Река Джима

Арфалун — мир, в который стекаются потоки людей со всего Спирального Рукава. Это старейшая из заселенных планет на границе Лафронтеры, и среди переселенцев, бродяг, искателей приключений и младших сыновей, спускающихся или улетающих, затерялись местные, величающие себя потомками изначального населения. Временами этот народ отмечает странные праздники и проводит удивительные фестивали. Каждые триста сорок метрических дней, независимо от сезона, они украшают волосы трехлистным клевером и всем скопом идут на бесплодные равнины Джаза, где по одним им известным причинам пьют зеленое пиво и бросают камни в песчаниковый столп.

Во времена Великой Диаспоры люди расселялись повсюду, но немногих забросило настолько далеко, как ’лунов. После Воссоединения, когда исследователи с Куддалора и Нового Шандонга открыли и поделили Арфалун, они обнаружили на планете лишь захолустные деревеньки, рыночные городки и хрупкие остатки древних машин. Полупустой мир заполнили другие народы, в конечном итоге превысив число местных жителей и даже старую куддл-донгскую аристократию. Все это не осталось не замеченным ‘лунами, которые называли новоприбывших «кофферами» и «гуллами» и испытывали к ним стойкую неприязнь, иногда вскипавшую в открытых мятежах. Но кофферы их даже не замечали, ведь жизнь на Арфалуне и в лучшие времена была неспокойной.

Арфалун был не единственным миром, считавшим себя «вратами в Лафронтеру». Сигги О’Хара заявлял о том же, как и Танцующая Дама и еще парочка других. Фронтир — огромное звездное пространство, и туда вело немало дорог. Но Арфалун находился в конце легендарного Шелкового пути, и если не все путешественники тянулись к нему, то значительное их число. На парковочных орбитах теснились корабли, а в точках либрации громадные суда ждали переселенцев. Каждый крупный корабль транслировал маркеры своих ботов: «Мир Тен-Бек, идите к этому маяку!»; «Поселенческая компания Слуфута! Скорое отбытие! Последнее объявление»; «Мир Ставронофски, терраформирование окончено на 90 %! Есть свободные места! Подавайте заявки сейчас!»

Возможностей хоть отбавляй. Большой зал на станции «Приток народа» усеивали кабинки, взятые в аренду различными компаниями, каждая под собственной вывеской, к ним и хлынуло большинство пассажиров четвертого класса «Сиддики». Зачем проходить таможню Арфалуна, если тебе лететь дальше?

«Парящий купол» скрывал под собою бары и рестораны, жонглеров и магов, площадки для симулированных, интерактивных, записанных и живых представлений. Тут и там кто-то популярный или печально известный собирал вокруг себя последователей и почитателей.

Над головой тянулись знаменитые арфалунские фрески, написанные пятьдесят лет назад Хендриком Паком Гбонжу. Они изображали сцены великих миграций из мифического прошлого. Крепкие мужчины и храбрые женщины двигались на запад в запряженных волами фургонах переселенцев, казаки брели на восток по с’бирским снегам, семьи жунгво ехали в скрипящих двухколесных телегах по коридору Гансу, магрибцы расселялись в зловонных пригородах Юрупы. На берегах Великой рыбной реки идущие на север четырехтреккеры встречались с пастухами манту, идущими на юг. Изображены здесь были и легендарные личности: Яцинта Росарио осматривала ржавые пески Марса, Янь Хуан-Ди простирал длань над поросшими лишайником равнинами Дао Хетта, Хеттиван Махадеван, уперев руки в бока, взирал на обрушившиеся руины первого найденного города предтеч на Новом Бомбее.

Маловероятные события, думала арфистка, стоя в очереди к таможне. Воображение Гбонжу боролось с реальной историей и уложило ее на обе лопатки. Многие герои тогда попросту не знали, что они герои, и им редко представлялся случай принять драматическую позу. Росарио была мифом, книжным персонажем; то же, по всей видимости, касалось Яня. И хотя Махадеван являлся исторической личностью, историю, похоже, изменили до полной неузнаваемости.

Посадочные ворота в город Пришдад заполонили люди: приятели-пассажиры со «Шрини Сиддики», путешественники, переселенцы, которым требовалось убить время до отправления ковчега, работники таможни и миграционной службы, возвращавшиеся домой со смены. Арфистка и человек со шрамами вклинились в эту толпу, поскольку бан Бриджит связывалась со Сворой именно из Пришдада.

Неподалеку стояли мужчина с вытянутым лицом и женщина с губами, напряженными, как струны арфы. Рядом с ними топтались двое детей в неброской одежонке и с ужасно торжественными лицами. До слуха Мéараны донеслись обрывки приглушенного разговора:

— Я же говорила, что мы опоздаем! Говорила ведь!

— Они сказали, что придержат наши места. Откуда я знал, что они их отдадут?

— Ты мог привезти нас вовремя. Что нам теперь делать?

— Будет еще один рейс. Они обещали.

— Как обещали придержать места? На что нам жить до тех пор? На билеты ушли наши последние дукаты. Нам нужны те деньги.

— Обменяй билеты на наличку — и можешь распрощаться с миром Тен-Бек. Нам не...

Возможно, супружеская пара заметила арфистку, поскольку они заговорили еще тише и отошли в сторону, потащив за собой на удивление молчаливых детей. Донован хохотнул.

— Узрите благородных пионеров!

— Ты умеешь только язвить? В конце охоты я надеялась увидеть лучшего человека.

— А вместо этого нашла обычного, более-менее.

— Скорее более, чем менее. — Девушка постучала пальцем по его лбу. — Когда я встречу тех, других, которых ты таскаешь за собой?

Человек со шрамами попятился.

— Они выйдут тогда, когда Фудир и я выпустим их. Он и я — консулы нашей маленькой республики.

Арфистка еще раз посмотрела на семью переселенцев. Она была не настолько глупа, чтобы смешивать частное с общим, но уже облекала встречу в голтрэй, плач по потерянному миру. Какая участь может быть грустнее, чем утрата будущего?

«Пваирт на При», посадочное поле для ботов, раскинулось на равнинах Джаза, в паре лиг к востоку от столицы. Оттуда управляли движением планетарных ботов, а также полетами с поверхности на орбиту. Большинство пассажиров, которые спустились вместе с Донованом и Мéараной, потянулись к соединяющим воротам, направляясь к недавно открытым поселкам в Благоземлях, как их называли местные жители. Впрочем, монорельсовая платформа за терминалом все равно была переполнена теми, кто желал вкусить городской жизни Пришдада.

Они ступили на платформу, и их одежду затрепал жаркий песчаный ветер. Плащи развевались, с голов слетали шляпы, хлопало зеленое знамя планетарной лиги: золотая арфа в серебряном полумесяце.

«Символ на флаге мне что-то напоминает», — сказал Педант.

«Тебе все что-то напоминает», — ухмыльнулся Ищейка.

Человек со шрамами постоянно вертел головой, словно стремления некоторых его частей изучить флаг боролись со стремлениями других частей следить за спутниками на платформе.

«Здесь может быть опасно», — заметил Внутренний Ребенок.

— Вам нездоровится? — Женщина, стоявшая возле человека со шрамами, взяла его под руку, но Внутренний Ребенок вскрикнул и отшатнулся.

— Все в порядке, — заверила Мéарана участливую женщину. — У него мышечный спазм. Иногда случается.

Она крепко взяла его за руку. Фудир успокоил разум и поклонился женщине:

— Спасибо, мисси. Ты очень добра к этому человеку.

Но женщина ничуть не успокоилась. Она отступила назад.

— Ты терри, — произнесла она, непроизвольно взглянув на руку, которой коснулась его.

Ожидавшие пассажиры отреагировали по-разному. Один мужчина нахмурился и шагнул к женщине, стиснув кулаки, словно чтобы защитить ее. Некоторые, недавно прилетевшие с других миров Периферии, поджали губы, зацыкали или просто отвернулись, но Фудир не знал — это из-за неприязни к терранам или из-за поведения местного жителя.

— Следите за нами, — предупредил Фудир свои «я». — По-видимому, здесь не очень благожелательны к терранам.

— Принимая во внимание, что во всей Периферии не очень благожелательны к терранам, — ответил Донован, — это большое преуменьшение.

Вот почему Донован предпочитал Иегову. Иеговяне не любили терран, но они не любили вообще никого, и, пока они не выказывали откровенной неприязни, Донован расценивал это как теплые объятия.

Из города подходил поезд, магниты в платформе станции загудели, тормозя его.

— Вот почему нам следовало остаться там, — сказал он остальным. — Как я и полагал.

Фудир возразил:

— Тогда кто бы оберегал нашу… нашу Мéарану?

«Пока я не видел, — сказал Ищейка, — чтобы ей требовалась охрана».

— Пока нет. Но ты знаешь, что все еще впереди, — сказал Фудир.

«Конечно, — ответил Ищейка. — Я понял это в офисе де ла Сусы».

«Формально это был не его офис».

«Заткнись, Педант».

— Что, если ей придется опереться на нас? — спросил Фудир. — Мы надломимся. Сломаемся.

— Да, — согласился Донован. — Вспомните проулок в Йенлýши, когда пришло время быстрых и решительных действий.

«Если бы вы, парни, оставили меня за главного, нам не пришлось бы…»

— Быстрых и решительных, Силач, — а не быстрых, решительных и глупых.

Пришдад был столицей клифа на Мурф, крупнейшего суверенного государства Арфалуна, и по умолчанию являлся номинальной столицей планеты. Это был средних размеров город, столь же хлипкий с виду, как Йенлýши. Но если Йенлýши постоянно рушился, то Пришдад возводился. Его здания походили на разноцветные кусочки, торопливо сшитые вместе, словно народ Арфалуна все время гнался за чем-то новым.

Весь этот народ был склонен к неожиданным поступкам, люди всю жизнь куда-то спешили. Мятежи считались городским видом спорта; но человек был готов сражаться с кем-то сегодня, а завтра покупать ему выпивку. На Чертополоховом Пристанище все планы терпели крах, а на Арфалуне их даже не успевали додумать, как уже появлялись другие.

Городок расположился в чашевидной долине на западном краю Джаза, играя роль порта благодаря естественной бухте на восточном берегу Окруженного моря. Большую часть местного года морской ветер поддерживал прохладную и влажную погоду, иногда пригоняя бури. Но дважды в год воздушные течения меняли направление и несли пыль с лугов — горячий сухой ветер назывался шрого, — и тогда людям приходилось снимать влагостойкие твидовые шляпы и надевать яркие клетчатые косынки, известные как кепии. То было дурное время года — жаркий песчаный ветер выводил из себя, и даже самые спокойные горожане становились раздражительными. Количество убийств обычно увеличивалось в эти сезоны — в хорошие годы не очень, но резко подскакивало в плохие.

Несколько минут стояния на платформе убедили Мéарану, что шрого в самом разгаре. Бродячие продавцы с тележками оживленно торговали головными уборами для защиты волос и шеи от пыли. Мéарана купила разновидность кепии под названием чабб. Обрамленная кисточками, сшитая из невесомой ткани — шодди, она прикрывала ее золотистое лицо изумрудной вуалью, так что оно как будто выглядывало из окошка и казалось крошечным и почти детским. Вшитые свинцовые шарики позволяли опускать вуаль и не давали свободным краям развеваться на ветру.

Девушка считала Донована закаленным настолько, что его лицо не нуждается в защите от ветра. Впрочем, он приобрел красно-белую клетчатую кепию и две пары защитных очков, называемых здесь гойнго сантас.

От них не укрылось, что некоторые арфалунские слова поразительно напоминали галактический, в котором сиода означало вид шелка, а ангиоини косанта значило «очки защитные». Но кепия, чабб и другие слова были им незнакомы и, по всей видимости, характерны только для Арфалуна. Педант предположил, что слова родом из изначального языка ’лунов.

Отель «Плуг и звезды» располагался неподалеку от станции, и Фудир обнаружил, что все устроено точно по распоряжениям. Члены Братства, действуя с солидарностью, рожденной угрозами и закрепленной взяткой, даже создали иллюзию, будто в номере кто-то жил. Кровати были расстелены, постель смята, повсюду разбросана одежда. Заказано обслуживание номеров. Воистину, товарищество!

Или возможность красиво пожить за чужой счет. Донован смахнул сентиментальную слезу с глаз Фудира. И при ближайшем осмотре беспорядка выяснилось, что недоставало нескольких мелких вещиц.

Арфистка отметила это с немалой толикой веселья. Основное занятие Фудира на Иегове как раз касалось исчезновения мелких вещиц. В прошлом ее не раз обирали, но ничего важного не пропало, и «это честная компенсация за их старания, ведь так?».

— Братство покрыло расходы, — проворчал Фудир, оглядывая развороченный багаж. — А я компенсирую причиненные Братством убытки за счет карточки Своры.

— Возможно, стюард с «Вьющейся зари» недостаточно хорошо все объяснил своим людям на поверхности.

— Возможно, стюард «Вьющейся зари» носит сейчас наши почти самые лучшие браслеты.

— Может быть. Но заметь: он взял не самые лучшие.

В комнате их ждала запечатанная посылка с логотипом Круга Уробороса — кусающей себя за хвост змеей: ответ Ханга Тенботтлза на запрос, который арфистка струировала по пути. Мéарана взяла посылку, но Донован выхватил ее из рук девушки и пристально осмотрел.

