Самое главное приключение

Глава VII ДЬЯВОЛЬСКИЙ ЦЫПЛЕНОК

Час в непроницаемой тьме этого удушливого зловония длился сто лет. К сожалению, у Оле был большой запас спичек. В случае пусть тяжелого, но заурядного испытания спички были бы даром Божьим. Здесь они оказались чрезвычайно хитрым даром дьявола.

В тот миг, когда ужасающая тряска прекратилась, Оле зажег первую спичку. Была половина двенадцатого утра. Пять часов назад они с Эдит наслаждались сытным завтраком. На ланч у них теперь не было ничего, кроме какого-никакого воздуха. Откусив по кусочку, они отказались от попыток съесть свои бутерброды. Мясо напоминало на вкус падаль, а хлеб превратился в губку и впитал все зловоние этого отвратительного места.

Они забрались обратно в машину, дожидаясь следующего землетрясения и возобновления работы газовых скважин. Чтобы скоротать время, Оле теоретизировал и каждые пять минут чиркал спичками. Короткие вспышки выхватывали из темноты его осунувшееся, побледневшее лицо, большие карие глаза с расширенными, почти черными зрачками и решительный, красиво вырезанный рот с плотно сжатыми губами. Малышка, признался он себе, держалась как герой. Он ожидал, что она разрыдается.

— Мне вот интересно, — сказала она примерно на пятой спичке, — как мы выберемся из этого ужасного туннеля, если темнота продлится, скажем, неделю. — Она печально рассмеялась. — Слово «ужасный» сразу во многих отношениях правильно его описывает. Запах ужасный, в менее кошмарном конце этой грязной норы находится ужасное логово доисторических зверей, а заднюю дверь загораживает ужасная вонючая гора мертвых животных. Предположим, мы двинемся пешком, но куда? В пасть к этим падальщикам и отвратительным птицеящерам?

— Что бы ни случилось, — твердо ответил Оле, — я не собираюсь идти пешком. До живых дьяволов отсюда сто двадцать миль. Какой дурак станет столько идти, только чтобы быть разорванным на куски? Особенно на пустой желудок?

— Нет, это не по мне, — довольно грустно согласилась Эдит. — И вы думаете, я собираюсь пересечь эти мили грязи позади нас? — Она вздрогнула. — Я не смогла бы пройти этим путем, даже если бы там не было мерзких птиц и огромных ползающих тварей.

— Я тоже. Нет, пешком я не пойду.

— Тогда, если колодцы иссякли, мы останемся здесь навсегда.

— Мы можем полететь, — заметил Оле.

— И разбиться в темноте, как пара яиц. Не могу придумать ничего глупее двух не вылупившихся цыплят, если только их не трое.

— Не лучше ли быстро разбиться, чем медленно гнить? Это не было бы самоубийством, — добавил Оле, успокаивая свою совесть, — потому что мы разбились бы, спасая свою жизнь.

— Да, быстрая смерть лучше. Ах, увижу ли я еще когда-нибудь отца? И мой сад, и дорогих кошечек в Сан-Франциско…

Оле был тронут. Бедное дитя собиралось заплакать. Он чиркнул спичкой. Глаза Эдит стали больше и темнее, но слез в них не было. Все-таки она была сделана из камня.

— Послушайте, — уверенно сказал он. — У меня есть теория.

— Если ваша теория такая же гнетущая, как и все остальное в этом кошмаре, пожалуйста, держите ее при себе.

— Вовсе нет. Помните, сколько времени проходило в тот раз между извержениями колодцев?

— Около тринадцати минут.

— И огонь, вспыхивая, горел всего несколько минут… Смотрите. Здешние горелки работали на полную мощность больше часа. Допустим, до того, как мы появились, они проработали целый день.

— Допустим. И что с того?

— Они снова загорятся, как другие. Но перерыв будет гораздо более длительным.

— Может, неделя? Мы задохнемся задолго до того, как узнаем.

— Нет. Гореть и те, и эти заставляет одна и та же причина.

— И эта причина может действовать только раз в месяц, раз в год или раз в столетие, насколько нам известно. Вдобавок, следующая вспышка может прожарить наши кости.

— У меня два резона сказать «нет». Первый — практический, второй — теоретический. Во-первых, у этих летучих мышей есть глаза. Они могут видеть. Я понял, что это так, по тому, как они смотрели на нас. Но животные, которые могут видеть, не остаются надолго вдали от света.

— Энциклопедии ввели вас в заблуждение, Оле. Все, что вы говорите, может быть правдой. Но, вероятно, в этом туннеле есть черный ход, и эти мерзкие твари просто забираются сюда, чтобы покормиться. Когда они наедаются, то снова выпархивают наружу и устраиваются в своих гнездах. Там они получают предостаточно свежего воздуха и солнечного света.

— Я об этом не подумал. Тем не менее, имея глаза, они, должно быть, привыкли видеть свою пищу.

— Глаза для таких существ в этом вонючем месте — роскошь. У них есть ноздри. Я сама их видела — две дырочки на морде, как у змеи.

— Ну, а теперь выслушайте мою теорию. Вы никак не сможете ее опровергнуть, потому что вся она — чисто логическое построение.

