Сальмонельщики с планеты Порно

Мир кренится

Марин-Сити дал крен на исходе необычайно бурной осени. В сентябре налетел тайфун и нагнал в бухту, где находился плавучий город, огромные волны — почти цунами. Они повредили переборку одной из балластных цистерн, обеспечивавших устойчивость Марин-Сити, из-за чего центр тяжести сместился на юго-юго-запад.

Вход в бухту был обращён на юго-юго-запад, и в середине октября Марин-Сити начал постепенно крениться в сторону Тихого океана. Однако крен не превышал двух градусов, и тогда его никто не заметил. Никаких последствий это не вызвало. В то утро Род Месьер разговорился со старым университетским профессором Маклогиком. От него он впервые узнал о крене и смог убедиться в его существовании. Месьер и Маклогик стояли на остановке автобуса, который курсировал по мосту Марин-Бридж в метрополис.

— Посмотрите туда, — сказал профессор. — На ту стену Северного блока номер два, что обращена на северо-восток. Она должна стоять вертикально, правильно? А что мы видим? Проведите перпендикулярные линии от угла и от стены вон того тридцатишестиэтажного здания вдали — м-м-м… как оно называется? Точно, Дзэндзэн-билдинг. А теперь попробуйте их соединить. Видите, они немного расходятся в верхней части?

В отличие от женщин Марин-Сити, Род всегда относился к профессору Маклогику с большим почтением. Возможно, поэтому тот частенько с ним заговаривал. Месьер перевёл взгляд туда, куда указывал потемневший тонкий палец профессора, и увидел, что верхушка высотного здания в центре метрополиса, от которого их отделяло море, действительно отклонилась, как ему показалось, примерно на сантиметр вправо от пятого этажа жилого дома, стоявшего на северной окраине Марин-Сити.

— В самом деле. Небольшое отклонение есть. Дзэндзэн-билдинг, похоже, накренился на северо-восток.

— Нет. Это Северный блок номер два накренился на юго-запад. Взгляните-ка отсюда, с этой точки. Он параллелен перпендикуляру, проведённому от Северного блока номер один, не правда ли?

Этот диалог, итогом которого стало довольно громогласное заключение, что, видимо, весь Марин-Сити кренится на юго-запад, подслушала мисс Лояль, офис-леди с правильными чертами лица, которой довелось оказаться на той же автобусной остановке. Позднее в то же утро она позвонила из офиса мэру и сообщила о том, что слышала. Мэром Марин-Сити, первый год в этой должности, была 58-летняя женщина по имени Федора Ласт, давно не ладившая с профессором Маклогиком. В своё время она активно проталкивала идею строительства этого «морского города», за что её и выбрали первым мэром. Она была прямо-таки влюблена в Марин-Сити. Звонок мисс Лояль застал Федору Ласт в кабинете. У неё не было какого-то особого мнения о Роде Месьере, она не питала к нему никаких чувств, хотя и знала в лицо его жену Каприс, которая была сотрудницей мэрии. Зато Федора Ласт весьма резко отреагировала на имя профессора Маклогика.

Она дала распоряжение шефу полиции О’Сторму разобраться с профессором под тем предлогом, что его наблюдение представляет собой антиобщественный поступок, имеющий целью распространение злонамеренных слухов и нарушение спокойствия граждан. Через некоторое время в тот же день в университетской лаборатории раздался телефонный звонок. Профессор отвечал спокойно, сохраняя самообладание.

— Господа, поступили новые указания от Старой Толстой Задницы, — проговорил он, посмеиваясь.

Такое прозвище было у Федоры Ласт. Досаждать ей было у профессора своего рода хобби.

У Марин-Сити, как у большого города, имелся свой журнал, организовавший в начале апреля в зале «Коммьюнити-холл» круглый стол, на который пригласили пятерых видных граждан города, в том числе и мэра. В ходе дискуссии между Федорой Ласт и профессором Маклогиком возник горячий спор. На вопрос, в чём больше всего сейчас нуждается Марин-Сити, мэр ответила: «В нарративе». Пятеро участников дискуссии толковали этот «нарратив» каждый по-своему, приводя свои аргументы. Федора Ласт мечтала попасть в «историю сотворения Марин-Сиги» и стать легендой, как Жанна д’Арк. А профессор Маклогик, в свою очередь, рассматривал нарратив в качестве современной концепции. Нарратив как термин постмодернизма в 1979 году ввёл в оборот Жан-Франсуа Лиотар в своей работе «Состояние постмодерна». Нарратив как современная концепция начался с этой книги, где утверждается, что «нарративу демократии настал конец». Однако затем люди стали употреблять этот термин, придавая ему такое значение, какое считали нужным. И только очень немногие толковали его правильно, в изначальном смысле, как это делал профессор Маклогик. Можно сказать, что Федора Ласт и Маклогик находились на противоположных полюсах широкого спектра толкований термина «нарратив» и, естественно, никак не могли сойтись во взглядах.

— И кто же будет создателем этого «нарратава», госпожа мэр?

— Все мы, конечно.

— «Мы» — это кто? Кого вы имеете в виду? Ведь прежде кто-то должен создать идеологию нарратива.

— Нарратив — не идеология. Вы что же, отрицаете демократию?

— А разве вы сами не создаёте нарратив, заменяющий демократию?

— Моё намерение — создать нарратив.

— О чём вы говорите?

— Нет, это вы о чём говорите?

Профессор Маклогик, раздражённый неспособностью мэра понять его, больше не мог сдерживаться:

— Увы! Даже самая продвинутая женщина уступает самому никчёмному мужчине.

— Мы можем арестовать вас за оскорбление женщин, — резко парировала мэр, — Женщины отвечают на физическое насилие со стороны мужчин словесным насилием. Подчас словесное насилие может спровоцировать мужчину на физическое насилие. Поэтому мужчины настояли на том, что словесное насилие тоже должно быть наказуемо. Но сейчас словесное насилие, допущенное мужчиной, подлежит наказанию, а женщиной — нет. Это я предложила этот закон и добилась его принятия. И вам это, наверное, известно.

— Да, известно. Но то, что я сказал, — не мои слова. Это сказал Шопенгауэр.

— Шоппинг… кто? Доставьте его сюда. Где этот человек с таким вульгарным именем?

— Он умер сто шестьдесят или сто семьдесят лет назад, — ответил профессор.