— Ее не вскрывали, — сказала арфистка.

— Или вскрывал эксперт. — Он хмуро изучил обертку и вернул Мéаране. — Что говорит Тенботтлз?

Арфистка разорвала конверт и достала бумажку.

— «Пятьсот восемьдесят пять тчк пятнадцать зпт пятьсот семьдесят пять тчк ноль два! — прочитала она. — Тысяча сорок один тчк ноль семь девятьсот тридцать семь тчк двадцать плюс четыреста семь тчк одиннадцать тчк восемьсот семьдесят тчк ноль семь двести пятьдесят три тчк ноль девять».

— Как информативно! — проворчал Донован.

— Тут еще есть, — сказала она.

Донован взял листок.

— Послание закодировано, — сообщила она.

— Правда?

— У тебя тяжелое чувство юмора. Сообщения Круга шифруются. Это экономит время для отправки.

— Хорошо. На чем основан код?

— Разве ты не был шпионом?

Донован пожал плечами.

— Зачем подбирать отмычку, если кто-то может дать ключ?

«Мне нравится загадка, — сказал Ищейка. — Я с радостью вопьюсь в нее зубами».

— Это если бы у тебя были зубы, — указал ему Донован. — Думаю, они в ведении Силача.

«И я с радостью тебя искусаю», — сказал Силач, проявив нехарактерный для него юмор.

«Дам посмотреть сообщение, — попросил Педант. — Я никогда ничего не забываю».

«Мы знаем», — хором ответили ему.

Мéарана отсканировала сообщение в персональный комп. Она поняла, что Донован ведет очередной внутренний спор, и ей вдруг захотелось узнать, о чем говорят остальные. Из половины диалога можно уловить суть разговора, но слышать всего двоих из галдящей толпы — совсем другое дело.

Ханг перечислил все, что во время отпуска отправляла, получала или брала бан Бриджит. Книги, журналы, письма, записи звонков… некоторые были местными или с Ди Больда, и во многих Мéарана узнала адреса, что касались ведения дел на ранчо. Еще был вызов по Кругу в Колледж мудрецов на Кàунтусульфалýге и ответ оттуда же, но содержимое не вошло в память пенат.

— Колледж мудрецов, — сказал Донован. — Скорее всего, она проверяла этого Дебли Джина Софвари.

— Софвари числится в списке прочитанного, — сказала Мéарана. — Вот история из «Журнала собранных фактов». «Двадцать седьмая Ева: генетическая реконструкция Старых Планет». И что это значит?

Человек со шрамами пожал плечами.

— Это значит, что Софвари рассказал твоей матери что-то, во что сложно поверить, и она захотела узнать, имеется ли у него лицензия.

— Да, думаю, это так; но я том, что означает название истории?

— Я похож на мудреца? Ладно, Педант, тебе известны всякие бесполезные факты. Что… И какой от тебя прок? Ну конечно, пусть остальные отдуваются, пока ты обижаешься. Фудир, что ты!..

Мéарана раздраженно отвернулась. Отправившись на поиски человека со шрамами, она нашла больше, чем ожидала.

— Донован не умеет находить подход, — сказал ей Фудир. — Он недостаточно дипломатичен. Нам некоторое время придется пробыть несведущими, пока Педант не появится снова, поскольку Донован не умеет целовать собственную задницу.

Мéарана все еще не смотрела в его сторону.

— Несведущими? — спросила она.

— Педант отвечает за нашу долгосрочную память — по крайней мере, за большую ее часть. Когда он обижается, мы многое забываем.

Арфистка посмотрела в его беспокойные глаза.

— Тебе стоит ладить с ним.

— Ладить? Он — это я.

— Тогда тем более.

Они умолкли. Были нарушены негласные договоренности. Обычно человек со шрамами не позволял внутреннему хаосу вырываться наружу, арфистка же делала вид, что не замечает его. Мéарана взяла расшифрованный лист и притворилась, что перечитывает письмо.

Спустя некоторое время Фудир сказал:

— Педант не знает всего. Ему известно только то, что мы видели, слышали или читали. Он просто ничего не забывает. Но память не такая простая штука, поэтому мы на самом деле не забываем все, когда он… в своем укрытии. Генетика — древняя догма. Она имеет отношение к предопределению. Нужно попытаться заполучить копию той истории. Ведьма на время вышла из игры, чтобы прочесть ее, поэтому она может что-то значить. Что еще она читала в отпуске?

Мéарана откашлялась и продолжила изучать перечень.

— Справочники Спирального Рукава. Переписка с отелями. Возможно, резервирование номеров на планетах. Она читала книгу Мани Латапоори под названием «Дни Содружества: взлет и падение Старой Терры». Тебе это понравится, Фудир. Роман Нгози дан Виткин «Цветение надежды». Я помню дан Виткин еще со школы. Нам требовалось читать древнюю литературу, но мы изучали…

— «Уход», — сказал Фудир. — Каждый читал его в формирующей школе. Классический роман времен Диаспоры, мемуары ее прародителей. Я даже не знал, что у нее есть и другие книги. Что-то еще?

— «К Окраине! История Лафронтеры». И — это уже научное — «Собрание хартий гладиольского института терраформирования». «Пехотная баллада: конституция Отважного Хода». А вот то, что можно отыскать здесь: «Традиции племен ’лунов клифа на Мак Ребб».

— Ой-ой! Сколько твоя мать пробыла дома?

— Она быстро читает, а если знала, что ищет, могла отфильтровать тексты и разом покончить с ними.

Мéарана вынула карманный накопитель. Фудир кивнул на маленькую коробочку.

— Ключ к твоему коду там?

— Верно, но тебе его не найти. — Арфистка бросила коробочку ему, и он поймал ее одной рукой. — И скажи мне, что это поможет отыскать мою мать.

— Подсказки где-то в текстах.

— Ты имеешь в виду, где-то среди десятков тысяч экранов, которые она прочла за время отдыха. И кое-что из этого, — она помахала твердой копией, — а возможно, даже все было просто для развлечения. Иногда она расслаблялась.

— Правда? Мы в этом не так уверены. Не верю, что она делала что-нибудь без цели. Она была самой целеустремленной особой, которую я знал. — Человек со шрамами посмотрел на часы. — Лучше нам отдохнуть. У нас космическая задержка. Корабельное время на четыре часа опережает пришдадский полдень. Я разбужу тебя, когда потребуется выходить на охоту.

— Найти ювелира, продавшего медальон?

— Попытаться найти его. Ювелир с Чертополохова Пристанища сказал лишь только, что человек, который оставил медальон под залог, был с Арфалуна.

— В твоем изложении дело кажется безнадежным.

Человек со шрамами хмыкнул.

— Хорошо. Я это и имел в виду.

Ювелиры Арфалуна, называвшиеся ювхарри, были рассеяны по всему городу. Мéарана и Донован благодаря карточке Своры и небольшому бакшишу под сукно стола достали перечень магазинов в муниципальном управлении и, разделив список пополам, обходили их следующие пару дней. Они не ожидали найти того ’харри, который продал украшение, но кто-то мог вспомнить, что бан Бриджит приходила к ним с расспросами, а кто-то мог узнать стиль или руку мастера. Выстрел стоил пули, хотя Донован надеялся, что выстрел пройдет мимо цели и Мéарана бросит безнадежную охоту, пока та не завела их слишком далеко.

Вскоре они выяснили, что бан Бриджит действительно расспрашивала о происхождении подвески. Несколько раз ювхарри по ошибке даже приняли Мéарану за вернувшуюся мать, узнав рыжие волосы, зеленые глаза и кошачью грацию в походке, хоть и сильно ошибаясь насчет возраста. Но они выведали не больше того, что и сама Гончая, то есть ничего.

До тех пор, пока им не улыбнулась удача. Дважды. Или трижды, в зависимости от того, что считать удачей.

Первый раз это случилось на четвертый день, когда Донован зашел в небольшой магазин на улице Алгебры. Эта крошечная улочка когда-то была главным бульваром Пришдада. Номера зданий все еще делились на западные и восточные от нее, хотя деловой центр давно переместился в новостройки. Теперь на улице Алгебры ютились лишь обветшалые пансионы, бордели, салоны и крошечные магазинчики. Район этот назывался Каспер или Вольница.

По мнению Донована, ночью улица могла выглядеть зловещей, но в ярком полуденном свете она казалась просто старой. Она кишела праздношатающимися людьми: ‘лунами, мнимыми куддл-донгскими аристократами, переселенцами из Благоземель в грубой одежде, среди которых выделялись пестрые туристы, выманенные из центра. Они искали выгодных сделок, острых ощущений или запретных удовольствий, и каждого со всех сторон зазывали торговцы. Каспер представлял собой обширный лабиринт переплетающихся улочек: Аоншарад и Дхашарад к востоку, Трикавалл и Трикатханни к западу, — и казался еще более людным из-за узости улочек и из-за того, что ни одна не вела прямо.

«БОО САДД МАК СОРЛИ», — гласила вывеска на галактическом, то есть «драгоценности, залог и продажа». Над текстом бежала строчка изящно изгибающихся символов, которые могли изображать всего лишь декоративную рамочку. За небьющимся стеклом лежали разные безделушки, с которыми мужчины и женщины почувствовали необходимость расстаться. Доновану стало любопытно, сколько людей, отдавших под залог свои драгоценности, вернулись, чтобы выкупить их.

— Донован, — произнес Фудир, — дать мне букх с этим дукандаром.

Протискивавшийся сквозь толпу местный житель бросил на него встревоженный взгляд и заторопился дальше. Человек со шрамами пожал плечами.

— Давай. Я утомился от болтовни. Это четырнадцатый магазин в нашем списке. Не думаю, что она собирается сдаваться.

«Мы можем просто сказать ей, что обошли все места, — подсказал Ищейка. — Зачем тратить свое время только потому, что она тратит свое?»

«Это будет бесчестно».

«Для чести ты выбрал не то дело, Шелковистый».

— Мы вышли из того дела, — напомнил Донован своим «я».

Боо Садд, явившийся на звон дверного колокольчика, был ’луном: крупный нос, рыжие волосы, карие глаза и смуглое лицо, на котором едва проступали веснушки. Если появление покупателя и обрадовало его, он отлично это скрыл.

— Шоран, ты часом не сбился с орбиты, коффер, ага-да?

Фудир улыбнулся и выбрал валентнианский акцент:

— Не пер’селенец я. Есть вопросец по камням, и мож’ ты смож’ мне помочь. — Он протянул голограмму с медальоном Мéараны. — Пацан загнал на Чертополоховом Пристанище, сказал, отседова…

Ювелир глянул на изображение.

— Ах, нет, фенди, — сказал, помавая рукой. — Как буйные потоки на опаленных равнинах Джаза, ’полохи в моем скромном дооке. Это не с Арфалуна. Скорблю, что не могу тебе помочь.

Выражение его лица показало всю глубину скорби. Фудир облокотился на стол.

— У тя длинная память, друг, для такого быстрого ответа. Это было пару годков назад. Если не работа арфи, мож, ты знаешь откедова? Я ж не прошу много, ага?

Всем известно, что Валентностью правила череда крайне жестоких тиранов и поэтому большинство людей охватывало непреодолимое желание помочь, когда валентнианец просил таким тоном.

Ювхарри взял изображение и пристальнее изучил его.

— Сложно сказать, о наилучший, по столь никудышней репродукции. Откуда мне знать, что цвета именно те? Ниоткуда. Могу я оценить прочность? Не могу. Я видел работу — клузни, как ее называют, — из клифа Анны де Луизы, далеко за Джазом, которая… Но… Нет. Это не луизианская работа.

— Но ты видел что-то похожее? Импортный товарец?

— Теперь я вспоминаю кофферку, пару лет назад спрашивавшую о том же. Я поделюсь тем, что поведал ей. В моем дооке нет работ кофферов. Такие вещи — зло. Но иногда они попадают в руки эссдиккасов, а они несут их мне, чтобы не марать пальцев…

Он прошептал что-то в микрофон, проверил результат и нашептал еще несколько параметров. Секунду спустя он повернул стойку, чтобы Фудир увидел итоговое голо.

— Полагаю, эти украшения похожи на твою работу.

Над стойкой парили два кольца и мужской браслет. Каждый предмет украшали такие же пастельного цвета камни, изящно ограненные и выложенные в форме абстрактных фигур.

— Педант? — шепнул Фудир.

Ювхарри ослышался.

— Нет, фенди. Только кольца и браслет.

«Что? — спросил Педант. — О! Да. Украшения из той же художественной традиции».

Сердце Донована екнуло. Похоже, поиск продолжится.

— Откуда они? — поинтересовался Фудир.

‘Харри сверился с записями.

— Человек, называвшийся Боо Зед О’Калинан. Он получил их от Дикаря, который не приглядывал за своим кошелем.

— Мы учимся на своих ошибках.

— Тогда ему стоит поблагодарить Боо Зеда, ибо он отбыл с Арфалуна умудренным мужем.

Фудир рассмеялся.

— Ес не знаешь правды, лучше знать свои ошибки. Из какого дикарского мира эт парень?

