1

Высоко в небе, на башнях палаццо Веккьо и Барджелло, то вспыхивало, то затухало пламя факелов. Чуть севернее редкие фонари освещали площадь перед собором. Также свет горел на причалах по берегам реки Арно, где даже сейчас, в достаточно позднее время, все еще продолжалась работа. В сумраке мелькали фигуры матросов и грузчиков. Первые торопились закончить латание снастей и сматывали канаты, аккуратно укладывая их на отдраенных палубах. Вторые завершали разгрузку, перетаскивая тюки и ящики в прибрежные склады, имевшие крепкие двери и такие же крепкие запоры.

Еще светились окна питейных заведений и борделей, однако их посетителей можно было пересчитать по пальцам. Семь лет минуло с тех пор, как во главе городской власти встал Лоренцо Медичи. Когда его избрали на этот пост, ему было всего двадцать. Лоренцо сумел создать хотя бы видимость порядка и спокойствия в городе, где не утихало ожесточенное соперничество между несколькими семействами, заправлявшими финансами и торговлей. Стараниями этих семейств, имевших обширные связи с другими государствами, Флоренция сделалась одним из богатейших городов мира. И все же борьба за влияние никогда не утихала. Временами она становилась настолько ожесточенной, что выплескивалась на улицы и площади, поскольку каждая из соперничавших сторон стремилась установить свое влияние. Одни проявляли гибкость, меняя союзников, другие сохраняли постоянство и никогда не мирились с заклятыми врагами. Флоренция в 1476 году от Рождества Христова, даже наполненная ароматом жасмина, который почти заглушал зловоние, исходившее от вод Арно (если ветер дул не с реки), была отнюдь не тем местом, где после захода солнца можно спокойно бродить по улицам.

На кобальтово-синем небе сияла луна, окруженная свитой многочисленных звезд. Ее свет падал на открытое пространство, где Понте Веккьо соединялся с северным берегом Арно. Людный днем, сейчас мост был тих и пуст. В темноте дремали фасады его лавок и магазинчиков. Внезапно лунный свет обрисовал силуэт человека в черном плаще, который стоял на крыше церкви Санто-Стефано аль Понте. Это был юноша, который в свои семнадцать лет отличался высоким ростом и гордым характером. Тщательно оглядев окрестные улочки, он сунул пальцы в рот и издал негромкий, но пронзительный свист. В ответ на его сигнал вначале появился один, затем трое, дюжина и, наконец, двадцать его сверстников. Почти все – в черных плащах с кроваво-красными, зелеными и лазурными капюшонами или широкополыми шляпами. У каждого на поясе меч или кинжал. Они выходили на площадь из темноты улиц, строились веером. Шайка устрашающего вида юнцов, в движениях которых прослеживались дерзость и самоуверенность.

Юноша, появившийся на площади первым, посмотрел на бледные лица соратников, обращенные к нему. Он взмахнул кулаком, приветствуя собравшихся:

– Мы вместе!

В ответ ему над головами остальных взметнулись кулаки или оружие.

– Вместе!

Юноша с кошачьей ловкостью перебрался на недостроенный портик церкви и оттуда спрыгнул вниз. Ветер раздул полы его плаща. Через мгновение предводитель благополучно приземлился. Соратники окружили его, ожидая объяснений.

– Тишина, друзья мои!

Он поднял руку, дав стихнуть последнему возгласу, затем мрачно улыбнулся:

– Знаете, зачем сегодня я созвал вас? Попросить о помощи. Слишком долго я молчал, пока наш враг… Все вы знаете, о ком я говорю, – о Вьери де Пацци! Так вот, наш враг хозяйничал в городе. Он клеветал на моих близких, топтал в грязи наше имя и всячески пытался запятнать честь моего рода. Обычно я не обращаю внимания на тявканье шелудивых псов, но…

Речь юноши неожиданно прервал большой камень, прилетевший со стороны моста и упавший к ногам оратора.

– Хватит молоть чушь, grullo![1]

Юноша и его соратники разом повернулись на знакомый голос. С южной стороны моста к ним двигалась другая шайка. Впереди вразвалочку шел молодой человек в красном плаще, перехваченном золотой застежкой с изображением дельфинов и крестов на голубом фоне. Под плащом виднелся темный бархатный камзол. Лицо юноши было не лишено привлекательности, хотя все портил жестокий рот и слабый подбородок. Он был полноват, однако в руках и ногах ощущалась несомненная сила.

– Buona sera[2], Вьери. Мы тут как раз говорили о тебе. – Юноша, в которого бросили камень, поклонился с изысканной вежливостью, хотя и не скрывая своего удивления. – Но ты должен нас простить. Мы не ожидали увидеть тебя собственной персоной. Для грязных дел семейство Пацци, как правило, использует наемников, чтобы не мараться самим.

