Реквием патриотам

Глава 7

Кэнсин лишь однажды видел дневник Томоэ — маленькую такую книжицу в кожаном переплёте. Он видел как та делала в нём записи и когда поинтересовался что это — Томоэ ответила, что с некоторых пор ведёт дневник, и спрятала книжицу в один из ящиков единственного в их доме стола. Не отдавая себе отчёта, Кэнсин проник в дом, используя навыки хитокири, схватил дневник и выскочил из дома. Только тут он заметил, что Томоэ, вообще-то, нет — ни в доме, ни где бы то ни было ещё в окрестностях.

Он не обратил особого внимания на небольшой клочок бумаги — его полностью занимал дневник. Кэнсин открыл его на случайной странице и начал читать.

«… я не знаю как мне быть и что делать, — было написано аккуратным почерком Томоэ. — Этот юноша убил Рики, но в сердце моём нет ненависти к нему. Даже наоборот, зарождаются какие-то чувства, не имеющие к ненависти никакого отношения. Мне страшно подумать об этом, но я начинаю влюбляться в него».

Дрожащими руками Кэнсин перевернул несколько страниц. На руку ему упали тёплые капли, вскоре кровь из вновь открывшейся раны на щеке потекла рекой.

«Они пришли ко мне домой, — это было написано несколькими страницами раньше, — и сказали, что Рики убит хитокири клана Чоушу и что тот скрывается где-то в Химэндзи. Моё сердце разрывается, когда я думаю о том, что любимого Рики нет больше рядом, что он умер далеко от меня, в Химэндзи, что не вернётся ко мне, не обнимет… — Дальше прочесть было невозможно, потому что чернила были размыты, словно на них упали несколько капель воды (или слёзы). — Они предложили работать на них, помочь отомстить за Рики. Как я могла ответить „нет“?»

Ноги перестали держать Кэнсина. Он рухнул на пол, выронив дневник, а после скрючился словно от боли. Вот только боль эта было совершенно иного свойства.

Набросив на плечи тёплый плащ — подарок Делакруа, я вышел прогуляться на улицу. Надоело сидеть в четырёх стенах, хотя адрандец и не советовал мне гулять, особенно ближе к ночи. Законными методами достать нас у группы правительственных самураев не вышло, но они вполне могли воспользоваться услугами наёмного убийцы. Последних в наше время развелось довольно много. Однако сидеть в доме больше не было сил.

Я присел на пороге дома, опершись на длинную рукоять тати, и полной грудью вдохнул холодный и сырой воздух. Осень окончательно проигрывала битву зиме. Уже несколько раз принимался падать снег и улицы постепенно превращались в ту непередаваемую смесь из грязи и растоптанной ногами снежной каши, что покрывает землю зимой всюду, где есть люди.

И тут эта смесь вздыбилась волной, вроде маленького цунами, и плеснула мне в лицо. Я слишком задумался и тело среагировало куда раньше мозга. Я взлетел на ноги, плащ рухнул на порог дома, тати удобно легла в руки. Следом в меня полетел сюрикэн, но я отбил его. Это была ошибка, едва не ставшая фатальной. Меня атаковал парень (едва ли многим старше Кэнсина или Сейсиро) с халинским ятаганом в руках.

Я отпрыгнул в сторону, в последний момент уходя от тяжёлого лезвия, одновременно ногой швырнул под ноги противнику плащ. Тот ловко перепрыгнул через него и вновь обрушил на меня ятаган, используя ко всему ещё и инерцию прыжка. Я пригнулся, пропуская клинок над собой, и попытался, шагнув вперёд, пройтись тати по его рёбрам. Убийца невероятным образом извернулся, издал боевой клич, более подходящий воину какого-нибудь дикого племени, я также крутанулся на месте — и наши клинки со звоном скрестились. От звука у меня заложило уши, я даже не услышал как большая часть лезвия моей тати вонзилась в дерево порога за моей спиной. Однако я отлично увидел как она отделилась от остального клинка, а ятаган убийцы устремился к моей голове.

У меня было лишь одно мгновение для того, чтобы выжить. Я всем телом утёк в сторону и перехватил запястья противника. В Адранде я научился некоторым приёмам тамошней борьбы под названием саваж, неизвестным на родине. Сейчас выпал самый удачный случай их применить. Используя инерцию рывка юноши, я бросил его далеко вперёд. К чести его надо сказать, что он не плюхнулся на брюхо, а ловко приземлился на ноги, быстро выпрямившись и развернувшись в мою сторону.

