Рельсы

^{Воспроизведено с любезного разрешения Филантропического Общества Стреггейских Кротобоев по материалам Общества}

Глава 58

Возьмите карту. На ней найдите наименее размеченную и наименее посещаемую, зато наверняка наиболее пустынную, странную, опасную и, с какой точки зрения ни посмотри, проблематичную территорию рельсоморья.

Полоса неизвестности тянется от мыса на северо-западной окраине мира. Отдельные участки беспокойных, почти не отмеченных на картах рельсов встречаются и к востоку от этой гористой, неровной, изобилующей чудовищами территории. Есть свои мрачные стороны и у ледниковых зон в темных приполярных регионах. И так далее. В малообжитых местах рельсы вообще упиваются непокорностью. Ведут себя, как им хочется. Стрелки не переводятся или переводятся не туда, почва на поверку оказывается не столь плотной, как казалось глазу, все обманчиво и ненадежно, и даже само железо, как слышно, не раз вытворяло там с поездами невесть что. Одним словом, возмутительное отклонение.

Это места, где божества особенно жестоко вредили друг другу, вели беспощадную войну, срывая планы неприятелей. Такие участки существовали всегда, с тех пор, как возникло рельсоморье, и будут существовать до тех пор, пока оно не исчезнет.

Глупо утверждать, будто это все места непроезжие. История длинна; в ней было, есть и будет немало поездов. Все когда-нибудь да случается. Менее спорным, точнее, абсолютно бесспорным представляется утверждение о том, что проехать через такие участки чрезвычайно сложно.

Глава 59

Сальважиры искали утиль — в особенности активно одна из них. Пираты пиратствовали. Военные поезда отыскивали новые острова и объявляли их собственностью Манихики. А звери?

Talpa ferox. Не самый предсказуемый крот. Прожорливость и мощь сделали его королем подземного мира. И что же?

Не было никакого сомнения в том, что Насмешник Джек, философия капитана, сменил тактику. Он копал быстрее, описывал зиги и закладывал заги уже с куда меньшей охотой, чем раньше, предпочитая идти по прямой. То, что он делал теперь, хотелось назвать одним словом — бегство.

Бзик капитана в отношении этого животного заразил всю команду. Энтузиазм — это вирус, такой же, как любопытство или одержимость. Есть люди вирусоустойчивые, у них иммунитет: вот и в команде «Мидаса» кое-кто потихоньку плевался, глядя на эту гонку, но их плевки бесследно впитывались в грязь; другие пробовали уговорить офицеров вернуться к более традиционной охоте. Вуринам нервничал. Но они были в меньшинстве.

Офицеры Напхи по очереди следили за радаром, и поезд не останавливался, продолжая преследование ночью и днем. Мимо пролетали изолированные города на краю света, в темноте похожие на стаи светлячков, скалы. Насмешник Джек пер на север. Прочь от своих обычных охотничьих угодий.

— Тебе понравилось бы, — шептал доктор Фремло, стоя на палубе и глядя в пустоту ночи, которую узкий луч их головного прожектора расстегивал перед собой, словно замок-«молния», и, проходя, застегивал снова. — Надеюсь, что жизнь сальважира пришлась тебе по вкусу.

На рифе утиля было полно съеденных ржавчиной поездов и человеческих костей. Ветер гонял по нему пустые панцири больших земляных жуков и сброшенные огромными сороконожками чулки старой кожи такой величины, что в них запросто могли уместиться по нескольку человек сразу. Птицы обычно избегали этой почти безрельсовой местности, но именно над ней кружило теперь, по крайней мере, одно существо с крыльями.

Смешанная с мусором земля закипела. Что-то поднималось из нее на поверхность. С шумом и воем, разбрасывая пыль и куски отбросов, показался вращающийся предмет — это была обшитая металлом кабина длиной с вагон, она вылезла, пятясь задом, и шлепнулась на рельсы сикось-накось. Подземный снаряд, устрашающий в своей обтекаемости. Когда пыль вокруг осела, в снаряде открылся люк, и из него показалась голова. Исследовательница глубин обозревала окрестности. Для этого она сняла защитные очки с лица, на котором кожа полностью скрылась под слоем грязи и машинного масла.

— Так, ладно, — сказала она себе. — Вылезли, значит.

Она щелкнула пальцами. Потрескивая и сопя, точно от обиды, механизм принялся преобразовывать свои шасси в многочленные хваталки, механические руки. Травизанда Сирокко оглядывала мусорный ландшафт с бесстрастием профессионала. Она держала путь туда, где, по слухам, лежал потерпевший недавно крушение товарный поезд и где еще было чем поживиться. Сирокко поджала губы. Глядя на нее, вы решили бы, что она, наверное, оценивает приблизительную рыночную стоимость того, что видит, и были бы правы.

Вдруг что-то спикировало сверху и заметалось совсем рядом с ней. Создавая колебания в воздухе.

— Привет, — сказала Сирокко. Ее очки снова поползли наверх, загудел и защелкал зуммер. — О, и правда, привет, — повторила она. — Ты, как я погляжу, не здешняя.

Она снова поджала губы, но на этот раз совсем не потому, что думала о деньгах.

— Немного мяса, — сказала она, — и веревка. Похоже, предстоит поудить в небе. У меня гость.

Глава 60

Шэм прятался. Много часов подряд он, можно сказать, только этим и занимался. Прятался на совесть, не жалея сил.

После того сумасшедшего скачка к свободе он перележал среди диких скал взрыв пиратского поезда, который разметало и размазало по рельсам, прибытие манихийского военного состава, вопли и мольбы уцелевших пиратов, последние звуки боя, рык хищников. Громкие жалобы пленников.

Шэм сполз по каменистой осыпи вниз, к основанию склона, прикрытого от ветра. Спрятался среди камней и скоро застучал зубами, начав ощущать их вечный холод. Он нашел ямку, съежился в ней, подтянув колени к груди. И стал ждать. Он был одинаково нужен пиратам и военным. Ему не были нужны ни те, ни другие.

Что же ему теперь делать?

Бой скоро стих. Он слышал, как последние оставшиеся в живых пираты ждали, пока военные проверят последние источники звуков. Ища, среди прочего, и его. Слышал, как тяжелый состав ушел обратно тем же путем, каким прибыл. Слышал, как, пыхтя, удалялись дрезины, которые манихийцы отрядили для сбора раненых — благородный жест.

Шэм старался не задумываться о том, что нельзя же ему оставаться здесь всегда. Он закрыл глаза и попытался отогнать преследовавший его образ — лицо Робалсона, подхваченного с палубы вихрем огня и дыма.

Когда после финальной стычки между пиратами и военными прошло часа два-три и никаких звуков вокруг больше не было, он услышал абсолютную беспоездность этого места. Кричали чайки, выл ветер, шелестел песок, полируя камни. Шэм обыскал свои карманы с не меньшим тщанием, чем какой-нибудь заблудившийся путешественник изучает карту неведомой местности. Нашел пару орехов и огрызок лакричной палочки. Съел.

А потом настала ночь. Когда и как это вдруг так стемнело?

И он уснул.

Не зная, что делать и куда деваться, измученный, напуганный, голодный и исключительно одинокий, Шэм отключился от реальности и, дивясь самому себе, заснул.

Он проснулся рано, свинцовый холод пробирал до костей, небо было светлым, но тусклым. Руки и ноги затекли так, что он чувствовал себя не то марионеткой без кукловода, не то охапкой отсыревших дров. Шэм крепче обхватил себя руками и стал слушать, как по-волчьи завывает его живот. Наконец он просто устал бояться, и это подняло его с места.

Тот день он посвятил исследованиям. На рельсах вдали от берега были видны останки пиратского поезда. Останки самих пиратов, не востребованные подземными жителями, валялись вокруг.

Остров имел периметр мили примерно в две. Склоны у него были несообразно крутыми, повсюду оплетенными плющом и какими-то узловатыми вьюнками, на которых местами висели гроздья плодов или чего-то вроде. Очень осторожно Шэм надкусил один. И тут же выплюнул отвратительную, горько-горькую и одновременно слащаво-сладкую мякоть. Его желудок взвыл. Зато на острове нашлась вода. Тонкой струйкой она сочилась из какого-то водоносного слоя наверху. Шэм припал к ней губами и начал шумно всасывать в себя влагу, не обращая внимания ни на то, что от нее ломило зубы, ни на ее минеральный привкус.

