Справил тризну дома с едва ставшими на ноги Милавой и Преславой — помянули с грустью, но без слез и стенаний упокоившихся детей, лишь просили Белбога принять безвинные души в Ирий — рай небесный. У славян в это время — до введения христианства, — смерть родных людей не воспринималась скорбью, напротив, считали ее милостью богов, возносившим души в чертоги небесные. Поэтому тризну проводили как праздник — с щедрым застольем, плясками и песнями. Варяжко же не мог принять такой обычай, расценивал его в отношении своих близких — как прежде с Румяной, так и сейчас, с малышами, — кощунством, провел поминки как желал. Жены же послушно следовали воле мужа, хотя и не понимали — зачем печалиться, ведь детям там, в небесах, будет лучше.
После, не медля ни часа, отправился в городскую управу предлагать свою помощь справиться с пришедшей бедой. Но там никого не застал, даже сторожа не оказалось — похоже, что мор напугал всех служивых мужей — от посадника до тиуна. Долго не раздумывал, направил коня через Волхов в Неревское гнездо — здесь, за окраиной города, располагался в казармах Новгородский полк. Прошел через ворота, попросил дежурного на посту проводить к командиру полка. Воин из ветеранов признал бывшего правителя и командующего, оставив у ворот своего помощника, сам провел гостя в полковую канцелярию. Доложил о нем находившемуся здесь воинскому чину — незнакомому Варяжко, хотя прежде знал всех, вплоть до командиров взводов — по-видимому, назначили уже после его отставки.
Представился, когда старший служивый посмотрел на него вопросительно: — Я Варяжко, добытчик каменьев, — после заявил тому: — Мне нужен командир полка по важному делу.
— Командира нет — занемог, я за него, — последовал ответ служивого, немного помолчав, назвал себя: — Сотник Хотен, — и спросил: — Что за дело?
— В городе мор. Надо поднимать полк и вести на помощь людям.
Сотник посмотрел на Варяжко недоуменно, переспросил еще: — На помощь? И чем же воины могут помочь — они же не лекари!
— Надо идти по домам, забрать на погребение усопших. А тех, кто еще жив — обиходить, о том я расскажу и покажу, как надо.
— А ты знаешь, отчего люди мрут?
— Да, знаю, а также то, как спасти тех, до кого еще недуг не дошел. Но если упустить время, то много еще народа помрет — мы же не должны допустить такого.
Служивый задумался, а потом высказал свое решение: — Сам я полк в город направить не могу — только с дозволения тысяцкого. Поедем вместе, сам и растолкуешь ему.
Тысяцкий Любим, занимавший одно из помещений в детинце, встретил своего бывшего командующего неласково — едва тот перешагнул порог вслед за сотником, бросил угрюмо:
— А ты почто здесь? Опять надумал народ мутить?
Пришлось Варяжко самому начать разговор, не дожидаясь вступления сотника:
— Не мутить, а спасать. Ты знаешь, Любим, люди сейчас гибнут от мора, у меня самого двое детей представились. Надо, немедля ни дня, идти им на выручку, иначе помрут многие. Предлагаю привлечь к тому воинов полка — о том я говорил Хотену, но ему надо твое позволение.
— Ты кто — заместо богов? Это их воля — кого прибрать к себе, а кого оставить. Так что будет так, как есть, а ты держись подальше и не будоражь народ. Все, Варяжко, иди — недосуг с тобой водиться.
Так и ушел ни с чем, пеняя про себя городские власти, не пожелавших и пальцем пошевелить для спасения населения. Направился в мастерские, занявшие огромный амбар на набережной в Людине — его Варяжко выкупил для своего дела. Здесь отпустил работных людей до окончания мора, объяснив им, как уберечь себя и родичей от недуга, сам также отправился домой. Помогал женам с уходом за выздоравливающими детьми, делал что-то по хозяйству, а душа не находила покоя, болела за тех, кто страдал от напасти, не в силах помочь им. Видел, как с каждым днем все больше помирало народу — мор не унимался, лишь набирал силу, — а власти продолжали бездействовать. Так прошла неделя, когда отчаявшиеся люди не взбунтовались, на стихийно созванном вече призвали к ответу правление города. Кто-то вспомнил о Варяжко, как-то прознав о его намерении помочь страдающему люду и отказу важных чинов, объявил о том собравшемуся народу, тот и потребовал вернуть бывшего правителя во власть.