Федора Ласт онемела. Как она позже призналась своей приближённой Каприс Месьер, на мгновение её ошеломила мысль о том, что раз профессор Маклогик знаком с человеком, умершим сто шестьдесят или сто семьдесят лет назад, значит, ему самому должно быть за двести.

На этом мероприятии также присутствовали бизнесмен по фамилии Капитэл, модная поэтесса ле Бухмелье и писатель Плагиатсон. С их помощью круглый стол удалось кое-как завершить. Однако с тех пор Федора Ласт взяла профессора Маклогика на подозрение. За тем спором последовала серия мелких стычек между ними, причём довольно глупых. Например, конфликт из-за ставки муниципального налога, ссора во французском ресторане «Шато», когда спорщиков пришлось успокаивать официанту. Потом ещё была выходка разбушевавшихся студентов, которые устроили фейерверк и выкрикивали оскорбительные лозунги перед резиденцией мэра. И так далее, и тому подобное.

После разговора с Маклогиком Род Месьер вернулся вечером с работы и, к своему удивлению, обнаружил, что его жена Каприс уже дома. Она тут же обрушилась на него:

— Зачем ты распускаешь слухи, что Марин-Сити дал крен?

— Это не слухи. Это правда.

Род пустил в ход весь арсенал слов, жестов и других выразительных средств, чтобы объяснить, какой разговор с профессором Маклогиком состоялся у него утром на автобусной остановке, и сопроводил свои пояснения различными наблюдениями и выводами.

— Посмотри, отсюда видно. Все здания этого квартала накренились. И только Дзэндзэн-билдинг…

Каприс даже не попыталась взглянуть на погружавшийся в сумерки метрополис, куда указывал Род с их одиннадцатого этажа. Вместо этого она ядовито бросила:

— Ты дурак.

Глаза Месьера округлились. Он уставился на жену, стоявшую перед ним в неглиже со скрещёнными на груди руками.

— А тебе не приходило в голову, что это Дзэндзэн-билдинг накренился на северо-северо-запад? Вот почему я сказала, что ты дурак.

— Именно так я сначала и подумал.

— Ты попался на удочку этого старого козла. Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не разговаривал с идиотами вроде него?!

Месьер получил лёгкий удар по голове открывалкой, изготовленной из лапы кенгуру, которая лежала на обеденном столе. Он оценил уровень боли в 3,6 килтаго.

— Да, действительно я дурак, — проговорил он в полном унынии.

— Вот именно — дурак. Ну ладно, иди сюда.

Мисс Лояль вернулась домой примерно в то же время.

Заметив, что висевший на стене эстамп Шагала перекосился, она поправила рамку с чрезмерной тщательностью, многое объяснявшей в том, почему она всё ещё не замужем. Мисс Лояль отметила, что поправляет картину уже в третий раз, но никак не связала этот факт с разговором Месьера и Маклогика, о котором днём донесла мэру.

На следующий день профессор Маклогик отправился в полицейское управление с чертежами, демонстрирующими, как кренится Марин-Сити. Накануне вечером он поручил студентам инженерного факультета провести необходимые замеры. На детектива, который хотел его выслушать, он накричал: «Это серьёзное дело, вы для него не годитесь. Мне нужен шеф полиции!» Когда вышел О’Сторм, профессор показал ему чертежи и объяснил, что крен Марин-Сити — не дезинформация, не злонамеренная болтовня, а самый настоящий факт.

— Из-за чего же, по-вашему, возник крен? — задал вопрос О’Сторм, не в состоянии опровергнуть представленные доказательства, будто спрашивая, что делать дальше.

— Из-за сентябрьского тайфуна и чрезмерной подвижности балласта.

Говоря о «подвижности балласта», профессор имел в виду, что балластом плавучего города служат шарики для игры в патинко.[7]

— Но в балластных цистернах есть переборки?

— Какая-то из них повреждена. И есть вероятность, что в будущем то же произойдёт с другими. Цепная реакция.

— Вы хотите сказать, что крен может усилиться?

— Совершенно верно. Рад, что вы так быстро всё схватываете, — улыбнулся профессор Маклогик. — Хорошо, по крайней мере, что хотя бы шеф полиции не женщина.

О’Сторм подумал, что полиция могла бы самостоятельно поручить университету подготовить детальные замеры, а потом доложить о результатах мэру. Он понимал, что Федора Ласт никогда не поверит чертежам и вообще никакой информации, полученной от Маклогика. Если доложить ей, что он услышал от профессора, ему, шефу полиции, может достаться на орехи.

В ту ночь Федору Ласт, которая отдыхала в своём кабинете в резиденции мэра, разбудило четырёхбалльное землетрясение. В своё время именно она гордо объявила: Марин-Сити расположен на искусственном плавучем острове, поэтому землетрясений и прочих неприятностей можно не бояться. Но теперь она начала понимать, что резкое колебание водной массы способно ощутимо тряхнуть остров. Федора не смогла больше заснуть. Ей послышался слабый звук — будто где-то внизу, в глубине, со звоном перекатываются тысячи металлических шариков. Или это только показалось? С этим звуком у Федоры Ласт были связаны жуткие воспоминания, и она даже отчасти жалела, что балласт искусственного острова состоял именно из этих шариков.

Это было давно — тридцать пять лет назад. Муж Федоры Ласт, работавший на бумажной фабрике, был заядлым игроком. Он просаживал в патинко всю зарплату. А получал он по тем временам немало. Но этим дело не ограничивалось — денег не хватало, и он занимал, занимал… Ясно, что, если каждый день проигрывать хотя бы понемногу, за год набежит внушительная сумма. Иногда — раз в три дня — он кое-что выигрывал, но тут же тратил всё на выпивку и домой не доносил ничего. Денег в семье не оставалось, а надо было растить ребёнка. Найти надомную работу Федора Ласт не могла, поэтому, когда мужа уволили за прогулы и за то, что он слишком часто просил на службе аванс, у неё появился повод развестись с ним. После этого она направила всю свою энергию на работу в женской организации, входившей в одну политическую партию.

