Руна на ладони-1

За дверью, возле которой Ульф стоял, шумно плеснуло водой. Слух волка вычленил из этих звуков короткие, судорожные вздохи. Свейтлан явно не привыкла мыться холодной водой.

И кожа у неё сейчас, должно быть, пошла зябкими пупырышками…

Ульф тряхнул головой, зашагал к своей каюте. Посторожить он может и издалека. Проход все равно просматривался из конца в конец.

***

Когда Света сочла, что она готова, волны за окнами каюты уже окрасились в алое с одной стороны. День заканчивался.

Вот и хорошо, решила Света, стоя у одного из окон — и собираясь с духом. Закат на море любого сухаря настроит на романтический лад…

Интересно, бывают у оборотней романтические чувства?

Она вздохнула, поймала прядку, падавшую ей на плечо. Поморщилась.

Волосы, вымытые коричневым мылом, топорщились. И стали неприятно жесткими на ощупь. Но Света сделала все, что могла — прошлась по ним влажным платочком из своей сумки, причесывала до тех пор, пока здоровая рука не заныла, а на прядях не появился хоть какой-то блеск. Подушилась в надежде заглушить запах мыла.

Которым, она была уверена, от неё все равно попахивало.

А ещё накрасилась. Благо тушь, помада, пудра и тональник — все оказалось с собой. На дне сумки даже отыскался флакончик с лаком, так что она и по ногтям прошлась…

Хуже было с одеждой. Широкая, светло-коричневатая рубаха Ульфа болталась на ней, как балахон. Свою одежду Света одевать не хотела, зеленое платье, с выжженной проплешиной на рукаве, тоже не походило.

И Света решила вопрос на греческий манер. Отрезала от куска красной ткани длинную ленту, скрутила её в жгут. Потом навертела поверх рубахи, положив первый виток сразу под грудью. До пояса уместилось ещё несколько витков, а на талии она закрепила ленту узлом.

Пора, подумала наконец Света. И пошла к двери.

На палубе были люди. Стояли и сидели, собравшись в кружки. Переговаривались…

А над морем горел закат. По черной мачте корабля текли багровые блики.

Света решительно повернула к одному из бортов — туда, где был просвет между группками мужчин. Замерла у планширя, глядя на море.

Вся её надежда была на то, что Ульф на палубе. Или вот-вот здесь появится и подойдет к ней.

Но что делать дальше, она не знала. Без знания языка завязать разговор не получится. Оставалось положиться на самые простые и доходчивые средства — яркий блеск помады, запах духов…

Мужики на палубе, пока она шла к борту, пялились в её сторону беззастенчиво. И сейчас смотрели, Света это чувствовала. Можно сказать, почти ощущала их взгляды на спине — и пониже талии.

Она думала, что услышит шаги Ульфа, если он все-таки подойдет. Но не вышло. Вместо этого за спиной неожиданно буркнули:

— Вышла подышать?

А потом рядом встал Ульф. Длинные волосы оборотня теперь были собраны в хвост на затылке, пряди надо лбом не торчали.

Света набрала в грудь побольше воздуха и повернулась к нему.

От Свейтлан пахло густо и сильно. В этом запахе Ульф уловил много чего — цветы, которых он никогда не нюхал, мыло, ещё что-то едкое и непонятное.

И пахло ею. Причем пахло так…

А рассчитал-то я все правильно, зло подумал Ульф. Сегодня она согласилась бы стать невестой оборотня.

Если бы не её Хеллев дар.

Ульф замер у борта, вдавив когти в планширь. Голову повернул так, чтобы смотреть не на Свейтлан — а на закат, алевший над морем. Драккар сейчас шел на юго-запад, нос его перечеркивал полосу закатного сияния…

Заговорить с ним я не могу, быстро подумала Света, стоя рядом с оборотнем. Придется объясняться жестами. Ульф не смотрел на неё, но и не уходил, что было уже хорошо.

Она глубоко вздохнула — снова, уже в который раз за этот день, решаясь на что-то. И накрыла его ладонь своей. Рука Ульфа оказалась твердой, горячей. Крупные пальцы поросли редкими жесткими волосками…

Ульф покосился на неё с высоты своего роста. Свейтлан смотрела ему в лицо, губы блестели ярко, зазывно, глаза сияли.

Женщины во всех мирах одинаковы, мельком подумал он. Здешние бабы тоже любили раскрашивать себе лица. Мазали губы свекольным соком, разводили сажу в сливках, чтобы подвести этим глаза.

Что поделаешь, у человеческих мужчин слишком слабое зрение — вот бедным бабам и приходится подманивать их на яркое.

Даже веснушки на щеках и на носу Свейтлан чем-то замазала. Теперь они стали едва видны — хотя с ними ей было лучше.

Ему следовало убрать руку, за которую она уцепилась, и уйти. Но Ульф все стоял, косясь на неё, принюхиваясь к её запаху.

Надо объяснить Свейтлан все толком, наконец решил он. Чтобы не выскакивала больше на палубу, раскрашенная, подвязав рубаху так, что груди торчат, задница сзади круглится… и все его люди исподтишка на неё пялятся.

Придя к такому решению, Ульф хмуро бросил:

— Пойдем в каюту. Поговорим.

А потом развернулся, выдернув наконец свою ладонь из-под её руки.

Помогло, обрадовалась Света. И, уже шагая вслед за ним, начала вспоминать слова, которые могли пригодиться в разговоре. Вернее, в том подобии разговора, что их ждал.

***

Его каюту наполняли те же запахи, что исходили от Свейтлан. Едкая вонь, таявшая в аромате её тела, шла от кожаной торбы, с которой девушка появилась в его мире. Сейчас торба валялась на сундуке…

Ульф в три размашистых шага пересек каюту. Остановился у окна. Заявил, не глядя на Свейтлан:

— Ты ещё не поняла, что тебя ждет. И что тебе подвластно. Руны огня, бури, льда, воды, урожая… солнца, зимы, знания, пути… а ещё есть рабья руна, Свейтлан. Существует даже руна мужской силы. С которой, как я полагаю, ты в одно мгновенье можешь лишить меня возможности быть мужчиной.

Кажется, версию о том, что он струсил, не следовало отбрасывать, с грустью подумала Света.

Она уже стояла в паре шагов от Ульфа — прижавшись плечом к борту, чтобы иметь возможность заглядывать ему в лицо. Оборотень равнодушно уставился в окно…

И Света, неожиданно разозлившись, сделала ещё один короткий шаг в его сторону. Одним пальцем обвиняюще ткнула Ульфа в грудь, потом изобразила двумя пальцами ножки, бегущие куда-то в сторону двери.

— Нет, я не бегу в испуге. — Ульф, чуть повернувшись, наконец-то снова посмотрел ей в глаза. — Ты ведь это хотела сказать? Давай-ка я кое-что объясню, Свейтлан. В логове волка — я сейчас говорю о тех зверях, что бегают по лесу — живет только одна волчица. Всегда. Волки не любят расставаться со своей парой. Что те, лесные, что мы, живущие в человеческих городах. Мне нужна женщина, которая будет ложиться в мою постель, вставать, когда мои дети начнут плакать… которая всегда будет в моем доме. Чтобы быть моей, пока меня несут ноги. Волки не любят перемен, Свейтлан.

Он перевел взгляд в окно. Бросил отрывисто:

— Но жизнь с нами не мед. Наши сыновья, пока не подрастут, то и дело перекидываются в волчат. Мы не прощаем не то что измен — даже мыслей о неверности. Не любим непослушания…

Света замерла. Вот теперь Ульф рассказывает все, как есть, мелькнуло у неё. Без этой заботливо нарезанной лапши — «есть на свете прекрасный Ульфхольм, ты там будешь со мною счастлива»…

— Я уже отпустил одну жену, Свейтлан. Потому что ей не понравилось быть женой оборотня. Я не могу отпускать жен снова и снова, а потом искать себе следующую. Во-первых, потому, что хочу видеть в своем доме только одну волчицу. Не бегать то за одной юбкой, то за другой. Во-вторых, потому, что так можно стать и посмешищем. Ярл Ульф — тот самый, что каждую осень опять в женихах…

Ульф замолчал. Добавил равнодушно, уставившись в окно:

— Но у тебя великий дар, которому не место на моей кухне. Первая же ссора, и ты начнешь жалеть о том, что не пошла своим путем. Если не сожжешь меня во время этой ссоры. Или не лишишь мужской силы. Или не превратишь в раба. В конце концов, руны в Ульфхольме есть на каждом шагу. А после того, что случилось сегодня, люди начнут болтать о тебе. И в Ульфхольм станут приходить посланцы — к тебе, Свейтлан. Предлагать защиту, богатство… впрочем, это не самое главное. Я знаю, что такое дар, Свейтлан. У меня самого их два — я могу быть волком и человеком. И я не откажусь ни от первого, ни от второго. Я держу дом в Ульфхольме, чтобы человек, живущий во мне, мог греться у домашнего очага. И я служу конунгу, чтобы волк во мне мог радоваться крикам врагов, которых он убивает. Но твой дар больше моего, ты оживляешь руны. Ты не сможешь от него отказаться. И не должна, честно говоря. А мне нужна просто жена. С одним-единственным даром — рожать детей. Ты сейчас испугана. Ты ищешь того, кому можешь довериться. Подожди чуть-чуть, и очень многие предложат тебе очень многое.

Ульф опять замолчал — и Света поняла, что пора решаться.

Но все это показывает Ульфа не с лучшей стороны, подумала она, отчаянно хватаясь за последние сомнения. Ему нужна женщина, которой он сможет приказывать. Повелевать. Такая, которая проживет его в доме всю жизнь — и будет при этом покорной, бессловесной… и непременно верной.

Интересно, что значат слова «мы не прощаем даже мыслей о неверности»? Он читает мысли или определяет нехорошие поползновения жены по запаху? Скорее, последнее…

Но он сказал, что она испуганна. Впрочем, до того, как Ульф узнал о её даре, эта запуганность его вполне устраивала.

Надо решаться, подумала Света. Или с ним — или без него. Ульф кажется честным человеком… то есть оборотнем. Хотя надо отметить, что он резко почестнел как раз после того, как узнал о её даре.

— Жена, — громко сказала вдруг Света, использовав одно из слов местного языка — выловленное из речей Ульфа.

И сделала ещё один крохотный шажок, так, что её грудь коснулась рубахи Ульфа. Подумала весело и изумленно — бог ты мой, да я же на шею мужику вешаюсь!

Вот будет здорово, если он сейчас её оттолкнет… или просто уйдет.

— Ты не понимаешь, чего ты хочешь, — спокойно сказал Ульф. — Радуйся, Свейтлан — потому что моего понимания хватает на нас обоих.

Она согласно кивнула и вцепилась в его рубаху. Ощутила, как щеки заливает горячим румянцем — от стыда…

Такого в её жизни ещё не было. Впрочем, все когда-то бывает в первый раз.

В конце концов, подумала Света упрямо, мне был обещан жених. Той теткой, Ирун Азизой. И сразу после этого рядом появился Ульф. То есть это она рядом с ним оказалась…

Все равно. Значит, судьба, что бы он там не говорил!

Света ткнулась носом в грудь оборотня. От него пахло солью, шерстью, ещё чем-то смолистым…

В общем, хорошо пахло. Не грязью, просто по-мужски.

Ульф стоял не двигаясь. И Света уже решила, что это его форма отказа — неподвижное, молчаливое безразличие. В носу защипало, она собралась с духом, чтобы выпустить его рубаху и шагнуть назад…

Руки оборотня вдруг обхватили двумя обручами. Притиснули, не давая вздохнуть всей грудью — а вздохнуть хотелось, потому что воздуха вдруг стало катастрофически не хватать. Света вскинула голову. В желтых глазах ползли янтарные сполохи…

— Ты не понимаешь, чего ты хочешь, — сообщил Ульф. — И не понимаешь, от чего тебе придется отказаться. Но у тебя будет возможность это узнать. Когда мы придем на Хрёланд, я задержусь там ради тебя. Все-таки в том, что ты очутилась здесь, есть и моя вина. Ты попробуешь несколько рун, потом покажешь свою силу ярлу Ульвдану, хозяину Хрёланда. Увидишь, что будет…

Света мотнула головой.

— Я же сказал — ты не понимаешь, — с какой-то мрачной обреченностью в голосе заявил Ульф. — Но поймешь, когда мы туда придем.

Затягиваю время, подумал оборотень. Вместо того чтобы уйти, выложив все, стою тут и прижимаю её к себе…

Но ощущение мягкого, слабого тела под лапами завораживало.

И он сказал неправду. Девушка очутилась здесь не по его вине. Это рука Свейтлан оживила руну.

Но вынесло-то её в этот мир рядом с ним. Значит, какая-то доля его вины все-таки есть. Или…

Руна Гебо, вдруг подумал Ульф. Гьиоф, как называли волки эти две скрещенные черты. Свадебная руна, означающая дар и любовь. А ещё замужество.

— Перед тем, как попасть сюда, в Истинный Мидгард, — уронил он, глядя на неё сверху вниз, — ты ведь коснулась руны? Знака из двух скрещенных линий?

Света кивнула, не отрывая от него глаз — цвета спелых желудей, напоминавших о лесе.

— Коснулась намеренно? — спросил Ульф.

Она снова кивнула.

— Когда касалась, ты знала, что руны под твоей рукой обретают силу?

Об этом Ульф спросил просто так. В ответе он не нуждался. Слишком уж удивленное и восторженное было у неё лицо, когда она кинула нож — и попала. Свейтлан не знала рун.

И того, что они ей подвластны, тоже. Иначе с самого начала вела бы себя по-другому.

Тяну время, осознал Ульф. Тяну, только чтобы не выпускать её из лап. Ощущение того, как она сама прижималась к нему — всем телом, словно желала его — было жгуче-приятным. Но обманчивым.

Она просто боялась остаться одной в чужом мире. Боялась неизвестного будущего в нем…

С другой стороны, насмешливо подумал вдруг Ульф, разве не для этого нужен мужчина? Чтобы раз и навсегда объяснить женщине, какое у неё будет будущее…

Свейтлан опять помотала головой.

Волосы, топорщившиеся после местного мыла, разлетелись в разные стороны — словно пух одуванчика. Ульф убрал с её спины одну руку. Осторожно провел когтем сначала по правой щеке Свейтлан, потом по левой, убирая пряди, прилипшие к ярко накрашенному рту.

А затем прошелся подушечкой пальца по нижней губе, напрочь стирая помаду. Пробормотал:

— Так лучше.

И уже другим пальцем провел по верхней губе — неторопливо, медленно.

Света сглотнула. Оборотень глядел вроде бы безучастно. Но глаза у него опять сияли янтарным блеском. Когти скользнули по её подбородку, пощекотали горло…

— Ты взялась за эту руну, чтобы найти себе мужа? — внезапно спросил Ульф.