— О наилучший! Кому под силу сосчитать песчинки на Дюймовой полоске? Так же и миры Глуши. Лишь немногие Дикари добираются до Арфалуна, поэтому они заметнее прочих кофферов… — Ювхарри склонился и ударил себя в грудь. — Прошу прощения у твоей чести. Я слышал, он прибыл с мира где-то в Выжженном регионе. Что-то вроде Орама, Эхку или Эньруна, но кто может запомнить те языческие названия?

У человека со шрамами заныл затылок. Эньрун был ему незнаком, но два других названия поразительно напоминали старый тантамиж. Он непроизвольно сложил руки перед грудью и поклонился.

— Нанди, дукандар. Очень ты…

Ювхарри зло сощурился.

— Я что, похож на лося, коффер ты смердящий? — И притворился, что сплевывает на пол.

Внутренний Ребенок испуганно вздрогнул, и Фудир сказал:

— Без обид, лады? Че за лось?

Он знал два вида животных, известных под этим наименованием. Первый был породой гигантского оленя на Браке, другой — разновидностью грызуна, обитавшего в нескольких мирах Йеньйеньского скопления.

— Терри, — бросил ювхарри, и в этот раз плевок был настоящим.

— Какие-то проблемы… — начал Фудир.

Но Донован перехватил контроль.

— Ей, не кипятись, — сказал он, вернув валентнианский акцент. — Ты сам трепался, как терранин. Дибольдские терране зовут своего главного «фэнди». На Иегове они зовут магазин «дукан», а ты свой «доок».

’Харри коснулся груди, губ и лба, затем поочередно каждого плеча.

— Шоран, они воруют все, даже нашу речь. Они хуже переселенцев, семьдесят раз по семь хуже. Терри бросили нас, когда мы рискнули всем ради них.

Голос человека становился все громче, пока не сорвался на крик. Но вдруг он замолчал, и его обуяла глухая ярость.

— Тебе лучше уйти. Никогда не называй ’луна лосем. Шоран, это смертельное оскорбление. Тьма придет на улицу Алгебры, и я не могу отвечать за твою безопасность, когда угаснет свет. Иди, и, индила, ты доберешься целым до своего плунда.

Во второй раз удача улыбнулась Мéаране в тот же день у ювхарри Чинвеммы. Поскольку ее магазин находился в Кондефер-парке на восточном краю Пришдада, где начинались прерии, арфистке пришлось сесть на воздушный автобус из Шдад-центра. Поток туристов обмельчал, но на борту оказалась семья переселенцев с Гладиолы. Их дети радостно закричали, когда автобус покинул пусковые рельсы и ушел в свободное падение. Троица ’лунов скривилась, пробормотав что-то о кофферах и их исчадиях. Двое парней с козлиными бородками носили кепии под залихватским углом, нижнюю часть лица их подруги скрывала тканевая маска, а волосы убраны под таммершаннер. Это был наряд «Молодых ’лунов», молодежного движения, которое набирало все большую популярность на планете.

Под ними до самого горизонта тянулись увядшие поля. Автобус исчерпал баллистический рывок, активировались двигатели, и машина устремилась вперед. Дети бросились к окнам, тыча пальцами и болтая межу собой, когда в поле зрения появились пологие холмы. Мéарана успела бросить лишь беглый взгляд, а автобус уже начал снижаться к приемной платформе и почти без тряски и шума закрепился на тормозных рельсах.

Ювелирная лавка Чинвеммы оказалась сувенирным магазинчиком рядом с парком. Арфистка поняла, что ювелирка эта только по названию. Да, там продавались драгоценности, по большей части дешевки, чтобы завлекать людей в Кондефер-парк, и то, что здесь мог работать настоящий ювелир, представлялось маловероятным. На вывеске над дверью красовалось название магазина и, к удивлению арфистки, надпись, гласившая, что «Бог владеет всем прекрасным». Как и множество других вывесок на Арфалуне, эту оплетали декоративные завитушки.

За прилавком стояла бледнокожая плосконосая девушка, с улыбкой следившая за послеполуденным потоком машин. Она была худая, среднего роста, всего на пару метрических лет старше Мéараны.

— Простите, — сказала Мéарана. — Вы — Чинвемма? Ювелир… в смысле, ювхарри?

Глаза девушки сверкнули.

— О, вы со Старых Планет, верно? Могу определить по акценту. Вашему галактическому не хватает ритмичности Верховной Тары, и вы слишком прямы.

— Эм… Я с Полустанка Дангчао.

— Следовало догадаться, что это Ди Больд. Далековато вас занесло от родного дома. — Ее взгляд упал на пальцы Мéараны, отметив ногти. — И я спрошу, куда же делась арфа ваша?

Последние слова были произнесены с настолько точным подражанием верховнотарскому галактическому, что Мéарана заулыбалась.

— Я оставила ее. А здесь, на равнинах, найдется песнь?

— Возможно, но вам лучше не петь ее. Хотя бы до тех пор, пока вас и улицу Алгебры не будет разделять парсеке.

— Э-э, парсеке?

— Местный термин, означающий «большое расстояние». Это священные земли ‘лунов. Место, где приземлились их предки. По их словам, Железные конусы — это челноки, на которых они спустились на поверхность. И они действительно похожи на челноки, только огромные. В таком случае это единственные челны с дней Диаспоры, уцелевшие до нашего времени. Историки души готовы продать, чтобы изучить их, но ‘луны им не позволяют. И еще им не нравится, когда их оскорбляют. Нет, меня зовут Энвелумокву Тоттенхайм. Зовите меня просто Энвии.

Мéарана была благодарна как сокращению имени, так и паузе.

— Я не собираюсь насмехаться над священным местом. Думаете, Чинвемма будет сегодня?

— О нет, нет, нет. «Чинвемма» — название магазина. Так звали мою мать. По ее словам, имя на каком-то древнем языке означало «Бог владеет всем прекрасным», и я подумала, что это будет отличный девиз для ювелирного магазина.

Уховертка Мéараны молчала, поэтому ей пришлось согласиться. В мире существовали настолько позабытые языки, что переводчики даже не знали их названий. От них остались только обрывки фамильных традиций — имена людей и городов да пара каких-нибудь фраз.

— А что насчет Энвел… Эневела… вашего имени. Оно тоже что-то значит?

— Мне есть что сказать.

Мéарана подождала, но затем поняла, что Энвии уже ответила, и снова засмеялась.

— Как и всем нам. Был бы только тот, кто выслушает…

— Мэхвии. А разве… Простите. Спасибо, сэр. Это будет стоить пять фунтов, четыре диннера… гладиольские векселя? Конечно, мы принимаем их.

Энвии проверила обменный курс и выдала человеку сдачу. Она провела статуэтками через упаковщик и вернула их обратно.

— Заходите еще.

Когда мужчина ушел, Энвии улыбнулась.

— Комплект из трех невзрачных стальных конусов. Но это копия знаменитых Железных конусов Арфалуна. Так написано у них на дне. Конус Момада, конус Финмакула и конус бен Хомера. Стоят всего пять с половиной фунтов. Позволю вам угадать, во сколько обходится их изготовление для Уимбли и Чаттерджи.

— Вы не особо пытаетесь мне что-то продать.

— Вы ведь не пришли сюда что-то покупать?

Мéарана достала медальон.

— Узнаете его? Я о работе, а не самом украшении.

Энвии взяла его в руки и положила под увеличительное зеркало.

— Хм. Нет, не могу сказать, что узнаю… Конечно, я не настоящий ювхарри, полагаю, вы уже сами догадались. Садд! — позвала она стоявшего неподалеку паренька. — Солнце бьет в окна. Будь хорошим мальчиком и опусти створки.

Когда парень поплелся прочь, Энвии прошептала:

— Его отец — мелкий ’харри с улицы Алгебры, что в Каспере. Он отправил его сюда в ученики, чтобы мальчик попробовал вкус бизнеса — и, может, поглядел на святую землю. Я прожила на Арфалуне большую часть жизни, но я простой переселенец. Моя мать была югуртанкой, отец ’линианином — только представьте такую парочку! — поэтому кто я такая? Садд — хороший малый, но он ’лун, и приходится присматривать за ним, чтобы он… Ого! А это что? Тут на задней стороне надпись. Секундочку, Садд. Пока не закрывай створки. Солнце высвечивает ее… Вот, глядите… — Энвии выпрямилась и моргнула. — Как вас зовут?

— Люси. Люси Томпсон.

— Забавное имя. Без обид. Это ведь Ди Больд. Как там у вас говорится? «Ди Больд, живи, больдец!» Вот, видите надпись? Давайте выведу на экран. Свет должен упасть под правильным углом. Вот.

На золотом обороте медальона, до сих пор казавшегося плоским и безликим, теперь появились крошечные тени букв.

— Что там написано? — спросила Мéарана.

— Без понятия. Никогда такого не видела.

— Можете сохранить изображение? Мой партнер знает кое-какие языки.

Энвии коснулась увеличителя, и из принтера выехал листок.

— Томпсон, — произнесла она, чуть нахмурившись. — Звон колокольчика.

— Звон?.. Простите. Я не знаю этой идиомы.

— В смысле, я слышала это имя раньше… — Владелица магазина наклонила голову. — Где-то лет пять назад.

Сердце Мéараны подскочило.

— У нее тоже были рыжие волосы?

— Не знаю. Никогда не ложился на нее глаз.

— Не ложился?..

— Никогда не видела ее. Так о чем это я?.. Простите. О, а вот и они. Должно быть, экскурсия закончилась. Дайте мне… — Она прошептала в микрофон, вызвала что-то на сенсорную стойку и протерла рукой. — Но нет. То была посылка, оставленная для Франсин Томпсон. Пять лет назад. Но вы говорите, вас зовут Люси? Интересно, здесь ли она еще. Сейчас вернусь, нужно помочь покупателю.

— Пять лет? Но в то время мать была на Чертополоховом Пристанище. Она не прилетала на Арфалун до… А, локальных лет! По метрическому времени это будет два года, верно? Тогда все сходится. Можете отдать ее мне. Я собираюсь встретиться с ней.

— Франсин Томпсон была вашей матерью? Думаю, вы можете это доказать. Возможно, я давным-давно выбросила ту посылку. Подождите здесь. Я скоро.

Подождать? Да ее словно пригвоздили к месту!

«О Донован! Мы отыщем ее! Я знала, что отыщем».

Мéарана порылась в кармане в поисках документов. А что, если Энвии откажется отдавать посылку? Что, если она уже выбросила ее?

Владелица магазина вернулась из подсобки с небольшим свертком в руках. Размером с ладонь, он был обмотан гладкой коричневой бумагой самого дешевого сорта. На прикрепленной к нему бирке было напечатано: «ФРАНСИН ТОМПСОН. ХРАНИТЬ ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ».

— Я вспомнила имя только потому, что оно такое необычное, — сказала Энвии. — Могу ли я взглянуть на ваши документы? Полагаю, раз мы хранили посылку так долго, она должна попасть к нужному человеку.

Мéарана протянула голо.

— Это сойдет? Ее сделали в Дангчао-сити. Слева — я, на концерте; а вот мать. Франсин.

— Я же говорила, что прежде не видела ту женщину… — Она резко остановилась.

Голограмму сделали на званом ужине на Полустанке Дангчао после концерта Мéараны. Бан Бриджит стояла рядом с дочерью, одетая в украшенный ленточками парадный китель и широкие брюки. Подобный наряд Гончие называли «служебное зеленое».

Энвии, заметно побледнев, оторвала взгляд от голограммы. Мéарана показала карточку, которую вручил ей Зорба, держа ее так, чтобы не увидели посторонние. Она полыхнула тусклым золотом, как значок в руке законного владельца.

— Забирайте ее, — сказала Энвии, отправив посылку через стойку. — Мне она тут не нужна.

— Вы все делаете правильно.

— Не важно. Дела Гончих? Это магнит для неприятностей. Не хочу быть замешанной.

— Я передам, что вы верно хранили посылку для нее.

— Лучше ничего не говорите. Вот…

Она взяла комплект стальных конусов и провела их через упаковщик.

— Мой вам подарок. Просто заберите… посылку отсюда. Воздушный автобус уходит… — Взгляд на часы на стене. — Через десять метрических минут.

Мéарана снова поблагодарила девушку и направилась к выходу. Энвии не предложила, чтобы она заходила еще.

Десять метрических минут составляло чуть меньше семи гроссударов в додека-времени, которое использовалось на Старых Планетах, или почти четверть часа по терранскому времени Донована. Арфистка успела прогуляться по платформе обозрения и посмотреть на знаменитые Железные конусы.

Закатный свет контрастно очерчивал их. По прерии протянулись длинные рыжие тени. Низовья поросли травой и кустарниками, но возвышенности оставались голыми, и из них выступал изломанный и ржавый металлоцен полупогребенных конструкций, грандиозных, не ниже окружавших их холмов. Энвии была права. Если это челноки, то это самые крупные челноки, о которых арфистка когда-либо слышала. В большинстве миров Периферии ходили собственные истории о первых кораблях, но она не слыхала, чтобы их описывали настолько огромными.

Челноки или нет, но конусы, вне всяких сомнений, крупнейшие артефакты, пережившие древние времена; скорее всего, это были жилые здания, заводы или даже гробницы первых правителей. В древней стране Старой Терры, называемой Меесар, королей хоронили в огромных каменных пирамидах. Возможно, именно так конусы и получили названия. Момад, Финмакул и бен Хомер могли быть древними позабытыми королями. Конусы были огорожены заборами, а знак на галактическом предупреждал туристов не заходить дальше. Арфистка предположила, что там, среди разрухи и запустения, небезопасно. Древние строили на века, но века миновали, и остались только руины.