Не столько из-за землетрясения, сколько из-за вызванных им приливных волн к следующему утру Марин-Сити накренился на юго-юго-запад больше чем на три градуса. Поэтесса ле Бухмелье проснулась со страшной головной болью. Сначала она подумала, что во всём виновато похмелье, но голова не прошла и к обеду, поэтому она решила наведаться в ближайшую клинику Докусима. Там в приёмном покое собралось немало женщин, жаловавшихся на то же самое. Разговорившись с ними, она узнала, что у многих мучились головой и мужья, все страдали от головокружения. Ночью все женщины спали головой к югу. Ле Бухмелье не знала, что по примете класть подушку к северу — к несчастью.

Первым узнал о том, что Марин-Сити накренился уже на три с лишним градуса, Ганко Идзихари, бригадир плотников фирмы «Идзихари», устанавливавшей по поручению департамента паркового хозяйства торговый киоск в парке Маринленд. Измерив наполовину собранный киоск и обнаружив, что пол кривой, он сначала подумал, что запорол работу. Но потом, пройдясь с уровнем по парку и сделав несколько замеров, он убедился, что все взятые точки отклонены к юго-юго-западу на три с небольшим градуса. Идзихари направился в мэрию доложить о своём открытии Каприс Месьер. Плотник ей не понравился. Она услышала в его словах ретроградный мужской шовинизм, прервала на полуслове и стала распекать, а когда Идзихари в ответ повысил голос, передала его охранникам. Что ещё хуже, Каприс намеренно ничего не сказала об этом Федоре Ласт. Отчасти потому, что боялась рассердить мэра, которая и без того с самого утра почему-то пребывала в дурном расположении духа. Но была и другая причина — предчувствие, что крен Марин-Сити может обернуться лично для неё, Каприс, бедой.

В тот день в Марин-Сити произошла целая череда несчастных случаев. Люди падали на лестницах, на тротуарах, у входов в здания. Несколько женщин и стариков сильно разбили головы. В детском саду стояла повёрнутая на юг горка. Дети катались с неё, не замечая, что скользят слишком быстро. Результат — удар о землю, выбитые зубы и другие травмы. Пострадавших наиболее серьёзно развезли по разным больницам, а полученные ими травмы списали на неосторожность. Поэтому на резко возросшее количество несчастных случаев никто не обратил внимания.

Между тем многие, кто жил в Марин-Сити, но работал в метрополисе, стали жаловаться на головные боли, звон в ушах, головокружение, которые были вызваны расстройством полукружных каналов среднего уха, возникавшим вскоре после начала рабочего дня, и обращаться за помощью в ближайшие больницы. Разболелась голова и у Рода Месьера. Оценив свои болевые ощущения в 5,2 килтаго, в обеденный перерыв он наведался в клинику по соседству с его офисом. Болезненные симптомы исчезали, когда функция ориентировки в трёхмерном пространстве приходила в норму. Однако вечером испытывавшие недомогание люди возвращались в накренившийся на три с лишним градуса Марин-Сити, где дисфункция полукружных каналов опять давала себя знать.

— Понимаешь, как я и думал — это всё-таки наш остров дал крен! — объявил в тот вечер Месьер, хорошо понимая, что жена разозлится. Но молчать он больше не мог.

Каприс сверкнула на супруга жёлтыми, как у леопарда, глазами:

— Опять ты со своей чепухой! Знаешь же, что, если пойдут слухи, будут сваливать на тебя. Меня выгонят с работы, и нам придётся убираться из Марин-Сити.

— А у тебя голова не болит? Ну ладно. У строителей есть такая штука — уровень называется. Знаешь? Завтра принесу.

Впервые Месьер не замолк под взглядом жены. Он работал в компании, производившей измерительные приборы для строительной техники, медицинскую аппаратуру и прочую «начинку». Занимался в лаборатории разработкой новых изделий.

К чести Каприс, на этот раз она задумалась над словами мужа. Ведь днём у неё ещё произошла стычка с Ганко Идзихари. Хотя, конечно же, первая мысль была о том, как бы не пострадать и извлечь выгоду из ситуации. «Если я первой узнаю, что Марин-Сити дал крен, и сообщу об этом мэру, меня могут повысить. Но вдруг это всё выдумки?»

— Первым крен обнаружил профессор Маклогик.

— Нет, — Она снова сверкнула на Месьера глазами. — Раз факт отрицать нельзя — я первой доложу мэру. Всё должно быть официально. Никакой дезинформации. Понимаешь?

Не в силах понять логики жены, Месьер сменил тему:

— Крен Северного блока номер два с утра немного увеличился. Я вот что думаю: надо, чтобы наша фирма изготовила побольше уровней и поставила их оптовикам по всему Марин-Сити. Когда люди заметят крен, на этом можно будет заработать.

Каприс криво усмехнулась:

— Ничего лучше ты, конечно, придумать не мог. Помнишь, что было в прошлый раз, когда ты возился с этой фигнёй… Как она называется? На посмешище себя выставил.

— Ты болемер имеешь в виду? Никакая это не фигня. Просто директор сказал, что его будет трудно довести до коммерческого применения, — Когда речь заходила о технике, Месьер забывал обо всём, — Я полагал, что они могут понадобиться в больницах и вообще в медицине, разработал шкалу боли, в единицах. Вот! — Он крепко шлёпнул себя по щеке. — Каждый раз, когда я получаю от тебя такую оплеуху, уровень боли составляет один килтаго. Естественно, болевой порог у каждого человека разный. А этот показатель — что-то вроде средней температуры тела. Болемер высчитывает уровень боли по тепловому излучению в поражённой зоне, по ощущениям в чувствительных участках мозга, по частоте пульса и так далее. Пусть первые модели будут примитивными, но постепенно точность будет повышаться. Со временем люди заинтересуются прибором и захотят его купить.

Каприс смотрела на Месьера отсутствующим взглядом, не слыша ни одного его слова. Она не слушала, она думала. «Господи! Как меня угораздило выйти замуж за такого человека? Абсолютно бестолковый, неотёсанный, бесчувственный, да ещё и тугодум и такой нудный — думает всегда об одном и том же. Впрочем, может, он как раз то, что мне нужно».

