Самое главное приключение

Глава VIII АТАКА

— Что вы ожидаете извлечь из всего этого, доктор? — с любопытством спросил капитан.

Они сидели в капитанской каюте. С момента появления дьявольского цыпленка прошло восемь дней. На следующий день исследователи должны были начать свою первую серьезную атаку на неизвестное. Все было готово для быстрого марша к сердцу тайны и безопасного возвращения на корабль.

Лейн парировал вопрос капитана.

— Возможно, свою долю нефтяных акций. Я член экипажа, не так ли?

— Вы не гонитесь за деньгами. Давайте же, объясните нам, зачем вам все это понадобилось. Я вот честно признаюсь. Апельсиновая рощица площадью в тысячу акров в Калифорнии, где нечем заняться, кроме как хозяйничать — вот что мне нужно. После двадцати лет китобойного промысла вы. как и я, готовы были бы душу продать душу за пинту грязной нефти. С меня довольно холода и вони. Теперь мне подавай солнце и цветущие апельсиновые деревья. Но вы? У вас есть все деньги, какие вам нужны. Итак, зачем вы приехали сюда?

— Возможно, ради всех собранных нами великолепных образцов. Одного бойкого дьявольского цыпленка достаточно, чтобы на всю жизнь осчастливить любителя прекрасного. Видимо, это то, что я ожидал получить за свои деньги.

— Я так не думаю, — проницательно сказал капитан.

— Предлагаю на время сменить тему, — помолчав, сказал Лейн. — Есть ли у вас родственники, которые будут скучать по вам, если вы умрете?

— Ни одного. Почему вы спрашиваете?

— Вполне может быть, что завтра мы бросим последний взгляд на корабль.

— Если эти двое, — капитан указал на Эдит и Оле, — выбрались живыми, почему мы не сможем? У нас достаточно динамита, чтобы взорвать армию двуногих рептилий. Нас не застанут врасплох.

— Дело не в этом. Спроси вы, чего я ожидаю, и мне пришлось бы вас разочаровать. Потому что я и сам не знаю. Только у меня такое чувство, что мы можем наткнуться на нечто неожиданное. Разве вы не чувствуете того же, Дрейк?

— Да, — с готовностью признал тот. — Вот почему я говорю, что Эдит не должна отправляться с нами. Во всяком случае, не в первый раз. Если все будет в порядке…

— Второй попытки может и не быть. — прервала его Эдит. — Я отправляюсь с вами, Джон. И перестань поднимать шум по этому поводу.

— Все это может показаться вам старушечьими суевериями, капитан, — продолжал доктор. — Тем не менее, именно так мы с Дрейком себя чувствуем. На протяжении последних семи или восьми вечеров мы консультировались и теперь пришли к довольно определенной теории.

— Что касается нервозности, — рассмеялся капитан, — то у меня самого иногда случаются нервные приступы, когда я представляю, как вся эта прекрасная нефть будет уходить в колодцы. А это может случиться в любой момент. Но вы еще не сказали нам, почему вы хотите продолжать.

— Дрейк, на самом деле, больше меня знает о том, что может ждать нас впереди. — Доктор посерьезнел. — Накануне нашего последнего, не исключаю, спокойного дня на земле я считаю единственно правильным поделиться с вами всеми своими подозрениями. Дрейк сможет высказаться позже.

Это не просто праздник натуралиста. Тонны образцов, которые мы собрали, без сомнения, бесценны по сравнению с океанами нефти, что вы ожидаете обнаружить. Но какими бы бесценными ни были наши коллекции и какими бы богатыми ни оказались ваши нефтяные месторождения, и то, и другое вместе взятое не стоит и доли цента в сравнении с истинной целью этой экспедиции.

Андерсон уставился на него, разинув рот:

— Ради всего святого, зачем вы явились сюда?

— Как я уже сказал, я действительно не знаю. Я могу только догадываться. Если мои подозрения верны, мы спасем цивилизацию от ужасного бедствия.

Капитан недоверчиво посмотрел на него.

— Вы просто меня разыгрываете. Хотите поквитаться за тот спектакль, что мы мы с Оле устроили вам в Сан-Франциско. Когда это вы решили, что мы — отряд богопомазанных крестоносцев, выступающих в поход, чтобы сделать мир безопасным для демократии?

— Нет, мы не сделаем мир безопасным для демократии, монархизма, социализма или любого другого милого вероучения. Мы сделаем мир безопасным для самой жизни в нем. Я говорю серьезно. Это самое главное приключение. На том заваленном тушами пляже я впервые определенно распознал некое фундаментальное зло во всех странных вещах, которые мы видели до сих пор. Второй конкретный намек исходил от того черного камня, на который налетел в санях Дрейк.

— Речь о надписях на нем? — прищурился Оле.

— Нет. Сам камень был ключом к разгадке. Дрейк, у вас найдется кусочек того, что вы разломали вчера?

Дрейк достал небольшой осколок черного камня. Лейн передал его капитану.

