Рыжий

Глава 24

Проводник нас разбудил перед Тосно, за час до прибытия в Ленинград. У нас было примерно полчаса на посещения туалетов, после Колпино их закроют из-за санитарной зоны. Чем ближе были родные места, тем больше я волновался. Как же плохо, что поезд приходит в Ленинград рано утром и толком рассмотреть ничего не получается.

Вот промелькнула платформа «Славянка», освещенная двумя тусклыми фонарями. Немного притормозили на «Обухово» и выскочили к «Сортировочной». Где-то там, за несколькими десятками путей, забитых вагонами, скрывается замёрзший «Белевский карьер», где пацаны уже раскатали поля для хоккея.

Между «Фарфоровской» и «5 м километром» я вглядывался в россыпь огней до рези в глазах, хотя и прекрасно знал, что нашу пятиэтажку на Белевском проспекте, с железной дороги не видно. Но именно там сейчас спала моя бабушка Маша и вполне возможно я сам, вернее, моё прошлое я.

А на Московском вокзале нас уже встречали. Парень с плакатом — «Азов. Дворец пионеров». Организованная туристическая поездка — это полный пакет услуг: проживание, питание, экскурсии, досуг и конечно трансфер[125]. Убедившись, что мы именно та группа, которую ему поручили встретить, он повел нас к автобусу.

Автобусом оказался непрезентабельный ПАЗик, почему-то ярко красного цвета. Такое ощущение, что они его в пожарной части одолжили. Привезли нас к комплексу зданий «ЛДМ»[126] в Петроградский район города. Где и заселили в гостиницу, аж на тринадцатый этаж, в пять четырехместных номеров с видом на замерзшую Малую Невку и дворец Путилова на Крестовском острове. Ну, хоть не в Приморский район утащили и то хорошо. Или он сейчас Ждановский?

Номера вполне себе приличные. Деревянные кровати с толстыми матрацами, ковровое покрытие на полу и яркие обои на стенах. Даже миниатюрный холодильник «Морозко» имелся. Ну и санузел с душем в каждом номере. Прям царские условия.

На завтрак в гостиничной столовой дали сладкую рисовую кашу и какао. После чего вся группа отправилась на обзорную экскурсию по городу. Все кроме меня.

У меня была договоренность с Владимиром Владимировичем, что я с группой посещаю до обеда все экскурсии, театры, ночую и питаюсь. Весь первый день и вторую половину всех остальных дней я свободен. Когда я впервые заговорил с ним о том, что мне надо бесконтрольное свободное время, то он вообще пообещал отстранить меня от поездки. И я прекрасно его понимал. Отпустить ребёнка в неизвестном городе! А если что случится, кто отвечать будет?

Но всё-таки смог с ним договорится, пусть и частично. Надеюсь, и вправду, я никуда не влипну. Тем более, что уговорить его помогла взятка. На взятку ушли полученные летом за монеты электронные часы с калькулятором. Было жалко, но ничего другого ненужного мне и привлекательного для него под рукой не оказалось.

Неудобное расположение у этой гостиницы. До ближайшей станции метро «Петроградская» почти два километра. А «Чкаловскую» еще не построили. Есть трамвай, на котором можно попасть в центр. Есть автобусы и троллейбусы, но куда они ходят я не знаю, тупо не помню, мой район Невский, там я смог бы сориентироваться. Ну и в прилегающих районах. Но мне надо на остров «Декабристов», он же «Голодай»[127] Василеостровского района.

Последние годы, посещая Санкт-Петербург, я приезжал на своём автотранспорте, а из общественного пользовался только метрополитеном. Все знания о городском транспорте, что накопилось за детство и юность почти полностью выветрились у меня из головы.

Потихоньку вспомню, а пока решил идти пешком. Может и не самое правильное решение, но не такси же мне брать! Можно конечно на метро с пересадками, но по времени займёт столько же, и то не факт.

В будущем через Малую Неву перекинут кривой мост Бетанкура. Но сейчас мне подходит только Тучков мост, что требует от меня совершить крюк в пару лишних километров. Нет, я конечно слышал, что зимой местные по льду ходят на «Серный» остров. Но я не сумасшедший, дойду до моста. Моя цель — переулок Декабристов, дом семнадцать, где в 1991 году детишки найдут клад с сотней золотых советских червонцев.

