Рудимент

32. ПО СЛЕДУ КРОВИ

Подкатившись к спуску в тоннель, я обернулся назад. Наш корпус походил на заколдованный восточный дворец, сквозь стрельчатые окна отсвечивали слабые, багровые огоньки пожарных щитов и поблескивали иглы громоотводов на башенках. И впервые за два с лишним года меня разозлило, что в парке так нечасто вырубают кусты.

Ни зги не видно по сторонам, если на нас захотят напасть, то это самая выгодная точка для засады. Зараза, вот я и поддался общему настроению! Больничный лесок являлся, наверное, самым безопасным местом во вселенной. Единственное, чего следовало тут бояться, так это падения метеорита…

Отчего же так неспокойно?

Ночное насекомое чиркнуло меня по щеке и унеслось, с сухим стрекотом, в сторону.

— Роби холодно, — пожаловался художник.

— 3-заткнись! — стуча зубами, огрызнулся Леви.

— Роби холодно!!

— Леви, у меня за спиной, в сумке, одеяла, — напомнил я. — Отдай одно малышу. Барков, положи девочку на траву и займись решеткой. Не бойся, Таня не проснется, пока я не скажу нужное слово. И не шумите…

— Там… — сказал Барков.

Я не узнал его голос. Невротик ломал на груди руки и вздергивал головой, как лошадь, отгоняющая слепней.

— Боже, Боже, Боже… — тоненько запричитал апостол. Роби кутался в одеяло и ворчал, как довольный мишка. Если эта гора мяса решит улечься спать прямо на дороге, мы его нипочем не растолкаем. Моя коляска остановилась задом наперед, я выворачивал шею и все никак не мог взять в толк, что происходит за спиной.

— Он без головы… — Барков икнул, затем сделал два шага в сторону и выблевал на траву ужин.

— Нехорошо! — рассудительно заметил Руди, — Так хорошие мальчики не делают.

Я развернулся, шины скрипнули на цветастой каменной мозаике. Луна выкатилась, на сей раз надолго, и потуги ландшафтных дизайнеров принялись задорно переливаться в голубом сиянии. Я и не знал, что ночами в парке так красиво… Изящные многолепестковые цветы и не думали закрываться, над дорожкой плыли чудесные, завораживающие запахи. Лиловые, нежно-розовые, охряные колокольчики, размером с бутылку от шампанского, склонялись над нами в беззвучном танце парфюмов. Светящиеся точки метались во тьме, собирались в диковинные узоры, водили хороводы в таинственном сумраке крон…

Вплотную к вертикальным прутьям раздвижных ворот лежал обезглавленный труп в зеленом комбинезоне. Голова трупа находилась на рабочем месте и кокетливо поглядывала на нас сквозь стекло вахты. Дверца караульного помещения, которую я собирался штурмовать с помощью электронных отмычек, стояла нараспашку.

— Барков, возьми у него на поясе пистолет.

— Чего? — Мой ближайший помощник не мог подняться с колен.

— Защити нас, магистр духа… — залопотал Леви, усиленно вгоняя себя в транс.

— Петька, это ведь ты… — От несчастного Владислава несло рвотой.

— Возьми оружие и ступай внутрь!

Господи, ну почему бы тебе, хоть на минуту, не подарить мне ноги! Я бы все сделал сам, сам бы проник в караулку и отворил ворота. И почему мне вечно приходится иметь дело с безвольными тряпками? Один не способен даже грамотно выпасть из окна, а другой… — Взываю к тебе, столикий демиург тьмы!.. — Роби пойдет домой. Дядя упал. Роби страшно … — Барков, там никого нет, разве не видишь? В тоннеле, действительно, никого не было. Через равные промежутки, на кафельной стене, тускло светили аварийные лампы.

— Роби хочет спать!

— Нет, малыш! — шепотом рявкнул я. — Роби не будет спать. Здесь нельзя спать! Роби едет кататься на лодке. Леви, прекрати молоть чушь и займись ребенком, иначе он уляжется!

Я уже почти разуверился в благополучном исходе, как вдруг пришла помощь, совершенно с неожиданной стороны. Темный кокон на дорожке зашевелился, и высунулась взъерошенная Танина голова. Она не должна была очухаться, это казалось немыслимым! Никто из тех, на ком я тренировался последние месяцы, не просыпался раньше времени. Я успел позлорадствовать, что Сикорски многое потерял, проводя эту ночь в собственной постели. И его, и мадам Элиссон ждали бы сразу несколько открытий…

— Питер, я не боюсь! — Звонкий голосок остановил словесный понос Леви и безудержную икоту Баркова.