— И что ты хочешь мне этим доказать? — усмехнулся он, начиная плавно наступать на меня, поигрывая ятаганом.

Вот теперь ошибку совершил он. На улицу я без пистолей никогда не выходил. Я выхватил их из-за спины и направил на замершего убийцу.

— Ещё шаг — и ты покойник, — спокойно (как всегда в минуту смертельной опасности) произнёс я. — Будь у меня ещё тандзю я бы показал тебе как хорошо стреляю.

— Мерзкое оружие, — заклеймил убийца. — Мужчины должны сражаться с помощью добрых клинков, иначе они — лишь жалкая подделка, изображающая мужчину.

— Кто бы говорил? — раздался вдруг знакомый голос Делакруа, в котором звучали иронические нотки. — Я всегда считал, что настоящий мужчина, Яси, должен спать с женщиной.

— Это моё личное дело, — отмахнулся убийца по имени Яси. — А ты, незнакомец, знающий моё имя, просто завидуешь моей популярности у юношей.

Делакруа, стоявший за спиной Яси, держа на его плече конец клинка своего чёрного меча, усмехнулся:

— Вот уж чему никак не завидую, поверь мне.

Яси решил, что достаточно отвлёк противника разговорами, он начал быстрый разворот, замахиваясь ятаганом. Я тут же выстрелил в него, чуть сместив ствол пистоля. Пуля пробила правую руку Яси — убийца дёрнулся, не завершив разворот, зажал рану левой ладонью. Ятаган с глухим стуком упал на порог.

— Спасибо, — кивнул Делакруа. — Теперь можно поговорить с Изанаги-доно по душам.

— И всё-то ты про меня знаешь, — прошипел Яси, скалясь от боли.

Он топнул ногой, раздался щелчок и он махнул ногой. В лучах фонарей сверкнуло короткое лезвие, торчащее из правой сандалии Яси. Делакруа переступил, словно исполняя некий сложный танец, кулак его врезался под дых убийце. Тот буквально повис на его руке словно тряпичная кукла. Делакруа взял его за волосы и поднял голову Яси (куда при этом делся его чёрный меч — не могу понять), отпустил ему несколько хлёстких пощёчин.

— Ну что поговорим, Изанаги-доно, — усмехнулся Делакруа (только теперь я понял, что он разговаривает на чистейшем такамо без малейшего акцента, хотя до того мы говорили исключительно на адрандском), — или как?

— Не о чем нам говорить, — плюнул ему в лицо кровью (а Делакруа его приложил сильнее чем мне казалось) Яси.

— Это тебе сейчас так кажется, — усмехнулся Делакруа, — когда я возьмусь за тебя всерьёз, ты будешь орать всё что знаешь, лишь бы я прекратил.

— Давай-давай, — сладким голоском пропел Яси, — начинай. — И тут же захлебнулся криком, из носа и ушей его потекла кровь.

— И это только начало, — столь же сладким голоском пообещал Делакруа.

Я лишь краем глаза успел заметить маленький предмет, упавший на землю у ног адрандца, как раз под болтающимися в воздухе пятками Яси. Взрывом несчастного убийцу подбросило на несколько футов (мне на ум вновь пришла ассоциация с тряпичной куклой), Делакруа швырнуло наземь. Это последнее, что я видел, — мгновение спустя всё вокруг заволокло едким дымом. Я закашлялся, выронив тандзю, меня душил кашель, не смотря на то, что я зажимал лицо рукой. Кто-то ухватил меня за плечо и вытащил из дымового облака. Когда я смог хоть что-то видеть, то понял, что был не кто иной как Делакруа.

Этот человек удивлял меня всё больше и больше. Я начал сомневаться, а человек ли он?

Мысль о том, что надо вернуть дневник на место заставила Кэнсина подняться на ноги. Ему отчего-то понадобилось положить его обратно в стол — иначе Томоэ расстроиться, узнав, что он читал его без спроса. В то, что Томоэ — по сути его враг, шпион Токугавы и пришла, чтобы ослабить его, лишить должной концентрации, необходимой хитокири. И ведь со своей задачей она справилась. Но ничего из этого не интересовало Кэнсина, он шагал обратно в дом, не глядя по сторонам. Положив дневник обратно в ящик, он только тогда заметил клочок бумаги, лежавший на столешнице.