Остров был полон звуков. В зарослях шуршали птицы, трещали какие-то твари, которые замолкали, едва Шэм подходил ближе, и тут же продолжали свою трескотню у него за спиной. Он залез по склону так высоко, как только смог, и оттуда стал глядеть наверх, где, может быть, вздымался пик, пронзающий небеса. Затем он снова спустился на галечный пляж, где берег встречался с древними черными рельсами.

У самого берега лежали обрывки чего-то непонятного. Возможно, если раздобыть палку, то с ее помощью удастся их достать. Вещи, выпавшие из пиратских карманов, разбросанные взрывом обломки. Слишком мелкие для сальважиров, слишком тусклые для птиц — любительниц блестящего.

Мысль об утиле напомнила Шэму о Шроаках. Хотя они, конечно, не сальважиры. Возможно, потому он о них и вспомнил. «Странно, — подумал он, — работает мозг». Он размышлял о Кальдере, о том, как она, такая юная, лишь немного младше его, управляет таким невозможно совершенным поездом. Конечно, она не будет останавливаться ради такого размазни, как он.

Существовало немало слов, чтобы описать, какая она была. Живая, энергичная, напористая, стремительная. Кальдера и Деро, они оба. Они вдвоем забрали себе все эти качества и ничего никому не оставили. Шэм сел на берег. Можно сказать, упал на него, скрестив ноги. Сидел и ковырял кусок дерева. Пальцем.

Должно быть, этих мелких островов, у которых терпят крушение поезда, здесь много. Вон они, уходят за горизонт рельсового моря, а между ними останки разбитых поездов, скорлупки вагонов. Разорванный в клочья «Тарралеш» просто последний по времени. Но сальважиры забираются и на самые края карты, где обчищают худшие, или, наоборот, лучшие руины. Однако ни на что не годного барахла тут тоже хватает.

Шэм опустил голову. И понял, что бессознательно пытается вырезать из куска старого дерева нечто похожее на лицо.

Соседний остров был ниже, зеленее, площе, чем его собственный. Его укрывали деревья. Возможно, на них росли плоды. Шэм облизнулся. От его пляжа до того берега мили, наверное, две, если идти по рельсам. Промежутки между которыми заполняет шумливая, бурная земля. И жизнь. Животная жизнь. Шэм вздрогнул.

Каменные хребты дальних островов уходили к горизонту, на каждом росла трава и шумели птицы. Кривые клыки камней высовывались между рельсами специально для того, чтобы об них спотыкались железнодорожники. Шэм разглядывал останки грузов, которые вывалились когда-то из трюмов, и частью мумифицировались, частью сгнили; проржавевшую ручную тележку; кучку частей сгнившего локомотива; расколотый служебный вагон.

Его желудок урчал нетерпеливым маленьким зверьком. «Ну, что ты от меня хочешь?» — спросил он, стараясь не поддаваться панике. Группа птиц спикировала на него сверху, и ему вдруг показалось, что он видит во главе них Дэйби, которая летит, чтобы ласково коснуться его лица. Но это была не она. Это была чайка, незнакомый злобный гуаномет.

Соседний остров так и манил его. «Я ведь уже не маленький, — думал он. — Пора мне перестать верить всему на слово». Большая птица каркнула в такт его мыслям, и он счел это за одобрение. «Всю мою жизнь я только и слышу о том, что земля опасна. Возможно, это так. Но… — Он не отрывал глаз от изобильного островка за ближайшим проливом. — Но, может быть, это кому-то выгодно, чтобы все верили в это и боялись земли. И не ходили по ней».

Не давая себе больше времени на раздумья, Шэм встал и пошел вперед.

Он выпрямился, расправил плечи и смотрел прямо перед собой. Вот он шагнул с береговой скалы вниз. Переступил через ближайшие рельсы и твердо поставил ногу прямо между рельсами и шпалами. И еще раз.

«Я иду, — думал он. — Я стою прямо на земле». — И он продолжал шагать, переступая через рельс за рельсом. Он засмеялся. Прибавил скорости. Радостно крикнул. Споткнулся. Упал, вытянувшись во весь рост. Стукнулся о шпалы. Земля под ним задрожала.

Ой. Да, земля точно двигалась. Шэм вскочил, он уже не смеялся. Оглянулся на берег, который показался ему вдруг страшно далеким.

А то, что происходило теперь прямо под ним, было уже не дрожью, а настоящим небольшим землетрясением. Вот еще толчок. Он с ужасом наблюдал, как рядом с ним начал расти холм. Что-то двигалось под землей, направляясь прямо к нему. «Эксперимент не удался», — подумал Шэм, повернулся и бросился наутек.

Он бежал, а позади него стонала, гудела и ревела земля. Грязь летела Шэму в спину, пока нечто прогрызало себе путь наверх. Оно догоняло его, клацая зубами.

Шэм взвизгнул и наддал. В два огромных прыжка он достиг своего неприютного, скалистого берега; точнее, почти взлетел на него, подталкиваемый в спину то ли выдохом, то ли воплем своего преследователя, который обжег его, как помесь струи пара и электрического разряда. Он споткнулся, упал, покатился, оглянулся посмотреть.

Блестящий сегментированный панцирь с щелкающими щипцами челюстей на тыльном конце. Извиваясь, тварь снова ввинтилась в землю. Он едва успел разглядеть, что это было. Уховертка. О, Каменноликие. Шэму повезло. Такая могла бы полезть за ним и на твердую землю.

Он поднял большой камень и кинул его туда, где только что скрылась в развороченной земле уховертка. Снова раздался рев, и над землей поднялась башка плотоядного червя. И тут же исчезла в урагане меха и твердых, как железо, когтей — это огромная землеройка, мелькнув на поверхности, утащила его в глубину.

Повсюду, куда бы ни глянул Шэм, кипела и дыбилась земля: между шпалами, снаружи и внутри рельсов, вдоль берегового края. Он завопил, обращаясь к птицам, меньшие из которых хохотали над ним, а те, что покрупнее, подначивали его пройтись еще разок.

— Да, вы правы, черт вас дери, — кричал он. — Земля действительно опасна!

Глава 61

Здесь мы намеревались сказать, что такой скользкой земли, как на западе, где едут теперь Шроаки, не видел еще ни один рельсоход, и что сами рельсы, среди которых и по которым движется их поезд, ни на что не похожи. Но время еще не пришло.

К Шроакам мы вернемся, как только настанет подходящий момент. Ведь это же Кальдера и Деро, в конце концов; разве можно забыть о них?

Монстров полно и под землей, и на земле, ими кишат кроны деревьев, они качаются на ветвях над поездными палубами, а с верхних небес стерегут такие твари, которых даже животными не назовешь, и в каждую минуту любая из них может углядеть, вынюхать, спикировать на Шроаков. Так что нельзя их оставлять совсем без присмотра. Но, хотя рельсов кругом в изобилии, они стелются и ветвятся всюду, куда ни глянь, мы-то можем ехать лишь по одной колее за раз.

Это история окровавленного мальчика. Шроаки заслуживают отдельного рассказа, и они его получат. Но теперь то, что касается их, и то, что касается его, сплетено и неразделимо.

Глава 62

Возможно ли это? О, они думали, что да. Им верилось, что они, команда «Мидаса», смогут проложить себе путь в Музей Завершения.

И вновь, в который уже раз, пока «Мидас» пересекал рельсоморье, держа на прицеле Насмешника Джека, заводили они речь о Шедни ап Йесе, который изловил-таки ускользающего меерката, соотносимого с игривой бесцельностью. О добыче Гуми — пустынной черепахе, известной как Бошевель, — символе упорства под огромным панцирем-куполом. О Гийе и Саммове, которые искали и нашли королеву термитов (сомнительно) и бандикута ростом с быка (предрассудок).

Было широко распространено мнение, будто худшее, что может приключиться с человеком, — это достичь той мудрости, к которой он стремится.

— Пхе, — сказал на это доктор Фремло. — Поверьте мне, большинство людей действительно хотят именно того, чего они хотят. Конечно, стоит им этого добиться, как сразу обнаруживается, что и у мечты есть свои минусы; но плюсы-то перевешивают их с лихвой, а уж если сложить их с минусами неисполнения мечты, то и подавно.