Варяжко, вызванный на вече гонцом, принял волю новгородцев, но пояснил, что, возможно, ему придется предпринять крутые меры, просить же каждый раз разрешения от совета господ и зависеть от него считает только помехой делу. Практически заявил о восстановлении ему полной независимости, как в бытность Верховным правителем, народ же, доведенный до отчаяния неутихающим мором, согласился с его условиями, даже вернул прежнее название должности. Только оговорил, что по самым важным делам Варяжко все же должен получить одобрение вече, тот дал зарок — так оно непременно и будет. Не теряя ни дня, приступил к исполнению самых срочных мер — вызвал верных людей, назначил каждому задание, после собрал глав городских служб и войсковых командиров, уже с ними разбирался с задачами по их ведомству.
Сформированные из войсковых подразделений команды с приданными им лекарями и чинами администрации пошли по дворам с обследованием каждой семьи. Забирали умерших — в иных домах не оставалось никого из живых, давали назначение больным и наставления их родным по уходу и мерам предохранения от болезни. Ввели карантин по всему городу — объявили людям, чтобы сидели дома, никаких сборищ не должно быть, за помощью нужно обращаться к назначенным в каждом квартале чинам. Тем же, кому придется бывать в общих местах — на торгу или храме, — обязали непременно носить повязки, закрывающие рот и нос — их срочно пошили и раздали по домам распоряжением властей. Для контроля за исполнением всех принятых мер учредили санитарную службу, которой давались обширные права — вплоть до насильственного принуждения и назначения штрафов на провинившихся.
Компанию борьбы против эпидемии Варяжко и назначенные им люди проводили как боевую операцию. Созданный штаб отслеживал ситуацию по всем землям, куда пришел мор, направлял туда дополнительные средства и силы, если возникала нужда. К спасению людей привлекли все воинские части, из казны выплачивали немалые деньги на закупку продовольствия и необходимых материалов, раздавали бесплатно нуждающимся семьям. Не сразу, постепенно, эпидемия пошла на спад, жертв от гриппа (слава богам — не "испанки"!) становилось все меньше, через месяц практически сошла на нет. Итоги ее оказались удручающими — на северных землях умерла треть населения, а в самом Новгороде по данным проведенной переписи остались в живых меньше шести тысяч человек, тогда как раньше их насчитывалось более десяти тысяч. Ни в одном сражении не теряли столько народа, ужас от происшедшей беды не проходил еще долгие годы.
Уже спокойнее, без недавней горячки, Варяжко взялся за налаживание хозяйственных дел и укрепление своей власти. Прежний опыт с его отставкой послужил ему уроком не полагаться только на себя, а больше внимания уделить привлечению всех влиятельных кланов на свою сторону. Кроме того, посчитал нужным избавляться от недругов любыми путями, не давать им возможности набрать силы, подавить их заговоры в зародыше. В этом плане сослужила пользу минувшая эпидемия — она унесла жизни наиболее ярых врагов, не отличавшихся юным возрастом и крепким здоровьем. Именно старые главы родов составили костяк совета, добившегося отречения Варяжко, а потом провели своих ставленников во власть. Воистину — нет худа без добра, сама судьба расправилась с недругами и расчистила ему путь, как ни кощунственно то ни звучало.
Главный же вывод, который сделал для себя Варяжко — не торопиться со своими проектами и планами, надо впредь реальнее просчитывать возможности, да и наклонности людей, иначе они просто отторгнут предпринимаемые им начинания. С теми же планами колонизации — что простому люду до дальних земель, когда еще здесь, на родной стороне, достаточно простора, тем более сейчас, после мора. Правда, отказываться от присоединенных земель — на Урале или в Пермяцком крае, — Варяжко не собирался, хотя в них по вине предшествующей власти возникли серьезные сложности. После того, как ввели дань на местные племена и стали насильно изымать имеющееся у них добро, пошли стычки, дошедшие до боевых столкновений и потерь с обеих сторон. Туземцы покинули свои прежние селения, исподтишка нападали на воинские посты и заставы, поселения переселенцев — убивали, сжигали дома и посевы, — а потом скрывались в густой чащобе.