В то же самое время пианистка Хисте Рика давала концерт в зале Марин-Сити-холл, рассчитанном на двести зрителей. После начала исполнения «Импровизаций для фортепиано» Бартока рояль стал незаметно сползать к краю сцены. Первым на это обратил внимание молодой осветитель, который направлял на артистку прожектор со ступенчатыми линзами. Сама Рика не замечала, что её инструмент движется, потому что стул перемещался вместе с роялем. Ступенчатые линзы сглаживали границу между светом и тенью, и парень понял, что происходит, лишь когда правая ножка рояля была всего в десятке сантиметров от края сцены. Осветитель отчаянно раздумывал, как предупредить артистку, но не успел — с оглушительным грохотом огромный рояль завалился в зрительный зал. При этом он сначала описал дугу тремя торчащими кверху ножками, потом в воздух взлетели отломившиеся ножки и педали, взмыли молоточки и клавиши, выстрелили струны. От толчка Хисте Рика свалилась и неуклюже растянулась под сценой, задрав вверх ноги и выставив на обозрение мясистые белые ляжки и жёлто-лимонные трусики. Три женщины в первом ряду погибли на месте — тяжеленный рояль рухнул прямо на них, ударил крышкой. Разрыв внутренних органов, пробитые черепа, размозжённые лица… Ещё одна женщина была обезглавлена оторвавшейся струной, ещё двенадцать человек, сидевших недалеко, получили ранения и увечья разной тяжести. В переполненном зале началась паника. У Хисте Рики была собственная музыкальная школа и много учеников. Зал тут же взяли в кольцо полицейские машины и кареты «скорой помощи», и только к утру ситуацию удалось взять под контроль.

Сначала семьи погибших и пострадавших принялись обвинять в случившемся Хисте Рику: дескать, трагедия произошла из-за того, что пианистка перестаралась в творческом экстазе. Но скоро выяснилось, что причина не в этом. О’Сторм уже получил результаты проведённых университетом измерений, и тут же было доказано, что обращённая на юго-запад сцена имела трехградусный крен. Всё стало ясно ещё до того, как Ганко Идзихари, живший неподалёку от Марин-Сити-холла, услышав шум, выскочил на улицу с уровнем в руке, как бы говоря: «Я же предупреждал!»

Федора Ласт узнала о происшествии от О’Сторма, который позвонил ей в семь часов утра. Она решила немедленно уволить и О’Сторма, и Каприс Месьер. Его — за то, что не доложил о своей беседе с профессором Маклогиком, а её — потому что прогнала Идзихари. Но потом вовремя сообразила, что в конечном счёте всё произошло из-за этих проклятых шариков от патинко. Они отомстили. И она обернула свой гнев на себя и бывшего мужа.

Чем прочнее становилось положение Федоры Ласт в партии, тем больше набирало силу возглавляемое ею движение против патинко. Наконец после двадцати лет борьбы парламент принял предложенный Федорой законопроект о закрытии игорных залов. Конечно, это было не единственное её достижение. Будь так, это начинание Федоры Ласт лишь снискало бы себе сомнительную славу «идиотского закона, который выдумала старая корова, ненавидящая патинко». Но нет. К тому времени исключительно благодаря усилиям Федоры Ласт начала обретать реальные очертания концепция феминистского рая — Марин-Сити.

После принятия нового закона по всей стране были закрыты 10 102 игорных заведения и уничтожен 2 926 461 автомат патинко. Эти цифры, возможно, не совсем точны, поскольку основаны на сведениях, собранных полицейским и налоговым управлениями. Как бы то ни было, если учесть, что в каждый автомат закладывалось по четыре тысячи шариков, значит, их общее количество составляло 11 705 844 000 штук. Астрономическая цифра! Встала следующая проблема — как с ними поступить? Федора Ласт, на которую возложили ответственность за это дело, воспылала идеей использовать шарики в качестве балласта при строительстве Марин-Сити. Строительное министерство отнеслось к этому плану неодобрительно, указав, что шарики для патинко слишком неустойчивы, чтобы служить балластом. Но Федора Ласт, к тому времени ставшая в своей партии самой влиятельной функционеркой, уже обзавелась многочисленной армией сторонников. Один из членов её самозваного «мозгового треста», подсознательно желая польстить шефу, предложил поставить в балластных цистернах переборки в шахматном порядке, заполнив секции шариками. Федора ухватилась за это предложение и настояла на том, чтобы оно было реализовано.

Работа по возведению фундамента Марин-Сити началась. Хотя «фундамент», наверное, не совсем подходящее слово, ведь возводился плавучий город.

Монтировались балластные цистерны, им предстояло сыграть роль фундамента. Тогда не обошлось без коррупции; в дело оказалась замешана Каприс Месьер. Строительная фирма, дав взятку, «нахимичила» и соорудила переборки с более тонкими стенками и меньшей прочностью, чем было указано в спецификации и чертежах.

Стало ясно: крен Марин-Сити связан с нарушением функции балластных цистерн. На следующий день после происшествия в Сити-холле через люк в коллектор плавучего города спустились три геодезиста, чтобы разобраться в ситуации. Оттуда по тоннелю, который использовался при ремонтных работах, они проникли ещё ниже, в балластные цистерны в основании Марин-Сити. Прошли по кромкам переборок, разгораживавших цистерны на секции, как шахматную доску, — каждая секция была загружена определённым количеством шариков — и наконец обнаружили повреждение. В стенке одной из переборок образовалась пробоина, через неё шарики, которые заполняли секцию с северо-восточной стороны, переместились в юго-западную секцию, нарушив общий баланс. Судя по тому, что дал крен весь город, пробоина вряд ли была единственной. Геодезисты спустились по верёвочной лестнице вдоль переборки на три метра вниз, на дно секции, и приступили к осмотру повреждений.

Как нарочно, спустя двадцать минут, как они начали работу, произошёл ещё один подземный толчок. Масса металлических шариков двинулась в северо-восточную секцию, засыпала одного геодезиста, потом качнулась обратно в юго-западном направлении. В результате полученного импульса они проломили ещё одну переборку и хлынули в следующую секцию на юго-западной стороне. Ситуация стала угрожающей, двое оставшихся геодезистов не смогли спасти своего коллегу и, поспешно выбравшись на поверхность, вызвали на помощь полицию и пожарную команду.

Поднялась страшная суматоха. Были мобилизованы практически все полицейские и пожарные, О’Сторму даже пришлось запросить помощи в метрополисе, потому что у Марин-Сити не хватало людей. Попавшего в ловушку геодезиста вытащили, но он был в критическом состоянии, по всему телу синяки и кровоподтёки. Во время спасательной операции последовал ещё один толчок, послабее. Переборкам досталось ещё больше. Двое спасателей получили тяжёлые травмы, ещё трое пострадали меньше. Один человек погиб от удушья — бронхи оказались забиты металлическими шариками.