— Это великолепно, — как можно безмятежнее произнес я и с ужасом ощутил, как совсем некстати задергалось нижнее веко. Хорошо, что в темноте девочка не видела наших перекошенных рож. — Таня, помоги Баркову, он боится мертвеца. Ты же ничего не боишься, правильно?

Зачем я ее провоцировал? Наверное, если бы она струсила и начала верещать, я бы немедля повернул назад. Побег провалился, и оставалось бы уповать на разосланные мной по сети копии компромата. Я не посмел отсылать друзьям материалы до последнего, до момента, когда вырубился свет. Ведь никто не представляет технических возможностей перехвата. Даже сейчас я не был вполне уверен, что мои голубки долетели до получателей.

Но что они могут значить без меня? Их воспримут как очередную информационную утку, не более того. Уж кто-кто, а я совсем неплохо разбирался в том, как делаются новости. Я насмотрелся и наслушался десятков тысяч сообщений о таких чудесах, что наши с Барковым откровения выглядели просто смешно…

— Я не боюсь мертвецов, — сказала Таня. — Я боюсь, когда никого нет рядом. Но вы же не бросите меня?

— Мы не бросим тебя! — Я не знал, плакать мне или хохотать. Голова убитого охранника скалилась из-за стекла. Как назло, луна снова выползла и засияла еще ярче, чем прежде. — Таня, у этого парня на поясе кобура с пистолетом, а сбоку — маленький кармашек, там патроны…

Свершилось немыслимое. Под впечатлением чуда, или из чувства естественного мужского стыда перед женской храбростью, Леви захлопнул рот и сам отправился в караулку. Секунду спустя он уже стоял внутри и пытался тщедушными ручонками оживить уснувший электропривод.

— Не надо! — сказал я. — Мы пролезем через пропускную калитку. Барков пусть перенесет меня, а затем вы вдвоем перевалите кресло через турникет.

У нас получилось. Чтобы не испугать Руди, Таня отважно набросила на оторванную голову покрывало. Когда все собрались внутри, Владислав осмелился вернуться в туалет вахты и там помылся.

— Надо позвонить, — предложил Леви, указывая на пульт дежурного. Там, утопленные в панель, торчали три телефонные трубки. — Мы не можем просто так уйти… — Звони, — предложил я. Меня порадовало, что философ не впадает в кому. — Оставайся и звони, куда хочешь.

Леви затоптался на месте, но к телефонам не притронулся.

— Барков, переверни его.

Владислав сглотнул. С его мокрых волос капала вода.

— Выйди наружу и переверни! — настаивал я. — Мы не двинемся с места, пока я не пойму, что тут случилось.

— Я вернусь, — вызвалась Таня. Эта рыжая не переставала меня изумлять.

— Там кто-то ходит… — прильнув к решетке, Леви расширенными зрачками следил за парком.

— Я сам! — решился Барков. — Леви, убери малыша.

— Оторвали… — Таня вцепилась в спинку кресла.

Барков показался снаружи, несколько секунд он покрутился, не поднимая на меня глаз, затем, отвернув лицо, нагнулся над телом.

— Посвети.

— Это же Франсуа… — Таня ухитрилась прочитать фамилию на кармашке. Грудь и живот трупа густо пропитались кровью, но повреждений на комбинезоне я не заметил. — Разве Франсуа дежурит снаружи?

— Посвети на рану! — приказал я, приблизившись к воротам вплотную. Сомнений не оставалось: здоровяку Франсуа оторвали голову, а точнее, скрутили, как лампочку из патрона. Позвоночный столб был вывернут на сторону, вокруг него намотались обрывки пищевода и трахеи. Версии о марсианских захватчиках, сбежавшей из зоопарка горилле и крокодилах в канализации я, к огромному сожалению, был вынужден отложить.

Лучше бы это оказалась горилла.

— Питер, там, смотри! — севшим голосом выкрикнул Леви. Мы с Таней вздрогнули одновременно. Среди деревьев скользнул белесый силуэт и снова исчез. Мне показалось, что это был человек с очень длинными руками.