Он зажег еще одну спичку. Глаза Эдит были устремлены вперед, на непроницаемую копоть. Спичка погасла.

— Почему эти колодцы загораются и гаснут? — продолжал он. — Почему они все время не испускают горящий газ?

— Это что, загадка?

— Не для меня, — гордо ответил Оле, чиркая сразу двумя спичками в невидимом зловонии.

— Я сдаюсь. Каков же ответ?

— Луна.

Эдит невольно задумалась, сумеет ли она незаметно выбраться из самолета. Бедный Оле, бедный теоретик — должно быть, у него внезапно помутился рассудок. Ей было жаль его, но еще больше она жалела себя. Сумасшедший в дополнение к прочим неприятностям — это было бы слишком.

— Куда это вы собрались? — требовательно спросил Оле.

Эдит начала потихоньку спускаться вниз. Вспыхнувшая спичка осветила пару испуганных глаз, ищущих его взгляда.

— Я думала, вы сошли с ума, — сказала она, забираясь обратно в тот момент, когда спичка догорела и обожгла Оле пальцы. — Но вы кажетесь не более безумным, чем обычно. Продолжайте излагать вашу теорию.

— Все это делает Луна. На самом деле все довольно просто, нужно только понять идею. Как моряк, я знаю, что Луна вызывает приливы — они следуют за ней вокруг Земли. Луна притягивает воду. Затем посреди моря собирается большая куча воды, и выпуклость следует за Луной.

— Хотела бы я так же следовать за вашими рассуждениями.

— Когда Луна заходит так далеко вперед, что выпуклость не может за ней угнаться, начинается отлив. А когда выпуклость проходит в каком-либо месте, там начинается высокий прилив. Во всяком случае, что-то в таком роде.

Оле продолжал развивать свою теорию, туманно сославшись на проклятие всех теоретиков-любителей — центробежную силу. Вместе с квадратурой круга и вечным движением, эта мистическая концепция образует нечестивую троицу прирожденного парадоксалиста. Никто из них не знает, что такое центробежная сила, но ее магическими качествами они объясняют все, от микробов до Бога. Эдит, стараясь не слушать, чувствовала себя как кварта молока в сепараторе. Центробежная сила отделяла ее разум от тела, и она бы не сумела сказать, где что из них находилось. К счастью, это продолжалось недолго, и Оле вскоре добрался до практического применения своих лунных гипотез.

— Моя теория заключается в том, — сказал он более рациональным тоном, — что под всем регионом находится огромный резервуар нефти — возможно, даже несколько.

— Капитану Андерсону будет приятно это услышать. Рада, что хоть кто-то будет счастлив во всей этой неразберихе.

— Возможно, там не только нефть. Я думаю, что она, скорее всего, плавает на поверхности соленой воды.

— Лучше бы это была карболовая кислота.

— Итак, когда Луна вызывает прилив всей этой массы нефти, она устремляется по подземным галереям континента и выталкивает скопившиеся за сутки газы через колодцы.

— Я полагаю, кто-то ждет рядом со спичкой?

— Вы хотите спросить, как газ загорается?

На миг изобретательный Оле был сильно озадачен. Затем его мозг выдал спрятанные где-то в дальнем уголке сведения: все газы при сжатии становятся горячими. Продолжайте сжимать их достаточно сильно, и они раскалятся докрасна — если газы когда-нибудь действительно ведут себя таким революционным образом.

— Сжатие, — небрежно ответил он, как будто это усилие не стоило ему никакого труда. — Сжатие нагревает газ. Волна проходит и выдавливает газ в небольшой объем под сводом. Газ раскаляется докрасна. Потом он выходит через колодцы. При трении о стенки он становится еще более горячим. Конечно, он загорается — высоко в воздухе, достаточно высоко, чтобы поток выходящего газа не смог задуть пламя. Газ ведь не может загореться, пока не попадет в воздух, верно? После начинается отлив, воздух заполняет место, оставленное нефтью и водой, и пламя всасывается внутрь.

— Приливы и отливы не происходят каждые тринадцать минут. Ваша теория — это какой-то поток фантазий.

— Моя теория неопровержима. Конечно, приливы не происходят каждые тринадцать минут. Но разве вы никогда не видели, как вода в наполненной ванне качается взад-вперед и вверх-вниз, стоит ее потревожить?

— Я в самом деле иногда принимаю ванну, когда нахожусь в условиях цивилизации. И вы можете быть уверены, что я проведу месяц в первой настоящей ванне, которую увижу. Может быть, у меня даже хватит времени попробовать ваш эксперимент.

— Когда прилив врывается в какую-нибудь обширную пещеру, наполовину заполняя ее, возникают большие волны, которые перемещаются взад и вперед, вверх и вниз. Предположим, волна проникает по длинному туннелю в огромную дыру и должна выдавливаться через другой туннель. При попытке выдавить всю воду сразу у стены над отверстием туннеля начнется волнение. И все это время дыра заполняется, прижимая газ к своду. Теперь предположим, что волне требуется тринадцать минут, чтобы пробежать по всей длине подземного резервуара. Газы будут извергаться в определенном месте раз в тринадцать минут.

