Рысюхин, давайте – за жизнь!

Глава 1

Бабушка ушла тихо и незаметно, просто не проснулась утром, за два дня до своего очередного дня рождения. Ядвига Карловна, не дождавшись нанимательницу к завтраку, что иногда случалось, но бабушка об этом всегда предупреждала, пошла искать её в кабинете. Но ни там, ни в лавке «пани Софью» не нашла. Тётка Ядя вернулась на кухню, убралась там, но потом вновь пошла на поиски — ей нужно было в этот день рассчитаться за кое-какие, поставляемые по долгосрочному договору продукты, а денег на это в расходной шкатулке не хватало. Вновь обойдя весь дом, а также двор с постройками и уточнив у Семёныча, что хозяйка территорию не покидала, она решилась зайти в спальню хозяйки, где и обнаружила ту, уже остывшей.

Ядвига Карловна, после минутной растерянности, отправила Семёныча сперва домой к участковому приставу, которого не оказалось дома, а сама сумела вспомнить, как связаться со стационарного телефона с поверенным. Тот приехал в течение получаса, вместе с врачом и полицейским, которые и зафиксировали факт смерти, а сам набрал мой контакт в бабушкином мобилете.

Вроде как я знал, что бабуля уже в возрасте. И с призрачным дедом мы обсуждали нехорошие звоночки. И вообще, рано или поздно следовало этого ожидать, но… Но новость здорово выбила меня из колеи. Более-менее начал соображать, когда сокурсники уже привели меня в приёмную нашего декана. В ожидании вызова перезвонил поверенному, на бабушкин мобилет, понимая, что далеко уйти он ещё не мог. Попросил его заняться до моего скорого приезда всеми необходимыми формальностями, а ещё — оставить пока у себя бабушкин связной артефакт, чтобы упростить наше неизбежное общение.

Декан выслушал меня и, не став чрезмерно давить формальным сочувствием, выписал освобождение от занятий на остаток это недели и всю следующую. После выхода из кабинета, я уверил сокурсников, что уже пришёл в себя и начал готовиться к поездке в Смолевичи.

В первую очередь — позвонил в Шклов и попросил придержать отправку в ремонт второго грузовика. На что Скрипеницкий, после приличествующих соболезнований, пояснил, что «немец» совсем сдал, по работе его использовать всё рано не получается, так пусть уж лучше за моё отсутствие грузовик спокойно разберут и всё, что нужно — почистят. Сильно похвалил новый кузов и чуть было не начал обсуждать тонкости изготовления ещё пары штук на месте, но спохватился, что это будет неуместно и прервал разговор.

В общаге собрал вещи, хотя что там собирать? Фактически взял только парадную форму для её переделки в траурный вариант, на случай, если не смогу достать для этого нормальный костюм. И то — это мне Надежда Петровна подсказала, сам бы не догадался, собирался взять помолвочный костюм, на что комендант только сокрушённо покачала головой и, отобрав плечики с упомянутой одеждой, вернула их в шкаф. Подумав, она записала на листе бумаги, какие аксессуары нужно поменять на парадной форме и вложила эту бумажку в карман форменного не то пиджака, не то кителя. Хотел позвонить Маше, но вспомнил, что она-то сейчас на занятиях, связался с её мамой, предупредил её о своей отлучке и её причинах. Подумав, связался также и с Пескарским, передав ему всё то же самое. Собственно, на этом сборы закончены — осталось только заехать по дороге к шкловским рабочим, выдать им командировочные и суточные на следующую неделю вместе с задачами.

Ехал в таком душевном состоянии, что дед психанул и потребовал пустить его за руль — в прямом и в переносном смысле, пока я не разбил автомобиль и свою бестолковую голову об дерево. Перехватив управление телом и фургоном, дед не стал задвигать мой сознание «в фон», оставив доступ к органам чувств, и одновременно стал меня тормошить вопросами.

«Слушай, мы с тобой уже больше года, так?»

«Так. А почему я не помню предыдущий день рождения твоей бабушки? Когда он вообще?»