— Вы получили образование горного инженера, Андерсон. Даже двадцать лет, проведенных с китами, не могли заставить вас забыть простейшие основы элементарной геологии. Взгляните хорошенько на этот кусок камня и скажите мне, что это, по-вашему, такое. Вот мое увеличительное стекло.

Капитан долго и с любопытством изучал осколок.

— Я не хочу выставлять себя дураком, — сказал он наконец, возвращая лупу и камень.

— Продолжайте. Что это за вещество? Я не пытаюсь заманить вас в ловушку.

— Ну, доктор, либо я забыл все, что когда-либо знал, либо это вообще не обломок скалы.

— Если это не обломок скалы, то что же это?

— Изготовленный, я бы сказал, искусственный камень, если хотите, или странный сорт цемента.

— Совершенно верно.

— И что из этого вытекает?

— Неужели вам не кажется удивительным, что континент, умерший до рождения Америки, покрыт миллионами и миллионами тонн искусственного цемента, испещренного надписями? Надписи сами по себе не столь уж таинственны. Я убежден, что с начала времен жили, умирали и были забыты бесчисленные расы. Архейские скалы — это непрочитанная история. Но то, что некая раса вымостила обширные территории своего обитания невообразимой массой искусственного цемента, твердого, как алмаз, — это явление, не имеющее аналогов в истории. Это нечто уникальное.

— Вы правы, — согласился Оле. — Ни одна известная раса никогда не мостила больше десяти акров в одном месте. Древние вавилоняне…

— Заткнись, Оле. Продолжайте, доктор.

— Пожалуй, на этом все. Дрейк лучше меня изложит остальное.

— Но вы еще не сказали, что заставило вас проглотить наживку в Сан-Франциско.

— Ваша маринованная рептилия.

— Так не пойдет. Вы только что говорили, что весь ваш хлам не стоит и полцента по сравнению с реальной вещью, за которой вы охотитесь.

— Я преследую цель своей жизни. Это вас удовлетворяет?

— Совершенно. Какова цель вашей жизни?

Доктор засмеялся.

— Да вы морской юрист похитрее Оле! С тем же успехом я могу рассказать вам всю свою историю целиком и покончить с этим. А после Дрейк сможет поведать вам что-нибудь стоящее.

Лейн на миг задумался.

— Все это началось, — продолжал он, — когда мне было около десяти лет. Тетя подарила мне на Рождество экземпляр замечательного научного романа Мэри Шелли — жены поэта, — идея которого основана на искусственном сотворении жизни.

— Я читал его, — нетерпеливо перебил Оле. — Это шедевр. Прямо как в кошмарном сне. «Франкенштейн» — так называется книга.

— Большинству читателей, у которых есть хоть немного мозгов, эта история нравится. Как минимум, это полет воображения, что уже очень много в мире прозаичных, озабоченных сексом зануд. Что ж, эта книга определила ход моей жизни. Вспомните, Оле, как герой романа создает живое существо из химикатов. Это существо было не простой амебой, а сложным, высокоорганизованным чудовищем, наполовину человеком.

Я ничем не умалю значение увлекательной истории миссис Шелли, если скажу, что такое невозможно. Сегодня мы точно это знаем. Благодаря простому смешению химических веществ, как сделал ее герой, невозможно сотворить сложное, высокоорганизованное живое существо.

С другой стороны, не исключено, что из химических веществ удастся создать коллоид — своего рода желе или клееподобное вещество, обладающее некоторыми из основных свойств живой материи. Хотя до сих пор ни один химик или биолог этого не сделал, это не является абсолютно невозможным. Но хочу подчеркнуть, что создание такого коллоида было бы несравненно более легким подвигом, чем тот, который лежит в основе истории миссис Шелли.

Мы можем увидеть относительную сложность этих двух методов на примере из другой области. Первые дикари убивали друг друга, швыряя голыми руками камни. Мы уничтожаем друг друга оптом с помощью различных изобретательных и дьявольских приспособлений, в том числе чрезвычайно сложных машин. Так вот, существует гораздо больший разрыв между клееподобной субстанцией, имеющей некоторое сходство с живой материей, и простейшим организованным живым существом, чем между обломком камня, летящим по воздуху, и торпедой, управляемой по беспроводной связи.

Но все это ремарки в сторону. Самым важным для меня в книге миссис Шелли было то, что возрасте десяти лет она пробудила мое воображение. Я твердо решил стать ученым. Целью моего существования должно было стать сотворение жизни. Я считаю, что это самое главное приключение.

Затем, позже, изучая кое-что из науки, получая образование в неурочные часы, я ясно увидел, что был в миллионе миль от своей цели. А еще позднее, углубившись в естественные науки, я понял, что мой честолюбивый план был фантастической мечтой.

Я видел тогда и вижу сейчас, что если человеческим существам суждено создать жизнь чисто искусственными средствами, то это произойдет не в нашем поколении, не в нашем столетии и, возможно, не в ближайшие два столетия. В том, что в конце концов это будет сделано, у меня нет ни малейшего сомнения. Но до сих пор нам не удалось даже точно сформулировать проблему.