— Когда прилив минует это место, — с растущим энтузиазмом продолжал Оле, — воздух снова будет всасываться. Это объясняет наши первые колодцы. Теперь перейдем к этому. Резервуар под ним должен быть намного длиннее. Поэтому волнам требуется больше времени, чтобы пройти его насквозь. Отсюда следует, что пламя будет гореть гораздо дольше. Что и требовалось доказать.

— Вы также доказали, — указала Эдит, — что столбы пламени возникают достаточно редко. Нам придется ждать по крайней мере до следующего полнолуния. прежде чем в наших факелах появится газ. И к тому времени мы будем на небесах — я надеюсь.

— Нет, я думаю, что с каждым приливом происходит достаточный подъем газа. Конечно, в полнолуние пламя будет более горячим и извержение продлится гораздо дольше.

— Откуда же берется ваша благословенная соленая вода, чьи приливы выталкивают на поверхность нефть и газ?

— Оттуда же, откуда берется вся соленая вода — из моря. Эти туннели или другие подобные им — разумеется, побольше и подлиннее — должны простираться далеко под дном антарктического океана.

С энциклопедическим апломбом Оле стал рассказывать, как дно водных бассейнов, постепенно ослабевая под давлением просачивавшихся веками масс воды, внезапно треснуло, позволив океану прорваться вниз и затопить подземные огни и бесчисленные туннели. Это, по словам Оле. объясняло все.

Рагу из доисторических чудовищ в нефти, которое видели они с капитаном, было вызвано всего лишь обратным потоком; это был результат молниеносного потопа, уничтожившего, возможно, дюжину взаимосвязанных райских уголков, подобных тому, что открыли они с Эдит. Когда-нибудь дно уцелевшего тоже провалится, и где-то между Южной Джорджией и мысом Горн произойдет еще одно грандиозное извержение монстров. Или же газ, скапливающийся под каменным дном рая, при каком-нибудь необычно высоком приливе вдруг подбросит скалы к небесам…

Происхождение обширных туннелей и субтропических райских уголков на замерзшем континенте Оле пока не мог объяснить. На них его теория споткнулась и бесплодно топталась на месте. Теперь он сомневался, были ли чудовища из рагу, как они с Андерсоном себе представляли, совсем недавно живы. Свежесть их плоти и еще не свернувшуюся кровь детеныша дьявола, которого они выловили, можно было рационально объяснить суточным погружением в горячую нефть и воду.

Свободно теоретизируя таким образом, Оле был счастлив, несмотря на вездесущую, все обволакивающую зловонную тьму. Почтительное молчание Эдит льстило ему. Он превзошел самого себя. Никогда прежде он не читал лекций перед такой сочувственной и благодарной аудиторией. Во время своей нескончаемой речи он даже позабыл о спичках. Когда он наконец чиркнул спичкой, глаза Эдит были закрыты. Она крепко спала.

Несмотря на глубокое огорчение, Оле тактично не стал ее будить. Вытащив трубку, он доверху набил ее твистом[13]. Крупно нарезанный табак отказывался гореть, и Оле полез в карман за ножом. Он уже собирался нарезать табак у себя на ладони, как вдруг вспомнил, что сделал с лезвием. В холодном поту он закрыл нож и вернул его в карман. Царапина, насколько он знал, могла оказаться смертельнее клыков сотни кобр. В любом случае, он не хотел рисковать в темноте.

Оле снова попытался закурить. В конце концов, он пошел на компромисс, тратя спичку на затяжку. Вспышки мелькали без перерыва. В пропитанной копотью и невыразимым разложением атмосфере туннеля табак утратил насыщенный ореховый вкус, подчеркиваемый рекламными щитами, но это было даже к лучшему. Дым спичек, особенно их головок, был слаще табачного.

Дьявол пришел по его душу как раз в тот момент, когда он достал четвертый коробок спичек. Что-то с влажным звуком волочилось по полу. От новой теории Оле затошнило. Не только у похожих на летучих мышей птиц, но и у грязных падальщиков имелись глаза. И теперь одна из этих огромных мерзких тварей, источая зловоние при каждом движении, ковыляла во вселенской тьме к маленькому дружелюбному маяку Оле.

Шум прекратился. Затем размеренное хлюпанье возвестило о том, что омерзительное чудовище остановилось и стало вылизывать себя. Смыв с себя остатки обеда или завершив свой неприличный туалет, оно начало протяжно вздыхать и греметь решетчатой броней из роговых чешуек. Снова воцарилась тишина.

Вскоре отвратительный скрежет возвестил о том, что ходячая непристойность принялась вычесывать из шкуры паразитов. Чудовище снова тяжело и глубоко вздохнуло — вероятно, решив, что дружеский огонек во тьме был лишь случайным миражом перегруженного желудка. Протяжная слюнявая отрыжка одновременно породила и подтвердила эту гипотезу в парализованном мозгу Оле. Он больше не зажигал спичек.

Должен ли он разбудить Эдит? Если она издаст хоть звук, чудовище их обнаружит. С другой стороны, если зверь подберется ближе, а Эдит в эту минуту внезапно проснется, она сойдет с ума от ужаса и станет неуправляемой. Он решил разбудить ее как можно более нежно.