И прищурился. Взгляд Свейтлан стал каким-то виноватым. Загнанным.

Она помедлила — и кивнула.

Но если девушка не знала о своей силе, подумал Ульф, тогда, выходит…

— Гадала, что ли? — грубовато бросил он. — На жениха, как девки делают? Сама или к колдунье пошла?

Свейтлан грустно хмыкнула, губы скривились в подобии улыбки. Затем повторила его последние слова, отчаянно их перевирая:

— К колдурье пшла…

И он чуть не хохотнул — хотя смеяться было не над чем.

Они оба отправились к колдунье — она в том мире, он в своем. И все сошлось. Её сила. Их желания.

Выходит, что часть вины на нем все-таки есть.

— Я сделал свою жизнь такой, какой хотел, Свейтлан, — медленно сказал Ульф. — Драккар на море. Дом в Ульфхольме. В нем недостает только женщины. Чтобы она смотрела на меня, не чувствуя отвращения. Или животного страха, или ненависти… я не могу мирно разговаривать с женщиной, когда кожа под гривной горит. Если бы не это — купил бы рабыню, и дело с концом. Но редко какая рабыня обрадуется хозяину-оборотню. Разве что ей уже все равно, кто её использует, как и зачем.

Глаза цвета спелых желудей глядели потерянно. Ульф убрал руку, которой касался губ Свейтлан. Сжал кулак, потер испачканные пальцы о кожу на внутренней стороне ладони.

Потом рука снова потянулась к ней. Узкая спина слишком удобно ложилась ему в лапы.

— И ты в моей жизни… ты в ней не поместишься, Свейтлан. Мой дом слишком мал для твоего дара. Как и моя жизнь. Я морской ярл. То есть ярл только по названию, без земель. Мой дед служил конунгу Эрхейма — а когда дослужился до главы оборотневой стражи, самовольно назвался ярлом. Просто чтобы утереть нос кое-кому из людей. Конунг тогда тоже хотел досадить кое-кому — так уж совпало. И щедро даровал деду право называться так и дальше. Но Ульвдан, в отличие от меня, ярл с землей. И большой властью. Он владеет Хрёландом, ещё парой островов помельче. Ульвдан даст тебе поместье. У тебя будет свой дом, Свейтлан. Больше и богаче моего. Рабы, стража…

Мягкий отказ, подумала Света. Такой же мягкий, как его прикосновения к её губам.

Она внезапно ощутила усталость. Слишком много всего случилось в этот день — бой, испытание её силы, неудачная попытка очаровать Ульфа…

Солнце за окнами каюты уже почти закатилось, в углах залегли серые тени. Но алые отсветы продолжали пылать на одной из переборок.

Оборотень молчал, не разжимая рук. Смотрел сверху вниз, как-то отстраненно.

Значит, прощаемся, печально подумала Света. И прижалась щекой к его груди.

Завтра они придут на Хрёланд. У неё останутся только воспоминания о нем.

Как странно, мелькнуло у Светы. Пока Ульф её хотел, она его побаивалась. Но как только он отступил в сторону, объявив её дар слишком большим для него — страх прошел.

***

Надо решаться, подумал Ульф.

Впрочем, решение было уже принято. Вот только радости он не чувствовал. Вся эта история снова закончится его одиночеством — потому что у Свейтлан всегда будет возможность избавиться от него.

Но решение принято.

Не надо было её обнимать, недовольно подумал Ульф. Слишком давно он расстался с Тюрдис. И с ней все шло плохо ещё до расставанья. А потом он прожил год одиноким волком — и вот что вышло. Согласился на все, стоило потискать девичье тело.

Причем потискать не как в прошлую ночь, когда он её поцеловал. Сейчас Свейтлан сама к нему прижималась.

Решение принято.

Это будет самое опасное мое плаванье, подумал Ульф. Но тот, кто хочет покоя — сидит в Ульфхольме.

Может, скрыть от неё хотя бы руну рабьей покорности? Наудис, для волков Наудр, Хель её задери. Просто чтобы не рисковать…

Но так будет ещё опаснее. Увидит где-нибудь сама, и обязательно захочет испытать.

Человеческие женщины — как щенки, все пытаются попробовать на зуб, не чувствуя опасности.

Ульф поморщился — и позволил себе чуть больше. Раз уж решение все равно принято. Ладони скользнули, изучая изгибы тонкой спины. Узость талии, то, как повернута гибкая шея — теперь, когда она прижималась к его груди щекой…

— Станешь моей женой, Свейтлан? — спросил Ульф, косясь на её макушку, удобно примостившуюся у него под подбородком.

***

Она дернулась от изумления — но длинные пальцы оборотня, уже добравшиеся до её затылка, придавили, не позволив вскинуть голову.

Может, ему легче сделать предложение, не глядя мне в глаза, торопливо решила Света. Неужели такой стеснительный? Да что-то не похоже…

Так будет лучше, подумал Ульф. Ему не хотелось сейчас видеть сомнение или нерешительность на её лице. А они там обязательно появятся. Женщины — как щенки, для них многое просто игра…

— Я человек взрослый, — спокойно объявил Ульф. — И ты не маленькая. Поэтому играть в женихи-невесты мы больше не будем. Но если ты захочешь чего-то другого — захочешь на самом деле, и я это почувствую — то дам тебе свободу. Согласна?

И как бывает иногда, в самый последний момент все сомнения Светы ожили. Что, если она согласится — а потом все окажется не так, как сейчас обещает Ульф? И он не отпустит? Даже с её даром, наверно, можно как-то совладать. Связать руки, убрать все руны, все, чем можно их нарисовать или вырезать…

Но я же сама этого хотела, подумала Света. И теперь уже точно — сама, осознано. Нагадала, наворожила, да ещё и упросила…

Рука оборотня переместилась на её спину, перестав давить на затылок. Света тут же вскинула голову. И кивнула. Быстро, не давая себе времени опять утонуть в сомнениях.

А потом она потянулась ладонями к его щекам. Ощутила под пальцами твердые желваки, идущие по нижней челюсти, под скулами. Кожа оказалась чуть колючей на ощупь. Может, у него даже в человеческом облике пробивается волчья шерсть? Или это обычная щетина? Ровный подбородок Ульфа покрывал серовато-молочного оттенка пушок…

Ноги у неё вдруг оторвались от пола. Ульф вздернул Свету вверх, прихватив за талию — и сразу уравняв разницу в росте. Сказал, глядяей в глаза:

— Ты будешь находить мою шерсть в своей постели по утрам. Но я, как и лесные волки, не пахну псиной. На полнолуние у меня бессонница. Тебе я тоже не дам спать. Я много ем, иногда даже просто жру. С хрустом грызу кости. Мало сплю. Буду требовать от тебя послушания.

У Светы вырвался короткий, сдавленный смешок.

— Не смейся, — хрипло бросил Ульф. — Даже те волки, что все время живут среди людей, стараются хотя бы год прожить с женой в Ульфхольме. Чтобы женщина привыкла к мужу вдали от всего человеческого…

— Ульфхольм, — Света решительно кивнула.

— Жена и Ульфхольм, да? — Оборотень вскинул широкие, чуть косматые брови. Жестко очерченные губы изогнулись в ухмылке, приоткрыв клыки. — Ты его увидишь. Если, конечно, не сбежишь раньше, чем я туда вернусь.

Следом он перевел взгляд на постель — и шагнул в ту сторону, не разжимая рук. Света ухватилась за его плечи, ощутив, как ноги болтаются над полом.

Было странно, радостно — а ещё тревожно.

Такое бывает даже у тех, кто выходит замуж за людей, решила она. Интересно, есть ли у оборотней брачные церемонии? Свадебные обряды? У людей в этом мире они наверняка имеются. А у оборотней с этим как?

Впрочем, скоро я узнаю все это на практике, стрельнула у неё мысль. По спине скользнули холодные мурашки. Не от страха, скорей от возбуждения…

Ульф молча усадил её на постель, сам сел на расстоянии вытянутой руки. Сказал тягуче:

— Завтра утром я выведу тебя на палубу. Объявлю своим людям, что теперь ты моя жена. Потом, когда прибудем в Ульфхольм, прослежу за тем, чтобы на родовых камнях выбили надпись — Ульф Ормульфсон, внук Брандульфа, один из четырех ярлов Ульфхольма, женился на Свейтлан Холегсдоутир. В три тысячи двести сорок девятом году, в августе месяце…

Он потянулся вперед, когтистая ладонь легла на Светину щиколотку. Дернул шнурок, освобождая её ступню от кожаной обувки — которую сам же и смастерил. Объявил, берясь за другую щиколтку:

— И последнее. Волк дает своей жене что-то со своего тела. Что-то, что несет его запах. Что-то, что можно показать другим оборотням — в подтверждение того, что это женщина была женой волка. Это своего рода просьба о помощи, но исходящая от меня. Кровь на брошах, что я дал, могут смыть дожди. Золото у женщины могут отнять. Поэтому то, что волк дает своей жене, не должно иметь ценности в глазах людей. Шкура, коготь или клык, Свейтлан?

Пальцы Ульфа сомкнулись у неё на щиколотке, он потянул, разворачивая её к себе. Света покачнулась, ещё и потому, что растерялась после всего услышанного. Вторая когтистая лапа тут же сграбастала ленту из ткани, наверченную у неё под грудью — и дернула, удержав на месте.

— Со мной, — уронил волк, уже убрав руку и склонившись над её ступней, чтобы распутать завязки второй обутки, — ты не ударишься даже случайно. Я не позволю. Так что ты выбираешь, Свейтлан?

Она отчаянно помотала головой, раскинула ладони в вопрошающем жесте. Хотя кое-какие догадки о том, что значат его слова, у неё были. Вот только они ей не понравились…

Ульф вскинул голову, растянул губы в понимающей ухмылке.

Ладонь его прошлась по Светиной ступне, слущивая с неё обувку. Прикосновение было ласкающим. Затупленные когти пощекотали кожу…

— Что-то с моего тела, — тихо сказал он. — Тебя это испугало? Я оборотень, Свейтлан. Что уйдет, то вырастет снова.

Никакого членовредительства, панически подумала она. И снова помотала головой — ещё отчаянней, чем прежде.

Ульф фыркнул. Пробормотал:

— Наш обычай может показаться тебе странным. Неприятным. Отвратительным. Но если у нас будут дети, то ты тоже испытаешь боль. Может, в этом и есть смысл этого обычая? Дать волку осознать, что не все то, что вытерпит потом женщина, ставшая его женой, можно оплатить кровом, едой и тряпьем?

Света попыталась представить, как возьмет в руки его окровавленный коготь — который он, надо думать, просто сам у себя выдерет — и вздрогнула. Внутренности скрутило тошнотворным холодом…

Ульф вдруг глубоко вздохнул, поморщился. Попросил, не шевелясь:

— Не надо так, Свейтлан. Если не хочешь, отложим этот разговор.

Его обожгла гривна, с изумлением поняла она. И, вскинувшись, встала на колени рядом с Ульфом.

Он тут же пыхтяще выдохнул, сгреб её одной рукой, дернул к себе. Коленки Светы скользнули по мехам, она ухватилась за его плечи — хотя упасть все равно бы не упала, потому что рука Ульфа обручем сдавила тело. Она спиной ощутила жгуты твердых мышц на его предплечье…

А потом Света все-таки добралась до кожаных тесемок на вороте рубахи. Дернула, торопясь посмотреть, что там под гривной.

Ульф уже не морщился. Смотрел на неё изучающе, снизу вверх. Она уже почти распутала узел, странный, без всяких бантиков, когда Ульф внезапно накрыл её ладони свободной рукой. Придавил, не дав развязать тесемки до конца. Бросил:

— Ты почувствовала отвращение к обычаю оборотней. Я — один из них. То, что касается всех оборотней, касается и меня. Но…

Его ладонь продолжала давить, не давая распустить узел. Пальцы дрогнули, когти мягко пригладили кожу на её запястье.

— Я запомню, что гривна стала горячей, когда я объявил, что расстанусь с клочком своей шкуры. Или с когтем. Ты не из нашего мира, Свейтлан. Для нас в этом нет ничего страшного. Моя мать хранит клык моего отца — он сам просверлил в нем дырку, чтобы она могла повесить его на шнурок. Тюрдис, уходя, прихватила с собой кожаный браслет с куском моей шкуры. Волчьей, не человеческой. Ты расстроилась из-за мелочи, которая не стоит твоего огорчения. И чувства вины, которым ты сейчас пахнешь, она тоже не стоит…

Нравы здесь средневековые, вот что, с горечью решила Света. Для местных, похоже, боль и кровь — дело привычное. Хоть здесь и пользуются повязками, заговоренными светлыми альвами. И вполне успешно. Ожог на её предплечье, закрытый рубахой, больше не ныл — она его даже не чувствовала.

— Убери руки, — то ли попросил, то ли приказал вдруг Ульф. Голос прозвучал хрипловато.

И Света, вспомнив, что он говорил про послушание, отдернула ладони. Неуверенно коснулась плеч Ульфа…

Пальцы наткнулись на концы витого украшения, спрятанного под рубахой.

Впрочем, какое украшение, подумала она. Ошейник для волка, что жил внутри оборотня. И ведь носит по собственной воле!

Ульф обхватил её и второй рукой, бросил какое-то непонятное слово. По каюте разлился неяркое сияние — загорелся шарик в углу, под потолком. Глаза оборотня янтарно блеснули на свету.

— Мы не договорили, — по-прежнему хрипловато сказал Ульф. — Ещё нужно обсудить вено (выкуп) за невесту. Обычно его отдают отцу или родичам жены — на случай, если муж её отпустит. Или умрет, ничего не оставив. Я заплачу за тебя двести марок золотом. Но твоих родичей здесь нет. Поэтому вено за тебя я передам на хранение в казну Ульфхольма. Как только доберемся туда, ты получишь записи, скрепленные печатями волчьего города. И сможешь забрать эти деньги, когда меня не станет… или если мы расстанемся. Ты согласна на двести марок, Свейтлан?

Она застыла. Все это напоминало продажу собственного тела. Выкуп, золото…

Но жизнь не сказка, растеряно подумала тут же Света. В одном Ульф прав — случись с ним что-то, она останется в этом мире одна. Неизвестно, позволят ли ей потом жить в его доме. И вообще остаться в Ульфхольме, с её-то даром.

А то, чем он занимался, и впрямь может закончиться его смертью. Все эти драки на море…

И все же идея выкупа ей не нравилась. Наверно, воспитание в другом мире печально сказалось на её умственных способностях.

Света тяжело вздохнула. Помотала головой.

— Двести пятьдесят? — Ульф почему-то улыбнулся. Когти пригладили ей спину, пройдясь от шеи и ниже, до талии.

Ведь не отстанет, осознала она — почему-то прогибаясь под его ладонью.

