Глава 1

ШИФРОВАНИЕ ВКЛЮЧЕНО

ЖДИТЕ ЖДИТЕ

ДЖЕОНОЗИАНСКИЙ ПЕРЕДОВОЙ ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ — БАЗЕ СЛУЖБЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ СИЛ ФЛОТА, ОРД-МАНТЕЛЛ.

ГОТОВЬТЕСЬ К ПРИЕМУ БОРТОВ С РАНЕНЫМИ. ГРУППА СОРТИРОВКИ ОЦЕНИВАЕТ ЧИСЛО ТЯЖЕЛЫХ В ДВЕНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ, ПОВТОРЯЮ: ДВЕНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ. ЛЕГКОРАНЕНЫХ ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ, ПОВТОРЯЮ: ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ. РВП[2] — ДЕСЯТЬ ЧАСОВ. ПРИОРИТЕТ НОМЕР ОДИН — ОБСЛУЖИВАЮЩИЙ ПЕРСОНАЛ БАКТА-КАМЕР.

ГОТОВЬТЕСЬ К ПРИЕМУ СЕМИДЕСЯТИ ДВУХ ТЫСЯЧ ГОДНЫХ К НЕСЕНИЮ СЛУЖБЫ СОЛДАТ, ПОВТОРЯЮ: СЕМИДЕСЯТИ ДВУХ ТЫСЯЧ, ПОДЛЕЖАЩИХ ПЕРЕДИСЛОКАЦИИ. ПРИОРИТЕТ — ВООРУЖЕНИЕ ОТДЕЛЕНИЙ СПЕЦНАЗА.

ЭТО ВСЕ. КОНЕЦ СВЯЗИ.

Республиканский ударный крейсер «Неумолимый»: на пути к Джеонозису для эвакуации войск. В ожидании приказа

Республиканский коммандо 1136 вглядывался в лица всех, кто стоял в очереди к штурмовым транспортам.

Некоторые были в шлемах, другие без, но — так или иначе — все лица были идентичны его собственному. И в то же время не было ни одного знакомого.

— Живее! — крикнул старший по погрузке, обводя равнину вытянутой рукой. — Давайте, парни, пошевеливайтесь… в темпе, как только можете.

Транспорты приземлились в клубах пыли, и солдаты приступили к посадке — некоторые несли товарищей на себе, чтобы корабли скорее могли взлететь. На самом деле причин для спешки не было. Они проделывали это тысячи раз на тренировках — к эвакуации в боевых условиях были подготовлены все. И это даже не отступление. Они одержали свою первую победу.

Выхлоп транспортов вздымал в воздух рыжую джеонозианскую землю. РК-1136 — Дарман — снял шлем и тщательно протер перчаткой бледно-серый купол, очистив от пыли и заодно осмотрев несколько новых царапин и подпалин.

Старший повернулся к нему. Это был один из очень, очень немногих известных Дарману неклонов на службе Великой армии — коренастый морщинистый дурос с отвратительным характером.

— Ты идешь или как?

Дарман продолжал возиться со шлемом.

— Я жду товарищей, — ответил он.

— А ну, тащи свою блестящую задницу на борт, — раздраженно сказал дурос. — У меня график.

Дарман аккуратно сунул бронированный кулак под подбородок инородца. Не было нужды ни выдвигать виброклинок, ни что-либо говорить. Свою мысль он донес.

— Ладно, сэр, когда будете готовы, — сказал дурос и снова принялся гонять клонов. Он понимал: спецназовца лучше не злить, особенно когда тот все еще на адреналине после боя.

Но никого из отделения по-прежнему не было видно. Дарман знал, что ждать дальше бессмысленно. На связь они не выходили. Быть может, отказали комлинки. Или же их забрал другой транспорт.

Впервые за свою искусственно укороченную жизнь Дарман не мог протянуть руку и прикоснуться к людям, вместе с которыми вырос.

Он прождал еще половину стандартного часа. Транспорты садились все реже, и очередь становилась короче и короче. Наконец на пустынной равнине не осталось никого, кроме него самого, дуроса и полудюжины клонов. Последний корабль готовился к взлету.

— Лучше проходите, сэр, — сказал старший. — Все уже улетели. По крайней мере, кто жив.