— Что такое? — спросила она и вспомнила. — Ах…

Он зажал ей рот ладонью. Снова приняв его за сумасшедшего, она начала яростно сопротивляться.

— Опасность, — прошептал он ей на ухо. — Молчите.

Все ее мышцы напряглись, она мгновенно замерла. Затем она услышала, как по полу волочится и шаркает, приближаясь к самолету, какое-то грузное тело. Эдит мгновенно поняла, что надвигалось на них.

— Ваш нож. — прошептала она.

Он раскрыл лезвие. Какая польза была от этой игрушки против закованного в броню зверя весом более ста тонн? Но это было их единственное оружие, и инстинкт заставлял Оле напрягать все свои слабые силы.

Существо услышало их движения. Прерывистое шарканье, несущее ароматы запахов проказы, ускорилось. Монстр очутился рядом с ними, со стороны Эдит. Пройдет ли он мимо машины? В пропитанной сажей темноте зверь неуклюже двинулся вперед. Ороговевший бок заставлял обшивку скрипеть и раскачивал самолет, едва не опрокидывая его.

В течение нескольких секунд медлительный мозг животного не мог истолковать необычные ощущения. Затем он осознал их, и мерзкая тварь присела на корточки. Самолет накренился набок. Еще фуг, и он опрокинется.

Загадка оказалась слишком сложна для тупого мозга, и огромное животное возобновило свое неуклюжее продвижение. Затем, судя по звукам, зверь развернулся на брюхе и припал к полу. Сидел ли он головой или хвостом к ним? И в каком положении он мог слышать лучше? Вскоре они это узнали.

Кто-то из летчиков слегка пошевелился. Что-то скрипнуло. Секунд десять зверь не обращал на это никакого внимания. После, осознав наконец значение шума, проникающего в его нервные узлы, монстр чуть подался вперед, прямо к креслу Эдит.

— Быстрее! — закричала она. — Нож! Свет!

Холодное и невыразимо зловонное дыхание обожгло ей лицо и погасило половину горсти спичек Оле. Но вспышка показала ей, куда целиться, и она, вложив в это движение весь свой вес, ударила зверя в глаз. Острое восьмидюймовое лезвие разрезало глаз, как желе. Рука Эдит нырнула в разрез вслед за ножом.

Никакая рана, нанесенная тупоголовому созданию, сама по себе не могла объяснить ужасный вопль, который разорвал в клочья тишину туннеля. Зеленая паста на лезвии действительно была ядом. И яд прошел по кровеносным сосудам и зрительному нерву прямо в мозг монстра.

Каждый его нерв был в аду. В своей мучительной агонии он яростно метался по туннелю всего в нескольких ярдах от самолета, конвульсивно дергался и с грохотом падал на пол корчащейся массой мучений, сотрясая даже скалы.

Ни одно человеческое существо не смогло бы без жалости слушать эти ужасные крики. За те полторы минуты, что оно еще прожило, несчастное создание испытало все муки всех разновидностей ада, возникшие в человеческом воображении с начала времен. С последним дрожащим воплем абсолютной боли оно испустило дух.

— О Боже мой, — выдохнула Эдит. — Это я сделала. Черт, черт, черт!

Она зашлась в рыданиях и прижала к ушам сжатые кулаки.

Предсмертные муки собрата разбудили ревущую, сбитую с толку орду падальщиков. Натыкаясь друг на друга в темноте, монстры дрались и вопили до тех пор, пока не затрясся свод. Множество птиц-рептилий, встревоженных шумом, с грохотом понеслись по черному туннелю, хлопая крыльями и визжа от испуга или боли, когда их безмозглые головы бились о невидимые стены. Их изломанные тела, дождем посыпавшиеся на каменный пол, подергивались и трепыхались, пока обезумевшие чудовища не растоптали их в клочья.

Дважды, когда птицы с крыльями летучей мыши задевали оттяжки, самолет тошнотворно трясло. Ревущий монстр, неуклюже убегавший от своего преследователя, заставил всю машину завертеться волчком. Эдит и Оле понимали, что если столбы огня не вырвутся наружу в самое ближайшее время, самолет вскоре превратится в щепки, а тела его пилотов — в кровавое месиво.

Сквозь оглушительный грохот они почувствовали дрожь в глубине земли и более сильное содрогание пола. Подземные волны прокладывали себе путь по лабиринту коридоров под туннелем. Через мгновение твердый каменный пол вздыбился, как морская зыбь, колодцы взревели, и десять тысяч столбов пламени с треском ударили в свод.

Охваченные паникой, огромные твари разбежались по своим норам в горе разложения. Так суетятся тысячи пчел, когда пасечник поднимает крышку улья, впуская солнце в их тайный мир.

Ослепленные внезапным ярким светом, тучи похожих на рептилий летучих мышей разбивались о стены туннеля, ломая головы, крылья и шеи. Но самым ужасным было то, что сотни их бросались прямо в колонны пламени; огонь поджаривал их заживо и подбрасывал к скальному своду, где они взрывались, осыпая пол дымящимися внутренностями.

Не успела Эдит понять, что задумал Оле, как норвежец провернул пропеллер и вернулся в машину. Удар ошеломленного падальщика развернул самолет.