И, вскинув руку, показала ему пятерню.

— Пять? Или пятьсот? — Ульф улыбнулся ещё шире.

Свете вдруг показалось, что он забавляется. Ловит запахи, идущие от неё, понимает все, но посмеивается…

— Пять, — твердо заявила Света на его языке — благо это слово она только что услышала.

А следом решила — пора кончать с этими дарами и выкупами. Сдернула с его волос кожаный ремешок, стягивавший их сзади, поймала толстую прядь, вытянула её вперед. И объявила на языке Ульфа, торжествующе:

— Шкура.

Затем двумя пальцами перехватила его волосы у виска, словно перерезая их ножницами.

Слово прозвучало исковеркано, но он понял. Ответил ухмылкой.

— Значит, пять марок — и несколько волосин? Ты не ценишь себя, Свейтлан. Если со мной что-нибудь случится, пять марок надолго не хватит. А если мой дар когда-нибудь понадобится — волки, увидев его, лопнут со смеху. Я прослыву трусом, испугавшимся царапины.

— Испугавшимся… — Света ухватилась за это слов. Махнула рукой в сторону. — Волки. Испугавшимся волки?

Ульф внезапно хохотнул — низко, гортанно, не сводя с неё глаз.

— Если я правильно понял, — бросил он, отсмеявшись. — Ты только что заявила, что я боюсь показаться трусом. И боюсь того, что скажут обо мне другие. Кивни, если я угадал правильно, Свейтлан.

Она кивнула. Ульф вдруг дернул её в сторону, усадил на свое колено.

И поцеловал. Долго, жадно, подарив и ощущение ласки, и ощущение того, насколько она слабее его — вспыхнувшее, когда кончики клыков задели губы. Правда, он как-то сумел не оставить при этом даже царапины…

— Сделаем так, — прошептал Ульф, наконец оторвавшись. — Я все решу сам. Каким будет твое вено. Что ты получишь от меня в дар. Ты не из нашего мира, Свейтлан. И ты, похоже, не для нашего мира.

А я ещё собирался её отпустить, тут же подумал он. Да Свейтлан обведут вокруг пальца, стоит ей сделать пару шагов в сторону от него. Обманут, используют, несмотря на весь её нечаянный дар — и силу. Отказаться от вено, которое должна требовать для себя каждая невеста? Уму непостижимо…

— Но это будет потом, — пообещал Ульф, чувствуя, как сбивается дыханье.

Растопыренные пальцы прошлись по её телу. Очерчивая плечи, грудь, мягкий живот под рубахой. Подцепили полосу ткани, завязанную под грудью.

— Развяжи… — хрипло потребовал он.

А следом он убрал руки. Замер, глядя на неё. И Света, опустив голову, дернула концы завязок на поясе.

Пряди жестких после мытья волос рассыпались, отгородив её от Ульфа.

Он замедленно и тяжело дышал у неё над плечом. Бедро, на котором она сидела, было неподвижным, горячим…

Сердце у Светы колотилось — часто, испуганно и возбужденно.

Я ведь даже не знаю его толком, подумала вдруг она. Что такое два дня знакомства? Да ничего.

Узел распутался сразу, витки полоски, накрученной поверх рубахи, тут же ослабли. Света вскинула голову — а в следующее мгновенье Ульф сдернул её со своего бедра. Развернул, и она замерла, стоя на коленях меж его расставленных ног.

Ульф по-прежнему сидел на постели. Смотрел на неё, в глазах плавился янтарь…

— Сними с себя все, — все так же хрипло сказал он — но уже не требуя, а прося. — Сама, Свейтлан. Для меня.

Рот у неё почему-то пересох. Она дернула ленту из красной ткани, цеплявшуюся за грубоватое полотно рубахи. Отбросила её в сторону.

Ульф глядел вроде и спокойно — но губы разошлись в подобии оскала. В неярком свете шарика, горевшего у неё за спиной, в углу под потолком, влажно поблескивали края клыков.

Ей стало тревожно, страшновато… и все же любопытно. Как это случится? Понравится ли он ей? А она ему?

В этом мире о совместимости в постели, наверно, даже не задумываются, проскочила вдруг у Светы шальная мысль. И о гороскопах тоже. Женился — и будь счастлив.

Скорей всего, Ульф сделает все просто и незатейливо. А если долго воздерживался после расставания с женой — то и быстро.

Вот только его когти…

— Я не причиню тебе боли, — негромко уронил Ульф. — Не бойся.

И Света, глянув на него исподлобья, торопливо содрала с себя рубаху, оставшись голой до пояса. Замерла, на мгновенье смутившись.

Ничем не прикрытые груди торчали как-то вызывающе. Её бельишко сейчас сохло на краю сундука, загороженное сумкой, чтобы не бросаться в глаза. Не упускать же возможности постираться, раз уж отвели помыться…

Ульф смотрел ей в лицо, словно даже не заметил обнажившуюся грудь.

Света схватилась за завязки на штанах, ощутив разом и облегчение, и легкую тревогу — может, ему не понравилось то, что он увидел? Распустила узлы…

И тут её смелость закончилась. Она замерла, стоя на коленях под янтарным взглядом Ульфа — вцепившись в пояс уже развязанных штанов, внезапно устыдившись того, что вытворяла. Перед малознакомым, по сути, человеком.

Точнее, перед оборотнем.

— Ты красивая, — медленно сказал Ульф.

А потом он потянулся к ней, пригибаясь — и косясь на её лицо. Отвел взгляд, только когда поймал ртом один из сосков.

Света вздрогнула, немного отшатнулась. Подумала путано, ни к селу, ни к городу — вот и началось.

Руки Ульфа легли на её бедра — чуть ниже ладоней, все ещё державших пояс штанов. Затупленные, округлые на концах когти мягко вдавились в ягодицы.

Уже и не отодвинешься, мелькнуло у неё.

А следом было — жар его рта, покалывающее прикосновение клыков, тревожная, шершавая ласка языка, прошедшегося по соску. Горячие выдохи на коже — его, Ульфа.

И Света, задохнувшись, разжала пальцы. Ладони Ульфа на мгновенье соскользнули с её тела, позволив штанам упасть. Снова легли на бедра. Он тут же поймал губами второй сосок…

Она так и стояла перед ним на коленях — бесстыже голая, напряженная. Смотрела на его макушку, судорожно дыша и вцепившись ему в плечи. Слушала, как бьется её сердце — и частый стук в ушах сливался с тяжелым дыханием Ульфа.

Жар от ласки его рта тек по телу, хватка рук, сжимавших бедра, становилась все крепче. От когтей, опять вдавившихся в кожу, сладко ныло в низу живота, между ног…

Ульф вдруг выпрямился, ладони Светы соскользнули с его плеч. Быстро расстегнул пояс, отшвырнул в сторону. Следом содрал рубаху, тоже отбросил.

И замер, разглядывая её. На этот раз всю. Она тоже смотрела — на широкие плечи, покрытые густой молочной порослью, сходившейся на впалом животе в шерстистую широкую полосу. На гривну, сверху и снизу отчеркнутую розовой полосой шрама. Под задравшейся верхней губой опять виднелись острые клыки. Пара по бокам была длинней остальных…

Мне сейчас следует испугаться, как-то мельком подумала Света, зачарованно глядя в янтарные глаза, сиявшие яростно и чисто.

Страха не было. Только — ожидание.

— Это… — вдруг хрипло сказал Ульф.

Рука его поднялась, коготь отследил край поросли между её ног.

— У вас так положено?

И он уже подушечкой пальца погладил безволосую кожу в складке между бедром и холмиком под животом.

Вряд ли тут слышали о линии бикини, осознала она.

И кивнула.

— Мне нравится, — тяжело выдыхая слова, сообщил Ульф. — Такая… гладкая. Даже тут.

А следом он накрыл холмик с порослью всей пригоршней. Пальцы дрогнули, шевельнулись, Света ощутила, как когти скользнули между складок…

Она задохнулась, потянулась к нему всем телом, снова ухватилась за его плечи. Шерсть на широкой груди Ульфа оказалась и жесткой, и мягкой одновременно. Соски, болезненно-чувствительные после его ласки, утонули в этой поросли…

— Сначала все будет по-человечески, — выдохнул Ульф.

Пальцы между ног опять шевельнулись, когти как-то несмело и тревожно прошлись между складок.

— Все как у людей, чтобы ты не пугалась. Но я не могу ждать… слишком давно ни с кем не был.

И он опрокинул Свету на постель — быстро, одним движением, успев подсунуть руку под затылок. А когда убрал ладонь, когти гребешком прошлись по коже под волосами. Света запрокинула голову, ощутив неожиданное желание потянуться вслед за его рукой…

Штаны, в которых запутались её ноги, вдруг исчезли. Следом Ульф приподнялся, дернул завязки у себя на поясе.

И хоть воспитанным девушкам глядеть на такое не полагалось — но Света смотрела.

Бедра Ульфа оказались крепкими, по-волчьи поджарыми. Их покрывала все та же серовато-молочная поросль — здесь, ниже пояса, уже не такая густая, как на груди, расходившаяся от низа впалого живота по ногам…

Но то, что делало его мужчиной, выглядело вполне по-человечески. И он не врал, говоря о том, что не может больше ждать.

— По сравнению с людьми я зарос шерстью, — торопливо заявил Ульф, поймав взгляд Светы.

Тон его был извиняющимся, ноздри подрагивали — и янтарные глаза сейчас щурились. Она тихо, фыркающее выдохнула. Потянулась, погладила его колено, придавившее постель у её бедра. Пальцы запутались в волосках.

А потом ладони Ульфа облапили колени Светы. Нажали, поднимая и разводя в стороны. Она послушно вскинула бедра…

Ульф, очутившись у неё между ног, навис сверху. Быстро поцеловал ей груди, подрагивая при этом почему-то всем телом. Откинулся назад.

Потом было — твердая мужская плоть, входившая в неё. Ощущение жара, давящей уверенной тяжести…

Он почти её не касался — разве что там, между ног. Двигался осторожно, только как-то странно дрожал. Повисла в воздухе гривна, качнулась раз, другой.

Ей было хорошо, но чего-то словно не хватало. Ладони скользнули по напряженным рукам Ульфа, добрались до плеч. Она вцепилась в них, обхватила его бедра ногами. Дернулась ему навстречу, прогнувшись.

— Рискуешь, — пыхтящее и резко бросил вдруг Ульф.

Только ей уже было все равно. Между ног сладко ломило, в ушах стоял звон. И хотелось большего. Света судорожно втянула воздух, сжала пальцы — под ногти тут же что-то набилось…

Ульф вдруг подсунул руку ей под ягодицы. Прижал к себе, не спеша снова войти — и не позволяя Свете шевельнуться. Откинулся на бок, увлекая за собой, тут же подхватил её ногу, оказавшуюся сверху, закинул на свое бедро.

— Гривна, — выдохнул Ульф ей в лицо. — Должна касаться кожи. И так… так будет легче. Тебе.

А потом он быстро двинулся, входя в неё уже не так осторожно, как до этого. Хоть и по-прежнему — с дрожью по телу…

Света выдохнула, приоткрыв рот — в конце его рывка так и вовсе почти охнула. Рука Ульфа легла на спину, когтистая ладонь прижала плечо. Потом был следующий рывок, и когти скользнули у неё между лопаток, давяще погладив кожу.

Ей вдруг захотелось ощутить Ульфа всем телом — и она его обняла. По болезненно-напряженным соскам прошлась поросль, Света запрокинула голову, прогибаясь…

Ульф, не переставая двигаться, лизнул её горло. Когти одной руки придавили Свете поясницу, когти другой скользнули по лопаткам.

И что-то уже дрожало в теле, пытаясь сжаться вокруг плоти Ульфа — каменно-твердой, раздвигавшей её изнутри. Даже породившей в конце одного из рывков легкий отзвук боли, смешанный с обрывком мысли — как бы не…

Потом судорогой хлестнуло высвобождение, и Свету совсем уж по-дикому скрутило — чего раньше с ней никогда не было. Колено напрягшейся ноги, лежавшей на бедрах Ульфа, надавило на них, ногти скребнули по коже его плеч, и её повело в сторону от него.

Но руки Ульфа прижали, не позволив отодвинуться, он рванулся, снова входя в неё — и словно торопясь уловить своей плотью последнее биение, затухавшее в её теле…

Затем Света лежала в его руках уже расслабленная, выдыхая сквозь приоткрытые губы. Не ощущая собственного тела, сейчас невесомо-легкого, равнодушного к ускоряющемуся ритму движений Ульфа.

Правда, его последнее скользкое проникновение, вроде бы и мягкое, не размашистое, отозвалось в низу живота ноющим теплом.

Он застыл с воющим выдохом, притиснув её к себе. И несколько мгновений Света лежала в его объятьях, щекой чувствуя гривну. Нос и губы настойчиво щекотала поросль на его груди…

— Спасибо, — уронил вдруг Ульф над её макушкой.

Света тут же завозилась, пытаясь вскинуть голову. Ульф не сразу, но ослабил хватку, позволив ей это сделать. Она торопливо поцеловала его в щеку, чуть колючую, потянулась к губам…

— Я и не думал, — выдохнул Ульф, когда она уже почти дотянулась, — что это будет так хорошо.

И приоткрыл зажмуренные глаза, сверкнувшие янтарем.

— Но если ты не устала — и готова продолжать…

А потом были — поцелуй, и почти звериная ласка его языка. По горлу, по груди, по соскам…

***

Света проснулась со странным ощущением счастья. Потянулась, ощутив под спиной гладкость полотняной простыни, наброшенной на меха постели. Выставила из-под покрывала, подбитого тканью, руку. Сонно прищурилась, глядя на неё.

Края повязки на предплечье немного отошли. Ночью она её даже не замечала. Потом сама спадет, когда все заживет, сказал Ульф…

Ульф. Света задохнулась, вспомнив то, что было ночью. Тут же перекатилась на живот, закрутив вокруг себя покрывало, взбила обеими руками подушку, подгребая под себя. Потерлась о льняную наволочку щекой. Зажмурилась.

Было хорошо. Хотелось то ли урчать, то ли мурлыкать — и она прогундосила несколько звуков, отдаленно похожих на какую-то песню из её прошлого. Из родного мира…

И тут хлопнула дверь. Света оторвала голову от подушки. Вошел Ульф.

***

Лучи солнца, лившиеся в окна каюты, зажигали в волосах Свейтлан рыжие искры. Она выглядела сонной, но довольной и счастливой. Под глазами залегли легкие тени — сказалась ночь с ним. Губы припухли, веснушки отливали золотом…

Ульф стоял, глядя на Свейтлан. По каюте плыл её аромат — сложный, из многих тонов. И смешанный теперь с его запахом.

Ноздри Ульфа раздувались.