«Не ищи меня, — было написано на ней, — я не могу больше быть рядом с тобой. Прости меня, Кэнсин» Почерк был тем же, что и в дневнике. Но ниже совершенно другим почерком, человека больше привыкшего к рукоятке меча, нежели писчему стилу, была сделана короткая приписка: «Томоэ твоя у нас. Хочешь увидеть её ещё раз ищи в первом доме по Северной дороге».

Кэнсин смял эту записку в кулаке и вышел из дома.

Яси пришёл в себя через несколько часов после поединка с такамо, одевавшимся как гаидзин. Он открыл глаза, непонимающе огляделся. Он лежал на полу в небольшой тёмной комнате, единственным источником света была маленькая лампадка в углу — в круге тусклого света от неё Яси увидел фигуру сидящего человека.

— Не вставай, — произнёс тот. — Ты ещё слишком слаб взрыва. У тебя сломана левая нога и почти все рёбра, выбито несколько зубов и все внутренние органы серьёзно повреждены. Плюс к этому кто-то очень грубо покопался в твоих мозгах и чудо, что ты не остался идиотом.

— Кто ты? — прохрипел Яси, слова давались огромным трудом, да и вообще дышать было сложновато.

— Сайто Иэмицу, — ответила фигура. — Я — гэнин ниндзя Кога, мои люди спасли тебя.

— Зачем? — Не смотря на то, что каждый вдох давался Яси дикой болью, и он, в принципе, знал ответ, не задать этого вопроса он просто не мог.

— Присоединяйся к нам, — был ответ, — у тебя неплохие навыки для убийцы, такие люди нужны мне.

— Особого выбора у меня, — Яси перевёл дыхание и продолжил, — как и я понимаю, нет.

— Выбор есть всегда, — усмехнулся Иэмицу, поднимаясь на ноги.

Вдова, приютившая нас, влила мне в горло некое жуткое пойло, взорвавшееся в теле не хуже недавней маленькой пороховой бомбы. Однако оно в миг привело меня в себя — прошёл кашель и глаза перестали слезиться. Я поднялся на ноги, не смотря на укоризненный взгляд вдовы, которым она одарила меня. Делакруа стоял у входа в комнату, куда притащил меня с улицы, и также всем видом демонстрировал мне, что надо ещё оставаться на татами.

— Этот дым был не так прост, как кажется, — произнёс он. — В нём был яд, правда я вовремя вытащил тебя из облака.

— И не такое переживали, — отмахнулся я, набрасывая на плечи куртку и плащ. — А ты отлично понимаешь, что задерживаться здесь нельзя. За нами могут прийти ещё люди. К тому же, мне надо проведать одного своего знакомого в провинции Тори. Вот только где бы достать лошадей?

— Лошади будут, — отмахнулся Делакруа, — они домчат нас до Тори ещё до рассвета.

Распрощавшись с вдовой, которая продолжала так же укоризненно глядеть на меня, но не сказала ни слова против, мы зашагали в воротам города. На полпути нас перехватил Лизука. Он выступил из ночной тьмы, заставив Делакруа выхватить чёрный меч (снова из воздуха!). Адрандец прошептал что-то, но я не расслышал слов.

— Что стряслось, Лизука? — спросил я, стараясь унять нервную дрожь.

— Я нашёл шпиона Токугавы, — ответил он. — Это Томоэ, та девица, что Кэнсин притащил к госпоже Масако.

— И чего ты хочешь от меня? — поинтересовался я. — Шпионом, кажется, Ёсио-доно поручил заниматься тебе, не так ли?

— Ты должен прикрывать Кэнсина, — не остался в долгу Лизука, — а на него уже вышли ниндзя Кога.

— Тогда нам стоит поторопиться, — бросил я. — Где там твои лошади, Делакруа?

Адрандец усмехнулся и коротко свистнул. Через секунду из тьмы вышли три здоровенных вороных жеребца, уже полностью осёдланных и взнузданных. Ни слова не говоря, я вскочил в седло (я привык уже к странным вещам, творимым загадочным адрандцем), Лизука всё же промедлил мгновение — неизменная выдержка изменила обычно невозмутимому главе убийц.