— Кратчайший путь, — крикнул Оле и повел самолет к горе трупов.

Взлетев над ней, они погрузились в дым и вонь. Теперь они поняли причину более тусклого света вокруг гноящейся кучи. Колодцы были забиты гигантскими тушами, которые скатились с огромной груды, подрытой падальщиками. Пламя яростно набрасывалось на эти препятствия, вспыхивавшие огненными розами. Тяжелый черный дым. поднимающийся из этих жутких крематориев, наполнял узкий канал над горой разложения неописуемым зловонием.

Милю за милей летели они по узкому просвету между грудами туш и каменной крышей, освещенные только мерцающим багровым светом, отраженным от свода. Неужели это никогда не закончится? Позади остались двадцать миль, двадцать пять, а непристойные птицеящеры все еще поднимались при их приближении и кружили над своим прерванным пиршеством, когда гудящий парвеню пролетал мимо.

Дым сгустился, но стал менее зловонным. Запах горящей нефти показался Эдит и Оле дуновением небес.

Ветер сделался свежее и резал им лица. Черный от сажи самолет вылетел из туннеля в относительно чистую ночь.

Они по-прежнему были окутаны клубящимся дымом, но в нем уже не ощущалось зловоние. Случайное знамя багрового пламени, на мгновение развернувшееся на дне черного моря, указало на источник пожара. Далеко внизу, на дне разрушенного кратера, горело огромное озеро нефти.

Резко поднявшись, они пронзили клубящуюся дымовую завесу, и им открылось чудо свежего воздуха и ледяных звезд.

Луна только что взошла. Они вылетели в разрушенный кратер далеко к западу от линии, вдоль которой пересекли его ранее.

Эдит, будучи созданием разумным, предположила, что Оле на максимальной скорости полетит прямо к кораблю. У него, однако, были более благородные намерения, и это делало ему большую честь. Выбрав кратчайший воздушный путь к зубчатому краю, выдававшемуся на фоне северных звезд, он прибавил скорость, взлетел над диким запустением темных скал, черных сейчас, как Тофет в безлунную ночь, а затем, когда в поле зрения показалась тускло-серая ледяная равнина, заглушил мотор.

— Что, во имя греха, вы собираетесь делать? — осведомилась Эдит.

— Я собираюсь приземлиться на снежном поле за этими скалами.

— И для чего? Вы с ума сошли?

— Нет, не сошел, — торжественно ответил он, — хотя насмешники так бы и сказали.

— И почему?

— Потому что я благодарен.

— Вы бредите.

— Меня не впервые презирают и подвергают издевательствам, но моя вера крепка. Если я могу простить кощунственные насмешки капитана Андерсона, то могу смириться и с вашими.

— Я не насмехалась над вами и не думала богохульствовать. Хотя прямо сейчас мне бы этого хотелось.

— Всякий, кто вожделеет сего в сердце своем, уже совершил неизреченный грех[14].

Самолет покатился по снежному полю параллельно вздымающейся массе нагроможденных камней.

— На коленях, — объявил Оле, когда самолет остановился примерно в восьмистах ярдах от стены, — я вознесу благодарность Всевышнему за наше милосердное избавление.

— Если вы сделаете что-либо подобное в этом абсурдном месте, я буду драть ваши жирные уши, пока они не запоют, как все воинство Небесное. Не будьте дураком. Пора возвращаться домой, на корабль. Я замерзаю.

— Я молюсь, чтобы однажды вы не затосковали по кусочку льда, дабы остудить свой язык.

И с этим лицемерным ходатайством он выбрался на замерзший снег.

— Послушайте, Оле, — бросила Эдит ему вслед, — если вы думаете, что Создатель такой же большой дурак, как вы, вы чертовски ошибаетесь. Поделом вам будет, если вы свалитесь в колодец. У вас могло бы, по крайней мере, хватить порядочности провернуть винт, прежде чем совершать самоубийство.

Но Оле был поглощен поисками самого неудобного квадратного фуга на антарктическом континенте. Выражать благодарность с мягкого сугроба значило не относиться к аудитории с должным уважением.

Найдя искомое, он опустился на колени, обнажил голову и открыл огонь. Эдит быстро заподозрила, что его крайнее смирение, высказываемое излишне громким тоном, было адресовано ей, а не небесам. Безличные намеки на черствость сердца, жестоковыйность, малоприятный характер и неблагодарность были поданы с замечательным мастерством. Хотя имя. возраст, пол и цвет кожи Эдит были тщательно опущены в его речи, Оле все же ухитрился прочитать ей суровую и чрезвычайно многословную проповедь о ее многочисленных недостатках. Она горько сожалела о том, что руки ее были сравнительно слабы, как у любой девушки. Иначе она запустила бы тяжелым термосом прямо в его жирную постную физиономию. Жаль было упускать такой прекрасный шанс; с закрытыми глазами, как у спящего омара, он бы и не заметил, откуда прилетел снаряд.

Но здравый смысл и Господь были на ее стороне. Оле упустил из виду нечто большее, чем колодцы. Для столь проницательного теоретика оплошность действительно была непростительной.