— Нагляделась, гулл?

Мéарана встрепенулась от внезапно раздавшегося голоса. Это был ‘лун из автобуса: парень с приятным смуглым лицом и голубыми глазами, обычными для его народа. Темно-красные волосы в закатном свете казались шоколадно-коричневыми. Судя по тону вопроса, он уже нагляделся.

Мéарана откинула голову.

— А тебя это волнует?

Парень пожал плечами:

— Возможно.

Обыденным жестом он достал из кармана выкидной нож и принялся чистить ногти. Мéарана уставилась на лезвие.

— Я могу тебе помочь, — произнесла она, и ’лун озадаченно прищурился.

Мéарана повела плечом, и из рукава в ладонь выпал кинжал-квилон. Она взяла его горизонтальным обратным хватом, острием чуть в сторону, так, чтобы в случае необходимости использовать для удара наотмашь или сверху. Клинок удобно лежал в руке, казался почти живым.

— Пару раз приходилось делать маникюр, — добавила арфистка.

Парень посмотрел на квилон, затем на собственный выкидной нож, пожал плечами, и лезвие исчезло в ручке.

— Тогда делай свою чертову фотку, брассер. Пусть кот пожрет тебя, а шайтен пожрет кота.

Насмешливо поклонившись, он отступил.

— Благодарю, — учтиво сказала девушка и вложила квилон обратно в ножны.

Включая камеру, она надеялась, что ее рука не дрожит слишком сильно. Напускная уверенность — половина победы. Она задалась вопросом, смогла бы воплотить угрозу в жизнь. Одно дело — упражняться на манекенах в спортзале матери, совершенно другое — сразиться с живым человеком.

Солнце еще сильнее склонилось к закату, осветив западную сторону конусов. В пробоине самого крупного — того, который назывался Момадом, — открылось месиво разбитых палуб. Вероятно, там располагался зал, именуемый гаван гофтаийн, где был погребен повелитель. В дыру залетела птица — скорее всего, к свитому внутри гнезду, и Мéарана быстро сделала снимок.

Панорама поражала воображение не меньше. Холмы за конусами оттеняло заходящее солнце, и в слабом свете они казались такими же конусами, высившимися иззубренными рядами.

Какая глупость. Целая горная гряда подобных штук?

С платформы воздушного автобуса донесся предупредительный гудок, и магниты на рельсах с гулом активировались, готовясь принять приближающуюся машину. Мéарана распихала по карманам куртки пакет и комм, плотнее запахнула чабб от ветра-шрого и заторопилась к рампе отбытия. Оглянувшись на прощание, она увидела, как преклонивший колени перед конусами ‘лун пальцами правой руки поочередно коснулся груди, губ, лба и плеч.

Несмотря на нож и угрозы хвастливого задиры, сердцем арфистка была вместе с ним. Ведь все заслуживают в жизни чего-то священного.

Мéарана договорилась встретиться с Донованом в кафе «Гийом» и, войдя туда, увидела человека со шрамами, успевшего заказать привычную вискбеату на два пальца. Он не был пьян, скорее, углубился в мрачные закутки своего разума. Пьяницы хотя бы иногда бывали веселыми. Арфистка нерешительно замерла на пороге, поскольку не видела его в таком состоянии с тех пор, как они покинули Иегову.

Она задумалась, не отправиться ли дальше в путь без него. Если оставить его здесь, он вряд ли даже заметит это, погруженный в терранский полусвет и тьму собственного прошлого. Но Мéарана приложила слишком много усилий, чтобы найти его, и теперь хотела окупить труды. И если у Фудира имелось темное прошлое, разве не было у нее темного будущего? С возрастом она познала искусство терпения.

Мéарана позабыла, что человек со шрамами был параперцептиком и одна его личность, которая наблюдала через правый глаз, отметила ее колебания; он призывно махнул ей рукой. Арфистка взяла в руки себя, свои мысли и чувства и торопливо прошла к столу.

Кафе, в отличие от бара на Иегове, было светлым и открытым: просторное там, где бар тесен, хорошо освещенное, где бар темный, посетители более беззаботны, тогда как в баре — более безучастны. И все же человек со шрамами ухитрился, словно заварочный шарик, брошенный в горячую воду, придать заведению что-то от атмосферы бара.

Как всегда, выбранный им столик находился у задней стенки, так что он сидел лицом к остальным в комнате. «Никогда не сиди к залу спиной, — как-то сказал он ей. — Ты должна видеть, кто приходит». Хороший совет, подумала арфистка, для того, кто занял то место, которое и советовал. А чтобы видеть, кто приходит, разве не нужно вначале оторвать взгляд от стакана?

Мéарана заняла опасное место напротив него, отважно показав спину залу, и поставила посылку на стол. Человек со шрамами не поднял головы, но девушка поняла, что его беспокойный взгляд заметил имя адресата, поскольку он стиснул стакан так крепко, что побелели костяшки.

— Посылка ждала ее в Кондефер-парке два метрических года, — сказала арфистка. — Я едва сдержалась, чтобы не вскрыть ее в воздушном автобусе, но… Ты знаешь, что это значит? Кто бы ни оставил посылку, он известил мать через Круг, и… если мы просто подождем возле парка, рано или поздно она придет за ней или пошлет сообщение, куда передать ее.

— Мы прождем столько же, сколько те конусы, и птицы совьют гнезда в наших бородах, — с нажимом произнес он. — Она не явилась сюда за два года, и рано или поздно ты поймешь, что это должно значить.

— Может, она поменяла журнал и сообщение ушло не в тот мир; или оно достигло отеля после ее отбытия, а в отеле не знали, куда переслать его; или она отправилась в мир вне зоны действия Круга; или…

Человек со шрамами поднял глаза.

— Или она мертва! Что бы она ни искала, она это нашла. Или оно нашло ее.

Мéарана вздернула подбородок.

— Или посылка значит для нее меньше, чем для отправителя.

— Думаешь, она нарочно бросила ее?

Арфистка заколебалась, отвела взгляд.

— Она многое бросает.

Они замолчали, погрузившись в свои мысли.

— Никто, с кем я говорила, ничего не знал о медальоне, — наконец сказала она. — Конечно, через город проходит множество людей, кроме ’лунов и терран, а после ее появления сменилось немало ювхарри.

— Лоси, — сказал человек со шрамами, глядя в стакан с виски. — Нас здесь зовут лосями.

— Я думала, кофферами.

— Для них каждый чужак — коффер или гулл, оба понятия взаимозаменяемы, но у них есть специальное прозвище исключительно для терран. В их священных книгах говорится, что когда-то мы бросили их. Лось — «тот, кто склоняется». Но перед кем склоняется и как это относится к тому, что мы их бросили, никто не говорит.

— Их священные книги…

— …запрещено читать чужакам. «Биракид Ши’ас Накоптайини» и «Асейан Робабинах».

— Первое название звучит почти как галактический. «Плевание начальников с высоты».

— Этим и занимается большинство начальников. Плюют на всех остальных с высоты.

— Погребальная комната короля, в конусах, называется гаван гофтайин. Звучит так, словно его можно к чему-то привязать.

— Начальники ’лунов. Коптайини. Гофтайин. Капитан. Да какая разница? Завали, Педант. — Фудир схватился за голову. — Все эти годы он молчал. А теперь он не желает сидеть тихо. Болтает, болтает, болтает. Да, ты!

Если Мéарана правильно поняла эти лингвистические метаморфозы, то гаван должен означать тбан, то есть «кабина». Значит, погребальная комната короля — это «кабина начальника». Но когда она изложила это умозаключение Фудиру, он покачал головой.

— Прошу, мисси. Это место нехорошо для терри. Сильно будмаш. Мы идти отсюда, гилди.

Перейдя с жаргона на обычную речь, он добавил:

— Но я бы не прочь почитать их священные книги. Хотелось бы узнать, чем мои люди заслужили гнев ’лунов.

— У них хотя бы водятся приличные арфисты, — сказала Мéарана. — У ‘лунов. И они обучены старинному ремеслу. Айслингам и эфирам. Я слышала их, проходя мимо ‘лунтауна. Но у них нет гянтрэя. Его я не слышала.

Она взглянула на плакат, висевший над барной стойкой, — с арфой и полумесяцем — и задалась вопросом, что бы это могло означать.

— Ты видел конусы? — спросила она. — Было в них нечто на фоне закатного неба, нечто древнее и одинокое.

— Это были корабли изгоев. Ты ожидала веселья?

— Донован, я думаю… Посмотри. — Она щелчком развернула комм в голостойку и показала снимок, сделанный в послеполуденный час. — Взгляни на конусы. Слишком удивительные, чтобы считать их гробницами. Но если это в самом деле челноки… Посмотри на холмы. У них та же коническая форма. Может…

Донован оторвал взгляд от изображения.

— Что?

— Может, однажды здесь приземлился целый флот. И остался. Думаю, шрого замел их песком и по чистой случайности обнажил только три южных. Может, там погребены сотни кораблей.

Но Донован смотрел не на холмы. Он смахнул слезы и взял у нее снимок. Конусы воспарили над столом, словно взлетая.

— Ты только посмотри!

— Что? Птица?

— Нет, переборка над гнездом. — Он увеличил разрешение. — Видишь? Это Большой Сполох старого Содружества Солнц. Тсол в центре, а вокруг него Семь Колоний. Конечно, потом их стало куда больше семи. Возможно, семьсот. Какие же были легендарные времена, если даже их осколки величественны!

— Величественны? Они сгоревшие, прогнившие и ржавые, но… если предки ’лунов прибыли на тех кораблях, то они тоже терране.

— Все мы терране. Но что значит древность, если ее не помнят и преследуют тех, кто помнит? — Донован закрыл глаза и безмолвно зашевелил губами. — Думаешь, сотни? Что ж, ты не первая, кто заметил схожесть, но никто не возьмется за раскопки, покуда переселенцы и лоси не перережут глотку последнему ‘луну. Иногда мне кажется, что на Сакене поступили умнее всего.

Мéарана удивилась:

— Брошенные разобрали челноки в первые дни и использовали материал для постройки поселений. Двести лет назад они замостили первое посадочное поле и застроили его. Сентиментальность — не их конек. Я думала, ты сказал, что память важна.

Лицо Фудира вспыхнуло свирепостью.

— Я предпочту, чтобы прошлое замостили, чем чтобы в нем гнездились птицы.

Арфистка не стала класть ему на плечо руку для утешения — знала, что оттолкнет.

— Иногда, — сказала она, — предки пренебрегают потомками.

— Так и есть.

— И что ты выяснил, Донован, у ювхарри?

Человек со шрамами заглянул в стакан.

— Донован, он ничего не найти.

Вздох Мéараны был протяжным и уставшим.

— Значит, медальон завел в тупик. Нужно отыскать след матери каким-то иным способом. Возможно, посылка…

Фудир открыл было рот, но тут возле них раздался резкий и чуть грубоватый голос:

— Тут частная вечеринка или можно присоединиться?

Мéарана быстро спрятала посылку, а человек со шрамами обернулся, чтобы зарычать на незваного гостя, но застыл, потрясенный, и вместо этого воскликнул:

— Хью!

Словно ветер прогнал тучи десяти тысячелетий, и яркое солнце радости озарило его лицо. Но миг прошел, лицо омрачилось снова, и улыбка стала грустной. И все же арфистка была рада видеть ее, пусть совсем недолго.

Человек, обменявшийся с Фудиром рукопожатием, имел крепкое телосложение. У него была мощная челюсть и пыльно-красные волосы. На левой щеке белел едва видимый шрам.

— Должно быть, ты Маленький Хью О’Кэрролл, — сказала она, протягивая руку.

— Должно быть, — согласился Призрак Ардоу, низко поклонившись и поцеловав ей руку, — ведь больше никому не нужна такая черт’ва работенка.

Он подтянул кресло к левому краю стола. Сейчас судьба улыбнулась им в третий раз — в зависимости от того, что считать удачей.

— И как у тебя дела, Фудир? Все еще впереди закона?

— Я отошел от дел, — сказал Донован. — Закон запыхался гнаться за мной.

— Это печально, когда ты не нужен даже пасторам Иеговы.

— Донован много о тебе рассказывал, — вмешалась арфистка.

Хью ласково улыбнулся.

— Надеюсь, не только плохое. — Он ткнул в нее пальцем. — А ты, позволь угадать, маленькая Люси.

Арфистка прикрыла лицо.

— О нет! Меня так давно не называют.

— Наверняка, не слишком давно! Фудир, — произнес он, — как ты можешь пить эту дрянь? Позволь заказать тебе портер.

Он развернулся в кресле и щелкнул пальцами официантке.

— Фудир и я, — сказал он Мéаране, — корешились в старые дни. Я правильно сказал? «Кореш»? Наверное, он рассказывал об этом? В последний раз, когда я видел его, он вырубил меня и бросил у порога отеля в трущобах Чельвекистада. Я так с ним и не расплатился за это.

— Сдачи не надо, — пробормотал Фудир.

Хью рассмеялся.

— Ты не изменился.

На лице Донована последовательно отразились разные чувства. Спустя пару ударов сердца, под прикрытием слабой улыбки, он сказал:

— Хорошо выглядишь. Вел еще какие-то партизанские войны?