На следующее утро — когда Каприс Месьер, узнав о случившемся из записки, которую принесли из мэрии, но ещё не подозревая, что в тот же день будет начато расследование дела о коррупции, как раз разносила своего мужа: «Почему тебе раньше не пришло в голову проверить всё уровнем?» — обнаружилось, что в переборках уже больше сотни пробоин, а их стенки тоньше, чем предусмотрено проектной документацией.

Крен достиг четырёх градусов. Дальше читатель, возможно, пожелает вооружиться угломером. Четыре градуса — это уже серьёзная опасность; надвигалась беда, которая обернулась серией серьёзных происшествий по всему городу.

Дороги в Марин-Сити в большинстве своём были проложены горизонтально и имели бетонное покрытие. Плагиатсон вышел утром на прогулку и повстречал знакомого мальчишку, который катил в школу на скейтборде. Писатель ещё не знал, что город дал крен, и, увидев мчавшегося гораздо быстрее, чем обычно, мальчика, крикнул ему на всякий случай:

— Эй! Упадёшь! Остановись!

Мальчик обернулся и прокричал, чуть не плача:

— Я не могу!

Плагиатсон зажмурился. С другой стороны приближался огромный грузовик. Открыв глаза, писатель успел заметить, как мальчишка, присев на своей доске, исчез под машиной. «Слава богу, что грузовик такой высокий». У Плагиатсона отлегло от сердца, и он оглянулся назад. Скейтборд показался из-под грузовика и покатился дальше. Мальчишка всё ещё стоял на нём, но… без головы. Какой-то выступ под днищем автомобиля срезал её как бритвой.

Прислушиваясь с раннего утра до поздней ночи к вою полицейских сирен и машин «скорой помощи», большинство жителей Марин-Сити уже понимали: что-то не в порядке. Несмотря на это, Федора Ласт приказала не объявлять об истинном положении дел до окончания экстренного совещания, назначенного на раннее утро. Между тем жизнь в разных частях города продолжалась как обычно, что привело к многочисленным авариям и несчастным случаям.

Принадлежавший Капитэлу супермаркет открылся в десять часов. Привлечённые объявлениями о большой распродаже, покупатели бросились к эскалаторам, чтобы поскорее прорваться к прилавкам. Наклон ленты эскалатора, обычно составлявший тридцать градусов, увеличился до тридцати четырёх, из-за того, что эскалатор был обращён на юг, а ступеньки накренились на четыре градуса. Оказавшаяся во главе толпы тучная женщина средних лет, сходя с эскалатора на втором этаже, поскользнулась и опрокинулась на спину. Произошёл обвал — парами стоявшие на ступеньках женщины стали валиться назад, словно костяшки домино. Вскрикивая, как птицы, они валились друг на друга, а лента эскалатора продолжала двигаться вверх, сбрасывая людей через поручни в торговый зал первого этажа. Несколько женщин рухнули прямо на стеклянные витрины. Работники супермаркета отключили эскалатор, но из-за резкого толчка люди посыпались один за другим. Многие получили тяжёлые увечья. Это была катастрофа.

Пока шло экстренное совещание, сигналы о несчастьях поступали один за другим. Кроме трагедии на эскалаторе было зарегистрировано два случая у больниц: инвалидные коляски скатились под уклон прямо под колёса проезжавших мимо автомобилей; девять раз люди сталкивались друг с другом, поскользнувшись на лестнице, итог — ушибы, переломы, прокушенные языки. Шесть человек, среди них дети и старики, утонули или пропали без вести, съехав в море с площадки в приморском парке, где они ловили рыбу.

Совещание затянулось до вечера. На нём Федора Ласт — по настоятельному требованию О’Сторма — была вынуждена издать распоряжение, запрещающее пользование эскалаторами, но меры по предотвращению других происшествий отложила, заявив, что о них «говорить ещё рано». Совещание закончилось принятием следующих решений:

1. Жители Марин-Сити рано или поздно сами узнают, что город дал крен, поэтому специальные меры по информированию населения приниматься не будут.

2. В отношении инцидентов, вызванных креном, меры будут приниматься лишь по серьёзным случаям. На остальные, из-за их незначительности, не следует обращать внимания.

3. Сотрудники городских служб не должны допускать утечки информации о крене, пока повреждения основания, на котором стоит Марин-Сити, не будут устранены.

4. Сотрудникам городских служб не разрешается переезжать из Марин-Сити или покидать его.

5. Сотрудница городских служб Каприс Месьер, в отношении которой полиция ведёт расследование по подозрению в коррупции, должна быть немедленно освобождена начальником управления полиции, поскольку её работа необходима в возникшей чрезвычайной ситуации.

С заседания О’Сторм, единственный присутствовавший на нём мужчина, вышел в ярости и объявил о своей отставке.

В тот же день Род Месьер объезжал хозяйственные и строительные магазины Марин-Сити — принимал многочисленные заказы на уровни, угломеры, угольники, рейсшины и другие инструменты, потом вернулся к себе в офис, чтобы выписать их на складе. Через неделю складские запасы были исчерпаны. К тому времени, когда жители города поняли, что Марин-Сити накренился, и, желая как-то справиться с двигавшейся мебелью в своих квартирах, стали давиться в очередях за инструментами — из-за чего скоро их не осталось на прилавках, — крен стал настолько серьёзным, что необходимость в инструментах уже отпала. Даже без землетрясений и приливных волн смещавшейся в юго-западном направлении массы металлических шариков оказалось достаточно, чтобы вызвать цепную реакцию — переборки стали разрушаться одна за другой. Стало слишком опасно даже подступаться к ремонтным работам. Фирм, желающих заняться ремонтом, не находилось, балластные цистерны продолжали разрушаться. Крен вырос до одиннадцати градусов. Машины стали всё чаще опрокидываться на бок, транспортный поток из метрополиса сократился. Несмотря на это, мэр Федора Ласт не предпринимала никаких действий. У неё появилась теория, что дороги с таким уклоном — это нормально.