Ему следовало бы заметить, что все знакомые ему монстры были убежденными любителями умеренной температуры. И ему следовало бы сообразить, что бедняги, вернувшиеся в свой разрушенный дом. естественно, соберутся у веселых очагов, чтобы пускать слюни в тоске по старым добрым временам.

Короче говоря. Оле следовало бы знать, что теплолюбивые, плотоядные монстры будут часто появляться близ колодцев. Они укрывались от ветров в своих просторных логовищах в нагромождении скал. Когда домашние очаги снова разгорались, они выползали и собирались вокруг огня. Периоды холода между пиршествами отлично стимулировали аппетит. Несомненно, эти любящие домашний уют звери были коммунистами и делили все между собой. Когда путешествие от веселых дымоходов до мрачных банкетных залов туннеля казалось долгим и непривлекательным, они оставались дома и ели друг друга.

Для этих простодушных зверей благодарный Оле был буквально находкой. Их благочестивые инстинкты восприняли его как манну, упавшую с небес. Случилось так, что он выбрал свое неудобное место для молитвы напротив одного из самых бедных логовищ. Уже неделю здесь оставались изголодавшиеся звери лишь двух размеров: крошечные младенцы, только что родившиеся и поэтому все еще дорогие своим свирепым мамашам, и огромные. проворные твари примерно равных боевых способностей. Все животные среднего размера отдали свою жизнь ради блага общества.

Обладая крайне низким интеллектом, дюжие чудовища, оставшиеся в живых, еще не овладели теорией и практикой сотрудничества. В их безмозглые головы никогда не закрадывалась мысль, что двое из них всегда одолели бы незадачливого третьего. Следовательно, все они голодали, в то время как две трети из них в любое время, вплоть до Армагеддона между последней гигантской парой, могли бы купаться в роскоши. Не располагая дальновидными государственными деятелями, они жили в условиях вооруженного нейтралитета и голода до тех пор, пока у детей сообщества не развивался милитаризм. Но эти спорадические восстания приносили довольно скудную добычу.

Не подозревая о своей жадно внимавшей аудитории, Оле энергично молился. Он благодарил Небеса за то, что колодцы в непосредственной близости от него отличались от других. Эти были упорядоченными и тихими, в то время как в других ревел дьявольский огонь. Затем он проинформировал штаб-квартиру о том, что у него появилась теория.

— Эта цепочка колодцев, Всевышний, выпускает газ из другого туннеля. Нефтяное озеро под ним не соединяется с другими. Итак, Господь, Ты приготовил безопасное место в пустыне, дабы Твой слуга мог возблагодарить Тебя.

Оле, мягко говоря, не хватало ни наглости, ни самомнения. Пытаясь воздействовать на Эдит всей силой своей проповеди, он продолжал смотреть на нее, а значит, стоял спиной к логовищу. Тем не менее, его замечания разносились во всех направлениях, не смущаясь расстоянием в этом напряженно неподвижном воздухе. Отрывистое эхо в черных скалах повторило его тщеславную теорию. Эхо даже улучшило его высказывание. Эдит, старавшейся не прислушиваться, показалось, что там, в скалах, раздались звуки сонного веселья, как бы дремотное, недоверчивое хихиканье, усиленное приглушенным клекотом. Адский выводок проснулся.

С любопытством наблюдая за какой-то тенью на фоне звездного неба, Эдит увидела, как та переместилась, заслонила ослепительную звезду и стала больше. Это явно была не каменная глыба. Длинная шея, как перископ, осторожно приподнялась над черной массой. Увидев добычу, голодная голова быстро опустилась. Черная масса растворилась на еще более черном склоне.

— Осторожно! — крикнула Эдит. — Оно приближается!

Не обращая внимания на неприличное вмешательство, Оле продолжал громко теоретизировать.

— Идиот! Проверните пропеллер! Бегите!

— Господь помнит о своих, — елейно ответил Оле и вознес благодарность за этот факт.

Пронзительный крик Эдит вернул ему здравый смысл. Один взгляд через плечо — и он был на ногах и понесся так, как никогда не бегал за всю свою толстую жизнь. За ним, подобно гигантскому страусу, мчалась на длинных задних лапах огромная ящерица; хвост ее загибался вверх, как ятаган, а двадцатифутовая шея вытягивалась вперед до предела упругости. Ни одна индейка, целясь клювом в несчастного кузнечика, не проявляла такого пылкого охотничьего порыва.

Оле был впереди на семьсот или восемьсот ярдов, и это спасло его. Он упал на колени Эдит как раз в тот момент, когда злобный взмах хвоста чудовища рассек воздух над машиной.

Оглянувшись на скалы, они увидели весь черный выводок, высыпавший на тускло-серую пустошь. Бесцельно, как безмозглые курицы, монстры метались по снежным полям в поисках ускользнувшей добычи. Колоссальные ящерицы мчались отовсюду, а за некоторыми из самых крупных теней тянулись три или четыре крошечные точки, похожие на преследующих их блох. Это были детеныши выводка, следующие за своими алчными матерями.

Существа отличались от всех тварей, каких Эдит и Оле до сих пор доводилось видеть живьем. Однако на пляже-кладбище Оле и Лейн вскрыли трех примерно похожих гигантов.

