. — Придумывай поскорее, а то у нас уже руки отваливаются, по десять часов каждый день впахивать, чтобы обеспечивать всех.

— Не переводи тему, — усмехнулся Ари. — В жизни не поверю, что вы, глядя на неё, ничего не…

— Да. Мы «ничего не», — ответил Ит. — К тому же, если ты помнишь, она — потенциально наш учитель. О каких «ничего не» можно в данном случае в принципе говорить?

Ари задумался. Покачал головой.

— Сигнатура изменилась, — сказал он. — Обстоятельства тоже. Вы изменились, да и я, следует признать очевидное. Стоит ли мыслить категориями старой сигнатуры, когда мы находимся в новой?

— Кстати, а сам ты, между прочим… как бы сказать… — начал Ит, но Ариан его перебил:

— Не с кем, — ответил он. — Пока не с кем. Но, поверь, если будет, я не стану играть в монаха, как это делаете вы. Глупо, повторю. Это просто глупо. Не использовать такую возможность, пока мы все…

— Мы все — что? — нахмурился Ит.

— Как минимум, живы, — Ари вздохнул.

— Неужели у тебя на Тингле никого не было? — не выдержал Ит.

— А вот это не твоё дело, — в голосе Ари вдруг послышались нотки, от которых Иту стало не по себе — потому что сейчас с ним говорил уже не молодой Ари, а старик, Бард, которого вернул на этот свет Ри, и который, кажется, очень долго ждал — момента. — Про Тингл тут говорю только я, запомни. Говорю то, что сочту нужным, и когда сочту нужным. Всё, разговор окончен. Я тебя услышал.

— Я тебя тоже, — ответил Ит.

Место им досталось замечательное — в уголке, возле окна, стоял диванчик, кресло, и круглый стоик, в самый раз на троих. Скрипач сходил к бару, заказал пиво и картошки на закуску, чисто символически, потому что все они уже поужинали, и есть не хотелось. Народу в баре было немного, это и понятно — день будний, завтра всем на работу, какие уж тут развлечения. Поэтому и картошку, и пиво принесли быстро, и вскоре они остались втроем. Они, столик, пиво, картошка, и туманная весна за окном.

— Слушайте, я вот всё никак не могу понять, покинули мы сигнатуру, или нет, — сказала Лийга. — Шестой год пошел, а ничего не происходит. Вообще ничего. С одной стороны, вроде бы мы не могли этого сделать, от Стрелка сбежать невозможно, но с другой — что-то же должно происходить, верно?

— Почему ты так решила? — спросил Ит.

— Потому что мы находимся в активной фазе процесса, — объяснила Лийга. — Я же говорила, давно ещё. У системы есть периоды активности и периоды ожидания. Берта, кстати, в записях говорит о том же. Даже если брать сейчас только Архэ, и рассматривать исключительно их, причем в старой модели, можно увидеть четкие границы периодов. Воссоздание — активный период. Далее следует долгий, почти двадцать лет, период ожидания, разве не так? Они просто живут, учатся, работают, влюбляются, и всё такое. Дальше — снова активный период, вход в стадию инициации. И всё, снова ожидание, потому что инициация идет тоже почти двадцать лет. Это сложно себе представить, по крайней мере, мне, но это было. Что потом? Следующая фаза, переход в Контроль, и этот период тоже активен, и ещё как! Четверть века учебы, и окончательное формирование Архэ, как элемента структуры. Но что происходит после этого? Да ни-че-го, за исключением редких всплесков, типа встречи с Арианом, смерти учителей, и разлада со Встречающими. Всё, система работает, ровно, в спокойном периоде, до самого последнего момента. Потому что окончательным активным периодом становится передача материалов для воссоздания, а затем — смерть. И вот теперь я смотрю на то, что у нас получается по факту, и не понимаю — что мы видим, и в чем мы принимаем участие.

— Мы тоже не понимаем, — кивнул Скрипач. Поднял кружку, посмотрел через неё на свет. — Ну, давайте за платье, — предложил он. — Дорогое, как чугунный мост, но тебе, Лий, очень идет, и на скиб слегка действительно похоже. Поздравляю с покупкой, в общем.

— Спасибо, — Лийга улыбнулась. — Если честно, никак не привыкну ходить без маски, — призналась она. — Рука сама тянется к капюшону, а там ничего нет.

— Ну, тут так принято, — пожал плечами Скрипач. — К тому же тебе незачем прятать лицо, ты очень красивая.

