Хотя проделывать это приходилось практически каждое утро, Ян Фартинг до смерти не любил вставать на рассвете и выбираться из уютной постели. Примерно полчаса после пробуждения ему обычно казалось, что его опоили каким-то зловредным зельем, лишающим жизнь всякой надежды и радости. Хоть плачь, хоть стой, хоть падай…
Поэтому Ян с удовольствием хватался за всякую возможность отсрочить момент подъема (а сегодня такая возможность была, поскольку отец с матерью наверняка еще спали после вчерашней скромной, но праздничной пирушки).
Завернувшись в одеяла и вцепившись в свою тощую подушку, Ян размышлял о том, что переживает сейчас подлинное райское блаженство. «Будь я поэтом, – думал он, – наверняка посвятил бы этому состоянию сонный сонет. Я воспел бы скитания по берегам Леты, дремотные и сладостные объятия медлительного потока, тишайший ветерок моего дыхания, мелодичные переливы благословенной рапсодии сопения. Как приятно просто спать и ничего не делать, как чудесно, что этот абсолютный покой очищает сердце от всех мучительных воспоминаний…»
Но тут в счастливую полудрему Яна грубо вторглись какие-то резкие посторонние звуки. Издалека послышался гневный возглас и треск ломающегося дерева.
Ян повернулся на другой бок и плотнее натянул шерстяное одеяло на голову, чтобы не слышать всего этого безобразия. Если кому-то вздумалось колотить в какую-то дверь, это не должно помешать его блаженству.
Но неумолимая рука выдернула его из царства грез.
– Эй, Ян! – донесся до него отцовский голос. – Что ты наделал?
– Наделал?! О чем ты, пап?
Выудив ответ на свой вопрос не столько из слов приемыша, сколько из его голоса, мистер Фартинг указал заскорузлым пальцем куда-то в сторону входной двери.
– Там собралась целая толпа народу. Они хотят с тобой потолковать. На твоем месте я бы перекинулся с ними парой слов из окна нашей спальни. Суровые ребята. Что случилось? Ты что, вчера им всем башмаки испоганил?
Ян выбрался из-под одеял и, пошатываясь, побрел вверх по лестнице в спальню родителей. Мать уже проснулась.
– Что там за шум? – спросила она.
– Какие-то люди пришли поговорить с Яном, – ответил Соме Фартинг. – Так что же все-таки стряслось, сынок? – Сапожник почесал голову так яростно, что перхоть ливнем посыпалась из волос. – Ты что, выдурил у них лишние монеты?
Ян покачал головой, не разжимая губ.
Мистер Фартинг перевесился через подоконник и крикнул вниз:
– Эй, вы там! Кой черт сюда вас принес?
Ян осторожно подкрался к окну, чтобы взглянуть на столпотворение. На полутемной улице собралось не менее дюжины человек. В руках у них были факелы, а на лицах – зловещее выражение. Впереди стоял живодер Хэнк с перекошенной от ужаса и гнева физиономией.
– Ты его от нас не прячь, Фартинг! Мы его все равно выцарапаем! Он – настоящий колдун, мерзостный чародей, лопни его глаза! Вчера весь город видел, как он самому Черному Властителю голову отрезал – не хухры-мухры! А сегодня с самого утра земля трясется, небо растрескалось, черная тьма накрыла наш бедный Грогшир! Погибаем, без вины виноватые!
– Да! – признал Сомс Фартинг, втянув носом прогорклый воздух и окинув взглядом клочки тумана, ползущие к дому из переулков. – Похоже, что-то неладно.
Ян вздрогнул. Он попытался отступить от окна, но ноги не послушались.
Такое обычно бывало перед припадком.
– Ты ему про собаку скажи, Хэнк! – выкрикнул какой-то тип с болезненно-желтоватым лицом. – Скажи ему про беднягу Мрака!
«Мрак? – удивился про себя Ян. – Но ведь Мрака убил тот норх!»
– Сегодня утром, – сказал живодер, – ко мне в калитку стал кто-то царапаться. Я открыл и увидел только половину моего бедного песика…
«О Боже!» – только и смог подумать Ян.
– …одержимую каким-то злым духом! И дух мне говорит, что всю эту жуть на наш город накликал Ян Фартинг – вот кто! Отдай его нам, сапожник! Пускай он наведет порядок в городе, или мы сожжем его! Я всегда чуял, чем от твоего дурачка воняет. Соме Фартинг! Черная магия, вот! А теперь нам, порядочным людям, приходится расплачиваться за то, что ты приютил в своем доме это чудовище!