Наблюдатели были настолько захвачены нелепым бегом с препятствиями, что не заметили знакомого раската грома, предшествующего толчку. Прежде, чем Эдит поняла, что происходит, самолет начал подпрыгивать и кувыркаться, как стеклянный шар в фонтане.

Она пришла в себя как раз вовремя. Пока самолет набирал высоту под углом в шестьдесят градусов, воздух непосредственно под ними с глухим ревом взорвался тысячами конусов голубого пламени. То была настоящая пощечина для непочтительного тщеславия Оле. Теория, которую он доверил небесам, очевидно, была ошибочной. Резервуар нефти под этой областью колодцев, судя по всему, все-таки соединялся с резервуаром под туннелем. Обратный поток прилива под туннелем теперь выталкивал сжатый газ через вторичную сеть колодцев.

Посмотрев вниз, они увидели быстро опускающиеся конусы пламени. Через мгновение они должны были исчезнуть в колодцах. Таково, по крайней мере, было уверенное предсказание Оле. Словно для того, чтобы научить его теоретизировать осмотрительней, пламя не сделало ничего подобного. Это извержение газа было совсем не походило на первое и скорее напоминало происходившее в туннеле. Пламя не исчезло, но, удлиняясь вниз к вентиляционным отверстиям, превратилось в короткие столбы огня. Эти, однако, были гораздо меньших размеров — просто конические свечи высотой в сто футов и толщиной от пяти до тридцати футов.

Домашние очаги снова весело горели. Невозможно было не ощутить некоторое сочувствие к изгнанным из рая монстрам, спешащим по ледяной равнине к дружественным кострам. Матери бросали своих отставших детенышей, торопясь вслед за более проворными товарками к веселым очагам, и многие маленькие монстры оставались жалобно пищать на холоде. Вокруг бодрящего тепла и света колодцев дружелюбно сидели на корточках группы из трех или четырех огромных ящериц, на время забыв о голоде и вытекающей из него враждебности. Эдит была тронута, Оле — нет.

Материнский инстинкт, как говорят, универсален. Безмозглые самки, которые якшались со своими свирепыми самцами у уютных костров, в то время как их детеныши жалобно плакали на холоде, опровергли эту теорию. И снова Эдит была глубоко тронута.

Развернувшись назад при свете звезд, она снизилась и описала низкий круг над маленькими несчастными монстрами на льду. Вся ее дремлющая материнская любовь пробудилась и вырвалась наружу из-за одного особенно постыдного примера. Брошенному маленькому существу, не крупнее ньюфаундленда, не могло быть больше нескольких дней от роду. Его нелепый маленький хвостик был всего лишь обрубком, а гротескно непропорциональная голова едва не перевешивала истощенное тело, качавшееся на двух хилых и тонких, как соломинки, ногах.

— Оле, — воскликнула она, — мы должны забрать на корабль этого милого маленького дьявольского цыпленка. Он погибает без тепла и своей матери.

— Вы не его мать, и будь я проклят, если стану греть его.

— О да, согреете, потому что вы его поймаете.

— И кто из нас сумасшедший?

— Не я. Вы будете в совершенной безопасности, пока родители эгоистично развлекаются вдали от дома. Кроме того, у вас будет неплохой старт почти в три четверти мили, если мать заметит похищение. Если вы не сумеете убежать от нее, имея такое преимущество, вы никуда не годитесь. Ну вот. Вылезайте и заберите ребенка. Схватите его как следует за шею, чтобы он не смог укусить.

— Будь я проклят, если соглашусь!

— Будь я проклята, если вы этого не сделаете. А теперь послушайте, Оле. Либо вы достанете мне эту цыпочку, либо я навсегда сделаю вашу жизнь невыносимой, рассказав капитану, как вы бросили свои молитвы. Вы прославитесь от Ливерпуля до Сан-Франциско и оттуда до Гонконга как благочестивый моряк, чьи усердные молитвы пробудили дьявола. Поймайте мне это бедное маленькое животное, и я клянусь, что никогда ни одной живой душе не расскажу, каким дураком вы выглядели, убегая от той двуногой рептилии.

Это был откровенный шантаж, и, будучи таковым, он вполне удался на континенте, где не было ни единого адвоката.

С продуманной, но ненужной осторожностью Оле подкрался к визжащему подкидышу сзади. В своем голоде и жалком одиночестве существо приветствовало его с разинутой пастью. Схватив его одной рукой за длинную тонкую шею, Оле другой рукой вцепился в его короткий хвост. Затем, собрав всю свою силу, он потащил брыкающееся маленькое чудовище к самолету.

Кто бы мог заподозрить, что в тщедушном тельце маленького негодяя бушевала такая энергия? И кто бы, услышав впервые его жалобный писк, мог бы подумать, что он обладал луженой глоткой? Он орал, зовя своего папочку, визжал, клича своего старшего братца, и вопил, призывая свою беспутную мать. Они прибежали большими прыжками.

Учитывая все обстоятельства, мы вместе с Эдит должны прийти к выводу, что главной приманкой был Оле, а не брошенный цыпленок.