Дарман в последний раз обвел взглядом горизонт, чувствуя, будто он поворачивается спиной к людям, которые все еще ждут его.

— Иду, — отозвался спецназовец и встал в хвост очереди. Когда транспорт взлетел, он долго смотрел на клубы пыли, быстро уменьшающиеся нагромождения скал и пятна кустарника, пока Джеонозис не превратился в тусклую красноватую точку.

Можно будет поискать на «Неумолимом». Надежда еще есть.


* * *

Наконец транспорт вплыл в гигантский ангар корабля. Дарман окинул взглядом просторное помещение и море людей в белой броне, двигавшихся слаженно и в строгом порядке. Когда двигатели смолкли и машина замерла на площадке, первым делом он обратил внимание на царящую вокруг тишину.

В ангаре, битком набитом солдатами, стоял запах пота и застарелого страха, а от резкой бластерной гари першило в горле. Но было так тихо, что если бы Дарман своими глазами не видел усталых и израненных солдат, то не поверил бы, что за последние тридцать часов произошло что-то важное.

Палуба вибрировала под подошвами сапог. Дарман все еще стоял и смотрел на клонов, разглядывая въевшуюся в доспехи джеонозианскую пыль, когда к нему приблизились двое идентичных солдат.

— Номер? — произнес голос, который тоже был неотличим от его собственного. Командир провел считывателем; на самом деле ему не нужно было спрашивать у Дармана ни номер, ни другую информацию, потому что датчики в броне «Катарн» безмолвными электрическими сигналами уже сообщили статус последнего. «Без существенных ранений». Группа сортировки на Джеонозисе пропустила его: главной заботой медиков были раненые — кроме самых тяжелых, которым было уже не помочь, и тех, которые могли перевязать себя сами. — Ты меня слышишь? Ответь мне, сынок.

— Я в порядке, сэр, — сказал Дарман. — РК-один-один-три-шесть, сэр. Я не контужен. Я в порядке. — Он замолчал. Никогда уже больше он не услышит свое прозвище. Все погибли — Джей, Вин, Тейлер, он знал это. Просто знал. — Сэр, никаких вестей о РК-один-один-три-пять…

— Нет, — ответил командир. Очевидно, похожие вопросы он слышал каждый раз, когда подходил к бойцам справиться об их состоянии. Клон взмахнул приборчиком, который держал в руке. — Если их нет среди раненых или в этой группе, значит не выжили.

Спрашивать было глупо. Зря он это сделал. Солдаты-клоны — а республиканские коммандос в особенности — были буквально созданы для своей работы. В ней заключалась сама причина их существования. И в этом отношении им повезло, объяснил как-то сержант-инструктор; там, в обычном мире, каждое разумное существо независимо от расы терзалось вопросом о смысле жизни, о цели своего бытия. Клонам это не требовалось. Они просто знали. Их создали специально для этой роли, и сомнения никогда их не тревожили.

Дарману тоже были неведомы сомнения — до сего момента. Несмотря на все тренировки, к такому он оказался не готов. Он нашел местечко возле переборки и сел.

Рядом, втиснувшись в пустое пространство, умостился какой-то боец. Их наплечные щитки звякнули от соприкосновения. Оба посмотрели друг на друга. Дарман редко общался с другими клонами: спецназ тренировался отдельно от всех, включая ЭРКов. Броня солдата была более светлой и легкой, не столь прочной, как у него: спецназ носил экипировку более высокого класса защиты. Кроме того, на доспехах Дармана не было никаких знаков различия.

Но каждый сразу понял, кем является другой.

— Клевая «дисишка», — с завистью протянул боец. Он смотрел на DC-17: солдатам выдавали более тяжелую, менее функциональную модель DC- 15. — Ионный импульсник, бронебойный гранатомет и еще снайперка в придачу?

— Угу. — Каждый предмет экипировки Дармана обладал более высокими техническими характеристиками. Просто жизнь обычного солдата ценилась меньше, чем жизнь спецназовца. Так было заведено, и Дарман никогда не задавался вопросом почему — или задавался, но недолго. — Все в одном.

— Здорово. — Солдат одобрительно кивнул. — Задание выполнено, э?