Вьери и его шайка остановились в нескольких метрах от молодого оратора.

– Эцио Аудиторе! Ты, избалованный щенок! По-моему, это как раз твое семейство счетоводов при малейшей опасности зовет охрану. Codardo![3] – Вьери сжал рукоятку своего меча. – Боишься решать дела самостоятельно.

– Знаешь, ciccione[4] Вьери, когда я в последний раз виделся с твоей сестрой Виолой, она была весьма удовлетворена моей самостоятельностью в нашем с ней деле. – И Эцио широко улыбнулся своему врагу.

Смешки за спиной юноши пришлись как нельзя кстати.

Но он понимал, что зашел слишком далеко. Вьери побагровел от ярости:

– Берегись, щенок! Сейчас увидим, умеешь ли ты держать меч, или папочка научил тебя только трепать языком. – Вьери повернулся к своим и взмахнул мечом. – Прикончим этих тварей! – крикнул он.

В воздухе мелькнул второй камень, который задел Эцио, – на лбу выступила кровь. Юноша попятился, прикрывая голову. Выпустив град камней, люди Вьери так проворно сбежали с моста и устремились на Аудиторе и его товарищей, что последние не успели схватиться за оружие. Шайки сошлись врукопашную.

Бились жестоко, не щадя противников. Удары наносились кулаками и сапогами. То тут, то там хрустели ломаемые кости. Некоторое время шансы у обеих сторон были одинаковыми, но потом Эцио заметил, что его шайка начинает уступать. Кровь из раны на лбу заливала глаза. Стерев ее, Аудиторе увидел, что головорезы Пацци одолели двух лучших его бойцов. Вьери, оказавшийся рядом, захохотал и замахнулся. Однако Эцио успел припасть к земле, и тяжелый камень рассек воздух.

Положение соратников Аудиторе становилось все хуже. Поднимаясь, Эцио успел выхватить кинжал и со всей силы всадить в бедро коренастому парню из шайки Пацци, который полез на него с мечом и кинжалом. Лезвие вошло глубоко, по-видимому задев сухожилие. Нападавший взвыл от боли, выронил оружие и обеими руками схватился за рану, пытаясь удержать хлынувшую кровь. Эцио поднялся на ноги и огляделся. Шайка Пацци почти окружила его друзей, тесня их к церковной стене. Недавняя слабость в ногах прошла. Юноша бросился выручать своих. Путь ему преградил еще один головорез с мечом. Эцио пригнулся, затем выпрямился как пружина и с размаху ударил нападавшего в челюсть, уколов пальцы о щетину. Зато как приятно было смотреть на вылетевшие зубы и оторопевшую физиономию их хозяина. Аудиторе крикнул своим, подбадривая их, хотя уже всерьез подумывал об отступлении. И вдруг, среди шума сражения, он услышал громкий, веселый и очень знакомый голос, который раздался за спинами его противников:

– Эй, fratellino![5]

Сердце Эцио радостно забилось.

– Привет, Федерико! А ты что тут делаешь? Я думал, где-нибудь кутишь, как обычно!

– Я бы и кутил себе на здоровье, но узнал, что ты тут что-то затеваешь. Вот и решил взглянуть, умеет ли мой младший братец постоять за себя. Похоже, парочка дополнительных уроков не помешает.

Федерико был несколькими годами старше Эцио. Первенец в семье Аудиторе был рослым и крупным молодым мужчиной, отличавшимся изрядной склонностью к выпивке, женщинам и войне. Пробивая путь к младшему брату, он мимоходом стукнул лбами двоих молодцов из шайки Пацци, а третьего угостил ударом сапога в челюсть. Ожесточенная схватка его ничуть не касалась в прямом и переносном смысле. Воодушевленные соратники Эцио удвоили свои усилия. Люди Пацци, наоборот, растерялись. Поодаль несколько грузчиков собрались поглазеть на стычку. В потемках Вьери посчитал их вражеским подкреплением. А тут еще этот зычноголосый Федерико, машущий кулаками направо и налево, и воспрянувший духом Эцио, который быстро усваивал уроки старшего брата…

– Отходим!

Голос Вьери срывался от напряжения и злости. Поймав взгляд Эцио, он прорычал какую-то угрозу и отступил в темноту Понте Веккьо. Вместе с главарем ретировались все члены его шайки, способные двигаться. Соратники Аудиторе жаждали пуститься за ними в погоню, но тут на плечо вспыльчивого юноши легла массивная рука брата.

– Не торопись.

– Что значит «не торопись»? Нельзя их отпускать!

– Остынь. – Федерико осторожно потрогал лоб брата и нахмурился.

– Подумаешь, царапина, – усмехнулся Эцио.

– То-то и оно, что не царапина, – еще больше хмурясь, возразил старший брат. – Надо показать тебя лекарю.