Материнская любовь Эдит внезапно упала ниже нуля. Она умоляла Оле бросить маленького звереныша — теперь он нёс его на руках, держа за шею и хвост — и скорее бежать к самолету. Но в Оле пробудилось норвежское упорство. Начав работу, он либо заканчивал ее, либо терпел крах.

Только исключительно сильный человек смог бы повторить его подвиг. В то время, как одной рукой он крутил пропеллер, другой он держал цыпленка за шею на расстоянии вытянутой руки. Маленькое чудовище умело наносить своими слабыми на вид ногами злобные, резкие удары. Его когти могли бы легко до кости распороть руку Оле.

Скорбящая семья прибыла как раз вовремя, чтобы услышать донесшееся сверху прощание любимого дитяти. Цыпленок перевесился через борт самолета, все еще дергаясь. Оле не ослабил своей мертвой хватки на его шее. Ловким взмахом он поднял его в кабину и уселся ему на живот. Он все еще не доверял цыпленку, чье последнее послание матери напомнило поэтому грустную и придушенную ноту волынки.

— Заверни его в одеяло, — распорядилась Эдит, — чтобы он не замерз по дороге.

Оле прижал его к себе. Однако он был осторожен и не отпускал его шею.

— Разве отец не будет в восторге? — продолжала Эдит. — Это лучше, чем целый континент мертвых тварей. Интересно, что он ест?

— Может, мне отпустить его шею и выяснить?

— Пока нет. Молоко, я думаю, является правильным питанием для такого нежного младенца. Сколько у нас на борту консервированного молока?

— Около сотни ящиков, я полагаю. Этому маленькому дьяволу хватит на целую неделю.

Путь домой пролегал над новым для них районом, примерно в тридцати милях к западу от прежнего курса. Где-то в десяти милях за колодцами они заметили далеко внизу странное черное озеро.

— Выглядит интересно, — заметила Эдит, снижаясь. — Давайте посмотрим, что там. Все равно мы давно опоздали.

Приблизившись к поверхности озера, они увидели, что оно находится в сильном движении. Даже при свете звезд Оле мгновенно распознал эти огромные пузыри.

— Нефть! — крикнул он.

И действительно, из сотен фонтанов на дне озера текла бурлящая нефть. Спонтанная теория Оле, вероятно, была недалека от истины. Подземные приливы, поднявшиеся до скального свода, выталкивали сырую нефть через цепочку колодцев. Какое-то препятствие, возможно, тяжелый камень, упавший с расшатанного сильными землетрясениями свода, перекрыло проход, сдерживая приливную нефть. Вследствие этого, теперь она хлестала из газовых колодцев. Более медленное движение тяжелой нефти при ее выталкивании вверх не создавало достаточного трения для воспламенения жидкости. Такова, во всяком случае, была теория Оле.

Как первое и очень приблизительное предположение, она могла быть принята. Но до разрешения всех научных загадок, ставших результатом исторической экспедиции Лейна, предстояло проделать еще много работы.

Оле волновал сейчас практический вопрос — будет ли нефть всасываться внутрь вместе с отступающим подземным приливом. Если так, Андерсону будет весьма трудно создать акционерную компанию. Ибо очевидно, что одно дело — продавать акции нефтяного озера размером тридцать на пятнадцать миль и совсем другое — пытаться продать грязную яму в земле. Он утешал себя мыслью о том, что даже запах нефти очень часто помогает продать больше акций, чем тысячи фонтанов. Располагая практически неограниченным запасом запаха в дыре, пусть даже пустой, они с Андерсоном могли за месяц легко сделать миллионерами себя и всю команду.

Южная граница озера повергла Оле в уныние. Здесь путь нефти преграждало ледяное возвышение шириной не более пятидесяти футов и высотой менее двадцати футов. Что, если эта небольшая стенка поддастся под давлением нефти? Миллионы долларов хлынут из прекрасного озера в колодцы на равнине. На севере, то есть на обращенном к кораблю берегу, условия были более приемлемыми. Здесь береговая стена имела более ста ярдов в поперечнике. Расчеты Оле, конечно, были лишь приблизительными, основанными на времени полета и беглых наблюдениях сверху.

При виде нефтяного богатства Оле забыл обо всем. Осторожный укус в ногу напомнил норвежцу о его маленьком подопечном. Он вновь крепко схватил его за шею.

Странников встретили чрезвычайно сердечно. Эдит ожидала от отца чего угодно, но была совершенно не готова к нападению Дрейка. Преданный археолог кратко выразил страстное желание вытрясти из нее весь мазут.

— Попробуй, — сказала Эдит. — Это может оказаться прибыльным.

— Что? — воскликнул капитан. — Вы нашли нефть?

— Целые океаны.

Капитан тут же простил и ее, и Оле.

— Отец, — сказала Эдит, разворачивая остававшегося до сих пор спрятанным дьявольского цыпленка, — я привезла тебе маленького товарища по играм. Я прощена?

В этот момент Оле ослабил свою мертвую хватку на горле цыпочки. Пронзительный крик приветствовал доктора.

— О, прекрасное дитя! — удивленно и благоговейно вскричал Лейн. Правда, Эдит так и не поняла, имел ли он в виду дочь или ее мирное подношение.