Никто больше не притворялся, что это обычная охота. То ли из лояльности к Напхи, то ли от восторга перед возможным достижением и ставшей вдруг такой близкой мечтой о богатстве, которое выпадает на долю команды, удачно завершившей охоту, но люди на кротобое закрывали глаза на других кротов и следовали только указаниям следящего устройства. А оно вело их в самые дальние углы рельсоморья, где нечего делать большим южным кротам, где для них слишком тепло, где почва то ли слишком твердая, то ли слишком вязкая для рытья и слишком часто прослоена утилем, как грудинка — салом.

В крохотном городке «Мидас» заправили дизелем торговцы: они точно рассчитали степень нетерпения команды и, поняв, что торговаться те не будут, взяли за свой товар, сколько захотели. После чего «Мидас» поразил жителей Маркессы, пролетев мимо их галечного берега с приветственными криками, но без остановки. Они уже оставили далеко позади все карты, кроме самых фантастических. Впереди были только дурные рельсы. Дикие берега, где деревья тряслись от возни животных под ними. Безымянный атолл, с которого их поезд обстреляли из мелкокалиберного оружия. Правда, пули с визгом, но без всякого вреда рикошетом отлетали от обшивки поезда, но все же было страшно.

— Уже недолго осталось, — ободряли друг друга рельсоходы. Но все до одного опасались зловещей хитрости, которую проявлял Насмешник Джек, этот великий и ужасный, хотя и бессловесный зверь. Но он ее проявлял. И вел их туда, где были черные рельсы.

— Давненько здесь уже никто не проходил, — сказал Драмин.

Тут с пустого неба грянул рев, низкий, басовитый, как предвестие шторма. От него волосы у всех стали дыбом, поезд завибрировал, налетел ветер, обдав их пылью. Тишина, наставшая потом, была тише любой тишины за долгое-долгое время. Яшкан хотел схохмить, да не вышло — нервы не выдержали.

— Что, во имя Каменноликих… — начал Вуринам, как будто и так было непонятно. Капитан ответила ему сама:

— Насмешник Джек.

Она перегнулась через ограждение палубы.

— Насмешник Джек, — закричала она. — Джек Насмешник, Насмешник Джек. — Наконец она повернулась к команде и, не адресуясь ни к кому конкретно, но ко всем разом, проорала:

— Пусть — этот — поезд — идет — быстрее!

Состав добавил скорости и пошел на звук, в опасное, усеянное хламом рельсоморье. Зов невидимой мульдиварпы раздался снова.

— Чтоб меня, — прошептал кто-то. Дорогу впереди преграждали огромные каменные столбы. По левому борту открывался громадный провал. Дыра в земной поверхности достигала нескольких миль в поперечнике, а в глубину — нескольких сотен головокружительных ярдов. Рельсы доходили до самого ее края, где резко обрывались, торча вперед железными осколками. Дно пропасти покрывали шпалы и изломанные рельсы. Смотреть на них было больно. Рельсы, недоступные ни ангелам, ни сальважирам. Были внизу и руины поездов.

Насмешник Джек заревел в третий раз. Где-то совсем рядом. «Мидас» шел к проходу между корявым утесом и краем большого каньона.

— Переводники, — крикнул Мбенда. — Готовьсь. — Те выстроились на палубе с пультами дистанционного управления и крюками в руках. — Итак, дамы и господа. Покажем этой скотине, как ходят кротобои. — Эбба Шэппи вскинула свой пульт, и стрелка скользнула на место как раз перед колесами «Мидаса».

И тут же с ужасающим треском развернулась и, непрошеная, встала назад, направив «Мидас», чьи колеса отделяли от нее считаные футы, влево, к краю страшной пропасти.

Глава 63

Пандемониум. Бездна была близко. Капитан вопила во весь голос, и лишь молниеносность мышления, энергичный перебор кнопок и стремительность действий героев-переводников помогли им развернуть еще одну стрелку и уйти от верной гибели. Йенс Торн даже свесился за борт, тыча кнопку за кнопкой, чтобы отвести их вправо.

— Они не держатся, капитан, — донесся его вопль. Стрелки самопроизвольно возвращались, словно сговорившись сбросить их в пропасть во что бы то ни стало.

И все же переводники обманули механизм, выиграли поединок со стрелками, которые с жутким упорством отправляли их влево. Поезд качнуло вправо, к утесу, и борьба за то, чтобы сохранить направление, продолжилась.

— Это рельсовая ловушка времен божественной катавасии, — крикнул Мбенда.

— Капитан? — сказал Вуринам. — Все в порядке?

— Нет, — ответила Напхи. — Это что-то… — Она всматривалась в столб, мимо которого им предстояло пройти, чья тень, невероятно длинная, перечеркивала весь мир. Ложилась она и на них. Капитан подняла микрофон и сказала:

— К оружию. — В первые секунды никто ничего не понял. — К оружию! — повторила она громче. И тут все завопили.

Из укрытия каменно-серой шкуры, из похожих на пещеры отверстий в ребристых боках каменистого острова прянули вдруг штуки, похожие на змей.

— Что, — сипло прошептал Вуринам, — во имя Великого Огма?..

Змей было три, нет, пять, нет, семь. Изгибаясь и раскачиваясь всем телом, эти безглазые твари хватали воздух ртами — каждую опоясывало кольцо из выдвижных челюстей с хитиновыми пластинчатыми зубами.

— Вооружайтесь! — Кто-то кричал. Кто-то стрелял. Кротобои хватали ружья. — Вооружайтесь немедленно! — Подвижные твари изогнулись вверх, точно вопросительные знаки. Их пульсирующие рты пускали слюни, плевались клейкой, вязкой слюной. Люди отстреливались, ураган пуль обрушивался на щупальца, точно рой маниакальных мух. Те отпрянули, но со стремительностью атакующих змей сделали новый выпад.

Одна с ужасным чмокающим звуком впилась в грудь Йоркаджи Теодозо. Тот завизжал. Щупальце выдернуло его с палубы, помотало им в воздухе и забросило на остров, мимо которого они прошли.

— Огонь! Огонь! — кричала капитан Напхи. Товарищи по поезду звали Теодозо. Пули, попадая в атакующих тварей, прорывали их серую кожу, из-под нее били фонтанчики черной крови. Твари отскакивали, но недалеко и не надолго; скоро они обрушивались на палубу вновь, так же жадно чмокая челюстями.

Они метили в людей. Яшкан выл. Не глядя, пальнул из пистолета назад, убегая. Чуть не убил Линд. Мбенда поднырнул под одну змею, сиганул через другую, рубанул мачете по третьей. Та судорожно скорчилась и извергла огромную кучу слизи.

— Огонь и вперед! — скомандовала капитан. — Прибавить ходу! Живее, ну!

Живые петли снова обрушились на палубу и снова нашли добычу. Одна змея обвила левую руку Сесили Клайми, вторая — правую. Товарищи по команде заорали, бросились за ней. Мбенда, Линд и даже трясущийся Яшкан схватили ее сзади, пытаясь удержать, но ротастые твари, действуя на удивление слаженно, выдернули ее с палубы движущегося поезда. Команда стреляла теперь с большей уверенностью, рубила целеустремленней.

— Клайми! — доносились возгласы. — Теодозо!

Но те уже исчезли из виду. Пропали внутри скалы.

Щупальца еще пытались ухватиться на ходу за поезд, присасываясь к вращающимся колесам, отрывая доски от палубы.

— Не выйдет! — Это кричала сама Напхи. Она стояла не поодаль, не позади всех, а впереди, и стреляла из ружья, которое держала в левой руке, а правой перебирала всевозможные колющие и режущие орудия до тех пор, пока не остановилась на устрашающего вида зазубренном лезвии, с которым она и кинулась на врага.

— Нам надо возвращаться! — кричал Вуринам, но поезд шел вперед с ускорением, и чудище бросилось снова.

— Мы должны вернуться за ними! — взревел Бенайтли и выпустил длинную очередь из скорострельного ружья, отчего монстры дрогнули. Содрогание началось от низа и пошло по всему острову вверх, точно рябь.

— О, мой бог! — закричал Фремло. — Это все одна тварь!

На вершине камня длинные шеи сплетались воедино, превращаясь в толстое, словно сплетенное из множества жгутов тело, которое уходило наверх, в облака. Но и это тело было мнимым, настоящее, бесформенное, наполненное газом тело чудовища находилось высоко на утесе, среди ядовитых облаков. И походило оно на крону дерева, усеянную вместо плодов глазами.