— Угу, — тихо ответил Дарман. — Выполнено.

Боец замолчал. Может, не очень-то хотел болтать со спецурой. Дарман знал, что думают солдаты о нем и ему подобных. «Тренируются не как мы, воюют не как мы. Даже разговаривают по-другому». Сборище примадонн.

Дарман не считал себя заносчивым. Чего скрывать, он умел все, что требовалось от солдата, и не только: штурмовые действия, подавление внутренних беспорядков, освобождение заложников, взрывные работы, точечные убийства, слежка, не говоря уже о всевозможных пехотных операциях на любой территории, в любых условиях и в любое время. Всему этому он учился на тренировках — сперва на тренажерах, потом с настоящими боеприпасами. Учился вместе с отделением — тремя братьями, с которыми провел всю сознательную жизнь. Они соревновались с другими отделениями, с тысячами точно таких же клонов… только не совсем таких, потому что эти четверо были братьями и отличались от других.

Но как жить без отделения, его не учили. Теперь придется узнать на горьком опыте.

Дарман нисколько не сомневался, что является одним из лучших спецназовцев в истории. Его не отвлекали повседневные заботы вроде семьи и хлеба насущного — как говорили инструкторы, ему посчастливилось не знать всего этого.

Но теперь он был одинок. Очень, очень одинок. Что весьма выбивало из колеи.

Дарман долго размышлял в молчании. Выжить, когда все товарищи погибли, — гордиться тут было нечем. Чувство, которое он испытывал, напоминало то, что сержант-инструктор описывал как… стыд. По-видимому, так погано бывало после поражения.

Но ведь они победили. Это была их первая битва, и они победили.

«Неумолимый» выдвинул трап, и в ангар хлынул яркий свет орд-мантелльского дня. Дарман машинально надел на голову шлем и встал в ровную линию солдат, ожидая высадки и дальнейшего перераспределения. Теперь его заморозят и будут держать в криосне, пока долг не позовет опять.

Вот, значит, каково послевкусие победы. Как же тогда будет после поражения?


* * *

ИМБРААНИ, КИИЛУРА: 40 СВЕТОВЫХ ЛЕТ ОТ ОРД-МАНТЕЛЛА, РУКАВ ТИНГЕЛ

Барковое поле переливалось всевозможными оттенками, от серебристого до алого. Ветерок с юго-запада колыхал колосья волнами. Прекрасный день позднего лета; вот только для Этейн Тур-Мукан он стал одним из самых кошмарных в ее жизни.

Этейн бежала и бежала, пока не обессилела. Она свалилась между бороздами, не глядя куда. И задержала дыхание, когда под ней хлюпнуло что-то мокрое и вонючее.

Гнавшийся за ней виквай не мог ничего слышать из-за шума ветра, но Этейн все равно старалась не дышать.

— Эй, девуля! — Хруст стеблей под сапогами приближался. Виквай тяжело сопел. — Ты куда деться? Не стесняйся.

«Не дышать».

— У меня есть бутылка урркала. Хочешь повеселиться? — По виквайским меркам он обладал удивительно большим словарным запасом, хотя и сосредоточенным на базовых потребностях. — Я классный, ты просто меня не знать.

«Надо было дождаться темноты. Можно повлиять на его разум, попробовать заставить его уйти».

Но она не дождалась. И сосредоточиться тоже не могла, как ни старалась. Слишком много адреналина и неконтролируемой паники.

— Ну же, худосочная, где ты? Я тебя отыскать…

Судя по топоту, он продирался через поле и был уже близко. Если вскочить и побежать, она погибнет. Если оставаться на месте, виквай рано или поздно найдет ее. Он явно не терял интереса и сдаваться не собирался.

— Девуля…

Голос виквая звучал совсем близко, метрах в двадцати правее. Этейн украдкой втянула немного воздуха и снова сомкнула губы. Легкие горели, от напряжения на глаза навернулись слезы.

— Девуля… — Еще ближе. Сейчас наступит прямо на нее. — Деву-у-у-уля…

Этейн знала, что он с ней сделает, когда найдет. Если посчастливится, потом он убьет ее.

— Дев…

Призывы виквая прервало громкое влажное «хрясь». Он охнул, и «хрясь» раздалось снова — громче, резче и сильнее. До Этейн донесся болезненный вскрик.