Эцио даже плюнул с досады:

– Некогда мне бегать по врачам. И потом… – Он сокрушенно вздохнул. – Денег на лечение у меня тоже нет.

– Ха! Полагаю, спустил их на женщин и вино? – улыбнулся Федерико и нежно потрепал брата по плечу.

– Не то чтобы спустил… И потом, посмотри на себя – какой пример ты мне подаешь? – Эцио улыбнулся, но тут же почувствовал страшную головную боль. – Хотя, пожалуй, ты прав. Действительно стоит показаться врачу. Одолжишь несколько флоринов?

Федерико похлопал по своему кошельку. Там не звякнуло ни одной монеты.

– По правде говоря, я и сам поиздержался.

Видя смущение старшего брата, Эцио невольно улыбнулся:

– А на что спустил деньги ты? Полагаю, на мессы и индульгенции?

– Ну что ж, – засмеялся Федерико, – упрек принимается.

Он осмотрелся по сторонам. Троим или четверым соратникам Эцио крепко досталось. Остальные сидели на земле, стонали, однако улыбались, довольные победой. Схватка была жестокой, но для людей Аудиторе обошлось без сломанных рук, ног, носов и ребер. А вот с полдюжины приспешников Пацци валялись без сознания, причем двое, судя по дорогой одежде, были из состоятельных семей.

– Давай-ка проверим, не найдется ли у наших павших врагов того, чем они готовы поделиться, – предложил Федерико. – Как-никак наши потребности превосходят их собственные. Вот только бьюсь об заклад, что ты не сумеешь облегчить кошельки, не пробудив хозяев от сладкого сна.

– А это мы еще посмотрим, – возразил Эцио и взялся за дело.

Через несколько минут благосостояние братьев было пополнено изрядным количеством золотых монет. Эцио торжествующе улыбался и тряс кошельком в подтверждение своих слов.

– Хватит! – сказал ему Федерико. – Оставь этим несчастным на извозчика. И потом, мы не воры. Это наш боевой трофей. А вот твоя рана внушает мне все больше опасений. Поторопимся к лекарю.

Эцио кивнул и в последний раз обвел глазами поле сражения. Теряя терпение, старший брат тронул его за плечо:

– Пошли.

Федерико зашагал с такой быстротой, что пострадавшему в битве Эцио было нелегко за ним поспевать. Если младший брат вдруг отставал или сворачивал не туда, Федерико торопился ему на выручку.

– Прости, Эцио, но я хочу как можно быстрее привести тебя к medico[6].

Идти было не слишком далеко. Вот только сил у Эцио с каждой минутой становилось все меньше. Наконец братья оказались в полутемном помещении, где на столах в изобилии лежали загадочные инструменты и стояли ряды медных и стеклянных банок. С потолка свешивались пучки сухих трав. Здесь их семейный врач принимал своих пациентов и даже проводил хирургические операции. Эцио уже еле держался на ногах.

Dottore[7] Череза вовсе не обрадовался полуночным гостям. Но стоило ему взглянуть на рану Эцио, как он тут же перестал ворчать.

– На этот раз, молодой человек, вы превзошли себя, – без тени улыбки произнес Череза. – Неужели нельзя найти себе иные развлечения, чем превращать друг друга в куски отбивного мяса?

– Уважаемый доктор, это была не просто драка, – вставил Федерико. – Эцио защищал честь семьи.

– Понимаю, – бесстрастным тоном ответил Череза.

– Ничего страшного, – сказал Эцио, хотя его состояние свидетельствовало об обратном.

– Дорогой доктор, заштопайте его лоб по всем канонам вашего искусства, – попросил Федерико, как всегда пряча свое беспокойство за шуткой. – Смазливое личико – это все, что у него есть.

– Fottiti[8], – процедил сквозь зубы Эцио, сопровождая ругательство столь же неприличным жестом.

Не обращая внимания на перепалку братьев, врач вымыл руки, осторожно пощупал рану, затем взял тряпочку, плеснул на нее прозрачной жидкостью из какой-то банки и приложил ее к ране. Защипало так, что Эцио чуть не вскочил со стула, скорчив болезненную гримасу. Удовлетворенно оглядев промытую рану, доктор Череза достал иглу и тонкую кетгутовую нить[9].

– А вот теперь будет чуть-чуть больно, – сказал он.

Наложив швы, врач перевязал Эцио голову.

– За эти процедуры с вас три флорина, – ободряюще улыбнулся Череза. – Через несколько дней я приду к вам домой и удалю швы. Тогда заплатите еще три флорина. У вас будут сильные головные боли, но они пройдут. В ближайшие дни вам желательно отдыхать… если отдых свойствен вашей натуре! А насчет раны не беспокойтесь: она выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Думаю, шрам если и останется, то совсем незаметный. Так что в будущем ваша внешность не разочарует дам!