— Не подлизывайся, — строго сказала Лийга.

— Я констатирую очевидный факт…

— Рыжий, отстань, — приказал Ит. — Вообще, ты права на самом деле. Что-то должно происходить, верно. Но у нас всё наизнанку в результате. Инициация, как таковая, была более чем странная, и мне кажется, что она получилась неполной, не просто так эти трое говорили тогда про память, которую требуется стереть. Испытания, которые происходили — мы вообще ничего не помним, кроме последнего года. И вспомнить никак не можем, видимо, блокировка серьезная, здесь её не снять. Сейчас, теоретически, должно быть ученичество, но снова всё разваливается, потому что мы не учимся, а ты не учишь. Ари эта учеба вообще не нужна, он и так всё умеет.

— Или говорит, что не нужна, и что умеет, — заметила Лийга. — Знаете, я ему не верю. Бард, который добровольно бросил гитару на шкаф на четыре с лишним года? Серьезно? Вы ведь не хуже меня знаете, как они живут, как чувствуют, и как видят мир вокруг себя. И чтобы вот так? Ни эмпатии, ни чувств, ни сострадания, ни музыки, только недовольство и поездки в какие-то странные места. Мне не нравится…

— Он тебе не нравится, — констатировал Скрипач.

— Нет, это не совсем верно. Мне не нравится то, что он делает. И не делает, — ответила Лийга серьезно. — Точнее, мне не нравится, что он вообще ничего не делает. Я бы его поставила месить глину, если бы мы были дома. Ну, у меня дома, конечно. Месить глину — это хороший способ выбить из головы любую дурь. Один день на глиняной яме, и…

— Добрая ты какая, и хорошая, — снова польстил Скрипач. — Вот только мне почему-то кажется, что ты бы его в этой яме с глиной прикопала бы. Запросто. И сделала вид, что никого тут и не было никогда. Ага?

— Нет, не ага, — покачала головой Лийга. — Совсем даже не ага. Ит, ты что-то хотел сказать?

— Хотел, — вздохнул Ит. — Но раз такая важная тема, про глину, могу и помолчать.

— Ну, начинается, — закатил глаза Скрипач. — Давай, говори уже.

— Мне кажется, что у него всё ещё идет адаптация, в том числе и к геронто, — сказал Ит. — Рыжий, вот ты доктор, да? И я тоже доктор. И вот скажи ты мне, что в данном случае, кроме стандартной схемы, мы для него тут можем сделать, чтобы снять последствия гормонального шторма? Да, у нас его не было, можешь не открывать рот, я сам скажу. Не было — потому что мы даже не знаем, когда именно производились все эти геронто, и не были ли они, случайно, разделены ещё и гиберами. А вот он проходил геронто непосредственно перед отправкой, и я допускаю, что мы сейчас имеем последствия шторма — вот в таком виде. Он мужчина, человек. У них весьма специфически этот процесс проходит, ты же знаешь.

— Пять лет, — напомнил Скрипач. — Не слишком?

— Он ещё и Бард, — пожал плечами Ит. — Может быть, для него и не слишком. Не подумайте только, что я его защищаю, я просто пытаюсь понять, что может служить причиной для того, что происходит.

— Или ты пытаешься разглядеть в нём молодого Ри, — подсказал Скрипач. — Того, которого ты знал, пока он не съехал по фазе. Только разреши тебе напомнить, что именно Ариан придумал Ри таким, каким мы его знаем, и что на самом деле ему отнюдь не двадцать пять, а много больше.

— Сдаюсь, — Ит поднял руки. — Ну чего, закажем ещё пива?

— Давайте, — тут же оживилась Лийга. — Просто так я это фермент принимала, что ли? Пиво, кстати, вкусное. Манговое я уже пила, теперь попробую то, которое с грушей.

— Которое с грушей — это сидр, — заметил Скрипач.

— Хорошо, пусть будет сидр. Но с грушей, обязательно, — заявила Лийга. — И почему я так мало знаю о том, чего тут растет? Я же занималась ботаникой дома. Надо здесь тоже заняться, пожалуй. Вы не против?

— Только за, — ответил Скрипач. — Будешь здесь тоже липстэг варить.