Педантичную, дотошную в каждой мелочи мисс Лояль крен дома, в котором она жила, раздражал до такой степени, что привёл в состояние нервного истощения. Хотя она и не была сотрудницей мэрии, но состояла в кружке феминисток и присягнула на верность Федоре Ласт как внештатный член «мозгового треста» мэра. Поэтому у неё и в мыслях не было покидать Марин-Сити. Мисс Лояль вела себя как одержимая: привинтила к полу всю мебель, а висевшие на стенах картины и фотографии в рамках закрепила под углом, соответствующим крену её квартиры. Теперь она передвигалась, отклонившись точно на одиннадцать градусов к юго-западу или, точнее сказать, — к юго-юго-западу, оставаясь в перпендикулярном положении относительно поверхности. Стоя, она принимала такую же позу. Таким образом мисс Лояль демонстрировала, что раз у неё всё перпендикулярно — значит, никакого крена у Марин-Сити нет, а заодно и подтверждала свою верность Федоре Ласт. Мало того, мисс Лояль сохраняла одиннадцатиградусный уклон даже во время поездок в метрополис, где находилась фирма, в которой она работала. Это позволяло ей утверждать, что крен дал не Марин-Сити, а весь остальной мир.

Скоро мисс Лояль стали подражать и другие жители Марин-Сити, ездившие на работу в метрополис. Принимая наклонное положение, они обретали душевное равновесие. На улицах метрополиса часто встречались люди, которые передвигались, наклонив туловище к юго-западу на одиннадцать градусов. Этот признак позволял не только отличить жителей Марин-Сити, но и мог служить подспорьем для проверки показаний компаса.

Рано утром в воскресенье — к тому дню крен увеличился до двенадцати градусов — профессор Маклогик готовился покинуть Марин-Сити. Он не держал дома много книг, а вся его мебель поместилась в один фургон. Вещи уже почти были погружены — профессору помогали пара грузчиков и двое студентов, посещавших его семинары, но проснувшиеся местные домохозяйки засекли их и взяли фургон в кольцо. В большинстве своём это были поклонницы мэра. Они уже не раз прибегали к разным приёмам, чтобы помешать людям, покидавшим Марин-Сити. На этот раз их противником выступал профессор Маклогик, убеждать которого было бесполезно. Он мог повернуть всё в свою пользу, и тогда женщины сами бы захотели, чтобы он убрался поскорее. Поэтому сначала они ограничились тем, что окружили фургон и, держась в отдалении, стали громко выкрикивать оскорбления:

— Бежать надумал!

— Трус! А ещё мужчина называется!

— Чего ты испугался?

Но профессор Маклогик не был бы профессором Маклогиком, если бы не имел что сказать в ответ.

— Гражданки! — громко провозгласил он, — Советую поскорее уносить отсюда ноги. Здания скоро начнут рушиться. Тут были такие взятки, что они долго не простоят.

От толпы домохозяек отделилась фигура, быстро подошла к профессору и влепила ему увесистую пощёчину, эхом зазвеневшую в утренней прохладе.

Это была мисс Лояль.

— Вы что делаете?! — воскликнул один из студентов, полный юношеского пыла, и, подскочив к мисс Лояль, свалил её на землю ударом кулака.

Что здесь началось! Дом профессора Маклогика стоял в самом центре квартала. Жильцы с балконов верхних этажей имели возможность наблюдать, что происходит. Женщины хлынули во двор со всех сторон, как осы.

Профессор вскочил на погрузочную платформу фургона и закричал, обращаясь к студентам, которые, путаясь в ещё не загруженных коробках, отбивались от наседавших на них жительниц Марин-Сити:

— Бросайте всё! Быстро, быстро в машину! Если нас задержит местная полиция, нас всех казнят!

— Уносим ноги!

— Сматываемся!

Грузчики, в шоке от перспективы подвергнуться казни, быстро завели фургон. Студенты вырвались из женских рук и в последний момент успели вспрыгнуть на платформу. Погоню за ними решили не устраивать. Так профессор Маклогик вырвался из Марин-Сити.

На следующее утро поэтесса ле Бухмелье пробудилась в шесть часов, страдая от похмелья, и направилась к водопроводному крану. Хлебнула воды и тут же выплюнула: «Гр-р-р…» Вода была солёная.

Водопроводные трубы с «большой земли» лопнули. Учитывая, что Марин-Сити был построен на плавучем острове, система водоснабжения была спроектирована с большим запасом прочности. Но теперь проложенные по морскому дну трубы не выдержали. Марин-Сити остался без воды. Газ тоже отключили. Для безопасности. В тот же день Федора Ласт обратилась в управление водопровода с просьбой привозить в Марин-Сити воду в цистернах. Тем временем жители давились в супермаркетах и хозяйственных магазинах за минеральной водой и баллонами с пропаном. Многим хозяйкам в толпе изрядно намяли бока.

Каприс Месьер, назначенная вместо О’Сторма шефом полиции, вдруг стала более обходительной со своим мужем. Отчасти потому, что видела его теперь в другом свете — Рода сделали в его фирме управляющим. Но существовало и другое объяснение: Каприс была вынуждена, хотелось ей этого или нет, клясться в ещё большей верности Федоре Ласт — слишком многим она была ей обязана. Она оказалась бы в отчаянном положении, если бы Род заявил, что хочет покинуть Марин-Сити. В тот самый день управление общественного транспорта объявило о том, что со следующего дня прекращает автобусное сообщение между метрополисом и Марин-Сити. И Каприс пришлось покупать Роду машину, о которой он давно мечтал.

Всё больше людей, оставшихся без воды и автобусов, стремились сбежать на «большую землю». Это привело к многочисленным стычкам с теми, кто пытался им помешать. Убедившись, что не сможет вывезти имущество, писатель Плагиатсон просто прыгнул в последний автобус в чём был. Владелец супермаркета Капитэл с молодой женой собирались улизнуть на собственной машине, погрузив в неё только картины, статуэтки и другие ценные вещи, но были замечены соседками, которые разнесли в пух и прах автомобиль вместе с ценностями. На всякий случай они ещё посрывали с беглецов одежду, и тем пришлось полуголыми спасаться бегством по мосту Марин-Бридж.

