Рука дьявола

Глава шестая РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Когда я вошел, Матер пребывал в глубокой задумчивости. Он мыл посуду, но делал это удивительно медленно. Я уже хотел спросить, не случилось ли с ним чего, когда он вдруг обернулся и от испуга чуть не выронил чашку.

— Простите, — сказал я. — Я вовсе не хотел вас напугать.

— Что вы, я сам виноват. Отвлекся на минуту… — Матер выглядел смущенным, хотя я не понимал, почему. — О! Неужели вы уезжаете?

— Да, скоро. У меня много работы в конторе. Но я не прочь еще раз взглянуть на остров.

— Хорошо, я только домою посуду и пройдусь с вами.

— Да нет, не нужно. Мне бы хотелось погулять одному. Сфотографировать кое-что… Вы не против?

— Ну… То есть…

— Я вас прекрасно понял, вы не хотите, чтобы кто-то приезжал на остров. Я сделаю только общие снимки: деревья, озеро. Ничего лишнего.

— Даете слово?

— Даю слово.

— Договорились. Фотографируйте, гуляйте. Но помните: в статье никаких имен. Я человек щепетильный, знаете ли.

— Конечно! Не беспокойтесь, я вернусь через полчаса или около того. А потом поеду в город, хорошо?

— Отлично.

— Вот и славно. — Я улыбнулся и уже хотел уйти, когда заметил, что Матер будто ждет моего ухода. — Ну… Я пошел. Еще увидимся.

— Будьте осторожны и лучше не ходите по тропинке за эллингом — там растет колючий кустарник. Я на той стороне обычно не бываю.

— А, ну да. Буду глядеть в оба.

Воздух на улице был свежий, приятный. Краем глаза я уловил какое-то движение — колыхнулись шторы в гостиной. Я подошел к рощице и достал из сумки «Никон», чтобы проверить, все ли в порядке с камерой. Затем сделал несколько фотографий дома с разных сторон и положил фотоаппарат обратно. Я подивился тому, как Матер выживает здесь один. Не многие смельчаки согласятся жить в полном одиночестве. Был ли случай с Сомсом причиной такого радикального решения проблемы? Больше всего меня интересовала психологическая сторона ситуации. Я и сам порой люблю побыть наедине с собой, но не вижу жизни без общения с окружающим миром. Я бы точно спятил. Может, иногда мы просто не понимаем, насколько зависим от других. Понимание приходит позже, когда остаешься один. Впрочем, Матер не показался мне несчастным человеком.

Я дошел до пляжа, а затем решил прогуляться в противоположном направлении. Уже изведанный берег меня не манил, а с других мест мог открыться прекрасный вид на озеро. Я пошел по той самой тропинке, что обнаружил рано утром. Вскоре впереди замаячили скалы над вторым пляжем. Достав камеру, я посмотрел на озеро через видоискатель. Небо прояснялось, водная гладь сверкала в утреннем солнце — поразительный контраст по сравнению со вчерашним вечером. Я сфотографировал бескрайние сияющие просторы, затем двинулся дальше с фотоаппаратом на шее.

Дорожка упиралась в скалы. На пляже и у эллинга ничего примечательного не было, повсюду только густой кустарник. Но, вернувшись на тропу, я увидел между ветвей просвет. Матер предупреждал, чтобы я не ходил в том направлении, однако это лишь разожгло мое любопытство. Подойдя к просвету, я огляделся по сторонам. В поле зрения были лишь заросли крапивы и кроны деревьев. Я сунул руки в карманы и осторожно зашагал вперед.

Сначала мне приходилось раздвигать ветки, склонявшиеся над тропинкой, но потом стало ясно, что этот проход мало чем отличается от предыдущего. Он змеился к противоположной оконечности острова, и я прибавил шагу.

В лесу пели птицы, но видно их не было. Пока я сфотографировал только дом и озеро, а мне хотелось снять и какую-нибудь живность на случай, если с Гангской Красной ничего не выйдет. Вскоре я увидел заднюю часть дома Матера, а еще через несколько шагов и то, что искал. В маленькую деревянную хижину, размером чуть больше собачьей конуры, вела дверь. Стекло двери было занавешено. Внутри жужжал генератор. Хоть Матер и сказал, что не часто пользуется электричеством, все же этот прибор имел для него большое значение. Я попытался представить, как останусь на острове совсем один и без света. Ощущение было не из приятных.