— Барков, назад! И запри дверь!

Два раза нашему другу повторять не пришлось.

Малыш, не обращая ни на кого внимания, раскачивал в глубине тоннеля декоративную пальму. Он что-то бормотал себе под нос и отходил все дальше. Аварийные лампы светили слишком тускло, и мне это совсем не нравилось. Коридор был низкий, прямоугольный в сечении, и в нем свободно разъехались бы два автомобиля. Но обзору препятствовали пальмы и ползучие растения, непонятно за каким хреном расставленные по стенкам.

— Ты запер?

— Ага… Матерь Божья, Питер, там голый человек. Откуда он взялся?!

— Питер, он не доберется до нас? — теребил меня Леви.

Все они требовали от меня ясности и утешения. Машинально я погладил ледяную Танину руку у себя на плече. Наверное, я стал придатком механизма, который возит меня по земле. Я не могу как следует испугаться, бесстрастно разглядываю оторванные головы и готов выстрелить в того, кто встанет на пути. Пистолет лежал у меня на коленях.

Венец человеческих талантов, квинтэссенция устремлений тысяч поколений мужчин.

Теперь я примерно представлял, что случилось.

Франсуа не полагалось сегодня заступать в смену.

Он кого-то подменил и не уснул вместе с остальными. Когда погас свет и отказали телефоны, парень читал журнал… Затем он увидел что-то снаружи, в парке, что-то неопасное. И вышел посмотреть, не доставая оружие. Скорее всего, он увидел нагого, беспомощного человека, возможно, женщину, и не успел задать себе вопрос, кого же могли отпустить так поздно на прогулку.

А потом на него набросились и открутили голову.

Замечательный сценарий.

Я в последний раз оглянулся на родимый корпус. За воротами царила прежняя умиротворенная тишина. Чарующий океанский бриз почти не достигал ароматных клумб, мириады светляков выстраивали воздушные замки, тарахтели цикады. И над всем этим великолепием размахнуло крылья бескрайнее южное небо. Где-то там, в пушистой траве, бродил рассерженный обитатель блока «А». Совершенно невменяемый, судя по тому, что он натворил. А ежели натворил не он, выходит, еще одно чудо науки поджидало нас в гараже.

Мы загнали себя в западню.

Я оглядел свою армию и скомандовал подъем. По подземному переходу двигались в следующем порядке: впереди крался Барков с садовой тяпкой наперевес. Оказалось, что в клетушке обезглавленного дежурного полно инструментов. Барков то и дело оглядывался, словно боялся, что мы повернем назад, и указывал под ноги.

Он шел по следу из кровавых капель. В полумраке можно было принять эти черные кляксы за краску, если не знать, что это такое. Либо тот, кто оторвал голову вахтеру, сам был ранен, либо…

Либо он что-то жевал на ходу.

Мое кресло подталкивала Таня, для храбрости периодически клала мне тоненькую ладошку на плечо. Таня сама предложила услуги санитара, чтобы мотор не создавал лишних звуков. Ни одна из тысяч прочитанных мною книг не могла дать подсказку, что же произошло с нашей маленькой рыжеволосой подружкой. Неужели тарабарщина, сочиненная мной на ходу, затронула в девушке скрытый нервный узел, ответственный за комплексы и страхи? А я, дурак, который записывает прорву малозначащей информации, не удосужился нажать кнопку плеера, когда сочинял для нее снотворную басню…

Я напрягал зрение и слух, раздувал ноздри, пытаясь определить, что же нас ждет за вторыми воротами, но упрямая интуиция молчала. Обидно, чертовски обидно попасть под пулю или столкнуться с маньяком именно тогда, когда я сумел сделать что-то по-настоящему хорошее.