— Сколько тебе повторять, ди'кут?[3]Голос был другой: человеческий, с твердыми властными нотками. Хрясь. — Не трать. Мое. Время. — Новый удар, новый вопль. Этейн вжалась лицом в грязь. — Еще хоть раз напьешься, еще хоть раз станешь гоняться за женщинами, я рассеку тебя отсюда… и досюда.

Виквай завизжал. Это был дикий, нечленораздельный вой, который издает обезумевшее от боли животное. За свое короткое пребывание на Киилуре Этейн вдоволь наслышалась этих звуков. Затем наступила тишина.

Второго голоса она раньше не слышала, но это не имело значения. Она и так знала, кому он принадлежит.

Этейн напрягла слух, практически ожидая, что тяжелый сапог сейчас опустится на ее спину, но услышала лишь шорох и хруст стеблей под двумя парами ног, бредущих через поле. Удаляющихся от нее. Ветер доносил обрывки разговора: похоже, выволочка продолжалась.

«…намного важнее…»

Что именно?

«…позже, но сейчас, ди'кут, ты должен… понял? Или я рассеку…»

Этейн ждала. Наконец все стихло, остались только шелест ветра, шорох колосьев и трели земляного угря, ищущего подругу. Этейн позволила себе дышать нормально, но продолжала лежать лицом в навозе, пока не начало смеркаться. Теперь следовало уходить. Гданы скоро выйдут на охоту и будут прочесывать поля стаями. К тому же смрад, которого она от ужаса не замечала, теперь стал очень даже ощутим.

Девушка поднялась на локти, затем на колени и осмотрелась вокруг.

Зачем вообще кому-то понадобилось удобрять поле в конце лета? Этейн пошарила в карманах плаща в поисках платка. Найти бы ручеек, тогда она могла бы умыться. Она вырвала несколько стеблей, скатала в комок и, как могла, стерла с себя грязь и мусор.

— Эти растения слишком дорого стоят, чтобы использовать их таким манером, — произнес чей-то голос.

Этейн втянула в себя воздух, развернулась и увидела перед собой местного жителя в грязной спецовке. Он был худой, замученный и сердитый; в руках держал молотильный цеп.

— Ты знаешь, в какую цену идет это зерно?

— Простите, — сказала Этейн. Она осторожно сунула руку под плащ и нащупала знакомый цилиндр. Ей не хотелось открывать викваю, что она джедай, но если этот фермер подумывает сдать ее за пару буханок хлеба или бутылку урркала, лучше держать меч наготове. — Боюсь, выбор был между вашим барком и моей жизнью.

Поджав губы, фермер окинул взглядом раздавленные стебли и рассыпавшиеся зерна. Да, в ресторанах Корусанта за барк платили немало; он был деликатесом, и люди, которые выращивали его на экспорт, сами не могли себе его позволить. Неймодианцев, контролировавших торговлю, это не заботило. Их вообще ничто не заботило.

— Я оплачу ущерб, — сказала Этейн, не вынимая руки из-под плаща.

— Чего они от тебя хотели? — спросил фермер, пропустив мимо ушей ее предложение.

— Того же, что и все, — ответила девушка.

— О-хо-хо, не настолько уж ты симпатичная.

— Спасибо за комплимент.

— Я знаю, кто ты такая.

«О нет». Этейн крепче стиснула рукоять.

— Вот как?

— Догадываюсь.

Немного еды для его семьи. Несколько часов пьяного забытья после бутылки урркала. Вот и все, что она значила для него. Фермер сделал движение, будто собираясь шагнуть к ней, и Этейн высвободила руку из-под плаща, потому что ей до смерти надоело бегать и к тому же не нравился этот цеп.

Взззззммм.

— О, великолепно, — вздохнул фермер при виде клинка из чистого голубого света. — Только не одна из этих. Еще чего не хватало.

— Да, — сказала девушка, твердо держа меч перед собой. Живот подводило от страха, но голос она контролировала. — Я падаван Этейн Тур-Мукан. Вы можете попробовать меня выдать, если хотите проверить мою сноровку, но я бы предпочла, если бы вы мне помогли. Вам решать, сэр.