Горный склон дрогнул, береговая линия изогнулась. «Мидас» оказался на безопасном расстоянии как от ямы, так и от монстра. И остановился, выйдя из его гигантской тени. Ошеломленные, напуганные люди собрались на палубе. Некоторые плакали.

— Что, во имя ада, это было? — спросил кто-то.

— Силлер, — ответил Фремло. Доктор посмотрел на капитана. На тварь позади. Та больше не показывала щупальца. Они спрятались и лежали тихо. — Это называется силлер. Дышит там, наверху, охотится чувствительными пальцами здесь, внизу. А это… — Доктор показал на каньон. — Это Дыра Криббиса. Потому он и выбрал это место для охоты. Ведь, чтобы не упасть в яму, надо подойти к скале как можно ближе.

— Эти рельсы! — выкрикнул Вуринам. — Они же сбрасывают людей прямо в пропасть! Почему ангелы их не починят?

— Потому что они не сломаны, — сказал доктор Фремло. — Они здесь такие, какими должны быть. Это старая, старая, очень старая ловушка.

— Капитан, — сказал Вуринам. — Нам надо вернуться. — Капитан Напхи уже вглядывалась в свой прибор. Она не отвечала. — Я думал, что это место просто легенда, — буркнул Вуринам. и вдруг, пристально посмотрев на Напхи, он выпрямился. — Вы знали, — сказал он.

Наступило молчание. Напхи подняла голову и встретила его взгляд. Вид у нее был нисколько не напуганный. Она отложила прибор. Потрещала искусственными пальцами.

— Хватит ходить вокруг да около, мистер Вуринам, — сказала она. — Высказывайтесь.

— Вы знали, где мы, — выдохнул он. — Но из-за вашего чертова крота, который тут рядом, вы ничего не сказали. Не хотели терять время на обходной маршрут. — Он захлебнулся от возмущения и умолк. Команда смотрела на них, раскрыв рты.

— Кто-нибудь еще желает высказаться? — сказала, наконец, Напхи. — У кого-нибудь созрели сходные обвинения? Говорите, не стесняйтесь. — Молчание. — Хорошо. Я слышала об этом месте, так же, как и вы все. И, когда мистер Мбенда сказал, что стрелки ведут себя не так, я кое-что заподозрила. Поэтому, если вы собираетесь привлечь меня к вашему суду за туманные воспоминания и нечеткие представления, то я признаю себя виновной.

Если же вы обвиняете меня в том, что я сознательно вела свою команду навстречу смертельной опасности, то как вы смеете, сэр? — Она шагнула к Вуринаму. — Раньше я не слышала, чтобы вы жаловались на наш маршрут или его цель. Как не слышала я и того, чтобы вы отказывались от своей доли всего, что причитается нам в случае его успешного завершения.

Вуринам заерзал под ее взглядом.

— А вы все время смотрите на прибор, — сказал он. — Вас и сейчас больше всего на свете волнует только одно — этот чертов крот.

— Да! — крикнула Напхи. Она воздела руку. Свою громкую, трещащую руку. И потрясла ею. — Именно так. Потому что это охота. А мы — охотники, и это наша работа. И если что-то обеспечит будущее семьи Клайми, сохранит память о ней и Теодозо, придаст этой ужасной минуте цель и смысл, то только удачное завершение нашей охоты. Поимка моей философии. Так что да, мистер Вуринам. Мне нужен Насмешник Джек.

Капитан держала сжатый кулак прямо у него перед носом. На нем мигали огоньки, что-то внутри дребезжало. Но погодите-ка.

— Рука, — сказал Вуринам. — Капитан, ваша рука. Эта тварь ранила вас, у вас… кровь?

Искусственная конечность дала трещину. И, что было очень странно, из нее сочилась кровь.

— Как?..

— Где?..

Капитан смотрела на редкие красные капли, потрясенная не меньше других. Фремло уже подскочил к ней и теперь крутил и вертел руку, тыча в нее пальцем. Напхи, точно проснувшись, попыталась оттолкнуть его, но не тут-то было, доктор продолжал осмотр.

— У вас довольно глубокий порез, капитан, — объявил он наконец. И, с презрением оттолкнув от себя руку так, словно она была горячая, он повернулся к команде и продолжал: — Ваша рука, капитан. До сей поры заключенная в металл и кротовую кость. Не отсутствующая, а только скрытая. Ваша настоящая левая рука сильно порезана, капитан.

Молчание расползалось нефтяным пятном. Напхи спокойно подтянулась. По ее лицу не прошло и тени смущения. Медленно, даже демонстративно, она подняла свою кровоточащую конечность, не мигая, глядя в толпу.

— В самом деле, — сказала она, наконец. — Я попрошу вас сохранить это в тайне.

— Все это время… — прошептал Вуринам. Мбенда переводил взгляд с Напхи на своего друга Вуринама, с одного на другого, туда и обратно. — Вы лгали! — продолжал Вуринам. — Вы как будто играли с нами в какую-то игру. О, я понимаю! Это для того, чтобы вас принимали всерьез. — Вуринам, выпучив глаза, драчливо приплясывал в своей пыльной шубенке. — Чтобы быть как они все.

Притворство было на самом деле знаком чести, признаком напряженности желания. Быть может, Напхи боялась, что полное владение телом, данным ей от рождения, обличало в ней серьезный недостаток воли? Да, очень похоже.

Она снова подтянулась.

— Есть те, — сказала она. Сказала самым величественным тоном, на какой только была способна. — Чья вера. В свою философию. Проистекает из потери одного из членов. Чудовищный укус и нарушение целостности тела словно пришпоривают их воображение. Их жажду мести.

— Это слабость с их стороны, — сказала она. — Я столько не ждала. Но я, как и другие, познала, что значит терпеть страдание и боль ради своей философии. И так далее. И, следовательно. — Она подняла свою механическую руку-перчатку. — Я не разделяю вашей точки зрения. Моя суровость к себе, мистер Вуринам, заключается в том, что я принесла жертву своим отказом ее приносить.

Закручено было лихо. Вся команда, один за другим, уставилась на Вуринама. Тот негодующе затопал.

— Бессмыслица какая-то! — в отчаянии завопил он. — Это же полная ерунда!

— Я тут вот что подумал, — сказал доктор Фремло. — По-моему, сейчас нас должно заботить не то, где этот Насмешник Джек. И даже не кости, кожа и проводка нашего капитана. — Тут откуда-то донесся шум, похожий на урчание локомотива. — Давайте подумаем о том, что сейчас по-настоящему важно. Мы только что потеряли двоих товарищей. — Доктор сделал паузу, чтобы все успели как следует это осознать. — И дело сейчас не столько в том, где находится крот, сколько в том, чем он там занят.

Фремло указал на проход, который они только что миновали.

— Думаете, это он случайно затормозил тогда и подал сигнал, когда мы были там, где мы были? Он хотел, чтобы мы сюда пошли. Он нарочно заманивал нас в ловушку.

— Не сходите с ума… — начал было кто-то.

— Он заманивал нас в ловушку, — перебил его Фремло. — Этот крот пытается нас убить.

Настала долгая пауза, когда говорил только ветер. Все ждали, что вот-вот услышат зычный хохот Джека Насмешника, или хотя бы его громкое фырканье, но нет, крот молчал.

— О, Каменноликие, помогите нам, — сказала, наконец, Жед де Йиммер. Капитан Напхи пощелкала пальцами, точно лошадь — подковами. — Что нам делать? — продолжала Жед. — Все так жутко, что жутче просто некуда.

Со стороны реальности было бы непростительной ошибкой никак не отреагировать на подобную мольбу. И, не успели последние слова сорваться с губ Жед, как над их головами что-то засвистело, и маленькое, крепкое, тяжеленькое тельце плюхнулось с неба прямо Вуринаму в руки.

Все завизжали. Вуринам тоже завизжал и шарахнулся, но то, что на него упало, держало крепко, и Вуринам разглядел тревожно корчившуюся мордашку, силившуюся что-то передать. Это была мышь Шэма. Дэйби, все еще с передатчиком на лапке.

Глава 64

Время для Шроаков?

Пока нет.

Глава 65

Шэм засучил рукава, подошел к береговой линии и посмотрел на руины.

Собрав в кулак все свое мужество, он, ценой больших усилий, проявляя невероятную осторожность, заставил себя ступить сначала на рельсы, затем на шпалы, а с них и на разные другие твердые фрагменты искусственного и естественного происхождения, до которых только мог дотянуться. В отдельных местах он отваживался даже ступать на землю, волоча за собой самодельную тележку. Так Шэм добрался до руин некогда величественного товарняка, теперь лишенного всех украшений. Там он стал копать землю и извлекать из нее обломки.