А ведь и правда! Если Танина отвага не пройдет до утра, то я смогу записать в актив пусть маленький, но плюсик…

Барков проявил навыки потомственного индейца и семенил от пальмы к пальме почти беззвучно. Наверное, ему не терпелось продемонстрировать отвагу после проявленной слабости. Пальмы торчали из приземистых кадок, расставленных в шахматном порядке, а между ними змеились лианы. На колени мне набросили плед и с правого бока подперли деревянным ящиком с красками Руди. Таким образом, моя правая рука, державшая пистолет, практически не напрягалась. Локоть упирался в спинку сиденья, а палец лежал на крючке. Я не надеялся, что при сильной отдаче сумею удержать оружие в пальцах, и попросил Таню примотать мою ладонь обрывком тряпки к рифленой пластмассовой ручке. Леви трясся, как банный лист, и отставал, потому что любознательный художник поминутно тащил его из стороны в сторону. Вот кто топал громче всех, несмотря на мягкие тапочки. Иногда Руди порывался во весь голос что-нибудь сообщить, но апостол ловко затыкал ему рот очередным леденцом. Конфеты и шоколад предоставила Таня. Мы шли по следу крови. Вначале я планировал отдать пистолет Баркову, но оценив его нервный тик, понял, что первые же пули достанутся нам. А затем он застрелится и обретет покой. Мы договорились с Таней, как она поступит в случае опасности. Ее задача включала мгновенный разворот кресла в сторону вероятного противника, после чего девушке надлежало присесть за моей спиной и не высовываться.

Я подумал о Куколке. Вот кто прекрасно годился для боевых действий. О тех существах, которых она называла моими детьми, я трезво размышлять не мог. Что-то во мне противилось, словно врубалась на полную мощность сирена, заглушая остатки логики. Проще всего было бы успокоить себя тем, что меня использовали.

Такая фраза часто произносится в кино.

Мне очень хотелось посоветоваться с Барковым: несмотря на его выкрутасы, больше поделиться было не с кем. Но в свете последних событий я решил поберечь психику соседа от таких новостей. Вряд ли он поздравит меня со счастливым прибавлением семейства. Кроме того, мне надлежало определиться в главном вопросе.

Я ни минуты не сомневался, что рано утром получу сообщение от Сикорски. Он же не идиот и обнаружит отсутствие компьютера. Наверняка, старый аллигатор предложит сделку. То есть сначала начальники будут в панике, захотят поставить на уши полицию и все такое, но Сикорски умеет смотреть вперед. Он начнет гадать, насколько я осведомлен, а когда убедится во взломе файлов «НРР», привлечет к поиску не копов, а совсем иные службы.

Мне давно хотелось оборвать Куколкины сопливые излияния. Не потому, что я к ней плохо отношусь, напротив, мне больно вместе с ней, просто последние дни со мной на связь выходил совершенно иной человек, совсем не та лучезарная девочка с наивными серыми глазами…

Следующую мысль я гнал от себя, но она настойчиво терлась и скреблась, точно кошка, случайно оказавшаяся за захлопнувшейся дверью.

Я боялся, что мне придется пожертвовать Куколкой ради спасения нашей экспедиции.

Крадущийся впереди Барков резко затормозил. Таня охнула и рванула кресло в сторону, разворачиваясь за ближайшей кадкой. Молодчина, не пустилась наутек, а все сделала верно! Мы находились перед плавным поворотом к пропускному пункту в тоннель. Выезд из внутренней Крепости прятался в недрах гаража и заслонялся дополнительной раздвижной секцией. Слева от решетки светились два окошка; мы видели ряд включенных экранов и угол стола с блестящим кофейником. Большая решетка тоннеля, предназначенная для габаритных грузов, была, как и внутренняя, задвинута, но рядом зиял сквозной проход с турникетом.

Я приподнял под одеялом пистолет. Все планы летели к черту. Я готовил пламенную речь, рассчитанную на мгновенный победоносный эффект. Дежурные должны были выскочить — и тут же заснуть. Но дежурные выскочили несколько раньше, не дождавшись нас.

Мужчина в белой рубашке и черных отутюженных брюках лежал лицом вниз. На его поясе тихо шипела рация, а в идеально отполированных ботинках отражались настенные светильники. Я не сразу сообразил, что так шокировало Баркова. У дежурного по плечо отсутствовала правая рука; скорее всего, он скончался от болевого шока. Минутой позже мы обнаружили и руку, и пистолет.

Мужчина успел выстрелить дважды, и обе пули попали в цель. Эхо этих выстрелов мы и слышали с Владиславом у него в палате. Но существо, в которое он стрелял, не угомонилось сразу, оно успело убить его и второго вахтера. Назвать того, кто это совершил, человеком у меня не поворачивается язык. Второй патрульный, такой же аккуратный и подтянутый, сидел за столом внутри дежурки. Слева от него стояла неостывшая чашка кофе, а в правой руке охранник сжимал трубку телефона. Но позвонить никому не успел, поскольку в глаз ему вогнали металлическую ножку от стула. Ударили с такой силой, что тупая ножка пробила кость и торчала у бедняги из затылка.