Хреново чищенные от снега и льда тротуары не добавляли скорости к моему перемещению. Тем не менее, через пару часов пешей прогулки я оказался на месте. Напряженности добавлял не самый спокойный район города, где в возведенные новостройки заселяли лимиту[128] работавшую на заводах города. В основном на близлежащих: Орджоникидзе, Приборе и Козицкого.[129]

Отсюда и риск столкновения с местными резкими мальчишками, которые на каникулах шатались по всему своему району. Да и пустынное Лютеранское кладбище, тянувшееся вдоль половины переулка Декабристов, оптимизма не добавляло. Но как-то всё обошлось. Пару раз попадались группы подростков, которые на меня косились, но так никто и не подошел и не окликнул.

Внутрь нужного мне дома попасть я не смог. С парадного не пускала злая и страшная бабулька-вахтер, а чёрный ход был заложен кирпичом. В здании, согласно вывеске, располагалось женское общежитие завода номер семь. Офигеть логистика, завод «Арсенал» располагался в Калининском районе города, а его общежитие почти в десяти километрах от него.

Ну и фиг с ними, с червонцами. Долежали до девяносто первого года в моём прошлом, долежат и сейчас. Время есть.

Назад бить ноги, рисковать нарваться на вопрос: «пацан, а ты с какого района», не пришлось. На глаза попался автобус с номером 47, на боковом маршрутоуказателе которого, сквозь грязь смог прочитать про Литейный проспект. На нём и доехал практически до Невского проспекта, где и пересел на трамвай. При виде сцепки из двух трамвайных вагонов КТМ-5[130] с номером 65, в памяти всплыла информация, что этот номер довезет меня до улицы имени профессора Попова, куда мне было и надо. На обед я успел почти впритык.

После обеда хотел завалится поспать в номере. Но выяснилось, что у группы посещение Петропавловской крепости. Поехал с ними. Зачем самому добираться если довезут почти в центр города.

Автобус высадил нас на углу Троицкой площади. «Революции», — мысленно поправил я себя. Хорошо хоть вслух не ляпнул. Вся группа дружно потопала в сторону Иоановского моста в крепость, а я остался. Еще в Азове объяснил своей команде, что иногда буду занят делами по новому снаряжению и поэтому с ними не всегда буду ходить на экскурсии. Вот и сейчас они утопали, не удивляясь почему я отстал от них.

Осмотрелся по сторонам, как всё знакомо и одновременно не знакомо… Справа дом с колонами и институт Ленпроект. В доме с колонами сейчас вроде бы проживает Николай Перумов[131]. Хотя могу и путать, где-то об этом читал в том, своём прошлом-будущем. Ладно, мне прямо, к зданию станции метро Горьковская. Попробую удачи теперь на улице Декабристов.

Там, на крыше дома, в стропилах должна быть заначка отчима моего кореша Петьки Фёдорова. Которую должны найти и обнести неизвестные в апреле 1986 года. Что-то около пятисот рублей, но, опять таки, это всё со слов отчима. Вот и проверим. А может и станем теми самыми неизвестными.

Доехал до станции Площадь Мира и поперся по старой памяти в пересадочный тоннель к Садовой. Но внезапно уперся в деревянные щиты ограждения. «Тьфу пропасть!» — его же еще не открыли.

Пришлось вылезать из-под земли на Площади Мира. Опасливо покосился на громадный бетонный козырек над входом станционного павильона, который в 1999 году рухнет и убьёт семь человек.

Дом номер четыре по улице Декабристов был знаменит. Сам по себе доходный дом Брунста ничем не был примечателен. Довольно ветхое четырехэтажное здание, построенное в начале 19 века и перестроенное еще дважды в течении того же века. Но в нём, почти год, проживал Николай Васильевич Гоголь. О чём и имелась бронзовая табличка на фасаде.

Вход в дом был со двора. Парадный вход вместе с половиной первого этажа оккупировала жилконтора. И первым же встреченным мной человеком при входе в подъезд, оказалась пожилая женщина, восседавшая на венском стуле рядом с массивной батареей отопления. При виде меня она встрепенулась и строгим голосом почти прохрипела:

— Ты хто? К хому?

