Река Джима

XVII ТАМ, ГДЕ СЕРДЦА

Славобог Скелет отрывается от переучета и видит, как человек со шрамами входит в бар Иеговы и щурится в полумраке. Он приветственно поднимает руку.

— Ты вернулся, — произносит он.

Человек со шрамами фыркает.

— Я больше не мог выносить нашу разлуку.

— Ты оказался слишком порочен даже для язычников за нашими защищенными небесами, — догадывается бармен.

— Я видел столько порочности, что побледнел бы даже ты, брат Скелет.

— Я бармен. Я слышал на своем веку столько признаний, что ты бы удивился, от чего мне только не приходилось бледнеть.

Человек со шрамами изображает улыбку.

— Стакан вискбеаты.

— Едва ли я побледнею от этого, друг Фудир. Продажи виски ужасно пострадали за время твоего отсутствия.

Человек со шрамами ничего не говорит и возвращается в свою нишу. Он задается вопросами, сидел ли в ней кто-то и знает ли кто-нибудь, что он вернулся.

Бар никогда не пустует, никогда не знает покоя, но ближе к полудню там обычно затишье. Яркий свет солнца бьет в окна, смазывая очертания людей за столиками, придавая им сказочный облик.

Он вспоминает, как внутри «А. К. Прабхакарана» вспыхнуло солнце.

Славобог лично приносит стакан и ставит перед ним.

— За тобой до сих пор должок, — сообщает он.

Человек со шрамами достает из кармана куртки карточку и показывает ее. Превосходная имитация карточки Своры. Лучшей копии бармену еще не приходилось видеть. Но она не светится в руках.

— Ах, — бормочет человек со шрамами, — я и забыл. Счет закрыт.

Он роется в кошеле и достает гладиольские векселя.

— Друг, — произносит Славобог, загораживая его, — не мое дело учить сынов этого мира здравомыслию, но деньгами здесь лучше не светить.

Человек со шрамами сует ему деньги.

— Мне даже не хочется принимать их. Твой долг был твоим бессмертием. Я был готов поспорить, что он переживет тебя. Если ты погасишь его… Ладно, — продолжает он, заработав мрачный взгляд от посетителя, — что стало с арфисткой, с которой ты ушел? Некоторые завсегдатаи спрашивали о ней.

— Она отправилась домой проводить время со своей матерью.

— Значит, она теперь там? Ты будешь навещать ее?

— Она просила меня. Хотя ее мать этого не одобряет.

Человек со шрамами сидит в нише и пьет. Он скучает по внутренним личностям. Он знает, что Ребенок следит за дверью, за залом, за прочими завсегдатаями. Он знает, что Педант размышляет над уроками, полученными в последнем деле. Но их голоса больше не кажутся чужими. Они говорят его собственным голосом, ибо теперь он стал целым, несмотря на то что каждая внутренняя личность тоже обрела полноту.

«Не волнуйся, Донован. Если мы потребуемся, ты только позови».

Человек со шрамами улыбается и делает еще один глоток.

— Слыхала, ты называл себя моим мужем, Донован-буиг, — сказала ему бан Бриджит по пути к Гатмандеру.

— Это был один из тех корабельных романов, — ответил он. — Ты, верно, уже и забыла.

— Я помню его слишком хорошо, Донован-буиг. И я помню, что случилось после.

Донован кивнул на Мéарану, игравшую на арфе для команды.

— Все же ты могла обходиться с ней получше.

— Так ты теперь заботливый отец? Что-то не припоминаю тебя в Зале клана Томпсонов.

— Она тоже не припоминает, чтобы ты туда частенько захаживала.

После разговора их ждал долгий перелет до Гатмандера, а для Мéараны к тому же и тяжелый. Она пыталась навести между ними мост, чтобы воплотить свою фантазию. Но нет такого моста, который пересек бы целый океан.

Грейстрок и Маленький Хью ждали на Гатмандере, и бан Бриджит с дочерью отправились на Верховную Тару.

— Прости, Донован, — солгал Грейстрок, — но на корабле больше нет мест.

Гончий продлил срок действия карточки Своры для перелета на Иегову и выдал ему щедрое вознаграждение за защиту арфистки. Но он чувствовал, что для него еще не все потеряно, и решил нанести упреждающий удар.

— Не грусти, Фудир, — сказал Маленький Хью. — Нельзя потерять то, чего у тебя никогда не было.

«Возможно, и нет», — говорит человек со шрамами стакану виски. В некотором смысле у него это было, пусть сперва возникшее в голове Люсии Томпсон, но достаточно сильная мечта способна перетекать из одной головы в другую.

Солнце уходит, и окна бара темнеют. В преддверии близящейся ночи закрываются ставни. В бар заходит Бикрам. Нет конкретного момента, когда кто-то мог бы сказать: «Он пришел». Есть лишь момент, когда человек понимает: «Он здесь». Подобный навык отменно служит людям, чей хлеб — входить и покидать определенные места, унося с собой то, за чем пришли.

Бикрам представляет Совет Семерых. Он присаживается за стол, располагаясь так, чтобы не сидеть спиной к залу. Перед ним появляется стакан масаалы паала, приправленный гвоздикой и шафраном. Бикрам пробует напиток и добавляет щепотку порошка-бадаам из пакетика, появившегося из кармана куртки.

Человек со шрамами следит за его действиями и через некоторое время передает ему красный пакетик.

— Это семена, — произносит он, — Истинного Кориандра, что растет только в диком мире Эньрун, завезенный туда терранами Флота Сокровищ. Возможно, они прорастут на земле Закутка, возможно, нет.

— У тебя отменное чувство юмора, Фудир. Дикие миры! Флот Сокровищ! Может, это просто переданный по секрету древний рецепт твоей бабушки?