В том, как она пахла, не было даже намека на недовольство. Он несколько мгновений простоял неподвижно, растворяясь в теплом и радостном запахе Свейтлан. Теперь — его женщины. Его жены.

Потом тряхнул головой, объявил:

— Я знаю, что следовало бы дать тебе поспать после первой ночи. Но мы скоро придем в Грюпанг, главный город Хрёланда. Чайки уже летают над морем, значит, земля близко… и мои люди ждут тебя на палубе. Одевайся, Свейтлан. Согласно законам Ульфхольма, я должен объявить всем, кто спит бок о бок со мной, что теперь ты моя жена. Чтобы не было потом обид, если тебя кто-нибудь заденет — и я обойдусь с ним, как положено.

Её ждут люди, осознала Света главное из того, что сказал Ульф.

Она вскинулась, поднимаясь над подушкой — а потом сообразила, что под покрывалом на ней ничего нет. Смутилась, крутнула рукой в воздухе, давая знать Ульфу, чтобы он отвернулся.

Тот насмешливо вскинул брови.

— Я тебя уже видел, Свейтлан. Этой ночью, всю. И при свете альвова огня ты мне понравилась. Думаешь, при солнечном свете что-то изменится?

Уши у неё загорелись. Но Ульф, помедлив, все-таки повернулся к ней спиной. Света выскочила из-под покрывала, отыскала одежду, обувь…

Ульф развернулся, едва она накинула рубаху. Но в ответ на её жест — двумя ладонями по щекам — мотнул головой.

— Умоешься потом. Сначала я объявлю тебя своей женой.

Он шагнул вперед, мгновенно оказавшись рядом. Схватил её за руку, потащил за собой, даже не дав причесаться.

Над палубой и впрямь носились чайки.

И, негромко переговариваясь, тут стояли люди Ульфа. Крепкие плечистые мужики, с неровно побритыми лицами, с длинными волосами. В отличие от оборотня, его люди свои гривы оставляли распущенными. Кое у кого под глазами были намазано черным — короткими мазками, по скулам. Наверно, чтобы солнце не слепило, отсвечивая от кожи…

Мужчины толпились по всему кораблю, стояли группками где по двое, где по трое. В просветах между ними поблескивали на солнце темные борта драккара. Вокруг играли бликами пронзительно-синие волны, укатываясь вдаль, к бесконечным горизонтам, распахнувшимся по обе стороны от корабля, и справа, и слева.

От люка к носу шла полоса пустого пространства — нешироким коридором, посреди которого возвышалась мачта.

Публичное оглашение как свадебный обряд, подумала Света, шагнув на последнюю ступеньку вслед за Ульфом. Как тут все просто. Уложил в постель, наутро назвал женой — и все, ты замужем теперь.

Хотя нет, припомнила она. В Ульфхольме ещё сделают надпись на каких-то родовых камнях. То есть распишут их по-местному…

Ульф потянул за руку, и она зашагала по проходу. Со всех сторон на неё смотрели — правда, во взглядах не было ничего унизительного. Люди Ульфа глядели спокойно, с любопытством, с интересом, не более того. Разговоры понемногу стихали.

— Я, Ульф Ормульфсон, говорю всем! — рявкнул Ульф, остановившись возле носа — и разворачиваясь к людям.

У Светы от этого крика зазвенело в ушах. Ульф выпустил её руку — но тут же вцепился в плечо.

— Что эта женщина, Свейтлан Холегсдоутир — моя жена! Если кто-нибудь о ней спросит, скажете то, что услышали сегодня! Если кто-то об этом промолчит или забудет, я напомню — и не только на словах!

Ульф сделал паузу — а потом вдруг негромко добавил:

— Все. Теперь займитесь делом. До Хрёланда ещё есть время. Сигвард, четыре человека на нос, четыре на корму. Пусть попрыгают с обычными мечами.

Он снова поймал Светину руку — и резво потащил к люку. Она торопливо пошла следом, растеряно размышляя — и это все? Вышел, назвал женой, поволок обратно. И все?

Ульф довел её до каюты. Захлопнул ногой дверь, бросил:

— Что-то не так, Свейтлан?

Она сдавлено вздохнула. Заставила себя улыбнуться, хоть и подумала с легкой грустью, глядя ему в лицо — хочу белое платье.

Вот только в этом мире, если хочешь белого платья, то нужно сшить его самой. А то и ткань соткать…

Ульф издал глухой звук — словно прочищая горло. Неожиданно обнял, пробормотал, склоняясь так, что его губы коснулись её уха:

— Это не настоящая печаль. Так, мелкая печалька… но ты должна побыстрей выучить наш язык, Свейтлан. Чтобы в следующий раз высказать все, что у тебя на уме. Я знаю, ты пытаешься учить. Но наши слова, похоже, смешались у тебя в голове в кашу. Сделаем так — в один день ты будешь запоминать десять слов. Не больше, чтобы не путаться. Но и не меньше. Пять утром, пять вечером. И через месяц, а то и раньше, ты начнешь говорить. Повторяй за мной. Смотреть. Идти. Драться. Жить. Любить…

Ну прямо квинтэссенция его жизни, мельком подумала Света, торопливо проговаривая то, что он сказал.

ГЛАВА 5

Грюпанг, раскинувшийся по берегам большого вытянутого залива, приближался. Горбатые дерновые крыши издалека походили на желтовато-зеленые волны, стекавшие к берегу с невысоких, пологих гор вокруг залива.

Ульф, стоя на носу, и рассматривая корабли у причалов, вдруг уловил знакомый запах. Ветер задувал в правый борт, так что он для начала бросил взгляд через правое плечо.

Свейтлан стояла на палубе чуть поодаль — у планширя, глядя на город. Уже умытая, причесанная, в его рубахе и штанах, слишком свободных для неё, больше похожая на мальчишку, чем на женщину. Недлинные волосы это сходство лишь подчеркивали…

Ничего, решил Ульф, снова переводя взгляд на причалы Грюпанга. Волосы со временем отрастут. И она перестанет походить на рабыню, которым длинные волосы не положены.

А в городе он отведет Свейтлан в дом Ингульфа, волка, служившего Ульвдану. Купит у него несколько платьев — у того, по слухам, были две дочки. И обе на выданье. У девчонок наверняка есть готовые наряды в приданом, и немало. На его марки они купят тряпья на десяток новых платьев, так что никто не останется в обиде…

А Свейтлан заодно вымоется горячей водой и поест домашней еды.

Но ещё через пару мгновений Ульф разглядел у одного из причалов драккар, над которым лениво колыхалось алое знамя, помеченное черной росомахой — знак конунга Олафа. Рядом замер ещё один корабль, с красной лентой флажка, падавшей с мачты.

Торгейр, старший сын конунга, был в Грюпанге.

Плохо, подумал Ульф. Придется первым делом сходить к Торгейру. А он-то хотел рассказать дурные вести Ульвдану — и пусть ярл сам шлет корабли в море, на поиски драккаров Торгейра, чтобы передать тому весть о пропаже отца…

На следующее утро Ульф собирался отплыть в Ульфхольм. Этой ночью его жизнь опять круто поменялась — уже в который раз после того, как Свейтлан появилась в его мире. Учитывая, что она не способна даже попросить за себя достойное вено — её лучше не отпускать, добром это не кончится.

И чем позже люди узнают о её даре, тем лучше. Парней со своего драккара Ульф уже предупредил, чтобы они помалкивали о Свейтлан. Конечно, рано или поздно кто-нибудь все равно проболтается — люди есть люди.

Но это случится не сразу. Им ещё нужно будет вернуться в Нордмарк…

А рассиживаться на Хрёланде Ульф не хотел. И позволять Свейтлан опробывать здесь руны — тоже. По пути к Ульфхольму лежала пара безлюдных островов…

Но теперь придется встретиться с Торгейром.

Ульф вцепился в планширь, рассматривая быстро растущий драккар под алым стягом.

***

В каюте Торгейра, в отличие от его собственной, сундуков стояло несколько. Имелась даже кровать. Ульф мазнул по ней взглядом — из-под мехов высовывались углы подушек, обтянутых серо-голубым полотном, с вышитыми на них черными росомахами…

Старший сын конунга, войдя в каюту первым, кивнул на один из сундуков.

— Садись. И выкладывай новости — раз уж не захотел сообщать их при всех.

— Я постою, — спокойно сказал Ульф. — У меня дурные вести, Олафсон. Гудбранд отправил меня сюда, чтобы передать — конунг Олаф исчез…

Торгейр выслушал Ульфа молча. Нахмурился, когда оборотень упомянул о бегстве темных альвов. Потом, услышав о трех стругах огненных, почему-то очутившихся у Лафейских островов, где должен был пройти драккар с вестями из Нордмарка, досадливо поморщился.

И бросил, внимательно глядя на Ульфа:

— Полагаю, оборотни моего отца знают чуть больше того, что ты сейчас рассказал, Ульф. Когда-то ты принес клятву конунгу Олафу — быть ему верным, служить честно… разве сын Олафа не должен знать то же, что и ты? Хотя бы для того, чтобы понять, откуда начинать поиски? Или кому отомстить, если что?

Чуять Торгейр не может, мелькнуло у Ульфа. Значит, он его просто прощупывает. Беда в том, что в словах сына конунга была своя правда. Он когда-то принес клятву Олафу…

— И потом, если мой отец так и не найдется, — тихо заметил Торгейр, — разве оборотням не пригодится доброе расположение нового конунга?

Он прав, угрюмо подумал Ульф. И буркнул:

— Это всего лишь догадки… и то, что я видел в Нордмарке.

— Выкладывай все, Ульф, — быстро потребовал Торгейр.

А затем с бесстрастным лицом выслушал известие о том, что глава оборотневой стражи, Гуннульф, уверен — конунг уже мертв. Снова нахмурился, когда Ульф начал рассказывать о смерти колдуньи. И том, что в её доме побывал инеистый.

Потом Олафсон молча подставил руку, принимая протянутые Ульфом четыре костяшки с рунами. Те, что оборотень подобрал возле тела Ауг. Уронил, рассматривая их:

— Одал, Тейвас, Урус и Альгис…

Руна наследная, руна копья, руна бури — а ещё лосиная, или руна божьей защиты, молча подумал Ульф, припомнив то, что в детстве рассказывал отец, обучая его письму.

Правда, руны, когда он их нашел, лежали перевернутыми. Выходит, их значение уже поменялось…

— Ты их понюхал? — задумчиво спросил Торгейр. — От костяшек пахло только той старухой, Ауг? Или кем-нибудь ещё?

— Нет, — бесстрастно ответил Ульф. — Но на них была кровь — а она смывает многие запахи. Кроме того, их мог разложить инеистый. Инеистые йотуны не пахнут.

— Значит, то ли колдунья сама разложила руны… — протянул сын конунга. — То ли это сделал йотун, который её убил. Тогда это ложный след. Что ты знаешь об этих рунах, Ульф? Говорят, волки называют их немного по-другому, не так, как мы.

Ульф на мгновенье задумался.

— Одал, или Отфил — это наследная руна. Означает полученное наследство… но если её перевернуть, то выходит уже потеря. Тейвас, или Тивар — руна копья. Означает удар, попадающий в цель. Перевернутая — промах. А Урус, или Урур — руна бури. Или руна грозы, дождя. Если её перевернуть, то, наверное, это уже затишье…

— Перед бурей, — вдруг уронил Торгейр.

И красивое, уверенное лицо его внезапно стало значительным. Ульф, по запаху уловив, что сын конунга собирается что-то сказать, замолчал.

— Кто-то затеял нечто большее, чем просто убийство конунга Эрхейма — а в смерти отца я после твоих слов уверен, — объявил Торгейр. — Как ты думаешь, кто может стоять за всем этим, Ульф?

Оборотень усмехнулся про себя — но на лицо его усмешка не вышла. Люди любят говорить много слов…

— Гудбранд, — бросил Ульф, зная, что именно этого от него ждет Торгейр.

Хотя на самом деле Ульф был уверен в одном — все случившееся младшему сыну конунга и не по зубам, и не по плечу. Но это дело людей, не его…

— Думаю, Гудбранд надеется, что станет конунгом вместо отца, — отрывисто бросил Торгейр. — Хотя возможно, что тут нечто большее. И Гудбранда лишь используют. Тогда за ним кто-то стоит. А что скажешь ты, Ульф?

Что тут можно сказать, кроме того, о чем и так болтает весь Нордмарк, нехотя подумал Ульф.

И проворчал:

— Гудбранд с детства дружен с Сигтрюгом, сыном твоей тетки Сигню и ярла Хёгни. А ещё говорят, будто Сигтрюг увлекается сейдом…

Торгейр решительно кивнул.

— Да, сейдом. Магией, которой недостойно заниматься мужчине и воину. Я слышал, что в поместье ярла Хёгни творятся странные дела. Мне нужно вернуться в Нордмарк, Ульф. Но ярл Ульвдан опасается нападения на Грюпанг. Только поэтому ты застал меня здесь с двумя драккарами… Ульвдан попросил время от времени заглядывать в гавань, проверять, как тут дела. И он не поймет, если я вдруг оставлю Хрёланд без этих кораблей. Ему ещё придется посылать драккары обшарить море к югу от Лафейских островов. И выяснять, как они смогли зайти так глубоко в наши воды, никем не замеченные.

Торгейр сделал паузу, затем объявил:

— Так что я оставлю свои драккары здесь, а ты доставишь меня в Нордмарк. И поможешь разобраться с тем, что там творится. А потом я тебя отпущу в твой волчий город.

Ульф вдруг ощутил, как у него дернулась, задираясь, верхняя губа. Заметил сдержано:

— Но мы можем опять наткнуться на огненных. У Лафейских островов мне просто повезло. Один драккар — это слишком мало для сына конунга…

— Не прибедняйся, Ульф, — резко сказал Торгейр. — Это твой драккар, и его достаточно, чтобы доставить меня в Нордмарк. Кстати, я хотел бы ещё раз услышать рассказ о той битве с огненными. И во всех подробностях.

Ульф посмотрел на него равнодушно — хоть так и подмывало оскалиться.

Свейтлан на «Черном волке». Только Олафсона там и не хватает…

— Я сын твоего конунга, — негромко напомнил вдруг Торгейр. — И следующий конунг Эрхейма. Ты же хочешь и дальше служить в морской страже Эрхейма? Или решил опять стать вольным ярлом? Сам знаешь, как мало они живут. А то, что вольные добывают на кораблях инеистых, приносит им мало прибыли. Корабли торгашей до них не доплывают, и все по половинной цене скупают люди конунга…

По половинной — это ещё хорошо, подумал Ульф, вспоминая прежние деньки, когда он плавал на потрепанном кнорре вместе с братом отца, Бёрульфом. Там и оставшимся там, в северных водах, граничащих с морем вокруг Нифльхейма, земли инеистых йотунов.