— Две. Нет, три.

Хью рассмеялся, увидев их реакцию, и, порывшись в карманах, достал значок.

— Все во имя добра, — произнес он. — Я теперь Щен Гончего, и два тирана с пиратским королем больше не станут нарушать мир Ардри.

Донован взял у него значок, и золотое свечение померкло, когда тот покинул руки Хью. Он передал его Мéаране.

— Я бросил тебя в дурной компании. Тебя совратили.

— О, все не так плохо. Я был чуть старше, чем предпочитала Свора, но обучение у Ориэля планетарному управлению привило мне навыки администрирования, а гражданская война на Новом Эрене дала, скажем так, тактические навыки. Кроме того, у меня была мотивация.

— Какая?

— Они пообещали, что моим первым заданием будет выследить тебя.

Фудир хмыкнул.

— Если найдешь, дай знать.

При этой шутке Méapana, всего на мгновение, положила руку ему плечо.

— Но ты не пошел, — сказала она, вернув значок. — Ты отправился на поиски приключений с моей матерью.

Хью кивнул и умолк, проведя пальцем по шраму на щеке.

— Да, так и было. В Разлом… К тому времени боль предательства притупилась. Нет, не говори мне, что это было для моего блага, старый друг. Судя по тому, что я слышал, это именно так. Но теперь оно больше не важно. Иногда… я вспоминаю те дни. Гулли Амира Нейта, скольжение с Январем и его командой — интересно, что же с ними стало, — или восстановление Нового Эрена, или… «Даешь Хадрамоо!».

Он стиснул кулак.

— Помнишь? — Хью вздохнул. — Жаль, что всего этого не вернуть, да?

Его взгляд стал печальным и далеким.

— Не знаю, — тихо сказал Фудир.

Спустя некоторое время, когда к нему вернулась толика хорошего настроения, он добавил:

— Поскольку ты больше не охотишься за мной, я желаю тебе удачи. Какое у тебя служебное имя? Не Маленький Хью. Ты больше не работаешь на Клан Ориэль и не можешь использовать их имена.

— Для тебя я все еще Хью. Но для Своры я — Ринти.

— Ринти. И кто твой песик?

Подошедшая официантка поставила четыре кружки. Хью расплатился.

— Грейстрок, — ответил он.

— Грейстрок! — Фудир рассмеялся и хлопнул по столу. — Ни один человек не умел так же хорошо растворяться в пространстве, как он. Кстати, где он?

— Здесь, — сказал Грейстрок, сидевший за четвертым краем стола.

Он вернул значок Хью, взял кружку и улыбнулся Доновану. Человек со шрамами покачал головой.

— Хотелось бы узнать, как ты это делаешь. — Он взял свою выпивку. — Я тебе не рассказывал, арфистка? Он настолько обычный, что его никто не замечает.

— Только когда он того хочет, — сказал Хью. — Иначе он может быть столь же заметным, как… да как ты.

— Вы отличная пара, — сказал Фудир. — Призрака Ардоу тоже нелегко найти.

— Это сослужило мне службу, — согласился Хью.

— Кстати, — произнес Грейстрок. — Мы только что закончили одно дело на соседнем Хлабаше и решили, что можем заскочить сюда и просеять информацию касательно бан Бриджит.

Он поочередно посмотрел на Донована, Мéарану и улыбнулся.

— Представьте только, что мы и вас тут нашли! Насколько я понимаю, вы заняты тем же.

На улице начинало темнеть, и они заказали ужин. Официантка принесла особые подушки для сидения, медные тарелки и чашечки с горьким кофе. Им подали МакЛуб — вареную курицу с жареными овощами и рисом. Иногда это называли «планетарным блюдом» Арфалуна, хоть оно пользовалось популярностью только в клифе на Мурф и соседних странах. Они вспоминали времена, когда гонялись за Танцором, и Фудир получил возможность объяснить, чем закончилась та история, и поведать о встрече с Равн Олафсдоттр.

— Все еще на свободе, я слышал, — сказал Грейстрок. — Надеюсь, она больше не охотится за тобой. По всей видимости, многие агенты вернулись домой. Какие-то проблемы в Конфедерации.

Гончий и Хью поведали о некоторых делах, которыми они занимались в последнее время, — тех, о каких можно рассказывать. Мéарана говорила о музыке и даже пообещала на следующий день сыграть для них. Когда Фудир сообщил, едва ли не с гордостью автора, о песенном цикле про Танцора, Хью беззаботно заметил:

— Не забудь сыграть о том, как Фудир вырубил меня.

Они говорили о матери Мéараны, восхваляя ее умения. Но Шелковистый Голос видел на лице арфистки лишь мысль, будто все они оплакивали умершую.

— Она была женщиной, в которую легко влюбиться, — сказал Грейстрок, — но одновременно и сложно.

— Да, — согласился Маленький Хью, — ее было легко любить, но ей любить было тяжело.

— Она использовала обольщение как оружие, — сказал Грейстрок.

Он поднес кофе к губам, но не отпил и вернул чашку на блюдце.

— От такого использования оно притупляется, — закончил он мысль. — Она становилась черствой, бесчувственной. Не ощущала заботы других.

Третье лицо. Прошедшее время.

— Иными словами, — произнес Фудир, — ты хотел, чтобы она любила тебя, но она не хотела.

— Или не могла, — возразил Гончий.

— Мы все трое этого хотели, — сказал Хью. — Разве не так? Мы хотели, чтобы она выбрала, а она просто желала, чтобы мы любили ее. Я не имею ничего против. Тогда я не мечтал, чтобы меня любили. Только не тогда.

— Нет, — сказал Фудир, — она хотела контроля, а не любви. Узы становятся поводком, когда они крепятся лишь на одном конце.

— Сколько в вас злобы! — вскрикнула Мéарана. — Вы треплетесь, пото’что получили от ворот поворот. Что еще она могла сделать — как Гончая? Чтоб любить кого’то, нужно отдаваться целиком. А она ня могла себе этого позволить. Крепкий поводок? Она держала его на сябе. Дома, со мной, все было иначе.

Она отвернулась и умолкла. Фудир обменялся взглядом с остальными.

— Странно, — наконец сказал он в тишине, последовавшей за вспышкой Мéараны, — это то, что я яснее всего помню о ней.

— Что же? — спросил Грейстрок.

— Вы могли бы подумать, что это… оружие, которое она испытывала на мне, — произнес Фудир. — Но яснее всего я помню тот флер, с которым она все делала. Она не всегда была веселой, но постоянно была исполнена радости. С ней ты чувствовал, что нет ничего невозможного.

Мéарана взглянула на него через плечо. Левый глаз, тот, который она могла увидеть, задрожал, и по щеке покатилась слеза.

— У меня было иначе, — сказал Хью. — Скорее, это походило на упражнение. Она расставила ловушку на мое сердце, но я увидел ее и попался по своей воле. Можно сказать, мы оба угодили в ловушку.

— Тогда, возможно, — сказал Грейстрок, — она любила каждого из нас по-своему.

Фудир поморщился.

— С Хью она отдыхала. Со мной ей могло нравиться мериться характерами. Но лишь богам известно, что она нашла в тебе, Грейстрок. Без обид, но у нее был флер и была артистичность, а они вряд ли входят в число твоих многочисленных качеств.

Гончий улыбнулся.

— Разве ты не слышал? Противоположности притягиваются.

Острота разозлила Фудира почти так же, как смешки голосов в его голове.

— Меня, по крайней мере, не поймали в западню, — бросил он. — Это я ушел от нее.

— Ты ушел не только от нее, — заметил Хью. — Но скажи мне вот что: ты ушел или сбежал?

Фудир вспыхнул и неуютно поерзал на подушке.

— Она сильно на тебя злилась, — добавил Щен, — и долго.

— А что может вызвать больший гнев, — произнес Фудир, улыбнувшись Грейстроку, — чем отвергнутая любовь? Она не привыкла к отказам.

Хью ухмыльнулся.

— Грейстрок бесился сильнее всех. Это значит, он любил тебя еще больше?

Вопрос застал Фудира врасплох, и, взглянув на Грейстрока, он понял, что его тоже. Он послал Гончему воздушный поцелуй и сказал:

— О, Серый! Я даже не подозревал.

Они рассмеялись чуть душевнее, чем того стоила шутка, и Мéарана вновь присоединилась к разговору, уже с сухими глазами.

Им подали десерт, и, когда все отведали манговый шербет и печенье МакМоул, Грейстрок спросил:

— Как продвигается поиск? Зорба передал по Кругу, что нам стоит сотрудничать, если наши пути пересекутся. Отставные агенты не могут приказывать, но вы знаете, как у нас все делается… Но я не понимаю, как вы надеялись преуспеть там, где мы потерпели неудачу.

Арфистка закрыла глаза.

— Я подумала, что, как ее дочь, замечу то, что могли упустить ты и твои коллеги. Без обид.

Грейстрок поморщился.

— Ничего. Что ты нашла?

— Немного, — ответил Донован, прежде чем арфистка успела что-то сказать. — В Закутке мне рассказали, что она встречалась с некими терранами и лидерами ’лунов. И еще она путешествовала под именем Франсин Томпсон — но это вам уже известно.

Грейстрок вздохнул.

— Еще так много предстоит узнать, — задумчиво произнес он. — Как насчет ее предпочтений в драгоценностях, к примеру?

Внутренний Ребенок вздрогнул, и человек со шрамами опрокинул чашечку с кофе. Все отшатнулись от стола, и их обступили официанты, чтобы вытереть лужицу. Человек со шрамами извинился перед всеми. Маленький Хью озабоченно посмотрел на него.

— С тобой все хорошо, Фудир?

— Я-друг тхик хай. Не волноваться, сахб.

Если Грейстрок и заметил, как они ушли от темы драгоценностей, то не подал виду.

Поднимаясь к номерам на пятом этаже, Мéарана сказала:

— Мне понравилось то, что ты о ней сказал.

Фудир с опаской покосился на девушку.

— Что такого я сказал?

— Ты сказал: «Она не всегда была веселой, но постоянно была исполнена радости». А в этом, старик, заключается сущность надежды.

Войдя в номер, человек со шрамами знаками показал ей, чтобы она молчала и сменила одежду. Мéарана собиралась спросить зачем, но Фудир вновь призвал к молчанию, и она, удивившись, сделала как велено. Пока девушка переодевалась, он болтал в соседней комнате с Хью и Грейстроком о былых приключениях на Иегове и Новом Эрене и о том, как рад их видеть.

— Из всех кафе во всех мирах Спирального Рукава, — произнес он, — вы зашли в наше.

Фудир рассмеялся, словно над ему одному известной шуткой.

Когда она снова вышла в гостиную, Фудир был в шавкёад фавсуке, который на Полустанке Дангчао назывался охотничьей курткой. В один из вместительных карманов он спрятал посылку из «Чинвеммы».

— Наверное, приятно, — сказала арфистка, разглядывая его, — встретиться со старыми друзьями.

— Встреча была поучительной, — ответил он. — А это всегда приятно.

Он достал из куртки проигрыватель и поставил на стол.

— Я не рассказывал, как работал инструментальным техником на корабле Января? Позволь объяснить тебе принципы астрогации.

Когда он включил проигрыватель, Мéарана услышала запись разговора, который они вели несколько недель назад на «Драгомире Пеннимаке». Он плавно продолжился с вопроса Донована, и, пока они беседовали о дорогах и течениях пространства, о червоточинах в космосе, он бесшумно вывел ее из комнаты.

Их кепии висели на крючках в прихожей, но он лишь махнул рукой. Дверь тихо открылась, и они вышли в коридор. Мéарана собралась спросить, что он делает, но Фудир быстро прикрыл ей рот. Его губы зашевелились: «Никаких разговоров».

Он провел ее в дальний конец коридора, затем вниз по ступеням к служебному выходу, и они шагнули под ночной ветер, сразу взъерошивший волосы и забивший нос пылью. Она закашлялась и принялась отряхиваться.

— Я буду неделю отмываться! Зачем мы оставили чаббы?

Он наклонился к ней поближе.

— Ты знаешь, что такое эймшифары?

— Микроскопические навигаторы. Отправители вставляют их в посылки, чтобы отслеживать по спутнику их местоположение… О!..

— Да. «О». Из всех кафе Спирального Рукава? Я не верю в совпадения. Они зашли в наше! Пойдем.

Они пересекли темную парковку и заглянули в галантерейный магазин на другой стороне Комфортной улицы. Там оказался большой выбор головных уборов, и они быстро разжились новыми капюшонами и пылевыми очками.

— Грейстрок из тех, кого терране зовут хитрюгами, — пояснил Донован. — Но он не глупый хитрюга. Вся встреча в кафе была тщательно спланирована. Он хотел узнать, что нам известно о твоей матери. Если не он, то Маленький Хью обязательно догадался бы насыпать эймшифары на нашу одежду во время приятного ужина.

Продавец вернулся с кепиями, и Мéарана заметила, что по внешнему виду они сильно отличались от прежних.

— Потеряли свои, ага? — произнес он с меграномерским акцентом — судя по всему, переселенец или сын переселенцев. — Частенько случается, если не подвязывать и’как надо. Ветер дует и — э-ге-гей! — летит, как’душный змей. Это будет стоить пятнадцать фунтов, восемь диннеров.