Кэнсин шагал по рыхлому снегу Северной дороги. Он словно бы находился в двух разных местах — телом в лесу, на Северной дороге, душой и мыслями — с Томоэ. Он вспоминал эпизод за эпизодом их недолгую совместную жизнь, от знакомства до вчерашнего дня.

— Я… Я не враг тебе… Не враг.

Он шагал дальше, вспоминая и вспоминая…

— У тебя столько книг. Ты много читаешь?

— Просто на них удобно спать.

Человек в чёрном буквально вылетел из кустов, в руке его сверкнул клинок. Тело Кэнсина среагировало раньше разума. Он выхватил меч, парировал молниеносный выпад противника, ответил ему столь же быстрым ударом. Ниндзя пролетел мимо, скрывшись в голых придорожных кустах, точнее за высоким сугробом. Он припал к земле, оттянул полумаску, скрывавшую нижнюю часть лица (оказалось, что он довольно молод, хотя этого никто не видел в просыпающемся лесу), надсадно кашляну — на снег пролилась кровь. Он и не заметил как именно и, главное, когда успел задеть его мальчишка со шрамом. По левому боку ниндзя начала растекаться боль, кимоно пропитывалось кровью. Юноша понял, что не протянет больше нескольких минут с таким ранением, значит, пора показать противнику первый из «сюрпризов» (как назвал их Иэмицу), приготовленных специально для него.

Молодой ниндзя понял, что немного замешкался и молодой самурай почти прошёл место закладки «сюрприза». Надо поторопиться! Ниндзя рванулся, наплевав на боль в боку, для отвода глаз делая вид, что атакует врага. Этот манёвр стоил ему очень дорого. Кэнсин вновь среагировал абсолютно рефлекторно — клинок его катаны прошёлся по животу ниндзя, однако удар не сбил траектории полёта молодого воина-тени. Он рухнул на снег, нащупал пальцами верёвку и дёрнул за неё…

Гэнин ниндзя Кога Сайто Иэмицу лишь поднял глаза, услышав взрыв на дороге, ведущей к дому, куда пришла по его приказу Томоэ. В отличие от него, девушка вздрогнула всем телом. Она повернулась к единственному в доме окну и ещё успела заметить оседающий столб снега и земли.

— Твой приятель жив, — заметил Иэмицу. — Одного моего парня на него не хватит.

Томоэ посмотрела на гэнина с нескрываемой ненавистью, но смолчала. Ей было не до слов, она готовилась к тому, чтобы покончить с собой. Однако Иэмицу, словно читая её мысли, рывком привлёк её к себе и сунул в рот два пальца.

— Ты бы всё равно не смогла откусить себе язык, — также спокойно, как и всегда, произнёс гэнин. — Не хватило бы силы воли.

Томоэ затряслась всем телом, из глаз её хлынули слёзы. Иэмицу выдернул пальцы у неё изо рта и девушка рухнула на пол, надсадно кашляя.

— Хотя можешь кончать с собой, если хочешь, — равнодушно пожал плечами Иэмицу, — ты своё дело сделала. Кэнсин навряд ли сражается даже вполсилы, так что не думаю, что он сумеет добраться до этого дома. Дальше его ждут люди куда серьёзней первого юнца.

Взрывом Кэнсина, действительно, не убило, но контузило очень сильно. Из ушей его текла кровь, он ничего не слышал, разум его помутился, он полностью ушёл в мир своих воспоминаний.

— Мы уходим из столицы и поселимся в провинции Тори, в доме, снятом на деньги Ёсио-доно. Мы станем жить как торговец лекарственными травами и его жена, чтобы не вызывало подозрения то, что у нас постоянно водятся деньги.

Звона и скрежета стали Кэнсин не услышал, тело вновь сработало быстрее разума. Он покатился по снегу — результат принятого на клинок удара здоровенного масакари[48], который сжимал в руках крупного телосложения ниндзя. Как только Кэнсин попытался подняться на ноги, как в плечо его вонзился мощный сюко, напоминающий более медвежью, нежели тигриную, лапу, обладатель его засел в ветвях сосны, нависающих над дорогой. Юный хитокири взвыл от боли, даже не заметив, что не слышит собственного крика.

