Рейхов сын

Эпилог

Балтийское море, борт лайнера «Суоми».

20 июня 1950 года, 12 часов 15 минут.

Белоснежный красавец-лайнер удалялся от Кёнигсберга, вспенивая и расшибая встречные волны своим широким, совсем не крейсерским носом. Заказанный на верфях «Блом унд Фосс» резко пошедшей в гору фирмой «Нокия», лайнер стал настоящим символом новой Финляндии — богатой, сытой, спокойной и безопасной страны. Не отличаясь особой быстроходностью, — «Титаник», вон, рекорд скорости ставил, и чем все закончилось? — этот трансатлантический лайнер призван был поражать воображение пассажиров своим богатством, роскошью, вышколенностью обслуживающего персонала и профессионализмом моряков. Для придания особой статусности этому кораблю совет директоров фирмы-владельца даже переманил на его мостик, с военного флота капитана Раниена, командира легендарного броненосца «Ильмаринен», принявшего вместе со своим систершипом, «Вяйнаминен», неравный бой с двумя советскими линкорами в Аландском бою. Неизвестно какими посулами сманили на круизное судно старого морского волка, но, по слухам, благодаря этой сделке он стал очень обеспеченным человеком.

День выдался довольно свежий и палуба была пустынна: всего несколько человек, в основном дети и подростки, вместе с родителями или гувернантками, которым все было нипочем, находились на ней, пара человек в шезлонгах читала газеты, да на корме, задумчиво вглядываясь в удаляющийся берег, стоял молодой черноволосый гауптштурмфюрер со скромными «Железным крестом» 2-го класса, значками «За ранение», «За подбитый танк», «Киликийский щит», да израильским орденом «Подавитесь гои»[75] 3-й степени на груди и нарукавной лентой «Турция», соответственно, на рукаве. На левом отвороте кепи офицера был значок с изображением эдельвейса — эмблема горных стрелков Германии. Он стоял за некоей палубной надстройкой, название и предназначение которой для него, человека сугубо сухопутного, было совершенно неизвестно. Со стороны можно было подумать, что он укрывается, выслеживая кого-то, однако взгляд его, обращенный к берегу, был отсутствующим, а на губах блуждала легкая задумчивая улыбка. Столь необычное для пассажира лайнера место расположения этого молодого человека объяснялось просто: он привык иметь прикрытой спину, и даже здесь, на спокойном судне для перевозки толстосумов, боевая привычка давала знать о себе.

Внезапно гауптштурмфюрер встрепенулся, отгоняя от себя некие личные, но, вероятно, приятные мысли, наклонил голову, прислушиваясь, и удивленно нахмурился.

— Роман! Роман, ну что это за ребенок? — донеслись до гауптштурмфюрера слова на русском языке. — Не суй туда руки, бесененок, папа будет ругаться! Максим, ну скажи же ты ему!.. Опять смылся! Мальчишка, ей-же-ей, а не красный командир!

В укрытие эсэсовца проскользнул моложавый советский подполковник танковых войск с целым иконостасом советских, немецких, турецких, монгольских и северокитайских наград — имелся даже редкий тувинский орден «Дружба народов».[76] На худощавом лице подполковника застыла иронично-раздраженная улыбка.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — козырнул эсэсовец. Обратился он к танкисту, впрочем, не слишком громко, сочтя, что тот не желает быть обнаруженным.

— Guten Tag, herr Hauptsturmfuehrer, — столь же тихо отозвался тот. — Я вам тут не помешал?

— Ничуть, — немец отодвинулся, давая старшему по званию больше места.

— И все же прошу меня извинить. Супруга, — танкист кивнул головой в сторону палубы, где невидимая им женщина продолжала распекать шалящего сына, — сегодня не в духе, да и ее чрезмерная материнская забота о нашем сыне…

Подполковник цокнул языком и покачал головой.

— Обычно она себя сдерживает, понимает, что наш первенец все же мальчик и держать его на коротком поводке неразумно, но сегодня с нею лучше не спорить. В такие моменты предпочитаю находиться от жены подальше.

— Бог не сладит с бабой гневной, — блеснул знанием Пушкина гауптштурмфюрер.

— Точнее не скажешь, — хохотнул подполковник и протянул ладонь для рукопожатия. — Давайте знакомиться? Макс Александр Хальсен, новый советский военный атташе в Японии. У вас замечательное знание русского.

— А это мой родной язык, — эсэсовец улыбнулся и ответил крепким рукопожатием. — Новый второй заместитель военного атташе Германии в Японской Империи, Геннадий Кудрин. Хотя по документам — Гейнц Гудериан.

— Эк как с именем-то повезло, — Хальсен хмыкнул.

— Ну, это еще что. С нами новый первый заместитель атташе плывет, моряк, так тот вообще Геббельс. Не корабль, прямо, а рейхсканцелярия.

Подполковник вновь коротко хохотнул:

— Ну, полагаю, о том, каким образом русский парень стал капитаном горнострелков СС, вы мне за время плавания еще расскажете, времени у нас будет много.

— Да что там рассказывать? — отмахнулся гауптштурмфюрер. — Был сыном полка, стал сыном Рейха.

— Надо же, рейхов сын, — рассмеялся его собеседник. — Но все же, надеюсь, поведаете поподробнее. Кстати, заходите вечером к нам вместе с вашим «рейхсминистром», я прихватил с собой несколько бутылочек дагестанского коньяка.

— Со всем моим удовольствием, — ответил Кудрин. — За коллегу не поручусь, хотя он парень компанейский, вряд ли откажется. Хм… Мне кажется, или ваша супруга замолчала?

Подполковник выглянул из-за угла надстройки.

— Похоже, загнала-таки Ромку в каюту, — отметил он, обернувшись к Гене. — А ваш спутник — корветтенкапитан?

— Именно так, — кивнул молодой человек. — Он на палубе?

— Спускается с мостика. Причем выражение лица его мне совсем не нравится.

— Может, случилось что?

— А пойдемте спросим, — предложил подполковник. — В конце концов, последние дни на австралийско-японской границе крайне неспокойно. Сами знаете, американцы воду мутят, японцы не отстают, постоянные провокации и стрельба с обеих сторон. Может, радиограмма какая по этому поводу?

— И впрямь, стоит спросить Карла, что случилось, — согласился Кудрин.

Мужчины стремительным шагом преодолели пространство до спустившегося на палубу моряка и, после короткого знакомства Макса Александра Хальсена с Карлом-Вильгельмом Геббельсом, поинтересовались, что последнего так встревожило.

— Я только что от Раниена, — мрачно произнес тот. — Капитан просил меня донести до всех военных и дипломатов на корабле о том, что вчера американо-японское противостояние перешло в активную фазу.

— Вот, чтоб их всех, — ругнулся танкист. — Неймется им. Неужто опять война?

— Это не все, — произнес Геббельс. — Пока это не подтвержденная информация, но, судя по всему, час назад американцы применили на Яве ядерное оружие.