Когда мы точно узнаем, что именно мы ищем, мы это найдем. В настоящее время мы не имеем даже научного определения жизни, которое было бы чем-то большим, чем схоластическая мешанина слов. Следовательно, хотя многим из нас может казаться, будто мы знаем, что ищем, на самом деле мало у кого есть подготовка, способности и научный такт, чтобы искать это разумно. Люди, которые занимаются сегодня происхождением жизни — это безнадежные чудаки того же рода, что искатели квадратуры круга и изобретатели вечного двигателя.

Рано осознав, что моя изначальная мечта была химерой, я обратился к более естественным и гораздо более полезным исследованиям. Я не жалею о времени, потерянном в тщетной погоне за недостижимым знанием. На самом деле оно не было потеряно: так я усваивал истинную науку. С тех пор основная часть моей работы была посвящена законам, управляющим развитием и угасанием животных, и. в качестве побочной темы, изучению болезней, зависящих от аномального развития. Я не стану утомлять вас всем этим.

Я сказал, что отказался от своих поисков жизни. Это не совсем верно. Невозможно искоренить из сознания надежды, желания и страхи детства и юности. Хотя в зрелом возрасте я отбросил всякую мысль о том, чтобы когда-либо напрямую атаковать проблему жизни, мои подсознательные привычки мышления были непоколебимо закреплены в моей юности. Мой психологический склад остался таким же, и я все еще вынужден против своей воли, по большей части подсознательно, постоянно думать об этой проблеме.

Иногда мне кажется, что вся моя работа была направлена на достижение моей первой цели. Я часто бываю потрясен, обнаружив, что то, чем я действительно интересуюсь в том или ином исследовании. — это не искусственное воспроизведение раковых образований, а полноценное создание живых клеток. Какой-то знакомый дух словно продолжает нашептывать мне: «Сделай это. и вопреки себе ты найдешь то, что ищешь». И я, неосознанно слыша этот шепот, поступаю так, как мне велят. Это, конечно, всего лишь реванш моих собственных подавленных желаний.

И снова я не жалею. Ибо моя работа привела по крайней мере к трем положительным открытиям, признанным компетентными специалистами как реальный и ценный вклад в наши знания о некоторых заболеваниях и борьбу с ними.

Теперь, Андерсон, вы спросите, какое все это имеет отношение к нашей экспедиции. Самое прямое и непосредственное. Не будь моего подавленного честолюбия, вы никогда не получили бы от меня ни цента на расходы. Меня не интересует нефть или какая-либо другая форма заработка. Я не стал бы пересекать эту каюту, чтобы заработать миллион долларов. Денег у меня достаточно для меня самого и для Эдит. Большее богатство было бы помехой. И если бы вы пришли ко мне без этой маринованной рептилии, я бы сразу указал вам на дверь.

Вы помните, как сначала я принял вашу находку за молодой экземпляр известного доисторического животного? Верно, ни одно из обнаруженных до сих пор ископаемых не имеет одновременно чешуи и перьев. В цепочке от рептилий к птицам существует почти такое же «недостающее звено», как в цепочке от антропоидов к людям. Но, несмотря на все это, ваш монстр на первый взгляд не выглядел полной аномалией. Короче говоря, он мог являться вполне натуральным животным. Так я сперва решил.

Затем, пока вы рассказывали о своих приключениях, я задумался. Будь вы бывшим зоологом, а не бывшим горным инженером, я мог бы гораздо яснее изложить следующий момент — суть всей истории.

Размышляя над вашим образцом и присмотревшись к нему повнимательнее, я понял, что монстр действительно был монстром, то есть существом, которого природа никогда не создавала и не подвергала эволюции. Имелись поразительные различия между анатомическим строением этого существа и любым мыслимым продуктом упорядоченной эволюции.

Лягушка не превратится путем эволюции в лошадь, независимо от того, сколько времени вы дадите ей отныне и до скончания веков. Все потомки лягушек сохранят определенные специфические особенности строения, резко отличающие их от лошадей. Они никогда не пересекутся. Через миллион лет любой опытный ученый сможет с первого взгляда сказать, что потомки наших лягушек и наших лошадей, живущие в его время или окаменевшие в скалах его времени, никогда не имели общего предка.

И так было с вашим монстром. Поначалу он мог показаться недостающим звеном между птицами и рептилиями. Более тщательный осмотр показал, что ни один из его предков не был связан с рептилиями и ни один из его потомков никогда не эволюционировал бы в птиц. Ни на каком этапе он не вписывался в схему эволюции.

Однако, речь не шла об уродстве. Трехглазый котенок — это все еще молодая кошка, несмотря на лишний глаз. Человек с шестью пальцами на правой руке все еще принадлежит к семейству людей. Простая ненормальность не исключает урода из семьи. Но ваша странная находка, Андерсон, не была ни деформированной рептилией, ни уродливой птицей, преждевременно выброшенной в мир.