— Здесь не из чего, — покачала головой Лийга. — А жаль. Но ничего, здесь я тоже что-нибудь этакое придумаю. Вот, например, специи…

Следующие полчаса они обсуждали приправы, которые Лийга скупала где придется в больших количествах, и комбинировала, когда готовила, потом переключились на платье, потом заказали ещё пива, а потом обнаружили, что уже почти полночь, и что паб через полчаса закроется. Домой идти не очень хотелось, поэтому Ит предложил прогуляться, благо, что вставать завтра с самого раннего утра не было необходимости — у них был по графику выходной. Конечно, на улице сыро и прохладно, но погулять полчасика перед сном вполне можно.

— И всё-таки я не понимаю, — говорила Лийга, когда они шли по набережной вдоль тихой спокойной ночной реки. — Взять того же Метатрона. Я уже говорила, что у нас была легенда о Сэфес-предтече, или, если угодно, о Первом Контроле. Ит, ты показывал символику, которая есть в Сонме, помнишь? Метатрон, который держит в руках Куб. Ну, Куб Метатрона. Который, по сути, является ничем иным, как сиуром, объединяет время, пространство, и человека. Человек, в данном случае, это любая разумная жизнь, которая может создавать эгрегор мира, в котором живет. Разве нет? То есть легенда, которая существует в Сонме — у вас, и в Зеркалах — у нас, является прямым указанием на…

— На Контроль, как таковой? Ты думаешь, что именно поэтому они себя назвали Метатроном, и стали творить то, что творили? — спросил Ит. — Рифат, доброй ему дороги, был совершенно прав, когда сказал, что всё, вероятно, было задумано иначе. И те трое явно не тянули на всезнающее и всемогущее существо с Кубом в руках. Да, там явно не всё так просто, как хотелось бы, да, с этим нужно как-то разобраться, но сейчас — это невозможно.

— Тебя догнало пиво, кажется, — Лийга рассердилась. — Я говорила о другом. В частности о том, что Контроль не появился из ниоткуда, что у него был родоначальник. Или, если угодно, родоначальники. И этот самый Метатрон запросто может оказаться одним из них.

— Лийга, не усложняй ещё больше, а? — жалобно попросил Скрипач. — У меня голова разболелась.

— Знаешь, рыжий, я пробыла Контролирующим не одну сотню лет, — сказала Лийга. — И я задавалась вопросом, откуда в принципе появился Контроль. Я пыталась найти ответы, но не нашла ровным счетом ничего. И я решила тогда, что эта загадка мне не по зубам. И успокоилась. И забыла о том, что пыталась что-то искать. Но сейчас… — она задумалась. — Когда вы рассказали о Стрелке, я поняла, что, может быть, я искала тогда не напрасно. Может быть, что-то стала подозревать. Может, что-то почувствовала. И — я бы хотела поискать дальше. И подумать. Здесь ведь есть, о чём подумать, правда?

— Есть, — кинул Скрипач. — Ещё как есть. Пойдемте домой, а? Холодно. Простынем ещё.

— Пойдемте, — поддержал Ит.

— Я только станцую напоследок, — попросила Лийга. — Вряд ли мне удастся в этом году ещё раз почувствовать танец весенней реки. А хотелось бы…

— Только в воду не свались, — предостерег Скрипач. — Танцуй чуть в стороне, хорошо?

— Ладно, — сдалась Лийга. Снова сняла куртку, и отдала Скрипачу. — Нет, ну какое платье, а? Какое шикарное платье! В самый раз для этой ночи, и для этой весны…

Спать легли в полвторого, и проспали в результате до десяти утра, причем первой встала Лийга, которая, зевая, поплелась на кухню, ставить вариться овсянку. Позже к ней присоединился Скрипач, и вскоре овсянка обогатилась сгущенкой, изюмом, и курагой. В отдельной кастрюльке рыжий поставил вариться сосиски, как он сам сказал — для затравки, ему самому, и Иту. Лийге сосиски он не предложил, знал, что бесполезно.