Что это была за скачка! Наверное именно так мчатся всадники Дикого Гона[49], мчащиеся ночами при полной луне, звёзды мелькали рядом с нами (клянусь, так оно и было!), землю под ногами вороных не было видно, даже пыль не вылетала из-под них и характерный стук звучал совсем иначе, нежели при обычной скачке. Я лишь раз оглянулся на Делакруа и едва не ослеп — на месте человека в чёрном плаще возник сияющий белизной воин в роскошных, хоть и несколько старомодных, доспехах (естественно, материкового типа), за спиной развевался победным штандартом длинный плащ того же цвета. Кто же такой, адрандец?!

И вдруг всё кончил в одно мгновение. Мы вылетели на самую тривиальную дорогу, вставало солнце, из-под копыт летят комья снега. Словно и не было дикой скачки по ночному небу.

В лучах солнца сверкнул какой-то странный вытянутый предмет. Лизука рухнул на дорогу, по которой мы мчались, под головой его растекалось багровое пятно. Мы остановили коней, я спрыгнул с седла, чтобы получше рассмотреть лежащего на земле главу убийц. Из горла его торчал длинный сюрикэн — значит, ниндзя Кога уже ждут нас.

— Его убийца скрылся, — бросил Делакруа. — Он сидел на дереве и бросился бежать как только метнул свой, — он замешкался на мгновение, подбирая адекватное слово в адрандском (он снова говорил на этом языке) для обозначения сюрикэна, — кинжал.

Я кивнул ему и вскочил в седло. У меня прибавился ещё один стимул, чтобы подогнать лошадей.

Левая рука сама собой нащупала вакидзаси, не смотря на жуткую боль, причиняемую сюко, даже на пороге смерти Кэнсин не собирался сдаваться. Юный хитокири рванулся вниз, освобождаясь от «когтей», вонзённых в плечо, рука не до конца подчинялась ему, но убийца этого также не чувствовал. Кэнсин изо всех сил ткнул катаной вверх, не глядя, практически на удачу, но ему повезло — он попал. Ниндзя взвыл и рухнул с ветвей — по стволу сосны потекла кровь.

На сей раз оба ниндзя атаковали одновременно, пользуясь тем, что оказались с двух сторон от Кэнсина. Но это не дало ничего — слишком силён был противник. Кэнсин припал на колени, делая одновременно два выпада — катаной вперёд и вакидзаси — назад. Опять же, вслепую, наугад, и вновь удачно! Они так и замерли, все трое, чудовищной скульптурой, изображающей сцену смерти.

— Среди наших врагов есть маги, — сделал неожиданный вывод Делакруа. — Иначе как бы они так ловко подгадали засаду под наш выход из Тёмного Коридора?

— Ты всё усложняешь, — покачал я головой, указывая назад, на опушку леска, где засел убийца Лизуки. — Там было просто идеальное место для засады. Мы бы волей-неволей осадили коней перед лесом, не въезжать же в него на полном скаку, следовательно, в нас проще прицелиться. — Закончив разглагольствовать, я решился-таки задать один из весьма интересующих меня вопросов: — Ты отлично говоришь на такамо, так почему же теперь со мной разговариваешь на адрандском?

— Это, всё же, мой родной язык, — пожал плечами Делакруа, — мне проще говорить на нём. Ты же можешь отвечать на такамо, если хочешь, я — пойму. К тому же, в твоём языке нет аналогов некоторым словами, ходящим на материке.

Я выразительно поглядел на него, прося пояснить, и он усмехнулся.

— Например, магия, — сказал он, явно первое, что пришло в голову. — Что за слово у вас обозначает магию?

— Дзюцу, — подумав, ответил я. — Техника, искусство. Хоно-дзюцу, мидзу-дзюцу[50] и всё в том же духе, как определение для магии стихий.

— А как с остальными, кроме стихий.

— Да хотя бы синнэ-дзюцу[51], — тут же нашёлся я.

— Искусство смерти? — удивился Делакруа.

— Некромантия, — рассмеялся я.

— Синнэ-дзюцу, — произнёс Делакруа, словно пробуя это слово на вкус, — синнэ-дзюцу, значит. — Он рассмеялся и меня продрал по коже мороз, не имеющий никакого отношения к достаточно холодной погоде.