«Послезавтра. Она не празднует, вообще, уже очень давно. И другим не даёт. Не давала, в смысле. Когда-то, по рассказам, дед имел неосторожность даже не поздравить, а просто упомянуть за завтраком про её юбилей. Так она с ним полгода ровно не разговаривала, вообще, что бы он ни делал. Через полгода — заговорила, как ни в чём не бывало».

«Суровая была старушка»

«Не то слово»

Дед всё-таки смог разговорить и растормошить меня, в первую очередь на воспоминания о бабушке, но и не только. Так что к остановке в Березино я вспомнил ещё одно дело. Остановившись, позвонил Сребренникову — узнать телефон нынешнего главы рода Морковкиных, куда до самой своей смерти входила бабушка.

Просто ритуалы похорон в разных семьях разные, порой отличаются очень сильно. Носители растительных фамилий чаще практикуют погребение в землю, причём в нескольких вариациях, поклоняющиеся хищному тотему часто практикуют кремацию, имеющие хранителями птиц нередко развеивают прах в определённом месте. Но во всех случаях есть исключения, разумеется. Наш род практикует огненное погребение, а урны с прахом хранились в подвале родового особняка, после разрушения последнего — перевезены в подвал дома в Смолевичах.

Сами Морковкины на данный момент все жили не в нашем районе, так что и на приёме в честь Белякова никого из их рода не было, познакомиться ближе не вышло. Стряпчий сразу перекинул мне нужный контакт — видимо, сам додумался до необходимости звонка раньше, чем я и уже успел навести справки. Но разговор, тем не менее, не получился. Старый (на самом деле старый, старше бабушки) Морковкин наорал, нахамил и заявил под конец что-то наподобие того, что «хрен вялый всяким проходимцам, а не наследство». Если старый придурок окончательно выжил из ума — лес с ним, попробую найти кого-то по моложе, кто ещё не впал в маразм, а если нет — то похороним, как Рысюхину, пусть Морковка на своих верующих потом обижается, если хочет!

Когда уже проезжал Червень, мобилет опять зазвонил. Пришлось останавливаться и отвечать на вызов. Это оказался наследник рода Морковкиных, хоть звонок и пришёл с того же контакта, на который я звонил главе. Почти семьдесят лет, а он всё наследник, и с папиным телефоном, да уж. Долго извинялся за отца, потом уточнил: а что я, собственно, хотел?

— Хотел узнать, какие ритуалы погребения приняты у вас в роду и будет ли кто-то на похоронах бабушки. Она всё же Морковкиной была. Оплата всех расходов на мне, пусть ваш глава не переживает.

Этот дед оказался намного более приличным собеседником, мы быстро оговорили основные детали, а приехать на похороны он обещал лично, со своей женой, причём уже завтра. Вроде как помочь с организацией похорон, хотя что там помогать? Заодно привезёт «правильный» саван и другие погребальные принадлежности. Да, Морковкины закапывают своих покойников в землю, так что мне нужно будет договориться о приобретении участка на одном из кладбищ. А именно — на так называемом «верхнем», что располагалось на низком и широком песчаном холме на полпути от дома к восточному берегу Нового озера. «Нижнее» кладбище лежало около дороги из Смолевич в Плису, не той, что шоссе Минск-Борисов, а другой, местной, которая шла севернее железной дороги, километрах в полутора от края города. На «верхнем» кладбище хоронили своих покойников горожане и те дворяне района, у которых не было своей усыпальницы или чего-то такого, на «нижнем» — жители предместий, слободок и просто ближайших деревень. Так что мне завтра дорога на «верхнее», оно и ближе, и статусу соответствует.

Со всеми сборами, дорогой и остановками в пути я бы, наверное, и к семи вечера домой не доехал, а дед, гонщик потусторонний, выехав из Буйнич около полудня в пяти вечера уже был на месте. Бабушки дома не было — её увезли в городской морг для освидетельствования и оформления документов. При желании можно было потребовать проведения всех процедур на месте, родовитые часто так поступали, не желая оставлять тело родича в чужих руках, опасаясь, что враги рода смогут как-то использовать изъятые из него органы или ткани, но у нас в городе такое не практиковалось.