Отсюда дом и деревянная хижина выглядели жутко, пожалуй для статьи это как раз подойдет. Я сделал несколько кадров, вспугнув щелчками стайку птиц. Потом вернулся на тропу и пошел дальше.

Вскоре чириканье смолкло, словно птах эта часть острова не прельщала. Дорожка то и дело расширялась, затем сужалась или вовсе пропадала, однако я не останавливался, шел вперед, насвистывая мелодию или слушая шорохи леса, а то и просто размышляя, найду ли в конце тропинки что-нибудь интересное.

Да-да, именно это было написано на покосившейся вывеске на воротах, которые неожиданно выросли на моем пути. Меня тут же обуяло беспокойство — почему Матер сказал, будто на острове нет других зданий? Да, он нечасто сюда ходит, но едва ли совсем ничего не знает об исследовательском центре.

Пару минут я просто стоял и смотрел на вывеску, так она меня поразила. Три простых, но действенных слова: «Посторонним вход воспрещен». Я сделал несколько снимков, затем подошел к воротам. Странно, что центр находится в такой глуши, где никто не бывает. Даже если он сейчас закрыт, к нему, по логике вещей, должна вести куда более надежная дорога. Может, есть другой путь, от пляжа? Я тревожно огляделся в поисках какого-либо движения, но все-таки надеясь, что за мной никто не следит. Затем перелез через ворота. Дальше тропинка сворачивала влево.

Повернув вслед за ней, я увидел прямо перед собой кирпичное здание. Несомненно, оно было заброшено. Время и непогода истрепали его, густая листва окутала зеленым одеялом. Я поднял камеру и немного отошел, чтобы поместить всю постройку в объектив. Как раз в это мгновение из леса выскочил кролик и удивленно уставился на меня. Я тут же сделал снимок. Кролик, встревоженный необычным звуком, ускакал обратно. Я опустил камеру и снова посмотрел на здание. Оно было меньше чем в миле от дома Матера. Разве он мог о нем не знать?

Подойдя к крыльцу, слева от двери я увидел табличку:

Густой плющ с плотными глянцевыми листьями увивал деревянные столбы, подпирающие крыльцо, Входная дверь была наполовину из стекла, которое за долгие годы побурело от влаги и пыли. Нижнюю часть двери перекосило. Кое-где еще виднелись следы белой краски, но в основном она осыпалась, Я легко повернул ручку и шагнул внутрь. Меня тут же окутали запахи прелого дерева, травы и чего-то еще, похожего на испорченное мясо, только хуже.

Я очутился в регистрационном зале. На том месте, где раньше к полу были прикручены стулья, теперь зияли дырки. Справа от входа валялись осколки разбитой вазы, покрытые зеленым налетом. Страница из какого-то журнала, выцветшая от времени, впечаталась в линолеум, точно случайная татуировка.

Я пересек маленькое фойе и вошел в просторную светлую комнату, по-видимому, бывшую лабораторию. Здесь запах гниения усиливался настолько, что не замечать его стало трудно. Под ногами скрипело стекло. Сквозь окна, заросшие плющом, сюда проникал зеленоватый свет. Вдоль стен было несколько больших аквариумов, целых и разбитых, а перед ними — столы, усыпанные мусором. Похоже, здесь когда-то проводились эксперименты. Подойдя ближе, я увидел, что в один из аквариумов кто-то швырнул кушетку. Кто бы мог сделать такое? И когда это произошло — до или после приезда Матера на остров?

В конце зала были две двери. Первая вела в подсобные помещения — комнату для персонала, туалеты и кладовку. Там в углу я нашел старый выпуск журнала, похожего на «Недостающее звено». Он был открыт на статье, в которой говорилось о заражении домов термитами и об особой породе так называемых высших термитов. Тот, кто читал этот журнал, особо заинтересовался авторами статьи: Пэтом Гарольдом и К. Г. Питерсом — их имена были обведены фломастером. Я оставил журнал на месте и вернулся ко второй двери.