Своим указом Варяжко отменил дань и воссоздал управу по сношениям с туземными племенами, поручив ей всеми мерами восстановить добрососедские отношения. Обязал вернуть изъятое ранее добро или возместить ее стоимость, а также наладить взаимовыгодную торговлю. В тоже время для безопасности переселенцев направил дополнительные воинские силы, средства на строительство острогов и защитных укреплений, но запретил самим нападать на туземцев или проводить против них карательные операции, поручил решать возникшие конфликты по возможности миром. Создал еще управу для изыскания ценных руд и строительство добывающих предприятий в этих землях, назначил ее главой Зорана, ходившего с ним в последних походах на восток. Дал ему карту с отметками предполагаемых месторождений, объяснил еще приметы и способы добычи ценных металлов — того же серебра, каменьев, после наказал уже в этом году отправить экспедиции — на юг Урала и Прикамье.
Много хлопот выдалось в эту зиму Варяжко и его людям, им пришлось заново строить систему власти, восстанавливать то, что порушили пришедшие на их смену невежественные мужи. С теми же податями, коммунальной и пожарной службами, а особенно в полках, Убрали некомпетентных командиров, назначенных прежней властью по родственным связям, исправляли огрехи и даже прямое вредительство, учиненное ими с попустительства прежней власти — в боевой подготовке, снабжении оружием и амуницией, даже питании — урезали через край, да еще и обворовывали. Специальная инспекция провела во всех полках дознание по фактам недобросовестного ведения службы, по его итогам кого-то из виновных наказали штрафом или понижением в чине, других уволили, тех же, кого уличили в корысти или злом умысле, судил военный трибунал.
Непростая сложилась ситуация с внедрением на Новгородской земле христианства. Первые его ростки, взвращенные в прошлое правление Варяжко, пришедшая на смену власть выкорчевала без остатка — изгнала священников, при довольно деятельном участии населения и языческих жрецов разрушила православные храмы. Теперь же, прознав о возвращении прежнего правителя, в Новгород вновь заявилось посольство от князя Владимира и киевского митрополита Леонтия, присланного из Византии. С той же целью — внести православное христианство, дать ему возможность пустить корни на землях новгородских. Второй раз наступать на грабли Варяжко не собирался — отказал посольству, а княжескому боярину Здебору передал грамоту для Владимира с объяснением причины: — Народ его не приемлет иной веры, вносить же смуту из-за кого бы то ни было не намерен.
То ли доводы Варяжко не убедили своенравного князя или на него повлияли церковники — тот прислал ответную грамоту, в котором настаивал на содействии православным священникам, в противном случае почти открыто грозил Новгороду какими-то неприятностями. Верховный правитель, следуя данному народу обещанию, созвал вече по столь важному делу, на котором объявил о своем отказе посольству и последовавшей грамоте Владимира. Как и предполагал, новгородцы дружно поддержали его решение, а на ультиматум князя постановили: — Не бывать тому, за веру пращуров не пожалеем и жизни! А Владимир со своими чужеверцами не на того напали — получат ответку, если полезут.
Князь исполнил свою угрозу — после того, как узнал из грамоты Варяжко о воле Новгорода, пошел на сговор с эмиром булгарским и уже с ним весной 995 нанес предательский удар в спину прежнему союзнику. Объединенным войском напали на Поволжский округ, понесли огромные потери, но подавили сопротивление защитников своей многотысячной массой, захватили Казань, другие прибрежные города и селения. Кроме того, Владимир перекрыл путь по Волге напротив выстроенных крепостей на Которысли и Оке, поставив здесь на страже свои ушкуи с частью войска. Фактически южные и восточные округа отрезали от северной земли, а войска и поселения в них оказались во вражеском окружении. Ситуация в Поволжье для Новгорода складывалась катастрофическая, он просто терял все приобретенные земли и население в них, переломить же ситуацию сил практически не имелось — оставшимся на севере полкам противостояло впятеро большее воинство Киева и Булгара.