Оставался только один рациональный вывод. Существо было не творением природы, а результатом сознательной попытки подражать природе.

Либо этот монстр был создан целым и живым разумными существами, либо он был потомком отдаленных предков, созданных таким образом.

О первой возможности не могло быть и речи. Будь монстр создан недавно, у нас был бы еще один Франкенштейн. Я достаточно осведомлен о современном состоянии биологии и уверен, что полное создание чрезвычайно сложного организма сегодня невозможно.

Оставалась альтернатива. Монстр был потомком невообразимо далеких предков, и эти предки, несравненно более простые по структуре, были созданы сознательными, разумными существами.

Эволюция сделала все остальное. Формируя первоначальный, простой организм на протяжении миллионов лет, время и эволюция постепенно усложнили его простоту, превратив его в организм высокоразвитый.

Первое творение, вероятно, было всего лишь частичкой живой материи, возможно, единственной клеткой, а ваш полноценно развитый монстр являлся цветком веков, медленно распустившимся из того первого, почти бесформенного семени.

К таким выводам я пришел, пока вы сидели и рассказывали о чудовищах, всплывших в нефти со дна океана. Я решил проверить вашу историю и увидеть все своими глазами.

На пляже-кладбище, как вы помните, я указал на то, что все эти мертвые чудовища, несмотря на внешнее сходство, радикально отличались от ближайших видов в слоях окаменелостей. Количество и расположение зубов одного монстра я подчеркнул как особенно важные. Не бывает так, что природа набивает рот одного человека восемьюдесятью зубами, а его соседу дает только шестнадцать. Она ничего не делает резкими прыжками, которые мог бы увидеть и слепой. Ее изменения незначительны. Это второй момент.

Еще одна мысль сильно встревожила меня на том пляже. Все эти монстры производили на меня впечатление неимоверно испорченных работ. Предположим, вы стремились создать безвредную жабу, а получили смертоносную гремучую змею. Вы бы не стали считать себя мастером техники жизни, не так ли? Что ж, как и существа, чьи научные ошибки миллионы лет назад положили начало эволюции всех этих отвратительных чудовищ на пляже.

Что намеревались сделать эти заблудшие экспериментаторы, я не знаю. Но я знаю, какой эволюции они положили начало, и я объявляю ее плоды непристойной мерзостью. Ни одно из этих огромных созданий не превосходило разумом червя, и ни одно из них никогда не могло представлять какую-либо возможную ценность для мира. Они всего лишь гигантские машины, которые кормятся, размножаются и дерутся между собой; в них есть лишь искра разумности — достаточно, чтобы сделать их чрезвычайно опасными, и не более того.

Я подозреваю, что все эти гигантские животные, как я пытался разъяснить, вышли из крошечных семян, впервые созданных и посеянных миллионы лет назад. Более того, я верю, что природа, взяв искусственно созданные семена, вырастила из них, путем бесчисленных мутаций, изменившиеся формы — улучшенные, опасные и бесполезные — которые наводняют тайные уголки этого континента. Начало было неестественным, развитие и его завершение — это работа естественных законов.

Наконец, я верю, что первоначальные создатели этих чудовищ осознали свои ошибки, когда было слишком поздно; предвидя последствия, они пришли в ужас, попытались исправить свою грубую работу и погибли в войне, пытаясь уничтожить собственные творения. Эта часть, однако, относится к расследованию Дрейка. Полагаю, он может рассказать об этом лучше, чем я.

Теперь, наконец, позвольте мне точно сказать, что я ожидаю получить от этой экспедиции. Я надеюсь, что благодаря тщательному изучению анатомии, поведения и окружающей среды этих странных существ мы сможем раскрыть тайну их происхождения. Нужно понимать, что это подразумевает. В случае успеха я смогу искусственно создать настоящее живое семя жизни. Захочу я это сделать или нет, зависит от того, что мы узнаем в ближайшие несколько дней.

Имейте в виду, я не говорю о сотворении гигантской ящерицы из мертвой слизи или о чем-нибудь таком же фантастическом. Но я действительно надеюсь вновь открыть утерянный секрет, с которого начались все эти чудовища. Простая частичка живой материи, единственная клетка, видимая только под мощным микроскопом, — это все, чего я добьюсь, если вообще чего-либо добьюсь. Ибо я убежден, что создатели тех чудовищ на пляже большего не добились. Лесной пожар начинается с одной искры; их невидимые частички искусственной живой материи вызвали стихийное бедствие, которое уничтожило их самих.

— Но, доктор, — возразил Оле, — если они создали только эти очень маленькие частички живой материи, как они были уничтожены? Вы говорите, что потребовались миллионы лет, чтобы из тех плохих семян развились опасные животные. По вашим словам, те штуковины были слишком малы и не побеспокоили бы даже блоху. Если я правильно понимаю, что вы имеете в виду, они являлись не чем иным, как кусочками желе, которые было не разглядеть невооруженным глазом. Как такие штуки могут с кем-то сражаться?