…Лийга мясо не ела, и птицу тоже, ела она только рыбу. Яйца, творог, и молоко, правда, вопросов у неё не вызывали, и на том спасибо. Рыба, кстати, тоже была большой победой после двух лет уговоров — дома Лийга из белков употребляла либо яичный порошок, либо сушеный и толченый сыр, весь остальной рацион многие годы оставался растительным. Танели, кин-кинни — крупы и мука, мука и крупы. Но тут был нюанс — одно дело растительный рацион из продуктов рауф, выращенных рауф, предназначенных природой для рауф, а другое — еда в человеческом мире, которую приходится адаптировать, и которая усваивается много хуже, чем своя. Или не усваивается вовсе. Разумеется, есть адаптации, разумеется, существуют ферментные схемы, которые позволяют рауф существовать в человеческих мирах, а людям — в мирах рауф. Но ни Ит, ни Скрипач не хотели, чтобы Лийга ходила голодной, недополучала всего того, что необходимо для полноценной жизни, и питалась однообразно. Они тащетельнейшим образом следили за тем, что она ест, сколько, когда. Лийге такая забота казалась излишней, какое-то время она отбивалась от их стараний «сделать как лучше», но её тихий бунт прекратил в один прекрасный день Ит. Он посадил Лийгу на кухне, на табуретку, сам сел напротив, и прочел лекцию про ответственность. Про то, кто тут кем является, и кто за кого отвечает. И напомнил, что она, Лийга, была под ответственностью Рифата, а после его смерти вся мера ответственности за неё легла на них, поэтому, уважаемая, вот фермент, вот гречка с молоком, похожая, кстати, на танели, вот кусочек вкусной рыбы, вот вареное яйцо, и приятного аппетита. И попробуй только не доесть.

Лийга с тех пор больше не возражала, видимо, осознав, что спорить с этим двумя занудами будет бесполезно. За пару месяцев она, к радости Скрипача, набрала три кило, ещё больше похорошела, и, наконец, обратила внимание на платья. Это было два года назад…

— Сейчас навернем сосисок, а кашу на десерт, — сказал Скрипач, помешивая овсянку в кастрюльке. — Если ты нам оставишь, конечно.

— Оставлю, оставлю, — рассеянно отозвалась Лийга. Она что-то читала сейчас со своего телефона. — Слушай, тут интересно…

— Что именно интересно?

— Да новости. Тут пишут, что Организация сторонников плоской земли признана нежелательной, — Лийга хихикнула. — Они что, действительно в это верят? Всерьез? В плоскую землю? Каждый раз, когда читаю подобное, поражаюсь. Насколько же люди бывают глупые.

— И не люди тоже, — вздохнул Скрипач. — Вспомни рауф в Анкуне. Во что только там народ ни верил. Особенно в женской.

— Твоя правда, — кивнула Лийга. — И мир был выше градацией, а всё равно. Что у них в головах, не пойму?

— Прочти, что там про организацию, — попросил Скрипач. — А то у меня тут каша.

— Сейчас, — Лийга отмотала запись к началу. — Вот. «Решением правительственной комиссии по отмене мракобесия, предрассудков, и дезинформации установлено, что так называемая Организация сторонников плоской Земли, сокращенно ОСПЗ, признана нежелательной, и деятельность её подлежит пресечению. Не допускаются собрания, сходки, а так же распространение информации…»

— Давайте я угадаю, с какого собрания мы на той неделе будем вытаскивать Ари, — произнес Ит, входя в кухню. — Вот сто против одного. Вот клянусь. Можем поспорить на рубль.

— Оставь его себе, — отмахнулся Скрипач. — Сейчас кашу доварю, и поработаю Вангой. Надо посмотреть, где эти шизики будут в следующий раз собираться.

— Вари кашу дальше, я уже смотрю, — Ит нахмурился. — О, пошли попытки шифроваться… так. Завтра вечером в центре, потом несколько сборов по окраинам. Кажется, сообразили, что дело пахнет керосином.

— Под что маскируются? — с интересом спросил Скрипач.

— Под студию рисования. Не пойму только, на кого эта маскировка рассчитана, если её можно вычислить с телефона, — Ит зевнул. — Когда же я высплюсь-то… Так. Во, красота какая. Смотрите. Оплот, Купол, Форпост, Север, Хрусталь, Десница, Полюс…

— Это что такое? — не поняла Лийга.

— Это ники народа, который сидел в группе про плоскую землю, — объяснил Ит. — И сейчас они всем колхозом переехали в группу про рисование. «Студия рисования объявляет набор в новый поток». Они даже ники не поменяли, понимаешь? Видимо, им так проще.

— Когда, ты сказал, они собираются? Завтра в центре? — переспросил Скрипач. — А где конкретно?

— Таганка, — Ит положил телефон. — Прозвоним этого деятеля, и съездим.

— Может, не надо? — прищурилась Лийга.

— Почему? — спросил Скрипач. — Надо. Побьют ещё, мало ли что.