В доме хозяйничали Ядвига Карловна и жена Архипа Белякова — Варвара Матвеевна, которые готовили всё к завтрашнему прощанию. По традиции бабушка, которую завтра предстояло забрать из морга, должна была последний раз переночевать в доме, до этого все желающие могли прийти и попрощаться с ней. На первом этаже подходящих помещений не было, нести гроб и пускать пожелавших высказать уважение в гостиную на второй этаж, а до этого — через полдома не хотелось. Поэтому женщины, посовещавшись с Беляковым, решили на следующие два дня закрыть магазин и переоборудовать торговый зал под траурный. Я это решение одобрил — тем более, что туда есть отдельный вход с улицы. При помощи добровольно задержавшихся после работы Лёньки и Семёныча утащили из зала в подвал и сарай всё, что можно было утащить и задрапировали оборудование, которое с места стронуть было нельзя или слишком сложно.

Ещё я по традиции отдал Ядвиге Карловне бабушкины вещи, за исключением отложенных для похорон, украшений и памятных вещиц. Обычай, возможно, странный, и что будет делать прислуга с вещами покойной хозяйки или хозяина я, честно сказать, не задумывался, но он существовал, и прислуга рассматривала его как законный заработок. Вот и Ядвига Карловна, хоть и с покрасневшими глазами, но упаковала в узлы всё, что не ушло на драпировку зала и при помощи мужа и детей (а их у неё, оказывается, двое) утащила к себе домой.

Ночью я долго не мог уснуть, ворочался, вспоминал бабушку. И хорошее, и наши ссоры, всякое. Сожаления сменялись переживаниями, пока дед не прикрикнул на меня и, потребовав «передать управление» просто «выключил» сознание, с моего же согласия. Как ни странно, утром, когда он меня «включил», я ощущал себя вполне выспавшимся.

После завтрака съездил на кладбище, выбрал и оплатил место, а также заплатил за рытьё могилы. Потом — в расположенное неподалёку от кладбища кафе, где Сребренников договорился об аренде зала, который, похоже, в основном для поминок и использовался. Нужно было окончательно уточнить меню и выплатить аванс. На обратном пути заехал в пекарню, забрал большую коробку со специальным поминальным печеньем. Ваза с тонким, сухим печеньем из ржаной муки ставилась на входе в комнату с покойным. Те, кто приходил проститься, брали его и, сломав пополам по специально сделанной риске, одну часть съедали, вторую — клали на особое блюдо в головах покойного. Считалось, что в последний раз «преломив хлеб» с усопшим человек признавал, что между ними нет вражды и незакрытых долгов. Потом эти половинки или хоронили (либо сжигали) вместе с покойным, либо оставляли птицам, кто как — здесь опять не было единого канона. Забегая наперёд — к моему даже некоторому удивлению желающих попрощаться с бабулей было столько, что пришлось ссыпать «её» половинки хлебцов в небольшую корзинку, а Лёньку отправлять докупать ещё ритуальных печенек.

Когда поехали забирать бабушку, стало понятно, зачем «морковкин наследник» привёз с собой жену. По их канону хоронить надлежало без гроба, особым образом замотав тело в саван, а для удобства переноски и ещё чего-то под спину подкладывалось что-то типа лестницы или решётки с довольно длинными концами-ручками. Ну, а поскольку перед заматыванием тело следовало раздеть… Мне тоже нашлось, чем заняться — оплатить услуги по обмыванию и аренду катафалка. Хорошо, что у меня есть привычка таскать с собой довольно большие суммы наличными, а то выписывать здесь чек мне казалось неуместным.

Ночь я провёл возле бабушки, в воспоминаниях, размышлениях и беззвучном разговоре с дедом. Подошёл и приезжий бабушкин родственник, с ним тоже пообщались, я даже узнал про бабушку кое-что новое. Оказывается, требование тогдашнего главы рода о сохранении за бабушкой девичьей фамилии и божественного покровительства было не совсем его. На самом деле, это бабушка уговорила включить такое условие в брачный договор!