– Чушь и бред! – откликнулась на это Матильда Фартинг. – Они всегда недолюбливали бедного Яна. Сомс! – вполголоса добавила она, чтобы снаружи никто не услышал. – Задержи их разговором. Поспорь с ними. Главное, чтобы двери не полезли ломать. – Она схватила Яна за руку и потащила его из спальни. – Пойдем, мой мальчик. Тебе нельзя дома оставаться.
– Погоди-ка минутку, Хэнк, – сказал мистер Фартинг, сменив удивление на гнев и решимость. – В свое время ты был мастак придумывать сказки, но теперь превзошел даже самого себя!
Миссис Фартинг тем временем прикрыла за собой дверь и торопливо повела Яна по узкому коридору к лестнице, выходящей на крышу.
– Давай, Ян, вылезай на крышу и бегом к конюшням. Семь бед – один ответ.
Укради чью захочешь лошадь и беги из Грогшира куда глаза глядят.
Ян кивнул. Он лазил по этой лестнице на крышу много раз, но в основном забавы ради. Где находятся конюшни, он знал. Но ведь он никогда еще не ездил верхом на лошади, тем более на краденой. При мысли о том, что ему предстоит, он онемел от ужаса.
– Пошевеливайся, Ян. Еще не хватало, чтобы мой сын попал в лапы таким болванам!
– Я люблю тебя, мамочка, – замирающим голосом пробормотал Ян, когда руки его уже нащупывали перекладины лестницы.
– Заткнись и убирайся, иначе я заставлю тебя прихватить с собой холодной овсянки на дорогу! – со слезами в голосе прошептала Матильда. – Дуй, Ян!
Ян поднялся по лестнице и распахнул крышку люка, ведущего на крышу. Порыв холодного ветра помог ему окончательно проснуться, и тут Ян в очередной раз замер от изумления.
Все вокруг было совсем не таким, как раньше!
Темное небо, расчерченное непрестанными вспышками молний, казалось, висело вверх тормашками; между грозовыми облаками виднелись звезды вперемешку с горами и прочими обрывками ландшафта. Прямо над головой у Яна красовалась изнанка какого-то иного уровня земли, покрытая лесом, с такого расстояния похожим на ковер мха. Смотреть на это слишком долго было небезопасно для рассудка, поэтому Ян опустил глаза.
Но Грогшир был не многим лучше. В этом полумраке, с клочьями туч и едва различимыми переменами в структуре самого воздуха, он напоминал какую-то злобную пародию на привычный средневековый город. Так могло бы выглядеть какое-нибудь невеселое местечко в пригороде ада. Гигантский замок в центре города, и прежде-то не казавшийся особо симпатичным, теперь походил на изваяние из черного льда, греха и порока.
Все изменилось, запахи стали другими, вкус воздуха – тоже.
Новый порыв ветра всколыхнул одежду. «Темный Круг! – внезапно сообразил Ян. – Так пахло только в Темном Круге! Значит, катаклизм, перемешавший землю и небо, каким-то образом спустил магию с цепи, и теперь она хлынула на Грогшир, меняя все вокруг до неузнаваемости».
А те люди на улице думали, что во всем виноват Ян Фартинг. Неудивительно, что они хотят добраться до него!
– Ян! – донесся снизу приглушенный оклик матери. – Что там у тебя еще не слава Богу?
– Все! – прохныкал Ян.
Мать просунула в люк ручку метлы и подтолкнула его.
– Убирайся! Быстро, пока не поздно!
Она была права, но Ян медлил, не в силах рассудить, что лучше – смерть или этот безумный, в одночасье ставший чужим и пугающим мир. Но с другой стороны, еще вопрос, будет ли смерть похожа на сон, на уютное дремотное забытье. «Если со смертью мне повезет, как в жизни везло, – тогда совсем труба», – рассудил Ян. Так что смерти следовало бояться больше, чем всяких дурацких выкрутасов неба и земли.
Ян осторожно добрался до края крыши и перепрыгнул на соседнюю, схватившись за дымоход. Медленно, опасливо он продвигался по корявой смоленой дранке и зыбкой соломе кровель к месту, где находились общинные конюшни Грогшира.
Еще издали он услышал встревоженное ржание лошадей, почуявших в городе что-то необычное. «Может, фиг с ней, с лошадью, – подумал Ян, – лучше спрячусь где-нибудь в укромном местечке, и пускай Хиллари обо мне заботится».
Но он тут же вспомнил, что Хиллари теперь обижена на него. Возможно, она не захочет больше иметь дела с этим жалким полутрупом. Да и толпа скоро разрастется и начнет прочесывать грогширские трущобы. Нет, надо оказаться от них как можно подальше. Мама права. Побег – его единственный шанс на спасение, и вся его надежда – конюшни.