Всё больше школьников и студентов, учившихся в метрополисе, покидали Марин-Сити по спасительному мосту. Кто-то вместе с родителями, кто-то бежал один, поскольку родители считали, что нужно остаться, некоторые — после скандалов, которые закатывали им матери. Хотя бы этим обитателям острова женщины давали возможность уйти беспрепятственно. Ещё они закрывали глаза на родителей с детьми. Дело в том, что уже было несколько смертельных случаев среди детей — они падали с накренившихся лестниц и балконов. Но мужчин, которые пытались сбежать под предлогом, что им будет удобнее добираться до работы, останавливали и заставляли добираться на работу из Марин-Сити на машинах. Род Месьер совершал такие поездки каждый день и подсаживал к себе пятерых соседей. Нередко отбывшие в метрополис мужья обратно не возвращались, и брошенным жёнам приходилось выслушивать от соседок насмешки и брань.

Правительство страны предписало всем жителям покинуть Марин-Сити. Разъярённая Федора Ласт заявила, что не намерена выполнять это распоряжение, расценив его как «тираническое вмешательство в дела местных властей» и «серьёзный вызов феминизму». «Я не подчинюсь этому приказу. У Марин-Сити никакого крена нет».

Между тем крен с каждым днём становился всё больше. В среду он достиг восемнадцати градусов, в четверг — двадцати. Спустя короткое время отключились электричество и телефон. Осталась лишь радиосвязь. А вечером в четверг в море с оглушительным раскатистым гулом обрушился Марин-Бридж. Сообщение с метрополисом оборвалось.

Профессор Маклогик, предсказывавший, что здания Марин-Сити начнут рушиться, ошибся. Такая участь постигла лишь Марин-Сити-холл, который был выстроен из кирпича. Большинство сооружений из армированного бетона имели приваренные к стальному каркасу острова вертикальные конструкции, которые заменяли обычный фундамент свайного типа. Эти здания начали деформироваться. Естественно, вышли из строя лифты. Закрытые двери не открывались, а открытые не закрывались. Жители перестали запираться и держали двери открытыми, чтобы не оказаться в ловушке в собственном жилище. Но при этом все здания каким-то образом продолжали стоять. Однако смещение центра тяжести зданий ускорило рост крена Марин-Сити. В пятницу он составлял уже двадцать три градуса. При таком угле наклона невозможно ходить даже по ровной мостовой. Впрочем, слово «ходить» вряд ли применимо к людям, которые медленно пробирались по улицам, скользя и падая. Кроме того, постоянно приходилось уворачиваться от падающих предметов. Когда с балконов сваливались детские игрушки, обувь, разная домашняя утварь, это было ничего. Но иногда на головы прохожих летели собаки и даже люди, или пианино, проломив металлические перила балкона, с грохотом летело на землю. И тут уж было не до смеха. Вид домохозяек, возвращавшихся после похода за покупками с кровоподтёками и в порванной одежде, уже никого не удивлял.

Несколько зданий на юго-западной окраине Марин-Сити, построенных на берегу, — центр детских развлечений, клиника Докусима, салон, где стригли собак, — скоро ушли под воду. Ближайшие улицы, тянувшиеся с юга на север, под наклоном обрывались в море. Подчас машины или люди просто съезжали с них боком и исчезали под водой. По этой причине район постоянно патрулировали несколько полицейских катеров. Помимо спасения свалившихся с дороги людей на них была возложена задача вылавливать отчаявшихся обитателей Марин-Сити, по ночам пытавших тайно его покинуть, и доставлять их на «большую землю». Днём над плавучим городом кружили вертолёты, с которых звучали призывы к жителям эвакуироваться и объявлялось, где ждут полицейские катера.

— Чёрт! Когда же это всё рухнет? Хорошо бы пока мы на работе. Возвращаться некуда будет.

Было субботнее утро. Род Месьер ворчал себе под нос эти слова, взирая из окна их квартиры, кренившейся уже на двадцать шесть градусов, на пролив, куда рухнул Марин-Бридж.

Каприс потянула мужа обратно к кровати:

— Что ты там бубнишь? Иди ко мне.

— И так теперь каждое утро!

— Ну и что? Всё равно ничего не сделаешь.

Их квартира располагалась на одиннадцатом этаже, в конце коридора-галереи, на краю северо-восточного крыла жилого дома. В тот самый момент, когда парочка достигла экстаза, гвозди, которыми ножки их супружеского ложа были прибиты к полу, отлетели, и кровать стремительно выехала из спальни. Миновав гостиную, через входную дверь (которую, конечно же, оставили открытой) вылетела в коридор, врезалась в оказавшуюся на пути женщину, перебросив её через перила, и наконец уткнулась в металлическое ограждение в юго-западном конце коридора. Кровать остановилась, но сила инерции вышвырнула голых, не разжимавших объятий супругов в воздух.

Мисс Лояль, которой теперь можно было не ходить на работу в свою фирму, сменила погибшую Каприс Месьер на посту шефа полиции. В новой должности она чувствовала себя как рыба в воде. В полицейском управлении осталось всего два сотрудника, оба — женщины, поэтому она сама облачилась в форму, наклонилась к юго-юго-западу ровно на двадцать шесть градусов и стала рыскать по Марин-Сити, расследуя происшествия и несчастные случаи, будто такие мелочи, как земное притяжение, не имели к ней никакого отношения. По пытавшимся бежать из Марин-Сити она палила из пистолета. Мисс Лояль не снижала активности даже ночью и устраивала захватывающие перестрелки с полицейскими катерами, чтобы помешать вывозу беглецов на «большую землю». Таким образом, те, кто ещё оставался на острове, лишились последней возможности его покинуть.

Тем временем поэтесса ле Бухмелье увеличивала свою дозу. В мире, который жил под градусом, её разбирало ещё быстрее, чем раньше, и она постоянно была под хмельком. Как-то, собравшись в поход за выпивкой, поэтесса вышла из квартиры и начала спускаться по лестнице, смотревшей на юго-запад. Наклон лестницы, первоначально составлявший сорок два градуса, уже превысил семьдесят. Ле Бухмелье, естественно, не удержалась на ногах, подскочила два раза, ударившись о мостовую, и заскользила по ней. Являя совершенно несуразную картину в своём японском кимоно, она прокатилась по уходившей под воду улице и, погрузившись на шесть метров, тихо всплыла на поверхность. Мимо как раз проходил прогулочный катер. На нём собрались пятьдесят шесть зевак, которым захотелось поглазеть на кренившийся Марин-Сити. С катера бросили спасательный круг, и поэтесса была спасена. Не успели её поднять на палубу, как она тут же начала просить у собравшихся вокруг неё людей что-нибудь выпить, сразив всех наповал своим «хладнокровием».