— Это я и надеюсь выяснить, определенно и в деталях. У нас с Дрейком уже начинает появляться рациональная теория.

— Вы считаете, что это были болезнетворные микробы?

— Нет, Оле, ничего столь романтичного. Как я пытался объяснить, из яйца малиновки никогда не вылупится крокодил. А болезнетворный микроб никогда не эволюционирует в трехметрового зверя с головой и телом, похожими на дурной сон.

— Тогда какова ваша теория?

— На этот счет, если я верно понимаю смысл вашего вопроса, у меня ее нет. Прежде, чем пускаться в гипотезы о происхождении жизни, я выясню факты.

— Послушайте, доктор. У меня есть теория. Эти штуки были впервые созданы…

— О, заткнись, Оле. — Капитан был начеку. — А теперь, Дрейк, расскажите нам свою версию.

— Уже очень поздно, — зевнул Дрейк. — На этот раз мне придется извиниться. Мы выступаем в пять утра. Всем спокойной ночи.

Покинув корабль, группа двинулась форсированным маршем и достигла северного берега нефтяного озера в ранние утренние часы третьего дня пути. Лейн, Андерсон, Оле и Дрейк отправились по суше. Эдит должна была прибыть на базу по воздуху. Пока мужчины находились в походе, она летала к кораблю и назад за различными припасами, которые сбрасывала в удобном месте недалеко от южной границы озера.

Ни одна деталь, связанная с безопасностью экспедиции, не была упущена из виду. Цепочка тайников с провизией между кораблем и северным берегом при любом исходе исключала голод. Группа из пяти человек могла бы каким-то образом втиснуться в самолет и таким образом быстрее достичь своей цели. Но по ряду причин решено было идти пешком, захватив с собой самое необходимое из легкого нефтеразведывательного снаряжения. Андерсон ожидал даже, что разведчики найдут признаки нефти, двигаясь слегка зигзагообразно вдоль линии тайников. Капитан был настроен вполне оптимистично.

На случай аварии на корабле люди Бронсона обустроили сорокамильную цепь складов параллельно северной бухте. В качестве последней меры предосторожности они выгрузили весь, до последнего галлона, запас горючего, спрятав его в глубокой яме в миле от берега. Даже если бы экспедиции пришлось срочно возвращаться пешком, провизии было бы достаточно. Каждый из мужчин мог унести на спине спальный мешок и небольшой паек из северных складов, которого хватило бы до побережья. Если в течение двух недель не появилось бы китобойное судно, Эдит или Оле должны были лететь на северо-восток и искать помощи на ближайшей китобойной станции. Никто из членов партии не ожидал, что произойдет худшее. Но Андерсон не верил в удачу, предпочитая шансу продуманную уверенность.

В этот момент капитан, потеряв дар речи от алчности, смотрел на тридцатимильное пространство пузырящейся черной нефти. Видя перед глазами сотню огромных состояний, он начал сожалеть о том, что пообещал долю прибыли Оле и команде. В этой огромной чаше пузырилось и кружилось больше потенциального золота, чем самый изобретательный распутник смог бы растратить за пятьдесят жизней. И все же капитан предпочел бы, чтобы Оле и команда были в этот миг где-нибудь в Галифаксе. Такова человеческая природа.

Группа ждала Эдит. Она должна была по одному с удобством перевезти всех участников похода и их рюкзаки на южный берег озера.

Оттуда они собирались сразу же направиться к колодцам, близ которых Эдит и Оле видели гревшихся монстров. Целью Лейна был разрушенный кратер. Они с Дрейком были полны решимости лично осмотреть черные скалы. Доктор надеялся также проникнуть сквозь черный дым внизу, поискать другие останки животных и добраться до уничтоженного фундамента.

Прямая атака на кратер была бы, конечно, самоубийством. Между нефтяным озером и черными скалами лежали колодцы, и общительные монстры могли собраться вокруг них в любой момент. Изголодавшиеся чудовища восприняли бы партию как легкую закуску, дарованную щедростью небес в преддверии грядущего великого пира.

Но как же тогда пересечь область колодцев, взобраться на стену кратера и достичь цели доктора? Эта головоломка занимала умы участников похода в течение первых двух дней по возвращении Эдит и Оле с дьявольским цыпленком.

Задача казалась неразрешимой. Из всех непрактичных существ не кто иной, как Дрейк, решил проблему посредством блестящей вспышки воображения. И то, что зажгло воображение Дрейка, было последним, что пришло бы в голову практичному человеку. Кто, кроме Дрейка, обратился бы за вдохновением к воспоминаниям о своих страданиях в кресле дантиста? Просидев несколько часов со стеклянным крючком длинного резинового сифона под языком, он теперь с пользой вспомнил о своих муках.