— Здрасте тётя Реля, я Женя, к Фёдоровым, на третий.

Тётка Апрелия была местной сумасшедшей. Но тихой и неопасной. Она в детстве, во время блокады попала под бомбёжку. Её сильно контузило и, видимо, это привело к необратимым изменениям в психике. Она стала считать себя ангелом-хранителем этого дома. Убирала и мыла подъезд, гоняла курильщиков и постоянно работала самоназначенным консьержем.

По-моему, это был единственный жилой подъезд в Октябрьском районе без запахов кошачьей мочи и надписей на стенах. Жильцы нарадоваться не могли такому полезному помешательству и всячески ей угождали, хозяйки подкармливали и делились старой одеждой. Случались у неё и обострения, примерно раз в год. Она начинала всех обходить и предупреждать о воздушной тревоге. Сначала потихоньку, потом всё настойчивее, но никогда никого силой никуда не тянула. Тогда её отводили через дорогу, в 28 больницу, которая сейчас имени Нахимсона[132]. Надо же, вспомнил! И как раньше «Максимилиановская лечебница» называлась, и что Адмиралтейский район раньше другое название имел.

Услышав от меня свое имя и знакомую фамилию жильцов, она тут же выдала мне пропуск, выразившийся в вялом взмахе рукой и непонятном бормотании чего-то себе под нос. И я поскакал по ступеням на самый верх. Второй и третьи этажи занимали коммуналки, а на четвертом были квартиры. А мне был нужен чердак, ключ от которого гордо висел на гвоздике рядом с дверью.

На чердаке меня ждал облом. Никакого тайника и соответственно никаких денег я в нужном месте чердачных балок не обнаружил. Или его изначально не было, а отчим друга всё зачем-то придумал, или деньги прятались позже.

Хрустя насыпным утеплителем, грустно двинулся к выходу. И внезапно споткнувшись, чуть не упал.

— Ёксель-моксель, под ноги смотреть надо, — зло пробурчал я. — За что я там хоть зачепился?

Причиной моего спотыкания был край жестяной коробки. Вот тебе и клад нарисовался. Раз не взорвалось ничего, значит не взрывчатка. Заберу с собой, а в гостиничном номере посмотрю, чего нашел. Откопал коробку, тщательно замотал в старые газеты, да и запихнул в свой школьный рюкзак.

Спускаясь по лестнице в подъезде, разминулся с молодым парнем, мимоходом скользнув по нему взглядом. И только на улице до меня дошло, что я встретился с самим собой. С моим прошлым, двадцатилетним я. Это открытие настолько вывело меня из себя, что я перестал смотреть под ноги. Из-за чего поскользнулся и чебурахнулся в придорожный сугроб, пребольно стукнувшись коленом.

Эта боль мне немного прочистила мозги, и я смог добраться до станции метро. Но в вагоне, опять закопался в глубины своей памяти, пытаясь вспомнить, что я делал у Фёдоровых второго января 1986 года. Вроде ходил к ним, но видел там мелкого пацана в клетчатом пальто или не видел, так и не вспомнил.

За всеми этими самокопаниями уехал аж на «Чёрную речку», пришлось возвращаться до станции метро Петроградская. В гостиницу я попал почти одновременно с нашими. Не пришлось ждать в вестибюле, потому что все номерки на ключи от номеров были у Владимира Владимировича. Пропуска-то выписали на всех, а ключи выдали только взрослым.

На ужине я объелся красной икрой. Все мои соседи по столу, попробовав непонятной, красной, шарикообразной субстанции на бутерброде из хлеба и масла, торопливо её счистили в тарелки. А я, уже выгреб икру из их тарелок и соорудил шикарный супер-бутерброд.

А вот после ужина нас повели в театр. В театр «Эксперимент» на детский спектакль «Ай-я-ревю» знаменитых Лицедеев. Далеко идти не пришлось, театр располагался в том же комплексе дворца молодёжи, что и наша гостиница. Повеселились от души, ржали вместе со всем залом не переставая, все сорок минут выступления.

На следующий день мне пришлось ехать со всеми. С утра было посещение военно-морского музея и групповое фотографирование на Стрелке Васильевского острова. Чтобы на фотографию попала нижняя часть Ростральной колоны[133] и здание Зимнего дворца. Главный фотографический символ советского Ленинграда, крейсер Аврора, находился на ремонте и фотографы выкручивались как могли.