Последний бой дался Кэнсину очень дорого. Он едва переставлял ноги, но всё равно упрямо шагал вперёд, опираясь на катану. Вакидзаси так и остался в теле ниндзя с сюко, вынимать его сил у Кэнсина уже не было. Воспоминания уже полностью поглотили его. Небо над головой стало красным, как в ту ночь, когда ронины вырезали караван работорговцев, он шагал не по снегу, а по цветам камелии, холода больше не было, тело буквально горело от жара, словно внутри пылал пожар.

… я не знаю как мне быть и что делать. Этот юноша убил Рики, но в сердце моём нет ненависти к нему. Даже наоборот, зарождаются какие-то чувства, не имеющие к ненависти никакого отношения. Мне страшно подумать об этом, но я начинаю влюбляться в него.

Моё сердце разрывается, когда я думаю о том, что любимого Рики нет больше рядом, что он умер далеко от меня, в Химэндзи, что не вернётся ко мне, не обнимет… Они предложили работать на них, помочь отомстить за Рики. Как я могла ответить «нет»?

— Он ведь убил твоего приятеля, — неожиданно для Томоэ произнёс Иэмицу, — как же ты теперь спишь с ним?

Она не нашла что ответить на столь непристойный вопрос. Более того, он разжёг в её душе пожар ненависти к этому человеку с длинными седыми волосами, густыми усами и бородкой. Очень давно, ещё уходя из дома в Химэндзи, она спрятала за широкий пояс-оби своего кимоно короткий кинжал — аигути[52], передаваемый женщинами их семьи из поколения в поколение. Он верой и правдой служил им многие годы для обороны, теперь же послужит восстановлению попранной чести гордой женщины — дочери самурая.

Иэмицу видел каждое движение Томоэ, хоть и сидел практически спиной к ней. Он легко обезоружил её, швырнув на пол дома.

— Определись кто тебе дороже, глупая женщина, — усмехнулся он, поигрывая аигути. — Твой Рики или его убийцу, а?

Томоэ свернулась на полу калачиком и заплакала. Сквозь слёзы ей привиделась знакомая фигура — в углу комнаты стоял Тосю Рики, её любимый Рики, а за спиной его простирала свои крылья тьма Подземного мира. Он посмотрел на неё и сделал призывный жест правой рукой — так он всегда звал её прогуляться, стоя у окна дома, с самого их детства. Томоэ закрыла лицо руками, но фигура Рики никуда не делась, он всё так же звал её с собой.

Кэнсин увидел маленький дом, стоящий у дороги, каким-то чудом. Он прорвался сквозь пелену его воспоминаний, обуревавших молодого самурая. Он помотал головой, окончательно избавляясь от них, и увидел ещё и высокого буси в коричневом кимоно без рукавов и кобакама, заправленных в сапоги. Предплечья его украшали наручи хан-готэ[53], выдавая скорее рукопашного бойца, нежели человека, привыкшего обращаться с оружием, не смотря даже на то, что в правой руке воин держал аигути.

— Я гэнин ниндзя Кога, — представился буси, поигрывая кинжалом, — моё имя Сайто Иэмицу. Ты можешь не утруждать себя представлением, я знаю кто ты. Я пришёл сюда, чтобы убить тебя, ты, думаю, это понимаешь.

— Где Томоэ? — прохрипел Кэнсин, тяжело опираясь на меч, вонзённый в снег. — Что с ней?

— Ты о нашей девице, — усмехнулся назвавшийся Иэмицу гэнин. — Она выполнила свой долг и ушла. Для неё будет ещё много работы. Вылавливать таких же убийц, как и ты.

Он рассмеялся и атаковал. Правый кулак рванулся к челюсти Кэнсина, однако тот сразу заметил, что противник — левша, тот слишком неуверенно поигрывал аигути. Хитокири ушёл вниз, скользнув под руку, но тут же получил апперкот — гэнин не зря ел свой хлеб. Кэнсин покачнулся, голова его откинулась назад, но на ногах он удержался. Иэмицу тут же ударил его снизу правой — самурай буквально повис на его кулаке, укреплённом к тому же сталью хан-готэ. Иэмицу быстро крутнулся вокруг своей оси и наотмашь врезал Кэнсину. Юный хитокири завертелся волчком и рухнул в снег.