Работа была опасная, но он справлялся. Свои находки он свозил на берег. Собирал мусор. Еще пара вылазок на развалины, и у Шэма набралась куча ньютиля длиной в ярд. С наступлением ночи он принялся скреплять обломки. Когда на следующий день снова встало солнце, он встретил его гордым обладателем хижины.

Наведавшись в трюмы потерпевшего крушение товарняка, он обнаружил, что тот, на его счастье, перевозил семена. Шэм их посадил. И продолжал строить до тех пор, пока на берегу не появился целый небольшой город из рифленого железа. Его урожай рос. Шэм собирал дождевую воду и ткал лен. Приручил местных животных и натаскал с поездов еще всякой всячины. Научился печь хлеб.

На второй год ему стало скучно, но, к счастью, он обнаружил на своем острове следы другого человека. Пойдя по ним, он встретил дикаря, который был так поражен его появлением и наружностью, что с радостью стал его слугой. Вместе они продолжали строительство, и еще через несколько лет Шэм смог собрать настоящий поезд, на котором он покинул новую страну, созданную им из обломков старых, и с ветерком помчался назад, на Стреггей.

Ничего подобного.

Замерзший, напуганный, голодный, Шэм сидел на берегу. Глядел прямо перед собой, в никуда. Фантазия ему нисколько не помогала. Она была неубедительна.

Он жевал… ну, так, нашел какой-то листок.

— Мммм, — сказал он вслух. — Смолистый. Ты будешь первым ингредиентом нового напитка, который я намерен создать. — Он погримасничал и сглотнул. — Я назову тебя шибучка.

Он и в самом деле выстроил себе укрытие из всякой ерунды, которую постеснялся бы назвать утилем — это были просто обломки, найденные им на берегу. Да и слово «выстроил» он сам тоже не использовал бы: так, прислонил один обломок к другому. Опять же, слово «укрытие» тоже мало подходило к тому, что у него вышло: так, груда мусора какая-то.

— Трууз, — сказал он. Шмыгнул носом. — Воам. — Все надежды, которые они возлагали на него — неужели они были не чем иным, как глупостью? А их конечная цель — дать ему возможность приобрести собственную философию, — не казалась ли она теперь кощунством?

Задул ветер, точно дразнился. Точно делал презрительное «Пфф», глядя на затерянную в пустоте одинокую человеческую фигурку. «Ерунда какая», — словно говорил ветер, смазывая его холодной лапой по затылку. Шэму хотелось плакать. Он и поплакал немного. Крошечные капельки показались в уголках его глаз. Вообще-то они появились от пыли, которую нес ветер, хотя, если подумать, не только от нее.

Шэм не так долго сидел на берегу, разглядывая окружающий утиль, как это было в его сне. Ему очень хотелось есть. Прошли два дня. Ему очень-очень хотелось есть. Он проводил время, разглядывая остовы потерпевших крушение поездов, распростертые на земле, точно обглоданные скелеты, остатки грузовых кранов, перевернутые тележки, а еще он раскровавил свой большой палец, используя его в качестве то резца, то шила для вырезывания фигурок на куске деревяшки. Он думал о том, что его ждет.

Перевернутые тележки. Не все лежали колесами кверху, иные стояли на боку. Одна, зарывшись носом в кусты в полудюжине ярдов от его берега, и вовсе стояла прямо, на колесах.

Не только на колесах. На рельсах.

Шэм медленно поднялся и побрел туда, где начинались рельсы. Нет, это была не самоходка. Без мотора. Без перил. Крошечная старая платформа. Величиной с крышку стола, на которой стояло ручное устройство управления, похожее на перекидную качающуюся доску: один человек встает к одному краю, другой — к другому, и попеременно нажимают каждый свой край, заставляя крутиться колеса.

Устройство, рассчитанное на двоих, но в случае острой необходимости с ним может справиться и один человек.

Вообще-то…

«Вообще-то, — подумал Шэм, — хватит».

Встав лицом к ветру, который задувал над рельсоморьем, поднимая в воздух пыль и мелкие жесткие частицы, Шэм затрепетал от внезапно нагрянувшей решимости, чувствуя, как что-то оживает у него внутри. Словно задвигались какие-то давно заржавевшие колеса. Одно зубчатое колесо зацепилось за другое, то — за третье, и вместе они заставили его действовать.

Шэм сглотнул. Как положено настоящему, обученному рельсоходу, глазами проследил будущий маршрут. И отбросил неоконченную деревянную фигурку.

А может, лучше остаться?

Шэм уже не раз слышал этот голос внутри себя. Когда кусок за куском собирал на берегу бесполезное барахло. Когда настраивал себя на предстоящее. Трусливая часть его «я» спрашивала его, не лучше ли посидеть еще, подождать немного? Как знать, вдруг что-нибудь да подвернется.

Хватит. Он заглушил непрошеного подсказчика. И сам подивился той решимости, с которой он заколачивал его куда-то внутрь себя, точно прибивал кусок половой дранки, оторванный ветром и болтающийся на палубе во время бури. «Нет, нечего тут ждать, — сказал он себе. — Хватит».

Надо было идти. Шэм даже не задумался о том, чем он теперь рискует, — просто знал, что не будет больше сидеть тут и ждать. Он хотел есть, он хотел мстить, он хотел разыскать свою команду. А еще он беспокоился за Шроаков. Их враги все еще шли за ними по пятам.

Он стоял на берегу, размахивая руками. Голый до пояса. Он похудел. Набрал пригоршню камней, швырнул в другую сторону. Для отвлечения. Еще одну. Потом, не дожидаясь, пока его снаряды упадут на землю, прыгнул на ближайшую к нему шпалу. Пошел по рельсу. Балансировал, прыгал с одной металлической планки на другую. Бросил еще горстку камней. На стрелке он повернул и перепрыгнул через несколько ярдов голой земли на следующий рельс.

Шэм бежал, Шэм спотыкался, Шэм бросал камни. Он шел по шпалам! Он был в море! Хуже могло быть только одно — сидеть на твердой земле.

Так, об этом лучше не думать. Он бежал быстро, еще быстрее, его сердце ухало в груди, точно молот, когда он, уже почти одолев намеченный маршрут, мощно оттолкнулся от шпал, прыгнул и упал на дрезину, задыхаясь от восторга. И затих.

— Ну, как я тебе, Дэйби, а? — выдохнул, наконец, он. — Что скажешь, Кальдера?

Он не сошел с ума. Он знал, что его мышь улетела, а старшая из Шроаков катит на своем поезде за многие и многие мили от него. Просто ему хотелось, чтобы это было не так. Он вспомнил цвета, мешавшиеся в нарядной шубке первой, искренний взгляд второй, неизменно приводивший его в замешательство. Он встал и почувствовал, что потрясающе устал от потрясений. Так что чем быстрее он примется за работу, тем лучше, решил он.

Разумеется, рукоятка заржавела и не хотела двигаться, но он стал расшевеливать ее камнем. Распределил по ней остатки смазки. Снова поколотил камнем. Еще помазал.

Шум от его работы так долго раздавался над рельсоморьем, что подземные обитатели привыкли и даже перестали прятаться. Пока Шэм неуклюже чинил, из земли начали появляться любопытные морды. Недалеко высунулась, принюхиваясь, мульдиварпа — особь с него размером. Она водила носом, тявкала, но он не обращал внимания. Целый косяк червей длиной в руку взрыл вдруг землю между шпалами. Пластиком о пластик задребезжал панцирь: земляной жук; глянув мельком на его жвалы, Шэм порадовался, что стоит не на земле, а на платформе. Бряк, смазка, стук, смазка. Был уже вечер, а Шэм все продолжал грохотать и мазать.

И вдруг рукоять дрогнула. Шэм подпрыгнул, налег на нее всем телом, так, что ноги его оторвались от платформы и повисли в воздухе, и рукоять, с визгом и ворчанием преодолевая сопротивление ржавчины, пошла вниз, а от нее закрутились и застонали свою жалобу колеса.

Дрезина была рассчитана на двоих. Толкать вверх и тянуть вниз в одиночку едва хватало сил. Очень скоро у Шэма заломило плечи, заныли руки. Потом боль стала еще сильнее. Но дрезина ехала, причем все скорее с каждым оборотом колес, точно они вспоминали, для чего созданы, и разгонялись, стряхивая с себя рыжую окись.