— Я сейчас отправлюсь к Ульвдану, — спокойно сказал Торгейр. — Расскажу ему новости. А потом приду на твой корабль. Пополни запасы, если нужно. Но поторопись.

— Боюсь, на моем драккаре не найдется такого ложа, Олафсон, — грубо сказал Ульф.

И перевел взгляд в угол, на кровать.

— Ничего, переночую на нарах, вместе с твоими людьми, — бросил Торгейр. — Да, со мной ещё будет человек двадцать моей личной охраны. Но они могут лечь на палубе, наверху. Сейчас по ночам тепло, конец лета.

Придется запереть Свейтлан в каюте, решил Ульф. Два дня до Нордмарка… а что потом?

Показывать её Торгейру не хотелось. Тот начнет спрашивать, кто она, откуда. Где волк её нашел. Будет присматриваться…

Ульф стиснул клыки, внезапно осознав, что хочет запереть жену вовсе не из-за этого. Торгейр по-мужски красив — видный мужик, рослый, с ровными чертами лица. Из тех, что нравятся бабам. И сын конунга.

А ещё он из тех, кто может предложить Свейтлан защиту и немалое богатство — за её дар. И нет сомнений в том, что Торгейр все это предложит, как только узнает о ней правду.

Но при этом он может ещё и понравиться Свейтлан. Как человек, как мужчина.

В памяти Ульфа вдруг всплыло воспоминание — Свейтлан, разглядывающая возле причала в Нордмарке того красавчика, светлого альва. Её заворожено-восторженное лицо. Изменившийся запах…

А теперь другой красавчик, но уже человек, без зверских привычек светлых альвов, окажется рядом со Свейтлан. На его драккаре.

Вот чего я боюсь на самом деле, угрюмо подумал Ульф. Снова учуять её изменившийся запах, зная при этом, что красивый сын конунга рано или поздно узнает о Свейтлан. И отправит к ней своих посланцев, и предложит другую жизнь — стать щитом и копьем молодого конунга…

— Иди, Ульф, — велел Торгейр тем временем. — Готовься к отплытию. Помни, я не забуду того, кто оказался рядом со мной в трудное время. Я знаю, как мой брат Гудбранд относится к оборотням. Полагаю, он уже выгнал всех твоих сородичей из Нордмарка. Это плохо, потому что люди и оборотни должны дружить. Мы вам нужны, чтобы молодым волкам было на ком жениться. Вы нам нужны, потому что волки слишком хорошо воюют…

Сын конунга махнул рукой по направлению к двери, давая знать, что разговор окончен. Ульф молча развернулся и вышел.

Надо было уйти в Ульфхольм, как советовал Гуннульф, угрюмо подумал он, выходя на палубу. Но — клятва. В конце концов, конунг Олаф заслуживал того, чтобы его старший сын узнал, что случилось с отцом. И от Торгейра кожу под гривной не жжет. Для всех будет лучше, если именно он станет новым конунгом Эрхейма…

Но как быть со Свейтлан?

Её все равно придется выпускать из каюты, подумал Ульф. Хотя бы иногда — чтобы умылась, сходила в отхожее место…

И рано или поздно Торгейр или кто-нибудь из его людей её заметит. Излишняя скрытность только вызовет ненужные вопросы.

Скажу сыну конунга, что везу на драккаре жену, решил на ходу Ульф. Будет спрашивать — совру, что удачно купил подходящую рабыню, тут же дал свободу и женился. Тем более что волосы у Свейтлан недлинные. И языка она не знает, как и положено рабыне, недавно привезенной из дальних краев…

Но свободно ходить по драккару и мозолить глаза чужим мужикам ей незачем.

Кожу Ульфа под гривной неприятно зажгло — несколько человек, без дела болтавшихся на палубе, посмотрели в его сторону. Он, не меняясь в лице, в два прыжка выбрался на причал. Заторопился к берегу, думая уже о другом.

Зачем сын конунга решил вернуться в Нордмарк на чужом драккаре? В то, что корабли Торгейра позарез нужны здесь, Ульф не верил. У дальних причалов Грюпанга прямо сейчас покачивались на мелкой волне сторожевые драккары Хрёланда. Пять скидбладниров, таких же, как его «Черный волк».

Может, Олафсон опасается предательства? И полагает, что не вернется в Нордмарк живым, если отчалит на одном из своих драккаров?

Пожалуй, так оно и есть, решил Ульф. Не зря же сын конунга заявил, что согласен спать рядом с воинами из чужого хирда, оставив личную стражу на палубе. И то, что Торгейр сидел здесь, на рейде Грюпанга, не спеша уйти в открытое море, тоже было неспроста.

Все-таки конунг Олаф пропал из собственной крепости, причем пропал уже мертвым, если только Гуннульфа не подвел его нюх… может, Олафсон опасается чего-то подобного? И не доверяет даже своей охране?

Правда, страхом от него не пахло. Только сильной тревогой. И лишь немного горечью — все-таки он только что узнал о том, что его отец, возможно, мертв.

Но Торгейр воин и сын конунга. Его с детства учили загонять страх вглубь, не показывать ничего, не распускать себя…

Я влез в людские игры по самый хвост, мелькнуло у Ульфа, пока он шагал по причалу. Оборотень ощерился, пара человек, несших на один из кораблей мешки с припасами, резко подались в сторону. Под гривной тут же запекло.

Он ускорил шаг, решив на ходу — сначала зайду к Ингульфу за одеждой для Свейтлан. Припасов на обратный путь хватит. За пресной водой люди уже посланы. Главное, успеть вернуться до того, как Торгейр закончит свой разговор с Ульвданом и ступит на палубу «Черного волка».

Впрочем, ярл Хрёланда живет на дальнем конце Грюпанга, его крепость смотрит не на гавань, а на море с южной стороны от бухты. Торгейру ещё надо дойти туда…

Ульф ускорил шаг. Доски настила погромыхивали под ногами, но не прогибались под весом оборотня — на Хрёланде добывали железо и медь, и причалы здесь были сделаны на совесть, под тяжелые тележки с крицами и готовым товаром. Самым разным, от мечей до медных светильников и посуды…

***

Света стояла у борта, разглядывая Грюпанг.

Город лез вверх по пологим горным склонам лестницей из зеленых крыш, над которыми курились дымки. Там, где заканчивались дома, дымные столбы становились гуще и черней.

Крепости тут не было, в отличие от Нордмарка. От небольших площадей на берегу растопыренными пальцами уходили в море причалы. К воде между ними стекали неширокие улочки, у конца каждой покачивались лодки.

Корабли в гавани мало походили на драккар Ульфа. Тут были суда и покрупней, и помельче «Черного волка». Но у большей части на мачтах имелись паруса. Кое-где шла погрузка-выгрузка…

Люди Ульфа стояли на палубе, часть даже перебралась на причал. Вокруг неё было оставлено пустое место — широким полукругом, показательно. К Свете никто не подходил, она тоже ни с кем не пыталась заговорить.

Кто их знает, эти средневековые нравы, думала Света, глядя на город — и вдыхая воздух, в котором солено-йодистый запах моря мешался с кисловатым привкусом дыма. Может, теперь, когда она стала женой Ульфа, разговор с ней грозит его воинам неприятностями? Она жена их командира, вдруг с ней не положено болтать просто так, не по делу…

Света так и стояла, разглядывая город и людей на ближайшей площади — одетых в яркие, разноцветные рубахи. А потом на причале показался отряд. В сторону «Черного волка», выстроившись по двое, шли высокие мужики. Все в доспехах, усаженных бляхами темного металла. В таких же шлемах.

Только человек в голове отряда шел с непокрытой головой. И был без доспеха, хоть и с мечом на поясе. Длинные, светло-каштановые с рыжиной, волосы. Красивое лицо — уверенное, с широким, упрямым подбородком, с густыми бровями вразлет, с ровным носом…

Отряд остановился у сходни, перекинутой на причал с драккара Ульфа. Теперь уже можно было разглядеть заплечные мешки за спинами пришедших. Мужчина без шлема и без доспеха, стоявший впереди, громко спросил:

— Где Ульф?

— Ярл в городе! — крикнул в ответ один из людей Ульфа. — Приветствуем тебя, Торгейр Олафсон!

Тот, кого назвали Торгейром, тут же молча зашагал по сходням — ещё с причала бросив внимательный взгляд на Свету. Она напряглась…

Может, вернуться в каюту, мелькнула у неё быстрая мысль. Но раз теперь она жена Ульфа, разве не нужно узнать, кто пришел на его корабль? И посмотреть, что будут делать пришедшие?

Следом за Торгейром по доскам сходен двинулись люди в доспехах. Команда «Черного волка» им не препятствовала — наоборот, люди Ульфа отступили к носу и корме, освобождая место для идущих.

Значит, это не враги, подумала Света.

Торгейр тем временем двинулся к ней. Остановился всего в паре шагов — и спросил с едва заметным оттенком пренебрежения в голосе, равнодушно рассматривая Свету:

— Кто это?

Она беспомощно оглянулась в сторону людей Ульфа, толпившихся теперь у неё за спиной.

— Жена ярла, — объявил кто-то. — Наш ярл женился этим утром… вернее, этой ночью.

На лице Торгейра мелькнула ухмылка — но тут же пропала.

— Ульф женился? Прямо в море? Мне он об этом не сказал. Как тебя зовут, жена Ульфа?

— Свейтлан Холегсдоутир, — пробормотала она.

И вздернула подбородок. Посмотрела строго, поджав губы. Решила — раз уж не могу ответить, буду по крайней мере стоять с гордым видом.

Узнать бы ещё, кто этот Торгейр Олафсон и зачем он сюда явился…

— У твоего отца странное имя, женщина, — сообщил ей мужчина. — Да и у тебя тоже.

К своему прислушайся, подумала Света. И посмотрела ещё строже, вскинув одну бровь. Торгейр вдруг нахмурился.

— Однако жена Ульфа могла бы и поприветствовать сына конунга, которому служит её муж…

Так ты начальнический сынок, убито подумала Света. И, отчаянно перевирая, повторила фразу, которую недавно услышала:

— Периветствуем тебря, Торгейр Олафсон!

К своему великому облегчению, смешков за спиной она не услышала.

— Холегсдоутир не говорит по-нашему, — тут же пояснил кто-то из людей Ульфа. — Однако все понимает.

Она ожидала, что добавят ещё что-нибудь, навроде — иди отсюда, женщина, не путайся у мужчин под ногами! Но за спиной по-прежнему было тихо.

Правда, что-то ей подсказывало, что люди Ульфа с интересом смотрят сейчас на то, что происходит. Оно и понятно — ни телевизоров, ни интернета здесь нет, а тут хоть какое-то развлечение…

— Благодарю тебя за приветствие, Холегсдоутир, — ровным тоном ответил Торгейр.

И Света на мгновенье ощутила благодарность — за то, что он не стал потешаться над её выговором при всех.

— Не знаю, сказал ли тебе Ульф, но его корабль отвезет меня в Нордмарк. Думаю, как только он появится, мы сразу же отплывем.

Опять Нордмарк, удивилась Света. А как же Ульфхольм?

Она покосилась на причал, с которого как раз сейчас взбирались на сходню последние воины из отряда, пришедшего с Торгейром.

Ульф, где ты, мелькнуло у неё.

Торгейр Олафсон вдруг шагнул в сторону — и встал у борта рядом с ней. Бросил, в упор глядя на Свету:

— Располагайтесь прямо здесь, на палубе.

Его люди начали скидывать доспехи. И укладывать их кучками вдоль бортов.

— Я вижу по твоему лицу, что ты женщина из достойного рода, — объявил вдруг Торгейр. — Раз ты все понимаешь, я спрошу тебя кое о чем. Кивни, если твой ответ будет «да».

И Света, помедлив, кивнула.

Ульф, где ты?

— Ты не из Эрхейма, иначе знала бы наш язык. — Торгейр прищурился. — И кто-то не так давно остриг твои волосы. Хотя до этого, думаю, ты жила, ни в чем не нуждаясь. У тебя чистая кожа, густые волосы… похоже, ты не голодала. Но судьба женщин бывает иногда нелегкой. Если нет мужской руки, способной их защитить, они становятся добычей.

Света ощутила, как к щекам прилила кровь. Ну и нахал — сначала при всех обсудил её внешность, а потом объявил добычей…

Она ответила Торгейру ледяным взглядом — а тот почему-то одобрительно кивнул. Бросил:

— Тебя воспитывали не как рабыню, это заметно. Ты вышла замуж за Ульфа по своей воле?

Это был вопрос, так что Света молча склонила голову, соглашаясь.

— Хорошо. Ты хотела бы, чтобы Ульф жил лучше, чем сейчас? Чтобы он занял в Нордмарке достойное место?

Она подумала — и не нашла в этом вопросе подвоха. А потому снова кивнула.

— И чтобы он имел хорошее поместье? — быстро спросил Торгейр. — Стал одним из ярлов Эрхейма, владеющих землей и поместьями — а не оставался просто морским ярлом, достаток которого зависит от удачи в бою?

А вот тут не нужно торопиться с кивками, подумала Света. Кажется, сын конунга желает кое-что предложить морскому ярлу Ульфу.

Но почему он заговорил об этом именно с ней? Вряд ли здесь принято прислушиваться к мнению жен.

Хотя у оборотней, как она успела понять, с женами не все ладно. Не зря же Ульф относится к ней до крайности бережно, чуть ли не пылинки с неё сдувает — словно здесь и не средневековые нравы…

А если бы на Земле исчезли все мужчины, подумала вдруг Света. Но зато появились инопланетяне, более слабые, более хрупкие, чем люди. Вроде эльфов. Брезгливо взирающие на грубых, хоть и сильных человеческих женщин. И чтобы создать семью, нужно было добиться, чтобы один из этих инопланетян не чувствовал к тебе отвращения. Или страха. Или презрения.

Ей стало не по себе — и она снова, уже в который раз, пожалела Ульфа. Получается, она для него что-то вроде той инопланетянки…

— Ты не киваешь, — заметил Торгейр. — Ты не хочешь жить в богатом доме? Иметь слуг, рабов, вместе с мужем сидеть почетной гостьей на пирах конунга Эрхейма?

Но тут, на удивление вовремя, на причале мелькнула голова, отливающая молочно-серым. И коричневая рубаха, в которой она видела Ульфа этим утром. Света торопливо кивнула в его сторону, провозгласила:

— Ульф!

***

Ульф шел быстрым шагом — а когда заметил на палубе драккара Торгейра и Свейтлан, стоявших рядышком, ощутил желание перейти на бег.

Но желание это он подавил — ни к чему выказывать недостойную суетливость. Хотя зашагал ещё размашистей. А когда до «Черного волка» оставалось несколько шагов, потянул ноздрями воздух…

Свейтлан была встревожена, ей было неуютно — но и только. У Ульфа отлегло от сердца.