Все затаили дыхание. Я держал Таню за руку и вдруг решил для себя головоломку, не дававшую мне спать последнюю неделю. Я читал электронные послания Дженны и никак не мог поймать ускользающий обломок паззла. Теперь все собралось воедино. Как выразился позже Леви, мы узрели лик дьявола. На самом деле, все гораздо проще. Мы встретились с соплеменниками Дженны.

Куколка не напрасно не доверяла матушке. Девчонка была отнюдь не первым ребенком, зачатым в дебрях корпуса «А», и, возможно, не последним. Но, без сомнения, она стала самой большой удачей фирмы «Сикорски и К°», она могла существовать среди людей, лишь периодически подправляя аномальные всплески ДНК. Судя по событиям последнего месяца, Сикорски сделал огромную глупость. Дженна находилась на пороге самоконтроля. Если бы мамочка позволила ей родить ребенка, все могло пойти иначе.

Она родила бы мне единственного сына.

Она почти научилась управлять своим невероятным организмом. Но мамочка не дала дочери такого шанса стать человеком. Сумасшедшие беременности Куколки взорвали все неокрепшие связи, сорвали гайки с болтов, превратили ее тело в котел неуправляемых реакций…

Существо из пробирки умирало. Оно забилось в самый угол тоннеля, за короб с пожарным гидрантом, и скорчилось в позе эмбриона. Обнаженная спина мужчины представляла из себя сплошной синяк, на боках вспухли рваные ссадины, точно он продирался сквозь заросли колючей проволоки. Неестественно большие ступни с загнутыми вниз острыми ногтями периодически вздрагивали. Из пораненных пяток сочилась кровь. На серой, лишенной ультрафиолета коже вздувались комки вен. От того места, где в него попали, до гидранта протянулась, по светлым плиткам пола, широкая бурая полоса. Одна пуля охранника попала бедолаге в грудь, вторая угодила в переносицу, превратив низ лица в сплошную кровавую корку. С синего шишковатого черепа свисали обрывки проводов, сгибы обоих локтей почернели от уколов. Я не назвал бы убитого здоровяком, но в скрюченных пальцах он держал оторванную руку дежурного. Одетая в белый рукав, рука сжимала пистолет, точно такой же, как был у меня. На крепком запястье продолжали идти плоские элегантные часы.

— Должен быть еще один… — Барков ткнул дрожащим пальцем в окно пропускного пункта, где виднелась запрокинутая физиономия, с ножкой от стула в левом глазу. — Что это такое, Питер? Что это такое?! Гляди, у него все суставы вздулись!

— Думаю, это старший брат Дженны… — Я старался говорить медленно и рассудительно. — Некоторые из них в полдесятого, видимо, проходили процедуры и не были как следует привязаны. Врачи одновременно уснули, а… больные разбежались.

— Руди хочет домой! Домой! Домой!! Ах, черт. Мы совсем потеряли из виду малыша, он воспользовался замешательством Леви и неловко убегал в обратном направлении, растирая на ходу слезы. Его жирные бока тряслись под пижамой при каждом шаге.

— Питер, он шевелится… — прошептала Таня. — Он не умер! Господи, он не умер, надо ему помочь…

— Нет! — опомнился я. — Через сорок минут придет с обхода смена. Мы должны успеть добраться до машины.

— Ты не понял, Питер? — нехорошо осклабился Барков. Его влажные волосы вздыбились, как щетина от швабры, а мокрая насквозь рубаха прилипла к телу. — Этот чудик вырвал парню плечо из сустава! Может, их там с десяток! Ты предлагаешь отогнать их лопаткой? — Он помахал своим нелепым оружием. Таня тоже не отводила взгляда от бетонных внутренностей гаража. Руди, ковыряя в носу, застрял на полдороге. Без сопровождающего он совершенно не ориентировался, топтался на месте и тихонько скулил.

— Его напугали, — предположил я. — Он всего лишь защищался. Настоящий убийца действовал бы иначе…

— Я туда не пойду! — взвизгнул Леви.

— Защищался? — передразнил Барков. — Покажи мне человека, который способен оторвать другому руку! Какая сила нужна!