Она поддалась не сразу, косяк был сильно перекошен. Пришлось как следует пнуть ее, чтобы протиснуться внутрь.

Я оказался у бетонной лестницы, ведущей вниз. Поискав взглядом выключатель, я вспомнил, что генератор, скорее всего, здесь не работает. Гнилостный запах усилился — он будто волнами поднимался откуда-то снизу. И, невзирая на очевидную опасность, журналист во мне решил во что бы то ни стало узнать, что же кроется во мраке подвала.

Я не захватил фонарика, поэтому вернулся в лабораторию и достал из сумки вспышку для фотоаппарата. Я включил вспышку и немного подождал. В камере оставалось только два кадра, и вынимать пленку не имело смысла. Мне удалось спуститься до середины лестницы, прежде чем темнота стала непроглядной и я сделал первый снимок. В ярком свете я увидел остальные ступеньки и спустился дальше, после чего снова нажал на кнопку. На этот раз передо мной оказалось небольшое подвальное помещение с ящиками на полу. У стены я успел заметить столик и керосиновую лампу. Зажмурившись, я повнимательнее присмотрелся к образу, который запечатлелся на сетчатке моих глаз. В том направлении действительно что-то было. Я подошел ближе, щелкнул камерой и увидел лампу, а рядом с ней — коробку спичек.

— Отлично, — пробормотал я и, нащупав коробок, чиркнул спичкой. Довольно долго я разбирался как зажечь лампу. Наконец мне это удалось, и я посветил вокруг. У основания лестницы была дверь. Положив спички в карман, я снова осмотрелся, однако не заметил ничего примечательного и подошел к двери.

Ручки я не нашел, поэтому просто толкнул дверь, за которой меня ждала следующая комната, чуть больше предыдущей. Пол ее был по непонятной для меня причине выкрашен в черный цвет. Кое-где виднелись просверленные дырки, но кто и зачем их просверлил, было неясно. В центре стоял огромный стол, тоже черный, и это окончательно сбило меня с толку. Осветив стены, я увидел шкаф и несколько полок. На них я насчитал семь таких же, как у меня, керосиновых ламп. Без сомнения, кто-то специально освещал это помещение для работы. К отвратительной вони разложения здесь примешивался запах ржавчины. Я посветил на пол. Сквозь краску, местами коричневатую, там и тут проглядывал бетон. Меня затошнило, и дело было не столько в запахе, сколько в подсознании, которое уже подсказывало мне кошмарную истину.

В конце комнаты я увидел следующую дверь и решил открыть ее, пока еще мог держаться на ногах.

Дверь была тонкая и быстро поддалась. Мне повезло: я не сразу шагнул внутрь. Прямо за порогом оказалась яма. Противоположная стена комнаты была в нескольких метрах от меня, однако пола я не видел. Встав на колени, я опустил лампу в яму, насколько хватало руки, и чуть не задохнулся от вони, ударившей в нос. Внизу проявились очертания каких-то предметов. Я повадил лампой, но по-прежнему не мог разобрать, что там.

Отойдя от двери, я убрал подальше фотоаппарат, чтобы не мешался. Потом зажег вторую керосиновую лампу и отнес обе к яме. Лег на пол и как можно ниже опустил светильник. Ничего не изменилось, внизу было все так же темно. Поняв, что больше делать нечего, я снял ремень, привязал к нему лампу и стал осторожно опускать ее в яму, пока вдруг не выронил ремень из рук. Мое приспособление упало на огромную кучу на самом дне. В свете керосинового светильника я, наконец, разобрал, один из предметов и от страха судорожно глотнул воздух, на мгновение забыв о вони, которая меня окружала.

— Боже! — не своим голосом пробормотал я. Окоченевшая рука торчала из груды человеческих тел. На некоторых трупах была одежда, на других — нет. Все они были на разных стадиях разложения. Меня вдруг забил озноб, дыхание перехватило. Я с трудом поднялся на ноги и молча уставился вниз. Тут в комнате за моей спиной что-то зашуршало. Я инстинктивно отшатнулся, потерял равновесие и в следующее мгновение уже летел в открытую могилу.