Варяжко узнал о нападении на Поволжскую землю с запозданием — от старшего каравана судов, прорвавшихся через вражеские заслоны. Не успел восстановить прежнюю агентурную сеть, распавшуюся за два минувших года, так что приходилось пользоваться информацией из случайных источников. Идти сейчас на помощь уже не имело смысла — слишком поздно, необходимое на то время упущено, да и имеющихся у него сил явно было недостаточно. Но смириться с поражением, бросить своих людей на отрезанной земле не мог, днями и ночами думал над выходом из казавшейся безнадежной ситуации. И в какой-то миг возникла мысль, которую он вначале отверг — слишком безрассудной и авантюрной она представлялась, но после, когда других реальных вариантов так и не нашел, вернулся к ней.
Продумал сам, стараясь предусмотреть любое развитие событий, затем обсудил с самым близким кругом доверенных людей и только потом внес проработанный проект на общий совет с участием командиров всех полков и руководителей причастных к нему служб. Сомнений и споров его идея вызвала предостаточно, но лучшей альтернативы никто не предложил, так и приняли предложенный Варяжко план операции с какими-то дополнениями и поправками, немедля ни дня принялись за исполнение порученных каждому ее участнику задач. В течении двух недель подготовили все нужное снаряжение, сформировали ударную группу, в самый разгар лета выступили в поход.
В операции задействовали почти все полки, дислоцировавшихся на северной земле, общей численностью более четырех тысяч бойцов, оставили лишь малую часть на заставах и гарнизон в самом Новгороде. Конечно, шли на риск — вздумай кто из сильных соседей пойти войной на Новгородскую землю, то последствия могли оказаться хуже некуда — сил для серьезного отпора просто не осталось. Основания для подобного шага имелись — у поморян потери населения от эпидемии в минувшую зиму составили не меньше, чем у новгородцев, а у кого-то гораздо больше. Так что им было не до походов против кого-либо, своих проблем хватало с головой.
Целью похода и всей операции, возглавляемой самим Варяжко, поставили захват Киева и низложение Владимира с княжеского престола, пока он с войском на Волге, в последующем избрание нового Великого князя. Ее успех представлялся проблематичным — Владимир набрал достаточную силу и влияние, чтобы уверенно держать под своей рукой все русские земли. Но иного выхода ни Варяжко, ни его люди не видели, ясно осознавали, что с князем мирно не сговориться — он уже закусил удила и не отступится, пока не подомнет под себя Новгородскую землю. Только отстранением его от власти можно было снять ту угрозу, что нависла над вольным народом, потому и приняли на себя столь сложную и рискованную задачу. Если не справятся с ней и потерпят неудачу, то окажутся под пятой тирана и тогда ни о какой-либо воле не стоит и мечтать — правах ли Новгорода или в выборе веры.
Шли на самых быстрых судах — ушкуях и стругах, от рассвета до заката, останавливаясь только на ночлегах. Нужно было упредить тех, кто мог бы передать весть о приближении новгородского войска к Киеву и нагрянуть в стольный град внезапно, как снег на голову. О скрытности речь не шла — невозможно спрятать на оживленном пути почти сотню судов, так что все решала скорость. Проходили мимо городов и селений без остановок, оставляя за собой недоуменные взгляды местных жителей — куда же так торопится немалая рать, по чью душу? Препятствий на пути не встретили — все встречные и попутные суда разбегались в стороны при виде несущейся скорым ходом армады боевых кораблей. Меньше, чем через три недели достигли цели — возвышающегося на правом берегу города, растянувшегося на несколько верст.
Прошли вдоль Подола, свернули на Почайну и пристали к причалам у основания горы — никто из стоящих на берегу людей не двинулся с места, чтобы как-то помешать или поднять тревогу. Только в детинце на горе забегали стражники, спешно стали затворять ворота и занимать оборону на стенах. Как и намечали, появление войска стало для киевлян полной неожиданностью, но идти сразу на штурм новгородские воины не стали, попытались занять город мирно. Вслед за передовыми стругами подошли ушкуи, с них неспешно высадились подразделения полков и разошлись вдоль подножья, давая время защитникам крепости и обитателям верхнего места — нагорной части города, — прийти в себя. В Подол не стали входить, чтобы излишне не будоражить мирное население и торговый люд, хотя оно там и без того всполошилось, завидев прибывшее войско.