— Он не сильнее нас с тобой, — сказал я. — Он быстрее. Быстрее живет и быстрее передвигается. Ладно, Бог с тобой, оставайся, я пойду один… Таня, тебя не затруднит зайти в проходную? Нет, сначала подкати меня, чтобы я мог прикрыть тебя с пистолетом, Нажми белую клавишу, только недолго!

Девушка отважно перелезла через пластину турникета и приблизилась к мертвому караульному.

К счастью, на внешнем посту питание присутствовало. Ворота лязгнули, и решетчатая секция неторопливо поползла в сторону.

— Достаточно! — Я поднял пистолет, стараясь держать в поле зрения открывшуюся брешь и узкий ствол проходной. — Как только я проеду, нажми красную клавишу. Затем заприте двери проходной, привалите чем-нибудь, да вот, хотя бы, цветочными горшками, и ждите. Таня, посмотри там, под мониторами. Должна быть кнопка управления внешними воротами…

— Да, тут три. Написано «Север», «Запад»…

— Северный выезд, Таня. Нажми. Когда увидишь на экране, что я проехал, сразу же закрывай, понятно? Сами из тоннеля никуда! Появится смена с обхода, и вас вытащат. Барков, не трясись! Если оно еще в гараже, то боится не меньше нашего. Никто вас не съест!

Прожектор за турникетом освещал солидный кусок гаража. У дальней стенки стояли три легковых автомобиля, а за поворотом, ближе к выезду, должны ночевать пикап и микроавтобус с эмблемами Крепости. Точнее, с эмблемами той невинной конторы, что окружает Крепость. Я знал наверняка, что они там стоят, я неоднократно их видел, когда Дэвид и Томми возили меня в другие больницы. Микроавтобус бы сейчас подошел нам лучше всего. Но один — я обречен катиться по пустому шоссе, пока не закончится заряд батарей.

Свободным пальцем я нажал кнопку, и послушный двигатель потянул кресло на подъем. Под темными сводами гаража жужжание мотора забивало остальные звуки. Я преодолел пологую аппарель и обнаружил, что до боли в пальцах сжимаю рукоять пистолета. Таня еще не закрыла за мной ворота, я видел ее напряженное лицо через стекло, рядом с задравшимся кадыком мертвого охранника.

Я приостановил кресло и попытался изобразить улыбку. Никто на меня не нападал. Гараж был совершенно пуст, если не считать машин. Зато дверца, врезанная в наружную раздвижную створку, открываемая вручную, слабо качалась на ветру. Кто-то совсем недавно покинул стоянку.

В эту секунду из глубины тоннеля донесся рык и металлический стук. Еще одно несчастное создание пыталось штурмовать внутренние ворота. На какой-то момент мне представилась кошмарная картина: безголовый Франсуа медленно поднимается, цепляясь ободранными пальцами, и так же медленно, но уверенно разгибает двухдюймовые прутья, пропихивает ставшее гуттаперчевым тело в щель и, роняя лохмотья мяса, идет к нам.

У дураков мысли сходятся. Дремавший Барков стремглав заскочил в караулку и вынул с пояса убитого охранника пистолет. После чего он подхватил в охапку Таню и промчался сквозь щель в воротах. Леви сграбастал малыша за локоть и, невзирая на сопротивления, тоже потащил вслед за мной.

— Я там не останусь! — вопил храбрый самоубийца.

— Заводи мотор! — спорить или смеяться у меня не было сил. — Шевелись, Барков! Разбей стекло в автобусе! Нет, не это, лучше заднее, не так заметно! Отлично! Теперь ищи зажигание! Леви, усади малыша и отопри ворота, там снизу и сверху задвижки.

Таня, в машину! Там есть застежки, чтобы складывались спинки. Иначе не войдет кресло… Ага, отлично! Кое-как меня запихнули внутрь. Дизель «Форда» взревел — и заглох. Барков соединил проводки, но слишком нервно обошелся со сцеплением. Руди увлеченно раскачивал машину своим весом. Леви повис на верхнем шпингалете. Наконец тяжелая створка подалась, и перед нами показалась последняя преграда — опущенный полосатый шлагбаум со светоотражателями. Мощные фонари освещали широкую асфальтовую дорожку к самой последней стене. Северный выезд был свободен, Танечка нажала верную кнопку.