Когда братья снова оказались на улице, старший обнял младшего за плечо и протянул ему фляжку.

– Не вороти нос, – сказал он, видя настороженность Эцио. – Это лучшая граппа нашего отца. Для человека в твоем состоянии она полезнее материнского молока.

Оба хлебнули из фляжки. Граппа сначала обожгла им горло, но затем приятным теплом разлилась по груди.

– Ну и ночка, – протянул Федерико.

– Согласен. Вот если бы все остальные были такими же веселыми, как нынешняя… – Эцио осекся, видя, что Федерико улыбается во весь рот. – А, стой! А ведь так и есть! – засмеялся Эцио.

– Но прежде чем возвращаться домой после сегодняшних приключений, тебе не помешает немного подкрепиться и взбодриться, – сказал Федерико. – Час, конечно, поздний, хотя я знаю поблизости одну таверну… Там открыто до самого утра и…

– И вы amici intimi[10] с тамошним oste?[11]

– Как ты догадался?

За час с небольшим братья успели угоститься ribollita[12] и bistecca[13], запив все это бутылкой брунелло[14]. После трапезы Эцио почувствовал приток сил. Заштопанный лоб почти не болел. Эцио был еще очень молод, а в таком возрасте растраченные силы возвращаются намного быстрее. К тому же в его крови по-прежнему бурлил огонь победы над шайкой Пацци, что тоже ускоряло выздоровление.

– А теперь, братишка, пора домой, – сказал Федерико. – Отец наверняка нас хватится. Но помочь ему в банковских делах можешь только ты. Моя голова, к счастью, не воспринимает цифры. Думаю, поэтому отец ждет не дождется, чтобы запихнуть меня в политику!

– Или в цирк. Там ты точно преуспеешь.

– А какая разница?

Наследовать семейное дело полагалось старшему брату, но отец сделал своим преемником не Федерико, а Эцио. Юноша знал, что брат не в обиде. Обреченный вести жизнь финансиста, Федерико помер бы со скуки. По правде говоря, и Эцио не горел желанием продолжать дело их отца. Но день, когда ему предстояло облачиться в черный бархатный камзол и повесить на шею золотую цепочку флорентийского финансиста, наступит еще не скоро, и потому он решил сполна насладиться неповторимым временем свободы и безответственности. Ему было невдомек, какими недолгими окажутся эти чудесные дни.

– Давай поторапливаться, а то как бы родитель не устроил нам нагоняй.

– Думаешь, он волнуется за нас?

– Нет. Отец знает, что мы умеем постоять за себя. – Федерико выразительно посмотрел на брата. – Но нам лучше не мешкать… Может, наперегонки? – вдруг спросил он.

– Куда побежим?

– Побежим… – Взгляд Федерико скользнул по залитым луной улицам и остановился на башне, возвышавшейся на некотором расстоянии от них. До нее было не слишком далеко. – Тебя устроит Санта-Тринита? Конечно, если ты еще в силах бежать. Но оттуда до нашего дома – рукой подать. Только побежим не по улицам… – Федерико лукаво подмигнул брату, – а по крышам.

Эцио втянул в себя прохладный ночной воздух:

– А что? Я готов!

– Тогда вперед, маленький tartaruga![15]

Не произнеся больше ни слова, Федерико с проворством ящерицы влез по грубо оштукатуренной стене на крышу ближайшего дома. Там он остановился, раскачиваясь на красных округлых плитках. Не знавшим Федерико могло показаться, что он вот-вот упадет. Но это было всего лишь уловкой для Эцио. Когда младший брат влез на ту же крышу, Федерико успел одолеть не менее двадцати метров. Эцио бросился его догонять. В крови снова разгорелся огонь. Погоня возбуждала. Вскоре старший брат совершил головокружительный прыжок через черную пропасть и легко опустился на крышу серого палаццо. Пробежав еще немного, Федерико остановился. Он ждал младшего брата. В душе Эцио шевельнулся страх: пропасть уходила вниз на восемь этажей. Но он был готов скорее умереть, чем показать Федерико собственную нерешительность. Собрав все свое мужество, Эцио добежал до края, оттолкнулся и прыгнул. Пролетая, он видел внизу серые камни мостовой, ярко освещенные луной. Как же далеко сейчас они были от его ног! Мелькнула мысль: правильно ли он рассчитал прыжок? Ему даже показалось, что он вот-вот ударится о серую стену и полетит вниз. Но пропасть благополучно миновала, и Эцио опустился на крышу палаццо. Ладони слегка задели черепицу, однако он тут же выпрямился. Юноша стоял, радуясь своему маленькому подвигу. Если бы еще научиться дышать так, чтобы сейчас не хватать ртом воздух.