Томоэ поднялась на ноги. Она не могла больше сопротивляться призывам Рики, становившимся всё настойчивей и настойчивей. Девушка и не заметила, что из угла он каким-то неведомым способом сместился к двери и теперь за его спиной разливалось белоснежное сияние. Шаг за шагом Томоэ направилась к нему.

Кэнсин поднялся на четвереньки, сплюнул кровью на снег — и без того окрашенный алым.

— Поднимайся, Кэнсин, — усмехнулся Иэмицу. — Я большего ожидал от почти легендарного хитокири Токугава.

Кэнсин ничего не ответил ему. Контуженный, он попросту не слышал его слов. Молодой самурай поднялся на ноги и атаковал как ему показалось молниеносно. Но от прошлой скорости, свойственной ему ещё несколькими часами ранее, не осталось и следа. Иэмицу легко блокировал его выпад хан-готэ, тут же ударив Кэнсина ногой в живот. Сила удара швырнула юношу обратно наземь, к тому же, гэнин добавил ему, нанеся мощный апперкот.

Иэмицу перехватил аигути, приготовившись к последнему в этом поединке удару. Кэнсин рванулся прямо с земли, готовясь нанести вертикальный удар. Он совершенно ослеп от побоев и в третий раз бил, полагаясь на одну лишь слепую (как и он сейчас) удачу.

Образ Рики растаял перед глазами Томоэ, как только она вышла из дома. Девушке со всей отчётливостью, во всех деталях увидела страшную картину — Иэмицу с её аигути в руки и рвущегося ему навстречу Кэнсина. Она кинулась навстречу им, вынырнув из-за спины юного самурая в последний момент, так что Иэмицу не заметил её до самого последнего мига, когда сделать хоть что-то было невозможно. Томоэ перехватила руку Иэмицу, в которой он сжимал аигути, а следом всё тело её пронзила острая боль.

Все трое рухнули на снег почти одновременно. Иэмицу с Томоэ разрубленные одним ударом катаны Кэнсина и сам молодой хитокири, которого полностью оставили силы. Взгляд юноши прояснился и он увидел, что на руках его лежит Томоэ и из чудовищной раны, рассекающей её тело почти надвое течёт кровь. Иэмицу валяется в нескольких шагах от них, он упал на спину и больше не подавал признаков жизни.

— Помни меня, Синта, — прошептала умирающая девушка. — Я любила тебя…

— Я… я люблю… — прошептал Кэнсин, он не слышал её. — Люблю… Томоэ…

Томоэ сумела в последний миг выхватить из руки Иэмицу аигути и теперь подняла его к лицу Кэнсина и провела по лицу кинжалом, чертя линию перпендикулярную длинному шраму, оставленному катаной Рики.

— Это… мой прощальный… подарок… тебе, Синта. Твоя… рана… больше никогда… не откроется… вновь…

Кровь на лице юного убийцы, хладнокровного хитокири Токугава, Химуры Кэнсина смешивалась со слезами.

Мы опоздали! Не смотря на предупреждение Лизуки, не смотря на бешенную скачку через ночь, — мы опоздали! Около небольшого дома на Северной дороге мы увидели лишь три трупа. Кэнсина, Томоэ (девушки, шпионки Токугавы, как выяснилось) и некоего немолодого воина в коричневом кимоно без рукавов. Мы выехали к дому, где жили юноша и его «жена», но там никого не застали и по чётким следам (спасибо недавнему снегопаду) вышли на Северный тракт и добрались до дома, стоявшего на его обочине. На дороге произошло явно не одно сражение — о том явно говорили трупы в чёрных кимоно и небольшая вороника от взрыва. За Кэнсина взялись всерьёз — и достали-таки!

— Юноша жив, — произнёс сидящий в седле Делакруа.

Я как раз в этот момент бежал к замершим фигурам, на которые уже начал оседать снег. Я рухнул перед ними на колени, схватил в руки лицо Кэнсина — он и вправду был жив, по щекам его катились смешиваясь с кровь слёзы. Только тут я заметил, что к вертикальному шраму на его лице прибавился ещё и горизонтальный. Теперь его щёку украшал своеобразный крест.