А после обеда, когда группа пошла на экскурсию в Кунсткамеру, я отправился на улицу Римского-Корсакова. в дом номер 53, где располагалась нумизматическая секция Ленинградского общества коллекционеров. Данный адрес я выпытал из нашего дворцового бониста-фотографа, под предлогом приобретения хоть каких нибудь каталогов. На самом деле мне хотелось позадавать вопросы про медного Сеятеля и трехрублёвые монеты. С собой, на всякий случай, я прихватил и второй серебряный пятиалтынный 1931 года.

Хотел узнать — узнал. Причем сразу и про Сеятеля, и про трёхрублёвки. В цокольном этаже нужного мне дома я попал на мероприятие для школьников — «Мифы и реалии советской нумизматики». Пузатый, бородатый дядька рассказывал весело и задорно, разбавляя свои слова показом слайдов с диапроектора.

Оказалась, что мой медный Сеятель попадает в разряд чуть ли не чудес света. Было выпущено несколько пробных монет, которые до войны были в коллекциях советских коллекционеров. А сейчас осталась только одна монета в хранилище Ленинградского монетного двора.

С трехрублёвками вообще мутная история: когда готовилась денежная реформа, было наштамповано ограниченное количество двух-, трех- и пятирублёвых монет. Но реформу отменили, а изготовленные монеты утилизировали. Но какая-то часть из них успела уйти в оборот. Из всех трёх номиналов именно три рубля ушли в народ в ограниченном количестве и считаются редкими и дорогими.

Подводя итог своего выступления, дядька прямо так и сказал, найдёте такую редкость, несите нам. Потом, ещё минут десять отвечал на вопросы, после чего все разошлись. Кроме докладчика, ещё пары каких-то мужиков и меня.

Троица, явно собиралась сообразить на троих, уже начали и какие-то узелки выкладывать на стол, но заметили меня.

— Мальчик. Тебе что-то надо? — обратился ко мне бородач.

— Да. Вы говорили, что можно к вам нести, если найдём.

— И что у тебя?

— Вот, — я выложил перед ними самодельный полиэтиленовый пакетик с пятнадцатикопеечной монетой.

— Ага. Серебряный щитовик, — мужчина перевернул монету аверсом вверх. — Стандартная монета, да редкая, рублей десять-двадцать стоит, не больше.

— А ну-ка, — бородатого дядьку подвинул его товарищ, и вооружившись увеличительным стеклом, склонился над монетой. — Мать твою в кочерыжку, — ругнулся он неожиданно. — Это перепутка[134].

— Чево? — бородатый отобрал стекло и склонился над столом. — А ведь правда! Герб от десяти копеек 1930 года. Мальчик! Где ты это взял?

— Нашёл! — и пока они переглядывались, стащил со стола и монету и пакетик. А то отберут, потом не докажешь, что твоё.

— Э, погодь, ты куда? Мы её ещё не изучили, — возмутился моими действиями один из троицы. — Давай сюда. Её место в музее, а тебе за это грамоту дадут.

— Нашли дурачка? Мне грамота не нужна, — я попятился к выходу. Там сидел вахтёр и были слышны голоса одевающихся школьников. Надеюсь не кинуться отбирать монету при них.

— Постой, погоди, — заголосил бородатый. — Продай её нам.

— А сколько дадите? — я притормозил в дверном проёме.

Мужики начали выгребать наличные деньги. Нашкреблось с троих 187 рублей. Через придвинутую мной парту состоялся обмен. Получив на руки деньги, я рванул со всей свой скоростью из этого полуподвала. Хорошо, что не сдавал в гардероб вещи.

Обежал вокруг бывших казарм гвардейского экипажа и, выскочив к Пикалову мосту, только там перешел на шаг. Вроде никто за мной не гонится. Чего я тогда бежал? Но ведь могли…

Если перепуткой была и первая монета, теперь мне понятен профит Юрия Викторовича. Блин. Никаких каталогов-то я так и не купил. Ха. Зато заработал не плохо. Есть что спустить завтра на радиорынке возле магазина «Юный Техник».