Через час посланец от новгородского войска поднялся на гору и подошел почти вплотную к воротам — княжеские воины на стенах ему не препятствовали, хотя и держали оружие наготове. Громким голосом, на всю округу, передал заявление командующего:
— Народ новгородский направил нас не с войной к вам, люди славного Киева. Князь же ваш, Владимир, подло напал на наши земли в Поволжье, хотя повода к тому от нас не было. Убил много народа, разорил города и селения, теперь насильно удерживает их в неволе. Такое злодеяние не должно остаться безнаказанным — мы пришли с отмщением, но не к вам, а к князю — нет у нас теперь с ним мира. Объявляем Владимира преступившим законы человеческие и божьи, не достойным править землями русскими. Нет ему возврата в Киев, а княжеский престол не для него. Для того и прибыло войско — встать у него на пути, коль вздумает вернуться сюда. Город занимать мы не собираемся, но и оставлять за спиной без нашего присмотра не можем. Посему наши воины займут детинец и важные места в нагорье, чинить же препятствия в ваших делах не станут. В том слово даем, можем поклясться Перуном.
Кто-то выкрикнул со стен:
— Что нам Перун и боги твои старые, нехристь поганый! Да и давно пора пощипать ваш город продажный, только жируете и гребете все под себя!
Посланец ответил с заметной в голосе злостью:
— Ты не веди речь за других — на то есть более важные люди. Передай им, а мы подождем ответа. Не будет по-доброму, тогда поговорим по другому!
— Ладно, Борис, не болтай лишнего, — одернул кто-то басом крикуна, после обратился к новгородцу: — А ты не пугай, чай, не дети малые, что слов твоих испужаться. Как скажут старшие — так и будет, а там посмотрим — чья возьмет!
Ответ от киевского посадника получили к вечеру — от отказался впускать новгородское войско в верхний город, мало того, — велел уходить подобру-поздорову, иначе вернется князь и задаст ему перца. Переговоры миром не закончились, как надеялся Варяжко, пришлось начать штурм крепости. На закате дня онагры с ушкуев начали обстрел камнями и зажигательными бомбами. Огонь скоро распространился на стенах и за ними, раздались крики обожженных, а расчеты все продолжали слать заряды в детинец. Когда же часть деревянных стен буквально сгорела дотла, а в других камни проломили солидные бреши, пошли в атаку специально сформированные штурмовые отряды из самых опытных бойцов, за ними остальные подразделения.
В наступившей ночи, освещаемой заревом горящих строений, воины смяли ряды защитников у стен — те, ошеломленные пожаром, который не смогли затушить водой, не оказали серьезного сопротивления и отступили. Основная сеча пошла в глубине крепости, бойцы обеих сторон бились почти вслепую, но за счет сохранения строя, да и превосходства в силе новгородцы несли меньшие потери и шаг за шагом развивали успех. Сражение шло почти всю ночь — сначала с плотной массой противника, а после, когда разбили его основную часть — с разрозненными группами. Уже на рассвете взяли под свой контроль всю нагорную часть города с княжескими хоромами и православным храмом, возведенном на месте прежнего капища. Захватили в плен и посадили в поруб посадника, а с ним за компанию митрополита Леонтия, во многом повлиявшим на Владимира против Новгорода.
Сам Варяжко не шел в бой со своими воинами, как бывало не раз прежде, ясно понимал, что в сутолоке и неразберихе ночного сражения вряд ли его участие принесет пользу. Рассчитывал больше на выучку бойцов и опыт командиров, которые должны были без особых потерь справиться с противником, вдвое уступавшим в численности, к тому в большей части состоящим из городского ополчения. Да и ошеломление от разгорающихся пожаров и скорого разрушения оборонительных сооружений — за час с небольшим работы полусотни онагров, — отнюдь не поднимало боевой дух защитников. Но все же волновался, прислушиваясь к звукам боя — крикам командиров, лязгу оружия, ударам по щитам, — особенно в начале боя. После же, когда сражение переместилось вглубь крепости, непроизвольно вздохнул с облегчением — победа уже не вызывала ни малейшего сомнения.