Выйдя из магазина, Донован сказал:

— Я бы прогулялся по парку.

— Ночью? На что там смотреть ночью?

Человек со шрамами усмехнулся.

— Ты будешь удивлена. По крайней мере, надеюсь, что будешь. Для меня ночь — привычная пора.

Они миновали дома, услышав только шорох песка по камням и, всего единожды, разозленные неразборчивые голоса за темным окном. Фудир остановился и огляделся.

— Талант Грейстрока — сливаться с толпой, — пояснил он. — Для этого ему нужны другие люди. Открытая местность способна победить его.

— Тогда мы…

— Но с другой стороны, талант Хью — это скрытность. Дай ему тень — и он сольется с нею.

— Но… если они установили жучки в наших комнатах, то будут думать, что мы все еще там, беседуем об астрогации.

— Я надеюсь. Но полагаться на это было бы глупо.

Они вышли на Прибрежное шоссе. По обычно загруженной дороге в столь поздний час лишь изредка проезжали авто да грузовики из поселков с продуктами для рынков. В этом фронтирном мире не было сети, поэтому машинами управляли водители.

«Почему их называют „авто“, — удивился Педант, — если ими управляют вручную?»

Парк Вардалбахр тянулся вдоль Окруженного моря — несколько рощиц и заповедник дикой природы на каменистом мысу, дальше к югу. Он опоясывал длинный пляж под названием Дюймовая полоска. Они пересекли пешеходный переход над шоссе и вышли на пляж, где уставшие волны облизывали берег.

Из-за того что Арфалун имел не очень большой спутник, приливы и отливы в Окруженном море были почти незаметны. Мéарана смотрела, как вода накатывает на песок. Землеподобные миры с крупными лунами встречались нечасто. Говорили, спутник самой Терры имел более четверти ее диаметра — результат удивительного космического события, и именно эта безумная гравитационная мельница взбалтывала ее океаны и гнала самоорганизующуюся органическую материю на землю. Арфалуну повезло меньше. Столкновение в доисторическом прошлом оставило шрам на его лике, создав глубокую впадину Окруженного моря и вырвав клок земли, который и стал Гуммар-Гуялаком. Большая луна, но не огромная.

Если бы немного больше, говорили некоторые арфалуны, «Старый Г-Г» смог бы оживить местные моря, как это удалось Луне Терры. Просто немного больше… Здесь чувствовалась мелодия для арфы — возможно, даже голтрэй. Элегия о жизни, которой никогда не было. Но плач тот был так стар, что все слезы давно высохли. Никто не думал, что на планете появится хоть что-то сложнее псевдоживых организмов — архей, бактерий или простейших, — как и о том, что они станут обмениваться генами. «Перемешанные, но разделенные» — так однажды написал Шишак сунна Пьодер, великий алабастрианский поэт.

— Ты действительно думаешь, что Грейстрок может слышать нас? — спросила арфистка. — Или это просто твоя паранойя? Внутренний Ребенок, как ты его называешь.

Донован стоял рядом, глядя на море.

— Я понимаю. Ты привел нас сюда, чтобы прибой скрыл шепот, — на случай, если они навели на нас микрофоны, верно?

Донован пожал плечами:

— Я бы именно так и поступил. Он почти наверняка прослушивает наши комнаты. Он мог следовать за нами — Грейстрок знал, что мы расспрашиваем ювелиров, но не знал почему. Но к завтрашнему дню узнает. Мне только интересно, как долго мы были под наблюдением. Будь он проклят!

— Ты ведь не думаешь, что он стоит прямо за нами?

Донован дернулся и оглянулся. Она решила, что это снова Внутренний Ребенок. Старик нахмурился.

— Ей, не смеяться над старым терри, лады? Кто бы ни баккин, лицом к океану. Кто бы ни харрин, смотреть на пляж. Вот… — Он достал из кармана посылку. — Открывай.

Она развязала тесемки и обнаружила под оберткой подарочную коробку из ювелирного магазина «Чинвемма». В коробке лежал стандартный карманный накопитель. И записка.

— Прочитай, — сказал Донован.

Возможно, это было единственное ненужное указание из тех, которые он ей давал.

Мéарана свернула записку, развернула и прочла еще раз. «Огонь с неба». Опять эта фраза. Что она означает? Больше, чем казалось сначала. Арфистка протянула бумажку Доновану, но тот бросил на нее лишь мимолетный взгляд, не отводя глаз от окружавших их теней.

«Именно из таких теней, — сказала одна из его личностей, — возникли ниндзя Йенлýши».

«Давай их сюда».

«Нет!»

Человек со шрамами вздрогнул, и его взгляд заметался, пока они боролись за контроль над телом.

«Хью не нападет на нас!»

«Почему нет?» — спросил Ищейка.

— Люди меняются, — прошептал Фудир. — Я знал его тогда, но не знаю сейчас. И он был очень хорошим убийцей.

Мéарана забрала у него послание, свернула и положила обратно в коробку.

— Какие данные? — спросила она шепчущие волны.

— И кто оставил их? — произнес Донован. — Я вижу quid, но где quo?

Песок под ним как будто всколыхнулся, и разум содрогнулся от звука, напоминавшего смех. Внутренний Ребенок встрепенулся, а Силач стиснул кулаки Донована.

Мéарана коснулась его руки.

— Пойдем, старик. Здесь, на пляже, нам не прочесть чип.

Человек со шрамами повернулся спиной к теням и вгляделся в неспешные волны Окруженного моря. Прибой с шипением катился по песку. На далеком горизонте висела охряная луна. Крупнее Аштерата Иеговы, крупнее Юбилейной Луны Старого Сакена, намного крупнее «спутникового флота» Узла Павлина, но меньше Луны, которой он никогда не видел, Луны, к которой влекло его кровь, словно волны океана к берегу. Он вздохнул. Он не знал, друг или враг теперь Хью, и эта неопределенность нагоняла на него тоску.

Человек со шрамами протянул руку арфистке.

— Семьсот восемьдесят семь тчк ноль девять, — сказал он, — сто шестьдесят один тчк двадцать шесть тчк двести двадцать восемь тчк пятнадцать!

Когда они снова пересекли шоссе, Мéарана заметила группу людей, собиравшуюся возле перекрестка между ними и отелем. Около двадцати человек, по одежде и бородкам арфистка узнала «молодых ’лунов». Она рассказала Доновану о встрече с таким в Кондефер-парке.

— «Молодые ’луны», — произнесла она, — не поддерживают конформизм старших.

Человек со шрамами неодобрительно глянул на парней.

— Я бы не сказал, что старшие — такие уж конформисты.

— Они хотят изменений.

— Изменение существующего порядка — не проблема. А вот изменение его к лучшему…

Они достигли ступеней, спускающихся на улицу. Мéарана заколебалась и оглянулась.

— Думаешь, они пристанут к нам? В смысле, мы просто туристы, не переселенцы или…

— Или лоси? Боюсь, мисси, я он и есть.

— Но ты не…

— Не выгляжу как терранин? Не думаю, что для них это будет иметь значение. Они недолюбливают всех кофферов и гуллов, а не просто переселенцев и не просто терран. Они даже ненавидят остатки своей куддл-донгской аристократии, а сколько они прожили здесь!

— Но я арфистка!

— Возможно, они поинтересуется у тебя насчет этого, прежде чем изобьют нас.

Мéарана глубоко вдохнула и выдохнула.

— Может, это просто толпа молодежи, бездельничающей на углу улицы.

— Звучит безобидно… и мы можем судить о них несправедливо. Но парни, бездельничающие на углу улицы посреди ночи, не внушают доверия. — Он подтолкнул ее. — После ступеней поверни направо, потом иди к следующей улице слева. Улочки здесь запутанные, но я успел сориентироваться, и мы сможем обойти их. Пошли. Пока нас не заметили.

Арфистка и человек со шрамами поспешно спустились и свернули на следующую улицу, удаляясь от отеля. Но прежде чем они достигли проулка Тчилбеббера, как гласил указатель, со стороны перекрестка послышался окрик, быстрый топот, а следом — грохот множества ног. Донован оглянулся. К ним по Прибрежному шоссе мчался мужчина в развевающемся пыльнике. Юные ‘луны неслись за ним. Он коснулся руки Мéараны.

— Они не за нами, — сказал он.

Впрочем, они все равно нырнули за угол. Толпы, даже небольшие толпы, при встречах с вероятными жертвами любили расширять горизонты.

«БЕГИ!!!» — заорал Внутренний Ребенок.

— Торопись, — сказал арфистке человек со шрамами. — Но бежать не нужно.

— Этот бедняга! — крикнула Мéарана.

— Он направляется к пляжной полосе. Мы подождем в переулке, пока они пройдут, и вернемся к отелю.

— Разве не нужно ему помочь?

— Двое против двадцати? Трое, если бедолага остановится и поможет нам. Скорее всего, он побежит дальше, когда мы отвлечем на себя толпу. Я бы так и поступил.

— Нет, позовем полицию!

— Мéарана, это Арфалун. Полиция тут приходит под утро и подсчитывает тела… Тихо, вот и они… Черт, будь прокляты боги!

Божества, которых он проклял, не выполнили своих обязанностей, ибо бегущий человек свернул и забежал в проулок Тчилбеббера с толпой ‘лунов на хвосте.

— Убираемся отсюда, — начал говорить Донован, но бегущий человек с разбегу навалился на него.

— Прошу, прошу, ты-друг. Ты помочь бедному терри! Будмаш друзья гнать его просто так! Ай! — Он спрятался за Донованом.

Преследователи остановились, заметив арфистку, человека со шрамами и их жертву позади него.

— Натуральный лось, — произнес один. — Прячется за шонером и белой юбочкой.

— Проваливайте, кофферы, — добавил второй. — Шоран, научим этот терранский мусор манерам.

— Слышал, валад, — произнес третий.

Вокруг него хором рассмеялись подельники.

— Эта госпожа — арфистка, оллам, — заговорил Донован. — Эр иу ше? Вы не тронете ее.

Первый говоривший, которого Донован принял за главаря, сказал:

— Шоран, нам все равно на бинтов кофферов, шаунир. Просто валите, чтобы мы научили этого пса уступать нам дорогу, как хороший маленький лось.

Донован повернулся к Мéаране.

— Тебе лучше идти к отелю.

— Донован?.. — неуверенно произнесла она.

Но в душе у нее неуверенности не было. Она знала, что он собирается делать.

— Мне жаль.

Она повела плечом и почувствовала, как в руку, незаметно для толпы, упал нож. Арфистка очистила разум от всего, кроме уроков матери. Похоже, скоро она узнает, хорошо ли усвоила их. Но против двадцати?

— Валите!

— Нет, нет, прошу, — закричал сзади терранин. — Большой дхик! Ты-человек спасать меня!

Донован резко развернулся и, схватив его за воротник, вздернул на ноги.

— Я не стану спасать человека на коленях, — прорычал он.

Главарь банды ухмыльнулся и шагнул вперед.

— Хаза мунтаз! Дальше мы сами.

Донован повернулся к нему и поклонился, сложив руки перед грудью.

— Ах, нет, сахб. Он-человек на дать дакутам его. Хатт, хатт, вы, чангары. Вы, чумары!

Главарь банды замер от неожиданности. Затем его лицо расплылось в еще более широкой ухмылке.

— Ей, парни, шоран дал нам два билета! А ты, шавнира, уже одной ногой в борделе.

— Обычно я играю медиатором, — сказала арфистка, подавшись чуть вперед и балансируя на пятках.

Она взяла кинжал обратным хватом, готовая колоть или резать.

— Но я могу подергать струны твоего сердца другим способом.

Губы человека со шрамами зашевелились. Донован вздохнул и достал из кармана шокер.

— Фудир, мы согласны?

— Другого выхода нет.

— Вставай, Силач.

Силач не любил трепаться. Он ударил без предупреждения, ткнув главаря шокером так, что тот, дергаясь, рухнул на плитку. Одновременно он ударил собранными пальцами левой руки в грудину его приятеля, и тот сложился пополам. Мéарана, выгнувшись, словно кошка, махнула ножом, и парень напротив нее отпрыгнул назад. Другой терранин захныкал.

«Минус двое, — подумал Силач, — еще восемнадцать». Мéарана может порезать двоих, если пересилит себя. Но они не победят, даже если другой терранин, дрожащий сзади, поможет. Силач увидел в толпе дубинки и по меньшей мере одну пневматическую винтовку. Будет весело. Он ударил шокером второго парня, но у того лишь онемела левая сторона тела.

Прогремел выстрел. Силач дернулся, но, не ощутив боли, в панике обернулся к Мéаране. Нет! Только не она! Но арфистка тоже не была ранена. Толпа ’лунов замерла. Пришдадские ’луны привыкли к насилию, но лишь немногим приходилось ощутить его на себе.

Из темного проулка слева прогремел голос:

— Бросайте оружие! Вы окружены!

А затем, справа, другой голос:

— Люди на местах, капитан!

’Луны вглядывались в безликие ряды закрытых магазинов и домов по обе стороны переулка, но видели только смутные тени.

— Кофферы-копы?

— Чертов переселенческий режим!..

— Откуда они взялись?

Кто-то в гуще толпы не выдержал:

— Валим отсюда!

И банда кинулась наутек из проулка Тчилбеббера к Прибрежному шоссе.