А следом навалились другие мысли. Почему Торгейр заявился на его драккар так рано? Решил не идти к Ульвдану и отправился прямиком сюда? Опять-таки — почему?

Ульф пробежался по сходням, спрыгнул на палубу. Подошел к парочке, застывшей у борта, сунул в руки Свейтлан узел с принесенным тряпьем — и корзину с яблоками, купленную по дороге. Бросил коротко:

— Иди вниз.

А потом посмотрел на Торгейра. Буркнул:

— И снова приветствую тебя, Олафсон. Похоже, до ярла Ульвдана ты так и не добрался?

Сын конунга проводил взглядом его жену, шедшую к люку. Заметил спокойно:

— Не забывайся, Ульф. Я сам решаю, куда мне идти — а куда не идти. Когда твой драккар выйдет в море, мы поговорим. И я кое-что расскажу.

От Торгейра по-прежнему пахло тревогой. Ульф нахмурился, посмотрел в сторону своих людей.

Сигвард, стоявший среди воинов, встретился с ним взглядом. Поспешно заявил:

— Викар и парни уже вернулись, ярл. Привезли бочки с пресной водой. И меха все заполнили.

— Тебе нужно ещё что-нибудь, Ульф? — до странности приветливо спросил сын конунга. — Если нет — тогда, может, отплывем? Чем скорее я прибуду в Нордмарк, тем лучше. А что касается Ульвдана — я отправил к нему вместо себя ярла Грюдди. И ему же поручил мои два драккара, что останутся здесь. Грюдди вместо меня сообщит хозяину Хрёланда новости — и о том, что конунг исчез, и о том, что я спешно отплыл на твоем драккаре. А ещё расскажет ярлу Ульвдану о трех стругах огненных, с которыми ты дрался у Лафейских островов…

Торгейр торопится, подумал Ульф. Но вроде собрался что-то рассказать. Правда, только в море…

— Убирайте сходни! — рявкнул он. — Отдать концы! Уходим! Сигвард — к правилу!

***

Сын конунга подошел к Ульфу только тогда, когда Хрёланд превратился в темную неровную полосу на горизонте. Уронил у него за спиной:

— Ярл.

И Ульф, замерший на носу, обернулся к нему.

— Есть место, где нас не услышат? — негромко спросил Торгейр.

— Оружейная подойдет? — поинтересовался Ульф.

И первым двинулся к люку, когда сын конунга кивнул. Больше половины его собственных людей уже спустились вниз, но палуба не пустовала — вдоль бортов стояли и сидели мужики из личной охраны Торгейра…

В оружейной слышался лишь влажный, сытый шорох пенного буруна, вырывавшегося из-под носа драккара, идущего на полной скорости.

Дневной свет, падавший из пары окон, разбрасывал блики по тусклым, темно-серым шлемам и доспехам, грудами лежавших на полках с бортиками — большую часть оружейной, поднимаясь от палубы до потолка, занимали стеллажи.

А посередине, в просвете между полками, от двери до промежутка между окон шел длинный держак для мечей — сооружение из ясеневых жердей, попарно закрепленных на опорных столбах. В нем вереницей покоились мечи. Рукоятями вверх, острием вниз…

— Слушаю тебя, сын конунга, — объявил Ульф, пройдясь вдоль держака с мечами — и встав у окна.

Торгейр повторил его путь — но уже по другую сторону держака. Сказал, развернувшись лицом к оборотню и глядя на него поверх рукоятей мечей:

— Есть кое-что, чего ты не знаешь, Ормульфсон. Прошлой ночью меня пытались убить. Мои драккары были в море, я после заката спустился в каюту. Только все не мог уснуть после плотного ужина. Мутило что-то… а потом со стороны изголовья дунуло ветром. Я унюхал запах леса. Конечно, вы, оборотни, лучше нас, людей, разбираетесь в запахах — но и мы кое-что чувствуем. Так вот, посреди моря вдруг запахло сосновым лесом. Я вскочил, крикнул слово для альвовых огней…

Олафсон сделал паузу, внимательно глядя на молчавшего Ульфа. Продолжил:

— Когда свет зажегся, я увидел рядом с кроватью человека. Мужчину в простой одежде, без доспеха… но с веревкой в руках. Знаешь, как держат веревку, чтобы придушить?

Ульф коротко кивнул.

— Он держал её как нужно, — негромко заявил Торгейр. — И стоял у изголовья. Я врезал кулаком — но почему-то промахнулся. Впервые в жизни, кстати. И лишь тогда заметил, что части переборки возле изголовья кровати нет. Доски словно проела чернота, Ульф. Однако в этой дыре кто-то был. Оттуда крикнули «уходи!», мужчина метнулся в дыру… а переборка стала прежней. Я даже начал думать, что мне все почудилось. Решил, что съел что-то испорченное, вот и… не зря же меня мутило? Шума в каюте никто не слышал, стражи у двери не было — кого мне бояться на моем драккаре, посреди моря? И спросить, слышал ли кто-нибудь, кроме меня, тот крик «уходи», не у кого. Но оставаться в каюте я больше не мог. Разбудил ярла Грюдди, приказал поворачивать к Хрёланду. Остаток ночи продремал на палубе, наверху.

— Броситься следом за мужиком не захотелось? — коротко спросил Ульф.

Торгейр поморщился.

— Я не дурак.

— Я не об этом. — Ульф нахмурился. — Твой отец зачем-то отослал в ту ночь оборотневую стражу. Они бы почуяли… но он прогнал волков. А почему ты сразу не рассказал об этом, Олафсон?

— До твоего появления я полагал, что мне почудилось, — медленно сказал Торгейр. — Начни я болтать о том, что посреди моря, в своей каюте, увидел убийцу, который убежал в переборку… как скоро по Нордмарку начнут гулять слухи о том, что старший сын конунга тронулся умом? Прибыв в Хрёланд, я отправил людей из своей охраны за элем, водой и новыми припасами для меня. А потом ты привез свои новости, Ульф. И я после твоего ухода все сопоставил. Неизвестно куда пропавший отец — или тело отца, если Гуннульф прав. Неизвестно откуда взявшийся убийца в моей каюте. Но главное не это.

Торгейр облизнул губы.

— Твой друг Гуннульф сказал о том, что учуял какое-то зелье. А мне стало плохо после ужина. И убийца появился через некоторое время после того, как я спустился в каюту. Значит, на драккаре или даже в моей личной охране есть человек, который помогает моим врагам. Возможно, мне подсунули сонное зелье. Нет сомненья в том, что это враги…

Торгейр замолчал, и Ульф со скрытой усмешкой проворчал то, что следовало тут сказать:

— Особенно после того, что случилось с конунгом Олафом.

Сын конунга яростно кивнул.

— Именно. Если бы утром на драккаре обнаружили мое исчезновение, все решили бы, что я просто свалился за борт. Кстати, ярла Грюдди, который ужинал со мной, наутро не мутило. И я хочу тебе кое-что предложить, Ульф. Ты честно служил моему отцу. Ты приплыл сюда, чтобы принести мне весть о его смерти. Мне нужны преданные люди, а волки честны с теми, кто их не обманывает — так всегда говорил мой отец. Я уверен, что за этим стоят Гудбранд и Сигтрюг, сын моей тетки. Помоги мне разобраться с предателями — и ты станешь одним из земельных ярлов Эрхейма. Все равно после того, как я отомщу убийцам отца, владения Сигтрюга и его отца, Хёгни, останутся бесхозными.

— У ярла Хёгни, кроме Сигтрюга, есть ещё двое младших сыновей, — заметил Ульф.

Торгейр не ответил. Стоял не шевелясь, смотрел спокойно, равнодушно. И Ульф раздраженно выдохнул:

— Их крови на моем мече не будет…

— Для такой работы всегда найдутся люди, волк, — немного насмешливо заметил Торгейр. — Ты от меня такого приказа не получишь. Но мне нужен тот, кто будет охранять мою спину, когда я вернусь в Нордмарк. Тот, кто присмотрит за тем, чтобы в моей опочивальне опять не пахнуло лесом, который стоит неизвестно где. Взамен я сделаю тебя наследным земельным ярлом Эрхейма. Ещё ни один оборотень не поднимался так высоко. Кстати, я уже поговорил с твоей женой. Она, конечно, не знает нашей речи — но ей понравились мои слова о том, что у неё будет богатый дом, с рабами и слугами. Так ты согласен?

— Дом с рабами? — удивился Ульф. — Ты говоришь это мне?

— Ах да, я и забыл, что волки не держат рабов, от них жжет кожу под гривнами… — Торгейр на мгновенье задумался. — Но ты мог бы привезти в свой дом людей из Ульфхольма. Тех, что женаты на ваших дочерях и внучках. Или можешь дать рабам свободу, оставив в своем доме тех, кто сам не смотрит на тебя волком. В общем, выход всегда найдется. Поместье Хёгни богатое, с пашнями, парой рудников, и поселением темных альвов возле них. Тебе будет чем заплатить за службу своим людям. Я жду ответа, Ульф.

Оборотень пару мгновений рассматривал сына конунга — и наконец заметил:

— Моя жена не говорит на нашем наречии. Мне не хотелось бы уличать тебя во лжи, Олафсон…

— Но она все понимает, так? — нетерпеливо бросил Торгейр. — Я смотрел в лицо твоей жены, когда беседовал с ней. Она повеселела, едва речь зашла о богатом доме. Человеческие женщины любят достаток, Ульф. Как, впрочем, все люди. Вспомни — твой дед когда-то рискнул, и только поэтому ты теперь зовешься ярлом. Может, настало время и тебе сделать что-нибудь для волчат, которые у тебя когда-нибудь народятся?

Он смолк, добавил уже раздраженно:

— Я уговариваю тебя, как девку. Вроде бы оборотни не славятся трусостью…

Ульф шевельнул бровями.

Говорил сын конунга разумно — и предлагал многое. Но что-то оборотня настораживало. Хотя вроде бы все складывалось. Даже то, почему Торгейр оставил свои драккары на Хрёланде. Опасался измены…

— Что-то ты не договариваешь, Олафсон, — объявил наконец Ульф. Сказано было уверено — но по правде говоря, он просто прощупывал. — Нет, не врешь — я это чую. Но темнишь. Выкладывай все. И, может быть, мы сторгуемся. Клятву я приносил конунгу Олафу, драккар этот принадлежит мне. Так что я могу просто доплыть до Нордмарка, высадить тебя на берегу, и уйти. Если не расскажешь все прямо сейчас — именно так и сделаю. Вот мой ответ. Другого не будет.

— Ваше Хелево чутье… — зло пробормотал Торгейр.

И Ульф вдруг ощутил, как погорячела гривна на груди. Выдохнул, посоветовал ласково:

— Не играй со мной в темную — не придется сетовать на мое чутье.

— Ладно, — буркнул Торгейр. — Я так и так собирался рассказать все — но только если ты согласишься. Ты мне нужен, Ульф. По-хорошему следовало бы взять с собой пару драккаров, явиться в Нордмарк — и напомнить всем, что я старший из сыновей конунга Олафа. И должен править Эрхеймом, пока отца нет. Гудбранд, я уверен, не стал бы открыто возражать. Он дурак, но у него умные советчики. Братец склонил бы голову — а те, кто стоит за ним, попытались бы меня достать. И один волк, охраняющий мою спину, тут не поможет. Хальстейн, наш средний брат, ушел сопровождать корабли с товаром, уплывшие к Алькабре. Неизвестно, когда он вернется. Честно говоря, после того, что случилось с отцом и со мной, я не удивлюсь, если больше его не увижу.

Сын конунга помолчал, бросил отрывисто:

— Возможно, даже целого хирда оборотней не хватит, чтобы меня защитить. Нордмарк ждут недобрые времена, Ульф. Темные альвы не сбежали бы без серьезных причин. Прибавим то, что я узнал от тебя — что мой отец, скорей всего, мертв, но его тело исчезло. А рядом с Нордмарком непонятно как появился инеистый… думаю, Хёгни и Сигтрюг вступили в союз с йотунами. И те им подсказали какое-то новое колдовство.

Или напомнили хорошо забытое старое, вдруг мелькнуло у Ульфа.

Он замер, глядя на Торгейра. Ощутил, как дрогнула верхняя губа…

— Не скаль клыки, Ульф, — посоветовал ему между тем Торгейр. — Лучше вспомни о своей молодой жене. И о других волках. Если беды придут в Эрхейм, думаешь, они не затронут ваш Ульфхольм? И вы сможете в нем отсидеться?

Да, мысленно согласился с ним Ульф. Теперь самое время вспомнить о Свейтлан.

А ведь я знал гораздо больше, чем Торгейр, со злостью осознал он. И знал с самого начала. Исчезновение трупа Олафа, следы инеистого, ведущие из дома колдуньи и обратно…

И наконец, дар Свейтлан. Все следы были у него под носом — а он даже не принюхался к ним как следует.

Руна Врат. Турисаз, или Тфурисар, как её называли волки. Если она открыла путь убийцам в опочивальню конунга, а потом в каюту Торгейра… то с её помощью мог прийти и тот инеистый, что убил Ауг. Выходит, кто-то умеет обращаться с руной Врат. И Свейтлан не единственный человек в Мидгарде, владеющий такой силой.

Ульф вдруг вспомнил, как уверенно Ауг обещала ему невесту из другого мира. И как добавила — «ты получишь от меня даже больше, чем ожидаешь». Выходит, Свейтлан могла быть не первым человеком, попавшим сюда, в их мир, через дом Ауг? Как жаль, что старуха унесла все свои тайны в Хельхейм…

— Ваши земли лежат у наших северных границ, — объявил тем временем Торгейр. — И оборотней это тоже коснется, рано или поздно, учитывая ненависть Гудбранда к вашему племени. Так вот, я не собираюсь поступать как положено, Ульф. Смотри.

Он сунул руку под рубаху, вытянул подвешенный к шнурку серебряный стержень. Небольшой, в пол-ладони длиной, покрытый странными насечками. Пояснил:

— Это ключ к ходам темных альвов. Мой отец позволил темным провести свою тайную дорогу в подвал под их мастерской — но взамен потребовал проложить для него ход, выводящий из крепости к морю в стороне от Нордмарка. На всякий случай. Так вот, Ульф. Ты подведешь драккар к берегу той бухты, которую я укажу. И мы с тобой войдем в крепость тайно, оставив мою стражу на драккаре у берега. Твоей жене ничего угрожать не будет. Она останется на корабле, в безопасности.

— Ты хочешь убить Гудбранда в его постели, — тихо уронил Ульф, глядя на Торгейра.

Тот кивнул.

— Его, а ещё Сигтрюга и Хёгни, если они окажутся в крепости. Так будет лучше для всего Эрхейма, Ульф. Да, я могу войти в крепость и открыто обвинить брата, Сигтрюга и Хёгни в смерти отца. Но если меня никто не поддержит? И стража обратится против меня?