— Ну и пусть побьют, — кажется, Лийга рассердилась. — Ему это на пользу будет, может, перестанет по таким местам шляться. Кстати, а сегодня мы чего делаем? — спохватилась она. — Погода получше стала, вроде. Может, куда-нибудь съездим?

— Давайте лучше в бассейн, — предложил Скрипач. — Кое-кому поплавать не помешает. Да, Ит? Полтора часа поплаваешь, потом неделю хромать не будешь.

— Я только за, — Ит снова зевнул. — Лий, у тебя же купальник новый был, верно? Который закрытый. Вчера платье выгуливали, сегодня купальник. Вот только куда? В Мытищи?

— Не, туда не хочу, там скучно, — покачала головой Лийга. — Давайте лучше в Видное. Там, где меня рыбки за ноги кусали.

Скрипач засмеялся.

— Это называется не «рыбки за ноги кусали», а «пилинг рыбками Гарра Руфа», — сказал он. — На самом деле штука не очень полезная, но ладно. Хорошо, уговорила. Поедем к рыбкам. Только я сперва смотаюсь, машину заправлю, а вы посуду тогда помойте.

— Когда мы уже купим посудомоечную машину? — спросил Ит.

— Тогда, когда выплатим кредит за трехметровый диван, — развел руками Скрипач. — Садитесь есть, и собираемся.

В комплексе пробыли до вечера — сперва три часа плавали, потом сходили перекусить в небольшое кафе, а потом, по настоянию Лийги, прошлись по магазинам, не с целью что-то купить, а просто так, поглазеть. Без покупок, конечно, не обошлось, потому что Лийга, разумеется, не могла пройти мимо магазина с посудой, и к машине они вышли с объемистым пакетом, в котором лежали три чашки, два термоса, новая сковорода, и пара полотенец. По счастью, покупки были недорогими, впрочем, на дорогие у них и не хватило бы.

— Хорошо, что зарплата послезавтра, — заметил Скрипач. — Что-то мы за этот месяц поиздержались. А ведь ещё Люсе надо будет резину поменять, хотя бы спереди.

— Зачем? — не поняла Лийга.

— Затем, что она лысая. Потому что тут сход-развал специфический, — объяснил Скрипач. — Ладно, что-то придумаю. Ит, ноги как?

— Да получше, — ответил тот. — Как только этот этап закончим, надо будет слетать куда-то, и долечиться нормально. Поднадоело уже это. Устал — хромаешь, слишком долго посидел — хромаешь, неловко повернулся — опять хромаешь. Всё это действует на нервы.

— Рука на них тоже действует, — заметил Скрипач. — То болит, то устает. Починим, конечно, как только будет возможность.

— Слушайте, а вы не хотите съездить к порталу? — спросил Лийга, когда машина оказалась на дороге, ведущей к городу. — Вроде бы скоро дата, и…

— Двадцать шестого поедем, — кивнул Ит. — Вообще, надо заканчивать тратить деньги на бытовуху, и сделать хотя бы один комплект оборудования для снятия частотки и других экспериментов. Очень хочется удостовериться в том, что оставила в записях на эту тему Берта. Это более чем интересно. Там же есть расчет с поправками на возможные калибровки.

— Надо, — согласился Скрипач. — А ещё надо как-то вставить мозги этому конспирологу. Ит, у меня предложение. Если он ещё раз попросит, давай ему откажем. Разок. А? Как думаешь, что будет?

— Обидится, — ответил Ит. — Рассердится.

— Ну и пусть, — дернул плечом Скрипач. — И за диван пусть тоже сам платит. И штраф за поход на очередное сборище.

— Ты опять? — безнадежно спросил Ит. — Говорили уже об этом, довольно. Ещё пару раз мы его вытащим, а потом поговорим с ним серьезно. Вдвоем. И спокойно объясним, что мотаться за ним мы больше не станем. Просто поставим его перед фактом. Устраивает?

— Ладно, — нехотя сдался Скрипач. — Пусть так. Пару раз, значит. Договорились. Лий, чего молчишь?

— Думаю, — отозвалась Лийга. — Мы в восьмой раз поедем к этому порталу, а я всё никак не могу сформулировать, что же я чувствую. Ладно, неважно пока. Ну что, домой?

— Через магазин проедем, — ответил Скрипач. — Продукты закупим на неделю, чтобы тебе не таскать. И мангал одноразовый прихватим, на двадцать шестое. Шашлыки — прекрасный повод проторчать в портале подольше, не привлекая к себе лишнего внимания.