Терранин повалился на колени и стал целовать пальцы и край куртки Донована, называя его спасителем и призывая ему на голову благословение богов. Силач чуть было не пнул его, но Донован и Фудир вовремя остановили его.

«Ага, — горько бросил Силач, — „Силач, спаси нас“, когда нужно что-то сделать, но „Силач, фу“, как только барабаны перестают бить».

Он передал контроль прежде, чем Донован или Фудир успели отнять его, и человек со шрамами пошатнулся. Мéарана и другой терранин поддержали его, схватив под руки.

— Почти успели, — сказал Грейстрок, отряхнув руки и отбросив дубинку, которую забрал у одного из банды.

— Они ушли, ку, — сказал О’Кэрролл, шагнув из теней справа. — Я проследил за ними до угла, а они все бежали. Как сам’чувствие, Фудир?

Грейстрок подошел к Доновану.

— Это была глупая затея, Донован. Мéаране могли навредить! Кто заставил тебя полезть на толпу линчевателей?

Другой терранин вернул Доновану шокер и стал отряхивать и приглаживать его одежду. Человек со шрамами отмахнулся.

— Назовем это нелюбовью к линчевателям, — сказал он Гончему. — В особенности терран.

— Этот-человек большой арул, — сказал терранин Грейстроку. — Спасать бедного Билли Чинса от акамиям. От бесчестия и унижения. Он — благословенный свет, благой. Моя атангку его. Всегда его хитмугар.

Донован застонал.

— Атангку? Вот как все будет? Вечный лось, ты?

Грейстрок непонимающе нахмурился и обернулся к Мéаране.

— Будет лучше, если с планеты ты улетишь вместе с нами.

— Мы с радостью возьмем тебя с собой, — сказал Хью.

— Ты следуешь по пути бан Бриджит, — произнес Гончий. — Отсюда она отправилась на… — он щелчком открыл карманный накопитель, — на Танцующую Даму. Тебе повезло.

— Как обычно, — заметил Донован, — но вопрос в том, к добру это или к худу.

Хью усмехнулся, Грейстрок развел руками.

— Мы можем доставить вас туда. У нас с Ринти есть дело на Юберге, Танцующая Дама как раз по дороге.

— Вы еще хотите арестовать меня? — не моргнув глазом, спросил Донован.

Грейстрок покачал головой:

— Нет.

— Тогда, полагаю, ты больше не тот назойливый педант, каким был когда-то.

Грейстрок улыбнулся.

— А ты не тот льстивый, лживый аферист, каким был в прошлом.

— Хорошо. Тогда мы можем выпить за тех людей, которыми стали.

Хью вздохнул.

— Не знаю, — сказал он, всматриваясь во тьму проулка. — Мне больше нравился тот мелкий лживый аферист.

ОН ЭСТИР

У терран существует традиция под названием «атангку». Понятие означает нечто вроде «подчиняйся, будь смиренным», что завуалированно намекает на «принадлежи другому». Если коротко, оно значит «будь лосем». На практике традиция выражается в том, что при спасении чьей-то жизни ты как бы забираешь ее себе, то есть спаситель становится хозяином жизни, которую спас, а спасенный посвящает себя выплате арендной платы за нее.

Таким образом, в лице Билли Чинса Донован получает слугу. Человека со шрамами ничуть не радует такой поворот событий. Для чего ему бремя владения? Но когда он пробует отпустить Билли, тот падает на колени посреди проулка Тчилбеббера. Если Возлюбленный Небесами не возьмет его, жизнь Билли ничего не стоит и ему останется только избавиться от нее!

Все действо кажется Маленькому Хью несколько театральным, но Донован понимает, что терранин говорит всерьез, и часть его разума хочет прогнать Билли просто для того, чтобы воспользоваться обретенной властью.

Держать в руках человеческую жизнь ужасно, и его охватывает не менее сильное искушение выпить чего-то хорошего и крепкого. Донован разглядывает мягкие пухлые губы, глаза как у бассета. В драке он бесполезен, но, возможно, в нем сокрыты иные таланты.

— Госпожа арфистка летит с мира, — предупреждает он человека. — Нет пути на Арфалун.

— Не хотеть пути сюда. — И Билли снимает сандалии и отряхивает с подошв пыль. — Я идти с вами, хатт, хатт. Я служить Дитю Чуда. Готовить. Стирать одежду. Снимать сандалии. Билли Чинс не подвести. Ты увидеть.

Донован бросает взгляд на Маленького Хью, который улыбается в кулак. Он вздыхает, признавая поражение.

— Оки-доки, — говорит он Билли. — Ты-друг приходить рано-рано в «Плуг и звезды», весь бунгим вантаим. За путь назад не плакаться. Повезти наши вещи. Лететь гилди, на корабле этого-человека.

Он указывает на Грейстрока, который умело скрывает радость из-за появления дополнительного пассажира.

Мéарана успокаивает бедолагу.

— Там, куда мы летим, больше не будет ‘лунов, Билли, — произносит она. — С нами ты в безопасности.

Снаружи корабль Грейстрока столь же невзрачен, как он сам. Его очертания, название, цвет, даже регистрационный номер не запоминающиеся. Но внутри все иначе. Вся яркость личности Грейстрока будто передалась кораблю. Дверные проемы окаймлены рифлеными спиралевидными колоннами, стены украшены фресками. Ручки управления выполнены в форме звериных голов. В глиняных горшках и вазонах распускаются пестрые цветы, а обоняние ублажают ароматы цветков чампы и дерева къяра.

Мéарана, увидав свою каюту, восхищается чаттерчуффовыми подушками — а еще конфетами, кружевами и ванной! — и демонстрирует ее Доновану так, словно лично занималась декором.

— Вот это, — с легким укором говорит она, — это первый класс!

Донован осматривает каюту и поправляет подушку.

— Никогда не видел более милой клетки.

То, что они поднялись на борт не просто как гости, арфистка не отрицает. Пусть даже решетки из шелка, а цепи из чистого золота, как она сказала Джимми Барселоне. Конечно, это не дружеский визит, но и не заточение. Они не пленники Грейстрока. Не вполне.

Гончий желает попотчевать их на пиру знаний, каким бы скромным он ни был. А почему нет? Они ведут один и тот же поиск, и, судя по всему, больше всех выигрывает арфистка. Гончий и Щен не могут сейчас знать меньше нее.

Не в первый раз она задается вопросом, ошибался ли человек со шрамами, играя в одиночку. Некоторые Гончие могли ценить превыше всего собственную выгоду, но точно не Грейстрок и Маленький Хью! Но Мéарана явилась к Доновану из-за того, кем он был или кем она его считала, а какой глупец станет советоваться со специалистом, только чтобы проигнорировать совет?

Донован не позволит Своре узнать, что искала ее мать, прежде чем не решит, что им можно доверять. Довольно честно. Но тут возникает другой вопрос — можно ли доверять самому Доновану? Издесь у нее был единственный неоспоримый факт. Когда настал час испытания, когда однажды он держал в руках абсолютную власть, Донован разжал ладони и дал ей улететь в открытый космос.

Ее собственные стремления куда опаснее. Пока Донован пытается понять, что искала бан Бриджит, она ищет саму бан Бриджит. Ради этого арфистка охотно бы пожертвовала всем Спиральным Рукавом.

Билли Чинс настоял на том, чтобы прислуживать Доновану за обедом, нависая над креслом хозяина в ожидании любой его прихоти. Стоило Доновану сделать хотя бы глоток, как его стакан наполнялся вновь. Если он изъявлял желание попробовать что-то, блюдо сразу появлялось у него на тарелке. А если прихотей не возникало, Билли нервно выпытывал, чего он хотел бы. Таким образом, тарелки Донована, подобно котлу Дагды, никогда не пустели.

Донован даже не мог перенести что-нибудь из одной комнаты в другую — подлетал Билли, с извинениями вырывал вещь из рук и нес вместо него. Агрессивно услужливый — так охарактеризовал его человек со шрамами. Это стало своего рода игрой: Донован пытался сделать хотя бы небольшую работу без посторонней помощи, а Билли прилагал все усилия, чтобы помешать ему. Маленькому Хью происходящее казалось до ужаса забавным.

Чтобы отпраздновать выход с орбиты, Грейстрок приготовил ужин: черный тигр со смесью овощей. Блюдо довершалось подливой из хвойника и зережикового барбариса и подавалось с темным вином из давленой слипскины гирдианы.

Попивая напиток, Донован поднял вопрос, крутившийся у него на языке с самой стычки в переулке Тчилбеббера.

— «Вы окружены»? — спросил он.

Грейстрок повертел бокал в руке, сделал глоток. Хью громко рассмеялся.

— ’Луны оказались между Грейстроком и мною.

— Все равно, двое против двадцати… — задумалась Мéарана.

Хью поставил бокал на стол.

— Я заметил, вы двое были готовы вступить в драку.

— Арфистке следовало бежать за помощью, — произнес человек со шрамами. — Но она не побежала. А это был даже не ее бой.

— Когда против одного выходит двадцать, — сказала Мéарана, — то это мой бой.

— Как благородно! — оскалился человек со шрамами. — Когда против одного выходит двадцать, обычно я нахожу причину, почему это не мой бой.

Заметив саркастические взоры остальных, он вздохнул и посмотрел на слугу.

— Но кровь взывает к крови. Я — терранин. С твоей стороны было глупо остаться со мною, арфистка.

— Ты уже называл меня глупой, — ответила она. — К чему это недовольство?

Человек со шрамами повернулся к Грейстроку:

— Мне бы хотелось узнать, куда ты спрятал эймшифары. Вы слишком быстро нашли нас.

Грейстрок отмахнулся:

— О, они были в пиве. Ты раньше уже проворачивал этот трюк с одеждой.

То, что корабль напичкан жучками, казалось логичным. Эмпирических доказательств тут и не требовалось. Когда Билли Чинс «убить большую-большую таракану» в каюте Донована, раздавленное подслушивающее устройство лишь разрядило обстановку. С тех пор арфистка и человек со шрамами общались, используя код Мéараны, но не настолько часто, чтобы привлечь внимание Грейстрока. Этот концептуальный код не так просто взломать без «Тезауруса Рози». Но не стоило лишний раз махать красной тряпкой перед быками.

— Сто семьдесят пять тчк десять и восемьсот пятьдесят четыре тчк двенадцать, — посоветовал он ей.

Медленно и спокойно. След уже два года как остыл. О какой спешке может идти речь? Лично он надеялся, что чем холоднее окажется след, тем менее охотно Мéарана будет идти по нему.

«А что с бан Бриджит? — спросил Шелковистый Голос. — Ты бросишь ее?»

— Она давно канула в Лету.

«Ты этого не знаешь, — указал Ищейка. — Нет намеков. Нет свидетельств».

— И поэтому нет причин считать, что она еще жива. Ни одной весточки почти два года.

«Отсутствие доказательств, — стоял на своем Ищейка, — не доказательство отсутствия».

Ему ответил далекий звон колокола, который эхом разнесся во тьме безвременья у него в голове. Страх заставил его вздрогнуть, и Внутренний Ребенок опасливо оглядел комнату.

«Перестань, Ребенок», — пророкотал Силач.

«Вы знаете настоящую причину, — сказал им всем Фудир. — След уводит в Глушь. К Ораму, Эхку и другому, безымянному миру. То миры, покрытые джунглями, где обычного чувака с Периферии ждет только измена и жестокость. Как мы можем надеяться отыскать ее в Глуши?»

— Никак. Но не это настоящая причина, — ответил Донован. — Настоящая причина кроется в том, что мы с тобою там умрем.

— Кто умрет? — спросила Мéарана.

Донован понял, что произнес это вслух. Билли Чинс, державший его одежду, взглянул на него с внезапной тревогой. Но Донован лишь покачал головой.

— По большей части люди, которых ты не встречала.

Позже, в тот же корабельный день, Хью навестил Мéарану в кают-компании. Она попивала чай Грейстрока и читала книгу из библиотеки Грейстрока. Хью налил и себе чашку и присел за стол напротив нее. Арфистка краем глаза наблюдала за ним.

— Завтра утром мы войдем на Шелковый путь, — как бы невзначай заметил Щен.

Мéарана положила планшет на стол, экраном вниз, взяла чашку и отпила глоток.

— Все хорошо… — как там говорится? — в желобе?

— О да. Грейстрок — сертифицированный сверхсветовой пилот. Обычно мы проводим небольшую церемонию, когда входим на дороги. Ужин, пара тостов. Возможно, ты сыграешь нам?

Мéарана склонила голову.

— Сочту за честь.

— Отлично. — Он потянулся через стол и взял планшет. — Что читаем?

В то, что чипы Грейстрока не отслеживали файлы, которые читали они с Донованом, ей верилось с трудом. Хью, еще даже не войдя в кают-компанию, уже должен был знать, что именно открыла арфистка, а это значило, что спрашивал он вовсе не о книге.

— Странную историю, — сказала девушка. — Один мудрец выяснил, что все жители Старых Планет произошли всего от двадцати семи предков женского пола.

— Значит, ты не выслеживаешь свою мать целыми днями?..

Мéарана отвела взгляд.

— Как я могу? Пока мы не достигнем Дамы, я не узнаю ничего нового.

— Это безнадежный поиск. Ты ведь понимаешь?

— В любом поиске есть надежда, иначе никто бы никогда не искал. Вот почему я найду ее, а вы — нет.