– Моему братишке еще учиться и учиться, – поддразнил его Федерико и побежал дальше.

Его тень мелькала между рядами труб, темневших на фоне белесых ночных облаков. Эцио бросился вперед и снова растерялся. Внизу простирались другие пропасти: узкие принадлежали переулкам, широкие – проезжим улицам. Федерико опять исчез из виду. Зато впереди вдруг выросла громада колокольни Санта-Тринита, она вздымалась над красной пологой церковной крышей. Эцио вспомнил: церковь стояла в самом центре площади и расстояние от ее крыши до соседних заметно превышало все расстояния, которые он до сих пор преодолевал по воздуху. Но юноша не снижал набранной скорости. Он лишь надеялся, что церковная крыша расположена ниже той, откуда он сейчас прыгнет. Если оттолкнуться с достаточной силой, все остальное за него сделает земное притяжение. Секунду или две он будет лететь как птица. Усилием воли он прогнал из головы все мысли о последствиях неудачного прыжка.

Эцио стремительно добежал до края крыши, оттолкнулся и… полетел. В ушах свистел ветер, от которого слезились глаза. Церковная крыша казалась невероятно далекой. Ему никогда ее не достичь. Еще немного, и для него кончится все: смех, сражения, женские ласки. У Эцио перехватило дыхание. Он закрыл глаза и…

Его тело согнулось пополам. Аудиторе вцепился в крышу руками и ногами, вновь ощутив их опору. Он совершил невозможное: приземлился почти на самом краю, но все-таки перепрыгнул!

Но где же Федерико? Эцио подошел к основанию колокольни и обернулся, чтобы еще раз взглянуть на путь, проделанный по воздуху. В этот момент он заметил подлетающего к крыше брата: тот приземлился на обе ноги, но своим весом сдвинул несколько красных черепиц, отчего едва не поскользнулся. Черепица поползла к краю и через несколько секунд со звоном разбилась о булыжники мостовой. К тому времени Федерико снова твердо стоял на ногах. Как и Эцио, он тяжело дышал, однако на губах играла горделивая улыбка.

– А ты не такой уж tartaruga, – сказал он, подходя и хлопая младшего брата по плечу. – Пронесся мимо меня будто молния.

– Сам не знаю, как это у меня получилось, – выпалил Эцио, все еще успокаивая дыхание.

– Зато на колокольню я взберусь быстрее тебя.

И, оттолкнув брата, Федерико начал карабкаться по стене широкой приземистой башни.

Отцы города давно собирались разобрать ее и заменить другой, более современной по своим очертаниям. Федерико действительно оказался первым. Он даже протянул руку младшему брату, который чуть не падал от усталости. Оба молодых человека шумно дышали и любовались родным городом, тихим и безмятежным в эти предутренние часы – на востоке уже светлела серовато-белая полоска зари.

– Замечательная жизнь у нас с тобою, брат, – с непривычной для него торжественностью произнес Федерико.

– Самая лучшая из возможных, – согласился Эцио. – Вот бы она не менялась.

Оба замолчали. Однако вскоре старший из братьев не выдержал, нарушив величие момента:

– Пусть и мы навсегда останемся такими, как сейчас, fratellino… Идем, нам пора возвращаться. Крыша нашего палаццо совсем рядом. Молю Господа, чтобы наш отец не корпел всю ночь над своими цифрами, иначе нам влетит. Пошли.

Федерико подошел к краю колокольни, чтобы спуститься на церковную крышу. Заметив, что Эцио не двигается с места, он спросил:

– В чем дело?

– Подожди еще чуть-чуть.

– На что это ты смотришь?

Федерико вернулся к брату, понял, куда тот смотрит, и усмехнулся:

– Ах ты… Дай хоть бедной девочке поспать!

– Не дам. Думаю, Кристине пора вставать.


С Кристиной Кальфуччи Эцио познакомился совсем недавно, но они уже были неразлучны, вопреки недовольству родителей обоих, считавших их слишком юными для брачного союза. Эцио не был согласен с их мнением, однако Кристине было всего семнадцать, и ее отец и мать не выказывали теплых чувств к ее кавалеру. Пусть сначала оставит свои дикие замашки, тогда, быть может, и они изменят свое отношение к нему. Разумеется, все это лишь еще больше распаляло Эцио.

Юноша навсегда запомнил первую встречу с Кристиной. В тот день Эцио и Федерико отправились на главный городской рынок. Приближались именины их сестры, и они накупили ей разных безделушек, милых девичьему сердцу. Покончив с покупками, оба глазели на хорошеньких девушек, вышедших в город со своими accompagnatrice[16]. Девушки переходили от прилавка к прилавку, рассматривая кружева, ленты и шелка и приценяясь к ним. Одна из них была заметно красивее и грациознее сверстниц. Эцио мог поклясться, что прежде такие красивые девушки ему не встречались.