Шэм, хмельной от восторга, распевал рабочие песни и гнал свою тележку — Каменнолицые, темень-то какая! — по просторам ночного рельсоморья.

Стояла ночь, но он все видел. Облаков было немного, и луна за пологом верхнего неба светила вовсю. Ехать быстро у Шэма не получалось. Он то и дело останавливался, давая отдых своим бедным рукам. На стрелках тоже замедлял путь. В основном он старался ехать туда, куда был повернут нос дрезины: лишь иногда, повинуясь минутным порывам, происхождение которых его не очень заботило, он пинком ноги или сильным толчком руки поддавал рукоять очередного перевода и устремлялся вдаль по внезапно открывшемуся пути.

Шэм понятия не имел о том, куда он едет. Но, хотя он замерз, а его продвижение вперед оставалось мучительно медленным, на душе у него был мир. Он не чувствовал усталости — хотя, Каменноликие видят, должен был бы, — только покой. Он слушал, как под ним роют ходы земляные звери, как перекликаются ночные хищники. Видел короткие вспышки биолюминесценции летучих охотников, которые прошивали верхнее небо мигающими цветными стежками, превращая его в подобие светящихся кружев. Он знал, что в этот самый миг высоко над его головой кружат неописуемые хищные монстры, но это не мешало ему любоваться переливчатым пологом ночи, который лишь кое-где морщили порывы ветра, и наслаждаться ее красотой.

Может быть, он поспал на ходу. Когда он открыл глаза, вокруг уже бледнел день, а он все качал ручку дрезины. Ее визгливые стоны сделались частью его жизни. Еще несколько часов работы, перемежаемой остановками, и ему повстречался новый косяк. Теперь это были личинки, каждая размером с его ступню, они рыли и грызли, выныривая на поверхность и снова скрываясь под землей все разом, с той же скоростью, с какой он ехал на дрезине.

Что же дальше? Из челюсти одной из кормящихся тварей торчал обломок крюка. Кто-то когда-то пробовал ее поймать. Он последовал за ними. Шэм следил за своей удлинившейся тенью, которая тягала вверх и вниз такую же удлинившуюся рукоять. Он обогнул небольшой лесок, за которым кипела земля — там резвились личинки.

Или не резвились? Почему они вдруг замерли? Они попали в западню. Из тонкой, мелкоячеистой сети. Шэм тут же проснулся. Напуганные личинки извивались, корчились, поднимая пыль. «Вот бы теперь взять да поймать одну», — подумал Шэм и чуть не упал в обморок от внезапного приступа голода.

Он уже раздумывал над тем, как именно он ее схватит и на чем будет готовить, и хватит ли у него духу съесть ее сырой, — урчащий желудок подсказывал ему, что да, скорее всего, хватит, — как вдруг до его слуха донеслись звуки, не похожие на скрежет переворачиваемой земли.

Он поднял голову. На него надвигались пузыри. Шэм уставился на них. Провел сухим языком по запекшимся губам. И, наконец, робко прошептал хриплое «алло».

Это был не мираж. Это были паруса. Они приближались.

Глава 66

Проливной дождь превратил рельсоморье в кашу из грязи и мокрого металла, сделав осклизлыми шпалы. Низкие облака закрыли верхнее небо. «Мидас» как будто осел в грязи.

Рядом с ним из грязи скорее выглядывал, чем оседал в нее, «Пиншон» — землеройная машина. Капитан стояла в центре кольца офицеров, позади них собралась команда, а рядом с Напхи, в том же кольце на верхней палубе «Мидаса», возвышалась Травизанда Сирокко, сальважир.

Когда Дэйби спикировала на палубу, команда на скорую руку провела рекогносцировку местности и увидела трубу, которая торчала из-под земли неподалеку. Раздвигая почву, она поворачивалась, следя за ними. Перископ. Большой пласт земли пошел складками и отвалился.

— Ахой! — грянул голос из громкоговорителей машины. — Извините, что прерываю. Но мне нужно кое-что вам сообщить.

— Ты глянь, — сказала Сирокко, поднявшись на палубу «Мидаса» и разглядывая силлера, чьи чудовищные щупальца копошились в отдалении. — Давненько я такого не видала, ага. А то, значит, Дыра Криббиса? Вот бы туда залезть. Утиля там видимо-невидимо. Жаль только, скала слишком твердая, да внизу клещи такие, что не поверишь. Хотя вообще-то я больше по археоутилю специалист. — Сирокко подняла руку. Часть висячих штуковин на ее защитном костюме поднялись в унисон. — Дайте-ка я вам объясню, почему я здесь. Я встречала вашего паренька на Манихики. Мы с ним поболтали. Он показался мне славным мальчуганом.

— Он сейчас с тобой, да? — крикнул кто-то. Женщина закатила глаза.

— Знаете, что я ему тогда сказала? — ответила она. — Когда он завел разговор о том, что утиль то, да утиль се, и все такое прочее? «Держись своей команды», — были мои слова. Вот почему потом, когда пошли слухи, что он вроде как со мной, я сильно удивилась. Потому что его со мной нет.

Значит, ехала она кое-куда, продолжала она уклончиво, туда, где, по слухам, лежал еще не раздетый поезд, новая руина, оставленная другим поездом. Может, даже тем самым, который имел отношение к исчезновению молодого человека. Вот, значит, она ехала, а тут эта маленькая дрянь возьми да свались на нее с неба.

— При ней было письмо, — продолжала она. — И тут я вспомнила, что Шэм говорил что-то про летучую мышь. При ней было письмо, на которое вы, как мне показалось, захотите взглянуть. И я начала наводить справки. За вами тянется след, если вы не в курсе. Кротобой не в той части света. Кротобой, преследующий громадную добычу далеко от своих берегов. — Она улыбнулась. — Я вас искала. И вдруг, дня два назад, она, — кивок в сторону Дэйби, — спятила. Вскочила и понеслась. Точно услыхала что. Я пошла за ней.

Откуда мыши было знать о местонахождении «Мидаса»? Сирокко пожала плечами.

— Думаете, я для поправки здоровья за ней полрельсоморья пропахала? У меня и так работы невпроворот, и моя работа — утиль. Некогда мне шастать туда-сюда за всякими бешеными мышами.

— Так зачем же вы тогда за ней шли? — спросила капитан Напхи.

Сирокко показала ей записку, нацарапанную рукой Шэма. Напхи уже хотела выхватить у нее бумажку, но Сирокко отступила и стала читать вслух, для всей команды. «Пожалуйста! — начала она. — Я пленник на поезде под названием „Тарралеш“…»

Когда она закончила, наступила долгая тишина. Команда, сальважир, мышь и капитан мокли на палубе «Мидаса», переглядываясь и забыв про дождь. Все стояли, выпучив глаза. На Сирокко, друг на друга, на капитана.

— О, боги мои Каменноликие, — сказал кто-то.

— Это же абсурд, — сказала капитан. Выхватила листок. Несмотря на кровотечение, ее искусственная рука работала не хуже прежнего. Карандашные следы на бумаге размывал дождь. — Невозможно даже понять, что тут написано, — сказала она. — Не говоря уже о том, чей это почерк. Очень вероятно, что все это затянувшееся представление, которое разыгрывают перед нами для какой-то неведомой цели.

— Вот как? — Это был доктор Фремло. — Кто здесь всерьез попытается сделать вид, будто мы поверим, что Шэм по доброй воле мог отпустить от себя свою мышь? Перед нами та самая сальважирка, с которой якобы ушел Шэм. Вот она, а Шэма при ней нет как нет. Зато здесь его любимая летучая тварь, на которую он, как всем нам хорошо известно, неоднократно и незаслуженно изливал свои чувства и которая теперь оправдывает его сантименты, порываясь куда-то нас отвести. Где бы ни был сейчас наш товарищ, он там не по своей воле.

— В этом… нет… смысла, — сквозь зубы процедила Напхи. — Не знаю зачем, но мне пытаются помешать… — Она бросила взгляд в направлении Насмешника Джека, потом повернулась к Сирокко. — Какой у вас план? Вы просите нас…

— Ни о чем я вас не прошу, — ответила Сирокко. — Я просто доставила по назначению письмо, которое принесла мышь. Мое дело сделано. — И она повернулась к рельсам.