Хью покачал головой, возможно даже с уважением.

— Думаю, ты ошибаешься, но надеюсь, что нет. Всего двадцать семь? — переспросил Щен. — Как такое может быть? Во время чисток туда свезли миллионы людей.

— Автор имел в виду, что каждый житель Старых Планет имел в предках по крайней мере одну из тех женщин, а не то, что у них больше никого не было.

— Откуда он это узнал? Люди были слишком заняты выживанием, чтобы отслеживать своих предков.

— Он заявляет, будто выяснил, что определенные гены, которые он называет синлаптаи, передаются от матери к дочери. С каждым поколением они видоизменяются. Подсчитав количество изменений, он может сказать, как давно жила праматерь клана.

— Правда?..

— А изучая их распространение по Старым Планетам, он может узнать, где матери кланов обитали.

— Синлаптаи.

— Он говорит, это древний термин, означающий «маленькие формы нитей» или «могучие кондриане».

— О! Так «маленькие» или «могучие»?

— Каким-то образом и то и другое. Он не говорит, где эта Кондрия. Может, «могучие кондриане» открыли маленькие формы нитей. Полагаю, он считал, будто читателям известен этот термин.

— А значит…

Хью взял чашку в обе руки и отпил из нее.

— Ты не из тех читателей, на которых он рассчитывал. Как его зовут?

— Э-э… — Мéарана взяла планшет и пролистала до оглавления. — Софвари Д. Д. Софвари, как тут написано. Но если ты спрашиваешь, зачем я это читаю, то идея насчет двадцати семи матерей кланов заинтриговала меня. Я размышляла над песенным циклом.

— Не говори. Дай угадаю. Двадцать семь стансов.

— Эта техника зовется «случайное мышление». Выбери что-то наугад и играй о нем, пока к тебе не придет мысль. Я открыла ее несколько лет назад совершенно случайно. Я возвращаюсь к ней время от времени, чтобы посмотреть, удалось ли моей музе найти что-то.

«Я стала столь же двулична, как Фудир, — горько усмехнулась Мéарана. — Если Гончие проверили домашних богов на Дангчао, то нашли записи о том, что к ним получали доступ, но они не знают, обращалась к ним мать или я».

— Фудир занят книгой под названием «Дни Содружества». Легенды. Он гонится за мечтой, которая потеряна намного давнее твоей, Мéарана.

— Я не теряла свою мечту, Хью. Она до сих пор передо мной.

Хью поднялся из кресла и взял чашку с чаем.

— Люси, не полагайся слишком сильно на Фудира. Он из тех, кто использует людей.

— К фэшу это, мун! Быть полезным — уже нимало! Многие прожили жизнь, ня достигнув и этого! Он обманом заставил тебя покинуть Новый Эрен во время того дела с Танцором, но так было лучше для всех, включая тебя!

— Думаешь, это оправдывает его поступок?

— Я слышала историю от него самого… Возможно, тебе тоже стоит послушать ее.

— Проблема историй в том, — сказал Маленький Хью О’Кэрролл, — что в жизни никогда все так красиво не складывается. Некоторые концы с концами все равно не сходятся.

Щен погрузился в раздумья, замерев с чашкой в руке. Мéарана пристально разглядывала его, что в конечном итоге отвлекло Хью от мыслей.

— Что? — спросил он.

— Ничего. Я искала того человека из истории.

Когда они скользнули на Шелковый путь, Грейстрок провел обещанную церемонию, а после торжественного обеда Мéарана сыграла им древние мелодии Пакстона с Терры, нежную «Фанни Пауэр» легендарного слепого арфиста О’Каролана, острую саркастическую «Вперед, герои, вперед, к славе!», изящный песенный цикл «Зеленый, о, зеленый» Галины Луис Казан с Ди Больда. Но самое главное, она сыграла отрывки мелодий из цикла о Танцоре. Она выбрала пассажи об их товариществе — Грейстрока, Фудира и Маленького Хью, — надеясь струнами арфы ослабить напряженные струны их отношений. Если она не могла объединить их так, как раньше, то, по крайней мере, могла напомнить, кем они когда-то были.

Грейстрок являлся мастером ухищрений, и касались они не только дознаний, но и внешнего облика. Хью был более прямолинейным, насколько таковым может быть убийца, но за время партизанской войны на Новом Эрене он научился залегать на дно и выжидать, пока дело не прояснится. Фудир знал это, он и сам умел залегать на дно. Он проводил время за чтением «Дней Содружества», «К Окраине!» и «Традиций племен ’лунов», которые нашлись в корабельной библиотеке Грейстрока.

— Похоже, Донован забросил поиски твоей матери, — однажды в кают-компании сказал Мéаране Грейстрок.

— О, он никогда и не искал ее, — заметила арфистка. — Фудир лишь присматривает за мной. Такое соглашение он заключил с дядей Зорбой.

Губы Грейстрока дернулись. У него имелся кое-какой опыт соглашений с Зорбой де ла Сусой.

— Так Донован — твой компаньон? Твой телохранитель? Ты знаешь о его недостатках?..

— Где-то о двух из семи.

Если такая точность смутила Грейстрока, он не подал виду. Гончий налил себе чаю «Серые помыслы» — сорт, который специально для него производили чайные мастера с Узла Павлина.

— Я как-то заметил у тебя медальон. Могу я взглянуть на него?

Он принес чашку к столу и сел напротив Мéараны.

Арфистка колебалась всего мгновение. Донован был прав. Грейстрок мог выведать все сам множеством способов. Она достала медальон и, держа за цепочку, протянула Гончему. Он пристально изучил его, провел пальцем по абстрактным фигурам.

— Грубо, — высказался он, — но не без мастерства. Это сувенир, который твоя мать привезла с Чертополохова Пристанища, тот, что ты показывала Виллги?

— Верно.

— Но вы с Донованом расспрашивали насчет него на Арфалуне, а не на Чертополоховом Пристанище.

— Мать сказала, что приобрела украшение на Чертополоховом Пристанище, но оно с Арфалуна. — Мéарана покраснела. — Я думала, раз мы там, то смогу купить себе что-то ему под стать.

О тщеславие, имя тебе «женщина»! Кто, разыскивая мать, остановился бы, чтобы прикупить драгоценностей? Определенно тот, кто залился бы краской, сознаваясь в этом! И то, что тот же самый человек может смутиться, обманывая маршала Лиги, лишь добавляет двусмысленности. Гончие всегда вынюхивают, но угадать, почему люди краснеют, не могут даже они.

— Но это не их работа… — задумался Грейстрок.

— Нет, никто из ювхарри…

— …он из Глуши.

— Что?

— Не это ли ювхарри Боо Зед сказал Доновану? Эньрун, Орам или Эхку, он не был уверен насчет названия. — Грейстрок пожал плечами. — Где-то в Выжженном регионе.

Человек может залиться краской и от злости.

— Мне его привезла мать! — крикнула арфистка и потянулась к медальону.

Но Грейстрок отстранился и еще раз провел по украшению пальцами. Почувствовал ли он надписи на обратной стороне? Донован предположил, что они произошли от древнего тантамижского письма, хотя алфавит он не узнал. Но Гончий лишь фыркнул.

— Он надколот. Красный камень должен тянуться за край диска. Так было всегда?

— Я не заметила, — вспыхнув, ответила Мéарана.

— Немного похоже на торнадо.

Грейстрок поднял медальон. На него упал свет, и Мéарана увидела слова.

— Мастер огранил драгоценный камень так, чтобы казалось, будто он крутится.

Гончий вернул украшение, и Мéарана торопливо спрятала его в карман.

— Красное торнадо в черном диске, — задумался Грейстрок. — В моем родном мире, Кринте, торнадо иногда закрывали небеса. И еще я слышал о белых торнадо в мире Огилви — воронки из снега и льда приходили из приполярных зон и могли за пару секунд заморозить человека. Может, красный торнадо — горячий, вулканический?

Он рассмеялся, хотя и безрадостно.

— Никогда не думала, что он может что-то означать, — сказала Мéарана. — Я считала его просто символом.

Грейстрок пожал плечами.

— Каждый символ что-то означает. Последний подарок твоей матери… Понимаю, почему ты хотела выяснить о нем все, что можно.

— Нет, — сказала Мéарана, — ты ошибаешься. Это ее крайний подарок, не последний.

Грейстрок открыл было рот, но передумал. Он пришел сюда не для того, чтобы развеивать иллюзии девушки. Кроме того, рано или поздно до Зорбы дойдут записи разговора и он увидит, как обходились с дочерью его протеже.

— На все воля Дружественных, — сказал он. — Но пока мы не узнаем, что Шедингер отсек ее нить, возможно все.

«Холодная кринтская поддержка» стала притчей во языцех во всем Спиральном Рукаве. Но он хотел утешить ее, даже по-своему подбодрить, и из троицы он сильнее всех любил бан Бриджит, а это чего-то да стоило.

— Спасибо, — сказала арфистка.

Грейстрок поднялся, но остановился и оглянулся.

— О, — произнес он, — чуть не забыл. Один ювхарри был убит. Я подумал, может, ты захочешь знать.

Сердце Мéараны стиснула ледяная рука.

— Кто?..

Грейстрок поднес руку к уху, совещаясь со своим чипом.

— Мы перехватили сообщение по новостному каналу, пока ползли из системы… А, вот оно. Женщина по имени — о, во имя Совы! — Эн… вел… ум.

— Энвелумокву Тоттенхайм, — закончила Мéарана, обмирая. — Энвии.

— Да, она. Кондефер-парк. Судя по всему, очередное нападение ‘лунов. Похоже на то, что чуть не случилось с бедным дьяволенком Чинсом. Они выцарапали свои слоганы на стенах магазина. Маршал Пришдада сказал, что недавно по городу прокатилась волна подобных инцидентов. Мне жаль. — Он достал из рукава платок. — Не думал, что ты это так воспримешь.

— Нет, дело не в этом, — сквозь слезы произнесла Мéарана. — Мы разговаривали всего пару минут, но она была такой милой и дружелюбной.

«Дела Гончих? — сказала Энвии. — Это магнит для неприятностей. Не хочу быть замешанной».

Разбой был обычным делом в Пришдаде, и ювелирные магазины казались соблазнительной целью… Нападение могло быть не связано с поисками арфистки. Но Мéарана отшатнулась от Грейстрока, внезапно осознав, кем он был и на что мог пойти в погоне за призом для Ардри. Она не верила в случайности.

Как не поверил и Донован, когда она рассказала ему. Он прошел к монитору в каюте Мéараны и обнаружил, что доступ к рапорту маршала Пришдада открыт.

— Хитрюга, — сказал он. — Грейстрок хочет, чтобы мы знали об этом.

— Почему? Это предупреждение? Мог ли он или Маленький Хью?..

— Что? Нет. Грейстрок может быть виноватым во множестве грязных дел — некоторые из них ты сочла бы ужасными, — но он никогда не дослужится до Символа Ночи.

Мéарана села и положила подбородок на сложенные руки.

— Никто не хочет, чтобы я нашла мать. Ты то и дело вставляешь палки в колеса. Пытаешься отбить у меня охоту. Ты, Грейстрок, Маленький Хью. Они сомневаются в тебе. Ты сомневаешься в них. Ты утаиваешь от меня информацию.

— Какую информацию я утаиваю от тебя?

— Орам, — отчетливо произнесла арфистка. — Эхку. Эньрун.

Донован закрыл глаза. Грейстрок действительно умел подкрасться незаметно.

— Вот мерзавец! — сказал он. — Шлюхин сын!

— Полагаю, я не должна была узнать о тех местах.

Донован огляделся.

— Может, стоит пригласить сюда Грейстрока и Хью или достаточно того, что при желании они и так подслушают наш разговор?

— По крайней мере, Грейстрок…

— Будь Серый действительно заинтересован в том, чтобы найти бан Бриджит, он бы искал сам, а не пытался узнать, что известно нам. Во имя богов, надеюсь, он слышал это!

Он тяжело стукнул кулаками о столешницу. Монитор подскочил, а рожок смерти с Мира Фрисинга слетел с крючка и упал на пол. Из общей комнаты торопливо прибежал встревоженный Билли Чинс.

— Что за крики-вопли? Хозяин хотеть Билли?

Человек со шрамами почесал щеку, и на мгновение воцарилась тишина. Он рывком поднялся на ноги и прошел к двери, подобрал упавший инструмент. Фудир сыграл несколько нот из мелодии с гор Кельк-Барра с ужасными, неестественно длинными интервалами, повесил рожок на крючок, но он снова свалился. Билли Чинс подобрал его и прижал к груди, словно защищая.

Фудир повернулся к Мéаране:

— У Грейстрока есть причины пытаться запугать тебя. Нет, останься, Билли. Ты имеешь право знать.

Фудир вернулся в кресло и постучал по экрану.

— По словам маршала Пришдада, эту Тоттенхайм зверски избили. Но я смотрел фотографии из морга, загруженные в рапорт, и не заметил в увечьях ничего зверского. Это было тщательное и методичное избиение, чтобы добыть максимум информации. Это называется каовéн.

— Каовéн? Максимум информации? Энвии ничего не знала! У нее была…

Донован приложил палец к ее губам.

— А теперь Названные знают, что она ничего не знала.

— Названные?

Донован словно погрузился в себя.

— Что-то идет за нами.