– Ой! – вырвалось у Эцио. – Посмотри, какая она красивая!

– Что ж, – отозвался брат, отличавшийся житейской практичностью, – почему бы тебе не подойти к ней и не поздороваться?

– Ты что! – Такое предложение повергло Эцио в ужас. – И потом, ну подойду к ней, поздороваюсь, а дальше что?

– А дальше попытаешься завязать разговор. Расскажешь, что́ купил сам. Спросишь о ее покупках. Тема разговора не так уж важна. Понимаешь, братец, большинство мужчин настолько боятся красивых девушек, что любой отважившийся на беседу мгновенно оказывается в выигрышном положении… Ты сомневаешься? Или думаешь, девушки не хотят, чтобы их заметили? Не хотят немного поболтать с мужчиной? Конечно же хотят! А ты собой недурен и к тому же из семейства Аудиторе. Так что вперед! А я отвлеку ее компаньонку. По-моему, эта дама тоже не лишена привлекательности.

Эцио помнил, как он подошел к Кристине и буквально застыл на месте: все слова вылетели из головы, он думал лишь о красоте ее темных глаз, длинных темно-рыжих волосах и вздернутом носике…

– Ну и?.. – спросила девушка, пристально поглядев на него.

– Вы о чем? – промямлил он.

– Зачем вы стоите передо мной как столб?

– Я… это… потому что я хотел кое о чем вас спросить.

– И о чем же?

– Как ваше имя?

Девушка закатила глаза. Эцио мысленно отругал себя за дурацкий вопрос. Ей наверняка задавали его по сотне раз на дню.

– Вряд ли оно вам когда-нибудь понадобится, – ответила она и отошла.

Эцио оторопело смотрел ей вслед, а затем бросился догонять.

– Постойте! – крикнул он, задыхаясь сильнее, чем если бы пробежал марафон. – Я не успел подготовиться к разговору. Я собирался быль галантным. Утонченным! И остроумным! Вы дадите мне еще один шанс?

Девушка лишь обернулась, не замедлив шага, и посмотрела на него с едва заметной улыбкой. Эцио был в отчаянии. Федерико, слышавший каждое слово, тихо подозвал брата:

– Не сдавайся! Я видел, как она тебе улыбнулась. Она тебя запомнит.

Набравшись смелости, Эцио двинулся следом, стараясь ни в коем случае не попасться красавице на глаза. Три или четыре раза ему пришлось нагнуться, скрываясь за прилавком, пару раз – вжаться в стену, а один раз даже спрятаться в дверях чужого дома. Так он добрался до особняка, где, по-видимому, жила прекрасная незнакомка. Неожиданно какой-то молодой человек перегородил девушке проход. Эцио попятился назад и затаился.

– Вьери, я уже говорила вам, что вы мне неинтересны, – заявила Кристина, сердито глядя на живую преграду. – А теперь дайте мне пройти.

Вьери де Пацци! Ничего удивительного.

– А вот мне, синьорина, вы интересны. Очень интересны, – ответил Вьери.

– Тогда становитесь в очередь.

Кристина попыталась обойти его, однако Вьери снова встал у нее на пути.

– У меня другое мнение на этот счет, amore mio[17]. Я устал ждать, пока вы добровольно раздвинете свои прекрасные ножки.

Пацци грубо схватил ее за руку одной рукой, а другой столь же грубо обнял. Кристина безуспешно пыталась вырваться из его объятий.

– Сдается мне, ты не понимаешь простых слов, – сказал Эцио, неожиданно появившись перед Вьери и глядя наглецу в глаза.

– Кто это тут тявкает? А-а-а, малыш Аудиторе. Cane rognoso![18] Какого черта ты лезешь не в свое дело? Проваливай отсюда!

– И тебе, Вьери, buon giorno[19]. Прошу прощения за вмешательство, но я вижу, что ты задался целью испортить этой синьорине день.

– А что еще ты видишь? К сожалению, моя дражайшая, нам помешали. Сейчас я проучу этого выскочку.

Вьери оттолкнул Кристину и бросился на Эцио, выставив правый кулак. Юноша легко отразил удар и поспешно отступил. Обидчик успел замахнуться вторично, но инерция собственного удара и подножка, подставленная Эцио, лишили его равновесия, и Вьери распластался в уличной пыли.

– Ну что, дружок? Одного раза хватит? – с издевкой спросил Эцио.