— Смейся сколько угодно, Бикрам. На вкус, конечно, не очень, но это кориандр. Почему бы легенде не происходить от легендарной приправы?

— Хариманан видел тебя утром. Он сказал, что ты сел так, словно и не уходил никуда. Но ты не посетил Закуток.

— Все, что случается в городе, видят и слышат в Закутке. Мне стоило лишь подождать, чтоб Закуток сам пришел ко мне. Что за слово прислал Совет Семерых?

— Шесть из Семерых, во всяком случае. Дензел ушел с ветром. Пасторы хотят поговорить с ним, но он не хочет говорить с ними.

— Он человек немногих слов.

— Одно из тех слов касается корабля, что через три дня прибывает с Валентности. Хиззонер, мудро правящий терранским Закутком Валентности, приметил пару контейнеров с дрейфующими драгоценностями того рода, из которого увлажненные пальцы способны вызвать сладкую музыку. Они будут перегружены и переправлены через Иегову на Ди Больд.

— Ди Больд, — повторяет человек со шрамами.

— Да, и Хиззонер говорит, что среди столь многих коробок одной или двух вряд ли кто-то хватится. Возможно, их способны заменить глазурные камни, которые добывают в наших Аратских горах. Здесь, в Тарако-сарае, они не дороже стекла, но в большой цене на Ди Больде и Мире Фрисинга.

— Небольшая потеря для дибольдцев, — произносит человек со шрамами, — но большое приобретение для Закутка. Что требуется?

— Не так много. Драгоценности должны идти путями богов, но пара пустячных документов должны помочь сменить их внешний облик. Записи должны ослабить тревогу, которая иначе нарушит спокойствие умов.

— Тут нужно хорошенько подумать, — говорит человек со шрамами.

После ухода Бикрама он погружается в раздумья. Теперь он обеспеченный человек. Свора хорошо отблагодарила его, а как только изделия из стояночного камня начнут поступать регулярно, консорциум Танцующей Дамы сделает его еще богаче.

На обратном пути он остановился на Верховной Таре, где попытался встретиться с бан Бриджит, но встретился только с Зорбой де ла Сусой.

Старый Гончий поведал ему, что бан Бриджит и Мéарана отправились на Полустанок Дангчао. Он хорошо заплатил ему и хотел выдать награду за смерть Билли Чинса. Донован принял плату, но отказался от награды — он и сам не до конца понимал почему. Зорба сказал, что раз задание выполнено, то жизни Донована больше ничего не угрожает. Но Доновану это уже не казалось важным.

— Для тебя осталось последнее задание, — произнес старик, но не сказал, какое именно. — Если тебе нужны инструкции, значит задача эта не для тебя.

Он добавил лишь, что в случае неудачи оно послужит ему наказанием само по себе.

Через три дня терране Закутка похитят пару контейнеров с легендарными дрейфующими драгоценностями с Валентности и подменят их глазурными камнями с Иеговы, должным образом подправив накладные бумаги, чтобы все сходилось. Такими делами он когда-то занимался. Но теперь подобные забавы утратили для него смысл. Не из-за новоприобретенного богатства, хотя в результате будущего похищения он мог бы перевести импортируемые стояночные камни из собственного кармана в… собственный карман. Это забавляет его. Если уж воровать, то лучше всего воровать у тех, кто этого заслуживает.

Слева от него сидит девушка в хитоне. Она ничего не говорит, только смотрит на него, склонив голову набок, и ей удается пожать плечами, не пошевелив при этом ни единым мускулом.

Наконец человек со шрамами вздыхает и встает со стула. Славобог печальными глазами бассета наблюдает, как он уходит.

Оказавшись снаружи, человек со шрамами поворачивает к космическому порту Иеговы и заходит в здание терминала, где отыскивает офис линий Хэдли. Там он видит, что «Иезабель Хэдли» выходит с высокой орбиты Иеговы через два дня, направляясь к Старым Планетам с остановками на Ди Больде, Старом Сакене и Абалоне, но лишь пролетая с погрузкой-выгрузкой пассажиров и грузов мимо Полустанка Дангчао и других промежуточных миров. Название корабля вызывает у него улыбку. Знамение! Он покупает билет в третий класс — у него еще осталась гордость — и просит у консьержа забрать его багаж из бара.

— Дангчао? — говорит консьерж. — Хотите упростить жизнь?

— Скорее усложнить. Наверное, буду пасти зверей Нолана.

Консьерж смеется, представив, как старик с крючковатым подбородком скачет на пони по «Туда и обратно», раскручивая боло над головой в погоне за теленком. Но человек со шрамами не смеется, и его выражение лица прогоняет улыбки с лиц остальных.

Когда он покидает терминал и сворачивает на Смазочную улицу, из сумрака возникает тень и идет за ним. До чего быстро разлетаются слухи о богатстве! Донован не успевает ничего сделать, к спине прижимаются знакомые контуры парализатора.

— Осторожнее с отдачей, — предупреждает он.

— Ита-ак, До-оно-ован, друг мо-ой, — шепчет голос, которого он не слышал двадцать лет, — как до-олго мы не виделись.

Он оборачивается и видит Равн Олафсдоттр: все такую же гибкую, эбонитово-черную и светловолосую. Дуло парализатора кажется намного шире, когда направлено на тебя.

— В Пасти Льва идет борьба, — произносит она на конфедеративном маньярине без акцента. — Имена, что не были забыты, были призваны. Твой долг — пойти со мной.

Она забирает билет до Дангчао у него из рук и бросает на землю.

— По-ошли, До-оно-ован. До-олх — злая сука, верно-о?