В результате Эдит и Оле в течение шести последующих дней перевезли с корабля на южный берег озера каждый свободный фуг шланга — пожарного и прочего — а также все доступные железные трубы. К обоим концам каждой секции шланга привязали тяжелые железные грузы, а конец каждой трубы они согнули под прямым углом. Этот неэффективно выглядевший хлам — клубок шлангов с двойным утяжелением и изогнутых труб — составлял весь арсенал атакующей стороны. С помощью этих приспособлений они надеялись одолеть армию огромных ящеров. В противном случае им предстояло вернуться с пустыми руками, при условии, конечно, что их прежде не съедят.

— Вот она, — объявил доктор, указывая на крошечное пятнышко на фоне синевы далеко на севере. — Оле, вы полетите первым и возьмете наши рюкзаки.

Оле, похоже, не улыбалось остаться наедине с рюкзаками на южном берегу, пока Эдит не вернется со следующим пассажиром.

— Что, если твари выйдут погреться, пока самолет будет на этой стороне?

— Но вы сказали, что колодцы расположены довольно далеко к югу от озера, — ответил доктор. — Звери не станут убегать на несколько миль от теплого места только для того, чтобы поздороваться с вами.

— Станут, если почуют мой запах.

— Не унывайте, Оле, — сказал Дрейк. — Мы отомстим за вас.

— И много пользы это мне принесет? Летите вы первым.

— Я недостаточно толстый.

Спор был прерван посадкой самолета Эдит.

— Капитан Андерсон, — сразу же начала она, — Бронсон попросил меня передать вам, что он может быть вынужден в любую минуту спуститься вниз по заливу. Сегодня рано утром снова накатила волна теплой воды.

— Кипящей?

— Нет, просто достаточно теплой, чтобы над заливом поднялся густой туман.

— Я думаю, большой опасности нет. Если ему придется бежать, он успеет. Мы тоже в безопасности со всеми нашими складами и самолетом. Что он хотел от меня?

— Хотел узнать, должен ли он отплыть немедленно. Если он не получит от вас ответного сообщения до ночи, то останется на месте.

— Что скажете, Лейн?

— Я не вижу непосредственной опасности. Сильного землетрясения не было.

— Я тоже так считаю. Ему мало что грозит там, где он находится. Ладно, запрыгивай, Оле. Мисс Лейн отвезет тебя на ланч.

— На ланч?

— Да, идиот. Не твой, а их.

С глухим стоном Оле подчинился приказу.

Прибыв на южный берег озера, они с тревогой отметили, что с момента их визита на прошлой неделе уровень нефти повысился. Черные волны медленно наползали на узкое возвышение, отделяющее озеро от цепочки колодцев. Если стена из камня и льда рухнет под неуклонно возрастающим давлением, состояние Андерсона улетучится через неделю. Мысль о том, что даже если стена выдержит, поток нефти может перехлестнуть через нее, распространиться по равнине и загореться, поджигая все озеро, была совсем не обнадеживающей.

Оставив Оле наедине с его мрачными теориями. Эдит вернулась за следующим пассажиром.

Вскоре после часа дня отряд собрался на южном берегу со своими рюкзаками, готовый к началу наступления. Колодцы все еще находились в состоянии покоя. Это благоприятствовало стратегии предполагаемой атаки, и партия решила немедленно воспользоваться своим преимуществом.

Сразу же возник вопрос, кто проявит инициативу. А точнее, кому из членов партии придется рискнуть жизнью, чтобы осуществить хитроумный план Дрейка. Схема требовала получасовой работы у колодцев. Увидев рабочую группу, рептилии несомненно атаковали бы всей стаей. Никакая пара человеческих ног не могла сравниться по скорости с самой медленной из ящериц. Но если рабочая группа при дневном свете отправится пешком к колодцам, их обязательно увидят. А если ждать до темноты, колодцы могут вспыхнуть в самое неподходящее время, и тогда скучное собрание ящериц у домашнего очага оживят небольшие закуски. Становилось очевидно, что придется воспользоваться самолетом.

Приземление на равнине, испещренной бездонными колодцами, само по себе являлось достаточно трудным делом, а быстрое бегство, в случае необходимости, стало бы подвигом мастерства для самого опытного летчика. О ночной посадке явно не могло быть и речи.

В результате простого процесса исключения пилотом избрали Эдит. Кто должен был лететь с ней? Для этой работы требовался ловкий, практичный человек. Хотя Дрейк умолял о чести привести свой план в исполнение, его кандидатуру отклонили при первом же голосовании. Его сильной стороной был ум, а не физическое развитие. Лейн провалился во втором туре. Оставались Оле и капитан. И поскольку Андерсон был несведущ в авиации, та честь, на которую претендовал Дрейк, досталась Оле.

До отказа загрузив самолет изогнутыми трубами и утяжеленными шлангами, Оле занял свое место. Они взлетели.