Наутро, когда битва закончилась, а новгородской войско полностью заняло верхний город, обошел знакомые с юности места, невольно вспоминая свое отрочество в княжеской дружине. Сколько воды утекло за почти два десятка лет, а ему казалось — все было, как вчера. Впечатление портили останки пожарищ — выгорела треть строений в детинце, но тот же княжеский двор уцелел, разве что выломаны ворота и кое-где еще заметны следы случившейся здесь схватки. Выслушал доклады командиров о прошедшем бое и потерях — они оказались в пределах планируемого, убитыми и ранеными около пятисот человек, а у противника более тысячи и еще столько взяли в плен. После отпустил с приказом дать бойцам отдых, только оставить караульную смену, сам же отправился в хоромы посадника располагаться там со всем штабом. Занимать княжеский двор не стал, оставил нетронутым до вселения в него нового Великого князя — разумеется, если его планы сбудутся.
В тот день довелось Варяжко встречаться с жителями верхнего места и Подола, для того он специально отправился в людные места — на торги (их в Киеве было несколько, в отличие от Новгорода, с одним на весь город). Самыми оживленными и важными считались подольское Торговище и Бабий Торжок на Горе, здесь торговали купцы с самих дальних сторон — из Византии и Персии, Готланда и Померании. Кроме самой торговли, они служили главными центрами городской жизни — сюда люди приходили, чтобы узнать новости, да и просто пообщаться с другими, поговорить о том и о сем. Здесь рождались и распространялись сплетни и слухи, кликуны — биричи объявляли указы и читали грамоты, вызывали в суд ответчиков. Они не закрывались ни на день, чтобы вокруг не происходило, так и сейчас, после прихода новгородского войска и ночного боя в верхнем городе, бурлили народом, даже пуще обычного — всем хотелось узнать, что же произошло?
Варяжно шел открыто по торжищам с сопровождающей его охраной, не пытаясь затеряться среди других гостей города. Напротив, впереди идущий воин объявлял во весь голос: — Расступись, дорогу Верховному правителю Новгорода!
Народ расступался, люди молча, без криков и громкого ропота, смотрели на того, кто захватил Киев силой, принес смерть и неволю их близким, а потом слушали его речь с помоста. Варяжко видел хмурые лица, злобу и страх в глазах киевлян, понимал обуревавшие их чувства, но вины за собой не признавал — он сделал все, чтобы избежать кровопролития. Даже тогда, когда отдал приказ на штурм, велел своим воинам понапрасну не лишать жизни защитников. Потому те пощадили выживших и взяли в плен, а не вырезали до единого, как нередко поступали с чужеземными врагами. Выступая перед народом Киева и гостями, Варяжко старался простым слогом донести до каждого — Новгород не хочет войны, здесь лишь для того, чтобы отлучить тирана от княжеского престола. Осознавал, что словами не переменить враждебное отношение, но все же посчитал нужным хоть как-то смягчить его, сделать более терпимым, не доводить до прямых столкновений.
В последующие дни и недели делом доказывал киевскому люду мирный настрой — вывел войско за город, оставив только часть на охране детинца и для патрулирования города, отпустил захваченных в плен воев, даже не потребовав за них выкупа, не вмешивался в местную жизнь, постепенно возвращавшуюся в привычное русло. Предпринятые меры позволили избежать новых жертв и вооруженных конфликтов, в какой-то степени примирили киевлян с нахождением в их городе чужого войска — во всяком случае, не задирали воинов, хотя и какой-либо приязни также не высказывали. Тем временем гонцы от Варяжко направились во все русские земли с грамотами о взятии Киева и отречении Владимира от великокняжеского престола. В них призвали поддержать новгородский народ, вставшего на защиту своей воли и веры пращуров против прежнего князя, всем миром избрать нового правителя Руси.