За ажурными створками сияли далекие огоньки федерального шоссе.

— Давай же! — прикрикнул я на водителя. Барков зажмурился и втопил педаль в пол. Руди и Таня от неожиданности слетели на пол, Леви очутился у меня на коленях.

Шлагбаум разлетелся на части. Заднюю дверь позабыли закрыть, она зацепилась за что-то наверху, нас обдало остатками стекла. Левые колеса машины заскочили на поребрик, Владислав что-то орал и суматошно крутил руль.

Руди заплакал. Из его разбитого носа пошла кровь. Таня пыталась вернуть тушу малыша на сиденье. Леви молился, совершая движения руками, будто отгонял ос. Коляска завалилась на бок, в проход, привалив малышу ноги, а два ремня безопасности, которыми меня крест-накрест зафиксировала Таня, затянулись намертво на животе и горле, лишив меня воздуха.

Когда Баркову удалось выровнять «Форд» и до спасительных ворот оставалось не более десяти метров, нас настигла голая женщина. Первой ее заметил Леви и поднял такой крик, что наш водитель едва не врезался в бетонный столб.

Задняя дверца так и оставалась открытой, как задравшийся хвост скунса. Б ярком свете прожектора возникли две синие руки: одна ухватилась за фаркоп, другая мертвой хваткой вцепилась в голую пятку малыша. Его жалобный плач сменился диким воплем, от звериных когтей на нежной коже брызнула кровь. Краем глаза я видел эту мускулистую пятерню, больше похожую на лапу гиббона. Женщина засадила когти глубоко в кожу Рудиной ноги, а животом и ногами волочилась по дороге. Над полом поднялась лысая голова негроидного типа, со сплющенным носом и морщинистыми щеками. Глаз в темноте я не видел, но зато заметил обвислую женскую грудь, исцарапанную, с оторванным левым соском.

От удара о столб машину швырнуло вправо, вылетело одно из боковых стекол, Таня упала на малыша, придавив его окончательно. Голая женщина попыталась закинуть ногу в салон, но тут положение спас Леви. Инерцией его оторвало от меня и швырнуло уродице в лицо. Апостол вопил не переставая.

Женщина невероятным образом изогнула ногу и схватилась ею за подголовник заднего сиденья. Схватилась именно ногой, потому что вместо нормальной ступни у нее там имелась вытянутая обезьянья ладонь и когти такой длины, что велюровая обшивка кресла мигом разошлась.

— Барков, гони! — отчаянно орал я, пытаясь развернуть правую руку с пистолетом навстречу опасности. Мое бесполезное, никчемное туловище, крест-накрест опутанное ремнями, не могло даже стать точкой опоры для единственной здоровой конечности. При каждом толчке я скатывался все ниже и вбок. И этот мешок с костями Куколка называла мужчиной!

Возможно, от обилия химии подопытная тварь почти превратилась в зверя, но ей хватило разума отыскать верный путь наружу, и она всеми силами цеплялась за наш ковчег. Апостол, со всего маху, воткнулся вытянутым черепом женщине в лицо. От неожиданной боли она разомкнула хватку на Рудиной лодыжке и отшвырнула Леви в сторону. Малыш тут же подтянул пораненную конечность к животу. Леви чудом не вывалился наружу и задницей высадил одно из окон по правому борту.

Мы проскочили внешний периметр, Барков обернулся и сделал резкий маневр, одновременно нажав на газ и тормоз. Автобус повело боком, слава Богу, здесь дорога становилась достаточно широкой, и мы не сверзились в кювет. Таню, вверх ногами, кинуло на переднее сиденье. От удара у нее с ног сорвало кроссовки. Леви умудрился зацепиться за мое кресло и благодаря своей массе остался внутри салона. Синяя женщина продолжала подтягиваться на ноге, демонстрируя немыслимую подвижность бедренного сустава, и вдруг закричала низким, вибрирующим голосом. Вторую ее ногу при развороте затянуло под заднее, спаренное колесо.

Тем не менее, она не разжала хватку! Спинка сиденья прогнулась, что-то хрустнуло внутри, Барков оскалился, как первобытный дикарь, и дал задний ход. Автобус сшиб два или три столбика со светоотражателями, монстра протащило позвоночником по декоративным камням бордюра. Женщина голосила, как раненый слон, лохмотья волосатой кожи с ее спины разлетались во все стороны.