— Понятия не имею, как это животное оказалось здесь, — сказала капитан. — Оно могло сбежать, бросить Шэма. Во всей этой истории нет никакого смысла.

Команда смотрела на нее. Капитан Напхи закрыла глаза.

— Как мы ему говорили, — сказала она, — кротобои несовместимы с сантиментами.

— На свете нет никого сентиментальнее кротобоев, — возразил Фремло. — К счастью.

Вуринам вдруг завертел головой, стараясь повстречаться глазами с каждым, кто был на палубе. Он прокашлялся. Шэм. Худшего помощника доктора не видел ни один состав. В дротики играть не умеет. Команда слушала его молча.

— Я всегда желал ему только добра, — сказал вдруг Яшкан, — только…

— Ты? — возмутился Вуринам. — Добра?

— Слава сальважиров бежит впереди самих сальважиров, — сказала Напхи. Она посмотрела на Сирокко. — Мы не знаем, зачем она здесь. Что она ищет. Какова ее скрытая цель. Мистер Мбенда. Прокладывайте курс. — Она взялась за радар. Поводила им из стороны в сторону в поисках сигнала, встряхнула. Но на прибор, похоже, отрицательно влияла близость передатчика на ноге Дэйби. Мышь вопила и дергалась. Барабанил дождь. Никто никуда не ехал. Команда вертела головами.

— Мистер Мбенда, — повторила капитан. — Проложите нам курс. Считаные мили отделяют нас от самой большой мульдиварпы, которую вы, или я, или кто-либо другой видел в жизни.

И неприкрытой рукой из плоти и крови она стремительно схватила Дэйби. Та забилась, Сирокко зашипела и схватила мышь за другое, свободное крыло. И они стали вырывать мышь друг у друга. Та пищала.

— Животное, на которое я охочусь чуть не с детства, — говорила Напхи. — Животное, которое само умирает от желания быть пойманным нами. — Ее голос поднимался все выше. — Один бросок гарпуна отделяет нас от философии. Я ваш капитан.

Рельсоходы смотрели, как капитан Напхи тянет мышь за крыло в одну сторону, а сальважир — в другую. Они растянули крылья Дэйби до предела. Та испуганно верещала.

Вуринам сказал:

— Шэм, — хотел что-то добавить, но тут кашлянул повар Драмин. Все повернулись к нему. Кок поднял палец и, видимо, задумался.

— Парнишка-то, — высказался он наконец, явно удивленный собственным умозаключением, — в беде.

— Что? — переспросил Яшкан, но Линд, его постоянный партнер по травле Шэма, приложила к его губам палец.

— Мистер Мбенда, — сказал Вуринам. — Позвольте мне предложить выпустить эту мышь и позволить ей лететь вперед. Спорю, она полетит к нему. Возможно, сальважир не откажет нам в любезности сказать, откуда она прибыла?

— Хорошая мысль, — сказал Мбенда. — Даже, по-моему, превосходная. — Он посмотрел на Напхи. — Капитан? Вы не откажетесь отдать приказ?

Напхи переводила взгляд с одного лица на другое. Одни глядели туда, где скрылся гигантский крот. Глядели с тоской и страстью. Поднапрягшись, можно было услышать, как хлопают воображаемыми крылышками воображаемые денежки, покидая их карманы, которые они уже мысленно набили, мечтая об удачном завершении охоты на невиданного крота. Но большая часть команды — а капитан не поленилась и произвела про себя подсчет голосов — склонялись к тому, чтобы повернуть в другую сторону. Таким образом, за вежливо сформулированным предложением Мбенды маячила тень бунта.

Капитан склонила голову. Из самой глубины ее души вырвался звук. Вопль. Она стала поднимать голову, выше, выше, наконец, запрокинула ее так, что в ее глазах отразилось верхнее небо, и завыла. Вой был долгий, протяжный. Минутная слабость, жалоба на упущенный момент. Команда ждала молча. В конце концов, она была хорошим капитаном.

Она закончила. Огляделась. Вернула мышь Сирокко.

— Мистер Мбенда, — сказала она. В ее голосе не было и нотки волнения. — Найдите разворот. Переводники, по местам. Мисс, леди, Сирокко, сальважир, личность. — Она выпалила это без остановки. — Мы считаем, что мышь помнит место, откуда прилетела. И она доверяет вам, вы это знаете?

Сирокко только пожала плечами. Если она и улыбнулась, то едва заметно.

— Я буду поблизости, — сказала она. — По пути наверняка встретится немало утиля.

— По местам, — скомандовала капитан. Локомотив взревел, поезд дернулся. — Проложить маршрут вокруг этой дыры. Мы отправляемся на поиски юнги по имени Шэм ап Суурап.

Глава 67

Галсами, мастерски лавируя по ветру и против, скользя с одних рельсов на другие, невесомыми толчками переводя стрелки, путники продвигались вперед. Скитальцы рельсоморья в экипажах-одиночках. Легких, но прочных, из закаленного дерева. Не обремененные моторами, они двигались за счет силы ветра, который улавливали треугольные паруса, со всех сторон облепившие мачту. Ветер гудел в парусине. Увлекаемые им поезда-номады описывали зигзаги по рельсоморью. На носу первого из них стоял Шэм.

Он еще не перестал дивиться тишине их хода. (Хотя ему и хотелось порой, чтобы они шевелились побыстрее.) Словарь накопленных им названий поездных ритмов не годился для этих колес: они были деревянные, и вибрации, которые они посылали вверх по его ногам, были мягче и вкрадчивее тех, что он знал прежде. Придется ему придумать для них новые слова, когда он вернется домой, на Стреггей. Например, храхумм для мастерски описанной дуги поворота, или тхетхетхе для длиной прямой.

Его спасители, баяджиры, преследовали выводок мульдиварп — рыжих тварей величиной с лошадь; драчливые от природы, они еще больше раздражались пикированием на них прирученных соколов, укусами собак, которые бежали по рельсам бок о бок с поездами, и беспощадными уколами копий, призванными утомить животных, загнать их до полного изнеможения. Тележки то и дело пересекали животным путь, двигаясь в унисон, покачивая парусами.

Охота была не главным способом добычи пищи, охотники импровизировали на ходу, по мере отдаления или приближения к сетям-ловушкам, на которые племя полагалось как на основные источники пропитания. Возле одной из них они подобрали Шэма, который уже начинал бредить от голода и истощения.

Он уже привык к пряностям, которые его спасители добавляли в еду, к вкусу вяленой на открытом воздухе кротятины, которой они вернули его к жизни. Одет он был в свои старые вещи, — точнее, те из них, которые еще были годны для носки и не падали с него на ходу, — вперемешку с меховыми и кожаными одеждами баяджиров.

Какой-то человек, лишь немногим старше самого Шэма, подошел к нему сзади. Как его там зовут, Стоффер или еще как-то? Он был одним из немногих, кто уже знал несколько слов на рельсокреольском и жаждал выучить больше. Кое с кем из баяджиров Шэм мог вести спотыкливый разговор на примитивной смеси языков.

Шэм знал, что его спешка начинает их раздражать.

— Так… — сказал он. — Когда? Когда Манихики?

Молодой человек пожал плечами. Шэм даже не знал наверняка, туда они идут или в другое место.

Баяджиры спасли ему жизнь, это несомненно. И он знал, что у него нет никаких причин и никакого права ожидать, что ради него они станут нарушать ритм собственной жизни. Однако он ничего не мог поделать со своей тревогой и нетерпением и продолжал спрашивать. Насколько он понимал, кочевые маршруты приводили скитальцев в разные торговые точки на их пути, где они могли его оставить. В основном это были совсем крохотные торговые деревушки и изолированные общины охотников, разбросанные по рельсоморью. А то и пиратские города. Что ж, это интересно. Куда бы они ни поехали, ему все будет интересно. И все же иногда дела приводили их в более крупные города — в том числе в Манихики.

Но пока ценой всех приставаний и уговоров Шэм добился лишь одного — баяджиры, похоже, решили зайти на Манихики немного раньше, чем планировали. Конечно, для него это будет небезопасно, но другого шанса найти дорогу домой или последовать за Шроаками у него все равно нет. А пока ему оставалось лишь утешать себя двумя обстоятельствами: первое, тем, что с ними он едет куда быстрей, чем ехал бы без них; второе, тем, что он жив.