А ведь он может быть прав, осознал Ульф. Хоть и не знает всего. Поскольку есть ещё руна рабской покорности, Наудис.

Наудр, как её зовут волки. И люди в крепости могут послушаться Гудбранда, а не Торгейра…

Он посмотрел на Олафсона с внезапным интересом. Все-таки у людей коварство в крови — вот и этот заподозрил все верно, даже не видя всех следов.

В отличие от него самого.

— А если в смерти конунга виноват все-таки не Гудбранд, а кто-то другой? — неторопливо спросил Ульф. — И возможно, Сигтрюг с Хёгни тоже не причем. Ты убьешь родичей, но враг уцелеет, а потом нападет снова.

— Это он, — немного желчно ответил Торгейр. — Но даже если я не прав… у Гудбранда такой нрав, что он рано или поздно все равно ударит мне в спину. Я хочу обезопасить от него не только себя, но и весь Эрхейм. Навсегда. Так ты со мной? Мы войдем, никем не замеченные — и исчезнем так же. А наутро я причалю в гавани Нордмарка. И с удивлением узнаю о смерти брата…

Ульф помолчал, буркнул:

— Что будешь делать, если я откажусь?

— Отберу трех человек из своей стражи. — Торгейр вскинул голову, раздосадовано глянул на оборотня. — Из тех, кого знаю давно, и кто вряд ли замешан в измене. Уйду с ними в крепость, а тебя попрошу подождать у берега до утра. Если не вернусь, уплывешь в свой Ульфхольм.

Ульф поморщился. Подумал — если Олафсон и впрямь не вернется, то Эрхейм ждут беды. От Гудбранда добра не жди.

Хотя вряд ли младшему сыну конунга позволят править. Он для этого глуповат. Найдутся люди поумней его — а может, и не люди. Не зря же в Нордмарке появился инеистый.

— Мы пойдем вместе, Олафсон, — медленно сказал оборотень. — Но сначала условимся вот о чем. Ты будешь делать то, что я скажу. Надо будет, упадешь на брюхо и поползешь…

— Моя гордость не мешает мне понимать, что твое чутье лучше человеческого, Ульф, — перебил его Торгейр. — И я тебе доверяю. Поэтому и хочу, чтобы ты пошел со мной.

— Я не договорил, — буркнул Ульф. — Прежде чем убить Гудбранда, я выслушаю, что он мне скажет. И с Сигтрюгом, если тот окажется в крепости, перекинусь парой слов.

— Это опасно, — живо возразил Торгейр. — Если Сигтрюг действительно владеет каким-то колдовством…

Он осекся, а Ульф растянул губы, обнажая клыки.

— Значит, мне придется быть быстрей его колдовства. Не беспокойся за меня, сын конунга. Я только что женился — и не оставлю жену вдовой так скоро. Ещё одно условие. Если ярл Хёгни тоже замешан в этом, я сам решу, что будет с его младшими детьми.

— Это глупо, — горячо сказал Торгейр. — Они вырастут и захотят отомстить. Не только тебе, но и мне. Будущих врагов лучше убивать сразу.

Ульф пожал плечами.

— Это мои условия. Принимай или…

Олафсон глухо хмыкнул — словно подавился чем-то. Но тут же заявил:

— Хорошо, я согласен. И я рад, что ты пойдешь со мной, Ульф Ормульфсон. Найдешь для меня место где-нибудь среди твоих людей? Прошлая ночь выдалась беспокойной. Я хочу уснуть среди тех, кого не подозреваю в измене.

Ульф кивнул, двинулся к выходу. Бросил уже у порога:

— Но учти, Олафсон — Гудбранд тоже может знать о ходе темных альвов.

— Учту, — негромко ответил тот. — Но идти все равно надо.

***

Света в каюту ушла не слишком охотно — уж больно хотелось услышать, что скажет сын конунга Ульфу.

Но все-таки ушла. Голос Ульфа прозвучал жестко, непререкаемо…

Первым делом, войдя в каюту, она поставила корзину в угол — и распотрошила узел.

Там оказались платья, похожие на рубахи, с короткими и длинными рукавами. И самые настоящие сарафаны, из двух кусков ткани, соединенных швами начиная с бедер. Верхнее одеяние, надо полагать.

Ещё нашлась пара платков. Вытянутых, прямоугольных. Как их носят, Света видела на паре женщин в Нордмарке. Накидывают на плечи и подкалывают двумя брошами к петлям сарафанов…

Все было сшито из льна, окрашенного в мягкие цвета — коричневато-рыжие, темно-зеленые, серо-голубые. И щедро вышито. На проймах, подолах и рукавах скалились крохотные волчьи головы, пущенные каймой — одна за другой, пастью вверх, пастью вниз. Где черные, где серые, а где и зеленые…

Кое-где под волчьими головами красовались ещё и цветочки. Мелкие, выстеленные гладью из блестящей, ярко-алой нити. От всего пахло травами. Густо, тревожно. Свете даже показалось, что она узнала одну из них. Правда, название этой травки она не вспомнила…

Палуба под ногами вдруг качнулась. Света подошла к окну — корабли у соседнего причала уходили в сторону. «Черный волк» покидал Грюпанг.

Идем в Нордмарк, подумала она. Скорей бы пришел Ульф — и рассказал, зачем на корабль заявился сын конунга.

На душе было неспокойно. Вспоминались слова Торгейра, и чудился в них некий подвох — богатые дома за просто так не предлагают…

Света простояла у окна до тех пор, пока гористый мыс, отделявший бухту Грюпанга от открытого моря, не исчез из виду. Потом зашла в угол за дверью — переодеться там, где её прикроет створка, если вдруг кто-то войдет. Сложила новую одежду в стопки, пристроила их на крышке сундука.

И, не зная, чем бы ещё заняться, сбегала в помывочную, прихватив корзину, принесенную Ульфом. От утреннего умывания в кожаном бурдюке осталась вода, и Света перемыла все яблоки. Надкусила одно из них, идя обратно — мелкое, с красными полосками на зеленых боках, кисло-сладкое.

В коридоре, шедшем через весь корабль, навстречу попалась пара человек. Смотрели они спокойно — и Света решила, что это люди Ульфа. Те, что пришли с Торгейром, пялились на неё по-другому, более нагло. Разглядывали в упор…

Она сунула мужчинам по яблоку, торопливо кивнула в ответ на пару «спасибо» — и заскочила в каюту. Снова помаялась у окна. Ульфа все не было, а садиться за шитье не хотелось. Даже мелькнула мысль — самой сходить наверх и поискать мужа.

Но там были люди, пришедшие с Торгейром. А слова Ульфа о том, что с теми, кто её заденет, он обойдется как положено, были ещё свежи в памяти.

Всякой напряженности, которой можно избежать — нужно избежать, решила Света.

И от нечего делать отыскала подаренные броши и деревянные планки, содранные Ульфом с рукояти ножа. Полюбовалась на них, запоминая знаки. Сунула все в сумку…

Её маленький арсенал. На планках — руна щита. На брошах руна копья. И в придачу к лезвию без рукояти — нож, который Ульф ей дал ещё на берегу в Нордмарке.

Потом она снова ходила по каюте, маясь от безделья. Обнаглев, залезла в сундук Ульфа — широкий, длинный, высотой ей по бедро. Начала перекладывать вещи, чтобы освободить место для своих обновок. Заодно решила сложить поаккуратнее его рубахи.

На самом дне обнаружилась пара небольших сумок, туго набитых изнутри чем-то жестким, вроде гнутых стерженьков.

Местные деньги, сообразила Света. Немного смутившись, торопливо прикрыла сумки одеждой Ульфа. Все-таки залезла в его вещи без спроса…

И как раз тогда, когда она стояла, склонившись над сундуком, сзади хлопнула дверь. Ульф наконец-то пришел.

Света выпрямилась, разворачиваясь к нему. Ульф подошел, ступая мягко, почти неслышно. Покосился на открытый сундук, пробормотал:

— Хозяйничаешь? Это хорошо. Свейтлан…

— Света, — заявила внезапно она. Мотнула головой, повторила: — Света!

Ульф почему-то глянул насмешливо. Тут же сказал — неторопливо, словно пробуя слово на вкус:

— Свейта. Свейта? Короткое имя? Имя не для всех?

Она кивнула — а он вдруг хохотнул. Бросил, улыбаясь:

— Сначала ты легла на мое ложе, и только после этого открыла короткое имя. Благодарю, что все-таки почтила меня.

Света виновато вскинула брови, пожала плечами. Ульф фыркнул, сказал уже другим тоном — более ровным и строгим:

— Нам надо поговорить, Свейта. О многом.

Она с готовностью кивнула. Ульф объявил чуть более мягко:

— Если бы я не помнил, какой ты выбралась тогда из той пещеры — хромой и горбатой… то ещё подумал бы, что открыть, а что нет. Но я влез в опасное дело. Если вдруг исчезну, ты должна знать, что случилось. Хотя бы для того, чтобы решить, что тебе делать дальше. Однако сначала…

Он вдруг сгреб её — и ноги у Светы оторвались от пола. Пробормотал, шагнув к постели:

— Оставшееся время надо использовать с толком.

Света дернулась, порылась в памяти, выпалила:

— Дверь.

А в следующее мгновенье уже ощутила, как её опускают на постель. Ульф сел рядом, тут же хлопнул ладонью по доскам рядом с меховыми покрывалами — когти издали костяной звук. Бросил:

— Неулайхт скеула мин! Вот теперь дверь заперта. Ты довольна, жена?

Света кивнула — и ухватилась за руки Ульфа, уже тянувшиеся к подолу её одежды. Потребовала:

— Торгейр! Говорить!

Ульф ухмыльнулся. Но руки от подола убрал. Сказал, глядя ей в глаза:

— Я тебе говорил о том, что конунг Олаф пропал? Так вот, он не просто пропал, его убили. Один из наших волков унюхал запах мертвечины там, где конунга видели в последний раз. На Торгейра тоже покушались — причем убийца появился в его каюте посреди открытого моря. И я предполагаю, что он попал туда с помощью руны Врат. Из черного пролома, который вдруг появился в переборке…

Он замолчал, быстро расстегнул ремень, кинул на палубу рядом с постелью. Звякнула пряжка. Ульф сдернул с себя рубаху, склонился над замершей Светой. Блеснула серебряная гривна, качнулась, на палец отойдя от его кожи. Затупленные когти скользнули по её щеке, легко щекоча…

Руна Врат, с изумлением подумала Света.

И сдула с носа короткую молочную шерстинку, спланировавшую сверху — со светлой поросли на груди Ульфа.

Получается, она тут не одна такая?

— Кто-то ещё владеет магией рун, — объявил Ульф.

Он чуть откинулся назад, коснулся её ноги. Прошелся пальцами, задирая рубаху вместе с сарафаном. Света ощутила тепло его ладони на внутренней стороне колена.

— Пожалуй, я не должен рассказывать все даром, — уронил вдруг Ульф.

И вытянулся на постели рядом с ней. Рука, обхватившая её колено, скользнула выше. Прогулялась по внутренней стороне бедра. Тупые вершинки когтей легко надавили на кожу…

Потом он замер над ней, медленно прошелся языком по губам. Выдохнул:

— Яблоко. Сорвали два дня назад. С дерева, росшего на южном склоне. Сладкое.

Его губы едва шевелились — и были слишком близко. Серебряная гривна коснулась её шеи. Ладонь оборотня под одеждой скользнула ещё выше. Пальцы мягко погладили холмик между ног, сейчас прикрытый тканью. Дотянулись до узла на бедре, державшего подобие бикини, которое Света себе соорудила. С завязками Ульф справился одной рукой…

А потом он её поцеловал. Бережно, подсунув вторую руку под затылок.

Как и в прошлую ночь, его движения были осторожными — и все же быстрыми. Клыки придавили нижнюю губу, тут же отпустили.

— Торгейр, — выдохнула Света, едва он оторвался от её губ.

— Твоя одежда, — тихо ответил Ульф.

Его когти прошлись по её животу — щекотливо дрогнувшему в ответ. Взъерошили кудряшки между ног. Распустили матерчатые тесемки с другой стороны.

— В нашем мире, когда муж желает, жена делает то, что ей положено, — ещё тише прежнего сказал он.

И его губы вдруг очутились у её уха. Клыки Ульфа прихватили мочку, тут же отпустили.

— Она не упрямится, если муж хочет получить свое, — пробормотал он. — Что, в вашем мире это не так? Жена отказывает, да ещё и торгуется? То, что я оборотень, и понимаю, что ты женщина из людей, не такая, как я, не означает, что я стерплю все. Ты сама захотела взять меня в мужья, Свейта. Но уже…

Он замолчал, потому что Света, посмотрев ему в глаза, ухватилась за платье с рубахой — которые Ульф успел задрать до бедер. Уперлась в постель плечами и пятками, прогнулась, дернув одежду к поясу.

Было немного стыдно, потому что каюту сейчас заливал дневной свет. Но прошлой ночью он уже смотрел на неё — обнаженную, без всего. Так что смысла жеманиться она не видела.

Развязанное бикини, прихваченное складками рубахи, вместе с ней сползло с тела. А когда Света прогнулась, его рука, лежавшая на холмике под животом, скользнула ей между ног.

И вышло так, будто она сама двинулась, подставляясь под его ладонь. Когтистые пальцы с готовностью прошлись по самому нежному месту. Её словно погладили между ног неровными бусинами из отполированной кости. Шелково-гладкими. Прохладными и твердыми…

Но в следующее мгновенье его ладонь исчезла, сам Ульф откинулся в сторону — а Света, покраснев от смущения, села на постели. Дернула платье и рубаху вверх.

И Ульф тут же опрокинул Свету на подушки, одной рукой мягко толкнув её под грудью — а второй подхватив под затылок.

Как с ребенком возится, мелькнула у Светы мысль. Ульф уже улегся рядом. Пробормотал, посмотрев в её покрасневшее лицо:

— Надо же… даже веснушки пропали.

А следом он крутнул гривну, переложив серебряный витой жгут на загривок — и его шею, поросшую молочными волосками, ниже кадыка перечеркнула толстая цепь, соединявшая сзади концы гривны. Тоже серебряная.

Света вдруг потянулась вверх. Ульф застыл, приподнявшись на локте, когда она поцеловала бледно-розовый рубец у него на груди. Подбородок и нос защекотала светлая поросль…

И пальцы сами легли на живот Ульфа, впалый, неровно-жесткий. Погладили, запутавшись в молочных шерстинках, росших там дорожкой.

Ульф глубоко вздохнул, спросил сбивчиво, когда Света коснулась губами его шрама:

— Моя шерсть… может, тебе неприятно? Если хочешь, в Ульфхольме сбрею все ниже шеи. Чтобы было гладко, как у тебя тут.