В тот момент, когда она выпустила фаркоп и воткнула когти в войлочное покрытие пола, на манер абордажных крюков, я выстрелил. Так получилось, что затянутый до предела ремень сдвинулся на плечо, освободив правую руку. Пистолет был по-прежнему привязан к ней, и оставалось только развернуть ствол. На это моих заячьих силенок хватило.

Я выстрелил трижды. Не знаю, и не хочу знать, попал или нет, но голенастое синюшнее чудовище оторвалось и в позе раздавленного паука осталось лежать на дороге. Я увидел, как она корчится на асфальте, шевеля всеми четырьмя конечностями, и последовал примеру Баркова. Меня рвало кислой желчью, пустой желудок содрогался и не мог успокоиться.

Гораздо позже Леви, цыкая дыркой от выбитого зуба, убеждал всех, что подействовали его молитвы. Никто с ним не спорил. Таня промокала ссадины малышу. Барков хлестал воду из канистры и по очереди поливал всех нас. Когда у него перестали дрожать руки, мы закрыли заднюю дверь и выехали на шоссе.

Пистолеты выкинули в канаву. Разделили по справедливости оставшийся Танин шоколад. Три четверти досталось малышу, чтобы успокоился. Пришлось вручить ему краски и позволить разрисовать машину изнутри. За этим занятием он и уснул. Леви творил намазы на африканский манер, взывая к синтоистскому демиургу и периодически упоминая великую богиню Кали. По крайней мере, не мешал мне прокладывать маршрут.

До недавнего времени я представлял себе местоположение Крепости в общих чертах. Санитары возили меня в зашторенной машине в город, но всякий раз очень далеко. Только на прошлой неделе сетевые приятели вычислили меня через спутник и прислали подробную карту штата.

Я позволил Баркову гнать по шоссе ровно семь минут, после чего мы, в полной темноте, свернули в кукурузу.

Искореженный «Форд», заглатывая разбитыми окнами ночную прохладу, несся посреди узкого кукурузного коридора. Таня вздрагивала во сне, свернувшись калачиком на переднем сиденье. Руди, откинувшись, храпел на полу, в проходе. Леви клевал носом, порываясь дочитать индийскую мантру. Барков отыскал в бардачке сигареты и закурил. Я сидел у него за спиной и не видел выражения его лица.

— Что дальше, Петя? — по-русски, глухо спросил Владислав.

— Через четыре мили развилка, уйдем влево. Там должно быть ранчо и асфальтовая дорога… — Я подвигал курсором. Компьютер лежал на соседнем кресле. Такие подробные карты, как эта, предназначались для военных и сотрудников различных спецслужб. При клике на соответствующий квадрат масштаб изменялся в разы, можно было разглядеть даже мельчайшие тропки и отдельно стоящие амбары. Наша Крепость обозначалась значком принадлежности к Пентагону и пунктирной линией, запрещающей полеты.

— Как думаешь, нас убьют, если поймают? — покосившись на Таню, со странной интонацией спросил Барков.

— Ты передумал умирать?

Это было что-то новое. Сегодняшняя ночь продолжала приносить сюрпризы. Но на свой счет поведение Баркова я отнести никак не мог. Он пристально вглядывался в изгибы дороги, старательно избегая рытвин.

Круги желтого света плясали в переплетении стеблей, навстречу нам вспархивали птицы, сотни проснувшихся насекомых бились о лобовое стекло. Со всех сторон смыкался непроходимый, двухметровый океан кукурузы.

— Я так прикинул… — Барков окутался вонючим облаком, закашлялся, отгоняя рукой дым. — Раз уж я влез в такую кутерьму, надо пожить немножко. Короче, это… Я просто хотел тебе сказать… — Он выплюнул сигарету. — Ну, чтобы ты не думал, что я деревянный, или тебе не поверил тогда…

— Я не считаю тебя деревянным.

— Нет, погоди! — сердито перебил он. — Я не о том. Я насчет фильмов, и сайтов, и вообще… Я пораскинул: они ведь всех нас натянули, да? Вот я и думаю: перед тем, как подохнуть, нехило бы этим мудакам натянуть глаз на жопу. Как считаешь, Петруха?

— Натянем, Владислав. — У меня опять некстати задергался глаз и разболелся живот. — Мы их обязательно натянем!