Фермер уставился на меч, словно прицениваясь к оружию.

— Твоему учителю эта штуковина не особо-то помогла, да?

— Мастеру Фулье не повезло. К тому же его предали. — Этейн опустила клинок, но не выключила. — Так вы поможете?

— Бандиты Геза Хокана всех нас просто уроют…

— Сдается мне, они сейчас заняты, — сказала Этейн.

— Чего тебе от нас нужно?

— Пока только ночлег.

Фермер задумчиво втянул воздух сквозь зубы:

— Ладно, пошли, падаван…

— Пожалуйста, называйте меня просто Этейн. — Девушка выключила меч, клинок с шипением погас, и она сунула рукоять под плащ. — Просто для верности.

Этейн двинулась следом за провожатым, стараясь не вдыхать собственное амбре, но разило так, что кружилась голова. Даже гданы, охотящиеся по запаху, теперь не опознали бы в ней человека. Небо становилось темнее, и фермер то и дело оглядывался на нее.

— О-хо-хо. — Он покачал головой, словно продолжая некий мысленный монолог. — Я Бирхан, а это моя земля. Но я думал, ваша братия умеет проделывать всякие трюки с мозгами.

— Почему вы решили, что я не проделала? — соврала Этейн.

— О-хо-хо, — только и произнес фермер.

Раз он сам не заметил, Этейн не собиралась открывать ему очевидный факт. Она была разочарованием для своего учителя и явно не лучшей в своем кругу. Девушка с трудом управлялась с Силой, имела проблемы с самодисциплиной, а здесь оказалась лишь потому, что мастер Фулье был поблизости и увидел работу для себя. Ее учитель никогда не мог устоять перед вызовом, перед риском, и похоже, что он наконец-то поплатился за это. Тела его еще не нашли, но от него не было ни слуху ни духу.

Да, официально Этейн была падаваном.

Просто еще чуть-чуть — и ее отправят возводить пермакупола в лагерях для беженцев. Девушка сказала себе, что искусство джедаев в какой-то степени базируется просто на использовании законов психологии. И коль скоро Бирхан склонен верить, что Сила в ней велика и что простая нескладная девчонка, испачканная в вонючем навозе, не так проста, как кажется, — ну, ее это вполне устраивает.

Так она проживет еще немного и сможет поразмыслить, что делать дальше.


* * *

БАЗА СЛУЖБЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ СИЛ ФЛОТА, ОРД-МАНТЕЛЛ, КАЗАРМЕННЫЙ БЛОК 5-ЭПСИЛОН

Глупо. Потрясающе глупо.

Чтобы занять руки, РК-1309 чистил сапоги. Он протер застежки, струей воздуха из нагнетателя выдул красную пыль. Выстирал вкладыши и протряхнул досуха. Нечего лодырничать в ожидании заморозки.

— Сержант?

Он поднял голову. Спецназовец, который вошел в комнату, сложил на противоположную койку НАЗ — носимый аварийный запас, броню и черный нательник и уставился на него в ответ. На инфопанели был написан его номер: РК-8015.

— Я Пятый, — представился солдат и протянул руку. — Так ты тоже, выходит, потерял все отделение?

— Девятый, — ответил РК-1309, не принимая руки. — Так ты, нер вод — мой брат — единственный уцелевший?

— Да.

— Отстал, когда твои братья шли вперед? Или просто повезло?

Пятый выпрямился и упер руки в бедра. Он был абсолютно во всех отношениях таким же, как Девятый, но только… другим. Разговаривал чуть-чуть иначе. Пахло от него слегка иначе. Жестикулировал… не так, как в отделении Девятого, совсем не так.

— Я свою работу сделал, — осторожно произнес Пятый. — И лучше бы сейчас был с ними, чем здесь… нер вод.

Девятый несколько секунд глядел на него, потом вернулся к своим сапогам. Пятый спрятал снаряжение в шкафчик между кроватями, затем одним прыжком взлетел на верхнюю койку. Очень точным движением он сложил ладони под голову и уставился в потолок, словно медитируя.

Будь на его месте Седьмой, Девятый даже не глядя точно знал бы, что он делает. Но Седьмого больше не было на свете.