— Зачем⁈

— Дар. Не одарённость вообще, а личный дар, или способность. Это даётся не всем, сами знаете. У нас в роду на тот момент таких было двое — твоя бабушка и её тётка, в своём поколении вообще она одна. А это — статус и уважение. Вот и боялась, что если единичку-то в потенциале Рысюха ей сохранит, то способность, с растениями связанная и нашей богиней дарованная — слетит с гарантией, а даст ли Рысюха что-то взамен, то ботва по ветру шелестела.

— А за формальный статус бабуля готова была на многое.

— На очень даже многое.

— Странно только, что таким хитрым путём пошла, а не поговорила с дедом напрямую.

— Ха! И оказаться просительницей перед семьёй жениха? Да ещё и публично проявить неуважение в форме недоверия к его тотему?

— Да, точно. Извините, голова плохо работает.

Поговорили ещё с полчаса, обсудили ещё подробности завтрашнего ритуала, да и вообще «за жизнь», даже выпили немного голубичной, не изнаночной, обычной, поминая бабулю. Неплохой оказался дядька, долгое ожидание наследства его не испортило, но от испортившегося с годами характера своего отца он сильно устал. Конечно, напрямую он этого не говорил, но дед уверен был, что правильно понял все знаки, да у меня и самого такое же впечатление сложилось. А ещё сочинял прощальную речь для кладбища.

Сами похороны прошли обыденно. Не было ни каких-то «знаков» или особых проявлений природы, погода — обычная по сезону, начинавшаяся с утра лёгкая морось прекратилась, но солнце так и не выглянуло. Прощальное слово от рода Морковкиных, от меня, как старшего члена семьи. Благодаря деду, помогавшему справиться со спазмом, дважды перехватывавшим горло, удалось не сбиться. Потом жена наследника завершила обряжание бабушки: закрыла лицо маской, которую ловко прибинтовала оставшейся частью савана. И завершение, не совсем обычное. Она же высыпала на могильный холмик горсть морковных семян со словами: «Жизнь продолжается». Её муж откликнулся той же фразой.

Я уже знал от него, что эти семена не пропадут, даже если бы их в самый суровый мороз или в лютую августовскую жару посеяли — взошли бы в начале ближайшей весны. Потом урожай соберут, по его количеству и качеству будут судить о том, насколько покойный был угоден богине, и используют в каких-то ритуальных целях. Надеюсь, не съедят, а то это как-то каннибализмом попахивает. А могильный холмик после сбора урожая положено разравнять. Морковкины считают, что с этого момента душа ушла к богам, а тело вернулось в Великий круговорот Природы, и полностью теряют интерес к месту захоронения. Странные обычаи, чтобы не сказать больше, но эта фраза, «жизнь продолжается», неплохо помогала мне держаться.

Затем был прощальный обед, совмещённый со вскрытием завещания (ничего особенного или шокирующего, за вычетом небольших подарков слугам и ближайшим подругам всё остальное отошло мне, как «единственному наследнику»), после которого я, вернувшись домой, впервые остался один в этом доме. Совсем один…

«Во-первых, у тебя есть я. Совсем один ты вряд ли когда останешься, разве что вдвоём с Рысюхой хорошо постараетесь».

«Это да. Но ты — это особое дело, а вот ни одной живой души рядом…»

«И ещё у тебя есть твоя Мурка. Пусть сейчас она физически в другом городе — неужели ты не чувствуешь её рядом?»

«Машенька!» — Помимо воли у меня возникла улыбка. — «Моя Мурмусечка!»

«Кстати, у тебя, как я понимаю, опять траур? Свадьба не сорвётся?»

«Нет, конечно. По отцу был так называемый „большой траур“, как по главе рода. По бабушке будет „малый“, на полгода и не такой строгий. Например, заранее оговорённая свадьба могла бы хоть завтра состояться, разве что без шумных игрищ и музыки. А летом, да ещё в Могилёве…»

«Слушай, позвони ты Маше своей. И тебе легче станет, и ей».

«Думаешь, уместно будет?»

«Уверен, что она там за тебя переживает и ждёт звонка».