Всего они совершили десять вылетов. Они надеялись, что благодаря их усилиям сто восемь ближайших к разрушенному кратеру колодцев превратились в смертоносные машины уничтожения. Им никто не мешал. Стадо либо спало, либо же все, кроме детенышей, отправились на выходные добывать себе пищу под черным дымом кратера.

— Ну что, Дрейк, — спросил доктор, — вы уверены в своем изобретении?

— Абсолютно. Оно может уничтожить целую армию.

— Возможно, это просто оптимизм изобретателя. Как насчет вас, Андерсон? Чувствуете ли вы желание идти вперед? Или же нам стоит разбить лагерь здесь и ждать окончания атаки?

— Думаю, разумней всего было бы остаться здесь. И все-таки я хочу посмотреть на это представление. Я голосую за поход.

— Согласен. Дрейк, конечно, не упустит возможности увидеть свою идею в действии. А вы, Оле?

— Мы с мисс Лейн позаботимся о самолете.

— Хорошо, летите вперед с нашими рюкзаками и ждите нас там поблизости от района колодцев. Если рептилии увидят вас до удара, не беспокойтесь о рюкзаках. Оставьте их и летите прямо на восток, чтобы сбить зверей с толку. Тогда они не смогут случайно наткнуться на нас.

Через два часа после захода солнца Эдит услышала далекий хруст шагов по смерзшемуся снегу.

— Это они, — сказала девушка. — Оле, встретьте их и покажите им дорогу сюда.

Горячий напиток из термосов и сытный обед скрасили скуку ранней вахты. Решив в одиннадцать часов, что колодцы, вероятно, не будут извергаться этой ночью, все, кроме часового, забрались в спальные мешки. Температура была на несколько градусов выше нуля, и спать было вполне удобно.

В ослепительно чистом свете звезд черный барьер края кратера казался зловеще близким. Хотя участники похода понимали, что скрывают скалы, все они, за исключением часового, тем не менее спали как убитые. Логово тоже крепко спало или оцепенело от холода, и ни один ящер не подавал голос спросонья в тишине ничейной земли.

То был спокойный сон перед битвой. Если стратегия Дрейка окажется неудачной, атакующие не увидят рассвета. С другой стороны, если изобретение Дрейка сработает, огромные двуногие рептилии никогда больше не вернутся к черным руинам своего разрушенного рая. Их следующая встреча у веселых костров должна была стать последней. Бедные животные умерли бы счастливыми. Да, лучше последний час счастья, а после вечное забвение. чем медленная, растянутая на много лет смерть от повторяющихся холодов и усиливающегося голода. Предоставленные самим себе, они могли бы в течение полувека голодать, сражаться, замерзать и цепляться за жизнь всеми своими грубыми инстинктами. Было гуманнее уничтожить их сразу.

Полночь миновала без единого толчка. Лейна сменил Андерсон. Два часа прошли без происшествий, и Андерсона сменил Дрейк.

На протяжении первых тридцати минут вахты Дрейка стояла прежняя тишина. Вокруг неподвижно застыл мертвый мир. Чуть позже Дрейк заметил слабое шевеление среди голых скал. Огромные существа, еще не проснувшиеся. беспокойно дергались во сне. Что-то их потревожило.

Через несколько мгновений они могли проснуться и начать прочесывать равнину. Дрейк и другие не исключали, что эти существа могли вести преимущественно ночной образ жизни и выискивать пищу только в самые темные предутренние часы. Но на самом деле он такого не ожидал. Если монстры появятся до того, как начнется извержение колодцев, его плану конец. Ему потребовалась всего секунда, чтобы принять решение. Он тотчас разбудил спящих.

— Убираемся отсюда немедленно. Монстры приближаются.

Не пытаясь спорить, исследователи вскочили на ноги. Все были еще порядочно одурманены сном, а новость Дрейка, обрушившаяся на их затуманенное сознание, довершила эффект. Никому из них не пришло в голову, что вся группа могла легко подняться в самолет и за десять минут добраться до безопасного места. Здраво рассуждать был способен один только непрактичный Дрейк, но он, конечно, не додумался ни до чего столь простого и очевидного.

— Отвези доктора на десять миль севернее, оставь его и возвращайся за одним из нас, — велел он Эдит. — Оле, заводи.

Оле уже собирался подчиниться, когда над льдами ничейной земли разнесся сонный хор грохочущих криков. Вероятно, подумал он, им с Эдит днем просто повезло и рептилии рыскали далеко от дома в поисках пищи, пока они готовили нападение.

— Если я заведу мотор, — сказал он хриплым шепотом, — твари это услышат. Через пять минут нас разорвут в клочья.

— Они все равно проснулись, — прошептал Дрейк в ответ. — Если выберутся наружу, то увидят самолет на фоне снега.

Все еще колеблясь, Оле с любопытством прищурился, пытаясь разглядеть Дрейка в полутьме.

— Я не вижу вашего лица, — сказал он, по-прежнему хрипло шепча, — однако могу угадать его цвет. Мисс Лейн заберет вас следующим. Но что вы собираетесь делать, если твари вылезут до того, как она вернется?