Однако враг уже снова был на ногах. Разъяренный, он кинулся на Эцио, намереваясь ударить противника в челюсть. Юноша левой рукой парировал этот удар и врезал противнику сначала в живот, а затем, когда тот согнулся от боли, по зубам. Эцио повернулся, чтобы взглянуть, не пострадала ли Кристина от грубых объятий непрошеного ухажера. Шатающийся Вьери тем временем схватился за кинжал. Заметив блеск стали, Кристина вскрикнула, и Эцио, предупрежденный этим криком, мгновенно повернулся и успел сдавить противнику запястье. Вьери выронил кинжал, и тот с лязгом упал.

– Это все, на что ты способен? – сквозь зубы спросил Эцио, тяжело дыша.

– Заткнись, иначе я, ей-богу, тебя убью!

Эцио засмеялся:

– Упрямо навязываешься прекрасной девушке, для которой ты ничем не лучше навозной кучи. Впрочем, чему тут удивляться, если ты идешь по стопам своего папаши: тот тоже пытается силой заставить всю Флоренцию выплачивать ему проценты!

– Дурак! Это твой отец нуждается в уроках смирения!

– Знаешь, нам надоело терпеть оскорбления от семейства Пацци. Вы только и способны, что орудовать своим гнилым языком, а не кулаками.

У Вьери была сильно разбита губа.

– Ты заплатишь за это, – прошипел он, вытирая кровь рукавом. – Ты и вся твоя семейка. Этого, Аудиторе, я тебе не забуду!

Плюнув Эцио под ноги, Вьери нагнулся за кинжалом, после чего пустился бежать.


Все это Эцио вспоминал сейчас, стоя на крыше колокольни и глядя в сторону дома Кристины. Как он обрадовался тогда, повернувшись к ней и увидев, что теперь она смотрит на него совсем по-другому: в ее глазах появилась теплота.

– Надеюсь, синьорина, вы не пострадали? – спросил он.

– Благодаря вам – нет.

Она хотела сказать еще что-то и не решалась, а когда заговорила, ее голос дрожал от страха:

– Вы давеча спрашивали мое имя. Меня зовут Кристина. Кристина Кальфуччи.

Эцио поклонился:

– Почту за честь познакомиться с вами, синьорина Кристина. Разрешите представиться: Эцио Аудиторе.

– Вам знаком тот человек?

– Вьери? Наши пути часто пересекаются. Но у наших семей нет оснований для взаимных симпатий.

– Я больше не хочу его видеть.

– Если вы согласитесь на мою помощь, то больше он здесь не появится.

Кристина застенчиво улыбнулась:

– Я вам очень благодарна, Эцио, и в знак благодарности готова дать вам еще один шанс!

Она тихонько рассмеялась, затем поцеловала его в щеку и скрылась в своем особняке.

Их поединок с Вьери собрал горстку зрителей, наградивших победителя аплодисментами. Эцио с улыбкой поклонился и зашагал домой. Этот день принес ему одного милого друга и одного заклятого врага.

– Дай Кристине поспать, – еще раз сказал Федерико, возвращая брата к реальности.

– У нее будет время выспаться… потом. Я должен ее видеть.

– Ну, раз уж ты так настаиваешь, постараюсь выгородить тебя перед отцом. Но будь осторожен. Не удивлюсь, если люди Вьери все еще рыщут в округе.

Сказав это, Федерико спустился на крышу церкви, а оттуда спрыгнул в телегу с сеном, которая стояла на той же улице, что и палаццо семейства Аудиторе.

Эцио проводил его взглядом, а затем решил повторить трюк брата. С крыши казалось, что до телеги очень далеко, но Эцио вспомнил все, чему его учили, успокоил дыхание, затем успокоился сам и сосредоточился. И после этого прыгнул.

Похоже, все его сегодняшние прыжки не шли ни в какое сравнение с прежними. На мгновение мелькнула коварная мысль: вдруг он промахнулся? Эцио тут же прогнал ее, а еще через мгновение благополучно приземлился в сено. Это был настоящий подвиг, хотя и небольшой. Радуясь очередному достижению и поправляя сбившееся дыхание, Эцио выбрался из телеги.

Солнце еще только-только поднималось над восточными холмами. Прохожих было совсем немного. Эцио уже собирался пойти к дому Кристины, когда громкие шаги за спиной вынудили его поспешноскрыться в тени церковного крыльца. Сомнений не оставалось: снова Вьери, только на сей раз в сопровождении двоих караульных из отцовской охраны.

– Молодой синьор, дальше нам нет смысла искать, – сказал старший караульный. – Их давно и след простыл.

– Будешь мне тут указывать! – огрызнулся Вьери. – Я их носом чую.