Проникнуть через крышу конюшен внутрь было невозможно, поэтому Ян спрыгнул на землю и заглянул в окно. К счастью, конюхов внутри не оказалось; в полумраке виднелись только силуэты лошадей.
Ян открыл окно, неуклюже перевалился через подоконник и плюхнулся на кучу сена. Поспешно поднявшись и отряхнув солому с одежды, он двинулся к ближайшему стойлу. Там стояла гнедая кобыла с роскошной рыжей гривой; прежде Ян уже встречал ее на улицах. Это животное чем-то привлекало его. Если уж красть, то красть то, что нравится.
Кобыла тоже, по-видимому, узнала Яна, припомнив лакомые кусочки, которыми тот иногда угощал ее. Ян всегда испытывал к животным большую приязнь, и теперь ему впору было благодарить себя за это полезное свойство.
Хотя Яну в жизни не приходилось собственноручно седлать и взнуздывать лошадей, он видел, как другие делают это, и помнил последовательность. Кобыла терпеливо ждала, пока Ян прилаживал ей на спину седло в тусклом свете, слабо сочившемся с улицы через окно.
Ян открыл дверь. С восточной стороны, где стоял его дом, донеслись приближающиеся голоса. Надо было поспешить.
Из– за невысокого роста Яну было трудно взобраться на лошадь. Он подтащил к кобыле лесенку. Но и оказавшись в седле, он чувствовал себя крайне неуверенно: ему казалось, что в любой момент он может свалиться. Все наездники, которых Ян прежде видел, на посторонний взгляд не испытывали никаких затруднений в верховой езде… но для Яна это было не так-то просто!
Он пригнулся и вцепился лошади в гриву, пытаясь направить ее на запад, прочь от голосов толпы и от границы Темного Круга.
– Давай, дружище, – дрожащим голосом прошептал он в ухо лошади. – Поторопись, только не сбрось меня ненароком.
Лошадь громко фыркнула, закатила глаза и поднялась на дыбы, едва не уронив Яна на землю. А в следующую секунду она уже мчалась галопом к востоку, навстречу толпе!
– Нет! – заорал Ян. – Не-е-е-ет!
Он изо всех сил натянул поводья, но безрезультатно: лошадь, по-видимому, твердо решила доставить Яна прямо в лапы его врагов. Перед внутренним взором бедняги пронеслись чудовищные видения своей печальной и скорой на расправу судьбы, и он застонал от гнева и досады.
Кобыла во весь опор неслась по темной улице, прямо туда, где горели факелы.
– Вот он! – крикнул кто-то.
– Вот этот мерзкий колдун!
– Хватай его!
– Смерть колдуну!
– На костер его!
Эти милые возгласы сопровождались жаром огня от факелов и зрелищем протянутых рук и злобно искаженных лиц. Волна чужой ненависти захлестнула Яна.
Это было чистой воды безумие. Яну казалось, что его вот-вот сорвут с седла и потащат на костер или растерзают прямо на месте. Лошадь рвалась вперед, сквозь толпу, расшвыривая в стороны разъяренных горожан. Ян тихо захныкал.
«Неужели это конец? – пронеслось у него в голове. – Неужели эти люди, с трудом терпевшие всю жизнь мое существование, наконец решились дать волю своей злобе?»
Лишь отчаяние и ужас заставляли Яна по-прежнему цепляться за лошадь. Ведь иначе он просто свалился бы под ноги толпе, добровольно принеся себя в жертву…
Да, жертва… Интересно, прекратится ли все это, если он пожертвует собой?
При этой мысли паника в его душе на мгновение улеглась, и в ушах Яна Фартинга внезапно зазвучала прекрасная мелодия, навевающая безмятежное спокойствие…
…А в следующий момент лошадь каким-то чудом прорвалась мимо жадно протянутых рук, прибавила скорость и помчалась по улице, прочь от пылающих факелов, к окраине Грогшира.
– На коней! – крикнул кто-то.
– Нельзя его упускать! – раздался другой вопль. – Не пускайте его в Круг!
Тогда вообще кранты!
Круг! Ну да, конечно! Лошадь неслась галопом прямо к границе Темного Круга!
Вернее, к тому месту, которое было Темным Кругом до наступления всех этих странных и чудовищных перемен.
– Нет! – завопил Ян Фартинг своей кобыле, снова натягивая поводья. Ветер свистел у него в ушах. – Ты не туда скачешь! Там еще опаснее!
– Прости меня, Ян Фартинг, – ответила лошадь, – но там ты сейчас нужнее.