Кэнсин был сильно избит и контужен, самой серьёзной раной на его теле был след от удара чем-то вроде сюко — однако когти не достигли лёгких, лишь разорвав мышцы и сухожилия. Я честно сказал юноше, что возможно он уже никогда не станет столь же молниеносным фехтовальщиком как прежде, на что он среагировал с обычной для него с некоторых пор флегматичностью. После смерти Томоэ он погрузился в какую-то апатию и едва реагировал на нас с Делакруа.

Как только Кэнсин более менее пришёл в себя, он тут же настоял на том, что должен вернуться в Химэндзи и поговорить с Ёсио-доно. Мне хотелось того же уже не один месяц, так что не стал его отговаривать, к тому же отлично понимая, здесь всё напоминает юноше о потерянной любви, а значит лучше здесь не задерживаться. Делакруа также возражать не стал.

Кэнсин перед уходом залил дом маслом, заготовленным на зиму для разжигания сырых дров, и перед уходом швырнул в него горящий факел. Дом занялся и вспыхнул через мгновение, в нас ударила волна почти нестерпимого жара. Но мы уже шагали прочь, оставляя за спиной полыхающий дом и пару свежих могил. Вороные жеребцы Делакруа растворились в утренней дымке того дня, когда я нашёл Кэнсина, как сон златой, и вновь их призывать загадочный адрандец не стал. Нам некуда было торопиться.

Чоушу Ёсио сидел напротив Химуры Кэнсина и внимательно слушал его. Он не мог понять юного самурая, потерявшего возлюбленного, сам даймё был женат (как ни странно, по любви) и счастлив в браке.

— Я понял, что мой учитель, Сейдзюро-доно, был прав, — закончил свою повесть Кэнсин. — Убивая людей, я не смог защитить самого дорогого для меня человека. Я был глупцом, когда покинул его, я наговорил ему гору глупостей, но в одном учитель не был прав — он не был глупцом, когда взял меня в ученики.

— Значит, ты покидаешь меня, — более утвердительно, нежели отрицательно, произнёс Ёсио, — и возвращаешься к своему учителю.

— Нет, — совершенно неожиданно для молодого даймё покачал головой Кэнсин. — Я остаюсь и продолжу убивать людей для вас и ва… — он осёкся, — нашего дела. Однако после того, как власть вернётся в руки микадо, я покину ваши ряды и никогда более не отниму жизни у человека. Но пока, я стану убивать, чтобы приблизить то будущее, в которое верите вы и наступления которого так желаю я. Я не сумел спасти Томоэ, убивая врагов, значит я стану убивать ради будущего.

«Это слова не восторженного мальчишки, — подумал Ёсио, — каким я помню его всего несколько месяцев назад, но человека, заглянувшего в самые глубины Подземного мира. А, может быть, всего лишь внутрь себя. Что же он там увидел?»

У Лизуки были все основания быть довольным жизнью. Он провернул самое крупное в его жизни дельце, вывел ниндзя Кога на Кэнсина, сдал Синсэнгуми дом госпожи Масако и ловко вывел себя из-под удара. Этот глупец Кэндзи (одевается как гаидзин, вот и стал таким же тупым, как и они) считает его мёртвым, а значит, можно ничего не опасаться.

— Эй, — бросил он тёмной фигуре, загораживавшей ему выход из переулка, по которому шагал бывший глава убийц клана Чоушу, — отойди с дороги. — Лизука положил ладонь на рукоять меча. — У меня сегодня слишком хороший день, чтобы портить его твоей смертью.

Шпион не придал особого значения маленькому язычку пламени, вспыхнувшему где-то на уровне живота тёмной фигуры. Он даже не связал его в той болью, что рванула его грудь. Он так и не понял, что же его убило.

Лизука упал на землю. Я подошёл к его трупу, на ходу пряча пистоль в за пояс. Шпион Токугавы был ещё жив, когда я склонился над ним. Левая рука его так сильно сжала бумажный кошелёк, что пальцы разорвали его и на землю выкатились золотые монеты. Я не прикоснулся к этому золоту — полученное за предательство или шпионаж, оно не принесёт счастья, ибо проклято теми, кто умер по вине Лизуки — бывшего начальника хитокири клана Чоушу.