Вместе с караульными он двинулся вокруг площади. Сколько еще они тут проторчат? Солнце поднималось все выше, отчего тени сжимались и исчезали. Эцио снова забрался в сено и провел там, казалось, целую вечность. Ему не терпелось увидеть Кристину. Один раз Вьери прошел совсем близко. Эцио даже почуял его запах. Наконец, убедившись в бесплодности дальнейших поисков, Пацци сердито махнул караульным, и все трое удалились. Аудиторе выждал еще какое-то время, потом выбрался из телеги и быстро зашагал в сторону дома своей возлюбленной. Только бы никто из семейства Кальфуччи не вздумал подняться раньше времени! Особняк выглядел спящим, хотя наверняка в задней его части слуги уже разожгли кухонные очаги. Эцио знал окно Кристины. Набрав камешков, он начал по одному бросать их в створки ее ставен. Звук показался ему оглушительным. Юноша настороженно ждал. Но через мгновение ставни открылись, а затем открылась и балконная дверь. Кристина вышла в ночной сорочке, облегавшей ее изящную фигурку. Эцио смотрел на нее во все глаза, охваченный любовной страстью.

– Кто там? – негромко спросила Кристина.

Эцио немного отошел, показываясь ей:

– Я!

– Эцио! – В ее голосе слышалось легкое недоумение, но никак не обида или злость. – Я так и подумала.

– Можно подняться к тебе, mia colomba?[20]

– Поднимайся, – шепотом ответила она, предварительно оглянувшись назад. – Но только на минутку.

– Большего мне и не надо.

– В самом деле? – улыбнулась она.

Эцио смутился:

– Нет… прости… я совсем не то хотел сказать! Я сейчас.

Убедившись, что рядом никого нет, Эцио закинул ногу в одно из тяжелых железных колец, вделанных в серую стену дома. К ним привязывали лошадей, но сейчас кольцо послужило юноше ступенькой. Он подтянулся и полез к балкону. В щербатой каменной кладке было достаточно выступов, чтобы ухватиться за них руками, и углублений, чтобы поставить в них ноги. За считаные секунды он добрался до балюстрады, перемахнул через нее и крепко обнял Кристину.

– Эцио! – вздохнула она, отвечая на его жаркий поцелуй. – Что у тебя с головой? И почему в такую рань ты уже на ногах?

– С головой? Царапина, – улыбнулся Эцио. – Знаешь, мне что-то не спалось. Может, впустишь меня? – осторожно спросил он.

– Куда?

– В твою спальню, – с детским простодушием ответил Эцио.

– Ну… Только если ты уверен, что тебе хватит одной минутки…

Не размыкая объятий, они толкнули двойные двери и очутились в спальне Кристины.


Через час их разбудил яркий солнечный свет, струившийся из окна, скрип телег и голоса прохожих, а также еще голос, который – что было хуже всего – принадлежал отцу Кристины.

– Кристина! – позвал он, входя в спальню. – Девочка моя, пора вставать. Твой учитель будет здесь с минуты… Что за черт? Ах ты, сукин сын!

Эцио торопливо, но крепко поцеловал Кристину.

– Кажется, мне пора, – пробормотал он, хватая одежду и бросаясь к окну. Юноша мгновенно спустился вниз и уже натягивал камзол, когда на балкон выбежал Антонио Кальфуччи. Он был вне себя от ярости.

– Perdonate, messere[21], – пробормотал Эцио.

– Я тебе покажу «perdonate, messere»! – взревел Кальфуччи. – Эй, стража! Ко мне! Схватите этого cimice![22] Принесите мне его голову! И его coglioni[23] тоже!

– Я же извинился… – начал было молодой человек, но тут же осекся.

Двери дома распахнулись, и оттуда, размахивая мечами, выскочили стражники семейства Кальфуччи. Полуодетый Эцио бросился бежать, огибая телеги и проталкиваясь между прохожими. Навстречу ему степенно шли какие-то важные люди в строгой черной одежде (так одевались финансисты и управляющие мануфактурами), торопливо семенили прохожие в коричневом и красном (торговое сословие) и, опустив голову, почти бежали простолюдины в домотканых камзолах. В одном месте на пути юноши встала церковная процессия, и он едва не сбил с ног нескольких монахов в черных клобуках, несших статую Богоматери. Эцио петлял по переулкам, перескакивая через стены. Наконец он остановился и прислушался. Тишина. Не то чтобы он испугался стражников, просто связываться не хотелось.

Оставалось надеяться, что синьор Кальфуччи его не узнал. Кристина его не выдаст – в этом Эцио не сомневался. И потом, отец ее обожал и всегда шел на уступки. Но даже если синьор Кальфуччи и узнал его, тоже ничего страшного. Отец Эцио владел одним из крупнейших финансовых домов, который со временем переплюнет финансовый дом Пацци и, быть может (кто знает?), самого Медичи.

Окольными путями Эцио вернулся домой. Первым, кого он встретил, был Федерико. Вид у старшего брата был чрезвычайно строгий и серьезный, что не сулило ничего хорошего.

– Отец хочет тебя видеть, – сказал Федерико. – И не говори, что я не предупреждал.

Загрузка...