Очень быстро крен достиг сорока градусов. Скоро люди перестали понимать разницу между спуском и подъёмом по лестнице. Поскользнувшись на улице, человек уже не скользил, а фактически падал. К тому времени в Марин-Сити оставались мэр Федора Ласт, шеф полиции мисс Лояль и ещё тринадцать женщин. Единственным мужчиной был бригадир плотников Ганко Идзихари, которому захотелось увидеть конец Марин-Сити. Переправив на «большую землю» жену и детей, он остался наблюдать за тем, как кренится и погружается в воду искусственный остров. Идзихари натянул верёвки, позволявшие ему курсировать между его домом и супермаркетом, где теперь всё можно было брать бесплатно. На других улицах, чтобы не скользить, он устроил специальные захваты для рук и ног. Кое-где он приладил эти приспособления по просьбе не покидавших Марин-Сити женщин. И всё равно несколько раз он соскальзывал и как-то пролетел по улице несколько десятков метров. Но бригадир всегда крепко обвязывал себя верёвкой и потому был уверен, что выплывет, если даже свалится в море.

Среди последних обитательниц Марин-Сити были женщины отважные. Они предпочитали не прибегать к услугам бригадира и сами смогли наладить передвижение. Одна из них даже научилась перебираться с одного здания на другое, цепляясь за верёвки. Однако Федоре Ласт такой способ не подходил — глава города была слишком тучна. В конце концов она решилась и отдала мисс Лояль распоряжение переправить её в здание в самом краю Марин-Сити, в северной его части. Стало очевидно: если крен достигнет сорока пяти градусов, участь города предрешена — он неизбежно опрокинется. Это только вопрос времени. По приказу мэра мисс Лояль приковала Федору Ласт к водонапорному баку, установленному на крыше здания.

Вообще-то правительство не ожидало, что Марин-Сити даст такой крен, и явно недооценило серьёзность ситуации. Думали, что, когда погружавшаяся в воду юго-юго-западная часть основания, на котором стоял город, достигнет дна залива — а его глубина не должна была превышать шестидесяти метров, — крен остановится. Но когда отклонение приблизилось к сорока пяти градусам, возникла реальная угроза того, что Марин-Сити перевернётся вверх дном. Никто не мог понять, почему залив оказался таким глубоким. Автору это тоже неизвестно. Выдвигались предположения, что основание достигло слоя ила на дне залива и погружается в него, но не мог же этот слой уходить вглубь на несколько километров. В конце концов все пришли к выводу, что причина этого явления неясна, и полемика переключилась на другую тему: какие экстренные меры надо принять до того, как Марин-Сити перевернётся.

В день, когда этому суждено было произойти, на Марин-Сити в последнюю спасательную экспедицию направился спасательный вертолёт V-107/А. На его борту находилось двадцать шесть человек, в том числе О’Сторм, вызвавшийся лететь, чтобы убедить покинуть остров тех, кто ещё оставался на нём. Вертолёт завис в центре жилой зоны на высоте двух метров, заложив крен, чтобы держаться более или менее параллельно поверхности. Спасательные работы начались. Тринадцать женщин поддались на уговоры, поняв, что их ждёт верная смерть, если они останутся, и выбрались из своих убежищ. К ним присоединился и Ганко Идзихари.

Близился полдень. Крен перевалил за сорок пять градусов и устремился к девяностоградусной отметке. Здания начали в унисон издавать подозрительные скрипы и скрежет, с дома на северо-восточной стороне на крышу вертолёта посыпались разные предметы.

V-107/A подобрал тринадцать женщин и Ганко Идзихари, а вместе с ними двух собак и пять кошек и стал подниматься. В этот момент из здания рысью выскочила мисс Лояль. Наклонив корпус к юго-юго-западу ровно на семьдесят два градуса и восемь минут, она открыла огонь из пистолета, норовя попасть в винт вертолёта. Посчитав, что эта мегера больше не человек, а скорее демон во плоти, О’Сторм застрелил её.

Затем вертолёт взял курс к дому на северо-восточной окраине Марин-Сити, на крыше которого, прикованная цепью к балке водонапорного бака, сидела Федора Ласт. Спасатели надеялись уговорить её завершить свою эпопею, но на призыв О’Сторма она завопила, размахивая пистолетом, который, должно быть, получила от мисс Лояль:

— Не приближайтесь! Я буду стрелять! Я не потерплю никакого вмешательства!

— Вы же погибнете! — убеждал Федору Ласт О’Сторм. — Летим с нами. Марин-Сити можно будет восстановить.

— Как же, как же! — воскликнула она, глядя вверх практически с высшей точки Марин-Сити, который теперь вертикально возвышался над морем, лёжа на боку, — Вы, мужики, только посмеётесь и скажете: мы же говорили. Ясно, что второго Марин-Сити не будет!

— Крен уже девяносто градусов. Через несколько секунд вы полетите в воду и утонете. И всё! Конец!

— П-пшёл к чёрту! — Федора Ласт начала стрелять по вертолёту: та-та-та-та-та-та…

Катастрофа века началась. С громоподобным гулом северная часть Марин-Сити опрокинулась в море.

— Не дождётесь! — послышался крик летящей вниз головой мэрши, — Здесь нырну и тут же вынырну на той стороне! С Марин-Сити, вместе! Я вам покажу!

— Это же не водяное колесо! — прокричал О’Сторм с вертолёта, который быстро снижался вслед за Федорой Ласт, — Хватайте верёвку! Да бросьте вы пистолет! Спасайтесь же!

— Кто сказал, что я погибну?! Идиоты! Не дождётесь! Я ещё обяза… б-б-б… буль-буль-буль…

Напоследок в воздухе мелькнули её ноги и скрылись под водой. И Марин-Сити перевернулся вверх дном, подняв на десятки метров гигантский фонтан брызг.

Выставив на всеобщее обозрение покрытое бурой ржавчиной основание, Марин-Сити покачивался в заливе, напоминая шоколадный торт. Перевернувшись на сто восемьдесят градусов, искусственный остров полного оборота — на триста шестьдесят градусов — так и не совершил. На поверхности Марин-Сити больше не показался, и Федору Ласт больше никто не видел.