Клонам-солдатам доводилось терять братьев во время обучения. Спецназовцам тоже. Но для солдата коллективом было отделение, взвод, рота или даже полк, а потому даже после неизбежной гибели кого-то на полигоне вокруг него оставалось достаточно людей, которых он хорошо знал. Коммандос же работали исключительно друг с другом.

Девятый потерял всех, кто рос вместе с ним, и Пятый тоже.

Однажды он уже потерял на учениях брата — Два-Восьмого. Трое оставшихся с радостью приняли в свое отделение новичка, хотя им всегда казалось, что он держится немного иначе — слегка отстраненно, как будто не веря до конца, что его считают своим.

Однако ожидаемые нормативы они выполняли — а раз так, каминоанским техникам и разношерстному сборищу инопланетных инструкторов было безразлично, что они думают.

Солдатам безразлично не было. Просто они держали свои мысли при себе.

— Это было глупо, — сказал Девятый.

— Что глупо? — спросил Пятый.

— Использовать нас в такой операции, как на Джеонозисе. Это была работа для пехоты. А не для спецназа.

— Похоже на критику коман…

— Просто обращаю внимание, что мы не могли действовать с максимальной эффективностью.

— Ясно. Может быть, когда нас разморозят, мы сможем делать то, для чего нас готовили.

Девятому хотелось сказать, что он тоскует по своему отделению, но признаваться в этом чужому человеку было бы неправильно. Он осмотрел сапоги и остался доволен. Затем поднялся и разложил на матраце нательник, проверил герметичность встроенным в перчатку датчиком. Данный ритуал он настолько довел до автоматизма, что проделывал не задумываясь: осмотреть сапоги, костюм и бронепластины, откалибровать системы шлема, проверить внутришлемный информационный дисплей, разобрать и собрать снова DC-17, разложить НАЗ и сложить обратно. На все ушло двадцать шесть минут и двадцать секунд, плюс-минус две. Если снаряжение в порядке, оно зачастую спасает жизнь. Две секунды могут спасти тоже.

Девятый закрыл пакет с громким щелчком и запечатал. Затем проверил застежки, державшие отдельный контейнер с боеприпасами, — свободно ли открываются. Иногда бывает нужно очень быстро избавиться от взрывчатки. Сержант бросил взгляд наверх; Пятый наблюдал, опершись на локоть.

— Сухпаи укладываются пятым слоем, — сказал он.

Девятый всегда размещал их ниже, между запасным подъемным тросом и гигиеническим набором.

— В твоем отделении — возможно, — ответил он, не прерывая работу.

Пятый намек понял и снова улегся, несомненно размышляя о том, какой теперь будет порядок.

Вскоре он начал напевать — очень тихо, практически под нос: «Ком'рк цад дротен трок нин урис аденн, Да Уэрда Верда а'ден трату». Мы — ярость Воинов Тени и кулак Республики; Девятый тоже знал эту песню. Это был традиционный мандалорский военный гимн, призванный укреплять боевой дух обычных людей, которым требовалось настроиться перед сражением. Слова были немного изменены, чтобы речь шла об армии воинов-клонов.

«Нам это все ни к чему, — подумал Девятый. — Мы рождены для войны и ни для чего другого».

Но непроизвольно начал подпевать. Это успокаивало. Он сложил снаряжение в шкафчик, улегся на койку и стал вторить Пятому, идеально попадая в тон и лад. Два идентичных голоса звучали хором в пустой комнате казармы.

Всю оставшуюся жизнь до последнего мгновения Девятый отдал бы за возможность переиграть вчерашний бой. Он придержал бы Седьмого и ДД, послал бы Ноль-Четыре в западную сторону с «Е-Вебом»…

Но он этого не сделал.

«Гра'туа куун хетт су дралши'я». Наша жажда мести пылает еще ярче.

Голос Пятого оборвался на кратчайшую долю секунды раньше. Девятый услышал, как он сглотнул.

— Я был с ними, сержант, — тихо произнес он. — Я не отстал. Ни на сантиметр.

Девятый прикрыл глаза. Он уже жалел о своем намеке, что Пятый мог в чем-то не исполнить свой долг.

— Знаю, брат, — ответил он. — Знаю.


Загрузка...