Шэм пробовал обучиться ходить под парусом. Он очень тревожился из-за Деро и Кальдеры. Флот наверняка охотится на них. И он успокаивал себя тем, что если где-либо на просторах рельсоморья есть люди, способные ускользнуть от всемогущего врага, то это именно Деро и Кальдера Шроаки. При мысли об этом он улыбался.

Размышляя об этой странной семейке, он кое-что придумал. Шэм рассказал своим спасителям все, что мог, из своей истории. Кажется, они не слишком удивились. Это, в свою очередь, удивило его. Может, для них это привычное дело — подбирать всяких отщепенцев и разыгрывать гостеприимных хозяев для заблудившихся путников?

И тут он кое-что вспомнил. Рассказ Кальдеры на заваленной утилем кухне о подготовке родителей к последнему путешествию, об их исследованиях. Они ведь были рельсологами. И свою последнюю поездку разрабатывали детально. В том числе провели немало времени с кочевниками, изучая их техники рельсоходства.

— Шроаки? — спрашивал он настойчиво. — Знать их? Шроаки? На поезде?

— Шрууд? — переспрашивали друг у друга баяджиры. — Шотт? Шратт?

— Шроак! — А. Один или двое что-то вспомнили.

— Давно назад, — сказал один. — Рельсы учить.

— О чем они вас расспрашивали? — спросил Шэм. Новый виток переговоров.

— Небо, — сказали они наконец. Небо? — Истории. Про… — Бур-бур-бур, баяджиры подбирали нужное слово. — Беречься, — сказал кто-то один. — Ангелы злые.

«Точно», — подумал Шэм беспокойно. Снова шушуканье.

— Плакать, — сказал один баяджир. — Вечно плакать. — Да, он уже слышал такое раньше. Беречься от слез. «Как ни крути, — подумал Шэм, — на рай это мало похоже».

Глава 68

Почти каждый вечер баяджиры той группы, что подобрала Шэма, находили место, где пути образовывали почти полный круг, ставили свои экипажи, как могли, носом друг к другу, и разводили костер в центре, прямо на земле. Готовили еду, обсуждали последние события. Подпускали к костру полудиких собак, что мигрировали и охотились вместе с ними.

Шэм как гость — поначалу желанный, но в последнее время все более и более утомительный, как ему казалось, — получал лучшие куски. В другое время он был бы заворожен этой жизнью, ее спецификой; он выучился бы охотиться с удочкой, ловить сетями удирающих жуков, петь песни, играть в кости, выучил бы крики, которыми подзывали охотничьих птиц. Но он попал к этим людям в самое неудачное время. По утрам он вскакивал и устремлял взгляд на горизонт, мимо кротовьих холмов, термитных гор, и даже залежи утиля не в силах были привлечь его внимание.

Когда баяджиры Шэма увидели паруса своих родичей, они изменили курс и пошли им навстречу. Он чуть не плакал с досады, пока они сдвигали экипажи, разводили костры и садились за общий ужин, оживленно обмениваясь новостями и сплетнями, которые то один, то другой энтузиаст шепотом переводил Шэму.

— О, говорят, такой-то умер, его ел муравьиный лев. — Пауза, заполненная бормотанием. — Эти нашли место для охоты, говорят, хорошее, надо пойти. — «О, дьявол, только не это», — думал Шэм. — Они хотеть знать, кто ты. Как мы тебя находит. — Баяджиры рассказали историю про Шроаков, и пиратов, и Шэма, и флот.

В ту ночь прыжков с экипажа на экипаж было больше обычного. Шэм удивился и смутился, когда к нему стала проявлять открытый интерес девушка-баяджирка одного с ним возраста. Он покраснел, застеснялся и сбежал от нее в постель, где долго и безуспешно пытался заснуть. «В другой раз», — подумал он снова, о, если бы ему только суждено было случиться, этому другому разу.

Наутро, сказав все речи, какие полагалось говорить в таких случаях, две группы расстались — частично поменявшись участниками, как понял Шэм. Пирушка и все, что за ней последовало, заняла не более полусуток. Но, когда дня через два они увидели стремительно приближающиеся паруса, он едва не зарыдал с расстройства.

Однако на этот раз предстояло обойтись без отдыха, болтовни и праздничного ужина. Вновь прибывшие дули в тревожные горны и размахивали флагами. Когда они подошли совсем близко, Шэм увидел, что их лица выражают горе и ярость. Они размахивали флагами и тыкали пальцами. Прямо в Шэма.

Его спасители пробовали объяснить. Кто-то где-то совершил нападение на что-то, очень дорогое баяджирам. В каком-то месте, где они охотились и собирали урожай. Нападение было не случайным. И оно имело какое-то отношение к Шэму.

— Что они говорят? — спрашивал он.

Его ни в чем не обвиняли, хотя многие смотрели на него с подозрением и злостью. На него возлагали какую-то неуловимую ответственность. Никто ни в чем не был уверен; те, кто принес это известие, своими глазами ничего не видели, знали обо всем с чужих слов, за что купили — за то и продавали. Но хотя чем дальше от первичного источника информации, тем больше искажений, слухи летели по рельсоморью, и все группы странников связывали то, что случилось — вероломное нападение жестоких пиратов, которые уничтожили одну из групп их родичей и отравили источник, — со спасением Шэма у ловчих сетей.

Те, кто пережил нападение, рассказывали, что нападавшие кого-то искали, требовали информации в обмен на прекращение разбоя. Информации о каком-то мальчике. Мальчике со Стреггея, который потерялся и сбежал от пиратов.

— Мы идем. — Все разворачивали свои тележки, готовили оружие. — Смотри. Все баяджиры идут. — На восток. Туда, где случилось то, что случилось. Прочь от Манихики и от тех мест, куда могли направляться Шроаки.

— Но… — чуть не взмолился Шэм. — Мы не можем больше терять время.

Но он не осмелился. Ведь это был их народ. Разве могли они не пойти?

Они не были готовы. После трех дней пути на восток обе группы достигли, наконец, окраины тех мест, где произошло нападение. Где, как думал Шэм, они должны были найти раненых, а может, и мертвых среди разбитых повозок.

В воздухе стояла вонь. Химическая, хуже, чем на любом заводе. Они поехали на запах.

— Глядите. — Шэм вскинул руку. Вонь шла снизу. Глаза у Шэма полезли на лоб. Нефть и промышленные отходы покрывали землю между путями и корнями деревьев, стекали по стволам, капали с ветвей, заливали рельсы. Кочевники переводили стрелки, брали вправо, влево, и все это с каменными лицами.

Настала горькая тишина. Даже колеса будто онемели, приближаясь к разбитым останкам баяджирских транспортных средств. Краем глаза Шэм видел вдалеке башню, огромное приспособление, каких немало было разбросано по рельсоморью, — они качали энергию из глубин плоской земли. Эта была неподвижна, на ее вершине не выжигал остатки факел.

— Это что, утечка? — спросил Шэм. — Может, здесь был взрыв? Здесь это случилось?

Приближались новые паруса. Разрозненные группы кочевников собирались в одну точку по мере того, как известие распространялось по рельсоморью. С помощью сигналов и цветных флагов они сообщали друг другу обо всем, что знали и видели, медленно, с отвращением и болью продвигаясь вглубь оскверненного участка, где сама земля, казалось, разлагалась под действием промышленных отходов, дефолиаторов и токсинов.

— Нет, это не поломка на вышке, — ответил сам себе Шэм. Это было убийство, истребление целого ландшафта. Кто-то посылал известие баяджирам. Здесь больше не будут расти дикие злаки. Здесь нет никакой охоты, и не будет еще много лет. Земля мертва, животные гниют в своих норах.

Среди приближающихся транспортных средств Шэм вдруг заметил одно, намного превосходящее размерами любую деревянную повозку. Баяджиры вокруг него не сводили глаз с последствий нефтяной войны. Шэм прищурился. Издалека шел большой состав, выбрасывая в воздух пары дизеля.

Несмотря на опустошение, царящее кругом, несмотря на гнев и уныние спутников, Шэм едва не подпрыгнул от удивления, потому что этот поезд, который уже вошел на территорию разоренных охотничьих угодий и теперь в окружении порхающих баяджирских повозок двигался прямо по изгаженным путям, был «Мидас».

Пока баяджиры горестно созерцали разразившуюся катастрофу, Шэм издал радостный клич. И еще один, когда с неба молнией упала ему на грудь и начала ласково тыкаться в него носом — это заменяло ей поцелуи — Дэйби, его летучая мышь.