— Хватит стоять там, шептать и дрожать, как желе. Если бы вы завели мотор, она могла бы уже слетать туда и обратно.

— Хорошо, генерал. — прошептал Оле. — Одну секунду. Сначала скажу вам, что лично я собираюсь делать. Как только этот пропеллер загудит, я побегу к ближайшему колодцу. Если мне удастся опередить тварей, брошусь в колодец. Это не будет самоубийством, потому что иного выхода нет. Лучше разбиться или утонуть в нефти, чем угодить им в пасть. Послушайтесь моего совета и следуйте за мной. Я видел этих тварей, а вы — нет. И я уже однажды состязался с ними в беге. Мисс Лейн расскажет вам об этом на небесах. Второй раз мне не нужен. Ладно, генерал, поехали.

Он собрался с духом и направился к самолету.

— Подождите, — напряженно прошептал Лейн. — Я не ошибся. Начинается.

Его чувствительная нервная система обнаружила истинную причину пробуждения рептилий. Едва дыша, остальные застыли в агонии надежды. Неужели лед начал мягко раскачиваться у них под ногами? Или же страстное желание так раскачало их воображение? Шли секунды, но ощущение не повторялось. Наконец, с бесконечным облегчением, они услышали, во многих милях под собой и далеко на севере, слабые, приглушенные удары подземного грома. Сотрясение стало явственным. Через мгновение покрытая льдом равнина задрожала, как стальная плита под ударом тяжелого молота.

В полумиле к югу колодцы начали со свистом засасывать воздух. Затем, когда лед начал вздыматься, как морская волна, люди увидели черный барьер разрушенного рая. кишащий гигантскими телами, которые на миг заслонили низкие звезды и исчезли.

Мгновение спустя глухой удар в верхних слоях воздуха возвестил о возгорании бесчисленных конусов пламени, лед на двадцать миль вокруг окрасился в тускло-малиновый цвет, и они разглядели целое стадо гигантских монстров, мчащихся с невероятной скоростью прямо к ним.

Ближайшие десять минут должны были решить, принесет ли изобретение Дрейка победу или смерть. Конусы пламени опустились, на секунду зависли в воздухе, с оглушительным ревом удлинились вниз и превратились в столбы огня.

Чудовища снова позабыли о страданиях своего мерзлого бытия. Собравшись вокруг успокоительного пламени с нелепыми, но трогательными восклицаниями восторга, они отдались благодатному теплу. Десятки зверей свернулись на безопасном расстоянии от ревущих костров кольцами блаженного наслаждения. Быстро оттаивая в невыносимой жаре, они облизывали свои бока, переворачивались на спину и с наслаждением ловили лапами теплый воздух.

Их довольные звуки и невнятные возгласы благодарности вызвали бы жалость в самом зачерствевшем сердце. Невинные шалости колоссальных зверей были неотразимо притягательны.

Огромные хвосты, способные нанести сильный и жестокий удар и оставить вмятину на толстой стальной пластине, безвредно шлепали по тощим бокам. Ребра зверей торчали, как шпангоут недостроенного судна. Они умирали с голоду; и все же сейчас они резвились, наслаждаясь другой своей великой потребностью — теплом.

Их медлительные мозги не размышляли и не мечтали. Когда пламя снова исчезало в недрах земли, они уползали обратно в свои замерзшие пещеры. Наяву или во сне, они ничего не помнили о своем мимолетном счастье. Только при отдаленном раскате грома следующего подземного прилива инстинкты заставляли их вновь вырываться из железных оков беды. Без памяти всякая боль была чудом, всякое удовольствие — случайностью без причины или следствия. Без осознания прошлого их будущее было пустым, их существование — пустотой. Не помня ни о каких наслаждениях, они не могли ожидать их повторения.

Они были прокляты жизнью. Разве не было бы проявлением милосердия благословить их смертью?

Наблюдая за их счастьем, виновник гибели чудовищ не испытывал сожаления. Они погибнут безболезненно в свою самую счастливую минуту.

— Смотрите, — сказал он, указывая колодец, у которого грелись в тепле четыре огромные ящерицы. — Там уже началось.

Люди увидели, как четыре гигантских тела перевернулись, словно собираясь уснуть. Монстры неподвижно лежали на боку, их громадные хвосты вяло простерлись по льду, а длинные шеи покоились на боках друг друга.

Дружеские компании чудовищ засыпали одна за другой. Через пятнадцать минут все были мертвы.

А веселое пламя тем временем с треском разгоралось, не ослабевая. Теперь начали прибывать опоздавшие детеныши спящих монстров. Слабо подпрыгивая, они присоединились к своим матерям и уселись в гостеприимном сиянии. Вскоре они тоже уснули навеки.

Внезапно воздух вокруг спящих взорвался с глухим грохотом, превратившись в завесу огня. Мгновенное пламя прожило всего секунду. Только веселые огни шелестели и сияли над мертвыми.