Его рука погладила кожу в том месте, где у Светы начиналась линия бикини. Один из когтей скользнул по складке между бедром и холмиком под животом, добрался до ягодицы.

А у Светы перед глазами вдруг встало яркое, почти пугающее видение — Ульф с бритым торсом…

Она фыркнула, помотала головой. И, обхватив его, прижалась лицом к широкой груди. Щекой ощутила твердые, тяжелые пластины мышц под густой порослью, вдохнула запах — моря, соли, мужского пота, ещё чего-то, напоминавшего о травах.

Затем ладонь Ульфа поймала её подбородок. Надавила, заставив вскинуть голову. После поцелуя в губах осталось ощущение сладкой, ноющей немоты.

— Теперь лежи, — приказал вдруг он, оторвавшись от неё.

И Света замерла.

Его ласки опять были пугающе нечеловеческими. Сегодня даже более звериными, чем в прошлую ночь. Горячий язык вылизал соски. Клыки то и дело прихватывали кожу грудей — легко, словно играя…

А когда она, задохнувшись, вцепилась в его плечи, Ульф отвлекся. Проложил цепочку стремительных то ли поцелуев, то ли укусов от её локтя к плечу — оставив на коже легкие розовые следы.

И снова накрыл ртом одну из грудей. Язык примял сосок, по влажной коже скользнули клыки.

Пальцы Ульфа, лежавшие на талии Света, там, где начинался изгиб бедра, безостановочно сжимались и разжимались, проходясь по коже гребнем. И это — тоже звериное…

Но мысли у неё путались, и последнее, что Света подумала — неужели его первой жене все это не нравилось? Жадные, пусть и не человеческие ласки, яростный напор, когда от тебя ничего не ждут, а лишь дают, и дают щедро…

А потом пальцы Ульфа откинули одно её колено в сторону. Затупленные когти скользнули по коже, все ниже и ниже, и её выдох обернулся тихим стоном. Само так получилось, она этого не хотела. Удовольствие, зарождавшееся между ног — и темной волной текущее по телу, было горячим, жарким, почти болезненным. Смывающим всякий стыд.

Ладонь Ульфа накрыла холмик под животом, когти нырнули в мягкое, нежное. И язык скользнул по набухшему соску чуть сильней, приминая его…

Света глотнула воздуха, прошептала, забывшись, на своем языке:

— Пожалуйста!

Удовольствие было слишком сильным. Удовольствие становилось почти мучительным — и ей хотелось, чтобы оно наконец закончилось, завершившись тем, чем кончалось не один раз в прошлую ночь.

Ладонь, мучившая её, вдруг исчезла. Когти, уходя, напоследок погладили нежные складки между ног — теперь влажные, скользкие.

Ульф, хрипло хмыкнув, скинул штаны. Между ног Светы вклинилось его бедро, потом по соскам, ставшим странно чувствительными после поцелуев, колко прошлась поросль на его груди. Соскользнула от движения Ульфа гривна, коснулась её подбородка, зацепилась за него, заставив вздернуть голову…

Она расслабленно, как во сне, вернула серебряный витой жгут на место. Обхватила ладонями его шею. Глаза Ульфа горели сверху — янтарем, жарким, солнечным. Между её ног, раздвигая их ещё шире, вклинилось второе бедро.

Он вошел в её тело медленно, бережно. Его плоть раздвинула вход — и Света, как и в прошлую ночь, ощутила легкую болезненность, когда Ульф замер, войдя, насколько мог. Все-таки он был великоват для неё…

А возможно, и не только для неё.

— Пока не родишь, — пропыхтел вдруг Ульф. — В полную силу не трону. Свейта…

Он потянулся, кончиком когтя смахнул пару шерстинок, прилипших к её щеке. И двинулся, выскальзывая. Света зажмурилась, ощущая, как покачивание корабля сливается с движениями Ульфа.

Наслаждение толчками билось между ног — вслед за его движениями, вслед за его дыханием над ней. Разворачивалось, нарастало, распускаясь горячечным цветком, заставляя забыть все. Влажная от пота поросль на груди Ульфа скользила по её соскам…

А когда Свету скрутило, и она дернулась, с дрожью стискивая его бедрами — Ульф отыскал её губы. И замер, как-то сгорбленно над ней согнувшись, запечатав ей рот поцелуем, пока она прогибалась под ним, несмотря на его тяжесть.

Потом выдохнул:

— Ещё немного.

Снова двинулся, входя в неё до упора. Света почувствовала плеснувшую в ответ волну удовольствия. Уже слабую, угасающую, одарившую тело напоследок дрожью…

Затем все закончилось — с последним осторожным рывком Ульфа, с его выдохом над ней, глухими обертонами напомнившим вой. Он замер сверху, не двигаясь. Света, уткнувшись в его плечо и не обращая внимания на шерстинки, щекотавшие ей нос, подумала — как же все-таки хорошо.

— Вот ещё и ради этого, — пробормотал вдруг Ульф. — Стоит держаться за человеческую ипостась. Лесные волки этим делом занимаются гораздо реже.

Света тихо, обессилено фыркнула. Ульф шевельнулся, выходя.

И осталось только зыбкое покачивание палубы, на которой была расстелена постель. Да ещё жаркое тепло его тела у левого бока.

— Торгейр считает, что во всем виноват Гудбранд, младший сын убитого конунга Олафа, — вдруг сказал Ульф.

Она обессилено перекатила голову по подушке, посмотрела на него. Ульф лежал, подперев голову рукой — глаза закрыты, лицо расслаблено. Словно дремал. Только ноздри подрагивали.

— Торгейр старший сын конунга, был на Хрёланде, когда Олаф исчез. И он полагает, что за Гудбрандом стоит Сигтрюг, сын их тетки, сестры конунга. Говорят, Сигтрюг балуется колдовством. Что для мужчины позорно. Магия и прочие штуки — для слабых женщин. Мужчина должен биться мечом. Надо сказать, о Сигтрюге ходят недобрые слухи. Было несколько поединков, которые он сам затеял, оскорбив людей. Причем все, кого он вызвал, погибли. Кто-то споткнулся в начале драки, кто-то пропустил удар, словно разучился держать меч. Кроме того, люди ярла Хёгни, отца Сигтрюга, часто прикупают новых рабов. Похоже, в их поместье они мрут как мухи. А ещё болтают, будто Сигтрюг может обернуться волком, птицей… или любым другим зверем, по своему выбору.

— Волком? — изумленно спросила Света.

И Ульф открыл глаза. Объявил хрипловатым голосом:

— Я в это не верю. Сигтрюг не дурак, чтобы начать перекидываться в зверя на людях. И не думаю, что кто-то встретился в лесу с волком, который взял да и сказал человеческим голосом — здравствуй, путник, я Сигтрюг Хёгнисон. Это просто бабьи сплетни. Другое дело, что в поединках ему странно везет. И рабы в их поместье умирают…

— Ауг, — вдруг бросила Света. Вскинула руку, коснулась его плеча. — Нордмарк, Ульф. Смотреть — волком! Ты!

Он приподнялся — и ткнулся губами в её ладонь, лежавшую на его плече. Поцеловал, заявил, расслаблено блеснув желтым взглядом:

— Вспомнила, каким увидела меня в доме Ауг — и то, как я начал там перекидываться? Тогда я был зол, Свейта. Старуха пообещала мне невесту, я прождал всю ночь — а ты появилась слишком поздно. Однако мой волк всегда живет во мне. И при первой же возможности он высовывается наружу. Поэтому я могу не сдержаться… особенно если считаю, что кто-то заслужил урок. Но Сигтрюг человек. Я не раз и не два оказывался рядом с ним — и ловил его запах. Если он и превращается в волка, то использует для этого какое-то колдовство. Или зелье. Что-то, что применяет сам, намеренно. А такими делами на людях не занимаются.

Он смолк, и Света нетерпеливо сказала:

— Нордмарк, Ульф. Торгейр. Идти, драться?

Ульф широко улыбнулся, открывая клыки.

— Так мало знать, и так много спрашивать…Торгейр хочет, чтобы мы вдвоем — только он и я — пошли в крепость. Темные альвы проложили туда подземный ход. Мы войдем в дом конунга ночью, тайно.

Они пойдут убивать, подумала Света. Один человек и один оборотень. А в крепости наверняка полно людей. Значит, захватить её они не смогут. А вот убить кого-то, прокравшись тайком…

Такие тут времена и нравы, мелькнула у неё безрадостная мысль. Ладонь соскользнула с его плеча.

Ульф вдруг потянулся, коснулся губами виска Светы. Тяжелая рука, покрытая молочным пухом, легла ей на грудь

— Запах изменился, — пробормотал он. — То, что придумал Торгейр, разумно. Подумай сама, Свейта. Старший сын конунга уверен, что младший, Гудбранд, убил их отца и пытался прикончить его самого. И похоже, что Гудбранд надеется стать хозяином Нордмарка — но при этом не может быть хозяином даже себе, раз за ним стоит Сигтрюг. Прольется много крови, пока сыновья конунга не выяснят, кто кем станет. Торгейр это понимает. Он мог бы явиться в Нордмарк со своими драккарами, объявить себя конунгом по праву старшинства… но выбрал другой путь. Тайное возвращение, несколько смертей. И в Нордмарке не умрет куча народа, когда братья сцепятся. Все решится за одну ночь.

— Ульф драться? — немного мрачно спросила Света.

Прозвучало глуповато, но тут уж она ничего не могла поделать. С её-то жалким словарным запасом…

Ульф улыбнулся, прошелся губами по её щеке и краешку рта.

— Я просто схожу, спрошу Гудбранда о том, что на самом деле творится в Нордмарке. И перекинусь парой слов с Сигтрюгом. Надеюсь, он будет в крепости. Хочу узнать, что за колдовство было использовано для убийства конунга. Вдруг моя догадка верна — и кто-то, как ты, владеет магией рун? Теперь поговорим о тебе. Завтра вечером мы подойдем к берегу неподалеку от Нордмарка. Я уйду, оставив тебя на «Черном волке». Охрану Торгейра высажу на берег, ни к чему чужим мужикам болтаться на моем драккаре. Сигвард и Викар знают несколько слов управления, их хватит, чтобы увести «Волка» к Ульфхольму, если что-то случится. Но до завтрашнего вечера ещё есть время. И будет хорошо, если ты кое-что узнаешь. Руны щита и копья уже запомнила?

Света кивнула — но тут же мотнула головой. Движение вышло смазанным, потому что лицо Ульфа было слишком близко, и носом она стукнулась о его нос.

— Я, — объявила она на наречии Ульфа, — идти. Смотреть. Должна! Я — запомнила руны!

— Последнее, что мне понадобится в крепости — это женщина у меня на хвосте, — спокойно сказал Ульф. — И почему-то мне кажется, что ты завизжишь, когда на твоих глазах кого-то прирежут. Или начнут допрашивать. Все женщины визжат. К тому же я твердо намерен вернуться. Все, что я говорю — это лишь на всякий случай. Схожу-ка за едой, а то в брюхе пусто. Ты тоже не обедала…

Он встал, начал одеваться. Света села, подобрала одежду, лежавшую на постели у самой переборки. Натянула рубаху, посмотрела вслед Ульфу, уже подошедшему к двери.

Возможно, он был прав. Они идут, чтобы убивать…

Мысль об этом вызывала холодок испуганного отвращения.

Да, это не Земля двадцать первого века, грустно подумала Света, обнимая колени — и глядя в окно, за которым по голубому небу ползли далекие облака. Никаких понятий о гуманизме…

Впрочем, в словах Ульфа присутствовала некая глубинная справедливость. Если свары между сыновьями пропавшего конунга не избежать — всем будет лучше, если они выяснят все между собой, не вовлекая в это дело кучу народа. Меньше крови прольется.

Вот только Ульф…

Света нахмурилась. Если во всем замешана магия рун, то в крепости он может наткнуться на человека, владеющего ей.

Есть же руна огня, с ужасом припомнила она. и его могут сжечь заживо. Наверно, могут. Или рабья руна. Что будет, если Ульфа превратят в существо, подчиняющееся чужим приказам?

Но смогу ли я что-то сделать, в панике подумала Света.

И, не в силах больше сидеть, вскочила, подошла к окну. Под босыми ступнями тихо скрипнули доски палубы.

Главное, не визжать, решила она, глядя на море. И выучить как можно больше рун. Если есть рабья руна, как её назвал Ульф — должен быть и знак, который её сводит на нет. Не может быть действия без противодействия.

В крайнем случае ей уже известна руна щита. Вдруг она защищает не только от белых стрел огненных, но и от чужой магии?

Осталось только уговорить Ульфа взять её с собой…

К тому моменту, когда оборотень вернулся, нагруженный едой, у Светы уже созрел план.

— Ульф, — объявила она, не дав ему даже опустить принесенное на сундук. — Я — говорить.

Тот тихо фыркнул, поставил круглый поднос на крышку сундука, повернулся к ней. Разрешил снисходительно, почесав когтистым пальцем грудь в разрезе распахнутого ворота рубахи, над гривной:

— Ну, говори.

— Смотреть, — громко сказала Света. И вскинула ладонь с растопыренными пальцами. — Олаф…

Она провела другой ладонью по горлу, потом загнула палец на вскинутой руке.

— Мертв, — согласился Ульф.

— Гудбранд — идти, Ульф… идти Хрёланд. — Света свободной рукой изобразила волны. Загнула второй палец.

Ульф с непонятным весельем на лице оскалил клыки, следя за ней. Подтвердил:

— Да, младший Олафсон отправил меня на Хрёланд.

— Торгейр, — громко объявила Света. — Торгейр идти Ульф. Говорить — корабль, Нордмарк, Гудбранд.

Она загнула третий палец. Оборотень кивнул.

— Да, старший Олафсон пришел на мой корабль, чтобы вместе со мной отправится в Нордмарк и убить Гудбранда. Тоже вместе со мной. Что дальше?

— Корабль Торгейр идти. — Света опять изобразила волну одной рукой. Кивнула через плечо, на окно, у которого стояла. — Идти Нордмарк. «Черный волк» — стоять. Корабль Торгейр — драться «Черный волк». Ты — не знать.

Она загнула и четвертый палец, Посмотрела на Ульфа внимательно.

Сказанное ею было наспех сляпанной выдумкой. И к тому же не слишком умной, Света это понимала.

Но только это могло подтолкнуть Ульфа взять её с собой. Опасение за её жизнь. А вдруг да…

— Ты хочешь сказать, что корабли Торгейра могут идти за нами следом? — медленно спросил Ульф. — И что они попробуют захватить мой драккар, пока я буду в крепости? Но зачем? И дело в том, что Торгейр не просто так оставил свои корабли на Хрёланде. Он не доверяет своим. Его пытались убить, пока он был у себя в каюте. Ночью, на его драккаре, как сказал Торгейр…